|
VI. Ельцин и Россия в рамках Содружества СНГ
В августе 1991 г. Советский Союз перестал существовать и на его месте возникло 15 независимых государств, которым в последующее время их лидеры пытались придать характер Содружества СНГ и даже активно обсуждали проблему создания объединенных вооруженных сил по типу ОВС ОВД.
В скором времени, однако, выяснилось, что разнятся не только политические ценности этих республик, но и их взгляды на проблемы безопасности. Для Азербайджана главная угроза виделась в попытках Армении отобрать Карабах. Для Армении таковая состояла не только в попытках Баку возвратить себе территорию, но и в возможном блокировании последнего с Анкарой или Тегераном. Для Грузии основная опасность начала исходить от сепаратистских настроений в Южной Осетии и Абхазии.
Слишком различными оказывались взгляды двух главных славянских республик - России и Украины на проблему Черноморского флота и военно-морской базы в Севастополе. Молдова видела главную угрозу в сепаратизме Приднестровья. Средняя Азия с ее сохранившейся административно-командной системой еще несла на себе отпечаток стабильности, но внутренние проблемы между республиками уже давали о себе знать. Для Таджикистана главной проблемой стала гражданская война, грозящая вмешательством извне к сепаратизмом отдельных областей.
Цели республик в оборонной сфере оказывались настолько равнодействующими, что о едином механизме к единых вооруженных силах можно было говорить лишь условно. Произошел раздел имущества Вооруженных Сил СССР, которые распались на 15 отдельных армий с различными ценностями и установками.
Не добившись согласованных действий по налаживанию сотрудничества с республиками, Россия начала все больше сосредотачивать внимание на решении сугубо своих оборонных проблем. В 1993г. ОВС СНГ практически перестали существовать, а их главком маршал Е. Шапошников оставил свой пост.
Дезинтеграционные процессы в бывшем Союзе оказывались сильнее интеграционных. Для России начался период глубокого переосмысления всей военной политики, военно-политический стратегии. Глубокому переосмыслению должна была быть подвергнута и вся теория угроз и военных опасностей. В то время как на фоне разностороннего развития ее отношений с Западом в ближайшей среднесрочной перспективе практически снимался вопрос об угрозе большой ядерной войны между крупными коалициями государств, региональным угрозам придавалось все большее значение.
С другой стороны, Россия» как член СБ ООН и наследница огромного военно-промышленного комплекса СССР (до 80%) старалась сохранить сильную армию, передовое производство и научный потенциал во многом сосредоточенный в ВПК. В одночасье не представлялось возможным и не было необходимым резко сокращать ни то, ни другое. Но наличие весьма многочисленных Вооруженных Сил (до полутора миллионов человек - в соответствии с планами Б. Ельцина) следовало обосновать, особенно в условиях снятия многих из глобальных угроз прошлого.
В этот период времени в России начали получать широкое распространение пришедшие с Запада идеи о смене вектора напряженности из плоскости Запад-Восток в плоскость Север-Юг, в которой Россия, как многие полагают, принадлежала к Северу. Север в значительной степени стабилен, Юг в основном сырьевой, турбулентный - об этом заговорили в США, начиная примерно с 1988 г. На Юге огромный естественный прирост населения не сопровождался соответствующим решением социальных проблем и рождал чувство ущемленности и агрессивности. В подтверждение приводили войну в Персидском заливе 1991 г., хотя за исключением ее других проявлений противоборства Юга и Севера не наблюдалось.
Для России важность подобной теория подкреплялась не только необходимостью найти суррогат замены «западной военной угрозы», но и хронической нестабильностью в бывших южных советских республиках, многочисленными вооруженными конфликтами у южных границ России. Хотя ситуация с каждым новым годом убеждала, что все тут обстоит сложнее, и Запад не однозначно согласен с причислением России к Северу, подобный взгляд на вещи оставался вплоть до настоящего времени весьма популярным в политической печати, средствах массовой информации России.
При этом характер появляющихся материалов от осторожно взвешенного до едва ли не алармистского. Бытовавшая другая позиция, что, дескать, проблема конфликтов пока стоит в плоскости Юг-Юг, все равно подразумевала, что рано или поздно эти конфликты могут коснуться интересов России.
Данный вопрос имел и чисто психологический аспект. За годы советской власти людям постоянно говорили о наличии главного противника, и они привыкли жить, думать и принимать решения, учитывая наличие этого врага.
Более того, почти вся их жизнь, экономика, производство подчинялись идее противодействия некому единому врагу, угрожающему не только государственному строю, но и выживанию этноса в целом.
И вот врага не стало. Как быть? Выяснялось, что многим не только людям, но и ведомствам с врагом гораздо, легче жить, функционировать, объяснять свою нужность стране и обществу. Не случайно, что у многих в подобной обстановке появилось желание обозначить нового противника. В этой связи американские теории обострения напряженности по линии Север-Юг нашли питательную почву для дискуссий в России.
Было бы наивно верить, что со странами третьего мира, включая и наши бывшие южные республики, отношения у России будут только радужными. Из-за разного рода национальных и иных проблем может возникнуть много непредсказуемых и даже острых ситуаций в то время, когда в межгосударственных отношениях в рамках бывшего Союза преобладают силовые факторы.
Бывший российский вице-президент А. Руцкой, приложивший собственные усилия к выработке военной доктрины страны, так определял источники опасности для России:
• страны, имеющие стратегическое ядерное оружие (глобальная);
• от сопредельных государств, обладающих массовыми армиями (региональная);
• от субъектов содружества в случае обострения между ними экономических, территориальных, религиозных и некоторых других отношений (локальная).
При этом он отмечал, что «наибольшую угрозу представляют локальные конфликты внутри России и по периметру границ». Если учесть, что глобальная угроза все же считалась маргинальной, то ясно, что он в своей работе придавал большое значением региональным угрозам и вызовам.
Насколько серьезное значение в России официальные структуры начали придавать фактору региональных угроз можно судить о беспрецедентном обращении министра обороны РФ П. Грачева в июне 1993 г. к США и НАТО с просьбой ревизовать соглашение о сокращении обычных вооружений в Европе с тем, чтобы Россия могла сохранить больше сил на юге для отражения региональных угроз.
Несомненно, что для России наибольшую опасность представляли последствия неконтролируемого развала коммунистической системы - от Югославии на Западе до Таджикистана на Востоке. По периметру этого развала один за другим возникали кровопролитные конфликты. Один из таких - между Осетией и ингушами напрямую затронул территорию России, на что печать отреагировала заголовками типа «Война пришла в российский дом».
Конфликт между Грузией и Абхазией тоже больно коснулся интересов России. Россия попыталась помирить враждующие стороны, летом 1993 г. достигла соглашения о мире, которое вскоре было сорвано абхазской стороной, и грузинский руководитель Э. Шеварднадзе назвал российское посредничество обманом.
К концу 1993 г. российским властям удалось несколько стабилизировать положение на Северном Кавказе, но все равно ситуация там для Москвы осталась тревожной. Многие усматривали в ней угрозу.
Однако при здравом рассуждении вооруженный конфликт с бывшими союзными республиками выглядел нереальным. Уже одно то, что Россия владеет ядерным оружием, а те - нет уменьшает риск такого рода. Но есть еще и иные известные факторы, говорящие в пользу нереальности такого сценария.
С другой стороны, уже сейчас эти республики представляют собой для России хороший естественный барьер от турбулентности в лежащем за ними дальнем зарубежье, на Ближнем и Среднем Востоке, в районе Персидского залива.
Формирование некоего пантюркистского альянса, о котором довольно много пишут последнее время, все же надо рассматривать как гипотетическое явление, поскольку такой альянс пока остается на уровне пожеланий.
Многие склонны считать, что реальной основой дляя такого альянса может стать военно-политическая организация республик Средней или Центральной Азии, как сейчас больше говорят, о формировании которой вели речь на своем саммите руководители бывших советских азиатских республик.
В качестве подтверждения возможности такого сценария приводят факт практического отсутствия границ между этносами до октября 1917 г. и вхождения их всех в две республики - Туркестанскую и Бухарскую в 1924 г.
На лидерство Централъноазиатского блока, как считают, претендует Ташкент. В случае его формирования, как считают, могли бы быть решены и территориальные проблемы между республиками (Узбекистаном и Киргизией, например). Но здесь возникает много вопросов. Если блок мыслится как чисто экономическая конфедерация по типу АСЕАН, то у нее гораздо больше шансов уцелеть. Хотя для всех этих республик Даже предпочтительнее будет таковая в рамках СНГ и в союзе с богатой природными ресурсами и производственным потенциалом Россией.
Если он мыслится как военно-политическая организация в противовес неким пока в природе несуществующим панславистским объединениям, то ее шансы заметно меньше в силу ее большой зависимости от соседних стран и в плане ресурсов и отсутствия выхода к морю.
В такой обстановке остро может стать проблема представительства республик и их влияния в принятии общих политических решений, что породит дополнительные трения между ними и может вновь вытащить на поверхность вопрос границ (они-то были проведены и существуют).
Дальше, если они намерены блокироваться с Турцией, то надо учитывать, что Туркестан отделен от нее такой крупной ближневосточной страной как Иран, которую вряд ли вдохновит такая перспектива. Не говоря уже об Ираке, Саудовской Аравии или Пакистане. Если же говорить об интеграционных процессах в третьем мире и на Ближнем и Среднем Востоке в частности, то даже более реальная идея арабского единства наталкивается в своем воплощении на непреодолимые межгосударственные, межличностные, социально-политические и иные противоречия, которые в еще большем разнообразии имеются между тюркоязычными народами.
Стремление среднеазиатских государств наладить отношения с Турцией, с которой они были противоестественно разлучены на добрых семь десятков лет, вполне логично, но непонятно почему Центральноазиатский блок должен непременно подчиниться Анкаре, или Анкара выполнять его волю? А ведь помимо пантюркизма есть еще и паниранистские идеи, имеющие, например, хождение в Таджикистане.
И в отношениях пантюркистов с панисламистами не все обстоит так просто. Растущий исламский фактор - это тоже своего рода спонтанная реакция на антирелигиозность, атеизм и стремление пришлых конфессий усилить свое влияние в регионе, как, например, США в Иране и СССР в Афганистане и той же самой Центральной Азии. Он, несомненно, должен тщательно учитываться, но ни в коем случае не переоцениваться.
Маловероятным представляется в нынешних условиях формирование некоего исламского интернационала, тем более; что даже исламской революции под руководством самого аятоллы Хомейни не удалось этого сделать.
Шансы других еще меньше. В Таджикистане, например, в результате кровавой бойни исламисты потерпели жестокое поражение от сил, которые принято считать скорее прокоммунистическими в лице Народного фронта Таджикистана и вынуждены были уйти в соседний Афганистан. При этом соседние Узбекистан, Киргизия и Казахстан, вначале занимавшие нейтральную позицию в отношении внутритаджиксхого конфликта оказали кулябцам (в их лице - НФТ) помощь, включая и военную.
Но было бы близоруким и полностью игнорировать побочную опасность этого фактора. Некоторые наиболее радикальные исламистские группировки берут на вооружение терроризм, тактику скрытой войны, способную привести к большим жертвам и разрушениям.
Для России пока нет непосредственной угрозы войны с Юга. Это можно сказать вполне определенно. Существуют лишь неясные опасности, которые при неблагоприятном изменении политической обстановки, неуклюжести политики могут трансформироваться в более реальные военные угрозы.
И задачей российского руководства в этом плане может быть внимательное отслеживание обстановки по периметру южных границ и адекватное реагирование на нее. Ее перспективой является взаимовыгодное и равноправное сотрудничество и взаимодействие с центральноазиатскими государствами будь то в рамках СНГ иди на базе двусторонних договоренностей с целью создания к югу от России сети дружеских государств.
Алармизм в данной обстановке вряд ли оправдан и может сослужить нелучшую службу как России, так и Центральной Азии. Если же говорить о военных угрозах России извне, то, несомненно, страна вряд ли когда либо будет игнорировать печальный опыт 1941 г., когда руководство страны знало о готовящемся нападении Германии, но по ряду соображений не предпринимало решительных контрмер для его отражения. Этот опыт говорит, что в условиях развития современной технологии и разведки никак нельзя скрыто подготовить агрессию и внезапно ее совершить. Это требует нескольких этапов подготовки - от идейно-пропагандистского обеспечения до чисто военных, во время которых есть время принять меры по ее отражению.
Нынешний мир очень динамичен, и обстановка в нем подчас меняется калейдоскопически. Сейчас вряд ли кто сможет спрогнозировать характер угроз и вызовов безопасности России, скажем, через десяток лет. Угрозы могут возникнуть казалось бы на пустом месте. Это надо иметь в виду. В силу этого Россия должна «держать порох сухим» и несмотря на свое миролюбие быть готова сокрушить любого потенциального агрессора, который посягнет на ее территориальную целостность и независимость.
Говоря о региональных угрозах, нельзя не отметить, что наибольшая потенциальная опасность для России кроется не вне, а внутри нее самой и несет скорее даже не военный характер, а скорее политико-экономический и психологический. Пока Россия большая и еще сильная, к тому же обладающей ядерным оружием, найдется мало желающих из числа малых стран и военизированных формирований бросить ей открытый вызов.
Опасность может возникнуть вследствие цепной реакции распада и неспособности государственных структур взять внутреннюю ситуацию под контроль, образования вакуума власти и развала армии, являвшейся до недавнего времени неким гарантом стабильности государства.
Выдыхающаяся экономика только усугубит положение. Как следствие ослабления государства и армии можно предвидеть их неспособность адекватно отвечать на внешние даже мелкие вызовы. Это приведет к тому, что все больше вызовов российской безопасности будет бросаться не только изнутри страны, но и извне ее по периметру южных, и, возможно, не только южных границ.
Можно пойти дальше в предположении того, что если нынешние тенденции ослабления государства будут развиваться прежними темпами, то все большее число даже не государств, а просто военизированных группировок или в просторечии вооруженных банд, чувствуя умиротворенческий настрой центра и собственную безнаказанность, будут бросать вызовы России и дестабилизировать ситуацию. Принимаемая ныне во внимание военная опасность все больше будет трансформироваться в разного рода реальные военные угрозы. С Москвой как с бумажным тигром все меньше будут считаться. В политике слабость, как правило, не вызывают сочувствия, их просто используют в своих интересах. Если не удастся приостановить дезинтеграционные процессы в самой России, то ситуация еще больше усугубится и тогда не исключено, что открытые конфликты начнут возникать в ней самой вследствие парада суверенитетов, что в перспективе негативно скажется на безопасности всех субъектов федерации.
Но при анализе возможных региональных угроз и вызовов безопасности России важно затронуть еще одну проблему - российского мессианства, которая может оказаться стимулятором российской политики как на глобальном уровне, так и на региональных направлениях. СССР был в высшей степени мессианским государством. Он нес марксистскую идеологию в самые отдаленные уголки земного шара и готовился к противостоянию империализму повсюду. Глобализм в политике СССР заставлял его вмешиваться в ход вооруженной борьбы в Анголе, Афганистане, на Ближнем Востоке, других районах мира.
Нынешняя Россия не несет такой миссии. Но ясно и другое: от мессианства чисто психологически сразу трудно отказаться. ЛДПР В. Жириновского на выборах в декабре 1993 г. добилась победы во многом и из-за того, что в противоположность различным объединениям и партиям демоцентристского толка ясно очертила задачу возрождения величия России. На этом же акцентируют свое внимание и другие националистические и неокоммунистические движения и партии в России, и с этим уже нельзя не считаться. В условиях переживаемого страной социально-политического и экономического кризиса люди устают от постоянных унижений.
Здесь может беспокоить одно: если в результате неловких действии нынешних властей России социально-экономическая ситуация не улучшится, то у национализма появится хороший шанс. Шансы коммунистов могут быть слабее, они уже руководили страной 70 лет и, по распространенному мнению, уже достаточно наэкспериментировались. Мессианство же российских патриотических сил связано скорее не с несением идеологии, а с нежеланием «сдавать российские (бывшие советские) позиции повсюду в мире под натиском других великих держав», и прежде всего США, Это уже не коммунистический антиимпериализм, и их поддержка и симпатии к Ираку исходят не из того, что Ирак - близкая им по духу страна, а скорее вследствие нежелания отдавать США роль вершителя мировых судеб.
США, другие державы - конкуренты в современном мире, и, следовательно, содействие ослаблению их позиций - в интересах России. Их аргументация в отношении, например, конфликта в районе Персидского залива сводится в следующему: почему США узурпировали в ООН право наказывать по своему усмотрению? Почему они наказывают одних, но закрывают глаза на агрессивные действия со стороны других? В какой-то степени российский Фронт национального спасения и неокоммунисты смыкаются на мессианской почве, исходя, однако, из различных идеологических позиций.
Антиподом мессианству является изоляционизм. Внешне вроде бы налицо все его преимущества. У нас накопилось такое количество своих внутренних нерешенных экономических и социальных проблем, что необходимо в первую очередь заняться именно их решением. Примеры Германии и Японии, которые отказались после войны от мессианских расовых теорий и достигли впечатляющих достижений в области экономики и социального благополучия населении, казалось бы тоже говорят в пользу этого.
Российское руководство, судя по всему, скорее за изоляционизм в военной области, если под таковым понимать не самоизоляцию (Россия все-таки прочно намерена стать важной частью мирового хозяйства), а значительное снижение или отказ от военного вмешательства в дальнем зарубежье.
Последнее, видимо, как постоянный член Совета Безопасности ООН она себе позволить не может, хотя и свела до минимума свое участие в военной активности Совета. Так, например, в состав многонациональных сил ООН в Персидском заливе Россия ввела боевой противолодочный корабль российского ВМФ «Адмирал Трибуц», пользовавшийся автономией и подчинявшийся Москве. Отмечалось, что он провел учения с одним из американских боевых кораблей, не участвуя в другой военной активности.
Как ни странно, российский национализм может быть подстегнут молчаливым нежеланием НАТО строить с Россией союзнические отношения. И хотя у НАТО, очевидно, имеются веские на то основания, Россия вряд ли согласится на роль ведомой стороны в мировых делах.
Утверждение З. Бжезинского, что «американо-российский военный альянс удобен лишь России», отражает нынешнюю ситуацию в отношениях Запада с Москвой. Определенно нельзя сказать, что мессианские наклонности у России даже на официальном уровне не проявляются и не будут проявляться в будущем. Они значительно меньше по масштабности, чем у СССР и вызваны даже не столько излишней активностью МИДа, сколько некоторой корректировкой политического курса под воздействием нажима изнутри.
В этом плане у России просматриваются как бы три круга малого мессианства. Россия - самое крупное славянское государство и тем самым, по мнению многих российских интеллектуалов, она как бы должна нести ответственность за судьбы всех славянских народов. Это проявилось, в частности, в особом российском подходе к внутреннему конфликту в Югославии с большими симпатиями к сербскому населению и в попытках российского руководства отказаться постфактум от санкций против Сербии. Это первый круг.
Второй круг - это некие претензии на лидерство в православном мире. Как ни странно, но идеи православного лидерства России поднимаются в числе прочих и атеистическими коммунистическими изданиями. Здесь особые споры опять же разгорелись вокруг Сербии. «Сербия,- писал в прокоммунистической «Советской России» Эд. Володин,- это стремление уничтожить западный бастион православия для католической экспансии и крупномасштабные акции по столкновению православия и ислама». Хотя подобная идея не является доминирующей, хотя бы в силу того, что не до конца ясна в этом вопросе позиция Русской православной церкви (наверное ей все же будет принадлежать последнее слово), однако исключать дальнейшее распространение подобных идей не приходится.
Третий круг - это СНГ. Россия является лидером и остается стержнем этого весьма еще неопределенного межгосударственного образования и волей-неволей несет заметную ответственность за решение общих проблем бывшего Союза в том числе в деле урегулирования острых национальных конфликтов. Хотя объективно бывшие республики больше чем полностью обеспечивающая себя всем необходимым Россия нуждаются в СНГ, его рынках, активность России внутри СНГ довольно высока. В значительной степени она может объясняться еще и тем, что в бывших республиках проживает много русскоязычного населения, права которого часто ущемляются и нуждаются в отстаивании.
А кроме того, на территории бывших республик находятся российские воинские формирования, вокруг которых подчас разгораются жаркие споры, а то и настоящие баталии. В-третьих, российская граница до сих пор проходит по внешним границам этих республик. Идеи российского мессианства получают свое развитие в разных социальных группах, однако именно на его базе могут идейно и теоретически оформляться различные угрозы и опасности для Российского государства. И от того, какое развитие получат эти идеи, во многом будет зависеть и дипломатическая активность России и ее официальные и неофициальные взгляды на угрозы и вызовы как на глобальном, так и на региональном уровнях.
То, что в России шли и идут активные споры вокруг мессианства и изоляционизма, подтверждают дискуссии, развернувшиеся в 1993 г. по вопросу принятия новой военной доктрины в качестве основы армейской реформы. Суть перестроечной советской военной доктрины 1987 г., состояла главным образом в нацеленности на абстрактное предотвращение войны. Эта мысль практически неизменной перекочевала и в концепцию российской военной доктрины после 1991 г. Начальник Военной академии Генштаба генерал И.Родионов в своей интересной статье, посвященной военной науке, пишет, что российская военная мощь должка «играть роль сдерживающего фактора против любой попытки агрессии».
То что многие не конкретизируют положение: агрессии - против кого? - позволяет трактовать его по-разному и подчас весьма расширительно. Некоторые склонны видеть в этом глобальные претензии России, другие - более узкие - региональные.
Если раньше в СССР Вооруженные силы должны были использоваться в случае угрозы всему социалистическому содружеству, то А. Клименко ограничивает такую зону границами СНГ. Д. Афиногенов пишет о «предотвращении войны и сохранении мира» как главной цели новой российской военной доктрины, то доктрину можно трактовать глобалистски как предотвращение войны всюду в мире - в Анголе, Персидском заливе, на Ближнем Востоке, в Африке.
Тогда возникает вопрос: стоит ли России взваливать на себя такое непомерное бремя и справится ли она с ним? И не является ли это завуалированным допусканием военного вмешательства во всех этих регионах? Генерал армии М. Гареев тоже называет главной целью военной доктрины «предотвращение войны». Он добавляет, что «для современной России главная идея состоит в том, что она может, должна возродиться и развиваться как великая держава».
С другой стороны, есть и другая позиция. Она, в частности, состоит в том, что широко трактуемое и по-разному интерпретируемое выражение «предотвращение войны» следует заменить «жизненным и конкретным сдерживанием любой агрессии против Российской Федерации». И, кроме того, больше сориентировать Вооруженные силы к ведению локальных войн, не забывая и о ядерном сдерживании.
2 ноября 1993г. в Москве под председательством президента России Б. Ельцина прошло заседание Совета безопасности РФ, на котором были одобрены «Основные положения военной доктрины РФ». Документ уже выглядел более конкретным и структуризованным. В нем значительное внимание уделялось региональным угрозам. «Главную опасность для стабильности и мира представляют локальные войны и вооруженные конфликты. Вероятность их возникновения в отдельных регионах усиливается», - говорилось в документе. И называлась Югославия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Абхазия и Таджикистан. Само упоминание регионов уже в какой-то степени говорит о российских интересах и приоритетах. В качестве варианта действий ВС РФ в локальных войнах была названа «оперативная локализация очага напряженности и пресечение военных действий на возможно более ранней стадии в интересах создания предпосылок для урегулирования конфликта мирными средствами на условиях, отвечающих интересам Российской Федерации».
Новый документ весьма обтекаемо трактовал понятие «отражение агрессии» и говорил о применении силы как для индивидуальной (российской), так и коллективной самообороны». Словом, не акцентируя внимание на изоляционизме, он давал определенную свободу для осуществления и мессианских идей.
Однако, думается, что рассматриваемый документ является лишь переходным: он будет развиваться и совершенствоваться. Пока же он официально был назван лишь составной частью разрабатываемой общей концепции безопасности Российской Федерации.
На его развитие могут оказать самое серьезное влияние многие факторы - и состояние отношений с Западом и с бывшими республиками СССР, положение на юге, интеграционные процессы в Европе. Выдвижение и столкновение идей продолжается. На практике это проявляется в постановке самых разных вопросов, например, относительно статуса погранвойск России: продолжать ли им охранять границы СНГ (бывшие союзные) или сразу переключить внимание на охрану границ России, что осложнит перспективы СНГ и возможное воссоединение Союза.
Источник: nationalsecurity.ru.
Рейтинг публикации:
|
