|
Глава XIII
Использование шпионов
Цао-гун пишет в своем комментарии: "На войне обязательно пользуются шпионами и через них узнают положение противника". Необходимость организации шпионажа признает и Чжан Юй: "Если хочешь знать что-либо о положении противника, иначе как через шпионов этого сделать нельзя. Только использование шпионов требует строжайшей тайны". В этой последней фразе содержится некоторое объяснение, почему эта глава названа "Использование шпионов". Иметь шпионов еще недостаточно, нужно уметь ими пользоваться. Именно в этом и состоит искусство полководца.
Чжан Юй говорит, что это искусство состоит в умении сохранять строжайшую тайну. Сорай понимает дело шире. "Чтобы узнать что-либо о противнике, - говорит он, - нет ничего лучшего, чем шпионы. Но есть шпионы преданные, есть и изменники. Одни по своим способностям пригодны для шпионской работы, другие нет. В донесениях шпионов бывают и правда и ложь; в том, что они говорят, бывает трудно разобраться, - что есть на самом деле и чего нет. Поэтому употребление шпионов - большое дело для армии". Сорай ссылается на примеры неудачного использования шпионов, засылки в стан противника лиц, явно непригодных для подобной работы. Так, в III в. до н. э., во время борьбы, которую вели циньские войска против Чжао Шэ, посланного на помощь Хань, о чем уже была речь выше, они подослали в его лагерь шпиона, но тот ничего не мог разведать: ничего не могли разузнать и шпионы царства Чу, посланные в лагерь Гао-цзу. Поэтому дело не столько в самих шпионах, сколько в умелом пользовании ими. Этой теме и посвящена последняя, XIII глава трактата Сунь-цзы.
Сунь-цзы называет отказ от организации шпионажа или недостаточное внимание к разведывательной работе "верхом негуманности". Почему? Это он объясняет, по своему обыкновению, коротко, но достаточно ясно.
Еще во II главе своего трактата он указывал на тяготы войны для финансов государства: "Если у тебя тысяча легких колесниц и тысяча тяжелых, сто тысяч солдат, если провиант надо отправлять за тысячу миль, то расходы внутренние и внешние, издержки на прием гостей, материал для лака и клея, снаряжение колесниц и вооружение - все это составит тысячу золотых в день" (II, 2). Мы, конечно, не можем определить реальной стоимости этой суммы, но несомненно, что Сунь-цзы назвал здесь цифру для того времени очень крупную.
Однако, как уже было указано в комментарии ко И главе, дело заключается не только в этом. Главное - это разорение значительной части населения и упадок хозяйственной жизни. Война связана с усиленным обложением, приходится снаряжать армию, содержать ее во время похода. Поэтому, "когда поднимают стотысячную армию, выступают в поход за тысячу миль, - говорит Сунь-цзы, - издержки крестьян, расходы правительства составляют в день тысячу золотых".
Эту цифру Сунь-цзы уже назвал во II главе, но здесь он точно говорит о тех, кто эту сумму должен дать: это - крестьяне, т. е. основная масса населения, и правительство. Но если учесть, что средства правительства слагались из податей и налогов, выходило, что всю тяжесть войны нес народ.
Но это еще не все. Самое важное, самое существенное - это упадок сельского хозяйства. Во время большой войны подавляющая масса населения оказывается оторванной от своих обычных занятий и поля остаются необработанными. "Не могут приняться за работу семьсот тысяч семейств", - говорит Сунь-цзы.
Выше, в комментарии ко II главе, уже было объяснено, откуда Сунь-цзы берет эту цифру. Понять ее можно только в условиях "колодезной системы". Поэтому это место трактата считается одним из доказательств наличия этой системы в эпоху Сунь-цзы. Так понимали и все комментаторы трактата. "В древности, - пишет Цао-гун, - восемьдворов составляли соседскую общину. Один двор шел (т. е. давал рекрутов. - Н.К.) в армию, остальные семь содержали ее. Сунь-цзы говорит о том, что, когда поднимается стотысячная армия, не занимается земледельческим трудом 700 тысяч дворов". "В древности, - пишет Ду My, - каждый мужчина получал в надел один цинь земли. В центре этих девяти циней находился один цинь. Там выкапывался колодец и выстраивались хижины, и восемь дворов жили в них. Это и есть колодезное поле". Чжан Юй говорит: "По закону о колодезном поле восемь дворов составляют соседскую общину. Один двор шел в армию, остальные семь содержали ее. Когда поднимали стотысячную армию, прекращали земледельческие работы 700 тысяч дворов".
Итак, один двор давал солдата, а прочие семь дворов содержали его. Иначе говоря, все содержание армии ложилось на население, на крестьянство. Это не означало только то, что крестьяне должны были вносить требуемые налоги, т. е. поставлять нужные средства и продукты; они должны были еще доставлять эти продукты, а также боевые припасы в действующую армию.
Они были обязаны подводной повинностью, а эта повинность составляла в те времена тяжелейшее бремя для крестьян, особенно если нужно было перевозить, как говорит Сунь-цзы во II главе, за 1000 миль, т. е. на далекое расстояние. Неудивительно, что в этих условиях "изнемогают от дороги", как говорит Сунь-цзы. "Заняты перевозками и изнуряются от дороги", - поясняет Ду My.
После того как мы ознакомились почти со всем трактатом, это место может вызвать некоторое недоумение. Если армия заходит за 1000 миль, это будет, скорее всего, уже территория противника, да еще, по-видимому, довольно далеко от собственных границ. Иначе говоря, это будет местность, которую Сунь-цзы выше назвал "местностью серьезного положения". А что сказано в связи с этой местностью? "В местности серьезного положения грабь!", т.е. продовольствуйся за счет противника. "Каким же образом могут уставать от дороги, зачем же возят провиант?" - ставит вопрос Чжан К)й и отвечает: "Подвоз провианта все равно не приостанавливается. Равным образом идет снабжение боевыми припасами. Когда говорят, что на войне следует грабить противника, то это означает, что, когда заходят далеко в глубь неприятельской территории, следует быть готовым к задержкам в доставке продовольствия. Поэтому и разрешалось с целью пополнения запасов грабить население. Но, по-видимому, считалось, что полностью снабжаться за счет населения невозможно. Кроме того, бывают местности безлюдные, где нет продовольствия, на которое можно было бы рассчитывать. Можно ли, следовательно, отказаться от подвоза из собственной страны?"
Эти слова Чжан Юя разъясняют все: подвоз провианта не прекращался. Отсюда становится понятно, почему Сунь-цзы так часто и так настойчиво предупреждает полководца о необходимости оберегать свои коммуникационные линии, пути подвоза провианта. Когда армия бывала в походе, из своей страны, по-видимому, шел непрерывный поток крестьянских подвод. Естественно, что 700 тысяч дворов не имели возможности всем составом приняться за земледельческие работы. Поля оставались невозделанными, хозяйство страны приходило в упадок. Таковы экономические последствия войны.
Поэтому войну надлежало "решать" как можно скорее. "Решить войну" означает победить противника. Облегчить же победу, а главное, ускорить ее может полное знание противника. Поэтому-то Сунь-цзы и говорит: "Жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника - это верх негуманности".
Кому же нужно раздавать эти титулы, награды, деньги? Ли Цю-ань отвечает на это: "Жалеть титулы и награды и не раздавать их шпионам, не поручать им разведывать состояние противника - это верх негуманности". Мэй Яо-чэнь говорит не без негодования: "Когда стоят друг против друга несколько лет, несут издержки на это 700 тысяч дворов, жалеть титулы и награды, какую-то мелочь в сто золотых, не посылать шпионов для разведывания положения и не добиваться этим победы - это верх негуманности". То же говорит и Чжан Юй, считая пустяками не только деньги, но и титулы и награды. Такова точка зрения Сунь-цзы, единодушно и энергично поддержанная его комментаторами, людьми разных эпох, во многом - разных взглядов. Особенно характерно именно то, что, по их мнению, в сравнении с благосостоянием народа такие вещи, как титулы, награды и деньги, - все это мелочь. Поэтому Сунь-цзы и утверждает: если полководец эти мелочи жалеет, а народное достояние и труд не жалеет, он "не полководец для людей, нe помощник своему государю, не хозяин победы". И с другой стороны: "Просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому, что все знали наперед". "Государи зря не двигались с места. Если они двигались, то обязательно побеждали. Полководцы не совершали бессмысленных подвигов. Если они совершали подвиги, то обязательно выдавались этим из всех других. Почему это? Потому, что они заранее знали положение противника", - говорит Мэй Яо-чэнь. "Знать наперед положение противника - это значит действовать как бог!" - восклицает Ван Чжэ.
Каким же способом можно это знание получить? Сунь-цзы на это отвечает точно: "Знание наперед нельзя получить от богов и демонов". Почему? На это отвечает Чжан Юй: потому, что "на них смотришь - и ничего не видишь; их слушаешь - и ничего не слышишь; посредством молитв узнать что-либо нельзя". Мэй Яо-чэнь добавляет: "Нельзя получить знание и с помощью гаданий". Сунь-цзы продолжает: знание наперед "нельзя получить и путем умозаключений по сходству, нельзя получить и путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей". "Только через людей", - несколько меняет форму выражения Цао-гун. "Только через шпионов", - уточняет Ли Цюань. Мэй Яо-чэнь рассуждает так: "О богах и демонах можно узнать с помощью гаданий; о вещах, об их форме и содержании можно узнать посредством умозаключений по сходству; законы Неба и Земли можно узнать посредством исчислений; но когда дело касается противника, нужно обязательно прибегнуть к помощи шпионов, и только после этого можно что-либо узнать". Так же думает и Чжан Юй.
Обрисовав таким образом необходимость шпионской работы. Сунь-цзы переходит к перечислению различных категорий шпионов, очевидно хорошо известных в его время. Этих категорий пять. Он дает им следующие наименования: шпионы местные, шпионы внутренние, шпионы обратные, шпионы смерти, шпионы жизни. Ввиду того что это, вероятно, наиболее древняя из всех известных классификаций шпионов, на ней следует остановиться.
Сунь-цзы сам определяет, что все это значит. "Местными шпионами" он называет тех местных жителей в неприятельской стране, которые доставляют нужные сведения во время нахождения там армии. "Внутренними шпионами" он называет чиновников и вообще лиц, состоящих на службе у противника и являющихся одновременно агентами чужого государства. Своеобразное название "обратный шпион" он прилагает к агенту противника, проникшему в лагерь, но узнанному и использованному "обратно", т. е. в интересах той стороны, шпионить за которой он явился. "Шпионами смерти" Сунь-цзы называет своих агентов, посылаемых к противнику с таким поручением, выполнение которого неминуемо влечет за собой смерть. "Шпионами жизни" называются такие свои агенты, которые посылаются к противнику за какими-либо сведениями и от которых требуется во что бы то ни стало вернуться живыми и эти сведения доставить. Таким образом, первая категория шпионов - информаторы, вторая - агенты в лагере противника из среды его собственных людей, третья - агенты противника, используемые против их собственной стороны, четвертая - лазутчики и диверсанты, пятая - разведчики.
О вербовке местных шпионов Сорай пишет так: "Когда местные жители не получают от противника (т. е. от своих властей. - Н. К.) чинов и жалованья, чувство долга у них очень слабое. Если обласкать их своими милостями, они, привлеченные этими милостями, расскажут о слабых и сильных местах противника. Низменных из них можно прельстить деньгами и драгоценностями; другим можно внушить, что они и есть те самые правители, которые в случае, если они будут у власти, будут полезны для народа; третьих можно заставить говорить, припугнув их своей силой. Это значит пользоваться жадностью и отсутствием чувства долга... Среди местных жителей могут найтись и благородные, которые потерпели неудачи и скрываются. Такие люди стремятся проявить свои таланты, получать чины и жалованье. У таких людей можно пользоваться их честолюбием". Таким образом, жадность, отсутствие гражданского долга, эгоизм и честолюбие - вот почва, на которой вербуются шпионы из населения противника.
Из кого вербуются "внутренние шпионы"? На это исчерпывающий ответ дает Ду My: "Среди чиновников противника есть люди умные, но потерявшие должность; есть люди провинившиеся в чем-либо и подвергшиеся за это наказаниям; есть любимцы, жадные до богатства; есть люди, поставленные на низшие должности; есть люди, не выполнившие возложенных на них поручений; есть люди стремящиеся приобрести более широкое поле для приложения своих способностей, пользуясь несчастьем других; есть люди, склонные к хитрости и обману, двоедушные. С такими людьми надлежит тайно вступить в шпионские сношения, щедро одарить их, привязать их к себе и через них узнавать о положении в их стране, разведывать о планах против себя, а также заставлять их сеять рознь между их государем и его вассалами".
Комментатор Хэ вспоминает известный случай из китайской истории, могущий служить иллюстрацией того, как приобретают таких внутренних шпионов и как ими пользуются.
В период Чжаньго - эту эпоху не прекращающихся и повсеместных междоусобных войн - велась (236-229) война между княжествами Цинь и Чжао. Во главе циньской армии стоял известный полководец Ван Цзянь. Войсками княжества Чжао командовал Ли My, прославившийся до этого искусной защитой северных границ княжества от нападения гуннов. Это был полководец, соединявший в себе "и ум, и храбрость", как обычно характеризуют в Китае таких военачальников. Ввиду этого циньские войска стали терпеть поражение за поражением. Был наголову разбит один из крупных военачальников - Хуан Яо, и сам главнокомандующий - Ван Цзянь оказался в опасном положении. Тогда Ван Цзянь понял, что в открытом бою ему не справиться с таким противником, и решил действовать иными средствами.
При дворе его противника, чжаоского князя, находился некий Го Кай, любимец князя. Ван Цзянь знал, что он завидует успехам Ли My, так удачно ведущего войну с Цинь, боится его влияния на правителя и ищет случая его устранить. Поэтому Ван вошел с ним в тайные сношения, поднес ему большую сумму денег и якобы дружески предупредил его, что Ли My ждет только конца кампании, чтобы расправиться со своим соперником. Так как это совпало с предположениями самого Го, тот, не задумываясь, отправился к князю и наговорил ему, будто ему стало известно, что Ли My замышляет убить князя, передаться на сторону Цинь и получить из рук циньского князя княжество Чжао. Чжаоский князь поверил своему фавориту, отозвал Ли My из армии и казнил его. Вместо Ли My во главе армии были поставлены два других, совершенно неспособных военачальника. Последствия устранения искусного полководца быстро сказались. Прошло всего три месяца, и армия Чжао была наголову разбита циньскими войсками, а из двух посланных военачальников один был убит в бою, а другой попал в плен.
Тот же Хэ приводит случай, который может служить примером того, как следует использовать стремление противника заполучить себе внутреннего шпиона во вред ему самому. Дело происходило во время войны княжеств Цзинь и Шу (первая половина IV в. до н. э.). Войсками Шу командовал Ли Сюн. Во главе цзиньских войск стоял Ло Шан. Борьба велась без каких-либо результатов для обеих сторон. Тогда Ли Сюн решил прибегнуть к хитрости. Он знал, что Ло Шан непременно воспользуется всяким случаем приобрести себе в лагере противника "внутреннего шпиона", и решил ему этот случай предоставить, поручив разыграть эту роль своему надежному вассалу Пу Таю. Для того же, чтобы сделать кажущуюся измену Пу Тая вполне правдоподобной, Ли Сюн подверг Пу Тая публичной экзекуции - битью батогами якобы за какую-то провинность. Экзекуция была произведена настолько добросовестно, что Пу Тая унесли окровавленного. Но зато у Ло Шана не было никаких сомнений в искренности Пу Тая, когда тот через некоторое время тайно предложил ему свое содействие, чтобы отомстить своему высокому начальнику. По плану Пу Тая, он должен был убить своего начальника и зажечь огонь, который послужил бы сигналом нападения для войск Ло Шана. Уговор был заключен, и в определенный момент в лагере Ли Сюна показался огонь. Тотчас же сто отборных воинов Ло Шана, стоявших наготове, пошли на приступ; предполагалось, что в суматохе им без труда удастся проникнуть внутрь укрепления противника. Конечно, все они были перебиты. Более того, войска Ло Шана, двинувшиеся на штурм, попали под удар засады и были разбиты.
Третий тип шпиона именуется "обратными шпионами". Так Сунь-цзы называет шпионов противника в своем стане, деятельность которых, однако, искусно направляется в обратную сторону.- на пользу той стороны, работать против которой они направлены. Это - неприятельский шпион, обращенный против самого неприятеля.
Как это достигается? На этот вопрос отвечает Ду Му: "Когда у меня появляется шпион противника и следит за мной, я должен заранее знать об этом; при этом можно привлечь его щедрым подкупом и заставить его выполнять мои собственные поручения; можно притвориться ничего не знающим, дать ему ложные сведения и отпустить его. В таком случае шпион противника будет, наоборот, сам выполнять мои поручения". Следовательно, орудиями для использования неприятельского шпиона служат подкуп и обман.
В истории Китая можно найти немало случаев привлечения на свою сторону неприятельских шпионов посредством подкупа.
Во время Сунской династии, в правление Шэнь-цзуна (1068- 1086), известный реформатор Ван Ань-ши своей деятельностью вызвал недовольство реакционеров, приведшее к большим волнениям. В ту эпоху Сунской империи приходилось выдерживать жестокую борьбу с наседавшими с севера киданями. Воспользовавшись неурядицами в империи, продолжавшимися и после смерти Ван Ань-ши, при последующих императорах кидане совершили ряд удачных походов и захватили почти весь Северный Китай. Сун-ское государство было оттеснено на юг за Янцзы и едва сохранило за собой три области из девяти областей тогдашнего Китая. Однако Сунская империя не распалась и даже нашла силы для относительного восстановления своей мощи. Появился ряд талантливых политиков и полководцев - Цзун Цзэ, Юэ Фэй, Хань Ши-чжун, Чжан Цзюнь и др. Удалось не только упорядочить внутреннее положение в государстве, но и нанести ряд поражений киданям. Тогда киданьский правитель решил на время прекратить борьбу и выждать, пока энергия этих новых деятелей Сунской империи спадет. Однако усиление противника приняло настолько опасный характер, что киданьский правитель вынужден был действовать. В свое время киданями был задержан агент сунского правительства Цинь Гуй. Он был соответствующим образом одарен и направлен обратно. Дело было обставлено так, будто ему удалось бежать. Вернувшись на родину, Цинь Гуй снова поступил на службу к сунскому двору и, будучи человеком выдающихся способностей, стал быстро возвышаться и скоро достиг поста канцлера, так что все управление сунским государством в конце концов оказалось в руках тайного киданьского агента.
Действуя по условленному с киданьским правителем плану. Цинь Гуй отменил все работы по восстановлению военной мощи страны, прекратил приготовления к войне с киданями, заключил с ними мир, а всех военачальников и государственных деятелей, стоявших на страже интересов Сунской империи, устранил. Таким образом, он способствовал укреплению того положения, с которым никак не хотели примириться преданные Сунской империи деятели: распада Китая на два царства - Северное и Южное, т. е. фактически признал за иноземными завоевателями весь север Китая. Это сильно подорвало мощь Сунской империи, и с той поры ее надежды вернуть потерянные территории и восстановить единство Китая оказались неосуществимыми, несмотря на все усилия.
"Шпионом смерти" Сунь-цзы называет своего агента, который направляется к противнику специально для того, чтобы передать ему ложные сведения, ввести его в заблуждение и склонить его на действия, которые идут ему во вред или даже могут послужить причиной его гибели. Естественно, что, когда ложь обнаруживается, агент предается смерти. Если судить по приводимым комментаторами ссылкам на исторические примеры, особенно часто такими шпионами оказывались послы, направляемые к противнику для отвлечения его внимания притворными переговорами о мире и даже для заключения мира. Именно в это время, т. е. когда противник, поверив мирным заверениям посла, ослаблял бдительность и становился менее осторожным, противная сторона и предпринимала решительную военную операцию. Тем самым замысел раскрывался, и посол, находившийся в стане противника, чтобы своим присутствием и заверениями поддерживать в нем уверенность в искренности своих предложений, предавался смерти. Так, например, Ду My напоминает случай, происшедший во время борьбы ханьского императора Гао-цзу (206-195 гг. до н. э.) с циским княжеством. Ведя войну с этим княжеством, Гао-цзу понял, что ему нелегко будет одолеть своего противника обычным путем. Поэтому он решил притворно вступить с ним в мирные переговоры и с этой целью направил к нему послом искусного дипломата Ли Ши-цы. Тот так ловко повел дело, что циский князь не только согласился на мир, но и отвел свои войска с границ. Этого только и ждал Гао-цзу. Как только границы оказались незащищенными, ханьский полководец Хань Синь немедленно вторгся в пределы циского княжества Посол был, конечно, казнен, но это не спасло циского княжества: оно пало под ударами ханьцев.
Подобная же история произошла и в правление ганского императора Тай-цзуна (627-649), о чем вспоминает Хэ Янь-си. Тай-цзун вел ожесточенную борьбу с тюрками. Стремясь как можно скорее поразить их, он послал к ним Тан Цзяня с предложением мира. Тюрки на время приостановили свои операции. Когда переговоры были в самом разгаре, Тай-цзун поспешил двинуть свои войска, поставив во главе их лучшего полководца - Ли Вэй-гуна (Ли Цзина). Ли Вэй-гун, воспользовавшись тем, что тюрки ослабили свою бдительность, неожиданно напал на них и нанес им решительный удар. Об этом эпизоде заходит речь и в "Диалогах" Ли Вэй-гуна, причем там он излагается несколько иначе:
"Тай-цзун спросил: "Когда-то я послал к тюркам Тан Цзяня, вы же воспользовались этим, напали на них и разбили их. Тогда мне говорили, что вы использовали Тан Цзяня как шпиона смерти. Я до сих пор не знаю, верно ли это. Как было дело?".
Ли Вэй-гун, склонившись, ответил: "Мы с Тан Цзянем плечом к плечу служили своему государю. Но, оценивая умение Тан Цзяня говорить, я решил, что он ни в коем случае не сможет уговорить тюрок покориться. Поэтому я решил воспользоваться тем, что они в связи с переговорами ослабят свою боевую готовность, направил на них свою армию и напал на них. Ибо, когда удаляют большую беду, не обращают внимания на малый долг. Люди говорят, что я использовал Цзяня как шпиона смерти. Это не было в моих намерениях"" ("Ли Вэй-гун вэньдуй", И, 47-48).
Согласно версии, передаваемой в комментарии Лю Иня, дело представлялось в следующем виде.
В 4-м году Чжэнь-гуань (630) Ли Вэй-гун нанес жестокое поражение тюркам во главе с ханом Цзели. Хан бежал в Тешань, причем ему удалось вывести значительную часть своих сил, так что у него осталось свыше 100 000 войска. Оттуда он послал сказать Тай-цзу-ну, что готов покориться и признать себя вассалом танских императоров. Тай-цзун, сам желая покончить дело миром, направил к хану послом Тан Цзяня, чтобы тот, действуя уговорами и обещаниями, действительно заставил хана покориться. Одновременно он приказал Ли Вэй-гуну выступить со своей армией навстречу хану. Однако хан, смирившийся только для вида, на деле хотел лишь выиграть время. Поэтому, узнав о продвижении китайских войск, он решил бежать в Цзибэй. Тогда Ли Вэй-гун, встретившись со своим коллегой по командованию армией Ли Ши-цы, сказал ему: "Хан потерпел поражение, но сил у него еще много. Если он теперь убежит в Цзибэй, трудно будет справиться с ним. В настоящее время у него находится императорский посланник. Разбойники по этому случаю, несомненно, ослабят свою бдительность. Если мы теперь возьмем десять тысяч отборной конницы и ударим на него, мы сможем без сражения взять его в плен". Присутствовавший на этом совещании Чжан Гун-цзянь на это заметил: "Но ведь император в своем послании изъявляет готовность принять покорность хана. И посол находится там. Как же можно нападать на хана?" Ли Вэй-гун ответил: "Тан Цзяня жалеть нечего". В конце концов, он собрал свои войска и ночью выступил в поход.
Хан, видя у себя посла императора, очень обрадовался, считая, что его умысел удастся, и узнал о приближении китайских войск только тогда, когда они были уже в семи милях. Он сейчас же вскочил на коня и бежал, а армия его рассеялась. Тан Цзяню же удалось невредимым вернуться к себе.
Таким образом, по этой версии выходит, что Тан Цзянь не был послан к тюркам в качестве "шпиона смерти". Он только силой обстоятельств сыграл эту роль. Ли Вэй-гун же, подстроивший все это, не посмотрел на то, что обрекает своего друга на смерть; для него долг перед другом был "малым долгом", долг же по отношению к своей стране - "великим долгом". Увидя верную возможность покончить с давнишней опасностью, нависшей с севера над Танской империей, он, не задумываясь, решил пожертвовать другом.
В известной мере такому "шпиону смерти" китайцы были обязаны своим успехом в борьбе с японцами, вторгшимися в конце XVI в. в Корею. Когда Кониси Юкинага дошел до маньчжурской границы, разбив корейские войска и даже первую китайскую армию Цзу Чэн-сюня, посланного против японцев, китайцы направили к нему уполномоченного для заключения мира. Юкинага, сильно ослабленный непрерывными боями и переходами, пошел на это предложение, и было заключено перемирие. При всей осторожности Юкинага это обстоятельство все же несколько отразилось на его бдительности и состоянии японских войск. Кроме того, ликвидация его разведывательной сети лишила его всяких источников информации о своих противниках. В результате его армия в битве при Пхеньяне была разгромлена.
Чжан Юй приводит анекдотический эпизод, героем которого также явился, по его мнению, "шпион смерти". Дело происходило во время войны Сунской империи с тангутами, с царством Сися (XI в.). В то время тангуты были настолько сильны, что супцы ничего не могли поделать с этой постоянно висевшей над ними угрозой с запада. Могущество тангутского царства, между прочим, объяснялось тем, что там было много очень талантливых и преданных военачальников и администраторов. Поэтому сунцы решили в первую очередь устранить их. С этой целью был придуман следующий план: помиловать преступника, приговоренного к смерти, и направить его к тангутам в качестве "шпиона смерти". Преступника нашли, но так как полагаться на его преданность и самоотверженность было нельзя, то никаких поручений ему не дали, а только заставили его проглотить обмазанный медом восковой шарик, обрили ему голову и в одежде буддийского монаха прогнали к тангутам. Лжемонах был, конечно, схвачен и приведен на допрос. Под пыткой он признался, что его заставили проглотить восковой шарик. Ему немедленно дали слабительное и извлекли шарик. Вскрыв шарик, обнаружили в нем послание сунского императора к главнейшим сановникам и полководцам тангутов, якобы состоявшим в тайных сношениях с сунским двором. Тангутский император оказался настолько недальновидным, что принял это за чистую монету и приказал казнить их. Разумеется, не уцелел и "шпион смерти". Этим самым в некоторой степени было достигнуто ослабление тангутского царства, которого так домогались китайцы.
Последнюю категорию шпионов Сунь-цзы назвал "шпионами жизни". По его определению - это те, кто "возвращается с донесением". Короче говоря, это шпионы, засланные в чужую страну для собирания нужных сведений. Поскольку весь смысл их работы заключается в том, чтобы эти сведения доставить, они обязаны всячески стараться сохранить свою деятельность в тайне и вернуться к себе живыми. Отсюда и их название. Естественно, для такой работы необходим особый подбор людей. Об этом говорят все комментаторы и даже перечисляют качества, которые требуются от таких шпионов. Ду My говорит: "В шпионы жизни надлежит выбирать людей, внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности - низменных, сердцем же - отважных: надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах, умеющих переносить и голод, и холод, оскорбления и позор". Ду Ю указывает на другие качества, требуемые от этих агентов: "Выбирают таких, кто обладает мудростью, талантами, умом и способностями, кто в состоянии сам проникнуть в самое важное и существенное у противника, кто может понять его поведение, уразуметь, к чему идут его поступки и расчеты, уяснить себе его сильные стороны и, вернувшись, донести об этом мне". Мэй Яо-чэнь говорит, что нужно посылать умных и красноречивых. Сорай добавляет еще один разряд: людей, состоящих в дружеских отношениях с влиятельными и могущественными лицами у противника, теми, кто находится "на высоких постах и в высших рангах". Сорай - этот японский комментатор XVIII в. - говорит и о том, о чем не упоминают его китайские коллеги более ранних времен: он говорит, как нужно засылать таких агентов. Их следует засылать под видом "шаманов, бродячих отшельников, монахов, горожан (т. е. торговцев и ремесленников. - Н. К.), врачей, гейш". Можно посылать их и под видом послов.
В приведенных выше словах Ду My содержится, между прочим, требование выбирать для шпионской работы людей, сведущих в "простых искусствах". Под такими искусствами понимались тогда в первую очередь рисование и счет, в частности умение производить всякие измерения и исчисления. Таким образом, Ду My предвидит и такую работу, которая требует умения сделать зарисовку, набросать план, вычислить расстояние, определить размер и т. п. Один эпизод из истории Сунской империи свидетельствует, что такими людьми действительно пользовались. Как было уже упомянуто выше, супцам пришлось вести долгую, упорную и неудачную борьбу с северными кочевниками - киданями. постепенно захватывавшими Северный Китай и уже в 907 г. основавшими там свое царство Ляо. Войны чередовались с краткими периодами мира, во время которого обе стороны готовились к следующей схватке. Однажды (это было уже при Южной Сун) во время такого затишья к киданям был направлен посол. Он был принят киданями с подобающим почетом, и в честь его был устроен пир. В пиршественном зале стояли разрисованные ширмы. Посол обратил внимание на эти ширмы и увидел, что на них изображен план столицы его государства - города Цзиньлина, а под ним подпись: "Поставлю коня на самой вершине Цзиньлина". Вернувшись на родину; он рассказал об этом императору и его советникам, и те поняли, что задуманная война бесполезна. Дело в том, что в предыдущем посольстве от киданей к сунскому двору находился человек, которому было поручено делать зарисовки и снимать планы. Он и сумел зарисовать план столицы и потом, вернувшись к себе, изобразить его в виде картины на ширме.
Таковы пять категорий шпионов и их деятельность. Она настолько разнообразна и всеохватывающа, что Сунь-цзы не может не воскликнуть: "Все пять разрядов шпионов работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они - сокровище для государя". Так оценивает Сунь-цзы значение шпионской работы. Ввиду этого понятен и его дальнейший вывод: "Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские".
В связи с этим понятны и требования, которые должны предъявляться к лицу, пользующемуся шпионами, руководящему их работой. Первое, что требуется от такого человека, это ум. "Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами", - утверждает Сунь-цзы. "Потому что, - поясняет Ду My, - нужно сначала оценить характер шпиона, его искренность, правдивость, многосторонность ума, и только после этого можно пользоваться им". Мэй Яо-чэнь считает, что нужно иметь большой ум, чтобы распознать "в донесении шпиона ложь, различить правильное и неправильное; только тогда можно пользоваться шпионами". Чтобы пользоваться шпионами, нужно знать людей. А "если обладать совершенным умом, знать людей можно", - замечает Чжан Юй.
Второе, что требуется от того, кто руководит шпионской работой, это гуманность и справедливость. "Не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов", - утверждает Сунь-цзы. По-своему объясняет это положение Мэн-ши. цитируя слова Тай-гуна в "Лю тао": "Когда гуманность и справедливость проявляются, к такому человеку приходят все мудрые; а если приходят все мудрые, он может пользоваться и шпионами". Мэй Яо-чэнь рассматривает вопрос конкретнее: "Если обласкаешь их своей гуманностью, покажешь им свою справедливость, сможешь ими пользоваться. Гуманностью привязывают к себе сердца их, справедливостью воодушевляют их верность. Гуманностью и справедливостью руководят людьми. Может ли тогда найтись что-либо невозможное?"
Третье, что требуется от руководителя шпионской работой, это тонкость и проницательность. "Не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат", - говорит Сунь-цзы. Ду My объясняет это таю "Бывает, что шпион получит всякие драгоценности и деньги, но не добудет сведений о противнике. И тогда он постарается отделаться от моего поручения ложью. Вот тут-то и нужно быть осторожным и проницательным; нужно уметь распознать, что истина и что ложь в его донесениях". Мэй Яо-чэнь считает, что проницательность нужна и для того, чтобы "ограждать себя от шпиона, подосланного противником". "Проницательность. Проницательность! При наличии ее не найдется ничего такого, чем нельзя было бы воспользоваться как шпионами", - восклицает Сунь-цзы, подчеркивая, таким образом, важнейшую роль этого свойства.
Интересно, что комментаторы считают это свойство настолько могущественным, что человек, обладающий глубокой проницательностью, может наперед все знать, все предвидеть. Чжан Юй прямо так и говорит: "Когда есть проницательность и еще раз проницательность, в делах нет ничего неважного, нет ничего незначительного: обо всем знают наперед". Ду My считает, что "во всяком деле нужно все заранее предвидеть", и утверждает, что мысль Сунь-цзы в вышеприведенном изречении именно в этом и заключается.
Сорай придает особое значение последним словам этого изречения: "При наличии проницательности не найдется ничего такого, чем нельзя было бы воспользоваться как шпионами". По его мнению, эти слова означают, что полководец может воспользоваться всеми: "Всяким, кто приходит к нему из страны противника, пусть это будет простой крестьянин, житель гор, дровосек, охотник, торговец. Про людей нечего и говорить; можно использовать и все то, что наблюдаешь глазами, слышишь ушами: ветром, дующим в поднебесье, ручьем, протекающим в долине, пением петухов, лаем собак - всем этим искусный полководец может воспользоваться как шпионами", т. е. все это может дать сведения о противнике. Такое расширенное толкование придает Сорай понятию шпионской работы.
На этом заканчивается первый раздел главы, излагающей основные положения искусства пользования шпионами. В дальнейшем идут рассуждения по отдельным деталям.
"Если шпионское донесение еще не послано, а об этом уже стало известно, то и сам шпион, и те, кому он сообщил, предаются смерти", - гласит новое правило Сунь-цзы. "Одного наказывают за то, что он выдал секрет, другого за то, что он болтал", - поясняет Чжан Юй.
История Ханьской империи рассказывает, что, когда во времена императора Гао-цзу против ханьского владычества восстал вэй-ский князь, Гао-цзу ни о чем другом не расспрашивал, как только об одном: кто у вэйского князя назначен главнокомандующим. Когда ему ответили, что назначен Бо Чжи, император сказал: "Ну, это еще желторотый младенец. Куда ему до моего Хань Синя! Можно быть спокойным". Затем спросил, кто начальник конницы. Когда ему сказали, что Пин Цзин, он только рассмеялся и заметил: "Он умен, но ему далеко до моего Гуань Ина". "А кто начальник пехоты?" - спросил далее Гао-цзу. Ему сказали: "Сан То". "Ну, ему не сравниться с моим Цао Цанем. Я могу быть совершенно спокойным!" - и более уже ни о чем не спрашивал.
В свете этого рассказа становятся особенно понятными следующие слова Сунь-цзы: "Вообще, когда хочешь ударить на армию противника, напасть на его крепость, убить его людей, обязательно сначала узнай, как зовут военачальника у него на службе, его помощников, начальника охраны, воинов его стражи. Поручи своим шпионам обязательно узнать все это".
Ясно, что знать, с кем имеешь дело, важно, чтобы определить свою тактику борьбы с противником. Поэтому, если это не становится известным каким-либо другим путем, шпионам поручается собрать сведения о личном составе в армии противника, причем очень характерно, что Сунь-цзы предлагает сообщать такие сведения не только о высших военачальниках, но и о низших, вплоть до простых командиров. "Когда хотят произвести нападение, совершенно необходимо узнать, кто находится на службе у противника, кто из них умен, кто искусен, кто нет, и тогда, взвесив их способности, сообразно с этим действовать против них", - говорит Ду My.
Однако знать противника нужно не только для того, чтобы определить, как действовать. Это нужно и для шпионской работы. Шпионы могут работать хорошо только тогда, когда знают, с кем они имеют дело. Эта мысль отражена в толковании Мэй Яо-чэня: "Если я поручу своим шпионам заранее узнать все это, мои шпионы смогут действовать".
После этих указаний Сунь-цзы переходит специально к вопросу об "обратных шпионах", которым он придает особое значение. Как было указано выше, такое название он прилагает к шпионам противника, которых завербовывают к себе на службу или же которыми пользуются помимо их воли. Сунь-цзы прежде всего требует, чтобы были приложены все усилия к тому, чтобы сделать из такого агента противника своего агента. "Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Ибо ты сможешь приобрести обратного шпиона и пользоваться им".
Сунь-цзы указывает на два метода вербовки такого шпиона: подкуп и оказание особого внимания. Ван Чжэ дает более широкие указания: "Нужно со всей заботливостью поместить его, пустить в ход всякие ухищрения в своем красноречии, проявить к нему самую глубокую любовь и после этого насытить его богатыми дарами и пригрозить ему ужасным наказанием". Таким образом, Ван Чжэ считает, что наилучшим способом воздействия на такого шпиона является удовлетворение его корыстолюбия и одновременно запугивание его страхом смерти.
Что же может дать такой обратный шпион? "Через него ты будешь знать все", - объясняет Сунь-цзы. Что именно? На это отвечает Чжан Юй: "Через обратного шпиона ты будешь знать, кто из жителей его страны падок до денег, у кого из его чиновников какие недостатки". А к чему это может привести? Сунь-цзы говорит точно: "Таким путем ты сможешь приобрести себе и местных шпионов (которые вербуются, как объяснил Сунь-цзы выше, из местных жителей. - Н. К.) и внутренних шпионов (которые вербуются из числа его чиновников. - Н. К.)".
"Через него ты будешь знать все", - повторяет Сунь-цзы. Что именно? На это отвечает Чжан Юй: "Через обратного шпиона ты будешь знать, как обмануть противника". "Поэтому, - продолжает Сунь-цзы, - сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить своему шпиону смерти ввести противника в заблуждение".
"Через него ты будешь знать все", - в третий раз повторяет Сунь-цзы. Что именно? "Положение противника", - отвечает Чжан Юй. "Поэтому, - продолжает Сунь-цзы, - сможешь заставить своего шпиона жизни действовать, согласно твоим предположениям".
Таково значение обратного шпиона. Через него открываются самые надежные пути для организации шпионской сети по всем направлениям, а также для обеспечения самых верных условий для шпионской работы. "Узнают о противнике обязательно через обратного шпиона", - говорит Сунь-цзы. "Все четыре вида шпионов - и местные, и внутренние, и шпионы смерти, и шпионы жизни - все они узнают о противнике через обратных шпионов", - поясняет Ду My.
"Начало всей шпионской работы зависит от обратного шпиона", - говорит Мэй Яо-чэнь. "Поэтому, - заканчивает Сунь-цзы, - с обратным шпионом нужно обращаться особенно внимательно".
Несколько по-своему аргументирует важность обратного шпиона Сорай. Он пишет: "Гораздо лучше обращать на свою пользу шпионов, являющихся от противника, чем посылать своих шпионов к противнику. Людей с большим умом мало, а ординарных много. Поэтому наш шпион, попадая к противнику, может прельститься золотом и драгоценностями, красивыми женщинами; его волю можно сломить наказанием; страсти и боязнь смерти свойственны всем людям. Поэтому и часто случается, что такой шпион раскрывает истину и только приносит вред своим. Даже твердый и стойкий человек и тот, если у него не хватает ума, подвергаясь изо дня в день всевозможным допытываниям противника, в конце концов проговаривается. Поэтому Сунь-цзы и ставит обратных шпионов на первое место".
На этом заканчивается рассуждение Сунь-цзы об обратных шпионах. Возвращаясь к шпионажу вообще, он говорит: "Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь". Нaстолько важна эта область.
Об этой важности как нельзя лучше свидетельствуют яркие и общеизвестные исторические примеры, причем восходящие к глубокой древности, когда, но представлениям китайцев, жили и действовали основоположники китайской государственности и культуры.
"В древности, - говорит Сунь-цзы, - когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я".
Сунь-цзы не напрасно употребляет слово "древность". Действительно, даже для него упоминаемые события - дела очень древних времен. Образование древнего царства Инь, по традиционной хронологии, относится к 1766 г. до н.э, т. е. отстоит от времени Сунь-цзы нa много веков. Так же далеко от Сунь-цзы отстоит и время появления на месте ИньЧжоуского царства, относящееся к 1144 г. до н. э. Что же имеет в виду Сунь-цзы, упоминая об этих двух событиях?
Царство Инь сменило царство Ся. Согласно традиционной исторической версии, которая, по-видимому, должна была существовать и во времена Сунь-цзы, царство Ся пало потому, что жестокость его последнего правителя Цзе-вана подняла против него все население: и народ, и князей. В одном из княжеств - княжестве Шан - правил в то время Чэн Тан. Пользуясь славой мудрого и доброго правителя, он быстро стал главой восставших и, разбив Цзе-вана, вступил на престол. Сначала его царство называлось по имени его родового княжества - Шан, но впоследствии, при его внуке, в связи с перенесением столицы в г. Инь, название столицы стало и названием нового царства, с которым оно вошло в историю.
Чрезвычайно интересно сравнить, как рисуют участие И Чжи в этом перевороте два древних автора - Мэн-цзы и Сунь-цзы.
Согласно Мэн-цзы, И Чжи (И Инь) находился на службе у Цзе-вана и был высокодобродетсльным (конечно, в конфуцианском смысле) человеком. Эти свойства настолько прославили его, что Чэн Тан, еще будучи шанским князем, вызвал его к себе и сделал своим наставником и руководителем. Скорбя о злодеяниях Цзе-вана. Чэн Тан, также бывший образцом добродетели, пытался воздействовать на своего государя мирными средствами: он предложил Цзе-вану взять себе в министры самого подходящего человека - И Чжи. Цзе-ван не внял ею совету. Тогда Чэн Тан повторил свой совет более настойчиво, но Цзе-ван снова отверг его. Так пять раз повторял свой совет Чэн Тан, и все пять раз Цзе-ван отвергал его. Только тогда Чэн Тан увидел, что все средства образумить своего повелителя уговорами исчерпаны и решил поднять оружие.
Таким образом, для Мэн-цзы И Чжи - образец добродетельного слуги, не оцененного своим государем. Совсем иначе представлено дело у Сунь-цзы. Ни о добродетелях Чэн Тана, ни даже о нем самом он не упоминает; он говорит только о свержении династии и водворении на ее месте другой. Случилось же это потому, что "в царстве Ся был И Чжи". Кто такой был И Чжи? Человек, находившийся на службе у Цзе-вана. Глава, в которой Сунь-цзы приводит этот пример, называется "Использование шпионов". Все время речь идет о шпионах, о том, чего можно добиться с помощью шпионов. Спрашивается, кем был И Чжи для Сунь-цзы? Сорай принужден признать факты: "Когда Тан-ван, поднявшийся из среды прочих князей, стал государем, И Чжи, почитаемый им как наставник, находился в столице Цзе-вана и во всех подробностях знал положение противника. Поэтому Тан-ван так быстро добился успеха" (Сорай, цит. соч., с. 349). Вопрос, следовательно, только в одном: назвать ли И Чжи "местным шпионом" или "внутренним", по терминологии Сунь-цзы.
Аналогичная история - по традиционной версии - повторилась и при падении династии Инь, основанной Чэн Таном, и водворении на ее месте династии Чжоу. Последний государь из династии Инь - Чжоу-ван - был также свирепым тираном, в котором ничего не осталось от добродетельного предка. Опять вся страна поднялась против угнетателя. И опять среди местных владетелей оказался высоко добродетельный и храбрый князь - У-ван, властитель чжоуского княжества, который сверг Чжоу-вана и стал основателем новой династии.
Люй Я (Люй Шан) был слугой иньских властителей и также представлен конфуцианской традицией как высокодобродетельный муж, впоследствии, под именем Тай-гун Вана, прославленный как теоретик военного искусства. Его не сумел оценить его законный государь, но полностью оценил У-ван. Еще отец У-вана - Вэнь-ван - однажды на охоте встретил Люй Я и сразу признал в нем мудреца. По словам Сунь-цзы, "когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я". Какую роль он играл при этом? Сорай замечает: "Когда чжоуский У-ван, поднявшийся из среды прочих князей, стал императором, Тай-гун Ван, почитаемый как наставник, находился у иньского Чжоу-вана и хорошо знал положение противника. Поэтому У-ван и добился так быстро успеха" (Сорай, цит. соч., с. 349). Вопрос, следовательно, опять только в определении категории, к которой следует причислять Люй Я по классификации шпионов, предложенной Сунь-цзы.
Такова трактовка Сунь-цзы двух крупнейших событий древней китайской истории и такова его оценка роли шпионов. При их содействии не только выигрывают битвы, но и добывают престолы. Из-за них не только проигрываются сражения, но и падают династии.
Однако и И Чжи, и Люй Я - по старой исторической традиции - не обыкновенные мелкие шпионы. Это - крупные, большие люди. Тан-вана и У-вана относят к разряду умных и энергичных правителей. В этих двух переворотах мы видим сочетание действий умного государя с умным шпионом. Поэтому и удалось сделать не какое-либо мелкое дело, а большое - ниспровергнуть правящую династию. Залог действительно крупного успеха, как думает Сунь-цзы, именно в сочетании действий таких двух личностей. Эту мысль он формулирует в таких выражениях: "Только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела".
Сунь-цзы заканчивает эту главу, а вместе с тем и весь трактат словами: "Пользование шпионами - самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия".
Ду My пишет: "Не зная положения у противника, армия ничего не может делать, а узнавать о противнике нельзя иначе, как через шпионов. Поэтому Сунь-цзы и говорит: "Они есть опора, полагаясь на которую действует армия". И цитирует следующие слова Ли Вэй-гуна: "Победа в сражении... Разве ее ищут у неба или земли? Она - в людях, ее одерживают только при помощи людей. Посмотрите, как древние пользовались шпионами. Искусство их в этой области многообразно. Одни шпионили за государем у противника, другие - за его приближенными, третьи - за его мудрецами, четвертые - за его самыми способными людьми, пятые - за теми, кто оказывает ему помощь, шестые - за его соседними друзьями, седьмые - за тем, что находится у него справа и слева, восьмые - за тем, что находится у него в том или другом направлении..."
Объектами шпионажа, таким образом, может служить все у противника: нет ни одного человека, ни одной области, ни одного явления в стране противника, которые могли бы оставаться неизвестными противоположной стороне. И основное орудие этого знания - шпионаж.
Ли Вэй-гун по поводу пользования шпионами замечает в своих "Диалогах", что "вода может как держать лодку на себе, так и перевернуть ее" ("Диалоги", II, 48). Этими словами он предупреждает и о тех опасностях, которые могут навлечь шпионы на того, кто пользуется ими.
Николай Конрад
Источник: pistoletchik.ru.
Рейтинг публикации:
|
