|
Масштабный аспект:
социально-пространственный и временной континуумы
Масштабный аспект представляет собой совокупность континуумов макро-микро, главными из которых далее будем считать социально-пространственный масштаб (от «здесь» индивида до человечества и планеты) и временной масштаб (от «сейчас» до протяженности человеческой истории). В принципе, каждую сферу бытия можно рассматривать в разных социально-пространственных и временных масштабах. Однако более перспективным представляется разномасштабное рассмотрение режимов, режимных кризисов и конфликтов. Наряду с режимами сообществ существуют повторяющиеся процессы, соответственно режимы в ойкуменах, цивилизациях, мировых системах, а также более мелких единицах: режимы провинций, режимы поселений (например, городов), режимы жизни и воспроизводства институтов, организаций, больших и малых групп, наконец, режимы жизни и поведения индивидов. Также есть разнообразие режимов по времени циклов: суточные режимы, недельные, сезонные, годовые, режимы, занимающие десятилетия и даже столетия (например, 50-летние экономические циклы Кондратьева, геополитические циклы по Коллинзу, долгие циклы мировой политики по Модельски, Раслер и Томпсону [Коллинз, 2000б, статьи Модельски, Раслер и Томпсона в настоящем томе]).
Вложенные режимы отнюдь не всегда составляют гармоническое единство с охватывающим режимом. Общим случаем является накопление непреднамеренных следствий как более крупного, так и более мелких режимов и их взаимное кризисогенное воздействие, которое рано или поздно выливается в конфликт.
Далее масштабный аспект будет рассматриваться как вспомогательный, причем в весьма упрощенной трехуровневой версии. Микроуровень включает поведение некоторой политической группы и ее участников — индивидов в течение нескольких недель или месяцев (время изменения настроений, решений, позиций относительно войны). Мезоуровень включает поведение основных влиятельных групп и индивидов в некотором политическом сообществе (например, национальном государстве) и поведение самого этого сообщества на внешней международной арене в течение нескольких месяцев и лет (время существенного изменения национальной политики). Макроуровень включает взаимодействие множества политических сообществ и «поведение» соответствующей мировой системы в течение нескольких лет и десятилетий (период существенных изменений в мировой политике).
Динамический аспект: основные объяснительные схемы
Динамический, или причинный, аспект включает наиболее абстрактные представления о связи явлений-причин и явлений-следствий. Далее будем иметь в виду следующие три схемы причинности. Простейшая представляет собой набор необходимых и достаточных условий — явлений-причин для того, чтобы произошло явление-следствие. На выявление такого набора направлены, в частности, классические методы Бэкона-Милля. Более сложная схема допускает возникновение явления при той или иной комбинации условий. На выявление такого рода причинных связей направлены методы с применением формализма Буля-Рэгина [Разработка и апробация ..., 2001, с.112-119]. Наконец, явление-следствие может быть рассмотрено как значение некоторой переменной (либо достижение порога), а причины составляют сложную связь других переменных. Для анализа таких структур используются тренд-графы с формализмом Дункана-Стинчкомба [Stinchcombe, 1987; Разработка и апробация..., 2001, с.140-161].
Концептуальный анализ выделенных характеристик войн
Теперь следует провести концептуальный анализ выделенных характеристик средствами заданного полиаспектного аппарата и попытаться на этой основе представить эскизное объяснение (широкую предгипотезу) относительно генезиса, динамики и изменения характера войн в мировой истории.
Систематический метод теоретической истории [Разработка и апробация ..., 2001, часть 2,] диктует следующую последовательность работы. Каждая объясняемая характеристика трактуется как переменная-экспланандум. Выделяются яркие положительные и яркие отрицательные случаи проявления соответственно высоких и низких значений переменной-экспланандума. Предполагаемые причинные факторы черпаются из систематического рассмотрения трех уровней (микро-, мезо- и макро-), а на каждом уровне — четырех онтологических сфер и соответствующих концептуальных конструкций. Основной используемый метод — соединенный метод сходства и различия по Бэкону-Миллю вкупе с подходом концептуальной адаптации. Возможно и более детальное описание этапов и процедур: логико-эвристический анализ, содержательный анализ случаев, преодоление аномалий, построение численных теорий и т.д.
Попытки начать такую работу показали острый дефицит исследовательских ресурсов, прежде всего, временны́х. Поэтому далее будет предпринят более общий и нестрогий анализ, лишь ориентирующийся на логику теоретико-исторического метода. Особенностью анализа является пристальное поочередное внимание то к разнообразию феноменов войны, то к общим социально-философским и социологическим категориям. Итогом должна стать такая концептуальная конфигурация, которая может служить адекватным онтологическим обобщением выделенного разнообразия и предоставлять средства для построения объяснительных теорий.
Объяснение повсеместности и (в общем случае)
постоянного и нерегулярного возобновления войн
Рассмотрим вначале случаи регулярных войн (обычно в форме ежегодных завоевательных кампаний). Это характерно для таких воинственных империй как Ассирийская, Персидская, Македонская, Римская, Османская, в некоторых периодах империи испанских и австрийских Габсбургов, а также Британская, Французская, Германская и Российская империи. Известны геополитические ойкумены с постоянными военными действиями (средневековая Индия, средневековая Европа, период Воюющих царств в Китае, некоторые периоды истории Центральной Африки и др.). Регулярность в нашей терминологии указывает на включение в некоторые режимы, и действительно, войны в таких случаях становятся частью социальных режимов и режимов жизнеобеспечения. Для объяснения таких войн не требуется выяснять причины решений о начале каждой войны. Предложим следующую гипотезу. Появляется тенденция рутинизации войн (включения их в режимы обществ) при сочетании таких условий:
А) имеется постоянный ресурсный голод, причем не настолько сильный, чтобы препятствовать военной мобилизации, но и не настолько слабый, чтобы выгоды мирного потребления перевесили жажду наживы; вполне вероятно, что постоянство этого ресурсного голода вызывается чисто мальтузианской причиной роста населения при ограниченности основных ресурсов (пашен и/или пастбищ) и слишком медленном технологическом прогрессе, не позволяющем расширять ресурсную базу без экспансии;
Б) имеющиеся средства насилия настолько эффективны, что позволяют легко вести завоевания, но еще не настолько мощны, чтобы надежно подчинить всех противников, не настолько сложны и дороги, чтобы такие средства нельзя было перенять; попеременное овладение новейшим оружием и военной организацией лишает победителей надежного преимущества и ведет к постоянному возобновлению войн реванша;
В) имеющиеся международные коммуникации настолько развиты, что завоеватели осведомлены о богатых городах и землях, путях к ним, но еще не настолько интенсивны, чтобы систематические торговля, дипломатия, системы безопасности препятствовали попыткам завоеваний;
Г) ресурсы, захваченные при завоеваниях становятся необходимым элементом регулярных процессов жизнеобеспечения; соответственно, тот, кто не ведет регулярных войн, лишается внутренней легитимности и рискует стать жертвой тех обществ, которые такие войны ведут.
Как видим, в первых трех условиях имеется некий средний уровень развития, своего рода «провал» в значениях переменных, ведущий к рутинизации войн. В некотором смысле войны являются «нормой» международной политики со времен неолитической революции и формирования чифдомов и вплоть до формирования системы национальных государств в XVII — XVIII вв.
Нормальность войны (общее признание ее приемлемости как способа решать политические проблемы) следует отличать от ее регулярности (повторяющегося рутинного характера). Последнюю характеристику задает четвертое условие, характерное, например, для Римской и Османской империй, для Европы и Индии Средних веков, для периода европейской колонизации.
Теперь оставим войны как часть режимов и будем говорить о войнах как нарушениях режимов. Здесь нам интересны случаи относительно миролюбивых сообществ и ойкумен и остальные случаи нерегулярного возобновления войн. О стабильном мире в мировой истории можно говорить только для внутреннего устройства больших империй, или «миров» (Рим, Китай, исламский и христианский миры IX-XIII вв., империя Инков, Европа второй половины XX в., причем каждый раз с оговорками). Кроме этого, известны относительно миролюбивые сообщества догородских культур (туземцы Таити и некоторых других островов, эскимосы, некоторые области расселения индейцев доколумбовой Южной и Северной Америки, как правило, с низкой плотностью населения, изолированные горные народности).
Две указанные крайности легко соотносимы с тремя вышеуказанными гипотетическими условиями частых войн. Для догородских и догосударственных культур характерны либо сильный ресурсный голод (все силы тратятся на выживание), либо ресурсное изобилие. Причем в последнем случае, как показали исследования Р. Карнейро [Carneiro, 1970, 1988], отсутствие войн может быть лишь временным явлением до тех пор, пока демографический рост не «съест» эффекты изобилия, либо же демографический рост тормозится специальными социальными практиками (инфантицид, охота за головами, социально-принудительное ограничение рождаемости). Средства насилия в таких обществах достаточно слабы для существенных завоеваний и удержания власти. Международные коммуникации неразвиты: редко когда первобытному сообществу и даже чифдому известно о том, что происходит за пределами одного-двух этнических слоев. Отсутствие или редкость войн не означает полного миролюбия. Однако спорадические стычки, даже обычаи охоты за головами, охоты за чужими женщинами и детьми не приводят к крупной мобилизации и войне просто по причине слабости и малого масштаба социальных организаций.
На другом полюсе обнаруживаем вновь относительно миролюбивые общества (точнее, обеспечивающие внутренний мир и безопасность), которые имеют совсем иной характер. Внутри больших стабильных империй и культурных миров ресурсный голод может либо отсутствовать (из-за притока ресурсов от внешних войн, колонизации или успешного производства и торговли), либо быть локализован в угнетенных слоях населения, которые умиротворены силой и идеологическими средствами (обычно с помощью государственной религии).
Средства насилия в таких обществах (вернее, в центрах силы — армии и полиции) обычно весьма эффективны в сравнении с окружающей варварской периферией и «внутренним пролетариатом» (в терминах Тойнби). Если географическая конфигурация не позволяет вести успешные дальнейшие завоевания, если достаточно сил тратится на поддержание внутреннего порядка и отсутствуют внешние сильные агрессоры, то такая империя может вести относительно мирное существование.
Здесь коммуникации обычно сильно развиваются между частями империи (где обеспечен порядок и безопасность), тогда как дальние коммуникации относительно слабы. (При их усилении обычно начинается и новая волна агрессии, яркий пример — европейская колонизация, идущая вслед за «великими географическими открытиями».)
Теперь можно уже более уверенно вести рассуждение о причинах практической повсеместности и нерегулярном характере войн (не включенных в режимы жизнеобеспечения). Перманентный характер человеческой агрессивности, жажды убийства и прочие подобные объяснения не годятся, поскольку существуют относительно длительные мирные периоды и относительно стабильные мирные сообщества разного масштаба. Уровень агрессии также является переменной, растущей вплоть до решимости сражаться с оружием в руках в определенных условиях. То, что войны в подавляющем большинстве мировых регионов и исторических эпох происходят, указывает на закономерное накопление неких специфических инициирующих войну условий. Нерегулярность возникновения войн тогда объясняется разной скоростью накопления, разными сочетаниями и конфигурацией таких условий. Обобщая условия для регулярных (режимных) и нерегулярных войн, получаем следующий ряд причин:
накопление ресурсного голода, позволяющее при этом мобилизовать ресурсы для военного обеспечения безопасности и возможного захвата чужих ресурсов;
развитие коммуникаций (в том числе, дорог и транспортных средств), достаточное для выбора цели и осуществления нападения, но недостаточно связывающее сообщества от взаимных атак; неравномерное развитие коммуникаций также следует связывать с неравномерным изменением геополитической уязвимости территорий [Стинчкомб, 2003], причем, достижение критического несоответствия (когда некая область более уязвима для сообщества — претендента на нее, а не для сообщества — ее актуального хозяина), вероятно, всегда является важной внутренней причиной возникновения войны;
появление и неравномерное накопление новых средств насилия, обещающих «первопроходцам» быстрые и эффективные победы;
отсутствие эффективных охватывающих систем безопасности, способных разрешать возникающие конфликты либо мирно, либо посредством достаточно эффективного и легитимного силового воздействия (угрозы такого воздействия).
Перманентное и практически повсеместное наличие средств насилия у сообществ, а также военных организаций, способных мобилизовать ресурсы, достаточно понятно в случаях рутинизации войн, когда войны и подготовка к ним просто вписаны в режимы жизнеобеспечения. В остальных случаях данная характеристика, видимо, должна быть увязана с постоянной реальной угрозой как внешней агрессии, так и внутреннего бунта. Проверочными являются как раз редкие случаи отсутствия систематического поддержания и применения средств насилия (некоторые миролюбивые племена в Полинезии, обеих Америках). Каждый раз здесь можно обнаружить долгое отсутствие внешних и внутренних угроз (подобно тому, как в селениях и районах, где нет воровства, жители перестают заботиться о том, чтобы все двери были заперты).
Сами же военные угрозы прямо зависят от выделенных выше условий. Получается, что регионы с отсутствием (или крайне малыми уровнями) ресурсного голода, относительно изолированные, при отсутствии существенного развития средств насилия у соседей, либо же надежно защищенные какой-либо внешней системой безопасности, должны либо не иметь, либо со временем постепенно утрачивать средства насилия и организацию военной мобилизации ресурсов. Такая гипотеза уже может быть сопоставлена с эмпирическими данными о каждом обществе с отсутствием или крайне низким развитием средств насилия и мобилизационных организаций.
Источник: globalistika.ru.
Рейтинг публикации:
|
