|
Глава VIII
Девять изменений
Если верить Сыма Цяню, трактат Сунь-цзы появился около двух с половиной тысяч лет назад. Вполне естественно, что за такое долгое время текст трактата, передававшийся ранее - до изобретения книгопечатания - путем переписывания, не мог не подвергнуться искажениям; в нем могли появиться пропуски, посторонние вставки, могло измениться расположение отдельных мест. Все это вполне возможно и вероятно, а при внимательном анализе текста действительно убеждаешься в том, что даже в дошедшей до нас редакции, где эти недостатки по возможности устранены, в некоторых местах текст определенно неудовлетворителен.
Наиболее очевидным являются недостатки текста в начале VIII главы. Самая начальная фраза: "Вот правила ведения войны: полководец, получив повеление от своего государя, формирует армию и собирает войска" - представляет буквальное повторение первой части начального абзаца VII главы и совершенно лишняя по контексту.
Далее, следующее предписание: "В местности-перекрестке заключай союзы... В местности окружения соображай; в местности смерти сражайся" - представляет буквальное повторение выражений XI главы. Предписание: "В местности бездорожья лагерь не разбивай" - также повторяет в слегка измененной форме фразу предписания XI главы: "В местности бездорожья иди".
В XI главе все эти предписания уместны, соединяются с другими, им подобными, и отвечают общей теме главы: она посвящена местности. Здесь же эти несколько предписаний выхвачены оттуда, ничем не мотивированы, явно случайны. Поэтому их нужно считать попавшими сюда по ошибке. Ввиду этого и разъяснение этих положений мы даем не здесь, а в XI главе.
Далее, предписание: "В местности голой и безводной не задерживайся" - вообще повисает в воздухе; оно не связано ни с содержанием этой главы в целом, ни с другими словами. Чжан Юй высказывает мысль, что это предписание следует отнести к VII главе, поместив его там в один ряд с восемью предписаниями: "Если противник находится на высотах, не иди прямо на него" и т. д. Но это мнение страдает явной искусственностью аргументации. Чжан Юй ищет "девять изменений", которым посвящена эта глава, и не находит их. Поэтому он берет восемь предписаний конца VII главы и соединяет с этим предписанием относительно голой и безводной местности, перенося все вместе взятое в эту VIII главу. Таким способом он получает искомые "девять изменений". Но нетрудно заметить, что это продиктовано только желанием во что бы то ни стало найти "девять изменений". Все восемь положений конца VII главы предписывают, как надо действовать в случае столкновения с противником; положение же о голой и безводной местности никакого отношения к такому столкновению не имеет.
Наиболее подходящее для себя место это предписание могло бы найти в главе X "формы местности", в ряду перечисленных там типов местности - открытой, наклонной и т. д. Местность "голая и безводная" как раз была бы там уместна. Тем более что и с точки зрения наименования, т. е. своей терминологической формы, она вполне совпадает с типом наименований, приведенных там.
Таким образом, новое в этой главе, а вернее, и сама глава начинается со знаменитых пяти формул, которые могут быть названы пятью исключениями из соответствующих общих правил. Общие правила можно было бы формулировать так: по дорогам ходят, на войско нападают, крепости осаждают, за территории сражаются, повеления государя выполняют. Но это все не более как самые общие положения. Сунь-цзы же не раз говорит, что значение общих положений, как таковых, очень условно и относительно; в действительности они подвержены различным модификациям, "девяти изменениям", как он выражается. Поэтому в этой главе он приводит не эти общие правила, а исключения из них, исключения, являющиеся пределом их модификаций, их "изменений и превращений", как выражаются китайские мыслители, таким пределом, который выражается уже правилом совершенно обратным: "Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают; бывают крепости, из-за которых не борются; бывают местности, из-за которых не сражаются; бывают повеления государя, которых не выполняют". Таким образом, Сунь-цзы и здесь положению противопоставляет противоположение.
Комментаторы так разъясняют эти пять положений.
Под "дорогой, которой не идут", Цао-гун, Ду Ю и Ли Цюань подразумевают дорогу, проходящую по сильно пересеченной или вообще труднопроходимой местности. Ван Чжэ считает, что здесь имеется в виду такая, на которой может быть устроена засада. Наиболее широко ставит вопрос Ду Ю: "Если дорога представляет трудности, не следует ею идти. Однако, если другого выхода нет, идут и ею. Это и составляет изменение. Пусть дорога будет и близка, но если на ней нет никакой выгоды, идти ею не следует".
В таком освещении слова Сунь-цзы получают широкое значение. Понятие "дороги, по которой нельзя идти", не ограничивается только топографическими неудобствами; дорога может быть непригодной и по стратегическим соображениям. Дело не в топографии, а в "выгоде": если "дорога невыгодна" в каком-нибудь смысле, пгусть она и будет ровной, гладкой, близкой, ею не идут. Точно так же очень важно указание Ду Ю на то, что в случае необходимости следует не останавливаться ни перед чем. Иными словами, Ду Ю целиком стоит на почве учения об "изменениях".
В период Ранней Ханьской династии, в царствование Цзин-ди (156-140 гг. до н. а), против ханьского дома восстали семь княжеств. Против восставших был направлен уже упомянутый выше прославленный полководец Чжоу Я-фу. На восток, в район восставших, вела большая дорога, по которой обычно и шло все движение. Однако она проходила по сильно пересеченной местности. Поэтому один из приближенных Чжоу Я-фу - Чжао Шэ - стал убеждать своего полководца не выбирать ее. Он считал, что вождям восставших будет нетрудно собрать под свои знамена большие силы, так как страна у них богатая, средств много, для воинов никогда не жалели никаких наград. Он был уверен, что всюду по пути в удобных месгах будут расставлены засады, придется продвигаться среди ежеминутно грозящих опасностей. Поэтому он предложил пойти другой дорогой с юга, через горный проход Угуань, по которой в каких-нибудь день-два можно было достигнуть столицы - Лояна. Чжао Шэ полагал, что противники никак не могут ждать ханьских войск отсюда и поэтому внезапное появление ханьских знамен у Лояна подействует на восставших самым тяжелым образом. Чжоу Я-фу послушался этого совета. Случилось так, как и предполагал Чжао Шэ. Отряд же, посланный по главной дороге для диверсии по отвлечению противника от движения главной армии, действительно наткнулся на засаду.
В период Поздней Ханьской династии, в правление Гуан-у (25-57) велась война с инородческими племенами уцимань. Была снаряжена экспедиция, во главе которой были поставлены Ма Юань и Гэн Шу. В район, занятый противником, вели две дороги - Хутоу и Чундао. Дорога Хутоу была короче, но проходила по местности, пересеченной горами и реками; дорога Чундао была далекая, но проходила по ровной, открытой местности. По вопросу, какую дорогу избрать, мнения обоих военачальников разделились. Гэн Шу предложил избрать дорогу Чундао, хотя и дальнюю, но зато удобную и безопасную. Ма Юань же полагал, что это приведет только к излишней потере времени, к истощению запасов провианта и поставит армию в трудное положение. Поэтому он предложил пойти по дороге Хутоу, считая, что, если быстро появиться в расположении противника и сразу же ударить на него, это само по себе произведет большой эффект, подействует на психику противника и заставит его положить оружие. Оба полководца обратились за разрешением вопроса к императору. Гуан-у приказал идти по кратчайшей дороге.
Непокорные племена, увидя ханьскую армию, собрали большие силы, укрепили горные проходы, расставили засады. Ханьская армия двигалась под непрерывными ударами противника. Дополнительное препятствие представляли реки с их быстрым течением и обилием порогов. К тому же началась влажная жара, обычная в этой местности, а с нею и болезни. В войске с каждым днем росло число заболевших и умерших. В конце концов умер и сам Ма Юань. Таким образом, весь поход кончился полной неудачей. Дорога Хутоу именно и была той дорогой, по которой идти было нельзя.
"Бывают армии, на которые не нападают", - гласит второе положение Сунь-цзы.
Комментаторы указывают ряд случаев, когда именно на противника нападать не следует. Цао-гун считает, что не следует нападать на противника, если местность, занимаемая им, такова, что ее трудно будет потом удержать; не следует нападать, если от захвата его территории не будет никакой выгоды; не следует нападать и тогда, когда армия противника находится в положении, о котором Сунь-цзы в предыдущей главе сказал: "На противника, находящегося в безвыходном положении, не нажимай". Ду My говорит, что не следует нападать на противника, когда он полон сил, или когда он возвращается домой, или когда его силы превосходят мои. Чэнь Хао предостерегает от нападения в погоне за мелкой выгодой. Цзя Линь указывает, что в известных случаях можно добиться капитуляции противника воздействием на него своей силой и своей добродетелью. Ван Чжэ напоминает предостережение Сунь-цзы о приманке, на которую коварно заманивает противник, о совете Сунь-цзы не нападать на армию, у которой знамена движутся стройно, у которой лагерь внушителен и грозен. Наиболее общую формулу дает Чжан Юй: "Не следует нападать на войско, если от победы над ним нет никакой выгоды, а от предоставления его самому себе нет никакого ущерба".
"Бывают крепости, из-за которых не борются", - гласит третье положение Сунь-цзы. Цао-гун считает, что речь идет о небольших, но сильно укрепленных крепостях с большим запасом боеприпасов и провианта. Цзя Линь предостерегает от нападения на крепости, защищаемые храбрым и верным гарнизоном. Ван Чжэ полагает, что не стоит нападать на кpeпости, взятие которых должно обойтись очень дорого, сопровождаться большими потерями в людях или же затруднить прочие операции; не стоит нападать и на слабые крепости, но защищаемые отважным гарнизоном, или на крепости, к которым может всегда прийти сильная поддержка. Чжан Юй опять дает наиболее общую формулу: "Не следует осаждать крепость, если, взяв ее, нельзя ее удержать, а от оставления ее не получится никакой беды".
Во времена Наньбэйчао в последние годы сунского царства, в правление Шунь-ди (477-479) один из областных правителей, Чэнь Ю-чжи, поднял мятеж. Собрав целую армию, он решил предпринять наступление на столицу - г. Цзиньлин. На пути к Цзиньлину находилась крепость Ин-чэн. Чэнь Ю-чжи, считая, что ему необходимо ее взять, направился к ней. Тогда один из его военачальников, Цзянь Инь, стал его уговаривать этого не делать. Он советовал не тратить времени на осаду этой крепости, которая может затянуться на десять, а то и на двадцать дней, и не затрачивать силы; по его мнению, достаточно было оставить у этой крепости небольшой заслон, который сковывал бы деятельность находившегося в ней гарнизона, а самому, не теряя времени и сил, спешить к столице. Взятие же столицы должно было, как он думал, автоматически повлечь за собой падение и этой крепости. Чэнь Ю-чжи не послушался этого совета и принялся за осаду Инчэна. Но это и была именно та "крепость, которую не осаждают". Не поняв этого, Чэнь Ю-чжи потерпел полную неудачу.
В войне У-ди (561-577), императора Позднего Чжоу, с царством Ци произошел такой эпизод. У-ди хотел прежде всего взять крепость противника Хэянчэн. Один из его министров - Юй Вэнь - стал убеждать его этого не делать, мотивируя это тем, что укрепления Хэянчэна почти неприступны, гарнизон отборный и взять эту крепость будет очень трудно. Вместо того он предложил взять другую крепость - Фэздьцюй, укрепления которой были незначительны, а занятие которой обеспечивало бы свободу действий во всем районе. У-ди все же не послушался и пошел на "крепость, которую не осаждают", потратил массу усилий, а взять ее не взял.
Оба эти случая служат доказательством, к каким пагубным результатам может привести неисполнение этого совета Сунь-цзы.
"Бывают местности, из-за которых не сражаются", - гласит четвертое положение Сунь-цзы.
Цао-гун полагает, что не стоит сражаться за местность, обладание которой дает весьма небольшие выгоды, а потерять которую легко. Ду My говорит о местностях, которые взять можно, но защищать трудно и от потери которых никаких вредных последствий не получится. Мэй Яо-чэнь считает, что речь идет о местностях, от занятия которых нет никакой выгоды вообще. Чжан Юй дает такое объяснение: "Если от приобретения какой-нибудь территории не может получиться никакой выгоды для войны, а от утраты ее - никакого вреда, не следует бороться за нее. Такова, например, отдаленная территория: если и приобрести ее, все равно она не будет твоим достоянием: поэтому и не следует из-за нее сражаться".
Ду My вспоминает эпизод из китайской истории, когда это правило Сунь-цзы не было соблюдено, отчего жестоко поплатился неосторожный полководец. Фу Ча (495-473 гг. до н. э.), последний правитель княжества У, собирался напасть на княжество Ци. Его советник У Цзы-сюй стал его отговаривать: "Завладеть Ци - все равно что захватить каменистое поле", - говорил он. Циское княжество находилось очень далеко, за несколько тысяч миль. Уже тем самым захват его территории ничего бы не дал. К тому же удержать ее в окружении враждебно настроенных соседей было бы очень трудно: пришлось бы держать большие силы, что требовало бы больших расходов. Однако Фу Ча не принял этих разумных советов и начал войну. В результате на его собственные владения напало соседнее княжество Юэ и он в конце концов погиб.
"Бывают повеления государя, которых не выполняют", - гласит пятое положение Сунь-цзы. Это бывает, конечно, в том случае, когда полководец видит, что исполнение такого повеления привело бы к вредным последствиям.
Этими словами Сунь-цзы указывает на необходимость самостоятельности в военных операциях, каковы бы ни были приказы высшего командования. Иначе говоря, необходимы личная инициатива и личная ответственность полководца.
Наконец, эти слова Сунь-цзы служат новым подтверждением высказанного им ранее положения о необходимости предоставлять полководцу всю полноту власти в пределах его компетенции, т. е. армии и военных действий. Уже раньше, в главе III, Сунь-цзы говорил о пагубных последствиях, если правитель вмешивается в дела армии и действия полководца. Здесь он как раз договаривает то, чего не досказал тогда: как должен поступать в таких случаях полководец. И совет его точен и определенен: полководец может в таких случаях не подчиняться повелениям своего государя.
Комментаторы единодушно поддерживают Сунь-цзы. "Если это нужно для дела, можно не связывать себя с повелениями государя", - говорит Цао-гун, кстати говоря, сам - государь, и эти его слова повторяют Ли Цюань и Чжан Юй. Мэй Яо-чэнь говорит: "Поступают так, как надлежит поступать в данном случае". Ду My вспоминает слова Вэй Ляо-цзы: "Оружие - это орудия бедствия, борьба против добродетели, полководец - агент смерти. Над ним нет неба, под ним нет земли, пред ним нет противника, за ним нет государя" ("Вэй Ляо-цзы", VIII).
Мэн-ши также цитирует эти слова и добавляет еще другие слова Вэй Ляо-цзы: "Всем, что лежит за пределами порога, распоряжается полководец". Это - слова, которые произносил государь во время церемонии вручения секиры вновь назначенному им полководцу, что означало, что всю власть в поле он предоставляет ему, власть же внутри страны оставляет за собой.
Вэй Ляотцзы вообще очень настойчиво проводит эту мысль. Помимо указанных слов он дважды повторяет: "Над полководцем наверху нет власти неба, внизу - власти земли, посередине - власти человека" ("Вэй Ляо-цзы", II и VIII). Под независимостью от неба понимается право полководца не обращать внимания на всякие небесные знамения, т. е. поступать так, как поступил Гун Цзы-синь при появлении кометы (см. с. 48). Под независимостью от земли понимается умение искусного полководца находить выход в любом, казалось бы самом неблагоприятном, положении в смысле позиции. Под независимостью от человека понимается именно независимость от правителя, право не соблюдать приказа своего государя (см. "Вэй Ляо-цзы", II, примечание Лю Иня). Той же точки зрения придерживались и позднейшие стратеги. В "Диалогах" Ли Вэй-гуна так описывается церемония инвеституры полководцев в древности.
"В древности государь при отправлении армии и назначении полководцев три дня проводил в посте и молитве, после чего вручал назначенному лицу секиру со словами: "Все до самого неба да будет подвластно тебе". Затем, вручая ему топор, говорил: "Все до самой земли да будет подвластно тебе". Затем, выдвигая сам колесницу полководца, говорил: "Все движения вперед и назад у тебя да будут зависеть только от времени". После того как полководец выступал в поход, в армии слушались только приказов своего военачальника и не слушались повелений государя" ("Ли Вэй-гун вэнь-дуй", III, 62).
"Лю тао", давая еще более подробное описание этих древних церемоний, сообщает "Получив назначение, полководец склонялся и отвечал государю: "Я слышал, что государство не управляется извне (т. е. из ставки полководца в походе. - Н. К.), а армия не управляется изнутри (т. е. из столицы. - Н. К.)""("Лю тао", XXI, 10).
Все это свидетельствует о том, что в древнем Китае право полководца на полную самостоятельность в пределах своей компетенции было общепризнанным.
Предание, скорее похожее на исторический анекдот, передаваемое Сыма Цянем, рассказывает, что Сунь-цзы сам подал пример такого неисполнения повеления своего государя. Как уже упоминалось, согласно обычному преданию, Сунь-цзы составил свой трактат для князя Хо Люя. Однажды князь заявил ему, что прочитал все его тринадцать глав и хотел бы произвести пробу, насколько все эти военные правила можно усвоить и применить. Сунь-цзы ответил, что пробу произвести можно. Тогда князь спросил, можно ли это сделать с женщинами? Сунь-цзы ответил, что и женщин можно обучить военному искусству. Тогда князь приказал позвать женщин из своего дворца. Их собралось 180 человек Сунь-цзы разделил их на два отряда и во главе каждого поставил по одной из двух любимых наложниц князя. Обратившись к женщинам, Сунь-цзы спросил: знают ли они, где находится сердце, правая и левая рука, спина? Конечно, женщины отвечали ему утвердительно. Тогда Сунь-цзы приказал им по данному сигналу смотреть: передним - вперед, стоящим налево - в левую сторону, стоящим направо - в правую сторону, стоящим сзади - назад. Раздался звук барабана, но женщины вместо исполнения данного приказания засмеялись. Сунь-цзы тогда заявил, что неисполнение приказа вызвано, по-видимому, недостаточной ясностью объяснения и виноват он как командир. Поэтому он еще раз спросил, знают ли они, где перед, зад, правая и левая сторона, и поняли ли его приказ? Но когда сигнал был подан во второй раз, женщины опять вместо требуемых эволюций начали хохотать. Тогда Сунь-цзы сказал, что теперь уже виноваты командиры отрядов, и хотел убить двух женщин, поставленных во главе каждого отряда. Князь, наблюдавший за всем происходящим с террасы своего дворца, видя, что Сунь-цзы собирается предать смерти двух его любимых наложниц, поспешно послал приказ ему не делать этого, заявив при этом: "Я уже понял, что вы умеете вести войну: мне же без этих двух женщин и еда не будет сладка. Не убивайте их". Однако Сунь-цзы на это ответил: "Я получил от вас повеление и назначен полководцем. Когда же полководец находится в армии, повеления государя могут и не исполняться им". И несмотря на полученный приказ, умертвил обеих женщин. Вместо них он поставил командирами двух следующих, и, когда был подан сигнал, все требуемые движения были совершены стройно и правильно и никто уже более не засмеялся.
Пример такого же отношения к приказам своего государя дает и другой древний китайский стратег - прославленный полководец Тянь Жан-цзюй, с именем которого связывается трактат по военному искусству, известный под названием "Сыма фа".
Тянь Жан-цзюй, как исключительно талантливый полководец, был назначен своим князем Цзин-гуном (547-490 гг. до н. э.) главнокомандующим армией Циского княжества в предстоящей войне. Тянь Жан-цзюй, однако, был незнатного происхождения и опасался, что, пока его солдаты еще не знакомы с ним как следует, у него не будет надлежащего авторитета. Поэтому он попросил князя дать ему в помощь в качестве главного инспектора армии какое-нибудь авторитетное лицо из числа могущественных и заслуженных вассалов. Цзин-гун исполнил его просьбу и назначил инспектором своего любимца - всемогущего Чжуан Цзя. Главнокомандующий и главный инспектор встретились и условились на другой же день выступить в поход.
На следующее утро Тянь Жан-цзюй явился в назначенный час на место встречи и стал ждать своего инспектора. Однако Чжуан Цзя не показывался. Шло время, а его все не было. Наконец, Тянь Жан-цзюй узнал, что родственники и друзья Чжуан Цзя устроили по случаю его отправления в поход пир и тот сейчас находится на этом пиру. Тянь Жан-цзюй пришел в ярость от такого нарушения уговора и вообще воинской дисциплины. Поэтому, когда тот только вечером наконец явился, Тянь Жан-цзюй заявил ему, что за такой проступок в условиях армии в военное время полагается смертная казнь. Чжуан Цзя хотел послать к князю посланца с просьбой вмешаться в это дело, но ТяньЖан-цзюй категорически воспрепятствовал этому и заявил: "Полководец, находясь в армии, не подчиняется повелениям государя" и в присутствии всего войска казнил Чжуан Цзя.
Впечатление, произведенное на армию казнью могущественного любимца государя, было настолько сильное, что с этого момента все приказы Тянь Жан-цзюя всегда выполнялись немедленно и точно, дисциплина установилась строжайшая, и вся кампания поэтому прошла с полным успехом.
Широкой известностью пользуется рассказ об уже не раз упомянутом полководце Чжоу Я-фу (ум. в 152 г. до н. э.). Во время восстания семи княжеств, в правление Цзин-ди (156-140), Чжоу Я-фу был послан против них. Восставшие напали на подвластное ханьс-ким императорам княжество Лян. Ввиду того что лянский князь состоял в родстве с ханьским домом, Цзин-ди послал Чжоу Я-фу повеление немедленно поспешить на выручку Лянского княжества. Однако Чжоу Я-фу и не подумал послушаться этого повеления. Наоборот, он воспользовался Лянским княжеством как приманкой для противника - той самой, о которой говорит Сунь-цзы, - и видя, что противник поддался на нее, напал на него и разбил. Тем самым было сохранено и Лянское княжество.
В правление Вэнь-ди (179-157) на Ханьскую империю напали гунны. Император выслал против них трех полководцев - Чжоу Я-фу, Лю Ли и Сюй Ли. Все трое выступили и расположили свои войска на укрепленных позициях. Вэнь-ди решил лично проинспектировать свои войска и предпринял объезд позиций. Когда Лю Ли и Сюй Ли увидели, что к ним подъезжает сам император, они сами, все их командиры и солдаты бросились ему навстречу. Когда же Вэнь-ди подъехал к лагерю Чжоу Я-фу, караул у ворот, вместо того чтобы пропустить его, принял боевое положение и, наложив стрелы на тетивы луков, стал ждать приказа стрелять. Тогда император направил к Чжоу Я-фу посланца с извещением, что он прибыл и хочет пройти в лагерь. И только тогда, когда от Чжоу Я-фу последовал приказ пропустить императора, караул опустил оружие и открыл ворота. Возвратившись из поездки, император заявил, что на-стоящий полководец у него - один Чжоу Я-фу, на двух же других военачальников ему полагаться нельзя.
Так ревниво оберегали китайские полководцы свою полную независимость от государя, когда находились в армии па войне. Так что комментаторы Супь-цзы еще несколько смягчают дело, ставя вопрос несколько условно: "Когда это нужно для дела, можно не связывать себя с повелением государя".
Следующий абзац этой главы вызывает большое недоумение у комментаторов. Сунь-цзы говорит следующее: "Полководец, постигший, что есть выгодного в "девяти изменениях", знает, как вести войну". О каких это "девяти изменениях" идет речь? В тексте самой главы - ни до этого места, ни после - нет ничего похожего на перечисление каких-либо "девяти изменений".
Как уже говорилось, Чжан Юй полагает, что отсутствие этого перечисления объясняется дефектами текстов трактата. По его мнению, восемь положений, данных в конце предыдущей главы, следует перенести в эту главу и соединить с изречением: "В местности голой и безводной не задерживайся". Но неправомерность сближения этого изречения с прежними восемью положениями была уже показана выше. Поэтому объяснение Чжан Юя должно быть отвергнуто.
Другой комментатор - Хэ Янь-си - предлагает другое решение: он берет пять предписаний в начале главы, касающихся местности, соединяет их с четырьмя вышеописанными "исключениями" и получает девять положений, которые он и хочет считать "девятью изменениями".
Это решение вопроса еще менее приемлемо, чем первое. Начать с того, что из пяти исключений, представляющих, безусловно, единый свод положений, почему-то берутся первые четыре, а пятое - о "повелениях, которые не выполняются" - почему-то отвергается. Единственной причиной этого является, без сомнения, только то, что иначе получилось бы десять, а не девять положении. Кроме того, с первого взгляда ясно, что положения, предписывающие, что нужно и чего нельзя делать в условиях какой-то местности, не имеют ничего общего с пятью исключениями. Так что соединение не может быть объяснено только тем, что больше неоткуда набрать желаемые девять каких-нибудь формул. Таким образом, это объяснение должно быть отвергнуто.
Но где же все-таки эти девять изменений"? Ведь о них говорится в тексте; более того, так называется и вся глава. В главе XI, названной "Девять местностей", описаны именно девять категорий местностей, т. е. заглавие точно соответствует содержанию. Так и здесь: заглавие должно соответствовать содержанию.
Однако это так только при первом взгляде. В действительности совершенно неправильно было бы отождествлять оба эти заглавия - девять изменений и девять местностей. Слово "девять" в сочетании "девять местностей" не то, что "девять" в сочетании "девять изменений". В первом случае - это число, арифметическая величина, во втором - категория.
"Девять", "девятка" - это название верхней черты в гексаграммах "И-цзина", это - полюс, предел ицзинов-ского движения чисел, высший пункт нарастания, которое переходит затем в исходное положение с тем, чтобы опять путем нарастания достигнуть своего предела - "девятки" и снова вернуться к началу, но уже в новой форме. Это и есть "перемены" "И-цзина", вечные изменения явлений, вечный переход от одного состояния в другое. Таким образом, в контексте с понятием "изменения" число "девять" получает совершенно особое значение - предела, кульминационного пункта. Следовательно, "девять изменений" - это высший предел процесса изменений, а в более общем, не специальном языке - вообще бесчисленные и бесконечные изменения.
Поэтому нечего искать в тексте обязательно каких-либо девяти положений. Все, что говорил Сунь-цзы до этого, рисует именно эти изменения, потому что он не устает повторять, что все его правила на деле существуют в бесконечном числе вариантов и модификаций. "Тысяча изменений и десять тысяч превращений" - такова его основная мысль.
Таким образом, понятно, почему Сунь-цзы заговорил об этих "девяти изменениях" сейчас же после своих "пяти исключений". Эти исключения служат очень наглядным, так сказать, общедоступным доказательством относительности всех правил и будто бы незыблемых истин. Что, казалось бы, естественнее, чем идти по дороге? Ведь дорога для того и существует, чтобы по ней ходили. Что, казалось бы, естественнее сражения с противником во время войны? Ведь война есть сражение с противником, а не что-либо иное. И тем не менее есть дороги, по которым не ходят, есть армии, на которые не нападают. Что же может нагляднее показать наличие "изменений" в любом явлении, в любом положении, в любом законе и правиле? Поэтому Сунь-цзы после всего изложенного и считает возможным сказать:
"Полководец, постигший, что есгь выгодного в "девяти изменениях" (т. е. умеющий извлекать выгоду из всех сменяющихся ситуаций. - Н.К.), знает, как вести войну". Далее он добавляет: "Полководец, не постигший, что есть выгодного в "девяти изменениях", не может овладеть выгодами местности, даже зная форму местностей".
Эта фраза раскрывает всю мысль Сунь-цзы. Дело не сводится, как оказывается, только к тому, чтобы следить за изменениями и находить в каждом случае выгодное для себя решение. От полководца требуется более сложное: он должен именно эти самые изменения расценивать как выгоду.
Сунь-цзы заявляет: "Полководец... не может овладеть выгодами местности, даже зная форму местности". Как же так? Ведь вся глава "Формы местности" посвящена именно объяснению этих форм и требованиям к полководцу знать их, без чего он не имеет права и называться полководцем. И вдруг оказывается, что это знание ничего не дает; главное - постичь "девять изменений".
Сунь-цзы ведет своего читателя как бы со ступеньки на ступеньку. Общие положения, правила, законы нужны. Нужно существование чего-то стабильного, постоянного, определенно формулированного. В какой-то мере это соответствует природе самих вещей и необходимо для поведения. Но это - для первой ступени обучения. Для второй - другое: важно знать, что общие положения, правила не существуют, как таковые; нет ничего стабильного, постоянного, определенно формулированного. Есть "перемены", как говорит "И-цзин", иначе - "изменения". Это соответствует подлинной природе вещей. Общие положения, правила существуют в "изменениях"; они и есть эти изменения. Поэтому настоящее знание не есть знание форм местности, а знание "изменений" форм местности, ибо реально форма местности существует в постоянно изменяющемся виде. Стабильное заключено в текучем, постоянное в непостоянном. Вот это и должен постигнуть полководец.
Очень хорошо говорит по этому поводу Цзя Линь:
"Пусть он (полководец) даже знает форму местности; если его сердце не проникло в изменения, ограничится ли дело только тем. что он не сможет овладеть выгодами этой местности? Пожалуй, наоборот, он навлечет на себя вред от нее. Самое важное - это приспособляться к изменениям".
Исходя из этого, полководец должен понять, что выгода заложена не в стабильном явлении, а в изменениях явления. Оперируя с примером, к которому прибег сам Сунь-цзы (а это у него только пример), можно было бы сказать: сама обстановка, "форма местности", как он говорит, настоящей выгоды дать не может; настоящую выгоду может дать то ее изменение, которое получается от взаимодействия всех действующих факторов; форма местности всегда дается только в сочетании со всем, что с нею соприкасается, кто на ней действует. И именно в этой природе местности, ее изменениях и заложена та выгода, которая может быть подмечена и использована полководцем.
Следующее место текста, также вызывающее недоумение читателя, - это слова: "Когда при управлении войсками он (полководец) не знает искусства "девяти изменений", он не может владеть умением пользоваться людьми, даже зная "Пять выгод"". О каких это "пяти выгодах" идет речь?
Существуют два ответа на этот вопрос. Цао-гун и Чжан Юй считают, что "пять выгод" - это те выгоды, которые умный полководец умеет извлечь из пяти предыдущих положений, т. е. пяти исключений. Ши Цзы-мэй полагает, что здесь имеются в виду излагаемые сейчас же вслед "пять опасностей", преодоление которых опять-таки дает выгоду для полководца.
Путь, по которому шли эти комментаторы, ясен. Они стремились во что бы то ни стало найти точно пять каких-нибудь положений, которые можно было бы счесть "пятью выгодами". Но оказалось, что пять есть и впереди и позади этого места. Осталось только разделиться на два лагеря: одним - утверждать, что Сунь-цзы имеет в виду изложенное им выше, другим - что он имеет в виду излагаемое ниже.
Однако сам Чжан Юй в других своих замечаниях становится на верный путь. Он говорит: "Вообще в военном деле есть выгоды и есть изменения. Если знать выгоду и не знать изменений, можно ли овладевать уменьем пользоваться людьми?"
Чжан Юй, следовательно, сам отказывается говорить именно о пяти выгодах, как не говорит и о девяти изменениях. Он говорит вообще о выгоде и изменениях. И только такая постановка вопроса правильна.
Сунь-цзы уже в I главе употребил слово "выгода". Заканчивая изложение своих "пяти приемов", он говорит: "Если он (полководец) усвоит их с учетом выгоды, они составят мощь, которая поможет и за пределами их". О выгоде Сунь-цзы говорит многократно, почти в каждой главе.
Понятие "выгода" в доктрине Сунь-цзы занимает место не менее важное, чем понятие "изменения". Последнее указывает на природу самого явления, первое указывает на ту сторону его, которая в каждый данный момент обращена ко мне. Выгода - свойство явления для полководца, наблюдающего это явление. Таким образом, эти два понятия относятся к одному и тому же явлению, только под разными углами зрения. Поэтому смысл вышеприведенного изречения Сунь-цзы сводится к следующему.
Допустим, что ты знаешь, что существует такое понятие, как выгода, понимаешь его значение. Но что тебе дает это знание практически, т. е. при руководстве людьми без понимания природы явления, в котором эта выгода заложена, т. е. без понимания самого явления, из которого может быть извлечена выгода? А природа этого явления - "изменения". Поэтому только проникновение в тайну изменения обеспечивает правильное понимание и учет выгоды, а следовательно, в дальнейшем и умение пользоваться людьми.
Таким образом, "выгода" есть то же, что и "изменения", взятое только в ином аспекте. Но почему же Сунь-цзы все-таки не говорит просто о выгоде, а считает нужным сказать "пять выгод"?
Искать объяснения этому надлежит, по-видимому, в контексте всего этого рассуждения. Почему Сунь-цзы говорит "пять выгод", а не просто "выгода"? Потому что он рядом говорит о "девяти изменениях", а не просто об "изменениях". Иными словами, он дает, так сказать, множественное число вместо единственного, указывает на всю совокупность каждого явления, а не на его единичный случай. "Девять изменений" - это все великое множество изменений вообще. "Пять выгод" - это все множество выгод, а не каких-лиоо конкретных пять видов выгоды. Смысл множественности придают этих случаях слова "девять" и "пять".
Число пять является одним из тех чисел, которые занимают большое место в представлениях о мире, характерных для Древнего Китая. Основных элементов материальной природы - пять (вода, огонь, дерево, металл, земля); спектр стоит из пяти цветов (синий, красный, желтый, белый, черный); натуральных вкусов пять (острый, кислый, соленый, сладкий, горький); музыкальная гамма состоит из пяти тонов и т. д. Так в природе.
Так же и в обществе. Человеческое общество слагается из пяти отношений: родители и дети, муж и жена, братья, друзья (посторонние люди в их взаимоотношениях), правители и управляемые; руководящих принципов общественного поведения пять: человеколюбие, справедливость, внутренняя дисциплинированность, разумность, правдивость. Иначе говоря, для определения явлений природы и общества, взятых в аспекте самого их бытия, под углом зрения их внутренней диалектики, берется число "девять", аргументированное натурфилософскими выкладками "И-цзина"; для характеристики тех же явлений природы и общества, взятых в аспекте именно их "явлений", берется число пять, которое устанавливают физика, химия и физиология того времени, общественные науки, этика. Поэтому выражение "пять элементов" имеет смысл просто "элементы"; "пять цветов" - просто "цвета" и т. д. "Выгода" относится к этой категории явлений. Поэтому "пять выгод" может употребляться и просто в значении "выгоды". Совершенно также Сунь-цзы раньше (в V главе) употреблял выражения "пять тонов, пять цветов, пять вкусов", нигде не перечисляя, какие именно пять тонов, цветов и вкусов, а беря эти словосочетания просто как обозначения всей совокупности тонов, цветов, вкусов. Таким образом, совершенно незачем искать где-нибудь в данной главе какие-нибудь конкретные "пять выгод".
Понятие "выгода" у Сунь-цзы соединяется с обратным понятием "невыгоды", "вреда". Для него это два противоположных понятия и в то же время - одно и то же: невыгода только обратная сторона той же выгоды; проявление выгоды есть в то же время и проявление невыгоды. Отсюда невозможность разделять эти два понятия, два явления. Сунь-цзы говорит: "Обдуманность действий умного человека заключается в том, что он обязательно соединяет выгоду и вред", т. е. не рассматривает эти явления изолированно друг от друга. Чжан Юй так поясняет эту мысль: "Когда умный человек размышляет, пусть он пребывает и в выгодной позиции, все равно) он непременно думает о том, что может принести ему вред; пусть он и пребывает в невыгодной позиции, все равно он непременно думает о том, что может принести ему выгоду. И это также означает проникновение в изменения".
"В мире все находится в состоянии смешения", - говорит "И-цзин". Сунь-цзы, вообще целиком вышедший из этой системы мировоззрения, несомненно, имеет в виду именно всеобщность этого закона. Однако Чжан Юй в своем объяснении формулирует самую суть этого искусства "умного полководца", или, как выражается Сунь-цзы, вообще "умного человека": "Это тоже означает проникновение в изменения". Иначе говоря, диалектика выгоды-вреда есть другой аспект "изменений". Проникнуть в глубину этой диалектики означает проникнуть в самый механизм "изменений". Отсюда проистекают практические результаты: "Когда с выгодой соединяют вред, усилия могут привести к результату; когда с вредом соединяют выгоду, бедствие может быть устранено", - говорит Сунь-цзы. Другими словами, когда видишь перед собой выгоду, можешь овладеть ею на деле только тогда, когда учтешь и сумеешь парализовать весь тот вред, который потенциально заложен в этой же самой выгоде; когда видишь перед собой вред, можешь избегнуть его, если учтешь и сумеешь реализовать ту выгоду, которая потенциально в нем заложена.
Чжан Юй вспоминает пример из китайской истории, рисующий человека, который умел, видя выгоду, предвидеть и вред, который в ней заключается.
В эпоху Чуньцю небольшое княжество Чжэн одержало верх в борьбе с довольно сильным княжеством Цай. Все в Чжэн, начиная с князя, праздновали победу' и ликовали. Один лишь Цзы Чань не разделял всеобщей радости. Он понимал, что Чжэн - государство маленькое, что оно может в любой момент погибнуть от окружающих его более сильных государств. В самом же опьянении военным успехом коренится большая опасность. "Когда в государстве думают лишь об одной военной славе и нет в нем мирного процветания, это уже большое бедствие, - говорил он. - Это вызовет в соседних государствах либо ненависть, либо тревогу, и государство нe может быть спокойно". Опасения Цзы Чаня очень скоро оправдались: на княжество Чжэн напало могущественное княжество Чу. Таким образом, Цзы Чань и оказался именно тем умным человеком, который сумел в благополучии и удаче провидеть корни возможных опасностей и бед.
Тот же Чжан Юй приводит другой пример, иллюстрирующий вторую половину изречения Сунь-цзы.
Дело было при осаде Чжан Фаном г. Лояна. Все усилия взять город разбивались о стойкость защитников. В войске Чжан Фана воцарилось полное уныние. Его ближайшие помощники в один голос стали утверждать, что на взятие города надежды нет и следует уйти, причем сделать это ночью, чтобы не навлечь на себя преследования. Однако Чжан Фан был непоколебим. Он заявил, что успех и неуспех в войне - дело обычное и что роль искусного полководца и состоит в том, чтобы превращать неуспех в успех. И ночью, вместо того чтобы отступить, он незаметно подошел к укреплениям противника и с одного удара взял их. Таким образом, Чжан Фан и был тем умным человеком, который сумел в неудаче провидеть корни возможной удачи.
Сунь-цзы указывает, как с помощью выгоды-вреда можно добиться своих целей во взаимоотношениях с соседними князьями. "Князей подчиняют себе вредом... заставляют устремляться куда-нибудь выгодой". Чжан Юй поясняет: "Если поставишь их в невыгодное для них положение, они сами тебе подчинятся; если поманишь их небольшой выгодой, этим обязательно засгавишь их устремиться туда".
"Умный человек", правитель, дипломат, полководец, всегда учитывающий взаимодействия двух средств - выгоды-вреда, действует в своей политике по отношению к соседним князьям именно сочетанием того и другого средства. Применение только одного из них никогда не может привести к полным, а главное - к прочным результатам.
Между этими двумя фразами в тексте вставлена еще одна: "Князей заставляют служить себе делом". Это место малопонятное. Наиболее вероятное объяснение сводится к следующему: в понятии "дело" видят нечто такое, что не является ни выгодой, ни вредом, но что может быть и тем, и другим. Именно действуя такими "делами", от которых князь может ожидать себе выгоды, но в то же время боится и возможного вреда, можно держать его в постоянном напряжении и таким способом заставить его служить своим целям.
Заканчивается этот раздел указанием на необходимость для полководца всегда помнить, что за выгодой может находиться вред, и этим руководиться в своем поведении.
"Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него". Цао-гун замечает по этому поводу: "Хотя у меня и все благополучно, я не забываю об опасности и всегда нахожусь наготове". "Это и есть полнота", - вспоминает Ван Чжэ это всеобъемлющее понятие Сунь-цзы. Чжан Юй говорит: "Нужно думать о бедствиях и заранее предупреждать их".
Нетрудно видеть связь этих слов с предыдущими рассуждениями Сунь-цзы. Может создаться обстановка, когда появление противника не ожидается. По мысли Сунь-цзы, это есть "выгода". Но "умный человек", видя где-либо выгоду, всегда помышляет сейчас же о таящемся за нею возможном вреде. Поэтому он не полагается на то, что противник не придет, а принимает все меры к тому, чтобы было с чем его встретить, если он придет. Хэ Янь-си приводит характерную цитату из древнего сочинения "У люэ": "Муж во время мира и покоя не расстается с мечом". Сорай также вспоминает старинное изречение: "Во время мира не забывай об опасности". Это и есть та самая мысль, которую Сунь-цзы выразил другими словами: "Видя выгоду, всегда помни о вреде".
Именно этим опасностям, о которых Цао-гун советует никогда не забывать, пос!вящен последний раздел главы. В нем Сунь-цзы толкует о пяти опасностях для полководца. Он считает, что они "являются недостатками полководца, бедствиями в ведении войны". Он придает им такое значение, что считает возможным заявить: "Разбивают армию, убивают полководца непременно этими пятью опасностями". Что же это за опасности?
Учение о пяти опасностях непосредственно вытекает из учения о выгоде и вреде. Только что Сунь-цзы сказал, что в каждой выгоде заложен возможный вред, в каждом вреде потенциально скрывается выгода. Так во всех явлениях внешнего мира, во всех "изменениях". И точно такое же положение замечается и в области моральных ценностей, качеств и свойств человека, в данном случае - полководца. Каждое его достоинство потенциально таит в себе недостаток, в каждой сильной его стороне кроется слабое место. Именно эта постоянная возможность выявления скрытых потенций и представляет опасность для полководца, а это неминуемо влечет за собой и действия, а то и катастрофу.
Не подлежит сомнению, что такие качества, как отвага, разумность, ярость, направленные на противника, такие качества, как чувство чести и доброта, должны быть признаны достоинствами полководца. И тем не менее Сунь-цзы указывает, что за каждым из этих качеств таится огромная опасность. Сунь-цзы предельно краткими формулами объясняет, когда это бывает и к чему приводит.
"Если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым", - говорит он. Готовность к смерти, готовность идти в смертный бой - признак отваги, мужества, но уже Тянь Жан-цзюй заметил: "Ставить превыше всего смерть - это значит не победить". Чжан Юй, вспоминая эти слова, пишет: "Когда полководец без всякой определенной цели стремится только к тому, чтобы умереть впереди своих воинов, он не победит". Чжан Юй объясняет, почему это так: "Когда полководец храбр, но не умеет составлять план сражения, а только хочет обязательно умереть на поле битвы, с ним незачем сражаться. Надлежит только устроить ловушку, заманить его в нее и убить".
Эти разъяснения комментаторов делают вполне ясным ход мысли Сунь-цзы. Отвага таит в себе опасность, если она не соединена с умом. Без наличия ума это положительное качество неминуемо превращается в свою противоположность.
Точно так же и ум. Наличие ума есть несомненное достоинство полководца. Ум говорит, что безрассудный риск, бесполезная смерть ни к чему не приведут. Важно не умереть, а остаться живым. Эта мысль правильна. Но еще в "Сыма фа" сказано: "Когда ставят превыше всего жизнь, бывает много колебаний. А колебания приводят к большим бедствиям". Поэтому Сунь-цзы и утверждает: "Если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может попасть в плен". Поэтому без необходимого дополнения в виде отваги, ум, т.е. достоинство, может превратиться в отрицательное качество.
Сорай также очень образно выражает это соотношение ума и мужества:
"Ум и мужество - это два колеса у колесницы, это как солнце и луна, кактьма и свет. Солнце восходит, заходит луна, восходит луна, заходит солнце; тьма доходит до своего предела и зарождается свет; свет доходит до своего предела и зарождается тьма. Поэтому у человека, который превосходит других умом, обязателы го бывает недостаток в мужестве; у человека, который превосходит других мужеством, обязательно бывает недостаток в уме. Когда сердце целиком направляют на то, чтобы во что бы то ни сгало остаться в живых, это свидетельствует об избытке ума и недостатке мужества" (Сорай, цит. соч., стр. 192). Следовательно, по мнению Сорая, важно не только сочетание ума и отваги, но и равновесие их.
Ярость, воодушевляющая полководца в его действиях против врага, - необходимое для полководца свойство. Выше уже указывалось, какое значение придает Сунь-цзы чувствам вражды, гнева, ярости в войне. Без ярости не победить. Но к этому должна быть добавлена оговорка: при сохранении полного самообладания. Если же темпераментность соединяется с несдержанностью, она превращается в недостаток: "Если он будет скор на гнев, его могут презирать", - говорит Сунь-цзы.
Сунь-цзы считает, что презрение к себе навлекает тот, кто болезненно реагирует на всякое выражение презрения к себе, кто сразу же готов вскипеть гневом. И наоборот, никто не осмеливается показывать свое презрение к тому, кто не обращает внимания на это и всегда сохраняет полное самообладание. Поэтому гнев - положительное качество только тогда, когда он соединен с самообладанием.
Щепетильность, чувствительность полководца к своей чести - качество положительное, но оно может послужить в руках противника оружием против него: зная эту его чувствительность, противник начнет оскорблять его и этим может вызвать его на неосторожные действия. Сунь-цзы говорит кратко: "Если он будет излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить". Цао-гун поясняет, к чему это может привести: "Человеком, щепетильным к себе, можно распоряжаться по своему желанию, подвергая его оскорблениям".
Доброта - достоинство полководца, это проявление его человеколюбия, т. е. одного из "пяти качеств", устанавливаемых Сунь-цзы в самом начале I главы, как необходимых для полководца. И тем не менее и она может привести к бедствиям. Сунь-цзы говорит: "Если он будет любить людей, его могут обессилить". Цао-гун так понимает эти слова: "Если выступить против того, на защиту чего он обязательно стремится, такой любящий людей полководец непременно удвоенными переходами поспешит на выручку, а если он поспешит на выручку, он утомится и станет слабым".
Интересно, что совершенно ту же мысль, только в иной форме, выражает и второй основоположник древнего китайского стратегического искусства - У-цзы. Он говорит: "Скорбеть о павших - это значит не иметь в себе человеколюбия" ("У-цзы", вступление). У-цзы отказывается назвать человеколюбивым того правителя, который при виде трупов своих подданных, павших на поле сражения, весь отдается горю и слезам. Если это человеколюбие, то запоздалое и бесцельное. По мысли У-цзы, истинное человеколюбие проявляется в заботе правителя не допускать лишних жертв, беречь каждую человеческую жизнь.
Таковы пять опасностей, таящихся в самых, казалось бы, положительных качествах полководца: в мужестве, делающем его всегда готовым идти на смерть, в уме, заставляющем его не искать бесцельной смерти, в ярости, воодушевляющей его на бой с противником, в чувстве чести, заставляющем его всегда высоко нести свое достоинство, в доброте. Таким образом, еще раз в новом аспекте Сунь-цзы подтверждает свою мысль, что за всякой выгодой скрывается возможный вред. "Эти пять опасностей - недостатки полководца, бедствие в ведении войны".
Сунь-цзы придает очень большое значение этим опасностям. Он говорит: "Разбивают армию, убивают полководца непременно этими пятью опасностями. Надлежит понять это". Эти пять опасностей, пять недостатков полководца могут привести к гибели и самого полководца, и его армию.
Хэ Янь-си объясняет, в чем здесь дело: "Талантливые полководцы редки - ив древности, и в настоящее время. По своему характеру каждый полководец обычно имеет склонность к чему-нибудь одному. Поэтому Сунь-цзы в I главе и говорит об уме, беспристрастности, гуманности, мужестве и строгости. Самое важное - обладать всем этим сполна".
Важно иметь все эти качества, вместе взятые, важны они не сами по себе, а в своем сочетании. Так думает Хэ Янь-си. Но важно и другое. Сунь-цзь кончает главу словами: "Надлежит понять это". Нужно понять ближайшим образом, конечно, эти пять опасностей, но через них и общий принцип: то, что во всякой выгоде всегда таится возможный вред, во всяком вреде заложена возможная выгода.
Источник: pistoletchik.ru.
Рейтинг публикации:
|
