(.......)
Надо сказать, что все описанные выше события происходили на фоне весьма благоприятных климатических условий, в тепличных, так сказать, условиях. А между тем на перенаселённую и утрачивающую своё идейное единство Европу надвигался очередной малый ледниковый период. Постепенное похолодание вело к незаметному подорожанию жизни, поскольку дороже становилось зерно и другая сельхозпродукция - основа средневековой экономики. А это в свою очередь усиливало и без того значительное демографическое давление повсмеместно в Европе.
И вот в этих самых условиях теряющий свою власть римский престол снова обратил свой взор в сторону Франции, пытаясь найти силу, которой можно доверить истребление ненавистных Гогенштауфенов. Не исключено, что такое решение было совершено под влиянием личности короля Людовика Святого.
Как уже говорилось ранее, этот король французов стал истинной душой седьмого крестового похода, и вообще, его искреннее благочестие не могло не быть отмечено высоким руководством из Латеранского дворца. Отплытие Людовика в Палестину состоялось всего за два года до смерти Фридриха Гогенштауфена, и когда перед папством в связи со смертью короля Сицилии замаячила надежда разобраться с его наследниками, Людовик совершенно честно отбывал свой христианский долг перед матушкой Европой. Видя такое рвение в делах веры, Рим отправил к брату короля Карлу Анжуйскому предложение покрышевать немножко Италию и покарать шибко борзых Гогенштауфенов.
Другими словами, Рим повёл эти переговоры с королевским французским домом в тот самый момент, как Людовик отчаянно просил помощи в Палестине. Думаю, что у французского короля такое эгоистичное поведение Рима вызвало серьёзное недопонимание. Он, значить, кровушку свою льёт за Святую Землю, а в это время за его спиной курия вместо посылки подкреплений ему, охмуряет его брата предложениями эти самые подкрепления из Франции вести в Италию, да ещё и против христиан. Разумеется, Карлу было отправлено письмо, в котором было строжайше запрещено вести какие-то переговоры с Римом по поводу сицилийской короны.
Но, не смотря на двуличное и предательское по-сути поведение Рима, Людовик всё так же рвался воевать с неверными и после неудачи в Египте. Удивительно, но ему даже удалось в итоге подбить народ на ещё один крестовый поход. Видимо, подобное поведение французского короля очень расслабило бдительность общечеловеческого руководства в Риме, и Капетинги привиделись там идеальными союзниками против Фридриховичей. А про то, что все Капетинги были себе на уме, включая того же Людовика, предпочли просто забыть.
В Риме однозначно росла убеждённость в необходимости союза с Францией, и в угоду этой идее был даже выбран папа француз - Жак Панталеон, принявший имя Урбана IV. Уж к папе-французу, король должен был прислушаться. А чтобы понтифик не итальянец не мог навредить всяким Сеньи, Орсини, Колоннам и прочим высокородным олигархам, кандидат был специально подобран попроще. Новый папа происходил из семьи простого сапожника из Труа, а потому ему просто некого было протащить с собой в Латеран, и рассчитывать он мог лишь на поддержку тех кардиналов, что его избрали.
В целом маневр Риму полностью удался. В 1262 году Урбан IV начал новые переговоры с французским двором, и в мае 1263 года Людовик IX всё-таки дал брату Карлу разрешение на переговоры с Римом. И тут дело пошло быстро - договор был заключен уже в июне. Разумеется, на Карла налагались разнообразные ограничения: он не мог распоряжаться назначениями на церковные посты, не мог претендовать на императорский престол и занимать никакой пост на территории императорской части Италии и во владениях папства. Но уже осенью Карла выбрали сенатором Рима, что было нарушением договора. Переговоры продолжились, в результате чего обе стороны согласились на уступки, при этом Карл отказался от сенаторства в Риме.
Казалось, Рим смог распутать клубок противоречий. Но на самом же деле, если оценивать французский корлевский двор по реальным делам, то Рим просто копал себе могилу. И Людовик и Карл были типичными Капетингами. А все Капетинги и до и после, руководствовались исключительно одинаковыми представлениями о том, что всякая власть от бога, и не видели никаких противоречий в том, чтобы примерить такую власть на самих себя. Французские короли уверенно передавали курс на абсолютную монархию от отца к сыну. И вот эта идея абсолютной монархии была куда как более серьёзным противником примата власти римского первосвященника, нежели любые ереси. Особенно это было верно, когда король вызывал больше уважения, нежели понтифик. Король Людовик IX, например, внушал совершенно неограниченное доверие современникам: на его суд отдавали свои споры даже иноземцы. Сохранился рассказ о том, как Людовик после обедни выходил из дворца, садился под дубом и выслушивал жалобы всех, кому удавалось до него добраться. Очевидно, король становился единственным хозяином во Франции. И в этом смысле королевский двор Капетинигов ничем не отличался от королевского двора Гогнештауфенов.
Вот этого в Риме в упор не замечали, что нам сигнализирует вот о чём: оголтелый материализм с его убогой краткосрочной логикой одержал убедительную победу в сознании нового поколения церковных управленцев. В августейших братьях-французах господа кардиналы видели только то, что хотели видеть - религиозность, которую они якобы могли направить на защиту своих личных интересов. Религиозность, доставшуюся королевичам от их метери Бланки Кастильской, которая сама была чрезвычайно набожной женщиной и оказала существенное влияние на своих детей.
Правда, при этом святыми отцами упускалось из виду то, что всё та же Бланка, будучи регентшей во время крестового похода её сына, пригрозила конфисковать земли у любого, кто откликнется на воззвание Папы к крестовому походу против Фридриховичей, да и сам Людовик, как уже было сказано, в конфликте Рима с Фридрихом сочувствовал Фридриху, а не папе Иннокентию, хотя и не вмешивался прямо. И уж если Людовик Святой, который наверняка не забыл предательство Рима во времена седьмого крестового похода, впоследствии, совершенно не смущаясь, защищал интересы Франции от папских притязаний, то от его более амбициозного и менее набожного младшего братца следовало ожидать куда большего.
…
В то время как рос престиж королевской власти, авторитет римского первосвященника стремительно падал. Даже французское духовенство было на стороне французского короля, а не римского епископа. А в марте 1269 года Людовик, воспользовавшись тем, что его брат взял уже под контроль всю Италию, и вовсе издал «Прагматическую санкцию», которой ограждалась независимость французской церкви от Рима, уничтожались денежные поборы и взносы в пользу римского двора. Т.е. в этом постановлении Капетинги совершенно без всяких усилий осуществили то, что даже не приходило в голову Гогенштауфенам! И сотворил это, между прочим, самый честный, уважаемый, и что более всего важно, самый искренний католик тогдашней Европы. А уж куда более амбициозный Карл Анжуйский был просто обязан двигаться дальше.
И дейситвительно, Младший брат Людовика IX и младший сын короля Людвика VIII Карл Людвигович Анжуйский, оказался самым настоящим джинном, выпущенным из бутылки. Он перевернул вверх дном добрую половину Европы.
Для начала он, действительно, помог римскому престолу уничтожить ненавистных Гогенштауфенов, ликвидировав в сражении Манфреда Фридриховича и казнив Конрадина. Но если подумать таки головой, а не тем, чем думали в курии в тот момент, когда Папа Климент отправлял поздравления Карлу, то вместе с Гогенштауфенами была уничтожена последняя надежда на любое самостоятельное будущее папства, что, по-видимому, господа клирики вообще не просекли, хотя это был лишь вопрос времени, да желания Капетингов.
В 1268 году, у крепости Тальякоццо Карл Анжуйский, к тому моменту уже король Обеих Сицилий, нанес сокрушительное поражение армии последнего Гогенштауфена. Конрадин успел бежать, но скоро его обнаружили и доставили в Неаполь, где вместе со сподвижниками заключили в крепость Кастель дель Нуово. Карл повелел судить Конрадина. Весть о предстоящем суде над последним Гогенштауфеном вызвала бурю эмоций во всей Европе. Мысль о казни помазанника божьего казалась кощунственной. Но когда тогдашний знаменитый юрист Гвидо де Сузарио обратился к королю с просьбой о помиловании Конрадина, просьба была отклонена без колебаний.
Меньше всего Карла заботила справедливость, ему требовалась голова юного соперника. А, скорее всего, даже не ему, а тому, кто стоял за ним - Риму. Это была часть сделки. И насколько всё в этом смысле было серьёзно, мы можем судить по тому, что всех, кто выступал за оправдательный приговор, тоже ждала смерть - такая участь постигла одного из судей, который осмелился зачитать оправдательный приговор: зять Карла, граф Роберт Фландрский собственноручно убил судью. Кстати, стоит запомнить этот момент, поскольку очень скоро эта история повторится снова, но тогда уже французы будут вышибать дух не из врагов папы, а из него самого.
Казнь Конрадина была первой в Европе казнью августейшего персонажа, и Карл Анжуйский подобными действиями серьёзно шокировал всю тогдашнюю общественность, хотя вскоре порицать его стало просто некому. Ещё папа Урбан IV добился расширения кардинальской коллегии, чтобы запустить туда сразу семерых французов. Хотя на самом деле этот крупный успех французской партии в курии лишь отражал реальное положение вещей, которое окончательно закрепилось после смерти Урбана единогласным избранием следующего папы-француза - Климента IV. Раздробленные и разобщённые Германия и Италия не молги ничего противопоставить единой Франции. Так что всё логично, и папа был просто обязан стать французом. Осторожная, прагматичная, но настойчивая политика Капетингов принесла, наконец, свои плоды.
Ну а после того, как Карл на деньги, собранные с помощью Папы, ликвидировал всех Гогенштауфенов и исполнил все свои обязательства перед Римом, выяснилось, что он самый главный человек в Европе, и что сам чёрт ему нынче не брат. Маски можно было снимать.
Как только умер папа Климент, Карл мгновенно нарушил все прежние договоры о том, что он не имеет права занимать никаких должностей, и избрался пожизненным сенатором Рима. И далее Карл продолжал действовать всё так же чрезвычайно рассчётливо и прагматично. Хотя сенат римских аристократов и сохранил совещательную функцию, римляне были полностью лишены самостоятельности. Но самое главное, Карл прибрал к рукам даже городские финансы. Даже монеты теперь чеканились от его имени, а городские доходы шли в городскую казну, хранителя которой он назначал лично.
После замирения Неаполя и Сицилии он сохранил эффективную бюрократическую систему, установленную Фридрихом. Переменилась лишь национальность администраторов: места немцев теперь заняли французы. В купе с богатейшими землями юга Франции, это дало в руки Карла огромные возможности. А вскоре и ломбардские города признали Карла своим покровителем. В итоге, в ведении анжуйца оказалась Южная Франция, вся Италия, Сицилия, да ещё и четверть Балкан в придачу. Но амбиции Карла требовали ещё большего, он уже грезил о восстановлении Римской Империи в её прежнем виде. Для такой задачи Карлу была нужна воистину огромная казна, но и тут он действовал энергично и вроде бы безупречно.
Анжуец прекрасно понимал, что, пока он не увеличит благосостояние своих подданных, суммы, которые они смогут платить в казну, будут уменьшаться, и его мечта окажется недостижимой. Поэтому ему оставалось только закатать рукава и начать работать. Для начала надо было обеспечить законность и прозрачность экономической деятельности. И Карл имел полное право гордиться отлаженной системой правосудия, которую он обеспечил.
Сохранилось множество постановлений, по которым можно судить, как сурово наказывались чиновники-коррупционеры, виновные в притеснениях или взяточничестве, и насколько строгими были судебные уложения, направленные против убийств и разбоя и против любых попыток укрыть преступников. При этом верховный судья был обязан разъезжать по стране, рассматривая апелляции по приговорам провинциальных судов и жалобы на провинциальных юстициариев и подчиненных им судей.
Проведя реформу судебную, Карл решил взять и экономику под строгий контроль. Инспекторы и сборщики налогов проверяли каждую деталь экономической и коммерческой жизни, были установлены стандарты мер и весов, проведена денежная реформа. Была создана программа общественных работ и отремонтированы дороги: в частности главная дорога из Неаполя через Сульмону и Абруцци в Перуджу и Флоренцию и дорога из Неаполя через Беневент в Фоджу к Адриатическому морю. Были организованы ярмарки и рынки. Особое внимание уделялось ремонту и расширению морских портов. Было завершено строительство Манфредонии, начатое королем Манфредом Гогенштауфеном, сыном Фридриха. Были расширены Барлетта и Бриндизи, причем для последнего города Карл сам спроектировал новый маяк. Были предприняты усовершенствования в Неаполе. Целью этих работ в портах было привлечение иностранных торговых судов - из-за пошлин, которые те будут платить. Манфредония, в частности, считалась удобным местом для стоянки кораблей, чтобы переждать неблагоприятную погоду в Адриатическом море.
Поощрялось горное дело. Серебряные рудники в королевских владениях, открытые в 1274 году, приносили казне несколько сотен фунтов серебра в слитках ежегодно, и в том же году было дано разрешение на добычу серебра неподалеку от Реджо частному объединению с условием, что треть его продукции будет передаваться короне. Не забывал Карл и о сельском хозяйстве. Он даже ввез африканских овец в королевские владения.
Особенное внимание уделял он заботе о поредевших коронных лесах, поскольку для похода на восток требовался мощный флот. В то же время Карл защитил крестьян: бальи и лесничие королевских владений не могли посягать на их земли; сборщикам налогов запрещалось конфисковать у крестьян сельскохозяйственные орудия или вьючных животных в случае, если те не могли уплатить налоги.
При этом у короля были и другие коммерческие способы увеличить свой доход. Новые корабли строящегося флота не болтались без толку в гаванях, а сдавались в аренду торговцам. Кроме того, Карл, позволил потоку купцов и банкиров из-за границы, в частности из Тосканы, хлынуть в страну. Они хорошо платили ему за эту привилегию, однако, евреев Карл гнал в шею.
Во всей своей сложной администрации король принимал личное и деятельнейшее участие. Сохранившиеся документы показывают, с каким вниманием он вникал во все детали, как сам способствовал созданию бесчисленных предписаний. Ни один другой средневековый правитель, даже брат Карла, Людовик Святой, не был так ежеминутно озабочен всеми действиями своего правительства.
Карл вел беспокойную жизнь, постоянно разъезжая по королевству, и все его чиновники и секретари должны были сопровождать его. К концу своего правления Карл начал постепенно переводить правительство в Неаполь, превращая этот город в настоящую столицу. Дел было такое множество, что после 1269 года за пределы королевства король выезжал всего несколько раз: нескольких поездок в Рим, одна - в Тоскану и одна - из необходимости присоединиться к крестовому походу Людовика в Тунис. При этом у Карла ни разу не доши руки до Сицилии. Не считая поездки в Тунис, Карл ни разу до своих островных владений не добрался. И вот тут-то весь его титанический труд прахом и пошёл. А казалось бы, такая мелочь!
Организация крепкой вертикали власти, затем все эти жёсткие антикррупционные законы, а в итоге напряжённая борьба самого Карла с собственными же чиновниками. Неправда ли, нам всем это что-то смутно напоминает?
Безусловно, Карл был величайшим правителем Европы всех времён, но были ли к его величию причастны те французы, которых он расставлял в своей вертикали власти? Вряд ли. Идейная увлечённость Карла вряд ли была разделена хоть кем-то из многотоысячной толпы его администрации. Если уж понтифики мыслили весьма материалистически, то можно ли было ожидать иного от тех французов, что шли со своим лидером в Италию, чтобы добыть, конечно, славы, но главное - обогатиться. Подвиги они уже совершили в боях с Гогенштауфенами, и поэтому уже ничто не могло отвлечь их выполнения второй задачи. Потребительская идеология французских чиновников Карла была неизмеримо далека от его собственной, а потому и неудивительно, что управление страной Карлу приходилось проводить постоянно в ручном режиме.
Не случайно Карлу приходилось лично отслеживать, чтобы все торговые дела в суде рассматривались и направлялись по инстанциям справедливо, и он постоянно вмешивался, защищая купцов от своих слишком «усердных» чиновников. Да что там купцы! Карлу даже приходилось рассматривать дела простых крестьян, и в итоге издавались законы, по которым, например, бальи и лесничие королевских владений не могли посягать на их земли. А сборщикам налогов запрещалось конфисковать у крестьян сельскохозяйственные орудия или вьючных животных в случае, если те не могли уплатить налоги. Браво, король Карл Анжуйский! Но, скажите, почему же Вам приходилось всё это делать самому?!
Не знаете? Тогда давайте я попытаюсь ответить. Це усё потому, что среди французской аристократии, совершенно чуждой Сицилийскому королевству действовал собственный закон управления - коррупционный. Что это такое, я описывал ранее. Искать решение этой проблемы Карлу следовало бы в изменении кадровой политики, но по вполне понятным причинам, он не мог решиться доверить управление не «своим» людям.
Да и вообще ему было бы трудно найти адекватных людей после тех излишне рациональных мер по устранению Гогенштауфенов. В итоге, несмотря на все титанические старания короля, административной работы меньше не становилось. Ещё бы, воевать с системой трудно! Даже если ты её сам создал. Это в чистом поле враг виден, с ним можно сразиться лицом к лицу, один на один, но что делать с тысячами собственных подданных, обычных в сущности людей с законным желанием вкусно есть, сладко пить и вешать на своих баб брюлики.
И особо непонятно, что делать с управленцами, которые даже не считают себя частью тех, над кем они поставлены, и в любой момент норовят ободрать тех как липку. Многие историки пишут о тирании Карла, но позвольте всё-таки не согласиться. Да, порой Карл бывал даже жесток, но тираном он не был ни в коей мере. Карл проявил себя как очень предусмотрительный, мудрый политик и талантливый организатор. Нет, это была тирания завоевателей-французов, с которыми Карл сам был вынужден бороться. И суть здесь как раз в том, что его цели очень сильно расходились с целями его же чиновников-франков, рассматривавших королевство Обеих Сицилий как дойную корову. В конечном счёте, Карл, конечно, и сам рассматривал своё королевство точно так же, но он, в отличие от своих чиновников, был первоклассным хозяином и прекрасно понимал, что о корове надо заботиться и прикладывать к этому максимум усилий.
Поэтому Анжуйцу надо отдать должное. По макроэкономическим показателям страна процветала, и даже высокие налоги не могли сами по себе испортить радужной картины. Подготовка к походу на Восток шла полным ходом, и вот уже свеженький, только что спиленный, флот Карла грозил самому Константинополю.
Источник: bossjak.livejournal.com.
Рейтинг публикации:
