РЕЙТЕНФЕЛЬС, ЯКОВ: Сказания герцогу Тосканскому о Московии

Книга третья
Сословие подданных и нравы

Глава 1. О многочисленности народонаселения

Всем в достаточной степени, и даже более, известно, как много разноименных народностей и сколь обширные пространства пространных областей заключает в себе Московское государство. Нельзя, однако, скрывать и того, что количество обитателей гораздо меньше, в сравнении с этим большим количеством земли, ибо оно, во-первых, также покрыто крайне густыми лесами, рядом непроходимых болот по направлению к востоку, незаселенными равнинами и ледяными пустынями на севере. Мало того: многие места наводят тоску своим необработанным видом и поныне, вследствие постоянных боевых схваток и гибельных набегов татар, а в особенности вследствие многократных грабежей и уводов людей в рабство и чумы, которая во времена Димитриев гибельно свирепствовала. Если духовенство обладает третьею частью поверхности всего государства, то монастыри, в свою очередь, отнимают немалое количество людей от общества. Немало способствовали малочисленности жителей также и до сей поры еще не достаточно правильно установленные внешние сношения и строжайшее изгнание чужестранцев, хотя в настоящее время по всей Московии, говорят, рассеяно, кроме поляков и греков, около восемнадцати тысяч немцев. Весьма значительную часть людей отнимают стражи, повсюду от набегов многочисленных злейших врагов расположенные, а также и те громадные колонии, которые царь с достойной столь великого государя заботливостью посылает в Сибирь и другие, еще более отдаленные места, освободившиеся в последнее время вследствие ухода татар. Это дело и поныне ведется с таким усердием, что не так давно мосхи предложили духовенству на обсуждение вопрос: можно ли, не преступая христианской веры, разрешить колонистам в Сибири сожительство с двумя женами одновременно? Духовенство, однако, взвесив тщательно всякие доводы, сочло это никоим образом не благоразумным. Как бы то ни было, все-таки, кажется, число жителей в Московии достаточно велико, ибо они без всякого затруднения по [329] первому же призыву могут вывести в поле триста тысяч солдат. Одних татар у них находится под властью более двенадцати орд, или племен, значительно различествующих по языку даже между собою. Что столько же и различных наречий существует у столь же многочисленных народностей московских — это недавно неосновательно выдумано неким французом. Правда, Пермь, Устюг, Печора, Обдория, Мордва и Югория (от которых происходит народ и язык венгерский) и другие некоторые области имели некогда каждая свое особое наречие, подобно тому как и ныне мосхам подвластные татары и лапландцы, хотя даже и последние так начали учиться русскому языку, что забывают мало-помалу родной. Так как царь прилагает всяческое старание к установлению одного языка, то и общераспространенная о русских поговорка (един царь, едина одежда, едина вера, одни деньги и один язык) в высшей степени, кажется, справедлива.

Глава 2. О боярах и знатных людях

Вследствие того что царь пользуется высшей и снисходительной властью над подчиненными, права дворян и народа почти одинаковы. Все зовут себя его рабами и смиренно прикрепощенными к земле. Длинные родословные записи не выставляются ими ни в домах, ни снаружи; им даже не дозволяется иначе, как по особой милости, иметь у себя дома изображение царя. С пользою для себя никто в Московии не выставляет заботливо древность своего происхождения, ибо самый последний в роде легко может достигнуть высших, каких только пожелает, почестей, если проявит особые достоинства, по одному исключительно решению царя, не прибегая к происхождению или покровителям. Впрочем, в частном кругу, а особенно в глубине души, они гордятся длинным рядом знатных предков, если таковой у них есть, усердно справляются о том даже у иностранцев и превозносят их хвалами. Поэтому занятие торговлею или какими-либо иными пристойными ремеслами дворяне почитают ниже своего достоинства. Так как их имущество и земельные владения, как наследственные, так и в новейшее время государем пожалованные и составляющие третью часть государства, оцениваются точно так же, как и прочие, то ежегодные подати и налоги платят все одинаково, все одинаково поставляют для войны, каждый смотря по своему состоянию, солдат, иногда даже и сами бывают обязаны двинуться в поход. Царь предоставил им только право завещания, дабы они не умирали совсем как бесправные, и право суда в так называемых гражданских делах над своими рабами, но, впрочем, до известной степени ограниченное. Право ловить рыбу и охотиться на дичь дано немногим, но преследовать хищных зверей могут одинаково [330] все. В остальном дворяне не пользуются никакими, хотя бы малейшими, преимуществами, кроме разве того, что держат многочисленную прислугу, носят более пышную одежду, нежели прочие граждане, да еще то, что слуга, когда они едут верхом по городу, несет впереди кожаный чапрак, или когда они едут в санях, то кругом них стоят торжественности ради несколько слуг.

Обыкновенно дворяне подразделяются на следующие: князья, называемые также и удельными, т. е. особо стоящими, ведущие свой род по большей части от старинных московских мелких князей, но утратившие прежнее богатство и могущество. Они служат ныне царю совершенно наравне с другими. Бояре — советники, сидящие также выше и ниже: первые участвуют в тайных совещаниях царя, вторые — почти что носят только название этой должности. Сыны боярские, т. е. дети и внуки бояр, занимают частью разные должности при Дворе или же в областях в военное и мирное время, частью же служат за жалованье у царя во время войны. Они-то собственно и носят название дворян, или придворных солдат. Все они в знак своего дворянского достоинства по вошедшей в общее употребление привычке оканчивают последний слог своего проименования не на “ов”, как прочие граждане, а на “вич”. Это проименование есть только “отчество”, хотя некоторые более древние роды имеют, кроме него, еще и другие прозвания. Но в письменных прошениях, назначаемых ими для подачи царю, они ради большей почтительности подписываются собственными уменьшительными именами, признавая себя вполне зависящими от согласия или отказа его одного.

В наше время из знатнейших дворянских родов выдавались следующие: князь Юрий Ромодановский, князь Воротынской, князь Яков Синкелевич Черкасский, Милославский, Проскуров, Кирилла Полуэктович, тесть царя, Артамон Сергеевич, Салтыков, Богдан Матвеевич, Куденетович, Морозов, Собакин, Колосов, Хитров, Хованский, Нащокин, происходивший из нашей Курляндии, из старинного рода фон Сакен, и Долгорукий, главный начальник над войсками. Название это дано было роду следующим, как рассказывают, поистине удивительным образом: царь Иван Васильевич отправился как-то ночью, переодевшись в чужое простое платье, с целью лично, будучи неузнаваемым, выведать мнение приближенных к нему лиц, и нечаянно попал в какой-то гнусный притон воров. Обходясь с ними по дружески, он (сам царь) стал отпускать на счет царя непристойные шутки. Одному из воров эти его остроты не понравились, и он закатил злословящему увесистую пощечину. Иван Васильевич, столь тяжко проученный за свою отвагу, благоразумно поспешил домой и велел тотчас же схватить этих воров. На другой день он их, заключенных в темнице, поодиночке осмотрел и, [331] узнав своего вчерашнего наставника, промолвил: “Долга поистине у тебя рука, что достал вчера вечером до главы царя твоего и дал ему пощечину. Не падай, впрочем, духом! Повелеваю — да будет навсегда имя тебе и твоему потомству — Долгорукие”. После сего он его возвел в дворянское звание, пожаловал богатства и осыпал почестями. Не менее достойный удивления случай положил начало знаменитому роду Дохтуровых, принадлежащему к наиболее выдающимся в Москве. Некий лекарь, из немцев, при Дворе царя, собрал несметные богатства и пожелал вернуться на родину, дабы спокойно наслаждаться ими. Когда царь чрез доносчиков узнал об этом, то пожелал воспрепятствовать его отъезду, упредив его законом, и издал следующий указ: если он хочет уезжать, то пусть оставит в Москве либо все свои богатства, либо одного из сыновей заложником. А так как тот, стремясь к богатству и отдыху, продолжал настаивать на выезде из России, то и предпочел оставить царю сына, который и был воспитан по-московски при царском Дворе, достиг впоследствии высших почестей и стал основателем нового, далеко не бесславного рода.

Глава 3. О войске и способе ведения войны

Об отважных деяниях русских подробно и последовательно рассказывают не только их собственные, но и иноземные летописи, и, действительно, они совершенно справедливо приравнивают своих героев и героинь, принадлежащих, вообще говоря, к невоинственному полу, к наиболее прославившимся у других народов. Это как нельзя более ясно доказали Визиннии, Владимиры, Василии, Иваны и другие, отличавшиеся богатырским сложением тела и отважным духом мужи и те знаменитые покорительницы мужей, мужеподобные амазонки, Ольги и другие женщины давно прошедших времен. Я не буду говорить здесь о давних, равно как и о новейших военных походах русских против отдаленных скифов, литовцев, поляков, турок, шведов, греков, римлян и других народов, в которых они всегда сражались весьма храбро. Поистине, они, нисколько не ставши менее отважными, и по сию пору так усердно поддерживают войною свою прежнюю славу, что, кажется, питаются боевыми стычками и более занимаются суровыми военными делами, нежели златоносными мирными занятиями. Не вполне, действительно, успокоились еще они после последних волнений, и не достаточно еще побежденные дикие татары и казаки, прославившиеся чуть не ежегодными возмущениями, предались мирным занятиям и образу жизни, так что Московское государство может скорее пострадать от мирного положения, нежели от военного. При таких обстоятельствах русские даже в мирное время содержат более 100000 войска. Большая часть его [332] несет службу в пограничных городах в виде охраны, много войска расположено постоянными лагерями на границах. Пятнадцать тысяч из них, называемые опричниками, отправляют караульную службу в Москве, охраняя царя. Почти все они женаты, и дети, рожденные ими, получают от царя ежегодно вспомоществование, дабы воспитанные, таким образом, наставлениями и примером отцов молодые солдаты со временем могли бы заменить стариков.

Главная сила русских заключается в пехоте и, совершенно справедливо, может быть уподоблена турецким янычарам. Солдаты женятся, более, впрочем, по приказанию царя, нежели по собственному желанию, и, будучи посланы в отдаленные и незаселенные области, не только несут там охранную службу, но и основывают там поселения по образцу римских военных поселенцев. Кроме них, почти постоянно пребывают в Москве много отрядов той могущественной конницы, состоящей из дворян, которая по одному знаку царя может выставить более 100000 вооруженных, а равно и большие и средние дворяне, а также и дети, т. е. сыновья, боярские и жильцы, которых можно уподобить турецким тимариотам. К ним присоединяются, засим, и те весьма значительные отряды, которые обыкновенно составляются духовенством и боярами из их рабов. Дворяне, впрочем, особенно более богатые, в случае войны, во избежание военных тягостей под благовидным предлогом ссылаются по большей части на мнимую болезнь, но тщетно: ибо царь поручает все дело придворным лекарям, честность коих никакими никто подарками не может подкупить, пусть-де они решают — пригоден ли такой-то или нет. Третий род войска — двоякосражающиеся, обучены по немецкому образцу конной и пехотной боевой службе, и их ставят на одну доску с лучшими войсками, где бы то ни было. Ибо будучи обучены немцами, они, благодаря лучшему теоретическому военному образованию, а может быть и вследствие долголетнего упражнения, так усовершенствовались, что, кажется, превзошли самих себя. Те же иностранцы поставили и пешее войско у мосхов и артиллерию в настоящие время так, что русские уже сами ежегодно отливают пушки в большом количестве и весьма ловко управляют ими. Видя таковую пользу от иностранцев, царь с благодарностью повелел им никогда не служить в Московии рядовыми, но занимать исключительно почетные места в награду за эти услуги. Раньше иностранцы получали также и громаднейшее жалованье, но несколько лет тому назад оно, по завистливому ревнованию неких купцов, было сильно урезано и сокращено. Царь, правда, извлек из сего обстоятельства себе пользу, но оба ревнивца потерпели убыток. Русские солдаты получают жалованье деньгами также гораздо меньшее, но зато царь обильно снабжает их одеждою, хлебом и иными, нужными для войны припасами. Каждому [333] роду войска назначен свой, совершенно особый приказ, или управление. В случае же крайней необходимости царь, обыкновенно, призывает к оружию десятого, седьмого, иногда даже и третьего человека из всего числа подданных, а также набирает несметное количество солдат из калмыков и татар, питающихся исключительно сырым мясом, из черемисов, у которых оба пола одинаково воинственны, из черкесов, кои никакой опасности не страшатся, и, наконец, из казаков, частью находящихся под его властью, частью же союзных с ним, преимущественно ради их проворства, достойных высшей похвалы.

Вследствие разнообразия в способах сражаться, все эти воины употребляют и разного рода оружие: большинство конницы вооружено кривыми короткими саблями, стрелами, копьями и одето в железные кольчуги. В пехоте стрельцы не дают врагу приблизиться, посредством сабель и самопалов, называемых ими колесчатыми; остальные вступают в бой с легче переносимыми огнестрельными орудиями, какие в большом ходу и у нас. Зимою у них в большом употреблении деревянные лыжи, загнутые кверху спереди и сзади; подвязав их к подошвам ног, они с неимоверною быстротою несутся по глубокому снегу и по льду и нападают на врага, который не в состоянии двигаться. Четыре тысячи человек солдат из Норботнии и северной Московии действовали успешно таким образом в 1610 году, когда были призваны шведским военачальником Яковом Делагарди против поляков. Делая общую оценку московскому воинству, должно считать его пехоту несомненно лучшею, нежели конницу, ибо она более старается о завоевании и защите городов, нежели об удачных стычках в открытом поле. Вполне справедливо выразился царь Иван Васильевич, что для русских на войне нужны шпоры, а для поляков — узда, так как он воочию убедился, что они более обладают способностью к повиновению и перенесению невзгод, нежели страстью к сражениям. Хотя они в начале нападения действуют горячо, как большинство народов скифского происхождения, однако не могут долго устоять в сражении, и если бегство где-либо началось, то их нельзя удержать никакою высшею властью.

Поэтому они, скрывая свои намерения, охотно прибегают к сражениям на расстоянии, притворным отступлениям, разделениям, расстройствам рядов, засадам, хитростям и обманам. Значки или военные знамена они употребляют с разными на них изображениями — орлов, драконов, всадников и креста. На том из них, которое есть собственно царское знамя, находится изображение Иисуса Навина, останавливающего своими молитвами бег солнца, как бы наложив на него руки. Главные начальники войск в знак своей власти привешивают конские хвосты и гривы, окрашенные в красный [334] цвет, к копьям (этот обычай существует в Польше и поныне). Из средств, возбуждающих к бою, главным образом употребляются многочисленные трубачи, которые, дуя по-азиатски в рога и трубы, похожие на пастушеские, издают для изнеженного европейского слуха крайне нестройные звуки, преимущественно в то время, когда солдаты с дикими криками бросаются на неприятеля, дабы устрашить его. Употребляют они также и бубны, деревянные и металлические, обтянутые кожей, очень небольшого размера. Некоторые всадники возят их с собой, привязанными к седлу, как это делают татары. Рассеявшись по лесу, они бьют по деревьям стрелами и тем подают друг другу весть о себе. С собою они не берут никакой тяжелой поклажи и носят за плечами только на один день рассчитанное пропитание — сухари, сушеную рыбу и толокно, т. е. овсяную муку, которую они смешивают с молоком или сырою водою в густую кашу. Благодаря, однако, слишком длинной и неудобной для ходьбы одежде они подвигаются вперед только шагом. Отличившихся царь по большей части награждает золотой медалью с своим изображением и каким-либо нарядным платьем; более знатным предоставляется иногда прибавлять себе прозвище по побежденным неприятелям. Некогда они праздновали победу неслыханным образом и пятнали добытую доблестно славу жестоким кровопролитием, но в настоящее время от этих неистовств не осталось и следа. Состоящие на службе иностранцы носят те же военные чины, которые в употреблении вне Московии, да и русские не много отличаются от них в этом. Полуголова — я опускаю здесь более низшие чины — значит то же, что прохилиарх, т. е. подполковник (как любят выражаться новейшие писатели), а голова — хилиарх. И тот и другой имеет под своим начальством несколько тысяч солдат. Остальных, следующих за этими главными, военачальников зовут воеводами. Главный начальник всего войска имеет ближайшего себе помощника, который называется, так как он заведует выбором места и разбитием лагеря, гулевым, от слова Гуляй — или подвижной — город, т. е. того деревянного укрепления, которым мосхи обыкновенно окружают свое войско, главным образом против нападений татар и их стрел. То же самое, нечто вроде переносных стен, было, говорят, некогда в употреблении у персов. Особому, далее, начальнику, опытному в военном деле, поручаются пушки и все нужные к ним принадлежности, а четыре вождя, имеющие каждый при себе двух помощников, предводительствуют каждый над одной четвертой частью войска. Первая часть носит название правого крыла, вторая — левого, третья — разведочного и запасного, четвертая — сторожевого; последнее охраняет остальные, выставляя со всех сторон многочисленных караульных. Военную дисциплину, главное условие для успешного ведения войны, русские поддерживают столь строгими законами, что [335] во время похода им никогда не приходится прибегать к наказаниям, кроме разве что это случится по достижении ими неприятельской страны, или же наказывать слегка за небольшие проступки. Дорогие всякого рода принадлежности, оружие, палатки, могущие возбудить у неприятеля желание завладеть ими и придать ему храбрости, русские держат как можно далее от лагеря, хотя если присутствует случайно царь, то они являются в пышном уборе. Мы с великим изумлением видели превосходный образец этой военной пышности в 1670 году на окружающих Москву полях, когда Алексей Михайлович, во время бунта Стеньки Разина, в течении восьми дней производил смотр 60000 дворян. Поистине, едва ли кто, не видавший сего собственными глазами, может себе верно представить вид воинов, блиставших, одинаково, богатою одеждою и оружием. В двух милях от города, близ рощи, предназначенной для охоты, среди обширного поля возвышался дом, весь обтянутый внутри пурпурными и златотканными настенными коврами, а снаружи — красным сукном. С трех сторон устланные также драгоценнейшими коврами крыльца в 12 ступеней вели ко входу в него, а все это сооружение было ограждено на большом расстоянии кругом, для сдерживания толпы, деревянными перилами, обернутыми красною тканью, а около них, также кругом, стояли в большом количестве пушки; в виде как бы подкрепления была протянута еще цепь солдат. Недалеко от сего бросалась в глаза некая круглая, искусно из дерева выстроенная, с окнами во все стороны и обитая разноцветным шелком башня, в которой весело играли трубачи и литаврщики. Против царского престола было выстроено до пяти тысяч пехоты с развевающимися знаменами; между ею и выше описанным домом проходили знатные военачальники с своими конными отрядами, приветствуя царя низким наклонением головы и, спешиваясь, представляли ему без замедления донесения о своем отряде, каждый особо. Богатое убранство солдат, бывших на этом смотру, хотя и уступало в изяществе убранству, употребляемому в Европе, но зато превосходило его дороговизною тканей и азиатскою роскошью. Все зрители с изумлением останавливали взоры на всадниках, из которых исключительно состояло все это войско, не только из-за их блестящего разнообразного оружия, но и вследствие красивого вида их одежд. За каждым из них вели разукрашенных коней, без седоков, а в поводу, в сопровождении многочисленной свиты рабов. У коней не только грива, шея, голова, ноги и копыта блистали серебром, золотом и драгоценными камнями, но и уздечки, попоны, нахвостники и чапраки были до того отягчены драгоценностями, что лошади насилу могли двигаться. Но впрочем, дабы не сказали обо мне, что я слишком отдалился от своего предмета, я предоставляю каждому самому великолепную эту картину, согласно с тем, что я выше сообщил. [336]

Глава 4. О гражданах и городских жителях

Опыт целых веков показывает, как страшны бывали часто властителям, вследствие частых гибельных мятежей, большие города, уздою закона еще не сдерживаемые, но так как они чересчур надеялись на себя, то большею частью их могущество и богатство быстро подрывались. Точно так же и у московитов: Новгород, Тверь, Псков и многие другие города, некогда пользовавшиеся громадными вольностями и обладавшие большими военными силами, ныне находятся в таком рабском подчинении у царя, что не смеют даже и помыслить о прежнем благополучии. Итак — в настоящее время горожане в Московии мало чем отличаются по своему положению от деревенских жителей, так как они стали рабски подчиняться знатным людям и находятся в презрении у собственных рабов. Они совершенно лишены права выбирать правителей из своей среды и собираться на народные собрания и обязаны постоянно повиноваться царским чиновникам. Мало того, все города (как мы говорили при описании Москвы) имеют свое особое судилище, называемое земским приказом, в котором, впрочем, разбираются председательствующим в нем воеводою лишь более незначительные и обыденные тяжбы, которые не могут решаться судьями низшего разряда, т. е. судьями-гостями, или квесторами, старостами-сотниками, т. е. центурионами, и десятниками, т. е. декурионами.

Не имеют горожане также права приобретать имения для передачи их по духовному завещанию своим наследникам, — мало того, им гораздо легче лишиться всего, что они имеют, в пользу чужих.

Количество же их (горожан) во всей Московии поистине велико донельзя, ибо города благодаря обилию лесов выстроены во всех удобных для сего местах, большею частью обширны и густо населены. Наиболее выдающимися из них почитаются: Москва, знаменитое местопребывание царей, Новгород, некогда член ганзейского союза, Псков, граничащий с Литвою, знаменитая, во имя св. Михаила Архангела, гавань на Белом море, а также и Казань, Астрахань, Тобольск в Сибири, Белозерск, Нижний Новгород, Белгород, Киев, Смоленск, Могилев, Тверь, Вологда, Великие Луки, Холмогоры, Великая Пермь, Владимир, Ярославль, Рязань, Калуга, Тула, Холопий город, Переяславль, Галич, Ростов и многие другие. Из них некоторые, хотя и сильно обремененные ярмом тяжкого рабства, подняли несколько лет тому назад оружие против царских чиновников, так как подати и налоги были сверх меры увеличены. В Пскове в 1649 году вспыхнул упорный мятеж, потому что было приказано царем уплатить Швеции большое количество денег и пшеницы, и порядок был восстановлен лишь тогда, когда город осадили и силою принудили исполнить царское повеление. В самой Москве в 1646 [337] году, в самом начале царствования нынешнего царя, происходили дерзкие волнения, когда по причине чрезмерных своеволия и жадности некоторых бояр весь город пришел в такое негодование, что горожане, схватив под уздцы коня, на котором случайно проезжал царь, стали скорее требовать, нежели просить, выдачи головою народу бояр. Царь, находившийся тогда еще в незрелом возрасте, устрашенный необычайным сим делом, пообещал народу, что будет произведено строгое следствие над каждым боярином отдельно и, укрывшись во дворце, велел выдать мятежникам судью Плещеева, на которого народ был более всего зол, дабы хоть сколько-нибудь успокоить раздражение в народе, готовом, пожалуй, на что-либо худшее. Не дождавшись палача, толпа в отмщение в одно мгновение ока растерзала сего на части, Морозову же, второму обвиняемому, она охотно простила его злодеяния, так как царь на другой день обратился к народу с речью, в которой просил за него, как за своего наставника.

Глава 5. О купцах, ремесленниках, деньгах и металлах

Международные сношения, благодаря которым, обыкновенно, в значительной степени становятся более мягкими грубые и дикие наклонности, стали в последнее время вновь оживляться а Москве. Ибо до того, как португальцы, с целью помешать усилению Турции, открыли большим окольным морским путем нынешнюю дорогу в восточную Индию, товары китайские, индийские и персидские большей частью шли через Астрахань и Тану, города на Черном море, и отсюда уже распространялись по всей Европе. Гораздо же раньше сего наши мосхи вели в Колхиде и по всей Греции широко распространенную торговлю высоко ценимыми собольими мехами, не говоря уже о знаменитой торговле Новгорода и Киева. Впрочем, в древнейшие времена торговые дела шли далеко не вполне правильно, благодаря постоянным войнам, пока приблизительно со средины XVI века английская торговая предприимчивость, при короле Эдуарде VI, благодаря тому, что жители балтийского прибережья, воюя между собою, преградили обычные торговые пути, не перенеслась благополучно впервые на московские берега Белого моря и получила от царя Ивана Васильевича право торговать в Московии, платя небольшую пошлину. Царь Алексей Михайлович, узнав, что англичане убили своего короля, лишил было их сего права, но потом возвратил им его, хотя с некоторым ограничением.

В настоящее время эта гавань ежегодно посещается также кораблями из Голландии и Гамбурга и других более просвещенных народов Европы с большею выгодою для себя, ибо мосхи, татары, [338] финны, лапландцы и самоеды стекаются туда большею частью исключительно сухим путем. Вышеназванные же заморские пришельцы бывают вынуждены в короткий промежуток времени скорее спешно, нежели основательно, покончить свои дела и поторопиться, как можно скорее, возвращением к себе, дабы они могли совершить свой длинный путь при благоприятной еще погоде и избежать неприятной задержки суровой зимою. Кроме того, Москва, Новгород, Псков, Смоленск, Киев, Астрахань и многие другие города ведут круглый год весьма прибыльную сухопутную и морскую торговлю со шведами, поляками, турками, армянами, персами и татарами. А так как они производят торговлю почти исключительно лишь обменом товаров, а не уплатою денег, то обыкновенно бывает так, что привезенные из Италии, Франции, Германии, Турции, Персии, Татарии и других стран товары продаются в Москве за ту же цену, что они стоят у себя на месте, а часто и за меньшую.

Нет сомнения, что многие области Московии могли бы с великою выгодою пользоваться этими многочисленными торговыми сношениями, если бы можно было в точности расследовать тот северный путь в Китай вокруг Новой Земли, которым тщетно до сей поры пытались проплыть англичане, батавы и датчане. Совершить это дело может всего легче сам царь, у которого оно, так сказать, всецело в руках: ибо ему известна и подчинена вся та северная полоса, простирающаяся далеко по ту сторону реки Оби до самого Татарского моря (которого еще никогда не бороздили европейские корабли). Весьма легко было бы, посему, исследовать положение тех мест, как на суше, так и на море, начиная с реки Оби и Вайгачского пролива, и свойства самой почвы, лишь бы Бог внушил царю мысль приступить к сему, или кто-либо из европейских государей, одушевленный теми же, как и он, намерениями, прислал в Москву план образа действий и людей, хорошо знающих это дело. Таким образом была бы, так сказать, распахнута новая дверь не только для того, чтобы могли сойтись купцы с той и другой стороны, но и к лучшему изучению учеными этой, далеко не заслуживающей презрения, части мира, а также и к распространению среди многочисленных невежественных народов священнослужителями Христа, Бога нашего, Евангельского вечного света. Если бы это не увенчалось успехом, то желательно было бы, чтобы, по крайней мере, плавание по Каспийскому морю было, наконец, сделано удобным для торговых сношений с Персией и Индией, или же чтобы царь согласился на то, чтобы дорога сушею в Китай и Персию, через Московию, гораздо более короткая, нежели указанная знаменитым иезуитом Афанасием Кирхером в его книге о Китае, была бы открыта и для европейцев. Хотя в 1632 году голштинский герцог пытался установить этим путем торговые сношения с Персией, однако все попытки оказались неудачными, вследствие страха пред азиатскими [339] разбойниками или, вернее, по неблагоразумию послов. Таковое же предложение сделал, во времена папы Льва X, Николай Белл, но оно также не состоялось. В настоящее время, однако, кажется, все эти прежние препятствия большею частью устранены. Впрочем, царь чуть ли не один ведет все наиболее важные торговые дела в государстве или иногда входит в товарищество с своими подданными или с чужестранцами ради обоюдной выгоды. Мало того, если мосхи заключат как-нибудь с чужестранцами какой-либо договор, то царь, как бы постоянный опекун их, по желанию может все нарушить и все утвердить. Не имеют подданные также права продать что-либо, раньше чем будут разобраны царские товары, разве что он кому-нибудь дарует преимущественное особое право свободной продажи. Благодаря этому они не могут спокойно заниматься беспрепятственной наживой, а те, к которым счастье было более благосклонно, те принуждены наслаждаться своим богатством лишь в тайниках, среди сундуков, ибо в Московии подданным можно безопасно хвастаться всем иным, кроме богатства. Что касается торговли драгоценнейшими собольими мехами, то сами русские обязаны покупать их не иначе как у царя из Сибирского приказа по цене, какую будет ему угодно назначить. Иностранцам, впрочем, предоставлены кой-какие незначительные преимущества: они покупают товар у продавцов из первых рук, как кредиторы, они предпочитаются русским, из которых приходится долги выколачивать, и пользуются разными льготами от царя при уплачивании пошлин и таможенных сборов. Могут, однако, и русские купцы выезжать за пределы отечества, но непременно с разрешения царя и с обязательством вернуться обратно. Они имеют даже вне своего отечества несколько складочных мест, пользующихся необычайною свободою, как, например, в Гольме, в Швеции, в Вильне, в Литве, в Ревеле и Риге в Ливонии и других соседних городах, куда они свозят товары и продают их без всякого стеснения. Для вывоза в разные места морским путем своих товаров они обыкновенно нанимают за большую цену иностранные суда, так как у них судов, сделанных у себя дома, немного, да и те непрочны. Для поездок по суше, которые они зимою совершают как нельзя более кратким путем и быстро, служат главным образом резвые наемные лошади, расставленные по всему пути, по всем большим дорогам. Ими-то и пользуются для совершения чрезвычайно быстрых поездок не только одни купцы, взнося за это небольшую плату, но и гонцы, развозящие царские указы. Благодаря этой быстрой езде гонцы с самых отдаленных границ государства в короткое время поспевают в столицу, что весьма удобно для царя. Стоянки этих Пегасов, называемые ямами, находятся на расстоянии семи или десяти германских миль друг от друга. Крестьяне или ямщики, несущие этот род службы, освобождены навсегда от всяких других повинностей. Подъезжая к которой-нибудь [340] из этих стоянок, они издают при помощи зубов пронзительный свист, услыхав который ямщики ближайшей деревни тотчас приводят свежих лошадей, дабы проезжие могли, не теряя времени, продолжать путь, если пожелают.

Что же касается до нравов московских купцов, то они весьма способны к торговым делам и крайне искусны во всякого рода хитростях и обманах, особенно там, где дело идет о их собственной выгоде, но об этом нам удобнее будет говорить в другом месте.

Монета, которая в настоящее время обращается в торговле, довольна чиста и тяжеловесна. В прежние времена, когда у русских еще не было чеканной монеты, они употребляли вместо нее мордочки и ушки белок. Потом они стали делать продолговатые серебряные слитки безо всяких клейм на них, а затем, наконец, вошла в употребление и нынешняя. Так как первоначально вся торговля велась исключительно меновая либо на вес серебра, то во времена Венцеслава, короля венгерского, чешского и польского, который впервые ввел в этих государствах кожаную монету, московиты стали употреблять такую же монету с 1290 года, при великом князе московском Льве Данииловиче, а с течением времени, разбогатевши, заменили ее серебряной и золотой. Наблюдая постоянно строжайше за ее доброкачественностью, они всегда чеканили ее из совершенно чистого серебра. Медные же деньги, прежде по необходимости бывшие в употреблении, теперь уже изъяты из обращения по приказанию царя. Некогда какие-то купцы якобы для того, чтобы помочь государственной нужде, но имевшие в виду удовлетворение собственного корыстолюбия, обманули соседей шведов, в высшей степени недобросовестно, низкопробною монетою, но этот нечестный поступок обошелся им крайне дорого, ибо шведы, заметив обман, частью потопили сих мошенников в расплавленном металле, частью же повесили. Серебряная монета (ибо золото чеканится здесь крайне редко) имеет форму гладкого овала шириною не более чем в ноготь, на одной стороне которого оттиснуто изображение царя, а на другой — всадник с копьем. Впрочем, если исключить монеты памятные, или торжественные, как их называют, то все они сводятся к двум образцам, именно: к копейкам, пятьдесят штук которых, обыкновенно, составляют один немецкий талер, и денежкам, составляющим половину копейки. Прежде были еще в большом ходу полушки, стоившие полденежки, но теперь их более не видно. Сто копеек составляют рубль, равняющийся венгерскому червонцу, пятьдесят копеек — полтину, двадцать пять копеек — полуполтину, двадцать — гривну, десять — полгривны, три — алтын, две — грош. Эти монеты, так как они очень невелики, простой народ носит во рту, так что зачастую они, имея во рту сотню копеек, разговаривают, однако, совершенно свободно. В настоящее время [341] монету чеканят почти исключительно в Москве, хотя раньше встречались монеты, чеканные в Твери, Новгороде и Пскове. Таким образом, отсюда как бы растекаются по всем направлениям по всему Московскому государству деньги, за исключением лишь некоторых сибирских народов и лопарей, которые блаженно относятся к таким золотым и серебряным деньгам как бы философски, с насмешкою, презирая их.

Число искусных мастеров, некогда весьма небольшое в Московии, в наше время сильно увеличилось, и самые мастерства в высокой степени усовершенствовались. Этого русские достигли благодаря становящемуся с каждым днем все более свободным обращению с иностранцами, а также и природной понятливости и способности их ума. И действительно, они не только радушно принимают иностранных мастеров, европейских и азиатских, являющихся к ним по собственному желанию, но и приглашают их к себе, предлагая чрез послов и письменно большое вознаграждение, причем так успешно подражают им, что нередко превосходят их новыми изобретениями. В кузнечном мастерстве, в искусстве приготовлять порох и тканье сукна они уже стали весьма опытны.

В более сложных же и требующих знания и опытности делах, как то добывание металлов и приготовление их на дело, они более полагаются на знание и опытность французов и немцев, чем на свои собственные. Последние добывают в округе города Тулы, расположенного близ источников р. Волги, и в иных местах железо, а близ Новгорода — медь с большою выгодою для государства. Не так давно царь послал некоторых из них за Казань, по направлению к Сибири, откуда незадолго перед этим были доставлены в Москву прекрасные образцы скрытых там сокровищ, для обстоятельного исследования недр тех гор, что отстоят недалеко от Рифейских и заключают в себе серебряную и золотую руду. Я полагаю, что, без сомнения, из глубины холодной московской земли можно вырыть обильнейшие богатства, если только для этого будут призваны несколько опытных иностранцев и сами русские отнесутся к этому делу с большим рвением.

Что касается прочих ремесел, то мосхи обладают особенно им свойственным наследственным уменьем строить чрезвычайно изящные деревянные дома, вытачивать из дерева разного рода утварь, искусно ткать полотно, идущее на исподнее платье, и некоторыми другими, требующими усидчивости. Не буду здесь говорить о мастерствах, требующих постоянного сидения, но живопись у них совершенно своеобразна, обращена на священные предметы, ибо кроме некоторых цветочков и животных, они пишут исключительно одних давно умерших святых, по греческим образцам. Мало того, считается поступком не только неблагочестивым, но заслуживающим [342] наказания, если торговец изображениями блаженных небожителей выставит на продажу рядом с ними картины светского содержания. В случае желания иметь изображения светских лиц они поручают иностранным художникам написать таковые (зато этим последним строго запрещено писать изображения святых), хотя мосхи, не знаю почему, кроме изображений святых, не любят изображений человеческих лиц и иных картин. Цирюльники (дабы не подумали, что я умолчал о них из презрения, ибо я много раз видел их в Москве не без ощущения тошноты) сидят на рынке, где торгуют старыми вещами и потому называемом Вшивым, в низеньких лавочках, крытых древесною корою, и обрезывают простому народу волоса на голове теми же ножами, которыми разрезают хлеб и прочую пищу. Бороды мосхи, считая ее украшением, не бреют, а напротив, как бы она ни была длинна, постоянно желают, чтобы она была еще длиннее.

Глава 6. О крестьянах и рабах

Деревенские жители в Московии называются крестьянами или черным, или лесным, людом, ведут хотя и самый простой образ жизни, но далеко не самый счастливый, ибо, являя собою наружно, в пище, одежде и ежедневных трудах как бы образец простоты золотого века, они до настоящего времени при этом находятся в глубочайшем невежестве относительно Божественного Откровения, и нравы их до того грубы, что нет возможности вполне достойно оплакать их. Они проводят жизнь совершенно по-детски, чтобы не сказать чего худшего, безо всяких необходимых сведений о Законе Божьем, не умея молиться и только раз в году принимая Св. Тайны. Когда мы ехали в Московию, то мы вдосталь насмотрелись на возбуждающее сожаление невежество их. Ибо когда мы спросили у нескольких попавших нам по пути земледельцев, между другими некоторыми вопросами касательно вероисповедания, знают ли они также что-либо об Иуде-предателе, то все они стали переглядываться между собою, и один, более остальных смышленый, отвечал, что говорят, дескать, у нас, что он изменил Иисусу Христу и предал его врагам, но что он не вполне твердо уверен, что это было действительно совершенно так. Да не удивится никто таковому их незнанию Священной Истории, ибо все их христианские упражнения и молитвы заключаются в возможно частом осенении себя крестным знамением и повторении слов “Господи, помилуй”, т. е. “Боже, сжалься надо мною”. Будучи обречены на тяжкую работу и прикрепощены к земле, эти люди безнаказанно оскверняют праздничные дни, благодаря снисхождению законов, работою на самих себя, дабы не пропасть, так как в течение всей недели они обязаны в поте лица трудиться [343] на своих господ. Тяжелыми податями они доведены до такой бедности, что ничего не имеют кроме кое-какой изорванной одежды и коровы с подойником. Мужчины по большей части работают летом в поле на быках, хотя местами, вследствие мягкой почвы, они пашут плугами в одну лишь лошадь, но во время жатвы и сенокоса женщины трудятся в полях гораздо более, нежели мужчины. Зимою же обыкновенно они занимаются рубкою леса, плетением обуви из липовой коры и рыбною ловлею, а иногда бывают вынуждены, за неимением каких бы то ни было средств, таскаться толпами по городам и просить милостыни. Вследствие дороговизны хлеба, чрезмерного постоянного холода и голода это, конечно, случается чуть не из года в год. А иногда они прокармливаются и дома крайне скудною пищею. В Перми, Самоедии и других, с ними соседних областях они и по сию пору ни разу не пробовали даже хлеба, а питаются рыбою, сушеною на солнце, и не лишенным вкуса корнем багуна или же сырым мясом диких зверей и кобыльим молоком. Во всей остальной Московии голод утоляют хлебом пшеничным, ржаным, бобами с чесноком, а жажду — водою, в которой заквашена мука, или свежезачерпнутой из колодца или из реки. При таком-то скудном питании они жадно, как никто другой, пьют водку, считая ее нектаром, средством для согревания и лекарством от всех болезней. Когда они захотят устроить роскошный пир, то варят похлебку из воды и нескольких изрезанных листов капусты; в случае, если это блюдо им не приходится по вкусу, то они наливают в него много кислого молока. Они доят коров, с которыми живут вместе в одной избушке только ради этого, не умея совершенно приготовлять сыр, хотя бы в малом количестве. Коровье масло (которое они приготовляют также жидким, так что оно никогда не твердеет) они отдают в пользу своих господ. Для одежд они употребляют грубые шерстяные ткани, а зимою овечьи шкуры. Летом они носят легкие рубахи, холщовые или шерстяные, большею частью белого цвета. Вместо обуви они обертывают ноги снятою с деревьев корою или невыделанною бычьею кожею, разрезанной на ремни, а голени обматывают обрывками грубой шерстяной ткани. Приспособлений для спанья у них нет никаких, так что даже кровати у них отсутствуют, а печи и скамьи служат вместо кроватей, а обыденная одежда — вместо тюфяков и одеял. Женщины носят на голове не шапочки с завязками для ушей, как городские и знатные, но повязки с полукружием из шерсти, девушки носят род венка из древесной коры — прочие же части одежды у них те же, как и у остальных женщин.

Празднуя свадьбу, они ради веселья пронзительно играют на волынках, напиваются до потери сознания и пляшут в хороводах с уродливыми, даже крайне непристойными телодвижениями. Домашняя утварь у них вся деревянная, да и та очень немногочисленна, [344] железного же у них почти что ничего нет. Живут они не разбросанно, а разделенные на огромные деревни, под начальством старост, т. е. старших своих, которые играют у них и роль судей. Если они случайно увидят чужестранцев, то они скорее боятся их, нежели ненавидят; их удел от рождения — бичевание и рабство.

Кроме земледельцев, в Московии есть также и рабы — редкое и несправедливое явление между христианами, — из которых некоторые несут рабское иго до самой смерти, а некоторые — в течение известного срока. Дело в том, что многие добровольно продают самих себя в рабство, многие делаются таковыми или из-за долгов, или по какой-либо другой причине. Мало того, отцы имеют право, полное и законное, продавать своих сыновей четыре раза на известный срок, а мужья — жен (это называется кабалою), причем сыновья освобождаются из-под родительской власти и становятся сами полноправными лишь после четвертой продажи. Но вышеупомянутые и многие иные, будучи отпущены на волю по заявлению их владельца или другим каким-либо способом, снова отдают себя во власть новых господ, так что, переходя постоянно из одной рабской зависимости в другую, не становятся свободными никогда. Таким образом у знатных и несколько зажиточных людей кормятся по домам целые полчища рабов обоего пола, у коих нарождаются дети, имевшие быть также под властью хозяина; они служат посыльными, управляющими, надсмотрщиками за работами всякого рода. Они же поочередно караулят, в то время когда господа их крепко спят, извещают ударами дубины, который час ночи, и высматривают с домовых вышек, нет ли где пожара. Кормят же их обыкновенно пищею до того гнусною, что в издевательство о них говорят, что они питаются похлебкою из яичных скорлуп. Если же они, в свою очередь, позволят себе что-либо дурное, то их господа, с разрешения закона, могут назначить им какой угодно род наказания, за исключением только смертной казни.

Глава 7. О телосложении мосхов

Мосхи весьма способны переносить всякого рода трудности, так как их тела закалены от рождения холодом. Они спокойно переносят суровость климата и нисколько не страшатся выходить с открытою головою под снег или дождь, равно как и на зной, словом, в какую бы то ни было погоду. Дети трех-четырех лет от роду, зачастую, в жесточайшие морозы, ходят босые, еле прикрытые полотняною одеждою и играют на дворе, бегая взапуски. Последствием сего являются знаменитые закаленные тела, и мужчины, хоть и не великаны по росту, но хорошо и крепко сложенные, из которых иные, совершенно безоружные, иногда вступают в борьбу с медведями и, схватив за уши, держат их, пока те не выбьются из сил; тогда они им, вполне [345] подчиненным и лежащим у ног, надевают намордник. Калек или возбуждающих жалость несчастных, обладающих каким-либо природным недостатком, меж них встречается крайне мало. Волоса у них, по большей части, русые или рыжие, и они чаще стригут их, нежели расчесывают. Глаза у них, большею частью, голубые, но особенно ценят они серые с неким огненно-красноватым блеском; большая часть их смотрит исподлобья и дико. Голова у них большая, грудь широкая, руки весьма длинны, живот, благодаря стягивающему его внизу поясу, выдается сильно вперед, бедра же и голени очень малы; вообще же все тело у них весьма полно, так как, действительно, и одежда их не стесняет, и едят они просто, но обильно, а также и много спят. Цвет лица у них такой же, как и у европейцев, благодаря холодному климату, исправившему первоначальный темный, азиатский. Внешний вид женщин несколько более изящен, но лицо у них круглое, губы выдаются вперед и брови всегда подкрашены, да и все лицо разрисовано, ибо они все употребляют притирания. Обыкновение румяниться считается, в силу привычки, столь необходимым, что женщину, не пожелавшую покрасить свое лицо, сочли бы за надменную и стремящуюся отличиться пред другими, ибо она-де дерзко считает себя достаточно красивою и нарядною и без краски и искусственных прикрас. Большинство женщин посвящают поэтому сему пустому занятию много труда, но в возмездие за эту поддельную красоту они, приближаясь к старости, имеют лица, изборожденные морщинами, так сильно они белят и румянят его, некрасивое в естественном своем виде, хотя не могу отрицать того, что и у русских встречаются свои Венеры. Впрочем, они прикидываются скромными, выступают прямо и очень медленно по причине высоких каблуков. Руки у них, говорят, очень нежны и, пожалуй, мягче ваты, так как они, действительно, едва ли производят какую-либо домашнюю, мало-мальски грубую работу.

Глава 8. О душевных качествах

Если можно приписывать душевные наклонности влиянию климата родины и постоянному рабскому состоянию, то, конечно, мосхи, главным образом по этим причинам, являются грубыми и трусливыми, ибо жестокость они почти не относят к числу пороков, но считают ее вполне дозволенною и необходимою, а также следуют все и иным, еще более необузданным страстям. Так же сильно подчиняются они и чувству страха, которое постоянно присуще им вследствие сурового закона о повиновении, хотя они наружно выказывают некоторую надменность, дабы скрыть внутренние душевные треволнения. Ведь, действительно, легко впадать в противоположные крайности, когда пороки не избегаются тщательно. Не говоря об их [346] наклонности к пьянству и сладострастью, о которых я скажу в своем месте, у них в большом ходу рабская уловка, и они умеют быстро, как никто другой, облекаться в лисью шкуру, когда львиная кожа оказывается не достигающей цели, придумывать обманы, обойти ласками, в торжественную присягу поместить нечто свое, лживое, и скрывать многое, то под личиною ненависти, то под личиною любви. Жители же города Москвы считаются еще более хитрыми, чем остальные. Что касается всего более возвышенного, то они в этом и поныне оказываются тупыми и неспособными, и эта тупость поддерживается в них климатом и весьма грубым напитком — водкою, которою они постоянно напиваются. Засим они подозрительны, пропитаны, так сказать, подозрением, ибо, будучи вероломными по отношению к другим, и сами не могут верить кому бы то ни было. К лести они столь склонны, что у них вошло в постоянный обычай придавать лицу приятное выражение, простираться всем телом по земле, покрывать руку бесчисленными поцелуями и подкреплять льстивые ложные речи клятвою. Для друзей они делают многое даром, но всегда с каким-либо расчетом для себя, особенно же крайне дерзко полагают, что иностранцы обязаны им всем, и стараются извлечь пользу, каким бы то ни было образом, из них всех. Уж воистину у этого народа, каковы уста, таковы и похвалы. Все же русские не настолько отреклись уже от всех хороших качеств, чтобы не обладать совершенно, наряду с своими пороками, и некоторыми добродетелями. Они отличаются в особенности беспримерною благотворительностью по отношению к бедным: для их просьб у них всегда открыты уши и разжаты руки, так что в Москве зачастую можно видеть не без изумления, как целые толпы нищих получают около домов богатых людей пищу или иную какую-либо милостыню. В несчастье они также всегда тверды духом, не поддаются скорби, а к счастью, которое служит самым верным средством для испытания душ, они относятся равнодушно; мало того, они, не впадая ни в чрезмерную печаль, ни в чрезмерную радость, постоянно, что бы ни случилось, утешают себя следующими словами: так Богу угодно, Он так устрояет все к лучшему.

Глава 9. О почитании царя

Не мала общераспространенная похвала русским, что они с большим трудом выходят из повиновения, оказываемого ими царю, хотя бы и находились под гнетом жестокого правления, ибо они не только считают себя его подчиненными и клятвенно связанными с ним до последнего вздоха, но полагают даже, что спокойно терпеть тирана есть дело богоугодное и предписывается верою. Превосходный поистине образец сего явили двое московских воевод, Татев и Воронцов, [347] а именно: когда московское войско было рассеяно поляками, то они, хотя и могли спастись бегством, предпочли отдаться в руки врагам, дабы нельзя было подумать, что они покинули вероломно те военные орудия, кои были препоручены им царем. Мало того, при этом самом случае несколько пушкарей (как их называют), видя, что враги одерживают победу, в отчаянии сами наложили на себя руки, дабы смертью удостоверить, что они никому не намерены служить, кроме царя. Поэтому нечего удивляться, что мосхи постоянно открыто всюду заявляют, что Богу и царю все возможно и все известно, что только Богу и царю они готовы отдать все, что только имеют наилучшего, и даже самую жизнь. Затем, если кому случайно удастся побыть с царем, то тот, по принятому при русском Дворе способу выражения, хвастается, что видел ясные очи царевы, народ же зовет и знатных людей свет-государями, т.е. блеском от царя, из лести, а также и из почтения.

Приказания царя, какого рода они бы ни были, хотя бы и влекущие за собою смерть, исполняются всеми быстро, невзирая ни на какие преграды, дружно и с каким-то совершенно слепым повиновением. Понесенные наказания называются царской милостью и нередко, и поныне, за таковые благодарят с плачем и стонами. В письменных просьбах подписываются уменьшительными именами, называя себя рабами царя. При провозглашении где бы то ни было царского титула все падают на колени, касаясь лбом земли, и всякий, насколько у него хватает сил, старается, чтобы повсюду оказывались царю такие великие почести, какие только может придумать ревностное желание угодить ему и безграничная покорность.

Глава 10. О ругательствах и издевках

Русские наши в обыкновенных разговорах не прибегают, когда бранятся, как это обыкновенно делается у многих народов, к заклятиям небесным и подземным богам, но доходят почти до богохульства, пользуясь постоянно бесстыдными выражениями. Рассерженные чем бы то ни было, они называют мать противника своего жидовкою, язычницею, нечистою, сукою и непотребною женщиною. Своих врагов, рабов и детей они бесчестят названиями щенят и выблядков или же грозят им тем, что позорным образом исковеркают им уши, глаза, нос, все лицо и изнасилуют их мать, каковой род брани они удержали от венгров и татар, с коими долгое время жили вместе. Поистине, таковые смешения всегда вредят добрым нравам, так как народы либо заимствуют друг у друга пороки, либо насильно навязывают их, либо незаметно заражают ими. Если же кто-либо у мосхов, не снеся поношения горчайшею бранью, позовет обидчика в суд, то дело, по-отечески, решается тем, что взведший клевету, [348] позорящую добрую славу кого-либо, присуждается к уплате денег, а если он не в состоянии платить, то к наказанию кнутом. На удовлетворение оскорбленной чести с виновного взыскивается сумма, равная годичному жалованью или доходам обиженного, и, кроме того, еще половина; говорят, что он уплачивает “бесчестие”, т.е. цену за лишение доброго имени. Иногда от слов переходят к крайне оскорбительным поступкам. За оскорбления, нанесенные священникам, уплачивается плата пять рублей, т.е. червонцев. Такая незначительная плата установлена, быть может, с тою целью, чтобы лица, принадлежащие к духовному званию, помнили, что им подобает терпеливо и смиренно переносить обиды. Если кто вырвет у другого бороду, то его считают нанесшим величайшее оскорбление, за которое судья должен строго наказать: в этом отношении русские сходятся с древними римлянами, которые также считали прикосновение к чужой бороде, даже поглаживание ее, поступком, требующим искупительной жертвы. Впрочем, русские, не стесняясь, задирают и иностранцев всяких, в особенности же немцев, бесстыдными речами и если встретятся случайно с ними, то громко обзывают их глупейшею бранью “шишами”: ведь право, этим шипением обыкновенно пугают птичек. И хотя эта легкомысленная дерзость языка нередко наказывается тяжким бичеванием, все-таки русские от нее нисколько не исправляются.

Говорят, что начало этому издевательству положено неким патриархом, который в начале текущего столетия, ревнуя к вере, впервые убедил царя издать приказ, наделавший много шума: чтобы все иностранцы, до сего жившие вместе с русскими, оставили бы город и поселились там, где они живут и поныне. Мысль об этом, как рассказывают, была ему внушена какими-то бабенками из лютеранок, которые перед дверями храма подняли спор о том, кто займет высшее место.

Глава 11. О распутстве и пьянстве

Мосхи хотя и проводили некогда жизнь менее пышно, чем другие народы, в настоящее время, однако, видимо, значительно подчинились влиянию греков и в одежде неразумно чрезмерно подражают азиатским народам, несмотря на то что закон их сдерживает в этом. В пище они крайне невоздержанны и с жадностью набрасываются на нее, а в чувственных удовольствиях и пьянстве могут потягаться с кем угодно. Ибо, не допуская ни под каким видом публичных домов и преследуя даже строжайшим наказанием всякое распутство, они, тем не менее, до того дошли в необузданном увлечении этим грехом, что не разбирают, принося жертвы Венере, ни пола, ни способов. Погруженные в глубочайшее невежество, они, по правде сказать, [349] не в состоянии понять тяжести этого преступления и полагают, что исполняют всё, что требует праведность христианина, если снимут с шеи крест или закроют изображения святых, прежде чем приступят к совокуплению с блудницею или мальчиком, ее заменяющим. Женщины питают особенное расположение и страсть к иностранцам, несмотря на то что их родственники и мужья крайне тщательно оберегают их от всякого общения с ними и даже лицезрения. Невоздержанность в пище, которою они грешат, как у себя дома, так и на торжественных пирах, до того обуяла их, что они этот гнусный порок считают удовольствием или необходимостью. Они думают также, что невозможно оказать гостеприимство или заключить тесную дружбу, не наевшись и напившись предварительно за одним столом, и считают поэтому наполнение желудка пищею до тошноты и вином до опьянения делом обычным и делающим честь. Большая часть богатых людей проводит день в спанье и еде и, благодаря бездействию, всю жизнь откармливаются. Такой образ жизни, пожалуй, освобождает их, как они довольно заманчиво выражаются, от душевных скорбей и расстройств, но на деле они, потопляя заботы, тонут и сами. В праздники им позволено, даже дано преимущественное право, напиваться безнаказанно допьяна; тогда можно видеть, как они валяются на улицах, замерзнув от холода, или развозятся, наваленные друг на друга, в повозках и санях по домам. Об этот камень часто спотыкается и слабый пол, а также и непорочность священников и монахов. История прошлого показывает, что из-за этого же порока нередко погибало войско и многие города, а именно: когда Стефан Баторий, знаменитый непобедимый король польский, вел войну против царя Ивана Васильевича ради возвращения себе Ливонии, то он, хорошо зная природу русских, послал весьма вместительную бочку с водкою московскому гарнизону в осаждаемой им крепости Динабург, как бы в знак своего к ним сострадания. Когда же гарнизон, опорожнив ее, лежал весь распростертый и безопасный, король приступом взял крепость без битвы. Хотя русские и стараются извинить свое постоянное пьянство, ибо они предпочтительно пьют водку и днем и ночью, тем, что кроме давнишней привычки (весь север-де уже сыздавна много пьет), оно им еще необходимо для защиты от холода, но все-таки им не удается вполне смыть с себя позорное пятно пьянства.

Глава 12. О приверженности к древним обычаям

Дабы открыто явить себя ревностными хранителями стародавних обычаев, русские не допускают всех, без разбора, чужестранцев вовнутрь страны, а тех, кои допущены и кои начнут говорить об [350] изменении существующего порядка, тех они выслушивают неблагосклонно, не выезжают, наконец, за пределы отечества с целью попутешествовать. Мало того, говоря об иностранных делах, они обыкновенно упорно твердят: хорошо это у них делается, да только не по нашему обычаю. Ибо они легковерно ласкают себя льстивым убеждением, что кроме Московии нигде ничего хорошего не делается, и что людям хорошо только у них. Конечно, своим свой Ферсит кажется красавцем, а полное незнание чего бы то ни было лучшего не допускает, понятно, никакого сравнения.

Обычаи же мосхов, кажется, по большей части произошли от смешения греческих со скифскими, ибо, действительно, они с этими народами вели постоянные войны с древнейших времен. Более утонченное они переняли у греков, более грубое у скифов, хотя и поныне у них оказывается мало европейских черт, а преобладают азиатские. Покрой одежды, пышность при общественных торжествах, обычный способ ведения хозяйства, приемы управления государством, весь, наконец, строй жизни отзывается у них более азиатской необузданностью, нежели европейскою образованностью. И никогда до сей поры они не могли решиться оставить этот образ жизни, сыздавна, в течение столь длинного ряда веков существующий. Поэтому, признаюсь, я, во время моего добровольного скитания, всего более убедился во время путешествия в Московию, что то, что у большинства европейских народов производится всюду одинаково, то все у мосхов происходило иначе, совершенно отлично от народов всего земного шара.

Глава 13. О грубом обращении русских и о развлечениях их

Скромность, украшение всех возрастов, до того мало свойственна русским, что они, вернее, ее совершенно не знают. Вежливого и изящного обращения у них нет совсем: они не считают даже неприличным говорить грубо, икать, рыгать и совершать еще кой-что иное, более гнусное, во время торжественных собраний. А если случайно иностранцы станут смеяться над ними за это, то стыд не вызывает у них никакой краски честной и строгой благопристойности. За столом они, следуя обычаю предков и нисколько не заботясь о том, что выходит за пределы пристойности, хватают пищу с блюда пальцами, опираясь на локти, пользуются постоянно на пирах грязнейшей посудой, не употребляют ни салфеток, ни тарелок, засыпают среди обеда между едою. Они обязательно предаются послеобеденному сну, к которому склоняет их не столько потребность во сне, климат или обилие работы, сколько лень и пьянство, ибо за обедом они, большею частью, так много пьют водки, не говоря [351] уже о других напитках, что от стола с трудом добираются, если не совершенно в состоянии бесчувствия, то во всяком случае сонные, до кроватей.

Способ приветствования у них одинаков с некоторыми азиатскими народами: стоя неподвижно на ногах, они протягивают вперед руки и опускают обнаженную голову до самой земли. Приветствуя же царя, они обыкновенно распростираются ниц всем телом по земле. Желая оказать друг другу взаимную дружескую любовь, они целуют друг друга в голову или же прижимают, обнявшись руками, друг друга к груди. Еще большим почетом считается также, если кто поспешит бегом другому навстречу. Согласно с этим они находят, что человеку высшего круга неприлично посещать дом человека низшего; если же последний на коне въедет во двор к первому, то его обзовут невежею. При входе в дом русские, прежде чем сказать что-либо, осеняют себя крестным знамением, а если увидят образ какого-нибудь святого, то трижды преклоняются перед ним, приветствуют присутствующих, сколько бы их в комнате ни было, кланяясь головою каждому особо, и тогда, наконец, начинают говорить. То же самое они проделывают, когда собираются уходить. Кроме того, в важных, иногда, случаях, желая подтвердить что-либо или опровергнуть, они тоже крестят лоб. Разговаривают они, в частной беседе, зачастую без всякого отвращения о наигнуснейших вещах, так как-либо не знают ничего лучшего, либо же не интересуются им. Беседы свои они всегда ведут сидя и называют наши разговоры на ходу вертопрашеством. С целью доказать особенную приязнь чужестранцу, пользующемуся их расположением, мужья и отцы иногда приказывают жене или дочери, наряженным в драгоценнейшее платье и окруженным многочисленною прислугою, предстать пред взорами гостя и поднести ему водки в серебряном кубке, причем усерднейше приглашают гостя, в залог дружбы, поцеловать жену, причем он должен непременно, низко поклонившись, бегом приблизиться к ней, неподвижно стоящей, и напечатлеть легкий поцелуй, ни на рот ее, ни на губы, а только на обе щеки, и так же отойти от нее. При взаимных посещениях они радушно угощают водкой, присоединяя к ней также и медовые пряники, орехи, яблоки и иные плоды и закуски. Подарки, которые они обыкновенно посылают своим друзьям, они называют гостинцами, т. е. дарами для гостей. Если они кого застанут за едою, то они кричат ему священные слова: “хлеб да соль”, каковым благочестивым изречением отгоняются, по их убеждению, злые духи. Так же выносят крестьяне хлеб и соль царю по пути его следования, когда он отправляется в деревню, как знак гостеприимства. К этому же обряду они прибегают и при переселении своем в новый дом после других торжественных обрядов и молений о благополучии. Этот обычай, говорят, сохранился от Сергия, [352] монаха великой святости, который, подкрепляя себя как-то вместе с царем Дмитрием пищею в одной келье, именно этими словами: “хлеб да соль”, прогнал беса.

Они гораздо меньше, чем мы, заботятся о духовных развлечениях и телесных упражнениях. Музыку они производят на трубах, бубнах, рожках, дудках и волынках, наигрывая весьма нестройно, не любят какого бы то ни было пения в сопровождении струнных инструментов и приятного сего соединения разнородных звуков и не терпят органов даже в церквах своих. Хороводы у них водятся чрезвычайно редко, почти исключительно одними крестьянами на свадьбах, и крайне безобразно, с сладострастными в высшей степени телодвижениями. Упражнением в верховой езде и стрельбе из лука они занимаются весьма усердно, так как это часто бывает им нужно, более же сего они отдыхают в благородном бездействии или за игрою в разбойники или шашки. За этою игрою, которая некогда была в большом употреблении не только у персов и других азиатских народов, но и у исландцев и шведов, в настоящее время проводят почти все время и старики и дети на всех улицах и площадях Москвы. Кроме того, в известные времена года молодежь из простонародья устраивает кулачные бои и борьбу или же пытает счастья, играя в кости. Женщины разгоняют скуку от бездействия песнями, или же, поочередно, подбрасываются вверх бревном, положенным поперек на пень, либо же летают по воздуху взад и вперед на канатах, привязанных к поперечному бревну. Мальчики играют заостренными кусками железа, норовя попасть в лежащее на земле кольцо, или быстро бегают по снегу на лыжах, или деревянных подошвах, упираясь палками. Этот способ передвижения, общеупотребительный у сибиряков, самоедов и лапландцев, некогда принес финнам весьма большую пользу даже на войне, так как, по словам Саксона Грамматика, они, быстро скользя на гладких деревяшках, неожиданно нападали на врагов.

Глава 14. Об одежде

Оставляя в стороне разные необыкновенные одеяния самоедов, лапландцев и татар, о коих будет сказано ниже в своем месте, я теперь кратко расскажу лишь об обыкновенной одежде русских. В Московии, вследствие закона об одежде, каждый должен одеваться по назначенному ему образцу. Если люди низшего сословия, или вообще бедные, оденутся немного пороскошнее, то общественное мнение считает это позорным, и кроме того их обзывают и изменниками вере и отечеству. Покрой одежды один и тот же у всех, но материю они употребляют различную. Мужчины носят на голове зимою и летом высокие, опушенные мехом шапки, которые у людей побогаче [353] зачастую украшаются жемчугом, золотом и различными драгоценными каменьями. Штаны у них устроены так, что одновременно защищают и живот и ноги. Верхняя и нижняя рубашки — довольно коротки и туго стягиваются, одинаково как у мужчин, так и у женщин, ниже живота поясом, ибо мосхи не привыкли подпоясывать верхнюю одежду, как поляки. Поверх этих рубашек они затем надевают короткую шерстяную или шелковую тунику с длинными широкими рукавами, а сверх нее еще другую, доходящую до пят и более узкую. Выходя из дому, они, наконец, надевают третью одежду — длинную и широкую шубу, по большей части меховую или опушенную мехом, с очень широкими рукавами и воротом, разными узорами вышитую и украшенную драгоценными камнями, с шариками и застежками на груди. Для одежд они употребляют всякого рода материи, как шерстяные, так и шелковые, какого бы цвета они ни были, кроме черного, так как они вообще избегают черных и пестрых одеяний, предоставляя первые — монахам, а вторые — телохранителям царя и персам. Впрочем во всей одежде русских нет ни полотна, ни лент, хотя на ней, тем не менее, много драгоценного. Сапоги, или котурны, которыми прикрываются ноги и голени лишь до колен, снабжены у них более высокими, нежели у поляков, каблуками, обитыми железом, причем они красят их то в зеленый, то в голубой, то в красный, то в черный цвета. Бедные же люди большею частью плетут себе — дело нелегкое — лапти из липовых лык. У женщин одежда немного теснее, однако не настолько, чтобы обрисовывались отдельные части тела. Рукава рубашек, которые они у кисти рук и у ворота украшают золотом, шелком и драгоценными камнями, до того длинны, что руку не только нельзя прямо продеть в них, но даже, с трудом, собрав в складки, можно натянуть их на руки. Это неизбежное постоянное изобилие складок до того способствует сохранению рук в тепле, что даже зимою на руки не надевается никакой дополнительной одежды. Верхняя одежда у них спускается до самых ног, застегивается шариками, а длинные висячие рукава ее оторочены также золотом, серебром или, по крайней мере, шелком. Собираясь идти в церковь или куда-либо в гости, они надевают на эту одежду, как бы вместо плаща, еще другую, такого же покроя, украшенную золотым вышиванием или мехами. Чулки они носят из грубой, косматой шерсти, по большей части, просторные и без подвязок, а каблуки у их башмаков так высоки, что ходить весьма трудно. Эти каблуки, изобретенные некогда венетами и ныне весьма распространенные, имели, думаю я, лишь ввиду поудобнее удержать чересчур бесстыдных и безрассудных женщин от бесполезного праздношатания. На свадьбах или в иных каких торжественных случаях они прибавляют к своему наряду еще оплечье, род короткого плаща, густо унизанного золотом и драгоценными [354] камнями, под которым они обыкновенно держат неподвижно руки. Замужние женщины носят на голове шапки, прямые, без полей и опушенные дорогими мехами, причем либо прячут волосы под них, либо остригают их совсем. Девушки украшают себя красивыми венками из золотых шнурков, драгоценных камней и кораллов, а волосы носят искусно заплетенные в косу, куда вплетают пучок золотой или шелковой бахромы, дабы коса была подлиннее и красивее бы ниспадала до средины спины. В ушах все без различия (за исключением вдов) носят красивые серьги с драгоценными камнями: для этого матери обыкновенно прокалывают уши еще совсем маленьким девочкам в бане. Считается у них также щегольством носить много колец на пальцах, а выходя из дому на улицу, они закрывают лицо, постоянно нарумяненное и набеленное, фатою, в высшей степени тонкою, — конечно, для того, чтобы видеть и быть видимыми.

Глава 15. Об утвари и наружном виде зданий

Согласно первобытному, по большей части и в других отношениях, образу жизни русских и домашняя утварь их весьма малочисленна и неизящна. Несколько ложек, роговых, деревянных или оловянных, нож, глиняные кастрюли и горшки, подойник, солонка да стол без тарелок и скатерти — вот и весь столовый прибор их. Повозки во всем государстве употребляются весьма простой работы, и одной лошади вполне достаточно, чтобы без труда везти их. Весьма немного лиц ездят в красивых, чужеземного изделия, крытых каретах на 4-х колесах, во-первых, потому, что царь не всем дозволяет это, а также и потому, что считается неприличным для мужчин ездить в повозках. Женщин они сажают в совершенно такие же повозки, какие были у древних скифов, обитые красным или зеленым сукном, и возят в них по городу. Помещены эти колымаги столь высоко на осях, что влезть внутрь их можно лишь, приставляя лестницу; не могут они также, подобно употребляемым у нас висячим каретам, качаться в равномерном движении. Подушки, на которых русские спят ночью, они днем употребляют вместо сидений в повозках. Запрягают они одну лишь лошадь и, большею частью, белую, на которой сидит и правит мальчик, а многочисленная челядь из рабов идет впереди черепашьим шагом. Зимою они быстро развозят по всем направлениям товары на приспособленных для грузов санях, которыми иногда пользуются женщины, накрыв их сукном; мужчины же ездят в открытых, устланных медвежьими, черными и белыми, шкурами или коврами. Необходимые для плавания по морю и по рекам суда они сколачивают без гвоздей так, что нигде не видно хотя бы малейшего гвоздика, связывая все, чрезвычайно искусно, исключительно одними прутьями и лозой. Собираясь грести веслами, они [355] садятся лицом к носу судна, тогда как другие садятся к нему спиною. Точно такие суда, совершенно схожие с русскими, мы видели у шведов в городе Гольме.

Глава 16. О питье и пище

В Московии, как почти во всех северных странах, люди питаются очень простою пищею, так как вследствие великой праздности женщин домашние и семейные заботы лежат исключительно на мужчинах, которые далеко не так сильно подчиняются прихотям желудка. Обычную пищу у них составляют, кроме большого количества рыбы и, в особенности, свиного мяса, молоко и икра, т. е. посоленные рыбьи яйца. Первое они большею частью употребляют скисшимся, вторую — в весьма разнообразном приготовлении: так, есть икра красная, свежепосоленная, есть черная и жидкая, уже в достаточной степени пропитавшаяся солью, есть белая — самая свежая, и, наконец, отжатая тисками и сгущенная, которую вывозят нередко и за границу. Прочие блюда, весьма простые, подаются без всякой иной приправы, кроме соли, и обыкновенно совершенно разнородные даже кушанья приготовляются в одном и том же горшке. Если же русские поставят на стол в трех небольших сосудах соль, перец и уксус, то считают, что живут уже на большую ногу. Телятины все упорно сыздавна, не знаю по какой причине, избегают до того, что царь Иван Васильевич приказал бросить в огонь рабочих, строивших крепость в Вологде, за то, что они, вынужденные голодом, купили и зарезали теленка. Такое же отвращение, доходящее до тошноты, питают они и к зайцам, ракам, голубям и ко всему, убитому посредством удушения, при чем кровь застаивается. Бедные люди скорее умеряют, нежели утоляют голод хлебом, который ими печется трех родов — из пшеницы, ржи и ячменя, — и водою, либо похлебкою из изрубленной капусты, либо жидкою кашею из овсяной муки, подобно ирландцам и шотландцам. Многие с жадностью пьют рыбий рассол, если как-нибудь раздобудут его, или макают в него хлеб, а уж если им достанется немного хотя бы и протухшего сала, то они считают себя воистину блаженными. Столы у богатых людей обыкновенно завалены громадным количеством не соленых мясных и рыбных блюд, но кроме того, еще пирогами, блинами и разного рода печениями и солениями. Из всех отраслей поваренного искусства русские действительно хорошо владеют одним, именно: готовить холодные кушанья. Овощей они, за исключением капусты, никаких и по сию пору в пищу не употребляют, но зато постоянно с удовольствием едят орехи, сливы и разного рода яблоки, как свежие, так и вареные в меду, огурцы и дыни, к которым они присоединяют еще знаменитые громадные астраханские арбузы, варенные в меду, каспийский [357] виноград и татарскую корицу, хотя пальма первенства среди излюбленных и ценимых русскими плодов принадлежит луку и чесноку. Приготовляют русские также и пряники медовые для умерения горечи водки, но не посыпают их никакими пряностями.

Яблоки и некие темно-зеленые сливы они постоянно варят в меду и либо раскатывают это месиво в длинные листы, либо скатывают из него шары. Коровье масло они употребляют редко, чаще же масло, выжимаемое ими дома из льняного семени и лесных орехов. Меж разного рода напитками первое место у них занимает, как я уже сказал, водка и пиво, которые они в большем количестве гонят, посредством огня, из хлеба, хотя сильно увеличивают этим цену на него. Правда, мосхи утверждают, что им необходимо употреблять этот огненный напиток, который они пряностями и травами делают более приятным на вкус и более полезным для желудка, как средство против холодного климата своей страны. Один род медовой сыты они пьют сырым, другой — с прибавкою холодной воды и меда, третий — еще лучший — варенный на огне. Пиво они варят из овса, ячменя и хмеля, но оно крайне мутно и слабо, так что необходимо большое количество его, чтобы опьянеть. Простейшее и самое легкое питье, называемое на их языке квасом, они приготовляют из ржи и других сортов хлеба, совершенно без хмеля. Летом они пьют воду, настоенную на яблоках, вишнях, малине и других вкусных ягодах и подслащенную медом.

Вина, выписываемые ими в большом количестве из Испании, Франции, Германии, Греции, и астраханское они пьют редко, вполне довольствуясь своим медом и водкою. И хотя по всей Московии один лишь царь продает с громаднейшим барышом для себя мед, водку и пиво, предоставляя прочим подданным доход от виноградного вина и напитков, однако более знатным русским и иностранцам он, в виде милости, разрешает свободно варить пиво и иные питья для домашнего употребления. Если же кто вздумает воспользоваться этой милостью слишком широко и ради корыстных целей, то в первый раз он наказывается палочными ударами, во второй раз у него, сверх наказания, отбирается и напиток, им приготовленный, а совершивший этот проступок в третий раз платит пятьдесят рублей пени или же отправляется в ссылку в Сибирь.

Глава 17. О языке и науках

Так как считается, что все потомки Иафета говорили на греческом, латинском, славянском и немецком языках, то между этими четырьмя, распространеннейшими, основными языками Европы, славянский язык, как уже показывает само название его, должен считаться далеко не последним, ибо и в настоящее время он в употреблении [358] на большом протяжении у народов, живущих между Каспийским, Евксинским, Адриатическим, Балтийским, Белым и Татарским морями. Произошел он, по-видимому, от неоднократного смешения древнего скифского языка с готским, но так, что первоначальные корни его принадлежат скифскому. Ибо, зародившись первоначально в Иверии и Алании, родине и первоначальных местах жительства всех скифов, он постепенно вместе с выходящими оттуда народами разбивался на различные наречия, которые благодаря войнам, времени и невежеству до того исказились на разные лады, что в них еле заметны незначительные следы их происхождения. Действительно, Геродот говорит, что скифы пользуются языком савроматов, смешанным со скифским, но весьма испорченным, и приводит этому действительному обстоятельству неверную причину: что, наверное, амазонки искони уже знали его в искаженном виде. Немало внес в него своего и готский язык, так как уже в первые века мироздания готские племена владычествовали над русскими. Кроме того, Прокопий свидетельствует, что готы вне своего отечества употребляли аланскую речь, и Страбон, по этому же самому, приписывает готский язык дакам, а по свидетельству Лукиана, древнейшие скифы говорили по-алански, и, наконец, все шведские историки согласны в том, что готы некогда господствовали над иноземцами и что готы имели почти тот же язык и нравы, как и скифы.

Этот вопрос мог бы лучше всего разъясниться, если бы что-либо из названных древних языков сохранилось вполне целым и неиспорченным: потому что, воистину, на основании того, что мы знаем о нынешних языках, нельзя вполне правильно судить о различии их в древности. Ибо одно достоверно, что в первобытные времена они настолько же были схожи, насколько теперь, наоборот, различны и тем явственнее обнаруживают следы близкого родства, чем дальше они удалились от своего начала. Это чрезвычайно ясно видно, например, в нашем древнем германском языке: язык, общеупотребительный в ближайшее к Карлу Великому время, в настоящее время понятен лишь благодаря большим стараниям ученых и гораздо более схож со славянским, нежели теперешний. Но распространяться ли об этом? Ведь если даже кто по словарям, хоть несколько внимательно, сравнит несколько языков, тот легко заметит и общее у них всех происхождение, и сходство одного с другим. Некоторое время даже, по-видимому, древнелитовский и вандальский язык занимал средину между славянским и скифским, как язык финнов и гуннов между славянским и готским. Финский язык был в употреблении на большом протяжении между рекою Вислою, Балтийским и Гиперборейским морями, ныне же он, говорят, в наиболее чистом виде сохранился в Тавастии. Эсты же говорят на отличном [359] от финнов наречии, корелы — на языке, отличающемся от финского лишь немногими словами.

Буквы и их начертание, если не все, то большую часть их, русские заимствовали, по всей вероятности, сыздревле у скифов, т. е. у готов, ибо и готы получили просвещение из той части Азии, которая лежит между берегами Каспийского и Евксинского морей. А так как мосхи обитали посреди и весьма часто, с переменным успехом, вели войну с готами, то едва ли возможно, чтобы они все это время обходились без письмен. Приняв, посему, греческие буквы, они дополнили число их рунами, так как греческих букв не было достаточно для того, чтобы вполне верно писать на их языке. Кто сравнит русскую азбуку с древнеготскою, тот легко это заметит. Добавлю еще, что в московской области Мордве, а также и в Вятке и Перми, или Беармии, граничащих с лапландцами, долгое время держалась своя особая азбука, в общежитии называемая азбукою епископа Стефана. В настоящее время народы, принадлежащие к славянскому языку, употребляют, главным образом, три рода букв: поляки — латинские, иллирийцы или болгаре — буквы св. Иеронима и мосхи — свои собственные, немного разнящиеся от них. Болгарские буквы, заимствованные у греков, называются глаголицей; по словам одних, болгарский князь Крунн получил их вместе с другими дарами, в 810 году по Р. Х., от императора Михаила Куропалата, как бы в знак примирения, когда осаждал Византию, другие же полагают, что они были позже приняты, в 845 году, Богером, царем болгарским, вместе с христианскою верою от императора Михаила, сына Феофила. Русские буквы, мало отличающиеся от вышеназванных и имеющие более сорока различных начертаний, были приняты в 958 году русскою царицею Ольгою вместе с христианскою верою от императора Константина Львовича, или же, скорее, они (так как это в точности неизвестно) были присланы Владимиру в 980 году от императоров Василия II и Константина Х вместе с их греческими священными службами, которые не так-то давно были, наконец, напечатаны к большому удобству и пользе подданных. Но, без сомнения, эта азбука была при печатании умышленно искажена по образцу славянской, ибо русские имеют, кроме того, еще другую, немало отличающуюся от первой, и которую они употребляют в царских указах и грамотах, рассылаемых по всем направлениям, и эта азбука, кажется, более древняя. Таким образом, изучить язык московитов — дело весьма нелегкое уже вследствие необыкновенного количества и разнообразия букв. Впрочем, они в школах учатся только читать, писать и считать, а больше ничему.

Поэтические произведения у них хотя и не отсутствуют совершенно, но грубы и неизящны, и поныне и поэты у них, подобно царям, не делаются, но рождаются. Пишут они почти все с изысканными [360] оборотами речи и хранят свои писания не так как мы, т. е. в виде отдельных и нитками сшитых листов, но склеивают их в длинную полосу, свертываемую в трубку (как это делается и поныне у евреев).

Считают они, наподобие татар и китайцев, посредством камешков и кораллов, нанизанных на проволоку и расположенных в два ряда. Прочими науками и прежде всего, в значительной степени, философией они, кажется, некогда занимались вместе с готами и скифами, которые из всех варваров постоянно восхищали греков своею ученостью, хотя вследствие неблагоприятных обстоятельств эти их просветительные занятия либо часто прерывались, либо совершенно прекращались. Поистине, если бы скифские наречения гиперборейского жреца Авара, прославившегося во времена Гомера, скифские законы Анахарзиса, пришедшего из Скифии к Солону в Афины, и сочинения других древних сарматов сохранились до настоящего времени, то мы дивились бы блестящим доказательствам учености сих народов. При летосчислении они, по сию пору, согласно со счетом 70 толковников считают года с древнейших времен, с начала мироздания, и начинают год с сентября месяца. Не так давно еще они не имели ни малейшего понятия об астрологах и математиках и провозгласили Олеария, знаменитого составителя истории московской, чародеем, когда он, будучи в Москве, показал так называемую камеру-обскуру. Теперь, впрочем, и те, и другие не только терпимы, но даже по приказанию царя ежегодно составляют на московском наречии подробные календари с предсказаниями и распространяют их в народе посредством печатания. Недавно русские открыли в столице и школу для обучения латинскому языку, но опасаются, как бы занятия учеников не вышли за пределы изучения языка; поэтому государь разрешал беспрепятственно учиться лишь тем, которые намерены в будущем служить переводчиками, но и это столь полезное учреждение, как я узнал из писем некоторых лиц, по вине учителей опять упразднено. Предмет обычного обучения их на родном языке составляют книги Св. Писания, сборники молитв, некоторые богословские сочинения и, кроме того, многие творения св. отцов Златоуста, Василия, Григория Назианзина, Иоанна Дамаскина и других, собрания летописей и законов, всеобщая история, достославные деяния Александра Великого и жития святых, преимущественно русских, к которым должно присоединить еще несколько других книг, частью переведенных на русский язык по приказанию царя, частью же, с его дозволения, сочиненных некими греческими и польскими монахами применительно к народному духу.

Между учеными, которые живут в Московии на блестящем царском годовом содержании, по справедливости первое место должен занять Паисий Лигарид с острова Хиоса, некогда митрополит фессалоникийский, [361]а теперь — бывший митрополит Газы иерусалимской, не менее почтенный годами, нежели опытностью и ученостью, который в молодости прожил немало годов в Риме, а в бытность мою в Москве составил краткие записки о предметах веры. В 1666 году он же по просьбе некоего шведского посла написал исследование о вере греков и московитов, относительно таинства св. причащения; это рассуждение, так как его далеко не везде можно найти, мы прилагаем в конце настоящего повествования. В Московию же Паисий приезжал (как уверяет Лев Аллаций в письме 1645 года к некоему Нихузию) для того, чтобы найти помощь у надлежащих людей для своей церкви, впавшей в бедность и в долги, но по приказанию царя остался в Москве. Другой писатель — монах Базилианского ордена по имени Симеон в высокой степени преисполнен латинской учености. Есть также несколько греческих монахов, проживающих также благодаря своей учености в Москве на иждивении царя, не говоря уже о прочих переводчиках с разных языков. Из вельмож много и усердно занимается латинскою наукою боярин или царский советник Лукьян Тимофеевич Голосов, которому в наше время царь поручил заведывать врачебною частью, но которому, говорят, его ученость неожиданно причинила много беспокойства и несчастья. Нащокин младший, прославившийся сын великого отца, много лет путешествовал и обозрел почти всю Европу, превосходно владеет, один из всей русской знати, не только латинским, но и французским и немецким языками, хотя эта ученость послужила ему не ступенью к почетному возвышению, а, скорее, препятствием.

Глава 18. О вере

Самое сложное и, естественно из законов природы вытекающее, поклонение единому Божеству держалось ненарушимо у народов с начала мироздания до тех пор, пока невежество и пороки не одержали верха над всеми, и весь почти земной шар не создал себе с ужасающими суеверием и тупостью многочисленных, бессильных и смертных богов. О готах же и скифах держится слава, что они дольше, нежели прочие народы, хранили в совершенно целом виде и первобытную веру, и первобытный язык, так как они ведь, в самом деле, двигаясь из Армении на Север, долгое время не вели войн с чужеземцами и не попадали под их владычество. Но когда у них начались внутренние раздоры и соседние народы вступили в сношение с ними, то они также стали не только создавать себе разных своих богов, но и поклоняться чужестранным идолам. Из этих пугал они поклонялись следующим, называя их по-скифски: Весту — Табитою, Юпитера — Паппеем, Гею — Апиею, Аполлона — Этосиром, Венеру — Артимпазою, Нептуна — Тамимасадом, а в честь [362] Марса и Геркулеса они совершали воистину изумительные и жестокие обряды. Кроме того, говорят, некто Отин прибыл в 3174 году от сотворения мира из Азии в страну готов и принес с собою новые веру и законы; впоследствии же он был смеха достойным образом обоготворен готами и причтен к сонму богов-покровителей. Изображение его, снабженное золотым оружием, они поставили в знаменитом Упсальском капище вместе с главным идолом, Тором, и богинею Фрикой. Громадная золотая цепь опоясывала башню этого капища. Поклонение этим богам готы при знаменитых своих, за пределами отечества, царях далеко распространили вместе с своим владычеством. Едва ли можно сомневаться в том, что, действительно, у мосхов были те же божества — в старину называвшиеся кумирами, — как и у готов, хотя с течением времени и переменою места они также изменялись.

Вместе с другими славянскими народами мосхи поклонялись Усладу, Хорсу, Даж-богу, Стрибе, Симергле, Мокошу и Перкуну или Перуну, украшенному серебряной головой, в честь которого постоянно горел костер из дубовых поленьев. Верховный жрец, называемый Криве и обитавший в городе Ромове, долгое время служил им. Позднее, в другие времена, они воздавали божеские почести другим богам, Ладе, т. е. Плутону, Лелю и Поделю, т. е. Кастору и Поллуксу. И в настоящее время, по сию пору, лапландцы богохульно поклоняются каменным изваяниям и огню, а сибиряки — своей Золотой бабе, т. е. старухе, сделанной из золота, принося ей в жертву драгоценнейшие меха и сырые внутренности оленей. А так как у этого идола-старухи один ребенок находится на руках, а другой — на коленях, то это и послужило причиною к тому, что некоторые гадают по ней кой о чем неизвестном.

В древности родоначальники мосхов до того не терпели нарушения священных своих обрядов или малейшего внесения в них чего-либо чужеземного, что ученейший их философ Анахарзис был умерщвлен царем Савлием за то, что по возращении своем из долгого путешествия домой вздумал совершать жертвоприношение по греческому образцу, а царь Скила был изгнан борисфенитами из своего царства за то, что принимал участие в празднествах Вакха. В иные еще времена божества и жрецы готов и скифов находились под сильным влиянием византийцев и других греков. Поэтому, рассказывают, некогда гиперборейские девы прибыли в Грецию для жертвоприношения Аполлону, также как и скифский философ Аварид, во времена Креза, посланный своими земляками для произношения обета ради избавления Скифии от чумы, свирепствующей в ней. Когда же, наконец, Всеблагой и Всемогущий Искупитель мира возвратил, ценою собственной смерти, людям вечную жизнь и благодетельно возвестил всем истинное Богопочитание, то некоторые московские [363] племена, по их же словам, были научены спасительной вере Христовой самими апостолами, хотя они после сего постепенно утратили ее, так как подпали под владычество других народов (а также огрубели вследствие взаимных войн). Это мнение поддерживается преосвященнейшим кардиналом Баронием и точным смыслом и ходом апостольской истории.

Кем же именно из апостолов было научено вере Христовой то или другое скифское племя (а многие утверждают, что она была возвещена в Скифии и словесно, и письменно), трудно решить вследствие последовательных переселений этих племен в разные места. Я, впрочем, убежден, что св. Фаддей, память которого русские чтут особенно пред другими, а также и св. Варфоломей, от которого они, по их словам, приняли многие основные положения христианства, как бы то ни было, но распространили свет Евангельский в восточной Московии, чрез соседние с нею народы, ибо они оба проповедовали в северной (передней) части Персии и в Армении. А то, что говорится о св. Филиппе, который, по свидетельству Авдия, Винцентия, Бергамаса, Петра де Наталибус и других, в течении двадцати лет проповедовал Евангелие скифам, а также о св. Андрее, который учил по обоим берегам Евксинского Понта, по свидетельству Евсевия и Никифора, — это, я полагаю, касается более западных русских. Сократ замечает, что в 363 году на Антиохийском соборе присутствовал и подписал соборное послание к императору Иовиану русский епископ Антипатр, однако некоторые считают, быть может ошибочно, что Антипатр был епископом не русским, а города Рос в Малой Азии. Как бы то ни было, но в 325 году на Никейском соборе действительно присутствовали какой-то скифский епископ и Феофил, епископ готский. Или, если кому угодно, пожалуй, скажем, что в 369 году, когда св. Никет, епископ даков, обращал в христианство готов, скифов и гуннов, то большая часть мосхов уже была принявшей христианство. В это же самое время, говорит св. Иероним, имя Христово стало известно и народам на Нервийском побережье Ледовитого океана. После того же, как сей Божественный пламень неоднократно, как бы, был на некоторое время заглушаем мрачными гуннскими полчищами, он снова в 867 году — некоторые ошибочно относят это к 886 году — стал разгораться, когда во времена Рюрика, князя русского, император константинопольский Василий Македонянин, как свидетельствуют о том Зонара и Никифор, отправил архиепископа к русским, и этот на виду у мосхов, ожидающих чуда, бросил в огонь св. Евангелие и вынул его оттуда нисколько не поврежденным, чем и обратил в христианство громадное количество людей, хотя об обращении самого Рюрика у этих писателей ничего определенного не находится. Но даже это чудо недостаточно прочно укрепило корни вновь насажденной веры, [364] так что потом царица Ольга и внук ее Владимир снова стали распространять ее.

А именно, в 958 году Ольга, как говорит Цедрен, будучи уже вдовою, отправилась в Константинополь к Константину, сыну Льва, с немалой свитою из русских вельмож и там крестилась в святой купели и приняла имя Елены. Возвратясь домой, она после многих тщетных попыток к обращению своего народа послала в 973 году послов к Оттону, императору римскому и германскому, с просьбою прислать епископов в Россию. В следующем году прибыл св. Адальберт с целью проповедовать Евангелие в пределах России, но был так неожиданно прогнан невежественной толпой, что едва ушел живой. Иные полагают, что это произошло в 959 году, что, насколько мне это известно, менее верно. Когда же Восточная империя после Цимисхия досталась Василию, сыну Романа, то Владимир, наисчастливейший князь русский, во время войны принял в Херсонесе Таврическом св. крещение и вместе с тем женился в 980 году на сестре императора, как я выше в рассказе о нем несколько подробнее уже сообщил. Он распространил с громадными усилиями и, в особенности, благодаря трудам Льва, первого митрополита киевского, Евангелие широкою волною по всему пространству России, а с течением времени мосхи обратили в христианскую веру, ими принятую, даже и соседние, им подвластные народы. Таким образом научились почитать Христа, частью благодаря грубой проповеди русских священников, частью же по принуждению, вследствие царского приказания, Мордва, Вятка, Пермь, Печора, Сибирь и другие области. А между тем в 997 году св. Бонифаций, сын Богуслова, короля в Славонии, посланный папою Григорием V, явился к остальным, пребывающим еще в язычестве, русским племенам и, пройдя по приказанию какого-то царька невредимым сквозь огонь, блестяще доказал этим чудом превосходство христианской веры; об этом подробно рассказывает Петр Дамианский в жизни св. Ромуальда.

По истечении приблизительно одного столетия пытался, кажется, не без некоторого успеха обратить в христианство тех русских, кои ныне частию подчинены полякам, а частию — мосхам, также и св. Бруннон. В древние времена мосхи, по свидетельству Зонары, постоянно были подчинены киевским митрополитам, зависевшим от константинопольского патриарха, как высшим блюстителям священных обрядов; когда же поляки захватили Киев, то мосхи испросили себе у константинопольского патриарха особого митрополита, а по расширении их государства и усилении их власти они даже избрали одноплеменного себе патриарха, с тем чтобы он постоянно пребывал в Московии. В 1074 году сын одного из русских князей, Димитрий, отправился в Рим и принял царский венец от папы Григория VII, открыто исповедуя римскую веру. Свергнутый братом с [365] престола, он в следующем году бежал к императору Генриху искать у него помощи и, по словам историка Ламберта, принес с собою неисчислимые богатства, состоящие из золотых и серебряных сосудов и драгоценнейших одежд. Император, правда, отправил в Россию, с целью попытать примирение, Бурхарда, архиепископа трирского, на сестре коего был женат брат Димитрия, но дело остановилось в самом начале, ибо ему помешали не только столь же драгоценные дары со стороны захватчика, но и, кроме того, то, что Генрих был опутан внутренними междуусобицами.

Что касается основных положений веры московитов, то в настоящее время они исповедывают то же учение, как и греки, и читают чуть ли не все книги последних в славянском переводе, хотя в предшествующие века они придерживались многих обрядов, совершенно не согласных с греческими и усвоенных ими либо по удобству их, либо же благодаря невежеству. Кроме греческих у них, правда, есть несколько и собственных сочинений, например: каноны Иоанна Митрополита, которого они считают пророком; чудеса св. Николая Барского и какого-то св. Филиппа; вопросы Кирилла Русского к Нифонту, епископу новгородскому; постановления царей — Владимира и Ивана Васильевича; приговор над действиями кардинала Исидора на Флорентийском соборе и, наконец, новейшее — приговор патриархов константинопольского и александрийского, которые были призваны в Москву десять лет тому назад и лишили русского патриарха, за некоторые его нововведения в делах веры, сана. На этом собрании главным образом, кажется, был обсуждаем вопрос о некрещении вторично христиан, несогласных с русскими, и о том, чтобы папа римский не обзывался бы всенародно, как это раньше делалось из году в год, гнуснейшими, нарочно для сего подобранными именами. Также была прекращена и ересь тех, кои пытались свести все иконопочитание к поклонению лишь Христу, Пресвятой Богоравной Деве и св. Николаю. И до того свято и ненарушимо соблюдают русские все предписания веры, что никто не смеет, под страхом жесточайшего наказания, вымолвить что-либо не согласное с ними. Этим они одни достигли того, чего лишены почти все остальные христиане, — незыблемого единомыслия в вопросах веры.

Глава 19. О духовном сословии и его силе

Высшая забота об охране веры почти поровну разделена между самим царем и главным епископом и патриархом. Хотя верховная власть во всем государстве, как в церковных, так и светских делах, принадлежит исключительно одному царю, все же он оказывает духовенству и патриарху некоторое уважение, и поэтому-то и нынешний царь, намереваясь лишить патриарха Никона сана, призвал с громадными [366] издержками вышеупомянутых патриархов в Москву, дабы они, конечно, наилучшим образом обсудили бы все это дело и постановили справедливое решение. Действительно, дабы показать, как почтительно они относятся к своим патриархам, цари всенародно оказывают им в торжественных случаях большие почести и позволяют им иметь свои особые присутственные места, в которых разбираются духовные тяжбы, не первой, впрочем, важности. Первое из них называется разрядом, и в нем хранятся деловые бумаги духовенства и список всего церковного имущества, второе — судным приказом, где разбираются обыкновенные духовные тяжбы, и третье — казенным, который ведает казну патриарха и доходы его. И хотя некогда московские митрополиты назначались константинопольскими патриархами, однако с начала нынешнего столетия, когда мосхи получили свое особое патриаршество, они ни за каким делом к ним, вследствие сего, не обращаются. В настоящее время при избрании патриарха епископами царю одновременно предлагаются два базилианских монаха, из которых он одного, подходящего, и избирает, вручая ему епископский посох с следующими словами:

“Пресвятая Троица, вручившая нам верховную власть, ставит тебя в патриархи”. Немедленно после сего такие же свои русские епископы совершают торжественный обряд посвящения. Прочие лица духовного звания до архимандритов включительно также сперва представляются царю, но утверждаются царем вместе с патриархом. Десятину взимают со времен Льва, первого митрополита, только епископы. Раньше, когда русские находились под владычеством поляков, она взималась последними одинаково со всех через каждые семь лет, но потом, по занятии Киева, они имеют своего особого митрополита. Духовенство владеет по всей Руси весьма обширными и богатыми поместьями, составляющими третью часть всего государства, кои в силу сего освобождены от налогов. Известное количество солдат, впрочем, духовенство обязано поставлять. Что касается степеней важности духовных особ, то по сию пору многие сообщали о сем разноречивые и неверные известия, либо потому, что недостаточно подробно разузнавали об них, либо потому, что с течением времени они изменялись. Я здесь в точности приведу по порядку тот перечень их, который я видел в Москве.

После патриарха и его архидиакона первое место занимают митрополиты, которые называются по именам тех областей и городов, коими они управляют, и которые разбирают жалобы подчиненных им епископов. Вот их перечень: новгородский и великолукский, тобольский и всей Сибири, казанский и свияжский, астраханский и терский, галицкий и киевский, ростовский и ярославский, сарский и подонский, муромский и рязанский, белгородский и обский; архиепископы: смоленский и дорогобужский, вологодский и белозерский, [367] псковский, тверской и кашинский, суздальский и юрьевский, черниговский и нижегородский; епископы, называемые мосхами господами или владыками, — вятский, коломенский, архангельский и несколько других, недавно назначенных архимандритов, или аббатов, будет числом едва ли более пятидесяти. За ними следуют протопопы, т. е. старшие священники, и попы, т. е. священники, при отдельных церквах; в одном городе Москве их находится, говорят, четыре тысячи. У каждого священника есть свой помощник — дьякон, так как без него попу нельзя было бы вполне правильно совершать богослужение. Начальники монастырей называются у русских игуменами, а охранители их или стражи — келарями. Монахи и монахини следуют уставу св. Василия и весьма усердно упражняются в разного рода похвальных добродетелях. Монахини остригают волосы в знак того, что свергли с себя всякие мирские оковы, и зарабатывают только сколько нужно для пропитания вышиванием по сукну. Монастыри, все без исключения, отличаются богатством и красотою построек. Наиболее знамениты монастыри в Москве: в память чудес Алексея и, недавно освященный, во имя Господа Христа, а во Владимире — в память Рождества Христова, далее — Белозерский, Епифановские леса, а также и Горицкий-Воскресенский и самый богатый из всех Свято-Троицкий, отстоящий от Москвы на расстоянии двух миллиариев, не говоря уже о монастырях в Новгороде, Пскове и многих других.

В последнем, т. е. Свято-Троицком монастыре, говорят, хранится нетленным до сей поры тело некоего Сергия, тамошнего игумена, умершего в 1563 году. Сюда царь приезжает два раза в год для поклонения находящимся тут святыням, и в течение нескольких дней архимандрит великолепно угощает его и всех его придворных. Есть в России и приверженцы уединенного образа жизни, называемые столпниками, т. е. отшельниками, крайне скудно питающиеся хлебом и редькою и зачастую обучающие язычников вере Христовой. Кроме того, некогда в Московии существовал крайне нахальный разряд людей, называемых халдеями, более похожих на диких, нежели на святых, которые во время рождественских праздников должны были представлять историю о трех юношах, вверженных в пылающую печь, и напоминать об обращении древних руссов посредством огненного чуда и которые всех идущих в церковь и попавшихся им на пути опаляли огнем из трубок. Так как они за это почитались нечистыми, то в праздник водоосвящения они всенародно очищались посредством погружения в воду. Вследствие этого у некоторых явилось неверное мнение, что халдеев подвергают вторичному крещению. Просвирни — суть вдовы, не желающие идти вторично замуж и главное занятие которых, так как они ведут более благочестивый образ жизни, нежели другие женщины, заключается в приготовлении священных [368] хлебов, употребляемых в церквах. Священники, если они только не монахи, женятся только раз и на девственницах, а ночь перед тем, как им приходится совершать богослужение, они спят непременно одни. Мало того, в случае смерти первой жены они не женятся вторично и не совершают более таинств, если не поступят добровольно в монастырь, а только прислуживают другим священниками в храме или же совершенно возвращаются в мирское звание, как бы в прежнее свое состояние. Священнослужители низшего разряда по большей части так мало почитаются, что если они принесут судье жалобу на кого-либо в оскорблении их, то при малейшей с их стороны провинности они сами скорее, нежели истинный виновник, терпят наказание. Все, с кем они затевают ссору, безнаказанно колотят их палками по всему телу, кроме головы, но если кто собьет у них с головы митру, возложенную епископом, тот подвергается тяжкому наказанию. В одежде они мало отличаются от всех остальных, кроме того, что носят волосы распущенными и не стригут их. В вопросах, касающихся учения веры, они крайне невежественны и нередко подвержены пьянству, предпочитая лучше казаться святыми, нежели быть таковыми действительно. Говорят, что некий митрополит московский, прежде чем выходить из дому, обкуривал свое красное лицо серою до бледности. Монахи же изнуряют себя крайне скудною пищею, часто едят и рыбу, но постоянно воздерживаются от всякого рода мяса и во всем остальном ведут, под суровейшим управлением настоятелей, образ жизни, несколько более просвещенный и святой. Поэтому мосхи, приветствуя, называют их “батюшками”, т. е. отцами, и целуют у них при встрече руку и просят у них благословения в виде осенения крестным знамением, хотя бы даже мимоходом.

Глава 20. О церковных службах и обрядах

Хотя мосхи продолжают питать к латинской церкви ненависть, унаследованную ими от греков, однако в основных учениях веры они почти во всем согласны с нею, но так как у них все подчиняется личному чувству, а общественное благо и согласие все более и более пренебрегаются, то и самое это сродство служит к еще большему раздражению.

О тайне Пр. Троицы они рассуждают не вполне верно, полагая, что Св. Дух исходит от одного Отца чрез Сына, хотя в настоящее время, кажется, они и об этом вопросе имеют более верное представление, нежели раньше. Детей они крестят на восьмой день, так называемым малым крещением, причем назначают ему имя, и призвав для сего священников, а более торжественный обряд крещения откладывается до сорокового дня, когда детей помазывают также миром, хотя это совершается только патриархами и епископами. При [369] самом св. крещении не одна только голова окропляется водою, но ребенок весь погружается в нее, а священник произносит: “Крещается раб Божий во имя Отца и Сына и Св. Духа”, причем состригает у ребенка ножницами волосы на макушке и, закатав их в воск, прячет где-нибудь в церкви. Затем он трижды помазывает ему лоб миром, трижды натирает ему рот солью, надевает на него чистую рубашку, вешает на шею крест и назначает ему покровителя из святых. Восприемников, или свидетелей крещения, по большей части бывает шесть, того и другого пола, которые плюют на землю, когда священник произносит отречение от сатаны. Если случится, что ребенок умрет раньше, чем начнется крещение, то русские согласно с католиками полагают, что он будет находиться в ином, особом месте. Священнейшее и спасительнейшее таинство причащения они совершают под обоими видами, т.е. хлеба и вина, и верят в действительное превращение, или претворение. Вино они разбавляют теплою водою, дабы вернее изобразить воду, истекшую из божественного бока Спасителя. Они употребляют хлеб не пресный, но кислый, т.е. перебродивший, и дают его вместе с вином на ложке детям до семилетнего возраста, ибо уверены, что именно с этого возраста люди начинают грешить; большинство же обыкновенно причащаются только перед праздником Пасхи, а многие — лишь в последние минуты, перед самою смертью. Больному, если нельзя иначе, дают только освященный хлеб, смоченный тремя каплями вина; если же он не может проглотить и его, вследствие болезни глотки, то ему, по крайней мере, вливают вино; сумасшедшим же дают только прикоснуться губами к хлебу, напитанному вином. Хлеб, который дают больным, они большею частью освящают в Вербное воскресенье на Страстной неделе и хранят его в серебряном ковчеге, имеющем вид голубя или башни; когда этот ковчег впоследствии проносят по улицам, то народ поклоняется ему, падая на колени. Обедня служится по определенным, праздничным дням и, кроме того, каждый раз, как кто-либо предложит священнику плату за совершение ее; во время обедни священник, стоя пред дверями в алтарь, показывает народу чашу с вином и блюдо с хлебами, а в конце обедни раздает эти хлебы, иначе называемые антидором, из которых вынуты частицы для освящения.

Кроме обычной, русские иногда служат на славянском языке и более длинную обедню св. Григория. Проклятий, произнесенных кем бы то ни было из священников, они ужасно боятся и считают их одинаково пагубными и для тела, и для души. Во всех поступках и грехах своих, какие только за ними водятся, они признаются, о каждом отдельно, священнику на пороге храма, и тот назначает им искупления за них. Более тяжкие грехи, заключающие в себе оскорбление величия Божеского, могут быть, по их мнению, также смыты водою, освященною в праздник Богоявления. С этою же целью [370] они прибегают к длинному ряду усердных молитв и совершают пешком весьма длинные и утомительные путешествия. После смерти душам отводится некое мрачное место, в средине между раем и адом лежащее, где они и пребывают вплоть до Страшного Суда, отягченные грехами, ибо, говорят они, человек не может попасть в рай или ад, прежде чем будет произведен над ним суд, так как он совершает и добрые дела и злые, и не особенно тяжкие и тайные, но в ожидании суда они, преимущественно по субботам, молятся за умерших, произносят обеты и делают пожертвования. В ночь накануне всеобщего поминовения покойников они выставляют в церкви бобы с медом, которые потом раздают нищим. Помазание св. елеем (они признают так же, как и католики, семь таинств) они совершают над умирающими, после чего считают противным вере давать больным какое бы то ни было лекарство, даже если они, оправившись, вновь впадут в болезнь. В первое воскресенье Великого поста патриарх в присутствии царя с особого возвышения предает в Кремле отлучению от Церкви еретиков, не согласных с греческою верою и виновных в мятежах. Если кто из русских усомнится в вере, того немедленно, как мы уже выше говорили, живого ввергают в костер или лишают жизни посредством иной какой казни.

В наше время царь и патриарх велели объявить двум знатным женщинам, чрез их мужей, что им будут перебиты голени, если они не обратятся к более подобающему образу мыслей, так как они, более, чем следовало бы, изучая Св. Писание, полагали, что многое в обрядах следовало бы исправить. А дабы уничтожить возможность ложных толкований и повод к какому бы то ни было сомнению, никакие поучения к народу отнюдь не допускаются. Они поэтому страшно ненавидят белорусов, сохранивших несколько более свободные обряды, и недавно еще запретили им объяснять Св. Писание народу в их церквах, имеющихся в Москве.

Крестное знамение они творят, сложив первые три пальца вместе, со лба на грудь и с правого плеча не левое. Молятся они на своем родном, т. е. славянском, языке и на нем же совершают все священные службы, причем поют псалмы Давида с некоторыми антифонами, читают Евангелия и молебны святым, для чего ежедневно утром до полудня и вечером после него призываются колокольным звоном в святой храм, а в праздники многие, по благочестивому усердию своему, встречают день в храме. Они хвастаются с большою гордостью, что они одни обладают Светом Истины. Освященная вода и благовонное курение у них в церквах в большом употреблении. Те, кто знает за собой тяжкие преступления или имевшие супружеское соитие, молятся лишь на пороге храма, пока не получат прощения грехов или не очистятся в бане. Иностранцам всем безусловно запрещено входить в храмы; если же кто дерзновенно войдет туда, [371] то его либо принудят принять веру московскую, либо же подвергнут какому-либо иному, не легкому, наказанию. Поэтому многие были удивлены, когда в 1672 году польские послы были приглашены русскими в церковь. Почести воздают русские святым, поистине, величайшие, так, что изображения Господа Христа, Пр. Девы, апостолов и других без различия святых они крайне невежественно называют “Богами”. Пред живописными, а не резными, изображениями святых, кои они держат у себя на дому, они днем и ночью зажигают восковые свечи, кадят благовониями, воздевают руки, земно кланяются, осеняют себе лоб крестным знамением и самоуверенно препоручают себя им. Пр. Богоравной Деве, которой они приписывают свиту в 300 ангелов, и св. Николаю отведены первые места, по степени почитания их. Впрочем, кроме апостолов, они почитают немало и других св. первосвященников и даже нескольких римских пап, живших до разделения Церквей. Св. Николай происходил из города Патара и одинаково прославился, как при жизни, так и по смерти, чудесами, так что в настоящее время Церковь его называет Великим; во времена императора Константина Великого он был епископом в Мирах Ликийских, откуда впоследствии его мощи были перенесены в г. Бар, в Неаполитанском княжестве. Про некоторых своих святых русские рассказывают много чудесного: одни, будто бы, переплывали море, сидя на жерновах, другие, будто бы, таким же образом летали по воздуху, и много и других чудес они-де являли в этом же роде. Многие поэтому полагают, что мосхи, увлеченные своим легковерием, неудачно приписывают многие черты, свойственные их героям, т. е. гигантам, своим святым.

В пище они весьма часто соблюдают строжайшее воздержание и не только по средам и пятницам не употребляют в пищу сахара, ничего молочного, яиц и мяса (в субботу они едят мясо), но строжайше соблюдают в году четыре важнейших, как они их называют, поста. Во время первого поста, перед Пасхою, продолжающегося 48 дней, даже самые знатные люди ничего не ставят на стол, кроме овощей, после того, однако, как предадутся необузданным пированиям в предшествующую этому посту неделю, которую называют масленицей, а греки — сырною, хотя этот недостаток благочестия они большею частью стараются загладить тем, что три первых дня этого поста, три серединных и три последних они проводят без всякой пищи и пития. С праздника Св. Троицы и до праздника свв. Петра и Павла, приблизительно, в течение 40 дней они снова лишают себя мяса по причине второго поста. От 1-го до 15-го августа они добровольно терпят лишения в память Успения Девы Богородицы, поджидая новый год и обильную плодами осень. Наконец, во время четвертого поста, перед Рождеством Христовым и называемого Филипповским, они отказываются в течение шести недель от обычных [372] своих блюд. Переходящие в русскую веру иностранцы постятся 40 дней, славяне — лишь 8 дней и наставляются, до принятия ими веры, в монастыре. Правда, есть весьма много русских, которые, питаясь лишь хлебом да водою во время общего воздержания, относятся к сему с досадою. Кто коснется женщины во время Пасхального поста, тот на целый год не причащается Св. Тайн. Иностранец, женившийся на русской, обязан принять также и ее веру, которую русские хотя и не навязывают никому против его желания, во что бы то ни стало, однако, неустанно убеждают к тому. А кого они переманили в свою веру, тому Москва станет вечною тюрьмою.

Торжественные шествия или церковные ходы бывают по всему городу, весьма пышные, причем и сам царь принимает в них участие. Во время праздника Пасхи русские в знак радости стреляют рано утром из ружей, что запрещено в обыкновенное время, и звонят в колокола, не переставая, только что не ночью, в течение всей недели. Рано же утром по прочтении того места из Евангелия, где говорится о Воскресении Христа, они в каждом приходе целуют в храме священника в плечо и, кроме того, целуются во храме друг с другом. Как мужчины, так и женщины, при встрече целуются и обмениваются пасхальными яйцами, окрашенными в красный цвет; они говорят, что это, по преданию, с первых веков христианства служило выражением христианской любви. Ибо тот, кто приветствует первый, говорит другому: “Христос Воскрес”, на что тот отвечает: “Воистину Воскрес”. Такими подарочками, яйцами, щедро также оделяет и царь своих служащих и гостей. Для того чтобы наравне с другими получить этот знак царской милости, и мы, сняв предварительно с себя, согласно обычаю, перчатки, шляпы, плащи и шпаги, приветствовали царя, сидящего на великолепном престоле и окруженного длинным рядом приближенных, трижды низко кланяясь ему и касаясь пальцами пола, затем, преклонив колени, целовали его руку, в которой он нам протягивал два яйца каждому. В праздник Богоявления царь и патриарх отправляются блестящим шествием с великолепными торжественными обрядами вместе с знатными людьми и в сопровождении большого количества духовенства на Москву-реку для освящения ее. По всему пути от дворца до самой реки, так как он покат и скользок, устраивается гладкая деревянная лестница. Впереди несут изображения святых, сверкающие огнем от многочисленных восковых свечей, при неумолкаемом звоне колоколов, пении священных песней и каждении благовониями, а за ними следует царь с придворными, в великолепных одеждах. Стены, окна, крыши, река и оба ее берега на большом протяжении покрыты бесчисленным множеством народа и красивыми рядами солдат. На реке, там где во льду вырезано отверстие локтя в 4 величиною, ставят деревянные решетки и разноцветные шатры. Посреди их виднеется [373] небольшой легкий помост, спускающийся несколькими ступенями до самой воды, на который становятся царь с патриархом. Когда патриарх длинным молебствием освятит воду и все будет уже совершено по обряду, то, прежде всего, подводят царские сани, запряженные шестью белыми лошадьми, на которые и ставят несколько сосудов с освященною водою, для употребления ее в будущем, после чего и все наполняют свои сосуды тою же водой и бережно относят их домой. Иные, понабожнее, наперерыв друг перед другом бросаются в самую прорубь или только окунают туда голову, что, впрочем, для многих оказывается пагубным по причине большого мороза. С не меньшею торжественностью и пышностью празднуется и Вербное воскресение. Среди толпы прочих зрителей располагаются солдаты кругом на Царской площади, ближайшей к главным воротам в Кремле, там где находится большой каменный дугообразный выступ в виде луны, с красиво развевающимися знаменами и развернутым строем. Сюда являются сперва патриарх, облаченный в первосвященническую одежду, в сопровождении всего духовенства, а вскоре за ним сам царь со всеми своими приближенными, пред которым много священников несут образа и поют особые молитвы и некоторые псалмы, после чего происходит раздача пальмовых ветвей, часто настоящих, которые привозят русским из Персии. После сего царь пешком ведет лошадь, на которой сидит патриарх, за красный повод в Кремль к святым церквам. Впереди же всех едет повозка, везомая лошадьми в великолепных попонах, на которой стоят искусственные деревья, обильно увешенные цветами и плодами. На ветвях их сидят несколько маленьких мальчиков, наряженных ангелами и весело приветствующих пением “Осанна”. Весь путь, по которому двигается шествие, устлан красным и зеленым сукном, которое потом снимается молодыми солдатами, идущими следом за боярами, и шутливым грабежом растаскивается ими по всем направлениям. Сам царь обыкновенно получает от патриарха двести рублей в вознаграждение за свой труд. Лошадь, покрытая белою шелковою попоною, на которой едет патриарх в этом торжественном шествии, постепенно получает все меньше и меньше корма, дабы она, оставив всякую горячность, более походила на осла, и, в течение нескольких недель до шествия, проваживается по этому пути, туда и обратно.

Глава 21. Об иноверцах в Московии

Хотя у мосхов почти совсем не было, или не осталось, еретиков из русских, однако они и поныне допускают, по необходимости, различные богопротивные обряды некоторых. Так, они, с одной стороны, постоянно отовсюду изгоняют евреев из Московии, но близ [374] Ледовитого океана и Татарского моря в стране самоедов, Обдории и Сибири, в русских пределах, они и до сей поры допускают поклонение идолам и солнцу. У рек Танаиса, Волги и близ Каспийского моря им подвластны татары, срамящие себя свальным многоженством либо исповедующие лживую магометанскую веру; во многих городах России они даже, по необычайному попущению царя, построили свои храмы; лютеране же и кальвинисты не только в самом городе Москве, но и в Архангельске и других городах открыто отправляют богослужение по-своему, но не употребляют колоколов. Царь, из-за иностранцев-купцов и солдат, так милостиво относится к ним, что даже сам патриарх не решается присвоить себе какую-либо власть над ними. Так, в наше время лютеране по собственной воле представили одно дело по обвинению в двоеженстве на решение патриарха, но тот заявил, что это его вовсе не касается. Одним лишь римским католикам до сих пор не разрешено иметь своего священника в Москве, хотя немало католиков всех подразделений занимают у русских как военные, так и гражданские должности. Французский король Людовик XIII, ревностный христианин, вел в 1627 году чрез своих послов переговоры с царем о торговых сношениях и о свободе вероисповедания, но получил отказ, какого не ожидал. Пытались неоднократно сделать то же и непобедимые короли польские, но с таким же успехом. До того сильна исстари вражда между греческою и латинскою Церковью, что она, по-видимому, не поддается никакому человеческому врачеванию.

Глава 22. О браках и о власти мужей

Жених, собирающийся вступить в брак, при посредничестве знакомых или родственников, с невестою, которую он раньше ни разу не видал, прежде всего договаривается о приданом, с той и другой стороны. В день, назначенный для свадьбы, отец невесты приходит один к ней и острием стрелы разделяет ей волосы, распущенные ею по лбу, после чего она, сидя с открытым лицом, принимает подарки от друзей. Засим ее вновь накрывают и ведут в другую комнату, где она садится одна за стол с женихом, которому мальчики в белых одеждах подают соль, хлеб и творог, от которых отведывает один лишь священник, предварительно благословив их. Вслед за этим они отправляются, сопровождаемые свитою родственников, великолепно наряженных (причем почти все бывают сильно выпивши), в церковь для совершения обряда венчания. Здесь они, повторяя то, что им подсказывает священник, дают друг другу клятву в верности, и супруг обещает жене не бить ее, а жена мужу — не изменять ему. Засим священник, возлагая на каждого из них венок, плетенный из полыни, произносит: “Тех, кого Бог соединил, человек да не разлучает”, [375] и другие слова священной брачной клятвы и скрепляет весь обряд, давая поцеловать крест (брачующиеся дарят также при этом друг другу кольца в знак взаимной любви). Засим новобрачная, распростершись у ног мужа, целует его сапог, а друзья, зажегши восковые свечи, подают, тем временем, священнику чашу с вином, которую тот предлагает новобрачным опорожнить с пожеланием им благополучия, и те, выпив все вино, растаптывают чашу ногами, причем обещают, что будут таким образом соединенными силами уничтожать тех, кто вздумает расстраивать их любовь. Вернувшись, верхом, в каретах или на санях, домой, садятся за пир, причем новобрачная притворно всхлипывает, вздыхает и плачет, а новобрачный после третьего блюда насильно уводит ее, несмотря на то что она все время ему сопротивляется, в спальню. Гости тем временем не забывают себя, угощаются из больших кубков, а свахи — женщины с продажным языком — усердно оплакивают в печальных стихах перемену в судьбе новобрачной. Час приблизительно спустя отец новобрачного выносит гостям из спальни стакан, полный вина. Если он дыряв, и вино каплет из него, — значит невеста оказалась не сохранившей целомудрия, и пир кончается печально: весь брачный договор считается расторгнутым, и мнимая девственница печально возвращается к своим родителям. Показывая же стакан, полный и целый, отец новобрачного дает понять, что невеста оказалась целомудренной и достойной уважения, и тогда все с пением и пляскою предаются неистовому пьянству, причем громче и более всех радуются благополучному исходу свахи. Способ удостоверения в целомудрии у них тот же, как у многих варваров, и представляется, не в обиду им будь сказано, весьма неосновательным нашим врачам. Если новобрачный увидит, что новобрачная обладает каким-либо телесным недостатком или пороком, что она хромает, слепа, стара или больна, то он может развестись с нею, но не иначе, как дав ей новое приданое. Впрочем эти обычаи и подобные им у простого народа отчасти изменены, отчасти же не в употреблении. Воспрещается вступать в брак между собою родственникам по крови до четвертого колена, связанным духовным родством и тем, кто когда-либо были свидетелями в одном и том же деле. Вступающих в третий раз в брак они обзывают, женщин — неистовыми, а мужчины подвергаются не меньшему также нареканию. Развод у них часто бывает из-за пустяков, по бракоразводным грамотам и по приговору священника. Знатные люди вступают в брак и поныне в незрелом возрасте, чуть не детьми, и научаются супружеской любви меж детских игр. Перед тем как лечь спать с женой, они, по старинному завету Кирилла Русского, сперва снимают крест с шеи и образа со стен, а на следующий день, если не успели еще обмыться, то молятся у дверей храма, где в старину стояли грешники; это они делают [376] также и после других оскверняющих их действий. Дома у себя, согласно старинному русскому и нынешнему восточному обычаю, как, быть может, нигде еще на земле, мужья пользуются такой властью над женами, что могут даже продавать их другим в рабство на известный срок. Эта подчиненность супругу, кажется, по необходимости существует у русских, так как без нее не могло бы быть любви. Действительно: так как народу этому от рождения суждено рабски повиноваться, то отеческая власть одинаково сурова относительно слабого пола, дабы дочери приучались по примеру матерей исполнять приказания и дабы склонное к разврату сословие бабенок находилось в постоянном страхе, а мужья только такого рода суровым обращением успокаивали бы ту ревность, которую часто возбуждают в них дерзкие созерцатели красоты. Поэтому у них на первом месте, около кровати, между другими предметами, необходимыми в хозяйстве, вешается и ременная плетка, называемая “дураком”, и жены постоянно оказывают мужу почтение, с притворно скромным видом, с опущенною главой и наполовину закрытыми очами быстро исполняя все его приказания, так что по виду супруги скорее совершенно чужды друг другу, а не связаны брачными узами. Тем не менее, однако, и у мосхов встречается немалое количество Вулканов-рогоносцев и, притом, между знатью.

Глава 23. О воспитании детей и об опеке их

Заботе о правильном воспитании детей, полезном в высшей степени как для всего государства, так и для частных лиц, мосхи отводят последнее место, так что дети подрастают у них на полной свободе и распущенности. Они не только не преподают им никаких правил пристойного образа жизни, но, напротив, считают нужным учить их, в банях и в постелях, многому такому, что должно быть окутано глубочайшим мраком. К школьным занятиям дети приступают поздно, так что нередко познают жену раньше, чем грамоту. Обращаясь постоянно между пьяными, они становятся лентяями, неотесанными, приобретают чудовищные привычки, никогда почти ничего честного не делая и не помышляя даже о лучшем образе жизни. Отцов они уважают весьма мало, матерей — едва ли уважают вообще. Пока отец жив, даже взрослые дети находятся в его полной власти: он имеет право наказывать различными способами непокорных и четыре раза продать их, на совершенно законном основании, если задолжает кому-либо. К сиротам назначаются опекуны, большею частью, царем, хотя нередко берут опеку на себя, по воле завещателя, ближайшие родственники, но и те и другие обязаны представлять точнейший отчет в приходе и расходе царю, как верховному опекуну над всеми. [377]

Глава 24. О погребении

В старину мосхи хоронили своих покойников весною, а до этого времени хранили их на чердаках, может быть, для того, чтобы, в назидание всем домашним, напоминать каждому о его собственной смерти, или для того, чтобы, подобно китайцам, лучше выразить свою душевную признательность покойнику в его присутствии. Ныне они их предают земле — подательнице и принимательнице всего — по истечении суток, согласно изданному закону. Похороны происходят приблизительно в таком порядке: труп, положенный в гроб, относится на столе или на санях, в сопровождении большого количества плачущих, на кладбище. Похоронное шествие открывают несколько певчих и священников с зажженными погребальными факелами. За ними следуют родственники покойника, тоже с восковыми свечами в руках, с повязанными головами, ударяющие себя в грудь и небрежно одетые. Далее идут женщины-плакальщицы с распущенными волосами, в траурных одеждах, старающиеся вызвать сожаление притворным выражением лица и быстро высыхающими слезами, с воплями и рыданиями поющие похвалы покойнику. Засим, по окроплении покойника освященною водою, священники быстро прочитывают над ним молитвы и его немедленно — утром ли, или после полудня, это безразлично, зарывают в землю, причем медленно ударяют в один лишь колокол. Зимою тела людей небогатых сваливаются в кучу в особые небольшие дома и замораживаются, а при наступлении вновь весны извлекаются оттуда и хоронятся более тщательным образом, ибо зимою копать землю, обратившуюся от холода на большую глубину как бы в камень, и слишком трудно, и слишком дорого. Каждому покойнику надевают на ноги башмаки, а в руки дают грамоту о свободном пропуске, которую он должен показать св. Петру в доказательство того, что ему отпущены священником его грехи. Если случайно кто-либо будет убит, не имея креста на шее, то тому следует, по мнению русских, отказать в молитвенной помощи и погребальных почестях. Печаль выражается у русских изорванною одеждою черного цвета, но по истечении шести недель всякие сетования прекращаются. Все время, пока последние продолжаются, доступ к царю запрещен. Но, дабы почтить память умерших поминальною трапезою, русские приносят по субботам пищу в маленькие хижины, выстроенные над могилами, и таким образом приносят жертву душам родственников. Описывая кратко эти похоронные обряды, москвитянин Кирилл в своих вопросах выражается так:

“Вели отслужить за душу умершего пять обеден и дай за это священнику гривну, т. е. десять оболов, а также ладана для каждения, пять свечей, вина и кутьи, приготовленной из трех частей сваренной пшеницы и одной — четвертой — части чечевицы, бобов, гороха и иных плодов, с прибавкою к ним меда и сахара”.

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 12

Назад Вперед

Источник: vostlit.info.

Рейтинг публикации:

5

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: