Duchesse. (История одной собаки.)

Фэнтези, для помнящих родство

- Выбирайте…
На правах хозяйки принимавшая гостя лаборантка, улыбаясь, придержала за ошейник суку, не слишком довольную присутствием постороннего в своем вольере.
Восемь щенков копошились в корзине, толкаясь холеными атласными спинками , окрасом от темно- стального до серо-голубого, укладывая поудобнее свои округлившиеся после еды животики, и, уже сонно, попискивая и посапывая…

Если бы кто-то с 21 астромарины сейчас видел его восторженное, мальчишеское выражение лица, удивление было бы весьма сильным, с этой стороны экипаж его совсем не знал. Абсолютно счастливый человек склонился над щенячьей колыбелью, переводя растерянный взгляд с одной складчатой слюнявой мордашки на другую, тщетно пытался угадать, кто из них станет его корабельным псом.

Наконец, решившись, он просто закрыл глаза и наугад протянул руку.
Первый попавшийся щен почему-то не оценил по достоинству своего выбора, взвизгнув так возмущенно, что немедленно зарычавшая мать заставила от него отказаться, даже не позволив разглядеть хорошенько. Благо, оставалось еще семеро…

Виновато усмехнувшись, он повторил маневр, и, осторожно задержав в ладонях доверчиво прильнувший теплый комочек, все же отважился внимательно посмотреть на следующего кандидата. Яркий сапфировый глазик сверкнул в ответ, и тотчас зажмурился.
- Вот этого.
- Но вы же хотели кобелька?
Черт… Гладкое, сытое бело-розовое пузико не оставляло никаких надежд.
- Она самая слабенькая из помета…

После этих слов, он почему-то не смог выпустить ее из рук и положить обратно.
Расстегнув куртку, и засунув за пазуху долгожданное свое приобретение, он теперь больше всего боялся, что ее могут ему не отдать. Командор расписался в какой-то ведомости и, отказавшись от инструктажа, быстро пошел на выход, уже через плечо, вежливо, насколько получилось, успокоив лаборантку, что раньше у него были собаки, и вообще, сейчас намечены целых две недели отпуска…

Дня три двери его каюты почти и не закрывались. У каждого вдруг нашлось неотложное дело, которое мог решить только Командор, причем в свое личное время.
Хотя никто особо не скрывал, что основной целью было хоть краем глаза, в числе первых, глянуть на живой талисман корабля.

Разрешение завести собаку было общим призом за отличные стрельбы на недавних, еще относительно мирных маневрах, и отказать в желании посмотреть на коллективно вымечтанного пса было немыслимо. Но и представлять сразу сотне человек на построении нового члена экипажа, лапы которого еще довольно неуклюже норовили разъехаться на полу, а хвостик опасливо поджимался при каждом непривычном звуке, было бы слишком жестоким испытанием для маленького существа…

Удивительно, что не особенно замеченные в суевериях, звездолетчики сразу отвергли идею видеотрансляции щенячьей жизни онлайн, чтобы « не сглазить», а Командор, с каждым днем все больше напоминал даже не папашу, а встревоженную любой мелочью неопытную мамашу. И только когда, после стадии всеобщего умиления, подняли вопрос о кличке, стало ясно, что это гораздо сложнее, чем казалось сразу.
Как назвать собаку навырост. Чтобы потом было не стыдно перед другими, и чтобы запись в корабельном журнале, если вдруг будет повод, смотрелась красиво.

Никакой мозговой штурм не помогал, и она росла безымянной. Все знали, кто это- "Она", другой особи женского рода на железе просто не было, но назвать никак не получалось.
Когда ее брали на руки, и шептали всякую ласковую чепуху, на которую оказываются способны и суровые мужчины, подолгу лишенные домашнего тепла, все было хорошо, но медная бляшка на ошейничке так и оставалась без гравировки.

Между тем, не было теперь ничего, более объединявшего коллектив, чем ежедневное трепетное участие в ее жизни.

- Мы ее перекармливаем, посмотри, это же не щенок дога, не догиня! Это груша какая-то! – в очередной раз заспорили Доктор с Коком.
- Какая груша? Почему?... Постой. – неожиданно Кок расплылся в блаженной улыбке. - Дюшес !
- Duchesse ?...

Имя утвердили на общем собрании единогласно, оно устроило и тех, кто был неравнодушен к аристократическому блеску, и тех, кому понравились фруктовые ассоциации, и тех, кто, не заморачиваясь, в традициях родного языка тут же стали звать ее Дашей…

DUCHESSE.21 astromarine «Stella maris».

Синь- звезда морей...

Собачье детство коротко. Ее мир расширялся с каждым прожитым днем. Сначала – за порог командорской каюты, после, по казавшемуся бесконечным, мрачноватому коридору до крутых трапов, вверх и вниз. Здесь поначалу требовалось кого- нибудь поймать, чтобы с его помощью преодолеть препятствие, но постепенно лапы становились все сильнее и длинее, и, наконец, настал миг, когда Даша наловчилась лазать по лестницам и появляться во всех местах, куда вообще могло завести собаку любопытство.

Несколько палуб давали достаточный простор для исследований, тем более, что утомленные монотонностью вахт, люди ее визитам были рады. В разной, правда, степени, да и нельзя требовать ото всех одинаковой любви, но она как –то умудрялась не вызывать ревности, одаривая своими непосредственным щенячьими нежностями каждого, кто с ней согласен был поговорить, погладить, потрепать по холке…

И очень рано в ней появилось то чувство такта и сопереживания, которое в трудную минуту человек ценит в собаке более всего. С ней можно было молчать, она не требовала внимания к себе, просто усаживалась рядом, почти сливаясь с фоном серо-стальной стены, но довольно быстро ощущение надежного тепла, исходившего непонятно откуда, утишало и смягчало навалившуюся тоску, растворяло обиды, без единого слова на каком бы то ни было языке, к страдальцу вдруг возвращалась уверенность, что все в его несчастьях поправимо…

Корабельная жизнь шла своим чередом. Офицеры уходили в отпуска, или на учебу, и возвращались, более всего удивляясь тому, как важно оказывалось для каждого в отдельности услышать, что «Дашка по тебе скучала…» . Потом в ее размеренном существовании начались потери, нечасто , но были ситуации, когда с 21 астромариной прощались насовсем, и не всегда списание на Берег был желанным.

К году она окончательно определилась с Хозяином. Для животных мало значения имеют должности и звания, и не было никакой гарантии, что выросшая среди забот и любви совсем разных по характерам людей, она, в свою очередь, выбрала бы того, кто ее однажды сюда принес. Но здесь Командору повезло еще раз. И поэтому, когда настало время его отпуска , стало ясно, что Дашку надо брать с собой.
Так из «корабельного пса» Дюшес стала «собакой Командора». Что дало повод для понятных только в узком кругу шуток и подначек, на корабельной Лилии было еще двое командорских « собак» – киберсистема и ее старший оператор…

Поскольку в ведомственный санаторий КВ с "четвероногим другом" его пускать никто не собирался, Командор, в кои–то веки, полетел к себе домой. Может быть, это и было основным подарком, который он получил от судьбы благодаря Дюшес. Он успел там побывать, до того, как его маленький мирок был уничтожен навсегда. Вместе с его домом и многими другими домами, и жителями, так и не успевшими понять, что с ними всеми произошло.
До страшной всеразрушающей войны оставалось совсем немного, но он об этом не знал.

После он, пересматривая в тысячный раз видеозаписи, сделанные в этом последнем отпуске, все пытался уловить хоть какие -то предвестники беды, которых не заметил, но все так же, в кадре, лениво плескались синие волны, набегая на вылизанный прибоем пляж, белый от солнца песок слепил глаза, и даже сейчас, в полутьме каюты, казалось, что набежавшие слезы – вот от этого океанского ветра и режущего, непривычного уже света родных небес.

Свой первый бой Дюшес просидела в защитной капсуле, под палубой центрального поста, куда ее определили непочтительным пинком, захлопнув люк. Она не успела обидеться, она уже слыхала колокола боевой тревоги , и то , что это не очередные учения, было ей понятно лучше, чем людям, на то и собачье чутье…

Накануне Командор долго пробыл на станции дальней космической связи, слушал поля сам, отобрав наушники у дежурного гравиакустика. И мрачнел все больше. Потом слушали вместе и по очереди. Потом велел разбудить отдыхавшую после вахты предыдущую смену…

Дюшес заползла под стол, всеми силами стараясь лежать тихо и не мешать, иначе запросто можно было оказаться в коридоре и после напрасно скрестись в толстую бронированную дверь.

Она только настороженно поводила ушами, пытаясь уяснить для себя – сколько беды в этом беспокойном ожидании исходит от натянутых нервов людей, а сколько – от чего –то грозного и страшного, притаившегося и поджидавшего их астромарину среди хаотического нагромождения слоев. На мониторе они были больше похожи на торосы и айсберги, с редкими чернеющими окошками «полыньи», сквозь которые штурманская группа привычно протаскивала рейдер, слегка подрабатывавший нанизывателем там, где прокол пространства не забирал слишком много энергии для поддержания защитного экрана.

Ничего особенного в этой зоне нестабильной гравитации не было, и карты ее были составлены достаточно подробно, и оставалось лишь, через несколько часов местного внутрикорабельного времени, выскочить на оперативный простор в координатном пространстве Шелиака, а там уже и до базы рукой подать… Но…

Этот вой зародился где –то в глубине ее существа, и сдержать его она не смогла, да и не пожелала… Что-то, совсем первобытное, не умещавшееся в теле обычного животного, отчаянно пыталось развернуть стянутые рубцами складки поля, и с этим воем выскользнуть из плотной оболочки. Это нечто, непостижимое собачьим разумом, билось в ее груди, как будто узнав незримого врага, но не было в этом вое ни капли страха.
Наоборот, пусть минутный, но страх заскользил по лицам людей, ни разу не видевших ее такой. Даже в кабацкой драке между двумя загулявшими на отдыхе экипажами, куда она однажды вписалась без всякой команды «фас», так сказать, по зову сердца, она смотрелась вполне приличной псиной, повиновавшейся скорее всеобщему куражу, чем ярости…

- Тихо, Дашка. Спасибо… - Командор погладил ее по вздыбленной на загривке шерсти. - Ну , вот и война, мессиры.

С изрядно побитым оперением, нуждающаяся в серьезном ремонте, но все же уцелевшая, в основном благодаря тому, что не влетела на всем ходу в ловушку, Stella maris вяло покачивалась у пирса, ожидая буксировки в заводской док.

Дюшес терпеливо ждала, когда Хозяин закончит свою непонятную бумажно - элекронную писанину, над которой он со Старпомом уже несколько часов не поднимали головы, переговариваясь по делу только взглядами, а вслух позволяя себе лишь некоторые непечатные междометия, когда уже не хватало ни слов , ни мыслей, чтобы формулировать четкие ответы на бесконечные уточняющие запросы командования.

Наконец, последняя почта была зашифрована и отправлена, простынки распечаток данных легли в сейф, и в каюте повисла усталая тишина, как на свежеубранном поле, после битвы за урожай.

- Командор...- Старпом замялся, не зная, как лучше спросить о том, что волновало уже третьи сутки не только его.
Дашка радостно повиливала хвостом, немедленно засунув свою морду под хозяйский локоть, прижимаясь всем боком и норовя лизнуть горячим розовым языком расслабленного и ненадолго потерявшего бдительность Хозяина... В щеку или хотя бы ухо – уж как получится…
- …Ты совсем ее не боишься?.. Ты хоть знаешь, какой там зверь сидит?
- Нет. – он ответил на оба вопроса сразу.

Насчет бояться – ему это и в голову не приходило. Ни разу. Второй год он засыпал под ее сопение, и просыпался от пристального, можно сказать, даже нежного взгляда, а то и настойчивого поскуливания, за несколько мгновений до будильника. Удивительно, ему никогда не хотелось ответить ей грубостью, простительной для человека, уже давно ощущающего хронический недосып. Наоборот, с некоторых пор он уже и представить не мог другого распорядка.

Что касается того, какую полевую зверюшку подарили ему в секторе ИНО, это было совсем неважно, важно было то, что она могла менять белковое тело на скафандр, и не боялась перегрузок, и спокойно и без проблем росла и жила на железе, единственная из всего экипажа, кого не изнуряли автономки, а любой закоулок корабля был родным домом не в переносном , а в прямом смысле. Другого дома у нее никогда не было.
Что касается разумности – здесь он был полностью согласен с вердиктом сектора Иножизни, дрессировке Дюшес, как почти все экзотические полевые формы, почти не поддавалась, живя своими инстинктами.

«Соприкосновение с человеческим разумом – достаточное.» Это заключение по тестам гарантировало от эксцессов немотивированной агрессии. Ну, а если человеку удавалось добиться от животного агрессии мотивированной – приходилось пенять только на себя…

- А ты это чудище вне тела видел? - не отставал Старпом, теребя за брыли породистое собачье «лицо» и разглядывая, как если бы раньше не замечал, белейшие клыки, аккуратно прихватывавшие его пальцы…
- Она не чудище. – неожиданно сухо сказал Командор. В вопросе Старпома не сквозило никакого подвоха, его отношение к Дюшес было, может быть, самую малость менее теплым и заботливым, чем у него самого, но сейчас почему –то он воспринял его слова как обидную фривольность, касающуюся чего –то такого, к чему посторонних допускать нельзя.
- Видел… - почувствовав, что сослуживец его скрытности не поймет, нехотя ответил он. – Как белек. Ну, нерпа… Какое -то морское животное. Только, похоже, слепое. Что-то видит, но в другом диапазоне… Так что не переживай, точно не съест, даже если захочет. А гравиакустикам передай, чтобы не распускали сплетни. Лучше бы Дашке спасибо сказали…
- Это да. – шумно вздохнул старпом. – Спасибо, Даша.
И, засмеявшись с облегчением, чмокнул ее в шершавый мокрый нос.

Ремонт, который и так велся авральными темпами, показался Командору вечностью… Прошло всего две недели, но пропасть между прежней мирной жизнью и наступившими военными буднями, всей тяжести которых экипаж еще не успел осознать в полной мере, эта пропасть становилась все шире.

Stella maris была обычным веганским рейдером. Серийной астромариной КВ Империи. И экипаж ее был обычным, добротно выученным и давно демонстрировавшим отличную слетанность.
Родившиеся под одними небесами, после учившиеся под другими, часто женившиеся и приобретавшие новую родню с далеких звезд, люди уже не могли мыслить пределами только своего мира, и та планета, где находился дом и семья – была лишь одной из многих, которые призван был защищать Космофлот.
Тем тревожнее было просматривать сводки новостей. Все понимали, что пока они вот здесь, околачиваются в заводе, другие астромарины вязнут в боях, удерживая рубежи обороны в опасной близости от их родных миров.

До сих пор так и не был назван противник. Это было страшнее всего. И в обиходе появилось безликое ОНИ.
В империи Денеба было не принято применять в пропаганде «волшебную силу искусства». Тем более манипулировать теми, кто разбирался в военном деле.
Информация о вторжении шла без цензуры. Возможно, это было ошибкой.
Видеоматериалы руин сожженных, разрушенных, мертвых миров, выведенные на экраны кают- компаний, почти не вызывали споров, почему это произошло, кто допустил такое варварство. Только отчаяние и нараставшее ощущение предательства.
Беспредельная жестокость врага, была чем –то уму непостижимым даже для тех, кто профессионально умел стирать небесные тела различной величины, вскрывать и подавлять все известные им информсистемы, прорывать любые защитные слои планет, в том числе и жилых, и густонаселенных.
Не могли понять основного – цели. Точнее не понять – поверить, что никакой цели, кроме мучительства и тотального уничтожения, у пришельцев нет.

Где -то там, на самом верху остро не хватало того, кто мог и понять, и предотвратить разгром. Граждане империи только еще начинали осознавать свое сиротство.
На троне Денеба воцарился следующий Брат император, и все структуры, и военные, и отвечавшие за внутреннюю безопасность империи, вроде бы никуда не делись, не поменяли названий, правда замелькали в них новые лица братвы.
Но Отца Денеба не стало.
«ИНО –логос» из диссертаций высоколобых теоретиков, державшихся особняком в достаточно закрытой системе НИИ Альтаира, было невозможно быстро применить на практике, донести прикладной вариант людям, родившимся и выросшим в своем логосе, даже не задумываясь что это такое. Да и не было этого прикладного варианта для Гражданской Обороны.
Чужие отторгались на уровне сознания, нечем было описывать их суть, не хватало ни образов, ни символов, и пока у каждого шел свой набор распознавания – невозможна была слаженность в принятии решений и, соответственно, эффективное противодействие.
Как на уровне высшего имперского управления, так и на уровне эскадр, и даже экипажей. Те, кто успевал понять – не успевали донести до остальных, что надо делать. А без неукоснительного исполнения постулата « каждый солдат должен понимать свой маневр» война разваливалась на куски, планирование операций распадалось на глазах, превращая организованное сопротивление в бессмысленную бойню.

Последний день пребывания в заводе все же наступил. Слабо освещенные коридоры астромарины в пересменок были абсолютно пусты. Техники уже ушли, а роботы только приступали к генеральной приборке помещений.

Сначала Дашка честно увязалась за приемной комиссией, намереваясь лично облазить корабль вместе с Командором. Но приятной прогулки не получилось.
Люди были так заняты своими делом, а их разговоры настолько скучны обилием совершенно непонятных ей терминов, что, у порога реакторного отсека, она сочла за благо для себя приотстать.

Растянувшись на прохладном полу, она издали прислушивалась к оживленному говору, щелчкам каких-то тумблеров, едва слышному гудению, попискиванию, привычным шумам и шорохам оживших систем корабельного оборудования.
Она разговаривала с астромариной по-своему, если бы кто сказал ей, что этот диалог она ведет с бортовой компьютерной системой, она бы долго и удивленно осмысливала это открытие.
Для Дюшес машинный мир был таким же живым, как тот, который считали живым люди, вкладывая в это определение совсем другие чувства.

Она ощущала настроение корабля, как если бы у него было четыре лапы и такой же неугомонный хвост, как у нее, по движениям которого сразу видно, что у собаки на душе.
Дашка знала, что астромарину отремонтировали на совесть, и корабль сейчас подрагивает от нетерпения, снова почуяв скорый старт.
Это предвкушение дороги было и у нее, но что-то мешало представить себя среди вернувшегося на борт экипажа, на своем коврике в центральном посту.
Что-то, ассоциировавшееся у нее с черным балахоном.
И она силилась вспомнить, где она могла видеть этот балахон, и почему на загривке так некстати опять поднимается шерсть и дергаются брыли над оскаленными клыками…

Может быть, если бы у нее было еще пять минут относительной тишины, она бы уловила эту неправильность, и вспомнила эту угрозу, и что-то предприняла бы, обогнав время, хоть на секунду.
Но в коридор опять вывалилась толпа людей, они, громко переговариваясь, разделились на две группы, и за теми, кто пошел к трапам на выход, она уже не смотрела, протолкнувшись поближе к Хозяину, пока тот, на ходу, лист за листом, бегло прочитывал и подписывал что-то на планшете.
Наконец, он обменялся рукопожатием с главным инженером, попрощался и, больше не оглядываясь, стал подниматься наверх, в жилой отсек. Дашка весело полезла следом, но взбираться по крутой лестнице у привычного человека все равно получалось лучше, чем у собаки, и он еще немного опередил ее…

Неожиданно появившееся маленькое зеленоватое пятнышко света на комбезе Командора вдруг зашевелилось, смещаясь под левую лопатку и сжимаясь в яркую точку.
Дашка смотрела на это пятнышко с интересом, как на муху.
В ее собачьей голове было не так уж много мыслей, тем более насчет прицела для легкой лучевки, это оружие внутри корабля никогда не применялось...
И прыгнула. Как умеют прыгать только крупные сильные звери, проживая в коротком швырке всю жизнь.
Ослепительно белая вспышка на доли секунды осветила подволок, она увидела его очень близко, что –то жгучее чиркнуло по холке, по ее парадному ошейнику, густо украшенному алмазами и рубинами, рассыпалось мириадом искр и померкло...

Удар в спину, и сразу темнота. Это все, что среди разорванных смутных грез смог извлечь Командор, нескоро очнувшись в госпитале Райярва. Дальше в памяти был полный провал.

За окном была зима.
Внутренний дворик НИИ ИноФауны завален сугробами, голые ветви деревьев, желтая в разводах сырости стена, недавно чищенное широкое крыльцо – и пустота. Белый шар на постаменте, без единой отметины, как символ нечитаемой памяти иных миров.

Только что чьи –то бережные руки, обхватив и придерживая, помогли ей встать на непослушно расползающиеся лапы, ощупали плотные непроницаемые бинты на голове.
- Ничего не бойся, сейчас будем снимать повязку…

Голос молодой, женский, и ладони теплые, чуть влажная нежная кожа на пальцах. Полоска света сквозь привычную уже тьму, медленно – медленно, слой за слоем, и вот уже мутный контур окна, хочется зажмуриться снова, и шатает от слабости и какого –то вязкого чувства безвременья… и бессмысленности всего, что сейчас неотчетливо дрожит перед глазами... двойная рама окна, серый свет зимнего дня, и переметенная снегом дорожка.
Если бы окно было открыто, можно было перемахнуть через подоконник и рвануть прочь, проваливаясь в лежалый снег, покрытый тонкой ледяной коркой наста, обдирая с непривычки подушечки лап и не чувствуя этой боли, до арки и за угол, все равно куда…
Все чужое. Понятное, по отдельности узнаваемое – и чужое...

Дюшес так и не оглянулась на женщину. Покачиваясь, опустилась на кафель, вытянула морду.
Плиточки, как шахматная доска. Пустая, без единой фигуры, если не считать ее саму.

Stella maris ушла в бой с другим командором. В мирное время экипаж был бы заменен весь, до выяснения причин, пока расследование покушения не внесло бы абсолютную прозрачность, и в персоналии, и в мотивы, и в степень причастности или непричастности к преступлению каждого из сотни. А после все равно расформирован.
Но шла война и, то, что инцидент произошел в заводе, а не на базе КВ и не в автономке, позволило командованию дистанцироваться от случившегося, и, не долго думая, выпихнуть 21 астромарину в рейд как есть, пытаясь заткнуть более серьезный прорыв.

- Иона. Ты знаешь, что это такое. Считай, заново родился…Какие рейды, тебя только вчера из кокона достали?.. Послушай, мы тебя собрали по кускам, ты развалишься, при малейшей перегрузке. И никто не возьмется шить тебя во второй раз, сразу направим в Долину. Лежи, лечись, и не морочь мне голову…

Пререкаться было бесполезно. Тем более, что он был сейчас такой один. Вроде как попавший сюда по неуважительной причине. Конечно, не самострел, но…
Командор уже успел оглядеться по сторонам, и оценить происходящее. Утром пришел экстренный транспорт с тяжелоранеными. U29 сгорела…
На бесцеремонность хирурга даже сердиться не получалось, спасибо, что вообще зашел поговорить. Что ж, раз про Долину пока речи нет, ему предстоит бороться за свою живучесть дальше…

21 астромарине продолжало везти. Через пару месяцев она вернулась.

Что их, всех вместе, кто-то ждет так, как, наверно, никого из них ни разу не ждали – чувствовали все. Вздыхала и периодически глючила даже корабельная бортовая ИС, по собственной инициативе выдавая заставкой на мониторы то свирепую, то улыбающуюся родную собачью морду…

Едва сойдя на берег, не находивший себе места, Старпом отправился выяснять, что с Дашкой. В зависимости от любви или нелюбви к собакам отдельно взятых людей при погонах, в руках которых могла оказаться информация о Дюшес, ему приходилось, полагаясь на свою интуицию, выдвигать в запросах то версию насчет движимого четвероногого корабельного имущества инвентарный номер такой –то, кличка DUCHESSE , то раненого при исполнении служебных обязанностей члена экипажа Stella maris …

Дюшес нашли в ящике шелтера при НИИ ИФ. За пару дней до развоплощения. В сопроводительной записке о состоянии ее здоровья, подписанном местным научным авторитетом от зоопсихологии, значилось – «утрата контакта с людьми». Для крупной собаки это было приговором.

Разумеется, поле забрали бы для серии экспериментов, уж очень необычно оно восстанавливалось после серьезного лучевого поражения. Заодно покопались бы и в памяти, там тоже могло отложиться что-то важное за время пребывания на рейдере, что подпадало под гриф секретности, и что необходимо было стереть.

Несколько реконструированных сканом гамма- кадров, отпечатавшихся в момент залпа на полевой матрице зрачков, из ее тоненькой истории болезни уже были изъяты следователем.

У собак свои боги… Когда делегация с 21 астромарины, в составе Старпома, Дока и еще нескольких человек из штурманской группы ввалилась в регистратуру, это больше было похоже на налет.

В институтских списках Дашка уже не значилась, а в ответ на требование вернуть корабельную собаку девушка- регистратор с равнодушием робота протянула заполненный мелким шрифтом бланк, в котором единственно понятным даже для корабельного доктора словом было - «эвтаназия». Хорошо, что кто-то успел заметить, что пока не проставлена дата.

Подвал, в котором находились унылые ряды глухих клеток, заполненных примерно наполовину обреченно ожидавшими своего финала тварями, был взят на абордаж.
- Не открывайте дверцу, ваше животное опасно!!!... Я не хочу за вас отвечать… Немедленно покиньте помещение… Распишитесь, что забираете без разрешения!!!!!

Слабый возмущенный вопль сотрудницы шелтера бился где–то далеко за их спинами. Плотным кольцом сомкнувшись вокруг Дашки, которую Старпом тащил к выходу, они мечтали только о том, как побыстрее оказаться на свежем воздухе. В собачьи глаза, полные тоски и безнадеги, каждый из них мог смотреть лишь несколько секунд, а после все начинало расплываться в солоноватой пелене навернувшихся слёз, невесть от чего подступавших так близко...

Вернувшись на Stella maris, Дюшес несколько дней растерянно бродила по отсекам, задумчиво разглядывала людей. Слабо повиливая хвостом, тыкалась носом в ладони, как будто пытаясь восстановить в памяти что-то очень важное, чего ей не хватало, чтобы вернуться к прежнему ходу вещей, где в ее жизни все было, как и положено для уважающей себя собаки : Дом, Хозяин и многочисленное Семейство в лице экипажа, весьма буйное и в веселье, и в разборках, щедрое на ласку и надежное, как монолит.
Ошейник с названием корабля, носимый с понятной не только собакам гордостью, и собственное уютное спальное место в командорской каюте…

Из своей каюты новый Командор 21 астромарины выселил ее сразу. Точнее, приказал Старпому найти ей пристанище, соответствующее статусу корабельного пса.
То есть, по его представлению, где- то между камбузом и каптеркой, но никак не в жилом отсеке старших офицеров.

Отношения с начальством не складывались. Впрочем, не только у Дюшес. Ее возвращение лишь обострило потихоньку накалявшуюся обстановку.

Вдогонку Дашке из НИИ ИФ прилетело гневное письмо о неподобающем поведении офицеров космофлота, и новый командор, не разбираясь по существу, не нашел ничего лучше, чем устроить выволочку участникам, и пригрозил отправить собаку обратно при первой же сомнительной ситуации.

«Соприкоснуться с человеческим разумом» нового владельца командорского шеврона не удавалось не только Дашке. Но если у людей хватало жизненного опыта отойти и не связываться без особой на то необходимости, то собаке этого было не объяснить, даже на ушко.

Пока Дашке, по мнению корабельного Доктора, были нужны общеукрепляющие процедуры, ее приютили в лазарете. Благо, ничего серьезного у медиков не происходило, и это нарушение порядка было вроде бы незначительным.

Маявшийся от временного безделья Док, будучи большим эстетом, занялся тем, что решил поправить с косметической точки зрения достаточно грубый, плохо заживший шрам, тянувшийся от холки до плеча. Работа, когда она связана с любимым делом – только в радость. А исцеление тела невозможно без знакомства с особенностями поля.

Списав на недавнюю лучевую травму открывшуюся на скане неприглядную картину многочисленных слоистых кольцевых расплавов и рубцов, Док с максимальной бережностью взялся разглаживать наиболее серьезные спайки вокруг головного выроста. Пока не расправился золотистый «воротничок», совершенно нетипичный для той полевой фауны, к которой была отнесена по умолчанию Дашка.

Сильно озадаченный своим открытием, он даже не знал, кому об этом можно было бы сказать. Док, будучи из Плащей, хорошо помнил, что у него самого в детстве был точно такой же…

То, что в дальних и долгих странствиях бывало всякое, особенно при залетах в чужие миры, в общем, ни для кого не являлось тайной.

И полевые формы «ино», попадавшие на карантин, при дотошном рассмотрении, оказывались обычными гибридами, извлекаемыми втихую, все теми же корабельными медиками, из полей чистокровных странников - молодых офицеров экипажа, кто по легкомыслию, свойственному возрасту, не сумел обуздать свои любовные порывы в отношениях с неизученной "местной жизнью".

Не слишком часто, но оказывались.

Проделывалось это обычно до прихода в базу, на стадии, когда под опытной рукой, ведущей луч, иссечение быстро растущего полевого зачатка занимало минуты, и шрамов на частотном рисунке практически не оставалось.

Невоздержанная удаль и неразборчивость в полевых контактах всячески не приветствовались именно из-за возможности непредсказуемого наступления животворящего резонанса и его неминуемых последствий.

Это было давно и хорошо известно многим поколениям покорителей пространств. Но в борьбе дремучей страсти и цивилизованного страха обычно побеждала страсть, поскольку страх в этом деле появился много позднее...

В противном случае, противном во всех смыслах, неприятности по возвращении грозили уже по полной схеме – и служебные, и домашние.

Причем не только разгильдяю, непосредственно виновному в ЧП.

Начиная от правила отстранения от вахт по состоянию здоровья еще на астромарине, которое заносилось в журнал с указанием причины.

А дальше уже вступали в силу крайне гуманные законы Империи. По защите полевого зародыша нового живого существа, при любом раскладе подлежащего дальнейшей инкубации и одеванию в тело в искусственных условиях.

С другой стороны, напирали инструкции по информационной безопасности, которые уже вообще никто не брался нарушать ради неведомой химеры- полукровки.

Если же офицер, ко всему еще, оказывался женатым, то полевой контроль всех его впоследствии рождавшихся в браке детей был много жестче из-за возможных миксовых искажений линий скан - идента.

Надо ли пояснять, что пока с несчастным разбирались соответствующие наземные службы, его карьера в КВ висела на волоске.

И даже в случае достаточно благополучного разрешения ситуации – оставалась запись в личном деле, часто невольно препятствовавшая дальнейшему росту в должностях и званиях, из-за требований абсолютной чистоты при все более высоких уровнях полевых допусков к серьезным объектам.

Поэтому, если получалось сбросить в зооколлекцию и после сдать «в хорошие руки» нечто, заведомо не претендовавшее на разум, это в узком кругу звездолетчиков не считалось чем-то совсем уж зазорным. Так сложилось, и пересмотреть вековые традиции уже не было под силу никому. Они диктовались образом жизни.

**************

Чем дольше корабельный Док наблюдал за тем существом, что уже никак не ассоциировалось с просто животным, тем хреновее становилось у него на душе.

До сих пор ему ни разу не доводилось задумываться, что после бывало с теми новыми полевыми образованиями, от которых и он сам помогал избавиться, не раз и не два, за свою достаточно долгую службу на разных астромаринах.

Более того, несколько загадочное до сих пор обстоятельство, почему Дюшес с командором поделила дозу напополам, прыгнув под луч, вдруг приобретало вполне осмысленные с точки зрения звездолетчика контуры.

Пажеский тест, который поколение за поколением проходили все мальчики из летных династий, был ему более чем знаком.

И этот воротничок, который с годами должен был бы превратиться в роскошную многослойную пелерину, если бы…

Если бы это был малыш странника, а не пьяная ошибка какого-то безымянного шалопая.

На время короткой стоянки на орбите -«бога, сошедшего с небес». В далеком диком мире, сотканном из острых запахов непривычной флоры, и призывных звуков копошащейся в буйных зарослях фауны. Одуревшего от нахлынувшего тепла и подзабытого яркого дневного света, чего всем им так не хватало на железе.

И с полным ощущением свободы поющей души, хозяйской вседозволенности делать здесь то, что заблагорассудится, в обманчивой удаленности от осточертевшей внутрикорабельной дисциплины и постоянного человеческого дресскода скафандра, требовавшего поддержания соответствующего морального облика.

Серебристое поджарое брюхо корабля висело где –то высоко в небе, вместе с Уставом, командором и старпомом, а командир родной БЧ сам по возрасту и эмоциям обычно недалеко ушел от юного по всем меркам первопроходца империи Денеба, и охотно закрывал глаза на любую невинную шалость своих подчиненных, если за нее ему не предстояло немедленно лично отвечать.

Но однажды радости жизни могли закончиться, и заканчивались весьма плачевно, вплоть до Долины вечных снов по возвращении.
В лазарет особо скрытные, по части интимных похождений, попадали прямо со своего боевого поста с симптомами нестерпимой боли.

Период между включением фотонного двигателя и разгоном астромарины перед гиперпрыжком они запоминали навсегда. В молодом, абсолютно здоровом до сего момента поле от перегрузок начинали стремительно нарастать надрывы в месте тончайших и нежнейших структур оболочек нежданного зачатка, дававшего о себе знать столь своевременно и жестоко.

 Природные циклы размножения живых полей не предполагали устойчивости к таким гравитравмам по определению.

Остановить разгон корабля было зачастую просто невозможно, и дальнейшее состояние пациента зависело от стечения многих факторов, где мастерство медиков было отнюдь не главным, поскольку переупрямить физику удавалось лишь до пределов возможностей защитных экранов корабля, и общей боевой обстановки.

В жизни Дюшес выпадало не так уж много счастливых дней. Но эта неделя запомнилась навсегда.

Что-то утаить от экипажа на 21 астромарине было делом нереальным. Сначала открытие Дока обсуждали в лазарете, после новость просочилась в отсеки, и, когда Дашка совершала свой привычный обход корабля, то один, то другой подзывал ее к себе, вопросительно заглядывая в глаза.
Как если бы одновременно пытались и опасались уловить ненароком смутное сходство.

И гладили по атласистой короткой шерсти тяжелую Дашкину голову, возлежащую для удобства на коленях, чтобы, не торопясь, и рассмотреть, и приласкать.
Нежными- нежными прикосновениями, и как-то даже виновато, совсем не так, как раньше, когда небрежно потрепав за уши, тут же слегка отстранялись от слюнявых собачьих брылей…

Если ее прежний ошейник был просто хорошим, соответствовавшим собачьей моде того времени, то теперь он был чудом ювелирного искусства.

По внешности и воспитанию корабельного пса, его породе, кличке, ошейнику, месту в каюте, судили о вкусах и щедрости командора и экипажа, и все это знали.
На Дашкином новом ошейнике, которому скорее пристало быть ожерельем, привольно раскинулась звездная карта миров Веги, в натуральную величину, если считать за нее перфоленту нави-системы, взятую за образец.

Огромный сапфир, в окружении камней, подобранных по цвету обозначаемых звезд и крупных планет – тоже сапфиров разных оттенков, алмазов, изумрудов, рубинов, - мерцал и искрился сложнейшей огранкой. Только на непосвященный взгляд, узор на черной тисненой коже был бессмысленным и хаотичным. Знатоки сразу же видели, насколько точно и подробно передана картина небес…

Средства, которые накапливались за годы полетов, даже тратить было особо не на что и, главное, некогда. Они оседали на счетах практически без движения, и придумать, на что потратиться с удовольствием – это еще нужно было очень постараться.
Поэтому и привилась, став традиционной, беспечная щедрость к случайным подругам и любовницам, разгульные кутежи, азартные игры и остальные «подвиги» в коротких отпусках, когда проявленная кем –то хорошая фантазия позволяла прирастать местному фольклору разнообразными байками.
Дружно скинувшись на этот шедевр, несколько дней боялись только одного – не успеть получить заказ до похода, и, соответственно, похвастаться перед соседями по пирсу, которых долго ничем не удавалось прошибить всерьез. Те кичились своим кобелем просто по факту его мужского достоинства…

По такому случаю Дашу взяли в ресторан. Возглавлял мероприятие Старпом, поскольку у нового начальника, как уже неоднократно бывало, совсем не нашлось свободного времени для своих подчиненных. Но это было к лучшему. В профессиональном плане, к нему претензий не было ни у кого, но почти все на Stella maris тихонько считали дни и надеялись на возвращение своего Командора.

Хороший был вечер. Как будто завтра, крайний срок послезавтра, не нужно было опять уходить в рейд, и не было никакой войны, смертей и похоронок, в которые никто из них не хотел верить, предпочитая считать живыми астромарины, безвестно канувшие в глубинах космоса.

О родичах и друзьях страшнее всего было получать известия «из Рая», вот они уже не оставляли никакой надежды.
Застолье не ладилось, пока с энного захода, по очереди терзая линию связи, подключив весь ресурс личного обаяния и обширных знакомств среди операторов Лилий, дозвонились до госпиталя, и только, когда на экране проступила заспанная, помятая и бледная, но явно вознамерившаяся жить физиономия Командора, сообразили, что там уже глухая ночь…

Впрочем, по нему настолько соскучились, и столько уже всего накопилось, о чем следовало рассказать, и что прямым текстом нельзя было доверить открытому эфиру, что пошумев и потолкавшись, чтобы всем втиснуться в кадр, постепенно застыли в неподвижности, кто улыбаясь, кто чуть хмурясь от волнения. Командор стоял посреди пустого в этот час холла отделения реабилитации перед панелью переговорного устройства, выведенной на стену, и неотрывно смотрел на них, чувствуя, что никакие слова не нужны.

В первый ряд по центру выдвинули Дюшес в ее роскошном украшении, не слишком понимавшую, зачем это вдруг понадобилось.

Пока она не услышала голос, обращенный к ней, и не закрутилась, радостно и беспокойно скуля, узнав дорогие ее сердцу черты, сопоставляя знакомый облик Хозяина с человеком, что ждал ее по ту сторону экрана, и до которого она не могла дотянуться, чтобы удостовериться наверняка, как ни старалась.
Натыкаясь на прозрачную преграду монитора, отступала назад, подчиняясь повелительному оклику занервничавшего следом за ней Старпома, и, все равно, всеми силами своей души рвалась туда, откуда, казалось бы, совсем рядом, раздавался хозяйский приветливый зов, лишь немного искаженный помехами. И замирала, вытянувшись в напряженной стойке, что-то, наконец, поняв, и вся обратившись в слух, по неосознанной привычке беря ухом то, что было недоступно людям.

После, как будто успели сделать что-то очень важное, все оживились, торопясь попрощаться, пока не отключилась межпланетная связь, и занимая свои места за столом, и вот уже разговоры пошли своим чередом, зазвенела посуда и бокалы,.. зазвучала музыка... Кок повсюду таскал свою гитару, поддерживая заведенные раз и навсегда обычаи. 21 астромарина была богата талантами…
Дашка развалилась под столом у ног Старпома, меланхолично положив морду на лапы и слушала негромкие гитарный переборы, грезя о чем –то своем, постепенно погружаясь в бесконечно повторяющийся собачий сон, туда, где она, увидев Хозяина, бежит и бежит… по мокрому песку в полосе прибоя …

Командор, взволнованный этим свиданием ничуть не меньше, и так постоянно мучился своей тревогой за корабль, не по его воле оказавшийся в чужих руках, изводя себя упреками, которые ему никто бы не осмелился бросить, зная его честность и преданность делу.
Он мысленно каждый день был с ними, но и он не почувствовал, что видит их всех в последний раз.

Потом, когда Stella maris не вернулась с задания, эти фрагменты его памяти были выгружены на машину Микерина, и педантично сопоставлены с записью видеоразговора, сделанной в Райярве.

...Вернулись они на корабль уже под утро, хмельные и очень довольные тем фактом, что новый командор, оставшийся "думать о судьбах астромарины" в гордом одиночестве, не считая вахты, за всю ночь кутежа так никого и не выдернул из-за стола, как уже бывало, по самым ничтожным поводам, называемым "неотложными делами службы", сочинять которые он был большой мастак.

И как-то получилось, что Дюшес оказалась в знакомом до мелочей «командорском» коридоре, вместе со Старпомом и еще парой человек, продолжавших между собой оживленную беседу, и намеревавшихся душевно завершить посиделки еще одной бутылочкой коньяка в старпомовской каюте, как наиболее просторной и привычной к гостеприимству.

- Старпом, немедленно зайдите ко мне.

Резкий оклик прозвучал в тишине несколько громче, чем полагалось по обстоятельствам, и отдано было приказание настолько неприязненно- властным тоном, что вздрогнувший от неожиданности старший гравиакустик, уже, возможно, перебравший лишку, не сдержал возгласа, вырвавшегося, казалось, из самой глубины сердца.
- Вот же Змей…

Старпом незаметно ткнул его локтем в бок: « Идите, я сейчас вернусь…» И, вздохнув, направился в каюту командора . А Дашка пошла следом за ним.

Старпом молча читал уже в третий, а потом и в четвертый раз недлинный документ на официальном бланке с грифом Карантинной службы Управления Сейдами, точным швырком переброшенный ему через стол, переводил взгляд с бумаги на человека, стоявшего к нему вполоборота с видом несокрушимого превосходства и правоты во всем, и не мог взять в толк, как с такой сволочью можно летать дальше.

Новость касалась Дюшес. Ее требовалось вернуть, как гибридное поле неизвестного происхождения, причем уже не в НИИ ИФ, а в совсем другую организацию, которая займется выяснением отцовства и его прочими сопутствующими качествами, что подразумевало неизбежное развоплощение.

С одной стороны это было вроде бы не лишено целесообразности, и даже некоторого гуманизма, гибрид при определенных обстоятельствах мог быть признан достойным человеческого дресскода, но что-то Старпому подсказывало, что к Дашкиному случаю это не относится. И что заинтересовались ею по какой-то другой причине. Которую обобщил в доносе вовсе не Док, совершенно не претендовавший на лавры сыщика.

- Что же ты творишь?… - дальнейшая тирада Старпома вместила в себя столько смысловых нюансов , сколько вообще может вложить виртуоз в нецензурную брань. Но, вопреки его надежде спровоцировать откровенный разговор, эта попытка, как и все предыдущие, снова разбилась о наигранное холодное равнодушие к естественным чувствам людей, общими заботами вырастивших Дашку из маленького щенка.

- Даю два часа убрать с корабля ублюдка. Если вам лично это важно, займитесь отправкой сами. Или перепоручите, меня это больше не касается… - командор, поморщившись, утомленно потер переносицу, давая понять, что обсуждение окончено.

Когда он, наконец, соизволил заметить Дашку, испуганно жавшуюся у входа, и ее шикарное ожерелье, Старпом уже перешагнул порог...

Светло-голубые глаза высокородного арийца, только что брезгливо щурившиеся от демонстративной усталости вследствие ночного бдения над картами, внезапно изумленно округлились и давно скрываемый мстительный гнев, на всех сразу, и на разболтанный, не признающий его экипаж, и на вот эту тварь в бриллиантах, за которую они почему-то готовы на все, вдруг выплеснулся наружу грязным ругательством.
То ли он был абсолютно уверен в своей безнаказанности, то ли в том, что , в отличие от скрывшегося за дверным проемом Старпома, не могла понять его скабрезного намека, и тут же дать сдачи.
Зря он протянул руку к ошейнику...

После Старпом засвидетельствовал, что он пытался его сорвать. Но вряд ли сам видел это момент. Отчетливый треск плотной ткани, хруст и сдавленно- истошные крики о помощи заставили броситься обратно в каюту.
И понять, что произошло нечто совершенно непоправимое для Дашкиной судьбы.

Прижимая к груди перекушенное предплечье, бледный как мел, командор тщетно силился что-то произнести, зато ужас, исказивший обычно такое бесстрастное, холеное лицо, был слишком красноречивым.

Старпом опомнился уже на берегу, увидев себя несущимся по причалу наперегонки с Дашкой, торопясь проскочить ворота базы, пока "жертву нападения Иножизни" удалось усмирить приличной дозой анестезии. Но его пребывание в операционной, где он обязан был беспрекословно подчиняться Доку, не могло продолжаться слишком долго.

Тот был немало потрясен характером травмы, причем не столько видом пострадавшей конечности, сколько открывшейся на скане жутковатой деструкции поля в месте укуса, и постарался по максимуму выжать время из беспомощного состояния Змея под видом оказания сложной медицинской помощи.
С этого часа по – другому его уже на Stella maris не называл никто.

Если говорить начистоту, врачевать его Док не испытывал ни малейшего желания. Первый раз в жизни. И делал, все что полагалось, с запасом и выдумкой, в основном ради Дюшес.

Чтобы можно было хотя бы попытаться что-то предпринять, не выходя за рамки закона слишком сильно, и осуществить без огласки…
=========


- Дашка, Дашенька… Что же ты наделала…

Занимался рассвет. Старпом сидел на лавочке в сквере перед космопортом, обхватив голову руками. Смотреть на Дашку он не мог.

По всему получалось, что нужно идти вон к тому приземистому строению, вызвать кого-нибудь из Карантинной службы, и, отметив штемпелем предписание о «сдаче образца», быстро уходить, не оглядываясь. А после напиться так, чтобы назавтра, а лучше до послезавтра, ничего не помнить.

Все эти полтора часа, пока они кружили по улицам незнакомого города, как будто уходили от погони, которой на самом деле не было и быть не могло, он пытался вызвонить хоть кого– то, чтобы договориться спрятать Дашку и подержать у себя, пока Командор, уже идущий на выписку, смог бы вступиться за нее уже силой своего авторитета и связей, тем более что у него после было бы для этого достаточно времени.

Но город был чужой, и те дни, что 21 астромарина пробыла здесь на отдыхе – никак не сказались на его обзаведении полезными знакомствами среди местного населения.

Не вернуться на Stella maris он не мог. Если в мирное время это еще могло быть как – то смягчено и закончилось бы максимум гауптвахтой, с которой однажды все равно выходят, то в условиях военного времени – за дезертирство он неизбежно попадал под трибунал.

-Пойдем.
Дюшес, до сих пор лежавшая на пыльном газоне, отрешенно глядела куда –то вдаль, через сетку забора, на летное поле, где с едва слышным жужжанием поднимались пассажирские диски местных космолиний, и быстро таяли в блеклой голубизне небес. Она нехотя встала, как будто он оторвал ее от каких-то важных, но совершенно непонятных человеку размышлений, и беспрекословно поплелась рядом, понурив голову и смирившись с любым решением, которое должен был принять человек.

По мере приближения к зданиям космопорта, все отчетливее становился голос диктора, монотонно объявлявший о прибытиях и отправлениях рейсов…
Старпом был слишком расстроен, чтобы вслушиваться, но прозвучавшее знакомое название одного из многочисленных пунктов назначения заставило его сбавить шаг, а после вдруг остановиться, лихорадочно подсчитывая шансы, получится ли провернуть внезапно озаривший его план действий, достаточно простой и нахальный, чтобы хотя бы попробовать...

Дальнейшее было после зафиксировано не менее чем в двух рапортах, кроме объяснительных записок, которые уже никто не считал.

В вестибюле Карантинной службы Старпом, бестрепетно подав в окошко предписание, терпеливо обождал, пока его изучат, введут все данные в компьютер и получат ответ. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Наконец штемпель украсил отрывной корешок, который полагалось приложить к корабельной документации, и Старпом небрежно спрятал его в бумажник.
- Давайте ваше животное.

Старпом так же равнодушно снял ошейник, и положил в карман.
- …Это корабельное имущество… Теперь забирайте ее.

Дашка, оставшись с непривычно голой шеей, стала нервно подрагивать, косясь на постороннего человека, и так не особо стремившегося к ней приблизиться. Клерк Карантинной службы, имевший достаточный опыт общения с животными, задумчиво посмотрел на вываленный розовый язык, метавшийся среди внушительных клыков.

- Не положено. Без намордника, ошейника и поводка. Не могу.

Старпом как будто всю жизнь играл в драмкружке. Немного поскандалив, ровно настолько, чтобы принимающая сторона уперлась в параграф инструкции, он задал последний вопрос, который по всем правилам должен был запомниться.

-… … И где тут у вас можно все это приобрести?

- Посмотрите в торговом комплексе космопорта…

**************

- Девушка, можно попросить вас о большом одолжении?
В очереди на регистрацию он выбрал самую невзрачную на вид студентку из аборигенов, явно летевшую домой на каникулы. Выбрал по спокойному приветливому взгляду и чему–то еще, чему и объяснения не было, позволявшему доверить ей Дашку.

- Меня отзывают из отпуска, я сегодня ухожу в рейд,… мне нужно отправить домой собаку. Вам почти по пути, вы летите до Альбы?
… Там Дюшес потребуется пересадка, на Райярв, ее встретят… Не могли бы вы помочь, чтобы я был спокоен за нее? Да? Огромное спасибо… Тогда я оформлю на нее посадочный талон, собака полетит в багажном отсеке, это вас нисколько не затруднит, ведь правда?

Богатый опыт молодости пригодился в самый, казалось бы, не подходящий для этого момент. За пятнадцать минут, пока их очередь продвинулась к стойке, они раззнакомились в достаточной степени, чтобы Дашка, внимательно обнюхав барышню, очарованную неожиданным вниманием офицера космофлота, спокойно отнеслась к тому, что поводок оказался в ее руках.

Дашка была не единственным животным, улетавшим этим рейсом, и , даже выделяясь среди собак, все же не могла оттянуть все внимание на себя, настолько, насколько это удалось огромному попугаю, отчаянно оравшему в переноске.

Проводив взглядом взлетевший диск, Старпом с большим облегчением подумал, что теперь ему имеет смысл обнаглеть окончательно.

Попросив таксиста притормозить у ближайшего узла связи, он, довольно долго писал коротенькое сообщение в Райярв насчет Дашки и ее отправки в карантин… дождавшись, чтобы цифры времени отправления депеши совпали с номером рейса.

Теперь приходилось уповать только на удачу.

Вопреки своей тайной надежде застать Змея в нетрудоспособном состоянии, и мысленно очень сокрушаясь о том, что Дашкины зубы не сомкнулись у него на горле, Старпом по приходе узрел его в центральном посту.

Надо отдать должное, командорами становились не просто так. Как ,впрочем, и корабельными медиками астромарин.

Если бы не черная косынка , поддерживающая на перевязи пострадавшую руку, можно было бы подумать, что вообще события этого сумасшедшего утра всем участникам привиделись в дурном кошмаре.

По крайней мере, Змей не позволил никуда доложить о своем ранении, для одного корабля второе ЧП за столь короткое время - это было бы слишком по любым меркам, и менее всего ему хотелось публично стать героем некрасивой истории.

Полдня он стоически не покидал командорского кресла, всем видом показывая, что инцидент исчерпан, и что его и вправду не касается, куда, наконец, сгинула отделавшая его зверюга, раз его распоряжение каким-то образом все же исполнено.

Пока не рискнул встретиться глазами со Старпомом, и тот, в свою очередь, повторив его давешний жест, молча, швырнул ему через стол полоску бумаги, проштампованную в Карантинной службе…

А потом с Лилии принесли ожидаемый со вчерашнего дня приказ о немедленном выходе, и размеренная суета подготовки к старту, давно отработанная на Stella maris до полного автоматизма, поглотила личные переживания, и обоим участникам этой дуэли взглядов быстро стало «не до того».

**************

Диск, на котором летела Дюшес, пришел на Орею поздно ночью, промаявшись перед шлюзом и опоздав в порт назначения на несколько часов.

Теперь тоннели в первую очередь пропускали военные грузы, и «пассажирам» ничего не оставалось, как терпеть в стороне, пока массивные транспорта, неуклюже маневрируя, втягивались в жерло шлюзового портала.
Или, как вдобавок приключилось уже почти перед выходом из тоннеля, и они прождали часа полтора, пока им заново нашли окошко в транспортном потоке.

Без всяких извинений за доставленные неудобства, их задвинули в технический карман, чтобы дать дорогу астромарине, нагонявшей идущие перед ней суда одно за другим, и шедшей на такой скорости, что диспетчерам приходилось в страшной спешке расталкивать всех на ее пути.

Так что, Дашка, сидя в своем контейнере, только почувствовала , как до боли защемило ее сердце, когда совсем рядом, но мимо, пронесся родной и узнаваемый вихрь характерных вибраций Stella maris, почти неуловимых отсюда, через двухслойный экран тоннеля. Обозначился в ее мозгу призрачным силуэтом, и тут же исчез.

И она завыла, зацарапала когтями по запертой крышке, осознав, что осталась одна.

- Дюся, Дося …ох, да как же тебя зовут,.. иди ко мне... Вот, умница, давай пойдем посмотрим, когда теперь твой рейс…

Девушка пристегнула карабин поводка, потянула ее за собой, и Дюшес, уже не сопротивляясь, пошла за ней, потому что больше идти было не с кем и некуда.

Как и следовало ожидать, изучение расписания не прибавило оптимизма.
До утра на Райярв ничего не предвиделось, а первый утренний рейс уже сейчас задерживали по техническим причинам.

Легкая девичья ручка легла ей на голову, одновременно успокаивая и ободряя.

Можно было поискать дежурного, и попробовать определить ее в багаж прямо сейчас, благо условия транспортировки в принципе позволяли это сделать.

Опоздала она не по своей вине, и в билете было точно указано, куда ее следует отправить из порта Альбы.

Но слишком несчастной выглядела Дюшес, чтобы снова запереть ее в контейнер, и бросить на произвол судьбы.

И еще была причина, в чем, пожалуй, даже себе не могла признаться негаданная Дашкина попутчица.

Ей хотелось прилежно выполнить свое обязательство, чтобы сохранить зыбкую надежду однажды опять увидеться с обаятельным владельцем этой собаки, который возник в ее серенькой жизни совершенно случайно, нагрянув из совсем других общественных сфер, манивших ее именно своей недостижимостью.

Перелет до Ореи был бы невыразимо скучным и утомительным, если бы она не нашла себе развлечения, перебирая в памяти все мелочи их коротенькой беседы. Образ, который ей рисовался, самым странным манером  занимал ее мысли, исподволь заставляя мечтать о новой встрече.

- Нет, я тебя здесь ни за что не оставлю… Сейчас поедем домой, Дюшенька. А завтра я отвезу тебя в Райярв…

*******

Маленький городок на горном плато, получивший свое название от озера, на берегу которого он раскинулся, приобрел свою печальную известность только за счет мощнейшего медицинского комплекса КВ, специализировавшегося в области поражений различными видами волнового оружия.

Спектр поражающих факторов, с которыми приходилось сталкиваться полевым медикам Райярва, расширялся с каждым годом, но эмблема на узорной ограде старого парка, увитого тропической растительностью, оставалась такой же старой, обобщающей саму суть решаемой задачи - RЯRV.

Так же по старинке весь комплекс в обиходе называли противолучевым госпиталем Рай. А хоспис при нем с некоторых пор – "Долиной вечных снов".

Тенистые аллеи чередовались с цветочными террасами, спускаясь к набережной, по которой так приятно было прогуливаться в хорошую погоду, особенно тем, кто мог заново оценить все прелести возвращения к жизни.

Но, как правило, аллеи эти были малолюдны. Персоналу было некогда, а пациенты, едва поднявшись на ноги, либо старались как можно быстрее покинуть это место, навсегда связанное в их памяти с самым тяжелым эмоциональным периодом, когда вопрос «как жить дальше» мучил едва ли не больше всех остальных недомоганий, либо, уже ни на что не надеясь, не покидали своих палат, довольствуясь шезлонгом на лоджии, пока сценаристы Долины писали индивидуальную программу на основе самых дорогих воспоминаний, чтобы, насколько можно, облегчить угасание и боль утрат.

Вот и Командор, как только позволили силы, стал искать повод, чтобы поменьше оставаться в Раю, находя себе любое дело в городке и его окрестностях. С каждым днем процедур становилось все меньше, и, наконец, зашла речь о комиссии, которая и должна была определить его дальнейшую профпригодность к полетам.

Он бы наверно и не дожил до этой комиссии, которая все откладывалась и откладывалась, настолько сама мысль о том, что придется расстаться с Космофлотом, была мучительна и неприемлема в самой глубине души.
Если бы не видео-свидание с экипажем астромарины, а после отчаянная телеграмма от Старпома, которую он, много лет зная своего приятеля, разумеется, прочел правильно. А что не прочел между строк, добрал из ощущений.

На фоне этого несчастья его собственные переживания начали блекнуть, и очень скоро от них не осталось ничего, кроме немедленной жажды действия.

Поэтому, досконально накануне изучив расписание, утро он встретил, бродя сначала вокруг местного аэропорта, потом по его полупустому залу. Где-то к обеду пришел рейс с Альбы, и стало ясно, что Дашка до Райярва не долетела.

Примостившись за барной стойкой, так, чтобы видеть часть зала у выхода, Командор заказал какой-то напиток, чтобы не слишком бросаться в глаза своим длительным праздношатанием, и после долго мурыжил его через соломинку, от волнения не чувствуя никакого вкуса. Он почему–то решил, что надо ждать, хотя по всему выходило, что ждать абсолютно нечего, по крайней мере, сегодня.

Но уйти он не мог, это было единственное место встречи, о котором предупредил Старпом.

Дюшес выросла в полном доверии к людям и четком понимании, что ей можно и что нельзя, воспитанном самим укладом корабельной жизни.

Оказавшись ночью в незнакомом доме, она дисциплинированно заняла место на веранде, хотя хозяева и пригласили ее зайти вовнутрь, немного посовещавшись и отойдя от первого испуганного удивления.
Когда радостные голоса в гостиной затихли, Дашка, свернувшись калачиком, смежила сразу отяжелевшие веки.

В приоткрытое окно теплыми волнами наплывали терпкие ночные ароматы и стрекот цикад. Предместья Альбы утопали в садах, полных благоухающих растений, пышных кустарниках и цветочных клумбах, различных вьюнах и плющах, заплетающих фасады домов. Где –то совсем недалеко, за окраинами, начинались луга, перемежающиеся аккуратно возделанными квадратами полей.

Безотчетно сортируя знакомые и неизвестные запахи, она в полудреме как будто шла за ними, блуждая по тропинкам, пересекая улицы, проспекты и шоссе. Постепенно обрывочная мозаика пейзажей стала складываться в ее голове во что-то, напоминавшее достаточно подробные карты местности, если бы собаки умели их читать...

Она встрепенулась и вскочила, не зная, что ее влечет за порог, и куда она намерена идти.
Вокруг было очень тихо. Дюшес осторожно подлезла мордой под тонкую занавеску, встала лапами на подоконник и увидела небо. Усыпанное звездами небо. Такое же, какое было еще вчера на ее ошейнике, только живое и бездонное.

Она и сама не поняла, как так вышло, мускулы напряглись сами, и вот уже она коснулась росистой травы, пересекла дворик, шутя перемахнув через зеленую колючую изгородь, и пошла, пошла, размашисто и плавно, едва касаясь когтями шуршащего гравия дорожки, пока не выскочила на простор и покружив немного, повернула в сторону возвышавшихся вдалеке городских высоток.

Дашка не понимала, что с ней. Ведомая только невесть как всколыхнувшейся памятью, которую она не могла толком осознать, чувствуя близость чего-то очень знакомого, что обязательно должно было открыться вон за тем поворотом, она, не разбирая дороги, наискось срезая углы, там где это было можно, бежала домой.

Только когда Дюшес нырнула под арку и оказалась в широком дворе старинного дома, с лепниной вычурного орнамента и сонными голубями по карнизам, она замерла, озираясь по сторонам, принюхиваясь и не находя в прохладном утреннем воздухе никаких знакомых следов. К ней постепенно возвращалось чувство реальности, а вместе с ним и страх.

Это был ее двор, с истертыми спинами мраморных львов, лежавших по бокам парадного подъезда, через приоткрытую тяжелую дверь в глубине полумрака были видны плитки узорчатой керамики, местами слегка побитой, и бело - серые ступени лестницы, при ярком дневном свете обычно покрытые пестрыми бликами от стекляшек оконных витражей.

Она даже ощущала, какие гладкие отполированные поверхности у дубовых перил, и с какой стороны чуть мерцает кнопка вызова лифта.

Лапы сами подкосились, и она плюхнулась у низенького бордюрчика фонтана, выключенного на ночь, запрокинула голову, из последних сил выискивая глазами свой балкон на третьем этаже, на котором в летний полдень так здорово было готовиться к экзаменам…

Но сквознячок трепал чужую портьеру, надувая парусами легкий салатовый шелк, и она только сейчас заметила, что от высоченной липы, в любую жару дававшей когда-то густую свежую тень, остался только срез у самой поверхности почвы.

Дашке было плохо.

Поэтому, когда через некоторое время около нее стали останавливаться жильцы, очень спешившие по своим делам , она лишь вяло помахивала кончиком хвоста в ответ на тревожные, участливые интонации незнакомых голосов, и не двигалась с места.
Потом приехала какая-то машина, и люди в униформе, вышедшие из нее, совсем ей не понравлись, но все пути к отступлению были перекрыты пришедшим на подмогу толстым дворником, кого-то опять ей смутно и остро напомнившим, и поздно было рычать и вырываться. Да и не зачем.

********

Около шести вечера, уже стоя снаружи и безнадежно оглядывая пустынную площадь, без намека на прибытие какого -либо общественного или личного транспорта, Командор, наплевав на все запреты врачей, докуривал последнюю сигарету.

Усталый, расстроенный и злой, он нервно бросил окурок в урну, и совсем было решил вернуться в госпиталь хотя бы к ужину, когда вдали на шоссе показалась быстро приближающаяся точка.

Такси, с номерами Альбы, резко затормозило, высадив молоденькую зареванную девицу.
Не глядя по сторонам, она что-то судорожно искала в сумочке с видом полнейшего отчаяния. Наконец, она вытащила собачий поводок, и зажав его в кулачке, обреченно прошла мимо остолбеневшего от догадки Командора.

- Где Дюшес?
Девушка даже нисколько не удивилась, как будто в Райярве первый встречный должен был задать ей именно этот вопрос.
- Она...
У Командора не достало любезности пережидать ее горькие всхлипывания, прерывавшие еле слышный шепот.
- Громче!..
- Она убежала!

Чтобы просчитать эту абсурдную новость, на первый взгляд, нисколько не улучшавшую положения, скорее наоборот, Командору потребовалось несколько минут.

И то, они были потрачены на повторение достаточно бестолкового рассказа, с каждым заходом обраставшего все новыми важными деталями.

Он давненько не разговаривал с женщинами на серьезные темы, особенно с такими юными, и совершенно отвык от того, что в их головах мыслительные процессы идут совсем иначе. Если идут вообще.

Впрочем, Марта в сложившихся обстоятельствах повела себя очень ответственно, больше чем можно было потребовать от совершенно постороннего Дашке человека , что ее несколько извиняло. Насчет благих намерений и их последствий , в отличие от него, ей заранее не объясняли ни на каком тренажере.

В общем, для того, чтобы по планетарной сети выйти на ветеринарную станцию, и ее службу , занимавшуюся потеряшками в том районе, где жила Марта, а после оставить заявку в общегородской базе данных, не потребовалось даже никаких дополнительных усилий.

Альба была крупным провинциальным центром, но все же отнюдь не столичным мегаполисом. И вполне можно было надеяться на благополучный исход, разве что приходилось ждать. Хотя, ждать все же лучше без нервотрепки, тем более что нужно было что-то придумать с ночлегом , чтобы назавтра спокойно и без эксцессов отправить Марту домой первым же рейсом, чтобы она смогла при известии о местонахождении Дюшес сразу же забрать ее из передержки.

При госпитале была гостиница для родственников и друзей. Этот вариант показался ему более подходящим для молодой девушки, случайно оказавшейся вне дома, чем временное пристанище в самом городке.

Так получилось, что за все время пребывания в госпитале его ни разу не приехали навестить.
Его единственный сын учился в той же военной академии, что в свое время заканчивал он сам. По последним данным, их выпуск готовили по ускоренной программе, и надеяться получить отпуск даже по такому случаю не приходилось, тем более что Командор отнюдь не собирался умирать, чтобы требовалось подержать его за руку на прощанье.

А про жену он предпочитал не говорить даже на своей астромарине, не считая нужным кому – бы то ни было объяснять причины своего одиночества. Тем более что подобное одиночество просматривалось у двух третей экипажа, а те, кто мог похвастаться наличием больших и крепких семей, страдали уже от других проблем, но ничуть не меньше.

Поэтому, немного отойдя от переживаний за Дюшес, он поймал себя на мысли, что ничего не имеет против, чтобы его тоже увидели в обществе молодой и добропорядочной женщины, тем более что Марта вела себя в высшей степени благоразумно.

Общие темы для разговора нашлись сами собой, причем если сам он мог без устали слушать про Дашку, то когда он заговорил о Старпоме, ему не потребовалось особой проницательности, чтобы заметить по ее порозовевшему личику, как ей понравился его боевой товарищ.

Даже смешно было читать в ее простодушных глазках все многообразие переполнявших ее чувств, от банального девичьего любопытства, до стеснительных попыток узнать о семейном положении Старпома и его предпочтениях в отношениях с дамами.

Он не стал ее разочаровывать, рассудив, что ей совсем необязательно знать, что ее мечты беспочвенны, именно потому, что для легкомысленной короткой связи она не годилась, совершенно не принадлежа к соответствующей категории искательниц приключений, а прочных отношений на стороне звездолетчики, наученные горьким опытом многих поколений, старались не заводить. Особенно, если женщина из местных не подавала в дальнейшем никакого повода себя бросить.

Утром он узнал две новости. Одну долгожданную: его должны были вызвать на медкомиссию сегодня, крайний срок завтра, ждали прилета оперировавшего его хирурга, объяснив характером его ранения все непонятные проволочки и, наконец, назвав его имя.
Когда Командор узнал, кому обязан возвращением к жизни, это заставило его крепко призадуматься. Он очень мало знал о кардинал-начмеде Микерина, и если честно, применительно к себе, предпочел бы никогда о нем не слышать.

Вторая новость была тоже хорошей и плохой одновременно. Дашка нашлась, но в состоянии «сильнейшего стресса от транспортировки», как вежливо объяснил ему фельдшер на той районной ветстанции, куда ее притащили накануне ловцы бродячей живности.

Слава богу, ее там считали обыкновенной собакой, и то, что взрослому животному стало плохо после перелета и побега, у обычных ветеринаров не вызвало ни малейшей настороженности, и все что полагалось, они для нее делали, намекнув, что присутствие Хозяина было бы наилучшим лекарством.

Так что, по всему выходило, что после комиссии он отправится за Дашкой, и посему Марте нет никакого смысла торопиться и улетать одной.

Только когда обе этих заботы полностью отпустили его, он успокоился и снова почувствовал, как вместе с близкой уже свободой от от опеки лекарей к нему возвращаются силы и былой интерес к жизни.

Марта, к которой тоже вернулся оптимизм, и даже некоторое кокетство, взявшееся совсем уж непонятно откуда, в этом ему совсем не мешала, послушно составив компанию на прогулке и за обедом, и, главное, с каждым проведенным часом все меньше вспоминая о Старпоме, что сегодня почему-то оказалось принципиально важным, настолько, что он решился сказать, что его приятель давно женат и обременен четырьмя малолетними детьми, что и на самом деле было сущей правдой…

Так и прошел этот день, в каких –то приятных ожиданиях и надеждах на перемены к лучшему, оставшись не замутненным никаким тревогами.

Как будто чья-то властная рука отодвинула от них все, что могло помешать насладиться мирным покоем предпоследнего настоящего дня.

Крейсер Иллюзиона висел под NS где–то на орбите с другой стороны Ореи. Эта манера подкрадываться незаметно появилась вместе с новым Сфинксом. Которого, впрочем, уже никто так не называл, не смея тревожить страшную память Красного дракона, ушедшего из миров.

**************

Солнце клонилось к закату, длинные косые лучи пробивались сквозь листву, отбрасывая тень от ограды прямо им под ноги.

Они и не заметили, как далеко ушли от центральных аллей, и сейчас оказались в совершенно пустынной старой части райского парка, среди необъятных дубов.

Марта подбежала к решетке , стараясь рассмотреть что-то в диких зарослях с другой стороны, и этот ребячливый жест, когда она , попробовав крепость ржавых прутьев, явно прикидывала, как бы можно было через них перелезть, сказал Командору о ее возрасте, быть может, больше, чем он узнал бы из ее паспорта…

Внезапно она затихла, что-то внимательно читая на изъеденном временем белом каменном столбе, наклонив набок голову с пышной шапкой коротких русых волос, так, что он видел только золотистый контур ее нежной щеки и белую тонкую шею.

« Эдем. Мы умираем любимыми» .

Эти слова были нацарапаны очень давно, зеленоватая плесень глубоко въелась в однажды резко прочерченные буквы, а перевитые между собой инициалы выкрошились так, что их уже невозможно было разобрать.

- Почему?... Почему так? Это ужасно… – растерянность, застывшая в ее светлых глазках, передалась и ему, и Командор, вслед за ней разглядывавший надпись, так не вовремя попавшуюся им на глаза, безотчетно обнял ее за плечи, подрагивающие под его рукой, еще не понимая, что ее так напугало.

Только потом он осознал, что в том общественном слое, в котором родилась и выросла она, смерть была совсем другой, и сводилась к расставанию с изношенным телом, и вселению поля в следующего младенца в семействе.
Так что, не о чем было плакать слишком долго, это было не принято, поскольку никто никуда и не уходил.

А с бурным развитием клон-технологий можно было повторить даже внешность горячо любимого человека, если эта любовь его переживала. Что, в общем, было нетипично для той нестойкой и пластичной памяти, которая была свойственна женщинам из народа. Мужчины же находили замену пары еще быстрее.

Что касается гибели полей, то полевая защита внутри миров была поставлена на такой уровень, что о травмах, с которыми человек мог попасть в госпиталь типа Райярва, аборигены даже не слышали.

С приходом цивилизации в самые глухие и окраинные уголки, первое, что обеспечивалось неукоснительно, было поддержание минимального уровня волновой нагрузки от любого работавшего оборудования. Здоровье населения действительно было дороже любых затрат на экранирование опасных объектов.

- Марта… У нас другая жизнь. И другая смерть. – он чуть усмехнулся.

- А любовь?

Этим наивным вопросом она поставила его в тупик. Смешавшись от ее прямоты, в которой не было никакого игривого смысла, он бы его сразу почувствовал, Командор вдруг подумал, что мог бы объяснить ей разницу одним поцелуем. Если бы… Если бы ей вообще было с чем сравнивать.

- И любовь. Мы умираем любимыми.

*************

Stella maris лежала в дрейфе.

Они долго искали « полынью» , пригодную для развертывания антенн, так, чтобы Лилия могла зацепиться хоть за какой -то из каналов «длинных волос».

Если бы не критическая ситуация на борту, они были бы уже далеко. Но они все еще шли через собственные минные поля веганского погранрайона, осторожно, на ощупь, слой за слоем преодолевая тот путь, который раньше проскакивали не без лихости.

Змей умирал. Тихо сгорал на глазах экипажа, несмотря на отчаянные усилия персонала лазарета, несмотря на все искусство Дока, в своей достаточно серьезной практике никогда раньше не видевшего ничего подобного.

Поле командора 21 астромарины тлело, выше места травмы, подбираясь к плечу, на скане это более всего было похоже на пепел от сожженного листа бумаги, по которому пробегали последние алые огоньки, перед тем, как рассыпаться седым прахом. Кисти правой руки уже не было.

Вместе с кистью не осталось и прямого командорского скан-допуска по ладони.

- Док, сделай что-нибудь… Мы уже прошли ворота. Ты же знаешь, здесь можно только вперед, пока не выйдем на связь и не сможем доложиться. Нас не пустит обратно автоматика. А без герц –допуска…

Старпом, решительно отбросив все их разлады, сейчас казавшиеся такими мелкими, в отчаянии смотрел на командора, теряющего сознание от боли, которую они ничем не могли снять. Самая сильная волновая анестезия давала облегчение лишь на четверть часа.

- Старпом,.. принимайте командование кораблем… Ничего сделать нельзя. Это «зуб дракона», он воспроизводится… MORTEL … Я не знаю, откуда. Не знаю. Это она… - Змей шептал неслышно, искусанные губы едва шевелились.

- Держись.
Док, наклонившийся к нему, побледнел, перевел взгляд на саркофаг, в котором отдыхал после сеанса обертывания анестезиолог. Его Плащ светился странными пятнами, которые по всем канонам уже должны были рассосаться, прошло более двух часов… Все трое, они по очереди уже брали Змея в поле, пытаясь облегчить страдания и задержать процесс деструкции, пока безрезультатно.

- Vega A… U21… Vega A… U21 К RЯRV…

- U24 PONT Y Y Vega A...

Их услышала другая астромарина, перебросив Мост дальше на маяки, и маневрируя, пока не пошел четкий ответный сигнал с Лилии Райярва.

- Возвращайте их.
- U 24, держите связь.
- К- U21, как понял? Возвращайтесь.
- Есть.

Мост завершился. В конференц-зале Райярва, где проводили экстренный консилиум, повисло тягостное молчание.

Еще более удрученная обстановка царила в кабинете командующего КВ.

Раз уж так получилось, чтобы не срывать боевой выход, можно было рискнуть доверить астромарину старпому. Он справился бы самостоятельно, по опыту он давно уже дорос до командорства, в этом Адмирал Космофлота не сомневался.
Все упиралось в допуски к заградсистемам, после того, как два года тому назад они внезапно ушли в автономный режим. Обновлять их стало невозможно.

Новые командорские назначения в КВ автоматика не признавала, а на попытки взлома могла ответить так, что мало не показалось бы никому.

Тем не менее, астромарины как–то преодолевали заградительные рубежи мощнейшего веганского укрепрайона, и все делали вид, что не догадываются, откуда с некоторых пор начали плодиться старые командорские клон- допуски, вводимые в бортовые ИС новых астромарин, заверенные подлинными подписями высокого начальства.

С Райярвом еще можно было пробовать пререкаться дальше, предложить им напрячь мозги, так, чтобы постараться выправить ситуацию имеющимися на борту силами и средствами.
Они могли многое, когда хотели, и техническое оснащение лазарета Stella maris было отнюдь не плохим, было к чему подключиться дистанционно.

Но примерно на середине недолгого совещания, когда вроде бы уже все стороны пришли к консенсусу, и даже Док с 21 немного приободрился, чувствуя поддержку коллег, в зал стремительно вошел кардинал- начмед Микерина с таким мрачным выражением на лице, что всем присутствовавшим сразу стало ясно – никакие полумеры не спасут, и случилось что-то очень гадкое. Или случится вот –вот.

-Возвращайте их…

************

«Вот и все.»
Командор рассеянно обвел взором свою палату, проверяя, все ли его личные вещи собраны. Они уместились в небольшой чемоданчик, да и то, он был полупустой. Сверху в тоненькой папочке лежали только что полученные документы, и можно было сколько угодно их перелистывать – приговор от этого не менялся. Для него дальний космос был закрыт навсегда.

Максимум, на что можно было рассчитывать, и то после повторного освидетельствования здесь же через год, было место службы в планетарных КВ, в системе Сейдов.
Он чувствовал, что все это время цеплялся за жизнь, ведомый единственной надеждой, что ему удастся пересилить последствия ранения. Но оказалось, что пересилить саму смерть ему было проще, чем "медицину".

Разумом Командор понимал, что сухощавый высокий седой человек, изучавший его растолстевшую медкарту с непритворным состраданием, вполне мог рассчитывать хотя бы на «спасибо» за то, что он покидает Райярв на своих ногах.
Более того, он был не виноват в свалившейся на Командора неминуемой муке прощания с астромаринами, и спрятал свои чувства под маской безразличия, только когда почувствовал его встречную озлобленность.

Но язык не поворачивался благодарить. Впервые, пожалуй, за все время пребывания в госпитале, Командор холодно и отрешенно думал, что наверно было бы лучше не жить далее вовсе.

Потому что привычный смысл его жизни уходил вместе с теми небесными далями, куда ему уже никогда не суждено было попасть, и вместе с чувством единения с экипажем, в той коллективной завораживающей мощи боевой астромарины, которую стоило однажды почувствовать, чтобы после никогда уже не забыть этого ощущения, и более всего тосковать по невозможности его повторить.

И еще одним моментом, о котором он до сих пор не часто задумывался в своей кочевой жизни, поскольку сын у него уже был.
Но сейчас это известие превратилось в последнюю каплю в той горькой чаше, которую ему только предстояло испить.
Как бы ни распорядилась далее судьба, родных по полю детей у него больше быть не могло. Рубцы находились близко к зоне сердца, и были слишком многочисленными и грубыми.

Привыкнув за семь лет командорства к быстрым решениям , он сразу задал вопрос о возможности объединения полей с сыном, ему казалось, что уж лучше так, чем оставаться инвалидом на берегу, но и здесь прозвучало все то же страшное – «приходи через год, тогда и решим.»

За долгие годы службы кардинал–начмед уже привык, что от вытащенных с того света, но списываемых из КВ по состоянию здоровья звездолетчиков «спасибо» не дождешься. Ни от пациентов Райярва, ни, тем более, от постояльцев Микерина. Он склонен был относиться к этому непреложному факту своего профессионального бытия по возможности снисходительно. Легко прощал свои бессонные ночи, которые с возрастом давались все труднее, экстренные вылеты туда, где нуждались в его искусстве, и от которых он, будучи в первую очередь полевым хирургом, никогда не отказывался, несмотря на свою административную должность.

Но здесь был другой случай…
Предоставив лечащему врачу объясняться с ершистым пациентом, он, скрестив руки на груди, отвернулся к окну, и стал задумчиво разглядывать роскошную клумбу перед входом, пустые садовые скамейки, и упорно бродившую между ними все ту же русоволосую девчушку, порывисто вскидывавшую к глазам часики, чтобы рассмотреть, сколько еще минут прошло в тревожном ожидании.

Он заметил ее еще вчера, так же, из окна, случайно, увидев медленно идущую по центральной аллее пару.

Ее - рядом с вот этим строптивцем, который вчера вполне был всем доволен, и тихим беззаботным вечером, и теплом ее доверчивой ладошки в своей руке. И который даже не предполагал, во что они со старпомом ее втравили на самом деле.

- Где сейчас ваша корабельная собака, мессир?

Больше U- 21 на связь не вышла. На подготовку поисковой операции потребовалось еще несколько часов, но когда спасатели выдвинулись к рубежу – «глаза» сторожевой киберкобры загорелись красным.

Этот безжалостный рубиновый взгляд сдвоенных индикаторов зарделся одновременно и на пульте у начальника веганского погранрайона, и у командующего КВ, и у главы управления Сейдами. Многие из операторов вообще за время своей службы не видели его ни разу, давно привыкнув к неизменно зеленым огонькам штатного режима одной из многих систем, и не обращая на них никакого внимания.

Автоматика молча перекрыла не только этот квадрат, но и сопредельные, ясно давая понять, что на любую попытку поговорить ответит ударом. И оставалось только догадываться, что происходило с несчастной астромариной. Если она вообще была там, среди ощетинившихся ежей и активированных грави-ловушек . А не где –то еще.

Лучше бы где –то еще.

************
Треск и скрежет прочного корпуса. И нарастающий холод. "Иней космо".

Носовых отсеков больше нет, их разнесло вместе с нанизывателем при взрыве реактора оружейных систем . Залп гамма – радуги прокатился по центральным отсекам, выжигая все на своем пути, и тут же сработала аварийная защита, заглушив реактор хода.

Старпом, может, за минуту до этого зашедший в лазарет навестить Змея, очнулся на полу, коротко остриженным затылком касаясь ледяного металла, и сейчас пытался хотя бы приподнять веки и перевести взгляд, чтобы осмотреться в наступившей полутьме, аварийное освещение включилось, но уже мигало, слабея.

Царапая накренившуюся палубу, он пополз, сам еще не понимая куда. Каждое движение, даже самое маленькое, отдавалось страшной болью в местах надрывов легкого скафандра, не позволяя шевелиться под медленно нараставшей свинцовой тяжестью.

Как будто ему давали подумать, и, не дождавшись ответа, продолжали методично сжимать канаты мерцающей снаружи голубовато- фиолетовым свечением паутины, на которых беспомощной искалеченной осой повисла ослепшая U21.

« Волчья яма».

Эту задачу когда –то на тренжере он решал не раз и не два, в разных качествах. Но и сейчас все еще не хотел верить, что она настигла его, отнимая жизнь не понарошку.

Хотя, от того, что он сообразил, что случилось с кораблем, уже ничего не менялось. Грави- реле вышло из строя, и слабеющий защитный экран астромарины истончался с каждой минутой.

Наконец он вспомнил, куда ползет. Командорский браслет оставался на руке Змея, там была кнопка запуска аварийного буя…

Обжатие паутины не могло быть вечным, через какое–то время , достаточное для гарантированного убийства всего живого, внешнее воздействие отпускало хватку.

И в просторы космоса, по последнему расписанию сеансов связи, бесконечным репитом шло краткое кодированное сообщение с автономного маячка, пока запас энергии позволял работать маленькому, сверхнадежно защищенному устройству.

Это сообщение могло блуждать очень долго, но там уже спешить было некуда, достаточно было той надежды, что однажды кто-то его подхватит и передаст по линиям связи, тем самым спасая от ошибки живых.

И список пропавших кораблей станет короче, хотя бы на одну загадочную гибель.

И хотя бы так, но они вернутся домой.

Потому что все странники, к каким бы звездам не относились, и какие бы вопросы не выясняли силой КВ, были едины в твердом убеждении, что ничего нет хуже, чем исчезнуть безвестно.

У саркофага, неимоверным усилием, уже не сдерживая крика, старпом привстал на колени, подтянулся на руках и нашарил холодное тяжелое запястье Змея. Не с первой попытки сумев расстегнуть браслетку, стиснул ее в кулаке, и кулем свалился обратно на пол.

Он очень спешил, но пришлось немного отлежаться. Зрение сфокусировать не удавалось, едва светящийся плафон аварийки где-то наверху над входом троился, и был пригоден только для того, чтобы намертво вцепиться в него взглядом, так чтобы не провалиться в черное небытие, окончательно и незаметно.

Раньше, чем получится на ощупь ввести аварийный код.

Браслет тихо пискнул и ожил, включив подсветку.

Выведя строку для прощальной записки, он увидел, что Змей уже чем -то ее пытался заполнить. Но видимо не смог, или не успел.

«3.13»

Оставалось еще место, но не хватило сил додумать, как оформить то, что на уровне эмоций еще билось в душе, и что хотелось бы напоследок уложить в несколько допустимых символов.

Старпом вбил только цифры координат, тут же взятых с браслета. А потом , уже совсем не чувствуя пальцев – шифр тренажерной задачи, который всплыл перед глазами через какой-то разлом в подсознании, из обнажившихся глубин памяти, прежде чем его поле, корчась, стало распадаться на куски, пульсирующие от боли, и медленно- медленно угасать, растворяясь в набегающих волнах, в такт уже неслышному хрусту железного крошева.

Марта присела на краешек скамьи, как ей показалось, всего на минуту, съежившись и обхватив себя за острые локотки, чтобы справиться с непонятно откуда накатившим ознобом. И только сейчас почувствовала, как она устала и хочет спать, так, что глаза слипаются сами, и совсем не остается сил, ни на беспокойство за Командора, все никак не возвращавшегося с заседания медкомиссии, ни на осознание той огромной перемены в ее жизни, которая произошла с ней со вчерашнего вечера.

Она даже не задумывалась, как будет жить дальше, когда рассеется этот волшебный мираж, который она себе, наверно, только придумала в своих мечтах. Просто потому, что ей пошел двадцатый год , а так получилось, что ее еще ни разу не целовали и не шептали слов любви, и жажда душевной близости, обретя конкретную направленность, оказалась сильнее разума.

Настолько, что когда герой ее девичьей грезы материализовался, она не смогла его оттолкнуть, возможно даже не осознавая , что ее согласия никто и не спросил. Что это Командор в душе спорил сам с собою, можно ему, или все же нельзя воспользоваться ее романтичной неопытностью, но с того момента, как он решился, от ее воли уже ничего не зависело.

Впрочем, на тот момент, он достаточно здраво рассудил, что от подарков судьбы не отказываются, и что на его месте рядом с ней, сегодня или завтра, все равно окажется не озабоченный щепетильностью молодой нахал, и очень быстро, раз уж барышню потянуло к звездолетчикам.

Но, за привычным уже цинизмом таких соображений, и у него сквозило все то же осточеревшее одиночество, и желание согреться хотя бы в этих безыскусных объятиях, искренне, и без всяких условий, готовых открыться ему теперь, когда он менее всего мог на это надеяться.

Но Марта об этих его мыслях даже не догадывалась, чувствуя только его потребность в тепле. И то, что он постарался сразу увести ее из Рая, от веевшей жутью надписи, легко подсадив на ограду, и перемахнув следом сам, увлекая в такую же старую дубраву, но уже без решеток и строгих аллей, было ей понятно без слов, и совсем нестрашно на уровне инстинкта.

Хотя, ее удивлению не было бы предела, если бы он сказал ей, что, когда он привлек ее к себе, уже по первому прикосновению поняв, что даже целоваться ее надо учить самому, так сказать, по ходу пьесы, сначала его охватила радость от совсем другого открытия.

На розовых плотно сжатых губках не оказалось никакой помады. И на вспыхнувших румянцем горячих щечках, на нежных, в тонких прожилочках, веках ее крепко зажмуренных глаз не было даже следов косметики, обожаемой женщинами из местных, твердо уверенных, что именно это заменяет половину привлекательности. Добротной, качественной, совершенно безопасной косметики, тихо ненавидимой теми, кого эти неистребимые аборигенские уловки заставляли пробовать на вкус нечто совершенно не съедобное, и напрочь отбивающее охоту к поцелуям, отчего и не целовали они своих подружек, предпочитая "для создания настроения " сразу подарить какую -то ювелирную безделушку и перейти к делу, более заботясь о своем удовольствии...

И реснички у Марты были самые настоящие, густые и пушистые, совсем не знавшие краски.

... Что –то давненько, он даже не мог сразу припомнить что-то подобное, не было в круговерти его бытия такой неподдельной щедрости девичьих чувств, такой пронзительной, не разменянной и не растраченной по пустякам нежности маленького сердечка, способного утешить его, насытить и и согреть…

Но когда этого головокружительного поцелуя ему не хватило, и не могло хватить, остальное он взял сам, непреклонно, терпеливо и бережно преодолев все рубежи ее неумелой обороны.

Однако, если о телесном продолжении любви теперь Марта имела представление, будучи изначально вполне готовой, и по возрасту, и по генетической памяти, к тем кратким болезненным ощущениям при первом любовном опыте, которые были, в общем –то, свойственны от природы, то о первом миксе полей и «другом лице страсти» странников она не знала вообще.

Этого в обыденном существовании аборигенов не было, и даже в старинных книгах, которые впрочем, никто особо не рвался читать, не понимая и половины написанного, если и попадались слова о жгучей страсти, то воспринимались они как преувеличенное иносказание, не находившее никакого непосредственного аналога в осознанной интимной жизни подавляющей массы женщин.

***

Они так и не успели поговорить о будущем. Даже когда он остался у нее в гостиничном номере на ночь, тем самым благополучно похоронив ее репутацию, и честно говоря, даже не вспомнив об этом обстоятельстве.

Марта наивно полагала, что завтра они улетят отсюда, и все определится само собой, может быть, он даже захочет познакомиться с ее родителями. Представить, что можно расстаться, едва встретившись, она не могла. И тем более не представляла, что ее можно просто бросить.

Командор уже давно избавился от вредной привычки планировать наперед личные дела, поэтому ему было много проще, достаточно было того, что сегодняшняя ночь не была одинокой.

Маленькая женщина, милая и бесхитростная, даже подсознательно не заставляла его казаться лучше, чем есть, и принимала его, без всяких попыток сравнить с кем бы то ни было даже мысленно. Забывшись в этом тепле и покое, он просто не успел додумать, что делать дальше.

Возможно, счастье и заключалось в том, чтобы однажды проснутся рядом с ней, и больше никуда не спешить. И когда он, еще не совсем стряхнув с себя свои сновидения и блуждая по самому краешку яви, вдруг отчетливо понял это, рассматривая в сером предутреннем свете сонное, удивительно похорошевшее личико Марты, и потянулся к ней, освобождаясь от своего тела, которое сейчас только мешало, он начисто забыл, что она другая, чем он, и поле ее много слабее и тоньше, и что, желая сейчас всем сердцем соединиться с нею, он может ее серьезно изранить.

Это часто бывало у многих и многих предыдущих поколений «веганских ос», жалящих в неудержимом порыве подлинной страсти, прежде чем естественный отбор закрепил у женских особей сопредельных полевых видов вместе с пугливой осторожностью определенную устойчивость к слабым резонансам, дававшую возможность образовывать новые, более разумные чем материнское, детские гибридные поля.

А цивилизация в дальнейшем технически позволила продвинуться в устранении нежелательных последствий, самым тяжелым из которых были различные степени утраты памяти, вплоть до стирания собственной личности девушки после первого смешения полей.

Старинная фраза «мир был зачат и родился из крика» одинаково описывала все уровни рождения, как обособления новой разумной жизни.

**********

Долгожданный звонок с приглашением на комиссию застал его под душем. На ходу прихлебывая поданный кофе, он быстро собирался, стараясь не показывать виду, насколько далеко сразу убежали его мысли, и только уже на пороге догадался приобнять ее и ласково погладить по волосам. Марта, молча, растерянно приникла к нему, не проронив ни слова.

Если бы она хоть о чем –то спросила его на прощанье, он бы, наверно, удержался от еще одного безрассудства, продиктованного в большей степени чувством вины перед ней, нежели страстным порывом.

Решительно и нещадно наломав еще мокрых от утренней росы белых роз, он вернулся обратно, уже не сомневаясь, что другого выхода судьба ему не оставила.

************

- Что я могу сделать для вас?

Этот вопрос кардинал- начмед задал Командору в самом конце их недолгой и тягостной беседы в опустевшем кабинете, когда, спросив о Дюшес, он убедился, что ему не собираются лгать.

Чтобы прояснить ситуацию, ему пришлось сказать, почему он вмешивается во внутрикорабельные проблемы, обрисовав положение дел на Stella maris.

В отличие от Дока c 21, он знал, что собака была ни при чем. Даже если бы она перекусила обидчика пополам, нанести полевую травму такого рода без привлечения спецсредств было невозможно. «Зубы дракона» защищали от несанкционированного входа наиболее важные объекты, те, что охранял лично покойный Сфинкс.

Ключа от этой гравикомпонентной арки не было даже у него, но сам принцип составления крючков этого типа был начмеду достаточно известен.

По - человечески. ему были хорошо понятны мотивы тех членов экипажа, кто пытался спасти Дюшес от нового начальника, и в их поступках, в общем, не просматривалось никакого криводушия и фальши.

Но что двигало новым командором U 21 в его страсти докопаться до истины в происхождении корабельной собаки, было ему или понятно всецело, или не понятно вовсе.

Младший сослуживец рей- адмирала Ореи, ставший командором U 21 при достаточно странных обстоятельствах , своим неукротимым желанием убрать безобидное животное с корабля, привлекая лишнее внимание к теме бастард -гибридов, в свою очередь привлек к себе внимание кардинал-начмеда самым нехорошим образом.

Потому что он точно знал, что не имеет права останавливаться ни перед чем при малейшей угрозе, даже намеке на угрозу преждевременного раскрытия высшей гос.тайны, которая была связана с проектом 204 и ребенком императора.

Единственной и последней надеждой Империи.

Сейчас он напряжено думал, может ли доверить Дюшес ее хозяину дальше, ничего не сказав о степени его ответственности, и понимая, что разлучить их было бы слишком жестоко, в первую очередь для нее.

Но судя по тому, что в жизни Командора намечались серьезные изменения, кардинал -начмед не знал, как лучше подтолкнуть его к решениям, устроившим бы всех.

Как ни соблазнительно было бы отправить его вместе с негаданной подругой и собакой, хотя бы на год куда – нибудь подальше в безопасную пока глухомань, сложностей в обеспечении этой семейной идиллии возникло бы слишком много.

« Посмотри, что ты наделал, она вся горит… ты принес ей утром цветы? Да, белые розы... Белые розы командора… Нет, она не знает, что это значит. Ты ей ничего не обещал. Заберешь свою собаку, и чтобы до следующего июля я о тебе не слышал. Ни по какому поводу! Если хочешь летать.»

Там, за окнами второго этажа, двое мужчин, не сказав вслух ни слова, окончательно и бесповоротно решили ее судьбу.

- Отправьте ее обратно.

Когда за Командором закрылась дверь, кардинал - начмед в который раз убедился, что в хватке веганским рейдерам не откажешь.

И ориентируются они мгновенно даже в стрессовых ситуациях. Особенно в стрессовых.
И вот этот осиный «мужской экземпляр» на голову точно был абсолютно здоров, не без изящества увязав в коротенькую просьбу минимум три задачи. По крайней мере он сам, на его месте, вряд ли соображал бы с такой скоростью, просчитав все плюсы и минусы открывшейся перспективы.

И если две из поставленных ему задач были хоть как -то по профилю его врачебной деятельности, и он действительно мог помочь в их решении без малейшего усилия со своей стороны, то третью, самую грустную, с которой собственно и предстояло начинать, на него взвалили непонятно как...

Прежде, чем вообще можно было говорить о возвращении Марты в родительский дом, ей предстояло восстановить полевое здоровье , вернуть девственность, не только телу, но и памяти, а сейчас каким –то образом объяснить ей, не прибегая к обману, потому что ей и так было довольно потрясений, как она вообще оказалась в такой передряге, не углубляясь в морализаторство и ненужные подробности.

У него в запасе оставалось минут 20... Или тридцать, потому что крейсерская тарелка уже пришла, и ждала его на площадке за корпусом. Он методично перебрал, кому здесь можно было перепоручить это щекотливое дело, но быстро отбросил все варианты.

Персонал Райярва, особенно женский, вне службы очень скучал, поскольку городок был мал, а далеко отлучаться от рабочего места не позволялось даже в свободное время, и по сему, развлекал себя сам, среди прочих человеческих слабостей, вдохновенно сочиняя сплетни, невинные и не очень.

А в этой скоропалительной "истории любви" было нечто, дающее волю праздному воображению. Так что, не приходилось надеяться на их деликатность.

В его жизни бывали уже моменты, когда он подбирал на улице брошенного кем –то в лужу мокрого слепого котенка, или замерзшего воробышка, упавшего однажды прямо к его ногам. Просто потому, что не мог пройти мимо обреченной беспомощности.

Почему–то, глядя на горестно нахохлившуюся глупышку, в оцепенении не повернувшую даже головы на звук его шагов, пока он не приблизился к ней вплотную, кардинал- начмед вспоминал именно эти случаи.

И если воробышек, отогревшись, упорхнул в форточку достаточно cкоро, успев всего лишь слегка нагадить на корешки книг и на рояль в гостиной, то кот, раскормленный до необъятных размеров его экономкой, ожидал его возвращения домой уже пятнадцать лет подряд…

- Пойдем со мной, девочка. – он помог ей подняться, крепко взял за руку, как капризного несмышленыша, и что-то в его голосе заставило Марту, не переча, покорно пойти следом, слушая, как сквозь вату, его необидное, сочувственное ворчание, как если бы он был ей заботливым дедом.

- Прежде, чем "выходить замуж за командора", ты бы хоть узнала, что это такое…

Дорога в ад выстлана благими намерениями. И лепестками белых роз.

*******

Прилетев в аэропорт Альбы, он еще раз сверился с адресом, по которому находилась Дюшес, и пошел на стоянку такси.

Его дружески окликнул незнакомый молодой голос.

Он удивленно обернулся, совершенно не узнавая двух улыбавшихся ему парней, и хотел уже продолжить путь, но что-то произошло. На какой-то, едва уловимый, краткий миг все вокруг померкло, как будто мигнул экран монитора, и снова восстановилось в прежнем виде.

Электромагнитная ловушка при аресте обычно захлопывалась без этого мигания картинки. Профессиональный навык замечать и запоминать малейшие изменения окружающего пространства позволил ему потом, много времени спустя, в соте Микерина понять, что именно с этого момента он смотрел всего лишь кино про себя.

Всего лишь кино, в котором Дюшес все бежала и бежала к нему по сырому песку, вылизанному океанским прибоем.

За Дашкой пришли без всяких хитростей. Отдали предписание Карантинной службы, и даже не пытаясь забрать опасное животное, попросили немедленно усыпить.

Дождавшись, когда ее сердце остановится, перекинули выползшее поле в контейнер, удостоверившись по скан -иденту, что это именно та «нерпа», которую они искали.

Безглазое чудище морских глубин непонимающе тыкалось в крышку, судорожно билось о стенки, ища выход, пока на него не накинули усмиряющую пелерину легкого волнового кокона, зафиксировав и полностью подготовив к транспортировке. После двух лет собачьей жизни оно снова возвращалась в сектор ИНО. Безродным и безымянным. Теперь уже, возможно, навсегда.

Еще до полудня все могло бы пойти по –другому.

Если бы отозвалась Stella maris.

Если бы не сработала Автономная система.

И если бы кто-то очень любознательный и дотошный не заметил чем –то знакомое сочетание названия города и улицы , на которой была обнаружена Дюшес. Уточнить номер дома было уже делом техники. А номер квартиры даже не потребовался.

Все, что, так или иначе, касалось Хитаны – было вырвано с корнем, исчезло из всех упоминаний, сразу после ее казни, вместе с ее портретами и самим именем.

Не осталось ничего, кроме старых списков практикантов школьного тренажера, сохранившихся на Иллюзионе нетронутыми, ввиду своей полной ненужности.

Какое отношение имела к ней морская тварь из непонятно какого, далекого мира, предстояло долго и безуспешно выяснять следствию Микерина.

Через мучения, болезни, слезы, кровь и смерть непричастных к этой тайне людей, которых конвейером прогоняли через Иллюзион, уже не вдаваясь, насколько они вообще могли выдержать лучевое воздействие.
Хватая и странников, и полукровок, и аборигенов, не обходя вниманием даже роботов.

Но люди под пытками ничего сказать не могли. А машины молчали. Шла неизвестная война.

Киберсистемы от Денеба до Альтаира, от Веги до Альбирео, по- прежнему неутомимо занимались своим собственным делом, охраной границ и поддержанием жизни в отчаявшейся, распадающейся на куски, но каким -то чудом все еще стоящей Империи.

Державшейся не на авторитете правителя, не на угасающей мощи оружия, не на обнищавших, разбитых, полувымерших мирах, а на тех невидимых прочнейших обручах Логоса, снять которые не удавалось никому из новоявленных торговцев Родиной. И не удалось до сих пор.

P.S.
ПОСВЯЩАЕТСЯ МАРТЕ.