|
Начало конца (часть 2)
Что мы имеем в итоге? Эдуард ценой напряжения всех своих сил схватил Уильяма Уоллеса, и временно замирил шотландцев, прекрасно осознавая, что горцы затаились ненадолго. Филиппу же и вовсе пришлось убраться из Фландрии не солоно хлебавши. Поэтому в 1303 году перемирие между Францией и Англией переросло в мирное соглашение, по которому стороны разошлись по углам с нулевым счётом. Учитывая, что через несколько лет Шотландия всё равно отпала, можно смело утверждать, что оба короля потратили море финансовых, моральных и материальных средств, не добившись совершенно ничего.
На тот момент Эдуард, конечно, оккупровал Шотландию, но финансово он был уже банкротом и ни о каких новых войнах уже не помышлял. Собственно, даже возможности еврейского капитала, были Эдуардом полностью исчерпаны ещё задолго до этого. В 1275 году Эдуард выпустил «Еврейский статут», который запрещал ростовщичество и требовал от евреев заняться другими профессиями. Скорее всего, Эдуарду просто требовался серьёзный информационный повод, ибо всего через четыре года в 1279 вместе с облавой на резчиков монет король приказал арестовать глав всех еврейских общин Англии, и приблизительно 300 из них были казнены, а имущество, разумеется, конфисковано. Вскоре Эдуард вошёл во вкус и в 1280 дополнительно обязал всех евреев посещать специальные проповеди, проводимые монахами-доминиканцами, требуя от иудеев перехода в христианство. Но мы то с Вами знаем, что иудаизм - это секта, а по своей воле секты не покидают, поэтому все услия по обращению иудеев в христианство прошли даром. Зато теперь у Эдуарда появился новый повод для окончательной атаки на евреев. Эдикт об изгнании 1290 года не только обнулил некоторые долги короля, но и дал в его руки значительные средства.
Но вскоре и эти деньги кончились, и вот уже единственным не тронутым источником финансирования остались только церковные владения, на половину доходов с которых Эдуард и выдвинул претензии в 1294 году. И эти деньги, сами понимаете, ушли на тяжелые войны с шотландцами и французами. В общем, в королевской сокровищнице мышей было больше чем монет.
Не в лучшей ситуации находился и король Филипп IV. А потому его действия были аналогичны действиям Эдуарда. С той лишь разницей, что сначала Филипп Филиппыч учинил встряску тем, кого называли «ломбардцами», т.е. итальянским ростовщикам, и уже потом занялся изгнанием собственно евреев. Очевидно, что в условиях нарастающего экономического кризиса, назревал и кризис долговой, поэтому население встретило эти драконовские меры с превеликим энтузиазмом.
Сначала «ломбардцы», потом евреи, что дальше? Король Эдуард в этой ситуации взялся за цероквный капитал, и надо сказать, что Филипп не отставал. Даже наоборот, здесь француз шёл просто семимильными шагами - какой экономический потенциал был у этих самых церковных земель мы знаем: не менее трети всех финансовых средств уходило из Франции в Рим. И если ранее в этом был какой-то смысл, то теперь, когда папство монетизировало свой авторитет, курии не оставалось ничего другого, как просто поделиться.
Но папа Бонифаций, хоть и был человеком, вроде как смышлёным, явно пребывал в каком-то виртуальном мире, в котором понтифик обладает таким же влиянием и авторитетом, как и ближайшие преемники Григория-Гильдебранта. О самом Бонифации современники писали, что он был корыстолюбив и неразборчив в стяжательстве на благо церкви. Впрочем, интересы церкви для него были равнозначны собственным, поскольку на всех ведущих постах он расположил свою родню, а потому с лёгкостью заявлял, что ему разрешено все, что идет церкви на пользу.
Сделавшись папой, Бонифаций с помощью короля Карла Карловича Анжуйского сделал своего племянника графом Казерты, а двух сыновей этого племянника - графами Фонди и Палаццо. Купил замок римского ополчения, бывший дворец императора Октавиана, который с большой роскошью отстроил заново и расширил, и прибрел для своей родни другие прекрасные, хорошо укрепленные замки. Это и многое другое наверняка было известно и Филиппу и другим королям. И вот если теперь учесть, что этот праздник папского живота финансировался не в последнюю очередь из Франции, а французский монарх имел не меньше оснований уже тогда заявить: «Государство - это я», то не трудно понять, что для папства настало время умерить свои хотелки.
Но Бонифаций, похоже, возомнил себя или вторым Гильдебрантом или на худой конец реинкарнацией Иннокентия III. Поэтому когда Филипп обложил военными налогами французскую церковь, он с традиционной уже папской безаппеляционностью издал буллу, в которой не просто строго, а категорически запрещал мирянам требовать и получать денежку от духовенства. Но тут его ждал сюрприз.
Филипп IV сам был ловким законником и в ответ на папскую буллу полностью запретил в 1297 году вывоз драгметаллов из страны. Очень ловко получилось. Филипп формально не выступая против папы, лишал Рим даже той половины доходов, что оставались бы ему после отчислений в пользу французского бюджета. Учитывая, что и сам папа в это время вёл военные действия против мятежных Колонна, то ему не оставалось ничего другого, как принять столь неожиданный ультиматум французского короля. Всё в том же 1297 году была обнародована новая булла, фактически отменявшая предшествующую, и папа всё-таки получил часть французского золотишка, не без помощи которого он разогнал мятежных Колонна, часть которых, как Вы помните, были приветливо приняты во Франции.
Вскоре оттуда в Рим пришли новые дурные вести. Филипп продолжал наводить порядок в королевстве, которое он законно считал полностью собственным. Светские феодалы были уже в основном построены, теперь на очереди оказались феодалы церковные. И вот архиепископ Нарбоннский написал Папе жалобу на «произвол» королевских сановников в его владениях, которые всего-то собирали общегосударственные налоги. Для урегулирования этого вопроса Бонифаций направил в Париж епископа Памьерского Бернара Сессе. Бернар Сессе, со слов современников, был человеком вспыльчивым и заносчивым. Скорее всего, это даже сглаженная характеристика, поскольку он смог вывести из равновесия даже хладнокровного Филиппа, всегда полностью владевшего собой. Помимо всего прочего, Бернар должен был напомнить королю про его обещание пойти в крестовый поход и добиться освобождения из плена графа Фландрского. Но не в том положении было папство, чтобы что-то требовать. Все требования понтифика Филипп просто проигнорировал, и тогда папский легат начал хамить, топать ногами, грозить интердиктом, отлучением и геенной огненной. Лет сто назад из этого, может, что и вышло бы, но времена изменились. Рим слишком уж привык не задумываясь разбрасываться виртуальными угрозами, пожиная реальные результаты, но вот теперь вдруг обнаружилось, что и папа должен отвечать за свой базар. Удивительно, правда?
Филипп выставил вон папского засланца, а затем отправил двоих членов Королевского совета в Памье, вотчину Бернара, чтобы собрать компромат. Архиепископ Бернар в силу своего высокого положения вряд ли мог оказаться агнцем, а потому посланцы Филиппа накопали вполне достаточно, чтобы король решился арестовать легата и заключить под стражу в Санли. Архиепископ, похоже, напроказил весьма не мало, ибо теперь Филипп разошёлся настолько, что даже потребовал от папы низложения Бернара для передачи светскому суду. Но самое интересное тут то, что против Бернара были выдвинуты обвинения в заблуждениях и ереси. Таким образом, главное оружие римской церкви теперь было направлено против неё самой! Бонифацию, конечно, следовало бы серьёзно призадуматься, прежде чем действоать дальше, но он всё ещё не понимал, что Филипп - это не тот человек, которого стоит злить пустыми угрозами.
Папа ответил королю гневным письмом, потребовал немедленного освобождения своего легата, пригрозил Филиппу отлучением и договорился до того, что повелел королю явиться на свой суд для того, чтобы оправдаться от обвинений в тирании, дурном управлении и чеканке порченой монеты. Похоже, Бонифаций не очень задумывался над тем, чем всё это может закончиться, иначе он бы трижды подумал, прежде чем отправлять такие письма королю, чей дед менял понтификов как перчатки. Угрозы Бонифация для французского короля были, что слону дробина - только разозлить. Если бы Филипп был простолюдином, он бы, наверное, просто подтёрся папской буллой, но сие было совершенно не достойно дворянина и короля, поэтому он организовал торжественное сожжение буллы на паперти собора Парижской Богоматери.
В апреле 1302 года Филипп созвал в Париже первые в истории Генеральные штаты. На них присутствовали представители духовенства, бароны и прокуроры главных северных и южных городов. Чтобы возбудить негодование депутатов, им зачитали чудесным образом уцелевшую после сожжения папскую буллу. Разумеется, это был подложный документ, в котором претензии папы были усилены и заострены. Как видите, теперь и короли кое-чему научились. Ведь не так давно было выяснено, что, например, пресловутый «Константинов дар», на который частенько ссылались понтифики - фальшивка, и вот теперь лицо светское, наконец, последовало примеру лиц духовных. Удивительно только, что произошло это столь поздно.
Итак, несмотря на всю очевидность подлога, французский парламент с удовольствием поддержал своего короля, который после этого получил полную свободу действий. Но, как уже говорилось, в мае восстали фламандцы, и к активным действиям Филипп смог перейти только в 1303 году. Бонифаций посчитал, что после поражения во Фландрии, Филипп будет посговорчивее и всё-таки отлучил короля от церкви, освободив семь церковных провинций в бассейне Роны от вассальной присяги на верность королю. Но, как и следовало ожидать, мера эта не имела вообще никакого эффекта. Рим больше не мог указывать галлам.
Филипп не заставил себя долго ждать с ответом. С юридической точки зрения, папа был неподсуден светской власти, но долгие годы безнаказанности дали, наконец, свой результат. Папу мог судить только Собор, и только по обвинению в ереси. Поэтому созвав французское духовенство, Филипп объявил Бонифация лжепапой, поскольку действительно существовали некоторые сомнения в законности его избрания, а далее уже по отработанной на Памьерском епископе схеме Бонифация назначили еретиком и даже чернокнижником. Затем король официально потребовал созвать вселенский собор для выслушивания этих обвинений. После такой юридической артподготовки Филипп от слов перешел к делу, в отличие от своего противника.
Армию в Италию послать Филипп, конечно, не мог. Поэтому Королевский совет решил воспользоваться опытом Гая Юлия Цезаря при пересечении Рубикона. В Италию был отправлен лишь маленький отряд рыцарей во главе с Гильомом Ногаре. Этот спецназ был усилен большим мешком золота и личным казначеем короля Мушьятто Францези, который вёз с собой письма к банкирам Перуцци, на случай если золота не хватит.
В своё время тёзка французского короля Филипп Македонский, отец Александра Великого, говорил: «осёл, гружённый золотом, берёт любую крепость». Стоит, правда, отметить, что эта тактика работает лишь во времена расцвета оголтелого материализма, когда становится достаточно людей, которых можно купить. Но как мы уже неоднократно успели заметить, именно эти времена и наступили.
Поэтому у Ногаре не было проблем с тем, чтобы с помощью подкупа составить против Бонифация обширный заговор, который оказался для понтифика полнейшей неожиданностью. Папа в это время находился в Ананьи, где 8 сентября 1303 года хотел предать Филиппа публичному проклятию. И вот накануне этого самого дня заговорщики ворвались в папский дворец. Что там произошло, доподлинно неизвестно. Одни говорят, что папу унижали и оскорбляли, другие говорят, что Бонифацию даже заехали по лицу латной перчаткой. В любом случае, был ли это моральный или физический удар, но для понтифика он оказался смертельным.
Похоже, что франки снова вели себя фантастически буйно, и в конце концов, возмущённые жители Ананьи, где всё это происходило, вступились за папу и отбили его. Но Бонифаций, которому было уже 68 лет, не смог переварить произошедшее. По словам очевидцев, он тронулся рассудком, впал в безудержное бешенство и вскоре скончался 11 октября 1303 года.
На его место был избран один из всего двух кардиналов, что остались верны своему долгу и остались рядом с Бонифацием во время событий в Ананьи. Это, на мой взгляд, более чем приличная характеристика, но проявить себя новый папа просто не успел. Филипп, узнав, об избрании папы Бенедикта XI, тут же отправил к нему посольство с поздравлениями и заверениями в преданности, но при этом Гильома Ногарэ назад не отозвал.
Бенедикт, благодаря наглядному примеру, показанному ему в Ананьи, куда ветер перемен дует прочувствовал хорошо, а потому скрепя сердце снял с Филиппа все наказания, наложенные Бонифацием VIII. Также были прощены беглые мятежники Колонна, но прежние должности и имущество им не вернули. А вот Гильом Ногаре, Скьярра Колонна и прочие участники бесчинства в Ананьи, напротив, были отлучены от церкви. Бенедикт ведь был прямым свидетелем событий, и ничто не могло разубедить его в этом решении.
Вполне возможно, что Бенедикт оказался бы достойным руководителем курии, но всего через восемь месяцев, кто-то угостил его то ли фигами, то ли свежим виноградом, в коих содержалась начинка неизвестного происхождения, но вполне известного назначения. Дарителями могли быть Колонна, остававшиеся противниками папы, и жаждавшие вернуть своё барахлишко. Это мог быть и Ногарэ, который действовал или самостоятельно (папа ведь отлучил его от церкви), или по приказу Филиппа. Король французов вполне мог решить, что время посадить в Риме своего человека уже пришло.
Ногарэ, действительно, действовал частенько на свой страх и риск, однако, Филипп ни разу его не пожурил за подобные инициативы. Как бы то ни было, всё, что произошло после смерти Бенедикта, снова свидетельствует о вмешательстве Франции в это дело со всей очевидностью. Мало того, что на место Бенедикта был избран один из друзей Филиппа - Бертран де Го, так избранный понтифик ещё и решил провести коронацию не в Риме, а во французском Лионе. А затем до кучи ещё и осел в Авиньоне и ни разу за время своего понтификата не побывал в Риме. Начавшийся с этого момента период называют «авиньонским пленением пап», но не верьте этому. Последующие папы были французами, и именно поэтому оставались во Франции: Бертран де Го, Жак Дюэз, Жак Фурнье, Пьер Роже, Этьен Обер, Гильом де Гримор. Какое же это пленение? Франция стала безусловным центром силы, а потому столица Европы была просто обязана переехать туда.
Официально оформив свои претензии на лидерство в Европе, Филипп вскоре снова отправил карателей против ненавистных ему бельгийцев. В 1304 году во главе многотысячной армии король подступил к границам Фландрии. В августе в упорном сражении при Монс-ан-Нюлле фламандцы потерпели поражение, но в полном порядке отступили в Лилль, где после нескольких приступов Филипп заключил мир. Воевать было дорого, денег не было. Победа в поле над фламандцами, вполне восстанавливла авторитет короля, и ему не было особого смысла тратить время и силы на дорогостоящую осаду прекрасно укреплённого города, готового стоять до конца. Тем более, что теперь, когда у него был свой карманный понтифик, Филипп считал возможным позволить себе очень многое.
Филипп согласился вернуть фламандцам их директора Роберта Бетюнского, плененного ранее, а Фландрия сохраняла бы все свои права и привилегии. Однако за освобождение своего графа и других пленных фламандские коммуны должны были выплатить большую контрибуцию. И вот в залог этой уплаты король потребовал сущий пустяк - земли на правом берегу Лиса с городами Лилль, Дуэ, Бетюн и Орши, которые обязался вернуть вместе с выплатой последнего денье контрибуции. Но на самом деле, Филипп замыслил беспредел. Когда фламандцы выплатили эту немалую контрибуцию, Филипп сделал вид, что договора никакого не было и французские солдаты в Лилле стояли всегда. А потому и всегда так должно быть. Так и стало.
Можно подумать, что Филипп очень ловко объегорил наивных бельгийских чукч, но если взглянуть на ситуацию в долгосрочной перспективе, то вдруг обнаружится, что фламандцы стали постоянным источником головной боли для французов. Неизбывная ненависть маленького народа, порождённая высокомерной политикой французов, в итоге способствовала созданию весьма неприятных для французской истории страниц. В том числе фламандцы с большим удовольствием помогали Англии в Столетней войне, даже несмотря на то, что местная аристократия страдала тяжёлой формой франкофилии.
…
Но вернёмся к Филиппу Филиппычу. Не смотря на все, в основном неправедные, старания короля наполнить казну, она всё равно самым загадочным образом убывала. По всем признакам, в Европе нарастал внушительных размеров экономический кризис. И похоже, что утрата Палестины инициировала процесс сжатия общеевропейской экономики. И это было только начало. Тёплое течение Гольфстрим, формирующее климат почти на всём нашем континенте, решило как раз в районе 1300 года немножко отдохнуть и замедлилось. Климатический оптимум для Европы подошёл к концу, и теперь надвигались серьёзные проблемы.
Уже в конце XIII века неурожай и голод всё чаще беспокоили европейцев. Не исключено, что даже идея Эдурда Английского ограничить поставки шерсти во Фландрию родилась благодаря всё тем же климатическим изменениям. Крестьяне начали расширять посевные площади, что повлекло сокращение пастбищ и, предположительно, значительный забой бяшек на шашлык. А после 1300 года ситуация стала уже и вовсе неконтроллируемой. В лондонском Сити цены на зерно резко подскочили уже в 1308 -1309 годах. Хронист Джованни Виллани, описывая поход германского императора Генриха в Италию в 1311 году, тоже сообщает прелюбопытную деталь: «Если бы Генрих снял тогда осаду с Брешии и пришел в Тоскану, он преспокойно занял бы Болонью, Флоренцию, Лукку и Сиену, а потом Рим, королевство Апулии и все враждебные ему города, потому что в них не имелось ни войск, ни запасов продовольствия».
Здесь мы видим ровно всё тоже, с чем столкнулся в своё время готский авторитет Аларих. Если его предшественник Фритигерн подолгу торчал под стенами городов, чьи амбары тогда были забиты зерном, то сам Аларих прошёл все Балканы на одном дыхании. Вот и тут, итальянцы всегда избегавшие битв и предпочитавшие отсиживаться за стенами, самым неожиданным образом оказались полностью неподготовлены. Одно слово - кризис.
Мало того, что зерно вздорожало, так ещё и деньги чтобы их купить ушли непонятно на что, т.е. на коррупцию и потреблятство. Тучные годы для Европы миновали, Иосифа же своего, чтобы наполнить амбары спецхрана уже не оказалось. И в 1315-1316 годах начался неслыханный голод. По некоторым оценкам, тогда погибла аж десятая часть населения Европы. Лондонские хроники за 1316 год сообщают такое: «В этом году была большая нехватка зерна и другой провизии, потому что бушель пшеницы стоил пять шиллингов. Из-за голода люди ели кошек, лошадей и собак… Некоторые крали детей и ели их».
Но об этом чуть позже. Пока же продолжим изучать вопрос о том, как в условиях сдувающейся экономики, разного рода элиты начинают рвать друг другу глотку. Итак, пока в Италии все грызлись со всеми, Филипп воевал с Эдуардом, но не добившись ничего, короли разошлись по своим песочницам, где оба практически одновременно начали требовать дележа церковных закромов.
Филипп в этом смысле оказался гораздо успешнее. На троне уже сидел папа-француз, и духовенство тоже стало платить налоги в королевскую казну. Но при этом деньги из бюджета всё равно утекали столь стремительно, что Филипп был в жутком дефиците. Экономика сокращалась, но хотелки элитных персонажей расти-то продолжали! Королевская казна есть последнее звено в цепи движения налогов, и до неё доходят далеко не все собираемые средства. И тем меньше остаётся королю, чем больше забирают себе чиновники. Учитывая опыт «сицилийской вечери» и «брюггской заутрени» и помножив на последний указ Карла Анжуйского, можно смело говоить о том, что коррупция во Франции достигла внушительных масштабов. Ибо, несмотря на все территориальные приращения, на новые поступления из подцерковных земель и выплачиваемую фламандцами значительную контрибуцию, Филипп оказался должен только ордену тамплиеров полмиллиона золотых ливров. Учитывая, что на весь поход против Манфреда Карлу Анжуйскому потребовалось менее половины от этой суммы, то можно заключить, что долг Филиппа был просто неподъёмным.
Учитывая сложившуюся к этому моменту теорию и практику правления Филиппа IV, то можно догадаться, что при малейшей возможности долги король бы и не вернул. Но опять же для подобных действий должен был найтись серьёзный повод. Тамплиеры были не просто какими-то банкирами. Это была мощнейшая организация, полностью поддерживаемая папой и юридически подсудная только ему. Папа Климент, конечно, был француз, но тамплиеров бы без серьёзных доказательств никогда бы не отдал. Ещё в 1306 году Климент одарил тамплиеров новой порцией исключительных прав и льгот, в том числе наивысшую привилегию даровать отпущение грехов отлученному, постучавшемуся в их дверь, при помощи своих капелланов. Это говорит о том, что в это время между папой и тамплиерами было полное взаимопонимание. Что неудивительно, ибо папа, будучи истинным католиком, жаждал идти на восток и замышлял новый крестовый поход.
И снова на высоте оказался Гильом Ногарэ. Начнём с того, что во многом своему концу поспособоствовали сами тамплиеры. С самого начала создания ордена, вокруг него множились самые безумные небылицы, а в глазах некоторых современников рыцари-монахи становились чуть ли не магами или волхвами, причастными к какому-то тайному знанию. Так вот тамплиеры за всё время существования ордена даже пальцем о палец не ударили, чтобы как-то рассеять этот мистический ореол. Наоборот, орден с удовольствием поддерживал такое положение дел, даже в названии ордена была какая-то тайна - «Тайное рыцарство Христово и Храма Соломона». Ну, вот и доигрались тамплиеры в итоге.
А ведь им следовало быть очень осторожными. Ведь они были банкирами многих королей Европы. Собственно, на этом поприще тамплиеры уже давно заткнули за пояс любых евреев и «ломбардцев». Собственно, сеть тамплиерских представительств, охватившая всю Европу, с самого начала выполняла одну из банковских функций - тамплиеры собирали средства для финансирования деятельности ордена. Что было вполне логично, ибо крестовые походы были делом добровольцев - одни воевали, другие собирали с миру понитке.
Клюнийцам в своё время так удалось взбудоражить всю Европу, что к тамплиерам стали стекаться значительные средства на «богоугодное» дело. При этом тамплиеров одаривали не только золотом, но и землёй, а папа давал им особые привелегии; тамплиеров избавляли от пошлин на съестные припасы, от десятины и от многих налогов; церквам и домам было предоставлено право убежища, сами они пользовались неприкосновенностью личности наравне с лицами духовного звания; они были освобождены от феодальных повинностей и присяг и оставались подсудны одному только Риму; епископам было запрещено отлучать их от церкви. А железная дисциплина и суровый уклад жизни внутри ордена, в который входили выходцы из благороднейших семейств Европы, создавала железных волей и прекрасных духом существ, вызывавших благоговейный трепет у простолюдина и искреннее уважение у аристократа. Короче, тамплиерам безоговорочно доверяли. И это было то самое преимущество, с которым никогда не смогли бы тягаться ни «ломбардцы» ни тем более евреи.
А конкурентами ростовщикам тамплиеры были просто обязаны стать - аккумулируя средства со всей Европы орден уже выполнял банковскую функцию. Дело остовалось за малым. Начало банковской деятельности тамплиеров было связано с одной из их прямых обязанностей: обеспечивать перемещение паломников в Святую Землю. Но на это перемещение не всегда у паломника была наличность, даже если он сам был весьма не беден. Сами понимаете, что в подобном случае решение проблемы лежит на поверхности. И вот в один прекрасный октябрьский день 1135 года некий Пере Десде из Сарагосы и его жена Элизабет с одной стороны и орден тамплиеров с другой заключили следующую сделку: «Следуя нашей воле, мы отдаем Богу и рыцарству ордена Храма наше наследство в Сарагосе, дома, земли, виноградники, сады и все, чем мы там обладаем. И вслед за этим сеньоры ордена Храма Соломона из милосердия выдадут нам 50 мараведи, чтобы мы совершили свое паломничество ко Гробу Господню. И мы составляем сей договор на случай, ежели один или другой из нас возвратится из этого паломничества в Сарагосу, и мы пожелаем воспользоваться этой собственностью, чтобы они приписали на свой счет бенефиции, кои извлекли бы из нашей собственности, а их 50 мараведи мы им выплатим. Потом мы будем проживать в своих владениях, и после нашей смерти они останутся свободными от ордена Храма Соломона навсегда». Имеем натуральный залоговый заем, замаскированный под видом двух взаимных даров, совершённых «из милосердия», дабы избежать обвинения в ростовщичестве, за которое пришлось бы ещё и папе отстёгивать. Тамплиеры дают «беспроцентный» займ в 50 мараведи, да ещё и следят за хозяйством отсутствующего владельца, правда, за хлопоты снимают весь гешефт, какой только могут. Но все довольны и счастливы. Ибо тамплиерам не зря доверялись.
Не смотря на то, что храмовникам было очень выгодно «не довезти» своих должников до места назначения и оставить залог себе, за ними подобной деятельности ни разу не замечено. А вот за тогдашними купцами такой грешок водился - легко могли продать в рабство арабам всех своих пассажиров. Впрочем, перевозчик мог и ещё проще поступить - деньги отобрать, а самого паломника отправить в куль, да в воду; всё-таки 50 мараведи на дороге не валяются.
Но и эту проблему храмовники решили легко. Чтобы не доводить перевозчиков до греха, тамплиеры то ли придумали, то ли заимствовали аккредитив. Т.е. всё тот же, например, Пере Десде в Сарагосе получал расписку с некими хитрыми буквами, что сам чёрт ногу сломит. Никто кроме тамплиеров эти буквы расшифровать не мог, а потому красть раписку было бессмысленно. Паломник же, нисколько не отвлекаясь на алчность ближних своих, преспокойно добирался до отделения тамплиеров где-нибудь в Аккре и получал полновесный кошель золота. Сами понимаете, это оказалось жуть как удобно, и вскоре это нововведение стало пользоваться бешеной популярностью.
Это и другие изобретения тамплиеров с удовольствием заимствовали тогдашние банкиры, ну и сами тамплиеры тоже, небось, взаимообразно не отставали, взяв на вооружение ренту. Война, всё-таки дело дорогое, и одними подаяниями Ордену Храма было не обойтись. Правда, взымание процента было запрещено, поэтому тамплиеры, оформляя договора, постоянно шли на всякие хитрости, чтобы обойти упоминание о выдаче денег в рост. Пример смотрите выше.
Но было у храмовников крайне важное отличие от пройдох ростовщиков. Рыцари-монахи видели в золоте не цель, а только средство, а потому и доверия к ним было много больше. Короли закладывали Ордену даже государственные документы и королевские регалии, а частенько и вовсе передавали управление своими финансами. Именно благодаря неукоснительному соблюдению духовных обетов рыцари в рясах вскоре переплюнули всех банкиров и стали этаким общекоролевским банком, финансировавшим многие дворы Европы.
Те же французские короли доверяли тамплиерам хранение всей королевской казны и не боялись передавать управление финансами; благо парижская резиденция - Тампль, являвшаяся столицей финансовой империи храмовников, располагалась в Париже. Управлением королевскими финансами тамплиеры продолжали заниматься также в правление Филиппа IV, и ничто не предвещало беды. Более того, было дело, когда Филипп Филиппыч ввёл очередные непопулярные меры экономического характера, и в Париже начался бунт. Именно в Тампле тогда прятался король, пока в городе ловили и развешивали бунтовщиков. Наоборот, храмовники могли даже рассчитывать на благодарность короля. Точнее, могли бы рассчитывать на благодарность любого другого короля... но только не Филиппа IV.
Источник: bossjak.livejournal.com.
Рейтинг публикации:
|
