|
"7"
Персидское государство так и не оправилось от сокрушительного
поражения, нанесенного ему в 627 г. императором Ираклием. Произошло
восстание, шах был убит собственным сыном, тоже погибшим спустя несколько
месяцев; на трон был возведен ребенок, затем последовало десятилетие анархии
и хаоса, после чего на сцене впервые появились арабские полчища, сокрушившие
империю Сасанидов. Примерно в это же время Западно-тюркская конфедерация
распалась на племенные тюркские союзы. Прежний треугольник держав сменился
другим: исламский халифат - христианская Византия - новообразованное
Хазарское царство на севере. Последним пришлось принять на себя всю тяжесть
по отражению арабского натиска и защищать равнины Восточной Европы от
захватчиков.
За первые 20 лет после Хиджры - бегства Магомета в Медину в 622 г., с
которого начинается арабское летоисчисление, - мусульмане покорили Персию,
Сирию, Месопотамию, Египет и взяли сердце Византии в смертельное полукольцо,
протянувшееся от Средиземного моря до Кавказа и южного берега Каспия. Кавказ
был колоссальной естественной преградой, но не более неприступной, чем
Пиренеи; его можно было преодолеть через Дарьяльский (ныне именуемый
Казбекским) перевал или обойти по Дербентскому проходу, вдоль каспийского
побережья.
Этот укрепленный проход, названный арабами "Баб-ал-Абваб", "Ворота
ворот", был исторической дорогой, через которую хазары и другие
грабительские племена время от времени нападали на страны, лежащие к югу,
после чего тем же путем отступали. Теперь пришел черед арабов. С 642 по 652
г. они несколько раз преодолевали Дербентские ворота и заходили в глубь
Хазарии, где пытались взять Беленджер - ближайший город - и закрепиться
таким образом на северных предгорьях Большого Кавказского хребта. Но на
этой, первой стадии арабо-хазарской войны их всякий раз обращали в бегство;
в последний раз это произошло в 652 г., в крупном сражении, когда обе
стороны прибегли к артиллерии (катапультам и баллистам). Четыре тысячи
арабов были убиты, включая их полководца Абд ал-Рахманда ибн Рабиаха,
остальные в беспорядке отступили обратно.
Следующие 30-40 лет арабы не пытались одолеть хазарскую твердыню. В
этот период их главные удары были направлены против Византии. Несколько раз
(примерно в 669, 673-678, 717-718 гг.) они осаждали Константинополь с суши и
с моря; если бы им удалось замкнуть кольцо, перейдя Кавказ и переплыв Черное
море, то Восточную Римскую империю ждала бы печальная судьба. Тем временем
хазары, подчинив булгар и венгров, продолжили свое движение на запад,
вторгнувшись в причерноморские степи и в Крым. Но это были уже не прежние
набеги наудачу, с целью пограбить и захватить пленников, а завоевательные
войны, в результате которых покоренные народы включались в состав империи со
стабильным управлением, возглавляемой могущественным каганом, назначавшим
наместников провинций и взимавшим на занятых территориях налоги. В начале
VIII в. государство хазар было уже достаточно прочным для того, чтобы самому
перейти в наступление против арабов.
С расстояния в более чем тысячу лет последовавший период периодически
вспыхивавших боевых действий (так называемая "вторая арабская война",
722-737 гг.) выглядит скучной чередой эпизодов местного значения,
разыгрывающихся по одной и той же схеме: сначала хазарская кавалерия в
тяжелых доспехах вторгается через Дарьяльский перевал или Дербентские ворота
во владения халифа южнее Кавказа, а потом, спасаясь от арабского
контрнаступления, возвращается теми же путями на Волгу. Если смотреть в
телескоп не с той стороны, то невольно вспоминаешь старую песенку про
благородного герцога Йоркского, командовавшего десятком тысяч людей и то
поднимавшегося с ними на холм, то снова спускавшегося к его подножию.
Арабские источники толкуют (не исключено, что преувеличивая) об армиях
численностью в 100, даже 300 тысяч человек, сражавшихся с обеих сторон, а
это больше, чем войска, решавшие примерно в то же время судьбы Европы в
битве при Пуатье.
О фанатизме и презрении к смерти, отличавших те войны, говорят такие
эпизоды, как самосожжение населения целого хазарского города, не пожелавшего
сдаваться, отравление источника в Баб-ал-Абваб (Дербент) арабским
полководцем или призыв, из-за которого разгромленная арабская армия
приостановила бегство и стала сражаться до последнего воина. "В волшебные
сады, правоверные, а не в геенну!" Каждому солдату-мусульманину, погибшему
на Священной войне, были обещаны услады рая.
За эти 15 лет боев был период, когда хазары опустошили Грузию и Армению
и, наголову разгромив арабскую армию в битве при Ардебиле (730 г.), дошли до
Мосула и Диярбакира, пройдя более полпути до Дамаска, столицы халифата. Но
свежая мусульманская армия положила конец этому набегу, и хазарам пришлось
преодолеть горы в противоположном направлении. На следующий год Маслам
ибн-Абд-аль-Малик, самый знаменитый арабский полководец того времени, прежде
командовавший осадой Константинополя, захватил Беленджер и дошел до
Самандара, другого крупного хазарского города дальше к северу. Но оставить
там постоянный гарнизон захватчикам опять не удалось, поэтому их снова ждал
путь обратно на юг через Кавказские горы. Византийская империя облегченно
вздохнула, что приняло форму очередного династического брака - женитьбы
наследника престола на хазарской принцессе, сыну которой предстояло
царствовать в Византии под именем Льва Хазара.
Последняя арабская кампания, направленная против хазар, которую
возглавил будущий халиф Мерван II, закончилась пирровой победой. Мерван
предложил хазарскому кагану заключить союз, после чего неожиданно напал на
союзника с двух сторон. Хазарская армия, не сумев оправиться от
неожиданности, отступила к самой Волге. Каган был вынужден запросить мира, и
Мерван поступил так, как было принято поступать с побежденными странами:
потребовал перехода кагана в Истинную веру. Каган покорился, однако его
переход в ислам был, видимо, мнимым - во всяком случае, ни арабские, ни
византийские источники никаких подробностей об этом эпизоде не сообщают, в
отличие от долговременных последствий утверждения в качестве государственной
религии иудаизма, состоявшегося спустя несколько лет. Мерван,
удовлетворенный достигнутым, покинул Хазарию и двинулся обратно в
Закавказье, не оставив ни гарнизона, ни наместника, ни административного
аппарата. Вскоре он предложил хазарам заключить новый союз - на сей раз
против воинственных племен Юга.
В действительности это мало походило на торжество. Видимое великодушие
Мервана было, скорее всего, вызвано стечением обстоятельств - как и многое
другое в этой запутанной истории. Видимо, арабы осознали, что в отличие от
цивилизованных персов, армян и грузин свирепые варвары с Севера не
подчинились бы ставленнику мусульман и его небольшому гарнизону. У Мервана
был на счету каждый воин, ибо приходилось подавлять крупные бунты в Сирии и
в других частях распадавшегося Омейядского халифата. Сам Мерван был
главнокомандующим в разразившейся вскоре гражданской войне, а в 744 г. стал
последним омейядским халифом и спустя 6 лет был убит при воцарении в
халифате династии Аббасидов. В столь сложных обстоятельствах он просто не
мог расходовать людские ресурсы на продолжение войны с хазарами. Он
довольствовался тем, что преподал им урок, чтобы они не вздумали больше
пересекать Кавказский хребет.
Так гигантские мусульманские клещи - рывок через Пиренеи на Западе и
через Кавказ в Восточную Европу - были одновременно разжаты с обоих концов в
одно и то же время. Франки Карла Мартелла спасли Галлию и Западную Европу, а
хазары отстояли подходы с востока к Волге, Дунаю и Восточной Римской
империи. По крайней мере, в этом вопросе между советским историком и
археологом Артамоновым и американским историком Данлопом существует полное
согласие. Я уже приводил мнение последнего о том, что не будь хазар,
"Византия, оплот европейской цивилизации на Востоке, оказалась бы окружена
арабами", после чего история пошла бы совсем другим путем.
Артамонов придерживается того же мнения:
"Хазария была первым феодальным государством Восточной Европы, стоявшим
в одном ряду с Византийской империей и Арабским халифатом... Лишь благодаря
мощным хазарским набегам, отвлекавшим арабские армии на Кавказе, выстояла
Византия..." [10].
Наконец, вот мнение профессора русской истории Оксфордского
университета Дмитрия Оболенского (87; 172): "Основной вклад хазар в мировую
историю заключался в успешном отстаивании кавказского рубежа от рвавшихся на
север арабов".
Мерван был не только последним арабским полководцем, атаковавшим хазар,
но и последним халифом, проводившим политику экспансии, стремясь к идеалу -
всемирному торжеству ислама. С приходом к власти аббасидских халифов
завоевательные войны прекратились. Возрожденное влияние старой персидской
культуры создало более мягкий климат и способствовало племенному расцвету
Багдада при Харун ал-Рашиде.
"8"
В период длительного затишья между первой и второй Арабскими войнами
хазары оказались вовлечены в один из мрачных эпизодов византийской истории,
характерных как для этой эпохи, так и для роли хазар в этот период.
В 685 г. 16-летний Юстиниан II стал императором Восточной Римской
империи. Гиббон в своей неподражаемой манере рисует его портрет (46; 79):
"Страсти его были сильны, а мысли слабы; он был отравлен глупой
гордыней... Его любимыми министрами были двое людей, менее всего достойных
симпатии, - евнух и монах; первый охаживал мать императора кнутом, второй
подвешивал несостоятельных должников вниз головой над медленным, дымящимся
огнем".
За десятилетием невыносимого гнета последовал бунт, и новый император
Леонтий приказал изуродовать Юстиниана и отправить его в изгнание (46; 180):
"Нос и, возможно, язык были отрезаны плохо; Юстиниан тем ни менее был
прозван по-гречески "Ринотмет", что значит "Отрезанный нос". Изуродованный
тиран был сослан в Херсон, что в Крыму, заброшенное поселение, куда хлеб,
вино и масло ввозились как заморская роскошь"*.
* Наказание, постигшее Юстиниана, следует расценивать как
снисходительное. В те времена существовала тенденция заменять смертную казнь
увечьем: отрубание руки за воровство и отрезание носа за блуд и прочие
прегрешения были наиболее частыми карами. Но опасных противников
византийские правители нередко ослепляли, великодушно сохраняя им жизнь.
В херсонской ссылке Юстиниан вынашивал планы возвращения на трон.
Спустя три года его шансы повысились: Леонтий тоже был свергнут и лишился
носа. Юстиниан бежал из Херсона в крымский город Дорос, принадлежавший
хазарам, и встретился с хазарским каганом, царем Бузиром или Базиром.
Кагану, должно быть, улыбнулась перспектива урвать кусок от пышного пирога
византийских династических распрей: он заключил с Юстинианом союз и выдал за
него собственную сестру. Сестра кагана, получившая при крещении имя Феодора
и впоследствии коронованная, выглядит единственной достойной персоной во
всей этой цепи подлых интриг: она искренне любила своего безносого мужа
(которому было еще только 30 с небольшим лет). Супруги и их приспешники
перебрались в город Фанагорию (ныне Тамань) на западном берегу Керченского
пролива, где правил хазарский наместник. Там началась подготовка к вторжению
в Византию с помощью обещанной царем Бузиром хазарской помощи. Однако
посланники нового императора Тиберия III переубедили Бузира, предложив
немало золота в дар за выдачу Юстиниана Византии живым или мертвым. Царь
отдал приказ неким Папацу и Валгицу убить зятя. Однако верная Феодора
прознала о заговоре и предупредила мужа. Юстиниан пригласил к себе в покои
обоих злоумышленников по очереди и задушил их струной. После этого он сел на
корабль, пересек Черное море, вошел в устье Дуная и заключил новый союз - на
этот раз с сильным болгарским племенем. Царь болгар Тервель оказался на тот
момент более надежным союзником, чем хазарский каган: в 704 г. он передал
Юстиниану 5 тысяч всадников для похода на Константинополь. За истекшие 10
лет византийцы то ли позабыли о темных сторонах юстинианова правления, то ли
действующий император оказался еще хуже - во всяком случае, они немедленно
восстали, свергли Тиберия и снова усадили на трон Юстиниана. Болгарский царь
получил в награду за помощь "груду золотых монет, которую измерил своим
скифским кнутом" и удалился восвояси (хотя спустя несколько лет опять пошел
на Византию войной).
Второе царствование Юстиниана (704-711 гг.) оказалось еще ужаснее
первого: "единственными инструментами правления он почитал топор, веревку и
дыбу" (46; 182). Повредившись умом, он люто возненавидел жителей Херсона,
где провел самые горькие годы своего изгнания, и отправил туда карательную
экспедицию. Некоторые из самых видных херсонских горожан были сожжены
живьем, другие утоплены, многие пленены, по всего этого оказалось
недостаточно, чтобы утолить юстинианову жажду мести: новому отряду карателей
был отдан приказ сравнять город с землей. Однако теперь войско было
остановлено сильной хазарской армией; тогда представитель Юстиниана в Крыму,
некий Вардан, переметнулся на сторону хазар. Деморализованный византийский
экспедиционный корпус изменил Юстиниану и избрал Вардана императором под
именем Филиппика. Но поскольку Филиппик находился в руках хазар, восставшим
пришлось уплатить им большой выкуп, чтобы каган отпустил императора.
Экспедиционный корпус возвратился в Константинополь, Юстиниан и его сын были
убиты, а на троп уселся Филиппик, прославляемый как освободитель - и
смещенный и ослепленный двумя годами позже.
Суть этой кровавой карусели заключается в том, что в ту эпоху хазары
влияли на судьбы Восточной Римской империи, уже не ограничиваясь защитой от
мусульман кавказского бастиона. Вардан-Филиппик был императором хазарского
"изготовления", и конец изуверскому правлению Юстиниана был положен каганом,
его зятем. Как писал Даплоп, "не будет преувеличением сказать, что в то
время хакан фактически мог посадить в греческой империи нового правителя"
(37; 176).
"9"
С точки зрения изложения хронологии событий наступил, наконец, момент
обратиться к истории перехода хазар в иудаизм, который состоялся примерно в
740 г. Но для правильного восприятия этого незаурядного события следует
сначала обратиться к традициям, привычкам и повседневной жизни хазар,
непосредственно предшествовавшим этому.
Увы, в нашем распоряжении нет живописных свидетельств очевидца,
подобных описанию двора Аттилы, оставленному Приском. Приходится
довольствоваться пересказами и компиляциями византийских и арабских
хронистов, отличающимися схематизмом и фрагментарностью. Есть, правда, два
исключения. Одно - письмо, предположительно отправленное хазарским каганом,
речь о котором пойдет в главе II; другое же - путевые записки
наблюдательного арабского путешественника Ибн Фадлана, секретаря
дипломатической миссии, отправленной цивилизованным правителем к северным
варварам.
Правителем этим был халиф ал-Муктадир, чье посольство отправилось из
Багдада в земли волжских булгар через Персию и Бухару. Официальным поводом
для столь грандиозного путешествия стало письмо-приглашение булгарского
царя, просившего халифа: а) прислать религиозных наставников для обращения
его народа в ислам и б) построить крепость для отражения нападений сюзерена,
царя хазар. Приглашение - несомненно, подготовленное в результате более
ранних дипломатических контактов - предоставляло возможность установить
благоприятный климат среди тюркских племен на территориях, через которые
пролегал маршрут посольства, посредством проповеди священного Корана и
раздачи золотых даров.
Отчет нашего путешественника открывается следующими словами*:
* А. Кестлер цитирует "Записку" Ахмеда ибн-Фадлана по немецкому
переводу 3. В. Тогана и английскому переводу Р. П. Блейка и Р. Н. Фрая; мы
цитируем по русскому академическому переводу А. П. Ковалевского - прим. ред.
"Это - Книга Ахмеда ибн-Фадлана ибн-ал-`Аббаса ибн Рашида ибн-Хаммада,
клиента повелителя правоверных, а также клиента Мухаммеда ибн Сулеймана,
Хашимида, посла ал-Муктадира к царю "славян", в которой он сообщает о том,
что он сам наблюдал в стране тюрок, хазар, русов, "славян", башкир и других
[народов] по части различий их вероучений, сведений об их царях, их
положения во многих их делах.
Сказал Ахмед ибн-Фадлан: Когда прибыло письмо Алмуша сына Шилки
йылтывара, царя "славян", к повелителю правоверных ал-Муктадиру, в котором
он просит его о присылке к нему кого-либо, кто наставил бы его в вере,
преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть, воздвиг бы для
него кафедру, чтобы он установил на ней от его [халифа] имени хутбу в его
[собственной] стране и во всех областях его государства, и просит его о
постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников [речь
идет о защите от царя хазар], - было дано согласие на то, о чем он просил.
Посредником в этом деле был Назир ал-Харами. А я был уполномочен для
прочтения ему [царю] письма и вручения того, что отправлялось к нему [в
качестве подарков] и для надзора за факихами и муаллимами. И ему были
пожалованы деньги, доставлявшиеся ему для упомянутой нами постройки и для
уплаты [жалованья] факихам и муаллимам. [Далее следуют подробности взыскания
этих денег с одного из поместий в Хорезме и имена участников миссии]. Итак,
мы отправились из Города Мира [Багдада] в четверг, по прошествии одиннадцати
ночей [месяца] сафара триста девятого года [21 июня 921 г.]" [11].
Как видим, экспедиция состоялась гораздо позже описанных в предыдущем
разделе событий. Но с точки зрения обычаев и правил соседей-язычников хазар,
это вряд ли имеет значение; то, что мы узнаем о жизни этих кочевых племен,
дает некоторое представление о жизни хазар в более ранний период - до
обращения в иудаизм, когда они были приверженцами шаманизма, сходного с
верованиями их соседей во времена Ибн Фадлана.
Посольство двигалось неспешно и, видимо, без происшествий, пока не
достигло Хорезма, пограничной провинции Халифата к югу от Аральского моря.
Эмир Хорезма попытался отговорить путников от продолжения пути, утверждая,
что между его страной и царством булгар живут "тысячи племен неверных",
которые не отпустят послов живыми. В действительности эти попытки
воспрепятствовать исполнению приказов Халифа о беспрепятственном пропуске
посольства могли быть вызваны другими соображениями: догадкой, что миссия
косвенно направлена против хазар, с которыми эмир Хорезма активно торговал и
дружил. Однако в конце концов он уступил, и экспедиции было дозволено дойти
до Ургенча в устье Амударьи. Здесь ей пришлось три месяца зимовать из-за
лютых холодов, о которых арабские путешественники всегда повествуют весьма
пространно:
"Итак, мы оставались в Джурджании [Ургенче много] дней. И замерзла река
Джейхун [Аму-Дарья] от начала до конца ее; и была толщина льда семнадцать
четвертей. Кони, мулы, верблюды и повозки проезжали через него, как
проезжают по дорогам, - он был тверд, не сотрясался. И оставался он в таком
виде три месяца. И мы увидели такую страну, что думали не иначе врата
Замхарира открылись из нее на нас. Снег в ней падает не иначе, как с
порывистым сильным ветром. [...] И действительно, я видел тамошний холод в
воздухе и то, что в ней [в Джурджании] базар и улицы, право же, пустеют до
такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит
никого, и не встречается ему ни один человек. Не раз выходил я из бани и,
когда входил в дом, то смотрел на свою бороду, а она сплошной кусок снега,
так что я бывало оттаивал ее у огня. И, право же, бывало я спал в "доме"
внутри дома. А именно - в нем была [помещена] тюркская юрта из войлоков,
причем я был укутан в одежды и меха, и [все же] иногда моя щека примерзала к
подушке" [12].
Примерно в середине февраля стало теплеть. Чтобы пересечь северные
степи, посольство присоединилось к большому каравану из пяти тысяч людей и
трех тысяч лошадей, предварительно купив необходимые для путешествия
принадлежности: тюркских верблюдов, дорожные мешки из верблюжьих кож для
переправы через реки, хлеба, проса и сушеного мяса на три месяца. Местные
жители предупреждали, что на севере их подстерегают еще более сильные
холода, и советовали, как теплее одеться:
"Те из жителей этой страны, с которыми мы дружили, предложили нам
воспользоваться [их] помощью в отношении одежд и постараться умножить их
количество. Они представили это предприятие в ужасном виде и изобразили это
дело очень трудным, но когда мы [все] это сами увидели, то это оказалось
вдвое большим того, что нам было описано. Итак, на каждом из нас была
куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее кобеняк и бурнус, из
которого видны были только два глаза, шаровары одинарные и другие с
подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи и поверх сапог другие сапоги,
так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от
одежд, которые были на нем" [13].
Одним словом, привередливому арабу Ибн Фадлану не понравился ни климат,
ни народ Хорезма:
"Они [хорезмийцы] самые дикие люди и по разговору и по природным
качествам. Их разговор похож на то, как кричат скворцы. В стране Хорезм есть
селение на [расстоянии] дня [пути] от Джурджании, называемое Ардакуа.
Население его называется кардалийцы. Их разговор похож на кваканье лягушек.
Они отрекаются от повелителя правоверных Али ибн-абу-Талиба, - да будет им
доволен Аллах, - при окончании каждой молитвы" [14].
Выйдя в путь 3 марта, они остановились на ночь в караван-сарае Замджан,
а это и есть Врата тюрок; на другой день они достигли остановки Джит; дальше
начиналась безлюдная пустыня, за которой лежала территория тюрок-гуззов
[15]. Оказавшись на чужой земле, миссия "доверила свою судьбу Аллаху
могучему и великому". Как-то раз в сильный холод ехавший рядом с послами и
переводчиком тюрок спросил Ибн Фадлана: "Чего хочет господь наш от нас? Вот
он убивает нас холодом, и если бы мы знали, чего он хочет, мы непременно это
ему дали бы". На что Ибн Фадлан отвечал: "Он [Аллах] хочет от вас, чтобы вы
сказали: "Нет Бога, кроме Аллаха"". Тюрок же засмеялся и сказал: "Если бы
нас этому научили, мы обязательно это сделали бы" [16].
Ибн Фадлан пересказывает много подобных эпизодов, не замечая, что они
свидетельствуют о независимости ума его собеседников. Презрение к власти,
проявляемое кочевыми племенами, также не вызывает симпатии у посланца
багдадского двора. Следующий эпизод тоже произошел в стране могущественных
тюрков-гуззов, плативших дань хазарам и, по некоторым источникам, состоявших
с ними в близком родстве (127; З6а):
"Нас встретил один человек из тюрок с презренной внешностью, оборванец,
тощего вида, жалкий по существу. А на нас напал сильный дождь. Он же сказал:
"Стойте!" И караван остановился весь в целом, а именно около трех тысяч
лошадей и пяти тысяч человек. Потом он сказал: "Ни один из вас не пройдет!"
И мы остановились, повинуясь его приказанию*. Мы сказали ему: "Мы друзья
Кюзеркина". Он стал смеяться и говорит: "Кто такой Кюзеркин? Я испражняюсь
на бороду Кюзеркина". Потом он сказал: "Паканд", что значит хлеб на языке
Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: "Проезжайте,
я смилостивился над вами"" [17].
* Очевидно, предводители большого каравана старались любой ценой
избежать столкновения с гуззами.
Демократичный способ принятия решений, практиковавшийся гуззами, ставил
в тупик представителя авторитарной теократии:
"Они кочевники, - дома у них из шерсти, они то останавливаются
[табором], то отъезжают. Ты видишь их дома то в одном месте, то те же самые
в другом месте, в соответствии с образом жизни кочевников и с их
передвижением. И вот они в жалком состоянии. К тому же они, как блуждающие
ослы, - не изъявляют покорности Аллаху, не обращаются к разуму и не
поклоняются ничему, но называют своих старейшин "господами". Когда
кто-нибудь из них просит в чем-либо совета у своего главаря, он говорит ему:
"Господи! Что я сделаю в таком-то и таком-то [деле]?" Дела их [решаются]
советом между ними. Однако, когда они сойдутся на чем-либо и решатся на это,
приходит затем самый ничтожный из них и самый жалкий и отменяет то, на чем
они уже сошлись" [18].
Сексуальные нравы гуззов - и других племен - представляли собой
поразительное сочетание свободы и дикости:
"Их женщины не закрываются ни от их мужчин, ни от посторонних, и
женщина не закрывает также ничего из своего тела ни от кого из людей. Право
же, как-то однажды мы остановились у [одного] человека из их числа. Мы сели,
и жена этого человека [была] вместе с нами. И вот, разговаривая с нами, она
раскрыла свой "фардж" и почесала его, в то время как мы на нее смотрели. Мы
же закрыли свои лица руками и сказали: "Господи, помилуй!". Тогда муж ее
засмеялся и сказал переводчику: "Скажи им: она открывает это в вашем
присутствии, и вы видите его, а она охраняет его так, что к нему нет
доступа. Это лучше, чем если бы она его закрывала и [вместе с тем]
предоставляла пользоваться им". Они [гуззы] не знают блуда. Но если
относительно кого-либо они откроют какое-нибудь дело, то они разрывают его
на две половины, а именно: они сужают промежуток [между] ветвями двух
деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и находящийся
при выпрямлении их разрывается" [19].
Автор не говорит, распространяется ли наказание и на провинившуюся
женщину. Позже, рассказывая о волжских булгарах, он описывает не менее дикий
способ рассечения прелюбодеев топором от затылка до бедер; так наказывают и
мужчину, и женщину. Ибн Фадлан с удивлением далее отмечает, что женщины
булгаров при купании в реках не закрываются от мужчин и так же, как гуззы,
не знают телесного стыда.
Что касается гомосексуализма, который в арабских странах воспринимался
как само собой разумеющееся явление, то тюрки, по словам Ибн Фадлана,
относились к нему как к страшному греху. Впрочем, доказательством этого у
него служит всего один эпизод, когда соблазнитель "безбородого юнца"
отделался штрафом в 400 овец.
Привычный к роскошным купальням Багдада, наш путешественник не мог
выносить неопрятность тюрок. "Они не очищаются ни от экскрементов, ни от
урины, и не омываются от половой нечистоты и не совершают ничего подобного.
Они не имеют никакого дела с водой, особенно зимой". Когда предводитель
войска гуззов снял свою роскошную парчовую одежду, чтобы надеть новую,
преподнесенную в дар послами, они увидели на нем "куртку, - она распалась
[лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает
прилегающую к телу одежду, пока она не рассыплется на куски" [20].
Представители другого тюркского племени, башкиры, "бреют свои бороды и едят
вшей. [Вот] один из них тщательно исследует швы своей куртки и разгрызает
вшей своими зубами. Право же, был с нами один человек из их числа, уже
принявший ислам и служивший у нас. Однажды я видел, как он поймал вошь в
своей одежде, он раздавил ее своими ногтями, потом слизнул ее и сказал,
когда увидел меня: "Прекрасно"" [21].
Картина в целом малоприятная. Наш изнеженный путешественник глубоко
презирал варваров. Но презрение вызывала у него только грязь и то, что он
считал непристойным телесным оголением; дикость же наказаний и жертвенных
ритуалов оставляет его безразличным. Например, то, как булгары карают за
человекоубийство, он описывает с отстраненным интересом, без гнева, который
обуревает его по другим поводам: "И если один человек из них убьет другого
человека намеренно, они казнят его [в возмездие] за него. Если же он убьет
его нечаянно, то делают для него ящик из дерева халанджа [березы], кладут
его внутрь [этого ящика], заколачивают его над ним [гвоздями] и кладут
вместе с ним три лепешки и кружку с водой. Они водружают для него три
бревна, наподобие палок верблюжьего седла, подвешивают его между ними и
говорят: "Мы помещаем его между небом и землей, чтобы постигло его
[действие] дождя и солнца. Авось Аллах смилостивится над ним". И он остается
подвешенным, пока не износит его время и не развеют его ветры" [22].
Так же невозмутимо он описывает погребальное жертвоприношение сотен
коней у гуззов и жуткое ритуальное убийство рабыни во время похорон знатного
руса* у могилы ее хозяина.
* То есть из викингов, основателей первых русских поселений.
О языческой религии автор рассказывает мало, разве что фаллический
культ башкир вызывает у него интерес: ""Каждый из них вырубает палочку
величиной с фалл и вешает ее на себя. И если он захочет отправиться в
путешествие или встретит врага, то целует ее, поклоняется ей и говорит: "О
господи, сделай для меня то-то и то-то". Я сказал переводчику: "Спроси
кого-либо из них, какое у них оправдание этому [действию] и почему он сделал
это своим господом"." Он [спрошенный] сказал: "Потому что я вышел из
подобного этому и не знаю относительно самого себя иного создателя, кроме
этого"". Далее Ибн Фадлан добавляет: "Кое-кто из них говорит будто бы у него
двенадцать господов: у зимы господь, у лета господь, у дождя господь, у
ветра господь, у деревьев господь, у людей господь, у лошадей господь, у
воды господь, у ночи господь, у дня господь, у смерти господь, у земли
господь, а господь, который на небе, самый больший из них. Однако он
объединяется с теми в согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его
сотоварищ. [...] Мы видели, как [одна] группа из них поклоняется змеям,
[другая] группа поклоняется рыбам, [еще одна] группа поклоняется журавлям"
[23].
У волжских булгар Ибн Фадлан обнаружил странный обычай:
"Если они увидят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей,
они говорят: "Этот более всего достоин служить нашему господу". Итак, они
берут его, кладут ему на шею веревку и вешают его на дерево, пока он не
распадется на куски" [24].
Комментируя этот отрывок, известный турецкий востоковед Зеки Валиди
Тоган, выдающийся исследователь Ибн Фадлана и его времени, пишет (127; 50):
"Нет ничего загадочного в жестоком обращении булгар с людьми выдающегося
ума. Оно опиралось на простое и трезвое желание среднего человека вести
нормальную жизнь, избегать любого риска или приключения, в которые его мог
бы втравить "гений"". Далее он приводит татарскую поговорку: "Если ты
слишком много знаешь, тебя повесят, если ты слишком скромен, тебя затопчут".
Он делает вывод, что жертву "надо воспринимать не просто как знающего
человека, а как непокорного гения, нестерпимого умника". Получается, что
этот обычай служит средством общественной защиты от перемен, наказанием
нонконформистов и потенциальным новаторам*. Однако несколькими строками ниже
тот же автор допускает иную интерпретацию явления:
"Ибн Фадлан описывает не просто убийство умников, а один из языческих
обычаев: человеческое жертвоприношение, принесение в жертву Богу наиболее
выдающихся из людей. Эту церемонию проводили, наверное, не простые булгары,
а их "табибы", или знахари, шаманы, которым и у булгар, и у русов
принадлежала власть над жизнью и смертью людей во имя культа. По
свидетельству Ибн Русте, у русов знахари могли любому надеть на шею веревку
и повесить на дереве в качестве мольбы о божьей милости. Сделав так, они
говорили: "Это подношение Богу"".
* В подкрепление своей аргументации автор приводит турецкие и арабские
цитаты в оригинале, без перевода - досадная привычка современных
специалистов.
Возможно, в таких случаях действовали оба мотива вместе: "Раз жертва
необходима, давайте жертвовать смутьянами" [25].
Как мы увидим, человеческое жертвоприношение практиковалось и хазарами
- в том числе ритуальное убийство царя в конце его царствования. Можно
предположить, что между обычаями племен, описанных Ибн Фадланом, и обычаями
хазар существовали и другие сходства. К сожалению, посетить хазарскую
столицу он не мог, и потому был вынужден полагаться на сведения, почерпнутые
на территориях, подвластных хазарам, в особенности при булгарском дворе.
"10"
Почти год (21 июня 921 г. - 12 мая 922 г.) потребовался посольству
халифа, чтобы достичь цели - земель волжских булгар. Прямой путь из Багдада
на Волгу лежал через Кавказ и Хазарию - чтобы обогнуть ее, путешественникам
пришлось сделать огромный крюк, обойдя с востока "Хазарское", то есть
Каспийское море. Но напоминания о близости хазар и о связанных с этим
опасностях сопровождали их на всем пути.
Характерный эпизод произошел с ними в гостях у начальника войска гуззов
(того самого, который носил под парчовым одеянием куртку, распавшуюся на
лохмотья). Сперва их хорошо приняли, даже устроили в их честь пир. Но потом
предводители гуззов передумали, вспомнив о своих враждебных отношениях с
хазарами. Главный предводитель собрал остальных, чтобы решить, как быть.
"И был Тархан самый знатный из них и самый выдающийся из них, и был он
хромой, слепой, сухорукий. Итак, он [начальник войска] сказал им: "Подлинно,
вот это послы царя арабов к моему зятю Алмушу сыну Шилки [царю булгар], и не
подобает мне, чтобы я отпустил их иначе, как после совета с вами". Тогда
Тархан сказал: "Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не
слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол какого-либо государя с тех
пор, как существуем мы и отцы наши. Я думаю, что не иначе, как [этот]
государь [халиф] устраивает хитрость и направляет этих [людей] к хазарам,
чтобы поднять их войной против нас. И лучше всего разрезать этих послов
каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется". И сказал другой из
них: "Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они
возвратились [туда], откуда прибыли". И сказал [еще] другой: "Нет! Но у царя
хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот этих, чтобы выкупить ими тех""
[26].
Спор их длился семь дней, и все это время Ибн Фадлан и его люди
опасались худшего. В конце концов гуззы их отпустили; нам не объяснено,
почему. Возможно, Ибн Фадлану удалось их убедить, что его миссия в
действительности направлена против хазар. В прежние времена гуззы сражались
вместе с хазарами против другого тюркского племени, печенегов, но потом
проявили враждебность, что и привело к захвату заложников.
Хазарская угроза нависала над путниками на протяжении всего пути. К
северу от Каспийского моря им пришлось еще раз отклониться от маршрута,
прежде чем достигнуть становища булгар где-то вблизи слияния Волги и Камы.
Там царь и вожди булгар дожидались их в сильном волнении. Как только
закончились церемонии и веселье, царь послал за Ибн Фадланом, чтобы серьезно
поговорить. "У этого человека был [внушительный] вид и величавость, [был] он
толстый, широкий, как будто бы он говорил из большого кувшина". Он напомнил
Ибн Фадлану о главной цели миссии - передаче денег для "постройки крепости,
которая защитила бы меня от иудеев, поработивших меня". К сожалению, деньги
- четыре тысячи динаров - не были привезены посольством из-за каких-то
бюрократических трудностей, но были обещаны в будущем. Узнав об этом, царь -
"внушительный, широкий и дородный" - почти впал в отчаяние. Посольство он
заподозрил в присвоении денег. ""Что ты скажешь о человеке, который вручил
некиим людям деньги [предназначенные] для людей неимущих, осажденных,
порабощенных, а те обманули его?" Я сказал: "Это недопустимо и те люди
скверные". Он сказал: "С разногласием или с общего согласия?" Я сказал: "С
общего согласия"" [27].
Постепенно Ибн Фадлану удалось убедить царя, что деньги всего лишь
задержаны*, но тревожиться царь не перестал. Он все время твердил, что
главная цель приглашения - строительство крепости, "ибо боялся царя хазар".
Очевидно, страх был обоснованным, о чем говорит и Ибн Фадлан:
* Видимо, в конце концов их привезли, поскольку больше они не
упоминаются.
"Сын царя "славян" [т.е. булгар] является его заложником у царя хазар.
До царя хазар дошла [весть] о красоте дочери царя "славян", так что он
послал сватать ее. А он высказался против него и отказал ему. Тогда тот
отправил [экспедицию] и взял ее силой, хотя он иудей, а она мусульманка.
Итак, она умерла, [находясь] у него. Тогда он послал, требуя вторую его
дочь. Как только это [известие] дошло до царя "славян", он упредил [это] и
выдал ее замуж за царя [князя племени] эскэл, который находится под его
властью, боясь, что он отнимет ее у него силой, как он это сделал с ее
сестрой. И, право же, царя "славян" побудила написать государю [халифу] и
попросить его, чтобы он построил для него крепость, боязнь царя хазар" [28].
Тема страха звучит как рефрен в песне. Ибн Фадлан уточняет сумму дани,
ежегодно выплачиваемой булгарским царем хазарам: по одной собольей шкурке с
каждого дома. Поскольку домов (т.е. шатров) у булгар было примерно 50 тысяч,
а соболий мех, добываемый булгарами, высоко ценился во всем мире, то это
была высокая дань.
Источник: bibliotekar.ru.
Рейтинг публикации:
|
