|
Дюшес выросла в полном доверии к людям и четком понимании, что ей можно и что нельзя, воспитанном самим укладом корабельной жизни.
Оказавшись ночью в незнакомом доме, она дисциплинированно заняла место на веранде, хотя хозяева и пригласили ее зайти вовнутрь, немного посовещавшись и отойдя от первого испуганного удивления.
Когда радостные голоса в гостиной затихли, Дашка, свернувшись калачиком, смежила сразу отяжелевшие веки.
В приоткрытое окно теплыми волнами наплывали терпкие ночные ароматы и стрекот цикад. Предместья Альбы утопали в садах, полных благоухающих растений, пышных кустарниках и цветочных клумбах, различных вьюнах и плющах, заплетающих фасады домов. Где –то совсем недалеко, за окраинами, начинались луга, перемежающиеся аккуратно возделанными квадратами полей.
Безотчетно сортируя знакомые и неизвестные запахи, она в полудреме как будто шла за ними, блуждая по тропинкам, пересекая улицы, проспекты и шоссе. Постепенно обрывочная мозаика пейзажей стала складываться в ее голове во что-то, напоминавшее достаточно подробные карты местности, если бы собаки умели их читать...
Она встрепенулась и вскочила, не зная, что ее влечет за порог, и куда она намерена идти.
Вокруг было очень тихо. Дюшес осторожно подлезла мордой под тонкую занавеску, встала лапами на подоконник и увидела небо. Усыпанное звездами небо. Такое же, какое было еще вчера на ее ошейнике, только живое и бездонное.
Она и сама не поняла, как так вышло, мускулы напряглись сами, и вот уже она коснулась росистой травы, пересекла дворик, шутя перемахнув через зеленую колючую изгородь, и пошла, пошла, размашисто и плавно, едва касаясь когтями шуршащего гравия дорожки, пока не выскочила на простор и покружив немного, повернула в сторону возвышавшихся вдалеке городских высоток.
Дашка не понимала, что с ней. Ведомая только невесть как всколыхнувшейся памятью, которую она не могла толком осознать, чувствуя близость чего-то очень знакомого, что обязательно должно было открыться вон за тем поворотом, она, не разбирая дороги, наискось срезая углы, там где это было можно, бежала домой.
Только когда Дюшес нырнула под арку и оказалась в широком дворе старинного дома, с лепниной вычурного орнамента и сонными голубями по карнизам, она замерла, озираясь по сторонам, принюхиваясь и не находя в прохладном утреннем воздухе никаких знакомых следов. К ней постепенно возвращалось чувство реальности, а вместе с ним и страх.
Это был ее двор, с истертыми спинами мраморных львов, лежавших по бокам парадного подъезда, через приоткрытую тяжелую дверь в глубине полумрака были видны плитки узорчатой керамики, местами слегка побитой, и бело - серые ступени лестницы, при ярком дневном свете обычно покрытые пестрыми бликами от стекляшек оконных витражей.
Она даже ощущала, какие гладкие отполированные поверхности у дубовых перил, и с какой стороны чуть мерцает кнопка вызова лифта.
Лапы сами подкосились, и она плюхнулась у низенького бордюрчика фонтана, выключенного на ночь, запрокинула голову, из последних сил выискивая глазами свой балкон на третьем этаже, на котором в летний полдень так здорово было готовиться к экзаменам…
Но сквознячок трепал чужую портьеру, надувая парусами легкий салатовый шелк, и она только сейчас заметила, что от высоченной липы, в любую жару дававшей когда-то густую свежую тень, остался только срез у самой поверхности почвы.
Дашке было плохо.
Поэтому, когда через некоторое время около нее стали останавливаться жильцы, очень спешившие по своим делам , она лишь вяло помахивала кончиком хвоста в ответ на тревожные, участливые интонации незнакомых голосов, и не двигалась с места.
Потом приехала какая-то машина, и люди в униформе, вышедшие из нее, совсем ей не понравлись, но все пути к отступлению были перекрыты пришедшим на подмогу толстым дворником, кого-то опять ей смутно и остро напомнившим, и поздно было рычать и вырываться. Да и не зачем.
********
Около шести вечера, уже стоя снаружи и безнадежно оглядывая пустынную площадь, без намека на прибытие какого -либо общественного или личного транспорта, Командор, наплевав на все запреты врачей, докуривал последнюю сигарету.
Усталый, расстроенный и злой, он нервно бросил окурок в урну, и совсем было решил вернуться в госпиталь хотя бы к ужину, когда вдали на шоссе показалась быстро приближающаяся точка.
Такси, с номерами Альбы, резко затормозило, высадив молоденькую зареванную девицу.
Не глядя по сторонам, она что-то судорожно искала в сумочке с видом полнейшего отчаяния. Наконец, она вытащила собачий поводок, и зажав его в кулачке, обреченно прошла мимо остолбеневшего от догадки Командора.
- Где Дюшес?
Девушка даже нисколько не удивилась, как будто в Райярве первый встречный должен был задать ей именно этот вопрос.
- Она...
У Командора не достало любезности пережидать ее горькие всхлипывания, прерывавшие еле слышный шепот.
- Громче!..
- Она убежала!
Чтобы просчитать эту абсурдную новость, на первый взгляд, нисколько не улучшавшую положения, скорее наоборот, Командору потребовалось несколько минут.
И то, они были потрачены на повторение достаточно бестолкового рассказа, с каждым заходом обраставшего все новыми важными деталями.
Он давненько не разговаривал с женщинами на серьезные темы, особенно с такими юными, и совершенно отвык от того, что в их головах мыслительные процессы идут совсем иначе. Если идут вообще.
Впрочем, Марта в сложившихся обстоятельствах повела себя очень ответственно, больше чем можно было потребовать от совершенно постороннего Дашке человека , что ее несколько извиняло. Насчет благих намерений и их последствий , в отличие от него, ей заранее не объясняли ни на каком тренажере.
В общем, для того, чтобы по планетарной сети выйти на ветеринарную станцию, и ее службу , занимавшуюся потеряшками в том районе, где жила Марта, а после оставить заявку в общегородской базе данных, не потребовалось даже никаких дополнительных усилий.
Альба была крупным провинциальным центром, но все же отнюдь не столичным мегаполисом. И вполне можно было надеяться на благополучный исход, разве что приходилось ждать. Хотя, ждать все же лучше без нервотрепки, тем более что нужно было что-то придумать с ночлегом , чтобы назавтра спокойно и без эксцессов отправить Марту домой первым же рейсом, чтобы она смогла при известии о местонахождении Дюшес сразу же забрать ее из передержки.
При госпитале была гостиница для родственников и друзей. Этот вариант показался ему более подходящим для молодой девушки, случайно оказавшейся вне дома, чем временное пристанище в самом городке.
Так получилось, что за все время пребывания в госпитале его ни разу не приехали навестить.
Его единственный сын учился в той же военной академии, что в свое время заканчивал он сам. По последним данным, их выпуск готовили по ускоренной программе, и надеяться получить отпуск даже по такому случаю не приходилось, тем более что Командор отнюдь не собирался умирать, чтобы требовалось подержать его за руку на прощанье.
А про жену он предпочитал не говорить даже на своей астромарине, не считая нужным кому – бы то ни было объяснять причины своего одиночества. Тем более что подобное одиночество просматривалось у двух третей экипажа, а те, кто мог похвастаться наличием больших и крепких семей, страдали уже от других проблем, но ничуть не меньше.
Поэтому, немного отойдя от переживаний за Дюшес, он поймал себя на мысли, что ничего не имеет против, чтобы его тоже увидели в обществе молодой и добропорядочной женщины, тем более что Марта вела себя в высшей степени благоразумно.
Общие темы для разговора нашлись сами собой, причем если сам он мог без устали слушать про Дашку, то когда он заговорил о Старпоме, ему не потребовалось особой проницательности, чтобы заметить по ее порозовевшему личику, как ей понравился его боевой товарищ.
Даже смешно было читать в ее простодушных глазках все многообразие переполнявших ее чувств, от банального девичьего любопытства, до стеснительных попыток узнать о семейном положении Старпома и его предпочтениях в отношениях с дамами.
Он не стал ее разочаровывать, рассудив, что ей совсем необязательно знать, что ее мечты беспочвенны, именно потому, что для легкомысленной короткой связи она не годилась, совершенно не принадлежа к соответствующей категории искательниц приключений, а прочных отношений на стороне звездолетчики, наученные горьким опытом многих поколений, старались не заводить. Особенно, если женщина из местных не подавала в дальнейшем никакого повода себя бросить.
Утром он узнал две новости. Одну долгожданную: его должны были вызвать на медкомиссию сегодня, крайний срок завтра, ждали прилета оперировавшего его хирурга, объяснив характером его ранения все непонятные проволочки и, наконец, назвав его имя.
Когда Командор узнал, кому обязан возвращением к жизни, это заставило его крепко призадуматься. Он очень мало знал о кардинал-начмеде Микерина, и если честно, применительно к себе, предпочел бы никогда о нем не слышать.
Вторая новость была тоже хорошей и плохой одновременно. Дашка нашлась, но в состоянии «сильнейшего стресса от транспортировки», как вежливо объяснил ему фельдшер на той районной ветстанции, куда ее притащили накануне ловцы бродячей живности.
Слава богу, ее там считали обыкновенной собакой, и то, что взрослому животному стало плохо после перелета и побега, у обычных ветеринаров не вызвало ни малейшей настороженности, и все что полагалось, они для нее делали, намекнув, что присутствие Хозяина было бы наилучшим лекарством.
Так что, по всему выходило, что после комиссии он отправится за Дашкой, и посему Марте нет никакого смысла торопиться и улетать одной.
Только когда обе этих заботы полностью отпустили его, он успокоился и снова почувствовал, как вместе с близкой уже свободой от от опеки лекарей к нему возвращаются силы и былой интерес к жизни.
Марта, к которой тоже вернулся оптимизм, и даже некоторое кокетство, взявшееся совсем уж непонятно откуда, в этом ему совсем не мешала, послушно составив компанию на прогулке и за обедом, и, главное, с каждым проведенным часом все меньше вспоминая о Старпоме, что сегодня почему-то оказалось принципиально важным, настолько, что он решился сказать, что его приятель давно женат и обременен четырьмя малолетними детьми, что и на самом деле было сущей правдой…
Так и прошел этот день, в каких –то приятных ожиданиях и надеждах на перемены к лучшему, оставшись не замутненным никаким тревогами.
Как будто чья-то властная рука отодвинула от них все, что могло помешать насладиться мирным покоем предпоследнего настоящего дня.
Крейсер Иллюзиона висел под NS где–то на орбите с другой стороны Ореи. Эта манера подкрадываться незаметно появилась вместе с новым Сфинксом. Которого, впрочем, уже никто так не называл, не смея тревожить страшную память Красного дракона, ушедшего из миров.
**************
Солнце клонилось к закату, длинные косые лучи пробивались сквозь листву, отбрасывая тень от ограды прямо им под ноги.
Они и не заметили, как далеко ушли от центральных аллей, и сейчас оказались в совершенно пустынной старой части райского парка, среди необъятных дубов.
Марта подбежала к решетке , стараясь рассмотреть что-то в диких зарослях с другой стороны, и этот ребячливый жест, когда она , попробовав крепость ржавых прутьев, явно прикидывала, как бы можно было через них перелезть, сказал Командору о ее возрасте, быть может, больше, чем он узнал бы из ее паспорта…
Внезапно она затихла, что-то внимательно читая на изъеденном временем белом каменном столбе, наклонив набок голову с пышной шапкой коротких русых волос, так, что он видел только золотистый контур ее нежной щеки и белую тонкую шею.
« Эдем. Мы умираем любимыми» .
Эти слова были нацарапаны очень давно, зеленоватая плесень глубоко въелась в однажды резко прочерченные буквы, а перевитые между собой инициалы выкрошились так, что их уже невозможно было разобрать.
- Почему?... Почему так? Это ужасно… – растерянность, застывшая в ее светлых глазках, передалась и ему, и Командор, вслед за ней разглядывавший надпись, так не вовремя попавшуюся им на глаза, безотчетно обнял ее за плечи, подрагивающие под его рукой, еще не понимая, что ее так напугало.
Только потом он осознал, что в том общественном слое, в котором родилась и выросла она, смерть была совсем другой, и сводилась к расставанию с изношенным телом, и вселению поля в следующего младенца в семействе.
Так что, не о чем было плакать слишком долго, это было не принято, поскольку никто никуда и не уходил.
А с бурным развитием клон-технологий можно было повторить даже внешность горячо любимого человека, если эта любовь его переживала. Что, в общем, было нетипично для той нестойкой и пластичной памяти, которая была свойственна женщинам из народа. Мужчины же находили замену пары еще быстрее.
Что касается гибели полей, то полевая защита внутри миров была поставлена на такой уровень, что о травмах, с которыми человек мог попасть в госпиталь типа Райярва, аборигены даже не слышали.
С приходом цивилизации в самые глухие и окраинные уголки, первое, что обеспечивалось неукоснительно, было поддержание минимального уровня волновой нагрузки от любого работавшего оборудования. Здоровье населения действительно было дороже любых затрат на экранирование опасных объектов.
- Марта… У нас другая жизнь. И другая смерть. – он чуть усмехнулся.
- А любовь?
Этим наивным вопросом она поставила его в тупик. Смешавшись от ее прямоты, в которой не было никакого игривого смысла, он бы его сразу почувствовал, Командор вдруг подумал, что мог бы объяснить ей разницу одним поцелуем. Если бы… Если бы ей вообще было с чем сравнивать.
- И любовь. Мы умираем любимыми.
*************
Stella maris лежала в дрейфе.
Они долго искали « полынью» , пригодную для развертывания антенн, так, чтобы Лилия могла зацепиться хоть за какой -то из каналов «длинных волос».
Если бы не критическая ситуация на борту, они были бы уже далеко. Но они все еще шли через собственные минные поля веганского погранрайона, осторожно, на ощупь, слой за слоем преодолевая тот путь, который раньше проскакивали не без лихости.
Змей умирал. Тихо сгорал на глазах экипажа, несмотря на отчаянные усилия персонала лазарета, несмотря на все искусство Дока, в своей достаточно серьезной практике никогда раньше не видевшего ничего подобного.
Поле командора 21 астромарины тлело, выше места травмы, подбираясь к плечу, на скане это более всего было похоже на пепел от сожженного листа бумаги, по которому пробегали последние алые огоньки, перед тем, как рассыпаться седым прахом. Кисти правой руки уже не было.
Вместе с кистью не осталось и прямого командорского скан-допуска по ладони.
- Док, сделай что-нибудь… Мы уже прошли ворота. Ты же знаешь, здесь можно только вперед, пока не выйдем на связь и не сможем доложиться. Нас не пустит обратно автоматика. А без герц –допуска…
Старпом, решительно отбросив все их разлады, сейчас казавшиеся такими мелкими, в отчаянии смотрел на командора, теряющего сознание от боли, которую они ничем не могли снять. Самая сильная волновая анестезия давала облегчение лишь на четверть часа.
- Старпом,.. принимайте командование кораблем… Ничего сделать нельзя. Это «зуб дракона», он воспроизводится… MORTEL … Я не знаю, откуда. Не знаю. Это она… - Змей шептал неслышно, искусанные губы едва шевелились.
- Держись.
Док, наклонившийся к нему, побледнел, перевел взгляд на саркофаг, в котором отдыхал после сеанса обертывания анестезиолог. Его Плащ светился странными пятнами, которые по всем канонам уже должны были рассосаться, прошло более двух часов… Все трое, они по очереди уже брали Змея в поле, пытаясь облегчить страдания и задержать процесс деструкции, пока безрезультатно.
- Vega A… U21… Vega A… U21 К RЯRV…
- U24 PONT Y Y Vega A...
Их услышала другая астромарина, перебросив Мост дальше на маяки, и маневрируя, пока не пошел четкий ответный сигнал с Лилии Райярва.
- Возвращайте их.
- U 24, держите связь.
- К- U21, как понял? Возвращайтесь.
- Есть.
Мост завершился. В конференц-зале Райярва, где проводили экстренный консилиум, повисло тягостное молчание.
Еще более удрученная обстановка царила в кабинете командующего КВ.
Раз уж так получилось, чтобы не срывать боевой выход, можно было рискнуть доверить астромарину старпому. Он справился бы самостоятельно, по опыту он давно уже дорос до командорства, в этом Адмирал Космофлота не сомневался.
Все упиралось в допуски к заградсистемам, после того, как два года тому назад они внезапно ушли в автономный режим. Обновлять их стало невозможно.
Новые командорские назначения в КВ автоматика не признавала, а на попытки взлома могла ответить так, что мало не показалось бы никому.
Тем не менее, астромарины как–то преодолевали заградительные рубежи мощнейшего веганского укрепрайона, и все делали вид, что не догадываются, откуда с некоторых пор начали плодиться старые командорские клон- допуски, вводимые в бортовые ИС новых астромарин, заверенные подлинными подписями высокого начальства.
С Райярвом еще можно было пробовать пререкаться дальше, предложить им напрячь мозги, так, чтобы постараться выправить ситуацию имеющимися на борту силами и средствами.
Они могли многое, когда хотели, и техническое оснащение лазарета Stella maris было отнюдь не плохим, было к чему подключиться дистанционно.
Но примерно на середине недолгого совещания, когда вроде бы уже все стороны пришли к консенсусу, и даже Док с 21 немного приободрился, чувствуя поддержку коллег, в зал стремительно вошел кардинал- начмед Микерина с таким мрачным выражением на лице, что всем присутствовавшим сразу стало ясно – никакие полумеры не спасут, и случилось что-то очень гадкое. Или случится вот –вот.
-Возвращайте их…
************
«Вот и все.»
Командор рассеянно обвел взором свою палату, проверяя, все ли его личные вещи собраны. Они уместились в небольшой чемоданчик, да и то, он был полупустой. Сверху в тоненькой папочке лежали только что полученные документы, и можно было сколько угодно их перелистывать – приговор от этого не менялся. Для него дальний космос был закрыт навсегда.
Максимум, на что можно было рассчитывать, и то после повторного освидетельствования здесь же через год, было место службы в планетарных КВ, в системе Сейдов.
Он чувствовал, что все это время цеплялся за жизнь, ведомый единственной надеждой, что ему удастся пересилить последствия ранения. Но оказалось, что пересилить саму смерть ему было проще, чем "медицину".
Разумом Командор понимал, что сухощавый высокий седой человек, изучавший его растолстевшую медкарту с непритворным состраданием, вполне мог рассчитывать хотя бы на «спасибо» за то, что он покидает Райярв на своих ногах.
Более того, он был не виноват в свалившейся на Командора неминуемой муке прощания с астромаринами, и спрятал свои чувства под маской безразличия, только когда почувствовал его встречную озлобленность.
Но язык не поворачивался благодарить. Впервые, пожалуй, за все время пребывания в госпитале, Командор холодно и отрешенно думал, что наверно было бы лучше не жить далее вовсе.
Потому что привычный смысл его жизни уходил вместе с теми небесными далями, куда ему уже никогда не суждено было попасть, и вместе с чувством единения с экипажем, в той коллективной завораживающей мощи боевой астромарины, которую стоило однажды почувствовать, чтобы после никогда уже не забыть этого ощущения, и более всего тосковать по невозможности его повторить.
И еще одним моментом, о котором он до сих пор не часто задумывался в своей кочевой жизни, поскольку сын у него уже был.
Но сейчас это известие превратилось в последнюю каплю в той горькой чаше, которую ему только предстояло испить.
Как бы ни распорядилась далее судьба, родных по полю детей у него больше быть не могло. Рубцы находились близко к зоне сердца, и были слишком многочисленными и грубыми.
Привыкнув за семь лет командорства к быстрым решениям , он сразу задал вопрос о возможности объединения полей с сыном, ему казалось, что уж лучше так, чем оставаться инвалидом на берегу, но и здесь прозвучало все то же страшное – «приходи через год, тогда и решим.»
За долгие годы службы кардинал–начмед уже привык, что от вытащенных с того света, но списываемых из КВ по состоянию здоровья звездолетчиков «спасибо» не дождешься. Ни от пациентов Райярва, ни, тем более, от постояльцев Микерина. Он склонен был относиться к этому непреложному факту своего профессионального бытия по возможности снисходительно. Легко прощал свои бессонные ночи, которые с возрастом давались все труднее, экстренные вылеты туда, где нуждались в его искусстве, и от которых он, будучи в первую очередь полевым хирургом, никогда не отказывался, несмотря на свою административную должность.
Но здесь был другой случай…
Предоставив лечащему врачу объясняться с ершистым пациентом, он, скрестив руки на груди, отвернулся к окну, и стал задумчиво разглядывать роскошную клумбу перед входом, пустые садовые скамейки, и упорно бродившую между ними все ту же русоволосую девчушку, порывисто вскидывавшую к глазам часики, чтобы рассмотреть, сколько еще минут прошло в тревожном ожидании.
Он заметил ее еще вчера, так же, из окна, случайно, увидев медленно идущую по центральной аллее пару.
Ее - рядом с вот этим строптивцем, который вчера вполне был всем доволен, и тихим беззаботным вечером, и теплом ее доверчивой ладошки в своей руке. И который даже не предполагал, во что они со старпомом ее втравили на самом деле.
- Где сейчас ваша корабельная собака, мессир?
Источник: Is.
Рейтинг публикации:
|
