|
Глава V
Мощь
Установив понятие таких элементов войны, как победа и поражение, нападение и оборона, Сунь-цзы переходит к армии, к понятию ее мощи.
Первое положение, с которого он начинает, касается армии как организованного целого. Только тогда, когда армия представляет собой именно такое организованное целое, она и есть армия. Но уже сама организованность подразумевает руководство ею. Без организованности невозможно руководство; без руководства нет организованности. Сунь-цзы говорит об этом так: "управлять массами (т. е. большой армией. -Н.К.)- все равно что управлять немногими" (т. е. малой армией. - Н. К.); дело в частях и в числе (т. е. в подразделении. - Н.К.).
Подразделение - неизбежный элемент всякой армии, без которого она была бы не армией, а простой аморфной массой. Но подразделение как таковое есть соединение двух признаков: признака части какого-нибудь целого и признака численности этой части. Эти два элемента - часть и число - неотделимы друг от друга. Воинская часть не существует как часть без признака определенной численности, равно как и нет численности вне своего носителя - части. Поэтому Сунь-цзы называет два элемента - часть и число, которые по смыслу охватываются одним нашим общим термином "подразделение". Но единство группы явлений не лишает каждого из них своей собственной функции. Поэтому в общем плане единства этих двух элементов можно говорить и о каждом особо.
В китайской армии времен Сунь-цзы, по всей вероятности, держалась еще более или менее устойчиво та система подразделений, которая была установлена в расцвет могущества чжоуского царства. Первой, самой меткой единицей была "пятерка" - взвод; пять взводов, т. е. 25 чел., составляли роту; четыре роты, т.е. 100 чел., - батальон; пять батальонов, т. е. 600 чел., - бригаду; пять бригад, т. е. 2500 чел., - дивизию; пять дивизий, т. е. 12 500 чел., - армию (см. прим. 1 к гл. III, а также "Диалоги" Ли Вэй-гуна, I, 17, комментарий).
Эти подразделения относились к пехоте, т. е. к наиболее многочисленному роду оружия. В кавалерии существовала другая система подразделений. Наименьшей единицей в ней было звено - группа из пяти всадников; два звена, т. е. 10 всадников, составляли отделение; 10 отделений, т. е. 100 всадников, - эскадрон; два эскадрона, т. е. 200 всадников, - кавалерийский полк. Поскольку пехота была соединена с колесницами, пехотные части вместе с колесницами и их командой составляли новую систему подразделений, а именно: пять колесниц вместе с приданной им пехотой составляли звено; два таких звена, т. с. 10 колесниц и 750 солдат, составляли отделение: пять отделений, т. е. 50 колесниц и 3750 солдат, составляли дивизион: два дивизиона, т. е. 100 колесниц и 7500 солдат, со-ставляли бригаду (все приведенные русские обозначения подразделений, конечно, условны).
Трудно сказать, из каких оснований исходили древние китайские стратеги, вырабатывая такую систему подразделений. Можно думать, что здесь основную роль играло чисто практическое соображение: сколькими людьми может непосредственно управлять один человек. Ответ на это был. очевидно, такой: четырьмя или пятью. Отсюда - основной принцип почти всех подразделений: на всякой ступени командир, отдавая приказание, имел дело непосредственно с четырьмя человеками; исключение составляла рота, командир которой имел дело с тремя человеками. В самом деле: взвод состоял из пяти человек - четырех солдат и командира; следовательно, командир непосредственно руководил четырьмя человеками; рота состояла из четырех взводов, командовал ею один из командиров взвода, из числа входящих в ее состав четырех взводов; следовательно, он имел дело с тремя человеками. Батальонный командир отдавал приказание через четырех командиров рот. Начальник бригады отдавал распоряжение непосредственно четырем батальонным командирам. Начальник дивизии - четырем начальникам бригад. И наконец, главнокомандующий - четырем командующим дивизиям. Таким образом, слова Сунь-цзы получают буквальное значение: управление самым крупным войсковым соединением - армией - совершенно аналогично управлению самым мелким подразделением - взводом; для главнокомандующего управлять армией - все равно что управлять взводом: он имеет непосредственно под собой несколько человек.
Так представляется дело, если считать, как это делает Сорай, что командир каждого подразделения входил в численный состав своей части, т. е. во взводе, например, он был не шестым, а пятым, в роте - не 26-м, а 25-м и т. д. Если же допустить, что командир не входил в установленный численный состав своей части, а был сверх ее, то тогда каждому командиру приходилось управлять не четырьмя, а пятью человеками. Но это не меняет дела. Во всяком случае реально получалось так, что один человек непосредственно управлял если не четырьмя, то не более чем пятью человеками.
Таким образом, приказание главнокомандующего передавалось по иерархическим инстанциям от его ближайших помощников до самого низшего звена. Поэтому получалось, как говорит Ли Цюань: "Полководец ударяет в гонг, поднимает знамя - и вся армия отзывается на это". Основатель ханьской династии Лю Бан спросил своего полководца - знаменитого Хань Синя: "Какой армией я мог бы, по вашему мнению, управлять?" Хань Синь ответил: "Со стотысячной армией ваше величество, пожалуй, справились бы, но с большей - вряд ли". "А вы?" - спросил император. "Чем больше, тем лучше", - последовал ответ, приводимый Ду My в его пояснениях этого места трактата. Другими словами, по мнению китайских стратегов, система подразделений давала искусному полководцу легкую возможность руководить какой угодно по численности армией.
Установив принцип подразделений в армии, Сунь-цзы рассматривает его в качестве элемента существования ее вообще как организованного целого, как основу ее способности действовать, как необходимое условие для руководства ею. Но этот принцип касается постоянной организации армии. Боевой же порядок состоит в построении армии в виде упорядоченной для сражения массы. Поэтому Сунь-цзы тотчас же вслед за установлением понятия "подразделения" переходит к понятию "построения": "Вести в бой многочисленное войско (буквально: массы) - все равно что вести в бой малочисленное войско (буквально: немногих): дело в построении (буквально: в форме и названии)".
Подобно тому как понятие подразделения было выражено у него двумя словами - часть и число, точно так же и понятие построения дано в виде двух слов - форма и название. Понятие построения раскрывается в виде сочетания понятия "формы", т. е. совокупности всех элементов этого построения, в первую очередь - расположения, и понятия "названия", определяющего назначение этого расположения. Так, например, понятие "авангард" одновременно указывает и на расположение части, и на ее назначение.
Сведения о боевом построении древней китайской армии рассеяны по различным сочинениям по военному искусству, входящим в состав "Семикнижия". По этим данным можно предположить, что в основе построения лежал принцип сосредоточения в глубине расположения наиболее важных частей и окружения их соответствующим охранением. Наиболее важной частью была, по-видимому, основная боевая сила данного подразделения или армии в целом; могло быть ею и командование, штаб. Поэтому в таком подразделении, как колесница, как мы уже видели, сама колесница - это основная боевая сила и в то же время место командира - помещалась в центре, приданная же ей пехота располагалась тремя группами - спереди и с флангов, по 24 человека в каждой группе, прикрывая колесницу с трех сторон; в тылу ее ставилась тяжелая колесница, имевшая при себе также приданную ей нестроевую команду. Следовательно, боевая колесница была, во-первых, защищена с тыла этой тяжелой колесницей, поскольку она, как было объяснено выше, специально строилась так, чтобы служить прикрытием, во-вторых, в общем строю была прикрыта размещенной позади следующей частью.
Такой порядок построения повторялся и в масштабе армии. В центре размещался штаб армии во главе с главнокомандующим; этот штаб был окружен со всех сторон прикрывающими его частями: впереди располагался авангард, позади - арьергард, по флангам - левофланговое и правофланговое соединения. Таким образом, построение как самого малого соединения - колесницы, так и самого крупного - армии - имело подобие правильного креста. Принцип пятичастного построения выводится Ли Вэй-гуном не более не менее как из принципа колодезной системы. Считалось, что согласно этой системе брался участок земли приблизительно квадратной формы и на нем проводились две пары параллельных дорог - одна пара вдоль, другая поперек, т. е. перпендикулярно друг другу. Такой участок напоминал фигуру иероглифа - "колодец", состоящего из двух пар параллельных линий, пересекающихся под прямым углом. Получалась геометрическая фигура, состоящая из квадрата с построенными на каждой его стороне квадратами, т. е. из одного квадрата в центре и четырех, примыкающих к его сторонам, т. е. всего из пяти квадратов. Такова была основная форма земельного участка. Она и была взята, по мнению Ли Вэй-гуна, за образец и при построении армии как внутри каждого соединения, так и армии в целом.
"Когда Хуан-ди (легендарный император, к которому возводится начало организации земледелия и армии. -Н.К.) положил начало колодезной системе, он на основании ее организовал и армию". "Пять стало правилом воинского построения", - утверждает Ли Вэй-гун ("Диалоги", I,14).
Возможно, что пять участков - один в центре, четыре по сторонам - были первоначальной формой колодезной системы, т. е. ранней земельной общины. Допустимо при этом, что и армия строилась по этому же плану. Но вернее видеть как в том, так и в другом, т. е. в принципе пятичастности, вообще проявление общей концепции пространства применительно к познающему субъекту. Пространство, естественно, осознается как то, что впереди, то, что позади, то, что слева, то, что справа, все это - вокруг центра, т. е. пространства, занимаемого самим субъектом. В приложении к армии эта концепция пространства проявилась в расположении частей во всех, т. е. четырех, направлениях вокруг центра, каковым являлся командир, штаб, главная боевая сила. Это, в свою очередь, соединялось со стремлением защитить со всех сторон этот центр. Вместе с тем части, расположенные вокруг центра, естественно, приобрели свои специальные функции, обусловленные их расположением относительно центра и относительно противника. Таким путем создались понятия авангарда, арьергарда, правого и левого фланга и центра. Это и есть те "формы и названия", о которых говорит Сунь-цзы.
Сыма Жан-цзюй упоминает о другой системе построения. Он указывает, что вся армия, т. е. 12 500 человек, разделялась на 250 отрядов по 50 человек в каждом; 75 отрядов из этого числа, т. е. 3750 человек, выделялись в особую группу, предназначавшуюся для маневренных операций; остальная же масса - 175 отрядов, или 8750 человек, - предназначалась для правильного боя и имела восьмичастное построение. Интересно, что и Ли Вэй-гун предусматривает такое построение. С его точки зрения, оно является развитием пятичаст-ной системы и также основано на принципе "колодца". Дело в том, что пятичастное построение воспроизводит картину земельного участка, имеющего вид иероглифа, только в его основных чертах - центральном квадрате с примыкающими к каждой его стороне боковыми квадратами. Остаются еще четыре квадрата по углам - два наверху и два внизу. Таким образом, вокруг центра оказывается восемь участков, а центральный участок является девятым.
По свидетельству ряда исторических источников, в эпоху расцвета колодезной системы именно эта форма стала основной. Именно восемь участков по сторонам центрального квадрата распределялись между восемью дворами. Вся община состояла из восьми дворов. Центральный участок не был занят никем, он считался за государством, и все восемь дворов должны были его сообща обрабатывать.
Все это воспроизводилось в построении армии: центральное пространство освобождалось, оставалось "пустым", как говорит Ли Вэй-гун, т. е. не отводилось для размещения главных сил, а предназначалось только для командующего и его штаба; это было место ставки. Вокруг же этой ставки располагались четыре основные части - авангард, арьергард, части правого фланга и части левого фланга, а также четыре вспомогательные, размещенные в углах, образуемых этими главными частями. Таким образом, в точности повторялась геометрическая фигура "колодца" в его полном составе. Сохранилось даже особое положение центрального участка: правительственного - в земельной общине, ставки - в армии.
Само собой разумеется, что как пятичастное построение, так и восьмичастное представляли лишь самую общую форму построения. Обстановка боя могла вызывать и совершенно другие виды построения. И Сунь-цзы, и другие военные авторы это имеют в виду, так как все они признают, что война - это "тысяча изменений и десять тысяч превращений". Очень важно, что к описанным выше основным схемам Ли Вэй-гун, один из наиболее глубоких теоретиков военного искусства в позднейшие эпохи, относится не как к некой неподвижности, а как к чему-то движущемуся, развивающемуся. Уже было отмечено, что в пятичастной и восьмичастной схемах он видит не два раздельных, независимых друг от друга типа построения, а развитие одной и той же схемы. "Число пять было положено в основу построения, - говорит он, - четыре угловых участка оставались пустыми. Это именно и разумеют, когда говорят: "число начинается с пяти"" - так поясняет он первую схему.
"Центр оставляют пустым, и в нем размещается главнокомандующий. Он окружает себя со всех сторон частями, причем все части соединяются между собой. (Лю Инь поясняет: "Получается левая, правая, передняя и задняя стороны и четыре соединяющих их пространства, что образует восемь частей".) Это именно и разумеют, когда говорят "заканчивается на восьми"".
Таким образом, при восьмичастном построении происходит выдвижение по четырем угловым направлениям вспомогательных частей, как это было объяснено выше. Это значит, что восьмичастное построение есть некая эволюция пятичастного.
Но Ли Вэй-гун на этом не останавливается. Он не упускает из виду, что нее эти построения происходят внутри единого целого, которым является армия. Поэтому если "пять" развивается в "восемь", то и пять и восемь сводятся, в конечном счете, к единице. Это обусловливается тем, что построение есть не просто упорядочение массы армии, а упорядочение ее для боя; в бою же, как известно могут быть "тысяча изменений и десять тысяч превращений". "Когда в процессе изменений и превращений имеют дело с противником, все смешивается и перемешивается, бой идет беспорядочно, но законы строя не приходят в расстройство; все клокочет и бурлит, форма уничтожается, но мощь не пропадает. Это именно и разумеют, когда говорят: рассеиваются и образуют "восемь", возвращаются и образуют "одно"". Итак, пятичастная форма построения есть необходимая основа, не дающая армии как боевой силе рассыпаться и превратиться в неорганизованную и, следовательно, беспомощную массу. Но эта форма не неподвижна, она сама "изменяется и превращается", из пятичастной становится восьмичастной и, в конечном счете, сводится к единству, каковым, по существу, и является армия (см. "Диалоги" Ли Вэй-гуна, I, 14).
После установления понятия "подразделение" - этой, по мнению Сунь-цзы, основы управления армией, после установления понятия "построение" - этой основы боевых действий армии, Сунь-цзы переходит к бою и устанавливает, следуя тому же методу, два основных вида боя: правильный бой и маневр. "То, что делает армию при встрече с противником непобедимой, - это правильный бой и маневр", - говорит Сунь-цзы. Учение об этих двух видах боя и является центральным пунктом всей этой главы.
Что понимать под этими терминами? По-видимому, под "правильным боем" следует понимать такое сражение, которое завязывали противники, выходившие по всем правилам в бой друг против друга, выстраивавшиеся в определенном боевом порядке, или, как говорит Сорай, "выбрав определенное место и день, выставляли число солдат, как полагается по правилам". Под "маневром" Сорай понимает такие боевые действия, когда "ударяют сбоку или сзади, либо, если место тесное, выдвигаются изнутри армии, ведущей правильный бой, либо вызывают противника на сражение, либо устраивают засаду". Сорай называет маневренными частями такие части, которые, "всячески изменяясь и превращаясь, неожиданно нападают на противника" (см. Сорай, цит. соч., стр. 89-90).
Цзя Линь говорит: "Противопоставляют противнику правильный строй, одерживают победу маневренными частями. Когда и спереди, и сзади, и слева, и справа действуют сообща во взаимной связи, всегда победят и никогда не потерпят поражения".
Таким образом, по свидетельству Цзя Линя, сражение представляет сочетание обоих приемов - правильного боя и маневра; оно требует искусного взаимодействия частей, предназначенных для той или другой операции. Каковы же функции правильного боя и маневра? На это Сунь-цзы отвечает с полной определенностью: "В бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром". Чжан Юй разъясняет эту мысль: "Когда два войска встречаются, они прежде всего пускают в ход части, предназначенные для правильного боя, а потом исподволь выпускают маневренные части и либо ударяют во фланг, либо ударяют в тыл и таким образом побеждают". Ду Ю дает сходное толкование: "Противнику противопоставляют правильный строй, маневром же ударяют сбоку на его незащищенное место. Бой ведут по всем правилам, решают же победу различными приемами маневра". Итак, задача частей правильного боя - принять на себя всю основную тяжесть боя, задача маневренных частей - решить победу.
Однако Сунь-цзы не рассматривает эти оба приема боя во временной последовательности. Свои слова "схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром" он не предлагает понимать в том смысле, что сначала ведут правильный бой, а потом прибегают к маневрам. Эти два приема у него постоянно сменяют друг друга; полководец обращается то к одному, то к другому.
"Кончаются и снова начинаются - таковы солнце и луна; умирают и снова нарождаются - таковы времена года", - говорит он. "Солнце и луна совершают свой круговорот, заходят и опять восходят; четыре времени года сменяют друг друга - то расцветают, то опять отцветают. Точно также взаимно сменяются правильный бой и маневр; точно так же и они смешиваются и перемешиваются, бурлят и клокочут, кончаются и начинаются, и нет у них конца", - так же образно разъясняет Чжан Юй образное выражение Сунь-цзы.
Таким образом, правильный бой и маневр постоянно чередуются, сменяют друг друга. Однако Сунь-цзы не останавливается на этом. Соответственно общему направлению своих мыслей, особенно отчетливо раскрытому в рассуждении о победе и поражении, наступлении и обороне (гл. IV), он не удовлетворяется только таким определением взаимоотношения правильного боя и маневра.
Он хочет рассматривать эти два приема как элементы, взаимно сопряженные, вытекающие друг из друга. Он говорит: "Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать?"
Чжан Юй разъясняет эту мысль в таких выражениях: "Маневр превращается в правильный бой, правильный бой - в маневр: изменяясь и превращаясь, они порождают друг друга. Их можно сравнить с кругом, у которого нет ни начала ни конца. Кто может исчерпать их?"
В таком понимании взаимоотношений этих двух приемов боя Сорай особо подчеркивает одну сторону, которую отметил в "Диалогах" Ли Вэй-гуна император Тай-цзун. В парафразе Сорая мысль Тай-цзуна такова: "Слова "схватываются с противником правильным боем, а побеждают маневром" означают: если противник правильный бой с моей стороны и принимает за правильный бой, а мой маневр и принимает за маневр, я превращаю свой маневр в правильный бой, а правильный бой в маневр и таким образом побеждаю его. Если же противник мой правильный бой принимает за маневр, а маневр за правильный бой, я сохраняю правильный бой как правильный бой, маневр как маневр, и таким образом побеждаю его". Приводя эту мысль Тай-цзуна, Сорай замечает: "При таких обстоятельствах маневр и правильный бой претерпевают различные изменения и превращения в зависимости от момента и заранее определить их нельзя. Если их определить заранее, противник разгадает их, а когда они изменяются и превращаются в зависимости от момента, противник разгадать их не может. Маневр превращается в правильный бой, правильный бой - в маневр, зарождается то одно, то другое, и нет этому конца. Например, когда схватываются с противником правильным боем, а побеждают маневром, то маневр при столкновении с противником превращается в правильный бой, а правильный бой - в маневр. Поэтому у Сунь-цзы и сказано: "Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать?" Само собой разумеется, что если их нельзя определить заранее, каким же образом противник может их понять?" (цит. соч., стр. 94-95).
Сорай неспроста вспомнил слова Тай-цзуна. Действительно, в "Диалогах" содержится, пожалуй, наиболее подробное объяснение взаимоотношения этих двух приемов боя, причем исходным пунктом, несомненно, служат те положения, которые устанавливаег в этой главе Сунь-цзы. Дано это объяснение в форме беседы, напоминающей тактический разбор одной операции в войне отца Тай-цзуна - Гао-цзу (Ли Юаня) с суйским Ян-ди, известной битвы при Хои, закончившейся разгромом суйской армии, которая находилась под командованием Сун Лао-шэна, и решившей судьбу Суйской династии. Тай-цзун (Ли Ши-минь) был одним из военачальников в этом сражении.
Тай-цзун сказал: "Когда я разбивал Сун Лао-шэна, то сначала, когда мы скрестили оружие, наша армия (точнее: правый фланг, находившийся под командованием старшего брата Ли Ши-миня - Цзянь Чэна. - Н. К.) несколько отступила (правый фланг был смят, причем был сбит с коня сам Цзянь Чэн. - Н. К.), тогда я со своей железной (т. е. закованной в панцири. - Н. К.) кавалерией помчался вниз от Наныоаня и здесь ударил на него сбоку. Его армия оказалась отрезанной от своего тыла, потерпела полный разгром, и он сам, в конце концов, попал в плен. Что это было, правильный бой или маневр?"
Ли Вэй-гун ответил: "Совершенная воинская доблесть вашего величества, вложенная в вас Небом, такова, что вы все можете, даже специально не изучая военной науки. Я полагаю так. По законам войны, идущим еще от Хуан-ди, на первом месте стоит правильный бой, на втором - маневр, на первом месте - гуманность и справедливость, на втором - хитрость и обман. В битве при Хои ваша армия поднялась за справедливость и была армией правды. Когда принц Цзянь Чэн упал с коня и ваш правый фланг несколько отступил, это был маневр".
Тай-цзун возразил: "Но когда мы тогда отступили, мы были близки к поражению. Как же это можно назвать маневром?"
Ли Вэй-гун ответил: "Вообще на войне правильным боем считается, когда идут вперед, а когда отходят назад, это считают маневром. Если бы ваш правый фланг не отступил немного, то как же можно было бы заставить Сун Лао-шэна пройти вперед? Сунь-цзы говорит: "Заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его". Сун Лао-шэн не понимал войны. Он не знал, что, когда, надеясь на одну свою храбрость, стремительно идут вперед, оказываются отрезанными от своего тыла. Поэтому он и попал к вам в плен. Это и называется: маневр превратить в правильный бой..."
Тай-цзун сказал: "Таким образом, выходит, что, когда армия отступает, это называется маневром?"
Ли Вэй-гун ответил: "Нет, когда при отступлении знамена движутся беспорядочно, барабаны бьют то громко, то тихо и несогласованно, а приказания шумливы и противоречивы и в них нет единства, это есть уже поражение, а не маневр. Когда же знамена движутся стройно, барабаны бьют согласованно, приказания все, как одно, то, хотя бы все и смешалось и перемешалось, все клокотало и бурлило, хотя бы отступали и бежали, все равно - это не поражение; это наверняка будет маневр. У Сунь-цзы сказано: "Если противник притворно бежит, не преследуй его". И еще сказано: "Если можешь, показывай, что не можешь". Это все говорится о маневре".
Тай-цзун спросил: "Части, предназначенные для правильного боя, и части, предназначенные для маневра... разделяются ли они с самого начала или их формируют в зависимости от маневра?"
Ли Вэй-гун ответил: "В "Синь-шу" Цао-гуна говорится: если у меня две армии, а у противника одна, то я одну свою армию предназначаю для правильного боя, другую - для маневра. Если у меня пять армий, а у противника одна, три свои армии я предназначаю для правильного боя, две - для маневра. Но эти слова говорят только о самом общем. И только Сунь-цзы сказал, что действующих сил в сражении две: правильный бой и маневр, но изменений их и исчислить невозможно. "Правильный бой и маневр взаимно порождают друг друга, и это подобно круговращению, у которого нет конца. Кто может их исчерпать?" Вот это сказано правильно. Как же можно их с самого начала разделять?"
Ли Вэй-гун сказал: "Сунь-цзы говорит о том, что надлежит другим показывать определенную форму, а самому этой формы не иметь. Вот это и есть высшее искусство правильного боя и маневра. Поэтому с самого начала разделяют их только на учении. А то, как справляются со всеми изменениями, зависящими от момента, и исчерпать невозможно".
Тай-цзун сказал: "Глубоко! Глубоко! Цао-гун, несомненно, все это знал, но его сочинение предназначено только для обучения командиров. Оно не дает основных законов правильного боя и маневра.
...Итак, когда я заставляю противника принимать мой правильный бой за маневр, а мой маневр за правильный бой, это и будет - "показать другим определенную форму"? Когда же я свой маневр превращаю в правильный бой, а правильный бой в маневр, и когда всех изменений и превращений и исчислить невозможно, это и будет - "самому этой формы не иметь"?"
Ли Вэй-гун почтительно склонился и сказал: "Ваше величество божественно мудры. Своим разумением вы превзошли древних. Это для меня недоступно".
Тай-цзун сказал: "Когда производят различные изменения - разделения и соединения, где тут будет правильный бой и где маневр?"
Ли Вэй-гун ответил: "У тех, кто умеет хорошо воевать, все - правильный бой, все - маневр. Дело ведь в том, чтобы не дать противнику ничего понять. Поэтому побеждают и правильным боем, побеждают и маневром. Воины армии видят только победу, но не знают, чем она достигнута" ("Ли Вэй-гун вэньдуй", стр. 3-8).
Таким образом, устанавливается диалектическое соотношение правильного боя и маневра. Это не только два сопряженных элемента, не только два элемента, друг из друга вытекающих, но и совпадающих в неком единстве. При этом в той постановке вопроса, которая дается в "Диалогах", само появление этих элементов ставится в связь не только с собой, но и с противником. И правильный бой, и маневр определяются взаимоотношением обеих сторон; в зависимости от характера этих взаимоотношений, т. е. от конкретной боевой обстановки, правильный бой может принять форму маневра, и наоборот.
На этом, однако, не заканчиваются рассуждения Сунь-цзы об этих двух приемах боя. Уже раньше он говорил о бесконечности видоизменений боевой обстановки. Война - "тысяча изменений и десять тысяч превращений". Соответственно этому и "изменений в правильном бое и маневре всех и исчислить невозможно". Эту неисчерпаемость всевозможных изменений этих двух приемов боя, соответственно бесконечности изменений боевой обстановки, Сунь-цзы сравнивает с бесконечностью изменений цвета, тона и вкуса. Китайская гамма различает пять тонов, но "всех изменений этих тонов и слышать невозможно". Китайцы различают в спектре пять натуральных цветов - синий, красный, желтый, белый и черный, но "всех изменений этих цветов и видеть невозможно". Китайская физиология говорит о пяти вкусовых ощущениях - острого, кислого, соленого, сладкого и горького, но "всех изменений этих вкусов и ощутить невозможно". "Действий в сражении всего только два..., но изменений в правильном бое и маневре всех и исчислить невозможно".
Сорай старается наглядно объяснить это положение. Он берет восьмичастное боевое построение армии, т. е. когда армия построена в виде креста - авангард, арьергард, левый фланг и правый фланг, со штабом главнокомандующего в центре; по обеим сторонам авангарда выдвинуты вспомогательные части; то же сделано и по обеим сторонам арьергарда. Авангард, арьергард и оба фланга представляют части, предназначенные для правильного боя; выдвинутые по углам части предназначены для маневра. Но, говорит Сорай, на каждом таком участке - в авангарде, арьергарде и т. д. - есть свое внутреннее построение, тоже восьмичастное. Следовательно, там также есть свои части для правильного боя и свои части для маневра. Таким образом, в общей операции правильного боя, которую ведет вся данная часть в целом, есть свои внутренние операции, преследующие одни - цели правильного боя, другие - маневра. И наоборот, в операции маневра, которую ведет часть в целом, есть свои операции правильного боя и маневра. И так, говорит Сорай, повторяется без конца, т. е. в составе каждой операции заключены обе соподчиненные ей противоположные операции (цит. соч., стр. 94).
Таким образом, недостаточно знать только то, что бой слагается из взаимодействия этих двух приемов; надлежит еще полностью понимать и сам характер этого взаимодействия, и их сложную природу. Но тот, кто этим овладел, т. е. овладел сложной механикой боя, по словам Сунь-цзы, "тот, кто хорошо пускает в ход маневр (Сунь-цзы называет один прием, считая, что наличие второго, с ним сопряженного, подразумевается само собой. - Н.К.), безграничен, подобно небу и земле, неисчерпаем, подобно Хуанхэ и Янцзыцзяну".
В своих рассуждениях о двух элементах боя Сунь-цзы говорит и об ударе по противнику. Он считает, что такой удар представляет столкновение "полного" с "пустым".
Понятия полноты и пустоты уже встречались в рассуждениях Сунь-цзы (например, в главе I), и всегда в одном определенном смысле: полнота - это полнота военной подготовки вообще, высокая боеспособность, это - сила; пустота - это отсутствие и надлежащей подготовки, и боеспособности; это - слабость. В том образном выражении, к которому здесь прибегает Сунь-цзы, полнота своей боевой силы уподобляется твердому камню; пустота, т. е. слабость противника, уподобляется хрупкому яйцу. Сунь-цзы говорит: "Удар войска подобен тому, как если бы ударили камнем по яйцу: это есть полнота и пустота".
Комментатор Мэн-ши так поясняет это выражение: "Когда войско обучено и находится в порядке, когда строй у него точно определен, когда умеют распознавать положение противника и хорошо знают, где у него полно и где пусто, и потом двигают против него войско, это будет поистине то же, что ударить камнем по яйцу".
Это замечание Сунь-цзы сделано им не случайно. Оно - последнее звено в устанавливаемой им цепи элементов боевого порядка. Первый элемент - подразделение, или, в его понимании, единство части и числа в их своеобразном соотношении; второй элемент - построение, также понимаемое единство формы и названия; третий элемент - такое же единство двух приемов боя, правильного боя и маневра. Но все это рассматривалось им исключительно с точки зрения боя, ибо то, что касается армии, существует только для боя. Поэтому названное им имеет в виду одно: удар по противник}', и такой удар должен быть подобен удару камнем по яйцу.
Именно эту последовательность видит в рассуждениях Сунь-цзы и Чжан Юй. Он понимает ее так: "Когда сформируют армию и соберут весь состав, прежде всего устанавливают подразделения. Когда подразделения сформированы, после этого обучают построениям. Когда построения производятся правильно, после этого отделяют части для правильного боя и для маневра. Когда эти части установлены, после этого можно видеть, где полнота и где пустота. На этом и основан порядок этих четырех элементов".
Таким образом, понятие удара и сопряженные с ним понятия полноты и пустоты непосредственно связаны с понятием правильного боя и маневра. Содержание этой связи раскрывается в "Диалогах" Ли Вэй-гуна.
Тай-цзун сказал: "Я читал всевозможные сочинения по военному искусству, и ни одно из них не выходит за пределы "Сунь-цзы". Во всех же 13 главах "Сунь-цзы" ничто не выходит за пределы учения о полноте и пустоте. Если при ведении войны понимать значение полноты и пустоты, не победить нельзя.
В настоящее время полководцы умеют только говорить о том, что нужно быть готовым к полноте противника и ударять по его пуcтоте, а когда дело доходит до действительной встречи с противником, редко кто оказывается знающим, что такое полнота и пустота Ибо они не умеют управлять противником, а наоборот, дают ему возможность управлять собой ("Сунь-цзы", VI, 1). Не так ли? Изложите нам - для всех полководцев - сущность этих понятий".
Ли Вэй-гун ответил: "Вообще говоря, сначала обучают искусству превращать маневр в правильный бой и наоборот, а потом рассказывают о полноте и пустоте. И это правильно. Но большинство полководцев не знает даже того, как превращать правильный бой в маневр, а маневр в правильный бой. Где же им понимать, что такое полнота и пустота, что пустота и есть полнота, а полнота и есть пустота?"
Тай-цзун сказал: "Изучая противника, следует понять, где у него правильные расчеты и где ошибочные; поняв противника, следует понять законы его движения и покоя; обманно показав ему свою форму, следует понять место его жизни и смерти; столкнувшись с противником, следует понять, где у него всего в избытке и где есть в чем-либо недостаток ("Сунь-цзы", VI, 11). Эти слова означают, что маневр и правильный бой находится во мне самом, а полнота и пустота в противнике. Не так ли?"
Ли Вэй-гун ответил: "Маневр и правильный бой есть то, при помощи чего управляют полнотой и пустотой противника. Если у него все полно, я обязательно действую тривильным боем; если у него есть пустота, я обязательно действую маневром. Коль скоро полководец не знает, что такое маневр и правильный бой, то пусть он и знает, где у противника полнота и где пустота, как же он может управлять ими? Следуя приказанию вашего величества, я буду учить военачальников маневру и правильному бою. После этого понятия пустоты и полноты, само собой, будут ясны".
Тай-цзун сказал: "Таким образом, превращать в маневр правильный бой означает следующее: когда противник думает, что это маневр, я перехожу к правильному бою и ударяю на противника. Превращать правильный бой в маневр означает следующее: когда противник думает, что я веду правильный бой, я прибегаю к маневру и ударяю на противника. Словом, надлежит мощь противника всегда делать пустой, свою же мощь полной" ("Ли Вэй-гун вэньдуй", стр. 28-30).
Сунь-цзы на протяжении своего трактата неоднократно обращается к понятиям полноты и пустоты. Главу VI он даже целиком посвящает этим понятиям. Поэтому более подробное разъяснение их будет дано в дальнейшем; здесь же надлежит только указать на то, что и эту пару понятий Сунь-цзы, так же как и все предыдущие пары, ставит в отношения могущих переходить друг в друга противоположностей. Полнота и пустота у себя и противника - это понятия не абсолютные; полнота может превращаться в пустоту и обратно. Как говорит Тай-цзун, умелое пользование приемами правильного боя позволяет "полноту" у противника, т. е. его сильное место, превращать в слабое. В каждой "полноте" заложена потенциальная "пустота", т. е. во всем том, что составляет силу противника, заложена и его слабость.
В понимании этого и в умении практически обращать силу противника в его слабость и заключается в конечном счете секрет искусства полководца. Если он это умеет, тогда действительно его удар по противнику будет подобен удару камнем по яйцу.
Итак, выяснена сущность удара по противнику: это есть удар своей "полнотой" по его "пустоте". Далее Сунь-цзы переходит к характеристике качества самого удара. Эти качества - мощность и рассчитанность.
Сунь-цзы рисует эти два понятия образами. Чтобы дать представление о том, что он разумеет под словом "мощь", он берет пример бурного потока, который в своем стремительном течении уносит огромные камни. "То, что позволяет быстроте бурного потока нести на себе камни, есть мощь". Чтобы обрисовать понятие "рас-считанности", Сунь-цзы берет сравнение с хищной птицей. Пернатый хищник поражает свою жертву на лету. "То, что позволяет быстроте хищной птицы поразить свою жертву, есть рассчитанность удара". Чжан Юй комментирует: "Хищник, желая схватить птичку, непременно рассчитывает расстояние и внимательно следит и только потом ударяет. Поэтому он и оказывается в состоянии поразить свою жертву".
Это сравнение удара по противнику с ударом хищной птицы, по-видимому, очень хорошо передавало представление о боевом Ударе. Мы встречаем такое же сравнение и в "Вэй Ляо-цзы": "Когда "се орудия армии сделаны удобными, когда в армии воспитаны воинственность и храбрость, то все это обращается на противника так, как ударяет хищная птица, как устремляются воды с гор в тысячу саженей" (III, 9). в позднейшее время к этому же образу прибег и Ли Вэй-гун: "Когда хищная птица собирается поразить свою жертву, она устремляется вниз и подбирает крылья".
Однако Сунь-цзы не останавливается только на установлении двух качеств удара - мощности и рассчитанности; он определяет далее, каковы должны быть эти мощь и рассчитанность: "У того кто хорошо сражается, мощь - стремительна, рассчитанность - коротка". Чжан Юй подробно развивает эту мысль: "Тот, кто хорошо сражается, сначала определяет расстояние и размеры местности, затем занимает позицию так, чтобы его части не отстояли друг от друга далеко. Свой удар он рассчитывает за 50 бу, слишком далеко - нельзя. Поэтому, когда мощь такого удара стремительна, противостоять ей трудно; когда удар рассчитан на близкое расстояние, победить легко". Итак, стремительный по мощности и короткий, рассчитанный на близкое расстояние удар, - таковы требования Сунь-цзы. И опять для разъяснения своей мысли он прибегает к образному сравнению: "Мощь - это как бы натягивание лука, рассчитанность удара - это как бы спуск стрелы". Чжан Юй поясняет эти слова так: "Как это бывает при натягивании лука, мощь не должна быть не напряженной; как это бывает при спуске стрелы, рассчитанность удара не должна иметь в виду далекое расстояние". Натянутый лук есть образ напряженного состояния. Такова должна быть стремительность. Когда спускают стрелу, значит, цель уже достигнута, в нее можно попасть, т. е. она близка. Так определяется с внутренней и внешней стороны непреодолимый удар, такой удар, который разбивает противника так же, как камень яйцо.
Сунь-цзы перечислил все, что требуется от армии, ведущей бой: наличие определенных подразделений, умение принимать боевое построение, умение вести правильный бой и производить маневр. Все это, соединенное с пониманием сущности и механизма взаимодействия полноты и пустоты, с умением всегда обращать "полноту", т. е. силу, противника в его слабость, т. е. в "пустоту", обусловливает сокрушительность удара армии. Но вместе с тем эти элементы создают и внутреннюю крепость армии - невозможность для противника эту армию разбить. Сунь-цзы, как всегда, рассматривает явление с двух сторон; он охарактеризовал наступательную силу армии - мощь ее удара; он должен охарактеризовать и ее оборонительную силу - ее внутреннюю мощь.
Эту мощь Сунь-цзы характеризует следующими словами: "Пусть все смешается и перемешается и идет беспорядочная схватка, все равно прийти в расстройство не могут; пусть все клокочет и бурлит и форма смята, все равно потерпеть поражение не могут".
Первая фраза имеет в виду прочность боевого построения. Какой бы беспорядочной ни казалась происходящая схватка, солдаты, привыкшие к боевому порядку, даже при временном расстройстве рядов всегда инстинктивно и упорно стремятся восстановить строй, и это их стремление - неуклонное и неодолимое - обусловливает восстановление боевого порядка и его поддержание. Иначе говоря, за кажущимся беспорядком скрывается внутренний порядок, в каждом явлении расстройства боевого построения скрывается тенденция к его восстановлению. Поэтому "прийти в расстройство не могут".
Вторая фраза имеет в виду устойчивость армии. Казалось бы, что вся "форма" смята, т. е. подорвана та внутренняя сила армии, которая создается ее организованностью и ее умением гибко реагировать на все "изменения и превращения" боя. Но именно это умение с необходимостью обусловливает возможность справиться с таким изменением боевой обстановки, когда все "клокочет и бурлит", когда, казалось бы, подрывается сама сила армии. Более того, именно такая ситуация - роковая для всякой иной армии - и дает возможность этой "форме" - умению справляться со всяким положением - себя проявить. И если армия обладает такой устойчивостью, "потерпеть поражение не могут". Такова оборонительная сила армии, ее внутренние прочность и устойчивость.
В таком же смысле толкует это место трактата и Чжан Юй. Он говорит: "Когда приходится сдерживать противника в обстановке постоянных изменений и превращений, все перемешивается; то собираются вместе, то рассеиваются и сражаются в беспорядке, но, несмотря на это, правила боя не нарушаются; все бурлит и переплетается друг с другом, форма оказывается смятой, но, несмотря на это, мощь остается непоколебимой".
Такова армия, построенная на основах, изложенных Сунь-цзы. Каковы же внешние выражения этих основ, каковы признаки этой организованности и подготовленности ко всяким изменениям боевой обстановки? Сунь-цзы отвечает: порядок, храбрость и сила. Таковы три качества подобной армии.
Однако Сунь-цзы, верный ходу своего мышления, и здесь отказывается рассматривать эти три признака как некие самодовлеющие величины. Он сейчас же ставит их в связь с их противоположностями - с беспорядком, трусостью и слабостью, ставит в связь для того, чтобы показать, что эти признаки, противоположные по своему характеру, по сути дела, исходят друг от друга: "Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы".
У Сорая, комментирующего эту фразу Сунь-цзы, есть одно чрезвычайно важное замечание: "Когда порядок достигает своего предела, рождается беспорядок". В этом замечании отражена та формула круговорота явлений бытия, которая была дана знаменитым трактатом Чжоу-цзы - "Изъяснением плана Великого Предела", которая легла в основу всей сунской философии. У Чжоу-цзы сказано: "Движение достигает своего предела, и рождается покой. Покой достигает своего предела, и рождается движение". Сорай явно имеет в виду обе части формулы: если он говорит: "Порядок достигает своего предела, и рождается беспорядок", он, несомненно, предполагает и обратное: "Беспорядок достигает своего предела, и рождается порядок". Иначе говоря, устанавливается взаимоотношение этих двух явлений.
Конечно, в таком виде эта формула появилась у Чжоу-цзы, т. е. в XI в., но само понятие "Предел" было выдвинуто уже в древнейшую эпоху "Книгой Перемен" - "И-цзином", вернее, одним из "Приложений" к нему - "Си цы-чжуань", относящимся к VI в. до н. э. Устанавливая основное положение всей системы своего миропорядка, автор "Си цы-чжуань" должен был так или иначе определить механизм процесса чередования самих перемен. Этот механизм он и нашел в понятии предела. Каждое явление, т. е. одна перемена, переходит в другое явление, в другую перемену, тогда, когда первое явление дошло до своего предела; дойдя же до своего предела, оно распадается на две противоположности, из которых каждая, развиваясь до своего предела, снова распадается на две противоположности. "В переменах есть Великий Предел, и он порождает два начала" - в таких словах выражена эта мысль в "Си цы-чжуань". На этом основании Сорай и применил понятие предела к тексту, также относящемуся к VI в. до н.э.
Что значит эта формула Сорая - "порядок достигает своего предела, и рождается беспорядок", т. е. та формула, которую он считает равносильной словам Сунь-цзы "беспорядок рождается из порядка"? Сорай дает такое разъяснение. Порядок может быть доведен до своего предела, до самой высшей степени. Естественно, что при этом возникает переоценка значения этого порядка: он превращается в некое абсолютное начало. Такое отношение к порядку неизбежно влечет за собой пренебрежение ко всем прочим сторонам: во всем полагаются только на порядок как таковой. Но раз появляется пренебрежение ко всему прочему, тем самым порядок оказывается под угрозой и обычно рушится, превращается в беспорядок. Так же обстоит дело с силой и слабостью. Сила, превратившаяся в единственную ценность, в некий абсолют, есть уже не сила, а слабость. То же можно сказать о храбрости и трусости (цит. соч., стр. 100-101).
Цзя Линь выражает эту мысль в таких словах: "Если будешь всецело полагаться на порядок, родится беспорядок; если будешь всецело полагаться на храбрость и силу, родится трусость и слабость".
Однако связь этих противоположных качеств находит свое единство в неком синтезе. Сунь-цзы это единство определяет так: "Порядок и беспорядок - это число; храбрость и трусость - это мощь; сила и слабость - это форма".
Со всеми этими понятиями мы уже знакомы. "Число" - это "часть и число", т. е. подразделение. "Мощь" - это внутренняя сила, потенция армии. "Форма" - это состояние армии. Подразделение есть основа боевого порядка; боевое построение невозможно без подразделения. Сунь-цзы берет понятие подразделения именно потому, что оно играет роль такой основы, и считает, что в таком подразделении заложены оба элемента - порядок и беспорядок; именно оно является носителем этих двух противоположностей, которые реализуются в процессе функционирования самих подразделений как таковых.
Подразделение со всеми основанными на нем элементами - боевым построением, двумя приемами боя, сопряженным с ним элементом "пустоты и полноты" - определяет потенцию армии, ту или иную се внутреннюю силу, ее мощь. Но эта мощь может быть одной и другой, может выражаться в храбрости, может выражаться и в трусости, т.е. быть отрицательной. Поэтому Сунь-цзы и считает, что в мощи заложены обе противоположности - и храбрость и трусость, которые реализуются - либо одно, либо другое - в зависимости от обстановки. "Форма" - это состояние армии, ее способность полностью соответствовать обстановке войны. Но степень этой способности определяет силу армии и ее слабость. Поэтому в "форме" заложено и то и другое. Само собой разумеется, что распад единства "подразделения" на противоположности порядка и беспорядка, распад единства "мощи" на противоположности храбрости и трусости, распад "формы" на силу и слабость происходит только тогда, когда армия, этот носитель всех этих единств, сталкивается со своей противоположностью - армией противника. Иначе говоря, степень прочности подразделений и всего боевого порядка армии, степень мощи армии, качество ее формы - все это обнаруживается в боевом столкновении, в бое, который является основной и, строго говоря, единственной функцией армии.
Сунь-цзы, как это было видно из всех предыдущих его рассуждений, рассматривает явления не только теоретически, но и практически Каждое отвлеченное положение Сунь-цзы всегда воспринималось как правило для действий.
Эту сторону очень хорошо разрабатывают китайские комментаторы трактата. Цао-гун, Ду My, Мэй Яо-чэнь, Ван Чжэ, Хэ Янь-си и Чжан Юй - все они, с теми или иными оттенками, считают, что Сунь-цзы своими словами "беспорядок рождается из порядка" и т. д. указывает полководцу, как надо действовать по отношению к противнику. "Война - это путь обмана", - сказал Сунь-цзы в самом начале своего трактата, и в свете этого положения и следует, по-видимому, понимать эти формы.
"Беспорядок рождается из порядка". Это значит, что следует обмануть противника, притворно показать ему, будто находишься в беспорядке. Тогда он бросится на тебя и вместо беспорядка натолкнется на порядок и будет разгромлен. Нужно обмануть противника своей кажущейся трусостью или слабостью, и когда противник, в надежде на легкую победу, нападет на тебя, он натолкнется на действительную храбрость и силу.
Чжан Юй припоминает один эпизод из китайской истории. Ханьский император Гао-цзу (Лю Бан) собирался выступить в поход против гуннов. Желая предварительно узнать, каковы силы у противника и каково общее положение у него, он заслал к ним своих соглядатаев под видом послов. Гунны сообразили, в чем дело, и решили ввести соглядатаев в заблуждение. Они нарочно скрыли от них свои хорошие части и показали только слабых воинов и истощенных коней. Послы, вернувшись домой, донесли об этом императору и единогласно утверждали, что напасть на гуннов можно. Нашелся только один советник императора, который категорически заявил, что, наоборот, нападать ни в коем случае нельзя. То, что послы увидели у гуннов одни только слабые отряды, показалось ему подозрительным, и он решил, что это хитрость, что на самом деле у них есть превосходные отряды для военных операций. Тем не менее Гао-цзу не послушался своего проницательного советника и пошел на гуннов. Его поход закончился, как известно, неудачей. Таким образом, гунны поступили по правилу Сунь-цзы: продемонстрировали свою притворную слабость и заставили неосторожного противника столкнуться со всей своей силой.
Надо помнить, однако, что поражение в таком случае отнюдь не будет обусловлено именно моим порядком, моей храбростью или силой. Сунь-цзы сказал, что моя победа находится у противника. Поэтому побеждает его не мой порядок, храбрость и сила, а его собственные беспорядок, трусость и слабость. А откуда же они появляются? Когда противник видит, будто у меня все в беспорядке, он бросается на меня, не приняв всех нужных мер; он надеется на легкую победу. Поэтому, когда он неожиданно наталкивается на полный и твердый порядок, он сразу же от одного этого приходит в замешательство и сам открывает легкую возможность себя победить. Тот же ход мыслей прилагается к обману кажущейся трусостью и слабостью. Таким образом, слова Сунь-цзы получают такой смысл: беспорядок у противника рождается из порядка у себя; трусость противника рождается из моей храбрости; слабость противника рождается из моей силы.
Эти практические указания Сунь-цзы обобщает в следующих словах: "Когда тот, кто умеет заставить противника двигаться, показывает ему свою форму, противник обязательно идет за ним". Ду My так разъясняет эту мысль: "Если я силен, а противник слаб, следует показать ему свою слабую форму и этим заставить его двинуться и прийти. Если я слаб, а противник силен, следует показать ему сильную форму и этим заставить его двинуться и уйти: все движения противника будут послушны тебе". Иначе говоря, следует провести дело так. чтобы противник не мог предпринять никаких действий по собственной инициативе; нужно уметь фактически руководить всеми его действиями и движениями.
Демонстрация противнику своей ложной формы есть первый способ управления действиями противника. Другой способ - завлечение его какой-нибудь кажущейся или незначительной выгодой. Противник обычно поддается на эту удочку и предпринимает движение того порядка, которое желательно противоположной стороне.
"Когда противнику что-либо дают, он обязательно берет", а, заманив его выгодой, "встречают его неожиданностью".
Как нетрудно заметить, в этих своих изречениях Сунь-цзы развивает ту же мысль, которую он высказал еще в главе I. В числе своих "семи расчетов" он устанавливает такие, которые прямо повторяют сказанное здесь: "Если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь", "Заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его" (I,7).
В умении пользоваться различными приемами тактического искусства Сунь-цзы видит залог успеха. Но поскольку тактика есть явление не самодовлеющее, а производное, постольку секрет успеха следует искать в том, что обусловливает самую тактику: это - уровень силы армии, состояние ее мощи. "Поэтому тот, кто хорошо сражается, ищет все в мощи (своей армии. - Н. К.), а не требует всего от людей", - говорит Сунь-цзы. Здесь начинается новая мысль - о роли человека в армии. Оценка этой роли целиком подчинена той концепции, которую Сунь-цзы установил по отношению к понятию мощи армии вообще.
Что значат слова о том, что нельзя ставить победу в зависимость от людей, а нужно искать ее только в мощи? Надо думать, что Сунь-цзы хочет этим сказать, что нельзя ставить победу только в зависимость от талантливости, от выдающихся способностей своих солдат и командиров. Победу определяет общая мощь армии в том понимании, которое Сунь-цзы установил. Какое же место в этой мощи занимают люди?
На этот вопрос Сунь-цзы отвечает кратко: "(Полководец. - Н. К.) умеет выбирать людей и ставить их соответственно их мощи". Комментаторы помогают понять это краткое положение. "Полководец умеет оценивать, что может человек и чего он не может; умеет пользоваться мощью каждого человека и заставить его самого идти в бой", - говорит Сорай. Еще более отчетливо разъясняет Чжан Юй: "Правило использования людей заключается в следующем: нужно пользоваться жадностью одного, глупостью другого, умом третьего, храбростью четвертого; нужно каждого назначать соответственно его природным свойствам и не требовать от лю-дейтого, чего они не могут дать". Мысль Сунь-цзы, следовательно, ясна: мощь армии создается различными факторами, в том числе, конечно, в первую очередь - человеческим. Но нельзя ставить вопрос так, что только та армия обладает действительной мощью, которая состоит из одних только талантливых, искусных, умных, храбрых и т. д. Армия не может состоять только из одних таких людей. Поэтому и нельзя ставить победу в зависимость только от высоких личных качеств воина. Мощь армии создается тем, что люди вообще хорошо сражаются. "Полководец умеет заставлять воинов самих идти в бой", - говорит Сорай. Чем он достигает этого? На это отвечает Чжан Юй: у одного - воздействуя на его жадность, у другого - на его глупость, у третьего - на его ум, у четвертого - на его храбрость. Все эти качества - положительные и отрицательные - при оценке их с точки зрения полководца не являются ни положительными, ни отрицательными: ему интересна и важна лишь та "мощь" которую можно извлечь из каждого из этих качеств. Пусть это будет "жадность", но если жадность может породить мощь, силу, ею нужно воспользоваться. "Полководец умеет ставить людей соответственно их мощи", - говорит Сунь-цзы. От этого умения зависит и мощь армии в целом, и цель армии - победа. Поэтому в конце своих рассуждений Сунь-цзы, стремясь наиболее наглядно обрисовать значение этого умения, прибегает к своему излюбленному приему образн ых сравнений: "Тот, кто ставит людей соответственно их мощи, заставляет их идти в бой так же, как катят деревья и камни. Природа деревьев и камней такова, что, когда место ровное, они лежат спокойно; когда оно покатое, они приходят в движение; когда они четырехугольны, они лежат на месте; когда они круглы, они катятся".
Мэй Яо-чэнь разъясняет эти слова: "Дерево и камень - предметы тяжелые. Их легко сдвинуть, используя их собственную мощь, и трудно их передвинуть своей силой. Всю массу армии можно повести в бой ее собственной мощью, и нельзя пустить ее в ход с помощью своей силы. Это - естественный путь".
Мэй Яо-чэнь прекрасно проникает в мысль Сунь-цзы. Ведя армию, нужно действовать той мощью, которая заложена внутри ее самой, а не действовать на нее внешней силой. Передвинуть с места на место тяжелое бревно руками, пуская в ход только силу своих мускулов, трудно, а то и невозможно; но передвинуть его легко, если только использовать его собственную тяжесть; достаточно тогда только одного легкого усилия, небольшого толчка - и дерево или камень покатится собственной тяжестью.
Следовательно, от полководца требуется только легкий толчок. В чем он заключается? Ответ на это содержится в словах Сунь-цзы о ровном и покатом месте. В разъяснении Чжан Юя это означает следующее: "Когда дерево и камень находятся на ровном месте, они лежат спокойно; когда они находятся на покатом месте, они катятся. Если они четырехугольны, они лежат на месте; если они круглы, они катятся. Это - их естественная мощь. Если вся масса армии попала в опасное положение, она ничего не боится; если идти более некуда, она держится крепко; когда ничего другого не остается, она сражается - и это тоже ее естественная мощь".
Мысль Сунь-цзы сводится, таким образом, к следующему: чтобы сдвинуть камень или бревно, нужно ровное место, на котором они лежат, сделать покатым; если дерево не круглое, нужно обрубить его ветки и сделать его легко катящимся. Так же и с армией; нужно поставить ее в такие условия, в которых она не может не сражаться, в условия неизбежности и необходимости боя, и тогда ее внутренняя мощь выявится сама собой. Сунь-цзы назвал всю главу "Мощь". Следовательно, основная тема его рассуждений, которой подчинено все прочее, именно это понятие мощи. Последняя его фраза полностью раскрывает весь замысел автора.
Все, о чем Сунь-цзы говорил в этой главе, есть лишь анализ элементов, из которых образуется мощь армии. Начал он с понятия подразделения как основного элемента организации армии. От подразделения он перешел к понятию построения как основному элементу боевого порядка армии. После этого он дал определение двух приемов боя - правильного боя и маневра. Само собой разумеется, что эти два приема могут существовать лишь постольку, поскольку существует боевой порядок вообще. Таким образом, все перечисленное им составляет цепь последовательно обусловливающих друг друга элементов.
Наличие таких элементов создает "полноту" армии, ее полную боеспособность, а отсюда - и наступательную силу ее, качество ее удара: стремительность и рассчитанность. Вместе с тем это определяет и качества ее оборонительной силы: стойкость и непобедимость. Эти же элементы обусловливают и три общих качества армии: порядок, храбрость, силу.
Но все эти элементы - как основные, так и производные - существуют не обособленно друг от друга, а в виде сложного целого. Они создают мощь армии и сами обретают свое бытие в этом высшем синтезе - в этой мощи. Таким образом, создается некая единая внутренняя сила, потенция армии, называемая Сунь-цзы "мощью" ее. Это то же, что потенциальная сила, заложенная в любом предмете. Бой представляет не что иное, как действие этой внутренней силы, этой естественной мощи. Но она, эта мощь, есть потенция, которую нужно пробудить так же, как можно, подкопав землю под камнем на уступе горы, заставить его покатиться силой своей собственной тяжести. Это и должен уметь сделать полководец. Как? Поставив армию в обстановку неизбежности боя. И тогда "мощь того, кто умеет заставить других идти в бой, есть мощь человека, скатывающего круглый камень с горы в тысячу саженей".
Источник: pistoletchik.ru.
Рейтинг публикации:
|
