Главным следствием походов Оттона в Италию стало возникновение нового образования – Священной Римской Империи и начало союза алтаря и трона. Как и в любом союзе, главным в нём всегда являлся более сильный.
Правда, в самом Риме в первые десятилетия после Оттона не произошло никаких серьёзных изменений. Точно так же понтифики предавались разгулу и разврату, просто теперь они чаще назначались германским императором, а не местными патрициями. Единственно, что начало меняться – это материальное положение папства. Замирение империи быстро дало свои плоды, и начался этап экономического роста, а в Рим потекли финансовые ручейки.
Об экономическом подъёме говорит и тот факт, что серьёзно оживилась торговля. Это следует как раз из того, что в 1045 году папский трон был продан еврею Григорию VI. Иоанн Грациан, происходил из богатой еврейской семьи, которая, пользуясь симонией, выкупила для своего человека весьма доходную должность архиепископа прихода Святого Иоанна. Далее Грациан стал крестным отцом Теофилакта Тусколо, будущего папы Бенедикта IX. Когда же в 1045 году Бенедикт решил оставить Святой Престол, то ли собираясь жениться, то ли просто опасаясь за свою жизнь, он просто продал Иоанну папский титул за две тысячи серебряных динариев.
Разумеется, кое-кто захочет усмотреть тут самый настоящий жидовский заговор, но такие мысли возникают только от полного исторического невежества. Во всех бедах уже две тысячи лет винят исключительно евреев. Но мы-то уже с Вами разобрались, что даже само появление иудейской секты есть результат подковёрных манипуляций сильных мира сего. И пока никаких причин заподозрить еврейский проект в самостоятельности не возникало.
Начнём с того, что евреям в средневековой Европе было категорически запрещено владеть землёй, занимать административные должности и даже носить оружие. Поначалу евреев вообще гоняли при любом удобном случае: в VI и VII веках всех «богоизбранных» с лёгкостью выставили вон из Бургаса, Клермонта, Марселя и других городов, а для евреев, лишённых возможности кормиться на земле это было смерти подобно.
Церковь пыталась их насильно крестить. Проводился ряд церковных соборов, где принимались антиеврейские решения, которые затем переходили в светское законодательство. Например, были запрещены браки между евреями и христианами и совместный прием пищи. В 581 году были введены дополнительные положения, запрещающие евреям вход в монастыри, евреев обязали стоять в присутствии священника, им запретили решать споры христиан и многое другое.
Всё это накладывало на весь еврейский род в Европе существенные ограничения. Во-первых, евреи могли жить только в городах, а во-вторых, единственным способом прокормиться было освоение исключительно городских профессий: ремесла и торговли.
И вот как раз торговать у евреев получалось действительно не дурно. Особенно если речь шла о международной торговле. Еврейские общины, ещё со времён Товита, представляли из себя транснациональную сеть – этакий еврейский интернет. А сектантская модель организации делала эту сеть очень прочной, хотя и приводила к переодическим обрывам.
Благодаря подобной организации евреи всегда хорошо ориентировались в вопросах спроса и предложения, а потому неудивительно, что по мере нарастания экономического роста и увеличения масштабов торговли еврейские финансовые советники становились неотъемлемой частью любых экономических структур. В общем, еврейский торговый капитал всегда оказывался чрезвычайно эффективным, в том числе и благодаря пресловутому ограничению на деятельность. Евреев две тысячи лет учили крутиться и выкручиваться, ну так и не надо удивляться, что они таки научились на нашу голову.
Практически любой род деятельности кроме некоторых ремесел, торговли и врачевания для евреев был недоступен. Ну, вот они и торговали. А так как торговали они очень успешно, то в эпохи экономического процветания у них частенько заводились деньги. И даже большие деньги. Что тут же оказывалось крайне востребованным любыми властями. Они первые извлекали пользу из еврейской торговли и финансовых операций, рассчитывая на оживление рынков, но в первую очередь на дополнительное пополнение собственной казны.
Когда это было выгодно, еврейских торговцев даже поощряли, они получали привилегии и гарантии свободной торговли, а также освобождение от уплаты таможенных пошлин. Евреи были неотъемлемой составной частью каждого большего городского поселения в Средневековье. В пределах городских стен или резиденции епископа еврейские коммерсанты находились под защитой властей. Защитный долг властителя по отношению к еврейской общине был связан с интересами сеньора, который эти свои интересы никому в обиду, конечно, не давал. Возникал этакий симбиоз властей и торгового еврейского капитала, который существенно пополнял любую казну. Но и сами евреи получали возможность процветать, несмотря на существенные ограничения. Т.е. всё ровно так, как описано в сказке об Иосифе.
Вот именно из этих соображений можно сделать вывод, что факт продажи папских полномочий еврею-симонисту Григорию VI говорит о том, что экономика Европы к середине XI века была на подъёме уже длительное время, за что, безусловно, надо было благодарить двух саксонских королей: Генриха и Оттона.
Постепенно, опустошённые за время междуусобных войн и грабительских набегов викингов, земли снова были вспаханы, а в монастырях и городах возникла потребность в товарном производстве. Но это имело и обратную сторону. К середине XI века в той же Германии уже снова не оставалось свободных земель для экспансии, а население росло дальше.
В общем, повысился уровень демографического давления. Т.е. наверху общественной пирамиды усилились земельные претензии отдельных феодалов-землевладельцев друг к другу, коим надо было как-то расселять своих расплодившихся крепостных, а внизу начался массовый исход обезземеленных крестьян в окрепшие города и процветавшие монастыри, где они и начинали потихоньку бузить. И вот это начавшееся брожение так просто уже никогда не затихает. Люди, однажды сорвавшиеся с места, легко делают это снова и снова.
В первую очередь эта вынужденная пассионарная активность проявилась в том, что почти одновременно и в городах, и в монастырях, т.е. в тогдашних промышленных центрах, куда устремлялись обездоленные крестьяне в поисках работы или хотя бы подаяния, снова был поднят вопрос о симонии. Вообще, продажа церковных должностей не давала покоя многим уже давно, а брожение умов по этому поводу длилось уже не один век. Но только теперь, оказалось возможным начать борьбу с этим безусловным злом.
Дело в том, что основными борцами с симонией оказались монахи. И это не удивительно. Симония в монастыре - это полный абсурд. Представьте, что вы монах. С утра до вечера переписываете книги, рисуете иконы, готовите краски, делаете ткани или какие другие нужные товары, при этом сами живёте по тяжелейшему расписанию, стоя либо у верстака, либо на коленях в молельне. А тут, хоп, некто купил должность вашего аббата и, падла, девок крепостных водит на сеновал каждую ночь. Так ведь мало того, что, тварь, спать мешает, так он ещё и жрёт в три горла. И весь этот праздник плоти, между прочим, он оплачивает с распродажи ваших трудов праведных.
А надо сказать, что монашеские праведные труды приносили огромные доходы. Отдельные земельные магнаты, города, сельские общины, короли и императоры основывали монастыри, видя в них наилучший источник пополнения казны. Место настоятеля выгодно расположенного монастыря, наделенного большими торговыми привилегиями, продавалось по высокой цене, которую иногда уплачивала даже группа лиц, становившихся таким образом коллективным настоятелем монастыря.
Купивший эту должность часто вовсе не был монахом и совершенно не был связан с монастырской жизнью: он в монастыре видел лишь доходную статью и становился своеобразным арендатором, эксплуатировавшим «святую братию». Внизу были рядовые монахи, зачастую голодные и принужденные жить аскетической жизнью; наверху находились настоятель и его ближайшие помощники, наезжавшие в монастырь за получением «святой дани» и для выколачивания той ренты, которую должны были приносить вложенные в настоятельскую службу средства.
Так вот когда по итогам экономического роста существенно увеличилось благосостояние монастырей, как основных производственных центров, то многочисленная монашеская братия задала вполне законный вопрос: «Доколе?». Первыми всеобщее недовольство выразили монахи Гумберт и Петр Дамиани, а вскоре внутри самой церкви сформировалась настоящая партия реформ.
И у этого реформистского движения обнаружился вполне оформившийся лидер – аббатство Клюни. Хотя это было молодое аббатство, но оно уже успело прославиться благодаря энергии своих настоятелей, стремившихся реформировать монашескую жизнь, возродить моральные устои общества и добиться независимости духовенства от светских владык. Этот монастырь являлся действительным примером благочестия и монашеского аскетизма благодаря мудрой политике своих настоятелей.
Авторитет этого аббатства был так велик, что папа Лев VII в своё время использовал авторитет Одо, аббата Клюни, чтобы способствовать заключению мира между враждовавшими аристократическим домами. Аббату удалось добиться заключения мира, что говорит о том, что слово аббата имело влияние даже на крупнейших светских государей. В благодарность за услугу, Лев VII даровал аббатству Клюни многочисленные привилегии.
И вот спустя сто лет после этих событий, выходцы из Клюни начали реформу всей римской церкви. Последним в безумной череде пап-порнократов можно назвать Бенедикта IX (1032 – 1044). Как Иоанн XII и некоторые другие его предшественники, этот папа тоже происходил из семейства графов Тускулумских, поэтому неудивительно, что и понтификат Бенедикта IX был не менее позорным.
Бенедикту IX, по разным источникам, было от 12 до 20 лет, когда отец посадил его на престол Святого Петра. Сей папа оказался настолько беспутным, что превзошёл даже Иоанна XII и всех остальных вместе взятых. Его обвиняли в разбое, гомосексуализме и скотоложстве. А святой Петр Дамиани называл его не иначе как «демон ада в одежде священника».
В общем, этот понтифик был настолько омерзителен, что в 1044 году римляне, возмущенные редкостной безнравственностью папы, сами изгнали его из города и избрали вместо него Сильвестра III. Бенедикт бежал к своим родственникам в Тусколо, вскоре вернулся с армией и объявил избрание Сильвестра недействительным.
Но ярость римлян, раз найдя выход, уже успокаиваться не собиралась. Вот тут-то Бенедикт, опасавшийся, что ему голову всё-таки оторвут, снял с неё папскую тиару и продал за две тысячи динариев серебром еврею Иоанну Грациану. Видимо, решив, что без тиары его голова - менее ценная добыча.
Однако, это оказалось последней каплей. Теперь в дело открыто вмешались монахи-клюнийцы, набиравшие всё большую поддержку. По настоянию Одилона, аббата Клюни, Григорий VI (это имя взял себе Грациан) был низложен. Очевидно, что монахи из аббатства Клюни становились весьма авторитетными персонажами, раз уже были способны на такое.
Собственно, они призывали-то ко вполне разумным вещам – к обособлению власти церковной от государственной, и, соответственно, ратовали за введение запрета на продажу духовных должностей. Война с симонией была и вовсе духом того времени, а призывы к реформе церкви, заключавшейся в обособлении от светской власти, были по душе и большинству епископов, тяготившихся своей вассальной присягой королям и императору. И когда народное недовольство церковными служителями стало повсеместно выливаться в серьёзные протестные формы вплоть до погромов, то усиление влияния клюнийцев в Латеране стало просто неизбежным.
Поэтому практически сразу после смещения Бенедикта IX, папский трон заняли реформаторы-клюнийцы. В декабре 1048 года император Генрих III принял в Вормсе епископа Туля Бруно, графа Эгисхейм-Дагсбургского, и в присутствии римских легатов назначил его папой. Эта процедура в полной мере отражала ту зависимость, в которой находилось папство от немецких императоров после победы Оттона.
Однако, Бруно пожелал быть избранным на святой престол согласно древним обычаям, а потому в окружении нескольких сот рыцарей и монахов он направился в Рим, взяв с собой двух будущих соратников: Гуго, аббата Клюни, и уже весьма известного к тому времени монаха Гильдебранда в качестве секретаря. Войдя в Рим, Бруно снял сандалии и босым направился к могиле св. Петра. Там он объявил римлянам, что прислан к ним императором, но не намерен оставаться, если не люб им. Однако, римляне согласились принять его, и тогда архидьякон римской церкви произнес традиционную фразу: «Святой Петр избрал Бруно».
Как только формальности были соблюдены папа Лев IX (такое имя взял себе Бруно) занялся реформированием папской администрации. Верными сподвижниками папы стали Гумберт Бургундский, Фридрих Лотарингский (будущий папа Стефан IX) и Гуго, занимавшиеся вопросами управления церковью. Сурового аскета Гильдебранда снабдили титулом кардинал-субдьякона и поставили заведовать имущественными вопросами.
Так начался, возможно, единственный этап в истории римской церкви, за который ей не приходится постоянно краснеть.
Начиная с папы Льва IX (1049 – 1054) на римском троне оказываются в основном папы клюнийской школы. Сам Лев IX, Стефан IX (1057 - 1058), Николай II (1059 – 1061), Александр II (1061 – 1073), всё это были последовательные и очень жёсткие сторонники реформы церкви.
Уже при папе Николае на Латеранском соборе в 1059 году был проведен декрет о том, что отныне единственными избирателями папы являются кардиналы-епископы, а значит, светские олигархи оказывались за бортом. Это, разумеется, привело к самой настоящей войне, начавшейся уже в правление Александра. Но даже несмотря на всю шаткость своего положения, он последовательно продолжал реформы, начатые Львом IX. Александр строго наказывал продажных епископов и развратных священников. Даже могущественный германский архиепископ Анно дважды (в 1068 и 1070 гг.) вызывался в Рим по обвинению в симонии и, босой, вымаливал у папы прощение.
Апогеем же реформ церкви стало правление Гильдебранда, уже при папе Николае II фактически управлявшего делами корпорации. Сам Гильдебранд сменил Александра II на троне под именем папы Григория VII. Новый папа уже полностью олицетворял идею кесаря-понтифика и примат власти церковной над светской, и начал открытую борьбу за верховенство папской власти над императорской.
Программа понтификата Григория VII была изложена в документе под названием «Диктат папы» (Dictatus рарае). Григорий VII с возмущением отвергал, как опасную ересь, мысль, что земная власть может не быть подчинена власти «заместителя» Бога на земле, и утверждал, что кому дана власть закрывать и открывать небеса, тот тем паче может по своему усмотрению решать все земные дела. «Не настолько золото ценнее свинца, – говорил Григорий VII, – насколько власть священническая выше царской». Или вот другое его высказывание: «Придите, святейшие и блаженные Петр и Павел, дабы весь мир мог понять и узнать, что если вы можете вязать и решать на небе, то вы также можете делать это и на земле, сообразно с заслугами каждого человека; давать и отнимать империи, королевства, княжества, маркизаты, герцогства, графства и все, чем могут владеть люди».
По замыслу Григория VII, все короли должны находиться в зависимости от святого престола, и только одному папе одному принадлежит право назначения, смещения и перевода епископов, разрешения важных юридических споров, созыва соборов, суда и наложения на императора и князей церковных наказаний, освобождения подданных от присяги верности «неправедному» императору или князю, возложения на императора его знаков отличия и т. д. При этом, что интересно, никто не имеет права судить самого папу, и князья должны целовать у папы ногу в знак всеобщего повиновения тому, кто является наместником Христа и продолжателем дела апостола Петра, бывшего первым римским епископом.
С одной стороны, запрет симонии, и борьба за нравственность в рядах церкви нашла множество сторонников даже вне церкви. Это ведь именно волей германского короля Генриха III, сторонника церковных реформ, папой стал первый клюниец Лев IX.
Но вот отобрать право на инвеституру, а именно право монарха назначать епископов самому, оказалось весьма не просто. А по большому счёту, это было в прицнипе не реально сделать. Хотя бы уже потому, что право назначать епископов в Германии стоило не просто много, а очень много.
Императоры в течение целого столетия передавали под управление церкви огромные земельные фонды и одаривали её разнообразными привилегиями, создавая противовес крупным феодалам. Так, еще Генрих I в 927 году предоставил взимание городских поступлений епископу Туля, а Оттон I сделал это в отношении архиепископов Магдебурга, Майнца и Кельна; фрейзингенскому же епископу он отдал доходы целого графства Кадоре.
Кадорский дар положил начало дарениям церкви целых графств, иногда нескольких одному епископу. На первых порах дарственные записи говорили лишь о доходах; но постепенно епископ вытеснял графа, и епископская «доходная» территория превращалась в судебный округ, в иммунитетную землю. Оттон III применил к ней уже новый термин – regimen, то есть государственное управление. Вскоре этот термин был заменен термином «княжество». Так возникли духовные княжества – не только епископские, но и аббатские (монастырские). По сути, епископы и аббаты были теми же вассальными князьями, обязанными служить лично и своим имуществом императорской власти. Например, гамбургский епископ Адальдаг не мог посещать свою епископию в течение пяти лет, так как император нуждался в нем на поле брани или во дворце. Майнцский и кельнский архиепископы должны были посылать на войну по 100 рыцарей. Аббаты Вердена, Льежа, Фульды и Лорха обязывались выставлять на войну по 60 тяжеловооруженных рыцарей.
Даже обставлялось назначение императором епископов соответствующим церемониалом: при вступлении в должность император лично вручал кандидату на должность посох как символ власти в духовном княжестве. Эта церемония и называлась инвеститурой. Кроме посоха император вручал епископу также кольцо и принимал от него присягу верности.
В общем и целом, утрата инвеституры для императора была смертельна, а потому и дрались они за неё не на шутку. Что бы ни говорили будущие императоры перед выборами по поводу инвеституры, оказавшись коронованными, они тут же превращались в её ярых защитников. И в этом нет ничего удивительного – положение обязывает. Когда человек становится во главе любого фонда, не важно, национально-государственного или финансово-мафиозного, он в значительной мере становится марионеткой интересов возглавляемой им организации. В данном случае императорская казна целиком и полностью зависела от инвеституры, а потому ни один император право назначать епископов Риму бы не отдал, даже если бы лично сам тому сочувствовал.
Но, конечно, слабые места были и у императоров. Та же, например, выборность власти в Германии, на которой папство играло всегда. К тому же папа мог теперь рассчитывать и на сочувствие значительного числа германских епископов и архиепископов, готовых изменить императору. Те уже чувствовали себя достаточно большими и сильными, чтобы прибрать к рукам чуть поболе суверенитета. В ослаблении светской власти эти деятели видели лучшую гарантию упрочения собственного положения, тогда как усиление папской власти не могло их беспокоить: папа жил за Альпами, и предполагалось, что его вмешательство в германские церковные дела не может быть особенно активным. «Дальний покровитель» был менее опасным, чем близкий.
А тут еще и подошли к концу сто успешных лет с момента вступления в должность короля Генриха, в течение которых были заново заселены и вспаханы заброшенные во время усобиц земли. Такой процесс принято называть демографическим кризисом. Население достигло определённой точки насыщения, началось массовое разорение крестьян в силу уменьшения их наделов. И не найдя дела в деревне они начали наводнять города. Главным следствием такого исчерпания потенциала свободных земель, безусловно, стало обострение отношений между феодалами, как крупными, так и мелкими, что тоже было на руку понтифику.
Основное столкновение алтаря и трона произошло в правление Генриха IV в Германии, и Григория VII в Риме. Некоторые демографы утверждают, что население Европы к этому моменту уже перестало бурно расти и оставалось приблизительно неизменным. Это значит, что земельный фонд был полностью исчерпан, и крупные феодалы-землевладельцы вполне уже могли начать некоторое пощипывание друг друга.
Собственно это в Германии и происходило, когда Гильдебранд, будучи ещё кардиналом-иеродиаконом, доставил в Латеранский собор мертвое тело Александра II, и присутствовавший в соборе народ начал стихийно восклицать: «Гильдебранда в папы». И пока в Риме всем миром возводили на папский престол главного идеолога реформы западной церкви, королю Генриху в Германии приходилось вести войну с саксонскими князьями за передел земли в районе горного массива Гарца.
Вообще противники: что император, что понтифик - оказались достойны друг друга. Идейными были, так сказать. Оба боролись за централизацию, но с противоположных концов. Ну, и довоевались. Григорий закончил жизнь в изгнании, а Генриха IV отстранил от штурвала собственный сын.
На самом деле такой результат более чем закономерен. Требование примата власти церкви – это повторение той же ошибки, которая рассматривается ещё в начале диалога Иисуса с Искусителем. Нет, братцы, не будет работать ни одна такая однобокая конструкция, даже если понтифики будут хоть тысячу раз аскетами. Собственно, добейся Григорий VII своего, империя всё равно бы развалилась, ибо сам понтифик тут же оказался бы полностью незащищённым от притязаний местных патрициев, которые запустили бы новый виток порнократии в Риме.
Безусловно, клюнийцы имели массу положительных качеств, но они были фанатичны. А фанатизм – это сон разума. Хотя, как видно, уже к XI веку от рационализма учения Иисуса не осталось вообще ничего, а потому единственное, что могли придумать реформаторы – это всё тот же аскетизм ради аскетизма, безоговорочный примат церкви и точка. А кто не с нами, тот против нас. И если вернуться здесь к логике диалога духа и плоти, то после клюнийской реформы Западная империя была просто обязана вернуться к логике материалистской логике плоти. Реформаторы из клюнийского аббатства совершили фундаментальную ошибку: они отрицали интересы мирской империи, от которой напрямую зависели сами.
Наверное, Вам покажется странной аналогия, но есть нечто общее между судьбами папы Григория VII и Льва Троцкого. Лев Давидович тоже не захотел понять, что он где-то очень круто ошибается. А понять это он должен был уже после катастрофы на Висле и последовавших событий, когда тот самый пролетариат, на который он так рассчитывал, выступил против него самого. Ну, в крайнем случае, его должна была убедить абсолютно бестолковая и бессмысленная деятельность Коминтерна. Но нет, он упирался до конца. А потому, видимо, и закончил дни с ледорубом в голове. Папе Григорию, конечно, повезло чуть больше, но он тоже умер в изгнании.
После смерти Григория VII борьба между короной и алтарём продолжилась, но в итоге был достигнут совершенно неизбежный по своему смыслу компромисс – Вормсский конкордат, который ввёл как бы двойную инвеституру: вновь избранный епископ или аббат инвестировался как бы духовно и материально.
До инвеституры происходили выборы кандидата в епископы. В Германии выборы епископов производились в присутствии императора или его представителя, который в спорных случаях определял, совещаясь с клиром, какому из претендентов на епископский сан следует отдать предпочтение. Кроме того, в Германии мирская инвеститура предшествовала духовной, и посвящение делалось после того, как избранный епископ был императором уже введен во владение мирскими благами.
Посвящение избранного кандидата в сан епископа и наделение его духовными благами совершалось архиепископом или митрополитом, который вручал новому епископу кольцо и посох, символизировавшие духовную инвеституру. Предоставление же мирских благ и материальных привилегий, которыми пользовались высшие представители церкви, совершалось императором, символизировавшим это наделение вручением скипетра и требовавшим от нового епископа присяги в ленной верности и службе.
Конструкция в целом получилась двухглавая, как оно и должно было получиться в соответствии с исходным дуализмом самого христианского учения. Но поскольку обе стороны совершеннно не усвоили данного им самой жизнью урока, через какое-то время их противостояние, столь обременительное для них же самих, возобновилось.
Ведущим звеном поочерёдно оказывались то папа, то император, в зависимости от того, кто был сильнее на текущий момент. Но совершенно очевидно, что мечты клюнийцев о единоличном вселенском владычестве понтифика оказались принципиально несбыточными. При этом столь же очевидно, что усиление прямой власти императора в Риме вело лишь к деградации идеологического основания общества, а, следовательно, к распространению коррупции, вплоть до полного развала всей системы.
