|
Что говорит антропология о происхождении тасманийцев
Итак, тасманийцы в далеком прошлом – пришельцы из какой-то иной части света. Скорее всего, они являются ветвью австралийцев, отделившейся в древности от австралоидного ствола и затем длительное время развивавшейся в условиях изоляции. Но и сами австралийцы, как говорилось выше, не автохтоны на австралийском континенте: они пришли сюда около 30 тыс. лет назад из Юго-Восточной Азии.
Это стало возможным благодаря существованию материковых мостов между Азией и Австралией в последнем ледниковом периоде. Эти мосты, однако, не были сплошными, иначе представители азиатской фауны проникли бы в Австралию, и наоборот, чего, как известно, не произошло. Разрезающие их проливы были не настолько широки, чтобы предки австралийцев, располагавшие очень примитивными средствами мореплавания, не могли бы их преодолеть. Линия Уоллеса, проходящая между Калимантаном и Сулавеси и между о-вами Бали и Ломбок и отделяющая азиатскую фауну от австралийской, была в плейстоцене восточной границей огромного массива суши, который являлся продолжением азиатского материка и включал в себя северные и западные острова Индонезии, в том числе Суматру, Яву, Калимантан, частично Филиппины, а возможно, Японию и Сахалин. К юго-востоку от этого материка лежали Малые Зондские острова, проливы между которыми тогда были уже, чем теперь, а еще далее простирался другой огромный континент, включавший Австралию, Тасманию, Новую Гвинею и частично Меланезию, в том числе, возможно, Новую Каледонию. {33/34}
Древнеазиатский материк вместе с сопредельными территориями Юго-Восточной и Южной Азии был в эпоху позднего плейстоцена зоной расселения и формирования протоавстралоидов – палеолитических предков современных австралийцев. Они были вместе с тем и предками тасманийцев. Около 30 тыс. лет назад они начали заселение австралийского континентального шельфа.
На землю Тасмании, которая была тогда далекой юго-восточной окраиной этого древнего континента, они попали, как известно, лишь спустя долгое время.
В 1958 г. на севере Калимантана, в Ниа, в пещере, которая была населена людьми на протяжении многих тысячелетий, с глубочайшей древности до начала нашей эры, был найден человеческий череп. Когда-то он принадлежал подростку 15–17 лет, который был, несомненно, человеком современного типа – неоантропом. Многие особенности этого черепа (широкий нос, низкое переносье, прогнатизм, размеры и форма зубов и нёба и др.) сближают его с черепами древних и современных австралоидов, включая и тасманийцев [56, 323–349]. Возраст черепа определен с помощью двух дат, основанных на радиоуглеродном анализе: 39600±1000 и 41500±1000 лет [108, 95–96]. Это один из древнейших неоантропов мира, современник самых ранних неоантропов Европы. Значение этой находки очень велико – она показывает, что Юго-Восточная Азия входила в зону формирования людей современного типа и что оно началось здесь не позже, чем в Европе или Передней Азии.
К этому же периоду – позднему палеолиту – относится и черепная крышка, найденная в пещере Табон на о-ве Палаван (Филиппины). Абсолютный возраст этой находки – от 22 тыс. до 24 тыс. лет [89]. Крышка эта тоже принадлежала неоантропу и обладала некоторыми австралоидными признаками. Обе находки свидетельствуют о том, что 20–40 тыс. лет назад неоантропы-протоавстралоиды населяли территорию, являющуюся ныне островной частью Юго-Восточной Азии. В плейстоцене острова Калимантан и Палаван составляли одно целое с материком.
По-видимому, тогда же на Яве обитали неоантропы, от которых дошли два черепа, обнаруженные еще в прошлом веке около Ваджака. Возраст людей из {34/35} Ваджака точно не установлен, но, подобно обитателям пещер Ниа и Табон, они жили, вероятно, в эпоху позднего плейстоцена. Морфологические особенности этих черепов также свидетельствуют о их протоавстралоидном облике.
Таким образом, в конце плейстоцена, в позднем палеолите, нынешняя островная часть Юго-Восточной Азии, тогда территория древнеазиатского материка, была населена протоавстралоидами, предками современных аборигенов Австралии и Тасмании. На протяжении многих последующих тысячелетий, в мезолите и неолите, Юго-Восточная Азия оставалась областью, населенной главным образом австрало-негроидами, переживавшими процесс морфологического развития из древних протоавстралоидных форм и все углубляющейся расовой дифференциации. То же происходило и на территории древнеавстралийского континента, куда протоавстралоиды пришли около 30 тыс. лет назад.
Процессы расообразования не прекратились и после заселения Австралии и Тасмании. Древнейшей антропологической основой всей этой части ойкумены, от Юго-Восточной Азии до Австралии и островов Западной Океании, были протоавстралоиды. На протяжении последних 30–40 тыс. лет на этой древней основе сформировались различные локальные варианты, ветви когда-то единого, исходного протоавстралоидного ствола – «локальные расы», как их иногда называют [66, 425–427]. Наиболее ранней ветвью, находящейся ближе всего к исходному расовому типу, являются австралийцы. В условиях относительной изоляции, наступившей в послеледниковую эпоху, они сохранили черты этого типа в наибольшей чистоте, хотя некоторые изменения происходили и здесь. Другие темнокожие группы Юго-Восточной Азии и Океании, в силу различных географических и исторических причин, отошли от исходного австралоидного типа в значительно большей степени и в разных направлениях. Превращение континентов эпохи плейстоцена в острова Индонезии и Филиппины, отделение Новой Гвинеи, Меланезии, Тасмании от Австралии, несомненно, усилили расовую дифференциацию в этой области земного шара.
Вывод о том, что древнейшим населением Юго-Восточной Азии и Океании, включая Австралию, были протоавстралоиды и лишь с течением времени на этой основе образовались различные локальные варианты {35/36} австрало-негроидов Юго-Восточной Азии и Океании, основывается на большом палеоантропологическом материале, рассмотренном мною в другом месте [10, 30–45]. Он совпадает с точкой зрения ряда антропологов, согласно которой исходными для всех темнокожих форм Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании является волнистоволосый протоавстралоидный тип. Гипотеза эта, по словам М. Г. Левина и Н. Н. Чебоксарова, «согласуется как с фактическими данными по палеоантропологии Юго-Восточной Азии и смежных территорий, так и с нашими представлениями об основных закономерностях формирования больших рас и территориальных антропологических типов» [23, 338]. По мнению сторонников этой гипотезы, которое разделяет и автор настоящей книги, австралоидный антропологический тип является в известной мере обобщенным, неспециализированным, нейтральным, протоморфным типом, более, чем какая-либо другая современная раса, близким к ранним, исходным, архаическим формам неоантропа. Негроидный, европеоидный и монголоидный расовые типы можно рассматривать сравнительно с протоавстралоидным как более поздние, более специализированные. Антропологическая специфика каждого из этих типов как бы отражает особую, специфическую, прежде всего географическую, среду, в которой протекало их формирование.
Близка к изложенной концепции и точка зрения В. П. Алексеева, который тоже считает негроидный и европеоидный антропологические типы более специализированными по сравнению с протоморфным австралоидным типом, а потому и сравнительно более поздними [1, 26]. В соответствии с этой концепцией формирование различных негроидных типов Океании и Юго-Восточной Азии – папуасов, меланезийцев, негритосов – процесс сравнительно поздний, протекавший на базе исходных протоавстралоидных комбинаций. А следовательно, и негроидные особенности тасманийцев, прежде всего курчавые волосы, можно рассматривать как сложившиеся сравнительно поздно на основе исходного австралоидного комплекса признаков. Особенности эти были заложены уже в самой исходной протоавстралоидной комбинации.
Помимо признаков, отличающих тасманийцев от большинства австралийцев, – формы головных волос, сравнительно умеренной растительности на лице, {36/37} большей ширины черепа (средний головной указатель у тасманийцев – 75, у австралийцев – 70,5) [152, 216; 269, 18], более прямого лба, еще более широкого носового отверстия и сильнее выраженного прогнатизма – ряд признаков отличает их и от меланезийцев, с которыми их нередко сравнивают: меньшая высота черепного свода, больший носовой указатель и некоторые другие особенности, сближающие тасманийцев с австралийцами.
На общую исходную антропологическую основу, на которой происходил процесс формирования и дифференциации современных австралийцев, папуасов и меланезийцев, указывает то обстоятельство, что морфологические различия между этими тремя расовыми группами сравнительно невелики и между ними наблюдаются многочисленные переходы. Сходство некоторых антропологических признаков у папуасов и австралийцев отмечал еще Н. Н. Миклухо-Маклай. По целому комплексу архаических особенностей – обильному развитию третичного волосяного покрова, форме носа, сильно выступающим надбровным дугам и некоторым другим – сходны с австралийцами и отдельные группы меланезийцев; особенно это относится к аборигенам Новой Каледонии. Еще Ф. Саразин отметил, что у детей новокаледонцев до 5–8 лет волосы не курчавые, а волнистые, как у австралийцев, и притом довольно светлые, что тоже нередко наблюдается у австралийских детей. Из этого факта Саразин заключил, что предки новокаледонцев были волнистоволосыми, как австралийцы. А еще раньше Миклухо-Маклай обнаружил, что волосы новорожденных папуасов волнистые, а не курчавые, как у взрослых [16, 335]. Оба эти наблюдения, сделанные независимо в разных районах Океании, указывают на сравнительно позднее образование и папуасского, и меланезийского антропологических типов и их генетическую близость к австралийскому. Этот вывод Саразин был склонен распространить и на тасманийцев. «Я не вижу оснований, – писал он, – почему бы не считать австралийцев, тасманийцев и меланезийцев за близкородственные, но в различной степени развитые и по многим признакам специализированные ветви одного и того же племени» [217, 22].
Особого внимания заслуживают выводы К. Вагнера, к которым он пришел после изучения большой серии австралийских, меланезийских и тасманийских черепов. {37/38} По его убеждению, все эти народы – ветви единого расового ствола, локальные варианты, образовавшиеся с течением времени в итоге взаимного географического разобщения. Подобно Саразину, Вагнер выделяет большую австралоидно-меланезийскую группу типов, включающую тасманийцев, австралийцев, меланезийцев и папуасов Новой Гвинеи [261, 7–193].
Согласно В. П. Алексееву, тасманийская и австралийская локальные расы, наряду с меланезийской и некоторыми другими, входят в австралоидную ветвь западного евро-африканского ствола [2].
Если это так, если и тасманийцы, и меланезийцы, и австралийцы – равно ветви единого протоавстралоидного ствола, то этим, очевидно, и объясняется наличие у тасманийцев антропологических признаков, сближающих их с меланезийцами.
Как отмечают В. В. Бунак и С. А. Токарев, тасманийцев объединяет с меланезийскими типами лишь общее направление дифференциации признаков. В деталях отдельные типы Меланезии отличаются от тасманийцев. «Остается сделать вывод, – пишут далее авторы, – что тасманийцы принадлежат к особой, четвертой (наряду с папуасами, собственно меланезийцами и низкорослыми вариантами меланезийской расы. – В. К.) разновидности обширной группы курчавоволосых племен, отделившейся от общего ствола до того, как дифференцировались другие варианты, и сохранившей некоторые особенности древнего типа» [23, 503].
Тасманиец (по рисунку XIX века)
Признавая, что по форме волос тасманийцы близки к меланезийцам, Г. Ф. Дебец в то же время отмечал, что «краниологически тасманийский тип характеризуется исключительно малыми размерами высоты лица и мозговой коробки, что создает особую комбинацию признаков, на основании которой тасманийский тип следует признать стоящим не ближе к меланезийскому, чем к австралийскому» [5, 80]. Изучая тасманийский остеологический материал, Н. Макинтош и Б. Баркер убедились, что отличить тасманийский череп от австралийского задача значительно более трудная, чем полагали до сих пор [161, 11]. Д. Бакстон, один из сторонников концепции первичности протоавстралоидного типа, писал что краниологически тасманийцы обнаруживают известное сходство с аборигенами Виктории, ближайшей к Тасмании области австралийского континента {38/39} [57, 343–350]. Близость тасманийских черепов к черепам австралийцев отмечал и К. Герхардт [96, 277–489].
Бесспорные палеоантропологические материалы раскопок, на основании которых можно было бы судить об облике древних тасманийцев, до недавнего времени отсутствовали. Единственной находкой такого рода был человеческий зуб – нижний правый второй моляр, вероятно, взрослого мужчины, найденный в 1964 г. на глубине 2 футов в непотревоженной толще раковинной кучи у м. Западного, на северо-западе Тасмании. Его размеры совпадают с размерами как тасманийских, так и австралийских моляров – у тасманийцев и австралийцев зубы одинакового размера [161, 56–68]. Таким образом, единственным источником сведений об антропологическом типе тасманийцев были сохранившиеся в музеях черепа и посткраниальные скелеты, а также описания, измерения и портреты тасманийцев, оставленные современниками. Насколько известно, все черепа в коллекциях принадлежали аборигенам, умершим после 1803 г., т. е. после начала колонизации острова. И лишь в 1960-х годах у м. Западного на северо-западе Тасмании были найдены новые скелетные материалы, первые результаты исследования которых опубликованы А. Торном в 1971 г. Это неполные скелеты примерно восьми индивидуумов, выявленные главным образом на месте погребальных костров [245].
Продолжающаяся уже 200 лет дискуссия о месте тасманийцев среди других расовых групп, о их происхождении не прошла мимо исследователей, опирающихся на антропологические материалы. Тогда как П. Топинар, Дж. Дэвис и А. Катрфаж находили черепа тасманийцев настолько своеобразными, что отказывались установить их родство с какой-либо ныне существующей расой [250, 307–329; 79; 207, 235], У. Флауер считал их группой, родственной меланезийцам, но пришедшей через Австралию [88], Т. Гексли видел в тасманийцах потомков азиатских негроидов, расселившихся через Меланезию [119], а некоторые другие антропологи XIX – начала XX в. полагали, что по своим краниологическим особенностям тасманийцы наиболее близки к австралийцам и являются их специализированным типом [197; 83, 177–181]. В то время как Г. Базедов утверждал, что тасманийцы – просто «островной тип австралийцев» и что они различаются в основном лишь тем, что {39/40} тасманийские черепа шире австралийских, а волосы у тасманийцев вьются сильнее, но что эти различия появились уже после и в результате изоляции Тасмании от Австралии [40, 175–227], Ф. Лушан решительно возражал ему, настаивая на меланезийском происхождении тасманийцев [159, 287–289]. Вместе с тем Лушан высказал мысль о происхождении австралийцев и меланезийцев от общих предков, следовательно, его взгляды гораздо ближе к нашей концепции, чем представляется на первый взгляд.
По мнению Г. Клаача, тасманийцы и австралийцы – две ветви, выросшие из общего корня и разошедшиеся на очень ранней стадии развития. Антропологически тасманийцы наиболее близки к аборигенам Западной и Южной Австралии. Основные признаки австралийских и тасманийских черепов совпадают, а различия между ними объясняются длительной изоляцией тасманийцев [138, 875–920].
Большой вклад в сравнительное изучение тасманийского антропологического материала внес У. Тернер. Он пришел к выводу, что тасманийцев нельзя считать прямыми потомками меланезийцев, что, скорее всего, они произошли от азиатских негритосов, когда-то населявших Австралию. В то же время Тернер признавал, что тасманийцы во многом отличаются от негритосов, что объясняется продолжительной изоляцией тасманийцев на их острове. Тернер считал, что многие черепа аборигенов Южной и Западной Австралии характеризуются особенностями, указывающими на отдаленное родство с тасманийцами [254, 365–403; 255, 411–454; 256, 309–347]. Подобно Тернеру, гипотезу о происхождении тасманийцев от азиатских негритосов, которые некогда населяли Австралию, высказал позднее Дж. Вундерли [271, 198–202; 272, 121–123; 273, 305–340]. Напротив, Э. Жене-Варсен в статье о негритосах Филиппин утверждала, что тасманийцы настолько отличны от негритосов, что рассматривать их как потомков негритосов или группу родственных типов невозможно [95, 220–226].
В прошлом исследователи усматривали в австралийских и тасманийских черепах довольно много черт, различающих их, но по мере сравнительного изучения черепов антропологи находили все меньше таких черт [161, 26]. Одним из таких исследователей был {40/41} Г. Серджи, подобно некоторым своим предшественникам признавший общность происхождения тасманийцев и австралийцев [226, 201–232]. На основании сходства тасманийских черепов с австралийскими Серджи предположил, что аборигены Тасмании пришли из Юго-Восточной Австралии по сухопутному мосту, который когда-то связывал их [227, 249–253]. По мнению Серджи, тасманийцы сохранили в изоляции свой древнейший антропологический тип, тогда как австралийцы утратили его, смешавшись с другими расами. К таким же выводам пришли в итоге сравнительного изучения тасманийских и австралийских черепов Р. Берри и А. Робертсон [42, 144–149; 43, 122–126; 44, 17–40].
Но почти одновременно с ними выступил Р. Пёх с теорией, согласно которой ближайших родственников тасманийцев следует искать среди протомеланезийцев [205, 37–91]. Однако его же данные показывают, что половина приводимых им признаков тасманийского антропологического типа совпадает с признаками австралийского типа. У тасманийцев голова шире, головной указатель выше, орбиты ниже, почти все остальные признаки совпадают. Тот же результат был получен Берри и Робертсоном.
Дж. Морант, отобрав для сравнительного анализа данные по 300 австралийским и 98 тасманийским черепам, пришел к выводу, что, хотя тасманийские черепа в целом шире и короче австралийских и поэтому тасманийцев и австралийцев нельзя рассматривать как две близко родственные группы, «они принадлежат, без сомнения, к одному семейству рас» [178, 417–440].
В первой трети ХХ в. наибольший вклад в изучение тасманийского краниологического материала внес американский антрополог А. Грдличка. Изучив не менее представительную, чем Дж. Морант, серию тасманийских черепов и сравнив их с австралийскими черепами, Грдличка отметил большую ширину головы, более низкое лицо, более широкие и короткие нос и нёбо, более низкий свод черепа у тасманийцев по сравнению с австралийцами. Другие признаки тасманийских и австралийских черепов очень близки или совпадают. В отличие от Моранта, Грдличка пришел к выводу, что тасманийцы и австралийцы являются представителями одной и той же расы. «Тасманийский тип не тождествен австралийскому, но он настолько близок к последнему, что {41/42} может быть признан близкородственным и, вероятно, просто локальным вариантом австралийского типа, его подтипом... Тот и другой можно рассматривать как представителей одной и той же расы» [118, 90]. Краниологические различия между тасманийцами и австралийцами, по мнению Грдлички, не слишком велики и объясняются не различным их расовым происхождением, а разными условиями среды. Тасманийцы антропологически более однородны, чем австралийцы, но это следствие большей изолированности тасманийцев и того, что они расселены на сравнительно небольшой территории.
Ни Грдличка, ни ранее Тернер не обнаружили особой антропологической близости между тасманийцами и новокаледонцами. Их исследования опровергают теорию новокаледонского происхождения тасманийцев. Несмотря на это, в 1930-х годах с теорией меланезийского происхождения тасманийцев вновь выступил Ф. Вуд-Джонс [267, 224–232; 269], а позднее другой австралийский антрополог, Э. Эбби [35].
По мнению К.Вагнера, которого я уже называл в связи с теорией единой по своему происхождению австралоидно-меланезийской группы типов, тасманийцы антропологически довольно близки к австралийцам, хотя разница между ними все же больше, чем между региональными типами самих австралийцев. Наиболее близки они к аборигенам Западной Австралии, а наименее близки к северным австралийцам. Это мнение, совпадающее с выводом Клаача и Тернера об антропологической близости тасманийцев к аборигенам Западной и Южной Австралии, не случайно: в то время как аборигены Северной Австралии находились в длительном контакте с индонезийцами, а отчасти с меланезийцами и папуасами, аборигены Западной и Южной Австралии сохранили в наибольшей чистоте древние черты австралийского антропологического типа. Отмечая большое сходство австралийских и тасманийских черепов, Вагнер признает вместе с тем наличие таких существенных различий между ними, как более высокий головной указатель и более низкое лицо у тасманийцев [261].
Изучение тасманийских черепов и сравнение их с черепами австралийцев и папуасов Новой Гвинеи привело У. Хэмбли к заключению, что тасманийцы находятся как бы между теми и другими, но все же гораздо {42/43} ближе к австралийцам, особенно к аборигенам Западной Австралии [107, 81–290].
По мнению польского антрополога А. Годлевского, в тасманийском антропологическом типе решительно преобладают австралоидные черты, а менее всего прослеживаются признаки пигмейского типа. Между тем существование пигмоидов в Тасмании подтверждало бы гипотезу меланезийского происхождения аборигенов острова, так как пигмоиды Меланезии представляют, по мнению Годлевского, архаический слой ее населения [102, 292–308]. Даже Дж. Бердселл, который вопреки очевидным фактам [141, 62–69] считает, что австралийцы произошли от смешения трех расовых компонентов, причем древнейшим были океанийские негроиды, вторым – «муррейцы», а последним – «карпентарианцы», и что тасманийцы произошли от смешения двух рас – негроидов и «муррейцев», усматривает в тасманийском антропологическом типе преобладание «муррейского» (южноавстралийского) элемента. Второй элемент – негроидный – значительно уступает первому [45,105–122].
Австралийский антрополог Н. Макинтош до недавнего времени также был склонен рассматривать антропологический тип тасманийцев как продукт смешения различных расовых компонентов, но – и в этом его отличие от Бердселла – как компонентов, ведущих происхождение от общего расового ствола. При сравнении тасманийских и австралийских черепов выявляется значительно больше сходных черт, чем черт, разделяющих их [161, 55, 66–67]. В прошлом Макинтош допускал, что тасманийцы могли прибыть на свой остров морем из Меланезии [160, 123–144], но теперь он отказался от этой гипотезы. Макинтош склонен рассматривать тасманийцев как результат микроэволюционных процессов в небольшой популяции, изолированной от Австралии в течение многих тысячелетий [142, 12–13]. Таким образом, и во взглядах одного из самых авторитетных современных антропологов произошла эволюция в направлении рационального решения тасманийской проблемы, наиболее согласного с фактами.
Другой австралийский антрополог, А. Торн, считает тасманийцев локальным вариантом аборигенов Южной Австралии, отделившимся от последних после образования Бассова пролива. Различия между теми и другими в форме волос, цвете кожи, пропорциях тела и {43/44} особенностях черепа наряду с другими чертами вполне объяснимы, по его мнению, воздействием среды и генетическими механизмами. Выводы Торна основываются на скелетных материалах из недавних археологических раскопок на северо-западном берегу Тасмании. Материалы эти предшествуют европейской колонизации более чем на 1 тыс. лет. Морфологически они очень напоминают материалы из Нового Южного Уэльса, относящиеся к недавнему прошлому, и не обладают некоторыми типичными тасманийскими чертами, хотя, несомненно, принадлежат тасманийцам [245, 317–319]. Следовательно, антропологические особенности тасманийцев сформировались уже на территории острова.
Наконец, У. Хауэллс считает, что тасманийцы отличаются от аборигенов Австралии настолько незначительно, что их можно рассматривать как «австралийцев, частично модифицированных смешением с курчавоволосыми меланезийцами» [116, 75–76].
Таковы в общих чертах антропологические концепции происхождения тасманийцев и их места в расовой систематике. Бесспорно, истина, даже в науке, не отыскивается большинством голосов. И все же не может не обратить на себя внимание тот факт, что большинство исследователей пришли к заключению: тасманийцы настолько близки к австралийцам, что либо произошли вместе с австралийцами от общего расового ствола и представляют ту же расу (Оуэн, Дакуорс, Клаач, Базедов, Серджи, Берри, Робертсон, Грдличка, Вагнер, Торн и др., а в известной мере также Макинтош), либо принадлежат вместе с австралийцами к родственной группе рас (Морант, Хэмбли, Алексеев), либо являются продуктом смешения различных расовых компонентов, среди которых, однако, черты австралоидного явно преобладают (Годлевский, Бердселл, Хауэллс). Сравнительно немногие антропологи ведут родословную тасманийцев от меланезийцев (Гексли, Флауер, Лушан, Пёх, Вуд-Джонс, Эбби) или негритосов (Тернер, Вундерли). Некоторые вообще отказались от окончательного суждения о родстве тасманийцев с какой-либо существующей в настоящее время расой (Топинар, Дэвис, Катрфаж).
Подводя итоги антропологическому изучению тасманийцев за столетие, мы можем сказать вслед за Макинтошем и Баркером, что среди современных исследователей нет расхождений во мнениях относительно того, в {44/45} чем тасманийские черепа отличаются от австралийских, а в чем они сходны. Это избавляет нас от необходимости еще раз рассматривать тасманийские и австралийские краниологические материалы. Расхождения начинаются на уровне интерпретации фактов. Дискуссия идет вокруг вопроса о том, дают или не дают эти факты основание для того, чтобы отделять тасманийцев от австралийцев.
Наша точка зрения, изложенная выше, находит подтверждение и в других фактах. Так, курчавые волосы тасманийцев – главное, что, по мнению многих авторов, отличало их от австралийцев и сближало с негроидами, – не очень походят на типичные «шерстистые» волосы негроидов. Тасманийцы-мужчины нередко закручивали волосы в локоны длиной до 15 см. На старых портретах с натуры можно видеть мужчин-тасманийцев, волосы которых длинными прядями спускаются на лоб, на глаза, свисают до плеч. О длинных волосах у некоторых тасманийцев пишет Дж. Уэст [264, т. 2, 77]. Г. Фриденталь, сравнивая волосы тасманийцев с волосами представителей других рас, обнаружил, что первые длиннее, чем {45/46} волосы других курчавоволосых групп [90, 49–56]. У женщин, напротив, существовал обычай коротко стричь волосы; не случайно на некоторых портретах изображены тасманийки с короткими волосами. Часть ранних авторов пишет, что волосы у тасманийцев не курчавые, а, скорее, вьющиеся [152, 11]. Вероятно, здесь встречались и прямые или слегка волнистые волосы. В этом отношении тасманийцы ближе к аборигенам Австралии, среди которых курчавые волосы, наряду с преобладающими повсюду волнистыми и прямыми, встречаются совсем не редко, а, главное, повсеместно; об этом свидетельствуют многочисленные сообщения, начиная с самых ранних, относящихся еще к XVII в. А широкое распространение курчавых волос у австралийцев, в том числе на юге и западе континента, в областях, наиболее удаленных от контакта с другими народами, говорит о том, что это не результат примеси меланезийской или папуасской крови, а одна из древнейших особенностей австралийского антропологического типа. Подобно австралийцам, тасманийцы обладали обильным волосяным покровом не только на лице, но и на груди и других частях тела [152, 12].
Дж. Вундерли (и не он один) справедливо писал о том, что при решении вопроса о происхождении того или иного расового типа не следует придавать чрезмерного значения какому-нибудь одному антропологическому признаку. Это относится и к волосам тасманийцев [271, 200–201]. Одного этого признака недостаточно, чтобы отрицать родство между австралийцами и тасманийцами и сближать последних с негроидами.
Тасманийцев сближают с австралийцами и отдельные случаи светловолосости [206, 186]. Существует мнение, что это результат либо искусственного окрашивания волос (практикуемого, например, меланезийцами), либо метисации. Но можно найти и иное объяснение. Известно, что у чистокровных аборигенов из различных этнических групп Австралии, особенно у женщин и детей, спорадически встречаются светлые волосы; с возрастом они темнеют. Причем светлые волосы характеризуют не группу в целом, но лишь отдельных ее представителей. Доказано, что этот признак не связан здесь ни с примесью европейской крови, ни с окрашиванием, ни с альбинизмом, ни с какими-либо внешними факторами; скорее всего, он является наследственным. Не такого ли {46/47} происхождения и отмеченные случаи светловолосости у тасманийцев?
Сближал тасманийцев с австралийцами и цвет кожи, который варьировал у тасманийцев от красновато-коричневого до темно-шоколадного, почти черного. Таким же колебаниям были подвержены и другие антропологические признаки. О большом сходстве аборигенов из некоторых тасманийских племен с австралийцами писал в прошлом веке Броу Смит [234, т. I, 12; т.II, 379].
О тасманийцах обычно говорят как о людях очень низкого роста. На деле же тасманийцы, подобно австралийцам, имели нормальный рост. По данным Линг-Рота, средний рост тасманийцев –166 см [152, 193]. Эбби измерил посткраниальные скелеты тасманийцев, хранящиеся в Тасманийском музее и ранее не изучавшиеся; длина некоторых из них превышала 180 см [34, 49–62]. Имеется также несколько измерений, сделанных на живых и мертвых тасманийцах. Я уже упоминал о том, что тасманиец, которого измерили участники экспедиции капитана Марион-Дюфрена в 1772 г., имел рост 170,5 см. В 1792 г. спутники капитана Д'Антркасто измерили двух тасманийцев; рост мужчины был 170,5 см, женщины – 163,8 см. В 1802 г. Перон измерил 14 аборигенов; средний рост их был 170,5 см, причем один из тасманийцев достигал 179 см. В 1830-х годах были измерены тасманийцы, вывезенные на о-в Флиндерс (37 мужчин и 37 женщин); средний рост мужчин был 164 см, женщин – 154 см [202, 4; 91, 15]. Имеются сообщения об аборигенах ростом 180 см и более [152, 9; 269, 16]. Так, Робинсон упоминает в своем дневнике нескольких аборигенов, рост которых достигал 180 см; среди них была одна женщина [91, 137, 321, 622, 770]. В общем можно сказать, что средний рост тасманийцев не отличался существенно от среднего роста австралийцев, который почти всюду на континенте составляет 165–168 см [10, 84].
Имеются, правда, сведения о том, что аборигены западного побережья Тасмании были несколько выше остальных тасманийцев. Причина этого не совсем ясна. Вундерли видит ее в примеси австралийской крови: возможно, еще до начала систематической колонизации острова аборигенов Австралии привозили в Тасманию китобои и тюленепромышленники [272, 121–123]. О возможном смешении тасманийцев с австралийцами в {47/48} начале XIX в. пишет и Вуд-Джонс [268, 52–53]. Представляется, однако, что эти отклонения роста – скорее одно из проявлений внутригрупповой изменчивости, объясняемой крайней ограниченностью контактов между аборигенами востока и запада Тасмании вследствие природных условий (см. гл. 1). Но физические различия между аборигенами востока и запада в целом были очень незначительны и не нарушали впечатления антропологической однородности, гомогенности тасманийцев, о которой пишут тот же Вундерли и другие авторы.
Подобно австралийцам, тасманийцы отличались необычайной приспособленностью к жизни в условиях низких температур. Об этом пишут многие ранние авторы, которых поражало, как среди холодной зимы, не только днем, но и ночью, когда становится еще холоднее, тасманийцы, и мужчины, и большинство женщин, обходились совершенно без одежды и часто спали на земле под открытым небом [152, 16]. Физиологическая приспособленность к холоду, способность организма переносить резкие смены температур, несомненно, свидетельствуют об очень длительном пребывании тасманийцев в тех условиях, в которых их застали европейцы.
Среди современных методов исследования генезиса народов одним из наиболее перспективных является изучение групп крови и других относительно устойчивых наследственных факторов. Наибольшие результаты можно было бы ожидать от микросерологических исследований на тасманийских скелетах, но о таковых нам ничего не известно. Изучение небольшой группы метисов, потомков тасманийцев, австралийцев и белых китобоев и тюленепромышленников, живущей ныне на о-ве Кейп-Баррен в Бассовом проливе, показало, что по соотношению групп крови в системах ABO и MNS тасманийцы не отличались существенно от аборигенов Австралии [47, 81–82, 89]. Это – еще один, притом очень важный, аргумент в пользу гипотезы о генетической близости тасманийцев и австралийцев.
Против все еще высказываемого иногда мнения о приходе тасманийцев с Новой Каледонии говорит и такой факт. По данным радиоуглеродного анализа, Новая Каледония населена около 3100 лет, причем уже самое раннее население этого острова было по своей культуре неолитическим и делало керамику, которой тасманийцы никогда не знали [230, 6, 14]. Возраст {48/49} населения и остальной Меланезии не больше. Только на Новой Гвинее человек появился почти так же давно, как и в Австралии, но через Новую Гвинею, вероятно, проходил один из путей заселения австралийского континента. Логично ли предполагать, что люди пришли в Тасманию – заселенную на несколько тысячелетий раньше Меланезии, – из Меланезии, где человек появился значительно позже?
Если тасманийцы являются ветвью австралийцев, то чем же объяснить очевидное, всеми признаваемое своеобразие тасманийского типа в отношении некоторых антропологических признаков? Наиболее правдоподобным объяснением является указание на роль географической изоляции, в которой оказались тасманийцы на протяжении многих тысячелетий после отделения Тасмании от Австралии. Известно, что изоляция, какими бы причинами она ни была вызвана, ведет к антропологическому своеобразию изолятов. Большая роль принадлежит здесь так называемому генетическому дрейфу, вследствие которого после отделения от крупной популяции небольшой части, генофонд которой отличался некоторым своеобразием, соотношение генотипов изменяется [19]. «Дрейф генов имеет место в небольших популяциях, или изолятах, образовавшихся под влиянием географических, религиозных или социальных факторов... В небольших популяциях частота одного гена случайно может оказаться очень высокой. Подобные случаи часто встречались в прошлом, когда численность населения Земли была мала и люди жили небольшими группами... Если несколько семей, случайно отличающихся по своим генам от родительской популяции, заселяют свободную территорию, то происходящая от них популяция будет в значительной степени отличаться от исходной» [14, 170]. Именно это, по всей вероятности, и произошло с тасманийцами. Вполне возможно, что фенотип (весь комплекс морфо-физиологических признаков) той небольшой группы палеоавстралийцев, которая начала освоение будущей Тасмании, тогда еще части континента, характеризовался преобладанием свойственных позднейшим тасманийцам особенностей – курчавых волос, тенденции к мезокефалии и некоторых других. Все эти особенности выборочно наблюдаются и у коренного населения Австралии; они были свойственны ему, очевидно, и в глубокой древности. Вот эти-то особенности в {49/50} условиях продолжительной изоляции сравнительно малочисленной группы людей и сформировали под воздействием генетического дрейфа знакомый нам антропологический тип тасманийца. Времени для этого было вполне достаточно – ведь тасманийцы развивались в условиях изоляции не менее 8 тыс. лет. А согласно существующим расчетам, сдвиги в распределении отдельных признаков происходят в изолятах на протяжении жизни примерно 50 поколений. «Если считать для человека промежутки между поколениями равными 25 годам, то необходимо около 1250 лет для того, чтобы в результате генетического дрейфа произошли существенные изменения в частоте расовых признаков и их сочетаний, а следовательно, и в общем расовом облике изолированных групп населения» [31, 147].
Процессы внутрирасовой дифференциации, наблюдаемые на австралийском континенте, в еще большей степени должны были затронуть население Тасмании, отрезанное от материка на протяжении тысячелетий. «Дифференциация наследственного состава популяций под действием генетико-автоматических процессов особенно успешна в малых популяциях, поэтому они являются главным, что составляет генетический эффект при изоляции малых популяций... Генетико-автоматические процессы отчетливо протекают при организации новых поселений, когда отдельная популяция в качестве случайной выборки выделяется из большой популяции и заселяет новые районы. Таких примеров много в генетике популяций человека»,– пишет Н. П. Дубинин. Далее, говоря о микрогеографических расах, он указывает, что их появление обязано действию генетико-автоматических процессов (или генетического дрейфа) и «коренится в особенностях заселения и длительной изоляции отдельных популяций» на данной территории [6, 347–348]. Поэтому очень возможно, что тасманийская локальная, или микрогеографическая, раса образовалась в итоге генетико-автоматических процессов внутри небольшой группы палеоавстралийцев, попавших в Тасманию еще в плейстоцене и затем надолго отрезанных и от Австралии, и от остального мира. Коренное население Тасмании – редкий пример совпадения границ расы, антропологического типа и этноса, и в этом его особый интерес для науки. Тасмания – своего рода лаборатория, где, доживи тасманийцы до наших дней, можно было бы изучать сочетание {50/51} или параллельное действие генетической и социальной изоляции.
Австралия и Тасмания были заселены протоавстралоидами, древнейшим исходным типом коренного населения всей Юго-Восточной Азии и Океании. По мере освоения огромного австралийского континента и расселения по географически изолированным регионам внутри единой по своему происхождению австралийской расы возникали локальные различия. Данные антропологии и генетики, в частности результаты серологических исследований, противоречат широко распространенному мнению о смешанном происхождении австралийцев и свидетельствуют о их расовой однородности [10, 74–106]. То же относится и к тасманийцам. Их антропологическое своеобразие, как и своеобразие некоторых других групп коренного населения Австралии, обусловлено не особым их происхождением, а географической и биологической изоляцией от остального населения Австралии, с которым они когда-то составляли одно целое.
<!--[if !supportFootnotes]-->
<!--[endif]-->
|
