Первым в 1204 году пал Константинополь, не пожелавший принять унию, т.е. фактически признать верховенство Рима. Затем был объявлен крестовый поход против катаров под лозунгом, выдвинутым папским легатом Арнольдом-Амальриком: «Убивайте всех, Господь распознает своих!»
И уже тут стало понятно, что папство утратило главное - авторитет, завоёванный клюнийцами. Со свежеобразованными коммунами Северной Италии папы вообще ничего не смогли поделать, поскольку призвать туда германского императора Рим не решился, германцы с удовольствием бы оккупировали богатые города Северной Италии, да ещё бы и от папских владений откусили. Сие грозило руководству корпорации серьёзными убытками, а потому они решили обратить свои взоры в другое место.
Политический расклад с катарами в Южной Франции на первый взгляд выглядел гораздо предпочтительнее. Союзником папы мог бы стать французский король Филипп II Август, который в это время с переменным успехом пытался собрать в кучу своё королевство, растащенное крупными феодалами на куски. Франция была действительно слаба, и король был даже далеко не самым большим землевладельцем в стране. А потому папа Иннокентий III не увидел никаких особых проблем в том, чтобы отдать французской короне богатейшую Южную Францию. А зря. Альбигойский поход в итоге полностью разрушил весь тот европейский баланс, на котором и держалась на самом деле хрупкая власть папства.
Я напомню, в чём дело. Из слабой и раздробленной Франции папство получало львиную долю своих доходов. И позволяя французскому королю стать не первым среди равных, а настоящим хозяином в государстве, папа Иннокентий III ставил под удар доходы бюджета Рима в будущем. А то, что эти проблемы должны были возникнуть, трудно сомневаться, если учесть уже тогдашнее отношение короля французов к «божетсвенной» власти понтифика.
С детства будущий король Филипп II Август отличался ловкостью в физических упражнениях и блестящим умом, обладал прекрасным телосложением и приятным лицом. Прямодушный и упрямый по характеру, он был откровенен с друзьями и скрытен с неприятными ему людьми, быстро приходил в гнев и столь же быстро успокаивался, был суров с непокорными вассалами и нередко приближал к себе незнатных людей, что тоже есть положительное свидетельство о способностях правителя.
Будудчи человеком образованным и далеко не глупым Филипп II, наверняка иначе интерпретировал божественное откровение, нежели это делало официальное толкование. Например, король был женат трижды, что по тем временам - самый настоящий загул. Причём свою вторую жену Филип отправил в монастырь буквально сразу после свадьбы, поскольку его интересовало лишь богатое приданое невесты, датской принцессы. И вскоре Филипп женился в третий раз на Марии Агнессе Меранской. Римский папа, разумеется, не признал второго развода и третьего брака короля, но Филиппу на это было откровенно наплевать. Несмотря на то, что папе Иннокентию III удалось вынудить короля пойти на уступку и вернуть из монастыря вторую супругу, Филипп продолжал открыто сожительствовать с третьей. При этом Филипп в любом случае не «ходил на Каноссу» вымаливать прощение у папы, как это пришлось сделать в своё время германскому королю Генриху.
Точно так же наплевательски Филипп относился и к своим крестоносным поручениям. Он, конечно, принял участие в третьем крестовом походе, но как только получил известия о смерти графа Фландрского, мгновенно вернулся во Францию, чтобы предъявить свои права на наследство. А позднее вообще развязал войну со своим бывшим напарником по крестовым походам, английским королём Ричардом I за французские владения английской короны.
В общем, короли Европы начали всё чаще игнорировать папу, начиная, если не с Альбигойских войн и походов на Русь, где войны велись уже не мусульманами, а с такими же христианами, то, по крайней мере, с этого времени. Разумеется, всё это произошло не мгновенно и совершенно незаметно для современников. Например, Людовик IX, сын Филиппа II, оказался весьма добродетельным с точки зрения папы королём, за что и был назван Святым. Но его история, на самом деле, ещё более ярко отражает процесс утраты папством реальной, т.е. идеологической, власти. Пока шли безумные крестовые походы в Европе, само европейское рыцарство изрядно охладело к самой их идее, и Людовик, зазывавший коллег снова идти на Восток, в сущности, выглядел уже белой вороной. Хотя благодаря своей пылкости и искренности он сумел собрать изрядное войско, и в 1248 году крестоносцы отплыли с юга Франции, начав Седьмой Крестовый поход.
Людовик пять лет вёл безуспешную компанию, даже побывал в плену. Было и такое, что король, облачившись во власяницу, совершил паломничество в Назарет, и после чего стал рассылать к христианским государям просьбы о помощи, намереваясь собрать новое войско. В 1252 году он перебравшись в Яффу занялся укреплением крепостных стен, и во искупление грехов лично таскал тяжелые камни для постройки. Но благочестивое рвение французского короля никоим образом уже не воодушевляло его венценосных коллег. Скорее уж они брали пример с его отца и округляли собственные владения. А поэтому, в апреле 1254 года, так и не дождавшись помощи, Людовик IX Святой с глубокой скорбью покинул Палестину.
Да что там короли! Дальше - больше. Исходники и документация по христианскому учению стала попадать в руки даже к крестьянам, которые тоже стали учиться читать. И они, разумеется, тоже открыли для себя много интересного. Жители округа Штединга, зажиточные крестьяне, начитавшись Евангелий не нашли там никаких разумных оснований для требований уплаты десятины и несения тяжёлых церковных повинностей, в связи с чем вступили в конфликт с бременским архиепископом.
Так как упрямство штедингцев наносило ущерб бюджету бременской епархии, то архиепископ испросил разрешение папы предпринять крестовый поход против «еретиков», и папа счел отказ от установленной церковью десятины достаточным основанием для объявления такого крестового похода. В конце концов, катарская Южная Франция уже вовсю захлёбывалась собственной кровью, в самой Германии инквизиторы разрабытывали всё новые рецепты потрошения и приготовления вальденсов, так почему бы заодно и штедингцам не показать, кто в доме хозяин.
Однако крестьяне оказались упорными и достаточно зажиточными, чтобы хорошо вооружиться и поначалу отразить врага. Наверное, сказалась кровь штеддингских фризов, кои в своё время ценились, как прекрасные наёмники. Первые крестоносные отряды терпели неудачи, как всегда, недооценив крестьян, решивших взяться за дело по-взрослому.
Тогда папа Григорий IX опубликовал 13 июня 1233 года буллу на имя епископов Майнца и Гильдесгейма, в которой излагались «неслыханные и невиданные по своей гнусности дела» крестьян округа Штединга. Булла Григория IX с «ужасом» передавала все подробности «обрядов», якобы совершавшихся штедингскими крестьянами. В заключение папа восклицал: «Кто может не разъяриться гневом от всех этих гнусностей? Где рвение Моисея, который в один день истребил 20 000 язычников? Где усердие первосвященника Финееса, который одним копьем поразил иудеев и моавитян? Где усердие Илии, который мечом уничтожил 450 служителей Валаама? Где рвение Матфея, истреблявшего иудеев? Воистину, если бы земля, звезды и все существующее поднялись против подобных людей и, невзирая на возраст и пол их, целиком истребили, то и это не было бы для них достойной карой. Если они не образумятся и не вернутся покорными, то необходимы самые суровые меры, ибо там, где лечение не помогает, необходимо действовать мечом и огнем. Гнилое мясо должно быть вырвано». Обратите внимание, что папа в своей риторике апеллирует исключительно к героям Ветхого Завета. И это логично, поскольку ни одним словом Иисуса сие безобразие оправдать невозможно, а вот вспомнить про людоедов из левитских сказок вполне уместно.
Эта булла, известная под названием «Голос в Раме» (первые слова буллы), призывала к вмешательству «светского меча», к крестовому походу против штедингцев, которые, видимо, были на самом деле очень богаты, поскольку призывы папы быстро возымели свое действие: со всех концов Германии стали стекаться крестоносцы образца еврейских погромов 1096 года, чтобы снова идти на «богоугодное дело». Теперь уже в Штединг. Легко представить себе, что это была за мразь. Ведь даже на катаров пошёл только король Филипп Август, кровно заинтересованный в округлении собственных владений, а вся остальная Европа просто проигнорировала это безумие. Более того, на стороне еретиков даже выступил арагонский король Педро II и даже засветились члены ордена тамплиеров. В связи с этим можно предположить, что Штединг в случае неминуемого поражения не ждало ничего хорошего, поскольку в подобный крестовый поход могли двинуться только самые отмороженные ублюдки тогдашней Европы.
25 мая 1234 года 40-тысячное войско типа-крестоносцев напало на типа-еретиков и маленькое шеститысячное войско крестьян было вырезано до последнего человека у деревни Альтенеш. Папа Григорий IX распорядился снова освятить церкви и кладбища близлежащих местностей и воздвигнуть особый крест в память этой «великой» победы, впоследствии ежегодно воспевавшейся в Бременском соборе при торжественных процессиях, как избавление долины Нижнего Везера от страшного-престрашного зла - злостных неплательщиков. Впоследствии, всякому жертвующему в «день Альтенеша» милостыню гарантировался 20-дневный абонемент на отпущение грехов. Даже в 1511 году бременское духовенство напоминало своей пастве о необходимости празднования дня победы над штедингцами.
Несмотря на эти «великие» победы, ХIII век, с его крестовыми походами против христиан и окончательным превращением римской церкви в банкирскую контору с неприкрытыми претензиями на мировое господство, очевидно, должен был стать началом конца папства. Угробив обратную связь с реальностью при помощи инквизиции, церковь просто ослепла, а у слепца один путь - в пропасть. Честные фанатики теперь могли до одури показывать личный пример благочестия и доводить себя до истощения постами и самоистязаниями, но добиться они могли теперь лишь того, чего добился в своё время святой Бернард Клервосский - угробить на хрен собственное здоровье. Уж точно такой пример не мог вдохновлять тех, у кого на плечах была своя, причём вполне образованная голова, как, например, у Филиппа II Августа. А о таких людях, как германский император Фридрих II Гогенштауфен, и говорить нечего.
…
Внук императора Барбароссы, был даже более незаурядной личностью, чем дед. Фридрих являлся одним из самых образованных людей во всей тогдашней Европе, он знал греческий, арабский и латинский языки. Разумеется, знал он их не для форсу бандитского, а для того чтобы книжки читать. Да что там читать! Он сам писал стихи, а помимо этого известно его поучительное сочинение о соколиной охоте.
И уж то, что он читал, и даже не просто читал, но и понимал кое-что, бросается в глаза сразу. Фридрих II Гогенштауфен, изучая труды арабских авторов, не мог не видеть параллелей между Кораном и Библией, заглядывая в запрещённую гностическую литературу, он многое узнавал о противоречиях официального учения. Видя же противоречия, он не мог не прийти к выводу, к которому сразу приходит любой первопроходец на пути познания: религия – ложь и опиум для народа. И Фридрих поступал тут так же, как поступает подавляющее большинство людей. Он не просто отрицал вселенскую Супертеорию, а отрицал её целиком и полностью, не пытаясь искать что-то на замену.
Его слова: «Будда, Христос и Магомет - три великих обманщика», - говорят сами за себя. Как видите, в ловушку отрицания попадают и умнейшие люди. Фридрих легко увидел противоречия тогдашних религиозных Супертеорий, но вовсе не пытался понять, откуда эти противоречия происходят. Он просто отрицал разом всё то, что считал ложью. Не интересовало императора, что есть истина, его вполне устраивало знание того, что ложно.
Впрочем, даже такой шаткой позиции было достаточно, чтобы император Фридрих II на пару-тройку веков опередил своё время. Это нормально, когда отсутствие всякой идеологии становится лучшей идеологией в мире идеологии лживой. В конце концов, сорвав с себя цепи лживой догмы, король Фридрих оказался на совершенно неизведанной территории, а потому ему и не оставалось ничего другого, кроме как брать от жизни всё, до чего только можно дотянуться. Собственно, именно этим Фридрих всю свою жизнь и занимался. Он наслаждался эпикурейским образом жизни, не считаясь ни с какими условностями. Император всю свою жизнь тяготел к солнечной и радостной Южной Италии, пребывая там как на вечном курорте. Он всю жизнь был окружен любовницами, а в Лючере имел даже самый настоящий гарем с наложницами и одалисками.
Разумеется, всё это вызывало в Риме сильные чувства. Впрочем, это даже не то слово, Фридриха прямо называли антихристом. Но при этом ничего римская церковь поделать не могла, поскольку государь Германии, Северной и Южной Италии, да ещё и Сицилии до кучи, был папам не по зубам. В то время как в Европе расцветала кровавая и бессмысленная инквизиция, Фридрих явил миру пример традиционной сицилийской веротерпимости, обретя множество поклонников. И в то время как меч крестоносцев превращал некогда баготейшую Южную Францию в выжженную пустыню, фридрихово королевство обеих Сицилий наоборот превращалось в цветущий сад благодаря внедрению инноваций, заимствованных у арабов.
Развивая успешное начинание своего деда Фридриха Барбароссы, основавшего Болонский университет, Фридрих-внук продолжил отвоёвывать у церкви монополию на образование. Пока свежесозданный доминиканский монашеский орден («папские псы») пытался подмять под себя всё европейское образование, в Италии Фридрих основал несколько собственных школ при рыцарских орденах, кстати, почти столь же далёких по своим мировоззрениям от инквизиции, как и сам Фридрих. Кроме того, в 1224 году, собрав с итальянских провинций в качестве дополнительных налогов деньги, он построил ещё и университет в Неаполе, где преподавали не только христиане, но даже арабы с евреями.
Фридрих II вырос на Сицилии, где под одной крышей жили арабы, греки и католики, а потому прекрасно понимал, что сказки про неверных и еретиков – это всего лишь сказки. И зря рассчитывали на преданность Фридриха римскому престолу его воспитатели и опекуны из Латерана, папа Иннокентий III с племянником Григорием IX. И тем более, им этого не стоило ожидать после того, как четырнадцатилетний король достиг совершеннолетия и обнаружил, что все его земельные владения на Сицилии розданы папой Иннокентием его вассалам.
Совсем молодым ещё человеком Фридриху пришлось наводить порядок в собственном сицилийском царстве-государстве. Благодаря стараниям папы, у него не было собственных земель в собственном королевстве. Но благодаря своей дипломатической ловкости Фридрих успешно уладил дела в Германии, и вот уже свежеиспечённый император начал утверждение королевской власти в собственной вотчине.
Он начал со строгого пересмотра дарственных грамот, выданных во время его несовершеннолетия. Многие из них были объявлены подложными; только тем вельможам, которые могли доказать достоверными документами свои права на приобретенные ими церковные или королевские лены, он оставил их земли, а владения остальных отбирал не задумываясь. Вслед за тем Фридрих принудил покориться сильнейшего из его противников Томасо, графа Челанского и Молизского, разрушил замок Челано и некоторые другие замки графа, а жителей их переселил в город Чезарею, который основал по соседству. Для обуздания других апулийских вельмож Фридрих строил замки и ставил в них надежные войска. Он отобрал торговые владения у генуэзцев, стал строить военные корабли и вообще заботиться о развитии морской торговли сицилийских городов.
Переправившись затем в Сицилию, он совершил несколько походов в горы против арабов, устраивавших набеги в соседние долины, и, между прочим, разрушил монастыри, церкви и жилища духовных сановников в окрестностях Джирдженти. Сицилийского эмира Ибн-Абеда он велел повесить, а всех покоренных сарацин переселил в апулийский город Лучерию. А что? Крепкие, надёжные бойцы, а неприязнь итальянских христиан к ним, наоборот играла Фридриху на руку. Сарацинам просто ничего не оставалось, как быть ему верными, и дисциплина в войске была железная. Арабы усердно служили императору и всегда были готовы к походу по первому его призыву. Выставляя 20 тысяч воинов, они были главной силой императора, предоставлявшего им полную свободу богослужения. Сия интересная идея была позаимствована, скорее всего, из Египта, где ударную силу тоже постепенно начинали составлять мамелюки – выкупленные в детстве на невольничьих рынках мальчики-иноземцы, обращённые в ислам.
Но особенно оригинально смотрится крестовый поход Фридриха. Мало того, что глава крестового похода был в этот момент отлучён от церкви, так он ещё и вернул Иерусалим исключительно путём дипломатии, без единого сражения. Сие было совершенно не оценено консервативной массой церковных догматиков, и в порядке маразма на Святую Землю был вообще наложен интердикт, что вызвало полное непонимание уже среди пилигримов и паломников. Действительно, это очень трудно понять, зачем вообще надо призывать к крестовым походам, если после этого вводить запрет на любые богослужения в Святой Земле. Сильно подозреваю, что этот случай отложился в сознании современников не меньше, чем крестовые походы против христиан в самой Европе.
Разумеется, не прошло мимо пристального внимания европейской общественности и то, что пока Фридрих возвращал христианскому миру Иерусалим, понтифик, официально прикрываясь юридическими нестыковками при достижении этого несомненного успеха, оттяпал себе от владений императора Гаэту и Беневент. Ну, Фридрих, конечно, развратное чудовище, антихрист и всё такое, но частная собственность – это святое. И вот так нагло её экспроприировать – это кощунство, не простительное даже первосвященнику. Уверен, что эту проделку римского престола оценили уже все, а потому не удивительно, что когда спустя всего три десятка лет король-крестоносец Людовик Святой, в отличие от Фридриха имевший могучую финансовую поддержку и значительную армию, начал просить подкреплений, то на эти призывы не откликнулся вообще никто. Мол, знаем мы, что это за крестовые походы такие, блин. А нас и здесь не плохо кормят.
В общем, ситуация ухудшалась стремительно. Рим спасало только то, что Фридрих всё-таки слишком много времени уделял развлечениям, и воевать особо не стремился. Благодаря своему исключительному уму, он вырвался за рамки фальшивого и показного средневекового богопочитания, а потому он жаждал насладиться жизнью. Но этот самый исключительный интеллект сыграл с Фридрихом и злую шутку. К интеллекту всегда должна прилагаться мудрость, ограничивающая гордыню разума, и вот мудрости Фридриху-то и не хватило. Он вёл себя как маленький ребёнок, вскрывший буфет с конфетами. И от лакомства он уже отказаться не мог, даже не смотря на все те проблемы, которые очевидно должны были возникнуть, если его обнаружат в процессе несанкционированного доступа к запретным вкусностям.
Впрочем, не все увлечения Фридриха были только распылением сил. В деле отстаивания собственного права на «лево» ему очень помогло увлечение наукой. Фридрих начал внедрять в земледелии новые технологии, подсмотренные европейцами на Востоке, учреждал образцовые фермы, лично контролировал обработку полей, сохранение лесов, ведение скотоводства, следил за улучшением земли. А вкупе с его административной реформой помноженной на продуманную торговую политику, его собственное сицилийско-неаполитанское королевство стремительно превратилось в экономического лидера Европы.
Французский король Людовик XII как-то сказал: «Чтобы вести войну, нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги». Так вот у сицилийского короля Фридриха благодаря его собственным трудам эти самые деньги водились во множестве, и авторитет императора был столь велик, что даже отлучение от церкви никак не помогло Риму найти союзников в противостоянии с ним.
В общем, на помощь папам никто прийти не захотел и всё что можно было Фридриху проиграть, папы сменяя один другого на престоле, неизменно проигрывали. А Фридриху даже удалось победить Ломбардскую лигу, союз североитальянских республик, перед которым капитулировал его великий дед.
Но всё-таки Фридрих был слишком белой вороной, чтобы стать безоговорочным победителем. В конце концов, его нежелание ограничивать себя самостоятельно привело лишь к тому, что границы дозволенного начертили другие. Он-то мечтал о безмятежной жизни в своей солнечной Италии среди многочисленных наложниц, но в итоге практически не вылезал из седла. В конце концов, Фридрих даже сам пытался примириться с папством, но папство никак не хотело примириться с ним. В 1241 году Рим было оккупирован императорскими войсками. После смерти Целестина IV Фридрих пытался силой склонить кардиналов к выбору угодного ему папы, но те бежали из Рима. После интеррегнума, длившегося почти два года, они собрались в Ананьи и избрали папой Синибальдо Фиески, который взял имя Иннокентия IV.
Сразу после избрания император поздравил папу с восшествием на Святой Престол и сделал предложение о мире. Но Иннокентий попросту отказался принимать его послов, хотя и послал своих легатов, продиктовавших императору требования папы. Фридриху уже осточертели все эти бессмысленные походы и соглашение было заключено 31 марта 1244 года. Не смотря на то, что императорские войска уже полностью оккупировали папскую область, Фридрих согласился со всеми основными требованиями Иннокентия: освободил папские владения и отпустил пленных прелатов.
Но конфликт не был исчерпан. Римская курия просто не могла спать спокойно, пока «антихрист» был жив, и против Фридриха плелись многочисленные интриги. Правда, результатом этих заговоров стало лишь бегство самого Иннокентия из Рима в Геную. Но, несмотря на все неудачи, неугомонный понтифик продолжил свою фанатичную войну с ненавистным Гогенштауфеном.
В том же 1244 году Иннокентий был уже в Лионе, где начал подготовку к тринадцатому Вселенскому собору, который открылся в следующем году. Фридрих прислал на собор своего представителя Фаддея из Суэссы, который озвучил новые уступки, на которые император был готов пойти. Фридрих по-прежнему тянулся к солнцу Сицилии, и это было воспринято как слабость.
Иннокентий отклонил все предложения и формально лишил Фридриха короны императора, короля Германии и Сицилии, освободив его подданных от присяги. Затем папа послал в Германию легата Филиппа Феррарского, чтобы убедить князей избрать нового короля. Выборы состоялись 22 мая 1246 года в Вейтсхохгейме. Продвинутый таким образом в короли ландграф Тюрингский Генрих Распе никогда не был признан большинством и не получил должной поддержки. А в конце концов, за Фридриха вступился даже такой авторитет как Людовик IX, пытаясь примирить противников. Но снова безуспешно.
Впрочем, авторитет самого Фридриха был всё ещё велик, и Германия не спешила прислушиваться к призывам понтифика. Дело здесь ещё и в том, что Фридрих II Гогенштауфен в этом вопросе, похоже, руководствовался тем же принципом, что и его тёзка Фридрих Великий, король Прусии: «Тот, кто пытается защищать все, не защищает ничего». Король Сицилии попросту отдал всю Германию на откуп князьям, как светским, так и церковным. Ходить наводить порядок в хмурую Германию императору, обласканному солнцем Сицилии, вовсе не хотелось, а потому ему было проще наделить властью местных князей и заручиться их нейтралитетом, если не лояльностью. Вот с этим нейтралитетом Иннокентий и не смог ничего сделать. Фридрих сидел на юге, не вмешивался в дела Германии, что полностью устраивало большинство местных князей.
Но императору-еретику всё-таки пришлось доживать свои последние годы не в роскошных дворцах, а в утомительных осадах и изматывающих стычках. Даже на Сицилию ему довелось возвращаться лишь, чтобы подавлять местные бунты, инспирированные его очередным отлучением от церкви, ну и, разумеется, повышением налогов в связи с военными нуждами.
Все эти передряги, похоже, сильно подкосили императора, прежде снисходительного ко всем своим врагам. Теперь Фридрих был зол на весь мир, и когда весной и летом 1246 года он взял несколько замков, то безжалостно казнил всех бунтовщиков, в том числе и женщин (если это, конечно, правда). Одновременно, его полководцы и сыновья подавили мятеж в Парме и некоторых других городах Средней Италии.
Но теперь зашевелилась Германия. Генрих Тюрингский смог собрать достаточно сил, чтобы попытаться реализовать свои претензии на обещанную ему корону. Сын Фридриха Конрад, выступивший против мятежников, был разбит ими под Франкфуртом, но в феврале 1247 года Генрих Тюрингский сам очень неожиданно умер, а Фридрих получил возможность собрать силы для похода на Лион, откуда плёл свои интриги Иннокентий. Однако уже в июне вновь восстала Парма, и императору снова пришлось возиться с осадой. Фридрих велел построить в четырех милях от осажденной Пармы город Витторию. И всё вроде бы шло хорошо, он не сомневался в победе, но в феврале 1248 года, воспользовавшись его отъездом, защитники Пармы напали на Витторию и сожгли её ко всем чертям. И это были ещё цветочки. Они захватили корону Фридриха, его казну и, что самое ужасное, увели в плен весь его гарем.
Вот от этого удара Фридрих уже не смог оправиться. Дела его в Италии с каждым годом шли все хуже, а силы были на исходе. Многие города и вельможи изменяли ему, и он сделался подозрителен. А сделавшись подозрителен, перестал отличать клеветников от правдорубов, что только увеличивало число изменников.
В мае 1249 года в сражении у речки Фоссальты был разбит и взят в плен сын Фридриха Энцио. В сентябре сторонники папы взяли Модену. И вот в декабре 1250 года во время подготовки похода в Ломбардию, в самый разгар этих весьма неприятных для Фридриха событий, человек, которого понтифик не именовал иначе как антихристом, отдал богу свою исстрадавшуюся душу.
Впрочем, смерть Фридриха, нисколько не улучшила позиций Римского престола. Банкиры и монахи, теперь игравшие в одной команде, никак не могли справиться с распоясавшимися воинами. Конечно, можно было бы помириться, но это не шибко согласовывалось с бреднями о безоговорочной власти понтифика, а потому Рим принял единственное остававшееся решение – призвать других бойцов.
Лично мне совершенно непонятно, на что рассчитывали в курии, когда меняли шило на мыло – Гогенштауфенов на Капетингов. Собственно, тот же Филипп II Август отличался от Фидриха лишь тем, что не писал стихов, да не создавал открыто собственных гаремов, но мысли монархов явно шли в одном направлении.
Поддержка французов была столь же грубой ошибкой Рима, сколь и непримиримость во вражде с Гогенштауфенами. Французские монархи по сравнению с германскими королями вели себя гораздо жёстче при отстаивании собственных интересов. Это как раз германским императорам частенько был свойственен даже некий романтизм, и вирши Фридриха II тому красноречивое свидетельство. И если германцы обычно проявляли должное уважение к понтификам, даже воюя с Римом, то от французов следовало ждать совсем иной линии поведения
