Е.Н.Шульга
Научное открытие: герменевтический подход
Постановка проблемы и выбор подхода
Согласно традиционной реалистической позиции научное творчество представляет собой сложный и разносторонний объект исследования, одни аспекты которого изучаются специальной областью психологии – психологией научного творчества, другие – науковедением и социальными дисциплинами. Непосредственно механизмам научного творчества, а также природе научного открытия значительное внимание уделяется историей науки, методологией и философией науки.
Одно из наиболее важных мест в рассмотрении структуры научной деятельности занимает анализ способов и методов исследования. Их развитие определяет уровень разработанности той или иной конкретной научной проблемы, а также реальные возможности науки в целом. По этой причине философско-методологический и концептуальный инструментарий науки нуждается в постоянном внимании как со стороны самих ученых, так и со стороны методологов науки.
Целью науки, как считает, например, видный логик и философ Владимир Александрович Смирнов, – является “создание типовых методов, позволяющих стандартным образом решать целые классы задач. От достижения этой цели зависит соотношение нестандартного, творческого, и стандартного, рутинного, в науке. Если для задачи еще не существует методов решения, она оказывается сугубо творческой. Выработка таких методов превращает ее в стандартную, рутинную задачу. После этого творческая деятельность смещается в более высокую плоскость – плоскость создания методов решения”<!--[if !supportFootnotes]-->[255]<!--[endif]-->.
При таком понимании науки модель научного творчества, предложенная В.А.Смирновым, предстает как процесс созидания своеобразного “пространства выбора”, исходными положениями для реализации “выборки” внутри которого оказываются теоретические соображения и эмпирические данные<!--[if !supportFootnotes]-->[256]<!--[endif]-->.
В более укоренившемся и общенаучном контексте под “пространством выбора” чаще всего подразумевается объект исследования, в соответствии со спецификой которого как раз и выводится последовательность приложимых к нему наиболее адекватных методов и средств. Между тем использование понятия “пространство выбора” в контексте исследования феномена научного творчества, нам представляется более уместным и точным, поскольку в центре внимания здесь оказывается научная деятельность как таковая, благодаря которой, собственно говоря, и формируется данное, исследуемое нами “пространство выбора”.
Первым шагом в построении модели научного творчества является формулирование основной исходной цели исследования. Однако обоснованию цели исследования должен предшествовать хорошо аргументированный анализ специфики изучаемого объекта. Как это ни покажется тривиальным на первый взгляд, познание сущности объекта начинается с постановки традиционного для науки вопроса, обращенного непосредственно на объект. Этот вопрос весьма прост: что можно наблюдать? В нашем случае – что можно наблюдать в глубинах творческого научного процесса; что представляет собой данное “пространство выбора”? Другими словами, исследование должно быть основано на теоретически подкрепленных эмпирических данных об объекте, специфика которого обусловливает организацию проблемного поля анализа.
В отношении научного творчества как особого объекта философского анализа проблема всего того, “что можно наблюдать?”, никак не укладывается в жесткие рамки задачи создания только лишь “типовых методов”, о которых говорит В.А.Смирнов, то есть методов стандартных, пригодных для изучения творчества вообще, безотносительно его специфического выражения – прикладной, интеллектуальной, научной или какой-то иной деятельности человека.
Философское решение вопроса специфики творческой деятельности в науке сопряжено с определенным ракурсом исследования, а именно: необходимо рассматривать проблему в двуединых и в чем-то может быть даже парадоксальных аспектах – наблюдать творческий процесс как бы со стороны, то есть пребывать в роли наблюдателя и при этом сохранять собственный творческий потенциал: использовать стандартные и нестандартные подходы и методы.
Но какие же методы наблюдения за творческим процессом можно квалифицировать как адекватные ему? Конечно же, нестандартные, творческие, и стандартные, уже известные (рутинные). Выявить эти методы и подходы, обосновать их и проиллюстрировать их действенность на примере конкретного научного открытия – такова цель данного исследования.
На философском языке конечную цель науки можно определить по-разному: это и поиск истины, и приобретение нового знания о мире, объектах, явлениях, процессах, в нем происходящих, и расширение горизонтов познания. Цель науки – это, помимо всего, “открытие новых возможностей человеческого мышления и действия. С их появлением формируются новые способы и приемы научной деятельности, они раскрывают новые потенции творческого интеллекта”<!--[if !supportFootnotes]-->[257]<!--[endif]-->. В этой связи идеалом научного творчества, его конечной целью является научное открытие, по отношению к которому роль и задача философа, методолога и эпистемолога состоит в том, чтобы максимально приблизиться к пониманию того, как, каким образом и при каких условиях становится возможным и осуществимым научное открытие.
“Искусству делать открытия учит история науки”<!--[if !supportFootnotes]-->[258]<!--[endif]-->. Под этим утверждением подписались бы многие методологи и философы науки. Так А.С.Майданов в своей книге “Искусство открытия” большое внимание уделяет изучению истории научных открытий с позиций анализа творческого процесса. При этом автор обращает внимание на то обстоятельство, что изучение прошлого опыта может оказаться полезным при решении проблем, стоящих перед современной наукой, например дать подсказку в выборе возможных путей и способов их решения. “Но кроме тех сторон и явлений действительности, существование которых подсказывается формулировкой самих проблем, – пишет А.С.Майданов, – неисчерпаемая в своем содержании действительность хранит в себе такие явления, события и процессы, о существовании которых, а тем более об их характере мы и не подозреваем и не имеем о них никакого представления”<!--[if !supportFootnotes]-->[259]<!--[endif]-->.
Осознание того, что содержательная сторона действительности неисчерпаема, может служить побудительным мотивом и внутренним толчком для творческого мышления и действия. Кроме того, стимулирующим и позитивным моментом в анализе процесса творчества является понимание относительности нашего знания вообще, а значит, и в вопросах научного творчества. Кроме того, теоретические суждения и научные данные, используемые учеными для проверки выдвигаемых ими теорий, по сути оказываются смыслонагруженным опытом самих этих ученых – творцов научных теорий, однако это вовсе не должно означать, что такой опыт составляет последнее основание науки. Нет никакого последнего основания, и все то, что сегодня представляется окончательно установленным, завтра может оказаться ошибочным. Такое наше утверждение касается также и изучения опыта собственно научного творчества, привнося определенную долю здорового скептицизма в построение теории научного творчества.
Сделав этот вывод, мы могли бы ограничить нашу исследовательскую задачу изображением картины творческого процесса в духе описания “превратности идей”, где созидательный творческий акт лишь стыдливо подразумевается, присутствуя в скрытом виде в тех сугубо методологических алгоритмах, которые хотя и описывают тот путь, которым шел исследователь к своему открытию, однако ничего не дают тем, кто возомнил бы себя способным использовать этот опыт без особых на то оснований.
В этом месте мы непосредственно подошли к той постановке вопроса анализа творчества в науке, который закономерно переходит в очерк этих “особых оснований”. В первую очередь речь здесь пойдет об основных требованиях, предъявляемых современному ученому как со стороны научного сообщества, членом которого он является, будучи профессионалом в своей сфере деятельности, так и со стороны общечеловеческих и личностных качеств деятеля науки. При этом заметим, что обращение к типологии личности ученого ни в коей мере не должно уводить нас от темы исследования, а именно от обращения к герменевтическому подходу как методу анализа творчества. Напротив, немаловажное значение имеет понимание того обстоятельства, что существует определенная связь и определенная зависимость между типом личности ученого и его способностью делать открытия. Подчеркивая эту зависимость, мы остаемся в рамках герменевтического анализа и при этом сохраняем основной замысел нашего исследования, суть которого (в качестве определенной исследовательской сверхзадачи) может быть сформулирована постановкой следующего вопроса: пригодна ли герменевтика для понимания специфики научного творчества?
Дело в том, что одним из условий адекватного понимания специфического характера творчества, максимально приближающего к постижению содержания контекста проблемы научного творчества, связанного с научным открытием, является сформулированное в недрах герменевтики требование использовать в первую очередь такой метод понимания, как, например, мысленное объединение, “ассоциирование себя с автором”.
Сущность этого герменевтического метода состоит в том, что при истолковании конкретного текста важно составить себе наиболее полное представление о личности автора “текста”. В данном случае под “текстом” мы будем понимать не только определенный научный текст, который подвергнем герменевтическому анализу, но также, в качестве сверхзадачи, творческий процесс как подтекст “текста” автора конкретного научного открытия. Добраться до сути вопроса о том, как становится возможным научное открытие, нам поможет герменевтический подход.
В последующих разделах статьи мы рассмотрим все известные нам методы герменевтического анализа, которые могут оказать позитивную роль в изучении процесса творчества в целом.
В соответствии с требованиями герменевтического подхода начнем изложение материала с анализа типов личности людей, так или иначе причастных к науке. Это позволит приблизиться к ответу на вопросы: кто должен заниматься наукой и как возможно научное открытие? Кроме того, пропедевтический по своей сути очерк типологии личности ученого представляется не только уместным, но и интересным хотя бы в силу того, что многие выдающиеся ученые сами описывали пути и способы, которыми они пришли к научному открытию. Для этого достаточно сослаться, например, на книгу “От мечты и открытию” Ганса Селье или на труды Чарльза Дарвина, в частности на книгу “Воспоминания о развитии моего ума и характера”, где ученый подробно описывает те моменты собственной жизни, которые побудили его к научным изысканиям, а также рассказывает о тех незаурядных авторах, книги которых дали подсказку для формулирования собственного научного открытия, собственной научной концепции<!--[if !supportFootnotes]-->[260]<!--[endif]-->.
Кто должен заниматься наукой?
Характерной чертой научных исследований является то, что от простой регистрации фактов они переходят к упорядочению, классификации и сравнению знаний. При этом непрерывно продолжающийся поиск все новых фактов или новых деталей не угасает, он продолжается наряду с постоянным совершенствованием методов и средств исследований. Это, в свою очередь, обусловливает формирование такого типа исследователей, для наиболее эффективной деятельности которых требуется овладение скорее специальными навыками, нежели обладание подлинно научным талантом, талантом делать открытия или генерировать идеи.
Этот тезис легко можно было бы опровергнуть, усомнившись в той его части, где речь идет как будто бы о второстепенной роли подлинного научного таланта, если бы... Но не будем торопиться и делать поспешные выводы, ведь именно приведенную характеристику современного состояния научного знания мы встречаем на страницах книги Ганса Селье “От мечты к открытию”. Развивая эту мысль дальше, автор пишет: “Анализ природы научного таланта ничего не дает тем, у кого его просто нет. Гений же не нуждается в поучениях. И все же если говорить об исследователях вообще – от самого посредственного до гения, – то, имея объективное представление об их способностях, каждый может извлечь что-нибудь приемлемое для себя”<!--[if !supportFootnotes]-->[261]<!--[endif]-->.
Впервые наткнувшись на эту замечательную мысль, воспринимаемую почти афористично, меня увлекла идея как можно более подробно и наиболее полно познакомиться с творчеством этого выдающегося человека, в том числе и с точки зрения перспективы философского анализа научного творчества.
Действительно, что знает о науке и научном творчестве тот, кто сам является творцом и новатором в своей конкретной сфере научной деятельности, и что тем самым он знает о любом творческом процессе в науке, а значит, и о тех, кто может заниматься наукой? Наряду с данной постановкой вопроса меня волновала также мысль о том конкретном научном открытии, которое было совершено Гансом Селье, а именно его теория стресса, и то, как этот ученый пришел к своему замечательному открытию.
Отвечая на эти и сопутствующие им вопросы, я попытаюсь в своей статье прибегнуть к многоаспектному анализу проблемы творчества в науке. Для реализации этой задачи нам необходимо рассмотреть творческую деятельность конкретного ученого с целью понимания особенностей творчества в науке и при этом использовать (по возможности наиболее полно) арсенал известных и предварительно сформулированных мной принципов понимания, выработанных герменевтической традицией<!--[if !supportFootnotes]-->[262]<!--[endif]-->.
Обращение к творчеству Ганса Селье сделано не случайно. Этот выбор продиктован сразу несколькими обстоятельствами. Во-первых, увлекательна содержательная сторона самой теории стресса и тот общенаучный смысл, которым она обладает. Во-вторых, Ганс Селье серьезно занимался теми аспектами научной деятельности, которые он сам определил постановкой вопроса как стать ученым? Поиску ответов на этот вопрос он посвятил целую книгу, которая может рассматриваться в качестве настольной книги для философа и методолога науки, интересующегося сходными проблемами, а также позволяет соотносить научную деятельность Г.Селье с тем, что он думал и как высказывался о предмете научной деятельности и о самих ученых.
Типология личности ученого, предложенная Г.Селье, строится по принципу “действия от обратного”, т.е. сначала в юмористической форме описываются наиболее несимпатичные типажи, а затем выводятся гипотетические портреты идеального руководителя и идеального научного сотрудника. При этом используется весьма продуктивный прием гиперболизации, утрирования присущих этим типам черт с целью напомнить, чего следует избегать, а чему подражать.
Делатели. Это либо “собиратели фактов” – высшим достижением которых является обнаружение материалов, нужных впоследствии для других ученых, либо это “усовершенствователи”, чья деятельность состоит в постоянной попытке улучшить аппаратуру и методы исследования.
Думатели. 1. “Книжный червь” – наиболее чистая форма теоретика. Интеллигентный, расположенный к философии, математике или статистике. Обладает блестящей памятью и имеет опыт по части каталогизации и индексации. Досконально информирован о наиболее сложных теоретических аспектах, например, в области биохимии или биофизики, но никогда не решится на эксперимент, поскольку тот либо уже проведен, либо бесперспективен. Любит учить, и учит хорошо, но безжалостен на экзаменах, которые использует в основном для демонстрации своих познаний. Согласен заседать в различных комитетах и комиссиях и заниматься преподавательской деятельностью.
2. “Классификатор” – у него подлинно научная душа. В детстве он занимался коллекционированием и свою научную деятельность может сочетать с коллекционированием бабочек или растений с целью их систематизации. Он получает удовольствие от созерцания совершенства природы и при этом редко идет дальше своей удачной попытки соединить взаимоподобные вещи.
3. “Аналитик” – в детстве он разбирал на части наручные часы, потому что хотел узнать почему они тикают, однако не мог их собрать снова. Став ученым, он демонстрирует тот же тип любопытства. Так, занявшись медициной, он предпочитает анатомию, гистологию и аналитическую биохимию. Часто он испытывает острое желание анализировать психологию ученого. Конечно, нельзя не согласиться с тем, что аналитическая работа необходима ученому, например, такая работа является нужной предпосылкой для всех видов классификации и синтеза. Однако сам “аналитик” часто забывает, что разбивать целое на части можно лишь с одной целью – узнать, как их потом соединить и по возможности усовершенствовать.
“Синтезатор” – это высший тип ученого, поскольку анализ и классификация являются лишь предпосылкой синтезирования. Творческий талант ученого этого типа зависит от практических и интеллектуальных навыков. Способность к синтезированию закладывается еще в детстве и проявляется в самых разнообразных областях: в химии, в пластической хирургии, в измерительных процедурах и т.п. Однако ценность творческого потенциала этого типа ученого зависит от способности задаться вопросом: на самом ли деле та вещь, которую он собирается создать, заслуживает этого. Синтезирование, как и все другие способности, может превратиться в самоцель и никогда не выйти за рамки карточных домиков.
Чувствователи. 1. “Крупный босс” – его главная цель – это успех в чем угодно, ради успеха. С детства он привык быть лидером и вся его последующая жизнь проходит под знаком самоутверждения. Он мог бы сделать карьеру на любом поприще, но по воле обстоятельств попав в науку, он будет оставаться лидером и игроком, никогда и нигде не упуская свой шанс. На первых парах он опубликовал несколько стоящих научных трудов в соавторстве, но так и не ясно, какая часть является его собственным результатом. Он превосходный политик, организатор и “заседатель”, и ему не понадобилось много времени, чтобы стать заведующим научного подразделения. В зависимости от обстоятельств он либо сверхэрудирован, либо вульгарен, легко переходит от недоступности ученого мужа к роли “своего парня”. Благодаря постоянному участию в работе различных комиссий и советов ему удается преуспевать в выбивании средств для своего научного учреждения. Этот тип ученого Гансу Селье не очень симпатичен, хотя он признает, что под началом такого человека можно продуктивно работать в течение всей жизни.
“Хлопотун”. Этот испытывает нетерпение и стремится сделать все побыстрее. В молодости он торопится достичь очередной ступеньки карьеры и пройти всю служебную лестницу в максимально короткий срок. Будучи тружеником и умея использовать случай, он занимается каким-то исследовательским вопросом не потому, что тот его особо интересует, а только потому, что здесь может быть получен наиболее быстрый результат. Этот тип ученого скорее спортсмен от науки: он любит быстроту ради нее самой. Селье относит их к разряду вечно спешащих молодых людей, которые не любят природу, а лишь насилуют ее, и, овладевая наукой, оказываются не способными постичь ее “дух”.
3. “Рыбья кровь”. Это демонстративно невозмутимый скептик, подвергающий все и всех сомнению. И здесь Селье приводит образчики наиболее типичных для скептика высказываний, например: “Вы не доказали свою точку зрения, если ее вообще возможно доказать”, “Вы не первый это обнаруживали”. Про таких ученых в конце их пути обычно говорят: “Ни достижений, ни попыток, ни ошибок”.
“Высушенная лабораторная дама”. Это недружелюбный, резкий, властный и лишенный воображения женский двойник “рыбьей крови”. Как правило, она технический сотрудник. Доминирует в своей подгруппе, но очень плохо понимает чисто человеческие слабости коллег. Почти неизбежно влюбляется в своего непосредственного шефа. Может быть незаменимой на своем месте, но при этом создает атмосферу напряжения и неудовлетворенности у окружающих. Из таких типов женщин, считает Селье, никогда не могут получиться превосходные ученые.
5. “Самолюбователь” воплощает чистый эгоцентризм, пребывая в постоянном восхищении от своих работ. Он может разъяснять величайшую сложность и оригинальность хода своих мыслей и повествовать о тех технических трудностях, связанных с их воплощением, которые ему пришлось успешно преодолевать. Покорение препятствий и “зигзаги удачи” – одинаково красноречивые свидетельства его величия. В больших научных коллективах нередко встречаются еще два родственных ему типа, внутренне объединенных поиском возможных опасностей, угрожающих их престижу и чести: это “мимозоподобный” тип (всегда обиженный и всеми якобы обойденный) и сварливый “тореадороподобный” тип – мелочный и подозрительный, намеренно создающий сложную ситуацию и готовый затеять склоку при малейшем подозрении, что кто-то покушается на его авторитет.
“Агрессивный спорщик”, как правило, выходит из умненького всезнайки, который по мере взросления остается непреодолимо самоуверенным. Это опасный для подлинного творчества тип “самолюбователя”. В научных спорах его интересует лишь собственная правота, поэтому он может использовать сомнительные аргументы и даже блефовать, а его деструктивная позиция способна разрушить гармонию внутри самого сплоченного коллектива.
“Первостатейная акула”. Его главная забота состоит в том, чтобы вставить свою фамилию как можно в большее число публикаций. Он любит писать длинные казуистические введения к своим статьям для единственной цели – доказать, что хотя описываемое событие или явление уже наблюдалось, он первым описывает их и интерпретирует в нужном ключе и этот его вклад имеет подлинную научную ценность. Его всегда можно узнать по репликам, типа: “Это прекрасное подтверждение моего тезиса о том, что...” или по нетерпеливому высказыванию: “О, я об этом писал еще в таком-то году...”. Словом, этот тип узнаваем и весьма распространен.
“Святой”. Истинно целомудренный в мыслях, словах и делах. Он – Рыцарь Добра и Справедливости. Еще с детства он поклялся делать не одно, а десять добрых дел кряду, но, избрав для себя научно-исследовательскую деятельность исключительно из гуманных соображений, он искренне верит в свое высокое предназначение. Он не играет роль “святого”: он на самом деле таков. И хотя самоуничижительный альтруизм служит ему страшной помехой в работе, и качества “святого” принесли бы больше пользы, если бы он занимался более конкретным делом (например, служил бы в лепрозории, а не в лаборатории), все же у Селье не поднимается рука нарисовать карикатуру на этого симпатичного и вызываемого уважение человека. Однако в глубине души (по большому счету) – и это ясно из подтекста, Селье мало верит в искренность и полезность такого “святого” для науки.
“Святоша” имитирует подлинного “святого”. Скромный, но с ханжескими повадками, он безупречно разыгрывает рыцаря науки. Излучая доброту и праведность, терпимость и сочувствие, он относится к коллегам подчеркнуто покровительственно, как к неразумным детям. Этот тип, по убеждению Селье, встречается в лабораториях так же редко, как и настоящий святой от науки.
“Добрячок”. В школе он был любимчиком учителей, но его научная работа серьезно страдает из-за полного отсутствия воображения и инициативы, что делает его непригодным для творческого научного исследования. Чаще и охотнее всего он концентрируется на семье и горит желанием сделать все для счастья семьи, например готов пожертвовать своей карьерой ради карьеры детей, которые должны иметь все, чего он сам был лишен. “Добрячок” может быть вполне интеллигентным, но его пресная невинность, безынициативность и полное отсутствие воображения делают его непригодным для творческой научной деятельности.
Итак, приведенная классификация личностных типов строилась по принципу поиска отрицательных черт, в той или иной степени мешающих продуктивной исследовательской работе: речь шла о тех, кто не должен заниматься наукой. Характерным для всех десяти типов недостатком, как можно было заметить, являются либо эгоцентризм и выпячивание собственной личности, либо заниженная самооценка, доведенная до самоуничижения. Став доминантными мотивами поведения, они либо нивелируют, либо искажают другие мотивы творчества, делая человека практически неспособным осуществлять творческую научную работу. “Эти личностные характеристики (независимо от того, хороши они или дурны), – пишет Селье, – оказывают стерилизующее воздействие на творчество, поскольку фокусируют внимание на исследователе, а не на исследовании. И “святой”, и “самолюбователь” (если брать две крайности) больше озабочены оценкой своего поведения, чем прогрессом знания. Мы можем восхищаться ими или презирать их, но в любом случае им не место в научной лаборатории”<!--[if !supportFootnotes]-->[263]<!--[endif]-->.
Делая такое заключение, Г.Селье переключается на поиск положительных личностных черт, характерных для истинного ученого, формулируя идеал ученого. Таковым является идеальный руководитель и учитель – он называет его “Фауст”, и идеальный ученик и сотрудник – “Фамулус”.
“Фауст”. Ученый философского склада ума, религиозно преклоняющийся перед Природой и глубоко осознающий ограниченность возможностей человека при исследовании ее тайн. Он наделен мудростью и сочувствием к человеческим слабостям, но не потакает недобросовестности в работе или любой другой форме поведения, которая несовместима с призванием ученого. Этот человек относится к своей работе несколько романтично, и его можно назвать скорее эмоциональным, чем сентиментальным. Его воодушевляют перспективы самого исследования, а не собственных возможностей; уважение к интересам других коллег. Его не ломает неудача и не развращает успех. Несмотря на сложность его работы он остается простым и добрым человеком, которого никакая лесть не способна превратить в “важную персону”. Ганс Селье называет такие его главные характеристики: “удивительная способность к выделению наиболее значимых фактов; острая наблюдательность; отсутствие ослепляющего предубеждения к людям и научным данным; железная самодисциплина; редкая оригинальность и воображение, соединенные со скрупулезным вниманием к деталям как в технике лабораторной работы, так и при логическом осмыслении результатов”<!--[if !supportFootnotes]-->[264]<!--[endif]-->. К слову заметим, что сам Селье относит себя к “Фаусту”, но это в идеале, а идеал, как известно, представляет собой не конечную цель, а только направление, путь к нему.
“Фамулус” олицетворяет собой будущее. Как и его шеф, идеальный ученик и сотрудник сочетает в себе разумную долю идеализма, присущую “святому”, с такими же дозами каждого из “грешных” желаний, которые способны добавить ему здорового жизнелюбия, необходимого для жадного и эффективного изучения мира внутри и вокруг себя. Пока еще он недостаточно зрел и опытен, ум его не так развит, как у его духовного наставника и не так устойчив к напряжению, которое требуется для длительных абстрактных размышлений. Присущие ему научная смелость и упорство чаще всего ассоциируются с энергией и силой юности и у него еще много времени, чтобы претворить мечту в реальность. Именно поэтому Селье называет его самым важным среди своих персонажей.
Итак, основные качества, которыми должен обладать исследователь – это самостоятельность и оригинальность мышления, воображение и наличие интуиции. Простого их перечисления или только указания на них оказывается недостаточным, поскольку наше понимание специфики творчества в науке находится в прямой зависимости от того смысла, которое мы вкладываем в эти понятия.
Раскрывая скрытый подтекст требований, предъявляемых к идеальному типу ученого, следует иметь в виду, что всю предложенную типологию личностей (включая карикатурную галерею портретов) не следует рассматривать как инструкцию для отдела кадров. Напротив, роль и значение подобной типологии состоит прежде всего в том, чтобы пробудить у самих ученых творческое отношение к действительности, в первую очередь, – через осознание всего многообразия ее межличностных проявлений. Острота и критичность, которую обнаруживает при этом Селье, ни в коей мере не является чрезмерной: она лишь иллюстрирует здоровый жизнеутверждающий оптимизм автора и при этом не занижает пафос его внутренней философии.
Философское кредо Селье пока еще не может быть сформулировано. Между тем, используя герменевтический подход к анализу творчества Селье, есть все основания утверждать, что важным элементом философской позиции Ганса Селье является пропагандируемое им мироощущение. Сформулируем его так – это “ощущение полноты жизни”. Постепенно раскрывая сущность всего того, что кроется за этим миропониманием, рассматривая требования и ожидания, которые вкладывает Селье в свое понимание творческой личности, мы постигаем сущность всей внутренней философии самого Селье, сближая тем самым философские и методологические устремления в решении проблемы понимания процесса творчества.
Все бесчисленные умственные и физические качества, присущие ученому, могут быть классифицированы и представлены в виде определенной системы требований. В этот список включаются следующие: 1) энтузиазм и настойчивость; 2) оригинальность (независимость мышления, воображение, интуиция и одаренность); 3) интеллект (способность концентрировать внимание, способность к абстрагированию, память, логика, опыт); 4) этика; 5) контакты с внешним миром, миром природы (наблюдательность и технические навыки); 6) контакты с людьми. Здесь важным оказывается понимание себя и других, умение работать в коллективе (совместимость), организаторские способности, владение навыками убеждения и аргументации, умение прислушиваться к мнению и аргументации других.
Из этого списка довольно трудно выделить наиболее существенные, важные для продуктивной исследовательской работы признаки, поскольку все они взаимосвязаны. Конечно, немаловажное значение для успешного научного творчества имеют такие личностные качества, как независимость мышления, инициатива, интуиция, воображение и одаренность – главные проявления оригинальности в науке. Однако успех в науке может быть обусловлен благоприятной научной средой и предметом исследования, а также зависеть от обладания техническими навыками, от дара воображения или, наконец, от умения правильно контактировать с коллегами. В этом смысле уровень и степень развития каких-либо отдельных качеств из вышеперечисленного списка оказывается более существенным в продуктивной творческой исследовательской деятельности, чем, скажем, наличие в его личности всех этих качеств без исключения. И все же существует достаточно объективное и, возможно, универсальное свойство или качество личности, присущее настоящему исследователю. Это энтузиазм (или мотивация). Без мотивации к исследовательской работе все остальные свойства лишаются смысла.
Логическим завершением очерка личностных качеств исследователя, которому можно было бы дать подзаголовок: “кто не должен заниматься наукой” и “кто может заниматься наукой”, на наш взгляд, является переход к поиску ответов на вопрос: как, при каких условиях научная исследовательская деятельность становится наиболее продуктивной. Здесь проблема научного творчества оказывается связанной с поиском тех наиболее благоприятных факторов и обстоятельств, которые в конечном итоге обеспечивают успешное завершение научного исследования и приводят к научному открытию.
Как возможно научное открытие?
В начале своей статьи мы уже обращали внимание на то, что искусству делать научное открытие учит история науки. Однако история научных открытий столь обширна, что вряд ли может уместиться в отдельный параграф обычной статьи. Поэтому мы ограничиваем поиск ответов на поставленный в заголовке вопрос лишь одним открытием в науке – теорией стресса, а также описанием тех благоприятных и сопутствующих открытию факторов, совокупность которых может оцениваться с позиции их философско-методологической значимости. Из этого следует, что если эти факторы действительно важны для совершения продуктивной научной деятельности или даже для настоящего, истинно научного открытия, то и сами эти факторы стоит рассматривать как альтернативные условия для последующей научной деятельности, в какой конкретной сфере она бы ни совершалась. Другими словами, рассказывая о том, как было совершено конкретное научное открытие, мы тем самым приближаемся к пониманию смысла научного творчества вообще.
Описывая то, каким путем Ганс Селье пришел к своей теории стресса, мы будем соотносить его собственный ход мыслей с теми правилами, принципами и подходами, которые уже известны философии науки и методологии – и в этом смысле они достаточно традиционны (стандартны). Вместе с тем мы расширяем свою задачу, связывая ее еще и с тем, чтобы проиллюстрировать на практике продуктивность герменевтического подхода, впервые используемого применительно к анализу конкретного научного открытия. Здесь, по-видимому, самое время переключить внимание на рассмотрение сущности и специфики собственно герменевтического подхода как достаточно нетривиального, нестандартного для анализа специфики научного творчества. Надеюсь, что этот рассказ не уведет нас слишком далеко от описания возможных способов и путей совершения научного открытия.
Историческая справка. Герменевтика – одна из наиболее древних дисциплин. Она имеет свою историю, и история формирования герменевтического подхода, независимо от тех изменений, которые он претерпевал во времени, все же имеет свою стержневую особенность. Особенность эта касается определенного универсализма, которым обладает герменевтический подход, используемый в деле реконструкции текстов, понимании их смысла и значения, в интерпретации значения и смысла символов, знаков или образов и т.д., то есть всего того, что сопутствует пониманию, обеспечивает его полноту (на основании совокупности правил, выработанных культурно-исторической традицией). Поэтому герменевтика не только часть истории и культуры, но она сама является своего рода культурой. Не случайно, по-видимому, и то, что ее первоначальный смысл квалифицировался как способ истолкования и объяснения, доведенный до искусства. Кроме того, герменевтика – это особая философия, но философия “внутренняя”, не всегда проявленная (ведь никто из интерпретаторов не указывает за скобками, каким именно приемом герменевтического анализа он пользовался в тот или иной момент, чтобы донести содержание своего исследования до понимания его другими).
К слову заметим, что наряду с указанным (традиционным) использованием приемов герменевтики в данной статье будут использованы и иные (нетрадиционные) пути интерпретации, а точнее говоря, мы постараемся по возможности наиболее полно информировать читателя о тех конкретных приемах и методах герменевтического анализа, которые были использованы мной как интерпретатором научного творчества конкретного автора открытия, а также самим Гансом Селье. Этот подход позволит “вытянуть” внутренний подтекст собственной философии и скрытой методологии Селье, а значит, в какой-то мере приблизит к пониманию сути его новаторства в науке.
Методы герменевтики были известны мыслителям древности еще до того, как оформились в целостный подход или даже в тот феномен, который получил название “философская герменевтика”, где правят такие выдающиеся философы-герменевтики, как, например, Фридрих Шлейермахер, Мартин Хайдеггер, Х.-Г.Гадамер, Поль Рикер и др. Мы опускаем здесь анализ собственно философской герменевтики, а значит, не будем касаться этих имен, поскольку для целей нашей статьи достаточно будет лишь перечислить те полученные нами результаты, которые явились следствием изучения герменевтики, ее истории (и предыстории), как она складывалась в культурно-исторической традиции<!--[if !supportFootnotes]-->[265]<!--[endif]-->. Прежде чем перечислить их, мы должны хотя бы в общих чертах описать предысторию возникновения герменевтики.
Происхождение термина “герменевтика” связывается с Гермесом – вестником богов греческого пантеона, покровителем путешествующих, а также проводником душ умерших. Однако само это имя несет в себе отчетливые следы фетишистской архаической древности, о чем свидетельствует слово “герма” – т.е. груда камней или каменный столб. Гермы были своего рода путевыми отметинами, знаками, символизирующими направление дорог, границу. Вместе с этим гермы указывали на места погребения, что придавало особый таинственный смысл этим сооружениям. Например, встречающиеся на пути гермы расценивались как благоприятные знаки, покровительствующие путешествующему.
Как можно заметить, фетишизация путевых знаков как рудиментов бога Гермеса, наделяемого способностью пребывать, быть вхожим в оба мира – жизни и смерти, и осуществлять посредничество между богами и людьми, закладывало определенные предписания в отношении людей к этим материальным символам. В то же время с именем Гермеса связывались человеческие сновидения, что давало толчок для осуществления истолкования смысла сновидений, которые имели для человека ценность и значение известий потустороннего, отчасти божественного происхождения. Именно Гермес навевал сновидения и поэтому “герменевтика” имела отношение также и к их истолкованию. Тем самым расширялось смысловое поле герменевтики, задачей которой было истолкование значения символов и знаков как материального, так и духовного (внутреннего) свойства.
Однако настоящее начало искусства герменевтики было положено греческими философами, которые задавались целью выявить тот глубинный смысл, который содержали в себе произведения греческой литературы. Так термин “герменевтика” встречается уже у Пиндара и Эсхила, которые называли толкователей Гомера герменевтиками, передающими скрытый смысл его эпических поэм. Что касается толкования вообще, то аналогичные греческим способы толкования мы обнаруживаем уже в недрах так называемой библейской герменевтики, традиции которой восходят к эпохе создания Ветхого Завета.
Традиция истолкования этой Книги интересна для нас, поскольку особенности способов ее толкования строились исходя из основного, и определяющего все остальные, способа. Дело в том, что в ветхозаветную старину к этой книге относились как к Слову Божию. Это закладывало основы для отношения к ее содержанию как определенному авторитету, что влекло за собой и особенные требования к ее комментированию. Важными были те основополагающие принципы веры, которые впоследствии как раз и заложили основы собственно христианского отношения к Библии как Священному Писанию.
Не вдаваясь в подробности библейской герменевтики, укажем лишь на тот факт, что многовековая практика изучения, истолкования и комментирования текстов Ветхого Завета выработала специальные правила, “миддот”, которые мы здесь и перечислим. 1). Толкование по аналогии. (Например: суббота, по Библии – это день покоя, день, посвященный Богу. Из этого следует, что жертвы, приносимые Богу в субботу, не нарушают ее святости); 2). Требование строжайшим образом соблюдать заповеди и понимать их буквально. (Это значит, что в день покоя – в субботу – запрещена всякая активная деятельность). 3). Толкование должно быть однозначным. Но если в тексте какое-то место может быть понято двояко, то следует найти другое место, близкое по смыслу и принять его однозначность как истину. 4). В толковании не должно быть противоречий, и если два фрагмента книги противоречат друг другу, то следует искать третий фрагмент, который примирил бы оба. 5). Сложные, неясные места должны интерпретироваться исходя из общего смысла всего контекста.
Историческая ценность библейской герменевтики вполне очевидна. По крайней мере, уже эти несложные правила истолкования свидетельствуют о той длительной творческой работе мышления, результаты которого мы сейчас оцениваем с позиций современности, в частности в контексте проблемы понимания. И здесь следует пояснить, что для изучения особенностей творческого процесса в науке важную и позитивную роль может играть весь предшествующий опыт исследовательской работы человеческой мысли, сопряженный с задачей наилучшего и наиболее полного понимания изучаемого предмета. Это относится прежде всего к таким достижениям мировой культуры, которые смело можно отнести к общечеловеческим ценностям. Роль их такова, что при кажущейся неизменности внутреннего содержания этих ценностей – назовем их памятниками (каковой является, например, Библия), – каждое последующее поколение ученых и исследователей будет отыскивать в них те зерна, которые дадут новые ростки знания, новое понимание. И хотя, строго говоря, мы не можем квалифицировать, например, ту же библейскую герменевтику как научную, поскольку подобное утверждение явилось бы прямым отступлением от исторической правды, тем не менее увидеть в ней элементы, предвосхищающие строгий научный анализ, – такова, в сущности, наша собственная исследовательская позиция.
Современная философская мысль различает два основных подхода, связанных с постановкой и решением проблемы понимания. Во-первых, философия языка или лингвистическая философия, которая ориентирована на формально-логический и семантический анализ естественного языка, рассматривая проблему понимания в так называемой аналитической традиции. Во-вторых, это традиция герменевтическая, черты которой мы как раз и пытались описать, делая упор на способы и методы интерпретации, как они складывались исторически. Здесь важно отметить, что интерпретация возникает там, где есть многосложный смысл, и именно через интерпретацию обнаруживается такая многосложность. Поэтому-то, собственно говоря, смысловой запас и обеспечивает процесс интерпретации.
Сущность герменевтического подхода. Изучение герменевтической традиции в ее культурно-историческом контексте помогло выработать определенные методы постижения смысла, принципы восхождения к пониманию. Совокупность выделенных нами принципов герменевтического анализа образует целую систему, которая выглядит следующим образом:
1). Понимание из контекста. Здесь требуется целостное видение произведения, целостный анализ его структуры.
2). Ассоциирование (отождествление) себя с автором. При истолковании текста важно составить наиболее полное представление о личности автора (даже если имя его неизвестно, как это бывает, например, с анонимными произведениями).
3). Реконструкция исторической и культурной среды, в которую был включен автор изучаемого текста.
4). Грамматический и филологический анализ текста в соответствии с законами его оригинального языка.
5). Использование метода “герменевтического круга”. Герменевтический круг рассматривается как структура каждого акта человеческого понимания вообще; его особенность такова: понимание, интерпретация, толкование феномена возможно только тогда, когда понимающий уже заранее имеет представление о данном феномене<!--[if !supportFootnotes]-->[266]<!--[endif]-->. Вариантами герменевтического круга могут служить выражения: “Сущность истины есть истина сущности”; “Основание положения – положение основания”; “Единство объединяет” и т.п., где понимание есть постижение единого духовного начала. Понимание достигается благодаря тому, что духовное начало, воплотившееся в произведениях искусства (или изучаемых текстах), постигается другим духом – разумом интерпретатора. А поскольку духовное всегда обладает внутренним единством, это и является самой глубинной основой понимания внутренней духовной жизни как автора изучаемого произведения, так и эпохи, в которую он жил или живет.
6). Анализ специфики жанра, особенностей его приемов: символов, знаков, метафор, аллегорий и т.д.
7). “Археология текста”. Проведение предварительного сравнительного анализа различных вариантов существующих версий текста, приближение к подлиннику.
8). Интуитивное сопричастие духу памятника или произведения (искусства или науки).
9). Сравнительный метод понимания. Сопоставление данного текста с другими, аналогичными ему.
10). Диахронический анализ смысла текста. Прослеживание эволюции смысла, вложенного автором, от адаптации его культурной средой своего времени до современного понимания.
Таким образом, вышеперечисленные принципы герменевтического анализа отражают сущность герменевтического подхода. Использование его при анализе творческого научного процесса представляется не столько сложным, сколько новым, прежде всего для анализа творчества в науке. Но именно новизна поставленной задачи является той мотивацией, которая как раз и определяет энтузиазм и настойчивость при осуществлении собственной научно-исследовательской работы.
На данном этапе исследования, когда выяснены и оговорены не только принципы и методы герменевтического анализа, но и те наиболее существенные личностные черты, которыми должен обладать сам исследователь, – все эти имеющиеся наработки, должны способствовать осуществлению поставленной цели данного исследования. При этом опыт анализа работ Ганса Селье, изучение их с точки зрения понимания сущности и специфики творчества в науке показывает, что пристальное, внимательное изучение данного предмета позволяет сформулировать то смысловое “пространство выбора”, изучение которого оказывается сопряженным с обучением, а точнее – с обучением творчеству: во-первых, посредством выборки всего того материала, который имеет методологический смысл, то есть все то, что мы называем “внутренней философией” автора научного открытия, и то, что составляет сущность “смыслового пространства выбора”; во-вторых, обучению творчеству как способу приложения методов, наиболее продуктивных в исследовательской деятельности предшественников.
Теория стресса и ее создатель. Герменевтический
анализ научного открытия
При анализе пути научного открытия, сделанного Гансом Селье, мы будем использовать герменевтический подход, поскольку в центре нашего внимания будет текст его книги “Стресс без дистресса”. В своем истолковании данного текста книги, мы, безусловно, не должны опираться на все без исключения принципы герменевтического анализа, которые были представлены и кратко охарактеризованы в предыдущем параграфе данной статьи. Например, нам, по всей видимости, не понадобится грамматический анализ текста и сравнительный анализ его содержания с другими возможными его вариантами. Герменевтический анализ содержания теории стресса мы начнем в лучших традициях методологии научного исследования, а именно с постановки проблемы.
Сразу уточним, что правильная постановка проблемы и ясно сформулированные вопросы содержат в себе уже половину правильных ответов. Однако вряд ли это утверждение можно было бы в полной мере отнести к фундаментальным исследованиям, а тем более к таким, которые объединяют в себе сразу несколько уровней исследования (например, фундаментальный – конкретно-научный и общенаучный).
Теория стресса, о которой пойдет речь, как раз и является фундаментальной. Более того, получив обоснование в одной из конкретно-научных областей знания, эта теория получила затем расширенное толкование, прежде всего осуществленное самим ее создателем. Позднее основополагающие понятия теории стресса вошли сначала в лексикон других наук, а затем, постепенно, и в язык повседневной жизни людей. При этом характерно, что “смысловое пространство” теории стресса, при всей его видимой социализации, осталось неизменным, не упростилось, хотя некоторые основные понятия этой теории как бы поменялись местами. Произошло то, что можно назвать внутренним стихийным развитием данной теории.
Следует отметить, что сам создатель теории стресса не только не предвидел такого эффекта, но, напротив, вся совокупность его научной аргументации была направлена на изначально расширительное понимание и толкование основополагающих понятий теории стресса. Так, например, Г.Селье неоднократно подчеркивал социальный статус понятия стресса, смысл которого постепенно видоизменяется во времени, а это значит, что новые социальные условия жизни порождают новые виды стрессов. Проще говоря, на смену “старым типам” стрессов приходят новые.
Типичным современным стрессом, по убеждению Селье, является так называемая потеря мотивации, а мы уже знаем, что без мотивации не только невозможна любая продуктивная творческая деятельность, но потеря мотивации имеет также и социальные последствия весьма негативного свойства. Не случайно поэтому Ганс Селье этот тип стресса характеризовал как потерю духовности – потерю духовного единения людей (и если потеря мотивации приобретала широкие масштабы в какой-нибудь социальной среде, например среди молодежи, то это рассматривалось как эпидемия, то есть типично социальное заболевание).
Общим лекарством от всех типов социального стресса, а также лучшим способом борьбы с негативными или деструктивными его последствиями Селье называл деятельность, а точнее – поглощенность работой. Именно поглощенность своей работой отражает наличие позитивной мотивации, а значит (прямо или косвенно), сопутствует эффективности и результативности в любых практических начинаниях, в том числе в творческой научной деятельности.
Важным принципом герменевтического анализа является принцип восхождения к пониманию посредством наиболее полного представления о личности автора. О личности Ганса Селье мы уже имеем некоторое представление, поскольку выработанная им классификация типов ученого, о которой шла речь в нашей статье, демонстрирует широкий и заинтересованный взгляд человека на мир, в котором он живет, на научный коллектив, где он работает, на глубину его оценок; наконец, перед нами веселый жизнелюб, наделенный яркими художественными способностями.
Приближаясь к пониманию его внутренней философии, делая первоначальную попытку сформулировать философское кредо Ганса Селье, невозможно было не отметить, что сущность его миропонимания составляет “ощущение полноты жизни”. Как мы увидим дальше, именно это мироощущение, а также особенности личности позволили ему развить и возвысить собственную внутреннюю философию до уровня общезначимой; наконец, его образное (“биологизированное”) мировосприятие позволило сделать еще один важный вывод, представленный в качестве “биологического взгляда на жизнь”, а именно – дополнить классификационный ряд, поделив всех людей в соответствии с реакцией на стресс всего на два типа – “скаковые лошади” и “черепахи”.
Из предисловия к книге “Стресс без дистресса” мы узнаем, что в 1933 году доктор Ганс Селье эмигрировал из Центральной Европы в Канаду, где проработал почти полвека на медицинских факультетах Университета Мак-Гилла и Университета Монреаля вплоть до своей смерти в 1982 году. Он получил всемирное признание как биолог и теоретик медицины. Ганс Селье первым применил понятие “стресс” для описания реакции организма на все виды биологических раздражителей – реакции, вызывающей как болезни, так и состояния возбуждения.
Занимаясь изучением влияния стресса на наш организм, он обращал особое внимание на то, что некоторая доля стресса необходима человеку для поддержания его хорошего самочувствия и что существуют некоторые виды стресса (“эустресс”), действие которых идут нам только на пользу.
В соответствии со способами реакции человеческого организма на стресс, как уже отмечалось, Селье предложил различать всех людей на два типа. Это 1) “скаковые лошади”, т.е. те, кто чувствует себя комфортно в стрессовой ситуации и даже могут испытывать счастье при быстром, динамичном темпе жизни и 2) “черепахи”, которым для ощущения счастья нужна тишина, покой, благоприятная обстановка – все то, что наводило бы скуку и было бы невыносимо для людей первого типа (к которым он причислял и себя).
Как возникла теория стресса?
Когда говорят о теории стресса, то подразумевают оптимальную жизненную стратегию. Она строится исходя из способности человеческого организма реагировать на внешние факторы природной и социальной среды, в которой он живет и действует. При этом важно знать и учитывать в своем поведении и образе жизни, что те реакции, которые типичны конкретно для вас – в данном случае я говорю о реакциях на стресс, – нужно рассматривать как врожденные. Соответственно образ жизни и ее ритм соизмерять с теми возможностями, которые характерны именно для ваших реакций.
Заслуга Г.Селье состоит в том, что на основе разработанной им теории стресса, он сформулировал кодекс поведения людей, наиболее приемлемый с точки зрения выживания и при этом не вступающий в противоречие с его представлениями о том, что человек нуждается в ощущении всей полноты жизни. Другими словами, кодекс поведения был нацелен на то, чтобы максимально приблизить природное и социальное в человеке, сделать его по возможности неуязвимым перед всевозможными деструктивными моментами жизни. Высказанные идеи кодекса вытекали из великих биологических законов, которые управляют защитой организма и оберегают его при чрезмерном стрессе.
Для философа, изучающего методологию творчества, важно все: и те методы, которыми было сделано научное открытие, и те обстоятельства, которые этому способствовали, наконец, время и место свершения научного открытия, условия и факты осознания творческого озарения. Интересно отметить в связи с этим, что идея создания теории стресса пришла ему в голову как бы случайно – когда он лежал в ванне. И хотя сам Селье отчетливо запомнил этот момент начала зарождения и дальнейшего роста “творческой биографии” теории стресса, ясно одно, что моменту творческого озарения, конечно же, предшествовала длительная и напряженная исследовательская работа, которая подготовила и нацелила мыслительную деятельности на данное направление научного поиска. Тот факт, что место рождения идеи отчетливо зафиксировано в памяти ее создателя, свидетельствует не столько о юмористическом складе ума, сколько о поглощенности своей работой, которой быт не помеха.
Вот как Г.Селье описывает этот период своего творчества. Кстати, именно здесь мы встречаем формулировку его собственной внутренней философии, о которой можно говорить как об определенном конкретном философском кредо.
“В книге “Стресс жизни”, выпущенной издательством Мак-Гроу-Хилл в 1955 г., я впервые высказал мысли о философии благодарности, вытекающие из подробного медицинского обсуждения проблемы стресса. Я тогда не придавал серьезного значения подобного рода психологическим соображениям – слишком был поглощен изучением сложных биохимических механизмов стресса и “болезнью стресса”, или “болезнью адаптации”. К моему удивлению, эти довольно субъективные отступления в сторону от стресса как медицинской проблемы вызвали несоразмерно высокий интерес психологов, социологов, антропологов и даже священников различных вероисповеданий”<!--[if !supportFootnotes]-->[267]<!--[endif]-->.
Как можно заметить из приведенной цитаты, немаловажное значение для совершения успешной научной деятельности имеют контакты с группами людей, мысли или высказывания которых могут оказать косвенное (или даже прямое) влияние на направление научного творчества. При этом важно то, что все эти люди не нарушили основного направления творческого процесса исследователя, так сказать, не повредили его мотивацию. Напротив, эти контакты вывели исследователя на философский уровень, способствовали новому уточнению и углублению взглядов ученого на основной объект исследования – на стресс как явление социоприродное.
Итак, результативное научное творчество, особенно то, которое завершается научным открытием, принципиально невозможно без опоры на очевидные законы природы. Идеи же или их новая форма формулируется исходя из ранее известных фактов. Таков наш первый методологический вывод, относящийся к анализу творчества в науке.
Что касается развития теории стресса, изменение ее от концепции к философски осмысленному кодексу поведения, на котором впоследствии строится оптимальная жизненная стратегия, то, безусловно, она должна была иметь определенные теоретико-познавательные корни. То, что предвосхитило концепцию стресса и легло в ее основу, очень трудно выделить в качестве некоторых теоретических составляющих или определить как какую-то магистральную идею. Можно допустить, что Гансом Селье были использованы известные научные факты: эволюция природного эгоизма живых существ; их потребность в безопасности и реализации мотивов, которые движут поведением; трудность выбора между удовлетворением ближайших потребностей и достижением отдаленных целей. “Однако эти факты, – пишет Селье, – лишь весьма поверхностно, а иногда и вовсе не связаны с тем, что я назвал "синдромом стресса"”<!--[if !supportFootnotes]-->[268]<!--[endif]-->. Совокупность этих факторов можно расценивать как предпосылку возникновения и оформления идеи стресса с последующим преобразованием этой идеи в инновационную общенаучную концепцию.
В этой части наших размышлений и анализа творческого процесса в науке мы обращаем внимание на то участие герменевтического подхода, который присутствовал здесь в скрытом виде. Прежде всего это касается целостного видения всего произведения, – в данном случае всей концепции (стратегии научного поиска), включая ее теоретико-познавательные предпосылки. Целостное видение проблемы, в нашем случае – проблемы стресса, делает возможным и доступным пониманию всю картину творческого поиска Ганса Селье на основании анализа его жизненной и философской позиции. Такая целостная картина оказывается доступной благодаря использованию метода герменевтического круга, где понимание смысла целого оказывается возможным на основании знания его основных составляющих частей, таковым знанием является, например, заранее имеющееся представление о данном феномене (т.е. о современных интерпретациях понятия “стресс”).
Далее анализируя работу Ганса Селье, мы будем соотносить ключевые моменты в обосновании выдвигаемой им концептуальной схемы с теми известными нам герменевтическими методами, которые окажутся наиболее адекватными и наиболее простыми для понимания интерпретируемых фрагментов теории. В этом смысле задача нашего исследования состоит в том, чтобы максимально приблизить понимание сущности творчества в науке к пониманию сущности мыслительной деятельности, сделать объяснение доступным, простым и при этом не отступать от содержания самого анализируемого текста.
Стресс как естественнонаучное понятие
В английском значении stress – это давление, нажим, напряжение. Объясняя, что представляет собой стресс, Селье использует прием ассоциации, применяя наиболее близкие по смыслу и значению термины и понятия. Усилие, утомление, боль, страх, необходимость сосредоточиться, потеря крови или, напротив, неожиданный успех, радость и т.д. Все это условия, которые могут вызвать стресс, но ни одно из них нельзя выделить и сказать – “вот это и есть стресс”. Дело в том, что к каждому из них и ко всем им вместе относится данное понятие. Более того, все живые организмы – на этом утверждении настаивает Селье – испытывают влияние стресса. Факторы, вызывающие стресс, различны – это стрессоры, но они пускают в ход одинаковую в сущности биологическую реакцию стресса, поэтому первым важным шагом на пути понимания стресса как биологического явления было введение такого понятия, как стрессор.
В своей работе Селье подчеркивает, что человеку совершенно необходимо знание действия механизма стресса хотя бы для того, чтобы избежать вредных последствий стресса и в то же время не лишать себя радости свершения. Такой простейшей аргументацией Селье стимулирует интерес к собственной теории, побуждает проявить природную любознательность человеческого интеллекта, и этот его прием мы можем рассматривать как проявление жизненной позиции автора, в частности свойственного ему, как творческой личности, чувства сопричастности всему живому, которое он сам относит к области создаваемой и культивируемой им “философии благодарности”.
Постигая скрытый внутренний смысл философии благодарности, мы можем домыслить некоторые ее составляющие, поскольку рассматриваем наш предмет в целостности. Так, например, учитывая то, какое значение Селье придает факторам внешней среды – природным и социальным, расценивая их как различные стрессоры, побуждающие человека реагировать на раздражители, исходящие из внешнего мира, мы вправе допустить, что вся совокупность этих “раздражителей” квалифицируется автором как проявление полноты жизни. А что может вызвать к жизни наиболее сильные творческие импульсы, как не сама жизнь?
Таким образом, рассматриваемый и анализируемый фрагмент работы Г.Селье довольно выпукло иллюстрирует возможности герменевтического подхода, показывает, как осуществляется понимание смыслового пространства этого фрагмента книги, как возможна интерпретация, и на их основе, – реконструкция глубинного творческого замысла.
В первую очередь, здесь был использован такой метод герменевтического анализа, как прием истолкования текста на основании полного представления об авторе. В нашем контексте такое представление было получено на основании знания его творческой биографии, а именно той (работа над теорией стресса), которая шла параллельно с выдвижением и утверждением его философии как определенной жизненной позиции и которую мы можем домыслить, вчувствовавшись в контекст книги. Именно философская жизненная позиция, “философия благодарности”, на наш взгляд, как раз и является для автора своего рода опорой в преодолении негативного давления стресса.
Отвечая на вопрос: что такое стресс с естественнонаучных позиций, автор пользуется терминологией, которая является естественной для биолога. Он пишет так: “Стресс есть неспецифический ответ организма на любое предъявляемое ему требование”<!--[if !supportFootnotes]-->[269]<!--[endif]-->. Такое определение может удовлетворить только специалиста-биолога, поэтому Селье дальше идет по пути разъяснения таких существенных для понимания стресса понятий, как “неспецифическое” и “специфическое”, противопоставляя их друг другу. Причем ссылается на примеры из обычной жизни обычного человека, такие, как: действие мороза или жары на сосуды человека; влияние количества съеденного сахара на кровь; влияние лекарства и гормона на человеческий организм. Все эти примеры иллюстрируют прежде всего специфическое для реакций организма. Про неспецифические же реакции организма он говорит еще проще, что это и есть стресс.
Как можно увидеть, здесь автор использует старый и известный прием доказательства от противного. Мы же, в свою очередь, имеем возможность убедиться в действенности данного приема и метода аргументации. Наряду с ним живые образные примеры, доступные пониманию всех, даже неподготовленных читателей, а также сам стиль изложения иллюстрируют нам такой тип ученого, для которого естественно дружелюбие к другим людям, доброжелательный позитивный настрой в творчестве, который Селье (правда, уже в другой, ранее рассматриваемой нами книге) оценивает как личностную черту характера, являющуюся благоприятным фактором в творческой деятельности ученого.
Что по этому поводу думает герменевтика? – спрошу я, ассоциируя себя с автором. Здесь, сами того не ведая, мы вышли на филологический прием анализа текста – анализа, который был соотнесен с представлениями о личности автора, целостности его натуры и в совокупности приблизил нас к пониманию текста через представление о ее авторе.
С другой стороны, уже складывающиеся у нас представления об авторе научного открытия способствуют пониманию как самой излагаемой теории, так и особенностей творческого процесса, завершившегося новым пониманием мира вещей и процессов, в нем происходящих. Дополнив этот прием герменевтики, объединив его с другим ее методом – “понимание из контекста”, которое требует целостного видения всей рассматриваемой проблематики, мы должны признать, что благоприятным фактором в творческой деятельности ученого является та внутренняя философия, которая может быть скрыта, а может быть и проявлена, в том числе и благодаря герменевтическому анализу.
Итак, философия Селье основывается на его отношении к творчеству. А нам уже известно, что одним из важнейших принципов и исходной позицией в научном творчестве является мотивация. Мотивация подразумевает наличие у исследователя определенной цели как указание направления, по которому надо следовать. При этом успеху творческой деятельности, согласно Селье, способствует “поглощенность” темой (или проблемой) исследования. Именно на этом этапе развертывания процесса творчества в силу вступает философское кредо ученого, а точнее, его этические качества. Другими словами, поглощенность работой, как одно из условий реализации цели исследования, не должна быть проявлением эгоизма или способом удовлетворения собственного тщеславия. Это противоречит высоким задачам науки, дискредитирует истинный смысл мотивации.
Поэтому выявляя внутреннее содержание философии Селье и при этом продолжая анализ теории стресса, следует отметить, что понимание цели является весьма существенным как для формирования философской позиции Селье, так и для понимания всей гуманистической направленности сделанного им научного открытия. Сущность ее такова: для того, чтобы человек мог раскрыть свой врожденный потенциал, нужно предоставить жизни протекать естественным путем. В этом смысле цель жизни состоит в ее самосохранении и в реализации врожденных способностей и влечений человека с наименьшим ущербом и неудачами.
Человеку для нормального течения жизни (и ученому в том числе) важно сохранять душевное равновесие, поэтому человеку нужна какая-то цель и приемлемый для него способ реализации этой цели, которую между тем он считал бы высокой и осознавал внутреннюю гордость за поглощенность деятельностью, направленной на реализацию этой своей цели. В этом смысле ученый-исследователь в своей конкретной научной деятельности оказывается подчиненным тем же общим для всех людей “жизненным законам”, и его единственным отличием, возможно, является осознание своей особой роли, а значит, особой ответственности по отношению к тому, чем он поглощен.
Творческий процесс ученого (так же, впрочем, как и любого человека) предполагает освобождение скрытой в нем энергии, которое мы называем процессом раскрытия творческого потенциала, при этом важно не создавать внутренних или внешних конфликтов, то есть, говоря языком Селье, не создавать деструктивных стрессовых ситуаций, которые мешают продуктивному творческому процессу, а значит, лишают душевного равновесия.
Здесь очень важно понять не только сущность творческого процесса как такового, но также и роль стресса. Как герменевтику (т.е. философу, осуществляющему герменевтический анализ) мне важно не упустить тот момент в собственных рассуждениях, когда следует указать на факт научного открытия, сделанного Селье, а также выявить тот конкретный фрагмент научного текста Селье, который наиболее адекватен сущности данного научного открытия и присутствует в анализируемом тексте в своем наиболее сжатом (не проявленном) виде. Именно указание на конкретный фрагмент текста призвано проиллюстрировать эвристическую ценность герменевтического анализа.
Итак, возвращаясь к анализу процесса научного творчества, результатом которого явилось научное открытие – понятие стресса, – следует подчеркнуть то обстоятельство, что с точки зрения стрессовой теории не имеет значения, приятна или не приятна та ситуации, которая вызвала неспецифическую реакцию, т.е. стресс. Дело в том, что для организма имеет значение только интенсивность потребности в перестройке или адаптации.
Таким образом, для любых стрессоров неспецифическое требование приспособления к новой ситуации может быть одинаковым. “Нелегко, – пишет Г.Селье, – представить себе, что холод, жара, лекарства, гормоны, печаль и радость вызывают одинаковые биохимические сдвиги в организме. Однако дело обстоит именно так. Количественные биохимические изменения показывают, что некоторые реакции неспецифичны и одинаковы для всех видов воздействий”<!--[if !supportFootnotes]-->[270]<!--[endif]-->.
Здесь мы можем утверждать, что перед нами научное открытие. Как оно сделано? Ответ можно увидеть, еще раз и более внимательно прочитав цитируемый отрывок. Автор сам дает подсказку: количественные измерения –вот тот конкретный путь, который способствовал данному научному выводу. Кроме того, нужно обратить внимание и на слова: “одинаковые для всех видов воздействий”. Такое утверждение дает нам право говорить о неспецифической реакции организма как о законе. Закон же, как известно, является конечным результатом творческой деятельности ученого-естествоиспытателя.
Между тем обратим внимание на то, как официальная наука, в частности медицина, отнеслась к этому открытию, а также проанализируем то, как Ганс Селье воспринял эту реакцию со стороны научного сообщества. Это важно нам для того, чтобы понять, а прав ли сам этот ученый, определяя свое место в систематизированной им типологии личностных характеристик ученого, не заблуждался ли он на собственный счет.
Итак, медицина долго не признавала существования такого стереотипного ответа как стресс. “Казалось нелепым, – пишет Селье, – что разные задачи, фактически все задачи требуют одинакового ответа. Но если задуматься, то в повседневной жизни много аналогичных ситуаций, когда специфические явления имеют в то же время общие неспецифические черты... Точно так же стрессорный эффект предъявленных организму требований не зависит от типа специфических приспособительных ответов на эти требования”<!--[if !supportFootnotes]-->[271]<!--[endif]-->.
Отсутствие признания своей научной концепции, которое встретил Г.Селье на первых порах, он воспринял как определенный стимул для дальнейшей работы над созданием теории стресса. При этом он не только не изменил выбранному стилю научно-исследовательской работы, но стал искать все новые и более убедительные факты, подтверждающие правильность его концепции, и в первую очередь это были естественнонаучные факты, которые закрепили в авторе осознание правильности собственных выводов. Вместе с тем изучение феномена стресса на глубинном уровне привело его к пониманию положительного значения стресса в жизни человека. Он пришел тогда к выводу, что отсутствие стресса, полная свобода от стресса есть смерть. Именно в этом состоит глубинный смысл его “философии благодарности”.
Развивая концепцию стресса, Селье стал искать единомышленников. И нашел их. Прежде всего среди предшественников, ссылки на результаты которых он продуктивно использовал, подкрепляясвою новую концепцию старыми и уже известными концепциями и теориями, в особенности теми, которые уже получили признание в научной среде. Здесь следует обратить внимание на то, что Селье начал искать теоретические аналоги своей концепции стресса именно после того, как сама эта идея для него стала очевидной, однако еще не была воспринята и осмыслена научным сообществом в полной мере.
Такой подход к собственному научному творчеству весьма характерен для Селье. Дело в том, что для него важна концентрация усилий на научной проблеме, на поиске путей и способов ее реализации. Он озабочен не той оценкой, которую получила предложенная им концепция стресса в научных кругах, а теми уже ясными для автора перспективами данной концепции, которые он связывал с прогрессом научного знания в целом. Его воодушевляла перспектива самой этой концепции, побуждавшей вести научный поиск в определенном конкретном направлении. Отсутствие предубеждения к научным данным наряду с острой наблюдательностью и способностью к выделению наиболее значимых для его теории фактов позволили сгруппировать данные лабораторных исследований в соответствии с выдвигаемой им аргументацией, которую он строит согласно исторической справедливости. Прежде всего это касается так называемой истории вопроса.
По Селье, концепция стресса очень стара; она могла возникнуть в головах людей, которые осознавали, что существует некий внутренний биологический закон жизни, согласно которому реакции организма протекают по одному шаблону: сначала человек ощущает затруднение, затем втягивается и наконец чувствует, что больше не может. Для первых исследователей этой проблемы камнем преткновения была задача отличить дистресс, который неприятен, от стресса, включающего в себя также и приятные переживания радости, достижения, самовыражения.
Французский физиолог Клод Бернар во второй половине XIX в. впервые указал на то, что постоянство внутренней среды при любых внешних колебаниях служит условием свободной и независимой жизни. Спустя 50 лет выдающийся американский физиолог Уолтер Кеннон ввел термин “гомеостазис”, понимаемый как “сила устойчивости”. Общий объединяющий смысл этих научных открытий может быть переведен таким образом. Все, что находится под кожей человека – это его внутренняя среда. Чтобы поддерживать нормальную жизнедеятельность, ничто внутри человека не должно сильно отклоняться от нормы. Если это случается, человек заболевает.
В 1926 году, будучи студентом медицинского факультета, Селье впервые задался вопросом: почему у больных, страдающих разными болезнями, так много одинаковых признаков и симптомов. Тогда этот феномен Селье назвал синдромом болезни. В 1936 году он снова вернулся к этой проблеме, но уже имея возможность для серьезных лабораторных исследований. Он выделил три фазы адаптационного синдрома: реакция тревоги, фаза сопротивления, фаза истощения. При этом Селье комментировал результаты своих исследований, рассуждая по аналогии и ссылаясь на такие доступные пониманию обычных людей факты, как этапы жизни человека – детство (с присущей этому возрасту низкой сопротивляемостью и чрезмерными реакциями на раздражители), зрелость (когда наступает адаптация и увеличивается сопротивляемость) и старость (с необратимой потерей приспособляемости и постепенным одряхлением).
Изучая адаптационные механизмы разных людей, сопоставляя внутренние факторы (возраст, пол, генетическое предрасположение) и внешние ( прием внутрь лекарственных препаратов, гормонов, диета), Селье сделал вывод о том, что один и тот же стрессор может вызвать неодинаковые поражения у различных людей и всякое заболевание вызывает какую-то степень стресса, поскольку предъявляет организму требование адаптации. В свою очередь стресс участвует в развитии каждого заболевания. Действие стресса наслаивается на специфические проявления болезни и меняет картину в худшую или лучшую сторону.
С методологической точки зрения можно говорить об исследовательской программе Селье как о сугубо философской, поскольку внутренний смысл ее таков – это поиск общего в многообразном.
Действительно, согласно Селье, существует стереотипная физическая модель ответа на стресс независимо от его причины. Исход взаимодействия со средой зависит в такой же мере от наших реакций на стрессор, как и от природы этого стрессора, поэтому человек вынужден делать выбор: или принять брошенный вызов и оказывать сопротивление, или уступить и покориться. Психический стресс, вызываемый отношениями между людьми, а также положением в обществе, регулируется удивительно схожим механизмом. Так столкновение интересов – это стрессор и от наших реакций зависит то, как мы будем реагировать. Селье предлагает здравую естественную философию поведения.
Напомним, что у Селье есть понятие “философия благодарности”, которую мы рассматриваем как собственную внутреннюю позицию этого ученого. С точки зрения анализа его творчества важно уяснить, как, каким образом согласуются эти две философии – философия благодарности и естественная философия поведения. При этом отметим, что нигде в тексте нет прямых указаний на возможность подобного сопоставления и только герменевтический взгляд на проблему способен помочь выявить общие или особенные черты той или другой философии из контекста книги. Здесь мы неминуемо приходим к необходимости опираться в нашем анализе на такой герменевтический прием, как сравнительный метод понимания. Попытаемся использовать этот метод не для того, чтобы сопоставить данный текст с другими, аналогичными ему, а для сопоставления возможных внутренних подтекстов анализируемой работы Ганса Селье. В такой задаче, на наш взгляд, раскрывается истинно творческий, нестандартный способ исследования, который расширяет арсенал так называемых “типовых методов”, пригодных для исследования научного творчества.
Дальнейшее развитие представлений о специфике творческой деятельности в науке, а также о тех герменевтических методах, которые позволяют расширить эти представления, мы связываем с рассмотрением процесса становления научной теории. Возможно, это будет дальнейшее развитие рассматриваемой здесь теории стресса (или же какая-то иная теория). Важно только, чтобы философский анализ учитывал динамику развития теории, а герменевтика подсказывала и выявляла те моменты процесса творчества, о которых можно рассуждать как о факторах научного открытия. Применение герменевтики и ее методов – назовем этот новый раздел герменевтики “когнитивная герменевтика” – основывается на обязательном сопоставлении внутреннего теоретико-познавательного замысла создаваемой теории с той целью (подтекстом), который явно или скрыто присутствует в смысловом содержательном аппарате развиваемой научной теории или концепции. Смысловое пространство выбора, которое при этом определяется, призвано выявить внутреннюю философию, часто скрытую за подтекстом концепции, а также – что особенно важно – способно выявить основные тенденции в распространении результатов, полученных конкретным ученым, а значит, в конечном итоге дать наиболее полную картину научного творческого процесса. Философская оценка той или иной научной теории или концепции дает картину перспектив использования этих научных построений, определяя их в структуре духовного развития человеческой культуры и цивилизации. При этом герменевтика оказывается пригодной для понимания специфики научного творчества.
Источник: www.philosophy.ru.
Рейтинг публикации:
|
