|
Глава 8. Геополитика СССР – первая половина ( 1917-1941 гг.)
§ 8.1 Геополитическая подоплека революций 1917 года
Рассмотрим геополитику эпохи советского периода 1917-1991 годов. Начался он с Великой Октябрьской социалистической революции. Значение этого события в нашей истории до конца не осмыслено. После конца СССР, в период после 1991 года, возникли новые интерпретации Октябрьской социалистической революции. Кто-то утверждает, что социализм был неизбежным и закономерным, следующим за капитализмом, этапом развития общества, другие считают, что это был элемент заговора или случайность. Некоторые уверены, что Россия ни капитализма к концу XIX века, ни социализма к концу XX века не построила. Поэтому с точки зрения политологической и исторической оценки событий 1917 года существует очень широкий спектр мнений.
Рассмотрим геополитический контекст, в котором совершалась эта революция. Во-первых, она произошла в ходе Первой мировой войны, которая сама по себе отражала определенные геополитические закономерности. Стоит напомнить, что главный геополитик и основатель этой дисциплины Хэлфорд Макиндер был генеральным комиссаром Антанты по Украине, то есть участником Первой мировой войны со стороны англичан. Поэтому формулировка геополитических позиций в значительной степени несет на себе отпечаток англосаксонского, британского, талассократического, морского взгляда на мир.
Какова была структура Антанты? Главными игроками Антанты были Франция и Англия. Альянс Франции и Англии закономерен, хотя при Наполеоне Франция выступала как сухопутная держава по отношению к морской Англии. Но с другой стороны, под сильным влиянием демократического и прогрессистского импульсов атлантического толка, исходивших из Британии, Франция в определенных аспектах следовала за ней, воспроизводя начиная с 18 века некоторые политические и социальные институты английского образца. В самой Франции существовало англофильское направление, которое мы можем назвать «атлантизмом» в рамках франко-английских отношений. Антанта – это безусловно блок морской цивилизации, атлантический блок. Второй европейский блок – это Средняя Европа (концепция Ф. Ноймана[1]), которая геополитически включала в себя Германию и Австро-Венгрию.
Когда империалистические противоречия между государствами- нациями Европы в начале ХХ века стали обостряться, возникли возможности различных геополитических союзов. Первая возможность –альянс Германии с Англией и Францией. Нечто подобное мы видели, по крайней мере, при нейтралитете Германии и переходе на сторону Англии и Франции союзников в Крымской войне. В Крымской войне весь Запад вместе с Турцией обрушился на Россию. Это стало возможным при нейтралитете разрозненной, тогда еще не объединенной Германии. После возникновения «Второго рейха» Бисмарка Германия объединяется и постепенно превращается в довольно серьезную силу. Моло-помалу она начинает осмыслять свое место среди других европейских наций, кульминацией чего станет в 20-е годцы появление немецкой геополитики, олицетворяемой фигурой Карла Хаусхофера, крупнейшего немецкого геополитика, основатель журнала по геополитике, который идеи Макиндера применяет к Германии[2]. Постепенно складывается геополитического самосознание германской Европы (Центральной Европы), который находится между русскими, Россией, и атлантизмом. В такой ситуации возникают возможности различных союзов. Первая версия -- объединенный Запад против Российской империи по аналогии с ситуацией в Крымской войне. Это чистый атлантизм. Вторая версия: Россия вместе c Германией против Антанты. Этой позиции в императорской семье придерживалась императрица Александра Федоровна, которая, будучи немкой, накануне Первой мировой войны проводила линию на альянс с Германией.
ХХ век начинался как эпоха больших пространств, больших геополитических объединений. Стало очевидно, что продолжать выступать в качестве одиночных суверенных государств далее невозможно. Это отражено, например, в «теории больших пространств» Карла Шмитта. ХХ век показал, что по отдельности суверенные национальные государства в рамках Вестфальской системы затрудняются решить свои национальные задачи, и поэтому стали складываться блоки. Так начинается эпоха геополитики. Если раньше геополитические принципы действовали косвенно сквозь межнациональные отношения, отношения между империями и государствами, то теперь возникает ясное представление о необходимости организации блоков или «больших пространств». Геополитическая карта евразийского континента в своей северной части, представляет собой как раз три геополитические зоны, которые в Первую и Вторую мировую войны заявляли о себе по-разному.
Средняя Европа. С точки зрения носителей основного импульса это были немецкие государства и государства с немецкой доминацией. Они могли выступить союзниками России против Англии и Франции, против Антанты, а могли занять позиции союзников Антанты против России. Хотя противоречия были очень жесткими, сложилось окончательно так, что Средняя Европа была вынуждена воевать на два фронта.
Антанта – по-французски «согласие, союз, взаимопонимание» «entente». Она объединила между собой Россию и страны Западной Европы, воплощающие в себе атлантическое начало. Франция и Великобритания представляют собой полюс чистой талассократии, и основные стратегические стандарты задает здесь Англия. Чистым полюсом теллурократии является Россия. Между Англией и Россией существует антагонизм стратегических интересов, социального устройства, геополитических зон влияния, и с этим связана великая Большая игра, Great Game.
Средняя Европа имеет в себе нечто от атлантизма и нечто от того, что называется «евразийской ориентацией», то есть это полуталассократия- полутеллурократия. Именно так и осмысляет себя Германия в тот период. Внутри нее идет спор между немецкими западниками и восточниками, который длится все 1920-е--30-е годы. Одни из них ориентированы на Восток, на союз с Россией, другие -- на Запад, на союз с Англией и Францией. Ни тем, ни другим не удается одержать в споре верх. В результате, накануне Первой мировой войны несделанный выбор между Востоком и Западом приводит Среднюю Европу к войне на два фронта.
§ 8.2 Геополитика Николая I и борьба за влияние на царя
Накануне Первой мировой войны в Санкт-Петербурге разворачивается серьезная внутренняя борьба вокруг фигуры царя. В России сохраняется монархия, все окончательные решения продолжает принимать царь, и битва ведется относительно того, как ориентировать царя в отношении выбора позиций. Оттого, в каких стартовых условиях Россия вступила бы в Первую мировую войну, зависел в значительной степени ее исход. Это очень важный момент, который в 90-е годы ХХ века осмысляется как принцип ведения сетевых войн и чувствительности к стартовым условиям[3]. Это явление в социологии, в физике и в военном искусстве формулируется приблизительно так: от базовых стартовых условий -- например, в какой ситуации и на чьей стороне страна вступает в войну -- в значительной степени зависит ее исход.
В Европе складывается серьезная геополитическая ситуация. У каждой стороны есть возможность выбора, и каждая из трех сторон может поступить двумя способами. Но за каждой опцией, каждым выбором стоит множество дипломатических шагов, экономических сделок, шпионских акций, засылок агентов влияния. Это живая многомерная ситуация. Когда мы говорим о трех силах на геополитической сцене, мы допускаем определенное упрощение, опуская, например, внутренние противоречия между Англией и Францией, сложную структуру Средней Европы, многообразие российских интересов, связывающих ее и с Германией, и с Западом, и так далее. Мы опускаем этот дискаунт многомерных вещей, и говорим только о самых главных, самых силовых, самых мощных векторах отношений.
Итак, вокруг царя Николая II складываются две геополитические партии, одна из них – условно партия Антанты, другая – партия Германии. Между ними и разворачивается борьба за влияние на царя, за то, чтобы Россия вступила в неизбежную Первую мировую войну в тех или иных условиях. Англичане и сторонники атлантистской сети влияния ориентируют на альянс с Антантой, сторонники немецкого альянса подталкивают на контакт с Германией. Это драматическая история, которая позволяет нам понять подоплеку событий, происходивших в России накануне войны.
На стороне союза с Германией мы видим фигуры императрицы Александра Федоровна, Григория Распутина и мощную группу еврейских банкиров и промышленников, тесно связанных с экономической промышленностью Германии. Это основные силы, которые выступали за альянс России с Германией против Антанты. Левые движения, особенно большевики, в значительной степени были связаны именно с германскими коммунистами и тоже традиционно придерживались прогерманской ориентации.
В противоположном лагере, кроме английского посла, который, кстати, присутствовал при убийстве Распутина, были представители старого двора императрицы-матери, которые были жестко про-английски ориентированы, часть Союза Русского Народа, князь Юсупов – убийца Распутина. Сюда же относилось огромное количество второстепенных дворян и ряд групп экономических игроков -- сторонников Антанты. Сложилось так, что проанглийская сила нашла достаточные аргументы для выступления России на стороне Антанты.
Мы не будем останавливаться на том, как протекала Первая мировая война: ее результаты известны. Начинается она довольно успешно для России, но немцы оказываются достаточно сильны, и, несмотря на то, что воюют на два фронта, продвигаются на восток. В России начинаются внутренние проблемы. Тут и возникает тот самый запечатанный вагон с большевиками: чтобы ослабить враждующую сторону, германский генштаб на германские деньги отправляет в Санкт-Петербург вагон прогермански ориентированных большевиков для осуществления революции. Конечно, этот вагон сам по себе ничего бы не решал. Но воюющая на стороне Антанты, Англии и Франции, то есть атлантизма, Россия получает из Германии, от другой воюющей стороны, подарок для дестабилизации ситуации.
 .
§ 8.3 Геополитика Гражданской Войны
Рассмотрим геополитическую миссию большевиков, которые не только добираются до страны, но и умудряются возглавить Октябрьский переворот. Вначале они утверждаются в Петроградском совете рабочих депутатов, затем, несмотря на то, что в Советах их не принимают, поскольку там превалируют эсеры, им удается учредить и провозгласить диктатуру пролетариата и взять власть. Власть была захвачена большевиками буквально без всякой на то легитимации, их никто особенно и не поддерживал. Это были очень яркие пассионарные люди, но мало того, что в той ситуации они не представляли политического большинства, но они еще и среди революционных сил были в меньшинстве. Правда, воли у Ленина и Троцкого было больше, чем, видимо, у всей страны, и по сути дела, два человека заставили гигантскую державу последовать намеченным ими курсом.
Как только большевики укрепились в Санкт-Петербурге, они стали проводить прогерманскую политику, что привело к выгодному для Германии Брест-литовскому миру, а потом договору в Рапалло. В этой войне Антанта проводила атлантистскую линию. Большевики, заявлявшие о необходимости защиты революции, объективно действовали в пользу Германии и против российского участия в Антанте. По сути, с геополитической точки зрения они оказались проводниками влияния Средней Европы. Приблизительно в это время в Германии зарождается одно интересное движение -- немецкий национал-большевизм, связанный с руководившим в тот период тайной разведкой германского командования Вальтером Николаи[4]. Тот факт, что посланные на германские деньги большевики осуществили в России революцию и вывели ее из прямого столкновения с Германией, рассматривалось ими очень позитивно, как начало конструктивного сотрудничества России с Германией. Эта же тема разрабатывалась и среди немецких левых -- таких фигур, как Лауфенберг, Вольфхайм, и вызывала интерес у немецких националистов и аристократов, в частности, у прусской аристократии, которая вообще считала, что Россия социально-исторически ближе к традиционной Германии, чем либерально-демократические Франция и Англия. Есть такое понятие – «Ostorientirung», которое возникает в Германии в 1920-е годы. Это направление, к которому принадлежали и левые – немецкие коммунисты, позднее выступавшие за Советский Союз (традиционная германская социал-демократия отвернулась от этого), и те, кого обычно принято считать «правыми». За союз с Россией выступали немецкие националисты, симпатизирующие Советской России и большевикам вообще, типа Эрнста Никиша[5], и просто прусская аристократия, которая видела, что Россия, вопреки всем революциям, является оплотом консервативных сил[6].
Большевики, постепенно становясь в России социальной и политической силой, изменяют геополитический баланс хода Первой мировой войны. В каком-то смысле, они спасают Германию и создают предпосылки для того, чтобы теллурократические тенденции стали реализовываться в самой Германии. Одновременно разогнанные большевиками силы – левые эсеры, бывшие союзники большевиков, кадеты и октябристы -- формируют белое движение. Начинается геополитика Гражданской войны.
Белое движение утверждает своим геополитическим принципом верность Антанте. Следует подчеркнуть: мы сталкиваемся с тем, что российский внутренний гражданский конфликт между красными и белыми приобретает геополитические черты. Красные выступают как носители прогерманского начала. Особенно этим отличается Карл Радек, который после прихода большевиков к власти, был отправлен в Германию форсировать сближение между левыми силами обеих стран. В этом отношении интерес представляет дело Шлягеттера. После того как разгром Германии завершился Версальским миром, французы стали жестко прессовать немцев в Рурской области. Тогда немецкие рабочие восстали против французов, а французы расстреляли руководителя восстания – Шлягеттера. Дело Шлягеттера раскололо немецкое общество. Правильно ли он поступил, подняв это восстание? Шлягеттер был националистом. И Радек, коммунист, вопреки интернационалистской модели, из геополитических соображений поддержал дело Шлягеттера и немецкие национальные круги в ориентации против Версаля[7].
Таким образом, большевики сразу после Первой мировой войны, в первый период Советского государства, придерживаются последовательной прогерманской ориентации. Подробно о явлении национал-большевизма написал Михаил Агурский в замечательной книге «Идеология национал-большевизма». Там подробно описаны геополитические взгляды и действия русских большевиков, и также их связи с германскими национальными кругами.
В свою очередь, белые провозглашают верность Антанте и с опорой на Антанту ведут Гражданскую войну. При этом в ходе войны белые армии занимают береговые зоны. Кажется, что Гражданская война призвана преподать нам урок геополитики – борьба Heartland, сердцевинной земли, и береговых территорий, на которых действуют сторонники Антанты с опорой на Англию и Францию. В наши дни есть мнение о предательстве со стороны Англии и Франции белого дела. Это довольно общий историко-социальный штамп. На самом же деле, Англия и Франция, или союзники, долго пытались поддерживать белых и делали это по той же самой геополитической модели, по которой вообще осуществляется атлантическая экспансия.
Большевики, оказазавшиеся в центре Хартленде, по двум параметрам соответствовали теллурократической силе. Первое: они занимали и контролировали те территории, которые составляют именно Heartland. Второе: они стояли против атлантизма за Германию 1917 год начинается с того, что появляется новая сила в русской истории, которая берет на себя ответственность за контроль над евразийской территорией. Противостояние красных и белых с геополитической точки зрения становится противостоянием сторонников теллурократии и талассократии.
Среди сторонников Антанты в гражданской войне принимал участие сэр Хэлфорд Макиндер, крупнейший английский геополитик, создавший и описавший основы этой дисциплины. Он являлся верховным комиссаром Антанты по Украине. Прекрасно понимая, что он ведет войну не просто с большевиками, а с представителями теллурократической цивилизации, он так и формулировал основы геополитического метода. По одну сторону с ним сражался против красных Петр Савицкий, бывший заместителем Струве, который, в свою очередь, являлся министром иностранных дел в правительстве Врангеля.
Карта 37
Карта Брестского мира 1918 г. между Германией, ее союзниками и Советской Россией
Петр Савицкий является одним из главных теоретиков евразийства и, сражаясь во врангелевских войсках против большевиков, в самый разгар Гражданской войны публикует потрясающую статью, в которой утверждает, что 1) Запад – это российский традиционный враг, 2) России стоит рассчитывать только на свои силы, и 3) большевики из всех политических сил наиболее точно реализуют миссию и геополитические задачи Российской империи[8]. Это пишет человек, находящийся в белой армии и занимающий в ней пост замминистра иностранных дел.
Все евразийцы участвуют в белом движении, и только в эмиграции, после того, как большевики захватили территорию северной Евразии, сидя в Париже или в Праге, они осмысляют свой опыт. И Савицкий, и Алексеев, и Трубецкой -- участники белого дела, которые уже тогда постигают геополитическую подоплеку событий. Геополитика – не простая дисциплина, даже участвуя в масштабных событиях истории, человек может не осознавать их глубинного смысла. На службу к красным переходит огромное количество офицеров, таких, например, как Аралов – основатель ГРУ, Главного разведывательного управления, и множество других. Мы знаем (например, по пьесе Булгакова «Белая гвардия») как воспринимали белые офицеры переход к большевикам. Они видели, что большевики отстаивают русское дело. И хотя большевики декларировали себя интернационалистами, уничтожали церкви, русскую культуру, русскую традицию, тем не менее, некоторые русские патриоты прозревали, что именно эта сила, сидящая в Heartland, реализует те задачи, которые исторически стояли перед Россией. Этот парадокс выразился в словах одного из булгаковских персонажей, которого спрашивают: «Ты за кого, за коммунистов или за большевиков?» И тот отвечает: «Нет, я конечно не за коммунистов, я за большевиков». Разделение на коммунистов и большевиков связано с тем, что коммунизм воспринимался тогда как идеология, и многие были к ней безразличны. Большевики же, по мнению многих представителей русской элиты, отстаивали интересы России как геополитического полюса, как теллурократии, полюса Цивилизации Суши.
§ 8.4 Геополитика и социология Руси Советской
Мы не раз в ходе нашего курса говорили о значении переноса столицы из Москвы в Санкт-Петербург в геополитической истории России. Строительство Санкт-Петербурга было отмашкой по миграции страны в сторону русского западничества. Большевики, захватив власть первоначально в Санкт-Петербурге, вскоре переносят столицу назад, в Москву. И вновь перенос столицы имеет судьбоносное значение для русской истории – он представляет собой, по сути дела, возврат к московской геополитике после двухсотлетнего романовского путешествия на Запад и обратно. Почему мы говорим про «путешествие на Запад и обратно»? Дело в том, что, русское общество в лице своих элит определенно двигалось на Запад в XVIII веке, а вот в XIX веке оно вернулись назад и стало готовиться к тому, чтобы, как это ни парадоксально, вернуться еще дальше -- в прошлое, в Московскую Русь. Именно туда в 1917 году шагнули не представители обновленной славянофильской консервативной партии, а большевики, которые и с геополитической и с социологической точек зрения, восстановили многие параметры Древней Московской Руси, хотя и на новом историческом этапе. Перенос столицы в Москву – это и есть символический смысл национал-большевизма, как его описывает Михаил Агурский[9].
Как мы помним, Санкт-Петербургский период был триумфом доминации именно западной модели развития России. Официальная идеология была европейской. Идея, что Россия – европейская страна, была основным элементом самосознания послепетровских романовских элит. Евразийцы, проанализировавшие связь геополитических и социологических процессов в России, в пику западникам назвали этот период «романо-германским игом». Они настаивали на том, что не монгольское, а романо-германское иго принесло России неисчислимые бедствия.
Именно эпоха от Петра до 1917 года или так называемый санкт-петербургский период русской истории, когда русское дворянство говорило на языке, отчужденном от своего народа, и рассматривало местное население как бессловесных рабов, которых они не понимали, представлялся евразийцам пиком периода романо-германского ига[10].
Ситуация постепенно менялась, и консервативный поворот мы можем локализовать во второй части правления императрицы Екатерины, когда Россия стала возвращаться назад. В XVIII веке она шла вперед, затем она пошла назад, и в XIX веке она двинулась к своим корням, к истокам. Но тем не менее все события развивались в рамках западнической ориентации.
В 1917 году начинается следующий этап: донная, народная Русь выходит на поверхность. Конечно, она выходит не сама, она делегирует свои социальные интересы большевикам и реинтерпретирует их в иной парадоксальной терминологии. Но именно она, донная, народная Русь, дает легитимацию советскому режиму.
С точки зрения глобальных социальных процессов, подтвержденных геополитическим видением, 1917 год был бы абсолютно невозможен и существование СССР до 1991 года -- абсолютно немыслимым, если бы элитная верхушка, сбросившая романо-германскую дворянскую власть, не получила легитимации от народа. Захватить власть могла группа фанатиков, немецких шпионов и параноиков, но удержать власть без поддержки народа было невозможно. И большевики, действительно, жестокие пассионарные фанатики, получив поддержку гигантского народного континента, вынуждены были так или иначе ему соответствовать.
Так рождается представление о Руси Советской, которое было осмыслено русскими поэтами Серебряного века, например, в поэме Блока «Двенадцать». Русские поэты чувствовали, что в этой тайне национального ужаса, в этой крамоле кошмара и убийства живет некое священное начало русского народа. Это видел Блок, это видел Клюев, который написал потрясающую фразу: «Убийца красный святей потира». Потир – это чаша, в которой происходит пресуществление крови и тела Господня во время причастия. Это самое святое, что есть – потир, чаша. «Убийца красный святей потира» – говорит Клюев, не потому что его запугали, он это говорит по собственной воле. Вера в революцию и наделение революции народным значением чрезвычайно важно для понимания событий советского периода.
Коммунисты пытаются радикально изменить социологическую структуру русского общества. Любое общество стратифицировано, по крайней мере, по трем основным стратам, и по четырем направлениям. Эти направления или оси -- деньги, власть, образование, престиж – составляют иерархическую основу любого общества. Коммунисты решают сломать эту иерархию. Что происходит на деле? В романе Платонова «Чевенгур» описывается строительство коммунизма, при котором никто не трудится и работает только солнце, отсутствует любая иерархия и все люди – братья, хотя периодически друг в друга стреляют, не понимая, зачем это делают, без всякого смысла, потому что сама власть разума упраздняется, как и власть любой иерархии. Начинается праздник чистого русского духа. Но приходит то, что называется «военным коммунизмом», и он скрепляется необходимостью битвы с белыми, наличием врагов, так что почти сразу оказывается, что под «Чевенгуром» скрывается вертикаль новой власти, диктатуры пролетариата, а на самом деле, диктатуры большевиков, большевистской элиты, новой, пришедшей с низа общества.
Согласно учению В. Парето, все элиты делятся на три группы: элита, контрэлита и антиэлита[11]. Правящий слой – это элита. Группа людей, которая способна и хочет править, но отстраняется от власти правящим слоем – это контрэлита. Та часть населения, которая вообще не желает признавать никакой власти и поэтому иногда солидаризируются с контрэлитой, является антиэлитой. Большевики были классической контрэлитой, а разные бандиты, Котовский, например, или анархисты, были антиэлитой. В гражданскую войну кристаллизуется контрэлита, которая может править. Она отделяется от антиэлиты, которая на первых этапах солидарна с контрэлитой, а затем от нее отходит. Выстраивается вертикаль власти. Эта властная вертикаль сохраняется и усиливается в советское время, и именно она будет в России главной вертикалью в советский период. И хотя коммунизм предполагал с самого начала отмену всех форм вертикальной дифференциации, и по сути дела, власти тоже, после большевистской революции власть немедленно восстановилась, и властная вертикаль стала тем безусловным вектором, который сохранялся на всем протяжении советского общества
Что происходит с другими стратификационными вертикалями?
Вертикаль престижа. С престижем происходили самые неожиданные вещи. Вначале престижно было быть нищим, безлошадным, бедняком, пролетарием. Но постепенно представления о престиже стали все более похожи на дореволюционные..
Что касается образования, то после революции считалось, что, чем человек невежественнее, тем он более открыт коммунистической идее. Считалось, что требуется обнулить старую вертикаль образования и постепенно заменить капиталистическое классовое, неправильное, буржуазное образование на другое -- советское революционное, пролетарское. Но так же постепенно в 1950-х – 60-х годах произошла очередная дифференциация, и престиж образования и науки заметно вырос. Конечно, по сравнению с вертикалью власти, ось образования имела меньшее значение. Что же касается денег, то эта ось весь советский период вообще была малозначима: разница между первыми людьми в стране и самыми простыми советскими гражданами была незначительна.
Таким образом, сложилась специфическая социологическая система, в которой традиционные индексы, в большинстве обществ равномерно представленные, значительно отличались друг от друга. В западном обществе номинально превалирует ось денег, хотя очевидно, что деньги и власть в нем почти равноценны. А в советский период создается уникальная социологическая ситуация.
Большевики сразу после захвата власти начали врать. Они принялись утверждать свою идеологическую модель как единственно верную и подгонять под нее исторические факты, а социологию вообще запретили, кроме исторического материализма. Лишь в 1960-е годы, когда марксистско-советское сознание стало ослабевать, социологию ввели в систему образования, да и то просто от безразличия. Но социология показывает нам интересные вещи. Если социологически осмыслить систему советского строя, мы увидим в ней вещи, которые не вытекают напрямую из советской догматики. Потому что с точки зрения коммунистической догматики власть, деньги, престиж и образование должны быть равномерно распределенными. И даже социализм, который не является коммунизмом, рассматривается как движение к уравновешиванию этих параметров и уход от дифференциации. Вообще, смысл коммунистической идеи состоит в сломе социальной стратификации. Коммунистическое общество – это общество, в котором нет социальной стратификации, даже профессиональной, и соблюдается полная горизонтальная мобильность. Коммунистический проект -- общество без социальной вертикали.
Проект, реализовавшийся в советском обществе, демонстрирует парадоксальные вещи. С точки зрения принципа материального равенства коммунистическая идея действительно воплощается почти полностью. Такого незначительного различия между жизненным уровнем высшего руководства страны и простого крестьянина, например, в тридцатые-сороковые годы достичь ни в одном обществе было невозможно. А что касается власти, то наоборот, власть резко усилилась и дифференцировалась. Но гипертрофированное значение властной вертикали в коммунистическом обществе никак не вытекает из коммунистических или социалистических принципов.
Идея убрать старое образование и создать новое закончилась весьма сложной моделью. Был создан рабфак, людей зачисляли без экзаменов, не всегда должным образом подготовленных, например, проработавших на заводе, и это дало нам впоследствии целую генерацию преподавателей и сказалось на качестве советских ученых.
В результате в нашей стране сформировалась социологическая модель, лишь частично соответствующая марксистской. Возникает гипотеза: не является ли социологическая модель советского общества проявлением как раз той народной легитимации, которая выбрала из коммунизма нечто созвучное народу, традиции, московской идее -- например, стремление жить в равенстве и справедливости. Ведь это явно не только коммунистические черты, это свойства и черты русского народа как такового — коллективизм, равенство, поддержка, альтруизм. Одновременно вертикаль власти, которая укрепилась в советский период, имеет прямую аналогию с той властью, которая утверждалась на предыдущих этапах русской истории -- во времена Ивана Грозного, в московский период, в эпоху Земского собора, поставившего над собой монархию (избрание Романовых).
Так возникает интересное предположение, что народное начало, тяготеющее к полному равенству и справедливости, не исключает монархический принцип и, в какой-то степени, наоборот, именно его и поддерживает. Власть структурируется следующим образом: большинство само по себе никогда править не может и обязательно должно выбрать определенных людей. Так сразу же демократия создает олигархию, то есть, своих представителей, старост и так далее. Если народа всегда много, то элиты -- это меньшинство. Таким образом, есть народ, элита и царь. И русский народ, видимо, вычленил одну социологическую закономерность: что чем больше власть царя и чем меньше власть зависит от промежуточных элит, чем дальше царская власть от народа, тем меньше можно от нее пострадать. Потому что все перед царем становятся холопами и рабами. Такая трансцендентализация монархического принципа, то есть, постановка его надо всем, и рукоплескание его репрессиям против элиты, является одним из проявлений свободолюбия русского народа. Отдавая абсолютную власть монарху, признавая себя рабом, народ заставляет признать косвенно рабами и других -- элиту, которая больше всего и страдает. Именно против нее была направлена опричнина, когда Царский гнев упал на политическую элиту.
Если допустить, что эта вертикаль власти была легитимизирована столь интересным психологическим ходом широких масс, то можно легко понять, каким образом возникает феномен Сталина и 1937 года. Против кого были направлены репрессии 1937 года? В первую очередь, против старой ленинской элиты – своего рода, новой аристократии, поднявшейся в 1917 году и вначале выступавшей от имени народа. И сталинские чистки и репрессии были своего рода новой опричниной, новым московским периодом. Неслучайно в тот же период при Сталине начинается массированная реабилитация Ивана Грозного.
Итак, советский период в полном смысле слова оказывается репродукцией корневой национальной русской социологии в новых социологических условиях, с новыми социальными закономерностями И если мы учтем этот фактор, то советская история предстанет и откроется перед нами совершенно иначе. Помимо официальных заявлений коммунистов, помимо либеральной диссидентской критики мы увидим новый, третий, ракурс взгляда на нашу историю. И нам совершенно не обязательно ее осуждать или оправдывать. И убийства, и преступления, совершенные тоталитарной властью, останутся убийствами и преступлениями, но мы не просто осудим, но поймем, что происходило. И это, кстати, связано с попытками пересмотра истории, которые сейчас имеются в нашем обществе.
Таким образом, если гипотеза относительно гомологичности русской социальной модели в средневековом и советском периоде верна, то мы можем продлить линию после Раскола к послепетровской России и далее в ХХ век, который делает шаг назад, переходит черту XVIII века. и в полной мере погружается в XVII век., быстро его проскакивает и оказывается в XVI веке., в эпоху пика Московской Руси, где Сталин и Иван Грозный структурно оказываются единомышленниками. С точки зрения социологической модели (разумеется, с разными историческими атрибутами и идеологиями) они оказываются в очень сходной ситуации. А в отсутствии материальной дифференциации выражается мечта русского народа о рае, о том, что никто не будет трудиться, и только солнце будет работать, о всеобщем братстве. Эти идеи не могут быть возведены только к большевикам. И очевидно, что без легитимации русским народом их невозможно было бы исповедовать.
Относительно оси престижа и образования. С одной стороны, коммунисты не хотели проводить дифференциацию по оси образования. С другой стороны, трудно отменить факт, что есть люди поумнее и пообразованнее, и поглупее. У нас такое отношение к образованию в советский период, с одной стороны, и сложилось. Идея престиж тоже до конца так и не устоялась. Например, быть коммунистическим руководителем было не престижно: власть большого престижа не давала. Престижно было в какой-то момент быть актером, но актеров Сталин периодически отправлял проветриться. Поэтому не давал возможность вырастать престижным актерским иерархиям, какие встречаются сегодня.
Обратим внимание, что рассмотренные социологические закономерности, прекрасно укладываются в сюжет переноса столицы из Санкт-Петербурга в Москву. Этот геополитический момент в полной мере является выразителем на уровне пространственной геополитической картины или карты того процесса, который происходит в сфере социологии.
Показательно заканчивается Гражданская война: побеждают красные, которые выбивают белых за пределы территории России. Интересно также, что в начале советской власти, исходя из теории права нации на самоопределение, Ленин предоставляет различным этносам, живущим на территории бывшей Российской Империи, право на то, чтобы построить нацию, для того чтобы потом уже вернуться в Советский Союз. Это, действительно, демократическая в полном смысле слова, и, может быть, даже западно-демократическая, прогрессистская модель. Но Иосиф Виссарионович Сталин, понимая, чем это грозит, начинает подрывать эту ситуацию, уделяя огромное внимание тому, чтобы так или иначе дезавуирировать сепаратистские процессы. Финляндию и другие земли тогда все-таки мы потеряли, Ленин им отдал право на самоопределение, но все остальное, особенно родной и известный Сталину Кавказ, крепко интегрируется в советскую державу.
Так постепенно большевики оказываются собирателями русских земель, которые чуть было не упустили их предшественники в эпоху трагических событий начала ХХ века. Из чисто идеологической силы СССР и коммунизм становятся выразителями и носителями глобального теллурократического начала. После 1917 года происходит полное и окончательное отождествление СССР с теллурократией. Одновременно становится вопрос о Мировой революции. Большевики не снимали с повестки дня осуществление социалистической революции в других зонах Земли, но и создание III Интернационала означало контроль именно русско-советских большевиков над теми партиями, которые они создавали в других странах. По сути дела, это можно было рассмотреть как скрытую форму геополитической экспансии, потому что коммунистические партии, ориентированные на СССР, работали в его геополитических интересах. И как раз в 1920-е – 30-е гг. создавалась уникальная сеть советской агентуры влияния, которая пронизывала весь мир. Благодаря этому Советский Союз приобретает гигантские инструменты влияния, в том числе и сетевого, через свои компартии, которые, по сути, выполняют разведывательную работу, являются агентурой влияния, реализуют те интересы и те цели, которые стратегически и политически стоят перед СССР.
Возникает феномен того, что можно назвать «советской империей», когда, с одной стороны, коммунистическая идеология сдерживает развитие национальных социальных тенденций, а с другой стороны, эта идеология выступает в качестве инспиратора дела исторической России.
Этот баланс между национальным, русским и советским на всем протяжении СССР очень сложен и не однозначен. Есть версия, что советское уничтожило и подавило русское, исказило его. Эта версия имеет право на существование: ведь были уничтожены многие национальные и этнические, культурные ценности. Существует мнение, что русское, наоборот, использовало советское. Многие американские политологи, и социологи считают, что СССР был проектом русских националистов, которые таким образом захватили, подчинили себе половину мира. Действительно в период пика советского строя СССР контролировал не только территории Евразии, но и просоветские и советские режимы в других частях мира. С точки зрения беспристрастного, отвлеченного анализа, мы можем констатировать лишь, что этот баланс был, но что, скорее всего, не верно ни то, ни другое. Советское не полностью вытеснило русское, нельзя сказать, что русского не осталось. Но нельзя, наверное, сказать, что русское полностью подчинило себе советское. Поэтому мы поставим в этом балансе знак вопроса. Мы не знаем точного соотношения числителя и знаменателя этой дроби, и более того, это значение постоянно меняется. Вначале яркая вспышка национал-большевизма эпохи Клюева и скифов, Хлебникова и Платонова -- это явное русское, которое подчинило советское. Затем во времена коллективизации, уничтожения крестьян, наступило тяжелое время для русской культуры и ее основного носителя – крестьянина, в этот момент советское явно наступало на русское. Вначале Второй мировой войны стало явно, что Сталин обратился к русскому, и русское поднялось и воспряло. В 1970-е–80-е годы уже вырождающееся советское снова стало наступать на русское.
На самом закате Советского Союза существовали две партии -- социал-демократическая Шеварднадзе-Яковлева и русская партия Егора Лигачева. Обе выражали свои позиции неясно, смутно, трусливо и по-животному бессмысленно. Одна из них была партией интернационалистов, не признававшихся в этом, другая – партией националистов, которые при этом называли себя интернационалистами.
Но если мы будем рассматривать советский период только как случайный эксцесс именно русской истории, мы упустим те процессы, которые шли на уровне глубин русского самосознания, если же будем рассматривать советский этап как закономерный момент становления русской империи, как это делают, например, американские политологи, то мы совершенно упустим то советское, что подчас шло против русского. Поэтому, баланс между советским и русским с социологической точки зрения можно оставить открытым: это как модуль, как алгоритм, когда при изучении каждого конкретного исторического этапа и специфики той или иной социологической тенденции русская история может быть описана по-разному.
Итак, на первом этапе советской истории, по сути дела, идет укрепление территориальной целостности России. После победы красных над белыми происходит теллурократическое закрепление власти над центральными регионами и провинциями, над Кавказом, который является зоной активного внимания атлантистов, укрощение бунтов и установление советской власти на всей территории страны.
§ 8.6 Россия и Германия: геополитика континентальных держав перед войной
Германия в этот период находится под бременем Версаля, ей запрещено иметь флот и собственную армию в качестве наказания и платы за участие в Первой мировой войне. Германия После Версальского мира представляет собой совершенно разбитую страну с разложенными массами, слабоумными элитами, экономической инфляцией и доминацией проатлантистских, ориентированных на Англию и Францию, политических сил. И хотя представители этих сил подчас носят громкие немецкие и прусские титулы, они являются агентами влияния западного либерально-демократического начала.
С этого периода зреет собственное немецкое национальное движение, которое вскоре о себе даст знать самым страшным образом. После того, как Второй рейх Вильгельма рушится, заканчивается Версалем, в Германии начинает зреть Третий рейх, который через какое-то время станет фундаментальным мировым геополитическим событием. Он начинает зарождаться уже в 1920-е годы. Возвращаясь из окопов Первой мировой войны, некоторые немцы начинают осознавать, что надо что-то менять. Когда вокруг формальная демократия, прогресс, модернизация, а страна в развалинах, пронизана западными агентами влияния, они начинают думать о следующем этапе и его готовить.
Чрезвычайно важно, как складываются отношения между нарастающим, поднимающимся, прорастающим сквозь Версаль, Третьим рейхом и уже готовой, сложившейся социальной и геополитической инстанцией -- Советским Союзом. Советский Союз в 1920-е--30-е гг., был актуальностью, как и Версальский мирный договор, и Веймарская Германия. Но Третий рейх в тот момент -- это еще потенциальность, которая ждет часа, чтобы стать актуальностью. Как складываются отношения между реализовавшейся (СССР) и только формирующейся структурой?
Здесь следует сказать несколько слов о геополитике национал-социализма. Хаусхофер, основатель немецкой геополитики, вернувшись из Японии, посещает Гитлера в тюрьме и, оказывается близок к нему по взглядам. Но как знаток геополитической закономерности Хаусхофер настаивает на том, что Германия, и Веймарская и новая, поствеймарская, которую он провидит, должна четко определить свой выбор в отношении Запада и Востока. Об этом Хаусхофер пишет в 1920-е годы и резко спорит с Гитлером. «Мы не должны повторять», – утверждает Хаусхофер, -- событий Первой мировой войны. Мы должны уже сейчас точно определиться, с кем мы. -- С Англией? И тогда мы должны укреплять отношения с Лондоном. Или мы с Россией. Мы не можем повторить, позволить себе повторить вторую такую войну на два фронта»[12].
В 1920-е--30-е гг. очень интенсивно осмысляется в геополитическом контексте перспектива Средней Европы У Гитлера, как у персонажа, который в ХХ веке сыграл столь фатальную роль и в судьбе Германии, и в геополитической истории Европы, складывается, ненависть к славянам. Возможно, это связано с его австрийским происхождением и недовольством тем, что при распаде австрийской империи славяне активно выбирались из-под власти австрийцев и немцев и быстро продвигались по карьерной лестнице, занимая многие важные социальные посты. К таким славянам у австрийцев было брезгливое отношение. Русских Гитлер никогда не знал, но у него сложилась, устойчивая, тевтонская, ненависть к славянам, помноженная на ненависть к евреям, которую он начал питать в годы, когда был художником. Видя, что в советском руководстве много евреев, Гитлер формирует антироссийскую и антисоветскую ориентацию. Но так же он ненавидит капитализм и англичан.
Таким образом, с самого начала в германской геополитике складываются несколько ориентаций. Хаусхофер, прагматически предлагает выбирать: либо с англичанами, либо с русскими (с этим связан знаменитый полет Р. Гесса в Англию). Известно, что последним, с кем Р. Гесс встречался перед своим полетом в Англию, был Хаусхофер. По всей видимости, Хаусхофер накануне Второй мировой войны, через голову Гитлера прощупывал английские позиции. Тогда же Хаусхофер опубликовал статью, которая называлась «Континентальный блок», призывая к альянсу Германию, Россию и Японию. Этот континентальный блок, по Хаусхоферу, является второй альтернативой в развитии Германии. Немецкий геополитик это хорошо понимал, а фюрер нет, как и миллионы немцев, которые до сих пор расплачиваются за свое непонимание того, как важно знать законы социологии и геополитики.
И в этот же момент кристаллизуется движение, о котором мы уже упоминали и которое называется «национал-большевизм». Его главный теоретик, Эрнст Никиш, утверждает, что Гитлер со своим двусмысленным отношением к англичанам и русским уничтожит Германию. В 1932 году он публикует важную книгу «Гитлер – злой рок для Германии»[13], где абсолютно точно прогнозирует, что, если национал-социалисты придут к власти и Гитлер сохранит свои взгляды, то начнется война на два фронта, и Германия вместе с ее национальными идеалами погибнут. Поэтому, говорит Никиш, должен быть только альянс с советской Россией. Альянс любой ценой, закрыв глаза на все -- на славян, на евреев, абсолютно на все. Нравится немцам или нет, они должны создать альянс с советской Россией и вместе с ней уничтожить своего главного врага. Таков был выбор одной, достаточно влиятельной, части немецкого общества.
Это движение в целом называлось «Консервативной Революцией». Помимо Никиша, к нему принадлежали также Эрнст Юнгер, Мартин Хайдегер, Карл Шмитт, Хаусхофер и множество других известных людей. Они были немецкими националистами и противниками Гитлера. Кто-то из них частично сотрудничал с Гитлером, а кто-то был в антифашистском подполье на территории Германии. И к ним же идут нити заговора Штауфенберга 1944 года. Это внутренняя оппозиция. И были еще англосаксонские, атлантистские силы, которые ориентировались на то, чтобы сближать Германию с Англией и Францией. В таком геополитическом контексте проходил период с двадцатых по сороковые годы двадцатого столетия.
Любопытно, что и в отношении Германии со стороны советской России были большие симпатии, восходящие к первым большевикам, и в частности, в отношении экономического партнерства, которое активно развивалось. Даже накануне Второй мировой войны огромное количество заводов в Советском Союзе строилось немцами. В Германию шли эшелоны с пшеницей, в военно-стратегической сфере происходил обмен техническими решениями, Россия и Германия вместе строили военные самолеты. Можно, конечно, сказать, что Сталин здесь был неправ, но с другой стороны, такое отношение к Германии можно интерпретировать как глубокое осознание геополитических интересов двух стран, направленных против атлантического блока. Одновременно любопытно, как действует Сталин в тридцатые годы на западных территориях. А там идет интеграция западных, бывших российских территорий, занятие Прибалтики, и продвижение советской границы на Запад, вплоть до того, чтобы сомкнуться с германской.
Пакт «Риббентроп-Молотов» венчает договор стратегического партнерства между теллурократической Евразией и Средней Европой. Геополитический смысл этого факта очевидно лежит в логике общегеополитического взгляда. Другое дело, что пакт сам по себе вполне логично вытекал из того исторического момента, который мы рассматриваем.
Следует заметить, что английские геополитики прекрасно осознавали эту картину. Трудно сказать, до какой степени осознавали ее русские. Конечно, русские в Париже осознавали, в Прагетоже. А русские в Москве? Загадка. Как осуществлялось геополитическое мышление в советский период, мы не знаем. И здесь есть один нюанс. Мы уже говорили о санитарном кордоне и его роли в Большой игре. И те территории, которые разделяют Германию и Россию в 1930-е гг., активно используются как санитарный кордон. Польша находится под протекторатом Англии, Англия и Франция претендуют на поддержку вновь образуемых наций, появившихся после развала Австро-Венгрии. И эта зона называется зоной санитарного кордона, которая призвана разделять Германию и Россию, и одновременно быть зоной общих, пересекающихся интересов для того, чтобы создать конкуренцию между ними и предотвратить прямой альянс.
Санитарный кордон, который неоднократно пытались создавать в геополитике (забегая чуть-чуть вперед, скажем, что сегодня он создан в полной мере), чтобы вывести из-под контроля русских зоны, отделяющих их от Германии и Западной Европы, – это классическая геополитическая стратегия атлантизма.
Она прекрасно описана как политика санитарного кордона. Она направлена на сдерживание русских от европейцев и сдерживание немцев от русских, чтобы немцы тоже не перешли границу. Потому что, если бы представить себе, что Германия, а с ней и Европа, могла договориться по всем вопросам Россией, с советской Россией, то мы получаем практически интегрированную Евразию, что, в общем, полностью снимает англосаксонский талассократический полюс. Поэтому эта игра, европейская игра, состоящая из трех полюсов, объясняет основной алгоритм международной политики Европы последних 300 лет. Таким образом, карту из трех полюсов, трех поясов Европы, трех сил применительно к последним векам нашей истории, можно с успехом использовать для анализа самых разнообразных событий и самых разнообразных исторических периодов.
Библиография:
1. Агурский М.А. Идеология национал-большевизма. М.: Алгоритм, 2003.
2. Гарт Б.Л. Стратегия непрямых действий (Strategy of Indirect Approach), М.: Эксмо, 2008 .
3. Дугин А.Г. Основы евразийства. М: Арктогея-центр, 2002
4. Кремлёв С. Россия и Германия: стравить!: От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну — М.: ACT: Астрель, 2003.
5. Меллер ван ден Брук А., Васильченко А.В. Миф о вечной империи и Третий Рейх. М.: Вече, 2009.
6. Николаи В. Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время. (сборник). — Киев: Княгиня Ольга, 2005.
7. Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991.
8. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991 .
9. Против фашистcкой фальсификации истории, Издательство: Издательство Академии наук СССР, 1939 г.
10. Русско-Японская война 1904-1905 гг., СПб.: Типография А.С. Суворина, 1910.
11. Савицкий П.Н. Континент Евразия, М: Аграф, 1997.
12. Симанович А. Распутин и евреи М.:Историческая библиотека, 1991.
13. Сталин И.В. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» // Полное собрание социнений в 16 т., том 14. М.: 1953
14. Хаусхофер К. О геополитике, М.: Мысль, 2001 г.
15. Энгельс Ф. Внешняя политика русского царизма // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22.
16. Agursky M. The Third Rome: National Bolshevism in the USSR. Boulder: Westview, 1987.
17. Blaker J.R. Transforming military force: the legacy of Arthur Cebrowski and network centric warfare. Westport: Greenwood Publishing Group, 2007.
18. Naumann F. Mitteleuropa. Wien: G. Reimer, 1916/
19. Niekisch E. Europaeische Bilanz. Berlin: Ruetten Loening, 1951.
20. Niekisch E. Die dritte imperiale Figur. Berlin: Widerstands-Verlag, 1935.
21. Niekisch E. Das Reich der niederen Dämonen: eine Abrechnung mit dem Nationalsozialismus. Berlin: Ahde-Verlag, 1980.
22. Niekisch E. Hitler — ein deutsches Verh?ngnis. Zeichnungen von A. Paul Weber. Berlin: Widerstands-Verlag, 1932.
23. Niekisch E. Ost-West unsystematische Betrachtunen. F./M.: Minerva-Verlag, 1947.
24. Pareto V. The Mind and Society [Trattato Di Sociologia Generale]. San Diego: Harcourt, Brace, 1935.
25. Pareto V. The rise and fall of elites: an application of theoretical sociology. New Bruhswick: Transaction Publishers, 1991.
Источник: geopolitica.ru.
Рейтинг публикации:
|
