Сергей Черняховский: Империя как запрос

Но ка­пи­ту­ля­ция Церк­ви, прек­ра­ще­ние ее соп­ро­тив­ле­ния им­пе­ра­то­ру как раз и соз­да­ли – вмес­те с расц­ве­том тор­гов­ли и по­пыт­ка­ми но­вой ди­нас­тии за­щи­тить иму­ще­ст­вен­ные ин­те­ре­сы сво­бод­ных кресть­ян – ос­но­ву пос­лед­не­го от­но­си­тель­но ус­пеш­но­го пе­ри­о­да. В ту по­ру Конс­тан­ти­но­поль еще бо­лее ук­ре­пил­ся как тор­го­вый центр, а Ма­ке­дон­цы возв­ра­ти­ли Кипр, Крит, Си­рию с Ан­ти­о­хи­ей и Бал­ка­ны, при­со­е­ди­нив Сер­бию и Бол­га­рию. Бал­ка­ны, меж­ду про­чим, возв­ра­ти­ли се­бе с по­мощью древ­не­ру­с­ских язы­чес­ких дру­жин.

Тог­да же имел мес­то и пос­лед­ний расц­вет куль­ту­ры Ви­зан­тии. Кста­ти, к Ма­ке­до­нс­кой ди­нас­тии при­над­ле­жал и зна­ме­ни­тый Конс­тан­тин Баг­ря­но­род­ный. Имен­но на вре­мя прав­ле­ния этой ди­нас­тии вы­па­ло кре­ще­ние Ру­си – по­жа­луй, един­ствен­ный серь­ез­ный ус­пех Конс­тан­ти­но­польс­ко­го пат­ри­ар­ха­та.

А за­тем нас­ту­пил рас­тя­нув­ший­ся еще на че­ты­ре ве­ка ко­нец.

В 1057 го­ду к влас­ти приш­ла ди­нас­тия Ком­ни­нов. И пош­ли по­те­ря за по­те­рей. До 1204 го­да Ви­зан­тия Ком­ни­нов аго­ни­зи­ро­ва­ла в про­ти­вос­то­я­нии и ис­ла­му, и ка­то­ли­че­ст­ву. 1204 год, взя­тие Конс­тан­ти­но­по­ля крес­то­нос­ца­ми – а не взя­тие его тур­ка­ми дву­мя с по­ло­ви­ной ве­ка­ми поз­же – мож­но счи­тать го­дом па­де­ния им­пе­рии. Вос­ста­нов­лен­ная в 1261 го­ду Ви­зан­тия Па­ле­о­ло­гов – это уже яв­ная па­ро­дия. Да­же уния 1439 го­да с Ри­мом не смог­ла прод­лить ее су­ще­ст­во­ва­ние. И 29 мая 1453 го­да – это не па­де­ние Ви­зан­тии, а ско­рее вос­ста­нов­ле­ние Вос­точ­ной Римс­кой им­пе­рии под властью по­лу­ме­ся­ца. Как го­во­рил ко­ман­ду­ю­щий ви­зан­тийс­ким фло­том Лу­ка Но­та­ра: «Луч­ше ви­деть в Конс­тан­ти­но­по­ле ту­рец­кую чал­му, чем папс­кую ти­а­ру».

Западному христианству удавалось вновь и вновь переносить имперское пламя на новые народы, из которых многие в некой исторической очереди перенимали эстафету имперского строительства. Восточное христианство шаг за шагом теряло народы, подпадавшие под его влияние.

Кста­ти, тур­ки лишь по­то­му не взя­ли Вто­рой Рим еще на пять­де­сят лет рань­ше, что Ба­я­зи­да разг­ро­мил Ти­мур, а за­тем нас­лед­ни­ки сул­та­на нес­коль­ко де­ся­ти­ле­тий вы­яс­ня­ли меж­ду со­бой, кто имен­но из них по­лу­чит честь ов­ла­деть им.

Не хо­чет­ся из­лиш­не аб­со­лю­ти­зи­ро­вать пред­ла­га­е­мую про­во­ка­ци­он­ную точ­ку зре­ния, от­ли­ча­ю­щу­ю­ся от тра­ди­ци­он­ной трак­тов­ки. Но ведь по­лу­ча­ет­ся, что хрис­ти­а­нс­кая ре­ли­гия ес­ли что-ли­бо и де­ла­ла в пла­не ее вза­и­мо­от­но­ше­ний с римс­кой ци­ви­ли­за­ци­ей, то толь­ко лишь спо­со­б­ство­ва­ла ее ос­лаб­ле­нию и раз­ру­ше­нию. Во вся­ком слу­чае – Вос­точ­ная хрис­ти­а­нс­кая цер­ковь. Рим ус­пеш­но крес­тил на­ро­ды Ев­ро­пы и од­но­го за дру­гим прев­ра­щал их в но­си­те­лей им­пе­рс­кой идеи, Конс­тан­ти­но­поль мо­жет пох­вас­тать­ся толь­ко кре­ще­ни­ем сла­вян и нас­ле­до­вав­шей ему Рос­си­ей.

Это – не­ма­ло. Это – да­же мно­го.

Но па­пы сох­ра­ни­ли Рим, а пат­ри­ар­хи не сох­ра­ни­ли Конс­тан­ти­но­поль.

Все на­ро­ды, пы­тав­ши­е­ся при­бег­нуть к за­щи­те Ви­зан­тии и ее пат­ри­ар­хов, ока­за­лись в ино­зем­ном и ино­вер­ном по­ра­бо­ще­нии.

Собствен­но од­но, по­жа­луй, счаст­ли­вое иск­лю­че­ние – это Русь. И то, воз­мож­но, по­то­му, что, быст­ро смек­нув, что к че­му, Ярос­лав Муд­рый дал по­нять пат­ри­ар­хам, что он о них ду­ма­ет, наз­на­чив сво­ей властью Ила­ри­о­на пер­вым рус­ским мит­ро­по­ли­том.

Ты­ся­ча лет Ви­зан­тийс­кой им­пе­рии – это ты­ся­ча лет ее аго­нии.

Мож­но при же­ла­нии по­ла­гать, что эта ты­ся­ча лет – вре­мя чу­дес­но­го сто­я­ния Вос­точ­ной хрис­ти­а­нс­кой церк­ви в борь­бе с ино­вер­ца­ми.

Мо­жет быть, это ты­ся­че­ле­тие, ког­да, те­ряя си­лы и ли­ша­ясь ис­точ­ни­ков их по­пол­не­ния, мир позд­не­го эл­ли­низ­ма удер­жи­вал ос­тат­ки древ­ней ци­ви­ли­за­ции в борь­бе с нас­ту­пав­шим вар­ва­р­ством – од­нов­ре­мен­но это вар­ва­р­ство ци­ви­ли­зуя?

И в этом смыс­ле ви­зан­тизм – имен­но ви­зан­тизм, а не ос­та­точ­ный эл­ли­низм и Вос­точ­ный Рим – это аго­ния, при­чем не прос­то аго­ния, а аго­ния как кон­це­нт­ри­ро­ван­ная идея уми­ра­ния, от­ка­зав­ше­го­ся от об­нов­ле­ния и раз­ви­тия.

Кста­ти, что в ис­то­рии Рос­сии есть отб­ра­сы­ва­ние прин­ци­па ви­зан­тиз­ма? Петр Ве­ли­кий. А что есть об­ра­ще­ние к это­му прин­ци­пу? Ни­ко­лай I.

То есть, в ко­неч­ном сче­те, вер­но, что об­ра­ще­ние к ис­то­рии ги­бе­ли Ви­зан­тии име­ет смысл и ос­но­ва­ние как во­об­ще, так и с точ­ки зре­ния сов­ре­мен­ной рус­ской ис­то­рии. Толь­ко, как бы­ло в дан­ном слу­чае эс­киз­но по­ка­за­но, вы­во­ды из та­ко­го об­ра­ще­ния мож­но сде­лать про­ти­во­по­лож­ные.

На­род и им­пе­рия

Есть прос­той спо­соб их унич­то­жить: про­ти­во­пос­та­вить.

Как толь­ко мы за­да­дим воп­рос, что важ­нее – на­род или им­пе­рия, мы вста­нем пе­ред впол­не ес­те­ст­вен­ным и обо­сно­ван­ным соб­лаз­ном приз­нать, что на­род важ­нее. По­то­му что лю­ди, в кон­це кон­цов, всег­да важ­нее уч­реж­де­ний, го­су­да­р­ства, тех или иных струк­тур, ко­то­рые и соз­да­ют­ся-то толь­ко для то­го, что­бы слу­жить лю­дям.

Павел Рыженко. Валаам. 2001

Российский Третий Рим – это не возрождение Второго, Восточного, а создание
совсем нового. Мусульманский Стамбул в каком-то смысле (но в каком-то) куда
больше можно считать продолжателем Византии, чем Москву, ставшую
центром и основой во многом вообще другого мира.

Приз­нав же, что на­род важ­нее им­пе­рии, мы за­яв­ля­ем о го­тов­нос­ти жерт­во­вать им­пе­ри­ей ра­ди на­ро­да. То есть, ес­ли воз­ни­ка­ет ус­той­чи­вое мне­ние, что на­род бо­лее не хо­чет жить в им­пе­рии, мы го­во­рим, что им­пе­рия не­о­бя­за­тель­на, что для то­го, что­бы ма­лые на­ро­ды мог­ли от­де­лить­ся, а боль­шой им­пе­рс­ко­об­ра­зу­ю­щий на­род мог бы от­дох­нуть, мож­но от­ка­зать­ся от су­ще­ст­во­ва­ния им­пе­рии.

В дан­ном слу­чае соз­на­тель­но ис­поль­зу­ет­ся тер­мин «на­род», а не «на­ция» или «эт­нос». Что­бы уй­ти от ны­неш­них спо­ров, в ко­то­рых де­ла­ют­ся по­пыт­ки без осо­бых оп­ро­вер­же­ний отб­ро­сить прос­тую ис­ти­ну, что на­ция – не веч­ная ка­те­го­рия, а ис­то­ри­чес­кая общ­ность, в ко­то­рой глав­ным яв­ля­ет­ся эко­но­ми­чес­кий ком­по­нент. То есть на­ция – это лишь то, что су­ще­ст­ву­ет пос­лед­ние 400–500 лет. Стро­го го­во­ря, на­ция – это субъ­ект бур­жу­аз­ной мо­дер­ни­за­ции. Тот, кто отс­та­и­ва­ет веч­ность су­ще­ст­во­ва­ния на­ции, отс­та­и­ва­ет веч­ность су­ще­ст­во­ва­ния ка­пи­та­лиз­ма.

Ра­зу­ме­ет­ся, на­ци­о­на­лис­ты это­го ни­ког­да не приз­на­ют и бу­дут спо­рить с этим до по­те­ри пуль­са. Что­бы не уг­луб­лять­ся в этот спор, речь и ве­дет­ся о на­ро­де. Точ­но так же не­точ­но бы­ло бы го­во­рить об эт­но­се, по­то­му что это су­жа­ло бы по­ня­тие до пле­мен­но­го уров­ня, до уров­ня толь­ко би­о­ло­ги­чес­кой общ­нос­ти. Тер­мин «на­род» в дан­ном слу­чае ис­поль­зу­ет­ся как бо­лее отстра­нен­ный, об­щий и от­но­си­тель­но бес­спор­ный.

Итак, ес­ли на­род важ­нее им­пе­рии, то от им­пе­рии мож­но от­ка­зать­ся, лишь бы бы­ло хо­ро­шо на­ро­ду: не приш­лось бы гиб­нуть в вой­нах за це­ло­ст­ность им­пе­рии ли­бо не пот­ре­бо­ва­лось бы по­дав­лять тя­гу к иной фор­ме су­ще­ст­во­ва­ния, ког­да он в ка­кой-то мо­мент не за­хо­чет боль­ше жить в им­пе­рии.

Ес­ли на­род – неч­то би­о­ло­ги­чес­кое, скреп­лен­ное иск­лю­чи­тель­но (или в пер­вую оче­редь) за­ко­на­ми ге­не­ти­ки, а им­пе­рия – лишь им­пе­рия-1, то есть боль­шое мно­го­на­ци­о­наль­ное го­су­да­р­ство, ос­но­ван­ное на за­во­е­ва­ни­ях, это от­но­си­тель­но по­нят­но. Хо­тя на са­мом де­ле и в та­кой им­пе­рии на­род, кла­дя свои го­ло­вы за экс­пан­си­о­ни­с­тские уст­рем­ле­ния эли­ты, в оп­ре­де­лен­ной – и не­ма­лой – сте­пе­ни по­лу­ча­ет весь­ма су­ще­ст­вен­ную пла­ту в ви­де по­вы­ше­ния собствен­но­го бла­го­сос­то­я­ния за счет бо­гатств, изв­ле­ка­е­мых из ко­ло­ний. Так, расц­вет Бри­та­нс­кой им­пе­рии во вто­рой по­ло­ви­не XIX ве­ка поз­во­лил ей из­бе­жать ре­во­лю­ции, пос­коль­ку дал сред­ства от­ку­пить­ся от эко­но­ми­чес­ких тре­бо­ва­ний ра­бо­чих.

Но де­ло, в кон­це кон­цов, не в этом. Все-та­ки се­год­ня, ког­да в тех или иных спо­рах или реф­лек­си­ях ис­поль­зу­ет­ся сло­во «им­пе­рия», речь идет не об «им­пе­ри­а­ли­с­тском го­су­да­р­стве», а об об­шир­ном го­су­да­р­стве, объ­е­ди­нен­ном про­ек­том. То есть в пер­вую оче­редь во­об­ще о та­кой ха­рак­те­рис­ти­ке, как про­е­кт­ное су­ще­ст­во­ва­ние.

И ес­ли мы ста­вим воп­рос, что важ­нее – про­ект или на­род, ба­ланс уже ока­зы­ва­ет­ся не та­ким оп­ре­де­лен­ным.

Да, в лю­бом слу­чае для на­ро­да всег­да по-сво­е­му важ­нее все­го жить, су­ще­ст­во­вать. И ес­ли при­нес­ти на­род в жерт­ву – им­пе­рии или про­ек­ту, – на­ро­да прос­то не бу­дет.

Но в том-то и есть не­кое про­ти­во­пос­тав­ле­ние про­ек­та – жиз­ни, что в этом про­ти­во­пос­тав­ле­нии, нас­коль­ко оно во­об­ще осу­ще­ст­ви­мо, в пер­вом слу­чае ты жи­вешь «для то­го, что­бы», а во вто­ром – «по­то­му, что».

Пер­вое тре­бу­ет от те­бя нап­ря­же­ния – вто­рое ни­че­го не тре­бу­ет.

С очень боль­шой до­лей ус­лов­нос­ти, но мож­но все же ска­зать, что имен­но в им­пе­ри­ях жи­вут на­ро­ды, а вне их – в луч­шем слу­чае на­ции.

То есть от­каз на­ро­да от им­пе­рии – это действи­тель­но его прев­ра­ще­ние в на­цию. И это есть в из­ве­ст­ном смыс­ле смерть на­ро­да. По­то­му что в та­ком слу­чае ухо­дит вот это са­мое «для то­го, что­бы».

Как че­ло­ве­ка от жи­вот­но­го, в кон­це кон­цов, от­ли­ча­ет то, что у не­го есть неч­то, за что он в прин­ци­пе мо­жет уми­рать, неч­то боль­шее его би­о­ло­ги­чес­ко­го су­ще­ст­во­ва­ния. И по­то­му че­ло­век, от­дав­ший жизнь за это свое боль­шее, есть че­ло­век, а че­ло­век, от­ка­зав­ший­ся от боль­ше­го, есть жи­вот­ное.

На­род, от­ка­зав­ший­ся от про­ек­та, в луч­шем слу­чае ос­та­ет­ся на­се­ле­ни­ем. По­то­му что про­ект, кро­ме все­го про­че­го, есть еще и иден­тич­ность на­ро­да, и его кол­лек­тив­ное «Я», и его смыс­лы, и все то, за что сос­тав­ля­ю­щие его лю­ди го­то­вы уми­рать. На­род сос­то­ит из лю­дей. На­се­ле­ние – из би­о­ло­ги­чес­ких осо­бей.

1204 год, взятие Константинополя крестоносцами – а не взятие его турками
двумя с половиной веками позже – можно считать годом падения империи.
Восстановленная в 1261 году Византия Палеологов – это уже явная пародия.

И ког­да иден­тич­ность на­ро­да вы­во­дят из за­ко­нов нас­ле­д­ствен­нос­ти, а не из про­ек­та, куль­ту­ры, смыс­лов, тра­ди­ций, как и их раз­ви­тия, об­ра­щен­нос­ти в бу­дущ­ность, на­ро­ду от­во­дят роль со­во­куп­нос­ти би­о­ло­ги­чес­ких осо­бей.

Впол­не ре­зо­нен воп­рос, по­че­му собствен­но лишь им­пе­рия приз­на­ет­ся фор­мой су­ще­ст­во­ва­ния про­ек­та? По­че­му та­кой фор­мой не мо­жет быть не­кое ма­лое дос­той­но су­ще­ст­ву­ю­щее го­су­да­р­ство, где мир­но и спо­кой­но про­жи­ва­ет од­на от­но­си­тель­но не­боль­шая на­ция, ве­ря­щая в сво­их бо­гов и чтя­щая свою тра­ди­цию?

В из­ве­ст­ном смыс­ле – мо­жет, по­то­му что ина­че всех жи­те­лей по­доб­ных стран приш­лось бы от­нес­ти к жи­вот­ным, что, ко­неч­но, несп­ра­вед­ли­во.

Но тог­да, на са­мом де­ле, мы име­ем два ва­ри­ан­та.

Ли­бо пе­ред на­ми го­су­да­р­ство-за­по­вед­ник – го­су­да­р­ство, ко­то­рое ми­ро­вые дер­жа­те­ли про­ек­тов сох­ра­ня­ют как не­кое по­до­бие до­маш­них жи­вот­ных или рек­ре­а­ци­он­ных зон от­ды­ха хо­зя­ев про­ек­тов. При­зыв соз­дать «Рес­пуб­ли­ку Русь» где-ни­будь на ба­зе Суз­да­ля или Зве­ни­го­ро­да (или да­же «пя­ти рус­ских об­лас­тей») – и есть при­зыв к та­ко­му су­ще­ст­во­ва­нию в ка­че­ст­ве эк­зо­ти­ки для ту­рис­тов. Кста­ти, эк­зо­ти­ки, до­воль­но сыт­ной. То есть, по боль­шо­му сче­ту, это ни­ка­кие не «на­ци­о­наль­ные го­су­да­р­ства» – это ту­зем­ные бан­дус­та­ны.

Ли­бо в дру­гом слу­чае – это то­же ни­ка­кие не «на­ци­о­наль­ные го­су­да­р­ства», это ав­то­ном­ные зо­ны то­го или ино­го боль­шо­го про­ек­та. То есть – чу­жой им­пе­рии. Им­пе­рия – она на то и им­пе­рия, что­бы в ней мог­ли су­ще­ст­во­вать вас­саль­ные кня­же­ст­ва и гер­цо­г­ства.

В этом от­но­ше­нии при­зыв к от­ка­зу от им­пе­рии и соз­да­нию из ее ос­кол­ков «на­ци­о­наль­ных го­су­дарств» – это при­зыв при­нять чу­жой про­ект и стать от­но­си­тель­но ав­то­ном­ной тер­ри­то­ри­ей чу­жой им­пе­рии.

Нуж­но от­ме­тить еще два ню­ан­са. Пер­вый – по­че­му на­ци­о­наль­ное го­су­да­р­ство не мо­жет быть са­мо­дос­та­точ­ным, выс­ту­пать об­ла­да­те­лем собствен­но­го про­ек­та. И вто­рой – по­че­му им­пе­рии не­об­хо­ди­ма мно­го­на­ци­о­наль­ность.

Ес­ли на­род яв­ля­ет­ся об­ла­да­те­лем про­ек­та, воз­ни­ка­ет воп­рос о ка­че­ст­вах это­го про­ек­та. Про­ект – это не­кая пре­тен­зия на уни­вер­са­лизм, это предс­тав­ле­ние ми­ру мо­де­ли бы­тия, пре­тен­ду­ю­щей на не­кую аб­со­лют­ность и выс­шую ис­тин­ность. И эта пре­тен­зия ли­бо долж­на подт­ве­рж­дать­ся, ли­бо оп­ро­вер­гать­ся. Про­ект из­ме­ря­ет­ся, в част­нос­ти, сте­пенью го­тов­нос­ти лю­дей уми­рать за не­го. И его зна­чи­мость долж­на быть подт­ве­рж­де­на. В част­нос­ти тем, го­то­вы ли и дру­гие на­ро­ды при­нять его и уми­рать за не­го.

Ес­ли да – про­ект по­лу­ча­ет подт­ве­рж­де­ние в ви­де при­ня­тия его дру­ги­ми. И тог­да он не мо­жет быть мо­но­эт­ни­чес­ким или мо­но­на­ци­о­наль­ным (ес­ли речь не идет о не­кой по­ли­эт­ни­чес­кой сверх­на­ции на­по­до­бие со­ве­тс­кой).

Ес­ли про­ект ос­та­ет­ся уде­лом лишь од­но­го на­ро­да – зна­чит, он неп­рив­ле­ка­те­лен, не об­ла­да­ет уни­вер­са­лиз­мом и ни­ко­му кро­ме это­го на­ро­да не ну­жен. И тог­да он не про­ект, а ус­тав за­по­вед­ни­ка.

Про­е­кт­ность подт­ве­рж­да­ет­ся мно­го­на­ци­о­наль­ностью – то есть прив­ле­ка­тель­ностью и для дру­гих. И по­лу­чая та­кое подт­ве­рж­де­ние, про­ект до­ка­зы­ва­ет, что он спо­со­бен к ин­тег­ра­ции, что он боль­ше, чем иск­лю­чи­тель­ные осо­бен­нос­ти од­но­го на­ро­да. Лю­бая са­мая ори­ги­наль­ная и ин­те­рес­ная куль­ту­ра од­но­го на­ро­да мо­жет быть все­го лишь ис­то­ри­чес­кой слу­чай­ностью. Про­ект, объ­е­ди­ня­ю­щий мно­гие на­ро­ды, – всег­да за­ко­но­мер­ность су­ще­ст­во­ва­ния ми­ра и пол­но­цен­ный ва­ри­ант его бы­тия.

Он мо­жет не быть един­ствен­ным, а, столк­нув­шись с дру­гим про­ек­том, по­гиб­нуть в борь­бе. Но, при­няв учас­тие в та­кой борь­бе, он уже до­ка­зы­ва­ет свое пра­во в прин­ци­пе быть ва­ри­ан­том уст­рой­ства жиз­ни для всех.

Ког­да же мы го­во­рим, что на­род важ­нее им­пе­рии и что на­род не мо­жет при­но­сить­ся в жерт­ву отв­ле­чен­ным хи­ме­рам, мы лишь приз­на­ем, что ви­дим хи­ме­ру в смыс­лах как та­ко­вых, и не приз­на­ем су­ще­ст­во­ва­ния цен­нос­тей, за ко­то­рые го­то­вы от­дать свою жизнь. То есть – не приз­на­ем се­бя людь­ми.

На­ро­ды соз­да­ют им­пе­рии. Ко­неч­но, в рам­ках этих на­ро­дов есть клас­сы, и, в кон­це кон­цов, про­ек­ты на­ро­дов – это про­ек­ты до­ми­ни­ру­ю­щих в них клас­сов. Но это – дру­гая сто­ро­на де­ла. При­няв про­ект то­го или ино­го клас­са, на­ро­ды, сле­дуя им, соз­да­ют свои им­пе­рии. Ни про­ект, ни им­пе­рия не мо­гут воз­ник­нуть без на­ро­да-ос­но­ва­те­ля. В ка­кой-то мо­мент тот или иной на­род мо­жет от­ка­зать­ся от сво­е­го про­ек­та и ус­тать дер­жать свою им­пе­рию.

Но, раз воз­ник­нув, им­пе­рии и про­ек­ты об­ла­да­ют боль­шей цен­ностью, не­же­ли их соз­да­те­ли. И ги­бель на­ро­да – что страш­но – уже не рав­ноз­нач­на ги­бе­ли про­ек­та. По­то­му что, воз­ник­нув, про­ект су­ще­ст­ву­ет как ва­ри­ант ми­ро­у­ст­рой­ства, он сам есть ва­ри­ант, ино­бы­тие ми­ра, его по­тен­ци­аль­ная ре­аль­ность. А по­то­му рав­но­ве­ли­ким про­ек­ту ста­но­вит­ся уже не на­род, тем бо­лее упав­ший до уров­ня на­се­ле­ния, а мир.

Борис Ольшанский. Твой щит на вратах Цареграда. 2006

Тысяча лет Византийской империи – это тысяча лет ее агонии. И в этом смысле
византизм – именно византизм, а не остаточный эллинизм и Восточный Рим –
это агония, причем не просто агония, а агония как концентрированная идея
умирания, отказавшегося от обновления и развития.

При­чем ес­ли что-ли­бо и спо­соб­но под­нять на­род, от­рек­ший­ся от собствен­но­го про­ек­та – то есть от сво­ей иден­тич­нос­ти, – об­рат­но до преж­не­го уров­ня, то это лишь сам про­ект. И в этом смыс­ле про­ект, или им­пе­рия – это ду­ша на­ро­да, а на­се­ле­ние – его те­ло.

На­род, от­рек­ший­ся от про­ек­та, – это те­ло, от­рек­ше­еся от ду­ши.

Го­во­рить, что на­род важ­нее им­пе­рии, – это все рав­но что ска­зать, до­пус­тим, что жизнь че­ло­ве­ка – важ­нее его сво­бо­ды, дос­то­и­н­ства и чес­ти.

Прес­ло­ву­тая и мерз­кая фра­за вре­мен гор­ба­чев­щи­ны: «Ни­че­го нет важ­нее жиз­ни че­ло­ве­ка», – в кон­це кон­цов, оз­на­ча­ла од­но: ее ав­то­ры оп­рав­ды­ва­ют спа­се­ние жиз­ни це­ной лю­бой мер­зос­ти и лю­бо­го пре­да­тель­ства.

Ес­ли жизнь важ­нее все­го, то ку­да луч­ше гнить ра­бом на пох­леб­ке, ко­то­рую при­но­сит надс­мо­тр­щик, чем по­гиб­нуть, вос­став про­тив рабства.

Толь­ко, как пра­ви­ло, те, ко­то­рые го­во­рят та­кие ве­щи, рас­счи­ты­ва­ют не на мес­то ра­ба, а, как ми­ни­мум, на мес­то ка­по в ба­ра­ке – мес­то, ко­то­рое им оп­ре­де­лят в оп­ла­ту за их обо­сно­ва­ние собствен­ной ка­пи­ту­ля­ции.

Точ­но так же и те, ко­то­рые зо­вут к от­ка­зу от им­пе­рии ра­ди проц­ве­та­ния в «на­ци­о­наль­ном бан­тус­та­не», по­доб­но кол­ла­бо­ра­ци­о­нис­там вре­мен Вто­рой ми­ро­вой, все­го лишь рас­счи­ты­ва­ют на роль гла­вы мест­но­го ту­зем­но­го са­мо­уп­рав­ле­ния – роль, ко­то­рую им вы­де­лят эмис­са­ры дру­гой им­пе­рии.

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: