|
"11"
На протяжении двух следующих столетий в византийско-русских отношениях
вооруженные конфликты чередовались с договорами о дружбе. Воевали в 866
(осада Константинополя), 907, 941, 944, 969-971 гг., договоры заключались в
838-839, 861, 911, 945, 957, 971 гг. О содержании этих в разной степени
секретных договоров нам известно мало, однако даже то, что мы знаем,
свидетельствует о чрезвычайной сложности дипломатической игры. Через
несколько лет после осады Константинополя тот же патриарх Фотий сообщает,
что русы прислали в Константинополь послов и - в соответствии с византийской
формулой, предписанной для новообращенных, - "молили императора о крещении"
[93]. Бьюри так комментирует это: "Мы не знаем, какие сообщества русов и в
каком количестве представляло это посольство, но цель, видимо, была в
принесении извинений за недавний рейд и, возможно, в освобождении пленных.
Несомненно, некоторые русы были согласны креститься..., но семя упало на не
слишком плодородную почву. Еще сто лет мы ничего не слышим о христианстве на
Руси. Однако договор, заключенный между 860 и 866 гг., имел, видимо, иные
последствия" (21; 422).
К последствиям относилась служба скандинавских моряков в византийском
флоте - к 902 г. их там насчитывалось семьсот человек. Появилась также
знаменитая "варяжская дружина" - элитная часть из русов и других
наемников-северян, включая даже англичан. По договорам 945 и 971 гг. русские
правители Киевского княжества даже брали на себя обязательство посылать
войска византийскому императору по его запросу (114; 448). При Константине
Багрянородном, то есть в середине Х века, в Босфоре постоянно стоял флот
русов - уже не для того, чтобы осаждать Константинополь, а чтобы торговать.
Торговля была отрегулирована до тонкостей (за исключением моментов
вооруженных стычек): согласно "Повести временных лет", по договорам 907 и
911 гг. русским визитерам разрешалось входить в Константинополь только через
одни ворота, группами не более пятидесяти человек, в сопровождении
государственного мужа, во время пребывания в городе они должны были получать
столько хлеба, сколько им требовалось, а также помесячно - запасы другой
провизии сроком до 6 месяцев, включая хлеб, вино, мясо, рыбу, фрукты, а
"баню им устраивают, сколько захотят". Для обеспечения бесперебойности
поставок сбыт провизии на черном рынке за наличные карался отсечением руки.
Одновременно союзников настойчиво пытались обратить в православие во имя
конечной цели - мирного сосуществования с набирающим мощь народом.
Но от этих попыток было мало пользы. Согласно "Повести временных лет",
когда Олег, правитель Киева, заключил в 907 г. договор с византийцами,
императоры Лев и Александр (соправители), "обязались уплачивать дань и
ходили по взаимной присяге сами целовали крест, а Олега с мужами его водили
в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном их богом,
и Волосом богом скота, и утвердили мир" (102, 65) [94].
Минуло прочти полвека, отгремело несколько сражений, состоялось
несколько договоров - и Святая Церковь оказалась в одном шаге от победы: в
957 г. киевская княгиня Ольга (вдова князя Игоря) приняла крещение во время
своего государственного визита в Константинополь (если не была окрещена еще
до отъезда - по этому поводу существуют разные мнения). [95]
В "Книге о церемониях византийского двора" описаны пиры и увеселения в
честь Ольги, хотя не говорится, как княгиня отнеслась к механическим
игрушкам, выставленным в тронном зале, - например, к рычащей фигуре льва.
(Другой высокий гость, епископ Луипранд, признается, что смог сохранить
хладнокровие только потому, что был заранее предупрежден о готовящихся
сюрпризах). Церемониймейстер, которым выступал сам Константин, видимо,
сбивался с ног, ибо Ольга была не единственной женщиной в делегации:
женщинами были и все ее ближайшие приближенные, мужчины - дипломаты и
советники числом 82 человека - скромно держались в хвосте русской процессии"
(114; 504)* Перед началом пира произошло небольшое недоразумение,
символичное для деликатных отношений между Русью и Византией. Появившись в
тронном зале, византийские дамы согласно протоколу пали ниц перед
императорским семейством. Ольга осталась стоять, "но было с удовлетворением
отмечено, что она несильно, но все же заметно склонила голову. Чтобы указать
ей ее место, ее усадили, по примеру государственных гостей-мусульман, за
отдельный стол" (114; 504).
* Девять Ольгиных родственников, двадцать дипломатов, сорок три
торговых советника, два переводчика, шесть слуг дипломатов и собственный
переводчик Ольги.
"Повесть временных лет" предлагает иную, сильно приукрашенную версию
этого государственного визита. Когда был поднят непростой вопрос о крещении,
Ольга заявила "Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, - иначе не
крещусь". И крестил ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась
душой и телом. И наставил ее патриарх в вере, и сказал ей "Благословенна ты
в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя
русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков". И дал ей заповеди о
церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела
в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка
напояемая. [...] После крещения призвал ее царь и сказал ей: "Хочу взять
тебя в жены себе". Она же ответила: "Как ты хочешь взять меня, когда сам
крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, - ты сам
знаешь". И сказал ей царь: "Перехитрила ты меня, Ольга"" (102; 82) [96].
Когда Ольга вернулась в Киев, "прислал к ней греческий царь послов со
словами: "Много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда де возвращусь
в Русь, много даров пришлю тебе - челядь, воск и меха и воинов в помощь".
Отвечала Ольга через послов: "Если ты также постоишь у меня в Почайне, как я
в Суду, то тогда дам тебе". И отпустила послов с этими словами". (102; 83 )
[97].
Ольга-Хельга была, наверное, настоящей амазонкой скандинавских кровей.
Как уже говорилось, она была вдовой князя Игоря, считающегося сыном Рюрика и
представленного в "Повести временных лет" жадным, безрассудным и жестоким
правителем. В 941 г. он напал на византийцев с большим флотом. С пленными
русы поступили так: "одних распинали, в других же, расстанавливая их как
мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в
макушки голов. Много же и святых церквей предали огню" (102; 72) [98]. В
конце концов они потерпели поражение от Византийского флота, обрушившего на
них греческий огонь. "Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами
пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же
увидев пламень, бросались в воду морскую, стремясь спастись. И так остаток
их возвратился домой. И, придя в землю свою, поведали - каждый своим - о
происшедшем и о ладейном огне. "Будто молнию небесную, - говорили они, -
имеют у себя греки, и, пуская ее, пожгли нас, оттого и не одолели их"" [99]*
За этим столкновением с интервалом в четыре года последовал очередной
договор о дружбе. Русы как морской народ были поражены "греческим огнем"
сильнее, чем другие враги Византии, и "небесные молнии" стали сильным
аргументом в пользу греческой церкви. Тем не менее, готовность к крещению
еще не наступила.
* Тойнби без колебаний называет таинственное оружие греков "напалмом"
Это был химикат неизвестного состава, возможно, производное нефти,
самовоспламенявшееся при контакте с водой и не смывавшееся ею [100].
В 954 г., после убийства Игоря древлянами, славянским племенем, которое
он обложил непосильной данью, Ольга стала киевской правительницей. Свое
правление она начала с мести древлянам: сначала велела похоронить заживо
послов древлян, приехавших договариваться о мире, потом заперла в бане и
спалила заживо делегацию знатных древлян, последовали новые массовые
убийства, а в конце концов был спален дотла главный город древлян. До
крещения кровожадность Ольги была поистине ненасытной. Но став христианкой,
она, как утверждает все та же русская летопись, была "предвозвестницей
христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она
ведь сияла; как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг
в грязи". Отсюда было уже недалеко до канонизации Ольги как первой святой
русской православной церкви.
"12"
И все-таки несмотря на шум, поднявшийся из-за крещения Ольги и ее
государственного визита в Константинополь, последнее слово в бурном диалоге
между греческой церковью и русами еще не было произнесено. Сын Ольги
Святослав остался язычником, отказавшись прислушаться к материнским
увещеваниям. "Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много
воинов храбрых. И легко ходил в походах, как пардус, и много воевал" (102,
84) [101] - в первую очередь, с Хазарией и Византией. Только в 988 г., в
княжение его сына, Владимира Святого, правящая русская династия окончательно
перешла в вероисповедание греческой православной церкви - примерно тогда же,
когда венгры, поляки и скандинавы, включая жителей далекой Исландии,
оказались в лоне римской католической церкви. Начал оформляться длительный
религиозный раскол мира, в этом контексте иудеи-хазары превратились в
анахронизм. Нарастающая близость между Константинополем и Киевом, невзирая
на все взлеты и падения в их отношениях, постепенно свела на нет значение
Итиля, присутствие хазар на русско-византийских торговых путях и
необходимость отдавать им десятую часть от стоимости растущего товаропотока
стала обременительной и для византийской казны, и для русских вооруженных
купцов.
Симптоматичной для меняющегося отношения Византии к прежним союзникам
была уступка русским Херсона. Несколько веков византийцы и хазары то
воевали, то интриговали, стремясь отстоять владение этим важным крымским
портом, но когда в 987 г. Владимир занял Херсон, византийцы даже не стали
протестовать. Как выразился Бьюри, "то была не слишком большая жертва на
алтарь нерушимого мира и дружбы с русским государством, набиравшим силу"
(21; 418).
Возможно, Херсоном и стоило пожертвовать; но пренебрежение союзом с
хазарами, как доказало время, было проявлением близорукости.
"IV"
"КРУШЕНИЕ"
"1"
Рассказывая о русско-византийских отношениях в IX-Х вв., я имел
возможность пользоваться двумя подробными источниками: сочинением
Константина Багрянородного "Об управлении империей" и древнерусской
"Повестью временных лет". Но что касается русско-хазарского противостояния в
тот же период, к которому мы теперь обращаемся, то по этому поводу
сопоставимые материалы отсутствуют; архивы Итиля, если таковые и
существовали, утрачены, и чтобы разобраться в истории Хазарского каганата в
последнее столетие его существования, нам придется снова довольствоваться
разрозненными намеками, выуживаемыми из сочинений арабских хронистов и
географов.
Рассматриваемый период длился примерно с 862 г., когда русы заняли
Киев, и примерно до 965 г., когда Святослав разрушил Итиль. После утраты
Киева и ухода венгров за Карпаты прежние вассалы Хазарии на западе (не
считая некоторых районов Крыма) вышли из-под контроля кагана, поэтому
киевский князь мог свободно призвать славянские племена в бассейне Днепра
прекратить выплату дани хазарам (102; 84).
Хазары, возможно, примирились бы с потерей ведущей роли на западе, если
бы не усиливающееся проникновение русов на восток, в низовья Волги и на
берега Каспийского моря. Земли мусульман, прилегающие с юга к "Хазарскому"
морю, - Азербайджан, Ширван, Табаристан и другие - были лакомой приманкой
для флотилий викингов, которые были не прочь и пограбить их, и устроить там
фактории для торговли с исламским халифатом. Однако подступы к Каспию
контролировались хазарами, чья столица Итиль находилась как раз в дельте
Волги, так же обстояло дело в прошлом с подступами к Черному морю, пока
хазары удерживали Киев. Контроль выражался в том, что русам приходилось
испрашивать разрешения на проход каждой флотилии и платить десятипроцентный
таможенный сбор - ущемление и для гордости, и для кармана.
Какое-то время сохранялось хрупкое равновесие. Караваны русов платили
положенную мзду, выходили в Хазарское море и вели торговлю с прибрежными
жителями. Но, как мы уже видели, торговля часто сменялась грабежом. Между
864 и 884 гг. (37, 238) отряд русов напал на порт Абескун в Табаристане.
Нападение было отбито, но в 910 г. русы вернулись, разграбили город и
окрестности и увели взятых в плен мусульман, чтобы продать их на
невольничьих рынках. Хазарам это, видимо, создало большую проблему из-за их
дружественных отношений с халифатом и наличия в хазарской армии дружины
наемников-мусульман. Спустя три года, в 913 г. дошло до вооруженного
столкновения, закончившегося резней.
Это важное событие, уже вкратце упоминавшееся (глава III, 3), было
подробно описано ал-Масуди, тогда как в "Повести временных лет" о нем
умалчивается. Ал-Масуди повествует, как "после 300 года Хиджры [912-913 гг.
н.э.] флот русов из 500 судов, с сотней людей на каждом" приблизился к
хазарской территории:
"Когда суда русов доплыли до хазарских войск, размещенных у входа в
пролив, они снеслись с хазарским царем [прося разрешения] пройти через его
землю, спуститься вниз по его реке, войти в реку (канал, на котором стоит их
столица?) и таким образом достичь Хазарского моря, [...] с условием, что они
отдадут ему половину добычи, захваченной у народов, живущих у этого моря. Он
разрешил им совершить это [беззаконие], и они вошли в пролив, достигли устья
реки [Дона] и стали подниматься по этому рукаву, пока не добрались до
Хазарской реки [Волги], по которой они спустились в город Атиль и, пройдя
мимо него, достигли устья, где река впадает в Хазарское море, а оттуда
[поплыли] в город Амоль (в Табаристане). Названная река [Волга] велика и
несет много воды. Суда русов разбрелись по морю и совершили нападения на
Гилян, Дейлем, Табаристан, Абаскун, стоящий на берегу Джурджана, на
нефтеносную область (Апшерон) и [на земли, лежащие] по направлению к
Азербайджану. [...] Русы проливали кровь, делали что хотели с женщинами и
детьми и захватывали имущество. Они рассылали [отряды], которые грабили и
жгли" [102].
Не пощадили они даже город Ардабиль в трех днях пути в глубь суши.
Когда люди опомнились и взялись за оружие, русы, верные своей классической
стратегии, покинули берег и укрылись на островах вблизи Баку. Сделав
приготовления, местные жители поплыли к ним на своих лодках и торговых
судах, "но русы направились к ним, и тысячи мусульман были убиты и
потоплены. Русы пробыли на этом море много месяцев. [...] Когда русы набрали
добычи и им наскучили их приключения, они двинулись к устью Хазарской реки
[Волги] и снеслись с хазарским царем, которому послали денег и добычи, как
это было договорено между ними. [...] Ларисийцы [наемники-мусульмане в
хазарском войске] и другие мусульмане царства [узнали] о том, что натворили
[русы] и сказали царю: "Предоставь нам [расправиться] с этими людьми,
"которые напали на наших мусульманских братьев, пролили их кровь и полонили
женщин и детей". Царь не мог им помешать, но послал предупредить русов, что
мусульмане решили воевать с ними.
Мусульмане собрали войско и спустились вниз по реке, ища встречи с
ними. Когда они оказались лицом к лицу, русы оставили свои суда. Мусульман
было 15 тысяч на конях и в [полном] снаряжении, с ними были и некоторые из
христиан, живущих в городе Атиль. Битва между ними длилась три дня, и Аллах
даровал победу мусульманам. Русы были преданы мечу, убиты и утоплены.
Спаслось из них около 5 тысяч, которые на своих судах пошли к той стороне,
которая ведет к стране Буртас. Они бросили свои суда и двинулись по суше.
Некоторые из них были убиты буртасами; другие попали к булгарам-мусульманам,
которые [также] поубивали их. Насколько можно было подсчитать, число тех,
кого мусульмане убили на берегу Хазарской реки, было около 30 тысяч, и с
того времени русы не возобновляли того, что мы описали" [103].
Так повествует о провале похода русов на Каспий в 912-913 гг.
ал-Масуди. Разумеется, он пристрастен. Хазарский правитель изображен
двоедушным интриганом: сначала он выступает пассивным сообщником
мародеров-русов, потом позволяет своим людям напасть на них, однако
предупреждает об осаде, устроенной "мусульманами" под его же командованием.
"Мусульманами" ал-Масуди называет даже булгар, хотя Ибн Фадлан, побывавший у
них спустя десять лет, считает, что им еще далеко до обращения. Однако даже
сквозь религиозную необъективность у ал-Масуди можно разглядеть дилемму, или
даже несколько дилемм, относящихся к хазарскому правлению. Возможно, беды,
постигшие жителей прибрежных районов Каспия, их не очень опечалили: те
времена не располагали к сантиментам. Но что, если хищники-русы, завоевав
Киев и Приднепровье, получат точку опоры на Волге? Кроме того, очередной
рейд русов на Каспий мог бы вызвать гнев халифа, который обрушился бы не на
самих русов из-за их недосягаемости, а на неповинных - вернее, почти
неповинных - хазар.
Отношения каганата с халифатом были мирными, но мир держался на
волоске, как следует из рассказа Ибн Фадлана об очередном инциденте. Рейд
русов, описанный ал-Масуди, имел место в 912-913 гг., а Ибн Фадлан побывал у
болгар в 921-922 гг. Вот что он пишет:
"У мусульман в этом городе [Итиле есть] соборная мечеть, в которой они
совершают молитву и присутствуют в ней в дни пятниц. При ней [есть] высокий
минарет и несколько муэззинов. И вот, когда в 310 г. х. [922 г.] до царя
хазар дошла [весть], что мусульмане разрушили синагогу, бывшую в усадьбе
ал-Бабунадж, он приказал, чтобы минарет был разрушен, казнил муэззинов и
сказал: "Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется
ни одной неразрушенной синагоги, обязательно разрушил бы [и] мечеть""(127)
[104].
Перед нами свидетельство стратегии взаимного устрашения и осознания
возможности расширения конфликта. Кроме того, мы еще раз видим, что
хазарским правителям была небезразлична судьба евреев в других частях света.
"2"
Отчет ал-Масуди о рейде русов на Каспий в 912-913 г. заканчивается
словами: "Того, что мы описали, русы с этого года уже не повторяли". По
горькому совпадению, слова эти были написаны в 943 г., как раз в год, когда
русы снова устремились на Каспий с еще более крупным флотом, однако знать
того ал-Масуди не мог. После катастрофы 913 г. они на протяжении 30 лет не
наведывались в эти края, а теперь снова, видимо, почувствовали силу и решили
попробовать; немаловажно, что эта попытка совпала по времени (год-два не в
счет) с их походом на Византию под водительством безрассудного Игоря, чье
войско пострадало от "греческого огня".
Новое вторжение оказалось успешнее: русы захватили плацдарм на Каспии,
заняли город Берду на реке Куре и продержались там целый год. Но потом среди
них стала свирепствовать эпидемия, а выживших обратили в бегство. На этот
раз арабские источники не упоминают хазарского участия ни в грабежах, ни в
боях. Это упущение восполняет каган Иосиф, писавший спустя несколько лет в
своем письме Хасдаю: "Я живу у входа в реку [Итиль-Волгу] и не пускаю русов,
прибывающих на кораблях, проникать к нам [т.е. в земли арабов на побережье
Каспия]. Точно так же я не пускаю всех врагов их, приходящих сухим путем,
проникать в их страну. Я веду с ними упорную войну*.
* В так называемой "пространной редакции" Письма (см Приложение III)
фигурирует еще одна фраза, с которой вольно обошлись переписчики: "Если бы я
их оставил [в покое], они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада".
Впрочем, русы продержались на Каспии не считанные часы, а целый год, поэтому
эти слова выглядят пустой похвальбой, но если заглянуть в будущее, то к
словам кагана придется отнестись серьезнее...
Независимо от того, участвовала ли на этот раз в боях хазарская армия,
факт остается фактом: через несколько лет хазары решили закрыть русам проход
в "Хазарское море", так что после 943 г. о походах русов на Каспий больше
ничего не слышно.
То было очень важное решение, принятое, судя по всему, под влиянием
мусульманского населения Хазарии, которое вовлекло каганат в "тяжелые войны"
с русами. Об этих войнах мы, правда, ничего не знаем, помимо слов Иосифа в
письме. Возможно, дело ограничивалось стычками. Единственным исключением
является крупная кампания 965 г., упомянутая в "Повести временных лет" и
приведшая к распаду хазарской империи.
"3"
Предводителем похода был киевский князь Святослав, сын Игоря и Ольги.
Выше мы уже отметили, что он "легко ходил в походах, как пардус, и много
воевал" - фактически, большую часть своего княжения он провел в военных
походах. Несмотря на настойчивые уговоры матери, он отказывался от крещения,
"говоря: "Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет
насмехаться"" . В "Повести временных лет" сообщается также, что "в походах
он не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав
конину или зверину, или говядину и, зажарив на углях, так ел. Не имел он и
шатра, но спал, подостлав потник, с седлом в головах. Такими же были и все
прочие его воины. И посылал в иные земли со словами "Хочу на вас идти""
(102;84) [105].
Кампании против хазар летописец посвящает несколько строк, прибегая к
обычному для описания битв лаконичному стилю: "Пошел Святослав на Оку реку и
на Волгу, и встретил вятичей, и сказал им: "Кому дань даете?" Они же
ответили: "Хазарам - по щелягу от рала даем". Пошел Святослав на хазар.
Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и
сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял"
(102; 84) [106].
Белой Вежей ("Белым Замком") славяне называли Саркел, знаменитую
хазарскую крепость на Дону, однако знаменательно то, что о разрушении Итиля,
столицы каганата, в русской летописи не упоминается. К этой теме мы еще
вернемся.
В летописи сообщается далее, что Святослав "победил ясов и касогов"; на
следующий год он пошел на дунайских болгар, одолел их, но потерпел поражение
от византийцев. На пути в Киев был убит печенегами, те "взяли голову его и
сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него" (102; 90) [107].
Ряд историков рассматривают победу Святослава как конец Хазарии, но
это, как мы увидим, совершенно неверно. Разрушение Саркела в 965 г.
символизировало конец Хазарской империи, но не хазарского государства -
точно так же, как конец Австро-Венгерской империи в 1918 г. не стал концом
Австрии как национального государства. Хазарский контроль над далекими
славянскими племенами, простиравшийся, как мы видели, до верховьев Днепра,
остался в прошлом, но сердце Хазарии, бившееся между Кавказом, Волгой и
Доном, осталось нетронутым. Подступы к Каспийскому морю оставались закрыты
для русов, и об их попытках снова туда прорваться более ничего не было
слышно. Тойнби верно замечает, что "русам удалось уничтожить хазарскую
степную империю, но единственной хазарской территорией, которую они
приобрели, оказалась Тмутаракань на Таманском полуострове, да и это
приобретение было эфемерным... Лишь в середине XVI века московиты
окончательно завоевали для Руси все течение Волги, ... вплоть до места ее
впадения в Каспийское море" (14; 451).
"4"
После гибели Святослава разразилась междоусобица - распря его сыновей,
в которой победил младший, Владимир. Он начал жизнь язычником, как его отец,
но, подобно своей бабке Ольге, закончил кающимся грешником, крестился и был
впоследствии канонизирован. Однако в юности Владимир, будущий святой,
действовал так, словно знал девиз святого Августина: "Боже, одари меня
добродетельностью, но не сейчас". В "Повести временных лет" об этом
говорится суровым тоном:
"Был же Владимир побежден вожделением [...] Наложниц было у него 300 в
Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове в сельце, которое называют
сейчас Берестовое. И был он ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин
и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что
у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб.
Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение. "Велик Господь
и велика крепость его, и разуму его нет конца"" (102; 94) [108].
Крещение Ольги, даже вместе с сыном, в 957 г. не имело последствий. Но
крещение Владимира в 989 г. стало колоссальным событием, оказавшим огромное
влияние на судьбы мира.
Ему предшествовали дипломатические маневры и теологические дискуссии с
представителями четырех главных религий - нечто очень похожее на дебаты,
предшествовавшие обращению хазар в иудаизм. Рассказ "Повести временных лет"
об этом теологическом диспуте постоянно вызывает в памяти повествование
еврейских и арабских источников об обращении царя Булана; однако исход был
совершенно иным [109].
На сей раз соперников было не трое, а четверо: раскол греческой и
латинской церквей в Х веке уже стал свершившимся фактом (хотя официально был
оформлен только в XI в.)
Приступая к рассказу о крещении Владимира, летописец сначала напоминает
о победе, одержанной им над волжскими булгарами, после которой был подписан
договор о дружбе. "Сказали булгары: "Да будет между нами мир, покуда не
поплывут камни и не потонет солома"". Владимир вернулся в Киев, и булгары
отправили к нему мусульманскую религиозную миссию с целью обращения его в
ислам. Владимира пытались соблазнить рассказом о радостях рая, где у каждого
мужчины будет по семьдесят прекрасных женщин. Владимир слушал одобрительно,
но когда речь зашла о запрете на свинину и вино, не выдержал. "Руси есть
веселие пить, не можем без того быть" (102; 97) - произнес он
сакраментальную фразу.
За мусульманами последовала немецкая делегация, отстаивавшая
достоинства римско-католической церкви. Но и она преуспела не больше,
поскольку одним из основных требований назвали строгий пост. На это Владимир
ответил: "Идите откуда пришли, ибо отцы наши не прияли этого..." (102;97).
Третья миссия состояла из хазарских иудеев. Она оказалась в наихудшем
положении. Владимир спросил, почему евреи больше не владеют Иерусалимом. Те
ответили: ""Разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным
странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам". Сказал на это
Владимир: "Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны, если бы
Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и
нам того же хотите?""
Четвертым, последним посланцем был ученый, присланный византийскими
греками. Для начала он обрушился на мусульман, которые "прокляты сверх всех
людей, уподобились жителям Содома и Гоморы, на которых напустил Господь
горящий камень и затопил их. [...] Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот,
мажут по бороде и поминают Магомета". [...]. Услышав об этом, Владимир
плюнул на землю и сказал: "Нечистое это дело"" (102; 98).
Далее византийский мудрец обвинил евреев в распятии Христа, а римских
католиков - правда, уже не с таким негодованием - в "несоблюдении обрядов".
После этих предисловий он пространно изложил Ветхий и Новый Завет, начиная с
сотворения мира. Однако убедить Владимира до конца ему не удалось. На
настойчивые предложения принять крещение тот ответил: "Подожду еще немного".
После этого он отправил собственных послов, "мужей славных и умных, числом
десять" в разные страны... В итоге они ему сообщили, что византийское
богослужение привлекательнее всех остальных: "ввели нас туда, где служат они
Богу своему, и не знали - на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого
зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом".
Однако Владимир никак не мог решиться. Летопись продолжает без видимой
логики: "И когда прошел год, в 6496 [988 г.] пошел Владимир с войском на
Корсунь, город греческий" (102; 111) [110]. (Как мы помним, контроль над
этим важным крымским портом долго друг у друга отстаивали византийцы и
хазары). Доблестные херсониты не пожелали покориться. Дружинники Владимира
насыпали вокруг городских стен земляной вал, но "корсунцы, подкопав стену
городскую, выкрадывали подсыпанную землю и носили ее себе в город и ссыпали
посреди города". Потом изменник пустил стрелу в лагерь русов с запиской:
""Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою
с востока". Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: "Если
сбудется это, - крещусь!""(102; 112)[111].
Ему удалось лишить город воды, и Херсон сдался. Тогда Владимир, позабыв
про свой обет, "послал к царям Василию и Константину сказать: "Вот взял уже
ваш город славный. Слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее
за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу". И, услышав это,
опечалились цари. И послали ему весть такую "Не пристало христианам выдавать
жен за язычников; если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное
восприимешь, и с нами единоверен будешь"".
Так и произошло. Владимир в конце концов принял крещение и женился на
византийской принцессе Анне. Еще через несколько дней православие стало
официальной религией не только правителей, но и народа Руси, а с 1037 г.
главой русской церкви стал константинопольский патриарх.
"5"
То был грандиозный триумф византийской дипломатии. Вернадский называет
это "одним из резких поворотов, придающих такую занимательность изучению
истории... Любопытно было бы порассуждать, по какому пути пошла бы история
Руси, если бы русские князья приняли одну из других мировых религий [иудаизм
или ислам] вместо христианства... Обращение в ту или иную веру обязательно
предопределило бы будущее культурное и политическое развитие России. Переход
в ислам вовлек бы Россию в круг арабской, то есть азиатско-египетской
культуры. Заимствование у германцев римско-католической веры превратило бы
Россию в страну латинской или европейской культуры. Только иудаизм или
православие гарантировали бы стране культурную независимость и от Европы, и
от Азии" (117; 29,33).
Однако более, чем независимость, России были необходимы союзники, а
Восточно-Римская империя, несмотря на испорченные нравы, оказалась
предпочтительнее благодаря своей силе, культуре и развитой торговле, чем
шаткая империя хазар. Нельзя недооценивать и изощренность в государственном
управлении византийцев, более ста лет шедших к цели и достигших ее. Наивный
рассказ о том, как Владимир оттягивал крещение, предлагаемый русским
летописцем, не дает представления о дипломатическом маневрировании и
напряженном торге, предшествовавших эпохальному решению, как и о
византийской опеке князя и его подданных. Херсон был, очевидно, частью
запрошенной цены; то же самое относится к династическому браку с принцессой
Анной. Но самой важной составляющей сделки оказался конец
византийско-хазарского союза, направленного против русов, на смену которому
пришел союз последних с византийцами, обращенный против хазар. Через
несколько лет, в 1016 г., русская и византийская армии совместными усилиями
вторглись в Хазарию, нанесли поражение ее правителю и "подчинили страну"
(см. ниже, гл. IV, 8).
Впрочем, охлаждение теплого некогда отношения к хазарам началось, как
мы видели, еще при Константине Багрянородном, за полвека до принятия
Владимиром православия. Как мы помним, Константин рассуждал о том, как
именно и чьими силами воевать с хазарами. За процитированным текстом (II, 7)
следует такой отрывок:
"[Знай], что правитель Алании не живет в мире с хазарами, но более
предпочтительной считает дружбу василевса ромеев, и, когда хазары не желают
хранить дружбу и мир в отношении василевса, он может сильно вредить им, и
подстерегая на путях, и нападая на идущих без охраны при переходах к
Саркелу, к Климатам и к Херсону. "Если этот правитель постарается
препятствовать хазарам, то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон,
и Климаты, так как хазары, страшась нападения аланов, находят небезопасным
поход с войском на Херсон и Климаты и, не имея сил для войны одновременно
против тех и других, будут принуждены хранить мир". [Знай], что так
называемая Черная Булгария может воевать с хазарами". (31; гл. 10-12) [112].
А. Дж. Тойнби, цитирующий эти строки, делает следующее не лишенное
трогательности замечание:
"Если бы отрывок из наставления Константина Багрянородного по ведению
внешней политики Восточно-Римской империи попал в руки хазарского кагана и
его министров, они бы возмутились. Они заявили бы, что Хазария - одно из
самых мирных государств на свете и что даже если в былые времена она была
воинственной, ее оружие никогда не было направлено против Восточно-Римской
империи. Действительно, две державы никогда не воевали друг с другом, более
того, Хазария часто воевала с врагами Восточно-Римской империи, причем
выгоду из этого извлекала только последняя. Возможно, именно хазарам Империя
обязана своим выживанием под непрерывными ударами правителя сасанидской
Персии Хосрова II Парвиза и арабов-мусульман... Впоследствии давление на
империю арабов ослаблялось силой хазарского оборонительно-наступательного
сопротивления арабскому продвижению на Кавказ. Дружба между Хазарией и
Империей была символически скреплена двумя брачными союзами между
представителями двух императорских семейств. Почему же Константину взбрело
на ум досаждать Хазарии, натравляя на нее соседей?" (114; 508).
Ответ на риторический вопрос Тойнби прост: византийцы руководствовались
принципами "Realpolitik", да и век не располагал к сентиментальности. Как и
наш, впрочем.
"6"
Но политика эта оказалась близорукой. Обратимся еще раз к Дж. Бьюри:
"Первым принципом политики Империи в этой части мира было поддержание мира с
хазарами. Диктовалось оно прежде всего географическим положением Хазарской
империи, расположенной между Днепром и Кавказом. С VII в., когда Ираклий
обратился к хазарам за помощью в отражении нападений со стороны Персии, до Х
в., когда сила Итиля пошла на спад, императоры последовательно шли именно
этим путем. Императору был выгоден реальный контроль кагана над
соседями-варварами" (21; 414).
Теперь этот контроль как будто перешел от хазарского кагана к киевскому
князю. Однако реальным он не стал. Хазары были степным тюркским народом и
умели отражать накатывающиеся волны тюркских и арабских завоевателей: они не
только устояли, но и подчинили себе булгар, башкир, печенегов, гуззов и др.
В отличие от них, русы и их подданные-славяне не могли справляться с
воинственными кочевниками-степняками, им нечего было противопоставить их
мобильной стратегии и тактике вылазок*. Под непрерывным давлением кочевников
центры власти на Руси постепенно перемещались из южных степей на лесистый
Север, в Галицкое, Новгородское и Московское княжества. Византийцы
рассчитывали, что функцию Итиля в роли защитника Восточной Европы и центра
торговли возьмет на себя Киев; однако вместо этого Киев быстро пришел в
упадок. Заканчивалась первая глава русской истории, сменившаяся периодом
хаоса и бесконечных междоусобиц дюжины независимых княжеств.
* Выдающийся древнерусский эпос "Слово о полку Игореве" описывает
неудачный поход русских против половцев.
Так создался вакуум власти, в который хлынула новая волна кочевников,
вернее, новое ответвление наших старых знакомых-гуззов, которых Ибн Фадлан
счел еще более отталкивающими, чем другие варварские племена, каковые он был
вынужден посетить. Этот новый "языческий недруг", как отзывается о них
"Повесть временных лет", получил у русских название "половцы", у византийцев
- "команы", у венгров - "куны", у родственных им самим тюрок - "кипчаки".
Они властвовали в степях до самой Венгрии с конца XI до XIII в., когда их
обратило в бегство монгольское нашествие*. Несколько раз они воевали с
Византией. Другая ветвь гуззов, именуемая "сельджуками" (название происходит
от их правящей династии), победила в историческом сражении в Манцикерте
(1071 г.) византийскую армию и пленила императора Романа IV Диогена. С тех
пор византийцы уже не могли помешать тюркам захватить большую часть
провинций Малой Азии - сегодняшнюю Турцию, - бывших раньше сердцевиной
Восточной Римской империи.
* Значительная часть команов, спасаясь от монголов, получила убежище в
Венгрии в 1241 г. и смешалась с местным населением. В Венгрии до сих пор
распространена фамилия "Кун"
Остается лишь гадать, пошла бы история иным путем, если бы Византия не
отказалась от своей прежней политики, оправдывавшей себя на протяжении трех
предшествующих веков - от опоры на хазар в отражении мусульманских, тюркских
и скандинавских захватчиков. Как бы то ни было "Realpolitik" Империи
оказалась не очень реалистичной.
"7"
Темными веками для причерноморских степей стали два столетия
владычества команов, равно как монгольский период, поэтому поздняя история
хазар покрыта еще более плотным мраком неизвестности, чем их первые шаги.
Упоминания о хазарском государстве в период его окончательного упадка
содержатся, главным образом, в мусульманских источниках, однако, как нам
предстоит убедиться, они так неясны, что почти каждое имя, дата и
географическое название допускают несколько интерпретаций. Историкам,
изголодавшимся по фактам, не остается ничего, кроме выбеленных костей и
почти несбыточной надежды, что для них найдется, чем поживиться.
В свете сказанного в предыдущих главах складывается впечатление, что
решающим событием, ускорившим закат хазарского могущества, стала не победа
Святослава, а крещение Владимира. Насколько важна была в действительности
эта победа, которую историки девятнадцатого века дружно отождествили с
концом хазарского государства? Как мы помним, в древнерусской "Повести
временных лет" упоминается только разрушение Саркела, то есть крепости, а не
столицы Итиля. Об ограблении и опустошении последнего мы знаем из нескольких
арабских источников, так настойчиво указывающих на эти обстоятельства, что
их нельзя проигнорировать; однако так и остается невыясненным, кто ограбил
столицу. Ибн Хаукаль, главный источник, говорит, что это учинили русы,
которые "совершенно разрушили Хазаран, Семендер и Итиль", полагая, как
видно, что Хазаран и Итиль - разные города, хотя, как нам известно, то были
города-близнецы. Приводимая им дата также отличается от даты падения Саркела
в русской летописи, каковое падение Ибн Хаукаль вообще не упоминает, подобно
тому, как в "Повести временных лет" не говорится о разрушении Итиля. В связи
с этим Маркварт предположил, что Итиль пал не от рук русов Святослава,
дошедших только до Саркела, а был сметен некоей свежей волной викингов. Еще
больше усложняет ситуацию другой арабский источник: в тексте Ибн Мискавейха
сказано, что в роковом 965 г. на Хазарию обрушились "тюрки". "Тюрками" он
мог назвать, как предполагает В. В. Бартольд, тех же русов. Однако точно так
же речь могла идти, например, о печенегах. Видимо, мы так никогда и не
узнаем, кто разрушил Итиль, сколько ни глодать кости Истории [113].
Но насколько сильно он был разрушен? Наш главный источник, Ибн Хаукаль,
сначала называет разрушение Итиля "совершенным", но потом, через несколько
лет, пишет, что "Хазаран - по-прежнему центр, где сходятся торговые пути
русов". Получается, что слова о "совершенном разрушении" могли быть
преувеличением. Это тем более вероятно, что он же говорит о "совершенном
разрушении" города Булгар, столицы волжских булгар. Но ущерб, причиненный
русами этому городу, не мог быть слишком сильным, так как мы знаем, что в
976-977 гг., всего лет через десять после похода Святослава, там опять
чеканилась монета, а в XIII в Булгар все еще был крупным городом. Как
считает Данлоп, "все утверждения, что в Х в. русские разрушили Хазарию,
восходят к Ибн-Хаукалю... Ибн-Хаукаль, однако, с не меньшей убежденностью
говорит о разрушении Булгара на Средней Волге. Но известно, что ко времени
монгольского нашествия в XIII в. Булгар процветал. Может быть, и разрушение
Хазарии оказалось временным?" (37; 250).
Очевидно, так оно и было. Хазаран-Итиль, как и все остальные "города"
хазар, состоял по большей части из шатров, деревянных построек и "круглых
домов" - глинобитных хижин, восстановить которые почти так же легко, как
разрушить. Каменными были только общественные здания и дворец кагана.
Тем не менее, урон был велик, не случайно сразу несколько арабских
источников говорят о временном переселении жителей на каспийское побережье и
на острова. Так, Ибн Хаукаль говорит о бегстве хазар от русов из Итиля на
один из островков "нефтеносной области" (Баку) и о последующем возвращении в
Итиль и Хазаран с помощью мусульманского шаха Ширвана. Это звучит
правдоподобно, ибо население Ширвана не питало любви к русам, ранее
грабившим их побережье. Другие арабские хронисты, Ибн Мискавейх и Мукаддаси,
писавшие позже Ибн Хаукаля, тоже говорят об исходе хазар и об их возвращении
назад с помощью мусульман. По словам Ибн Мискавейха, все они, расплачиваясь
за помощь, "приняли ислам, кроме их царя". Мукаддаси предлагает другую
версию, не имеющую отношения к вторжению русов: он говорит всего лишь, что
обитатели хазарского города уплыли в море и вернулись обращенными в ислам
[114]. О степени достоверности его писаний можно судить хотя бы по тому, что
он помещает Булгар ближе к Каспийскому морю, чем Итиль [115], а это все
равно, что передвинуть Глазго южнее Лондона*.
* Однако это не помешало В. В. Бартольду назвать его "одним из
величайших географов всех времен" (37; 245) [116].
Как ни сбивчивы и ни пристрастны все эти упоминания, какая-то доля
истины в них все же присутствует. Психологический шок, вызванный нашествием,
бегство в море и необходимость расплачиваться с мусульманами за их помощь -
все это могло привести к сделке, по которой мусульманская община Хазарии
получила больше прав в решении государственных дел. Вспоминается подобная
сделка с Мерваном двумя веками раньше (I, 7), которую заключил сам каган, но
она не оставила, впрочем, следа в истории хазар.
Согласно еще одному арабскому автору - ал-Бируни, умершему в 1048 г., -
Итиль лежал в его время "в развалинах", или, правильнее, снова в развалинах.
(128; 206). Его опять восстановили, но теперь уже под названием "Саксин"*.
Последний неоднократно фигурирует в хрониках уже в XII в. как "большой город
на Волге, которому нет равных в Туркестане" (Ахмат Туси, XII в.; цит. по
128; 205); согласно одному из источников, город этот погиб при наводнении.
Еще через сто лет на его месте выстроил свою столицу монгольский правитель
Батый (37; 249) [117].
* Есть основания предполагать, что Саксин вырос на месте Хазарана-Итиля
или неподалеку, а название представляет собой измененное старое название
"Саррисин". (37; 248)
Суммируя сведения о катастрофе 965 г., содержащиеся в русской "Повести
временных лет" и арабских источниках, мы можем заключить, что Итиль был
разрушен (неизвестно, в какой степени) при набеге русов или других
захватчиков, но потом восстановлен. Хазарское государство вышло из этого
испытания очень ослабленным. Однако нет сомнений, что в сильно сузившихся
границах оно продержалось еще как минимум двести лет, то есть до середины
XII в., а возможно - хотя и более сомнительно - до середины XIII в.
"8"
Первые неарабские упоминания Хазарии после трагического 965 г.
содержатся в путевых заметках Ибрагима Ибн Якуба, испанского посланника к
Оттону Великому: предположительно в 973 г. он отзывается о хазарах как о
процветающем народе (12; IV; 174) [118].
Следующим в хронологическом порядке является упоминание в древнерусской
"Повести временных лет" неудачной попытки иудеев из Хазарии, прибывших в
Киев в 986 г., обратить князя Владимира в иудаизм.
XI в. начинается уже упоминавшейся совместной кампанией византийцев и
русов в 1016 г. против Хазарии, когда эта страна снова была побеждена. Об
этом событии сообщает весьма надежный источник - византийский хронист XII в.
Кедрен (37; 251). Для победы над каганатом потребовались немалые силы:
Кедрен пишет о византийском флоте и целой армии русов. Хазары, судя по
всему, не были пассивными жертвами: сказались то ли тюркские этнические
корни, то ли вера Моисея, то ли то и другое вместе взятое. Побежденного
хазарского правителя Кедрен именует Георгием Цулом. "Георгий" - христианское
имя; как известно из ранних свидетельств, в армии кагана были и христиане, и
мусульмане.
Следующее упоминание хазар - лаконичная запись в русской "Повести..."
за 1023 г., согласно которой "пошел Мстислав на Ярослава с хазарами и
касогами"*. Мстислав был князем недолговечного княжества Тмутараканского с
центром в хазарском городе Таматарха (ныне Тамань) на восточном берегу
Керченского пролива [120]. Это, как уже говорилось, была единственная
хазарская территория, занятая русами после их победы в 965 г. Хазары в
войске Мстислава были, видимо, местными жителями, поставленными русским
князем под свои знамена.
* Касоги, или кашаки - кавказское племя, подчинявшееся хазарам, об их
родстве с казаками можно лишь гадать [119].
Еще через 7 лет (в 1030 г.) хазарская армия якобы нанесла поражение
вторгшимся курдам, поразив 10 тыс. противников и захватив много скарба. Это
можно было бы считать еще одним свидетельством выживания хазарского
государства, если бы этому сообщению можно было верить. К сожалению, оно
содержится в одном-единственном арабском источнике XIII в., у Ибн ал-Асира,
считающегося не слишком достоверным [121].
Продвигаясь в нашей хронологии дальше и не пренебрегая никакими
фактами, мы наталкиваемся на любопытный рассказ о мало известном
христианском святом, Евстратии. Примерно в 1100 г. он находился в плену в
крымском Херсоне, где с ним дурно обращался "хозяин-еврей", навязывавший ему
ритуальную пасхальную трапезу (12; IV; 192). Принимать на веру злоключения
Евстратия не приходится (считается, например, что он живым провисел,
распятый, на кресте пятнадцать дней...), однако обращает на себя внимание
сильное еврейское влияние в городе, номинально принадлежавшем христианам,
который византийцы пытались отобрать у хазар и который был захвачен
Владимиром, но позднее, в 990 г., был возвращен Византии [122].
Сильны они были и в Тмутаракани. В русской летописи не очень внятно
говорится, что в 1079 г. "Олега Святославича хазары, захватив, отправили за
море, в Царьград". Видимо, византийцы по своему обыкновению интриговали,
поддерживая одного из русских князей в его борьбе с конкурентами. Но для нас
важно то, что хазары сохраняли влияние в русском городе, раз смогли
захватить и отправить в дальний путь русского князя. Спустя четыре года
Олег, договорившись с византийцами, получил разрешение вернуться в
Тмутаракань, где он "перебил хазар, причастных к убийству брата его и
умышлявших против него самого". Брат его был в действительности убит
кипчаками в тот же год, когда хазары захватили Олега. Не они ли стояли за
этим убийством? Или они стали жертвами интриганов-византийцев,
натравливавших друг на друга русов и хазар? Так или иначе, близится конец XI
в., а хазары по-прежнему не сходят со сцены.
Спустя несколько лет, в 1106 г., согласно лаконичному упоминанию в
русской "Повести временных лет", половцы, т.е. команы, совершили набег на
"Заречьск" (окрестности Киева). Русский князь отрядил за ними погоню под
командованием трех воевод: Яна, Путяти и "хазара Ивана". Это последнее
упоминание хазар в "Повести временных лет", заканчивающейся 1116 г.
Но во второй половине XII в. два персидских поэта - Хакани (примерно
1106-1190 гг.) и более известный Низами (примерно 1141-1203 гг.) упомянули в
своих эпических произведениях совместное русско-хазарское нашествие на
Ширван, происшедшее при их жизни. Хотя это и поэтические свидетельства, их
можно принимать всерьез, поскольку оба большую часть жизни прослужили
чиновниками на Кавказе и отлично знали кавказские племена. Хакани
рассказывает о "хазарах из Дербента" и об ущелье, служащем проходом с
Кавказа к Черному морю, через которое хазары совершали в добрые старые
времена (VII в.) набеги на Грузию, прежде чем перешли к оседлому образу
жизни. Уж не вернулись ли они под конец к кочевым привычкам юности народа?
После (хотя не исключено, что до) этих персидских свидетельств остаются
только короткие и сердитые замечания знаменитого еврейского путешественника
раввина Петахии из Германии, которые мы уже цитировали (II, 8). Помнится,
его так удручила талмудическая безграмотность иудеев-хазар из Крымской
области, что, пересекая собственно Хазарию, он уже ничего не слышал, "кроме
женского воя и собачьего лая". Что это - всего лишь гипербола, порожденная
острым неудовольствием, или описание фактического состояния территории после
недавнего набега команов? Путешествовал Петахия примерно между 1170 и 1185
гг.; близился к концу XII в., и владыками степи стали команы.
С началом XIII в. мгла еще больше сгущается, и даже наши скудные
источники почти полностью иссякают. Впрочем, существует еще одно
свидетельство, принадлежащее выдающемуся очевидцу. Речь идет о последнем
упоминании хазар как народа, датируемое 1245-1247 гг. К этому времени
монголы уже изгнали команов из Евразии и образовали величайшую империю
кочевников, какую только знал мир, простершуюся от Венгрии до Китая.
В 1245 г. папа Иннокентий IV отправил посольство к хану Батыю, внуку
Чингисхана, правителю западной части Монгольской империи, чтобы исследовать
возможности сотрудничества с новой силой общемирового масштаба - а также,
несомненно, добыть сведения об ее военной мощи. Главой миссии был
шестидесятилетний францисканец Иоанн де Плано Каприни. Он был современником
и учеником святого Франциска Ассизского и при этом опытным путешественником
и дипломатом Святой Церкви, занимавшим высокий пост в церковной иерархии.
Посольство выехало на Пасху 1245 г. из Кельна, проехало Германию,
переправилось через Днепр и Дон и годом позже достигло столицы хана Батыя и
его Золотой Орды в дельте Волги, города Сарай-Бату (прежде Саксин, еще
раньше - Итиль).
Вернувшись на Запад, брат Иоанн де Плано Карпини написал знаменитый
труд "Historica Mongolorum". Помимо огромного количества исторических,
этнографических и военных сведений, он содержит список народов, обитающих в
областях, через которые проезжало посольство. Перечисляя народы Северного
Кавказа, автор упоминает, наряду с аланами и черкесами, "хазар, исповедующих
иудейскую религию" [124]. Перед нами, как уже говорилось, последнее
упоминание хазар, перед тем, как окончательно опустился занавес истории.
Однако память о них не стиралась еще долго. Генуэзские и венецианские
купцы упорно называли Крым "Газарией" - слово, встречающееся в итальянских
документах вплоть до XVI в. К тому времени оно, правда, превратилось всего
лишь в географическое название, плохо различимый след исчезнувшего народа.
"9"
Однако даже после того, как иссякло политическое могущество
иудеев-хазар, их влияние продолжало ощущаться самым неожиданным образом в
судьбе различных народов.
Обратимся к истории турок-сельджуков, основателей исламской Турции. К
концу Х в. это ответвление гуззов откочевало к югу, в окрестности Бухары,
откуда впоследствии вторглось в византийскую Малую Азию и захватило ее.
Прямого отношения к нашей истории они не имеют, зато имеют косвенное,
поскольку великая сельджукская династия была, как кажется, тесно связана с
хазарами. Об этом сообщает Бар Гебрей (1226-1286), один из крупнейших
сирийских писателей и ученых; как видно из его имени, он происходил из
иудеев, но перешел в христианство и уже в возрасте 20 лет был посвящен в
епископы.
Бар Гебрей сообщает, что отец Сельджука Тукак был полководцем в войске
хазарского кагана и что после его смерти сам Сельджук, основатель династии,
воспитывался при дворе кагана. Но необузданный юноша был непочтителен с
каганом и вызвал гнев катун, царицы, в результате чего либо сам уехал, либо
был изгнан от двора (37; 260).
Другой источник того же времени, "История Алеппо" Ибн ал-Адима также
сообщает об отце Сельджука, как об "одном из выдающихся тюрок-хазар" (128;
143), третий источник, Ибн Хассул (128; стр. XXVII) сообщает, что Сельджук
"поранил царя хазар мечом и ударил булавой..." Вспоминается двойственное
отношение гуззов к хазарам, о котором рассказывал в своих путевых заметках
Ибн Фадлан.
Таким образом, сначала хазары и основатели Сельджукской династии были
тесно связаны, а потом произошел разрыв. Вызван он был, видимо, переходом
сельджуков в ислам (тогда как другие племена гуззов, например, команы, так и
остались язычниками). Тем не менее и после разрыва хазарско-иудейское
влияние оставалось какое-то время преобладающим. Один из четырех сыновей
Сельджука был наречен еврейским именем Израиль, а один из внуков - Даудом
(Давидом). Данлоп, обычно не склонный к опрометчивости, замечает: "В свете
вышесказанного допустимо предположить, что эти имена стали следствием
религиозного влияния хазар на главные роды гуззов. "Молитвенный дом" у
гуззов, который упоминает ал-Казвини, вполне мог быть синагогой" (37; 261).
Повторим также следом за М. И. Артамоновым, что и у другого ответвления
гуззов, команов, встречались еврейские имена. Так, сыновей куманского князя
Кобяка звали Исаак и Даниил.
"10"
Там, где исчерпаны исторические средства, на помощь приходят легенды и
фольклор.
Древнерусская "Повесть временных лет" была составлена монахами, поэтому
она насыщена религиозными рассуждениями и пространными библейскими
экскурсами. Однако параллельно с церковными писаниями, на которые опирается
этот документ, киевский период русской истории породил также светскую
литературу - так называемые былины, героический эпос или фольклорные песни,
посвященные, в основном, свершениям великих героев и полулегендарных князей.
Наиболее известно уже упоминавшееся "Слово о полку Игореве", где
повествуется о поражении, нанесенном герою половцами. Былины передавались из
уста в уста и, как утверждает Вернадский, "пелись крестьянами в отдаленных
деревнях северной России еще в начале XX - века" (117; 44).
Разительный контраст эпоса и "Повести временных лет" включается в том,
что в нем не упоминаются прямым текстом ни хазары, ни их страна, а просто
говорится о стране евреев ("земля жидовская") и о ее жителях
("жидовины-богатыри"), властвовавших в степях и боровшихся с русскими
князьями. Один такой эпический герой был, согласно эпосу, гигантом-евреем,
пришедшим из "земли жидовской" в степь Цецар под горой Сорочин, только
отвага богатыря из дружины князя Владимира, Ильи Муромца, спасла княжеское
войско от евреев (93; гл. VII). Эта легенда существует в нескольких версиях
[125], и поиск степи Цецар и горы Сорочин превратился для историков в
увлекательную игру. Однако, как подчеркивает А. Н. Поляк, "главное - то, что
в глазах русского народа соседняя Хазария в заключительный период ее
существования была просто "еврейским государством", а ее войско - "войском
евреев"" (93). Этот взгляд сильно отличается от тенденции арабских хронистов
подчеркивать важную роль наемников-мусульман в хазарском войске и
пересчитывать итильские мечети (забывая подсчитать синагоги).
Легенды, ходившие среди евреев Запада в Средние века, представляют
собой любопытную параллель с русскими былинами. Еще раз процитируем А. Н.
Поляка: "Распространенная еврейская легенда не помнит "хазарского" царства,
а помнит царство "красных евреев"". Вот как это комментирует Барон:
"Евреям других стран было лестно, что где-то существует независимое
еврейское государство. Народное воображение находило на этом поле
чрезвычайно плодородную почву. Подобно тому, как славянский эпос говорит под
влиянием библейских тенденций о "евреях", а не о хазарах, евреи Запада долго
еще тешились романтическими баснями о "красных евреях", возможно, обязанных
цветом кожи родству многих хазар с монголами" (12; т. III; 204).
"11"
Наполовину легендарный, наполовину исторический фольклор, связанный с
хазарами, дожил до Нового времени и так увлек Бенджамина Дизраэли, что тот
написал на этом материале историко-любовный роман "Дивное сказание об Алрое".
В XII в. в Хазарии зародилось мессианское движение, рудиментарная
попытка еврейского "крестового" похода с целью завоевания Палестины силой
оружия. Инициатором движения выступил хазарский еврей, некий Соломон бен Дуи
(или Руи, или Рой), которому помогали его сын Менахем и один писец из
Палестины. "Они писали письма всем евреям, ближним и дальним, во всех землях
вокруг... Говорили, что пришло время, когда Бог соберет Израиль, народ Свой
из всех земель в Иерусалим, священный город, и что Соломон бен Дуи - Элия, а
сын его - мессия"*.
* Основными источниками об этом движении являются: путевые заметки
путешественника-еврея Вениамина Тудельского (см выше, II, 8); враждебный
комментарий арабского автора Яхьи ал-Магриби; две рукописи на
древнееврейском языке, найденные в каирской "генизе" (см. выше, II, 7) Все
вместе складывается в противоречивую мозаику; я следовал осторожной
интерпретации Барона (т. III, стр. 204; т. IV, стр. 202-204 и примечания).
Призывы эти адресовались, очевидно, еврейским общинам Среднего Востока
и вряд ли возымели большое действие, потому что следующий эпизод имел место
лишь спустя двадцать лет, когда молодой Менахем назвался Давидом ал-Роем и
принял звание Мессии. Хотя движение зародилось в Хазарии, центр его скоро
переместился в Курдистан. Там Давид собрал внушительную военную силу -
видимо, из местных евреев, усиленных хазарами, - и завладел стратегической
крепостью Амади к северо-востоку от Мосула. Оттуда он, возможно, надеялся
пройти до Эдессы, прорваться с боями через Сирию и оказаться в Святой Земле.
Вся эта затея была, может быть, и не таким уж донкихотством, как
кажется теперь, если учесть постоянные распри между разными мусульманскими
армиями и постепенный распад оплотов крестоносцев на Ближнем Востоке. Более
того, некоторые мусульманские командиры, по всей видимости, вынашивали план
своеобразного еврейского крестового похода против христиан.
Давид определенно зажег в сердцах евреев Среднего Востока горячие
мессианские ожидания. Один из его посланцев прибыл в Багдад, где наставлял
евреев - возможно, с излишне убедительной экзальтацией - выйти в назначенную
ночь на плоские крыши их домов, откуда они на облаках перелетят прямиком в
лагерь мессии. Немалое количество евреев провели ту ночь на крышах в тщетном
ожидании волшебного перелета.
Однако раввинская иерархия Багдада, боясь репрессий со стороны властей,
враждебно отнеслась к псевдо-мессии и грозила ему изгнанием. И
неудивительно, что вскоре Давид ал-Рой был убит - видимо, во сне и, как
считается, собственным тестем , подкупленным недругами.
Давид остался в народной памяти, так что когда Вениамин Тудельский
проезжал через Персию спустя 20 лет, "он слышал восхищенные рассказы о
вожде". Этим культ не ограничился. Существует теория, по которой
шестиконечный "щит Давида", красующийся на флаге современного государства
Израиль, превратился в национальный символ как раз во время похода Давида
ал-Роя. "Именно тогда, - пишет Барон, - как предполагают, шестиконечный "щит
Давида", прежде бывший частью орнамента или магической эмблемой, стал
превращаться в главный национально-религиозный символ еврейства. Длительное
время используемый вперемежку с пентаграммой и "печатью Соломона", он с XIII
в. приписывался в мистических и этических текстах германского происхождения
Давиду, а в 1527 г. появился в Праге на еврейском флаге" (12; т. III).
Барон делает, правда, оговорку, что связь между ал-Роем и шестиконечной
звездой "еще требует дальнейшего прояснения и доказательств". Тем не менее
мы полностью согласны со словами, которыми Барон заканчивает главу о
Хазарии:
"Своим пятисотлетним существованием и последующими отголосками в жизни
общин Восточной Европы этот заметный эксперимент по еврейскому
государственному строительству оказал, несомненно, больше влияния на
еврейскую историю, чем мы пока в состоянии представить".
Источник: bibliotekar.ru.
Рейтинг публикации:
|
