Фролов А.В.: Взгляды и концепции региональной безопасности в СССР и России

Введение.

Несомненно, что реалистичные концептуальные разработки в данной сфере должны лечь в основу оборонной политики страны, оказать влияние на развитие военной доктрины и формирование сбалансированных, эффективных и достаточных Вооруженных Сил.

Каково видение Россией региональных угроз после прекращения стратегического противоборства двухоциальных систем в результате демонтажа мирового коммунизма, каковы национальные приоритеты России и как они ложатся в концепцию национальной безопасности страны - на эти и многие другие вопросы еще предстоит ответить экспертам.

Целью данного доклада является проследить эволюцию взглядов советского и затем российского руководства на проблему региональной безопасности, региональных вызовов и угроз, равно как и проблему преемственности в данных вопросах.

Все это могло бы внести посильный вклад в вышеозначенные дискуссии, которые активно разворачиваютсяв последнее время в российских научных и практических кругах. При работе над данной темой автор исходил из следующих основных посылок:

Во-первых, концепции региональной безопасности России возникли не на пустом месте. Россия, как основная правопреемник бывшего СССР унаследовала от него не только центральный аппарат управления, министерства и ведомства, место в Совете Безопасности ООН, ядерную кнопку и международный дани СССР, но и определенное мышление в области международной и национальной безопасности, равно как и не отказалась от ряда международных обязательств Союза.

В этой связи проблема преемственности взглядов СССР и России в области региональной безопасности имеет не только историческое, но и важное теоретическое значение.

Во-вторых, сложившийся вместо биполярного многополярный мир заметно усложнил для российского руководства выработку концепций национальной и региональной безопасности. СССР имел ясно очерченный круг идейных и политических противников, чего лишилась Россия.

Вследствие этого в России наблюдается размытость видения национальной безопасности, на фоне чего идет поиск потенциальных внешних противников на самых разных направлениях, дабы не лишать Российские Вооруженные Силы их основного предназначения «защищать страну от внешних посягательств».

В-третьих, несмотря на некоторую преемственность в России по сравнению с СССР произошло главное изменение, которое связано с демократизацией и плюрализацией общества. Нет более единой внешней политики, нет и единой военно-политической стратегии. Октябрьские события 1993 г. в Москве наглядно показали, насколько могут разниться взгляды руководства и оппозиции не только на проблемы внутреннего социально-экономического и политического развития страны, но и на военные проблемы, международную политическую ориентацию.

И все-таки, несмотря на плюрализм мнений, для данной темы важно проследить формирование центристской линии, которая по идее должна отражать мнение большей части населения страны, большей части экспертов и специалистов России.

В-четвертых, определяя термин «региональная безопасность», автор имеет в виду меры противодействия тем вызовам, которые могут бросаться России не со стороны крупных держав или их коалиций, а со стороны средних и малых государств, движений, что, например, на данном этапе имеет место в районе таджикско-афганской границы.

Если в 70-е годы СССР исходил из необходимости быть готовым к ведению двух больших войн (с Западом и Китаем) и одной малой, например, со странами СЕАТО, то постепенно вследствие нормализации отношений с Западом и Китаем для СССР и потом России ситуация изменилась и возникла необходимость быть готовым к сдерживанию по крайней мере одного крупного противника и противостоянию малым региональным угрозам.

В-пятых, проблема региональных угроз для России становится все более актуальной вследствие возникновения политического хаоса в пределах границ Содружества и в сопредельных регионах (Афганистан).

В довершение всего еще не до конца понятна идея СНГ. Есть как несогласные с ней, так и ее сторонники. Кому-то ближе идея А. Солженицына, предусматривающая единение славянских республик и Казахстана. Другие склонны акцентировать внимание, прежде всего, на укреплении российской государственности и недопущении развала самой России. В этой ситуации вопрос об охране границ для России представляет особый интерес не только с технической и экономической точек зрения, но, прежде всего с политической: нужно ли охранять границы СНГ или же сконцентрировать внимание на укреплении российских рубежей.

Региональные вызовы для России являются своего рода лакмусовой бумажкой по проверке ее способности противостоять внешним вызовам. Если она в ближайшее время продемонстрирует свою высокую способность противостоять региональным вызовам, то ее сила будет признанной и количество этих вызовов сократится.

Если же Россия проявит свою неспособность должным образом отвечать на региональные угрозы, то последние могут возрастать, воздействуя на политическую ситуацию внутри страны и ведя к дестабилизации.

В-шестых, очень все большее влияние на выработку политики в области обеспечения региональной безопасности будет оказывать общее умонастроение российских граждан.

В СССР под воздействием идеологической и пропагандистской обработки, путем отдания обязательных к выполнению приказов, можно было мобилизовывать массы и направлять войска для ведения боевых действий на соседние территории, будь то Венгрия, Чехословакия или Афганистан. Сложнее убедить в том российских граждан и объяснить им, чьи интересы они должны защищать в теперь уже далеком Таджикистане, в Приднестровье или на Кавказе, не говоря уже, например, о Ближнем Востоке.

Всем очевидно, Россия вступила в полосу истории, когда основное внимание населения, да и руководства страны обращено, прежде всего, на решение собственных экономических и внутренних социальных проблем - то есть в период интравертности. Словом, на смену советскому интернационализму пришел некий изоляционизм. Мобилизовывать население на выполнение разного рода международных миссий становится все более трудной задачей.

В-седьмых, России все-таки никуда не уйти от решения региональных проблем особенно с соседями. Более того, ей будет принадлежать важнейшая роль в их решении. Конфликт Грузии и Абхазии вероятнее всего придется решать при посредничестве России даже, несмотря на то, что лидер Грузии Э. Шеварднадзе назвал предыдущее российское посредничество политическим обманом.

США не будут решать эти проблемы. Для американского руководства хватает других региональных проблем, где у США затрагиваются жизненно важные интересы. Более того, президент Клинтон недавно дал понять, что намерен снижать свои региональные обязательства. Желания активно вмешиваться в дела зоны ближнего зарубежья не выразили другие западные державы. Запад молчаливо уступил все эти проблемы России.

Экономическая ситуация в свою очередь диктует свои правила. Грузия и Азербайджан после бурных всплесков национализма при здравом рассуждении стали приходить к пониманию того, что в союзе с Россией им будет лете. Эдуард Шеварднадзе вообще объяснил факт присоединения Грузии к СНГ надвигающейся экономической катастрофой, хотя на самом деле мотивация здесь несколько сложнее.

Страны СНГ с их социалистической экономикой не могут производить конкурентоспособный на мировом рынке товар и, прежде всего,вынуждены торговать друг с другом. Налаживавшиеся десятилетиями экономические связи оборвать весьма трудно. Для восстановления экономик требуется стабильность. Да и сама Россия нуждается в республиках экономически. Национализмы приходят и уходят, а экономическая целесообразность остается.

В подходе» скажем, России до 1917 г. и СССР как ее преемника к проблемам региональной безопасности, несомненно, имеется определенная преемственность, также впрочем, и в подходах СССР и России после 1991 г. тоже наблюдается похожая картина. И это несмотря на разность в общественных формациях и политических ценностях.

В подходе» скажем, России до 1917 г. и СССР как ее преемника к проблемам региональной безопасности, несомненно, имеется определенная преемственность, также впрочем, и в подходах СССР и России после 1991 г. тоже наблюдается похожая картина. И это несмотря на разность в общественных формациях и политических ценностях.

В СССР, например, считали, что угроза может проистекать только со стороны сил мирового империализма или их ставленников («марионеток») в третьем мире. Но даже последний вид угроз связывался в большей степени с мировым империализмом. Несколько видоизменился этот подход в связи с разрывом с Китаем. Допускалось, что региональные угрозы могут возникать в результате «происков» маоистов.

Очевиден вопрос: а вообще существовали ли региональные угрозы для идеологизированного Советского Союза? Да, в реальном плане такие могли возникать и существовать, но, как правило, с течением времени они глобализировались и не только потому, что это было выгодно советской пропаганде.

При возникновении таковых другая сторона - империализм - сразу получала, определенный соблазн «пощупать» СССР на деле, и пользовалась такими возможностями. Примеров тому множество. С другой стороны, малые страны откровенно боялись советской военной мощи, чтобы бросать ей не только военные, но подчас и политические вызовы. Для России противоборство двух блоков потеряло значение, она значительно сократила вооружение и численность своей армии, часть Вооруженных Сил Союза перешло под юрисдикцию других бывших союзных республик.

Военная мощь России уже не выглядела столь впечатляющей как у Союза, к тому же она продемонстрировала свою «робость» в поддержании законности и порядка в ряде приграничных регионов, что дало некоторым соседям думать, что по отношении к ней можно проводить и силовую политику.

И если мир стал многополярным, то региональная безопасность, таким образом, приобрела для России важное практическое значение. Поскольку в современной России угрозы и опасности с Запада в основном считаются маргинальными, за исключением разве что недавних эксцессов со странами Балтии, то для нее комплекс региональных опасностей стал все больше замыкаться на Юг. С Украиной возникли острые споры по поводу Крыма, Черноморского флота, с Молдовой - из-за Приднестровья, далее весьма сложно складываются отношения с кавказскими республиками.

Непроста ситуация и в Средней Азии, где в результате кровопролитнейшего внутреннего конфликта в Таджикистане перед Россией ребром стал вопрос, участвовать ли ей в нем, защищать ли таджикскую границу с Афганистаном или уйти к Уралу.

Чтобы понять нынешние ориентиры России в политике региональной безопасности, по всей видимости, необходимо проследить подходы к ней советского руководства, которые эволюционизировали и менялись от вождя к вождю.

Если для ленинского периода была характерна политика «наведения мостов» и поиск друзей в слабой зоне нынешнего третьего мира, то для Сталина ориентиры изменились: он видел на Востоке лишь мелкобуржуазное болото и сконцентрировал свою политику на иных направлениях противодействия империализму. Хрущев не только возобновил политику наведения мостов, но и начал активное проникновение в третий мир, в частности на Ближний Восток с целью создания антиимпериалистической пятой колонны.

При Брежневе началось активное наступление по позиции империализма в третьем мире, которое дало скорее негативные, нежели позитивные результаты, после чего начался горбачевский откат от третьего мира и поиски новых форм взаимодействия с иностранными государствами. При Ельцине поиск таких форм продолжался.

Автор выражает благодарность американской неправительственной организации Айрекс, оказавшей существенную помощь в подготовке и написании данной работы.

I. Ленинско-сталинский период (1917-1953)

Ленинская концепция и его теория социалистической революции легли в основу подхода Советского государства, и затем СССР к проблемам региональных угроз. Ленин и его окружение видели главную опасность в сохраняющемся капиталистическом окружении, которое, по их мнению, постоянно угрожало первому в мире социалистическому государству. Все иные угрозы рассматривались в основном сквозь призму борьбы с империализмом.

В период гражданской войны и иностранного военного вмешательства Ленин делал главную ставку на сознательный рабочий класс развитых капиталистических стран, который, якобы, должен подняться на защиту своих российских братьев, впервые взявших власть в свои руки в новом социальном эксперименте.

Можно с большой уверенностью сказать, что он ждал революций на Западе. «Рабочие всех стран смотрят на нас с надеждой,- призывал Ленин в августе 1918 г.- Вы слышите их голос, продержитесь еще немного... мы придем к вам на помощь и общими усилиями сбросим, наконец, в пропасть империалистических хищников». Помощь большевикам от иностранных рабочих в основном оказалась скорее символической, но те смогли и собственными силами выстоять в гражданской войне и удержать власть.

Ленин, однако, понимал, что ситуация несмотря на его победу остается опасной не только на Западе, Дальнем Востоке - зонах непосредственного соприкосновения с империализмом. Он всегда опасался, что империалисты могут действовать через соседние южные страны для флангового удара, используя свое влияние в них, и предостерегал об этом.

«Группа англо-французских империалистов... готовится теперь напасть на Россию с юга, например, через Дарданеллы» и Черное море или через Болгарию и Румынию»,- говорил он осенью 1918 г. Уже в этот период времени у советского руководства появилась тенденция глобализировать даже мелкие угрозы. С другой стороны, таким образом, большевикам было легче объяснять населению те или иные действия Красной Армии.

Реально Ленин и его окружение понимали, что не только Англия, Франция или Америка могут угрожать им. На периферии угрозы могут возникатъ от более малых стран, которых, возможно, будет подзадоривать российская смута.

По прежнему нацеливаясь на долговременную борьбу с империализмом, Ленин, тем не менее, желая уменьшить эти локальные угрозы по широкому периметру российских границ, пошел на подписание беспрецедентной серии договоров о дружбе со своими южными соседями - Персией, Афганитаном и Турцией (февраль-март 1921 г.)

При этом большевики дабы задобрить правителей этих стран пошли на разного рода политические, территориальные и иные уступки. Подобные уступки были сделаны позднее и в отношении Китая.

Одновременно Советской России в ее борьбе требовалось найти друзей и сочувствующих или, по крайней мере, нейтрализовать тех, кто ей не симпатизировал. Классовая теория Ленина, однако, не позволяла зачислить «находящиеся под двойной эксплуатацией» народы Востока в союзники. Вождь называл их незрелыми, в основном крестьянскими и, следовательно, мелкобуржуазными.

Более того, он предвидел, что освободительные революции на Востоке в основном будут возглавляться нарождающейся национальной буржуазией, которая может повести себя двурушнически. Большевистская поддержка такого рода революций может быть двойственной.

Однако Ленин не сбрасывал со счета и тот факт, что революционные брожения на Востоке таят в себе и большие возможности по противодействию империализму. Более того, Советская Россия, по замыслу вождя, могла бы повести эти народы на борьбу. «Нашей Советской республике предстоит сгруппировать вокруг себя все просыпающиеся народы Востока, - писал Ленин в ноябре 1919г.- Это трудная и своеобразная задача... Вы должны найти своеобразные формы этого союза передовых пролетариев всего мира с живущими часто в средневековых условиях трудящимися и эксплуатируемыми массами Востока».

Этот своеобразный союз последователи Ленина искали на протяжении 70 лет и, похоже, так и не нашли. Ленин предвидел конфессиональные проблемы во взаимоотношениях с Востоком и в силу этого, руководствуясь своей теорией, он выдвинул лозунг «тесного союза мусульманских и немусульманских элементов».

В своей знаменитой работе «Лучше меньше да лучше» Ленин сделал вывод, что «Восток пришел окончательно в революционное движение... и окончательно втянулся в общий круговорот всемирного революционного движения». Наведение мостов с Востоком, по представлению Ленина и его соратников, позволило бы России не только убрать угрозы с Юга, но и перейти в контрнаступление на империализм.

Соратники Ленина действовали в этом магистральном направлении, развивая его мысли. Г. Чичерин определил освободительные движения на Востоке как национальные, направленные против империализма, но значительно отличающиеся от коммунизма. В статье, появившейся в журнале «Жизнь национальностей» в 1920 г. говорилось, например, о необходимости разорвать капиталистическое окружение путем организации революций и революционных сил в его тылах. Это могло не только содействовать развалу Антанты, но и активизации революционеров в самих капиталистических странах.

На проведенном большевиками Съезде народов Востока (Баку, 1-8 сентября 1920г.) под председательством Г. 3иновьева, на котором присутствовал 1891 делегат, прозвучал призыв к священной войне против британских и французских капиталистов и союзу с Советской Россией в этой борьбе. Хотя съезд носил показательно-пропагандистский характер, что вообще было свойственно большевикам, он, тем не менее, свидетельствовал о серьезности ленинских претензий распространять свое влияние на отсталые народы Юга и Востока и побуждать их противодействовать империализму. А Баку вскоре стал центром коммунистической активности, направленной на соседние Персию и Турцию.

Хотя ленинское руководство официально отмахнулось от «имперской политики царизма», на самом деле оно не только всеми силами стремилось закрепить южные позиции царской России, но и расширить их.

Советская Россия стремилась укрепиться в Персии. После поражения России в войне с Японией и из-за опасений роста прогерманских настроений в 1907г. была достигнута англо-российская конвенция о разделе Персии на сферы влияния.

После эвакуации Англии из Закавказья в 1920г. советский режим решил сохранить свою сферу влияния в этой стране. В мае 1920г. после победы над Деникиным он взял под свой контроль меньшевистские республики Грузии, Армении и Азербайджана» вклинился в Иран, заняв провинцию Гилан и провозгласив там Советскую Республику Гилан в иранском Азербайджане. Одновременно большевики всячески поддерживали антианглийские действия местного правителя Джангали (Кучик-хана). Сталин приветствовал создание этой республики, но Ленин был настроен отрицательно.

 Однако под сильным международным давлением большевики вынуждены были уступить и соответствующий договор с Ираном от 1921 г. положил конец их зоне влияния.

В 20-е годы Красная Армия неоднократно вторгалась в Афганистан для поддержки там просоветски настроенных правителей и нажима на настроенных антисоветски. Для распространения своего влияния дальше на юг и на восток большевики посылали в эту страну своих миссионеров, намереваясь создать в Кабуле штаб «Индийской освободительной армии».

Тот факт, что южные соседи России - Персия, Турция и Афганистан пошли на заключение договоров с ней о дружбе, объяснялось, по мнению некоторых авторов, не боязнью экспорта большевистской идеологии и роста их влияния на Востоке, от которых можно было заслониться этими договорами, а желанием подстраховаться на случай возможной английской агрессии.

Первоначальная активность большевиков на юге была высокой. Они видели перед собой огромные территории с богатейшими природными ресурсами, заполненные в основном крестьянским элементом, который мог сыграть важную, если не решающую роль в борьбе с империализмом. Эти территории лежали как внутри бывшей Российской империи, так и необозримо шире вне ее. По мнению американских советологов К. Юдин и Р. Норта, большевики усматривали для этих территорий, частично находящихся под влиянием Антанты, два варианта развития: или национальное освобождение или еще большее их закабаление мировым капитализмом.

Победа монгольской революции с помощью Красной армии в 1921 г. дала большевикам понять, что они могут побеждать и в слаборазвитых странах, что стимулировало появление на свет теории о возможности перехода от феодализма к социализму, минуя промежуточную капиталистическую стадию. Ленин лично встречался с монгольским революционным лидером Сухэ-Батором. Индия виделась потенциально революционной.

Можно сказать, что Средняя Азия стала для большевиков той лакмусовой бумажкой, которая демонстрировала возможности распространения социализма среди феодальных государств и княжеств Востока. Через них планировалось революционизировать Индию, Юго-Западную Азию и Ближний Восток. Упомянутые нами американские авторы в своем исследовании усматривают три основных направления большевизации Азии: от Ташкента через Афганистан в Индию; через Монголию в буддийские регионы Тибета; на Востоке - в Китай.

Однако среднеазиатский опыт, когда большевики натолкнулись на упорное нежелание местных народов социализироваться и их военное сопротивление (сопротивление советской власти в Средней Азии продолжалось более десятилетия - значительно дольше, чем в других регионах страны), показал, что у азиатской большевизации есть реальные ограничители. По отношению к Востоку Ленину был присущ некоторый идеализм: он верил в антиколониальную и антиимпериалистическую суть революций на Востоке.

Эта происходило, с одной стороны, вследствие его убежденности в истинности и универсальности его теории классовой борьбы и мировой революции, а, во-вторых, очевидно, из-за ленинского недопонимания реалий Востока. О Востоке Ленин начал получать практические знания только когда стал иметь с ним дела непосредственно, будучи Предсовмином республики.

Прагматизация советской политики на Востоке происходила постепенно еще при жизни Ленина, когда власть в стране шаг за шагом отходила к Сталину. При Сталине южная политика СССР приобрела заметную долю геополитичности, а сам Сталин проявил себя в ней как чистый прагматик.

Сейчас трудно сказать с большой долей уверенности, насколько «басмаческое сопротивление» в Средней Азии повлияло на подход Советского руководства и И. Сталина в частности к советской политике на Востоке, равно как насколько оно охладило пыл большевиков двигать свою революцию вширь.

Однако вполне резонно можно предположить, что Москва вместо эйфорического большевистского натиска на Восток стала проводить в регионе своего рода realpolitique - то есть взамен активной большевизации трудно большевизируемых масс восточного населения (хотя и эта идея не исключалась при случае) стремиться всеми силами не допустить усиления в сопредельных с СССР регионах влияния главных врагов - стран Запада.

В пропагандистском плане СССР стал печься о сохранении подлинной независимости Афганистана, Ирана и Турции и превозносить их внешнюю политику, на деле четко отслеживая все их шаги по налаживанию отношений с крупными капстранами.

«Советское правительство говорил народный комиссар по иностранным делам М. Литвинов в декабре 1928г.,- должно конечно особенно бдительно следить за участием непосредственных соседей Союза в международных комбинациях и группировках и за всем тем, что может непосредственно задеть его интересы».

Советское правительство выдвинуло очень удобный для себя лозунг всеобщего разоружения. Под этим лозунгом оно стало бороться за то, что бы вокруг СССР не создавались военные плацдармы и не велись военные приготовления, чтобы исключить возможности военной агрессии против советского государства.

Одновременно оно стремилось налаживать отношения на Востоке со всеми странами, кто соглашался. В 1924 г. при активном участии Г. Чичерина были установлены дипломатические отношения с Саудовской Аравией, большевики вкладывали в них большие надежды, которые, однако, уже вскоре не оправдались, и страна начала активно сближаться с Западом и США, руководствуясь при этом своими экономическими интересами. Отношения с Саудовской Аравией вскоре прекратились. Неудачи такого рода, а особенно упорное сопротивление советизации Средней Азии, вполне вероятно, усилило сталинское неприятие Востока как мелкобуржуазного болота. «Сталин рассматривал все некоммунистические националистические движения, противостоящие колониальной системе,- делал вывод известный американский советолог Ф. Фукуяма,- равно как и лидеров новых независимых государств типа Джавахарлала Неру не более как буржуазных марионеток бывших метрополий».

Речи о возможном союзе с ними у Сталина не возникало. Он называл их помощниками империализма и, тем самым, огульно заносил в ряды недругов. «Что касается помощников типа Ганди, говорил он с насмешкой в своем докладе XVII съезду ВКП(б) в 1934г.,- то царизм имел их целое стадо... однако, ничего, кроме конфуза, из этого не получилось».

В своих теоретических работах Сталин как бы избегает говорить о необходимости вовлечения Востока в свою орбиту, хотя региональные угрозы с Юга он не исключает, опять же из-за «продажности» местных лидеров мировому империализму.

Прохладное отношение к югу у Сталина объяснимо. Для него главным делом стала борьба за власть с его Внутренними противниками, усиление единоличного господства. Оно не могло быть ни полным ни долговечным вне международного контекста. Поэтому им ставилась задача усиления обороны страны и защиты своего режима в «условиях ненависти международной буржуазии к СССР».

Концептуально позиция Сталина по обороне его государства состояла в следующем: если буржуазия развяжет против него войну она тем самым породит у себя в тылу пятую колонну - движение рабочего класса, солидаризирующегося с СССР. Тем самым Сталин не ждал помощи извне ни от кого, кроме рабочего класса капстран - чисто ленинская позиция.

По его мнению, СССР должен рассчитывать на свою растущую хозяйственную и политическую мощь. СССР должен рассчитывать на благоразумие тех стран, которые не заинтересованы по тем или иным мотивам в нарушении мира (опять же имея в виду капстраны). Но самая главная надежда делалась им «на нашу славную армию».

По свидетельству известного историка Элвина Рубинстайна в период с 1932 по 1945 гг. Сталин стремился улучшать отношения с Западом и был весьма осторожен в делах Коминтерна в колониальной зоне. Национальные интересы СССР состояли в приспособлении к Западу и сотрудничестве с ним.

Обеспечить безопасность страны, по мнению Сталина, было легче на основе использования противоречий между империалистическими державами (державы Оси и западные демократии) нежели пытаться разыгрывать южную карту.

Между тем Советская власть в результате реорганизации Красной Армии и индустриализации страны значительно укрепилась, что позволило Сталину проводить более жесткую линию на региональных направлениях. Эта жесткость должна была показать соседям, что им не стоит флиртовать с мировым империализмом и лучше придерживаться если не просоветской, то, по крайней мере, нейтральной позиции.

Известно, что Сталин, Молотов, другие большевики, связанные с внешней политикой, характеризовали отношения с Турцией как дружбу. В августе 1939г. турецкий министр иностранных дел С. Сараоглу был приглашен в Москву обсудить пакт о взаимной помощи. Однако в Москве ему был выдвинут ряд жестких требований, включающих изменение конвенции о проливах Босфора и Дарданеллы, что позволило бы СССР решать их международный статус. Кроме того, советское руководство откровенно заявило, что не будет оказывать помощь Турции в случае ее конфликта с Германией.

К концу 30-х гг. на глобальном уровне для Москвы помимо традиционных угроз со стороны Англии, Франции и Америки все яснее стали вырисовываться угрозы со стороны держав Оси - Германии и Японии. Причем эти угрозы были даже более опасными, поскольку державы недвусмысленно стремились к переделу мира, в том числе и за счет СССР. Германия, в частности, могла создавать для СССР угрозы с юга, используя свое влияние и проникновение на Ближний и Средний Восток.

Сталин, опасавшийся роста этого влияния в районах, непосредственно прилегающих к СССР, взял на вооружение традиционную российскую стратегию формирования по периметру державы буферных государств и зон влияния. Монголия уже была буфером. Боевые действия на Халхин-Голе на какое-то время убедили Японию быть осторожной с СССР. Большие опасения у Сталина вызывала ситуация на юге, где Германия значительно расширяла свое влияние в Афганистане, Иране, Ираке и Турции.

Многих из местных правителей немцы покупали за золотые монеты, которые очень любили на Востоке, но по большому счету Германия умело спекулировала на антиколониальных настроениях арабов, турок и персов, противопоставляя себя колониальным державам Англии и Франции.

Немцы говорили: мы независимы, у нас нет колоний, мы, как и вы стремимся бороться с колониализмом. Влияние Германии на Ближнем и Среднем Востоке было реальным. Достаточно вспомнить, что афганская армия пошила себе униформу на манер нацистской, немецкие колонии в местных странах достигали нескольких тысяч человек.

Большим авторитетом пользовались нацисты у будущего президента Египта А.Садата, которого англичане потом даже посадили в тюрьму как нацистского агента. Да и у самого Г. Насера. Садатом, когда тот узнал о нацистском путче в Германии, овладела идея идти на Каир и организовать там подобный путч против проанглийской местной власти. Словом Германия при случае могла реально подтолкнуть на провокации южных соседей СССР. Особенно волновала Сталина большая германская колония в Иране.

При фактическом разделе сфер влияния с Германией он позволял СССР без особых осложнений обстановки с помощью военной силы быстро расширить свои буферные зоны на Западе.

После того, как Германия 1 сентября 1939г. вторглась в Польшу, СССР 17 сентября занял Западную Украину, Западную Белоруссию, а в ноябре, желая отодвинуть границу подальше от Ленинграда, начал войну с Финляндией.

Однако в отличие от Белоруссии и Украины война в Финляндии не стала для Красной Армии легкой прогулкой. Несмотря на ее заметное численное и даже техническое превосходство она натолкнулась на упорное сопротивление и понесла ощутимые потери.

Война затягивалась, и договор с Финляндией о мире был подписан лишь 12 марта 1940г. В результате договора «Советский Союз получил территории, имевшие жизненное значение для укрепления безопасности северо-запада СССР, в особенности Ленинграда, а до некоторой степени Мурманска и Мурманской железной дороги»,- говорилось в советском коллективном исследовании. Особенно важным было для СССР то, что он отодвинул границу от Ленинграда за г. Выборг.

Вместе с тем сталинскому руководству не удались более далеко идущие планы относительно Финляндии. «Советский Союз получил полную возможность занять своими войсками всю Финляндию...- справедливо писали советские авторы,- однако при заключении мирного соглашения Советское правительство ограничилось минимальными требованиями».

Причины «сдержанности» состояли в опасениях советского руководства, что полный захват Финляндии вызовет резкое недовольство Германии, с которой он заключил пакт и соблюдал его, равно как и подорвет отношения с Англией и Францией.

Известно, что в разгар финской войны, последние начинали формирование 150-тысячного экспедиционного корпуса для борьбы с советскими войсками в Финляндии. Однако преимущества, достигнутые СССР в Финляндии, в конечном итоге не получили дальнейшего закрепления: Финляндия в 1941 г. вступила в войну с СССР на стороне Германии.

Другая ситуация была в регионах, расположенных между СССР и третьим рейхом. Здесь СССР мог занять все, что досталось ему в соответствии с секретными приложениями пакта Молотова-Риббентропа без опасений, что Англия иди Франция вмешаются в ситуацию, 28 июня 1940г. Красная Армия приступила к «выполнению мирной освободительной миссии» в Бессарабии, а уже 2 августа была провозглашена Молдавская Советская Социалистическая Республика.

В августе того же года Красная Армия аннексировала республики Прибалтики - Литву, Латвию и Эстонию. Великая Отечественная война для советского руководства выдвинула на передний край не только стратегическую проблему борьбы с империализмом (на этот раз в лице нацистской Германии), но весьма остро поставила проблему выживания коммунистического государства.

Ради такого выживания советское руководство пошло на беспрецедентные союзнические отношения с другой частью империализма - США, Англией и Францией, хотя подобного рода союз с самого начала не мог быть ни долговечным, ни прочным. Он объяснялся конъюнктурными соображениями. Поэтому вскоре после войны разрушила его не известная речь Черчилля в Фултоне, а разнонаправленность политических целей СССР и Запада.

В период войны проблемы региональных угроз для СССР возникали или могли возникнуть лишь вследствие усиления влияния Германии, ее союзников, равно как и других империалистических стран у южных и восточных границ СССР.

Такую угрозу Сталин усматривал в «усилении германского влияния в соседнем Иране», активизации там упоминавшейся германской колонии. Иранский шах Реза Пехлеви в своей политике активно играл на противоречиях Германии, Англии и СССР. После вторжения Германии в СССР ситуация в этой стране стала вызывать особую озабоченность.

Англия одновременно с СССР стала тоже готовиться к вводу своих войск в Иран, который они и осуществили 19 июля 1941 г. При этом СССР ввел в северные регионы страны около 40 тыс. человек, а Англия с юга примерно 19 тыс. военнослужащих. Сопротивление оккупационным войскам было незначительным. Так, по некоторым данным, англичане потеряли лишь 22 человека убитыми и 42 ранеными. О потерях советских войск по понятным причинам не сообщалось.

Уже на третий день было достигнуто соглашение о прекращении огня. Войска не углублялись дальше, но цели подобной акции были достигнуты: иранские порты, нефть, средства коммуникации уже не могли служить интересам Германии. 29 января 1942г. в Тегеране было достигнуто тройственное соглашение, которое говорило о том, что вступившие в Иран войска будут защищать территориальную целостность, независимость и суверенитет Ирана и уйдут с иранской территории не позже чем через 6 месяцев после заключения мира между Германией и союзниками.

Советские и английские действия в Иране встревожили Турцию, которая тоже лавировала между тремя державами, 10 августа 1941 г. уже после советско-английского вторжения в Иран Москва и Лондон, еще, не будучи официальными союзниками, выступили с декларацией, в которой подтвердили свою приверженность уважать конвенцию Монтре и вместе с ней территориальную целостность Турции.

Очевидно, Сталин в годы войны стремился сделать и из Турции буферное государство, однако не сделал ставку на военную силу, что бы не портить отношения с той же Англией, а с другой стороны, очевидно, что для него жизненно важным оставался фронт с Германией. Вторая мировая война, поражение в ней Японии и Германии и, соответственно, победа антигитлеровской коалиции и СССР позволили Советскому руководству значительно укрепить свои позиции в мире.

Поскольку союзники СССР по коалиции - Англия, Франция и США не могли воспрепятствовать продвижению советских войск в Европу в зонах, где гитлеровские войска оказывали сопротивление, они, объективно стремясь уменьшить советское влияние в мире, делали все от них зависящее, чтобы не позволить СССР укрепиться в тех соседних с ним регионах, где он не вел непосредственных боевых действий - от Греции на Западе до Ирака и Афганистана на Востоке, желая предвосхитить советскую политику расширения своих буферных зон.

Переход отношений с Западом из союзнических в антагонистические и враждебные сделал эти отношения в третьих зонах сплошной чередой силовых и контрсиловых акций, действий и противодействий. Как следствие этого происходил постоянный рост взаимного недоверия, подозрительности. В конечном итоге трудно определить, кто больше виноват в нагнетании напряженности на региональных направлениях, да это и бессмысленно делать.

Следует лишь отметить, что имела место эскалация действий обеих сторон, усиливавшая чувство региональной уязвимости у противника. Еще в годы войны Англия, будто предвидя дальнейшие шаги советского руководства на международной арене, стала склонять Турцию на свою сторону. В ноябре 1943 г. Иден предложил ей вступить в войну на столоне Англии. Турция потребовала английских гарантий, опасаясь возмездия со стороны Германии и возобновления требований Москвы о военных базах.

В конечном итоге Анкара запросила у Лондона «необходимые средства для адекватной обороны» и «особые планы сотрудничества между союзниками и Турцией на Балканах».

Подобные шаги обеспокоили Москву. Видя усиление Запада в Турции, Москва начала войну нервов с этой страной с марта 1945г., когда СССР денонсировал советско-турецкий договор о дружбе. Затем в Потсдаме Сталин поставил перед союзниками вопрос о совместном контроле над черноморскими проливами, но США и Англия предпочли не обсуждать проблему.

В 1946г. Сталин прямо предложил Турции совместные планы обороны проливов, на что получил отказ. Помимо этого Москва желала смены турецкого правительства на более лояльное и пересмотра границ на Кавказе. Требования управления проливами стали доминантой в отношениях Сталина с Турцией. Не исключено, что сам, будучи родом с Кавказа, он питал особое пристрастие к этой стране.

В августе 1946 г. в качестве силового нажима СССР провел учения Черноморского флота и Закавказского военного округа (ЗакВО). Два грузинских профессора выступили со статьей, содержащей откровенные территориальные притязания к Анкаре (The Soviet Union and the Middle East. The Post World War II Era. Ed. by Ivo J.Lederer and Wayne S.Vucinich.- Stanford Ca.: Hoover Institution Press, 1974, p.28.), которая неожиданно получила отклик в советской печати. Если учесть, что в СССР ничего не делалось без соответствующей санкции властей, то выступление профессоров имело характер зондажа общественного мнения на предмет возможных дальнейших действий. В ответ Турция объявила частичную мобилизацию.

Характерной чертой советской политики в первые послевоенные годы было стремление никоим образом не сдавать завоеванные в годы войны плацдармы и даже по возможности укреплять их. Проявлением этого подхода стало упорное нежелание СССР выводить свои войска из Ирана через полгода после подписания мира с Германией.

Это накалило отношения не только с иранскими правителями, но в первую очередь с Западом, усматривавшим в действиях Москвы самые темные намерения по аннексии части иранской территории.

Исследователи по разному трактуют мотивы, побудившие СССР в конечном итоге вывести войска из Ирана. Существует точка зрения, что сам Иран, желая скорее решить этот больной вопрос, поставил его на повестку дня СБ ООН, а СССР - фактически перед выбором: либо он выводит войска, либо ООН как международная организация перестает существовать.

И Москва не пожелала развала ООН. К тому же в противном случае она резко настроила бы против себя мировое общественное мнение (Control of Foreign Relations in Modern Nations. Ed. by Ph. Buck and M.Travis,- NY: WW Norton & Co., 1957, p.694.)

Другие считают, что президент США Трумэн, имея к тому времени ядерную монополию, вызвал советского посла и пригрозил ему использованием атомной бомбы. Однако видный американский дипломат и политический деятель МакДжордж Банди отвергает эту версию.

Трумэн, по свидетельству Банди, не вызывал советского посла, советские войска выводились медленно после комплекса переговоров и увязок между Москвой и Тегераном.

Трумэн действительно посылал важные дипломатические ноты Сталину, но ни в одной из них он не угрожал использовать атомную бомбу. Как бы то ни было, но СССР к концу лета 1946г. вывел свои войска из Ирана.

Советская жесткость на юге в значительной мере способствовала появлению на свет в США в 1947г. так называемой доктрины Трумэна, касающейся оказания военной помощи странам южного фланга - Греции и Турции, которые находились в непосредственной близости от СССР, а затем и активизации военно-блоковой политики Запада.

Не вдаваясь в подробности доктрины, о которой было немало написано в советской литературе, следует выделить лишь две вещи: она явилась результатом взаимного недоверия между СССР и Западом и еще больше углубила это недоверие, а, кроме того, она в значительной степени свидетельствовала о превращении регионов Ближнего и Среднего Востока в новую важную зону стратегического противоборства. С появлением доктрины Москва резко усилила критику американо-турецких отношений. Для нее Турция опять становилась важным звеном в американской системе окружения СССР.

В послевоенные годы произошли глубокие переосмысления в военной стратегии. Появление ядерного оружия и дальней авиации как никогда ранее подняли значение пространственных факторов в возможной будущей войне. Это поняли все державы-победительницы. В регионах прямого противостояния двух социальных систем Запада и Востока (Европа, Дальний Восток) ядерное оружие в определенной степени гарантировало продолжительный мир.

Слишком великими оказывались издержки от его применения по сравнению с достигаемыми преимуществами. И Запад и СССР понимали, что любая военная акция там может привести к ядерному апокалипсису. Поэтому, очевидно, две противостоящие мировые системы как бы выносили свое противоборство в зону развивающегося мира, где можно было в определенных пределах опосредованно пробовать силу друг против друга, избегая при этом ядерной конфронтации.

Проблемы региональной безопасности после войны специфически трактовались советским руководством. С одной стороны, оно, как и все другие, осознавало как никогда важность пространства в будущей войне. И если Запад приступил к созданию военных баз передового базирования, то оно могло противопоставить этому старую теорию расширения буферных зон как передовых рубежей обороны и одновременно плацдармов для ширящейся экспансии и «дальнейших побед мировой системы социализма».

С появлением ряда зависимых стран с коммунистическими, режимами у Сталина укрепилось убеждение, что сталинско-ленинские теории общего кризиса империализма и торжества коммунизма глубоко истинны, и, следовательно, нужно не только успешно обороняться, от империализма, но и весьма активно укреплять соцсистему и расширять ее.

Коммунистическая идеология давала СССР гибкую доктрину экспансии в зонах непрямого противостояния с Западом и постепенного вытеснения империалистического влияния там и коммунизации этих зон.

Подобная линия подчас приводила к авантюристическим действиям, не раз ставившим мир на грань ядерной катастрофы, В 1950г. северокорейский коммунистический режим при прямой поддержке советского союзника - Китая и при молчаливой поддержке СССР развязал войну против Южной Кореи, которая находилась под патронажем Запада и США в частности.

Стратегическая внезапность и напористость привели поначалу к успеху и едва ли не падению Сеула, но они же привели к быстрому вмешательству в войну США, которые стали грозить применением ядерного оружия. В конечном итоге расширить соцлагерь за счет Южной Кореи не удалось.

Юг для Сталина пока занимал не самое главное место с точки зрения его приоритетов. Более важными были вопросы восстановления разрушенной войной экономики, противостояния с Германией в Европе, консолидации мировой системы социализма и уже в этом плане идейно-политической борьбой с «титоистской ересью», налаживанием отношении с Китаем и, соответственно, корейским вопросом.

Вследствие этих приоритетов коммунисты слаборазвитых стран оказались в крайне неловком положении: их потуги совершить коммунистические перевороты жестоко подавлялись, более того, в какой-то момент они вообще оказывались выброшенными из основного русла национально-освободительной борьбы. Хотя, следует отметить, что после II мировой войны к концу 40-х годов коммунистические идеи получили заметное распространение в третьем мире.

Вследствие пусть неудачных прокоммунистических попыток переворотов у националистических лидеров стран третьего мира росли подозрения относительно СССР, якобы повинного в подготовке этих переворотов, да и сами местные коммунисты разочаровывались в СССР.

По мнению Э. Рубинстайна, Сталин считал активизацию советской дипломатии на Ближнем Востоке бесполезной тратой сил. Отношения с Ираном и Турцией оставались очень натянутыми. Сталин молчаливо признавал, что Египет - пока сфера влияния Англии и даже отказал королю Фаруку в предоставлении ему оружия (El-Hassini Mohrez M, Soviet-Egyptian Relations. 1945-1985. NY: St.Martin's Press, 1987, p.37.)

Результатом подобного подхода стала негативная реакция Советского Союза на создание Лиги арабских стран (ЛАС) в 1945г. как на империалистическую креатуру, однозначная поддержка СССР прекращения британского мандата на территорию Палестины, ее раздела и создания там государства Израиль, что не могло не вызвать недовольства среди арабских националистических лидеров.

В 1950-52 гг. США начинают вынашивать планы по созданию так называемого Ближневосточного командования с участием Турции, Ирана, Пакистана и других государств региона.

СССР усматривает угрозу своим интересам в случае реализации этой идеи. Дипломатическая активность Москвы направляется на критику идеи и срыв ее. А. Громыко предостерегает Египет, Сирию, Ливан, Ирак, Израиль, Саудовскую Аравию и Йемен от вступления в командование. По его словам, это не отвечало истинным национальным интересам стран региона.

Идея командования так и не была реализована, но скорее не из-за советской активности, а больше из-за противоречий между самими США и местными странами.

Сталинская политика не позволяла СССР расширять и укреплять свои позиции на Юге. Его ставки на местных коммунистов не несли преимуществ. Например, относительно египетской революции 1952г. в Москве вынесли вердикт: переворот совершили выходцы из буржуазии. Заигрывания с египетскими коммунистами не способствовали укреплению отношений с Каиром. Коммунисты хотели, чтобы Насер поделился с ними властью, но тот отверг их притязания в основном из-за неприятия атеизма.

Многие зарубежные авторы признают сталинскую политику в третьем мире скорее как контрпродуктивную с точки зрения глобальной стратегии СССР. Советский Союз более проиграл, нежели выиграл как в отношениях со странами северного, так и южного яруса.

В 1950г. Турция решила послать свои войска в Корею, что вызвало резкое недовольство СССР. В ответ США начали оказание на эту страну нажима с противоположной стороны, пригрозив ей приостановлением помощи, если та пойдет на попятную. Все это форсировало вступление Турции в НАТО вместе с Грецией в феврале 1952г. и объективно не способствовало усилению советских позиций на юге. Более того, в том же году был подписан договор о дружбе и сотрудничестве между Турцией, Грецией и Югославией - некое, по мнению советской прессы, мини-НАТО на Балканах.

Создав мировой соцлагерь, Сталин, тем не менее, мог быть уверен в его лояльности только на тех территориях, которые контролировались советскими войсками.

II. Хрущевская активизация (1953-1964)

Со смертью И. Сталина наметились определенные изменения как во внутренней, так и во внешней политике СССР. Хотя в теории и практике «глобальное противодействие мировому империализму» сохранялось, в отношении зоны третьего мира произошли заметные перемены. Они состояли в постепенном отходе Москвы от догматических сталинских оценок этого мира, выработке новой стратегии и тактики СССР в нем.

Если раньше мелкобуржуазные национально-освободительные движения рассматривались как марионетки маневрирующего империализма, то теперь допускалось установление с ними более тесных отношений сотрудничества в борьбе против общих врагов - мирового империализма и колониализма. Делался вывод, что если национальная буржуазия борется против того и другого, то она тем самым может быть союзником СССР.

После Бандунгской конференции 1955 г. с подачи Чжоу Эньлая Москва стала терпимее относиться к ее лидерам. Теперь такие деятели как Насер, Дж. Неру или индонезийский лидер Сукарно рассматривались как друзья Советского Союза.

Многие исследователи считают, что основные перемены в советской внешней политике в этом плане начались с исторической речи Хрущева на XX съезде партии в феврале 1956 г.

В этот же период была сформулирована и всесторонне обоснована теория "трех отрядов" мирового революционного процесса - мировой соцсистемы, международного рабочего движения и национально-освободительного движения. Предполагалось, что на современном этапе развития общественных отношений именно эти три передовых "отряда" и станут локомотивами продвижения социализма.

Это принципиально изменило и подход СССР к региональным угрозам: благодаря изменению общей концепции широко открывались возможности теперь уже военного сотрудничества Москвы с развивающимися и освободившимися странами, оказания им военной помощи и превращения отношений с ними в полусоюзнические.

Реальной стала идея выноса советских сил передового базирования за пределы соцлагеря для создания адекватной угрозы противостоящим империалистическим державам. Региональные угрозы СССР и его интересам теперь могли возникать в более отдаленных районах планеты.

Новая линия Хрущева, тем не менее, была в штыки встречена кремлевскими ортодоксами, среди которых выделялся такой твердый сталинист как В. Молотов. Суть его разногласий с Хрущевым сводилась к различным оценкам национально-освободительного движения.

Молотов считал авантюристичным путь Хрущева на блокирование с НОД. Хрущев же исходил из понимания неразумности самоизоляции от этих движений. Молотов, в частности, был противником предоставления военной помощи насеровскому Египту, равно как и признания Насера лидером неприсоединения.

По свидетельству известного востоковеда К. Давиша, Хрущев на первых порах в своих переговорах с Насером избегал использовать официальный МИД во главе с Молотовым и прибегал к помощи своего специального эмиссара Дм. Шепилова, который позднее сменил Молотова на посту руководителя внешнеполитического ведомства.

Хорошо информированный египетский журналист М. Хейкал приводит следующую аргументацию Хрущева относительно его разногласий с Молотовым: «Я не авантюрист и мы должны помогать НОД. Если империализм возьмет под свой контроль такие регионы как Ближний Восток он может ликвидировать там национально-освободительные движения и насадить реакционные силы, которые, в свою очередь, будут готовы играть роль в окружении СССР».

Хрущев предпринимал практические шаги по налаживанию отношений с третьим миром и соседями. Он, в частности отказался от территориальных претензий к Турции и изменил позицию СССР по проливам. Налет враждебности был снят с советско-турецких отношений, практически с самого начала хрущевского правления, а Булганин заявил, что «Сталин испортил отношения с Турцией».

Новая политика Хрущева стала встречать все большее понимание со стороны революционных националистических лидеров. Вполне очевидно, Хрущев понимал, что поскольку в условиях изменившегося мирз и особенно из-за появления ядерного оружия, когда как СССР готов защищать свой соцлагерь до последнего, так и Запад - свой свободный мир, немыслимо бороться с империализмом в очном поединке.

Следовало выискивать иные формы борьбы ради конечной победы мирового социализма. Одной из форм такой борьбы стало соперничество СССР и Запада в зоне третьего мира, где могли решиться судьбы человечества без угрозы возникновения ядерной войны.

Экономическая и политическая система социализма как более прогрессивная должна, в конце концов, социализировать третий мир и решить исход борьбы между двумя социальными системами.

На региональных направлениях, по мнению хрущевского руководства, достичь успеха можно было рядом мер: дискредитацией колониализма, подрывом позиций империализма, поддержкой антиколониальной и антиимпериалистической борьбы народов Азии, Африки и Латинской Америки, налаживанием с ними экономического и военного сотрудничества, предоставлением помощи, для уменьшения западного военного проникновения - широкой пропагандой зон мира и т.д.

Известный советолог Дж. Бреслауэр назвал хрущевскую политику в отношении третьего мира «соревновательской с Западом». В дополнение ее следовало назвать еще и активно наступательной. «Мы, со своей стороны,- говорил Предсовмина СССР,- готовы сделать все, чтобы содействовать полному освобождению колониальных и зависимых стран». Хрущев в отличие от Сталина видел в третьем мире большой потенциал для расширения мира социализма за счет новых союзников ради его конечного триумфа, учитывая тот факт, что этот мир занимал большую часть территории планеты, там проживала большая часть причем обездоленного населения земли. В СССР начали выискивать степени наличия элементов социализма в политике и экономике развивающихся стран, появилось такое понятие как страны социалистической ориентации.

Вместе с тем на практике Хрущев недооценивал ряд важных факторов в отношении этих стран, а именно: многоплановость их связей с бывшими метрополиями; роль местных клановых отношений и вековых традиций; специфику и нравы населения. Поэтому ситуация в третьем мире развивалась часто не по сценарию теоретиков из Москвы.

В США, однако, недоучли сложность взаимоотношений колониальных держав с местными государствами, а, кроме того, решили присоединить к командованию еще и Израиль, что сразу оттолкнуло от идеи арабские страны. Учтя это позднее, Вашингтон в 1953г. предложил новый вариант формирования блока из одних мусульманских государств - арабских стран, Турции и Пакистана. Все это в значительной степени тревожило советское руководство.

Важное место в планах США отводилось Египту. И вот когда к концу 1953 г. стало ясно, что США не готовы предоставить Каиру оружие в нужных количествах без примирения Египта с Израилем и активизации антисоветской позиции, у СССР появился шанс путем предоставления оружия этой крупнейшей арабской стране начать принципиально новый этап своей политики в третьем мире.

Решение о поставках оружия принималось трудно. Еще влиятельны были люди Сталина и, прежде всего, В. Молотов. К противникам поставок оружия Египту относили и министра обороны маршала Г.Жукова. В Кремле считали египетского лидера Г.Насера ненадежным и мелкобуржуазным и осторожничали с ним.

И все же СССР решил начать поставки оружия Египту поначалу через Чехословакию, дабы до поры до времени не связывать себя напрямую с египетским лидером. О них Насер объявил официально в сентябре 1955г.

Вместе с тем США успели добиться некоторых успехов в окружении СССР. В 1954г. под их патронажем был заключен турецкопакистанский пакт, а в феврале 1955г. официально оформился Багдадский пакт в составе Великобритании, Ирака, Ирана, Турции и Пакистана. СССР серьезно предостерег арабские страны от присоединения к ближневосточному командованию. Арабские страны по-разному прореагировали на это предостережение, а иракский режим Нури-Саида разорвал дипломатические отношения с Москвой.

Сложности во взаимоотношениях США с Египтом и другими арабскими странами, противившимися присоединению к ближневосточному командованию, очевидно, в значительной степени способствовали развитию и углублению американо-израильских отношений, хотя в военном плане Израиль делал главную ставку на Англию и Францию.

Несколько событий оказали влияние на политику Москвы и ее подходы к региональным угрозам. Во-первых, события в Венгрии 1956г. явились как бы предупреждением для советского руководства, что в самой социалистической системе не все в порядке и за ней нужен глаз да глаз. Они в большой степени показали Хрущеву и его окружению, что в вопросах региональной безопасности европейскому направлению должно уделяться больше внимания, СССР предпочел действовать силовыми методами, чтобы запугать потенциальных противников «мутить воду» в других соцстранах.

Во-вторых, тройственная агрессия Израиля, Англии и Франции против Египта в октябре-ноябре 1956г. и решительное выступление СССР в поддержку Каира породили у советского руководства уверенность, что оно может играть важную, в том числе и военную роль в решении ближневосточных дел.

Это было вполне логично на фоне общего падения авторитета старых колониальных держав - Англии и Франции. И в последующие после агрессии годы СССР приступил уже к прямым поставкам оружия Каиру.

Сделать союзником крупнейшую арабскую страну значило очень много особенно в создании противовеса Багдадскому пакту. Сделка с оружием создала еще один прецедент.

«Она нарушила западную монополию на поставки оружия в ближневосточный регион,- писал американский историк А. Беннетт,- и явилась открытым предложением к партнерству отворачивающимся от Запада арабским странам». Более того, она породила соревнование Советского Союза и Запада на местном рынке вооружений. Агрессия, очевидно, однозначно привела советское руководство к мысли, что в противоборстве арабы - евреи ставку надо делать на арабские страны с их растущим населением, революционным потенциалом.

В-третьих, Хрущеву удалось повергнуть своих политических противников-сталинистов (разоблачение группировки Молотова-Маленкова-Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова - июньский 1957г. пленум ЦК КПСС), и теперь у него было гораздо меньше препятствий в проведении своей собственной политики в третьем мире.

Результатом новой политики Хрущева стало то, что теперь любые угрозы развивающимся странам со стороны империализма или их прозападных соседей, а, равно как и попытки консервативных сил в них сохранить статус-кво начали рассматриваться в Москве как опосредованные региональные угрозы миру социализма, СССР - то есть «угрозы миру и безопасности народов».

Хотя Запад и имел в целом антисоветский Багдадский пакт, но и у него получалось далеко не все. Делая союзниками одних, он тем самым отталкивал от себя других. Если ему удалось сделать союзником Пакистан, то этим он в какой-то степени осложнил отношения с другим соседним государством - Афганистаном, который для Москвы в стратегическом плане представлялся всегда очень важным.

Тогда в январе 1955г. он перед лицом пакистанской угрозы обратился с аналогичной просьбой к СССР и встретил понимание. С этого времени Советский Союз начал оказывать помощь Афганистану и не только военную, а и экономическую - строить мосты, дамбы, дороги, туннель под Салангом, кабульский аэропорт. По иронии судьбы позднее по этим путям СССР совершит вооруженное вторжение в Афганистан, а пока же он все больше превращал его в буферное государство. В случае с Афганистаном для СССР геополитика сыграла более важную роль, чем идеология.

 В противовес пакту СССР попытался активизировать отношения с аравийскими государствами. Большие надежды возлагались на возобновление отношений с Саудовской Аравией, не пожелавшей принять в нем участие, но та предпочла все же сойтись ближе с США и Англией.

Отношения с Йеменом получили некоторый толчок после подписания 26 октября 1956 г. нового договора о дружбе, явившегося продолжением предыдущих договоров. СССР предоставил этой стране даже немного оружия. Тем не менее, Йемен не имел для СССР такого значения на Арабском Востоке как Египет и в плане создания там военных баз и плане противодействия империализму.

Однако с падением влияния Англии и Франции в регионе Ближнего и Среднего Востока дополнительные возможности усилить там свои позиции получили США. 5 января 1957г. президент США Д. Эйзенхауэр объявил о своей новой политике противодействия СССР, получившей известность как «доктрина Эйзенхауэра».

Эта политика имела цель заполнить вакуум, образовавшийся в результате ухода Англии и Франции, чтобы его не заполнил СССР. Она предусматривала оказание военной и экономической помощи местным странам, «обратившимся за таковой для отражения вооруженной агрессии от любой из стран, контролируемой международным коммунизмом».

События мая 1958г. в Ливане стали не только первым опытом силового навязывания доктрины Эйзенхауэра местной стране с прозападным режимом, но и первым опытом использования войск Багдадского пакта (иракских) для защиты консервативных интересов. У СССР это вызвало, естественно, новые опасения, а именно:

• что США готовы активно вмешиваться, в том числе и с применением военной силы в дела Ближнего Востока для противодействия советским интересам;

• что создаваемые при содействии Запада военные блоки способны предпринимать совместные военные акции.

Однако, Москва не могла не видеть и то, что в целом планы США и Запада не региональных направлениях далеки от желаемого, и они встречают сопротивление и часто не принимаются народными массами. Своим весьма резким заявлением по Ливану от 19 мая 1958 г. Советское руководство стремилось скорее нанести пропагандистский удар по планам США и Багдадскому пакту, нежели реально вмешиваться в ситуацию.

Однако последующие события в регионе вскоре изменили ситуацию в пользу Москвы. Ливанский кризис ускорил падение короля Ирака Фейсала в июле 1958г. и тем caмым прекратил деятельность Багдадского пакта. Революция в Ираке побудила США и Англию к вооруженному вмешательству в Ливане и Иордании, чтобы воспрепятствовать революциям соседних с Ираком важных странах.

Официальный советский язык того времени внешне не делал различия между той ситуацией, когда Запад своими действиями угрожал непосредственно Советскому Союзу, и той, когда он силой писался изменить ситуацию в третьем мире, не допустить революций и перехода своих друзей в лагерь Москвы. Обычно говорилось о «серьезной угрозе миру», а о подлинной реакции СССР можно было лишь догадываться по остроте его реакции и пропагандистскому накалу.

Что касается Ливана, то здесь в целом не было прямой угрозы СССР, хотя в случае успеха американцев и их союзников возможности советско-арабского сближения могли быть заметно ограничены.

Тем не менее, после Ливана Москва cталa расценивать практически любую попытку империализма усилить СРОИ позиции в той или иной стране как угрозу для безопасности СССР.

Но и американцы сталкивались в третьем мире с большими проблемами, обусловленными в частности тем, что страны Ближнего Востока и соседних регионов иначе представляли угрозы своей безопасности. Для них внутренние вызовы в борьбе за власть выглядели важнее, И СССР не был таким злом, как его рисовали на Западе.

Суть этих различий выразил египетский лидер Г. Насер в беседе с госсекретарем США Дж. Даллесом в мае 1953 г., когда тот приехал агитировать Египет присоединиться к антикоммунистическому пакту. «Если мы и опасаемся коммунизма,- сказал Насер,- то изнутри, а не экспортируемого СССР. И если я перестану вести себя как националист, то у меня в стране победят коммунисты».

В конечном итоге осенью 1958 г. США и Англия были вынуждены вывести свои войска из Ливана и Иордании. И если Ирак фактически сразу же выпал из Багдадского пакта, то в целом Западу удалось сохранить прозападный блок, хотя и в усеченном виде.

В последующие годы СССР и США постепенно превращали Ближний Восток в своеобразное шахматное поле, где они стремились разыгрывать партии друг против друга. Западу регион был интересен постольку, поскольку он располагался непосредственно у южных границ СССР, а СССР - поскольку, вытесняя оттуда Запад, он мог намного отодвигать буферные зоны подальше от Центральной России в ситуации, когда пространственные параметры приобрели особое значение.

 С падением прозападного режима в Ираке Москва стала налаживать отношения с новым режимом А. Касема уже на антизападной платформе. Насер лично просил СССР придти на помощь иракской революции. СССР пошел на это весьма осторожно. Только к концу 1958 г. были заключены первые соглашения с Багдадом - торговое и военное.

Но уже с самого начала ренессанса своей южной политики Советский Союз столкнулся с рядом сложнейших проблем, которые так впоследствии и не смог для себя решить. Главной проблемой и самым больным местом СССР в регионе стали его взаимоотношения с местными компартиями. По логике вещей СССР как первое коммунистическое государство должен вести дело к коммунизации Ближнего и Среднего Востока, классово всемерно поддерживать местных коммунистов, поощряя их к захвату власти.

Однако коммунисты имели лишь весьма ограниченную поддержку среди населения стран Ближнего Востока, их атеизм глубоко пугал и шокировал мусульман. Поэтому они периодически нещадно истреблялись ближневосточными правителями.

В период 1956-60 гг. большим гонениям подвергались коммунисты со стороны Г. Насера, что омрачило советско-египетские отношения. С 1960 по 1962 гг. Касем развернул жестокие гонения на иракских коммунистов. Связи Москвы с местными коммунистами заставляли местных националистических лидеров быть предельно осторожными в своей дружбе с Москвой, Москву делало очень ранимой, когда речь заходила о расправах над братьями по классу.

В начале 60-х гг. СССР прекратил военную помощь Касему опять же из-за коммунистов. Помощь была возобновлена в 1964 г. уже свергшему и уничтожившему его А. Арефу, но и Ареф вскоре тоже приступил к ликвидации коммунистов. Начавшие приветствоваться Москвой единые фронты с участием коммунистов и левых сил лишь до поры до времени сохраняли свое единство, а потом гонения на коммунистов возобновлялись. Местные компартии стали головной болью для Москвы.

Во-вторых, Москва недооценивала националистический фактор, который применительно к Ближнему Востоку оказывался настолько сильным, что со временем перевешивал все остальные. Официальная Москва не до конца понимала, что уже давно ближневосточные страны ведут свою очень хитрую игру с двумя сверхдержавами, двумя социальными системами, суть которой состояла в использовании противоречий между ними в своих интересах. Местные страны, возможно, за исключением Турции никогда не выступали в поддержку СССР, США или какой другой третьей страны, а если и выступали то только на словах. В годы второй мировой войны ни державам Оси, ни антигитлеровской коалиции так и не удалось привлечь на свою сторону ни одно ближневосточное государство, хотя такие усилия прилагались.

Этот национализм проявлялся всегда. Когда в 1967 г. в Ливии власть взяла группа молодых офицеров, то их лидер М. Каддафи обратился к Насеру как к своему кумиру за советом: а не попросить ли СССР оказать военную помощь ливийской революции. И тогда «большой друг СССР» Насер посоветовал «не складывать все яйца в одну корзину». Каддафи попросил западные страны поставить ему военную технику, и те поставили. СССР и США вступили в борьбу за Ближний Восток, давшую в конечном итоге нулевой вариант.

В-третьих, Москва недооценила консерватизм мусульманской веры, лишь в конце 70-х годов заговорив об исламском факторе. Этот консерватизм основывался помимо всего прочего на неприятии иных идеологий, в том числе и «самой передовой» - коммунистической. «Ошибкой Советов было то, - писал известный американский эксперт по Ближнему Востоку А. Давиша,- что они смотрели на регион больше с идеологической точки зрения, не обращая внимания на местные антагонизмы, вызванные многолетней этнической, религиозной, геостратегической борьбой, культурными различиями, способными быть выше необходимости идейного единения. Слишком много внимания уделялось правящей партии и централизованности в экономике как залогу последующего перехода режима в социалистическую стадию». Но, самое главное, на чем весьма справедливо акцентирует внимание А. Давиша, Советы думали, что им удастся изменить менталитет арабов - фактор лежащий вообще вне возможностей Советского Союза.

В-четвертых, некоторые авторы отмечают и то, что Москва никак не могла приспособиться к динамизму обстановки в регионе, подчас калейдоскопической смене обстановки. И подчас не могла ухватить суть событий. В довершение ко всему сами отношения между ближневосточными и даже вроде бы родственными арабскими странами оказывались настолько сложными, что путали карты многим. Хотя справедливости ради надо отметить, что примерно с подобным кругом проблем сталкивались и противостоящие СССР страны Запада и США в первую очередь.

В-пятых, увеличение: помощи как военной, так и экономической вовсе необязательно давало взамен политические дивиденды как то дружбу, влияние, доступ к военным объектам и т.д. В каждом конкретном случае осуществление этих целей происходило избирательно и в основном под воздействием ряда обстоятельств.

Активность СССР в третьем мире в плане обеспечения своей глобальной и региональной безопасности (причем оба аспекта проблемы были весьма взаимосвязаны - укрепляя свою региональную безопасность, СССР тем самым усиливал свои стратегические позиции в заочном споре с США и Западом) в период пребывания Хрущева у власти усиливалась. В первой половине 60-х годов практически перестала существовать колониальная система.

На фоне относительных неудач Запада по вовлечению молодых развивающихся государств в свою орбиту Москва демонстрировала некоторые успехи. Улучшились ее отношения с Ираном. В 1962г. шах объявил, что на его территории не будет военных баз США. Хотя официально Иран и входил в прозападный блок СЕНТО, он не держал на границе с СССР больших воинских формирований, что мирило Москву с членством последнего в военном блоке. СССР приступил к строительству гражданских объектов в Иране.

Отношения с другой соседней страной - Турцией - тоже улучшались. Хотя в военной области Турция продолжала входить в НАТО и предоставлять военные объекты в пользование США, разворачивалось экономическое сотрудничество между СССР и Турцией, которое, по мнению Москвы, должно было продемонстрировать преимущества социализма и послужить делу дальнейшего сближения двух стран.

В целом Хрущев делал ставку на преимущественно мирное разрешение исторического спора с капитализмом. Он верил, что с каждым днем социализм становится все сильнее и сильнее, а капитализм все слабее и слабее, вследствие чего без прямого военного столкновения и ядерной войны последний исторически отомрет сам по себе. А это в конечном итоге осознают и в самих капиталистических странах. Победа и торжество коммунизма возможно и без войны.

Правда, иногда сам Хрущев при возможности не исключал возможности «ускорения процесса», как это имело место в случае с ракетами на Кубе в октябре 1962 г. Тогда он решил разместить свои ракеты в западном полушарии, но в конечном итоге осознал, что этот шаг пока еще преждевременен и чреват, США готовы действовать там с высокой долей риска, и вывел ракеты. Нo, несмотря на их вывод СССР, тем не менее, в результате Карибского кризиса получил и некоторые преимущества: США не стали разворачивать дополнительные ракеты в Турции (что не менее важно, изменился расклад сил в районе Карибского моря - Куба получила гарантии неприкосновенности со стороны США - И.Х.)

С 60-х годов начался ряд кризисных явлений в отношениях СССР с соцстранами. Дело было не только в Албании. Главным событием стало постепенное обострение отношений с Китаем. Претендовавший на региональную гегемонию в Азии Китай постепенно заявлял о своей руководящей роли в развивающемся мире, чем заметно путал карты Москве, а то и вообще становился ее соперником. Маоистские теории находили значительное число сторонников в беднейших странах. Теперь для Москвы довольно протяженная граница с Китаем становилась зоной нестабильности. Впоследствии такого рода социалистическое диссидентство породило у СССР своеобразную реакцию в виде новой политики, на Западе известной как «доктрина Брежнева».

Однако последующее противоборство с Китаем все же следует рассматривать не как региональное, а как глобальное и стратегическое, поскольку интересы СССР и КНР стали пересекаться во все новых сферах и новых частях света - в Азии, Африке и даже Америке. Маоизм и в теории стал бросать вызовы московскому марксизму-ленинизму.

В целом же, подводя итог деятельности Хрущева на посту руководителя государства, можно сделать вывод, что, несмотря на его внешнюю эксцентричность, он проводил весьма сдержанную региональную политику, не провоцируя особенно Запад и идя на необходимые компромиссы. Хрущев считал, что ход развития истории мирно, сам по себе, разрешит мировое противоречие в пользу социализма. И немаловажную роль в этом процессе сыграют развивающиеся страны, которые будут друзьями и союзниками Советского Союза и с течением времени, по мере роста сознательности перейдут на социалистический путь развития. Надо лишь умело использовать уязвимые места империализма особенно в третьем мире и не провоцировать его. Тогда удастся обезопасить и свои границы.

III. Брежнев — консервативный курс

В конце 1964 г. недовольные волюнтаризмом Хрущева его товарищи по Политбюро свергли Первого секретаря КПСС, и страну возглавил Л. Брежнев. Во внутренней жизни начался период так называемого коллективного руководства, что отразилось на всех аспектах жизни страны и на внешней политике в частности. Брежнев в основном не принимал самостоятельных решений, их вырабатывали Политбюро и больше аппарат.

В политике Советского государства наступил консервативный период, когда высшие должностные лица устали от произвола или волюнтаризма одного человека и несколько перераспределили функции в пользу коллективизма, а точнее аппарата.

Тем не менее, в вопросах региональной безопасности многое сохранилось от Хрущева - сбалансированные отношения с несоциалистическими соседями и продолжение наведения мостов с арабскими странами в противовес Израилю - на дальних подступах к СССР.

Отношения с непосредственными соседями - Ираном, Турцией и Афганистаном вступили в определенный период стабильности, а региональные угрозы для Советского руководства отодвигались на значительное удаление от границ СССР на юг.

СССР беспокоило то, что Китай начал претендовать на лидирующую роль в революционном движении в третьем мире и, таким образом, становился откровенным соперником СССР. Поначалу соперничеству с Китаем не придавалось особое значение,и только в 70-е годы к нему стали относиться всерьез. Вместе с тем, причинам и развитию советско-китайского противоборства уже было уделено значительное внимание советской и зарубежной научной литературой, поэтому его при рассмотрении данной темы можно вынести за скобки.

Сдерживая Китай и сохраняя стабильность вдоль других своих границ, СССР продолжал стремиться расширять зоны своего влияния повсюду в мире, оттесняя империалистов и, прежде всего СШA.

США уже прочно стали главным врагом СССР в мире, «главным тормозом на пути к миру и прогрессу». Теперь основная шахматная партия между ними разворачивалась на Ближнем Востоке. В глобальном плане однозначная ставка СССР на противостоящие Израилю арабские страны была вполне объяснима: арабов почти сто пятьдесят миллионов, евреев - около двух с половиной. Арабский мир подвижен, революционен, в то время как Израиль - консервативен и буржуазен. Считалось, что, делая ставку на арабский мир и обрекая империализм на израильскую ставку, СССР получал огромные преимущества в стратегическом плане. При умелом использовании арабского фактора можно было сделать эти страны просоветскими и одновременно нанести удар мировому империализму, выбив у него энергетическую базу - нефть.

Относительно региональных угроз СССР, конечно же, внимательно следил за обстановкой у южных границ. Продолжалась прежняя линия по нейтрализации «империалистического крена» у Ирана и Турции путем предоставления им экономической помощи и даже небольших политических уступок. После визита Предсовмина СССР А. Косыгина в Турцию осенью 1966 г. Москва заняла более протурецкую позицию в кипрском вопросе.

С Ираном отношения развивались даже лучше. Летом 1965 г. шах посетил СССР, а в январе 1966 г. Иран получил заем на сумму 290 млн. долл. на строительство промышленных объектов. К 1967 г. экономическая помощь СССР странам северного яруса составила почти 780 млн. долл. Москва начала зондировать почву на предмет поставок этим странам своей военной техники. С Ираном было достигнуто соглашение примерно на 100 млн. долл. на поставку последнему зенитных средств и бронетранспортеров, хотя эти поставки носили явно тактический характер. Одновременно было достигнуто соглашение с Пакистаном о поставках 130-мм орудий.

Позиция СССР по региональной безопасности развивалась в темном взаимодействии с развитием общетеоретических разработок, касающихся вопросов перехода от капитализма или даже низшей феодальной формации к социализму. Советская теория однозначно считала социализм более высокой формацией по сравнению с капитализмом. Следовательно, любой переход от капитализма к социализму рассматривался как прогресс, а наоборот - как регресс. СССР, как авангард прогрессивных сил человечества, брал на себя задачу содействовать мировому общественному прогрессу и, соответственно, всеми средствами препятствовать реакции.

Любой уход развивающейся страны с курса на социалистическую ориентацию в сторону свободного рынка, демократизации рассматривался как регрессивный переворот, как угроза, которой СССР должен препятствовать, где политико-экономическими, где пропагандистскими, а где и военными средствами. И если «империализм рассматривал национально-освободительные движения как наименее устойчивое звено мирового революционного процесса», то и СССР рассматривал их как тесто, из которого можно лепить и то и то, в том числе своих союзников.

Выступая в Академии общественных наук ЦК КПСС в июне 1964 г., видный партийный функционер Б. Пономарев говорил о Юге так: «Огромные крестьянские массы Востока все больше вовлекаются в сведение счетов с империализмом и внутренней реакцией. Они рвут с идеологией рабства, забитости... Но они еще не обрели ясности политической цели». Эту цель, как замышлялось, должен был указать Советский Союз. «Вопрос о союзе с НОД, - писал по этому поводу крупный советский теоретик в области отношений с развивающимися странами замзав. международным отделом ЦК КПСС К.Брутенц,- теперь это вопрос дальнейшего наступления на империализм, на мировой капитал в целом во имя их ликвидации».

Подобного рода суждения разделялись всеми советскими лидерами. Главный теоретик КПСС М. Суслов назвал развивающиеся страны «активной силой в борьбе за... прогресс всех народов», а стремление империализма «преградить дорогу к социализму», по его словам, было «равносильно противодействию силам самой природы». «Сковать политику агрессии в любых ее проявлениях и в любом районе земного шара - такую задачу выдвигает и решает вместе с другими миролюбивыми государствами наша страна»,- говорил министр иностранных дел СССР А. Громыко на сессии Верховного Совета СССР в 1968 г.

На начальном этапе брежневского периода (60-е - начало 70-х гг.) существовавшая система в СССР еще не была охвачена тем глубоким социально-политическим и экономическим кризисом, который стал парализовывать ее в 80-е годы. Социализм еще развивался поступательно: на XXII и XXIII съездах ЦК КПСС отмечался неуклонный рост экономической мощи страны, ее оборонного могущества, в то время как глубинные кризисные явления еще плохо просматривались даже дотошными западными экспертами. Советский Союз продолжал вести с империализмом заочный спор на второстепенных направлениях, соблюдая определенную преемственность.

Одним из важных второстепенных направлений стал Ближний Восток. Арабо-израильская война летом 1967 г. внешне вроде бы привела к поражению поддерживаемых Советским Союзом арабов. С другой стороны, именно в поражении арабов и крылись огромные преимущества СССР. После этой войны США стали больше ассоциироваться с Израилем. Эту линию советская пропаганда стала всячески поддерживать, желая окончательно склонить на свою сторону огромный арабский мир, «который следовало вооружать перед лицом новой агрессии агрессивных кругов Израиля и их западных покровителей». «Американские политологи и журналисты утверждают, - писал советский специалист-ближневосточник Л. Медведко,- будто израильская война вспыхнула вопреки желаниям США. Но факты говорят о другом. Нападение Израиля было совершено не только с ведома, но и при прямом поощрении США из-за ширмы, сотканной из лживых слов американских дипломатов».

После войны 1967г. СССР официально встал на сторону арабских стран и приступил к их вооружению. Он впервые начал массированные поставки оружия вне социалистического лагеря: 50 истребителей СУ-7 и 125 МИГ-21, 500 средних танков - Египту, истребители МИГ-17 и МИГ-21 - Сирии. Если в 1966 г. военный экспорт СССР составил примерно 400 млн. долл., то на следующий год скакнул за 700 млн. долл.

При всем этом, военная победа арабов над Израилем вряд ли являлась целью политики СССР в регионе. Советское руководство тонко понимало важность Израиля для США и Запада, что ради защиты этого государства США готовы пойти на многое, вплоть до применения ядерного оружия и в целом проводили осторожную линию. Начиная поставки оружия, Москва намеревалась не только расположить арабские страны к себе, но и добиться военных льгот в этих странах, развивать с ними экономическое сотрудничество и постепенно, шаг за шагом социализировать их, тем самым меняя общее соотношение сил на мировой арене в пользу социализма.

Известный советский теоретик в области развивающихся стран Р.А. Ульяновский делал вывод, что «освободительное движение в целом идет к марксизму-ленинизму, а не от него и не против него». В перспективе СССР хотел бы видеть во всех этих странах своих союзников. Тот же Р. Ульяновский проводит мысль, что «развивающиеся страны тоже должны быть солидарны с СССР». Вместе с тем исследователи отмечали и ряд новых моментов в брежневской региональной политике.

В 1968 г. Главком ВМФ адмирал В.Горшков совершил поездку по ряду стран бассейна Индийского океана, что американцы расценили как советский ответ развертыванию ПЛАРБ США в водах этого океана в 1964 г. и начало новой военно-морской стратегии СССР.

Одним словом, по сравнению с главным противником - США Советский Союз к концу 70-х гг. выглядел в преимущественной позиции в третьем мире. Сместив острие борьбы против империализма в зону третьего мира, Советский Союз делал все зависящее, чтобы не допустить выхода из его орбиты других соцстран.

Опыт отношении с Китаем, Албанией, Югославией, да и с Румынией, руководство которой по ряду вопросов международной политики занимало особую позицию, заставлял СССР быть особо бдительным. В силу этого он крайне болезненно отреагировал на нарождающиеся перемены в Чехословакии в 1967 г. Не последнюю роль в его последующих действиях вызвали стратегические соображения: в случае выхода ЧССР из Варшавского договора, как полагала Москва, НАТО через Германию получало бы возможность прямого выхода на советские границы, и, таким образом, завоевывавшаяся годами глубокая буферная зона оказывалась бы прорванной. Кроме того, это нанесло бы удар и по советской теории прогресса и регресса в развитии человечества. Все это предопределило решение Москвы на военное вторжение в Чехословакию осенью 1968 г. и силовое решение конфликта.

Брежневское руководство в отношении большинства стран третьего мира, которые должны были играть важную роль в противодействии империализму, в целом начало проводить более прагматичную линию. Она выражалась в меньшем акцентировании внимания на местных компартиях и развитии отношений с правящими националистами постольку, поскольку они могли быть полезны в противодействии империализму, в то время как компартии могли только осложнять отношения СССР с развивающимися странами.

Эта точка зрения нашла отражение и в теории. Р.А. Ульяновский, в частности, говоря о допустимости союза с националистами, считал, что национальная буржуазия необязательно выступает в революции как контрреволюционная сила. Согласно его теории, коммунисты не могут вести революцию потому, что в третьем мире «подавляющая часть населения - безземельное и малоземельное крестьянство, и обездоленные пауперизированные низы города», а, кроме того, «традиции - религиозные, племенные, национальные, кастовые лишь кое-где подорваны». Далее он проводит еще одну интересную мысль: «Группировки политической власти (как правило, выходцы из национальной интеллигенции, офицерства) - несколько обособлены от общественных классов, часто не связаны нерасторжимыми узами ни с одним из классов». То есть, тем самым, как бы оговаривалась перспективность работы с новыми руководителями в плане их дальнейшего перехода на социалистический путь развития.

В военной области в период брежневского руководства американские эксперты подметили интересную особенность: Южный ТВД для советского руководства с точки зрения приоритетности занимал едва ли не пятое место по сравнению с другими стратегическими направлениями (Европа, Дальний Восток, Китай). Возможно, что при Брежневе реальный социализм, достигнув пика своей мощи, уже мало опасался региональных угроз или просто не ожидал их вблизи собственных границ. «Советы, тем не менее, - писал Михаэл Мак Гвайр, - не могли игнорировать тот факт, что в случае войны он мог стать более важным, а в мирное время его политическая текучесть... позволяла Советскому Союзу весьма гибко трактовать свои боевые задачи на этом имеющем большую протяженность ТВД, что он не мог себе позволить на других стратегических ТВД». Советский Союз, исходя из стратегических позиций, сохранял значительную свободу военно-политического маневра на южном направлении.

В 1969 г. СССР выдвинул идею создания системы коллективной безопасности в Азии. Помимо чисто пропагандистской направленности идея находилась в соответствии с теорией постепенного естественного ослабления капитализма, если его особенно не провоцировать, но и не позволять ему осуществлять «регрессивные преобразования».

Словом считалось, что Запад в принципе способен силой повернуть вспять социалистические преобразования в Азии, а если он не вмешается, то плод дозреет, и страны рано или поздно придут к социализму. Предлагавшаяся система имела цель «защиты азиатских государств не только от угрозы войны и агрессии, но и от посягательств на их суверенитет и территориальную целостность, недопущение вмешательства во внутренние дела азиатских государств» - то есть сковать Запад в Азии.

Примерно с конца 60-х годов на Западе стали говорить о так называемой доктрине Брежнева. Суть ее состояла в том, что «мирное сосуществование представлялось особой формой классовой борьбы». Оно, по мнению Брежнева, являлось лишь частью революционных средств коммунистического движения в борьбе за установление социалистических правительств повсюду в мире. Особая роль в новой доктрине Брежнева отводилась национально-освободительному движению как союзнику по ликвидации империализма.

Однако западные аналитики не нашли точной взаимосвязи между декларативными заявлениями Брежнева и действительной активизацией военной помощи со стороны СССР разного рода революциям. Реально они усмотрели одно: доктрина положила начало веренице договоров Советского Союза о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с рядом стран третьего мира - Египтом в мае 1971 г., Индией - в августе 1971 г., Ираком - в апреле 1972 г., Сомали - в июле 1972 г., Анголой - в октябре 1976 г., Мозамбиком - в марте 1977 г., Вьетнамом и Эфиопией - в ноябре 1978 г., Афганистаном - в декабре 1978 г., НДРЙ - в октябре 1979 г.

Однако Москва в плане реального воплощения доктрины в третьем мире, равно как и в вопросах военного сотрудничества с развивающимися странами Москва не имела особенно четкой линии. Остается лишь догадываться о той внутренней борьбе по этим проблемам, которая велась в кулуарах Кремля. Еще живы были приверженцы сталинской линии, сторонники хрущевской позиции. Известно, например, что первый секретарь МГК КПСС Н.Егорычев в 1967 г. был снят со своего поста во многом из-за того, что он выразил несогласие со слабой военной поддержкой Советским Союзом Египта.

Брежнев, как сторонник некой срединной компромиссной линии часто занимал осторожную позицию по многим международным вопросам или ставил их на обсуждение других влиятельных партийных руководителей. По свидетельству К. Давиши, египетский президент Садат чувствовал, что Н. Подгорный противится установлению более тесных отношений между СССР и Египтом, а Б.Пономарев ожидает коммунистического переворот с отстранением его, Садата, от власти. Очевидно, что вопросы так никогда и не найдут ответа. Какую позицию занимал МИД и ЦК КПСС, военные, лично члены Политбюро?

В январе 1970 г., когда Израиль усилил глубокоэшелонированные удары по египетской территории, Насер попросил прислать ему в помощь военных летчиков и экипажи ПВО. Брежнев устроил по этому поводу заседание Политбюро с участием главных маршалов и генералов, однако решения так и не принял.

К середине брежневского правления для СССР уже практически не существовало региональных угроз с юга. Южные соседи - Иран, Турция, Пакистан, не говоря уже об Афганистане, признавали советскую военную мощь и предпочитали ровные отношения с могущественным северным соседом. Если советские средства массовой информации и поднимали эту тему, то, скорее всего, чисто в пропагандистских целях. Да и сами США осознавали тщетность своих потуг создать реальный антисоветский альянс вблизи южных советских границ, СЕНТО существовал скорее формально. Это признавал, в частности, и сам Г. Киссинджер. «Для нас советская yгpoзa затмевала все, - писал он, - но Пакистан больше волновали его отношения с Индией, нежели с СССР и Китаем. Сам Багдадский пакт был более важен для установления отношений между его членами, нежели для отражения советской агрессии. Ни в СЕАТО, ни в Багдадском пакте мы не были связаны с их членами такой общностью целей, каковая связывала нас внутри Европейского оборонительного союза».

Для Советского Союза региональная опасность могла возникнуть лишь в том случае, если его друг преднамеренно или неспровоцированно вступал в войну с союзниками США и тем самым вынуждал СССР предпринимать решительные шаги, которые, в свою очередь, могли резко обострить отношения с главным противником - Вашингтоном.

Примерно такая ситуация сложилась в октябре 1973 г. на Ближнем Востоке, когда арабские армии Египта и Сирии начали операции по освобождению оккупированных Израилем в 1967 г. арабских территорий, добились определенного успеха, но потом приостановили наступление и дали возможность израильтянам перейти в контратаку, которая едва не привела к разгрому арабских армий. Быстрое вмешательство в конфликт СССР и США привело к прекращению боевых действий. После арабо-израильской войны 1973 г. СССР активизировал политику поставок оружия и начал расширять число своих ближневосточных клиентов, пытаясь тем самым распространять отношения военного сотрудничества на как можно большее чисто стран. Он начал поставлять оружие не только радикальным арабским странам типа Сирии, Ирака, Ливии, Алжира, Южного Йемена, но и экспериментировать с поставками оружия странам в основном с прозападной ориентацией типа Иордании, Северного Йемена.

Объемы поставок советского оружия заметно возросли. Если в 1972г. они составляли 570 млн. долл. то в следующем - уже 1175 млн. долл., а в 1974 г. - 146770 млн. долл. Война и опасность поражения поддерживаемых СССР арабских государств вызвала впервые в истории небывалое по своей активности участие Москвы в ней. Это и экстренная военная помощь, и отправка военных советников и специалистов, их прямое участие в боевых действиях, и организация воздушного моста.

Война 1973г. не изменила убежденности советского руководства, что ставка на арабский мир является более важной в ближневосточной игре и надо продолжать ее делать. Однако советские правила игры уже не стали подходить всем участникам конфликта и особенно египетскому президенту А. Садату, который считал, что продолжение конфликта не в его интересах и не в интересах Египта.

IV. Кризис социализма и Афганистан

В 70-е годы начали нарастать кризисные явления в мировой соцсистеме и в Советском Союзе в частности. Будучи взаимосвязанными они стали проявляться и в экономике, и во внешней политике, хотя поначалу в последней они выглядели заметнее. В экономике затратный механизм не давал людям стимулов к нормальному производству и труду, тогда как внешняя политика становилась все более костной и догматичной.

Лежавшие в ее основе марксистско-ленинские теории семидесятилетней давности заставляли ее плестись в хвосте событий. И это на фоне того, что в административной системе и в высшем ее эшелоне наблюдалась несменяемость руководства (А. Громыко руководил МИДом 28 лет, Гарбузов финансами - 25 лет, А. Епишев возглавлял Главпур - 23 года). Это не давало возможности расти молодым кадрам со свежими идеями. В социальной сфере у людей утрачивался жизненный интерес, и расцветало пьянство. Политический догматизм глубоко распространялся и на оборонные вопросы.

В 1972 г. президент Египта Садат выдворил советских военных советников и специалистов. Позднее он отказался от навязываемой из Москвы централизованной экономики и провозгласил политику открытых дверей. Садатовская перестройка была в штыки встречена советской пропагандой, усмотревшей в ней происки империализма. В 1976 г. Садат денонсировал Договор о дружбе с СССР и, стремясь вывести свою страну из экономического кризиса, пошел на мир с Израилем, достигнутый благодаря посредничеству США.

Не сложились отношения у Москвы и с Суданом - крупнейшей по территории страной Африки. После войны 1967 г. Судан разорвал отношения с США, а еще ранее с Англией из-за Родезии. В августе 1967 г. было подписано советско-суданское соглашение о военном сотрудничестве, СССР начал строить академию ВВС в Хартуме. Но с Суданом Москва не форсировала события, отдавая приоритет в арабском мире Египту и Сирии, и строя отношения с Хартумом в зависимости от обхождения последнего с местными коммунистами. Только с сентября 1968 г. соглашение о сотрудничестве стало выполняться, поставлялось оружие на сумму около 100 млн. долл.

Когда в мае 1969 г. в стране произошел военный переворот и к власти пришел Дж. Нимейри, Судан провозгласил левый курс, осудил империализм, поддержал СССР, для которого на карте Африки появилось «еще одно прогрессивное государство». Нимейри поначалу даже ввел коммунистов в правительство. К концу 1969 г. СССР начал оказывать военную помощь Судану примерно на сумму от 65 до 130 млн. долл. (16 истребителей МИГ-21, танки, БТР, транспорт). Советская печать («Правда» от 5.11.69) начала обосновывать важность геостратегического положения Судана. Однако уже к концу 1970 г. отношения Нимейри с коммунистами резко ухудшились, и он удалил их из правительства. Летом 1971 г. в стране произошла серия переворотов-контрпереворотов с участием коммунистов, что заставило Нимейри жестоко расправиться с ними и казнить их генерального секретаря А. Махджуба. Отношения с Москвой натянулись, и суданский лидер стал больше блокироваться со своим старшим товарищем - А. Садатом.

Еще одна потеря СССР связана с Сомали - страной, имевшей для СССР важное стратегическое значение, где ВМФ СССР пользовался военными объектами. После революции 1975 г. в Эфиопии обострился сомалийско-эфиопский спор из-за провинции Огаден. Сомали вообще стало претендовать на эту территорию, вступило в Лигу арабских стран, разыгрывая общеарабскую карту и, подогревая стремления арабов превратить Красное море в свое внутреннее озеро. Перед СССР стоял выбор: или поддержать Сомали, где он имел военные объекты или, наоборот, Эфиопию - одну из крупнейших африканских стран. И Москва сделала этот выбор в пользу Эфиопии, после чего прекратилось военное сотрудничество с Сомали.

В 1977 г. президент этой страны М. Сиад-Барре превратился для СССР из прогрессивного деятеля в буржуазную креатуру. Сомали решило в противовес Москве поддерживать А.Садата, налаживать отношения с прозападными арабскими странами и США, которым выделило объекты в военное пользование.

После решений Садата по разрыву отношений с СССР советское руководство предприняло попытки активизировать отношения с другими арабскими странами - Ливией, НДРЙ, тем же самым Ираком. Но во всех случаях оно сталкивалось или с крайними экстремистами, или откровенно бедными арабскими странами, принадлежавшими уже не к третьему, а к четвертому миру. Развивая отношения с Ливией, которая в свою очередь испортила отношения с Западом и в первую очередь с США, Москва постепенно и невольно становилась заложником ливийской непредсказуемости и экстремизма. В значительной степени СССР стал заложником экстремистской политики Ирака. СССР сразу же признал НДРЙ в ноябре 1970 г., и советские военные эксперты вытеснили английских. Но страна оказалась настолько бедной, что оружие ей приходилось давать бесплатно. Хотя, впрочем, СССР мог пользоваться объектами на южнойеменской территории.

Поскольку дипломатическими и иными легальными методами СССР не мог укрепиться в районе Персидского залива, он сделал ставку на поддержку Народного фронта освобождения Дофара (Оман), который с 1968 г. сделал себе добавку к названию - и Арабского (Персидского) залива. Помощь оказывалась через Южный Йемен. В споре с Китаем за доминирование во фронте СССР взял верх. Однако фронт не сумел добиться поставленных задач и в 1974 г. стал опять называться НФОД - то есть сузил задачи.

В 70-е годы СССР окончательно сделал ставку на военную помощь как средство привязки к себе ближневосточных стран и стран Южной Азии. Причин тому было несколько. Нехватка твердой валюты лишь частично объясняла эту тенденцию. «Упор Москвы на поставки оружия в своей политике в третьем мире понятен, если исходить из относительной слабости его экономического и культурного сектора его внешней политики,- писал американский специалист Менон Раджан, - политические элиты стран третьего мира и интеллектуалы среднего класса лучше воспринимали западные ценности, язык, культуру и политические теории, недели язык, ценности и идеологию советского блока».

 Поставки Советским Союзом оружия зарубеж составили в 1970 г. 4,1 млрд. долл., в 1973 г. - 7.0 млрд. долл., в 1976 г. - 4,8 млрд. долл., в 1979 г. - 9,8 млрд. долл., 1983 г. - 6,9 млдр. долл., 1986 г. - 8,1 млрд. долл., 1988 г. - 14,6 млрд. долл., 1990 г. - 9,7 млрд. долл. по данным SIPR1 Yearbooks, 1978-93.

Не особенно доверяя странам третьего мира как политическим союзникам СССР, первоначально предоставлял им в основном устаревшее оружие, которое в основном подлежало списанию с вооружения Советской Армии. Переход на поставки более современных систем к концу 70-х гг. вероятнее всего не означал рост степени доверия в отношениях СССР с этими странами, а скорее за ним крылась боязнь потерять уже имеющихся клиентов.

СССР сразу же осудил египетско-израильский мир и начал предпринимать попытки сорвать его, поскольку однозначно видел в нем угрозу своим интересам в регионе с последующим усилением позиций США. В 1977-78 гг. СССР всячески поддерживал Национальный фронт стойкости и противодействия (НФСП) в составе «прогрессивных арабских государств и ООП» - Сирии, Ливии, Алжира и НДРЙ, который ставил цель сорвать кэмпдэвидский процесс. Однако в последующие годы вследствие неконструктивности позиций НФСП и разногласий среди его членов фронт зачах.

Примерно в это же время СССР пытался поддержать и союз других «прогрессивных» государств в лице Ливии, НДРЙ и Эфиопии, который тоже оказался скорее конъюнктурным, нежели логичным и вскорости распался. Упрямые попытки СССР прекратить мирный процесс на Ближнем Востоке, сопровождавшиеся весьма активной пропагандистской кампанией, в конечном итоге вели лишь к затягиванию проблем региона и в особенности проблем его безопасности.

Американское руководство начало предпринимать большие усилия по преодолению пост-вьетнамского пораженческого синдрома. В конце 70-х гг. США начали активную милитаристскую политику на Ближнем и Среднем Востоке, резко увеличивая размеры военной помощи местным государствам и, начиная создавать сеть военных баз по периферии Ближнего Востока, с Египта, который стал занимать вследствие советской враждебности откровенно антисоветскую позицию.

То, что сценарии даже революционных событий развиваются не по планам Москвы, наглядно продемонстрировала иранская революция 1978 г. Уже то, что ведущей силой революции стал не пролетариат, не крестьянские массы и даже не национальные мелкобуржуазные элементы, а духовенство, не подпадало ни под одну марксистско-ленинскую теорию. Обычно Москве удавалось довольно быстро сходиться с победившими революционерами и налаживать с ними отношения на платформе антиколониализма и антиимпериализма. Здесь этого не произошло. Конечно, иранская революция носила явный антиамериканский характер и явилась, пожалуй, самым большим политическим пассивом США на Ближнем Востоке.

Но принцип "враг моего врага - мой друг" на этот раз не сработал, и религиозное руководство Ирана во главе с аятоллой Хомейни заняло откровенно прохладную позицию в отношении СССР. Хотя установление в стране антиамериканского режима на деле исключало какое-либо его военное сотрудничество с США, вывело Тегеран из СЕНТО и тем самым было на руку Москве: оно отдаляло американскую угрозу от южных рубежей СССР.

Однако наряду с положительными моментами стали четко обозначаться и отрицательные, а именно антисоветизм иранского руководства, его непримиримость к проповедываемому Москвой атеизму, которые со временем недвусмысленно трансформировались в реальную региональную угрозу, учитывая тот факт, что Иран граничил с мусульманскими республиками СССР Закавказья и Средней Азии и начал пропагандистски воздействовать на местное население, призывая его к активной поддержке исламской революции и распространению ее вширь.

А это уже был вызов Москве. Как у всякого революционного руководства у иранских духовных руководителей присутствовали элементы радикализма, мессианства и принципиальность, заставлявшие их занимать весьма жесткую бескомпромиссную позицию по отношению к Москве. Кроме того, чисто психологически у иранцев было ощущение победы над США, придававшее им смелость в противостоянии другой "дьявольской силе" - СССР.

Москва, в свою очередь, стремилась разыгрывать иранскую карту и использовать антиамериканизм аятолл, пытаясь сблизиться с ними на этой почве. В тоже время она опасалась, что Тегеран может пойдет навстречу США, если не удастся поддерживать отношения с ним на должном уровне. Военное вмешательство СССР в Афганистане сделало отношения Москвы с Тегераном еще более натянутыми. Вместе с тем, советское руководство не верило, что Иран может оказывать сильное воздействие на умы советских мусульман, тем более попытается разговаривать с СССР языком военной силы, когда он находятся едва ли не в состоянии войны с США. В Москве не считали, что вызовы со стороны Ирана могут сущест венно ущемить безопасность СССР.

Целый ряд факторов международной обстановки, срыв процесса разрядки в отношениях Восток-Запад, изменения в третьем мире привели к известному решению руководства СССР ввести «ограниченный контингент советских войск» на территорию Афганистана, что явилось одной из самых печальных страниц в истории СССР. Решение было принято кремлевским руководством в условиях нарождающегося социально-политического кризиса мирового социализма.

До сих пор неясно, кто конкретно стоял за решением ввести войска. Задним числом советская пропаганда списала его на уже ушедших из жизни Брежнева, Андропова и Устинова.

 Но, учитывая стиль брежневского руководства и его методы управления страной, вероятнее всего предположить, что решение принималось коллективно, всем Политбюро, ибо было особо важным. Но тогда возникает вопрос относительно инициаторов его принятия и молчаливо послушных противников, а здесь дело обстоит гораздо сложнее. Сейчас определить их практически невозможно, а для данной темы гораздо важнее разобраться в мотивировке действий советских руководителей в конце 1979 г.

Апрельский переворот в Кабуле в 1978 г. с отстранением премьера Дауда от власти и приходом к ней коммунистической фракции НДПА стали событиями скорее неожиданными, нежели желаемыми для Москвы. Она имела хорошие добрососедские отношения с Афганистаном, который не допускал иностранного присутствия на своей территории и являлся как бы азиатской Финляндией, политическим и естественным географическим буфером для Москвы. СССР был единственным поставщиком оружия и главным торговым партнером Афганистана. США и Запад молчаливо признавали первенство Москвы в Афганистане и не оспаривали его.

Давший наиболеедетальный анализ причинам советского вторжения в Афганистан американский эксперт Томас Хаммонд в конечном итоге пришел к выводу, что СССР, хотя у него и были причины последнее время проявлять недовольство политикой Дауда, вряд ли стоял за этим переворотом. «Действительное советское участие в перевороте было мало, - пишет Т. Хаммонд. И вообще, событие явилось скорее дворцовым переворотом, нежели массовой революцией. Поначалу против нее [в Москве] просто не возражали».

Однако раз переворот или революция произошла, СССР воспринял это как должное. Коммунисты впервые пришли к власти в стране третьего мира. Думается, мысль расширить соцлагерь за счет еще одного азиатского государства была спорной в Москве, где до конца не верили, что Кабул может стать полноправным членом соцсодружества. С другой стороны, ведь стали же социалистическими республики Средней Азии. Словом, Москва не спешила выражать свое окончательное суждение по поводу конечного статуса Афганистана. Только в декабре 1978 г. СССР заключил с ДРА Договор о дружбе и сотрудничестве.

Однако негативные результаты коммунистического правлений уже вскоре сказались. НДПА не удалось консолидировать нацию, стабилизировать политическую обстановку. Более того, она допустила ряд роковых просчетов, главным из которых стала попытка советизации Афганистана и разрушения традиционных ценностей афганского общества. К тому же коммунисты начали внутреннюю борьбу за власть, в результате которой Х. Амин уничтожил первого афганского коммунистического руководителя Н. Тараки. Но и Амин не смог усмирить недовольство народа. Он боялся далеко посылать верные ему войска из-за боязни переворота в столице. А если и посылал какую-то часть из них (например, в Пактию), то инсургенты просто бежали оттуда в Пакистан, а с уходом войск возвращались обратно, и сопротивление продолжалось.

Вполне вероятно, что Москва была недовольна Амином и его неспособностью восстановить порядок. Не исключено, что в Москве полагали, что своими действиями он провоцирует народное выступление и приход к власти одной из прозападных или фундаменталистских группировок. Т. Хаммонд не исключает, что Х. Амин обидел лично Брежнева, поскольку сверг Тараки практически сразу же после того, как в советской печати появились фотографии Брежнева и Тараки с выражением сердечной дружбы. Однако брежневская антипатия, хотя и могла сыграть какую-то роль, но не главную.

Боязнь обратного процесса ("регрессивного") в государстве, граничащем не только с СССР, но и с советской мусульманской Средней Азией, очевидно, явилась главным фактором, обусловившим роковое решение. И Хаммонд прав, когда высказал предположение, что именно брежневская доктрина способствовала советскому вторжению. «Назад пути быть не могло, писал он относительно мотиваций руководства КПСС,- если уж страна однажды стала коммунистической, вне зависимости будь то Венгрия, Чехословакия или Афганистан, она должна таковой оставаться и впредь». «Политбюро опасалось, что если один коммунистический режим падет,- продолжал Хаммонд,- то и над другими нависнет опасность падения. Если в одном месте от советской империи отколется кусочек, то и в другом кое-кто из сателлитов попытается отколоться, а ведь советский блок должен демонстрировать единство, солидарность и постоянство».

Не исключено также, что Москва боялась, что в случае падения НДПА новый режим может занять пропакистанскую или иную прозападную позицию и даже разрешить военные льготы США, благо те уже приступили к созданию сети военных баз на Ближнем Востоке. Несомненно, что в Москве учитывали и позицию США. Слабая реакция Вашингтона на апрельский переворот 1978 г. и приход коммунистов к власти, позволяла надеяться, что и в этом случае реакция США не будет столь гневной.

К тому же США сильно увязли в выяснении своих отношений с Ираном. В ноябре 1979 г. возник кризис с американскими заложниками в Тегеране, который, то мнению Москвы, значительно сковал руки Вашингтону. К тому же отношения с США были и без того плохими, договор ОСВ-2 практически блокировался в Конгрессе, что вряд ли стоило бояться их ухудшить. Военные расходы НАТО начали заметно возрастать, и было принята решение о развертывании ракет средней дальности в Европе, США приступили в наращиванию военно-морского присутствия в Индийском океане и начали создавать силы быстрого развертывания. Картеровская администрация развернула мощную кампанию по защите прав человека в СССР. Не исключено, что при принятии решения учитывался и тот факт, что сама эта администрация рассматривалась как в целом слабая и нерешительная.

Однако ввод советских войск на территорию Афганистана привел к последствиям несколько иного рода. Реакция США оказалась резкой и однозначной: СССР должен немедленно вывести свои войска. Если до ввода войск Афганистан действительно мало интересовал США, то после ввода он превратился в один из важнейших участков по противодействию Советам. Не исключено, что после потери Ирана США стали вдвойне болезненно реагировать на события на Среднем Востоке и в определенной степени действительно усмотрели в советском шаге «попытку прорваться к теплым южным морям.

Как вскоре выяснилось, СССР намного больше потерял, нежели приобрел, введя свои войска в Афганистан. Ухудшилось международное положение СССР. Оно породило недоверие среди его союзников по ОВД, опасавшихся, что с ними могут поступить также. Даже Ф. Кастро начал искать контакты с США и выразил мысль о выводе своих войск из Эфиопии и Анголы. Но особенно всполошились ближневосточные страны. До сих пор СССР вмешивался внутри соцлагеря, а теперь был создан новый прецедент. Это беспокойство породило рост подозрения в отношении местных коммунистов (в Кабуле с них все и началось). Иракский лидер С.Хусейн казнил около двух десятков иракских коммунистов и несколько сотен бросил в тюрьмы. Был нанесен удар по империалистической теории в третьем мире. По свидетельству Т. Хаммонда, один посол развивающейся страны сказал: «Мы должны переосмыслить нашу основную концепцию, что империализм - обязательно ассоциирует с Западом».

Практически все ближневосточные страны, даже включая режимы просоветской ориентации, осудили СССР, а некоторые из них - Египет, Иран, Саудовская Аравия начали оказывать активную военную помощь противникам кабульского режима. Консервативные страны Персидского залива в феврале 1981 г. создали свою военную группировку в рамках Совета по сотрудничеству арабских государств Персидского залива - ССАГПЗ.

Укрепил ли СССР свою безопасность в регионе, введя войска в Афганистан? Ответ тут напрашивается только отрицательный. Да, в какой-то мере, СССР показал, что может быть решительным, осуществлять вторжение, чем он напугал соседей, но и научил их быть предельно осторожными и подозрительными. Если, согласно версии Москвы, в случае свержения НДПА, для 1000-километрового участка советско-афганской границы могла возникнуть угроза, то теперь, введя войска, СССР пришлось держать под контролем уже не 1 тыс. км., а по крайней мере, 3 тыс. км. границы Афганистана с его соседями. Иран и Пакистан, которые до того были практически нейтральными в отношении СССР, заняли откровенно враждебную позицию.

Пришедшая к власти в США администрация Рейгана увеличила численность сил быстрого развертывания со 100 до 300 тыс. чел. и добилась доступа к ряду новых военных объектов на Ближнем Востоке и на подступах к нему. США неоднократно увеличили военную помощь всем своим клиентам в регионе. Афганские события сковали Москве руки на другом важном направлении - на западном. Когда в 1980 г. в Польше начались массовые выступления против правящего режима под руководством профсоюза «Солидарность», увязшая в Афганистане Москва не решилась послать войска в Польшу, чтобы пресечь выступления. Китай также активно включился в оказание помощи афганским моджахедам. США удалось осуществить решение о развертывании в Европе ракет средней дальности. И это только некоторые итоги.

Положение советских войск в Афганистане оказалось незавидным. Ограниченный контингент не имел четких наступательных задач, осуществлял в основном операции прикрытия, что сковывало его действия. Привыкшие мыслить стратегически советские военачальники не смогли использовать свои знания, ибо война эта велась не по советским академическим канонам. Советские войска столкнулись с непривычной для себя партизанской войной, где правила игры определяют партизаны, и долго не могли к ней приспособиться.

Скоро выяснилось, что соображения политического престижа не позволяют СССР вывести войска, не потеряв при этом лица, в то время как многочисленные его противники - США, Запад, Иран, Пакистан, Китай, - делали все от них зависящее, чтобы СССР или понес неприемлемые потери, или по горло увяз в этой бесперспективной войне на изнурение. Уход из Афганистана без победы означал «капитуляцию и слабость» СССР, чего в Москве боялись. Первоначальная ставка Москвы на использование в Афганистане преимущественно солдат из советских мусульманских республик себя не оправдала: эти солдаты вскоре начали где молчаливо, а где и более-менее явно симпатизировать моджахедам. Их пришлось менять на солдат славянской национальности. СССР увязал в войне.

Разразившаяся осенью 1980, г. ирано-иракская война вызвала у СССР глубокие опасения, что США, воспользовавшись ситуацией, влезут в район Персидского залива и, возможно, даже найдут общий язык с иранскими аятоллами, хотя этого и не произошло. Поскольку СССР, учитывая активную помощь Ирана афганским моджахедам и их воинствующую непримиримость к НДПА, опасался активизации иранского пропагандистского и религиозного воздействия на мусульманские народы СССР, он больше склонялся к поддержке Багдада.

Поначалу (в сентябре 1980 г.) в Москве весьма прохладно встретили иракского эмиссара Т. Азиза, но затем возобновили военную помощь Ираку. Когда же Иран потребовал от Москвы публично осудить агрессора и прекратить оказание ему военной помощи, та не сделала этого, ссылаясь на существующий договор о военной помощи от 1972 г., касающийся ближневосточного конфликта, и найдя подходящий предлог.

Надо сказать, что не все так гладко шло у США и наоборот совсем плохо у СССР. В октябре 1981 г. был убит один из основоположников кэмпдэвидского процесса египетский президент Египта Садат, что для многих показалось концом американского мира на Ближнем Востоке. Новый египетский руководитель Х.Мубарак стал проводить более осторожную политическую линию, не разрывая мири с Израилем, но и потихоньку отмежевываясь от тесного военного сотрудничества и вообще ассоциирования с США. Он даже сделал примирительные жесты в сторону СССР.

Советский Союз наконец-таки приспособился к ирано-иракской войне и даже начал извлекать из нее определенные преимущества. Он продолжал поставки оружия Ираку, выражая ему большие симпатии, и поддерживал относительно сбалансированные отношения с Ираном, налаживая с ним экономическое сотрудничество и даже в определенных рамках военное.

 V. Горбачевская перестройка и начало пересмотра взглядов в области региональной безопасности

В первой половине 80-х годов кризис мирового социализма продолжал углубляться. Снижались темпы общественного производства. Научно-технический прогресс практически не затрагивал невоенные отрасли производства. В социально-политической сфере советскому руководству все труднее становилось доказывать преимущества реального социализма.

Деградировало и вырождалось и само руководство КПСС. В 1982г. средний возраст членов Политбюро перевалил за 70-летнюю отметку, в то время когда средний возраст ведущих министров США составлял всего 58 лет. Быстрая смена трех партийных руководителей после смерти Л. Брежнева (Андропов-Черненко-Горбачев) поставила перед КПСС задачу по омоложению ее руководства, обновлению стратегии и тактики действий, не отказываясь при этом от основополагающих идей марксизма-ленинизма.

Перестройка на начальных этапах прежде всего коснулась внешней политики. Надо было исправлять то откровенно неважное международное положение, в котором СССР оказался к 1985 г.

М. Горбачев практически сразу поставил задачу нормализации отношений с США и снятия остроты противоборства двух сверхдержав на различных региональных направлениях.

Обстановка диктовала Горбачеву уйти из Афганистана, поскольку к тому времени в Кремле достаточно осознали всю бесперспективность войны в этой стране. Однако «престиж» не позволял ему уйти без уступов со стороны моджахедов, Ирана и Пакистана, а также стоящих за ними США, Китая, Египта и др. Те на уступки идти не желали, и в результате СССР продолжал автоматически воевать, тратя на бессмысленную войну огромные средства.

Отношения с «прогрессивными странами третьего мира» не дали Москве ожидаемых преимуществ. По американским данным, в 80-е годы СССР тратил от 35 до 40 млрд. долл. ежегодно на поддержку своих клиентов. Но ему не удалось создать ни нужные СССР политические системы, ни тем более стабилизировать их.

Более того, вскоре выяснилось, что некоторые советские клиенты поступают вопреки новой международной политике СССР. Например, ливийское руководство своим активным противодействием США, включая и некоторые террористические методы, начинало раздражать Москву.

Когда в марте 1986 г. США нанесли первый бомбовый удар по Ливии, Москва прореагировала относительно спокойно, ограничившись заявлением ТАСС от 25 марта 1986 г., в котором констатировалось, что «США продолжают линию на обострение международной обстановки». Повторный удар США по Ливии месяц спустя уже вызвал большую реакцию Москвы и соответственно заявление Советского Правительства от 15 апреля 1986г. Более резкий тон диктовался, очевидно, недовольством поведением США, которые не желают отвечать на мягкость Москвы мягкостью и, в то время, когда СССР идет на уступки, нахально предпочитают «дожиматъ советских клиентов».

В новом заявлении уже говорилось, что «американский империализм совершил новое преступное злодеяние, чреватое серьезной угрозой всеобщему миру и безопасности»84. Горбачев, последний раз хлопнув дверью, отменил предстоящую встречу с президентом США Р.Рейганом, но вскоре вновь согласился с этой встречей.

Москва начала менять свою политику в отношении стран третьего мира. Постепенно приходило понимание того, что надо отказываться от практики безвозмездных поставок оружия ради идеологических целей, и стремиться к достижению безопасности для СССР в другой сфере - путем постепенной нормализации отношений с Западом и США, что само по себе приведет к новому положению, когда тот же Запад не будет поощрять региональных клиентов к противодействию интересам СССР. В ходе советско-американских встреч М. Горбачев начал акцентировать внимание на совместных усилиях по решению региональных проблем и даже выдвигать идею ограничиться поставками в ряде мест полицейского оружия.

Вскоре советское руководство пришло к принципиально новому для себя выводу, что «борьба двух противоположных систем не является более определяющей тенденцией современной эпохи». Очевидно, что угрозы советским клиентам, перестали рассматриваться Москвой как угроза собственным интересам. Вполне вероятно, что процесс разочарования в марксистском учении охватывал обе стороны - и СССР и страны третьего мира. Как вполне верно подмечал американский политолог Ф. Фукуяма, «марксизм-ленинизм оказался, возможно, полезным инструментом, когда дело касалось захвата власти, но ничего такого нельзя сказать об экономическом развитии».

Разрядка в советско-американских отношениях привела к глубокому переосмыслению всех проблем глобальной и региональной безопасности как для СССР, так и для США. Доктрина Рейгана перестала быть столь необходимой.

Ф. Фукуяма поддержал эту мысль: «Угроза интересам США в третьем мире меняется. В ближайшем будущем советское вмешательство будет представлять меньшую проблему, нежели в 70-е годы. А локальные угрозы со стороны местных деятелей, мало связанных с Советами (как Иран), наоборот, возрастут».

С исчезновением противоборства с США для КПСС региональные угрозы теоретически перестали существовать. Во всяком случае подобного рода проблемы практически не обсуждались. Обострения обстановки в районе Персидского залива, связанные с противоборством США с Ираном, а позднее Ираком, в целом не рассматривались уже как вызовы безопасности СССР. Самым важным и наиболее драматичным для Горбачева было его решение вынести советские войска из Афганистана. Несомненно, Горбачев сделал это не сразу.

какое-то время он пытался выторговать для СССР и прокоммунистического режима Наджибуллы более почетные условия ухода, но не смог. Дабы не оказаться со временем в еще более худшей позиции он сделал этот шаг. Вывод войск начался в мае 1988 г., а закончился в феврале 1989 г. Решение Горбачева в целом положило конец социалистическому интервенционизму на международной арене под видом помощи разного рода революциям. Вскоре «Правда» сообщила о выводе кубинских «воинов-интернационалистов» из Анголы.

В результате такой политики у Горбачева на фоне общего улучшения и нормализации отношений со странами Запада и бывшими недругами из числа прозападных и консервативных стран третьего мира отношения со старыми советскими друзьями - Ливией, Ираком, Сирией, Кубой, Анголой и другими стали все более прохладными, если не натянутыми. В результате политики перестройки, означавшей ослабление контроля Москвы над своими союзниками по ОВД, начались инновационные перестроенные процессы в Восточной Европе. Это обновление началось позже, чем в СССР, но закончилось раньше с падением коммунистических режимов и распадом самого ОВД. СССР перестал иметь систему союзных государств, встал вопрос о выводе советских войск с территории Восточной Европы.

Перестройка породила не только эрозию соцлагеря. В феврале 19SS г. возник карабахский кризис, связанный с нежеланием армянскою анклава НКАО входить далее в состав Азербайджана и приведший в конечном итоге в длительнейшему армяно-азербайджанскому конфликту. Неумение центральных властей локализовать конфликт и разрешить его привело к возникновению целого ряда национальных конфликтов по всей периферии Советского Союза.

Это же неумение привело к активизации сепаратистских настроений в республиках Прибалтики, которые поставили на повестку дня вопрос о незаконности пакта Молотова-Риббентропа и, следовательно, незаконности их удержания в составе Союза СССР. Возникла напряженность в Средней Азии (погром турок-месхетинцев, Узбекистан-Киргизия), в Абхазии, Северной Осетии и вообще на Северном Кавказе, в Приднестровье.

Перед СССР, который, казалось, снимал с повестки для вопросы военной конфронтации с Западом, возникали региональные угрозы иного плана в виде многочисленных этно-национальных и конфессиональных конфликтов. И Москва не могла не реагироватъ на них, но и держать под контролем тоже не могла.

Загнанные на годы вовнутрь нерешенные национальные проблемы привели к небывалому всплеску местных национализмов. «Только обладая монополией на военную силу, Кремлю удавалось сдерживать волнения в Грузии, Армении, Азербайджане и Молдавии,- писала американская газета «Крисчен сайенс монитор»,- Но этой монополии грозит серьезная опасность. Лишь за последние полгода сотни военных складов на территории СССР были взломаны и украдено 250 тыс. единиц военного снаряжения... Растущий доступ националистов к современному оружию чрезмерно увеличит людские и финансовые потери при вторжении в районы, пораженные волнениями».

Указ президента Горбачева «О запрещении создания вооруженных формирований, не предусмотренных законодательством СССР, и изъятии оружия в случаях его незаконного хранения» не произвел должного эффекта, скорее наоборот стал дополнительным раздражителем для националистов. «Если Москва пошлет войска [разоружать],- заявил, например, командующий Армянской национальной армией Р. Василян,- это вызовет гневный протест. Поднимется вся республика». Национальные вооруженные формирования стали создаваться в Закавказье, в Молдавии и Прибалтике. СССР, не имея конфликтных ситуаций практически ни с одним из своих соседей, столкнулся с серьезнейшими внутренними проблемами, способными взорвать его изнутри.

Вооруженные силы СССР перед лицом растущих национальных конфликтов оказались особенно в щекотливом положении, если учесть тот факт, что во многих республиках их кадры во многом пополнялись кадрами из числа местных жителей, и те так или иначе оказывались вовлеченными в конфликты, а подчас откровенно начинали действовать в интересах своих националистических сил, Народных фронтов.

Помимо периферийных возникла еще одна необычная форма сепаратизма - российского: Россия, как крупнейшая республика и стержень всего Союза начинала осознавать свою важность, самостоятельность, которой ее лишал СССР. Россия до сих пор была единственной союзной республикой, не имевшей своей компартии. Травля, развязанная верхушкой КПСС против бывшего своего опального товарища по Политбюро - Б. Ельцина, усилила недовольство российских граждан правлением КПСС и привела его на вершину российской власти. Летом 1991 г. В. Ельцин стал президентом РСФСР.

VI. Ельцин и Россия в рамках Содружества СНГ

В августе 1991 г. Советский Союз перестал существовать и на его месте возникло 15 независимых государств, которым в последующее время их лидеры пытались придать характер Содружества СНГ и даже активно обсуждали проблему создания объединенных вооруженных сил по типу ОВС ОВД.

В скором времени, однако, выяснилось, что разнятся не только политические ценности этих республик, но и их взгляды на проблемы безопасности. Для Азербайджана главная угроза виделась в попытках Армении отобрать Карабах. Для Армении таковая состояла не только в попытках Баку возвратить себе территорию, но и в возможном блокировании последнего с Анкарой или Тегераном. Для Грузии основная опасность начала исходить от сепаратистских настроений в Южной Осетии и Абхазии.

Цели республик в оборонной сфере оказывались настолько равнодействующими, что о едином механизме к единых вооруженных силах можно было говорить лишь условно. Произошел раздел имущества Вооруженных Сил СССР, которые распались на 15 отдельных армий с различными ценностями и установками.

Не добившись согласованных действий по налаживанию сотрудничества с республиками, Россия начала все больше сосредотачивать внимание на решении сугубо своих оборонных проблем. В 1993г. ОВС СНГ практически перестали существовать, а их главком маршал Е. Шапошников оставил свой пост.

Дезинтеграционные процессы в бывшем Союзе оказывались сильнее интеграционных. Для России начался период глубокого переосмысления всей военной политики, военно-политический стратегии. Глубокому переосмыслению должна была быть подвергнута и вся теория угроз и военных опасностей. В то время как на фоне разностороннего развития ее отношений с Западом в ближайшей среднесрочной перспективе практически снимался вопрос об угрозе большой ядерной войны между крупными коалициями государств, региональным угрозам придавалось все большее значение.

С другой стороны, Россия» как член СБ ООН и наследница огромного военно-промышленного комплекса СССР (до 80%) старалась сохранить сильную армию, передовое производство и научный потенциал во многом сосредоточенный в ВПК. В одночасье не представлялось возможным и не было необходимым резко сокращать ни то, ни другое. Но наличие весьма многочисленных Вооруженных Сил (до полутора миллионов человек - в соответствии с планами Б. Ельцина) следовало обосновать, особенно в условиях снятия многих из глобальных угроз прошлого.

В этот период времени в России начали получать широкое распространение пришедшие с Запада идеи о смене вектора напряженности из плоскости Запад-Восток в плоскость Север-Юг, в которой Россия, как многие полагают, принадлежала к Северу. Север в значительной степени стабилен, Юг в основном сырьевой, турбулентный - об этом заговорили в США, начиная примерно с 1988 г. На Юге огромный естественный прирост населения не сопровождался соответствующим решением социальных проблем и рождал чувство ущемленности и агрессивности. В подтверждение приводили войну в Персидском заливе 1991 г., хотя за исключением ее других проявлений противоборства Юга и Севера не наблюдалось.

Для России важность подобной теория подкреплялась не только необходимостью найти суррогат замены «западной военной угрозы», но и хронической нестабильностью в бывших южных советских республиках, многочисленными вооруженными конфликтами у южных границ России. Хотя ситуация с каждым новым годом убеждала, что все тут обстоит сложнее, и Запад не однозначно согласен с причислением России к Северу, подобный взгляд на вещи оставался вплоть до настоящего времени весьма популярным в политической печати, средствах массовой информации России.

При этом характер появляющихся материалов от осторожно взвешенного до едва ли не алармистского. Бытовавшая другая позиция, что, дескать, проблема конфликтов пока стоит в плоскости Юг-Юг, все равно подразумевала, что рано или поздно эти конфликты могут коснуться интересов России.

Данный вопрос имел и чисто психологический аспект. За годы советской власти людям постоянно говорили о наличии главного противника, и они привыкли жить, думать и принимать решения, учитывая наличие этого врага.

Более того, почти вся их жизнь, экономика, производство подчинялись идее противодействия некому единому врагу, угрожающему не только государственному строю, но и выживанию этноса в целом.

Было бы наивно верить, что со странами третьего мира, включая и наши бывшие южные республики, отношения у России будут только радужными. Из-за разного рода национальных и иных проблем может возникнуть много непредсказуемых и даже острых ситуаций в то время, когда в межгосударственных отношениях в рамках бывшего Союза преобладают силовые факторы.

Бывший российский вице-президент А. Руцкой, приложивший собственные усилия к выработке военной доктрины страны, так определял источники опасности для России:

• страны, имеющие стратегическое ядерное оружие (глобальная);

• от сопредельных государств, обладающих массовыми армиями (региональная);

• от субъектов содружества в случае обострения между ними экономических, территориальных, религиозных и некоторых других отношений (локальная).

При этом он отмечал, что «наибольшую угрозу представляют локальные конфликты внутри России и по периметру границ». Если учесть, что глобальная угроза все же считалась маргинальной, то ясно, что он в своей работе придавал большое значением региональным угрозам и вызовам.

Насколько серьезное значение в России официальные структуры начали придавать фактору региональных угроз можно судить о беспрецедентном обращении министра обороны РФ П. Грачева в июне 1993 г. к США и НАТО с просьбой ревизовать соглашение о сокращении обычных вооружений в Европе с тем, чтобы Россия могла сохранить больше сил на юге для отражения региональных угроз.

Несомненно, что для России наибольшую опасность представляли последствия неконтролируемого развала коммунистической системы - от Югославии на Западе до Таджикистана на Востоке. По периметру этого развала один за другим возникали кровопролитные конфликты. Один из таких - между Осетией и ингушами напрямую затронул территорию России, на что печать отреагировала заголовками типа «Война пришла в российский дом».

Конфликт между Грузией и Абхазией тоже больно коснулся интересов России. Россия попыталась помирить враждующие стороны, летом 1993 г. достигла соглашения о мире, которое вскоре было сорвано абхазской стороной, и грузинский руководитель Э. Шеварднадзе назвал российское посредничество обманом.

К концу 1993 г. российским властям удалось несколько стабилизировать положение на Северном Кавказе, но все равно ситуация там для Москвы осталась тревожной. Многие усматривали в ней угрозу.

Однако при здравом рассуждении вооруженный конфликт с бывшими союзными республиками выглядел нереальным. Уже одно то, что Россия владеет ядерным оружием, а те - нет уменьшает риск такого рода. Но есть еще и иные известные факторы, говорящие в пользу нереальности такого сценария.

С другой стороны, уже сейчас эти республики представляют собой для России хороший естественный барьер от турбулентности в лежащем за ними дальнем зарубежье, на Ближнем и Среднем Востоке, в районе Персидского залива.

Формирование некоего пантюркистского альянса, о котором довольно много пишут последнее время, все же надо рассматривать как гипотетическое явление, поскольку такой альянс пока остается на уровне пожеланий.

Многие склонны считать, что реальной основой дляя такого альянса может стать военно-политическая организация республик Средней или Центральной Азии, как сейчас больше говорят, о формировании которой вели речь на своем саммите руководители бывших советских азиатских республик.

В качестве подтверждения возможности такого сценария приводят факт практического отсутствия границ между этносами до октября 1917 г. и вхождения их всех в две республики - Туркестанскую и Бухарскую в 1924 г.

Если он мыслится как военно-политическая организация в противовес неким пока в природе несуществующим панславистским объединениям, то ее шансы заметно меньше в силу ее большой зависимости от соседних стран и в плане ресурсов и отсутствия выхода к морю.

 В такой обстановке остро может стать проблема представительства республик и их влияния в принятии общих политических решений, что породит дополнительные трения между ними и может вновь вытащить на поверхность вопрос границ (они-то были проведены и существуют).

Дальше, если они намерены блокироваться с Турцией, то надо учитывать, что Туркестан отделен от нее такой крупной ближневосточной страной как Иран, которую вряд ли вдохновит такая перспектива. Не говоря уже об Ираке, Саудовской Аравии или Пакистане. Если же говорить об интеграционных процессах в третьем мире и на Ближнем и Среднем Востоке в частности, то даже более реальная идея арабского единства наталкивается в своем воплощении на непреодолимые межгосударственные, межличностные, социально-политические и иные противоречия, которые в еще большем разнообразии имеются между тюркоязычными народами.

Стремление среднеазиатских государств наладить отношения с Турцией, с которой они были противоестественно разлучены на добрых семь десятков лет, вполне логично, но непонятно почему Центральноазиатский блок должен непременно подчиниться Анкаре, или Анкара выполнять его волю? А ведь помимо пантюркизма есть еще и паниранистские идеи, имеющие, например, хождение в Таджикистане.

И в отношениях пантюркистов с панисламистами не все обстоит так просто. Растущий исламский фактор - это тоже своего рода спонтанная реакция на антирелигиозность, атеизм и стремление пришлых конфессий усилить свое влияние в регионе, как, например, США в Иране и СССР в Афганистане и той же самой Центральной Азии. Он, несомненно, должен тщательно учитываться, но ни в коем случае не переоцениваться.

Маловероятным представляется в нынешних условиях формирование некоего исламского интернационала, тем более; что даже исламской революции под руководством самого аятоллы Хомейни не удалось этого сделать.

Шансы других еще меньше. В Таджикистане, например, в результате кровавой бойни исламисты потерпели жестокое поражение от сил, которые принято считать скорее прокоммунистическими в лице Народного фронта Таджикистана и вынуждены были уйти в соседний Афганистан. При этом соседние Узбекистан, Киргизия и Казахстан, вначале занимавшие нейтральную позицию в отношении внутритаджиксхого конфликта оказали кулябцам (в их лице - НФТ) помощь, включая и военную.

Но было бы близоруким и полностью игнорировать побочную опасность этого фактора. Некоторые наиболее радикальные исламистские группировки берут на вооружение терроризм, тактику скрытой войны, способную привести к большим жертвам и разрушениям.

Для России пока нет непосредственной угрозы войны с Юга. Это можно сказать вполне определенно. Существуют лишь неясные опасности, которые при неблагоприятном изменении политической обстановки, неуклюжести политики могут трансформироваться в более реальные военные угрозы.

Алармизм в данной обстановке вряд ли оправдан и может сослужить нелучшую службу как России, так и Центральной Азии. Если же говорить о военных угрозах России извне, то, несомненно, страна вряд ли когда либо будет игнорировать печальный опыт 1941 г., когда руководство страны знало о готовящемся нападении Германии, но по ряду соображений не предпринимало решительных контрмер для его отражения. Этот опыт говорит, что в условиях развития современной технологии и разведки никак нельзя скрыто подготовить агрессию и внезапно ее совершить. Это требует нескольких этапов подготовки - от идейно-пропагандистского обеспечения до чисто военных, во время которых есть время принять меры по ее отражению.

Говоря о региональных угрозах, нельзя не отметить, что наибольшая потенциальная опасность для России кроется не вне, а внутри нее самой и несет скорее даже не военный характер, а скорее политико-экономический и психологический. Пока Россия большая и еще сильная, к тому же обладающей ядерным оружием, найдется мало желающих из числа малых стран и военизированных формирований бросить ей открытый вызов.

Выдыхающаяся экономика только усугубит положение. Как следствие ослабления государства и армии можно предвидеть их неспособность адекватно отвечать на внешние даже мелкие вызовы. Это приведет к тому, что все больше вызовов российской безопасности будет бросаться не только изнутри страны, но и извне ее по периметру южных, и, возможно, не только южных границ.

Можно пойти дальше в предположении того, что если нынешние тенденции ослабления государства будут развиваться прежними темпами, то все большее число даже не государств, а просто военизированных группировок или в просторечии вооруженных банд, чувствуя умиротворенческий настрой центра и собственную безнаказанность, будут бросать вызовы России и дестабилизировать ситуацию. Принимаемая ныне во внимание военная опасность все больше будет трансформироваться в разного рода реальные военные угрозы. С Москвой как с бумажным тигром все меньше будут считаться. В политике слабость, как правило, не вызывают сочувствия, их просто используют в своих интересах. Если не удастся приостановить дезинтеграционные процессы в самой России, то ситуация еще больше усугубится и тогда не исключено, что открытые конфликты начнут возникать в ней самой вследствие парада суверенитетов, что в перспективе негативно скажется на безопасности всех субъектов федерации.

Но при анализе возможных региональных угроз и вызовов безопасности России важно затронуть еще одну проблему - российского мессианства, которая может оказаться стимулятором российской политики как на глобальном уровне, так и на региональных направлениях. СССР был в высшей степени мессианским государством. Он нес марксистскую идеологию в самые отдаленные уголки земного шара и готовился к противостоянию империализму повсюду. Глобализм в политике СССР заставлял его вмешиваться в ход вооруженной борьбы в Анголе, Афганистане, на Ближнем Востоке, других районах мира.

Нынешняя Россия не несет такой миссии. Но ясно и другое: от мессианства чисто психологически сразу трудно отказаться. ЛДПР В. Жириновского на выборах в декабре 1993 г. добилась победы во многом и из-за того, что в противоположность различным объединениям и партиям демоцентристского толка ясно очертила задачу возрождения величия России. На этом же акцентируют свое внимание и другие националистические и неокоммунистические движения и партии в России, и с этим уже нельзя не считаться. В условиях переживаемого страной социально-политического и экономического кризиса люди устают от постоянных унижений.

Здесь может беспокоить одно: если в результате неловких действии нынешних властей России социально-экономическая ситуация не улучшится, то у национализма появится хороший шанс. Шансы коммунистов могут быть слабее, они уже руководили страной 70 лет и, по распространенному мнению, уже достаточно наэкспериментировались. Мессианство же российских патриотических сил связано скорее не с несением идеологии, а с нежеланием «сдавать российские (бывшие советские) позиции повсюду в мире под натиском других великих держав», и прежде всего США, Это уже не коммунистический антиимпериализм, и их поддержка и симпатии к Ираку исходят не из того, что Ирак - близкая им по духу страна, а скорее вследствие нежелания отдавать США роль вершителя мировых судеб.

США, другие державы - конкуренты в современном мире, и, следовательно, содействие ослаблению их позиций - в интересах России. Их аргументация в отношении, например, конфликта в районе Персидского залива сводится в следующему: почему США узурпировали в ООН право наказывать по своему усмотрению? Почему они наказывают одних, но закрывают глаза на агрессивные действия со стороны других? В какой-то степени российский Фронт национального спасения и неокоммунисты смыкаются на мессианской почве, исходя, однако, из различных идеологических позиций.

Российское руководство, судя по всему, скорее за изоляционизм в военной области, если под таковым понимать не самоизоляцию (Россия все-таки прочно намерена стать важной частью мирового хозяйства), а значительное снижение или отказ от военного вмешательства в дальнем зарубежье.

Последнее, видимо, как постоянный член Совета Безопасности ООН она себе позволить не может, хотя и свела до минимума свое участие в военной активности Совета. Так, например, в состав многонациональных сил ООН в Персидском заливе Россия ввела боевой противолодочный корабль российского ВМФ «Адмирал Трибуц», пользовавшийся автономией и подчинявшийся Москве. Отмечалось, что он провел учения с одним из американских боевых кораблей, не участвуя в другой военной активности.

Как ни странно, российский национализм может быть подстегнут молчаливым нежеланием НАТО строить с Россией союзнические отношения. И хотя у НАТО, очевидно, имеются веские на то основания, Россия вряд ли согласится на роль ведомой стороны в мировых делах.

Утверждение З. Бжезинского, что «американо-российский военный альянс удобен лишь России», отражает нынешнюю ситуацию в отношениях Запада с Москвой. Определенно нельзя сказать, что мессианские наклонности у России даже на официальном уровне не проявляются и не будут проявляться в будущем. Они значительно меньше по масштабности, чем у СССР и вызваны даже не столько излишней активностью МИДа, сколько некоторой корректировкой политического курса под воздействием нажима изнутри.

В этом плане у России просматриваются как бы три круга малого мессианства. Россия - самое крупное славянское государство и тем самым, по мнению многих российских интеллектуалов, она как бы должна нести ответственность за судьбы всех славянских народов. Это проявилось, в частности, в особом российском подходе к внутреннему конфликту в Югославии с большими симпатиями к сербскому населению и в попытках российского руководства отказаться постфактум от санкций против Сербии. Это первый круг.

Второй круг - это некие претензии на лидерство в православном мире. Как ни странно, но идеи православного лидерства России поднимаются в числе прочих и атеистическими коммунистическими изданиями. Здесь особые споры опять же разгорелись вокруг Сербии. «Сербия,- писал в прокоммунистической «Советской России» Эд. Володин,- это стремление уничтожить западный бастион православия для католической экспансии и крупномасштабные акции по столкновению православия и ислама». Хотя подобная идея не является доминирующей, хотя бы в силу того, что не до конца ясна в этом вопросе позиция Русской православной церкви (наверное ей все же будет принадлежать последнее слово), однако исключать дальнейшее распространение подобных идей не приходится.

Третий круг - это СНГ. Россия является лидером и остается стержнем этого весьма еще неопределенного межгосударственного образования и волей-неволей несет заметную ответственность за решение общих проблем бывшего Союза в том числе в деле урегулирования острых национальных конфликтов. Хотя объективно бывшие республики больше чем полностью обеспечивающая себя всем необходимым Россия нуждаются в СНГ, его рынках, активность России внутри СНГ довольно высока. В значительной степени она может объясняться еще и тем, что в бывших республиках проживает много русскоязычного населения, права которого часто ущемляются и нуждаются в отстаивании.

А кроме того, на территории бывших республик находятся российские воинские формирования, вокруг которых подчас разгораются жаркие споры, а то и настоящие баталии. В-третьих, российская граница до сих пор проходит по внешним границам этих республик. Идеи российского мессианства получают свое развитие в разных социальных группах, однако именно на его базе могут идейно и теоретически оформляться различные угрозы и опасности для Российского государства. И от того, какое развитие получат эти идеи, во многом будет зависеть и дипломатическая активность России и ее официальные и неофициальные взгляды на угрозы и вызовы как на глобальном, так и на региональном уровнях.

То что многие не конкретизируют положение: агрессии - против кого? - позволяет трактовать его по-разному и подчас весьма расширительно. Некоторые склонны видеть в этом глобальные претензии России, другие - более узкие - региональные.

 Если раньше в СССР Вооруженные силы должны были использоваться в случае угрозы всему социалистическому содружеству, то А. Клименко ограничивает такую зону границами СНГ. Д. Афиногенов пишет о «предотвращении войны и сохранении мира» как главной цели новой российской военной доктрины, то доктрину можно трактовать глобалистски как предотвращение войны всюду в мире - в Анголе, Персидском заливе, на Ближнем Востоке, в Африке.

Тогда возникает вопрос: стоит ли России взваливать на себя такое непомерное бремя и справится ли она с ним? И не является ли это завуалированным допусканием военного вмешательства во всех этих регионах? Генерал армии М. Гареев тоже называет главной целью военной доктрины «предотвращение войны». Он добавляет, что «для современной России главная идея состоит в том, что она может, должна возродиться и развиваться как великая держава».

С другой стороны, есть и другая позиция. Она, в частности, состоит в том, что широко трактуемое и по-разному интерпретируемое выражение «предотвращение войны» следует заменить «жизненным и конкретным сдерживанием любой агрессии против Российской Федерации». И, кроме того, больше сориентировать Вооруженные силы к ведению локальных войн, не забывая и о ядерном сдерживании.

2 ноября 1993г. в Москве под председательством президента России Б. Ельцина прошло заседание Совета безопасности РФ, на котором были одобрены «Основные положения военной доктрины РФ». Документ уже выглядел более конкретным и структуризованным. В нем значительное внимание уделялось региональным угрозам. «Главную опасность для стабильности и мира представляют локальные войны и вооруженные конфликты. Вероятность их возникновения в отдельных регионах усиливается», - говорилось в документе. И называлась Югославия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Абхазия и Таджикистан. Само упоминание регионов уже в какой-то степени говорит о российских интересах и приоритетах. В качестве варианта действий ВС РФ в локальных войнах была названа «оперативная локализация очага напряженности и пресечение военных действий на возможно более ранней стадии в интересах создания предпосылок для урегулирования конфликта мирными средствами на условиях, отвечающих интересам Российской Федерации».

Новый документ весьма обтекаемо трактовал понятие «отражение агрессии» и говорил о применении силы как для индивидуальной (российской), так и коллективной самообороны». Словом, не акцентируя внимание на изоляционизме, он давал определенную свободу для осуществления и мессианских идей.

Однако, думается, что рассматриваемый документ является лишь переходным: он будет развиваться и совершенствоваться. Пока же он официально был назван лишь составной частью разрабатываемой общей концепции безопасности Российской Федерации.

На его развитие могут оказать самое серьезное влияние многие факторы - и состояние отношений с Западом и с бывшими республиками СССР, положение на юге, интеграционные процессы в Европе. Выдвижение и столкновение идей продолжается. На практике это проявляется в постановке самых разных вопросов, например, относительно статуса погранвойск России: продолжать ли им охранять границы СНГ (бывшие союзные) или сразу переключить внимание на охрану границ России, что осложнит перспективы СНГ и возможное воссоединение Союза.

Некоторые выводы

Для России фактор региональных угроз играет все более значимую роль. И уже сейчас прослеживаются два направления их уменьшения. Первый - это достижение внутренней стабильности, подъема экономики и модернизация Вооруженных Сил с выводом их на уровень современных требований при оптимизации военных расходов.

Второй - активизация международного сотрудничества государств в целях стабилизации обстановки в регионах, непосредственно прилегающих к территории страны. Оба направления взаимосвязаны.

С другой стороны, региональные и глобальные угрозы - это не чистые абстракции. Каждые имеют свои отличительные признаки и определенные грани. Естественно, что в условиях в основном биполярности мира (хотя биполярность эта тоже во многом условна) региональная угроза одной сверхдержаве начинала через какой-то промежуток времени эксплуатироваться другой сверхдержавой в своих интересах с целью ущемить интересы и подорвать позиции противника.

 И таким образом эта изначально региональная угроза приобретала некий глобалистский оттенок. Так было в Афганистане, на Ближнем и Среднем Востоке, в Персидском заливе. Угрозы безопасности, наконец, - это еще и то, как правящая верхушка видит окружающий мир и как в ее понимании преломляются неугодные ей и ее власти окружающие явления.

Советское руководство было склонно глобализировать угрозы и во многом исходило из внутренней ситуации: советского человека легче было мобилизовывать на «великие дела» путем внушения ему, что у него один враг - империализм, а весь остальной мир - потенциальные или реальные союзники. На определенных этапах руководство само верило в свои пропагандистские разработки.

Переход мира к многополярности стал регионализировать угрозы и не только для России. Глубокие изменения в мире на рубеже 80-х - 90-х годов и прекращение состояния холодной войны с Западом отдалили угрозу всеобщей войны, но компенсаторно обострили мелкие проблемы.

Где-то эти мелкие проблемы начинают задевать или ущемлять интересы крупных стран, как это имело место, например, в Югославии, и те начинают выражать готовность принять в них участие, что уже само по себе может вести к глобализации этих проблем.

И вообще многополярность мира в данном вопросе вещь скорее вторичная по сравнению с мировой взаимозависимостью. Она отнюдь не исключает глобализации угроз. Любой локальный конфликт, как, например, в Боснии и Герцеговине, может привести к нарушению сложившегося баланса сил, что заставит ряд держав относиться к нему с пристрастием,

В конечном итоге I мировая война началась вроде бы из-за незначительной проблемы в Сараево. В нынешнем Сараево опять начинают сталкиваться противоречия держав. Поэтому даже региональные вызовы и угрозы требуют тщательного и взвешенного подхода.

Нынешнее российское руководство не проявляет склонности к глобализация угроз, напротив, склонно решать проблемы скорее на региональном уровне. Это пока еще общий процесс, и он будет зависеть от ряда факторов - экономической и политической стабильности России, состояния ее отношении с Западом, соседями, искусства дипломатии, возникновения новых глобальных проблем и т.д.

Но сам факт регионализации угроз требует поиска новых подходов к урегулированию локальных и этнических конфликтов и споров, к обеспечению безопасности страны, выработке целого механизма кризисной политики и кризисного реагирования (что еще предстоит создавать), наличия высокомобильных вооруженных сил, чье искусство и техническое оснащение отвечали бы требованиям сегодняшнего дня.