Легенды российских тамплиеров

А.А.Карелин.

ПЬЕСЫ-ДИАЛОГИ

АТЛАНТИДА

(Пьеса в 6 действиях.)

Действие первое

Тропический лес под белым, слегка золотистым солнцем. На опушку выходят группы людей, состоящие то из мужчин и женщин, то только из одних мужчин или только из одних женщин. Женщины ростом выше мужчин. Одежды мужчин ярче и роскошнее одежд женщин. Одежды эти украшены вышивками, кружевами, блестят разноцветными яркими красками. Одежды женщин темных цветов, без украшений, но изящны.

(Первая группа: женщина и двое мужчин)

1-я ЖЕНЩИНА: Здесь будем ждать.

1-й МУЖЧИНА: Твоя воля. Твой приказ.

1-я ЖЕНЩИНА: Скоро возвратятся наши разведчицы, если только враждовав­ший с нами союз общин отпустил их. Если они не возвратятся, придется принять бой или самим напасть на врагов. Надо вооружиться... Подайте оружие.

2-й МУЖЧИНА: Сейчас, сильная! Вот боевая одежда. Наклонись, я надену про­тивогазовую маску. Возьми в руку метательный снаряд...

(Вторая группа: женщина, молодая девушка и трое мужчин.)

2-я ЖЕНЩИНА: Смотрите, начали вооружаться. Подайте мне оружие! Как это скучно! Постоянно приходится драться.

3-й МУЖЧИНА: Отдай мне твою боевую одежду и твое оружие. Мой рост почти равен твоему. После боя я всё возвращу тебе. А теперь я жажду сразиться и с наши­ми соседями гиперборейцами и даже, если понадобиться, с атлантами.

2-я ЖЕНЩИНА: Фи! Как это немужественно! Как тебе не стыдно! Неужели ты женоподобен? Во всяком случае, забудь о своем желании: удел женщин - обществен­ные дела и сражения; удел мужчины - семья. Смотри, как устала наша дочь. Отчего ты не развлечешь ее?

4-й МУЖЧИНА: Вот твое оружие. Не гневайся на дерзкого: он сам не знает, что говорит.

2-я ЖЕНЩИНА: Вы напрасно думаете, что мы не знаем о вашем намерении выр­вать из наших рук власть. Будьте уверены: мы всё знаем через ваших же друзей, и го­ре заговорщикам, если они начнут приводить в исполнение планы захвата власти.

5-й МУЖЧИНА: Ты напрасно волнуешься. Диагор просто хотел услужить тебе. А что до заговорщиков, то ведь их ничтожная горсточка.

(Группа из трех мужчин.)

6-й МУЖЧИНА: Я предпочел бы гнет враждебных нам гиперборейцев и рабство у атлантов гнёту наших баб и рабству, в котором они нас держат.

7-й МУЖЧИНА: Ничего не поделаешь. Так всегда было. Очевидно мозг женщин тяжелее нашего и вся их психика выше нашей.

8-й МУЖЧИНА: Всё это вздор. Выдумки наших драчливых баб: у атлантов муж­чины и женщины равны во всех отношениях. Мы тоже должны добиться полного равенства.

(Подходит женщина.)

3-я ЖЕНЩИНА: Что это значит? Враг близок, а вы бездельничаете! Ступайте, приготовьте нам пищу. Шагах в пятистах отсюда раскиньте в лесу походные палатки и приготовьте всё для ночлега. Палатки окружите срубленными стволами толстых пальм. Что это? Вы хмуритесь? Вы опять, на этот раз перед лицом врага, грозили нам? Замышляли одну из ваших нелепых демонстраций за равенство? Смотрите! Хо­тя вы и слабый пол, но мы не поцеремонимся с бунтовщиками! (Уходит)

8-й МУЖЧИНА: Сильный пол! Темный бы его взял!

6-й МУЖЧИНА: Мы справимся с ними. А пока грозит война, надо слушаться их. Как только придем на место постоянного жительства, тотчас же восстановим Союз Сильных Мужчин.

(Уходит в лес. Всё время из леса выходят женщины, и сравнительно немного мужчин, не­сущих оружие и тотчас же при выходе на опушку помогающих женщинам вооружаться. Де­тей не видно.)

ОДНА ИЗ ВНОВЬ ПРИШЕДШИХ (обращается к стоящему немного позади мужчи­не): Хорошо ли укрыты дети? Поставлена ли около них вооруженная стража?

ОДИН ИЗ ПРИШЕДШИХ МУЖЧИН: Дети в безопасности. Около них много нянек-мужчин и сотня вооруженных женщин... сотня сильных, хочу я сказать.

ОДНА ИЗ ПРИШЕДШИХ: Слышите: звенят трубы наших разведчиц. Это - наш мотив. Его не знают южные гиперборейцы. Сильные! Идем им навстречу.

(Около 70 женщин собираются вместе и идут навстречу 9-и безоружным женщинам.)

ВСТРЕЧАЮЩИЕ: Привет! С успехом, сильные! Что скажете, вестницы?

ВЕСТНИЦЫ: Привет! Гиперборейки юга просят нас войти в их страну для того, чтобы сообща, добром или силой, войти в пределы Атлантиды. У них тоже жар усту­пил место теплу. Необходимо продвинуться к югу. К ним и к нам летят уже послы ат­лантов с ответом.

(Около каждой вестницы собирается кружок женщин и тихо беседуют. Мужчины сто­ят поодаль.)

ОДНА ИЗ ПРИБЫВШИХ: Атланты говорят, что всякий вступивший на их тер­риторию вполне свободен и равен другим... Они требуют, чтобы наши рабы-мужчи­ны имели такие же права, как и мы.

СЛУШАЮЩИЕ ЕЁ ЖЕНЩИНЫ: Это невозможно! Рабы рабами и останутся, а мы силой войдем в Атлантиду.

ПРИБЫВШАЯ: Это почти невозможно...

ГОЛОСА: Внимание! Летят атланты!

(Влетают три атланта. Становятся на землю шагах в тридцати от гиперборейцев и снимают крылья. Атланты выше гиперборейцев ростом. У них спокойные лица. Цвет кожи почти коричневый.)

АТЛАНТ: Привет!

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Привет! Что ответите на наше предложение, послы?

АТЛАНТЫ: Вы можете войти в наши пределы и мы просим вас построить жили­ща в некотором расстоянии от нас. В этом случае мы вам поможем и ручаемся, что в течении десяти дней у вас будут дома не хуже тех, которые вы покинули. Мы совету­ем вам отказаться от потребления мяса животных во избежание заболеваний и по­тому, что человек не должен питаться трупами. Мы взамен научим вас приготовлять питательные и более вкусные, чем мясные, блюда. Мы советуем вам отказаться от потребления и приготовления хмельных напитков. Наконец знайте, что на нашей территории женщины и мужчины имеют одинаковые права.

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Мы на всё согласны, кроме невозможного вашего требова­ния о равноправии нас и наших рабов-мужчин. Этому не бывать!

АТЛАНТЫ: Вступив на нашу территорию, каждый из мужчин получит равные с вами и нами права.

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Не бывать этому! Мы объявляем атлантам войну и предлага­ем вам удалиться и сказать своим, что мы нападем на них.

АТЛАНТЫ (вежливо и спокойно): Вы, вероятно, не имеете понятия о наших силах.

Мы предлагаем вам, во избежание больших неприятностей, на нас испробовать си­лу свою. Только остерегайтесь пускать в ход ядовитый газ. Он не дойдет до нас и от­равит вас.

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Война так война. На войне всё позволено.

(Несколько гипербореек бросаются на атлантов, желая схватить их, как пленных. В деся­ти шагах от них останавливаются, как будто удержанные невидимой стеной.)

НАПАДАЮЩИЕ ГИПЕРБОРЕЙКИ: Мы не можем подойти! Нам что то мешает! Мы как будто о стену ударились!

ДРУГИЕ ГИПЕРБОРЕЙКИ: А, если так... Они без масок... Отойдите!

(Бросают какие-то бомбы, которые разрываются, наполняя атмосферу ядовитым газом. Мужчины гиперборейцы скрылись в лесу в начале битвы, а пятеро оставшихся падают, как мертвые.)

АТЛАНТЫ: Вот бедняки!

(Тихо подходят к ним и, наклоняясь над ними что-то делают: как будто искусственное дыхание, давая одновременно что-то вдохнуть. Мужчины встают и стараются подойти к атлантам, бросая угрюмые взгляду на женщин.)

АТЛАНТЫ: За такое убийство в нашей стране, вы поплатитесь изгнанием. Счастье ваше, что мы тут были. А вы, только что от смерти спасенные? Не хотите ли идти с нами?

5 ГИПЕРБОРЕЙЦЕВ: Да! Уведите нас. Иначе они убьют нас.

ОДИН ИЗ АТЛАНТОВ: Я слышу звук крыльев дракона и его дыхание!

(Над лесом появляется дракон и тихо опускается к земле.)

ДРУГОЙ АТЛАНТ: Гиперборейки! Не беритесь за оружие. Мы справимся с дра­коном.

(Гиперборейки молча смотрят на дракона, вынув какое-то оружие. Атланты поднимают свои жезлы, из них вырывается огонь и на землю сыплется пепел от испепеленного дракона.)

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Дайте нам десять минут на совещание.

АТЛАНТЫ: Хорошо.

(Гиперборейки совещаются в полголоса. Атланты стоят неподвижно.)

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Мы согласны, атланты. Согласились ли на ваше предложение Гиперборейки юга?

АТЛАНТЫ: Да! До свиданья в нашей стране. А, если нужна наша помощь, мы ос­танемся или прибудем по первому призыву.

ГИПЕРБОРЕЙКИ: Пока мы не нуждаемся в вашей помощи.

(Атланты надевают крылья)

ОДИН ИЗ АТЛАНТОВ: Можете снять маски: мы нейтрализовали вредные газы.

(Атланты улетают, и среди них пять не имеющих крыльев гиперборейцев.)

ГИПЕРБОРЕЙКА: Мы давно предвидели необходимость дать свободу нашим мужчинам. Но всё равно, они по доброй воле будут нашими рабами, по своему жела­нию слушаясь нас. А тот, кто не будет слушаться, будет бойкотирован нами. А теперь объявим мужчинам, что они отныне свободны и что мы отпустили с атлантами пя­терых из них.

Занавес.

Действие второе

Громадный зал. Стены мраморные. Вместо потолка какая-то ткань, отодвигаемая в случае надобности. Очень большие полукруглые окна. Около окон на подоконниках - разно­образные тропические растения. Многие похожи на гигантские кактусы. Посередине за­ла большой стол. Около него ряды стульев. Входят атлант и один из прибывших гипербо­рейцев.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Как ты думаешь? Мне можно будет присутствовать на собрании? АТЛАНТ: Пожалуйста. Садись куда хочешь. Слушай и, если найдешь нужным, го­вори.

(Входят несколько человек. Одни садятся около стола, другие по двое прохаживаются по комнате.)

ПЕРВЫЙ АТЛАНТ (обращается к другому атланту): Ты знаешь, какие сегодня док­лады?

ВТОРОЙ АТЛАНТ: Будут доклады по астрономии, омолаживанию, врачевании, усовершенствованию манекенов, противогазовой войне, питании, о бесконечных числах, о мирах гигантских и мирах микроскопических, о мифологии, теологии, ре­лигии, наконец, два слова о концентрации энергии. На собрании будут даны только краткие сообщения. Подробные доклады можно получить у меня после собрания. Да! Я забыл. Будет доложено о новейшем изобретении: стенографии речи, т.е. об ис­кусстве стенографически говорить, а не только писать.

(Входят многие атланты - мужчины и женщины, входят группами по десяти и более че­ловек. Присутствующие приветствуют входящих, поднимая правую руку. Входящие отвеча­ют тем же.)

СТАРЕЙШИЙ ИЗ АТЛАНТОВ: Все в сборе. (Атланты и гипербореец занимают мес­та вокруг стола.) На очереди доклад по астрономии.

ПЕРВЫЙ АТЛАНТ: В последнее время были изготовлены телескопы, стекла ко­торых не преломляют лучей света. Простые стекла были заменены алмазами гиган­тской величины, ограненными, как стекла телескопов. Телескопы были направлены на разные части неба и, наконец, на ту часть его, которая казалась до сих пор лишен­ной звезд. Там была увидена нами громадная Земля-Солнце. Проще - земля, на кото­рой бьют в далеком расстоянии друг от друга гигантские фонтаны, напоминающие ярко горящие фонтаны нефти. Разными цветами горят и светят эти фонтаны, и ос­вещаемые ими живут люди или существа, похожие на людей, и наш дневник о их жизни будет доложен мною на расширенном вечернем заседании. Отмечу, что жите­ли земли-солнца делают нам знаки и мы отвечаем им: нам удастся установить пере­говоры с ними.

ВТОРОЙ АТЛАНТ: Странный способ омолаживания, сводившийся к пересажи­ванию частиц тела молодого существа существу стареющему применяется только на­иболее дикими племенами гиперборейцев. Мы жили очень долго и живем долго без применения таких недостойных человека пересадок. Но мы дошли ныне до прие­мов благородного омолаживания. Мы особым образом гипнотизируем устаревшего, и когда он погружен в то, что называется сном гипноза, то внушаем ему, чтобы его подсознание повелело макрофагам его организма пожрать соединительные ткани, обуславливающие наступление старости и отнюдь не трогать благородных тканей. Результатом такого приказания является полнее омолаживание. Конечно, необхо­дим умеренный режим при питании.

3-й АТЛАНТ: В нашей лаборатории изобретены такие газы, которые делают безвредными все ядовитые газы, употребляемые гиперборейцами. Изобретены и приборы, указывающие присутствие малейших, первых волн газа в атмосфере. И тогда начинают работать газоистребители. Каждый ядовитый газ откупоривает вместилища как раз того газа, который нейтрализует вредное влияние данного ядо­витого газа. Помимо этого, мы научились сгущать перед собою и в любом месте воз­дух до такой степени, что он образует из себя почти непроницаемую стену. Вы знае­те, что наш вриль обладает свойством очищать атмосферу, зараженную любым как органическим, так и неорганическим ядом. Наконец, считаю нужным заметить, что не только атланты, но и племена гиперборейцев настолько культурны, что не хотят прибегать к ядовитым газам.

ЧЕТВЕРТЫЙ АТЛАНТ: Боюсь, что я не сумею в строго научной, краткой фор­ме пояснить мою мысль и толково рассказать вам то, что мы ныне знаем о беско­нечностях. Вы всё знаете, конечно, что любой математик может написать по ваше­му желанию множество рядов в бесконечность уходящих чисел. Математики могут рассказать вам об этом много интересного. Математики до некоторой, правда, сте­пени, могут пояснить или популяризировать желающим то, что я хочу сказать Вам. Как вам известно, мы живем в безграничном по отношению к нашему восприятию пространстве, которое мы можем с полным правом назвать нашей бесконеч­ностью, ничтожнейший уголок, которой мы занимаем. В эту бесконечность вхо­дят не только миллионы солнц белых, но относительно недалеко от нас, значи­тельно превышая наш Млечный путь, лежит более громадное скопление гиган­тских синих звезд, ясно видимых простым глазом, а их земли ясно видны в наши простые телескопы, иногда и другие гигантские звездные и земельные скопления видны нами в наши телескопы. Многие не видны, но все они вместе составляют нашу бесконечность и таких бесконечностей множество, бесконечное число. Дав­но тому назад гиперборейцы думали, что имеется одно только солнце, что имеет­ся одна только земля и множество маленьких звезд. Ныне мы знаем, как ничтожно по величине наше солнце по сравнении с синими солнцами, и, я прибавлю, беско­нечно мала наша бесконечность по сравнению с другими бесконечностями, и чис­ло этих бесконечностей бесконечно, причем каждая из них устроена далеко не так, как её соседка, отделенная, впрочем, от неё громадными расстояниями, не поддающимися, благодаря своей необъятности, точному исчислению. Назовем бесконечность бесконечностей, в которой находится наша земля (этот айон айона) «А большое», то таких по размерам, но не по формам и содержанию, «А боль­ших» будет бесконечное число.

Назовем такое бесконечное число «А больших», хотя бы буквой «В большое» и таких «В больших», будет, в свою очередь, бесконечное число, которое назовем «С большое» и этих «С больших» опять-таки будет бесконечное число. Всё по-прежне­му будем продолжать наше рассуждение, будем продолжать его бесконечное число раз, и всё это, вместе взятое, составит то, над чем существует и не существует тот, кого мы не знаем как назвать и которому без достаточных оснований даем имя Ве­ликого. Подробный доклад о наших достижениях вы можете услышать через 20 дней в большой зале лекторов...

ПЯТЫЙ АТЛАНТ: Предыдущий докладчик не сказал нам о том, что диаметр си­них солнц превышает во много раз расстояние от дальнего края солнца до дальнего от солнца края Земли. Добавлю еще, что диаметр солнц какой-либо другой бесконеч­ности во много миллиардов раз больше диаметра синих солнц. И вот во столько же раз меньше, во сколько солнце далекой бесконечности больше ничтожнейшей из из­вестных нам инфузории, во столько же раз меньшие инфузорий существа живут ря­дом с нами и в нас. Каждый ион нашего тела, каждый ион камня или дерева или ка­кого вам угодно материального предмета, это — своеобразная солнечная система, солнце, окруженное землями, на которых живут миллиарды живых мыслящих су­ществ, своеобразных людей, иногда по своему умственному и нравственному разви­тию нас превышающих. Важнее сказанного то, что внизу (считая низом малые вели­чины) такая же бездна, как вверху. Лекция на указанную тему будет прочтена в обыч­ном месте через семьдесят два дня.

ШЕСТОЙ АТЛАНТ: Я сделаю не доклад, так как мне придется показать вам или тем из вас, кто пожелает, новый инструмент, в котором концентрируется громадное количество по мере надобности освобождаемой энергии. Вы, конечно, знаете, что в любом куске материи таится в скрытом состоянии громадное количество энергии, и мне с друзьями удалось найти способ освобождать её в том количестве и в той пос­тепенности, в каком и какой нам желательно. Опыты и распределение небольших аппаратов будут произведены в этом же зале через неделю от нынешнего дня.

СТАРЕЙШИЙ ИЗ АТЛАНТОВ: Желательно сделать на несколько минут пере­рыв. После перерыва продолжим заседание. Все согласны?

ГОЛОСА: Да! Все!

(Все встают и ходят по зале по двое, по трое. Иногда образуются небольшие группы.)

АТЛАНТКА (обращается к гиперборейцу, который отошел от стола и стоит в недо­умении): Чужеземец! Как тебе понравились наши обычаи? Не грустишь ли ты по родине?

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Мне чужда ваша жизнь. Многое нравится в ней. Многое я не постигаю и потому, вероятно, многим не интересуюсь.

АТЛАНТКА: Ты хотел бы иметь рассказчика, который охотно ответил бы на все твои вопросы?

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Да, конечно!

АТЛАНТКА: Меня спрашивай.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Ты говорила, что наряду с тем, что можно назвать религией, у вас имеются древние сказания, которые сложились еще тогда, когда солнце было ос­лепительно ярким, когда оно блестело тем белым сиянием, от которого остался только жалкий отблеск в сиянии нашего, всё-таки белого солнца. Познакомь меня хотя бы с одним из таких сказаний.

АТЛАНТКА: Изволь. Они записаны в наших книгах стенографического письма, и я недавно еще читала толкования на одну старую легенду, которую и постараюсь передать тебе возможно точно. Речь идет о том периоде времени, когда люди плохо умели проникаться мистическим настроением, когда для этого требовалось очень сложное, искусственно вызываемое настроение, когда торжественная, тихая музы­ка, задушевное пение, аромат душистой, без остатка сгораемой смолы, блестящие одежды собравшихся и другая необычная обстановка способствовали созданию мис­тического настроения... И всё же оно не было достаточно сильным. Люди продол­жали чувствовать себя на земле, хотя каждый день в религиозные, так сказать, обря­ды вносились всё новые и новые добавления: торжественные слова и жесты некото­рых из молящихся, громкие, тягучие удары колоколов, в залах собраний ставились изображения наших предков, по преданию прилетевших из светлого далека, стены собраний убирали драгоценными камнями и изящными строгими произведениями искусства. Всё было тщетно. Казалось, что наша раса потеряла способность мисти­чески мыслить и чувствовать. Тогда в разных частях нашей страны появились не­большие группы атлантов и атланток, среди которых шел упорный разговор о том, что им приходилось встречаться с каким то знаменитым певцом, который пел толь­ко тогда, когда думал, что его не слышат люди. А если кто либо случайно слышал его удивительное пение, он отказывался петь, утверждая, что его пение не предназначе­но для человеческого слуха.

Те, кому случайно удавалось слышать пение незнакомца, рассказывали, что во время пения им грустных песен, не только людям становилось нестерпимо груст­но, но и цветы опускали свои головки, деревья склоняли к земле свои ветви, а на камнях выступали крупные капли воды - как бы слезы растроганных камней. Нече­го и упоминать о том, что жалобно выли звери, слышавшие его печальное пение, что прекращалось, когда он пел веселое щебетание небольших лесных птичек, а большие хищные птицы далеко улетали от него. А когда он пел веселые песни, всё вокруг его веселилось: весело сияло солнце, весело пели пташки, радостно реяли громадные птицы, весело прыгали и резвились даже хищные звери. Ныне мы пони­маем всё сказанное иначе, чем понимали это наши далекие предки: для нас в расска­зе о влиянии музыки Одинокого видны только душевные переживания тех, кто слу­шает хорошую музыку с одной стороны, а с другой можно предположить, что сам Одинокий пел веселые песни, когда ярко сияло солнце и когда все живые существа чувствовали себя хорошо, можно также предположить, что он пел грустные песни в плохую дождливую погоду. Люди, слышавшие дивную музыку Одинокого, утверж­дали, что он передавал речи светлых духов, часть которых сошла по преданию на людей и слилась с ними, что слившийся с ним - Одиноким - дух и научил его дивным мелодиям.

В музыке, учили слышавшие Одинокого, два языка: один из этих языков слышит кто угодно и слышит как звук, издаваемый неодушевленным инструментом и потому звук бессмысленный, хотя он может, всё-таки, навеять печаль или радость, как мо­жет навеять их какая-либо картина горной природы. Так слышат музыку, говорили люди того времени, только те, кто лишен духовного слуха. А те, кто обладает таким слухом, тот слышит в музыке разговоры духов светлых. Когда музыка перестает быть простым звоном, когда она отзвуком речей духов светлых является, тогда она полу­чает такую силу и значение, что сам Рок уступает музыке, так как чует за нею силы

нездешние. Напрасно звали люди Одинокого посетить те залы, где они собирались, ища мистического экстаза. Он отказывался идти к людям и играть им. Однажды при­шел к нему долго живший на земле мудрец и сказал: «Если ты не склоняешься на просьбы людей и не хочешь играть в построенных им жилищах, то услышь просьбу всего человечества, которое ты должен возлюбить всей душой своей, и пусть твоя музыка утешит тех, кто частью этого человечества является, и пусть научатся все лю­ди мелодиям твоим.»

«Далеко не всегда и не всех могу я утешить. Многие глухи душою своею и для них музыка только шум. Правда, по произволу могу я давать людям радость или печаль тихую, но увы! Далеко не всегда можно смягчить музыкой нравы дикие, еще реже можно передать музыкой людям разговоры духов светлых...» Одинокий любил чело­вечество, он мечтал о том, что увидит его мудрым, свободным, счастливым. Одино­кий пошел к людям и играл и пел в их храмах. У многих светлело на душе, когда они слышали речь светлых духов, музыкой высокой передаваемую...

Людям казалось, что чище и радостнее становилась их жизнь, так как не было тогда той воинственной музыки, под звуки которой истребляли друг друга враждеб­ные племена земли: тогда не сражались еще с атлантами дикие племена запада и юга.

Музыка была радостью и высоко поднимала сердца людей, если понимать под сердцами то, что позволяет людям постигнуть сияющие отблески миров высоких. Но Одинокий не только своей высокой музыкой чаровал людей, не только подни­мал к верхам их сердца, но он открыл им и то, что позднее стали называть религи­ей. Он учил людей, что после смерти тела душа человека продолжает существовать. Путь одной души не похож на путь души другой. Одинокий учил, каким образом должна очищаться душа человека для того, чтобы после полного очищения пересе­литься туда, где живут высшие, чем люди, существа. Он учил, что душа тесно связа­на с телом, пока живет человек, что распущенная жизнь тела омрачает, загрязняет душу, что телу надо давать только то, что необходимо для него, что не может запят­нать душу. Даже аскеза предпочтительнее разнузданности телесной, и кто не может удовольствоваться тем, что полезно для тела, пусть предпочтет аскезу погоне за нас­лаждениями телесными, раз они вредны для тела и для души. В людях заложены злые начала, но с ними возможна и желательна победоносная борьба. Отчего и ка­ким образом в людях имеются злые начала не так уж важно знать. Важно знать, во-первых, что таковые имеются в людях и, во-вторых, что они сводятся к прямому или косвенному причинению людям неприятного, тяжелого, хотя бы к этому неприят­ному и приискивались какие-либо оправдания. Не делай людям зла, не делай зла хо­тя бы одному человеку, воздерживайся от всего того, что ведет к смерти и стремит­ся удовлетворить вредную для твоего тела или для кого-либо из людей твою потреб­ность. Тем более, не надо насилием мешать людям удовлетворять какую-либо ни для кого не вредную потребность.

Раз в людях имеется зло, то оно явилось потому, что темное начало существует в мире, но можно избавиться от злого начала, и для этого человеку надо вести чистую и не распущенную жизнь. Люди сами должны знать, в чем доброе, а в чем злое нача­ло проявляется. Одинокий учил также тому, что не надо есть мясо животных, не на­до есть грибов, дыхание которых напоминает дыхание животных, надо носить толь­ко чистые белые одежды, на которых легко заметить всякое грязное пятнышко. Но, конечно, главное, в том, чтобы прожить жизнь, никого не обижая. Если человек не запятнал себя в жизни жестокостью или её подобием, то его душа поднимется в мир светлых духов, и там после жизни много лучшей, чем земная, она поднимется в вы­сокий мир существ, еще более светлых. Если же душа запятнает себя жестокостью или чем-либо подобным, она будет существовать после смерти тела в мире грязи и связанных с нею страданий. Пребывание души в этой грязи только временное: она поднимется из неё, войдет в один из миров, воплотится в нем в тело человека, ибо не на одной нашей земле живут существа, подобные людям и с людьми схожие.

В новом теле, в новой обстановке должна жить душа и, пока не перестанет гре­шить, до тех пор будет она странствовать в мирах низших.

Одинокий заметил, что какая-то женщина внимательно прислушивалась к его учению и радостно светлела, слушая его дивное пение и дивную музыку. На целые не­дели терял её из вида Одинокий и только слышал, что она с толпою других женщин веселилась и танцевала, переходя из поселения в поселение. Познакомился с ней Одинокий и узнал от неё, что она борется с двумя началами, живущими в ее душе. Она то мечтала о том веселье, о той радости, которые могут дать ей веселые дни обыденной жизни и мечтала об этой радости тогда, когда её зачаровывали звуки му­зыки Одинокого. А то мечтала она о высоких звуках, радостях несказанных, кото­рые пронизывали её сердце, прислушивающееся к музыке Одинокого, и мечтала о них тогда, когда веселье обыденной жизни, по-видимому, всецело охватывало её. Одинокий называл эту женщину «Светлой» и всё более и более убеждался в том, что Светлая должна стать его женой, и радовался тому, что даст ей счастье, что она то­же даст счастье ему, что они оба вместе дадут счастье всему человечеству...

Не долго, но счастливо, жили они. Их личное счастье росло от напряженнос­ти общечеловеческого счастья. Но вот стал замечать Одинокий, что Светлая с ка­кой-то грустью смотрит на изредка пробегавшие мимо её вереницы её прежних подруг, что она прислушивается к их пению и сама потихоньку вторит им. Она сог­лашалась с Одиноким, когда он напоминал ей о той великой миссии, которую она несла вместе с ним, великим музыкантом и носителем высоких духовных ценнос­тей. Но всё чаще и чаще оглядывалась Светлая на веселые хороводы своих подруг и как то раз ушла вместе с ними в тот роскошный дворец, где они жили и весели­лись. Пошел за Светлою Одинокий, и стража, заслушавшись его музыки, охотно пропустила его. Он нашел Светлую в кругу веселых подруг, и владелец замка вмес­те с женою своею охотно отпустили Светлую с Одиноким, взяв с него обещание еще раз зайти в их замок.

Одинокий согласился и вместе со Светлой вышел из замка. Не успели они отой­ти от него и пяти шагов, как до их слуха донеслись вульгарные плясовые мотивы, и Светлая, вырвавши свою руку из рук Одинокого, бросилась назад в замок. Стража пропустила её и некоторое время не запирала ворот замка, рассчитывая на то, что Одинокий тоже возвратится в замок. Но Одинокий не хотел снова видеть Светлую. Опустив голову, он уходил от замка...

Одинокий не проповедовал более высоких истин. Ему казалось, что никто не по­нимает его музыки, его пения и его учения. Всюду чудилась ему измена. Не считал более нужным Одинокий говорить языком не земным, языком музыки. А когда ему приходилось слышать музыку земли, Одинокий говорил, что она только слабый отб­леск музыки, в сферах высоких звучащей, и под каким-либо вежливым предлогом уходил от тех, кто хотел попросить его показать слушателям высокое искусство чуд­ных звуков, полных смысла, всецело познаваемого только обитателями сфер высо­ких. Одинокий обычной речью проповедовал свои истины высокие. Как то раз его окружили подруги Светлой, обрушились на него с упреками, говоря, что он не дол­жен был бросить Светлую, хотя она и ушла от него, что Он должен был слагать в честь неё песни и петь старинные свои песни во славу души её сияющей, что, так как Он не делал этого, то тоска завладела душой её, и она умерла, прощая его и умоляя его простить её. Не мог Одинокий выразить свое горе словами а когда попробовал выразить его музыкой, убежали от него подруги Светлой.... Приснился Одинокому вещий сон, что, не пойдя за Светлой, он пренебрег, не простив ошибки сделанной, душой мира людского, высочайшим заветом в его высокой музыке скрытом. Он по­нял тогда, что пренебрег заветом всепрощении, забыл то, что познал в мирах дру­гих, забыл, что люди прощать не имеют права, так как ничего не происходит в их мире такого, что нуждалось бы в прощении людей. И вместе с тем понял он, что только свершивший какое-либо зло сам себя наказать может раскаянием полным и, пока не раскается, будет странствовать в мирах, низко лежащих. Проснулся Одино­кий и продолжал свою работу, уча людей не поддаваться ненужным соблазнам тела и вместе с тем не осуждая тех, у кого не хватило сил бороться с соблазнами... Одна­ко, нас зовут занять места.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Очень благодарю тебя за рассказ. Разреши мне посетить тебя в твоем доме.

АТЛАНТКА: Охотно примем тебя в нашем доме. Приходи, когда захочешь.

Занавес. Действие третье

Громадная круглая комната. Посредине большой телескоп. Вокруг стен столы и кресла. Несколько атлантов и гиперборейцев.

АТЛАНТ: Нет сомнения: вторая луна приближается к земле. Пройдет, судя по вы­числению Орлира, не более года, и она будет угрожать падением на землю. Упадет она, вероятнее всего, в океан. Тогда океан зальет всю нашу землю. Надо немедленно и окончательно решить вопрос, куда нам переселиться. В течении трех дней атлан­ты должны решить вопрос: подняться ли им на горы, построить ли города, со всех сторон защищенные от воды стенами из хрусталя, с хрустальными же потолками над всеми городами и крытыми переходами из одного города в другой или, наконец, построить суда и на них носиться по океану, пока путники не найдут какого-либо воз­вышенного плоскогорья..

АТЛАНТ 2-й: Кто как хочет, конечно. Я и мои близкие, мы построим суда и поп­лывем по бушующим волнам. Вернее всего, мы пристанем к местностям, населен­ным дикими племенами.

3-й АТЛАНТ: Мы — громадное большинство — решили покрыть наши города хрустальным сводом и устроить проходы между ними. Наши инженеры знают уже, каким образом устроить в стенах аппараты, которые выделяли бы из воды кислород и удаляли бы в воду углекислоту и другие ненужные избытки газов.

4-й АТЛАНТ: Никто, кажется, не хочет подняться на высокие плоскогорья: там чересчур холодно.

1-й АТЛАНТ: Как решили на собраниях поступить с животными? Ведь нельзя бросить их без помощи. Воды океана затопят, выйдя из берегов, все обитаемые эти­ми зверями земли.

4-й АТЛАНТ: Многие из них будут посажены на плоты с некоторым запасом пи­щи. Будут приготовлены плоты с запасом пищи для птиц.... Всё будет сделано для то­го, чтобы спаслось возможно большее число животных...

3-й АТЛАНТ: Да! Надо сделать для них всё, что возможно. Не верно, конечно, что мы — боги животных, но позаботиться о них мы обязаны.

1-й АТЛАНТ: Этим вопросом займутся атланты пятого отряда. А мы займемся на­шими очередными делами.

2-й АТЛАНТ: Да, конечно. Только те из животных будут убиты и души их пере­воплотятся, которые, обезумев от ужаса, ворвутся в наши города. У нас не хватит средств кормить их в подводных наших селениях... Что будет предметом нашей лек­ции? Изложите её программу и внесем в неё необходимые дополнения.

4-й АТЛАНТ: В том месте небесных пространств, где не было видно звезд до изобретения сильных алмазных телескопов, обнаружена гигантская земля, превы­шающая своими размерами синие солнца нашей вселенной. На этой земле, освеща­емой ярко-зеленые лучи отбрасывающим солнцем, живут различные, часто много­ликие существа, с нашей точки зрения очень странные... О наружности этих су­ществ и об их жизни, поскольку её можно наблюдать в наши могучие телескопы, бу­дет сделан доклад Орлиром.

3-й АТЛАНТ: А люди луны? Они по-прежнему в отчаянии?

1-й АТЛАНТ: Ты говоришь, конечно, о третьей луне? Люди третьей луны знают, что она упадет на Землю. Вначале мы видели, как в ужасе метались луниты, очевид­но узнав, что их миру грозит конец, а позднее, мы увидели, что они устроили громад­ные пустые бомбы, входят в них, и эти бомбы перебрасываются на первую луну, которая не грозит падением на нашу землю. Во всяком случае, луниты нашли выход из создавшегося положения. Их световые послания указывают, что паника у них улег­лась и что среди них воскресли преображенные старые религиозные воззрения.

Обо всем этом тоже будет сделан доклад, и граммофоны передадут его содержа­ние всем желающим слушать. Он будет, конечно, записан и размножен.

2-й АТЛАНТ: В нашем зале назначено сегодня какое-то собрание. Отодвинем те­лескопы и пусть манекены расставят скамьи, кресла и столы.

(Манекены расставляют кресла, столы и прочее. Зал наполняется атлантами. Среди них несколько гиперборейцев.)

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Как грозно нависла над землею вторая луна!

АТЛАНТ: Океан поднимается. Страшные бури вздымают его волны.

5-АТЛАНТ: Что-то чуют дикие звери. Ихтиозавры и другие чудовища подплыли к нашим берегам. Из далеких стран примчались тигро-львы со страшными саблевид­ными клыками. Появились громадные мамонты и множество других зверей.

2-й ГИПЕРБОРЕЕЦ: Вышлите против них детей, вооруженных оружием, выбра­сывающим всесжигающее пламя, и они отгонят тех из них, которых можно отог­нать безопасным огнем и уничтожат вредных.

6-й АТЛАНТ: Да, а тех, которых можно будет спасти на плотах, мы спасем, а по­ка до наводнения будем кормить их... О них позаботятся те, которые не опустятся на дно океана. Во всяком случае мы не обидим животных: только те из них, которые чрезмерно опасны для других животных и отдаленных от нас племен, могут быть те­лесно уничтожены.

НЕСКОЛЬКО ГИПЕРБОРЕЙЦЕВ: Наши сердца сжимаются от страха! Горе нам! Горе! Конец нашей родины, конец Атлантиды приближается!

ГОЛОСА АТЛАНТОВ: Много лишнего испуга. Вы все спасетесь. Когда придет час, атланты выйдут из моря. А потом придет время, когда воскреснет Атлантида и засияет на земле ярким блеском!

АТЛАНТ: Один из нас переживет все те времена перемены, которым подверг­нутся атланты и гиперборейцы. Когда атланты выйдут со дна залившего нашу стра­ну океана, он выйдет вместе с другими и много позднее будет Учителем людей.

МНОГИЕ АТЛАНТЫ: Так будет! Так будет!

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Но, поселившись на дне океана, все, кроме одного, как вы го­ворите, жители Атлантиды потеряют свое бессмертие. Все они познают смерть!

АТЛАНТЫ: Смерть, это — переход в другие миры и только.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Предложение! Предложение! Я хочу сделать предложение!

ГОЛОСА: Мы слушаем.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Я предлагаю обратить воды океанов в пары. Тогда падение лу­ны не будет грозить нам потоплением нашей страны.

ГОЛОС АТЛАНТА: Нельзя принять это предложение: если луна упадет на зем­лю, а не в воду, — сотрясение будет так сильно, что катастрофа будет ужаснее пото­па: земля даст трещины и внутренний огонь земли — её кровь — хлынет на поверх­ность, и тогда ничего не останется на земле.

ГИПЕРБОРЕЕЦ: Конечно, на дне океана можно будет зажечь в наших городах искусственный свет, но хватит ли там необходимых материалов для освещения и во­обще для жизни?

КТО-ТО ИЗ АТЛАНТОВ: Хватит на сотни тысячелетий: океан богат всем, что необходимо для жизни. Прежде, чем опуститься на дно океана, нам надо озаботить­ся тем, чтобы в новой и необычной обстановке не заглохли у нас основы цивилиза­ции, культуры и религии нашей и наших предков.

КТО-ТО ИЗ ГИПЕРБОРЕЙЦЕВ: Если не говорить о правилах морали, предпи­сываемой нашей религией, мы — гиперборейцы — почти что ничего не знаем о том, кто над нами.

АТЛАНТЫ: Все наши знания — ваши знания. Но мы почти что ничего не знаем о Нем: Он не человекоподобен, не подобен он животным, не подобен планетам и звез­дам. Ничему не подобен из того, что мы постигаем. Но слабый отблеск его — великого — мерцает в каждом из нас. Этот отблеск — душа человека, отнюдь не совпадающая с его телом. Но обо всём этом нам можно будет говорить и на дне океана. А теперь ос­тановимся на тех правилах общежития, которых мы будем придерживаться, оторван­ные от звездного неба, проведя нашу жизнь в глубинах водных. Начинайте!

ОДИН ИЗ АТЛАНТОВ: Все равны будут у нас. Никто не будет иметь ни тени власти. Никто не будет иметь больше того, что надо для удовлетворения его потреб­ностей. Мы не допустим эксплуатации человека человеком. Будем жить, как ныне живем. Мы никогда, ни при каких обстоятельствах не будем прибегать к войне для каких бы то ни было целей. Насилие, это — орудие животных, но не тех, в ком горит искра огня божественного. Ни войны, ни насилия, ни наказания, ни принуждения в нашем будущем обществе не будет.

АТЛАНТЫ: Так будет! Так будет!

АТЛАНТ: Гиперборейцы, которые пойдут вместе с нами, должны забыть о вы­делке ядовитых газов, должны забыть о каких бы то ни было ссорах, иначе нам не ужиться на дне океана.

ГИПЕРБОРЕЙЦЫ: Так будет! Так будет!

Занавес. Действие четвертое

Площадь. С правой её стороны прозрачная стена толстого стекла. Слева красивые дома. Наверху, очень высоко, стеклянный потолок. На дальнем плане опять-таки стеклянная сте­на и через неё видны, разнообразные красивые водоросли и кусты красных кораллов. В стене громадная дверь и видно начало длинного коридора. Через потолок видны плавающие рыбы и большие морские животные. Тоже с правой стороны. Несколько атлантов стоят около пра­вой стены и смотрят в море.

АТЛАНТ: Нет сомнения: мы стали меньше ростом и менее сильны. Это легко объяснить тем, что наша раса смешалась с гиперборейцами. Почти совсем исчезли атланты чистой расы и чистой расы гиперборейцы. Смешанные браки почти совсем уничтожили чистоту рас. Вот почему всё меньше и меньше тех отважных, которые охотно выходили из наших городов в океан и расчищали выраставшую около наших стен растительность.

ВТОРОЙ АТЛАНТ: Да! Падает подводная Атлантида. Мы вырождаемся. Мне ка­жется, в этом не наша вина, и только второстепенную, если не стостепенную роль играет во всём этом смешение крови атлантов и гиперборейцев. Наша жизнь стала здесь скучной. Мы забыли о естественном воздухе, о сиянии солнца и луны, о блес­ке звезд, а те, кому мерещится жизнь под голубым небом, жизнь в воздухе, а не в во­де, те страшно скучают.

АТЛАНТКА: Ниргалла, наша общая любимица, сегодня утром умерла. Она сожг­ла себя огнем вриля.

АТЛАНТ: Как это грустно! Которая по счету атлантка кончает самоубийством в этом сезоне?

АТЛАНТКА: Тысяча сто десятая. На сегодняшнем «празднике самоубийц-жен­щин» ушли из нашего мира двенадцать атланток. Могу вас уверить, что всё больше и больше атланток будут убивать себя.

АТЛАНТ: Необходимо прекратить начавшуюся эпидемию самоубийств. По всем признакам пришло время покинуть наши подводные города и подняться на поверх­ность океана и поискать земли.

ЧЕТВЕРТЫЙ АТЛАНТ: Надо приучить население к мысли об этом подъеме: пос­ледний раз наши исследователи поднимались на поверхность океана сто десять лет тому назад. Измерители показали, что наверху слабее свирепствуют бури.

АТЛАНТКА: Разведчики снова поднялись на поверхность. Мы ждем их возвра­щения. Если бы у меня и многих моих подруг не было надежды на то, что они возвратятся с хорошими вестями, мы сегодня утром ушли бы из этого мира... Слышите: звуки труб призывных. Как давно я не слыхала их! Нам не надо никуда идти... Одно из собраний будет здесь на площади.

(Из домов и из ворот входят атланты и наполняют площадь.)

ГОЛОСА: Вернулись разведчики... Как рады были бы мы, если бы они принесли добрую весть о возможности выйти на поверхность океана! Увидеть солнце и звезд­ное небо! Найти землю для поселения! Тише: говорят автоматы!

АВТОМАТ: Слушайте! Слушайте! Слушайте!

МОЛОДОЙ АТЛАНТ: Автомат говорит гораздо громче, чем обыкновенно...

СТАРЫЙ АТЛАНТ (тихо): Автоматы говорят громко, сообщая величайшей важ­ности сведения...

АВТОМАТ: Слушайте внимательно! Слушайте внимательно! Слушайте внима­тельно! Говорят разведчики: мы поднялись на поверхность океана. Над ним ярко сияло солнце. Ни туч, ни ветра. В наши подзорные трубы мы увидели землю, пок­рытую растительностью. Мы были на той земле. Мы видели новых людей: они мно­го ближе к обезьянам, чем к нам. Их жилища похожи на птичьи гнезда, как они изображены в старых книгах. Люди эти малокультурны. Не цивилизованы. Их ору­жие — простые камни, их орудия — простые камни. Они, без сравнения, ниже са­мых диких людей, живших до потопа. Солнце сверкает желтоватым цветом. На по­верхности земли можно жить. Собирайтесь! Через семь дней начнется наш исход со дна океана.

АТЛАНТЫ: Наконец!

АТЛАНТКИ: Какое счастье!

(Почти все расходятся по домам. На площади у правой стороны несколько молодых ат­лантов и атланток.)

АТЛАНТКА: Ты не идешь готовиться к подъему, Орлином?

ОРЛИНОМ: Нам нечего готовиться. Возьмем наши жезлы и немного пищи. А ты, Тарлисса, и твои подруги? Вы прекратите ваши самоубийства?

ТАРЛИССА: Конечно. Мы попросим только любезности: нас выпустить на зем­лю первыми.

АТЛАНТЫ: Так будет.

АТСАЛЛА: Неужели мы не окончим нашего последнего разговора? Ведь мы не будем готовиться к подъему.

ОЗИРСОН: Продолжим разговор. Слово за Файтоном.

ФАЙТОН: Нам придется, выйдя из вод океана, встретиться, как мы и ожидали, с выродившимися людьми. Нам придется дать им религию. Они пали до уровня жи­вотных и надо поднять их. Боюсь только, что не поймут они высокой религии, не­доступен им будет отблеск познания Бога Великого, и заранее можно предсказать, каковы будут их верования. Они будут называть богами камни и деревья, потом по­добия зверей или прямо зверей, птиц, рыб и пресмыкающихся. Они будут покло­няться, как богу, но, конечно, по-своему, небесным светилам — звездам и планетам, так или иначе обоготворяя их. Будут люди, как богам, поклоняться людям, прикра­шенным людской фантазией; будут они поклоняться тем, кто более всего на людей походят, но имеют то, что люди в виде крыльев представят себе. Будут люди покло­няться гигантам, людям и зверям подобным. Будут люди поклоняться стихиям раз­нузданным, будут поклоняться носителям злого начала и великому воплощению зла поклоняться будут. Найдутся такие, кто устав от напрасных поисков бога, который бы удовлетворил их, начнут отрицать его существование, говорить, что его нет. Им будут вторить глупые и злые люди, отрицая бога, ибо погасло сияние его, в их душах сущее, и только малозаметной искоркой теплится. И такие люди встретятся нам, ко­торые, зная, что Бог существует и утверждая это положение, откажутся жить так, как это угодно Богу.

ТАРЛИССА: Что это? Он говорит о том, чего никто не видел?

ОЗИРСОН (тихо): Он — атлант чистой крови. Он — долгоживущий. Он осенен. Он видит то, чего мы не видим. То, что он говорит, — истина.

ФАЙТОН: Конечно, Великий Бог непостижим. Его нельзя определить челове­ческими словами. Нет человеческого слова, которыми можно бы было выразить. Он — сущий и одновременно не-сущий, ибо его существование совсем иное, чем су­ществование творений его.

ЭНЛЭРА: Ты можешь всё-таки что-либо сказать о нем? Ты можешь назвать его имя?

ФАЙТОН: Если мы возьмем все буквы, где бы ни существовали они, если мы возьмем все стихийные шумы и грохоты, мелодии всех сфер, все мелодии, все звуки и всё молчание всех бесконечностей тогда ты получишь имя его — Великого — но не сможешь произнести и услышать его. Очень немногое могу я сказать о Нем. Если мы возьмем совокупность всех бесконечностей Он — Сущий — в бесконечное число раз глубже глубины всех бесконечностей вместе взятых, бесконечно длиннее длины их и бесконечно шире ширины всех бесконечностей. Для Него, когда Он пожелает, есть то, что мы настоящим, прошедшим и будущим называем, и нет этих различий, когда Он хочет: всё это в одно сливается, нет времени. Но бесконечно много у Него измерений. Если в зеркале мы видим нечто двух измерений, если в тени мы видим нечто трех измерений (длину, ширину и время), если в предметах и существах мы видим четыре измерения (глубину, ширину, длину и время), если удар молнии прояв­ляется в пяти измерениях, снимая, например, с пораженного ею человека всё платье целиком, не расстегивая и не развязывая его, если свет проявляется в шести измерениях, то всё же Он, Великий, имеет ноль измерений и одновременно беско­нечное бесконечной степени число измерений. Понятно — Он одновременно везде­сущий и в одном месте за пределами нашего мироздания сущий. Перед Ним всё бес­конечное большое число бесконечностей, как шашечная доска перед человеком. В Нем всё, творениями его постижимое, и Он вне всего того, что Его тварями постиг­нуто быть может. Он дал безграничную свободу существам, но в верха подниматься будут только те, кто будут служить добру, а не злу. Но в конце концов, хотя бы через мирны мирн столетий, всё зло сделанное искуплено будет, и только добро сиять бу­дет. Помните всё-таки, что в Нем всё было, и только потому злое получилось, что превыше всего и наравне с добром стоит свобода безграничная. Но горе тому суще­му, кто свободу, ему дарованную, на злое направит: долгими годами будет исправлять он зло содеянное. Нет пределов всемогуществу Великого. Он может воплотиться в тысячах мирн тварей своих и одновременно остаться целостным и вне их сущим. В Нем — Великом — всё хорошее, но отделившаяся от него, волею тех, кого Он создал, часть хорошего в свою противоположность обратилось и снова хорошей станет. Та­ким образом в нем — всё.

АТСАЛЛА: Ты говоришь о Великом. А Элоим?

ФАЙТОН: Элоимов — бесконечное множество. Их больше, чем бесконечностей. Те из них, которые не являются богами бесконечностей, в области Силы пребыва­ют. Бесконечно велики и бесконечно мощны по сравнению с нами Элоимы: мы мо­жем говорить о них, как о всесовершенных, всемогущих, всеблагих и всезнающих и пр. и пр.. Мы правы, ставя их превыше всего нам доступного, нами постигаемого. Но любой из живущих в любом из нас существ, из существ, живущих на Ионе, вокруг атома вращающийся, так же относится по мощности своей к Элоиму, как Элоим к Ве­ликому богу относится.

ИРИЛСА: Перестань говорить, прошу тебя, Файтон! Утомился мой разум, слу­шая тебя и не воспринимаются понятия, тобой высказываемые. Для многих из нас, в жилах которых течет кровь и гиперборейцев, непонятны слова твои без долгого обдумывания. Мы Элоима как человека или как ангела с крыльями воспринимали... Скажи нам лучше, чему мы будем учить жителей земли, поскольку дело идет об их земной жизни? Позднее, поговорим мы о Великом и об Элоимах...

ФАЙТОН: Мы будем учить людей жить так, как сами будем жить. Не должно быть в среде людей грабежа собственности. Не должно быть насилия власти. Не должно быть преступлений, обид. Не должно быть обид, которые не являются прес­туплениями. Не должно быть бедности. Не должно быть невежества. Не должно

быть суеверия. Не должно быть кичливости. Все будут бороться со злом во всех его проявлениях. Все будут богаты. Будет господствовать среди людей взаимопомощь. Будет господствовать полная солидарность. Будут процветать среди нас самодея­тельность и независимость. Полная свобода, полная терпимость, свет знания будет сиять в людских общежитиях. Всё это покроется великой, всепрощающей любовью ко всему человечеству и к каждому отдельному человеку,

АТЛАНТЫ: Так будет! Да будет!

АВТОМАТ: Слушайте! Слушайте! Слушайте!.

(Многие атланты и атлантки выходит из домов.)

АВТОМАТ: Во многих городах женщины настаивают на возможно скорейшем подъеме и скорейшем занятии земли. Желающие могут отправиться через тридцать часов. Кто хочет подняться — готовьтесь!

ТАРЛАССА: Если так, то всем нам придется разойтись по домам и готовиться к подъему. Нас уведомят, из какого города начнется подъем.

Занавес. Действие пятое

Очень широкая аллея сфинксов. В конце аллеи возвышается пирамида. Около сфинксов стоят группы людей в белых одеждах и тихо разговаривают.

МУЖЧИНА: Нет никакой надежды... Аллоат был очевидцем катастрофы и рас­сказал о ней мне и остальным одиннадцати строителям жизни.

НОЛЬГООН: Просим тебя: расскажи нам, что знаешь, Дилорсим.

ДИЛОРСИМ: Аллоат был в пирамиде вместе с десятью хранителями вриля. Он сказал им то, о чем они уже знали, что новое поколение не может пользоваться жез­лом вриля так, как пользовались им наши предки.

Он слышал, как хранители говорили, что на Земле осталось не более десяти ста­риков, которые умеют пользоваться силой вриля. Затем они говорили, что им при­дется сделать изменения в жезлах вриля, которые они приготовляли, и хранители ушли в дальние залы пирамиды. Аллоат подождал их. От раннего утра до поздней но­чи ждал он, что они или один из них выйдет к нему. Но никто не вышел. Тогда он вы­шел из пирамиды, решившись снова вернуться к ним утром. Аллоат не успел отойти и двухсот шагов по направлению к ожидавшим его верблюдам и погонщикам, как яр­кий темно-синий свет озарил лежавшую перед ним дорогу. Он обернулся и посмот­рел на пирамиду. Её уже не было: на месте, где она стояла, догорал огонь вриля и че­рез пол-минуты на месте пирамиды была только груда легкого пепла, который и был развеян ветром. Оминдос говорит, что в большой библиотеке верховных жрецов на­ходится манускрипт, в котором сказано, что хранители вриля уничтожат мастерс­кую для выделки жезлов, когда убедятся, что человечество не может более пользо­ваться жезлами вриля и врилем. Очевидно, этот момент настал, и никто более не бу­дет пользоваться могучей силой вриля. Некому будет зарядить жезлы.

НОЛЬГООН: Ничего не поделаешь. Мы давно ждали исчезновения вриля и нас­колько возможно приготовились к этому. Скажи: когда откроется для всех нас вто­рой лабиринт и можно ли будет жить в нём всем желающим?

ДИЛОРСИМ: Второй лабиринт откроется через девять дней. Кто угодно из по­томков атлантов может быть в нем, подчинившись тем условиям жизни,, которые приняты в лабиринте. Вы знаете, что в нем происходит постоянная мистерия. Каж­дый, кто войдет в лабиринт, должен проникнуться той ролью, которая будет дана ему: он должен будет в первом зале вести себя так, как он вел бы себя, попав после смерти в мир ангелов, над нашим миром сущих, а во втором зале он должен подра­жать миру архангелов, выше мира ангелов сущему, и чем дальше будет он проникать в залы лабиринта, тем более высокие миры более высоких духов будет встречать он, и всё время, в каждой зале, он — житель лабиринта, — должен быть тем, кто по

мысли основателей лабиринта должен изображаться в этом зале. Часть времени, проведенного в лабиринте, обитатель последнего должен посвятить удовлетворе­нию материальных потребностей жителей лабиринта, но это не много отнимет у него времени.

НОЛЬГООН: А выход из лабиринта? Он всегда возможен?

ДИЛОРСИМ: Да. Но только тот, кто пройдет все залы лабиринта, прожив в каждой из них указанное ему время, только тот войдет в коллегию жрецов. Я гово­рю, конечно, о жрецах высшего посвящения. Для того, чтобы быть жрецом низшей жреческой касты, достаточно посещать в течении трех лет обыкновенную жречес­кую школу. Но простым жрецом может быть кто угодно, может быть и не потомок атлантов.

ОРСИЛОН: Сколько лет придется пробыть в лабиринте тому, кто хочет быть в ряду верховных жрецов?

ДИЛОРСИМ: Семь лет, самое меньшее. Но никто не помешает ему брать отпуски из лабиринта.. Никто не помешает ему выходить из лабиринта для прогулок в ус­тановленное для этого время. Он не будет находиться всё время с другими мистами. Он будет заниматься в громадных библиотеках лабиринта, читая стенографию ат­лантов, медные таблицы и свертки папируса наших недавних предков.

ГОЛОС: Где можно записаться в число желающих жить в лабиринте?

ДИЛОРСИМ: У любого из принадлежащих к первым десяти родам атлантов.

НОЛЬГООН: Ты знаешь, Дилорсим, что я с радостью поступлю в число жителей лабиринта. Но мне хотелось бы знать кое-что, не войдя в него. Скажи мне, правы ли те, кто утверждают, что Великий Бог не один, что великих богов бесконечное мно­жество?

ДИЛОРСИМ: Да! Они правы.

НОЛЬГООН: Значит, не правы те, кто утверждают, что Великий Бог один?

ДИЛОРСИМ: Нет! Ты ошибаешься: правы и те, которые утверждают, что Вели­кий Бог — один.

НОЛЬГООН: Как же примирить два исключающие друг друга понятия?

ДИЛОРСИМ: Надо забыть о наших представлениях о земной жизни, когда речь заходит о Великом Боге. Нельзя, например, говорить и мыслить одинаково об идее и о ноже. Великий Бог является таким, каким мы не можем познать его. Но мы мо­жем считать его единым и множественным одновременно, как, например, можем считать (говорю не точной аналогией) единым и множественным человека. Во-пер­вых, человек состоит из миллиарда атомов и каждый из них живет своей жизнью; во-вторых, человек не один, а людей множество, в третьих, всё это множество лю­дей мы можем мыслить, как одно человечество. Не думай, что я не понимаю невоз­можности ответить на твой вопрос аналогией. Конечно, нет подобия между челове­ком, человечеством и великим богом. Но ты должен, понять, что не всё доступно по­ниманию нашему и в некоторых случаях приходится ограничиваться мало пригод­ной аналогией. Во всяком случае то, что как противоречивое и потому неверное зву­чит, когда речь идет о вещи или животном; верно, когда речь идет о Великом Боге. И если бы человечески понятно было бы то, что мы скажем о Великом Боге, то яс­но: не о Великом Боге говорили бы мы, а о нашем подобии. Впрочем, в лабиринте, вам ответят на заданный вопрос лучше, чем ответил я.

АМАЗЕЙМА: Твой ответ понятен нам. А ныне скажи, как думают атланты: надо ли придерживаться прежнего обычая погребать мертвых, рассекая трупы и разбра­сывая их части, или же надо делать мумии?

ДИЛОРСИМ: Не всё ли равно? Я понимаю твой вопрос: до последнего времени тела умерших атлантов сжигались огнем вриля, и ты не знаешь, как будем мы погре­бать своих мертвых после утраты вриля. Вернее всего, мы будем сжигать тела наших братьев обычным огнем. Будем делать это втайне. В наших храмах .найдется место и для таких сожжений.

АМАЗЕЙМА: А наши мистерии в храме Изиды, который помещается в большом Сфинксе?

ДИЛОРСИМ: Эти мистерии будут перенесены в лабиринт. Там удобнее будет уст­раивать мистерии в честь великой Изиды.

НОЛЬГООН: Скажи: за завесой, которая скрывала изображение Изиды, никто из нас не видел ничего и никого. Никто из нас не подходил к этой занавеске прямо. Только сделав большой обход, подходили мы к ней. А те дерзновенные, которые пы­тались отдернуть занавеску, прямо подойдя к ней, падали мертвыми. Как это было устроено? До сих пор мы не особенно интересовались этой тайной, а ныне, перед тем, как перенести мистерии в честь Изиды в лабиринт, хотелось бы знать в чем тай­на храма Изиды?

ДИЛОРСИМ: Тут нет никакой тайны для атлантов. Ты знаешь: наши предки не могли поднять до своего уровня первобытное население страны и некоторые прие­мы установленного для этих аборигенов служения божеству были выработаны на­шими далекими предками как противовес слишком грубому, примитивному язычес­кому богослужению. Здесь применена десятая составная часть вриля. Если человек становится перед статуей Изиды, опираясь ногами на медную около занавеси поло­женную платформу, а рукою дотрагиваясь до отдергиваемой занавески, сила называ­емая электричеством убивала того, кто хотел видеть всё равно невидимого духа, Изидой называемого и изредка в своем храме появляющегося.

НОЛЬГООН: Да! Мы догадывались, но не были уверены. Тайна везде. Тайна и в том, что всё, от земли оторвавшееся, стремится упасть на нее. Мы не были уверены, какую тайну хранит в себе храм Изиды.

(Слышен протяжный, высокий и звонкий звук, напоминающий звуки медных труб.)

ДИЛОРСИМ: Труба призыва. Поспешим на наши посты: что-то важное хотят со­общить нам наши уполномоченные...

(Все расходятся и идут по аллее сфинксов в разных направлениях.)

Занавес. Действие шестое

Лабиринт. Большая зала с очень высоким потолком. Стены полированного гранита. По углам какие-то аппараты. Полукругом расположены 20 кресел высеченных из гранита. В дверь, расположенную позади кресел, входят три человека.

ПЕРВЫЙ: Не легко добраться до этого зала, который называется тобой, Дилорсим, приемной.

ДИЛОРСИМ: Конечно, Нольгоон, лабиринт почти не доступен для посторонних. Если кто-либо из посторонних и проникает в него, то, проплутав в лабиринте несколь­ко часов, выходит из него или же его выводит кто-либо из хранителей лабиринта. Вне­запно гаснущий и через некоторое время вспыхивающий свет настолько пугает неж­данных гостей, что второй раз они не возвращаются сюда. Впрочем, войти в лаби­ринт можно только в те редкие дни, когда здесь ждут кого-либо из приглашенных.

(Входят три человека и садятся на кресла. Почти тотчас же вслед за ними входят пять человек и усаживаются на каменные кресла. Слышны звуки труб. С противоположной от входа стороны появляется высокий человек в белой одежде с узким серебряным обручем на лбу и с похожей' на пальмовую веткой в руке.)

ВОШЕДШИЙ: Добро пожаловать. Каждый входящий к нам рассказывает в этой зале свою жизнь и сообщает, что именно привело его в лабиринт. Кто хочет гово­рить? (Молчание.) Нольгоон! Прошу вас, начните рассказывать.

НОЛЬГООН: Если никто не имеет чего-либо против, я готов рассказать о том, что побудило меня искать в лабиринте истины. (Молчание). Я из той семьи, все чле­ны которой живут очень долго. Двадцать лет тому назад я встретил того, кого мы звали тогда Орленом, и он познакомил меня с Эоналлом, о котором рассказывали, что он бессмертен, что он — атлант чистой крови, что он живет на Земле несколько тысячелетий. Сам он никогда не говорил о своем роде. От него узнал я религию атлантов, изложенную в дивных сказаниях. Я стал учить ее истинам всех, кто хотел ме­ня слушать, охрана фараона схватила меня, и я был выслан в землю, населенную чер­нокожими племенами. Я пробыл в этой земле три года и только постоянно посыла­емые мне книги и сознанная мной необходимость изучить мудрость атлантов удер­жала меня от немедленного бегства. Со мной вместе жили среди эфиопов немногие потомки атлантов и много сосланных врагов фараона из числа разных подвластных ему народов. Я увидел в ссылке, как косны убеждения людей, как неохотно воспри­нимают люди новые для них, хотя бы и прекрасные идеи. Более же всего я понял, что темные силы, на которые опирался фараон и его приближенные, обладают не­вероятной мощью. Под влиянием этих сил народные массы не знают как улучшить свое положение и не хотят слушать тех, кто знает, какими способами можно улуч­шить его. Я бежал из ссылки и, опираясь на моих друзей атлантов, долго жил под чу­жим именем, стараясь поднять отдельных представителей народа Кеми до миропо­нимания атлантов. Не могу сказать, что моя работа была успешной; но всё-таки де­сятки моих учеников имеются среди народа Кеми, и многие наши взгляды воспри­няты отдельными представителями этого народа. Но эфиопы и некоторые другие известные народу Кеми племена не могут воспринять ни одной мысли из учения ат­лантов. И вот я пришел сюда для того, чтобы научиться, как и что именно надо нам проповедовать народам. Я всё сказал, о Лирнол, всё самое важное и едва ли стоит рассказывать о моей жизни более подробно. Если это необходимо, я предпочитаю написать мою биографию и передать тебе.

ОДИН ИЗ ВОШЕДШИХ: Каждый из нас предпочел бы написать о своей жизни и передать тебе рукопись. Пусть прочтут её те, кто хочет. Что скажешь, о Лирнол?

ЛИРНОЛ: Как хотите, атланты! Как хотите! Наш обычай, который можно, впро­чем, не соблюдать, указывает, что каждый, в лабиринт входящий, не может войти в третью залу, если не представит своей, хотя и краткой биографии. А сейчас задавай­те вопросы, какие считаете нужным задать перед тем, как стать мистами.

САНДИВА: Я слышала от моей прабабушки, которая жила чрезвычайно долго, что звезды, видимые на небе, какое-то отношение к телу демиурга имеют? Не мо­жешь ли сказать мне, что известно было атлантам о демиургах?

ЛИРНОЛ: Я ограничусь здесь простым ответом на твой вопрос. Много больше ты узнаешь в четвертом зале. Наши предки-атланты думали и имели свои основания думать, что видимые на небе звезды являются атомами, а земли около них вращаю­щиеся, ионами громадного тела демиурга. Они утверждали, что мы — люди — обла­дая ничтожным количеством чувств и не обладая теми чувствами, которые необхо­димо иметь для того, чтобы икс-тело демиурга почувствовать, видим только атомы тела его, то есть, видим ничтожнейшую часть того, что им является. Ты понимаешь, о Сандива: существо на ионе, в твоем теле сущим, живущее, не может понять тебя, хотя может видеть миллионы атомов тела твоего в потоках твоей крови несущихся. Так как мы — в демиурге, то мы не можем по этому положению нашему иметь предс­тавление о нем. Но наши предки как бы сливались с ангелами, свои обители поки­нувшими, и они указали нам на атомы в теле демиурга.

САНДИВА: Благодарю за объяснение. Ихронен хотел задать тебе более серьез­ный вопрос.

ИХРОНЕН: Многих из нас интересует вопрос, почему Великий так устроил мир, что в нем существует зло? Неужели нельзя было устроить мир без зла?

ЛИРНОЛ: Я думаю, что имеются миры, в которых нет того, что ты злом называ­ешь. Но не может быть миров, в которых не было бы зла, а было бы одно только добро. Ведь если бы Великий или Элоим создали одно только добро, то это значило бы, что они создали Великого. К чему это? Если же создано что-либо не тождествен­ное с Великим, то было создано и злое. Конечно, можно выразиться точнее, было создано то, что злым кажется, то, что злым является для того, чтобы люди созна­тельно добро творили.

ИХРОНЕН: Итак: зло существует для того, чтобы на его фоне яснее добро вид­ным было. Ну, а как же быть с теми, кто пострадал от зла?

ДИРНОЛ: В веках и в мирах они забудут об этих страданиях, и эти страдания, еще ранее забвения этого, ничтожными покажутся, как кажутся нам ничтожными наши огорчения раннего детства, огорчения, от которых мы заливались слезами.

Конец.

ЗАРЯ ХРИСТИАНСТВА

(Сцены из прошлой жизни)

Действие первое

Большая комната с небольшими узкими окнами. На полу циновка. На стенах - роскош­ные восточные ковры. Большой стол, покрытый белоснежной скатертью. На столе - боль­шие блюда с фруктами и похожие на амфоры сосуды с вином. Перед сидящими за столом гос­тями и хозяином - серебряные чарки и небольшие блюда с фруктами. Около стола, на широ­ких скамейках, сидят несколько человек и среди них хозяин заканчивающегося пира - Никодим, затем Иосиф Аримафейский, Давид, потомок национальных героев Маккавей, Авраам, Иегошуа и еще несколько гостей. Разговор ведется вполголоса.

НИКОДИМ: Ты прав, Моисей. Я, как и многие, строго исполняю предписания отцов моих, но из этого вовсе не следует, что я не интересуюсь глубокими достиже­ниями человеческой мысли у других народов. Не чужд я и политики, как и всякий гражданин моей захваченной римлянами родины.

ИЛЬЯ: Ты приглашаешь нас быть откровенными, Никодим? Я и Моисей не же­лаем ничего лучшего, и с нами без сомнения согласен сын Иосифа, Иегошуа, про­живший с нами в Египте большую часть своей жизни.

МАККАВЕЙ: Иегошуа? Не тот ли ты Учитель, о котором так много говорят ны­не? Мне не раз описывали твое лицо и осанку, и я рад, что вижу тебя.

ИЕГОШУА: Ошибаешься, Маккавей. Я не тот, за кого ты принимаешь меня. Я только один из учеников его, к тому же из учеников, не ходивших вместе с ним. Но в Египте, где я был ребенком и откуда вернулся пятнадцатилетним отроком, я встре­тил того, кого тоже зовут здесь Иегошуа. Он учит ныне тем светлым истинам, кото­рые переплелись в нашем законе с пустяками и с учением того, кто не делает разли­чия между добром и злом.

ИОСИФ АРИМАФЕЙСКИЙ: В синедрионе знают, что один из близких к нему, едва ли впрочем ученик его, поддерживает сношения с галилеянами, готовыми под­нять мятеж против Рима и подговаривает к восстанию юношей иерусалимских. Мы знаем, что этот человек рассказывает удивительные вещи о том, что слышал на соб­раниях, куда допускаются только близкие ученики Иегошуа.

МОИСЕЙ: Да, мы знаем. На вечерних собраниях он говорит о древнем гнозисе...

ДАВИД: Он беседует о гнозисе? Значит, он многое знает.

ИЛЬЯ: Старейшие мудрецы Египта называют его Учителем, и наиболее мудрые из них охотно учились у него.

1-й ГОСТЬ: Но он так молод!

МОИСЕЙ: Я слышал в Египте, что он только выглядит молодым, но что ему мно­го лет.

АВРААМ: Ты говоришь, Иегошуа, что он не имеет ничего общего с твоим семей­ством. Чей же он сын? Я видел его родословную, в которой говорится, что он про­исходит от царя Давида.

ИЕГОШУА: Ты видел мою родословную, родословную моего отца, Иосифа, ко­торый прекрасно знает, что пророк Иегошуа — вовсе не его сын. Но мать моя, Ма­рия, думает, что он — сын её. Она смешивает его со мной, а я — ессей и не должен признавать ни отца, ни матери. Но сам Учитель всегда говорит, что моя мать — не его мать, что мои братья — не его братья.

2-й ГОСТЬ: Я слышал чудную историю о его — или твоем? — рождении. Слышал, что он родился в яслях, что звезда показала место его рождения, что волхвы Восто­ка принесли ему дары...

ИЕГОШУА: Ничего подобного не было ни при моем, ни при его рождении.

МОИСЕЙ: Весь рассказ, который ты слышал, это рассказ о языческом боге Кришне, рассказ, принесенный к нам жителями далекой Индии, и он не имеет ни­чего общего с рождением пророка Иегошуа.

3-й ГОСТЬ: О нем упорно идет слух, что он провозгласил себя царем Израиля?

4-й ГОСТЬ: Галилеяне пробовали провозгласить его царем, но он уклонился от такой почести.

Занавес. Действие второе

Большой зал. Много скамеек. Много людей стоят и сидят. Некоторые медленно прохажи­ваются по залу. Молодые люди, пожилые, старик, Никодим и другие.

1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Я знаю учение Иоанн-Иоанна. Я слышал и новую ле­генду о том, что великий Иегошуа принял крещение от Иоанна.

СТАРИК: Почему ты называешь легендой рассказ о его крещении Иоанном?

1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Я думаю только, что живший в пустыне пророк, на­зываемый Иоанн или Ионаканан, был одним из поклонников странного бога, имею­щего много имен — Еа, Оаннес, Ионтон, Иоанн-Иоанна. Иегошуа имел какое-то от­ношение к поклонникам этого бога.

СТАРИК: Расскажи нам об этом боге. Это — один из языческих богов?

ИАКОВ: Он один из древнейших богов язычников. Древнее сирийское сказа­ние, помещенное в книге «Сирийская система сокровищ», рассказывает, что царь Вавилона Немврод пришел к морю и встретил Ионтона. Немврод омылся в море, принес жертву и поклонился Ионтону. А Ионтон сказал ему: «Как ты, царь, кланя­ешься мне?» Немврод ответил: «Ради тебя я пришел сюда». Тогда Ионтон научил Немврода мудрости оракула и Немврод ушел и учил этой мудрости. Не видите ли вы в рассказанном нечто общее с рассказом о крещении Иоанном Иегошуа?

ГОЛОСА: Да! Конечно!

СТАРИК: Мы не знаем, крестился ли Иегошуа у Иоанна. Я слышал, что сам Ие­гошуа крестит. Продолжай свой рассказ, Иаков.

ИАКОВ: Ионтон или Еа, или Иоанн-Иоанна, или Оаннес был богом душевного очищения и богом мудрости. Я слышал, что Оаннес походил на рыбу с человеческой головой и с маленькими руками. Говорят, что он жил некогда в неразделенном Хаосе.

ГОЛОС: Что это значит?

ИАКОВ: Таким образом говорится о большой древности этого бога. Вначале он считался богом водной глубины. В неразделенном Хаосе жили животные, конечнос­ти которых походили одновременно на плавники, крылья и пальцы. Глаза этих чудо­вищ плавали вне головы. Были среди них и змеи с ногами собак. Все они были бес­сознательны. Оаннес укротил материю Хаоса и дал ей формы. Из Хаоса появились человекоподобные существа, и Иоанн-Иоанна научил их рыболовству, посевам, письму — всё это постепенно, и дал им познать историю богов.

ГОЛОС: Ложных богов?

ИАКОВ: Очень странных... О них я скажу, говоря об Эонах. Итак, указание на Хаос, как место рождения живых существ, близко к указанию на то, что из вод океа­на, отождествляемого с Хаосом, вышли все живые существа. Не отождествляется ли здесь Оаннес с солнечным богом, с солнцем?

СТАРИК: А Иегошуа?

ИАКОВ: Иегошуа будто бы был когда-то назареем, то есть поклонником Оаннеса. Он стал назореем, крестившись у Ионаканана, если только не сам крестил его. Иегошуа не знал и не знает брака. Вот уже двадцать пять лет он явно и тайно пропо­ведует свое учение. Поклонники Оаннеса, которых называют мандеистами, сабеис­тами, то есть крестильниками, назореями, а иногда помазанниками Иоанн-Иоанна, считали когда-то Иегошуа своим единомышленником. Они говорят, что он знал ис­тинное учение, но извратил «единую речь». Иегошуа изучил Тору, но перевернул ее. Против него восстал сам Энош. Энош разоблачает Иегошуа, утверждая, что он — ар­хонт и стремится добиться его распятия.

ГОЛОС: Как — архонт? Что ты хочешь сказать этим?

ИАКОВ: Архонтом называется исходящий из мира Эон. Энош утверждает, что Иегошуа поведут на распятие, нарядив его в царское платье, как наряжают казнимо­го раба или преступника. А Иегошуа — враг всякого царствования, то есть насилия.

ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: Так кто же он?

ИАКОВ: Многие считают его мессией, Христом, то есть помазанником.

ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: Мало ли, что болтают! Мессией, Христом был Ионаканан, а вовсе не Иегошуа!

ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК: Это верно. Ведь сам Иегошуа признал Ионаканана наиболь­шим среди людей, значит, большим чем сам Иегошуа. Он говорил: «Из рожденных же­нами не восставал больший Иоанна Крестителя.» А сам Иегошуа был рожден Марией.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: О нет, ты говоришь о другом Иегошуа — о сыне Марии и Иосифа, а Иегошуа-учитель не был рожден. Правда, иногда говорят, что он был рожден когда-то под землею, но этим хотят только сказать, что он пришел к нам как бы от антиподов, проще говоря, издалека...

3-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Ионаканан — последний пророк наш. Его ученики не признали Иегошуа мессией. Никогда Ионаканан не учил о каком-то духе святом, как учил Иегошуа. Мандеисты вовсе не ценят Иегошуа, не любят его, считают отступни­ком... А Ионаканана они считают одним из своих учителей. Ионаканан крестил евреев и не-евреев. Его крещение было печатью, отделявшею назореев от евреев, и сохраняло назореев от погибелей. Это крещение как бы основывало, создавало но­вую общину, и к этой общине в начале своей проповеди, впрочем, очень не долго, считался принадлежащим Иегошуа.

НИКОДИМ: Одно скажу: Мессия явится, как мститель за порабощенных и уни­женных. Он явится, как носитель мирового пожара. Пожара этого избегнут только чистые и верующие. Поэтому очищал крещением и Иегошуа.

СТАРИК: Мы не дослушали рассказа Иакова. Надо, чтобы он сказал всё, что знает.

ИАКОВ: Да, я сказал не всё. Сабеи, то есть крестильники, признают обряд кре­щения — укрепления, потому что Еа, то есть Иоанн-Иоанна крестил Немврода. По­мимо крещения у них имеется обряд, похожий на тот, который применяется на тай­ных вечерях Иегошуа и его близких учеников, плохо его понимающих. Это — обряд причащения, символ восприятия учениками Иегошуа всего его учения. Мандеисты или сабеисты воспринимают этот обряд как-то иначе... вероятно, как символ восп­риятия их учения. На устраиваемых ими вечерах подавались не хлеб и вино, а хлеб и вода. У них празднуется не суббота, а воскресенье — праздник солнца. Они гово­рят: «Как жизнь древнее смерти, так свет древнее тьмы, как день древнее ночи, так и воскресенье древнее субботы».

3-й ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: Не только у мандеистов, но и у других язычников, например, у поклонников Аписа, крещение и трапеза создавали, как они думали, мистическое общение с богом.

1-й ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: Египтяне едят иногда хлеб и пьют молоко, как тело и кровь Озириса.

СТАРИК: В чем же учение мандеистов?

2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Они думают, что Еа-Оаннес открыл им понимание богов. Их боги — ряд светлых Эонов. О них узнал Немврод из мудрости оракула, ко­торой научил его Еа-Ионтон, давший людям историю богов. Эоны эти носили назва­ния «небесный бог», «солнечный бог», «небесный Иордан», «целитель душ», «вели­кий маг», «тихое веяние», «жизнь», «первая жизнь», «вторая жизнь», «третья

жизнь». Души людей сходят из первой жизни и тогда тьма материального бытия бе­рет их в плен. Эоны, вселившись в своих избранников, как, например, в Ионаканана, избавляют души от плена, очистив их установлением воздержания от вина, мяса и от брачной жизни. Но между мандеистами имеются и такие, которые ненавидят аскезу — воздержание от брака. Мандеисты также почитают какого-то «возлюблен­ного сына» — перворожденного из богов, дающего познание жизни. «Возлюблен­ным сыном», «перворожденным из богов» называют и Иегошуа-Христа. Он расска­зывает на своих тайных вечерях и об Эонах.

ГОЛОСА: Как это всё странно! Подобное нам не приходилось слышать!

СТАРИК: Мне приходилось встречаться с Иудой, который ходит иногда с Иегошуа, хотя и не состоит в числе учеников его. Иуда — чистый сабеист, а все сабеис­ты, и Иуда вместе с ними, ненавидят Иегошуа или за то, что он отошел от их общи­ны, или за то, что узнав их учение он не принял его. Я уверен в том, что Иегошуа знает, что Иуда — заклятый враг его, но почему-то не отсылает его, обращается с ним, как с другими учениками. Быть может, этих людей связывает вражда к римля­нам? Не знаю. Всё это надо выяснить. Во всяком случае, нам надо завязать сноше­ния с учениками Иегошуа и Ионаканана, то есть с сабеистами. Сегодня вечером те, кому будут поручены переговоры, узнают, что им говорить и делать... А сейчас на­до разойтись.

(В течение некоторого времени все расходятся по одному и по двое. Остаются старик и двое пожилых людей.)

СТАРИК: Решим, что предпринять для освобождения от иноземного ига.

Занавес. Действие третье

Роскошно убранный пиршественный зал. Громадный стол. Масса цветов, свечей. Гости полулежат, ходят, сидят. Музыка струнных инструментов и иногда тихое пение. Мария си­дит в кресле и около нее несколько молодых людей.

МАРИЯ: Всё, о чем вы говорите, не интересно. Надеюсь, что Никодим и Мель­хиседек сумеют развлечь меня.

НИКОДИМ (подходит): Ты звала меня?

МАРИЯ: Садись и расскажи что-нибудь интересное!

НИКОДИМ: Интересное? Быть может, тебя заинтересует рассказ о пророке, ко­торого напрасно считают ессеем и который проповедует новую религию, изредка прикрываясь религией старой?

МАРИЯ: А, это Иегошуа! Я много слышала о нем, и мне интересно то, о чем он говорит на площадях. Может быть, ты мне расскажешь сущность того, что он изла­гает немногим ученикам на тайных беседах?

НИКОДИМ: Я не был на них. Быть может, тебя интересуют ессеи?

МАРИЯ: Пожалуй... если нет ничего более интересного!

НИКОДИМ: Ессеи очень интересны. Прежде всего, они патриоты и ждут не дождутся, когда им удастся свергнуть иго римлян...

МАРИЯ (тихо): Тише! Тебя могут услышать слуги и музыканты.

НИКОДИМ (тихо): Они отказываются от богатства, у них всё общее, не исклю­чая одежды...

МАРИЯ: Бедные!

НИКОДИМ: Они не жалуются. Ессеи так бережливы, что носят свою одежду и обувь пока та и другая не станут совсем ветхими. Но не думай, что грязной бывает их одежда и обувь. Они моют свою орденскую белую льняную одежду, если на ней по­явится хоть пятнышко. Они чистят свою обувь каждое утро и каждый вечер.

МАРИЯ: Это скучно... А ты, скиф из страны дикой! Что уставился на меня непод­вижным взором? Ты хочешь что-то сказать?

СКИФ: Мария, твои заявления о скуке — скучны! Если женщина не понимает, она должна молчать.

МАРИЯ: Я сегодня хочу быть доброй, а то бы приказала тебе удалиться. Продол­жай, Никодим.

НИКОДИМ: Они отказываются от своих личных имений. Весь продукт их труда является общим достоянием. Замечу еще, что они чистоплотны до смешного и что они дают клятву молчания о своем учении.

МАРИЯ: Но ты-то о нем знаешь!

НИКОДИМ: Очень мало. На собраниях, которые посещал мой друг, потом мир­но отошедший от ессеев, они говорят о том, что их души пребывали когда-то, как и души всех людей, в чистейшем эфире, в состоянии чистых духов. Потом материя по­тянула их к себе, соблазнила их проблесками своей красоты...

МАНЛИЙ: Это не удивительно, если они увидели материю в образе прекрасной женщины, то, конечно, к ней направили путь свой.

МАРИЯ: Не дурачься, Манлий! Так что же, Никодим? Души бессмертны? Что го­ворят ессеи?

НИКОДИМ: Бессмертны. Когда люди умирают, души добрых переходят в тела других людей, а души злых обречены на вечные мучения в мрачных обителях.

МАРИЯ: И это всё? Ты колеблешься, Никодим? Разве ты связан клятвой молча­ния, которой связаны, как я слышала, ессеи?

НИКОДИМ: Нет. Не в этом дело. Но я мало знаю об их тайном культе. Знаю только, что они отрицают жертвоприношения — отрицают безусловно. Еще они ве­рят в единого бога, но обращаются в своих молитвах к солнцу, так как не хотят оско­рблять его божественный свет... МАРИЯ: Говори еще.

НИКОДИМ: Немногое могу я добавить, не повторяясь. У них не только нет ра­бов, как не бывает рабов у небогатых людей, но они полностью отрицают рабство. Они передают свои имущества общине, которая разбросана по всей стране. За их трапезой не бывает посторонних. Еда приготовляется у них священником, а во вре­мя трапезы господствует полная тишина и безусловное молчание. Они едят в празд­ничной одежде. Пища у всех одна, и они очень воздержаны в еде. У них общая кас­са. Ходят они по двое, как проповедники, и еще они умеют лечить. МАРИЯ: Ты говорил, что у них общая одежда. Мне не нравится это! НИКОДИМ: Они постоянно моются. Перед каждой трапезой они принимают холодную ванну. Это считается безусловно необходимым. Как правило, у них нет жен. И они не изготовляют и не приобретают предметов роскоши. МАРИЯ: Бедные! Как скучна их жизнь!

НИКОДИМ: Едва ли. Они многое знают. Знают и учение сабеистов, но об этом как-нибудь в другой раз. Твои гости явно скучают.

МАРИЯ (обращаясь к слуге, стоящему неподалеку): Вели принести новое вино!

Занавес. Действие четвертое

Комната, ее стены из шлифованного камня. Окна небольшие, узкие, но через них врыва­ются в комнату полосы солнечного света. В углу треугольный столик, на нем большая пальмо­вая ветка. За ним - Иегошуа и Никодим.

НИКОДИМ: Итак, ты не хочешь — или не можешь — передать мне сущность тай­ного учения Иегошуа-Учителя?

ИЕГОШУА: Я готов ответить на твои вопросы.

НИКОДИМ: Тогда скажи мне, как можете вы утверждать, что ваш Учитель рож­ден от Духа, говоря при этом, что таковы слова Учителя? Что это означает?

ИЕГОШУА: Почему ты не веришь мне и другим ученикам его? Мы говорим о

том, что знаем, и о том, что видели. Я, Нафанаил и Фома видели его таким же, ка­кой он сейчас, десять лет назад, и он не казался моложе, чем ныне. Мы говорили с древними стариками, и они согласно утверждали, что таким же молодым видели его в течение многих десятилетий, и что таким же видели его их отцы, деды и прадеды. Мне кажется, Учитель не рожден на земле нашей. Старцы Египта говорили, что мно­го тысячелетий назад он пришел в Египет с толпами чужеземцев от моря, на западе лежащего, и эти чужеземцы говорили, что он рожден не женщиной и не в ее браке с мужчиной, что он был задолго до Адама и не рожден, а сотворен Духом Божиим. Но ведь это только предание и никто не обязан ему верить!

НИКОДИМ: Трудно поверить.

ИЕГОШУА: Я понимаю тебя. С тобою трудно говорить о земном и еще труднее о высшем. Ведь ты сомневаешься и в том, что прямо к земле относится. Он сошел к нам из миров высоких, из миров других, чем земля. Он предсказал, что будет схва­чен властями иудейскими и римскими и будет распят последними по просьбе пер­вых. Конечно, так будет для того, чтобы просияло его учение, как свет яркий, что­бы приняли его учение люди, не погибли бы, а поднялись к лучшей жизни высот, чтобы не прозябать, а вечно жить. Конечно, он пришел не как судья, а как спаси­тель, чтобы спасти людей от шатаний по путям непрямым. Кто послушает его, тот в верха пойдет путем прямым, а кто его не послушает, тот погибнет, потому что будет долго блуждать впотьмах. В результате прихода в мир Иегошуа-Учителя к людям со­шел свет, но люди злы и дела их злы, и они любят больше тьму, чем свет. Поэтому только те, кто живет справедливо, пойдут за Учителем моим.

НИКОДИМ: А он?

ИЕГОШУА: Высоко, высоко поднимется Учитель и будет жить вечно!

НИКОДИМ: Я обдумаю сказанное тобой. А в чем учение твоего Учителя?

ИЕГОШУА: Полная доброта. Всепрощение здесь на земле, где мы властны про­щать. Оказание помощи всякому без исключения, кто только нуждается в помощи. Отказ от суда, от осуждения и от порицания.

НИКОДИМ: Вы отрицаете суд? Значит, вы отрицаете государство?

ИЕГОШУА: Конечно. Он отрицает государство, ибо оно — храм духа злого, про­пасть для всего святого. Он говорил нам: «Князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими. Но между вами да не будет так! А кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою.»

НИКОДИМ: Ты сказал, что он против суда?

ИЕГОШУА: Да. Он говорил: «Не судите, да не судимы будете.» 1оворил, что бра­ту согрешившему надо прощать четыреста девяносто раз, то есть всегда, и учил от­давать и верхнюю одежду тому, кто хочет судиться и взять по суду от тебя рубашку. Он учил, что только безгрешный мог бы наказать согрешившего, но если начнет на­казывать, то тотчас этим согрешит и потеряет право наказания...

НИКОДИМ: Да, он действительно не признает суда. А что думает он об Ироде?

ИЕГОШУА: Он называет его лисицей и учит не бояться правителей.

НИКОДИМ: А он сам не хочет стать царем?

ИЕГОШУА: Его хотели сделать царем галилеяне, но он ушел от них.

НИКОДИМ: А как он относится к податям, которые мы платим Риму?

ИЕГОШУА: Он так отвечает на вопросы, что римлянам кажется одно, а евре­ям — другое. Но евреи понимают его правильно. Он говорит, что кесарево надо от­давать кесарю, а Божие — Богу. Но ведь ясно, что всё — Божие, и кесарю ничего не надо отдавать! Вот и ессеи не берут в руки денег с изображением кесаря, потому что можно и надо обходиться без денег.

НИКОДИМ: Он, конечно, прав, если хочет царствия Божия на земле. Но как его достичь?

ИЕГОШУА: Поговори сам с ним об этом. Я тебе сказать не сумею. Я не так бли­зок к нему, как некоторые его ученики.

НИКОДИМ: Пора удалиться. Я очень задержал тебя. Прими мой прощальный привет.

ИЕГОШУА: Рад видеть тебя. Приходи, когда сочтешь возможным. Я редко выхо­жу на улицу и в гости, да и то только поздно ночью.

Занавес.

 

Действие пятое

Темная комната. Только в правом углу виден ровный свет светильника, освещающий ли­цо Иегошуа, его плечи, застегнутый на груди белый хитон. По правую и по левую сторону вы­рисовываются лица двух его учеников, остальные в полутьме.

ИЕГОШУА: Что скажешь, Машара? Или ты, Орсен? Понятен ли глубокий смысл рассказанной притчи?

МАШАРА: Просим тебя, поясни сказанное. Слишком многогранен рассказ твой и мы боимся заблудиться в толкованиях его. Неужели в нем речь идет о будущем на­шей земли? Неужели грядущее человечество пройдет через такую бездну падения и тяжкого горя?

ИЕГОШУА: Я говорил о том, что не раз было, что постигнет человечество, если оно не встанет на верный путь. Если человечество пойдет по пути греха, то те, кто в грехе находили удовольствие, познают горечь будущей жизни. Всё горе, которое они другим причинили, им воздается до самой крохотной обиды. Той мерой, кото­рой они здесь мерили, будет им отмерено и во временах грядущих.

ОРСЕН: Скажи, Иегошуа, почему ты так часто бываешь печален? Почему про­сишь ты, чтобы миновала тебя чаша твоя? О какой чаше ты говоришь? Если ты бо­ишься, что тебя возьмут и убьют, то уйдем в Египет или в далекую Индию!

ИЕГОШУА: Я молил силу высшую, да отвратит она от меня чашу с напитком горьким. Но мне до дна придется испить ее. Я знаю, что не привьется учение мое, что будет оно искажено и изуродовано, превратится в свою противоположность, и тогда смертельно скорбит душа моя, и я плачу тяжелыми слезами. Я не боюсь смер­ти, как не боюсь и жизни. Пока не окончится миссия моя, я никуда не уйду. Она окон­чится только тогда, когда смертью своей я запечатлею правду слов моих. Но тяже­лым будет час смерти моей: я и тогда увижу, что бесследно пропадет учение моё, что оставит меня высшее начало без помощи своей, что темная сила победила луч Све­та, мною и предшественниками моими на землю брошенный...

ЛАЗАРЬ: Я понимаю тебя. Понимаю, что ты не хочешь подкрепить правду уче­ния своего, учения любви безграничной, ни силой власти, ни чудесами... А народ хо­чет власти и чуда!

ИЕГОШУА: От кого приму я власть? Власть над всеми царствами вселенной и вся слава их переданы врагу рода человеческого, и он дает их, кому хочет, то есть тем, кто преклоняется перед ложью и насилием, думая, что пользуются ими для своих целей. Я же не преклонюсь перед духом лжи и насилия. Зачем бы я стал делать чудеса, если бы даже мог их делать? Если бы я даже воскрешал мерт­вых, а они, вернувшись к живым, стали бы проповедовать учение моё, никто не поверил бы ни им, ни словам моим. То, что сейчас невероятным чудом кажется, обыденным действием показалось бы, если бы совершилось перед нашими глаза­ми. Перестало бы быть чудом, как для людей перестала быть чудом гора огнеды­шащая...

ИОСИФ АРИМАФЕЙСКИЙ: Но твое излечение больных, которые неизлечи­мыми считались, поистине с чудом граничит!

ИЕГОШУА: Какое здесь чудо? Жрецы Египта и отшельники Индии знают способ такого излечения. Оно сводится к приказу, который дают больному, погруженному в искусственный сон. Я же учился у тех, кто был учителями египетских жрецов и ин­дийских отшельников.

МАШАРА: Ты не раз говорил нам о притчах высшего гнозиса и рассказывал их. Как их понимать? Происходило ли в действительности то, что рассказывается в них, или это только легенда, которая должна повлиять на слушателей, прос­ветляя их?

ИЕГОШУА: Не знаю, как отнесешься ты к тому, что я скажу сейчас. Если ты ве­ришь, что бесконечно прошлое и будущее, что бесконечность бесконечностей в об­ласти пространств раскинута, то ты поймешь, что всё, тобою услышанное, где-то и когда-то было. А если для тебя бесконечность времени и пространства — звук пустой, медь звенящая, которая ничего не говорит уму, то всё, мною сказанное, будет для те­бя только красивыми сказаниями, из которых ты сможешь извлечь уроки мудрости.

НАФАНАИЛ: Да, это так. Велика мудрость твоя, велики знания твои, Учитель! Кажется мне, что несказанно долго живешь ты на земле и познал всю мудрость ее. Как жаль, что ты скоро уйдешь от нас! Как жаль, что ты умрешь от рук тупоумных правителей Иудеи!

(Машара и Орсен переглядываются и кивают головами в знак согласия).

ИЕГОШУА: Что до того, сколько времени проживу я? Озаботьтесь тем, чтобы не исчезло учение мое хотя бы в небольшой общине моих последователей. Бессмерт­ным сделаете вы меня, если своей добровольной смертью запечатлею я свое умение!

МАШАРА и ОРСЕН: Будь милостив к себе, Учитель!

(Молчание)

ВЕНИАМИН: Нам говорили. Учитель, что ты в три дня обещал восстановить храм Иерусалимский, если он будет разрушен. Что это значит?

ИЕГОШУА: Значит только то, что подслушавшие слова мои, переиначили их. Я говорил о нашей общине в Иерусалиме, которая, как ты знаешь, называется «хра­мом». Сказал, что в случае ее уничтожения, я в три дня восстановлю ее из тайных друзей наших.

РУФИМ: Учитель, еще один вопрос. Что значат твои слова: «В дому Отца моего обителей много»? Не говорил ли ты о землях, в бесконечности пространства рассе­янных?

ИЕГОШУА: Я говорил не только о мирах, в пределах нашего пространства четы­рехмерного рассеянных, но и о мирах, другими измерениями определяемых, напри­мер, о мирах ангелов и архангелов. Вспомни вечерние беседы мои!

(Входит молодой человек)

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Учитель! Иуда из Кариота и с ним каких-то два человека хотят тебя видеть.

КЛЕОПА(гневно): Эта собака сабеистов выследила наши собрания!

ИЕГОШУА: Не всё ли равно? Введи сюда Иуду и его друзей. А вы удалитесь тай­ным ходом.

(Все уходят. Ученик вводит Иуду и двух человек)

ИУДА: Здравствуй, учитель! Я думал застать с тобою учеников твоих.

ИЕГОШУА: Ты искал меня у Лазаря? Что надо тебе? Кого ты привел с собою?

ИУДА: Учитель! Один из пришедших со мной — сабеист, другой — ессей. Они хо­тели видеть тебя.

ИЕГОШУА: Добро пожаловать.

Занавес. Действие шестое

Обширная комната. Наверху в углу пальмовые ветви. За большим столом, покрытым скатертью, сидит Иегошуа, напротив - Никодим.

НИКОДИМ: О немногом, но весьма важном, хотел бы спросить тебя.

ИЕГОШУА: Спрашивай. Охотно отвечу тебе.

НИКОДИМ: Правда ли, что ты учил, будто не родившийся свыше не сможет уви­деть царствия Божия? Не значит ли это, что никто из людей не войдет в него? Как может родиться второй раз старый человек? Что ты хотел сказать этим?

ИЕГОШУА: Я говорил о том, что не сможет войти в царство Божие тот, кто не родится от воды и от Духа. Скажу проще: войдет в царствие Божие только тот, кто очистится крещением водою. Но, конечно, крещение водою — только символ, отде­ляющий знающих новое учение о Боге Великом от незнающих. Крещение — символ, не более. Свою общину создали ученики Ионаканана, крестя желающих, и мы созда­ем свою общину, принимая в нее после крещения посвященных. Вот почему крещу я и ученики мои. Крестясь, человек как бы вновь рождается, ибо мы открываем пе­ред ним новый мир, который ждет его в будущем — царство Света, свободы, брат­ства и счастья. Новый человек рождается в старом после крещения, но, конечно, этого человека сначала надо подготовить. Родиться от Духа, родиться свыше — зна­чит, жить новой жизнью, не только грубо материальной, но и высокой, духовной. Для этого не нужно никаких обрядов. Неожиданно и незаметно для себя перерожда­ется человек, услышавший голос Духа, а услышать его можно всегда и везде. Свет­лым, радостным, знающим становится тогда человек, а потом перестает звучать го­лос. Ты не знаешь, откуда пришел и куда ушел Дух, тебе новое слово сказавший, но ты уже рожден от Духа, стал совсем другим. Для тебя открылось гораздо больше, чем открывается для младенца в момент его рождения. Новый, несказанно прекрасный и светлый мир открывается для человека с того момента, когда он родится второй раз от Духа высокого, услышав зовущий голос. И в этом есть своя символика. Когда тебе дают причащение — воду или молоко, вино и хлеб, всё равно, — то напоминают тебе пищей и питьем материальным, что ты воспринял пищу духовную и питье ду­ховное.

НИКОДИМ: Мне кажется, что тобою снята завеса с глаз моих. Не можешь ли ты сказать мне, кто тот Бог Великий, о котором мы слышали?

ИЕГОШУА: Он непостижим. Нет слов, которые могут дать понятие о нем. Но свет Его, истина Его пришли в мир и приняли форму неделания зла кому-либо, а де­лания добра и блага... Если ты хоть словом обидишь кого-нибудь, закроется для тебя этот свет, хотя, конечно, он опять может блеснуть перед твоими глазами. Но помни: свет, от Него исшедший — не Он, как не ты — слово, от тебя исходящее. В притчах моих говорится о попытках определить Бога Великого, но не достигают цели по­пытки эти.

НИКОДИМ: В чем суть земного учения твоего?

ИЕГОШУА: Не делай другому того, чего не желаешь, чтобы тебе делали.

Занавес. Действие седьмое

Приемный зал. Вокруг стола много гостей. Стол засыпан цветами. Вино в амфорах и кубках. Говорят несколько человек сразу, потом разговаривающие замолкают и прислушива­ются к диалогу.

 

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Едва ли ты скажешь что-либо новое. Среди нас давно уже нет верующих в Юпитера, в Юнону, в Марса, в домашних божков... У нас нет ве­ры наших предков!

СОФИСТ: Дело не в тех формах, в которые воплощала человеческая мысль свое представление о богах. Попытки воплотить их невероятно разнообразны и обычно смешны. Дело в общем вопросе: существует ли существо высшее, чем мы сами, по не­совершенству наших чувств или за дальностью неощущаемое?

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Если мы их не ощущаем — их нет для нас.

СОФИСТ: Ты ошибаешься. Лев, который бродит сейчас по пескам африканской пустыни, не ощущается нами, но его могут привезти в Рим, и ты увидишь его на аре­не цирка. Значит, лев есть и сейчас, хотя ты о нем и не знаешь.

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Львов многие видели. Богов же никто и нигде.

СОФИСТ: Никто не видел поветрия чумы, а оно есть и заражает целые страны.

Ты не видел верховных жриц Изиды, не слышал их пения в сокровенных храмах Египта, а они существуют и поют там. Существуют и антиподы, хотя ты их не видел. Слепой не видит красок и форм, глухой не слышит звуков. Может быть, ты не ощу­щаешь Бога потому, что духовно слеп и глух?

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Ты хочешь сказать, что боги существуют?

СОФИСТ: Не знаю, что или кого ты называешь богами. Мне кажется, что имеет­ся нечто, что как бы существует, что может влиять на нас, пока мы здесь живем, а пос­ле смерти на то, что называют нашей «душой», которая будет бродить в Аиде или где-то еще. Кто знает об этом? Их изображают по-разному, но изображают и верят в них все народы, и, похоже, они действительно влияют на нашу жизнь, но мы не знаем языка, на котором могли бы выразить свои мольбы к ним. Поэтому мы и не молимся.

2-й РИМЛЯНИН: Тот, кто не приносит жертвы, вряд ли может быть хорошим гражданином.

ГОСТЬ: Я — из Александрии. У нас все верят в разных богов, но я поверю толь­ко тогда, когда увижу, что они способны совершить чудо.

3-й РИМЛЯНИН: Если хочешь увидеть чудо, попроси кого-нибудь из иудеев. Он покажет тебе толпы, которые ходят за Иегошуа, называя его пророком. Говорят, он даже мертвых воскрешает.

СОФИСТ: Иегошуа не делает чудес. Он просто прекрасный врач, лечащий вну­шением и никогда не берущий за это вознаграждение. Он отказывается делать чуде­са и говорит, что чудес нет. И это понятно. Чудом называется невозможное событие, а если невозможное произошло, оно стало возможным, то есть перестало быть чу­дом. Нет чуда! Чудом можно было бы назвать мой полет по воздуху, но если бы я по­летел, вы бы отказались назвать мой полет чудом, как не назвали бы чудом высокий прыжок гимнаста. Полет мой в ваших глазах был бы только обычным действием. Да­же если бы старик стал молодым на ваших глазах, это было бы не чудо, а только факт. Чудес не только нет, но их и быть не может, и это хорошо знает тот, кого все называют Иегошуа.

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Называют? А как его настоящее имя?

СОФИСТ: Не знаю.

2-й РИМЛЯНИН: Скажи мне, почему, говоря о богах, люди помещают их на вы­сотах: греки — на Олимпе, евреи — на небе?

СОФИСТ: Это только символика. Этим хотят сказать, что боги выше людей по своей сущности.

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Не можешь ли ты сказать нам, в какого бога верят ев­реи, не любящие называть его имя? Мне говорил Аполлоний из Коринфа, что этот бог жесток и дик, что он толкает своих почитателей на преступления, что по его приказу они обворовали некогда египтян и убили их старших детей, что он прика­зывал перебивать до одного не только всех врагов евреев, но также жен и детей вра­гов, и евреи охотно делали это, после чего этот бог сжег два каких-то города и сде­лал еще много всякого зла.

СОФИСТ: Да, это всё записано в их учении, но это учение бога темного, имя ко­торого — Иегова или Яхве — не любят произносить сами евреи. Но у них есть другой бог, бог светлый, Элоим, который почти что совсем ими забыт, как и забыто его уче­ние о свете и о добре, которое надо делать людям.

2-й РИМЛЯНИН: А ты сам? Веришь ли ты в какого-либо из богов? Знаешь ли ты достоверное для себя учение?

СОФИСТ: Разум человеческий ограничен. Он не может постигнуть бога. Но Сок­рат говорил, что существует внутренний голос — даймон — который каждому из нас указывает, как ему надо жить. Может быть, это и есть голос далекого и непостижи­мого Бога? А поскольку он непостижим, то можно понять и ошибки людей. Правда, Иегошуа утверждает, что знает учение Бога истинного...

ПОЖИЛОЙ РИМЛЯНИН: Это любопытно. Так что же это за бог?

СОФИСТ: Этот Бог учит, что люди должны быть бесконечно добры и всегда про­щать получаемые обиды, как бы тяжки и ужасны они не были.

3-й РИМЛЯНИН: Это невозможно. Тогда негодяи будут править миром, уверен­ные в своей безнаказанности.

СОФИСТ: О твоем умозаключении можно спорить, но зачем? Мне кажется, слуги несут прекраснейшее из вин, которому мы должны отдать наше внимание, чтобы выпить за здоровье хозяина дома!

Занавес. Действие восьмое

Подвальное помещение. Потолок со сводами. Окон нет. В глубине статуя Митры, пора­жающего быка. Небольшой алтарь, на нем светильник. Пламя поднимается кверху. Входят Старик и Молодой человек.

.

СТАРИК: Где мы?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Как ты хотел, я привел тебя в храм Митры. До утра ник­то не войдет сюда.

СТАРИК: Кто это убивает быка мечем? И что это значит?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Это - Митра.

СТАРИК: Расскажи о нем всё, что ты знаешь.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Митра — воплощение величайшей духовной мощи и му­жества. Вместе с тем, он — творческое начало, величайшая воля и сила. Его помимо всего почитают и как хранителя данного слова. Его изображают как укротителя низ­ших стихий, предстающих в виде быков, которых он поражает мечом. А здесь змея, пьющая кровь: кровь — вода Океана. Лев — олицетворение духовной сущности. Мит­ра — Вседержитель, он — Всеобъемлющий. В нем всё — и небо, и земля, и море. И солнце — сын Митры. Он вечен, как время. Но на лице его скорбь и тоска, ибо мир не совершенен.

СТАРИК: Каково учение поклонников его? Каковы их обряды?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Его поклонники принимают крещение, как сабеисты. Одно из их таинств — это преломление хлеба. Они причащаются вином и сластями и думают, что этот обряд дает вечную жизнь, но не на земле, а в другом существова­нии. Они устраивают пиршества, на которых вино подается в какой-то особенной чаше, и оно отождествляется с кровью быка, которую в свою очередь они почитают как символ одухотворенности и возрождения.

СТАРИК: Это отблеск того учения, по которому вода Океана — это кровь Земли, из которой произошло всё живое. Продолжай.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Они признают своего рода помазание и каленым желе­зом выжигают печать на лбу посвященного... Воскресенье считается у них торжест­венным днем и связано с Солнцем. Они чтят огонь, поэтому неугасимый огонь го­рит и на этом алтаре. Верят они в будущую посмертную жизнь, которая будет лучше теперешней, в освобождение души и в ее возвращение к Богу.

СТАРИК: Как живут поклонники Митры?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Женщинам у них отведено второстепенное место. Они не участвуют в мистериях, правда, среди них есть девы, давшие обет безбрачия, как римские весталки. Их священники служат посредниками между людьми и божест­вом. При богослужении они надевают одежду из парчи и такую же шапку, как у Мит­ры, у них в руках посохи и кадила, в которых жгут благовонную смолу. Во главе об­щины верующих стоит совет, нечто вроде синода, затем учителя или президенты, занимающие этот пост в течение года, кураторы, защищающие верующих на суде и перед администрацией, и заведующие финансовой частью. Кроме того, у них име­ются патроны, оказывающие верующим денежную помощь. Все поклонники Митры делятся на семь разрядов, из которых первые три являются слугами общины. Вот эти разряды: 1) вороны, слуги Солнца, 2) невидимые, 3) воины — святая милиция неведомого Бога, борцы со злом, 4) львы, 5) персы, 6) вестники солнца и 7) отцы. В

этой громадной религиозной общине дети получают низшее посвящение, а высшее дается тем, кого считают нужным посвятить Отцы. Все вместе поклонники Митры составляют воинственный Орден. Многие из них стремятся служить и служат в ар­мии, и хотя средства общины состоят из частных пожертвований, в целом они представляют собой грозную силу.

СТАРИК: Не думаю, чтобы эта сила была стойкой. Неравенство верующих, кото­рое так резко подчеркнуто, отстранение женщин от мистерий — всё это не обещает силы. Митраизм погибнет, когда столкнется с более сильной религией. Но продол­жай рассказывать.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Немногое я могу сказать об их мистериях. Мне пом­нится, что посвящаемому дается какой-то опьяняющий напиток и ему внушается, что он несется в воздушном пространстве, поднимается в подлунный мир, затем в область чистого эфира, проходит сквозь огненные ворота и попадает в мир богов, где видит Митру. Может быть, в этот момент они отдергивают завесу за которой стоит статуя Митры, и посвящаемому кажется, что он пожимал его руку. Митру еще называют «Мойерос», и когда подставляют вместо букв цифры, оказывается число 365 — столько же, сколько дней в году. А день рождения Митры празднуется 25 декабря.

СТАРИК: Стало быть, Митра — бог солнца?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Нет, он — покровитель Солнца. Отмечу еще, что пок­лонники Митры молятся за римского императора...

СТАРИК (обрывая его): Этим ты всё сказал! У него нет будущего. Он не будет ос­вобождать угнетенных...

Занавес. Действие девятое

Собрание старейшин. Все они сидят полукругом в креслах. В середине Анна и Кайафа.

АННА: Он сам называет себя Мессией, сыном Божиим, царем Иудейским. Это — богохульство и опасное политическое самозванство.

КАЙАФА: Да, это так. Мало того, он бунтует народ наш, готов поднять восстание против римлян. А если мы восстанем — погибнет страна наша. Лучше одному чело­веку умереть за народ, чем погибнуть всему Израилю.

1-й ЧЛЕН СИНЕДРИОНА: Надо отдать его на суд правителя.

2-й ЧЛЕН СИНЕДРИОНА: Но правитель может оправдать его. Он не говорит явно мятежных речей.

КАЙАФА: Тогда мы скажем правителю: если отпустишь его, ты не друг кесарю. Всякий, делающий себя царем, противник кесарю.

НИКОДИМ: Я не понимаю, почему высокое собрание так волнуется. Никто не поверит, что учитель неизвестного рода может провозгласить себя царем Иу­дейским. Никто не будет слушать его и только станут смеяться над его претензи­ями.

КАЙАФА: Как ты не понимаешь! Дело не в том, что он называет себя царем, а в том, что он проповедует равенство, говоря, что не должно быть царей и вельмож, что не нужны судьи, что не надо наказывать преступников, что все должны раздать свое имущество беднякам и другие опасные бредни, более опасные, чем бредни вос­ставших некогда рабов Пергама.

3-й ЧЛЕН СИНЕДРИОНА: Заметьте, что назореи требуют его ареста и распя­тия, ибо он изменил учению их!

НИКОДИМ: Но что нам за дело до назореев и их бредней? Его проповедь раве­нства не опасна. Ессеи давно уже проповедуют нечто подобное. Одной сектой боль­ше — что из того?

САДДУКЕИ: Он говорит о будущей жизни, о том, что прекрасной будет она. Это опасно: поверившие ему охотно пойдут на смерть, лишь бы воскреснуть и хорошо жить после смерти!

4-й ЧЛЕН СИНЕДРИОНА: Послушай, Никодим, Иегошуа очень опасен! Он мо­жет навлечь на нас гнев Ирода. Он же открыто назвал его хитрой лисицей... А если будет подорвано уважение к царю, не трудно подорвать уважение и ко всем правите­лям, в том числе и к нам.

ГОЛОСА: Его учение опасно для нас! И для народа... Надо просить правителя казнить его! Он должен умереть! Пусть распнут его римляне!

(Неожиданно все замолкают)

ГОЛОС ЧЕЙ-ТО: Горе нам!

ГОЛОСА: На крест его! На крест!

Занавес.

Действие десятое Подвал. Несколько простых скамеек. Юноши, зилоты, Никодим, Иуда.

1-й ЮНОША: Невыносима наглость римлян! Выгнать их, мечами отстоять нашу свободу!

2-й ЮНОША: Вслед за нами поднимутся и другие порабощенные римлянами на­роды. Долой этих наглых поработителей и грабителей, этих тупых язычников! До­лой!

ГОЛОСА: Долой! Долой!

ЗИЛОТ: Необходимо выбрать вождя.

ГОЛОС: Может быть Иегошуа встанет во главе нас?

1-й ЮНОША: На него нельзя надеяться. Он дает понять, что не пришло еще вре­мя свергнуть иго римлян, на нас наложенное. Он учит самоусовершенствованию, учит делать добро, а уча любить врагов выступает против восстания.

2-й ЗИЛОТ: Мы знаем. Его учение для нас неприемлемо. Во что бы то ни стало надо освободиться от власти римлян!

НИКОДИМ: Власть римлян непереносима. Но Иегошуа думает, что не лучше бу­дут и властители из нашего народа. Он хочет перевоспитать народы...

1-й ЗИЛОТ: Всё это относится к отдаленному будущему, а мы думаем о настоя­щем.

НИКОДИМ: Да, вопрос во времени. Но его учение обрезает корни всякой влас­ти. Жаль только, что не скоро поймут люди учение его. Поэтому я принял предло­жение многих старейших сказать вам, что они тоже за восстание.

2-й ЮНОША: Это очень хорошо!

НИКОДИМ: Кайафа и Анна, многие саддукеи против восстания, и мы просим вас не испортить дела излишней поспешностью.

2-й ЗИЛОТ: Мы не выступим с оружием в руках без согласия старейшин, от кото­рых ты послан.

1-й ЮНОША (тихо, другому): Очень надо считаться с этими стариками!

ИУДА: Будет восстание, или нет, нам нечего делать с Иегошуа и с его учениками. Я часто хожу с ними и слушаю учение его. Он против всякого насилия. Но если бы он высказался за восстание, ему нельзя довериться. Он отошел от назореев, узнав их учение и не приняв его. К тому же, он не еврей, а пришел к нам из Египта. Он знает Тору, знает другие учения, но все их извратил. Он не наш! Он чужд нам! Надо не ста­вить его во главе движения, а распять его!

НИКОДИМ: Это была бы непростительная ошибка. Надо привлечь на нашу сто­рону его и его многочисленных учеников...

Занавес.

Действие одиннадцатое

 

Вечер. Громадный сад. В саду Иегошуа и два ученика его.

ПЕТР: Все говорят мне, что я просил тебя отказаться от жертвы великой, от тво­его учения. Говорят, что вчера я приставал к тебе с этой просьбой. Но ты знаешь, что вчера я был далеко от тебя, тобою же посланный. Кто был тот, похожий на ме­ня и с тобой говоривший?

ИЕГОШУА: Ко мне опять подходил тот, кто искушал меня в пустыне. Он принял твое обличье и сделал всё, чтобы его не узнали.

ИОАНН: Учитель! Я и Петр хотим услышать от тебя об Утешителе, о котором ты так мало говорил нам. Кто это? Когда он явится? В чем будет состоять учение его?

ИЕГОШУА: Пройдут тысячелетия прежде, чем он явится на землю. Много сотен вер будет тогда у людей. Учение Параклета раскинет над всеми ними свой свет. Оно как бы объединит все религии. Непостижим Бог Великий и не всё ли равно, под каким именем и обличием будут почитать его люди? Они поймут это и проникнутся терпимостью к разным учениям, как только в них отразится свет жалости высокой. Все они объединятся в этом свете чистом, в учении о безгра­ничной свободе и беспредельном сострадании ко всему, что живет и чувствует. Высшим синтезом учения Параклета будет безграничная терпимость и безгра­ничное сострадание. Всем станет ясно после проповеди его, что грешно судить кого-либо за то, что он верит не так, как его ближний, и что высшая правда в том, чтобы с терпимостью полной относиться к верованиям чужим. В этом и заключена самая высочайшая истина, которой проникнутся люди, когда придет Утешитель.

Занавес.

Действие двенадцатое Сад Гефсиманский. Входят Иуда и Энош.

ЭНОШ: Всё произошло, как надо. Поклонники Ионтона и ты, их посланник, должны радоваться. Иегошуа — исходящий из мира Эон — распят. Я добился этого через тебя и он погиб, как преступный раб.

ИУДА: Я поступил плохо. Я пришел незваным на вечер, устроенный его учени­ками. Мне не предложили чаши с вином, не предложили обычной еды. Дали только кусок хлеба с солью, показав этим, что не хотят видеть меня за трапезой своей. Я по­нял, что они узнали во мне врага. После этого я ушел и донес на него старейшинам.

ЭНОШ: Что дальше?

ИУДА: Нет мне покоя. За что я предал его? Он зажег свет неугасимый и когда-нибудь ярко засияет его учение. А мне? Мне ничего плохого он не сделал. В его об­щине были и те, кто утверждали, что я брал себе собранные мною для них деньги, но он утешал меня, прося не обращать внимания на эти сплетни. Он знал, что я со­бирал деньги не только для его общины, но также и для ессеев и для поклонников Ионтона.

ЭНОШ: К чему говоришь ты это?

ИУДА: К тому, что всеобщее презрение будет преследовать меня и ныне, и по­том, и после смерти моей. Будут думать, что я за гроши предал его на распятие, тог­да как я тебе верил.

ЭНОШ: Позднее раскаяние. Но утешься: архонт простит тебя!

ИУДА: Но я себе не прощу!

ЭНОШ: Как хочешь. Я не знаю, как утешить тебя. Конечно, было вздорно ваше обвинение, что он что-то взял от учения вашей секты. Всё это он познал, когда был еще в Египте. И еще больше знал он. Конечно, Иегошуа был Эон. И если я восстал

против него, то это мои счеты с Эонами, в низы нисходящими.

ИУДА: Всё-таки, скажи: правда ли, что он был в наших рядах, в рядах назореев, и ушел, исказив учение наше?

ЭНОШ: Конечно, нет! Его учение не совпадало с учением назореев.

ИУДА: Так почему же я добивался его смерти?

ЭНОШ: Что мне задело! (Уходит)

ИУДА: Как тяжело! Скажи мне... (оглядывается) Ушел! Как тяжело. Значит, если Иегошуа не изменил нам, то изменил ему я, предав его. (Помолчав) Прощай, Иегошуа, и, если можешь, прости. А я уйду отсюда и пусть судит меня целитель душ...

Занавес.

Действие тринадцатое Богатая комната в римском доме. Римляне - молодой и  пожилой.

МОЛОДОЙ: Да. Твой раб сказал тебе только то, о чем все говорят в Азии — бед­няки, рабы и все, недовольные нашим господством.

ПОЖИЛОЙ: Не можешь ли ты рассказать мне связнее то, о чем говорил раб, к тому же плохо знающий наш язык?

МОЛОДОЙ: Охотно расскажу, что знаю. Палестина — это страна, где люди зара­жены восточными суевериями и к тому же хотят освободиться от Рима. Когда я при­был туда с известным тебе поручением к правителю, мне всё время приходилось слышать о каком-то пророке, проповедовавшем новое учение. Сейчас дело не в его учении, о котором я тебе говорил, а в самом пророке. Не знаю, видел ли я его. Те, кто видели, говорили о разных людях — одни о молодом, другие о пожилом. Когда же мне приходилось сравнивать рассказы, то всё время казалось, что этого Иегошуа вообще не существовало. Всё время передавали, что он сказал или что сделал, но к какому из двух это относится, я так и не понял. Я видел двух Иегошуа, но так и не ус­тановил, кто из них что говорил, тем более, что убедился в существовании других учителей и пророков, чьи слова тоже приписывались одному из этих Иегошуа, при­чем безо всяких на то оснований. Вот почему не только у меня, но у многих в Палес­тине создалось впечатление, что по стране ходит человек, которого я не видел, не оставляя за собой никаких физических следов. Для суеверов этот человек оказывал­ся духом, воплощенным в человеческое тело, а его учение оказывалось похожим то на учение сабеистов, то на древнюю мудрость египтян, а то было чем-то совершен­но новым.

ПОЖИЛОЙ: Ты хочешь сказать, что в Палестине появился дух, не имеющий те­ла, который только представляется человеком?

МОЛОДОЙ: Я просто рассказываю, что об этом думают в Палестине. Там всег­да проповедуют разные учения. А то, которое связывают с именем Иегошуа, при­надлежит к разновидности гностических учений. Но ты прав, говоря о бесплотном духе. Вспоминаю, что о Иегошуа говорили, будто он ходит по бушующему морю, как по твердой земле! Но так говорят суеверы. Главное же, о чем я хотел сказать, это то, что сейчас воскресают и получают распространение тайные и просто полу­забытые верования, сплетаясь в какой-то странный клубок. Всплывают, к примеру, представления о двух разных богах, которые потом оказываются чуть ли не тожде­ственны и подменяют друг друга при случае, от чего выходит большая путаница и нельзя понять — кто же злой, а кто добрый, кто хочет погубить человека, а кто ста­рается ему помочь. Затем возникает учение о неведомом боге, который оказывает­ся познан глупцами, и так до бесконечности. И зачем нужны новые боги, когда достаточно старых?

Занавес.

Действие четырнадцатое Комната в римском доме. У окна стоят женщина и мужчина.

ЖЕНЩИНА: Слышишь, что кричат они?

МУЖЧИНА: Всё то же, и всё те же плебеи: «Христиан на арену! Христиан львам!» Когда я слышу животный вой этой дикой толпы, мне не хочется быть рим­лянином.

ЖЕНЩИНА: Отчего же ты не протестуешь против этих диких забав?

МУЖЧИНА: Потому что не хочу быть разоренным, а может быть и убитым. Прости, мне надо спешить к выходу императора. (Уходит.)

ЖЕНЩИНА: Как измельчали римляне! Быть может права моя сирийская рабы­ня, когда уверяет, что римлян должна постичь какая-то кара за убийство неведомого нам великого учителя. Но кто он был? Надо поговорить с ней, пусть расскажет о нем....

Занавес. Конец.

 

СВЕТ НЕЗДЕШНИЙ

Пьеса.

Предисловие

Современное человечество переживает один из величайших исторических кри­зисов, и острота его чувствуется уже не отдельным людям и не отдельным группам: это чувство становится достоянием масс. Перед нами встают образы какой-то обнов­ленной, освобожденной от старых несправедливостей и старых невзгод жизни, и в то же время провозглашается и проповедуется самый бездушный материализм. Он обещает принести свободу от тяготевших над людьми предрассудков, а приносит ду­ховное рабство; он сулит бодрую и радостную энергию, а приводит неизбежно к па­раличу воли, у которой при этом механическом взгляде на мир, где всё предопреде­лено, утрачен самый смысл ее усилий, ее творческих напряжений, ее бесстрашных дерзновений.

Как бороться и что противопоставить этой атмосфере материализма, этому пол­ному неверию в человека, если даже оно прикрывается словами о его достоинстве, о его безграничных правах? Превыше всего, пробуждая сознание, которое никогда не угасало до конца в человеческом роде в самые темные его дни, — сознание, что в основе нашей жизни лежат духовные начала. Никакие самые полные удовлетворе­ния потребностей нашего тела, самые блестящие завоевания техники, самые удиви­тельные достижения науки, самые удачные устроения личной и общественной жиз­ни их не заменят и не утолят жажды, испытываемой человеком, когда он их в себе не находит. К ним обращались все великие религии, за которыми шло человечест­во, как бы эти религии ни были подавлены заблуждениями и страстями «руководи­телей» масс. Эти начала открыты для первобытного человека, для ребенка, для муд­реца, и нет людей, которым был бы загражден к ним путь.

Пусть эти начала будут раскрыты в борьбе за их утверждение. Люди должны вспомнить, что им присущ дух, соединяющий их с миром бесконечности. Для этого духа их жизнь - лишь мимолетное пребывание с нашим бренным телом, только с на­шей земной оболочкой.

Наш жизненный миг есть ничто в полноте времен, но в этот миг решаются судь­бы нашего духа в веках.

Наша свобода здесь так же велика, как ответственность. Нужно понять, что этот мир, который нам кажется столь необъятным, есть лишь один в бесконечном ряде

космосов, и как бы далеко ни простирался наш вооруженный новейшим телескопом глаз в звездные дали - всё это лишь песчинка в океане бытия. А над всем этим океа­ном - то начало, что философия называет Абсолютом и что люди именуют Богом, — что близко человеку в минуты, когда дух его открыт для благостных ощущений.

Лишь общее признание этих начал, разрушая преграды между людьми, делает возможным устроить их жизнь без насилия, без произвола, без классового или лич­ного угнетения. Лишь на этом признании можно действительно утвердить достоин­ство человеческой личности, бессмысленное, если материалисты правы, — и свя­зать людей величайшей изо всех творческих сил в мире - любовью.

Дух дышит, где хочет: он нуждается лишь в свободе от внешнего воздействия. Всемерная защита духовного развития личности от всяких посягательств на нее есть обязанность теперь более необходимая, чем когда-либо. А самое признание ду­ховных начал требует и деятельного им служения, — требует верности им в жизни, в мысли, в слове, в деле.

К[арелин]

Действие первое

Уголок пустыни. Большие камни, на которых сидит группа ессеев. Дорога. По дороге идут и едут путники в течении действия. То один, то другой прохожий сворачивает с дороги и под­ходит к ессеям. Вновь пришедшего ессеи встречают вставая и скрещивая на груди руки.

РУВИМ: Дорога не легка. Мы боялись опоздать, но для других она еще тяжелее. Нет ни Петра, ни Иоанна.

МОИСЕЙ: Да... Надо знать, что они скажут. Я обошел четырнадцать селений. Везде говорят о том, что пришел Освободитель. Все твердят, что надо готовить ме­чи и прогнать римлян.

ВЕНИАМИН: Я тоже был во многих местах. Повсюду мечтают о восстании по призыву Освободителя. Но когда я спрашивал, как мы устроимся, прогнав римлян, то получал странные ответы. Спорили о власти. Одни говорили о царях, другие о судьях. Некоторые повторяли безжизненные слова о справедливости, как она про­поведовалась в старину нашими учителями. Наше учение о Боге - в отказе от богат­ства и от власти - звучало напрасно... Смотрите, ведь это Петр идет!

(С дороги сворачивает Петр и подходит к ессеям, сопровождаемый каким-то молодым че­ловеком. Петра окружают ессеи и приветствуют, кланяясь)

ПЕТР: Привет! Я с хорошими вестями. Освободитель говорил о восстании про­тив римлян. Галилеяне куют мечи. Орден ессеев успешно проповедует свое великое учение. Самое главное - прогнать римлян, и в освобожденном народе проснутся дремлющие силы, великие свойства бескорыстия и свободы.

ВЕНИАМИН: Да. Но нельзя сказать, чтобы эти свойства бросались в глаза в на­ше время.

ПЕТР (горячо): Но уже одно то, что Освободитель призывает к восстанию, дока­зывает, что освобожденный народ пойдет по верному пути. Иначе не нужно и вос­стание...

НЕСКОЛЬКО ЕССЕЕВ: Да! Да! Если Освободитель за восстание, это значит, что народ созрел для справедливой жизни.

РУВИМ: (задумчиво): Хотелось бы услышать голос самого Учителя... Его слова часто загадочны.

ПЕТР: Он вместе с Филиппом идет за нами. Он скоро будет здесь.

(Два ессея становятся на камни и смотрят вдаль на дорогу. Темнеет.)

ПЕРВЫЙ ЕССЕИ: Нас только сорок. Где остальные тридцать? Отчего не приш­ли они?

ПЕТР (обращается к молодому человеку, который пришел с ним): Не можешь ли ты ответить на этот вопрос, Вестник?

ВЕСТНИК: Они видели Освободителя и знают его волю. Они пошли в Галилею звать галилеян на Пасху в Иерусалим. Они пошли в Иерусалим сказать юношам и мудрецам, что грядет царь иудейский.

 ДВА ЕССЕЯ (стоя на камнях): Идет! Идет!

(Несколько ессеев бросаются навстречу Освободителю.)

ВТОРОЙ ЕССЕИ: А где Иуда?

ВЕСТНИК: Он ушел в Галилею. Поднимает народ на римлян.

(Подходит Освободитель, окруженный встретившими его ессеями. Все приближаются к нему. Он стоит на более высоком месте, как бы возвышается над толпой.)

ЕССЕИ: Освободитель! Учитель! Посвященный! Проводник! Куда идти? Что го­ворить? Что делать? С чем идти?

(Совсем стемнело.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Я посылал вас и заповедал ничего не брать с собою. Теперь же говорю вам: продавайте одежду свою и покупайте мечи. Говорите всем, что близ­ко время, когда меня схватят как злодея и обрекут смерти. Говорите, что приближа­ется час нашего освобождения.

СТАРИК ЕССЕИ: Мы готовы. Где Иоанн?

ВЕСТНИК: Он ушел в Галилею учить путям к Царствию Небесному.

РУВИМ (про себя): Я хотел бы видеть Иуду и Иоанна. (Обращается к Освободителю) Мы все пойдем за тобой, что бы там ни было.

ЕССЕИ (все вместе, сильными голосами): Все пойдем!

Занавес. Действие второе

Обширная комната. За столом сидит Иоанн и три пожилых человека. Около них десять галилеян.

СТАРИК: Как же жить без власти? Не устоит тогда царство наше. Все передерут­ся между собой.

ИОАНН: Нет, зачем же драться? Вот мы сидим здесь, и у нас нет желания драть­ся. Наоборот, если является какое-либо желание, то служить нуждающимся.

ПЕРВЫЙ ГАЛИЛЕЯНИН: Я смутно помню, Освободитель говорил что-то об этом.

ИОАНН: Он говорил: «Цари народов господствуют над ним, вельможи властву­ют им, но между вами да не будет так. А кто хочет между вами быть большим, то бу­дет вам слугою».

ПЕРВЫЙ ГАЛИЛЕЯНИН: Так было бы хорошо. Всем будет хорошо жить.

СТАРИК: Но царь или вельможа, или кто-либо, поставленный ими, нужны для того, чтобы разбирать споры и ссоры людей.

ИОАНН: Освободитель говорил: «Не судите, да не судимы будете». Он учил до семи семидесяти раз прощать согрешившему человеку. Он говорил: «Не осуждайте, и не будете осуждены». Он советовал отдавать требующему что-либо по суду более того, что он требовал, только бы не судиться, не служить злу.

ВТОРОЙ ГАЛИЛЕЯНИН: Мы думали, что он будет нашим царем.

ИОАНН: Не будет он царем, как Ирод, которого он называл лисицею. Не будет царем, какие бывают цари земные. Ведь он ушел от вас, когда вы хотели сделать его царем. Он будет учить вас как жить. Высоко и светло его учение, превыше всех царс­ких законов.

ВТОРОЙ ГАЛИЛЕЯНИН: Он учит любить других, как самого себя.

СТАРИК (думая о своем): Он советовал всё-таки платить подати...

ИОАНН: Да, для того, чтобы не избили и не бросили в тюрьмы отказывающих­ся платить. Он всегда делал какую-либо оговорку, когда его спрашивали, платить ли?

И кто постиг смысл его оговорок, тот понял, что никто не в праве брать с народа по­дати.

СТАРИК: Он говорил, что ничто не изменится в законе, а выходит, что всё надо изменить.

ИОАНН: В законе не изменится ни единой йоты. Но наши предки и мы назвали законом беззакония, нами измышленные или нам темной силой навеянные. От этих беззаконий ничего не останется.

(Раскрываются двери. Входит Иуда и с ним несколько человек с решительными выраже­ниями лиц. Иуда подходит к Иоанну и перегнувшись через стол что-то тихо говорит ему.)

ИОАНН: Брат мой просит нас уступить ему эту комнату для важного совещания. Продолжим нашу беседу в саду.

(Иоанн и бывшие с ним, кроме двух молодых людей, уходят.)

ИУДА: Нет сил, нет надобности более терпеть наглость римлян, их грабежи и жестокости не знают пределов. Надо прогнать этих завоевателей из Палестины и из Иерусалима. Надо прогнать их ставленников, Ирода и Пилата. Пусть народ вздох­нет от податей, от принудительных работ, от насмешек над нашими обычаями и ве­рой.

ГАЛИЛЕЯНИН: С Освободителем мы пойдем. Без него ничего не выйдет. Рим­ляне слишком сильны, и без вождя не будет победы.

ИУДА: Освободитель за восстание, но его пытаются переубедить Иоанн и ессеи, не принадлежащие к ордену. Они говорят, что народ не сумеет устроить новую жизнь, что после восстания будет плохо жить, так как учение ессеев не принято, так как новая власть по-прежнему будет угнетать народ. Но этого не будет. Со своими мы справимся. Года два-три продержатся свои насильники, а потом поплатятся за свое насилие.

ГАЛИЛЕЯНИН: Народу так жить нельзя, как теперь живется. Но без Освободи­теля мало народа возьмется за оружие.

ИУДА: Он - с нами. Он тоже понимает, что порабощенный народ не может вни­мать словам высокой истины, не может устроить свою жизнь на новых началах.

НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК: Надо прогнать римлян! Слишком наглы они! Слиш­ком тяжелы налоги! Слишком лицемерны римляне! Очень жестоки... Ты, Иуда, уго­вори Освободителя идти с нами. Уговори поднять народ. За нами и за тобой он не пойдет!

(Входит молодой человек, спутник Петра. Он устал, одежда указывает на долгий путь.)

ИУДА: Вестник, что нового?

ВЕСТНИК: Освободитель велел покупать мечи.

ВСЕ: Все пойдем! (Пауза.) За свободу народа! За его счастье! Долой римлян!

Занавес. Действие третье

Большая комната. Входит Освободитель, Иуда, Иоанн и Вестник, оживленно оканчивая разговор.

ИУДА: Все пойдут за тобой и за нами, если ты позовешь нас на римлян.

ИОАНН: Восстав и победив, народ даже не подумает устроиться, как ты учишь.

ВЕСТНИК: Они оба говорят правду.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Народ готов восстать по нашему приказу, но он готов и тер­петь.

ИУДА (нетерпеливо): Петр говорит, что свободный народ проникается твоим уче­нием.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: В день Пасхи будет решено, что надо делать.

ИУДА: Юноши Иерусалима пристанут к галилеянам, провозгласят тебя царем. Римляне уйдут, и ты будешь учить нас, и народ заживет так, как можно и должно.

ВЕСТНИК: Да, юноши Иерусалима тотчас же примкнут к восстанию.

ИОАНН: Они не знакомы или мало знакомы с нашим учением.

ВЕСТНИК: Да, они мало знакомы с учением.

ОСВОБОДИТЕЛЬ (усталым голосом): На Пасхе всё решится.

ИУДА (обращаясь к Иоанну): Освободитель устал. Пойдем к Петру, поговорим с ним.

(Уходит с Иоанном. Темнеет. Минута молчания. Вокруг головы освободителя вспыхива­ет яркий ореол. Менее яркий ореол вспыхивает вокруг головы, вестника. Темно, но обе сидящие фигуры освещены. Начинает говорить Освободитель. Его голос звучит очень тихо, но внятно. Еще тише отвечает Вестник.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Сегодня в ночь надо перенестись в Египет.

ВЕСТНИК: Ты сказал.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Машара и Орсен поверят твоим словам, увидев твой астрал. Скажи им, что их астральные тела должны перенестись к вечеру послезавтра на го­ру Фавор. Необходимо совещание.

ВЕСТНИК: Да будет.

(Ореол гаснет. Вестник перестает светиться. Исчезает. На стене появляются зигзаги молний. Потом полутемная, полусветлая фигура крылатого гения.)

НЕВЕДОМЫЙ: Борьба со мною тебе не под силу. Твоя мощь осталась вне Земли. Я - победитель. Не хочешь поклониться мне - да будет. Но согласись быть моим со­юзником. Я иду на уступки. Иди и ты. Пусть исчезнет рабство и деспотизм, но оста­нется власть. Пусть исчезнет бедность, но останется неравенство благосостоянии. Пусть не любовь, а право царит над людьми. Ты будешь царем на веки веков. Учи лю­дей тому, что им доступно. Не говори им о таком совершенстве, которое доступно только сильным духом. Ограничься тем, что может воспринять это в прахе рожден­ное существо - человек. Пусть он всегда пребывает на той ступени совершенства, ко­торое свойственно этому миру. По-своему, человек будет блаженствовать, и нет беды в том, что он не постигнет высшего учения, не поднимется в высшие космосы.

ОСВОБОДИТЕЛЬ (его ореол вспыхивает ослепительным блеском): К безграничному совершенству должен идти человек! По воле моей и по воле моих учеников человек пойдет к совершенству, не сворачивая на ложный путь. Если хочешь, зови людей на ложный путь: всё одно - человечество пойдет нашим путем, не твоим. Отойди от меня!

(Вспыхивает видение ярким красным пламенем и исчезает. Появляется голубой свет. Сменяется белым с семью разноцветными звездами на нем. Наверху крест, обвитый гирлян­дами роз. Освободитель сидит неподвижно.)

Занавес. Действие четвертое

Святая святых египетского храма. Полукругом стоят кресла - справа и слева по пяти. Входят жрецы в белоснежных одеяниях и, кланяясь друг другу, занимают кресла. Несколько кресел не занято.

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Верховный жрец нашего храма говорит мне, что зло побежда­ет мир. Ра закрывает свой светлый лик тучами. Надо бороться со злом. В грубые су­еверия вылилась вера народов Кеми, и нам, жрецам, должны быть открыты новые откровения.

ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Но мы познали истину. Нам нечего изменять в нашем учении. Народ никогда не знал истины и заблудился в суевериях.

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: У старших жрецов какая-то своя, не наша вера. Я хорошо знаю это.

ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Да, простой народ не смог бы понять нашего учения о пересе­лении душ. Он не допускает и мысли о том, что светила небесные — солнца и земли,

на которых живут перевоплощенные души умерших людей. Народ не способен по­нять, что душа хорошего человека воплощается в тело высшего существа другой пла­неты, а душа плохого человека - в тело существа, являющегося животным того же мира. Для него светила небес - маленькие факелы. Он может понять переселение душ только в тела людей и животных на этой, на нашей земле.

ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Но мы-то знаем истину!

ЧЕТВЕРТЫЙ ЖРЕЦ: Но я в молодости слышал от Нехтоса, что верховные жре­цы иначе мыслят о переселении душ, что они говорят о переселении душ в какие-то невидимые нами миры. Я помню слова о космосе ангелов, каких-то крылатых полу­богов, о космосе херувимов, о космосе архангелов.

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Да, с Нехтосом было странное приключение.

НЕСКОЛЬКО ЖРЕЦОВ: Расскажи!

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Теперь можно рассказать. Нехтос просил меня молчать, и мол­чание так тяготило его, что он должен был поделиться со мною тем, что произошло с ним.

ЖРЕЦЫ: Просим тебя, говори!

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Как-то Нехтос почувствовал себя очень плохо. Он пошел поздней ночью помолиться в храм. Но у двери храма его неожиданно встретила стража, загородила вход и спросила, к кому из жрецов он идет? Нехтос сказал, что он сам - жрец, но его не пускали. Тогда что-то как бы толкнуло его сказать, что он идет к Машара. Тотчас же воины пали перед ним, и несказанно удивленный Нех­тос вошел в храм. Внутри храма второй отряд стражи спросил его, задав тот же вопрос. Но Нехтос, как вы знаете, недаром считался большим мудрецом. Он дога­дался, что не надо повторять то же имя, и назвал имя другого верховного жреца, Орсена, который был в это время в Мемфисе. И опять пали перед ним гордые во­ины, а он шел дальше. Перед святая святых он остановился для обычной молитвы, и до него донесся гул голосов. Он приблизился и странное для него любопытство заставило его слушать. Говорил какой-то, приехавший из далекой Индии жрец о том, что высшие жрецы индусов знают только одного Единого Бога. Что народная религия и религия этих жрецов отличаются одна от другой. Едва этот жрец кон­чил говорить, как Машара громко пригласил Нехтоса войти в святая святых. Нех­тос смутился, но вошел. В собрании было восемнадцать верховных жрецов и, что странно, они были одеты не в белые одеяния, а в голубые. Смущенный Нехтос пло­хо понимал, о чем шел разговор. Тем не менее, он вынес впечатление, что душа умершего человека переселяется в иные, нам неведомые миры. К слову, Нехтос был уверен, что недаром его потянуло в храм в тот день. Он думал, что это Маша­ра позвал его своей магической силой. Эта же сила заставила его передать всё то, что он слышал, мне.

ЧЕТВЕРТЫЙ ЖРЕЦ: Они - удивительные маги и знают неведомые нам тайны. Надо спросить у них о них. Прошло время, и не только народ, но и мы, жрецы, нуж­даемся в духовном обновлении.

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Наше собрание созвано верховными жрецами. Спросим их.

ВСЕ: Хорошо! Спросим!

(Молчание.)

ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Маги великие около нас.

ЧЕТВЕРТЫЙ ЖРЕЦ: Входят!

(Все встают. Входят два верховные жреца. Все склоняют головы, верховные жрецы тоже. Верховные жрецы садятся и как бы продолжают происходивший без них разговор.)

МАШАРА: Вы правы. Народ жаждет новой религии. Вы, жрецы, могущим по­нять передайте тайны вашей религии, взамен чего узнаете высшие тайны. Еще ска­жу: грядет новая религия с востока - религия великой мистической человеческой любви, которую провозглашает просвещавший нас в Египте Иошуа. Ей нельзя про­тиводействовать.

ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Наша религия запрещает нам слушать о другой религии, ес­ли мы не убедимся в ее правильности знамением. Та религия, которую ты, великий жрец, хочешь дать нам взамен старой, тем более нуждается в знамении. Ты дашь его?

МАШАРА: Да.

(Внезапно темнеет. Направо появляется гигантская фигура Вестника с двумя белыми крыльями за спиной. Через пол минуты видение исчезает. Светло. Жрецы на коленях, закры­вая лицо руками.)

МАШАРА: Встаньте! (Все встают. Жрецы смущенно переглядываются.) Через двад­цать один день соберитесь в храме Сераписа. Там будут многие, и многим будут даны необходимые сведения.

(Жрецы выходят. Верховные жрецы стоя отвечают на поклоны. Опять темнеет. Осве­щены только неподвижные фигуры верховных жрецов. На противоположном конце сцены по­является освещенная фигура вестника. Он без крыльев.)

ВЕСТНИК: Он зовет на послезавтра на гору Фавор для совещания. Час вечер­ний.

ОРСЕН: Не скажешь ли, Вестник, каким путем пойдет он?

ВЕСТНИК: Придется идти тем путем, которого нельзя миновать.

ОРСЕН: Твое мнение, Вестник?

ВЕСТНИК: Он думает, что только необычное даст силу его учению. (Молчание.) Он будет ждать вас.

ОБА ЖРЕЦА: Мы будем.

Занавес.

Действие пятое Дорога. На втором плане - невысокая гора. Проходят Иуда и Филипп.

ИУДА: На ессеев можно положиться. Нет сомнения, что о них много говорят несерьезного. Вступая в орден, они обязываются никому не сообщать тайн своего учения и то, что они отвергают войну. Они отвергают войну для блага властей и для забавы правителей, но они не откажутся от войны с римлянами, все пойдут на рим­лян. Правда, они сами не делают оружия, но ведь это не мешает нам достать для них мечи.

ФИЛИПП: Ты прав. А их учение о братстве, общей собственности, отрицание рабства, справедливость и вражда к неправде вошли чуть ли не в пословицы. Учение ессеев - как бы отблеск учения Освободителя. Но ессеями называют себя и люди, не входящие в Орден. Они просто чтут великого законодателя и любят свою родину. Они тоже пойдут за тобою.

ИУДА (перебивая): За Освободителем, не за мною...

(Проходят на гору. Входит Освободитель, Петр, Иоанн и Иаков. Освободитель поднима­ется выше учеников. Он стоит озаренный заходящим солнцем. Рядом с ним, как бы войдя с противоположной стороны появляются две фигуры в белоснежных одеяниях. Освободитель в голубой одежде. Машара и Орсен склоняют головы перед Освободителем.)

МАШАРА И ОРСЕН (оба): Ты звал. Мы слушаем.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Моё учение не распространяется так, как надо. Волны зла за­ливают его. Неведомый торжествует победу. Надо сосредоточить на моем учении внимание гибнущего человечества. Путь к этому один: надо умереть за Учение.

МАШАРА: Каждый лишний час, проведенный тобою на Земле, — луч света, па­дающий во мрак.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: И тотчас же гаснущий.

ОРСЕН: Вестник говорил, что возможно восстание против римлян. Ты жаждешь смерти в бою?

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Много падало в боях и храбрых, и трусов, много падало за плохое и хорошее дело. Это не обратит внимания на учение. Надо быть казненным по суду за то, что я проповедую.

МАШАРА: Они придумают для тебя самую мучительную казнь. Ведь ты - и чело­век. Несказанные мучения позорной крестной смерти ждут тебя.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Эта страшная, для людей ненужная смерть запечатлеет в их умах мое Учение.

ОРСЕН: Ты далеко не всё сказал, что мог сказать.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Сказал больше, чем они могут воспринять и запечатлеть в своей душе.

МАШАРА: Ты нужен, страшно нужен здесь, на Земле. Ты нужен нам. Не уходи! •

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Нельзя допустить, что я напрасно учил людей. Надо, чтобы мое Учение нашло последователей, готовых много трудиться для его распростране­ния. Пусть оно будет потом затемнено, — вначале оно будет сиять, потом теплиться, как искра под пеплом. Но придут времена, и оно засияет ярким блеском. Для этого стоит пострадать, принести себя в жертву.

(Машара и Орсен молчат. Минута молчания.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Вы - великие мудрецы. Укажите другой путь для того, чтобы было воспринято это Учение. (Молчание.) Да будет воля Элоима!

МАШАРА: Через десять лет после твоей смерти умру смертью мученика за твое Учение.

ОРСЕН: Я - через двенадцать.

ОСВОБОДИТЕЛЬ (склоняя голову): Вы сказали.

(Машара и Орсен исчезают.)

УЧЕНИКИ (тихо говорят друг с другом): Кто это? Наверное, Моисей и Илия. По­чему мы так спокойны, хотя перед нами явное чудо?!

ПЕТР (подходит к Освободителю): Учитель! Нам хорошо здесь. Не хочется спус­каться вниз. Мы охотно остались бы здесь. А для тебя, Моисея и Ильи мы устроим палатки.

(Освободитель молчит.)

ПЕТР (торжественно): Внутренний голос говорит мне, что Освободитель - Сын Божий.

ИАКОВ: На нем благословение Бога.

ИОАНН: Его слушаться будем.

Занавес. Действие шестое

Город. Площадь. Ступени храма. Идет Освободитель и три ученика. Рядом с ним -юноша.

ОСВОБОДИТЕЛЬ (продолжая разговор): Ты хочешь быть совершенным. Если так, то продай имение свое и раздай нищим. Приходи тогда и следуй за мной.

(Смущенный юноша отходит в толпу.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ (обращается к ученикам): Трудно богатому войти в Царство Не­бесное; удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в Царство Божие.

УЧЕНИКИ (в ужасе): Кто же спасется?!

(На другом конце площади и на улице, ведущей к площади, шум, покрывающий голос Осво­бодителя. Но голос этот поднимается и ясно слышатся слова.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Горе вам, богатые! Вы получили то, что хотели получить!

(Шум растет. Толпа врывается на площадь. Два человека тащат за руки женщину.)

ТОЛПА: Смерть ей! Побить камнями прелюбодейку! А! Вот Учитель! Спросим его!

ФАРИСЕИ: Учитель, эта женщина взята на прелюбодеянии. Что сделать с ней?

(Освободитель опускается на ступень храма и молчит.)

ФАРИСЕЙ: Что делать с ней? Ведь ты всё знаешь! Ведь ты учишь народ!

(Освободитель молчит и что-то пишет на земле посохом. Через его плечо заглядывает Ио­анн и читает Иуда.)

ФАРИСЕЙ (возбужденно): Моисей велел побивать таких камнями!

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Кто без греха, пусть первый бросит в нее камень!

(Камни выпадают из рук прибывших со стуком. Смущенная толпа расходится. Первым уходит фарисей.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Женщина! Никто не осудил тебя. Иди с миром и не греши.

ИОАНН (обращаясь к Иуде): Что писал он? Это не по-арамейски!

ИУДА (в большом смущении): Он писал по-египетски. Я не знал, что он знает язык страны Кеми. Он написал: «Если надо слушаться закона и суда, то убийство меня бу­дет оправдано. Если оно будет оправдано - горе людям!» (Еще смущеннее.) Он ждет смерти... Это не похоже на победителя римлян!

(Иоанн закрывает глаза руками.)

ОДИН ИЗ УЧЕНИКОВ (обращаясь к Освободителю): Скажи, кто из нас старше? У кого нам учиться, кроме тебя? Кого слушаться?

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Между вами не должно быть учителей. Вы все равны.

УЧЕНИК: Но один из нас может быть совершеннее другого?

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Что значит совершенство, которого вы достигли? Надо быть совершенным, как Отец Небесный совершенен. К этому стремитесь! Но так далеко до того совершенства, что в своем совершенстве вы все равны. Не надо превозно­ситься друг над другом, сильный должен служить всем. (Обращаясь к человеку из толпы, внимательно его слушающему.) Следуй за мной!

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛПЫ: Я пойду за тобой. Велико твое Учение. Но позволь мне прежде похоронить отца моего.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Представьте мертвым погребать своих мертвецов. А ты иди и благовествуй Царство Божие!

ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛПЫ: Я пойду за тобой, но прежде позволь мне проститься с домашними моими!

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Никто, возложивший руку на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божьего. (Обращаясь к Иуде.) Как видишь, Иуда, далеко не все готовы идти с нами!

ИУДА (смущенно молчит, потом): Надо заставить их идти!

Занавес. Действие седьмое

Большая комната. Много народа, сидят и стоят. Распахивается дверь, входит высокий сильный мужчина.

ВОШЕДШИЙ: Мир дому сему! Я - Товий из Галилеи.

(Скрещивает на груди руки и кланяется. Все встают, отвечая таким же поклоном и жестом.)

СОБРАВШИЕСЯ: Мир тебе, но война римлянам!

ТОВИЙ (вынимает из-под плаща два меча): Один меч у меня свободен. (К нему подходит юноша и берет меч.) Готовы ли иерусалимляне?

ОДИН ИЗ СОБРАВШИХСЯ: Юноши Иерусалима приветствовали Освободителя восторженными кликами: «Осанна! Благословен грядый во имя Господне!»; устилали ему путь одеждами, махали пальмовыми ветвями и цветами, встречали его, как царя.

ТОВИЙ: А что власть? А что римляне?

ТОТ ЖЕ: Власти, по-видимому, растерялись. Собираются, советуются. Не прочь взять Освободителя и бросить в тюрьму, но боятся народа. А римляне ждут.

(Входит новый галилеянин.)

ГАЛИЛЕЯНИН: Мир дому сему! Я - Авраам из Галилеи. (Повторяется та же сце­на, что и с Товием.) Сказал ли Освободитель последнее слово? Будет восстание на

пасхальной неделе или нет?

ОДИН ИЗ ПРИСУТСТВУЮЩИХ: Мы все ждем его ответа. Ждем Вестника и Иоанна.

АВРААМ (горестно): Быть может, опять отсрочка?

ВТОРОЙ ИЗ ПРИСУТСТВУЮЩИХ: Возможно, что очень долгая. Возможно, что восстание будет отсрочено на много лет.

ТОВИЙ: Зачем ждать?

ВТОРОЙ: Маловато сил. Мало и тех, кто понял, как надо будет жить без власти римлян, фарисеев и книжников.

(Двери распахиваются. Входят Вестник и Иоанн. Все окружают их. Уверенно и властно звучит голос Вестника.)

ВЕСТНИК: Освободитель сказал: «Не прольется ныне кровь народа. Восстания не будет. Что бы ни случилось с Освободителем, не смущайтесь и не поднимайте вос­стания».

(Все грустно склоняют головы.)

ИОАНН: Мужи галилейские, разойдитесь по домам!

ТОВИЙ: Как нам оставить Учителя в пасти волков?

ИОАНН: Если он не захочет - волос не упадет с его головы. Если захочет - даст себя убить за Учение.

(Молчание. Появляются полчища вооруженных ангелов, пролетающих через сцену. За­тем - громадный крест, обвитый гирляндами роз.)

ВСЕ: Да будет воля Освободителя!

Занавес. Действие восьмое

Комната. Стол, как на картине Леонардо да Винчи. Двенадцать учеников и Освободи­тель.

ИУДА: Восстание необходимо. Ты сам был за восстание, а ныне не хочешь.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Ты знаешь, что не готовы люди войти в царство свободы и счастья. И бесполезна перемена властителей.

ФИЛИПП: Ессеев кровь не раз была пролита.

ВАРФОЛОМЕЙ: И прольется! Это не беда...

ИУДА'- Теперь поздно. Хочешь или не хочешь, а восстание будет.

(Ученики оживленно, но тихо переговариваются между собой.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Пришел час мой. Я скоро умру. Я уйду к Отцу моему, но к вам придет утешение, вы познаете Истину.

ПЕТР: Учитель, неужели ты покинешь нас?

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Я иду на смерть. Один из вас предаст меня.

(Среди учеников смущение.)

НЕКОТОРЫЕ: Не я ли?

ОСВОБОДИТЕЛЬ (тихо Иоанну): Тот предаст меня, кому я передам хлеб и соль. (Передает хлеб и соль Иуде, который сильно задумался.) Иди и делай то, что за­думал !

ИУДА: А всё-таки ты волей или неволей встанешь во главе восстания! (Уходит.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Все покинут меня, когда я буду схвачен римлянами.

ПЕТР: Я не отрекусь от тебя, даже если все отрекутся!

ОСВОБОДИТЕЛЬ (спокойно): Отречешься в эту же ночь. (Молчание. Освободитель ло­мает хлеб на части, передает его ученикам и говорит.) Примите, ешьте. Сие есть тело мое! (Берет чашу, передает ее ученикам и говорит.) Пейте из нее все. Это кровь моя, за многих изливаемая во оставление грехов. Вспоминая меня, собирайтесь на такую же трапезу!

АНДРЕИ (с ужасом): Его кровь разольется!

(Спокоен один Иоанн.)

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Наступают тяжелые времена, надо быть ко всему готовым. Повторяю вам: может наступить необходимость в сопротивлении. Поэтому прода­вайте одежды свои, если не хватит средств, и покупайте мечи.

ИОАНН: Учитель! Что делать нам без тебя?

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Любите друг друга.

АНДРЕИ: Мы исполним твой приказ так же беспрекословно, как рабы исполня­ют данные им повеления.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Не должно быть рабов. Вы не рабы, а друзья мои.

ПЕТР (печально): Ты хочешь умереть! Над тобой надругаются, тебя унизят тупые, наглые враги.

ОСВОБОДИТЕЛЬ: Нет, прославлен я буду, а не унижен! Отче, пришел час. Прос­лавь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя. И ныне прославь меня, Ты, Отче, у Тебя самого славою, которую я имел у Тебя прежде бытия мира.

Занавес.

Действие девятое Улица.

ИУДА: Иоанн и какие-то сведения, сообщенные Вестником, заставили его отло­жить восстание или, вернее, совсем отказаться от него. Но всё готово. Прекрасный план почти что доведен до конца. Освободитель понял, что я попытаюсь поднять восстание без него. Недаром он сказал, чтобы я шел делать свое дело.

МАНАССИЯ: Из этого следует, что Освободитель не хочет восстания, правда?

ИУДА: Но мы решили поднять восстание.

МАНАССИЯ: Кто - мы? (Пауза.)Ты не отвечаешь. Пойду узнаю. Без позволения Освободителя галилеяне не двинутся. (Быстро уходит.)

НЕВЕДОМЫЙ (подходит к Иуде и кланяется, как ессеи.): Слух, что Освободитель не хочет восстания, распространился повсюду. Никто не пойдет на наш призыв.

ИУДА (с отчаянием): Ты прав. Но откуда ты? Я тебя не знаю.

НЕВЕДОМЫЙ: Из Египта.

ИУДА: Неужели такая гигантская работа сделана?

НЕВЕДОМЫЙ: Да.

ИУДА: Неужели гигантский размах и кончится ничем? Я бы всё отдал, чтобы де­ло не погибло!

НЕВЕДОМЫЙ: Мне пришла в голову одна мысль. Быть может, не всё еще пропа­ло.

ИУДА: Говори скорее!

НЕВЕДОМЫЙ: Надо так устроить, чтобы сам народ, чтобы галилеяне и иеруса­лимская молодежь напали на римлян. Тогда восстание охватит всю страну.

ИУДА (печально): Народ не нападет на римлян. И ничем не убедишь его напасть на них, если Освободитель не хочет восстания.

НЕВЕДОМЫЙ: Ты прав. Остается только надежда, что римляне и власти будут так глупы, что арестуют Освободителя, и тогда народ бросится на них. Тогда начнет­ся восстание, и по своей мощи оно будет сильнее всего, о чем мы могли мечтать. Ведь галилеяне пойдут спасать своего любимого учителя.

ИУДА: Напрасные слова! Никто не посмеет арестовать его... Могут только тай­ком убить его.

НЕВЕДОМЫЙ: Не говори, Иуда! Они только не знают, где взять его в то время, когда народ спит. Легко может случиться, что власти узнают, где он находится или где бывает по ночам. Ведь может найтись человек, который скажет об этом властям. Я всё-таки надеюсь, что позорное иго римлян будет свергнуто. (Быстро уходит.)

ИУДА (в раздумье): Конечно, как один человек ринулись бы галилеяне освобож­дать его. Но нет такого негодяя, который бы предал никому зла не делавшего.

А, впрочем, предательство этого негодяя повлекло бы за собой освобождение наро­да. Здесь и подлое дело дало бы светлый, прекрасный результат. Не негодяем, а вто­рым освободителем был бы такой человек. Ведь всё было бы спасено тогда! Это бы­ло бы спасением народа и торжеством победителя! Надо найти такого человека. (Думает.) Нет, никто не согласится! Слишком мелкие души... (В раздумье.) И я не согласился бы играть роль предателя. Хотя почему же не согласиться быть освобо­дителем народа, если сам Освободитель отказывается им быть? Ведь Освободитель не пострадает: его тотчас же освободят, и наши знамена тотчас же начнут развеваться¹ над освобожденной страной. Да! Я должен спасти всю работу Освободителя, спас­ти народ! Что за беда, если дураки в течении одного дня будут верить, что Иуда мог быть предателем?

Занавес. Действие десятое

Окрестности Иерусалима. Пустырь. Небольшой полуразрушенный дом. Усталый Иуда подходит к дому и стучит. Выходит Товий.

ИУДА: Привет! Ты в дорожном платье. Разве ты уходишь?

ТОВИЙ: Я слышал приказ Освободителя и повинуюсь. Чему ты удивляешься? Разве ты не знаешь, что восстание отложено?

ИУДА (со страшной тревогой): А другие галилеяне? Где они? Я не нашел никого из вождей!

ТОВИЙ: Все ушли.

ИУДА: Всё погибло! (С отчаянием.) Погиб и я!

ТОВИЙ (спокойно и торжественно): Ничего не погибло, только отсрочено. Бу­дем продолжать каждый у себя дело освобождения.

ИУДА: А юноши иерусалимские?

ТОВИЙ: Все предупреждены. Никто из них не возьмется за меч, что бы не слу­чилось. Такова воля Освободителя. Впрочем, поговори с Леви.

(Стучит в дверь. Выходит Леви.)

ИУДА: Где твои товарищи? Готовы ли вы?

ЛЕВИ (вежливо кланяясь): Мои товарищи готовы повиноваться Освободителю и исполняют его волю.

ИУДА: Как? Они не поднимут восстания, даже узнав, что Освободитель взят властями?

ЛЕВИ: Так велел Освободитель. Да и римляне знают о готовящемся восстании. Знают и власти. Кто-то предал Освободителя и многих из нас. Никто не восстанет.

ИУДА (насмешливо): Вы боитесь!

ЛЕВИ: Мы повинуемся. (Товий качает головой.) Прощай, Иуда. Если узнаешь, кто предатель, скажи нам. Мы научим наших детей и внуков проклинать его.

ТОВИЙ: Прощай, Иуда. Я верю, что узнав предателя, ты прежде всего убьешь его, а потом скажешь нам, кого мы должны проклинать. (Уходят.)

ИУДА: Всё погибло. Никто не поймет меня. А если кто и поймет, то всё равно не простит. Да и поймут ли они? Не может быть! Ведь мне всучили эти тридцать сереб­ряников, цену крови! Очень нужны были мне эти гроши! В нашей кассе тысячи се­ребряников, но не мог я не взять их! Не поверили бы мне иначе! Пойду и брошу эти деньги к ногам властей. Пусть не подумают, что я за деньги предал Освободителя. А всё равно - мне не поверят. Я - предатель. Ничто не спасет меня от проклятий гря­дущих поколений и от мести поколения живущего! Я повинен в смерти... Брошу проклятые деньги и убью себя. Быть может, в веках кто-либо поймет меня, и если не простит, то пожалеет... (Идет шатаясь. Останавливается. С отчаянием.) Никто не по­верит, никто не простит! (Пауза. С еще большим отчаянием.) Но ты, Освободитель, ты -простишь, ты - поймешь!... (Уходит, -плача.)

Занавес. Действие одиннадцатое

Улица Иерусалима после того, как Освободителя провели на смертную казнь. Опоздавшие спешат на Голгофу. Не пожелавшие участвовать в процессии, идут по своим делам.

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: О, его сильно мучили. Пытали палачи. Надели ему на голову терновый венец. Надругались над ним.

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Но за что он осужден?

ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ: Конечно, ни за что. Вернее, за то, что учил любить друг друга, раздавать имущество бедным, не стремиться к власти.

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Говорят о каком-то кощунстве.

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Ничего похожего на кощунство не было. Он только са­монадеянно сказал, что в три дня может восстановить разрушенный храм.

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Конечно, это не кощунство.

(Проходят.)

ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ: Он был так истомлен пытками, что не мог нести крест, на котором его хотели распять. Заставили нести этот крест какого-то плотника.

ПЯТЫЙ ПРОХОЖИЙ: Он просто не хотел как-либо признать суд. Несением креста он не хотел, выражаясь словами римлян, дать санкцию приговору. Говорят о каком-то удивительном ответе на суде.

ЧЕТВЕРТЫЙ ПРОХОЖИЙ: Его ударил слуга первосвященника. Этому холопу не понравился гордый ответ арестованного. А арестованный заметил: «Если я гово­рю неправду, докажи это; если правду - за что бьешь меня?»

ПЯТЫЙ ПРОХОЖИЙ: Ответ мудреца.

(Проходят.)

ЮНОША (другому юноше): Ты слышал, его предал его же ученик, Иуда!

ВТОРОЙ ЮНОША: Негодяй! Предатель!

(Проходят.)

НЕСКОЛЬКО МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ: Говорят, его ученики сопротивлялись. Один из них сражался с мечом в руке. Но Освободитель запретил ему драться. Осво­бодитель не хотел сопротивления. Я бы теперь с удовольствием напал на римлян. Не попытаться ли? Нельзя! Нельзя!

(Проходят.)

ПЕРВЫЙ РИМСКИЙ ЧИНОВНИК: Приказано прибить на кресте оскорби­тельную для него и его сторонников надпись «Царь иудейский». Манлий думает, что эти сторонники, увидев этот вызов, бросятся вместе с чернью освобождать его от крестных мук, и тогда мечи наших воинов упьются кровью этого несносно­го племени.

ВТОРОЙ РИМСКИЙ ЧИНОВНИК: Довольно ли войск на месте казни?

ПЕРВЫЙ ЧИНОВНИК: Там железные когорты Анция Коммода. А на окраине Иерусалима - войска, готовые ринуться на мятежников.

ВТОРОЙ ЧИНОВНИК: Жалко будет, если они останутся спокойны.

(Проходят. Быстро и молча идут три человека. Их догоняет Агасфер.)

АГАСФЕР (сильно взволнованный): Его давно провели здесь?

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Больше часа тому назад. А что?

АГАСФЕР: Он устал, остановился и прислонился к моему дому, чтобы отдохнуть. Я слышал, как говорили, что он кощунствовал на допросе и оттолкнул его, сказав: «Иди, иди!» Он взглянул на меня, и я оторопел. Что за добрый, бесконечно добрый взгляд был у него! Напрасно пытался я заняться чем-либо по дому, напрасно брался за работу. В моих ушах звучит мой же голос: «Иди, Иди!» Я... я бросил всё и пошел. Внутренняя тревога гонит меня...

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Куда?

АГАСФЕР: Сейчас на Голгофу, а затем... всё равно куда! Но я пойду, я должен идти! Я сам сказал: «Иди, иди!» Ему сказал - усталому, печальному, кроткому, измучен­ному... «Иди, иди!» Я должен идти... (Уходит почти бегом.)

ТРЕТИЙ ПРОХОЖИЙ: Много помешанных ходит по улицам в наши ужасные дни! (Уходит.)

 

Занавес.

Действие двенадцатое

Голгофа. На сцене темно. Направо стоит когорта римских солдат. Немного впереди - Анций Коммод и центурион. Около римлян - костры, скудно освещающие часть сцены.

КОММОД: Что за странная жизнь! Как не похож он на преступника. Его близкие и уважаемый Иосиф производят впечатление хороших людей, потерявших хороше­го человека. Кроме диких восклицаний, я ничего не слыхал от его обвинителей.

ЦЕНТУРИОН (с убеждением): Казненный ни в чем не повинен. Эти дикари убили его, потому что он был слишком хорош для них. Все говорили, что он праведник, и вдруг он стал преступником. Но никто не может сказать толком, в чем его преступ­ление. Ясно, что он не называл себя царем, а говорил о каком-то нездешнем царстве, так называя чистую совесть людей.

КОММОД (тревожно): Смотри, что это?

(Голгофа освещается снопом света, как бы снопом молний, падающих на крест. Освеща­ются фигуры воинов около крестов, фигуры трех женщин, Иоанна и Иосифа, стоящих нем­ного подальше. Огонь превращается в крылатых гениев-ангелов, как бы обвивших крест роза­ми. Гирлянды роз обвивают крест.)

КОММОД: Ты видел?

ЦЕНТУРИОН: Воистину. Этот человек - праведник.

(Все исчезает.)

КОММОД: Мне хотелось бы иметь что-либо на память об этом человеке.

ЦЕНТУРИОН: Что хочешь ты?

КОММОД: Часть его одежды. Какую-либо вещь, ему принадлежавшую. Я не по­жалел бы за нее тысячи сестерций.

ЦЕНТУРИОН: Спрошу у воинов, стоящих у креста. (Уходит в тьму.)

КОММОД (про себя): Тот человек больше праведника!

(Возвращается центурион с чашей в руках. Чаша сверкает красноватым отблеском.)

ЦЕНТУРИОН: Я купил вот эту чашу. Из нее он пил на последнем собрании, и она была подставлена под струю крови, выливавшейся из раны, нанесенной ему копьем.

КОММОД: Благодарю. Ты получишь деньги, когда зайдешь ко мне.

Занавес.

Действие тринадцатое Улица Иерусалима. Прохожие.

ПЕРВЫЙ ЦЕНТУРИОН (продолжая разговор): Их хотели отдать под суд, но Ан­ций Коммод воспротивился, заявив, что верит их рассказу.

ВТОРОЙ ЦЕНТУРИОН: Говорят, рассказ этот неправдоподобен.

ПЕРВЫЙ ЦЕНТУРИОН: Суди сам. Они утверждают, что впали в беспамятство, увидев двух внезапно появившихся крылатых гениев и осиявший их свет. Когда проснулись, то увидели камень от пещеры отваленным, погребальные одежды разб­росанными, но тела казненного не было.

ВТОРОЙ ЦЕНТУРИОН: Если бы они сами позволили унести тело, то они суме­ли бы затворить пещеру камнем и всё привести во внешний порядок.

ПЕРВЫЙ ЦЕНТУРИОН: Как говорил и Анций Коммод...

(Проходят.)

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Упорны слухи, что Освободитель воскрес.

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Многие верят этому, а ты?

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Женщины несомненно видели кого-то, поразительно на него похожего, с руками и ногами, пробитыми гвоздями.

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Один из его учеников рассказывал, что он сам вложил пальцы в раны воскресшего Освободителя. А этот ученик не верил ранее в его воск­ресение.

ПЕРВЫЙ ПРОХОЖИЙ: Говорят, что как раз римляне уверовали в его воскресе­ние - Коммод, центурион, воины, бывшие при казни, воины, сторожившие крест и гробницу...

ВТОРОЙ ПРОХОЖИЙ: Да и я скорее верю, чем не верю... В сущности, что же тут удивительного, что воскрес праведник?

(Проходят.)

ПЕРВЫЙ САНОВНИК (тихо, но очень волнуясь): Надо во что бы то ни стало прек­ратить эти нелепые слухи! Они ставят нас в невозможное положение... Выходит, что мы убили не только праведника, но и величайшего из пророков!

ВТОРОЙ САНОВНИК: Но ведь сделанное по твоему приказу расследование не оставляет и тени сомнения, что он воскрес! Разве можно идти против истины в та­ком случае? Я - не саддукей, я верю в загробную жизнь. Это не всё, это не пройдет даром!

ПЕРВЫЙ САНОВНИК (неуверенно): Но, возможно, что мы имеем дело с очень умным и тонким обманом...

ВТОРОЙ САНОВНИК: Кто мог задумать такой обман? Кому он нужен? Его уче­никам? Но они простые и честные люди. Иосифу? Но ты сам знаешь, что это немыс­лимо!

ПЕРВЫЙ САНОВНИК: Что же делать? Что же делать?

Занавес. Действие четырнадцатое

Большая комната. За круглым громадным столом сидят тринадцать человек. Среди них, ничем не отличаясь от других, Машара и Орсен.

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ: Итак, Иуда донес на него. Указал, где его можно взять под стражу. Что скажут ессеи?

ВТОРОЙ ЕССЕЙ: Надо выслушать тех, кто хочет сказать что-либо в защиту Иуды.

МАШАРА: Не надо судить Иуду. Сказано: «Не судите». К тому же, он сам себя осу­дил.

ОРСЕН: Не надо судить. И без нас найдутся судьи.

ТРЕТИЙ ЕССЕЙ: Орден ессеев не может молчать, когда один из его членов преступил заветы чести. Каков бы ни был наш приговор, каково бы ни было наше решение, будь это отказ вынести решение, мы должны обсудить дело Иуды.

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ: Обвинители спрошены. Пусть войдут защитники. (Молчание. Никто не входит.) Так нет защитников?

МАШАРА: Освободитель сам хотел умереть за свое Учение. Всё равно, не будь предательства Иуды, Освободитель нашел бы другой путь к крестной смерти.

ВСЕ: Ты сказал.

ГОЛОС: Но Иуда предал его!

ВСЕ: Да, предал.

ОРСЕН: Вестник, явись, явись! (Появляется Вестник.) Вестник, что скажешь об Иуде?

ВЕСТНИК: Он предал Освободителя. Он его предал только потому, что оболь­щенный Неведомым был уверен, что Освободитель будет спасен восставшими, и не будет убит.

ВСЕ: Ты сказал.

ГОЛОС: Но Иуда предал его!

ВСЕ: Да, предал.

ВЕСТНИК: Иуда убил себя, раскаявшись в своем поступке...

ГОЛОС: Но Иуда предал его!

ВСЕ: Да, предал.

МАШАРА: Освободитель воскрес, смертью смерть поправ!

ГОЛОС: Но Иуда предал его!

ВСЕ: Да, предал.

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ: Как судить его?

ГОЛОС: Судить в веках, но не в мирах.

ВСЕ: Да, судить предателя.

ВЕСТНИК: Иуда умер, уверенный, что только один Освободитель поймет и простит его.

ВСЕ: Ты сказал.

ГОЛОС: Мы не совершенны, как Освободитель. Иуда предал его! Не было тако­го позора в Ордене ессеев, не было и в веках!

ВСЕ: Он предал Освободителя! Мы судим его нашим судом. Не судом земли су­дим - судим в веках!

(Совещаются. Машара и Орсен встают и отходят к Вестнику.)

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ: Орден решил: вычеркнуть Иуду из числа членов Ордена. Имя и деяние его да покроются проклятиями на века до второго пришествия Ос­вободителя. Но и тогда проклят будет его поступок, хотя и будет прощен ему. Проклятие будет тяготеть на предательстве до тех пор, пока понятия «предатель­ство» и «проклятие» не исчезнут с лица Земли, преображенной вторым пришест­вием.

ВСЕ: Да будет!

(Машара, Орсен и Вестник молчат.)

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ (обращаясь к ним): Прав суд наш? (Машара, Орсен и Вестник мол­чат.) Или не прав суд наш и вы требуете пересмотра дела? (Машара, Орсен и Вестник молчат.)

ВСЕ: Суд прав.

ПЕРВЫЙ ЕССЕЙ: В преображенном нашем мире, на обновленной Земле, когда забудется само слово «предательство», только тогда мы снова примем Иуду в сонм наш.

ВСЕ (вместе с Машара, Орсеном и Вестником): Так будет!

Занавес. Действие пятнадцатое

Одиннадцать учеников Освободителя. Они на тайной вечери, но нет Иуды. Среди них появляется Освободитель. Минута молчания. Страшное удивление учеников: удив­ление, недоуменные взгляды, позы, жесты. Затем Освободитель внезапно исчезает. Уче­ники одни.

ПЕТР: Христос воскрес!

ВСЕ УЧЕНИКИ: Воистину воскрес!

Занавес. Конец.

 

 

 

 

ГНОСТИКИ

Хорея. Среди хоровода - высокий молодой человек. Хоровод из молодых мужчин и женщин. Одеты во всевозможные костюмы разных народов и разных эпох. Стоящий в середине гово­рит. Сказав свое, уходит в хорею. Его место занимает другой молодой человек или молодая женщина. Направо от хореи, которая медленно движется справа налево, сидят три челове­ка, одетые в белые широкие -плащи. Они тихо разговаривают.

1-й ИЗ СИДЯЩИХ (говорит тихо в то время, когда хорея остановилась): Как стран­но, Манлий! Говорил, по-видимому, юноша, но говорил так, как если бы он прожил столетия.

МАНЛИЙ (тихо): Все, кто говорили сегодня, и кто будет говорить, далеко не юноши. Все они долго жили, но они надели не только свои тела, но и головы. Все здесь собравшиеся замаскированы от волос на голове до подошв ног.

3-й ИЗ СИДЯЩИХ: Слушайте! Говорит ученик Василида. (Хорея снова тихо дви­жется справа налево. Стоящий в середине говорит.)

1-й ОРАТОР: Я - ученик Василида, а он у апостола Петра узнал тайны высокие. Он знал также, что было написано во втором Евангелии Матфея о тех сокровениях, которые возвестил воскресший Христос своим ученикам - Матфею, Фоме и Филип­пу. О том, чему учил Василид, возвестим сейчас мы, три ученика его.

Нельзя назвать абсолютное начало, ибо неизреченно оно. Вы можете произнес­ти какое-либо сочетание звуков, какое-либо слово, но это слово не будет осмыслен­ным, ибо вы не познали ни умом, ни чувствами своими то, что этим словом означает­ся. Ни с чем, хотя бы отдаленно, нельзя сравнить его. Тем не менее, в нем всё то, что бытием называют. В нем всё в том смысле, что всё сущее или отделилось от него, как от вас дыхание отделяется, или в нем всё в том смысле, как в семечке дерева содер­жатся его корни, ствол, ветви, листья, цветы и плоды. Но, говоря так, я не даю опре­деления: я только миллиардную или еще меньшую долю его сущности определяю.

Определяю то и так, что и как нам доступно - нам, ничтожнейшей частице дыха­ния Его. А так как это - Его, а не наше дыхание, то оно до некоторой слабой степе­ни может дать понятие о Нем. Он - Бог Великий - абсолютно бесстрастен. Он пре­выше бытия и небытия. Он не есть бытие и не есть не-бытие. Он был до не-бытия. Был, когда ничего не было. Он - «преждесущее Ничто», абсолютное Ничто, и пото­му для него нет обозначения на языке человеческом; в нем в действительности и в потенции всё без исключения.

Итак, Он - первоначало, он Бог не-сущий в том смысле, что он выше существо­вания, но в нем начало всего, что существует и будет существовать. Он - един. В Нем появилась идея бытия или сыновства, появился и зародыш бытия, его начало. Заро­дыш этот в самом начале был не-сущим, то есть неуловимом мыслью духов и других существ, к которым не имел отношения. Другими словами, в Нем не-сущем прояви­лось творческое начало. Он восхотел сотворить. Он - непостижимый - сотворил всё из ничего, из абсолютного ничего, ибо только он один был. Но для Него - не-сущего - всё сотворенное не существует. Единство возможностей, потенции, панспер­мия была началом всего. Это единство потенций близко Богу, родственно Первона­чалу. Первая потенция панспермии это - сыновство, единосущее He-сущему. Он, не­постижимый, таил в себе всё бытия - божественное, духовное и материальное.

(Говоривший входит в хорею и в ее середину выходит второй оратор)

2-й ОРАТОР: Наиболее ясное для нас, но очень далекое от истинного, проявле­ние Его бытия, первое сыновство, - это неизреченная и непостижимая Его сущ­ность, возносящаяся к He-сущему. Это Сын - лицом к Отцу, это идеальное, божест­венное Его проявление, как всего для нас высшего, наичистейшего, самого доброго и высоко прекрасного. Первое сыновство сливается с He-сущим и есть He-сущее в его отношении к миру, созданному Богом. Создав мир, третье сыновство противо­поставляет себя Богу, таким образом определяя себя. Первое сыновство и отлично от He-сущего, и едино с ним. Оно проявляется, как Отец (творческая сила), как ум,

слово, разум, сила, премудрость, правосудие (без кары мир). И если кто проникает­ся первым сыновством, то поднимается и соединяется с ним, то есть с Богом.

(Уходит в хорею и его место занимает новый оратор)

3-й ОРАТОР: Его бытие духовное, от него очень далекое - почти так же далекое, как и бытие материальное, - это второе сыновство не единосущно первоначально­му Богу. Оно является единством сущности божества с иносущным миром. Так как оно сплетено с бытием материальным, так как оно отягчено чуждыми элементами, то нуждается в очищении. Из этих элементов второе сыновство создает себе крыла-. того Духа святого и через него ограничивается, определяется мир. Этот Дух - тварное подобие второго сыновства. Второе сыновство - духовное бытие - не вполне чистая, слегка отягченная материей идея. Эта идея - второе сыновство - одухотво­ряет мир. Она делает его Духом святым. Она - непосредственный творец мира. Она дает мирам сознание и, как крыльями, поднимает кверху миры (как бы исчезает в Первоначале, хотя и не может с ним слиться, как иносущая) и оставляет в низах отб­леск света и силы Божества. Дух святой, достигнув пределов непостижимого, стано­вится гранью между He-сущим и мирами первого и второго сыновства.

(Уходит в хорею, его место занимает четвертый оратор)

4-й ОРАТОР: Его божественное бытие - третье сыновство - конечно не пол­ностью, а ничтожной долей проявляется в материальном бытии. Но пока оно с ма­териальным бытием, пока не оторвалось от него, то есть от видимого мира, до тех пор оно (и мы) далеко от абсолютного сверхсущного Бога. Третье сыновство страда­ет, ожидая освобождения от материальных уз, ожидая очищения и вознесения к Не­сущему, окончания отчуждения от Него. Нужна жизнь материальная, ибо в ней очи­щается начало жизни духовной.

(Опять сменяется оратор и в круг выходит первый)

1-й ОРАТОР: Там, где было отреченное Духом святым, там выделяется Архонт Великий, глава мира, несказанных несказаннейший и могучих могущественнейший, но он всё же ограничен и потому считает себя Великим Богом. Под его властью в полном неведении и в греховности живут люди. Он рождает сына, который лучше и выше его самого. Но и для сына непостижим He-сущий. Вместе с Сыном Великий Архонт создает вторую восьмерицу эфирного мира, подражая первому сыновству. Тогда из той же Панспермии появляется Второй Архонт. Он не дает знания даже о Великом Архонте, не дает знания и о He-сущем. Сын Второго Архонта - Христос. Идея сыновства пробуждается в третьем сыновстве в сыне Марии Иисусе, дабы воз­неслось третье сыновство. В Иисусе разделились элементы, соответствующие трем частям сыновства: духовный, душевный и физический. Божественное освободилось в Нем из телесного плена. Поэтому и страдает человек Иисус. Когда Он умер, его природа возвратилась в первичную безобразность: душа (психический элемент) отошла в седмерицу, дух (пневматический элемент) отошел в восьмерицу, само сы­новство (третье) вознеслось к Не-сущему.

ГОЛОС: О какой седмерице говоришь ты? Что это за седмерица?

1-й ОРАТОР: Второй Архонт вместе с рожденным сыном, создали седмерицу. Мир - не только солнца и земли: небесных (звездных) сфер или космических сил 365 и ими управляют ангелы астральные. Семь последних космических сил управля­ют народом земель. Эти силы (седмерица) как бы мировой волей являются, миро­вой волей, соприкасающейся с сущностью Божества. Одна из этих сил - Великий Ар­хонт, Демиург, Бог нашей Земли. Материальный мир сотворили ангелы. Как оба Ар­хонта, так и ангелы ничего не знают о Боге, о Том, в ком пребывает всё божество, в ком пребывают все возможности.

ГОЛОС: А Христос?

1-й ОРАТОР: «Высший Ум» первой седмерицы (абсолютное, неизреченное нача­ло) сошел через таинственные силы бытия, через последние семь космических сил на человека Иисуса, чья оболочка - тело - стала призрачной. Иисус, это истинный Христос, привлекший к себе силу Духа Святого, и в Нем соединился высший и низ­ший миры. Христос открыл материальному миру истину абсолютного и идеального

бытия. Он возвестил миру истинное Высшее Божество, к которому стремится миро­вое сознание, духовный элемент, скрытый в мирах, выделяющийся из материально­го мира. Третье сыновство воссоединяется с He-сущим. Таким образом, частица Бо­жества освободится от гнета материи и возвратится к первому источнику. Второй Архонт не будет знать о Не-сущем.

Материальный мир придет в состояние блаженного, неизъяснимого, великого неведения. Всё сущее материального мира будет довольно своим пределом и назна­чением, а духовная сущность вместе с Христом, им просвещенная, вознесется в сфе­ру идеального и абсолютного Божества. Частицы Божества возвратятся к первобыт­ному источнику...

ГОЛОС: Скажи, почему существует зло в мире?

1-й ОРАТОР: Потому что бесстрастен Великий Бог и в нем потенция всего - и зла, и добра.

ГОЛОС: Долго ли будет существовать зло?

2-й ОРАТОР: Пока не появится отсутствие желания, ибо желание есть осознан­ное страдание от неудовлетворенности. А когда исчезнет сознание, будет Ничто.

ГОЛОС: А мученичество? Правы ли те, кто стремится к нему?

1-й ОРАТОР: Мученичество является или воздаянием за грехи предыдущей жиз­ни, и тут нечего его идеализировать, или оно просто бесполезный акт и глупо искать его.

ГОЛОС: Скажи, правда ли, что Василид утверждал, что после смерти души пере­селятся в другие тела?

1-й ОРАТОР: Да, правда.

ГОЛОС: Скажи нам, как вести себя здесь, на земле?

1-й ОРАТОР: Знай всех, тебя же пусть никто не знает. А поступающий к нам, пусть молчит в течение пяти лет, пока не усвоит учения нашего. О Боге Высоком ма­ло, слишком мало говорит учение это. А сказать надо хотя бы немногое. И всё, что будет сказано о Боге, за исключением слишком человеческого, всё равно, ибо в Нем - всё. Но не всё, что в Нём - Он, как не всё, что в человеке - человек. Кровь в чело­веке, но вышедшая из человека - не человек; так то, что отходит от целого, уже мо­жет не принадлежать целому. Не всегда, впрочем, исходящий от Бога свет становит­ся тьмой. Он затемнится только тогда, когда темна среда, через которую он прохо­дит, а если она светла, то светлым он остается. И нет тьмы абсолютной, ибо и во ть­ме звезды светят...

(Хорея медленно расходится. Сидящие встают, отходят от своих кресел, и около каждо­го из них собирается небольшой круг.)

МАНЛИИ: Что скажу я? Ничего не говорит учение это о жизни нашей. Если вер­но то, что я ранее слышал, если учение это совпадает в указаниях на то, что надо де­лать на земле, с учением того, кого Христом называют, то только в этой части своей интересно оно для нас. Если же, как я слышал, оно учит избегать личного страда­ния, то оно опаснее соблазна, и я не приемлю его. И без этого слишком часто избе­гают люди страданий, хотя их следовало бы переносить для высшей цели.

Конец.

 

3217 год.

(Пьеса в 11 действиях.)

Действие первое

Громадная комната. Стены из белого мрамора. Большие окна со слегка голубоватыми стеклами. На стенах картины в рамах со стеклами. На одном из небольших полированных столиков стоят аппараты, напоминающие усовершенствованные телефон, фонограф, аппа­рат для записывания речей, небольшие фигурки из какого то металла, держащие в руках факелы, термометр, барометр, часы и другие еще неизвестные нам приборы. Все эти вещи чрез­вычайно изящны. На других столиках стоят искусно сделанные изображения птиц, которые поют, когда пускается в ход скрытый в них механизм. В разных местах залы статуи из мра­мора и чрезвычайно похожие на людей манекены. Много скамеек, кресел, стульев, три дивана, два больших стола. Мебель отодвинута от стен. Пол мозаичный. Хоры около двух стен. Вхо­дят Гарри и Рордиан. Оба высокого роста с правильными чертами лица. Оба одеты в черные шелковые заправленные в широкий золотой пояс рубахи. Оба подходят, к большому столу, на котором лежит бумага и стоят пишущие машины. Садятся.

ГАРРИ (продолжая разговор): Да. Необходимо вывести массы населения из того застоя, в который они погружены сотни лет. Не менее необходимо показать после­дователям ошибавшихся и морочивших учителей, что принятые ими на веру учения не истинны потому, что не толкают людей на активную борьбу со злом и неправдой, с темными сторонами нашей общественный жизни. Ты согласен со мной? Что ска­жешь, Рордиан?.

РОРДИАН: Согласен.

ГАРРИ: Опять однословный ответ! Если ты вошел в секту молчащих, так скажи прямо. Ты не можешь, очевидно, представить, как трудно разговаривать с тем, кто дает однословные ответы.

РОРДИАН: Я - не молчальник, но мне нравится их учение. Лучше говорить де­лами, чем словами, Гарри.

ГАРРИ: Правда, много бессмысленной и шарлатанской болтовни знало челове­чество, но даже пустая болтовня лучше, по моему, молчания, от которого веет чем-то враждебным человечеству, чем-то животным, чем-то неумным.

РОРДИАН: Ты сказал - я выслушал. Сверим наши списки .

ГАРРИ: Хорошо. На наш съезд прибыли представители секции «Объединенных обществ психических исследований» из Северной и Южной Америк в количестве 27 человек; из Восточной и Западной Европы в количестве 28 представителей; из разных частей Африки 17 человек; из Азии - 32 и из Австралии - 9 человек. У тебя те же сведения?

РОРДИАН: Да, но прибавь трех представителей от живущих на аэропланах и дру­гих летательных машинах; двух от живущих в хрустальных дворцах на дне океанов и громадных рек и четырех от населения, избравшего себе место жительства под зем­лею, в ее громадных пещерах. Эти общества впервые прислали нам делегатов.

ГАРРИ: Скажи, много среди приезжих сторонников материалистического уче­ния?

РОРДИАН: Если называть таковыми агностиков, то несколько человек.

ГАРРИ: В сущности, все мы агностики: не можем постигнуть даже таких пустя­ков, как появление из зернышек разнообразных, прекрасных цветов.

РОРДИАН: Я говорю о тех, кто не интересуется мистикой или не удовлетворя­ется ею.

ГАРРИ: Но они не знают эзотерических учений?

РОРДИАН: Конечно.

(Тихий звон. Гарри нажимает клавишу какого-то аппарата на столе, к нему подходит автомат и потом выходит из дверей. Автомат возвращается с молодой женщиной. Это Красная Орхидея)

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ (раздраженным голосом): Что, у вас часто встречаются такие невежи, как этот господин?

ГАРРИ: Что он сделал?

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Да просто не соблаговолил отвечать на мои вопросы...

ГАРРИ: Вы, вероятно, не умеете управлять автоматами...

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ (с удивлением): Как? Это автомат?

(Подходит к автоматам и рассматривает их один за другим.)

ГАРРИ: Да, конечно. Не угодно ли вам присесть, и мы к вашим услугам. Вы зна­ете, кто мы?

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я пришла в комиссию по устройству съезда. Здесь нет ошибки?

ГАРРИ: Нет. И мы к вашим услугам.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я из Восточной Европы. Могу пробыть на съезде макси­мум три дня. Могу ли я одной из первых сделать свой доклад о работах Психическо­го общества Восточной Европы?

ГАРРИ: Если пожелаете, вы можете говорить второй. Первым будет говорить один ученый из Индостана, который может пробыть с нами только один день.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я рада. Могу я видеть ту часть вашей библиотеки, которая считается вами лучшей и известна под названием № 1-й?

ГАРРИ: Просим вас. Рордиан! Покажи делегатке всё, что она пожелает видеть.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Рордиан! Я знаю это имя. Я - Красная Орхидея. А вас как зовут?

ГАРРИ: Меня зовут Гарри.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я и о вас много слыхала. (Рордиан подходит к Красной Орхи­дее и кланяется.) Далеко библиотека?

РОРДИАН: В соседней комнате наиболее интересный отдел книг и гравюр. (Уходят.)

Занавес. Действие второе

Большой высокий зал. Много небольших столиков, на которых стоят какие-то аппара­ты и за которыми сидят по два, по три человека. Каждый оратор перед тем, как говорить, поднимает со столика резонатор и его голос слышен во всем громадном зале. В зале сто двад­цать человек - мужчин и женщин. Несколько человек в масках. Заседание еще не началось и человек двадцать ходят по зале.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ (в маске, подходит к Гарри): Скажите, Гарри, могу я снять маску?

ГАРРИ: А, это вы! Я не советовал бы. Ведь это собрание ученых, и нам неизвест­ны человек тридцать из присутствующих. Среди них могут быть и агенты вашего правительства. Они могут дать неблагоприятный отзыв о ваших заявлениях.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Благодарю за совет.

(Отходит. К Гарри подходит автомат. Гарри подходит к столу, поднимает резонатор и внятно слышен его голос).

ГАРРИ: Все налицо. Просим занять места.

(Все садятся за столики.)

ГАРРИ: В порядке записи слово принадлежит делегату Бенгальского Общества психических исследований.

БЕНГАЛЕЦ: Мы очень мало можем прибавить к нашему докладу на предыдущем съезде. Этот доклад роздан всем, желавшим иметь его, и я ограничусь тем, что не вошло в него. Прежде всего: в Бенгалии давно уже установился строй безвластного общежития. Материальное благосостояние населения очень высоко. В духовной жизни надо отметить живучесть религии браминов и буддистов, которые сильно, впрочем, модернизировались и имеют многих последователей. Затем вполне исчез­ла когда то сильная религия магометан, а христиане раздробились на громадное ко­личество сект, объединившихся, впрочем, в один союз. У нас имеется также совсем не исследованная секта тех, кто чтят упоминаемых в Ведах арров, но о ней мы ни­чего не знаем, кроме того, что она существует и в редких случаях члены этой секты делают доклады в нашем Обществе психических исследований. Последний доклад членов этой секты указал нам, что какое-то психическое начало, гнездящееся во многих людях (не во всех), может покидать тело человека, который спит, перено­ситься через какие угодно пространства, выходя и из пределов Земли, и может вступать в общение с разными существами. В частности, это психическое начало, обле­ченное в тело, нами не виденное, должно по моей просьбе прибыть на этот съезд и проявить себя так, как это написано в письме, запечатанном в плотном конверте и запертом вот в этой шкатулке, которую придется сломать, когда придет время. Вы, конечно, позволите мне продемонстрировать перед вами этот интересный опыт?

ГОЛОСА: Просим тебя.

БЕНГАЛЕЦ: А я прошу психическое начало проявить себя так, как это написано в положенном в шкатулку письме, содержание которого знают только два старей­ших члена Бенгальского общества психических исследований. Внимание.

ГОЛОСА: Мы ждем.

(Сначала пять человек, тотчас же человек тридцать, и немногими секундами позднее все присутствующие, не исключая докладчика, встают с мест, делают два-три шага от кресла, становятся на колени на пол и поднимают кверху обе руки.)

ГОЛОСА: Что это? Я не могу не встать... Меня ставят на колени... Кто-то подни­мает и держит мои руки...

(Через минуту все встают и молча с изумлением смотрят друг на друга. Спокойны и как будто не обнаруживают особенного интереса только ГАРРИ, РОРДИАН и еще человек 10).

БЕНГАЛЕЦ: Прошу взять от меня шкатулку и, раскрыв ее, распечатать конверт и прочесть вложенную в него бумагу. Гарри, возьмите шкатулку...

(Гарри подходит к столику за пять столиков от того, за которым сидел, берет шкатул­ку, ломает ее, вынимает конверт и, передав его какой то женщине, медленно идет на свое место.)

ЖЕНЩИНА (разрывает конверт и читает): «Все присутствующие встанут на ко­лени и поднимут руки кверху». Ах!

(Падает в обморок. К ней подходят два человека и через минуту приводят ее в чувство.)

ГОЛОС: Прошу слова. Я - агностик.

ГАРРИ: Слово дается.

АГНОСТИК: Брат из Бенгалии. Не было ли в данном случае гипнотического вну­шения, от тебя исходящего?

БЕНГАЛЕЦ: Нет. И тени внушения здесь не было. Я должен удалиться. Приду на два последних заседания.

(Уходит. Все встают, отвечая на его последний приветственный жест.)

ГАРРИ: Слово принадлежит Красной Орхидее.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я - из Восточной Республики. У нас господствуют олигар­хии. У нас нет и тени свободы. Каждый из нас может быть схвачен ночью и днем и без суда и следствия заточен только потому, что не разделяет взглядов олигархов. Наш народ - стадо сытых быков и коров, любящих разные развлечения. Наука и ис­кусство у нас стоят на самом низком уровне. Бесконечное количество самых диких, изуверских тайных сект охватило население. Самый скучный нелепый шаблон гос­подствует у нас в сфере потребления. Господствует система равных пайков, и все мы напоминаем лошадей в стойлах, которым дается некоторое количество овса и снос­ного сена. До 28 лет мы даем простор всем нашим физическим желаниям и страс­тям, а с этого времени быстро стареем. Истощенные силы не дают нам возможнос­ти каким бы то ни было образом наполнить нашу жизнь. Кретинизм, иной раз более или менее резко выраженное слабоумие в связи с часто встречающейся манией ве­личия до такой степени обычны у нас и до такой степени низок У нас культурный уровень населения, что полукретины и нравственно помешанные люди распоряжа­ются в наших странах жизнью людей и безнаказанно убивают тех, кто не преклоня­ется перед их идиотскими распоряжениями. Наше Общество исследования психи­ческих явлений может существовать только как тайная организация, и мы не можем даже завести сносной библиотеки, так как философские и даже научные книги без церемонии отбираются у нас и дикая цензура убивает в нашей стране научную и фи­лософскую работу. Вы понимаете, что при наличии указанных условий я не могла привезти на наш съезд чрезвычайно любопытный, изобретенный нами аппарат, при помощи которого мы улавливаем и записываем те сигналы, которые делаются Земле жителями других планет. Мы получили удивительные рисунки с подписям под ними, и нам удалось расшифровать эти надписи, и мы довольно свободно читаем по­сылаемые нам письма. К сожалению, авторы этих писем не особенно высокого мне­ния о нашем интеллекте, и их сообщения не так интересны, как нам хотелось бы. Отвечать мы еще не умеем. Я привезла переводы полученных нами сообщений и пе­редала их Гарри. Я кончила.

ГАРРИ: Мы размножили эти сообщения. Всякий желающий может получить их. Я объявляю перерыв заседания на полчаса.

(Все встают с мест. Подходят друг к другу. Разговаривают. К Красной Орхидее подхо­дит маска.)

МАСКА: Красная Орхидея. Тебя узнали шпионы твоего правительства, из кото­рых один находится в этой зале. Твое имя - Елена Зимина. Советую тебе не возвра­щаться на родину.

(Отходит прежде, чем Красная Орхидея успела ответить.)

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ (подходит к Гарри): Гарри. Меня узнали шпионы моего пра­вительства. Я не могу возвратиться на родину.

ГАРРИ: У нас ты найдешь приют, помощь и вторую родину.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Благодарю.

(Задумавшись, идет к своему месту. Две маски подходят к Рордиану.)

1-я МАСКА: Рордиан. Мы члены твоей организации. Привет.

РОРД ИАН: Привет. Я жду.

2-я МАСКА: Мы знаем то, что и ты: знаем, что Он сказал Нафанаилу под смоков­ницей.

РОРДИАН (склоняя голову): После собрания подойдите ко мне. Я провожу вас в наш дом.

(Маски уходят. К Рордиану подходит высокий человек.)

ВЫСОКИЙ ЧЕЛОВЕК: Привет. Я с тремя друзьями принадлежу к твоей органи­зации. Я знаю пароль. Знаю, что Он сказал вечером на третий день беседы, и мои товарищи знают.

РОРДИАН: После собрания подойди к Гарри: он будет предупрежден и прово­дит вас, куда надо.

Занавес. Действие третье

Очень высокое зало. Потолок спускается от одной стены к другой,. Одна стена на треть ниже другой. По бокам колонны, покрытые надписями. Громадная завеса во всю высоту и ши­рину наиболее высокой стены. Полукругом, примыкая к середине стены и отодвигаясь от нее по краям, стоит у каждой стены ряд кресел, образуя в зале замкнутый круг. Около высокой стены гигантский черный, обвитый розами, крест. У дверей, которые проделаны в низкой стене, стоят два манекена, изображающие одетых в броню средневековых рыцарей. На сте­нах картины, изображающие сцены из крестовых походов. Много портретов. Широкий кар­низ, сверкающий ярким белым светом, и яркая звезда такого же цвета на потолке. Все крес­ла заняты неподвижно сидящими людьми, одетыми в черные рубахи с голубыми поясами и в белые плащи.

ГАРРИ: Нездешние силы реют среди нас. Заседание открыто. (Манекены у дверей пе­рекрещивают копья, как бы закрывая вход.) Слово по кругу. Сторен, ваше слово...

СТОРЕН: Я и другие братья по оружию не дали на конгрессе характеристики населения наших стран. Здесь мы дадим их. Представим и отчеты о нашей работе. Я - из Северной Америки. После гигантской борьбы у нас установился строй интег­ральной свободы. Мы не знаем, что называется начальством. Не знаем, что называ­ется приказом или законом. Благодаря наличности прекрасных сложных машин и аппаратов, наше материальное благосостояние стоит очень высоко. Для удовлетворения наших материальных потребностей мы работаем не более трех часов в сут­ки. Мы заботимся о здоровье, уничтожив разнообразных микробов, и достигаем поразительного долголетия путем обычного омолаживания, а мы, - братья, - и пу­тем особого внушения, благодаря которому макрофаги уничтожают соединитель­ную ткань старости. Мы умеем очищать организм от вредных птомаинов. Мы зна­ем, какого режима надо придерживаться для того, чтобы вполне восстанавливать затраты организма.

В нашей стране множество явных и тайных обществ, пытающихся завязать сношения не только с обитателями разных небесных тел, но и с «мирами нездешними». Многие из этих обществ пытаются подражать жизни обитателей далеких миров, так или иначе представляя себе эту жизнь и стараясь сделать нашу жизнь в некотором отношении подобной жизни миров далеких. Некоторые из таких обществ почти что никого не допускают в свои ряды - двух, трех человек в столетие. Они в полном смысле тайные, хотя ничто не мешает им существовать явно. Но они не хотят бол­товни и пересуд об их деятельности. Эти общества вполне или почти вполне удов­летворяют духовную жажду своих адептов.

Другие общества, состоящие из людей с приблизительно одинаковыми вкусами, устраивают удивительную, на сказочную феерию похожую жизнь. Невероятно раз­нообразна эта жизнь. Самые неожиданные и смелые цели ставят себе эти общества. Стремясь к будущему, стремясь к верхам, они вместе с тем в своих жилищах восстановляют обстановку храмов и царских дворцов, существовавших 5-10 тысяч лет то­му назад и делают попытки восстановить дома и города атлантов. Девиз этих лю­дей - «Excelior», и они утверждают, что сказочно-прекрасная обстановка их жилищ и храмов помогает их духу подниматься над земной действительностью.

А наряду с ними встречаются аскеты, до невероятной простоты и вместе с тем чистоты доведшие свою жизнь и разговаривающие только друг с другом, на все об­ращения посторонних отвечая только короткими вежливыми фразами.

Я указал на самые интересные, кроме нашего, течения. А мы - мы стоим на стра­же против темных сил. Лярвы не оставили своих попыток завоевать человечество, потопив его в грязи и крови. Они, как тлеющую в сухом валежнике искру, раздувают темные инстинкты. Но мы стоим на страже. Мы парализуем такие попытки, делаем их безуспешными, а в крайнем случае изолируем одержимых лярвами так, что они не замечают своей изоляции. Это нетрудно, так как мы обладаем колоссальной си­лой внушения.

ГОЛОС: Сторен, мыслимы ли при такой работе злоупотребления?

СТОРЕН: Теоретически говоря, да. Но тот из нас, кто позволил себе какое-либо злоупотребление с момента вступления в братство, знает, что мы загипнотизируем его и на столетие обратим по его психике и знаниям в человека 1-го века по Р.Х. Он забыл бы о нас. Он не мог бы вредить нам. Он жил бы эти сто лет, удалясь в малопросвещенные места Африки, и жил бы интересной для него, но отсталой жизнью. Нам не приходилось и едва ли придется прибегнуть к этой мере. Это всё, что я ска­жу сегодня, но я отвечу на все вопросы, которые зададут нам те, кто познакомился с нашим письменным докладом.

(Слово берет сидящий рядом со Стореном человек.)

СМИЛТО: Я - Смилто, делегат из Северо-Западной Африки, скажу: мы хотим освободить Голубого гения, закованного в решетку, покрывающую нашу землю. Ког­да, после падения в хаос начал, его разложивших, часть хаоса не подверглась распа­ду и продолжала бушевать и неистовствовать, не давая места гармонической жизни, тогда он сошел в хаос из миров, над хаосом созданных, и охватил его своими мощ­ными руками, не позволяя ему свирепствовать. Он связал дикие, несдержанные эле­менты хаоса в электроны, ионы и атомы, сам одной из своих частей распавшись на те силы, которые заключались в них. И от своего сердца отбросив снопы золотых нитей, всё связал и скрепил он ими, не позволяя распасться и метаться в диком смя­тении. И эманация этих золотых нитей, серебристо-голубая кровь его сердца, дала свою эманацию, и ею щедро были наделены люди, и часть ее осталась даже для животного мира. И скрепой людского общежития - общежитий некоторых только жи­вотных - цементом, всё общественное скрепляющим, явилась в форме своей эмана­ции кровь его сердца. И расцвела эта эманация в сердцах людей прекрасными цве­тами взаимопомощи, любви к слабому, к ближнему и к дальнему. И все стремления лярв отравить своим ядовитым дыханием, своей ядовитой слюною сердца людей, имели только частичный успех, ибо эманация Голубого была могучим противояди­ем, а часто и щитом ограждающим. И когда посол Темного пытается отравить в че­ловеке светлый источник, из верхних истоков текущий, тогда эманация Голубого потрясает сердца людей, не пожелавших стать рабами лярв, и легко открываются перед ними пути к верхам. Но тяжело Голубому, и мы пытаемся расковать его из це­пей хаоса. Но он позволит нам сделать это только тогда, когда светлым станет чело­вечество, когда исчезнет на земле лярвизм, когда мы сами сумеем победить хаос в ду­шах наших, и тогда освободится Голубой.

ГОЛОС: Друг Смилто! Подробнее разъясни нам сказанное.

СМИЛТО: Охотно.

ГАРРИ: Необходим перерыв. После перерыва Смилто продолжит свою речь.

ГОЛОСА: Да! Да! Надо обдумать сказанное... Перерыв! Перерыв!

Занавес. Действие четвертое

Прекрасный сад на высоких колоннах. К нему ведут широкие лестницы и подъемные ма­шины. По аллее, обсаженной деревьями и кустами, идет Гарри. Навстречу ему Лалаев. Прохо­дя мимо Гарри, Лалаев делает рукой какой-то жест. Гарри отвечает.

ЛАЛАЕВ: Брат! Я издалека. Одинок в этом большом городе. К счастью встретил тебя - первого, мне ответившего. Где наше общежитие?

ГАРРИ: Я проведу тебя. Скажи твое имя и откуда ты?

ЛАЛАЕВ: Меня зовут Михаил Лалаев. Я - из России, из Москвы.

ГАРРИ: Из Москвы? Москвы давно нет.

ЛАЛАЕВ: Какой год теперь?

ГАРРИ: 3217-й.

ЛАЛАЕВ: Я жил в Москве 1200 лет тому назад. По моей просьбе меня усыпили, и я проспал до этого дня в пещере, из которой ушел немного дней тому назад. Кто-то при­вез сюда меня на аэроплане. Проснувшись, я нашел на столе около моего ложа питье, еду, ныне надетый на меня костюм и письмо, предлагающее мне ждать в течение не­дели. Но на второй день ко мне пришел кто-то, а на третий я был уже на аэроплане. Меня привез сюда неизвестный мне, ни слова не говоривший со мною человек. Я со­шел с аэроплана около этой лестницы, и мой проводник указал мне, что я должен под­няться сюда. Он ответил мне на знак Р.К.*, но не говорил на известных мне языках.

ГАРРИ: Скажи, у тебя имеется еще имя? Не зовут ли тебя Сарлей?

ЛАЛАЕВ: Ты сказал.

ГАРРИ: Добро пожаловать. Вот уже три года, со дня на день, ждем мы твоего про­буждения. Пойдем к нам, и по дороге спрашивай о том, что тебя интересует.

ЛАЛАЕВ: Ты сказал. У вас нет правителей?

ГАРРИ: Нет. Безгранична наша сияющая свобода и никому зла не причиняет она. У нас имеются властители дум, и у каждого из них своя отрасль знания.

ЛАЛАЕВ: У вас нет преступлений?

ГАРРИ: Все поводы к преступлениям исчезли. Если человеку грозит сумасшест­вие (только оно может толкнуть его на преступление), мы предвидим заболевание и исцеляем в самом начале.

ЛАЛАЕВ: Вы коммунисты?

ГАРРИ: Да. Мы безгранично богаты и сильны в производственном творчестве.

ЛАЛАЕВ: Вы любите физический труд?

ГАРРИ: Да. Для нас это гимнастика, и мы упражняем, работая, мускулы и нервы нашего тела. Неприятные и тяжелые работы выполняют автоматы.

ЛАЛАЕВ: Вы здоровы? Бессмертны?

ГАРРИ: Здоровы. Живем, сколько хотим. Умираем, если хотим, освобождая ду­шу и превращая тело в электроны.

ЛАЛАЕВ: У вас много школ?

ГАРРИ: У нас мало детей, но мы, взрослые, охотно учимся, и в нашем распоря­жении музеи, библиотеки; специалисты по разным отраслям знания охотно помога­ют нам.

ЛАЛАЕВ: У вас брак заключается на долгое время?

ГАРРИ: Да. По обычаю и привычке. Но теоретически всегда можно развестись. Есть у нас секты, проповедующие внебрачную, свободную любовь. Но их мало: мно­гие думают, что свободная любовь сближает человека с животным.

ЛАЛАЕВ: Дети скрепляют ваши семьи?

ГАРРИ: У нас очень мало детей. Это к лучшему: мы слишком долго живем и пере­населили бы землю.

ЛАЛАЕВ: Искусство и наука высоко стоят у вас?

ГАРРИ: Значительно выше, чем в ваше время.

ЛАЛАЕВ: У вас нет войн?

ГАРРИ: Резать, увечить и убивать друг друга мы давно перестали.

ЛАЛАЕВ: У вас господствует какая либо религия?

ГАРРИ: Три. В Великого Бога, в сонмы духов других миров и, наконец, религия агностиков, близких к атеизму. Последних немного. Все они мало развитые люди.

ЛАЛАЕВ: А вы? Вы имеете сношения с мирами высокими?

ГАРРИ: Да. Они очень странны. Обитатели миров высоких говорят нам без слов, звуков и жестов, приводя в движение частицы нашего мозга ,и мы восприни­маем их мысли.

ЛАЛАЕВ: Вы помните учение Эона?

ГАРРИ: Да... и ждем Его.

ЛАЛАЕВ: Я хотел бы быть Его предтечей. Когда я спал, мой дух видел и слышал Его в том мире, где он был. А наше учение осталось всё тем же?

ГАРРИ: Да. Немного больше сказаний... Несколько лишних обрядов. В сущнос­ти, всё по-прежнему. А вот и аэроплан. Поедем к нам.

Занавес.
 * То есть на условный знак розенкрейцеров.

Действие пятое Громадный зал. Толпы народа.

1-й: Ты слышал? Он пришел.

2-й: Да. Прекрасно и странно Его учение.

3-й: С Ним одиннадцать учеников.

4-й (подходит): Вы знаете: Он пришел.

ВСЕ: Знаем!

5-й (подходя): Говорят, темные архангелы слетели для борьбы с Ним.

2-й: Пустое суеверие. Смотрите: не Он ли идет, окруженный 11-ю учениками?

1-й: Спросим Его!

(Входит Учитель, окруженный толпою слушателей и учениками.)

УЧИТЕЛЬ (продолжая разговор): Вам не надо стремиться к справедливости - к воздаянию каждому по делам его. Горе тому общежитию, которое зиждется на спра­ведливости, любовью не умеряемой. Как нельзя строить здание на песке, так нельзя

основывать общежитие на одной только справедливости. Всё надо строить на безг­раничном всепрощении, на великой любви.

1-й: Учитель! Если справедливое и несправедливое будут встречать равное отно­шение, не будет тогда прогресса.

УЧИТЕЛЬ: Почему ты думаешь, что я предлагаю одинаково относиться к спра­ведливости и несправедливости? Того, кто поступает несправедливо, надо жалеть, но жалеть так, чтобы он не обиделся твоей жалостью.

ЖЕНЩИНА: Учитель ! Мы привыкли красиво устраивать нашу материальную жизнь. Правы ли аскеты, упрощая обстановку и одежду?

УЧИТЕЛЬ: Пусть люди, как хотят, так и устраивают материальную сторону сво­ей жизни. Но к духовной стороне надо стремиться и, если прекрасной одеждой и роскошным жилищем ты думаешь внушить кому-либо зависть, откажись от этой кра­соты: не нужна зависть человека к человеку.

6-й: Учитель! Я живу на этой земле более тысячи лет и стараюсь не гордиться приобретенными знаниями. Но мне не удается это: встречая мало знающего, сверху вниз смотрю я на такого человека, хотя и жалею его.

УЧИТЕЛЬ: Если не в этом, то в других мирах ты можешь встретиться с теми, кто знает много более, чем ты. Едва ли понравится тебе, если они, хоть и вежливо, но будут величаться перед тобою (Поднимается на низкую террасу и говорит.) Блажен тот, кто и вида не показывает, что он выше духом или знанием кого-либо. Блажен тот, кто даже силою авторитета и любви не заставляет повиноваться себе и слушать­ся даже в мелочах.

Никогда, ни в каком случае, ни словом, ни делом, не мешайте человеку делать то, что он хочет, если он не вредит другим. Разны вкусы и стремления у людей, и их на­до уважать. Навязывая свое желание, свой вкус и волю, вы даете голодному камень, вместо хлеба.

Если вы навязываете свою волю другому человеку, и он гнется под ее тя­жестью и устраивает свою жизнь, как вы хотите, потому что любит вас или боит­ся осуждения вашего, - горе вам, ибо не добро вы делаете и будете жалеть о соде­янном жалостью невероятною, когда светом высших миров осияны будете. Мало, если вы не гневаетесь на того, кто поступает не так, как надо по-вашему. Надо все­ми силами души пожалеть его и, не оскорбляя и не задевая его самолюбия, напра­вить ошибающегося на верную дорогу и сделать это так, чтобы он думал, что сам нашел ее.

Нельзя оскорблять человека даже простым невниманием к его словам и делам. Нельзя потому, что тяжело ему это невнимание. Не так уж редко, что то, что ныне вам пустым и изжитым кажется, чрезмерно важным для вас станет, потому что к дру­гому относится. Изучайте жизнь, внимательно присматриваясь к ней, и своим при­мером показывайте, как надо исправить ее. Но не впадайте в лицемерие: не требуй­те от других того, что сами дать не можете, ибо истину говорю вам, и для других и для вас вредно лицемерие.

(Учитель сходит с террасы, но Его окружает толпа.)

ПРЕКРАСНО ОДЕТАЯ ЖЕНЩИНА: Учитель! Допустим ли развод?

УЧИТЕЛЬ: Если муж и жена оба жаждут развода и никто из них не будет обижен им, то лучше развод, чем жизнь в лицемерии. Но блаженны те, кто, взаимно прощая несовершенства, изживут их, изживут то, что разъединяет мужа и жену. Сильны бу­дут они и в этой жизни и в жизни миров высоких.

АГНОСТИК: Учитель! Ты говоришь о жизни за пределами земного существова­ния. Разве я без конца буду жить?

УЧИТЕЛЬ: Жизнь твоя, именно твоя жизнь продолжится бесконечно, но твоя жизнь в более совершенном космосе мало общего имеет с жизнью на земле. Так, жизнь ребенка в утробе матери мало общего имеет с жизнью человека, рожденного и выросшего.

АГНОСТИК: Учитель! Не дашь ли знамения в подтверждение того, что есть жизнь вечная?

УЧИТЕЛЬ: К чему знамение? Любое знамение даст тебе умелый гипнотизер. Раз­ве в этом дело? Веришь ты или не веришь в загробную жизнь, она будет для тебя. Гу­сеница не верит в то, что станет бабочкой, а всё-таки станет ею.

АГНОСТИК: Меньше греха было бы на земле, если бы я знал, что есть будущая жизнь.

УЧИТЕЛЬ: Не больше ли? Ибо мог бы ты подумать, что в веках и в мирах будет время исправить грехи твои.

АГНОСТИК: Ужас агностицизма владеет мною.

УЧИТЕЛЬ: Это просто заболевание. Попроси врача гипнотизера, чтобы он вну­шил тебе забыть ужас.

(Уходит с сопровождающей Его толпою. Несколько человек остается. Быстро входит кра­сиво одетый 'человек.)

ВОШЕДШИЙ: Скажи, Адвей, удалось снять его для кинематографа?

АДВЕЙ: Да. Записаны и все Его речи самопишущими приборами. Сотни милли­онов услышат, что Он говорил здесь. Каждый шаг Его будет изображен. Каждое сло­во записано на пластинках фонографа и напечатано. (Все уходят.)

Занавес.

 

Действие шестое

Сад на колоннах, как в 4 действии. Рассвет. Два человека летят при посредстве кажу­щихся искусственными крыльев и спускаются шагах в пяти один от другого. Крылья склады­ваются за спинами и не видны.

1-й: Это ты, Светносящий? Ясно, что мы не ошиблись. Он опять пришел.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Да, ты прав, Стремящийся. Он пришел.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Научи меня как бороться с Ним. Боюсь, что это последняя борьба и последний час.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Попытаемся противопоставить Его учению другое учение. Главное, с невероятным дерзновением, с видом полной убежденности в истине на­ших слов, будем возражать Ему. Возможно, что люди пойдут за нами. Будем доказы­вать, что нет перехода в космосы высшие, что наука отрицает их существование. А если б они и были, то люди чужды им и в лучшем случае могут мечтать о переселе­нии душ в этом мире, здесь на земле. Надо смеяться над Золотой Лестницей, мифом ее называя. А, главное, надо учить, что человек может делать всё, что хочет, не ухуд­шая своей грядущей жизни. Проповедуй общность мужей и жен. Ведь они хотят лю­бить друг друга. Говори, что каждый в любой момент может занять дом ближнего своего и пользоваться всем, что в нем имеется, не исключая жены и семейных ре­ликвий. Учи, что тех, кто будет противиться таким порядкам, надо разместить по тюрьмам, как вредных членов общежития, а наиболее упорных, хотя и с болью в сердце, казнить смертью, как врагов человечества, как существ более вредных, чем дикие звери. Учи вражде к врагам. Не говори более слов о любви и милости и смей­ся над ними, как над чем-то недостойным серьезного и идейного человека. Поста­райся восстановить государственное принуждение - насилия, уча уважать это тлет­ворное учреждение.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Не будут слушать хвалы государству.

СВЕТНОСЯЩИЙ: А ты не называй его государством. Назови обществом взаим­ной самозащиты или как-нибудь иначе. А, главное, издевайся над верой в Бога. Ведь Он не станет мстить тебе.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: А если Учитель победит нас в спорах? Ведь Он несравненно сильнее нас.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Если этот план не удастся, поднимем бунт автоматов и пе­ребьём всех взрослых людей, оставив только детей, которых лярвы воспитают так, как нам надо. Мрак неведения да окутает человечество.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Всё хорошо. Если мы победим и докажем мощь нашу, порабо­тив человечество, то заставим в верхах сущих считаться с нами. Мы...

СВЕТНОСЯЩИЙ (перебивая): Смотри. Это Он идет сюда.

(Входит Учитель, толпа народа, ученики.)

УЧИТЕЛЬ: Я говорю вам: много соблазнов придет в мир и надо уметь противос­тоять им. Вам будут говорить, что вы не можете и не будете жить в космосах высо­ких, что, в крайнем случае, можно допустить переселение душ только на земле.

Не верьте, тем более, что веяние космосов высоких дойдет до вас. Вам будут го­ворить, что раз нет будущей жизни, то человек может делать что хочет. Может разв­ратничать, опираясь на силу, править людьми, отнимать у других то, что им нравит­ся. Не верьте этим необдуманным или коварным речам, ибо, живя так, вы погасите солнце справедливости и тяжело будет жить вам. Вам должно быть понятно, что гнет общего презрения хороших людей будет давить вас, какую бы наглость вы ни противопоставляли ему. Вам скажут, что надо отнимать материальные блага у лю­дей, ими владеющих, и вначале будут ссылаться на то, что эти люди легко достанут для себя отнятое, но вы не слушайте таких советов, ибо огорчиться могут те, кого вы грабить будете, а надо уменьшать, а не увеличивать горе людей. Вам будут гово­рить, что надо устроить тюрьмы и ввести казни для несогласных с вами, но вы вспомните историю человечества: бесполезно бороться тюрьмами и казнями с ка­ким-либо злом, а тем более с несогласием. Нельзя мучить кого-либо, и вам таким же и более страшным мучением воздать могут... (Видит Светносящего и Стремящего­ся.) Я знал, что вы здесь. Истину говорю вам: вас постигнет неудача. Идите отсюда и попытайтесь пойти светлым путем, на который встали уже многие из вас.

СВЕТНОСЯЩИЙ (обращаясь к Стремящемуся): Он всё знает. Я не могу с Ним спо­рить. Он сильнее меня. (Обращаясь к Учителю) Учитель! Научи людей неведомым им радостям, открой им тайны, о которых они и не подозревали. Сделай жизнь ми­лее, прекраснее и торжественнее.

УЧИТЕЛЬ: Это легко. От людей зависят полюбить всех и всякого, с кем скрещи­вается их путь. Полюбите их, как самого себя, и неведомые радости откроются лю­дям, откроются и тайны неисповедимые, и жизнь станет милой, прекрасной и тор­жественной, ибо тогда, здесь оставаясь, вы в царство ангелов перейдете.

СВЕТНОСЯШИЙ (обращается к Стремящемуся, тихо): С Ним нельзя спорить. Он много сильнее. Позовем на помощь мертвую силу. Уйдем отсюда.

(Оба у ходят.)

УЧИТЕЛЬ: Еще скажу вам. Грозит вам нелепый бунт бессмысленных автоматов. Разойдитесь по домам, когда он начнется. С ним тотчас же сладит Гарри и его друзья.

(Проходит. Толпа и ученики вместе с Ним. Остается несколько человек.)

1-й: Всё снято? Всё записано?

2-й: Почти всё. Не удалось снять тех, кто заговорил с Ним, но их слова запи­саны.

Занавес. Действие седьмое

Горы. Вход в пещеру. Резная дверь из чистого золота. В нескольких саженях от двери Светносящий и Стремящийся.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Они живут глубоко под землею, но их главный Совет заседа­ет недалеко отсюда. Нам придется иметь дело с членами Совета.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Да. Я был в их жилищах. Прекрасные сталактитовые пеще­ры, убранные невероятно богато. Много драгоценных камней, предметов, приго­товленных из красивых, малоизвестных сплавов. Население живет, изредка появля­ясь на поверхности земли. По религиозным убеждениям они близки к атеистам, но

сомнения часто посещают их. Они враждебно настроены к живущим на поверхнос­ти земли.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Этим-то настроением мы и воспользуемся, тем более, что они завидуют машинам и просвещению живущих на поверхности земли и не любят их. Нам нужны люди, которые согласятся напасть на тех, кто будут пытаться разру­шить автоматы и мешать им. За эту помощь обещаем им всё богатство на земле жи­вущих. Труби. Ты знаешь, как надо вызвать их...

СТРЕМЯЩЙСЯ: Хорошо.

(Поднимает трубу и играет сложную, дикую, полную какого-то тихого отчаяния мело­дию. Медленно отворяется золотая дверь. Один за другим выходят 10 человек высокого роста и становятся полукругом перед Светносящим и Стремящимся.)

СВЕТНОСЯЩИЙ: Мы вожди тех, кто объявили войну живущим на земле. Но нам нужны подкрепления. Нужна ваша помощь. Мы бросим на горожан автоматы -они будут убивать всех, кого встретят на улицах и найдут в домах. Детей мы спасем. Богатство поделим. Вы возьмете себе три четверти добычи: и вещи, и сколько хоти­те женщин, сколько захотите. Нас не хватит для управления автоматами. Вот поче­му вы нам нужны.

1-й ВЕЛИКАН: Возможно, что согласимся. Вы верите в Бога?

СВЕТНОСЯЩИЙ (про себя): Странный вопрос! (Громко) Нет. (Про себя) Мы не ве­рим - мы знаем.

1-й ВЕЛИКАН: Вы верите в существование темных архангелов и их воинства?

СВЕТНОСЯЩИЙ (про себя): Что это значит? (Вслух) Нет. (Про себя) Мы не верим -мы знаем.

1-й ВЕЛИКАН: Подождите, мы сейчас дадим ответ.

(Уходят.)

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Нет сомнения, они слышали об Учителе. Нам не удастся.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Доведем попытку до конца. Если не удастся восстание автома­тов, освободим энергию, в вещах скрытую, и ее страшной силой уничтожим челове­чество, оставив только несколько юношей и детей; пусть они снова, но под нашим руководством, а не под руководством глупых лярв, проделают историю человечества.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: А если и эта попытка окончится неудачей?

СВЕТНОСЯЩИЙ: Пошлем к Нему прекраснейшую из темных арлегин. Похожа она будет на Марию из Магдалы. Ложными рассказами приобретет она Его жалость и, если Он хоть в мелочи отступит от Своего учения - наша победа.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Думаю, что мы проиграем нашу игру. Попытаемся, если хо­чешь.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Увидим.

(Оба, разговаривая, отходят от двери в пещеру. Трое великанов выходят из двери.)

1-й ВЕЛИКАН: Я прочел его мысли. Он - темный архангел. Он знает, что есть Бог.

2-й ВЕЛИКАН: Надо пересмотреть наши верования. В этой области нельзя до­пустить ошибки.

(Подходят Светносящий и Стремящийся.)

1-й ВЕЛИКАН: Мы узнали вас. Вы из Темного Царства. Дайте нам знамение. Ес­ли вы из Темного Царства, мы не будем бороться с вами.

(Красное пламя вспыхивает вокруг обоих темных архангелов.)

2-й ВЕЛИКАН: Мы боимся помочь вам.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Они слабы. Чего бояться?

1-й ВЕЛИКАН: Боимся вас и Его. Мы слышали, что Эон на земле и не верили. Теперь верим.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Мы - враги?

2-й ВЕЛИКАН: Мы соблюдаем нейтралитет.

(Светносящий и Стремящийся исчезают.)

Занавес.

Действие восьмое
Площадь в городе, обсаженная деревьями. Несколько человек и их число всё увеличивается.

1-й: Мне телефонировали, что восстание автоматов окончилось полной неуда­чей. Попорчены входы в немногие дома, и это всё.

2-й: Да. Срыв автоматов и машин был кем-то подготовлен, но не успел причи­нить вреда: дружина Гарри моментально переловила автоматы бросаемыми с аэроп­ланов особыми лассо и умчала этих пленников далеко от городов, в горы. Ясно всё-таки, что какая-то сознательная и людям враждебная сила бросила на города автома­ты...

3-й (подходит)'. Все успокоилось. Людям не было причинено вреда. Небольшие материальные убытки и необходимость приготовлять менее сложные аппараты.

(Подходит Светносящий.)

СВЕТНОСЯЩИЙ: Надо найти тех, кто разнуздал автоматов, обезвредить их.

1-й: К чему это? Мы победили и всегда победим.

(Входит несколько человек, оживленно разговаривая.)

2-й ГРАЖДАНИН: В чем дело?

ОДИН ИЗ ВОШЕДШИХ: Говорят, что начался распад предметов на атомы.

4-й: Вы знаете, сделана серьезная попытка заставить атомы распасться на элект­роны. Выделится невероятное количество энергии и она всё уничтожит...

5-й: Не пугайтесь. Мы задержали распад атомов. Всё останется по-прежнему. Но между нами имеются враги человечества, желавшие причинить нам громадное горе.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Я как раз и говорю то же самое.

(Входит Сарлей.)

САРЛЕЙ: В сущности, никакой опасности не было. Всё было предвидено и были приняты надлежащие меры. Но Учитель, которому мы обязаны умными советами в этой борьбе, говорил нам, что Ему угрожает какая-то опасность, что-то враждебное надвигается на Него, но Он не хочет сосредоточить Свое внимание на Своем деле.

ГОЛОСА: Мы все постараемся помочь Ему.

(К нему подходит одетая в черный и белый шелка арлегина в образе женщины.)

АРЛЕГИНА: Я - Мария. Помоги мне. Я не хочу тревожить твоего Учителя. Спа­си меня от меня самой. Я сразу полюбила двух мужчин и готова быть женой обоих.

ГАРРИ (подходя): Красная Орхидея! Это ты?

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ: Нет. Я оставил Красную Орхидею в нескольких шагах от­сюда. Эта женщина очень похожа на нее.

ДРУГОЙ ГОЛОС: Берегись, Гарри! Тебе или твоим грозит какая-то опасность. Это маска Красной Орхидеи, которая идет сюда. Всем нам грозит опасность от той, которая называет себя Марией.

АРЛЕГИНА: О!

ГАРРИ: Учитель сказал: не осуждайте и не будете осуждены.

(Входит Красная Орхидея.)

САРЛЕЙ: Кто из двух Красная Орхидея? Как различить их?

АРЛЕГИНА: Я - Красная Орхидея.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Меня так же зовут. Она похожа на меня, как близнец, но у меня не было сестры.

СВЕТНОСЯЩИЙ (про себя): Какая странная ошибка!

ГАРРИ: Красная Орхидея, которую мы знаем, была на съезде и говорила со мною. Пусть подойдет ко мне и скажет, что я сказал ей.

АРЛЕГИНА: Я не была на съезде. Была, вероятно, похожая на меня.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Я была на съезде, Гарри. Я сказала тебе... (Тихо шепчет ему.)

ГАРРИ: Ты - та, которую мы знаем. А у тебя имеется другое имя?

АРЛЕГИНА: Да, как у всех. Меня зовут Мария.

САРЛЕЙ: Мария! Чего ты хочешь?

АРЛЕГИНА: Видеть Учителя и говорить с Ним.

САРЛЕЙ: Он идет сюда. Сейчас придет.

(Слышны приближающиеся крики: «Осанна! Осанна в вышних!» Входит Учитель с уче­никами и толпой народа. К ним присоединяются Сарлей и Гарри.)

УЧИТЕЛЬ: Жену свою человек должен жалеть и любить больше самого себя. Своей жизнью, своим здоровьем и. временем ты можешь жертвовать для блага жены твоей, и для блага кого угодно из людей, но нельзя требовать от нее, чтобы она пос­тупала так, как ты должен поступать.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Что же? Женщина не равна мужчине?

УЧИТЕЛЬ: Менее приспособлена к страданию. Тяжелее мужчины переносит страдание женщина. Поэтому и надо жалеть ее больше, чем самого себя.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Скажи, Учитель, верно ли я думаю, что Будда был прав, сове­туя любить ближнего больше, чем самого себя?

УЧИТЕЛЬ: Ты ошибаешься, частный случай возводя в общий принцип. Раз эта заповедь явится для всех обязательной, то я, любящий больше себя самого челове­ка, имя которого Петр, должен требовать в душе своей или открыто, чтобы Петр любил меня больше самого себя. Такое требование чересчур эгоистично. Не возла­гайте на себя бремена неудобоносимые.

НЕКТО: Учитель! Что делать мне для того, чтобы быть совершенным? Никто не нуждается в богатстве моем. Не могу заняться пересказом речей твоих: лучше меня делают это сотни тысяч граммофонов. Я помогаю больным, но тысячи делают это лучше меня.

УЧИТЕЛЬ: Когда-то и где-то жил в старину человек. Он объехал весь свет, ища душевного покоя, убегая от тревоги и сомнений. А когда вернулся домой, то стал ра­ботать физическим и умственным трудом, начал учиться, искать знания высокого, старался никого не обижать и утешал тех, кто нуждался в утешении. Он нашел ду­шевный покой, и чем больше людей жило так, как он жил, тем прекраснее казалась ему жизнь. Умирая, он имел право сказать: «С тех пор, как я прозрел, я старался ни­кого не обидеть. Если же по неведению и обидел кого-нибудь, то на всё готов в жиз­ни будущей для того, чтобы залечить нанесенную мною рану». Много друзей нашел он в мирах и в веках. Жил, как мудрец, и умер, как мудрец, огорчаясь только тем, что иной раз чувствовал свое бессилие в борьбе со злом. Иди и живи, как он жил.

ОДИН ИЗ СЛУШАТЕЛЕЙ: Учитель! Сказано было: люби ближнего своего. Что значит «любить»? Что значит «ближний»?

УЧИТЕЛЬ: «Любить» - это значит не причинять горя и неприятного, мешать де­лать зло. Стараться дать радость и счастье. А ближний твой тот, с кем так или иначе встретился ты на жизненном пути.

СВЕТНОСЯЩИЙ: И я - твой ближний?

УЧИТЕЛЬ: Конечно. Ты подошел ко Мне и встретился со Мною. Свет, в тебе блестящий, вынь и поставь так, чтобы он всем светил, и освети свою тьму, прибли­зившись к тем, кто сияют правдой.

АРЛЕГИНА: Учитель! Могу я идти за Тобой?

УЧИТЕЛЬ (внимательно смотрит на нее): Иди. Постарайся заинтересоваться тем, что увидишь и услышишь.

Занавес. ДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ

Пустынная местность. С трех сторон сходятся Светносящий, Стремящийся и Арлегина.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Итак, тебе не удалось, Арлегина? АРЛЕГИНА: Да. Хорошо, что не удалось. СВЕТНОСЯЩИЙ: Ты боишься его? .

АРЛЕГИНА: Боюсь причинить ему хотя бы и тень горя. И так Он страдает от чу­жих поступков. А вы - оба - слушайте: если бы я могла обессилить его, оскорбив, я

была бы вынуждена принести вред тем, кого Он любит. Но от этого возросла бы Его всеисцеляющая сила. Бессмысленна борьба с Ним, и нелепа ваша цель. Я отказыва­юсь от борьбы. Я - за Него. Завтра за Него встанут и все темные арлегины. Пора и вам перестать бороться с Ним. Бесплодна ваша борьба. Неужели вы после стольких тысячелетий не видите, что у вас имеется более верный путь к подъему, чем явно не­удачная попытка заставить Элоа идти на уступки тем, что вы людей к верхам не хо­тите пропустить?

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Ты права: надо идти другим путем и прежде всего собрать со­вет всех.

СВЕТНОСЯЩИЙ: И князей, и темных ангелов?

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Конечно. К сожалению, они всегда молчат в нашем присут­ствии.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Ты и лярв готов пригласить?

СТРЕМЯЩИЙСЯ: К сожалению, они не поймут нас. Но всё-таки пусть послуша­ют наши речи. Ты помнишь, как нам изменили белые ангелы? По-своему и лярвы ду­мают.

СВЕТНОСЯЩИЙ: Мне всё равно. Пригласи хоть людей. Я буду на совете.

АРЛЕГИНА: Я говорила уже с арлегинами. Они все будут.

(Светносящий и Стремящийся исчезают. Мария медленно уходит.)

Занавес.

 

Действие десятое

Громадная равнина на гигантской, еще не остывшей планете. Полутьма. Клубы дыма. Огненные фонтаны. Страшный грохот. Стремительные вихри. Темные архангелы, арлеги­ны, князья тьмы, ангелы и всевозможные лярвы.

1-й СВЕТОЗАРНЫЙ: Как! Бросить работу миллионов тысячелетий? Как! Поко­риться, признать свое поражение? Уступить? Никогда!

СВЕТНОСЯЩИЙ (медленно и спокойно): Конечно, можно с тупым упорством бо­роться за безнадежное дело. Постоянно терпеть поражение за поражением. Доволь­ствоваться тем, чем не хотят довольствоваться и лярвы. Но, право же, это скучно. А мне? Мне стыдно быть всегда побежденным.

2-й СВЕТНОСЯЩИЙ: В конце концов, чем-то унизительным является наша борь­ба с Эонами. Нам пришлось перед самими собою лицемерить, стараясь не различать добра и зла, уподобляясь глупейшим из лярв. Пора окончить эту нелепую комедию.

1-й СВЕТОЗАРНЫЙ: Если мы сдадимся, то потеряем уважение к самим себе.

СТРЕМЯЩИЙСЯ: Я ни о чем просить не буду, но не буду заниматься и пустяка­ми.

НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ: Меж нами нет согласия, но все темные арлегины за мир с Эонами.

АРЛЕГИНЫ (все вместе): Да. Мир.

1-й СВЕТОЗАРНЫЙ: Мы не согласны.

ДРУГИЕ СВЕТОЗАРНЫЕ: А мы хотим мира.

ГОЛОСА: Не все еще высказались. Нет Светозарных из отряда, вместе с Деми­ургами нас от Ничто ограждающего.

ГОЛОС: Они летят сюда. Сейчас будут здесь.

(Прилетают Светозарные.)

ПРИЛЕТЕВШИЙ: Демиурги со своими щитами ушли. Ничто двинулось, всё пог­лощая; грозит поглотить и духов, и нас в том числе. Оно поглотит все миры, если мы не остановим его. Нужны все наши силы и силы князей, ангелов и даже лярв. Необ­ходимо призвать стихийных духов и сатлов.

СВЕТОЗАРНЫЕ, СВЕТНОСЯЩИЕ, СТРЕМЯЩИЕСЯ, ТЕМНЫЕ АРЛЕГИНЫ: Горе! Всё надо бросить - все мечты о дальнейшей работе! Все туда! На борьбу! Не

пустим Ничто, всё поглощающее! Все духи должны составить одно воинство! ВСЕ: Остановим Ничто!

(Гремят звуки боевых труб. Воинство Светозарных несется, как снопы молний. Крики арлегин: «Щиты! Щиты берите!»)

Занавес. Действие одиннадцатое

Прекрасно убранная столовая. За столом человек 30. Новобрачные рядом. Учитель среди других гостей.

ЖЕНЩИНА (подходит к Учителю): Сарлей так увлекся твоей проповедью, что не озаботился о брачном пире так, как это принято. Еще два тоста, и на пиру не хватит вина.

УЧИТЕЛЬ: Разве мне и тебе не всё равно, много или мало вина на пиру? Безраз­лично это и для других, здесь присутствующих. Нет вина - наливайте в чаши чистую воду: она еще лучше утоляет жажду.

ГОЛОС: Аскеты опять появились среди нас. Они учат, что надо возможно скупее удовлетворять свои потребности, и только тогда, когда некоторые из них атрофи­руются, сможем мы подняться на высоты духовные.

УЧИТЕЛЬ: Ты знаешь, что важна для нас потребность в дыхании. Она существу­ет неразрывно с нами связанная и надо удовлетворять ее. Полезнее для вас удовлет­ворять ее, вдыхая чистый, неиспорченный воздух. Не только испорченный воздух, но даже воздух, насыщенный благовониями, вреднее чистого воздуха. Пища для то­го, чтобы организм воспринимал ее с наибольшей пользой, должна быть вкусна и пи­тательна. Если ты ешь разложившееся мясо редких птиц, как ели его в старину, если ты поглощаешь острые приправы, что и теперь некоторые из нас делают, то часть твоих сил, которая могла бы быть обращена на умственную работу, без нужды тратит­ся на пищеварение, и ты теряешь больше, чем выиграл, потребляя пикантную пищу. Не надо, поэтому, стремиться к поглощению изысканной пищи, но нет оснований ли­шать организм того, что ему необходимо. Аскеты же, если они едят, что попало, да­ют лишнюю работу своему желудку и это в ущерб умственной работе. Если же они постятся, я не вижу оснований, для чего это делается. Надо жить так, как этого тре­бует ваш организм. Если аскетизм говорит только против излишества, нечего сказать против него. Если он заставляет человека отказаться от необходимого, он вреден.

РАСПОРЯДИТЕЛЬ ВЕЧЕРА: Ты прав, Учитель. У нас нет более вина, но лучше пить мудрые речи, чем хмелящий сок винограда.

ОДИН ИЗ ПРИСУТСТВУЮЩИХ: Учитель! Надо ли, молясь, собираться в храмах?

УЧИТЕЛЬ: Пусть молится тот, кто хочет молиться, и молится так, как хочет и где хочет. Не желающий молиться может не молиться, ибо от молитвы может изме­ниться лишь самочувствие его. Но, как те, кто молятся, так и те, кто не становятся на молитву, должны поклоняться Ему в духе и истине, то есть, жить духовной, а не одной только материальной жизнью жить, не обманывая себя и других.

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ: Учитель! Я и Сарлей - жена и муж, и празднуем свою свадьбу. Но скажи нам, долго ли продолжится жизнь наша? Скоро ли наступит для нас существование не в этом теле?

УЧИТЕЛЬ: Когда люди начнут жить, не зная зла и страха, то с этого момента пройдут тысячелетия, прежде чем все они в астральные тела облекутся.

ГОЛОС: За счастье новобрачных я тост предлагаю, чистой водой мой кубок на­полнив!

ВСЕ: За счастье новобрачных!

Занавес.

[РГАЛИ, ф. 122, оп. 2, ед. хр. 119, л. 27-32об.]

ОН ЛИ ЭТО?

(Пьеса в 6 действиях)

Действие первое

Громадная зала с тремя прозрачными, похожими на толстое стекло стенами. Четвер­тая стена представляет из себя большую портьеру нежно-голубого цвета, внизу ее что-то вро­де дверей. Сквозь стеклянные стены видны медленно и быстро .плавающие в воде рыбы и дру­гие животные. Потолок - тоже стеклянный и через это стекло видны проплывающие рыбы, медузы, морские анемоны, моллюски и другие виды растительного и животного мира вод оке­ана. Меблировка комнаты очень богата, красива, своеобразна. Все предметы кажутся сделан­ными из цветного стекла нежной окраски. На столах много ламп, представляющих из себя птиц, цветы, звезды, кометы. Пол тоже из прозрачного вещества, и через него видны, прек­расные раковины, составляющие разные узоры. В четырех углах комнаты, какие-то сложные аппараты с быстро двигающимися колесиками разных величин, рычагами, шестернями и т.п. В комнате четверо мужчин и четверо женщин, одетых в очень красивые и изящные, но немного яркие костюмы. Когда кто-либо говорит, остальные внимательно слушают.

ЖЕНЩИНА: Алькор! Вы изучили события той эпохи, о которой идет речь. Правда ли, как это сказано в одном из памятников того времени, что ученики Иегошуа говорили на разных языках?

АЛЬКОР: Да. Но очень искажены были в первые века ныне почти исчезнувшего христианства даже главнейшие книги христиан. Ученики Иегошуа собирались в количе­ство около ста двадцати человек, и среди этих учеников имелось далеко не одни евреи. Одноплеменники говорили между собою на родном языке и тому, что ученики Иегошуа знали много языков, удивлялись те, кто слышал их говорящими на собраниях последо­вателей того, кого они называли Христом или Иегошуа или Иисусом Назореем.

НАЛИССА: Почему все говорят ныне об этой небольшой и, кажется, малоинте­ресной группе мистиков, которые называют себя христианами?

АЛЬКОР: Не знаю. Я только что прибыл из Южной Африки и там только мель­ком слышал о том, что христиане снова завоевывают общественное внимание. А ты, Иоиль? По твоему званию оповестителя, ты знаешь, вероятно, в чем тут дело?

ИОИЛЬ: Кое-что слышал. Я только вчера говорил с двумя довольно интеллиге­нтными христианами, и они мне сказали, что пришел давно ожидаемый некоторы­ми из них Утешитель.

ДАРЛИНА: Утешитель? Что это значит? Кого он будет утешать?

ИОИЛЬ: Мне трудно ответить на вопрос. Видите ли, сами христиане думали ра­нее, что Утешитель пришел к ученикам Христа, когда они тотчас после его насиль­ственной смерти и странного появления (воскресения, как говорят они) собрались вместе в количестве ста двадцати. Другие же христиане - христиане более позднего времени - отрицают, что Утешитель приходил в указанное время к ученикам Иису­са. Дело в том, что по одному из преданий, записанных в так называемых евангели­ях, Утешитель, придя к людям, должен говорить о том, что называется грехом, прав­дой и судом. Но ничего подобного не говорил никто собравшимся или даже не соби­равшимся вместе ученикам Иисуса.

ЭЛЬТСА: А разве пришедший говорит обо всем этом?

НАОР: Да! Говорят и об этом.

МАНМИНА: Интересно было бы послушать. Где увидеть Утешителя?

РАНОМ: Многие говорят, что его нет, как человека; что говорится в данном слу­чае о какой-то идее, всё яснее и яснее вырисовывающейся в умах христиан. Другие утверждают, что Утешитель - это человек, сопровождаемый многими учениками, что он находится в настоящее время где-то на севере Африки и чуждается репортеров.

НАОР: Я слышал, что он соглашается говорить по радиотелефону.

ЭЛЬТСА: Да? Сообщи мне, когда именно и по какому номеру будет говорить он. Кстати: в чем же его учение?

ИОИЛЬ: Оно очень сложно. В нем имеется и то, что обычно называется мисти­кой и не может нас интересовать. Мне кажется наиболее симпатичным в этом уче­нии провозглашение безусловной полной терпимости в делах верований или в деле полного отсутствия веры.

МАНМИНА: А нравственная сторона его учения?

ИОИЛЬ: Она едва ли нова: он говорит, что все мы только тогда можем счастли­во жить и спокойно умереть, когда никому, ни в каком случае не будем делать созна­тельно никаких огорчений, никаких неприятностей.

ЭЛЬТСА: Легко сказать! Представь себе, что в меня влюбился человек, а я люб­лю другого и не хочу быть женой или даже просто подругой первого. Он, конечно, огорчится... а я не могу не огорчить его, иначе огорчу любимого мною человека и са­му себя.

НАОР: Мне кажется, он говорит, что не надо активными действиями огорчать людей. Если же кто-либо огорчится от того, что мы сделали, не считаясь с его жела­ниями и не совершая плохого поступка, то мы жалеем об этом, но едва ли поступа­ем не так, как имеем право поступить.

Занавес. Действие второе

Плоскогорье. Края плоскогорья обрамлены разнообразными деревьями. Всюду разбросаны клумбы всевозможных цветов и всюду же широкие дороги, посыпанные разноцветным песком. Посредине плоскогорья большая площадь, к которой ведут все дороги. Один за другим на доро­ги опускаются аэропланы, из которых выходят одетые в разные костюмы люди и собирают­ся на площади.

ГОЛОСА: Они еще не прилетели. Выньте из аэро скамейки. Несите их. Рас­ставьте.

(На площади ставятся привезенные в аэро скамейки.)

ГОЛОСА: Смотрите. Смотрите. Они летят.

(Сверху слетают девять крылатых человеческих фигур. Становятся среди площади и снимают крылья. Все, кроме 9, садятся на скамьи.)

ГОЛОСА СИДЯЩИХ: Все прибыли. Ученики Параклета! Вы будете говорить или сначала ответите на вопросы?

ПЕРВЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Спрашивайте. Мы будем отвечать и в некото­рых случаях говорить и о том, о чем не спросили.

ГОЛОС: Видел ли кто Параклета? Каков вид его? Кто из вас разговаривал с ним?

ПЕРВЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Нельзя утверждать, что кто-либо из людей ви­дел его. Тем не менее, многие ясно сознавали, что они разговаривают с ним, что именно он, а не кто другой, отвечает на задаваемые ими вопросы.

ГОЛОС: Эти вопросы задаются вслух?

ВТОРОЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Нет необходимости задавать их вслух. Можно задавать их вслух, но можно и думать о них. Всё одно получится ответ.

ГОЛОС: Какая же гарантия, что ответ на немой вопрос дан Параклетом?

ВТОРОЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Тысячи, ничего не зная друг о друге, задавали один и тот же вопрос и получали один и тот же ответ, хотя спрашивающие находи­лись далеко, за тысячи верст друг от друга.

ГОЛОС: Никто никогда не видел его?

ТРЕТИЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Я думаю, что были и видевшие его. Но я не знаю, были или не были эти видения галлюцинациями. Но странно одно: все виде­ли его одинаково. Это был пожилой человек с правильными, спокойными чертами лица, с добрыми глазами, русый. Но не всё ли одно, видели или не видели его восп­ринявшие учение Параклета? Скажу еще, что видевшие его утверждали, что никог­да не видели они сомкнутыми вежды очей его, и что никто никогда не видел следов

ног его. Они считали его бесплотным, только вид человека имеющим. Скажу еще: все слышавшие его утверждают, что тих и спокоен был голос его.

ГОЛОС: Чему учит он?

ТРЕТИЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Прежде всего, безусловной терпимости. Он го­ворит: все существа, разумом одаренные, обычно верят в Бога, но по своему разуме­нию представляют его. Так как непостижим Бог Великий, то всё одно под каким ас­пектом чтут его люди, если только в аспекте этом сияет свет жалости высокой. Пос­ледователи Параклета безусловно терпимы ко всем религиям, любовь и жалость проповедующим. Не всё ли одно, как называют люди Неведомого, и как чтут его? Все они объединяются в одном свете чистом - в учении Параклета о безграничной свободе и беспредельном сострадании ко всему, что живет и чувствует.

ГОЛОСА: А как относятся они к последователям безобразных религий, хотя бы к тем, кто Белу поклонились?

ЧЕТВЕРТЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Безграничная терпимость и безграничное сострадание - вот важные краеугольные камни учения Параклета. После проповеди его, всем его слышавшим становится ясным, что неразумно навязывать своему ближнему свою веру, что грешно осуждать его за то, что он верит иначе, чем его ближний.

ГОЛОС: Здесь что-то вроде заповеди слышится. Как формулирует ее Параклет?

ЧЕТВЕРТЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Высшая правда в том, что с полной терпи­мостью должны относиться люди к чужим верованиям.

ГОЛОС: А как относится он к таким, как я, к атеистам?

ПЯТЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Параклет учит, что ты - прав, так как такого бо­га, каким ты воображаешь его, конечно, нет и быть не могло. Когда тебя спрашива­ют о боге, существование которого ты отрицаешь, тогда ты перечисляешь признаки такого существа, которого нет, или же такого, которое, хотя и существует, но ниче­го общего с Великим Богом не имеет. Итак, того, кого ты и многие тебе подобные богом называют - конечно, нет.

ГОЛОСА: Но ответь нам: как учит Параклет? Существует Бог или нет его?

ШЕСТОЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Если ты говоришь о Великом Боге, то я скажу, что ты даже назвать его не можешь просто потому, что нельзя назвать Абсолютное Начало. Неизреченно оно. Вы можете произнести какое-либо сочетание звуков, ка­кое-либо слово, давая им определение Великому Богу, но это слово не будет осмыс­ленным, ибо вы не познаете ни умом, ни чувствами своими то, что этим словом обоз­начается. Ни с кем и ни с чем, хотя бы и отдаленно, нельзя сравнить его. Тем не ме­нее, в нем всё то, что вы бытием называете.

ГОЛОС: Что значат слова твои: «в нем всё»?

СЕДЬМОЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: В нем всё в том смысле, что всё сущее или от­делилось от него, как от вас дыхание отделяется, или в нем всё в том смысле, как в семечке дерева содержатся его корни, ствол, листья, цветы и плоды. Но, говоря так, я не даю определения: я только миллиардную, точнее, еще меньшую долю его сущ­ности определяю. Определяю то и так, что и как нам доступно - нам, ничтожнейшей частице дыхания его.

ГОЛОС: Так некогда, пять тысячелетий тому назад, учил великий Василид.

ВОСЬМОЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Да, во втором веке после Рождества Христо­ва, хотя не долго, но наблюдалось веяние Параклета. Великий Бог абсолютно бес­страстен. Он превыше бытия и небытия. Он - не есть бытие. Он не есть небытие. Он был до небытия. Был, когда ничего не было. Он - «прежде сущее Ничто». Он -абсолютное Ничто. Поэтому для него нет определяющего обозначения на языке че­ловеческом. И всё-таки: в нем в действительности и в потенции - всё. Всё без исклю­чения.

ГОЛОС: Нельзя ли пояснить, что значит - «Бог Не-Сущий?»

ДЕВЯТЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Он - «Бог He-Сущий» в том смысле, что он выше существования, но в Нём начало всего, что существовало, существует и будет существовать. Он - един. Он проявился во всем, то есть в Нём, в He-Сущем, - проявилось творческое начало. Он захотел сотворить. Он - непостижимый - сотворил всё из абсолютного ничего, ибо только Он один был.

ГОЛОСА: Пока довольно. Нам надо обдумать всё сказанное. Где и когда мы с ва­ми свидимся?

ПЕРВЫЙ СНЯВШИЙ КРЫЛЬЯ: Тысяча наших товарищей прибудут сюда. Же­лающие легко узнают адреса провозвестников и будут приглашаемы по десять чело­век на собрание. (Начинается отлет собравшихся.)

Занавес. Действие третье

Большой зал. Потолок сдвигается и видно звездное небо. Через громадные окна вдали вид­ны вершины гор. Стекла слегка голубоватого цвета. Ночь очень светлая. Кое-где кресла, ска­мейки, стулья, столы, - все очень красивые. Много столов - больших и маленьких. На некото­рых столах фонографы, телефоны странных форм, какие то другие аппараты. По стенам на высоте двух с половиной аршин полки с книгами. В стеклянном большом ящике какай-то музыкальный инструмент: видны трубы, струны, широкие и узкие металлические пластин­ки. В одной стене две двери, в другой одна дверь. В комнате несколько автоматов, сделанных в виде людей. Одновременно из двух противоположных дверей входят мужчина и женщина.

МУЖЧИНА (одетый в костюм придворного времен Генриха III французского): Я чрез­вычайно рад, встретившись с вами до прихода остальных членов нашего клуба.

ДЕВУШКА (одетая приблизительно так, как одевались в XVIII веке молодые японские де­вушки): Я тоже рада, так как надеюсь услышать давно обещанную вами речь, доказы­вающую, что вера в бога является старым, неразумным пережитком бредней, ранее владевших человечеством

МУЖЧИНА: Если вы желаете... я буду говорить. Но я опять позволю себе спро­сить вас, не пожелаете ли Вы быть моей женой навсегда или, что будет мне тяжело, хотя бы на время?

ДЕВУШКА: Я не думаю выходить замуж, но, если решусь быть чьей-либо женой, то только Вашей.

МУЖЧИНА: К чему эта отсрочка?

(Его перебивают громкие голоса автоматов.)

АВТОМАТЫ: Они идут, идут, идут. Подходят к дверям.

(Двери распахиваются. Входят несколько человек.)

МУЖЧИНА (одетый в черную пару, как одевались в начале XX века): Напрасно мы потеряем вечер, слушая какие-то мистические бредни. Гораздо интереснее было бы выслушать доклад об относительности, изменчивости и непостоянстве так назы­ваемых естественных законов.

ЖЕНЩИНА (без одежды, ее тело покрыто сеткой из золотистых, серебристых и блес­тящих красных нитей): Не всё ли одно, чем заняться? Если будет скучно, дамы мо­гут любоваться кавалерами, а кавалеры, если у них хороший вкус... мною, а если плохой - другими дамами или даже хотя бы японкой, с которой вам надо раскла­няться.

(Входят, продолжая разговор, мужчина, одетый, как одевались патриции древнего Рима, и молодая женщина, одетая в костюм монахини, но с распущенными волосами, падающими на ее плечи.)

3-й МУЖЧИНА: Мы не опоздали. Я не хотел бы пропустить и части доклада: всё в области мистики интересует меня, хотя, конечно, встречаются и очень примитив­но мыслящие мистики.

ЖЕНЩИНА: Меня интересует вопрос, как смотрят на брак новые сектанты и считают ли они, что муж и жена должны быть верны друг другу, или они стоят за пра­во брачиться со всеми, с кем только захочет женщина или мужчина, как проповеду­ет и исповедует вот та... в сетке?

АВТОМАТЫ ПОВТОРЯЮТ: Они идут, идут, идут! Подходят к дверям...

(Входит мужчина, одетый в роскошный восточный костюм разноцветного шелка и жен­щина, одетая, как одевались парижанки начала XX века. Они вежливо кланяются, не подхо­дя к другим и садятся за небольшой столик).

4-й МУЖЧИНА: О! Я просто верую, верую в силу наследственности, как утверж­дает мой друг, профессор Ролм; верую, что простенький, всегда простенький мате­риализм - глуповат. Чудеса везде. Чудо и в том, что в этом столе кроется громадная сила, которая проявится, когда настанет распад атомов, чудо и в том, что из малень­кого семечка вырастает гигантское дерево. Чудо, что мы передаем друг другу наши мысли... Везде чудеса, и я думаю: маленьким чудом будет и тот бог, о котором нам обещают рассказать ученики Параклета.

ЖЕНЩИНА: Я не знаю, скажут ли они что-либо интересное. Я думаю, что бог, по всей вероятности, существует, но что мне до этого? Если я узнаю наверное, что он существует, или же узнав, что нет его, я всё одно не изменю своей жизни. Ничто не изменится в моей жизни.

(Через раскрытый потолок слетают два человека, сбрасывают на руки автоматов верх­нюю одежду и крылья и, раскланявшись, садятся за один из столов.)

МУЖЧИНА (одетый в костюм напоминающий костюм испанского матадора XIX столетия): Мы не опоздали: новоявленные учителя еще не пожаловали. Скажут ли они что-либо интересное? Было бы обидно снова, услышать какую-либо разновид­ность так называемой теософии. Не менее обидно было бы услышать болтовню ок­культистов, хотя бы она и была модернизирована. Утешительно то, что я и кое-кто из собравшихся хорошо знакомы с новейшими и старыми религиями и сектами и хорошо разобралось во всех произвольных толкованиях метафизики.

ЖЕНЩИНА (одетая приблизительно так, как одевались балетные танцовщицы XIX века, только пояс на ней сверкает драгоценными камнями): Но я слышала, что учение Па­раклета - совсем новое учение, совсем по новому говорящее о боге и о каких-то странных существах, населяющих какие то иные, чем наша, вселенные.

АВТОМАТЫ (громче и торжественнее, чем прежде):Они пришли! Пришли ве­ликие!

(Распахиваются двери и входят два человека, одетые в тоги, напоминающие римские. Все собравшиеся встают, приветствуя вошедших.)

1-й МУЖЧИНА: Скажите нам то, что считаете нужным сказать о том, кого, или что, богом называют и не откажитесь ответить на наши вопросы. Мы просим вас сесть за любой стол, и вы не будете в претензии, если ваши речи будут дословно за­писаны абфонографами? Скажите, какие имена вы носите. А пока разрешите наз­вать наши имена. Я начинаю с сидящих за самым далеким от вас столиком и буду на­зывать имена, приближаясь к вам: Арла и Лорм, Минла и Мэрб, Летна и Кесн, Тим-на и Ниве, Аллоза и, наконец, ваш покорный слуга Олмос.

САР ДАН: Меня зовут Сардан, а моего брата Сольгем. Вы хотите знать что-либо о Боге? Но мы сами очень немного знаем о нем, нами Великим называемом. Неког­да, вернее тогда, когда не было времени, не было изменений, нами - людьми - восп­ринимаемых, был, не существуя, один только Великий - He-Сущий. Он захотел (я бу­ду говорить не точными, но людям свойственными понятиями) и квази-отодвинулся. Тогда появилась бесконечность бесконечностей, назовем ее «арния», и бесконеч­ное число таких арний появилось. Было создано то, что мы - люди - как простран­ство воспринимаем, получилось сверхгигантское абсолютное Ничто, а так как оно было не тем, чем являлся Великий - He-Сущий, то Ничто гигантское таило в себе начаток зла, ибо всё, что вне всесовершенного с высшей точки зрения является несо­вершенным, значит, относительным злом. Тогда от Великого хлынул Свет, то есть дыхание Его несказанное, хлынул Свет несказанный и зазвучал в Ничто великом. В тот момент, когда Свет отошел на менее, чем одна миллиардная доля линии от Вели­кого, свет перестал быть частью Великого, как свет от солнца или свечи горящей не является солнцем или свечою. Свет гнал перед собою мглу сверхгигантского Нич­то, Бога лишенного, а в некоторых местах он пронизывал ее, не оставляя следа, в других местах сиял ярким светом, громадные пространства заливая, и всё дальше и дальше лился поток света ослепительного. Но чем дальше отходил свет от первона­чального, тем менее ярок был свет, всё чаще и чаще раздвигавший и отодвигавший мглу небытия, мглу пустот. В каждом скоплении света множество космосов появля­лось. И вот далеко, далеко от него, первоначального, в последний раз разлился свет его, как скопление гигантское. В свете этом появились живые существа, ибо жизнь-родящим был свет этот. Часть света рухнула в низы глубокие и там с тьмой и мглой смешалась. Появились хаосы, из которых и наши вселенные и вселенные, выше рас­положенные, родились. Но везде, и в верхах, и в низах, как река голубая, шла поло­са света, с мглою не смешивающаяся. Сверху донизу имелись зеркала мистические, и в них как бы особые космосы, особыми существами населенные, находились. Чем выше расположены космосы, тем большим числом чувств одарены существа, их на­селяющие, и на каждой ступени далеко не один космос был расположен, а много кос­мосов, причем существа, их населяющие, имели одинаковое количество чувств, но разны чувства существ в этих космосах, рядом друг с другом лежащих. Такова наша бесконечность, и в ней горят еще гигантские скопления Света мистического, сла­бым отблеском которого наши солнца являются. Иначе сложились другие бесконеч­ности, в нашей бесконечности бесконечностей сущие. А там, высоко в верхах, но да­леко от Великого, там, где разлилось скопление света гигантское, там находились те, одного из которых мы Элоимом называем, и кто Богом космосов нашей беско­нечности является.

ЛОРМ: От одного из ваших мы слышали и то, что можно назвать деталями наб­росанной вами схемы учения вашего. Оно оригинально и при всей своей сложнос­ти и загадочности кажется нам не доказанным. Чем докажете вы истину ваших слов? Раз она будет доказана, значимее прозвучит прикладная часть учения Параклета, проповедниками учения которого вы являетесь.

САР ДАН: Что значит доказать что-либо? Нет ни одной геометрической теоре­мы, которая могла бы считаться доказанной. От евклидовой геометрии мало что ос­талось условно справедливым после работ ученого конца второго тысячелетия, пос­ле Лобачевского. Едва ли имеется хотя бы один химический или физический закон, который мог бы считаться бесспорно точным. Конечно, не могут считаться абсо­лютно точными и так называемые законы астрономии. Всё относительно, всё явля­ется рабочей гипотезой, если хотите так выражаться, и в нашем мире нельзя мыс­лить так, как хотя бы Элоимы мыслят. Всё, что выше рассказано, по крайней мере до слов о реке голубой, так же верно, как и любой физический закон. Если бы у нас были мирны чувств, как у высших существ, то нам всё сказанное яснее казалось бы того, что около нас люди имеются, что отрицалось, однако, соллипсистами, что от­рицалось теми, для кого всё майей, миражем было.

СОЛЬГЕМ: Смотрите на всё, что говорилось и будет говориться о Боге, как на сведения, полученные из источника, который мы считаем верным, и перейдите к следующим вопросам, довольствуясь хотя бы таким пересказом всего сказанного Сарганом: в начале, нами мыслимом, была творческая сила и творческая сила была у Бога, и Бог воспринимается нами только как творческая сила. Довольно и этого определения Бога Великого, в целом своем всё одно неопределимого, и мы перей­дем к учению Параклета, познакомиться с которым желают собравшиеся. Вы хоти­те знать, что называет он грехом? Грехом он считает неравенство среди людей. Этот грех надо изжить, то есть надо, чтобы каждый человек получал равную с дру­гими долю имеющихся в распоряжении общежития ценностей, хотя, конечно, каж­дый должен получать те предметы потребления, которые ему нужны. Этот грех на­до изжить, то есть, надо, чтобы получаемая каждым гражданином масса продуктов по ценности своей равнялась массе продуктов получаемой любым другим членом общежития. По предметам она может быть неодинаковой с другими долями про­дукта, но равной со всеми другими по трудности ее приготовления. С тех пор, как люди научились приготовлять, - не подделывать, а приготовлять - драгоценные камни и металлы, с тех пор, как любой из требуемых предметов может быть изготовлен в течение немногих часов, если его случайно не имеется на складе, с тех пор исчез грех экономического неравенства или исчезнет, раз только люди пожелают разумно устроиться. Совсем не важно, что один глупее, а другой умнее, что один приобретает при равных усилиях более, а другой менее знаний. Глупый имеет пра­во на такое же отношение к себе, как и умный. Равно хорошо надо относиться к много и к мало знающему. Не можем мы свысока относиться к ребенку, знающему меньше нас . Из того, что я могу поднять двадцать, а ты десять пудов, вовсе не сле­дует, что ты не равен мне: все равны, ибо в веках и мирах все качества сравнены бу­дут. Все грехи от зависти, и надо так устроиться, надо так просветиться, чтобы ее не было. Ведь это так понятно и просто, так как того, кто хочет возбудить зависть, приходится искренне жалеть. Грех и тогда и в том, когда я завидую другому за то, что его любят жених или невеста, мать или отец. Помните в мире людей, что в че­ловеческом океане множество ваших детей, множество тех, кто вашей невестой или женихом стать может. Грешно завидовать чужому счастью и чужой радости... Вы что-то хотите сказать, Олмос?

ОЛМОС: Да, если позволите... Мне кажется, вами сказано так много, что нам нужно время для того, что бы серьезно разобраться в сказанном. Будьте уверены, что мы внимательно обсудим всё сказанное. Если среди нас имеются материалисты, то вы знаете, что современные материалисты давно уже признали права за метафи­зическим мышлением, и они серьезно отнесутся к вашим словам. Я и Аллоза позво­лим себе задать вам только один вопрос: правда ли, что ученики Параклета учат, что некогда пали ангелы и стали дьяволами, и что когда-то павшие люди стали лярвами, иногда вселяющимися в людей?

САР ДАН и СОЛЬДЕН (вместе): Ни Параклет, ни ученики его не говорили ниче­го подобного.

САР ДАН: Такое учение существует среди сравнительно новейших спиритов, но при чем тут наше учение? Вообще, учение о так называемых лярвах создано оккуль­тистами и очень неудачно. Возможно, конечно, что души существ, живших в других аспектах, попав после смерти в наш мир, приносят с собой плохие навыки из прош­лой жизни, те навыки, которые заставляют нас называть их лярвами. Быть может, лярвы - это души злых и низких существ, поселившихся в телах людей. Но всё это не доказательно и не имеет никакого отношения к Параклету и его учению.

ОЛМОС: Я прошу вас забыть мой неуместный вопрос.

ТИМНА: Скажите, как вы смотрите на наш обычай ставить людям «памятники позора»? Вы видели, конечно, статуи злодеев-правителей, на пьедесталах которых написано их имя и перечислены сотворенные ими злодеяния. Нужны ли эти памят­ники?

СОЛЬДЕН: Им место не на площадях, а в музеях, да и то не надо называть их «па­мятниками позора» и лучше бы было простить тем, кого изображают эти памятни­ки, не перечислять на них преступлений тех лиц, которых изображают эти памятни­ки. Не надо мстить умершим. Довольно и того, что история рассказывает об их злых делах, об их попытках оправдать свое поведение, об их тупоумии и непонимании и что они служили злу, думая по глупости, что служат добру.

АВТОМАТЫ: Очистите средину комнаты! Подается обед!

(На средину комнаты снизу поднимается стол, уставленный блюдами, графинами, та­релками и пр.)

КЕСН: Прошу всех придвинуть стулья к столу и позавтракать. Тут обычный обед и нашим химиком приготовленные питательные пилюли.

Тихая музыка. Занавес. Действие четвертое

Высокое плоскогорье, усеянное скалами. Кое-где группы сосен и елей. Входят Алькор, Дар-липа, Летна и Ниве.

ЛЕТНА: Я устала. Да и все, кажется, устали.

АЛЬКОР: Мне хочется спать... Должно быть, нас угостили на последней нашей станции чересчур сытным обедом.

НИВС и ДАРЛИНА: Да и мы хотим спать. Здесь, на мху, можно и заснуть.

АЛЬКОР и ЛЕТНА: Да. Конечно.

(Все ложатся в разных местах. Через короткое время на плоскогорье слетают два велика­на и, не снимая крыльев, садятся на обломки скал.)

1-й ВЕЛИКАН: Здесь тоже люди. Они спят. Не помешают нам. Что скажешь?

2-й ВЕЛИКАН: Скажи, как бороться с учениками Параклета? Ведь Параклета мы не видели, только ученики его ходят по собраниям. А люди умнеют, хотя и чужим умом. Скоро конец нашей власти, если учение Параклета будет распространяться так, как распространялось до сих пор. Что же делать?

1-й ВЕЛИКАН: Очень просто: человечество, как было, так и осталось невероят­но глупым. Провозгласим себя и наших истинными последователями Параклета и от его имени будем проповедовать его учение, как некогда инквизиторы и разные по­пы проповедовали учение Распятого. Не разберут глупые, где истинные ученики его, где правда, где ложь. Будем полны гневом против тех, кто его оскорбляет, яко­бы искажая учение его. Их и только их... сначала, конечно... мы будем преследовать, а потом - потом будем гнать всех тех, кто будет придерживаться светлых сторон уче­ния его. Не пройдет и трех поколений, как от учения Параклета ничего не останет­ся, и наша власть будет господствовать на земле, и власти этой не будет конца.

2-й ВЕЛИКАН: Я не смотрю так радужно на наше дело.

1-й ВЕЛИКАН: Отчего же? Ты увидишь то, что и прежде видел: у людей отнимет­ся даже тень свободы, и мы внушим им, что это для их же счастья, что рабство, в ко­тором они будут жить, и есть самая настоящая свобода. Мы будем говорить, что по­лучаем небольшое содержание, как и все, но на самом деле мы и наши ближние хо­лопы будем купаться в утонченной материальной роскоши и в богатстве. Мы всё вре­мя будем говорить, что мы - всецело за рабочий народ, но будем топтать его ногами. Мы будем всюду говорить, что у нас властвуют рабочие, а на самом деле они будут на­шими рабами... Ну, что тут говорить! Просмотри историю трех последних тысячеле­тий, и ты увидишь, как легко обманывались народные массы.

2-й ВЕЛИКАН: Он говорит малопонятные, мистические речи, и жадно слушают его все несчастные, их же несть числа. Он толкует загадочные слова того, кто был распят, слова о грехе, правде и суде... Слушают его и нищие духом, и те, с кем могу­чие духом сливаются. Нет, нам труднее будет с ним справиться, чем с тем, кто пять тысяч лет тому назад приходил на землю...

1-й ВЕЛИКАН: Постараемся справиться, а если нам не удастся извратить учение его, войдем в ряды его последователей, но везде и всегда будем жить так, как мы счи­таем нужным, а не так, как он учит.

2-й ВЕЛИКАН: Надо выдумать звонкое название. Не беда, если оно не будет ха­рактеризовать наше учение. Надо только, чтобы оно хорошо прикрывало нас. Назо­вем лучше всего свою «партию» - «Всемирная партия параклетистов» и объявим всех, не принадлежащих к нашей партии учеников Параклета, людьми, ничего не понимающими в учении Параклета, объявим их врагами человечества в настоящее время, а что до будущего - будем говорить, что воплотим учение Параклета, как только к его принятию будут приготовлены народные массы. К этому времени мас­сы должны быть так обработаны нами, что под учением Параклета будет понимать­ся то дикое учение, которое будет создано нами.

1-й ВЕЛИКАН: Великолепно! Во всяком случае попытаемся. Я думаю, что народ­ные массы легко одурачить, а для так называемых интеллигентов имеются тюрьмы и смертные казни, которые мы можем практиковать потихоньку. Мы легко составим нашу всемирную партию. Итак, за работу!.

2-й ВЕЛИКАН: За работу!

(Оба улетают. Лежавшие просыпаются. Алъкор, Дарлина, Летна и Ниве сходятся вместе.)

ЛЕТНА: Какой странный сон я видела. Какие-то два великана сговаривались здесь помешать народам Земли принять учение Параклета.

АЛЬКОР,ДАРЛИНА и НИВС: Мы тоже слышали этот разговор.

АЛЬКОР: Это не сон. Мы были погружены в дремоту, но все слышали, что тут го­ворилось.

ДАРЛИНА: Что же нам делать? Было бы несправедливо, если бы мы позволили оклеветать учение Параклета.

ЛЕТНА: Было бы еще несправедливее позволить этим беззастенчивым молод­цам обмануть и поработить человечество.

НИВС: Да! Не противопоставить ли нам всемирной партии параклетистов свою организацию для проповеди истинного учения Параклета и не присоединиться ли нам к его истинным ученикам для борьбы с надвигающейся грязью?

ДАРЛИНА: Итак, организуем группы проповедников истинного учения Парак­лета и будем бороться с попытками исказить его. Все согласны?

ЛЕТНА, НИВС, АЛЬКОР: Да. Согласны.

АЛЬКОР: Сойдемся сегодня вечером в нашем клубе и переговорим со старыми посетителями его.

ВСЕ: Да. Да. Конечно!...

Занавес. Действие пятое

Высокий зал с готическими окнами. Широкие скамьи черного цвета по стенам зала. В пе­реднем углу поставлен стол, за которым сидят четыре человека. Стол поставлен так, что об­разует основание треугольника, равнобедренными сторонами которого являются сходящиеся в углу две стены. На лавках сидят по тридцать-сорок человек около каждой стены. Все они одеты в черные хитоны монашеского покроя.

СИДЯЩИЙ ЗА СТОЛОМ (дочитывает вслух письмо): «...Эти последователи Па­раклета ничего не имеют общего с нами и проповедуют учение, которое только от­даленно напоминает небольшую и мало интересную часть его учения. Во всем же ос­тальном они ярые враги нового учения. Они невероятно корыстолюбивы, жестоки, они не имеют представления о науке, об искусстве и философии. Но помните, все они осуждены, ибо осужден Князь мира сего, осуждено стремление к власти, к бога­тству, осуждается стремление кому бы то ни было причинять мучения. Осуждена и ложь мира сего, всякими софизмами оправдывающая власть и связанную с нею жес­токость; ложь, всегда связанная с тупоумием. Вот всё, что поручили мне написать на­ши единомышленники - ученики Параклета. Дух истины да пребудет с вами. Приве­тствует всех вас брат ваш».

Вот и всё письмо. Кто из вас будет бороться с ложным учением самозванных уче­ников Параклета? Кто из нас будет готовится к такой борьбе?

1-й: Я выступлю с проповедью против самозванцев. Они убьют меня или замучат в своих ужасных тюрьмах. Но вы, братья, иногда вспоминайте обо мне.

ВСЕ (встают и склоняют головы): Так будет!

2-й: Я говорю против них в громкоговорители и в фонографы.

3-й: Я напишу книги против них.

4-й: По ночам я своим аппаратом пишу на небе нашу правду. Они - самозванцы -приказали не поднимать глаз к небу, но их не слушают.

5-й: Я рисую картины и ими пробуждаю дух независимости, свободы и равен­ства. В миллионах экземплярах расходятся снимки с них.

6-й: Я написал гимн свободе.

7-й: Я написал боевой марш, и моя музыка поднимает к верхам сердца.

8-й: Я пишу рассказы и драмы, и все они учат тому, чему учили истинные учени­ки истинного Параклета.

9-й, 10-й, 11-й и 12-й: Мы работаем как научные работники и доказываем неле­пость тех квази-научных концепций, которыми оправдывается порабощение людей.

13-й: Все остальные из присутствующих на прошлом собрании сказали о своей работе. Кто желает сказать что-либо собранию, пусть говорит.

14-й: Надо выяснить вопрос, как относиться нам к темным силам, нас угнетаю­щим, ярко враждебным нашему счастью и счастью народных масс? Нам необходимо смотреть на всех сторонников учения ложного Параклета, как на людей ошибаю­щихся; нам необходимо самим не ошибиться; надо не подражать им в самом глав­ном, то есть не злобствовать на них, как они на нас злобствуют, и не мучить кого-ли­бо из них, как они нас мучают. Надо понять их психологию, то есть психологию той массы ложных учеников Параклета, которая уверена в своей правоте...

ГОЛОС: Да ведь они прокаженные духом и сердцем!

15-й: Что же из того, что они прокаженные духом? Они не сознают этого, и не надо говорить им, что они прокаженные, так как не надо обижать кого-либо. Надо их жизнь пережить в сознании нашем, понять их несложную психологию и, если возможно, вылечить их, а если невозможно вылечить, то простить им то зло, кото­рое они по неведению причиняют.

16-й: Велика радость, охватывающего прокаженного, исцелившегося от болезни своей. Ужас и страх тяжелый охватывает того, кто переживает ощущения прокажен­ного, но здоровее будет он от того.

17-й: Не надо всё-таки называть кого бы то ни было прокаженным духом, ибо это обидно для того, кого назвали так.

ВСЕ (встают): Да. Ты прав. Так будет.

18-й: Князем мира сего является и безразличие доброго и злого начала. Мы час­то спокойно смотрим на то, что считаем злом, и не боремся с ним. Смотрим на то, что считаем добром, и не подражаем добро делающим. Параклет повторил нам ста­рые слова о том, что не надо быть безразличным: «Ты - ни холоден, ни горяч; о, ес­ли бы ты был холоден или горяч!» Надо бестрепетно осуждать зло и хвалить добро, а то всё смешается в головах одураченных, и они зло поганое светлым добром назо­вут, истину - ложью, произвол - судом.

19-й: Что такое суд и где он совершается? Суд мой - в разуме и в совести моих: я осуждаю одно и хвалю другое. Но если суд приносит кому-либо приговором своим му­чение и обиду, это - не суд, а дикий произвол, лицемерное деяние зла, которое добром только именуется, потому что давно уже перестали различать люди добро ото зла.

20-й: Бесспорно: добро то, что кому-либо радость и удовольствие причиняет, нико­го не обижая, а зло то, что страдание и горе причиняет, оскорбляя и обижая людей.

21-й: Братья! Я три раза омолаживался и устал жить. Я прошу у вас месячного от­пуска. Я удалюсь с двумя товарищами в убежище, только вам известное, и там мои то­варищи сумеют миргипнотизировать меня. Я увижу тогда древнейшую Атлантиду и расскажу вам, проснувшись, всё, что я узнаю там. Иоиль и Алькор, просим у вас раз­решить нам месячный отпуск.

ВСЕ: Мы даем отпуск всем трем. Благодарим за предпринимаемый вами опыт.

ГОЛОС: О, если бы атланты что-либо посоветовали нам!

ДРУГОЙ ГОЛОС: А если и не посоветуют, сами сообразим, что нам делать.

Занавес. Действие шестое

Большая равнина. Много далеко стоящих друг от друга домов странных и разнообразных форм. Дома окружены садами роскошных тропических растений. По улице этого города мед­ленно идут не снявшие крыльев Алъкор, Иолъ и Наор.

АЛЬКОР: Мы - в Атлантиде. Странно: мне кажется всё призрачным, малореаль­ным. Дома, растения, дорога, — всё подернуто каким-то туманом.

(В то время, как Алъкор начал говорить, к нему подошел первый атлант высокого роста, тоже с крыльями за плечами.)

1-й АТЛАНТ: Привет вам, чужестранцы в нашем Лаорле. Откуда ты, незнакомец, видящий, как видят многие из нас, будущность нашей прекрасной страны, которая через пять столетий будет залита волнами океана?

АЛЬКОР: Мы трое прибыли из страны, которая существует через много тысяче­летий после погружения Атлантиды в океан.

1-й АТЛАНТ: А вы? Вы тоже видите наш город как бы в водном тумане?

ИОИЛЬ и НАОР: Нет. Все очертания кажутся нам очень ясными, скорее рез­кими.

1-й АТЛАНТ: Чужестранцы! Если пожелаете отдохнуть, то вы найдете приготов­ленные для гостей комнаты и пищу вот в этом здании, стены которого напоминают снопы молний.

НАОР: Благодарим за указание. (Около разговаривающих останавливаются 2-й ат­лант и две атлантки.) Мы хотели бы узнать как вы живете, какие у вас обычаи и за­коны?

1-я АТЛАНТКА: У нас один закон: никто никого не должен обижать.

ИОИЛЬ: Бывают нарушения этого закона?

1-я АТЛАНТКА: Да. Нарушивший закон подвергается бойкоту, смягченному по указанию Учителя.

НАОР: Как - смягченному?

1-я АТЛАНТКА: Мы все не признавали бойкота, жалели одиноких. Тогда Учитель посоветовал, чтобы при бойкоте по одному человеку из каждой сотни имели обще­ние с бойкотируемым. Бойкотируемый может объявить, что он будет, например, в такой то день в таком то помещении, и тогда в это помещение приходят только те, кто назначены по одному из сотни.

АЛЬКОР: А если бойкотированный всё же продолжал делать свои преступле­ния?

2-й АТЛАНТ: Тогда мы усыпляли его и переводили на Острова блаженства, где жили ему подобные.

НАОР: Острова блаженства? Что это значит?

2-й АТЛАНТ: На этих островах, лежащих недалеко от материка, мы построили всем снабженные дома, и туда переносим обижающих кого-либо из нас. Каждый из них может заявить о своем желании подчиниться обычаям братской жизни, и тогда его возвращают в общежитие на материке.

АЛЬКОР: А если он опять сделает какой-нибудь антиобщественный поступок?

1-й АТЛАНТ: Тогда мы отправляем его на остров сроком не менее, как на шесть месяцев. Но такие случаи рецидивов преступности бывают не чаще одного раза в столетие.

НАОР: В чем учение вашего Учителя?

2-я АТЛАНТКА: Оно очень сложно, но основная идея его проста: относись ко всем, как добрый брат, если ты мужчина, и как добрая сестра, если ты женщина.

ИОИЛЬ: Вам незнакомо чувство зависти?

1-й АТЛАНТ: Поясни, что значит зависть?

ИОИЛЬ:У меня нет чего-либо, что имеется у тебя, например, такого дома, кото­рый ты имеешь, и у меня является желание иметь как раз такое жилище, какое ты имеешь.

1-й АТЛАНТ: Ты внесешь в постройку все те изменения, которые тебе желательны.

ИОИЛЬ: Но если я хочу именно твое жилище?

1-й АТЛАНТ: А, ты говоришь о больном человеке? Каждый из нас охотно уступит больному и сам ничего не потеряет, ибо сможет выбрать точно такое же или лучшее жилище.

НАОР: Знакомо ли вам чувство ревности?

2-я АТЛАНТКА: Гиперборейцы, которые живут рядом с нами, ревнивы. Но это потому, что они собственники и собственницы. Мы давно уже не знаем собственности и ее следствий. Но мы всё-таки моногамны. Но если супруги хотят разойтись, они расходятся.

АЛЬКОР: Кто ваши начальники?

2-й АТЛАНТ: Не понимаю... А, вспомнил. Даже у гиперборейцев нет таких лю­дей, которые бы приказывали, руководствуясь писанными правилами или не руко­водствуясь ими, а другие слушались их. Все смеялись бы над приказывающим, а тем более над повинующимся. Если бы среди нас явился преступный тип, который при­казывал бы и пытался заставить себе повиноваться, мы немедленно отправили бы его на острова блаженства.

ИОИЛЬ: Вы верите в Бога?

2-й АТЛАНТ: Чужеземец! Нет, мы не верим, мы знаем, что Он - сущий и не-сущий.

АЛЬКОР: Вы просите Его о чем-нибудь?

1-й АТЛАНТ: Нет, никогда не просим: Он без наших просьб дал нам всё, что на­до, и свободную волю. Мы беседуем иногда с теми, кто иногда пролетает невидимым для нас над землею. Долго говорить, кто это. Иногда мы составляем громадную хо­рею, и тогда высоко поднимаются сердца наши. Мы, верней, сердца наши перепол­нены тогда радостью бытия и торжественно гремит наша музыка, отражая наше настроение, и старинный боевой марш, - слабое подобие древнейшего марша ар­хангелов, - поется и играется нами. После хореи мы чувствуем себя добрее и лучше.

(По воздуху проносится гигантский дракон.)

АЛЬКОР и ИОИЛЬ (заметив его): Дракон!

2-я АТЛАНТКА: У нас нет опасных зверей: они все ручные и давно утратили инс­тинкты свирепости. Мы их жалеем и стараемся сделать радостным их существова­ние. К нам залетает иногда из далеких стран кровожадный Кракс и пытается охо­титься за нашими зверями, но стоит показаться кому-либо из нас с нашим оружием, обладающим всесокрушающей силой... и с ужасом улетает или погибает Кракс.

ИОИЛЬ: У вас развито искусство, судя по архитектуре ваших зданий?

1-я АТЛАНТКА: У нас много искусств, и вы посетите наши музеи и выставки.

НАОР: А наука?

2-й АТЛАНТ: Посетите наши академии.

НАОР: Скажите нам, чужеземцам, долго ли вы живете?

1-я АТЛАНТКА (с удивлением): Как долго? Мы живем сколько хотим, иногда мно­го тысячелетий и только мощным усилием напряженной воли, усилием долго для­щимся, можем мы уйти из этого мира в другой мир.

(Быстро темнеет. Слышен страшный громовый удар.)

2-я АТЛАНТКА: Идет гроза. Чужеземцы! Зайдите, пока пройдет дождь, в любой дом. Вы везде найдете комнаты для гостей.

Занавес. Конец.

Источник: web.archive.org.

Рейтинг публикации: