|
Земля и народ.
Загадка его происхождения
В 1869 г. на берегу Устричной бухты, близ Хобарта, умер Уилльям Лэнни, последний тасманиец, а спустя семь лет, в 1876 г., в возрасте примерно 70 лет скончалась Труганини, которую обычно называют последней тасманийкой. Лишь недавно выяснилось, что последняя представительница коренного населения Тасмании на самом деле сошла в могилу в 1905 г. Ее звали Фанни Смит. Возможно, впрочем, что, в отличие от Труганини, она не была чистокровной представительницей коренного населения острова. О Фанни Смит известно лишь, что родилась она в 1833 или 1834 г. и что мать ее была чистокровной тасманийкой; отец неизвестен. До последних дней своей жизни она помнила услышанные в детстве песни своего народа [156, 79–86]. С нею была перевернута последняя, трагическая страница его истории.
Труганини, последняя тасманийка
Так угас целый народ, и это произошло в течение жизни одного поколения – ведь первое английское поселение на острове было основано в 1803 г. Каких-нибудь 70 лет понадобилось белому человеку для того, чтобы уничтожить тасманийцев. Труганини стала свидетелем ухода родного народа из жизни.
Какова же была численность коренного населения Тасмании к началу колонизации? Никто, конечно, в то время не подсчитывал тасманийцев, да и не смог бы этого сделать даже при желании: перед горсткой колонистов лежал огромный, еще не освоенный ими остров. Все позднейшие попытки определить численность коренных тасманийцев к 1803 г. дают очень ненадежные результаты. Цифры, называемые различными авторами, колеблются в обширных пределах – от 20 тыс. до 500 человек [152, 164]. {7/8} Чаще всего, однако, называются две цифры: 7 тыс. и 2 тыс. человек [49, 83–84; 58, 7; 263, 273]. Дж. Ллойд полагал, что в 1803 г. было около 1,6 тыс. тасманийцев [155, 43, 240], а один из новейших авторитетов, А. Местон, оценивает численность аборигенов Тасмании к началу колонизации в 1,1 тыс. или 1,2 тыс. человек [36, 104]. В 1824 г., через 21 год после начала колонизации острова, было зарегистрировано лишь 340 аборигенов; правда, это были только известные группы, но в это время размеры остальных групп уже не могли быть значительными – истребление аборигенов и эпидемии сделали свое дело. В 1832 г. Дж. Робинсон вывел из отдаленных районов острова 63 человека, в следующем году – 42, а из своей последней экспедиции 1834 г. он вернулся с 28 тасманийцами. Наконец, в 1842 г. некий тюленепромышленник привел семью из шести человек [251, 191]. Робинсон, лучший знаток коренного населения, считал, что колонисты всегда преувеличивали численность аборигенов Тасмании. Во время «черной войны» такая оценка численности аборигенов могла быть столь же тенденциозной, как и {8/9} заниженная оценка после нее, когда сказывалось желание преуменьшить вину за уничтожение целого народа. По данным самого Робинсона, к началу колонизации в Тасмании было от 6 тыс. до 8 тыс. аборигенов. По словам Колдера, он получил эти сведения из наиболее надежного источника – от самих тасманийцев. У них не было слов для выражения многозначных чисел, и они перечисляли членов каждого племени по именам. А Робинсон знал несколько тасманийских языков.
До недавнего времени было принято считать, что к началу колонизации в Тасмании было примерно 20 племен. На основании сведений Робинсона Н. Пломли составил список из 46 племен и показал их размещение на карте [91, 968–976]. Отсюда, казалось бы, можно вывести численность всего коренного населения. Но что такое тасманийское племя, из скольких человек оно состояло? Вопрос этот очень сложен, потому что в источниках нет единого представления о племени. Как правило, в этих сочинениях не проводится четкой границы между племенем, т. е. совокупностью локальных групп, и локальной {9/10} группой, состоящей из нескольких семей и являющейся лишь частью племени. Тот же недостаток присущ и дневникам Робинсона. Когда он говорит о племени, не всегда ясно, действительно ли это племя или отдельная локальная группа. К этому вопросу мы еще вернемся в главе о социальной организации тасманийцев; сейчас достаточно сказать, что подсчеты, основанные на весьма несовершенных данных Робинсона о количестве «племен» и их приблизительных размерах (и все же это лучшее из того, что предлагают источники), привели Пломли к выводу о том, что к началу колонизации коренное население насчитывало около 4 тыс. человек [91, 18]. По вычислениям Р. Джонса, который опирается на данные Робинсона и Уокера [262, 176–187], численность коренного населения Тасмании составляла от 3 тыс. до 5 тыс. человек [134, 271–287].
Интересную, хотя и далеко не бесспорную попытку определить численность и плотность населения Тасмании к началу колонизации предпринял Р. Пёх [205, 60–61]. По его мнению, продукты охоты и собирательства в Тасмании могли бы прокормить не более 6 тыс. человек одновременно, что составляет 0,09 человек на 1 км2. Дальнейший прирост населения в условиях примитивного охотничье-собирательского хозяйства вел бы к перенаселению, а наличие его ничем не подтверждается. Причин же уменьшения населения (эпидемий, войн, голодовок) до начала колонизации, по мнению Пёха, не было.
Попробуем для сравнения обратиться к соседней Австралии, которая была населена охотниками и собирателями, стоявшими примерно на том же уровне развития, что и тасманийцы. До европейской колонизации средняя плотность населения Австралии в целом составляла 0,04 человека на 1 км2 [10, 95]. При площади Тасмании 67,9 тыс. км2 примерно та же плотность населения была бы достигнута, если бы численность ее населения составляла около 3 тыс. человек. Это на 1 тыс. человек меньше того, что дает Пломли на основании материалов Робинсона, и на 3 тыс. человек меньше минимальной цифры, указываемой самим Робинсоном и принятой Пёхом в качестве наиболее правдоподобной. Известно, однако, что плотность населения у охотников и собирателей испытывает значительные колебания в зависимости от природных условий. Это мы наблюдаем и в Австралии. Природные условия ее очень неравномерны, и колебания {10/11} плотности коренного населения, ведущего традиционный охотничье-собирательский образ жизни, отражают эту неравномерность. Так, в пустынях Центральной и Западной Австралии местами отмечается самая низкая плотность населения – 1 человек на 50–60 км2, на океанских побережьях плотность населения колеблется от 1 человека на 24 км2 до 7 человек на 1 км2, а в хорошо орошаемых речных областях Юго-Восточной Австралии – от 1 человека на 5 км2 до 2 человек на 1 км2 [147]. По своим географо-климатическим условиям Тасмания ближе всего к Юго-Восточной Австралии, особенно ее побережью. Однако и для соответствующих областей Австралии данные, как мы видим, настолько неравномерны, что едва ли могут нам помочь. Так же неравномерно были расселены на своем острове и тасманийцы.
Остается принять цифры, указываемые наиболее авторитетным источником – Робинсоном, т. е. 6–8 тыс. человек, или примерно 1 человек на 9–10 км2.
Когда мы пытаемся реконструировать прошлое народа, сравнительно поздно вступившего в соприкосновение с европейской цивилизацией, а сотни и тысячи лет до того развивавшегося в условиях относительной изоляции, сообщения первых европейцев о том, каким они этот народ увидели, представляют особый интерес. Ведь на культуре этого народа, его общественных отношениях еще не отразились последствия колонизации. Они предстают в том виде, в каком сформировались за столетия и тысячелетия самостоятельного развития. Какими же увидели аборигенов Тасмании европейцы?
Первыми европейцами, которым в ноябре 1642 г. открылись гористые, изрезанные заливами берега Тасмании, были Абель Янсзон Тасман, выдающийся голландский мореплаватель, и его матросы. Открытую землю Тасман назвал землей Антона Ван-Димена, в честь генерал-губернатора Голландской Ост-Индии, по чьему приказу была послана экспедиция. Только с 1853 г., когда отмечалось 250-летие со дня рождения Тасмана, Вандименова Земля стала по праву именоваться Тасманией.
Исследуя остров, европейцы обнаружили явные следы присутствия человека. Они услышали, пишет Тасман в своем дневнике, «человеческие крики, а также какие-то звуки, очень похожие на звуки трубы или гонга, раздававшиеся неподалеку, но не увидели никого». Над лесом местами поднимался густой дым. Наконец они заметили {11/12} два дерева; толстые и очень высокие, деревья эти были покрыты зарубками, сделанными каменными орудиями. «Эти зарубки, образовывавшие своего рода ступени, по которым человек мог подняться по стволу к вершине за птичьими гнездами, находились на расстоянии не менее 5 футов одна от другой, так что наши люди решили, что туземцы или очень высоки, или же располагают приспособлениями для того, чтобы взбираться на деревья с их помощью. На одном дереве выемки были такими свежими, что, пожалуй, их сделали не более четырех дней тому назад» [110]. Догадка Тасмана и его спутников подтвердилась лишь много лет спустя, когда европейцы увидели, как тасманийцы и их соседи – австралийцы взбираются на деревья с помощью каменного топора, которым они делают на стволе дерева зарубки, и длинной петли, охватывающей ствол и помогающей передвигаться от одной ступеньки к другой. Так еще в середине XVII в. впервые было отмечено одно из многочисленных явлений культуры, сближающих тасманийцев с австралийцами.
Хотя Тасман высадился на юго-восточном, сравнительно густо заселенном побережье острова, тасманийцев он так и не встретил. Первым европейцем, которому удалось увидеть и описать тасманийцев, был французский моряк Ф. Крозе, спутник капитана Н. Т. Марион-Дюфрена, посетившего в 1772 г. юго-восточное побережье Тасмании, где за 130 лет до этого бросили якорь корабли голландского мореплавателя. Тасманийцы оказались людьми среднего роста; они не были великанами, какими их представляли себе Тасман и его матросы, но не были и пигмеями, какими их иногда изображали впоследствии. Это были хорошо сложенные, стройные люди, со здоровыми белыми зубами. «Цвета эти люди черного, – пишет Крозе, – волосы курчавые, все они совершенно голые. Некоторые женщины носят на спине детей, привязанных поясами из камыша. Все мужчины вооружены заостренными на конце палками, а некоторые – камнями, края которых кажутся острыми, как лезвия топоров» [251, 15]. Волосы аборигенов круто вились и свисали подобно бахроме, окрашенной охрой; у некоторых на груди виднелись рубцы.
Мужчины вместе с женами и детьми подошли к лодкам европейцев с полным доверием. Европейцы по своему обыкновению предложили аборигенам безделушки, но те с гордым презрением их отвергли. Один из {12/13} тасманийцев протянул капитану горящий факел, как бы предлагая поджечь с его помощью кучу хвороста на берегу. Марион-Дюфрен принял факел. Но едва хворост вспыхнул, аборигены бросились бежать и, взбежав на холм, забросали оттуда французов камнями. В ответ раздались выстрелы европейских мушкетов. Один из тасманийцев был убит, несколько были ранены; остальные скрылись в лесу. Так закончилась первая встреча тасманийцев с европейцами. Возможно, Марион неправильно понял жесты аборигенов и, сам того не ведая, объявил им войну: огонь мог быть сигналом к началу военных действий. Существует и другое мнение, что тасманийцы в соответствии со своим обычаем просто предложили чужеземцам обогреться, но затем что-то в поведении последних испугало их. Так или иначе, земля, где впервые встретились два народа, две расы, две культуры, сразу же обагрилась кровью.
Крозе приказал обмыть и измерить убитого тасманийца. Рост его был 170,5 см, а после того как с него смыли уголь и жир, он оказался не черным, а темно-коричневым [201, 2–3].
В следующем, 1773 г. у южного побережья Тасмании, на о-ве Бруни, побывал английский капитан Т. Фюрно. На берегу он увидел три или четыре покинутых людьми ветровых заслона, обычные жилища тасманийцев. Видимо, это было временное стойбище небольшой группы, и, не обнаружив других признаков человеческого присутствия, Фюрно решил, что население здесь очень редкое. Иное впечатление сложилось у него, когда он плыл вдоль восточного берега Тасмании, где повсюду виднелись огни [50, 4].
В 1777 г. на юге Тасмании высадился капитан Дж. Кук. Это было его третье, последнее плавание в Тихом океане. «Мы пока еще не видели местных обитателей, – записывает он в дневнике, – но над лесом кое-где заметили дымки» [12, 83]. И вот – первая встреча. «Вечером нас приятно удивил визит туземцев: восемь местных жителей (среди них был мальчик) пришли в то место, где мы рубили лес. Они вышли к нам из леса, не проявляя ни малейшего страха, и отнеслись к нам с полным доверием: у них не было оружия, только у одного туземца была палка длиной около двух футов, заостренная с одного конца. Они были совершенно голы и не носили никаких украшений, если не считать крупных рубцов на {13/14} коже... Роста они среднего, но довольно хилые, кожа черная, волосы тоже черные и такие же шерстистые, как у туземцев Гвинеи, но они в отличие от последних не толстогубы и носы у них не приплеснутые. Черты лица этих людей не отталкивающие, глаза довольно приятные, зубы хотя и грязные, но сносные. У большинства из них волосы и бороды выкрашены красной краской, и у некоторых этой же краской раскрашено лицо... Любую из вещей, которую мы им давали, они брали без малейшего признака удовлетворения». От хлеба они отказались, то же произошло с рыбой, сырой и приготовленной, и не удивительно: европейцы единодушно утверждают, что тасманийцы не ели рыбу. Но птицу они брали, давая понять, что они ее едят. «Мне хотелось узнать, для какой цели служит палка, которую держал в руках один из туземцев, – пишет Кук, – и я знаками дал понять, что желаю, чтобы он ее мне показал. Тогда один из них поставил ярдах в двадцати нечто вроде мишени и бросил в нее палку, но он явно не был метким стрелком» [12, 83– 84]. Это была вадди, метательная палица тасманийцев.
А на следующий день произошла новая встреча. Десятка два мужчин и юношей «присоединились к нам, не выражая ни страха, ни недоверия. Среди них были и те люди, которые приходили к нам вчера, но преобладали вновь прибывшие туземцы. Один из них был калекой с горбом на спине; от прочих туземцев он отличался живым умом и веселым нравом и эти качества проявлял при любых обстоятельствах. Мы очень сожалели, что не могли понять его язык и объясниться с ним». Проницательный и умный наблюдатель, Кук был одним из немногих европейцев, которые видели в аборигенах не безликую массу, а людей, обладающих каждый собственной индивидуальностью. «У некоторых из этих людей на шее было по три-четыре шнурка из кожи какого-то животного, а у других был повязан на лодыжке узкий ремешок из шкуры кенгуру. Больше никаких украшений я у них не видел». Проявленное тасманийцами отвращение к рыбной пище не было случайным, как показали наблюдения Кука: «Железо и железные изделия у них не ценились, и они не имели никакого представления о рыболовных крючках. Мы, однако, не могли себе представить, чтобы народ, живущий на морском берегу, не имел никаких приспособлений для ловли рыбы и не знал способов ловли, однако же таких приспособлений мы не видели. Мы также не видели {14/15} ни каноэ, ни иных лодок, на которых эти люди могли бы ходить в море. Уж не знаю, была ли у них рыба в изобилии, или они ее не ели совершенно. Но факт, что от рыбы, которую мы им предлагали, они отказывались... Очевидно, моллюски входят в их рацион, так как мы видели кучи раковин в различных местах на побережье и у заброшенных жилищ, в дальней части бухты. Эти жилища представляют собой шалаши или навесы из жердей, кроются они корой. Мы также приметили, что туземцы находят убежище в дуплах больших деревьев, вероятно, они выжигают эти дупла огнем. В жилищах и возле них, наряду с кучами раковин, имеются следы огнищ – несомненное свидетельство того, что они едят пищу не в сыром виде... После того как я покинул берег, там появилась группа женщин и детей – их привели туземцы-мужчины. Женщины-туземки носили шкуры кенгуру в том виде, в каком их содрали с этих животных, шкуры были скреплены на плечах и стянуты поясом на талии, но это делалось лишь для того, чтобы в них удобнее было носить детей, ибо в общем женщины были столь же обнажены, как и мужчины, и так же черны, и их волосы одинакового с мужчинами цвета и вида. У некоторых головы были выбриты сплошь, у других – только с одной стороны, а кое у кого было побрито лишь темя и, как у католических монахов, оставлен кружок волос вокруг головы. У многих детей были приятные черты лица, но женщины, особенно пожилые, выглядели совсем иначе» [12, 85–86].
«Полное доверие» – таким, по единодушному признанию француза Крозе и англичанина Кука, было отношение тасманийцев к европейцам. Такой же дружественной была позднее и первая встреча тасманийцев с экспедицией Бодена. Но как все изменилось с началом колонизации острова европейцами! Вот что писал в 1831 г. русский мореплаватель Ф. Ф. Беллинсгаузен о враждебном отношении аборигенов Тасмании к европейцам: «Причина столь глубоко вкорененной ненависти природных жителей к европейцам произошла от непростительного поступка первых английских пришельцев к р. Деруэнт. Вандименцы изъявили сим гостям дружбу и приверженность, конечно, и поныне продолжали бы поступать таковым же образом, ежели бы начальствующий офицер не приказал в них стрелять картечью, полагая, что сии добродушные люди, привлеченные любопытством, имеют неприязненные намерения. Неожиданный выстрел произвел ужасное {15/16} впечатление в диких; все дружелюбные сношения мгновенно прервались, и ненависть их к пришельцам дошла до такой степени, что о примирении и теперь еще помыслить невозможно» [3, 265].
В 1792–1793 гг. Тасманию дважды посетил французский моряк Р.Ж.Б. Д'Антркасто, начальник экспедиции, отправленной на поиски Лаперуза. Оба раза он побывал на юго-восточном берегу Тасмании и провел здесь в общей сложности около 10 недель. Моряки встретили группу аборигенов в количестве 48 человек, состоявшую из 10 мужчин, 14 женщин и 24 детей [140, 308–309]. Лабиллардьер, натуралист и историк экспедиции, отметив численное преобладание женщин над мужчинами, приписал его обычаю полигамии. У костров, на которых готовилась пища аборигенов, с некоторыми мужчинами находились по две женщины. «Они объяснили нам знаками, что это были их жены, и нам стало ясно, что обычай полигамии не был им чужд». Лабиллардьер, кроме того, описывает встречу с группой, состоявшей из 42 человек – семи мужчин, восьми женщин, остальные были дети – и с группами из девятнадцати, восьми, шести и четырех аборигенов. Это были, видимо, локальные группы или общины, хорошо известные нам по этнографическим материалам соседней Австралии, основные социальные единицы ее коренного населения, а в последних трех случаях, вероятно, отдельные семьи. Вот почему эти скудные сведения представляют тем не менее большой сравнительно-этнографический интерес.
Уже из замечаний предыдущих путешественников мы знаем, что тасманийское общество в целом делилось как бы на две группы – мужчин, с одной стороны, женщин и детей – с другой, – которые не всегда появлялись вместе. Наблюдения Лабиллардьера идут в этом отношении дальше, они характеризуют некоторые стороны разделения труда между мужчинами и женщинами. Он рассказывает, как женщины добывают пищу для своих семей: «Каждая из них взяла корзину, и, сопровождаемые своими дочерьми, которые сделали то же самое, они взобрались на скалы, что выдавались в море, и бросились с них в воду в поисках моллюсков... Они оставались под водой вдвое больше, чем наши самые способные водолазы. Им было достаточно одного мгновения, чтобы набрать в легкие воздуха, и они снова погружались под воду. После того как они повторили это несколько раз, их корзины {16/17} наполнились» [140, 309–310]. Как показали наблюдения Лабиллардьера, женщины специализировались в добывании даров моря (а их дочери учились этому искусству, помогая им) и имели для этого специальное снаряжение, отличное от палиц и копий мужчин, уже знакомых нам по другим описаниям. Помимо корзин у большинства женщин были небольшие деревянные орудия в виде лопаток; с их помощью они отделяли от скал, на большой глубине, крупных моллюсков, называемых «морское ухо».
Третьей французской экспедицией, посетившей Тасманию, была научная экспедиция Н.Бодена. В 1802 г. она производила съемку восточного берега Тасмании; дневники путешествия были подготовлены к печати и изданы Ф.Пероном и Л.Фрейсине. В них мы находим немало интереснейших сведений о различных сторонах жизни тасманийцев – погребальных обычаях, изобразительном искусстве, обыкновении аборигенов повсюду носить в руках зажженный факел и т. д. Но особую ценность для нас, в связи с более ранними наблюдениями Лабиллардьера, имеют сообщения о встречах с группами тасманийцев – с отдельной семьей из трех человек – пожилого мужчины и двух женщин, молодой и пожилой, о встрече с другой семейной группой, состоявшей из мужа, жены, молодого мужчины, мальчика лет пяти, девочки еще моложе и девушки шестнадцати-семнадцати лет, наконец, о встрече с группой из 20 женщин (мужчин в ней не было вовсе) [199, 195–196]. Позднее Перон видел с корабля группу из 25–30 аборигенов. Группа женщин – еще одно свидетельство того, что общество тасманийцев делилось на группы по половому (и возрастному) принципу, как это принято и у соседних австралийцев; в основе его лежало разделение труда, и встретившаяся французам группа женщин возвращалась к своим семьям с ловли моллюсков. Встречи с семейными группами показывают, что не только многосемейные коллективы, но и отдельные семьи вели порою самостоятельное существование. Это тоже было свойственно не одним тасманийцам, но и австралийцам.
Сведения Лабиллардьера и Перона о размерах локальных групп (или общин) и семей косвенным образом дополняют сообщения капитана Коллинса (1803 г.) о том, что хижины аборигенов обычно стояли по семь или восемь вместе [50, 17], и Р. Кнопвуда (1804 г.) о стойбище аборигенов, состоявшем из 20 семей [91, 18]. {17/18}
В мае 1823 г. у берегов Тасмании бросили якорь фрегат «Крейсер» и шлюп «Ладога». Это было первое посещение Тасмании русскими моряками. Аборигенов острова увидеть им не удалось, но в своих записках о плавании командир «Ладоги» А. П. Лазарев приводит некоторые сведения о «природных жителях» Тасмании, которые ему удалось получить во время недолгого пребывания здесь. Особенно любопытно следующее сообщение о тасманийцах: «Власти над собою не терпят, и каждое семейство живет в полной независимости одно от другого» [13, 61].
Такими предстали тасманийцы перед европейцами. Их сообщения, пусть поверхностные и фрагментарные, все же содержат немало ценнейших сведений. Увидев впервые этот загадочный первобытный народ, заброшенный неведомыми судьбами на далекий, изолированный остров, европейцы попытались приоткрыть завесу над тайной его происхождения.
Высказывались самые невероятные предположения, например, что тасманийцы – потомки потерпевших кораблекрушение жителей Восточной Африки, прибитых к берегам Тасмании бурями после блужданий по просторам океана, или что они прибыли из Антарктиды. Иные, напротив, утверждали, что тасманийцы на своем острове автохтоны, что родина их предков – Тасмания или территория древнего материка, часть которого составляла Тасмания.
Подавляющее большинство теорий можно разделить на две группы. В первую входят гипотезы о том, что древние тасманийцы пришли из Австралии, которую они прежде населяли. Мнения приверженцев этой гипотезы расходятся в том, прибыли они морем или по суше, которая существовала прежде на месте Бассова пролива. Не менее важные разногласия существуют и по поводу соотношения тасманийцев и австралийцев: принадлежали ли тасманийцы к коренному населению Австралии или были его предшественниками, частью ассимилированными, частью вытесненными австралийцами и нашедшими убежище в Тасмании? Те, кто отделяет тасманийцев от австралийцев, близки к авторам теорий второй группы, которые выводят тасманийцев из более отдаленных, чем Австралия, областей Океании: с Новой Гвинеи, Новой Каледонии, Новых Гебридов, а следовательно, вообще исключают вопрос о связи тасманийцев с австралийцами. {18/19} Именно такой точки зрения придерживались исследователи последней четверти XVIII в., которые, сравнивая тасманийцев с австралийцами, отмечали, что народы эти говорят на разных языках и мало похожи друг на друга – у тасманийцев, например, в отличие от австралийцев, курчавые волосы, как у негров, меланезийцев, папуасов. А ведь до 1798 г., когда Дж. Басс и М. Флиндерс пересекли пролив, отделяющий Тасманию от Австралии, почти все были уверены, что Тасмания является частью австралийского материка. Впрочем, иные исследователи, подобно Дж. Куку, не могли не видеть и того, что при некоторой негроидности тасманийцы занимают обособленное положение и отличаются и от африканских негров, и от других жителей Океании.
Т. Гексли, один из крупнейших биологов второй половины XIX в., в числе первых решительно заявил, что австралийцы и тасманийцы антропологически совершенно не похожи, что прародину последних следует искать не в Австралии и что скорее всего они попали в Тасманию с Новой Каледонии по цепи островов, которая некогда связывала их, а теперь погрузилась в океан [119, 404– 412]. Лингвист Р. Латам, как бы развивая эту мысль, утверждал, что язык тасманийцев родствен как австралийским, так и новокаледонскому языкам [146].
Особое место занимает теория Дж. Бонвика, выдвинувшего в 1870 г. гипотезу «затонувшего материка». Далекие предки австралийцев и тасманийцев были, по его мнению, автохтонами этого гипотетического материка. Затем в течение многих тысячелетий тасманийцы были полностью изолированы от остального мира, в том числе и от австралийцев, и только одинаковые обычаи и верования напоминают о давнем родстве этих народов. Антропологические различия между австралийцами и тасманийцами – также результат длительной изоляции. Бонвик считал, что древний континент, позднее погрузившийся в океан, связывал Тасманию с Мадагаскаром, Андаманскими островами, Цейлоном, Австралией, Новой Гвинеей, Новой Каледонией и Новой Зеландией. Заметное место в построениях Бонвика занимает идея о генетических связях австралийцев и тасманийцев с народами Южной Индии и Цейлона [49, 209–266].
Смелая теория Бонвика строилась в основном на умозаключениях, она была лишена сколько-нибудь убедительных доказательств, да наука того времени и не могла {19/20} их предложить. И все же идея древнего материка, на территории которого формировались предки австралийцев и тасманийцев, материка, исчезнувшего в послеледниковый период, содержала в себе некое «рациональное зерно», находящее опору в данных современной науки, хотя границы этого материка указаны Бонвиком весьма произвольно. В свете современных исследований не лишено оснований и предположение о сохранении в этой части ойкумены, вплоть до Индии, следов древнего австралоидного субстрата, предположение о том, что австралийцы – автохтоны Южной Азии.
К концу XIX в. все чаще и определеннее звучало мнение о том, что тасманийцы – уцелевший в изоляции осколок негроидной расы, когда-то широко расселенной в Австралии, Океании и сопредельных странах Азии. И если тасманийцев с кем-либо сближали, то в первую очередь с такими народами, как негроиды Малакки, андаманцы и т. д. Этот взгляд разделял и Г. Линг-Рот. Он считал, что негроиды Австралии, коренное население этого континента, были поглощены пришедшими позднее протоавстралийцами и что тасманийский субстрат все еще прослеживается в антропологическом типе и культуре австралийцев [152, 227–228]. Один из наиболее видных приверженцев теории вытеснения негроидной расы австралоидной, Дж. Мэтью, тоже считал тасманийцев прямыми потомками автохтонного негроидного населения Австралии и Тасмании (которые до образования Бассова пролива составляли одно целое), впоследствии ассимилированного на австралийском материке волнистоволосыми пришельцами [163; 164].
В начале XX в. к гипотезе сухопутного моста между Австралией и Тасманией вновь вернулся известный австраловед А.Хауитт. В это время уже были известны геологические факты, указывающие на возможность существования в древности такого моста. Это, прежде всего, находящееся на глубине 50 морских саженей (91 м) подводное плато между Тасманией и Юго-Восточной Австралией. Кроме того, ничто не доказывает, по мнению Хауитта, что тасманийцы умели когда-нибудь изготовлять лодки, пригодные для длительных морских путешествий, а следовательно, способные пересечь пролив между Тасманией и Австралией. Действительно, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что тасманийцы когда-либо переплывали Бассов пролив. Остается допустить, {20/21} что они прошли по суше, возможно разрезанной в некоторых местах неширокими проливами, которые не могли быть непреодолимыми препятствиями для тасманийцев, способных пересекать проливы до 7 миль шириной. Согласно Хауитту, тасманийцы были древнейшим населением Австралии, которое сохранилось в Тасмании благодаря образованию Бассова пролива и изоляции. На территории Австралии оно смешалось с пришедшими позднее австралийцами, но о древнем тасманоидном субстрате говорят негроидные черты в антропологическом типе австралийцев. В этом Хауитт очень близок к Линг-Роту и Мэтью. Тасманийцы, по Хауитту, – представители океанийских негритосов, разбросанных в настоящее время небольшими группами от Андаманских островов до Филиппин и Новой Гвинеи, это все, что осталось от автохтонной расы, когда-то населявшей эту часть земного шара. По мнению Хауитта, предками тасманийцев не могли быть меланезийцы, представляющие более высокую культуру [117, 1-33].
В XX в. по-прежнему преобладала та точка зрения, что тасманийцы и австралийцы – различные ветви человеческой семьи. В особенно категорической форме ее выразил Ф. Вуд-Джонс, и в этом он близок к Т. Гексли. Тасманийцы, считал Вуд-Джонс, негроиды, тогда как австралийцы ничего общего с негроидной расой не имеют. Подобно Гексли и некоторым антропологам прошлого столетия, Вуд-Джонс относит тасманийцев к меланезийскому антропологическому типу, несколько модифицированному вследствие продолжительной изоляции, но отнюдь не из-за смешения с другой расой. В Тасманию они попали, полагал он, не по сухопутному мосту, а морем, с Новой Каледонии или с другого острова, пользуясь лодками для длительных морских плаваний, которые они когда-то умели делать, но впоследствии разучились [269].
Обсуждая различные способы, с помощью которых тасманийцы могли попасть на свой остров, У. Кроусер начинает с гипотезы Вуд-Джонса. Он указывает на сходство природного мира Тасмании и Юго-Восточной Австралии, особенно сумчатых животных. Одни из них уже исчезли, но другие сохранялись до самого недавнего времени. Это говорит о том, что Тасмания и Австралия долгое время были связаны сушей, позднее затопленной. Вполне возможно, что и человек попал из Австралии в Тасманию по суше. Насколько известно, тасманийцы {21/22} были в состоянии переплывать проливы лишь между Тасманией и ближайшими островами, и их средства навигации не выдержали бы дальнего плавания. А расстояние между Новой Каледонией и Тасманией – около 1700 миль по прямой. К тому же в морях, окружающих Тасманию, крайне неблагоприятные условия плавания. Итак, если даже допустить, что тасманийцы пришли из Меланезии, то скорее всего это произошло в результате постепенного их продвижения на юг вдоль восточного побережья Австралии [67, 225–231]. Это построение можно назвать теорией трансконтинентальной миграции негроидов. В какой-то мере оно является уступкой гипотезе Гексли – Вуд-Джонса.
Н. Пломли также считает, что геологическое прошлое Бассова пролива указывает на возможность проникновения тасманийцев из Юго-Восточной Австралии по суше. К тому же, по его словам, обнаружены археологические следы древнего населения на о-вах Кинг и Флиндерс, расположенных на месте прежнего сухопутного моста. Заселение Тасмании из Меланезии по морю, на тасманийских плотах и челнах, он считает маловероятным [91, 21].
Различные теории происхождения тасманийцев и появления их на своем острове рассматриваются и в коллективном труде советских авторов «Народы Австралии и Океании». С. А. Токарев, автор соответствующей главы, не присоединяется решительно ни к одной. Преимущественное внимание, однако, уделено знакомой нам гипотезе Гексли – Вуд-Джонса, согласно которой тасманийцы попали на свой остров не через Австралию, а минуя ее, скорее всего – с Новой Каледонии. Тасманийский антропологический тип, принадлежащий к негроидной курчавоволосой группе, не мог сложиться на материке Австралии, в условиях умеренного климата, так как формирование негроидов возможно лишь в условиях влажного тропического климата. По словам автора, у тасманийцев были обнаружены некоторые, очень немногочисленные, правда, элементы материальной культуры, сближающие их с меланезийцами. Как полагает С. П. Толстов, также являющийся сторонником этой гипотезы, в ходе заселения Меланезии одна из негроидных групп была занесена в Тасманию Восточноавстралийским течением, идущим от Новой Каледонии к берегам Тасмании, и, «попав в богатую жизненными ресурсами среду большого материкового острова, утратила ряд особенностей культуры {22/23} рыболовов-мореходов» [18, 71]. И в самом деле, – вспомним хотя бы Кука, – тасманийцам, не употреблявшим рыбы, не знакомым с орудиями и приемами рыбной ловли, располагавшим лишь самыми примитивными средствами мореплавания, такие особенности свойственны не были, во всяком случае в эпоху колонизации.
Складывается впечатление, что теория эта представлялась С. А. Токареву в 1956 г. все же более убедительной, чем противоположная, согласно которой тасманийцы попали на свой остров из Австралии. В 1951 г. он склонялся к последней теории, что видно из статьи, написанной им совместно с В. В. Бунаком: «Трудно объяснить, каким образом предки тасманийцев могли преодолеть огромное расстояние по открытому морю между Новой Каледонией и Тасманией. Поэтому нам представляется более вероятной гипотеза о том, что предки тасманийцев проходили через Австралию. Позднее образование Бассова пролива считается, по геологическим данным, общепризнанным» [23, 503]. Далее авторы статьи рассматривают теорию смены на австралийском континенте тасманийской расы более поздней, австралийской, но приводят и иные взгляды на соотношение курчавоволосых и волнистоволосых типов в Океании и Австралии как типов родственных.
Такова в самых общих чертах история взглядов на происхождение тасманийцев. Разумеется, охватить все многообразие теорий, назвать все имена невозможно. Выделены лишь главные тенденции, намечен круг основных проблем, но и теперь ясно, что лишь немногие авторы считали тасманийцев родственной австралийцам группой, отделившейся от них в древности. Преобладало мнение, что тасманийцы чужды австралийцам и жили в Австралии до них либо пришли откуда-то со стороны. Иначе смотрит на эту проблему большинство специалистов-антропологов. Их взгляды будут рассмотрены в следующей главе.
Говоря о происхождении тасманийцев, прежде всего следует выяснить, каковы были естественно-географические предпосылки заселения Тасмании человеком, в каких условиях оно происходило. Тасмания, подобно Австралии, не только не была прародиной человека, но и не входила в область формирования человека современного вида – неоантропа. Таким образом, вопреки мнению некоторых из упомянутых выше авторов, тасманийцы, по {23/24} свидетельству современной науки, не могли быть автохтонным населением острова. Палеоантропологические материалы, обнаруженные на территории Тасмании, относятся лишь к современному человеку. Следов предков неоантропа (палеоантропов, архантропов) на территории Тасмании не обнаружено. Следовательно, заселение Тасмании началось, во всяком случае, не раньше, чем сформировались люди современного вида, иными словами, – не раньше последнего ледникового периода.
В геологическом отношении Тасмания является продолжением австралийского материка. Поверхность ее большей частью гористая, огромное центральное плоскогорье покрывает до двух третей острова, горы рассечены многочисленными реками, стекающими в море. Западное побережье отделено от центра острова и от восточного побережья горными лесами с густым, почти непроходимым подлеском. Это крайне затрудняло общение жителей Центральной и Восточной Тасмании с населением западного побережья. Самая негостеприимная, труднодоступная область Тасмании лежит к югу и западу от р. Деруэнт, которая течет на юго-восток и как бы делит остров на две части. Наиболее высокий горный массив находится на северо-востоке острова. Возвышенность, расположенная на юго-востоке, круто обрывается к морю. Берега Тасмании здесь сильно расчленены, у побережья много островов с лежбищами тюленей и колониями пингвинов. Климат Тасмании сравнительно прохладный и влажный, с теплым летом и умеренно холодной зимой. Среднегодовая температура на юго-востоке острова +12°, среднеиюльская +8° [17, 252–254]. По количеству выпадающих осадков восточная часть острова сильно отличается от западной. На восточном и северном побережьях количество осадков умеренное, центральное плоскогорье много суше, тогда как на западном берегу и в горах западной части острова осадки выпадают в рекордно большом количестве, дожди здесь идут иногда беспрерывно неделями и месяцами.
Для Тасмании характерны вечнозеленые буковые и влажные эвкалиптовые леса, травянистые равнины. Эвкалипты, древовидные папоротники – те же, что и в соседней Австралии. Фауна, как современная, так и ныне исчезнувшая, тоже имеет большое сходство с австралийской. Большинство видов сумчатых свойственны и {24/25} Австралии. Все это сближало образ жизни аборигенов острова и материка. На побережьях тасманийцы добывали в большом количестве моллюсков и ракообразных, – здесь сохранились обширные раковинные кучи, следы деятельности, которая продолжалась много столетий подряд, – а в лесах и на открытых равнинах охотились на опоссумов, валлаби, кенгуру, эму и более мелкую дичь. Лебеди на озерах, морские птицы на побережьях также служили им добычей. Природа Тасмании предлагала охотникам и собирателям многочисленные и разнообразные источники питания, но они были распределены неравномерно, и это наряду с особенностями климата и ландшафта отразилось на характере размещения коренного населения. Оно концентрировалось на побережьях, а также тяготело к внутренним районам на востоке и северо-востоке острова вплоть до центральных озер. Обширная горная страна, протянувшаяся с северо-запада на юго-восток вдоль западного побережья, была населена крайне редко, а местами и совсем лишена населения.
Эти естественно-географические условия, существовавшие в общем на протяжении нескольких последних тысячелетий, претерпели известные изменения с момента заселения острова человеком. Поскольку тасманийцы – охотники и собиратели, образ жизни которых теснейшим образом связан с природной средой, необходимо выяснить, какой она была в эпоху первоначального заселения острова и как менялась в дальнейшем. Сам процесс этногенеза такого народа, как тасманийцы, во многом зависит от того, в какой он живет естественной среде и как она меняется, иначе говоря, зависит от экологических факторов.
Данные абсолютной хронологии, основанные на радиоуглеродном анализе археологических материалов, показывают, что заселение Тасмании человеком началось не позднее 8 тыс. лет тому назад. От 10 тыс. до 8 тыс. лет назад в этой области земного шара закончился последний ледниковый период. Еще недавно считали, что Австралия и Тасмания пережили три периода оледенения, причем последнее было наиболее интенсивным [80, 97–110]. В последнее время геологи склоняются к мысли, что здесь имело место только одно оледенение, совпадающее по времени с вюрмским-висконсинским оледенением Северного полушария {25/26} [123, 298–303; 77, 6], но в данном случае это не так уж важно. Согласно радиоуглеродному анализу ископаемого дерева, возраст ледниковой морены вблизи Куинстауна (Западная Тасмания) составляет 26480±800 лет [98, 80]. А для заключительных стадий оледенения в горах Западной Тасмании получена дата 8720±220 лет [200, 127], почти совпадающая с самой ранней датой, фиксирующей появление человека в Тасмании. В пределах этих двух дат оно, по всей вероятности, и находилось. Ведь и на австралийском континенте, часть которого составляла Тасмания, человек появился около 30 тыс. лет тому назад. Расселение происходило, видимо, с севера, из Юго-Восточной Азии, медленно, постепенно, небольшими группами. А Тасмания лежала на крайнем юго-востоке этого огромного массива суши. Первые люди появились здесь во всяком случае не раньше, чем на юго-востоке Австралии. Возраст одной из археологических находок к северо-западу от Мельбурна, в районе Кейлора, составляет 31600±1100-1200 лет [10, 354; 185, 178]. Это – один из наиболее древних археологических памятников Австралии, по своему местоположению ближайший к Тасмании. Возраст древнейших останков человека, обнаруженных до сих пор в Австралии, на западе Нового Южного Уэльса, от 25 тыс. до 32 тыс. лет [53, 39–60]. Место этой находки дальше от Тасмании, чем Кейлор, примерно на 450 км, но оно еще находится в юго-восточной части материка.
Итак, заселение Тасмании произошло в период плейстоцена, когда, по мнению геологов, около пятой части поверхности этой горной страны – тысячи квадратных километров – было покрыто ледником [77, 11]. В период максимального оледенения леса покрывали только узкую полосу нынешнего побережья, а средние температуры были по крайней мере на 5° ниже современных [131, 192–193]. Условия существования в такой стране не благоприятствовали человеку. Они были, вероятно, еще хуже, если в Тасмании было только одно оледенение, не прерываемое периодами потепления. К тому же оледенение продолжалось до голоцена [143, 186]. Вот почему очень вероятно, что заселение Тасмании относится к самому концу ледникового периода и что единственная пока абсолютная дата, относящая начало этого процесса как раз к концу плейстоцена, – около 8 тыс. лет {26/27} назад, не так уж далека от истины. В это время были населены, и населены редко, скорее всего только прибрежные области Тасмании.
Впервые Тасмания стала островом в начале третичного периода. Впоследствии она, возможно дважды или трижды, соединялась с материком. Последний раз это произошло в плейстоцене [144, 177]. Затем Тасмания снова отделилась от австралийского материка. Недавними исследованиями установлено существование в Бассовом проливе на глубине 35 морских саженей (63 м 70 см) подводного коридора шириной 50 миль, протянувшегося от побережья Виктории до северо-восточного угла Тасмании. Погружение этого коридора датируется концом плейстоцена [121, 49–72; 122, 7–9]. До этого предки тасманийцев, вероятно, и проникли в Тасманию. Для того чтобы Австралия и Тасмания стали единым материком, море должно опуститься на 63 м ниже, чем сейчас. Такой уровень существовал около 15 тыс. лет тому назад. Примерно 16 тыс. лет тому назад уровень моря был ниже современного на 75 м [86, 70–79], а ранее, в период максимума последнего оледенения, он был еще ниже. О-ва Кинг и Флиндерс составляли с Тасманией одно целое, возвышаясь подобно горным хребтам над равниной. От 15 тыс. до 11 тыс. лет назад уровень моря повысился, и, по мнению некоторых геологов, 11 тыс. лет назад он стал уже на 54 м ниже современного уровня, образовав между материком и Тасманией мелкий пролив до 40 миль шириной [131, 198]. По мнению других специалистов, 11 тыс. лет назад сплошной мост суши все еще связывал Тасманию с Австралией [161, 51]. Когда уровень моря был на 45 м ниже современного, Австралию и Тасманию соединяла лишь цепь близко расположенных островов. Было ли возможно общение между Австралией и Тасманией в это время, пусть даже случайное и эпизодическое? Скорее всего, оно закончилось около 11 тыс. лет назад, и люди именно тогда или ранее попали в Тасманию через коридор, существовавший между нею и Австралией. А это означает, что наиболее древние следы заселения Тасмании погребены под толщей воды и то, что открывает на острове лопата археолога, относится к последним, заключительным этапам, возможно, многовекового процесса.
С окончанием последнего ледникового периода {27/28} уровень Мирового океана в результате тектонических движений и таяния ледников продолжал подниматься, море затопило низменные берега материков, и распределение воды и суши приняло современный вид. По мере того как уровень моря повышался, исчезала цепь близко расположенных островов между Австралией и Тасманией. Пять-шесть тысяч лет назад уровень Мирового океана достиг примерно современного положения. К этому времени Тасмания уже давно была заселена человеком.
Климат Тасмании в начале голоцена – послеледниковой геологической эпохи – все еще отличался от современного. В горных областях сохранились остатки болотной растительности, характерной для более холодного и влажного климата, чем нынешний. Здесь водились вымершие ныне животные, в том числе гигантские сумчатые – длина некоторых достигала 3 м. Люди еще застали их. Около 500 лет назад в Юго-Восточной Австралии обитало сумчатое, именуемое тасманийский дьявол; позднее оно встречалось только в Тасмании. Водился там и сумчатый волк, впоследствии тоже сохранившийся только в Тасмании [97, 86–90]. Исчезновению этих животных, особенно гигантских, довольно безобидных и легко уязвимых для первобытного охотника, вероятно, способствовал человек, наряду с другими причинами, прежде всего климатического свойства.
Около 7 тыс. лет назад наступил период интенсивного потепления, получивший название климатического или термического максимума. Он закончился около 4 тыс. лет назад и ознаменовался усиленным таянием арктических и антарктических льдов [30, 452; 4, 328–348; 32, 200–205]. Климат Тасмании стал сравнительно теплее и суше, и если прежде были населены преимущественно прибрежные области Тасмании, теперь, вероятно, началось постепенное освоение всего острова. Для этого периода геологами получены две даты, основанные на радиоуглеродном анализе, – 7900±460 и 4435±110 лет назад [77, 20]. В горизонте, к которому относится последняя дата, найдено каменное орудие древнего тасманийца.
Затем наступило непродолжительное похолодание – малый ледниковый период, сопровождавшийся отступлением моря. Это было 3–3,5 тыс. лет назад. Когда и он закончился, мировые температуры снова несколько повысились, климат стал более устойчивым, резкие {28/29} колебания температур и количества осадков прекратились. Этот климатический период продолжается до настоящего времени.
Процесс активного приспособления к меняющейся естественно-географической среде ставил перед аборигенами Тасмании, как и Австралии, все новые требования, тем самым непрерывно влияя на их социальное и культурное развитие. Воздействие этого процесса на развитие аборигенов Австралии уже рассмотрено мною в другом месте [10]. Явления, происходившие в Тасмании, кое в чем сходные с австралийскими, в то же время во многом сохраняли своеобразие. Это объясняется тем, что естественно-географические условия на австралийском континенте изменялись иначе, чем в Тасмании. В период термического максимума Австралия испытала резкое, катастрофическое ухудшение климата, которое сопровождалось интенсивным высыханием внутренних областей и образованием огромных безводных, выжженных солнцем пустынь, сохраняющихся до настоящего времени. Оно повлекло за собой сокращение природных ресурсов, угрожающее самому существованию человека, и это сказалось на всей последующей истории австралийцев – охотников и собирателей. Оно привело к культурному кризису, хорошо прослеживаемому в археологических материалах. С периодом термического максимума связан упадок в технике изготовления каменных орудий и в некоторых других областях материальной культуры. Зато с ним же связаны такие явления, как развитие и совершенствование деревянного метательного охотничьего оружия, приспособленного для охоты на обширных пространствах степей и пустынь, распространение бумеранга и копьеметалки, орудий на рукоятях. Следовательно, изменения в природной среде оказывали на культурное развитие австралийцев сложное и диалектически противоречивое влияние. Ухудшение природных условий заставило людей компенсировать его увеличением эффективности труда, совершенствованием охотничьего оружия, воспитанием новых навыков, например умения находить воду там, где европейцы позднее погибали от жажды. Все это помогло австралийцам выжить в самых трудных условиях. Период кризиса и активной адаптации задержал развитие одних явлений австралийской культуры, стимулировал развитие и совершенствование других, а в целом сформировал тот {29/30} социально-культурный облик австралийского аборигена, с которым мы знакомы по позднейшим этнографическим описаниям.
Тасмания, расположенная в иных широтах, не испытала такого резкого нарастания засушливости, как внутренняя Австралия. Оно проявилось, да и то в ослабленной форме, только в центральных областях острова, и сейчас отличающихся относительно сухим климатом. В Тасмании развитие естественно-географической среды в послеледниковую эпоху протекало относительно спокойно, без резких, катастрофических перемен, характерных для Австралии. Поэтому и воздействие этого процесса на социальное и культурное развитие тасманийцев выразилось в иных, менее отчетливых формах. Дальше, говоря о развитии тасманийской культуры, я скажу об этом подробнее. Культура аборигенов Тасмании не оставалась стабильной на протяжении всех этих тысячелетий, но ее развитие протекало спокойнее и медленнее, чем в Австралии, и в итоге сформировался значительно более консервативный по сравнению с австралийским социально-культурный тип тасманийца. Здесь сказались, конечно, различные факторы, прежде всего – малочисленность и изолированность тасманийцев, но и воздействие естественно-географической среды сыграло заметную и по-своему сложную роль. Сложность ее проистекает из того, что природная среда не просто воздействует на общество – природа и общество взаимодействуют. Даже на таком сравнительно раннем этапе общественного развития, в условиях примитивной доземледельческой экономики, общество не только приспосабливается к окружающей среде, но и выступает как активная сила, воздействующая на природу тем, что она активно вмешивается в происходящие в ней процессы, производя подчас разрушительные изменения. И все же на этой ранней стадии развития общества зависимость его от природы еще очень велика. Общественная ткань здесь как бы наслаивается на естественно-географическую основу и чутко реагирует на все происходящее в ней.
Заканчивая эту главу, остановимся еще на одной загадке, имеющей и этногенетический, и биологический аспекты. В Тасмании не водится и никогда не водилась собака динго, спутник австралийского охотника, и это одна из причин того, почему многие отказываются {30/31} допустить, что тасманийцы – ветвь австралийцев. Будь это так, рассуждают они, вместе с человеком в Тасманию из Австралии пришел бы и динго. Другие, допуская, что тасманийцы пришли из Австралии, считают, что это произошло еще до того, как динго появился в Австралии. А так как доказано, что до появления человека в Австралии собаки здесь не было, значит, динго появился в Австралии с какой-то позднейшей этнической волной, после отделения от нее Тасмании, а люди, населявшие Австралию в плейстоцене, не знали собаки. Они-то, вероятно, и были предками тасманийцев.
Многочисленные данные, о которых пойдет речь в последующих главах, а частью уже шла в этой главе, показывают, что предки тасманийцев пришли в Тасманию из Австралии и пришли еще в плейстоцене. Мы только что видели, что для этого существовало необходимое условие в виде моста суши, соединявшего Тасманию с Австралией, и было бы странно, если бы люди, освоившие Юго-Восточную Австралию за 20 тыс. лет до конца плейстоцена, не проникли за это время, хотя бы в небольшом числе, и в Тасманию. Более того, по-видимому, другой, позднейшей этнической волны в Австралии не было, и в пользу этого положения мною была в свое время выдвинута целая система доказательств [10]. Но в таком случае необходимо как-то объяснить отсутствие динго в Тасмании.
Костные останки динго обнаружены в Веллингтоновых пещерах в Юго-Восточной Австралии [100, 180–182]. Их датируют плейстоценом, из чего следует, что динго достиг Юго-Восточной Австралии еще до образования Бассова пролива и превращения Тасмании в остров. Однако до сих пор остатки динго не найдены ни в Тасмании, ни на о-вах Бассова пролива, которые в плейстоцене составляли часть суши, соединявшей Тасманию с Австралией. По-видимому, в период первоначального освоения Тасмании численность динго на континенте Австралии была еще очень невелика и группы аборигенов, заселившие будущий остров, пришли сюда без собаки. Ведь динго еще до сих пор не приручен полностью. Он был и остается по преимуществу диким животным, хотя аборигены и пытаются его приручить. Обычно они использовали охотничьи способности диких, неприрученных собак, которые могли не следовать за ними, когда они переселялись на новые места. {31/32}
Дж. Малвени считает самыми древними останками собаки динго в Австралии находку в Южной Австралии, под скальным навесом у горы Маунт-Берр. Возраст этого местонахождения – около 8 тыс. лет [185, 65, 179]. Оно относится, следовательно, к концу плейстоцена или началу голоцена. И эта находка не требует допущения новой этнической волны. Ведь Австралия никогда не была полностью изолирована от внешнего мира. Кроме того, исключительная редкость и сравнительно поздние датировки останков собаки в археологических и палеонтологических местонахождениях Австралии могут быть объяснены теми же причинами, что и отсутствие ее в Тасмании.
Согласно новейшим данным, люди населяют Тасманию не менее 35 тыс. лет. Подробнее об этом – в предисловии к интернетной публикации этой книги: «Происхождение аборигенов Австралии и Тасмании: новые открытия».
|
