Кто-либо может сказать, что все это, пожалуй, верно по отношению к Гитлеру и руководящей верхушке НСДАП. Но имелись же в этой партии и те, кто «честно» верил в демагогические обещания нацистских главарей о социализме, был привлечен этими обещаниями, стремился их реализовать и за это подвергся исключению из НСДАП, как, например, сторонники братьев Штрассеров.

Поэтому нам придется сказать о братьях Штрассерах, а также и о том, кем были руководители всех других течений в германском фашизме Веймарских времен, которые, как считается, будучи националистами, каким-то странным образом являлись антикапиталистами или даже социалистами, а тем самым — представителями «левого крыла» НСДАП, «социал-революционных» течений в ней[1].

Однако для этого необходимо еще раз ознакомиться с «фёлькишским» лагерем Германии после 1918 г.

Демагогия о «национальном социализме», как уже было показано, тогда отнюдь не являлась привилегией НСДАП. Она была присуща не только всем «фёлькишским» группировкам ввиду специфического принципиального направления их демагогии. Нет, после Ноябрьской революции ее пригодность была осознана изощренными умами всех фракций крупного капитала и, как мы видели, даже Верховным военным руководством (ОХЛ) и кружком Людендорфа. Следствием было то, что с помощью этого понятия и почти ничем не отличавшейся фразеологии вербовали сторонников среди широкой общественности и конкурировали между собой всевозможные группировки. За ними могли стоять различные политические круги крупного капитала и крупного землевладения с их несовпадающими стратегическими интересами, направленными на укрепление своего влияния и поиски союзников; зачастую даже в самих этих кругах шло соперничество за решающее влияние.

Напомним, что Гуго Стиннес в конце 1923 г. заявил американскому /101/ послу, что цель планировавшейся тогда диктатуры — навсегда ликвидировать социализм в Германии как политическую форму существования. Одновременно он выдавал себя за одного из тех предпринимателей, которые хотят «в Германии собственного немецкого социализма, созданного вместе с нашими рабочими», будучи при этом членом не НСДАП, а, как и Карл Хаусхофер в Мюнхене, Немецкой национальной народной партии (НННП). Тот самый генеральный директор Фридрих Мину, который должен был стать членом диктаторской директории и был ее деятельнейшим поборником, в апреле 1919 г. на своей вилле в берлинском районе Николасзее с глазу на глаз прочел Эдуарду Штадтлеру эссе на тему «Социализм, отмена процентов с капитала»[2].

Сам Штадтлер стал странствующим проповедником «немецкого социализма»[3] и фокусником-заклинателем, манипулирующим альтернативой «национальный социализм или большевизм». 15 января 1919 г., в день убийства Розы Люксембург и Карла Либкнехта, выступая на организованном Стиннесом собрании промышленников в дюссельдорфском отеле «Штальхоф», он произнес перед собравшимися там сливками рурской индустрии антибольшевистскую речь. 1 февраля 1919 г. (когда в Мюнхене только возникла ДАП и Гитлер еще не стал шпиком рейхсвера) Штадтлер выступил вторично, но и на этот раз без особого успеха, не сумев привлечь Носке на сторону своей «идеи национал-социалистской диктатуры» и побудить его совершить государственный переворот.

Эдуард Штадтлер и «солидаристы»

Эдуард Штадтлер ранее состоял в партии Центра; с 1913 г. до призыва на военную службу был секретарем «Союза Виндхорста» в Кёльне. Еще в студенческие годы (в 1906 г. в Страсбурге) он познакомился с историком Мартином Шпаном (сыном политического деятеля партии Центра Петера Шпана, учеником П. Шпана был и будущий рейхсканцлер Герман Брюнинг)[4]. Проникшись идеями, которые проповедовал П. Шпан, Штадтлер стал главным оратором поддерживавшего их «Центра молодежного движения». Непосредственно перед первой мировой войной Штадтлера собирались сделать генеральным секретарем «Союза Виндхорста» (чему помешала война). /102/

Кроме Мартина Шпана (будущего руководителя финансировавшегося промышленностью «Политического колледжа» в Берлине)[5], в возглавляемое им течение, действовавшее в рамках партии Центра, входили глава «христианских» {Христианские профсоюзы — профессиональные объединения, возникшие в конце XIX в. в некоторых европейских странах, в том числе и в Германии. Создавались с целью затормозить развитие классового революционного рабочего движения путем распространения социальной доктрины христианской церкви. — Прим. ред.} профсоюзов Адам Штегервальд, его сотрудник Франц Рёр и с 1919 г. Генрих Брюнинг — личный секретарь Штегервальда в христианском «Немецком объединении профсоюзов»[6].

Это течение стремилось к тому, чтобы Центр, избавившись от восходящей еще ко временам бисмарковского «культуркампфа» {«Культуркампф» — (борьба за культуру) — наименование мероприятий правительства О. Бисмарка в 70-х годах XIX в., направленных против католической церкви и «партии Центра», которая выражала антипрусские тенденции. — Прим. ред.} отстраненности от прусско-протестантского рейха Бисмарка, окончательно отказался от федералистского неприятия Германской империи и сдержанности в отношении вильгельмовского великодержавного шовинизма. Оно желало, чтобы Центр превратился в необходимую германскому империализму, отвечающую его требованиям «верную рейху национальную» партию. Но еще более важным течение считало превращение партии Центра в эффективное орудие борьбы против марксизма в рабочем движении путем противопоставления Свободным профсоюзам и социал-демократии концепции «органического» производственно-общинного «социализма» и национального «народного государства»[7]. При необходимости его можно было бы использовать для нанесения удара по самому «существованию партий» в вильгельмовском государстве и вообще по «либералистской» идее государства с многопартийной системой.

С этой целью еще до первой мировой войны и был основан «Центр молодежного движения», в деятельности которого активно участвовал Штадтлер, целью которого была «революционизация» партии Центра в соответствии с сформулированной Штадтлером «стратегией завоевания». Эта организация выдвигала в качестве «величайшей политической задачи современности» «беспощадную борьбу против социал-демократии, с тем чтобы отвоевать идущие за социал-демократами /103/ массы избирателей», реализовав на практике лозунг: «В народ, в сбитый с толку социал-демократией народ, чтобы... вновь привлечь на свою сторону его душу». Штадтлер требовал, чтобы партия Центра отказалась от прежней «оборонительной тактики», от «парламентских и поверхностных массово-просветительских действий» и перешла к осуществлению «популярной принципиальной стратегии уничтожения марксизма и социал-демократии, включая и дружественный ей по общему блоку левый либерализм»[8].

В начале первой мировой войны Штадтлер активно отстаивал тезис о преобладании «национального чувства над партийным мышлением» и призывал к «социализму фронтовиков». Ссылаясь на Челлена, Чемберлена, Пленге и на книгу Альфреда Вебера «О германской миссии», Штадтлер прославлял войну как борьбу за «неогерманский» идеал «срединноевропейского» государства, отвечающую сущности немецкого народа и народов «Срединной Европы». В отличие от «западного» идеала государства, провозглашенного «французской революцией», он не отчуждает народы друг от друга[9].

Попав в 1916 г. в русский плен, Штадтлер после Октябрьской революции в России сразу же назначается руководителем пресс-бюро германского посольства в Москве и работает под началом одного из создателей планов «Срединной Европы» Вальтера Рицлера. Затем, будучи тесно связанным политическими и дружескими узами с Карлом Гельферихом, директором «Дойче банк», исполнявшим после убийства Мирбаха обязанности германского посла, он разрабатывает планы захватнического похода против Советской России. В августе 1918 г. Штадтлер возвращается в Германию и как «очевидец» по заданию военного ведомства выступает с речами, разоблачающими «опасности революции».

В октябре 1918 г. он вместе с Гельферихом и еще одним крупным банкиром, бывшим консулом Симоном Марксом, а также Адамом Штегервальдом, Францем Рёром, бароном фон Гляйхен-Русвурмом (главой младоконсервативного движения «Ринг») и прочими «20 господами» по инициативе Гляйхена создает «Объединение за национальную и социальную солидарность», членов которого стали называть «солидаристами». Первоначально оно должно было именоваться «Объединением за национальный социализм».

Первое собрание этого объединения (18 октября 1918 г.) /104/ должно было дать толчок к созданию «Levée en masse» {Народное ополчение}. Эта запланированная в военном ведомстве акция, имевшая целью предвосхитить военное поражение и грозящую революцию, должна была привести к установлению национальной диктатуры. Однако из-за отставки Людендорфа сделать это не удалось. Не осуществились и расчеты на создание антиреспубликанского массового движения, привлечение к нему «лучших элементов из социал-демократического руководства» и использование потенциала христианских профсоюзов. Не дали результата и предпринятые попытки подтолкнуть к военному путчу командующих военными округами.

Создавая «Объединение за национальную и социальную солидарность», его инициаторы рассчитывали, что оно послужит стимулом для образования «нового объединения политических элементов — от крайне правых до крайне левых», целью которого будет ликвидация партийной системы, которую должна будет сменить диктатура беспартийного, но обладающего твердой программой сильного человека... на почве... политической воли к власти организованного народного сообщества» во имя во имя «немецкого социализма»[10]. Они предложили весьма своеобразную стратегию, объясняющую многие события в истории Веймарской республики. Концепцию «революционизации» Центра предполагалось распространить на все партии. Имелось в виду поощрять в них силы, «стремившиеся к ликвидации партий», и тем самым способствовать возникновению; в них самих базы сторонников «национальной диктатуры».

По идее Штадтлера, в каждой партии должно было образоваться «народное» («народно-социалистское», «народно»- или «младо»-консервативное, а также и «неогерманское») направление, провозглашающее себя «молодым» и обращающееся к «фронтовой молодежи». Во имя «социализма солдат-фронтовиков» они должны выступить против «партийного духа». Потом этим направлениям, действующим вне рамок партий и ликвидирующим их, надлежит объединиться. Действуя в духе такой стратегии, «солидаристы» в апреле 1919 г. создали свой публицистический орган «Дас Гевиссен» («Совесть»), во втором номере которого была помещена программная статья Штадтлера «Немецкий социализм против Востока и Запада». /105/

2 мая 1919 г., собравшись в здании прусской Верхней палаты, «солидаристы» основали «Объединение за свободную от партий политику». В него вошли «влиятельные офицеры рейхсвера» и представители «добровольческих корпусов», члены переименованной в «Лигу защиты немецкой культуры» «Антибольшевистской лиги» и других крайне правых организаций: «Советы граждан Большого Берлина», «Объединение за национальную и социальную солидарность» и др., а также сотрудники ежемесячника «Социалистише монатсхефте» — всего «около 100 господ». Здесь впервые прозвучало ставшее известным в 30-е годы благодаря Шлейхеру понятие «объединенный фронт», который Штадтлер характеризовал как направленный против партий «новый фронт» «солдат-фронтовиков». Чтобы содействовать «сплочению» «нового фронта», «Объединение за свободную от партий политику» сформировало под председательством Штадтлера оперативный «узкий комитет» под названием «Союз политического обновления».

Стремление к «ликвидации партий» и созданию «народной общности» порождалось у «солидаристов» не только консервативным мышлением, неприятием социализма и страхом перед революцией. Точно так же, как и при создании ДСП и ДАП/НСДАП, оно в первую очередь определялось экспансионистскими и империалистическими мотивами.

Видным идеологом «солидаристов», регулярно собиравшихся в берлинской квартире фон Гляйхена на Потсдамерштрассе, 121, и после расширения своего состава именовавшихся «клуб молодых»[11], стал Артур Мёллер ван ден Брук. Этот виднейший «фёлькишский» «обновитель» консерватизма еще в 1914 г. объявил «стремление к мировому господству» германского империализма смыслом истории, а немцев поставил перед дилеммой: либо проявить себя «прирожденными властелинами земного шара», либо погибнуть как нация[12]. Во время первой мировой войны он вместе с Паулем Рорбахом подвизался в качестве военного пропагандиста в возглавляемом генерал-полковником фон Хефтеном «Военном бюро министерства иностранных дел», а позже в «Иностранном отделе Верховного военного руководства». При поддержке министерства иностранных дел и по заданию бюро фон Хефтена в начале 1919 г. вышла написанная им книга «Право молодых народов». В ней Мёллер ван ден Брук проводил различие между народами «молодыми» и «старыми». К «молодым» он относил те народы, которые, /106/ с его точки зрения, являлись жизнеспособными, обладали «достаточными силами» и такими «юношескими качествами», как стремление добиться своего и «готовность» к «делу», т. е. воля к борьбе. К числу таких народов он, естественно, прежде всего относил Германию, обладавшую-де правом на экспансию и на «формирование облика всего мира» в соответствии со своими силами[13].

В написанной им в 1923 г. для «младоконсерваторов» по заданию фон Гляйхена программной книге «Третий рейх» Мёллер ван ден Брук достиг вершин «фёлькишской» фальсификации социализма. Он превратил его в концепцию мобилизации масс на борьбу «за жизненное пространство», фактически поставив знак равенства между социализмом и империализмом.

Марксистская теория классовой борьбы, вещал Мёллер ван ден Брук, скрывает от народа «дарвинистскую борьбу за существование», и потому социал-демократия «не смогла прийти к мысли», что «может существовать и борьба наций». Немецкий народ, ведя эту борьбу, «имеет право на победу», которая сразу разрешит все его «проблемы перенаселения». «Это решение и есть социализм»[14].

«Немецкий социализм» «солидаристов», получивший исчерпывающее выражение в трактовке Мёллера ван ден Брука[15], являлся не чем иным, как «фёлькишской» программой. При этом «солидаристы» были лишь одной из многих группировок данного направления.

Многие «солидаристы» не были сторонниками проводимой представителями рурской индустрии «политики катастроф» и военных целей «пангерманцев». В своем большинстве они придерживались линии, которую отстаивало преимущественно руководство химическими и электротехническими концернами, «Дойче банк», представителями торгового капитала, а также кругами саксонской и силезской промышленности. Частично они происходили из тех кругов землевладельцев, которые поддерживали концепцию «Срединной Европы» и во время войны имели важнейшие опорные пункты и группы давления в «Германском обществе 1914 г.» и «Военном бюро» фон Хефтена[16].

Провозглашенная Мёллером ван ден Бруком «идея срединноевропейского рейха», несомненно, продолжала эту линию. Сам Штадтлер поддерживал отношения с Карлом Гельферихом и Фридрихом Науманом, политическим глашатаем идеи «Срединной Европы» и главой тогдашних поборников этой идеи, к числу которых принадлежал и его /107/ ближайший сотрудник-«солидарист» Вальтер Шотте[17]. Ратуя за проведение «срединноевропейской» политики, Штадтлер стал такой фигурой, что в 1918 г. фон Гляйхен возложил на него руководство газетой «Эуропеише штатс-унд виртшафтсцайтунг» («Европейская государственная и экономическая газета»), основанной им в последний год войны[18].

Крупнейшим после Штадтлера и Мёллера ван ден Брука идеологом «солидаристов», провозвестником «народности», вскоре ставшим видным активистом и выразителем националистических взглядов немцев, проживающих в приграничных областях и за границей, был Макс Хильдеберт Бём. Он придал «фёлькишской идее» отчетливые черты специфического «срединноевропейского» порядка в рамках той традиционной «восточной политики», которая нашла свое высшее выражение в 1918 г. в Бресте. Представление о «срединноевропейском» порядке он противопоставлял «западному порядку», требуя во имя первого отказаться «от односторонней западной ориентации». Бём приписывал «германству» «историческое право расширить свое культурное влияние на восток и юго-восток Европы»[19]. Еще в 1923 г. он выпустил книгу «Европа irredenta», в которой пытался обосновать требование «европеизации» германских границ. Бём определял его как «этический империализм»: стремление к господству Германии над другими странами он маскировал «идеей человечности», из которой он выводил «фёлькишское» право на идентичность границ народов и государств. Он призывал все «приниженные нации» Европы к восстанию на стороне Германии против послевоенной версальской системы держав-победительниц во имя объединяющей всех их «срединноевропейской миссии» с целью создания в Европе «нового, фёлькишского порядка». В 1929 г. под эту концепцию была подведена экономическая база путем создания «Срединноевропейского экономического конгресса», в который вошла часть крупнейших рурских концернов. А в 1931 г. Карл Дуйсберг выдвинул знаменитую формулу «от Бордо до Одессы», подразумевавшую создание «единого экономического блока, охватывающего всю Европу», с целью «утверждения его значения в мире»[20].

Этой концепции противостояла стратегия рурских промышленников (наиболее ярко представленных Тиссеном), согласно которой Францию с помощью союзников следовало сначала изолировать и затем как можно скорее подавить военной силой. Ведь концепция «Срединной Европы» /108/ была направлена именно на то, чтобы объединить всю континентальную Европу под руководством распространяющегося на Восток (и способного безгранично расширяться) «Великогерманского рейха» в «региональную», территориально весомую мировую «Европу», которая в итоге была бы способна на решающее столкновение с главным конкурентом в борьбе за мировое господство Штадтлер Соединенными Штатами Америки. Эта стратегия предусматривала нанесение удара как по Советскому Союзу, так и по США, а также, учитывая растущее сотрудничество британского капитала с американским, по Англии. Отсюда стремление сторонников этой концепции к взаимопониманию с Францией в целях закладки фундамента новой «мировой державы Европа», опирающейся на германо-французскую ось и переплетение промышленности обеих стран. Но это никак не отвечало политике, проводимой тогда Яльмаром Шахтом (который быстро нашел общий язык с Тиссеном) и имевшей целью заручиться дипломатической поддержкой США и Англии против Франции ценой открытия американскому и британскому капиталу доступа к экономике Германии[21].

Большинство «солидаристов» в 1919-1920 гг. склонялось скорее к курсу, проводимому Шлейхером. Когда же в 1922 г. «солидаристы» оформились в «Клуб господ»[22], они поддержали сначала направленную на реставрацию монархии идею президентской диктатуры[23], а затем политику «не связанного с партиями» диктаторского кабинета члена правления клуба Франца фон Папена, чья честолюбивая программа «нового государства» была на деле составлена «солидаристами» и отражала их взгляды[24].

Смысл этой «срединноевропейской» политики ярко продемонстрировала программная книга Эдгара Й. Юнга «Господство неполноценных», вышедшая в 1927 г. С предшествовавшей ей политикой Брюнинга и последующей политикой Шлейхера при всех различиях в акцентах ее объединял общий признак: стремление к «крупнопространственному», экспансионистско-стратегическому союзу с Францией. Эта тема, игравшая важную роль и после 1933 г. до последних дней жизни Шлейхера и Рема, оставалась, подобно лакмусовой бумажке, опознавательным признаком позиций в кровной схватке различных экспансионистско-политических крыльев германского монополистического капитала, которая, как известно, временно разрешилась в пользу группы Шахта — Тиссена — Геринга в результате массовых /109/ убийств 30 июня 1934 г.[25].

Такая концепция рассматривала континентально-европейский массив как исходную базу для ведения, без участия какой-либо внеевропейской великой державы, захватнической войны против России вплоть до ее полного подчинения. Одновременно она предусматривала конкурентную борьбу, если не глобальную войну за мировое господство, с Соединенными Штатами. Таким образом, политическое острие этой концепции было как антисоветским, так и анти-(англо) американским и нуждалось в соответствующем идеологическом обосновании.

Концепции полностью отвечала данная Штадтлером и Мёллером ван ден Бруком интерпретация «немецкого социализма»: он направлен против «Запада» и «Востока» и является отличающимся от их систем иной, «третьей» системой, идея которой обосновывалась «фёлькишско»-социал-дарвинистскими положениями (заметим, имманентно всегда расистскими). Но вместе с тем указанная концепция явно учитывала, что национальный состав народов пространства, подлежащего захвату, не будет соответствовать гитлеровской пропагандистской линии на «чистоту арийской расы». Поэтому здесь на первый план выдвигается идея не столько «чисто расового» строя «германской крови», сколько «срединноевропейского сообщества». На основе историко-культурного сходства конструируется некий «народ Срединной Европы», причем немцы объявляются главными носителями идеи «европейского» нового порядка и берут на себя миссию его осуществления[26].

Когда 28 июня 1919 г. был подписан Версальский договор, «солидаристы» решили в знак протеста и объявления борьбы против него отныне называть клуб «Июньским». Под этим названием он вместе с родственным по духу союзом «Военная помощь Ост» (возглавлявшимся начальником штаба пограничной охраны майором бароном фон Вильзеном) и довольно значительным числом других единомышленников оформился в своего рода клубное «движение». Своим символом «солидаристы» избрали «кольцо» («ринг») и стали организовывать деятельность по типу масонских лож; отсюда и пошло название «Ринг-движение».

В этот расширенный «Июньский клуб» под председательством фон Гляйхена и практически под руководством полностью посвятившего себя его деятельности Эдуарда Штадтлера наряду с прежними членами «Объединения за национальную и социальную солидарность» (такими, как /110/ Штайгервальд, Штёр и др.) входили: управляющий делами «Объединения германских союзов работодателей» Макс Браувайлер, находившийся в дружеских отношениях со всеми тремя банками «Д» («Дойче банк», «Дрезднер банк», «Дисконтобанк»); казначей «Июньского клуба» банкир Александр Ринглеб; член НННП владелец предприятий тяжелой промышленности Пауль Лейёне-Юнг; будущий министр внутренних дел в правительстве Папена фон Гайль (один из самых рьяных покровителей клуба), а также Генрих Брюнинг, Герман Вармбольд из «ИГ Фарбениндустри», Август Винниг, Пауль Фехтер, Иоахим Тибуртиус, барон фон Мантёйфель-Зцёге и Макс Эрвин фон Шёйбнер-Рихтер. Самые тесные отношения с берлинским «Июньским клубом» установил из Мюнхена Карл Хаусхофер.

Штрассеровское движение

В июне 1919 г. Отто Штрассер, приверженец и страстный почитатель Артура Мёллера ван ден Брука, становится членом и, более того, как он признавал сам, одним из активистов архиреакционного, элитарного и путчистского анти-республиканского «Июньского клуба», что неудивительно, поскольку он, лейтенант «добровольческого корпуса» Эппа, только что участвовал в подавлении Баварской Советской республики, а теперь прибыл в Берлин для изучения экономических наук. При этом он вступает в СДПГ и становится сотрудником ее центрального органа, газеты «Форвертс», руководителем «красной сотни», которой командует при подавлении капповского путча в марте 1919 г.[27].

Его брат Грегор (старше на пять лет), владелец аптеки в Ландсхуте (Бавария) и обер-лейтенант первой мировой войны, сформировавший в родном городе собственный «добровольческий корпус Ландсхут», в эти мартовские дни находится со своим отрядом в противоположном лагере, оружием поддерживая капповский путч в Баварии. К тому же он собирается передать этот отряд в CA и тем самым сделать его первым формированием штурмовиков[28] за пределами Мюнхена, а также помочь НСДАП создать в Нижней Баварии полноценную местную группу. За это он назначается первым гауляйтером НСДАП — ее руководителем в Нижней Баварии.

Тем не менее сердечные отношения между братьями — социал-демократом (и одновременно членом «Июньского клуба»!) Отто Штрассером в Берлине и гауляйтером /111/ НСДАП в Нижней Баварии Грегором Штрассером — этим нисколько не омрачаются; всю жизнь они остаются такими в самых невероятных ситуациях вопреки зачастую намеренно создаваемому противоположному впечатлению[29].

Здесь, естественно, мог бы возникнуть ряд вопросов, если бы мы не приняли во внимание «революционизирующий» НСДАП замысел «солидаристов», ставший и замыслом «Июньского клуба». В ситуации 1919 г. стремление привлечь «национальные» круги внутри СДПГ на сторону готовившегося «солидаристами» и фрайкоровскими кругами переворота и установления диктатуры имело шансы на успех (позже это подробно описал в «Воспоминаниях» Штадтлер)[30]. Поэтому добиться влияния в существующих военных формированиях и среди их командования было делом первостепенной важности. Поэтому путь лейтенанта «добровольческого корпуса» Эппа Отто Штрассера в СДПГ, а оттуда — в командиры «красной сотни», с одной стороны, и путь баварского обер-лейтенанта и фрайкоровского командира Грегора Штрассера в CA и в НСДАП — с другой, отнюдь не противоречили друг другу, а вполне отвечали этим планам. Потому у братьев не было никакого основания для личных конфликтов или недовольства друг другом.

Разумеется, сегодня, когда мы располагаем неопровержимыми фактами, нам ясно: вся тогдашняя деятельность Отто Штрассера в СДПГ была осуществлением стратегии «солидаристов» и «Июньского клуба». Но уже в то время его поведение как командира в критические дни капповского путча (социал-демократ, который открыто восторгается Мёллером ван ден Бруком и даже сотрудничает как автор в журнале «Гевиссен» и в папеновской газете «Германиа») казалось товарищам по партии и «красным сотням» столь странным, что сразу же после разгрома путча в берлинской организации СДПГ стало публично высказываться подозрение, что он — полицейский шпик[31]. В результате Отто Штрассер, не имея перспективы на успех в СДПГ, предпочел, не дожидаясь грозившего ему исключения, выйти из нее. Правда, он быстро изобразил это как акт протеста против нарушения «Билефельдского соглашения», что и положило начало созданию Отто Штрассером легенд о самом себе[32].

После краха попытки в качестве социал-демократа внести «немецкий социализм» в СДПГ Отто Штрассер открыто присоединился к «Июньскому клубу», став постоянным сотрудником его официального органа — журнала /112/ «Дас Гевиссен». Для кого-нибудь другого такой шаг выглядел бы довольно странно: ведь только что выход из СДПГ он обосновал протестом против разоружения революционного рабочего класса и нарушения правительственного обещания о роспуске «добровольческих корпусов» (т. е. разрывом «Билефельдского соглашения»). После окончания учебы в Вюрцбурге ему предлагают в Берлине должность помощника референта в отделе искусственных удобрений министерства продовольствия, которое возглавляет Андреас Гермес — политический деятель партии Центра. Контакт Гермес — Штрассер сохранился и после 1945 г.[33]. Из министерства его забирает в свой концерн племянник бывшего рейхсканцлера Гертлинга, директор крупнейшего тогда в Германии спирто-водочного концерна Хюнлих-Винкельхаузен, который во время войны был батарейным и дивизионным командиром бывшего артиллерийского лейтенанта Отто Штрассера. И вот этот «социалист» навсегда переходит в частное хозяйство, он юрисконсульт и «правая рука Гертлинга в его берлинском концерне»[34].

Тем временем его брат Грегор становится известнейшим политиком НСДАП в Баварии и наряду с Гитлером одним из самых популярных ее ораторов. Теперь он ближайший друг Пауля Шульца[35], одной из самых жестоких фигур фрайкора, организатора многих убийств по приговору «фемы». Именно Грегор Штрассер «открыл» перешедшего в НСДАП из ремовского «Союза имперского военного флага» лаборанта по удобрениям Генриха Гиммлера и, верно не без указания Рема, сделал его как достойный поощрения «талант» своим адъютантом — отсюда и началась карьера этого эсэсовского палача[36]. Итак, после провалившегося в Мюнхене путча 9 ноября 1923 г., в котором он активно участвовал, мы видим Грегора Штрассера на стороне Эрнста Рема, поскольку их объединяет вражда по отношению к Гитлеру.

Из провала путча Людендорф и Рем сделали для себя следующий вывод: необходимо объединить все «фёлькишские» партии и группы Северной и Южной Германии, включая и НСДАП, в одну-единственную боеспособную «фёлькишскую» партию и одновременно превратить все «фёлькишские» военные формирования в единую общегерманскую военную организацию. При этом, руководствуясь своими идеями «военного государства», они требовали приоритета командиров военных формирований над партийными руководителями[37]. /113/

Грегор Штрассер, как и другие главари мюнхенского путча, был приговорен к полутора годам тюремного заключения в крепости Ландсберг. Но в 1924 г. он был избран в нижнебаварский ландтаг от НСДАП и в силу депутатской неприкосновенности выпущен на свободу. Будучи в то время единственным «легальным» членом руководства НСДАП и ее фактическим представителем, он примкнул к планам Рема и Людендорфа. 16-17 августа 1924 г. на съезде в Веймаре они провозгласили объединение НСДАП с «Немецко-фёлькишской свободной партией» в «Национал-социалистскую свободную партию» под «общегерманским» руководством Людендорфа — Грефе — Грегора Штрассера. Напомним, что «Немецко-фёлькишская свободная партия» возникла в декабре 1922 г. из «Немецко-фёлькишского рабочего содружества» в рамках НННП. Параллельно Рем объединил вооруженные формирования в так называемый «Фронтбан» под своим командованием и покровительством Людендорфа.

Гитлер, находившийся в крепости Ландсберг с момента возникновения стремлений к слиянию, крайне резко протестовал против них. Он обвинил Штрассера в поддержке вредных направлений, которые не усиливают движение, а принуждают его идти на ослабляющие компромиссы, и делал все, что было в его силах, дабы сорвать слияние. Когда же оно произошло, Гитлер публично заявил, что слагает с себя руководство национал-социалистским движением. Сразу же после досрочного освобождения из Ландсберга (20 декабря 1924 г.) он объявил о восстановлении НСДАП. Тем самым были торпедированы созданные без него организации. 12 февраля 1925 г. Людендорф и Штрассер отказались от руководства «Национал-социалистской свободной партией», и она быстро распалась.

В результате дело дошло до первого разрыва Рема с Гитлером. Когда предпринятая Ремом 16 апреля 1925 г. последняя попытка переубедить Гитлера относительно «Фронтбана» ни к чему не привела, а переданный с этой целью Гитлеру меморандум остался без ответа, Рем 1 мая 1925 г. объявил о своем отказе от руководства «Фронтбаном» и от возложенного на него Гитлером в качестве альтернативы командования CA, а также о выходе из «всех политических союзов и объединений». Он вновь стал ориентироваться на командование рейхсвера и искать примирения с ним. (Эти усилия оказались успешными. Намеченное еще в 1926 г. и последовавшее в 1928 г. назначение Рема немецким /114/ военным советником в Боливию и отзыв его оттуда к 1 января 1931 г., когда Гитлеру потребовался новый начальник штаба CA, были бы невозможны без соответствующего решения командования рейхсвера, т. е. Шлейхера.)

Людендорф почувствовал себя настолько одураченным Гитлером, что попытался осуществить объединение военных формирований на базе «Немецко-фёлькишского освободительного движения» (остатки «Немецко-фёлькишской свободной партии» после ее неудавшегося слияния) во главе с Константином Хирлем в качестве «политического» фюрера этого нового, более ограниченного по своему влиянию объединения («Союз “Танненберг”»)[38]. Однако в то же время он позволил Гитлеру уговорить себя выдвинуть кандидатуру на пост президента Германии от НСДАП в противовес Гинденбургу. Пережив болезненное для самолюбия поражение на президентских выборах и расценив это как злоупотребление Гитлером его именем, Людендорф начал рвать старые связи. Он стал ярым проповедником культивировавшейся в «Немецко-фёлькишской свободной партии» и отвечающей его взглядам «антисемитско-антииезуитской» концепции исторического развития, поддерживая мистическо-религиозные взгляды своей второй жены Матильды фон Кемнитц, согласно которым все происходящее в мире объясняется мировым заговором триады врагов: «евреев, масонов и католиков». В их «происках» Людендорф со все большим ожесточением искал объяснение тому, почему ему не удалось стать вождем германской расы. Рем и другие «прагматики» из его прежнего окружения расценили поведение Людендорфа как потерю чувства реальности, а потому он потерял ценность и для них.

Напротив, Грегор Штрассер помирился с Гитлером. Причем это было сделано отнюдь не из-за слабости (как об этом смущенно-извиняюще по отношению к брату и обвиняюще по адресу Гитлера пишет в биографии Грегора Отто Штрассер)[39]. Это было сделано не из-за боязни конфликта с Гитлером, а как раз с боевым намерением. Ведь борьба между ними началась сразу после того, как примирение создало для этого предпосылку, а Грегор Штрассер значительно улучшил свои позиции.

Гитлер отвергал штрассеровско-людендорфовский проект слияния, опасаясь усиления разброда, порождаемого притязаниями соперников на руководство, а также ослабляющего действия вынужденных компромиссов. Он опасался умножения течений, существовавших в рамках «фёлькишского» /115/ движения. Какое же течение поддерживал он сам? Его исходные позиции были изложены им в написанной вместе с Рудольфом Гессом в ландсбергской тюрьме книге «Майн кампф».

В основе защищаемой им позиции лежал призыв к экспансии и новой мировой войне. В связи с этим высказывалась мысль предложить Великобритании участвовать в совместном разделе мира. Поскольку эта позиция вела к войне против Франции, а главной целью провозглашалось превращение «восточного пространства» в колонию германской индустрии на всем Европейском континенте, исключая Англию, реальным союзником в войне Германии за захват жизненного пространства могла рассматриваться только Италия Муссолини[40].

Но этот (знаменитый «гесс-гитлеровский») вариант мировой войны в расчете на союз с Англией (который Гесс попытался осуществить затем в 1941 г. своим полетом в Англию, прежде чем был дан приказ о нападении нацистской Германии на Советский Союз) разделялся тогда не всеми «фёлькишскими» группами и экспансионистскими кругами Германии. Ему не отдавало предпочтения командование рейхсвера, за него не выступали влиятельные деятели «Немецко-фёлькишской свободной партии», тем более его не отстаивал мыслящий «срединноевропейскими» категориями граф фон Ревентлов[41]. Этот вариант отнюдь не выражал линии «солидаристов», которую они защищали во главе с Мёллером ван ден Бруком (умер в 1925 г.) в «Дас Гевиссен» и приверженцем которой был Отто Штрассер.

Примирение с Гитлером не только сохранило Грегору Штрассеру позиции в НСДАП. Создание общегерманского триумвирата для руководства провозглашенной против воли Гитлера и в его отсутствие новой партии означало его отстранение от руководства фашистским движением. Выйдя из триумвирата, Штрассер получил возможность утверждать, что он принял этот пост с тем, чтобы отдать его Гитлеру, как только тот выйдет из тюрьмы. Таким образом, свое примирение с Гитлером Штрассер совершил не в рубище кающегося, не как капитулянт и, следовательно, не даром. За свой выход он добился от Гитлера согласия на то, чтобы создание НСДАП в Северной Германии было поручено именно ему. А кроме того, он получил от Гитлера дополнительную гарантию «широкой самостоятельности» и полной свободы действий. Гитлер, лидерство которого /116/ после освобождения из заключения поначалу оспаривалось также в Южной Германии, занимал более слабые позиции, чем успешно действовавший руководитель фракции в ландтаге и гауляйтер Грегор Штрассер, к тому же державший в своих руках все контакты с Северной Германией.

Как только Грегор Штрассер получил полномочия «в качестве цены за выход из национал-социалистского освободительного движения» (окончательно Гитлер предоставил их ему 11 марта 1925 г.), он сразу же обратился за помощью к брату Отто. Тот немедленно вступает в НСДАП и получает от гертлингского спирто-водочного концерна такую большую (по его словам, «значительную») денежную компенсацию, что создает на эти средства издательство «Кампфферлаг». Это издательство, ставшее главным пропагандистским органом северогерманской НСДАП и братьев Штрассеров (оно оставалось собственностью Отто), с самого начала было выведено из-под влияния мюнхенского руководства[42].

За несколько месяцев под руководством Грегора Штрассера была создана НСДАП в северной и западной Германии, благодаря чему «центр влияния партии, ее развитие... заметно переместились на Север и Запад»[43]. Примечательно, что еще к концу 1925 г. это привело к первым столкновениям, а в январе-феврале 1926 г. — к пробе сил созданной братьями Штрассерами северогерманской НСДАП с Гитлером и его «мюнхенской» линией.

Едва вступив в НСДАП, Отто Штрассер сразу же занялся составлением ее новой программы (взамен старой, состоявшей из 25 пунктов) и к превращению северо- и западногерманских организаций в проводников содержащихся в ней требований. Формирование местных организаций, а также руководящих органов северо- и западногерманских «гау» шло так удачно, что Грегор Штрассер, пользуясь выторгованной им свободой действий, стал назначать гауляйтеров по собственному усмотрению. Это привело к образованию в НСДАП штрассеровского «гауляйтерского крыла», благодаря чему все гауляйтеры, за исключением южногерманских, были сторонниками Штрассеров[44].

План действий Грегора Штрассера был таков: быстро создать местные группы НСДАП и объединить их с уже существующими местными группами «Немецко-фёлькишской свободной партии» и других «фёлькишских» организаций. При этом он недвусмысленно давал понять, что направление создаваемой им НСДАП вовсе не идентично /117/ тому, к которому стремился Гитлер, и независимо от него. Так происходило объединение сил, которого Гитлер хотел избежать и к которому Штрассеры стремились с самого начала. В итоге внутри НСДАП образовалось направление, представленное северогерманскими организациями и отличное от южногерманского.

«Оплотом Штрассеров» стал Эльберфельд, поскольку в нем действовал полностью преданный Грегору Штрассеру способный организатор гауляйтер Карл Кауфман. Еще в конце 1924 г. Йозеф Геббельс, активно участвовавший в кампании за избрание Вигерсхауза депутатом рейхстага от «Немецко-фёлькишской свободной партии», представил Грегору Штрассеру Кауфмана и посоветовал принять его на службу. Грегор Штрассер взял Кауфмана в секретари[45] и поручил ему редактирование журнала «Национал-социалистише брифе» («Национал-социалистские письма»). Журнал, задуманный Грегором совместно с Отто как «идейный руководящий орган» северогерманской НСДАП, стал впоследствии «теоретическим органом» штрассеровского направления.

Организационная и идеологическая «самостоятельность» проявилась почти сразу. 10-11 сентября 1925 г. Грегор Штрассер объединил все созданные «гау» НСДАП в возглавляемое им «Рабочее содружество северо- и западногерманских гау НСДАП» и поручил управление его делами Йозефу Геббельсу. Органом «содружества» стали начавшие выходить с 1 октября 1925 г. «Национал-социалистише брифе». Геббельс в своих дневниках называл их «оружием борьбы против склеротичных бонз в Мюнхене» и превозносил Грегора Штрассера (на службе у которого находился) как «силу, противостоящую бонзам». Задачу «Западного блока», как он именовал «содружество», Геббельс видел в том, чтобы «усилить значение собственной позиции в национал-социалистском движении и выработать альтернативу пагубному мюнхенскому направлению»[46].

Таким образом,

«в конце 1925 г.... возникла относительно сплоченная, единая по отношению к Мюнхену партийная организация, которая собирала членские взносы от примкнувших к ней гау... “Рабочее содружество” стремилось вырвать инициативу из рук партийного руководства. Саксония находилась в сфере его влияния, с гау Силезия, Вюртемберг и Баден у него были хорошие отношения, а их гауляйтеры получали от него циркуляры»[47]./118/

Естественно, штрассеровцы стремились к тому, чтобы их программа была принята всей НСДАП. 22 ноября 1925 г. на заседании «Рабочего содружества» в Ганновере, на котором были представлены 11 «гау», Грегор Штрассер открывает дискуссию по вопросам программы. Он предлагает проект Отто Штрассера и поручает Геббельсу и Кауфману разработать еще один вариант программы. 11 декабря 1925 г. проект Отто Штрассера строго конфиденциально рассылается с просьбой высказать мнение входящим в «Рабочее содружество» гауляйтерам, Людендорфу, руководителю австрийской НСДАП, и, что очень интересно, фанатичному контрреволюционеру из Прибалтики Альфреду Розенбергу[48].

24 января 1926 г. в Ганновере на заседании «Рабочего содружества» (на этот раз — в доме нациста Бернхарда Руста, где проект программы Отто Штрассера обсуждался в присутствии прибывшего из Мюнхена представителя руководства НСДАП Готфрида Федера) наметилось дальнейшее обострение отношений — Гитлеру был брошен настоящий вызов.

Произошел ли там столь драматически описываемый Отто Штрассером конфликт, вызванный якобы выкриком Геббельса «Предлагаю исключить господина Гитлера из НСДАП!»[49], остается под вопросом. Тем не менее дальнейший ход событий показал, что дело идет к открытому конфликту, замолчать который было невозможно.

Предполагалось, что решающее столкновение произойдет 14 февраля 1926 г. в Бамберге на «совещании руководителей НСДАП». Однако проба сил, к которой, казалось, все вело, не состоялась: совещание созвано не было. Гитлер сумел сделать так, что штрассеровский проект программы «даже не был допущен к обсуждению»[50]. Не уверенный в поддержке большинства национал-социалистского актива, чувствуя превосходство Гитлера в умении манипулировать, Грегор Штрассер решает признать реальное соотношение сил. Он отзывает назад проект программы[51].

Источник культивируемой самими братьями Штрассерами легенды о «штрассеровском социалистическом крыле» в НСДАП или по крайней мере о его «социалистических» устремлениях, противостоящих позициям Гитлера, составляют «Бамбергская программа» (то есть написанный Отто Штрассером проект), речи Грегора Штрассера, «Национал-социалистише брифе» и другие выпускавшиеся /119/ в последующие годы «Кампфферлаг» публикации. Однако их изучение, даже выборочное, свидетельствует об одном — все это образцы типичной «фёлькишской» социальной демагогии. Это относится и к Отто Штрассеру. Стоит хорошенько «поскрести» его, как сразу же обнаруживается Мёллер ван ден Брук с его «немецким социализмом» и бредовыми мыслями о «борьбе за существование», «жизненное пространство».

Точно так же, как и Мёллер ван ден Брук, Отто Штрассер ни в малейшей степени не имел ничего общего ни с каким социализмом! Нет, он представлял «немецкий социализм», пропагандируемый господами из «Июньского клуба». Это была империалистическая демагогия, направленная на борьбу с марксизмом и демократией, на создание нации, сплоченной для завоевания «жизненного пространства», войну за превращение Германии в мировую державу и на установление в стране военной диктатуры, способной уничтожить всех «внутренних врагов». Словом, то был «фёлькишский социализм».

Только это и объясняет, почему именно «левая» штрассеровская линия немецкого национал-социализма (вопреки всем легендам о том, будто она приводила в ужас крупный капитал) поддерживалась крупным капиталом, причем его наиболее экспансионистскими и реакционными монополистическими кругами.

Развернутая Грегором Штрассером в промышленных городах западной и северной Германии «антикапиталистическая» и нациоиал-«социалистическая» агитация, действительно отличавшаяся (правда, не в 1919-1920 гг.) по своему тону от мюнхенской, финансировалась самим крупным капиталом. Иными словами, он поддерживал не только Гитлера, но и Штрассеров. Это стало явным после того, как в 1948 г. Август Хайнрихсбауэр, в свое время связной между магнатами рурской индустрии и Гитлером, засвидетельствовал следующее: деньги, лившиеся с 1930 г. из «Рурской сокровищницы» — «политического фонда» концернов Рура — на поддержку НСДАП (и предназначавшиеся прежде всего для избирательной борьбы и пропагандистских кампаний нацистской партии в Рурской области), вручались лишь двум назначенным Гитлером лицам: Вальтеру Функу и Грегору Штрассеру.

Когда в 1932 г. фракция рурской промышленности, представленная Шахтом и Тиссеном, начала наступление на штрассеровское крыло в руководстве НСДАП и на /120/ штрассеровскую «Неотложную экономическую программу», а Гитлер переметнулся на сторону Шахта[53], финансирование Грегора Штрассера взял на себя рейнский промышленный магнат Пауль Зильверберг (тоже никак не представитель «средних слоев»!); он делал это, как известно, через Вернера фон Альвенслебена, секретаря «Клуба господ»[54].

История создания местных организаций НСДАП в северной и западной Германии, политические взгляды и личные связи тех, кто пролагал там путь Штрассеру, опровергают утверждение, будто в начальный период становления нацистской партии (примерно до 1930 г.) пожертвования, дополнявшие значительные средства «Кампфферлаг», поступали к Штрассеру от тех, кто стремился поощрить этим антикапиталистическо-полусоциалистическую или антимонополистическую политику именно этих местных групп.

Изыскания Хайнрихсбауэра пролили свет еще на одно, гораздо более живучее заблуждение, будто именно социалистическая демагогия братьев Штрассеров и их приверженцев, вызвавшая недовольство промышленных кругов и Гитлера, привела к разрыву с ними. Эту версию поддерживает большинство свидетелей конфликта. Тем не менее это — оптический обман. Любая демагогия неизбежно приводит к тому, что использующие социалистическую фразеологию для мобилизации масс фигляры, выступая перед массой одураченных приверженцев, всегда прикрывают ею свои внутренние конфликты и борьбу за власть — иначе они сами демаскировали бы себя и совершили публичное харакири на глазах изумленной публики.

Гитлер прошел хорошую школу «фёлькишской» социалистической демагогии, прекрасно усвоил ее схему и уверенно владел ею. Поэтому он великолепно понимал, чем отличается демагогия «северного» крыла НСДАП от «южного» и какие трудности это создает в завоевании «красного» Севера. На примере Стиннеса-Штадтлера видно, что и сами владельцы рурских концернов хорошо понимали функцию национал-социалистической демагогии. Сидя в своих роскошных виллах, они приветствовали успехи Отто Штрассера в проникновении в «марксистский рабочий класс», которых НСДАП достигла при помощи этой демагогии.

Значение, которое они придавали ей, подтверждает следующий пример. Издатель главного политического рупора рурской тяжелой индустрии, эссенской «Рейниш-вестфалише /121/ цайтунг», Теодор Райзман-Гроне (зятем которого был ставший позже гитлеровским шефом печати Отто Дитрих) по настоянию Отто Вагенера начинает выпускать в Рурской области рассчитанный на массового читателя «красный» листок, который «должен иметь социалистическую установку, но в то же время проявлять позитивное отношение к предпринимателю, свободному рынку и частному хозяйству»[55].

Итак, отнюдь не демагогия являлась причиной конфликта. Тем не менее конфликт существовал. Конфликт, приведший к разрыву, а потом к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но как уже говорилось, развивался он прежде всего как конфронтация различных образцов демагогической социалистической фразеологии, как борьба за «более правильное» толкование «национального социализма». Что же было действительной сущностью этого конфликта?

В составленной Отто Штрассером «Бамбергской программе» «национальный социализм» рассматривается прежде всего в контексте «внешнеполитической проблемы», решение которой предусматривает

«...органическое соединение и могущественное объединение германской нации на расовой основе в Великогерманский рейх; такой Великогерманский рейх должен стать стержнем для "Срединноевропейского таможенного союза" и сердцевиной Соединенных Штатов Европы»[56].

Закрепить это требование в программе НСДАП Гитлер не соглашался уже потому, что [56]. Закрепить это требование в программе НСДАП Гитлер не соглашался уже потому, что «Объединенная Европа» подразумевала взаимопонимание с Францией, а это оттолкнуло бы от него ту фракцию тяжелой индустрии, которая стремилась к войне и аннексии французской территории, а также ограничение отношений с народами Восточной и Юго-Восточной Европы, живущими за пределами намечаемого «Великогерманского рейха», лишь таможенным союзом с ними. Глубину расхождений по данному пункту экспансионистской политики подтверждает текст беседы Отто Штрассера с Гитлером, хотя его подлинность сомнительна. Штрассер утверждает, будто при самой первой встрече с Гитлером он сказал тому: «... Идея войны против Франции кажется мне глупой»[57]. Было это так или нет, неизвестно, но все равно подобная позиция соответствует штрассеровской программе.

Главные штарссеровские высказывания по «внутриполитическим вопросам» таковы: «Предпосылкой осуществления национального социализма... является национальная диктатура», а также «порожденная судьбой причинная /122/ связь экономического освобождения всех работающих по найму рабочих и служащих с политическим освобождением немецкого народа»[58]. Вот она, наумановская, подхваченная Мёллером ван ден Бруком «национально-социальная» идея, будто рабочие станут жить лучше по мере того, как будут завоевывать германскому империализму «пространство» на земном шаре!

Центральным пунктом штрассеровской программы была ликвидация «сконструированного парламентаризма» путем «введения органической сословной системы». Детали государственной организации таковы: «Рейхспрезидент, избираемый на 7 лет (1-й рейхспрезидент — диктатор) с широкими полномочиями»; «Национальный совет, состоящий из (12-14) президентов земель» (именуемых «ландшафтами») и «президиума имперской сословной палаты»;

«имперская сословная палата, состоящая из представителей отдельных имперских профессиональных палат... в нее входят также 10 назначенных рейхспрезидентом членов (представители университетов, христианских вероисповеданий и прочие выдающиеся личности» и т. п.)[59].

На этих примерах, особенно последнем, видно: это — иная концепция диктатуры, нежели та, которую имел в виду Гитлер. Ее источник — концепция «солидаристов».

Раздел «Экономическая политика», на которой базируется «социалистическая» репутация «Бамбергской программы», состоит из двух частей: «Аграрная политика» и «Экономическая политика».

В аграрной части формулируется принцип: «Земля — собственность нации!»[60]. Одновременно вопреки этому констатируется «сочетание права общества с коренящимся в самой природе человека личным эгоизмом... посредством осуществления идеи наследственных дворов». Выдвигается требование о разделе поместий площадью свыше 1000 моргенов {Мера земли, равная 27,6 ара. — Прим. ред.} «на крестьянские хозяйства размером от 50 до 200 моргенов», которые государство может «сдавать в аренду только как наследственные крестьянские владения». Собственники поместий площадью до 1000 моргенов должны оставаться «наследственными арендаторами до тех пор, пока в семье имеется потомок мужского пола»[61].

Такова суть «социалистических» реформ в сельском хозяйстве. В ее основе лежит идея «наследственных дворов», подхваченная впоследствии гитлеровским министром /123/ земледелия Дарре. У этих «реформ» была своя предыстория. Достаточно вспомнить требования о заселении остэльбских юнкерских имений, ставших бременем для государства, выдвигавшиеся на протяжении многих лет представителями новых отраслей промышленности, а также кругами вермахта, группировавшимися вокруг Грёнера. Планы такого заселения предусматривали перемещение небольшого, прочно связанного с землей числа людей в малонаселенные восточные области Германии, где их хозяйства выполняли бы функцию «военных крестьянских дворов» и служили форпостами дальнейшей германизации. Эта старая «поселенческая» идея полностью соответствовала аграрной части «штарссеровской программы». Эту идею, направленную против экономической базы власти прусской юнкерской аристократии и традиционных союзников пангерманских кругов — рурских магнатов, пытались реализовать также при Брюнинге и Шлейхере.

Вторым основным предметом споров был актуальный тогда вопрос об отношении НСДАП к референдуму о конфискации собственности князей. Сторонники Штрассера, исходя из требования передачи земли государству, выступили в поддержку референдума. Гитлер и «мюнхенское крыло» видели в этой позиции пагубное соскальзывание к единству действий с марксистами, угрозу принципу частной собственности. Поэтому они выступали против участия НСДАП в референдуме.

Однако прежде всего репутация штрассеровского крыла как «левого» основывалась на той части проекта программы, которая была посвящена экономической политике. Как она выглядела?

В этой части содержалось требование «крупномасштабной передачи средств производства в собственность общества... при сохранении частного предпринимательства и щадящего отношения к чувству собственности». Как же мыслилось осуществить это? Все промышленные коллективы, насчитывавшие свыше 20 рабочих, подлежали превращению в акционерные общества. Те из них, которые представляли «жизненно важные отрасли промышленности», следовало на 51% передать в «общественную» собственность в таком долевом соотношении: «рейху — 30%, занятым в них рабочим и служащим — 10%, землям — 6%, общинам — 5%. Для «не жизненно важных» отраслей доля общественного участия должна была составить 49% (то есть с перевесом в 1% в пользу частных владельцев). /124/ Это также характеризовалось как передача в «общественную собственность»[62].

Что это означало? Участие 10% рабочих и служащих при 49% или 51% участия предпринимателей и более чем 30%-ной доле акций государства ставило цель привязать рабочих и служащих к предприятиям и пробудить у них «личный интерес» к достижениям частного предпринимательства. В те годы это рекомендовали созданные по инициативе промышленников институты «психотехники». Лучшим методом повышения степени эксплуатации они считали, в частности, пробуждение у рабочих и служащих «чувства производственной общности», «гордости своим предприятием» и «радости труда»[63].

При этом государственное участие мыслилось в тесной связи с установлением «национальной диктатуры», а в землях и общинах — с унификацией политического мышления. Поскольку само государство рассматривалось прежде всего как средство военной организации общества в интересах монополистического капитала и инструмент ведения войны, предполагалось, что его интересы будут совпадать с частнособственническими интересами рвущихся к захватнической войне крупных монополистических компаний. Наоборот, с точки зрения этих интересов активное участие государства в управлении предприятиями было желанным для частных монополий, поскольку оно могло выступать в качестве регулирующей и координирующей инстанции, деятельность которой была особенно необходима в тех отраслях, где сохранялось множество средних и мелких предприятий.

Такое по-военному организованное руководство промышленностью при сохранении ее частнособственнического характера, посреднической роли государства и ее интеграции в наделенное правом решающего голоса объединение с целью достижения наивысшей производительности труда полностью соответствовало концепции Шлейхера. Попытка Шлейхера привлечь НСДАП к поддержке своей диктатуры, предпринятая в декабре 1932 г., и стремление Грегора Штрассера убедить Гитлера согласиться с ней (что почти было достигнуто) привели к разрыву Гитлера со Штрассером[64].

Поскольку за направлением Штрассера стояли могущественные круги, борьба внутри НСДАП, поражение Грегора Штрассера и его отказ от своего проекта программы отнюдь не означали, что борьба внутри НСДАП закончилась. /125/ Напротив: Грегор Штрассер и на сей раз только прервал ее и стал искать соглашения с Гитлером, чтобы не потерять НСДАП: «северо- и западногерманские партийные руководители были полны решимости укрепить свои позиции и затем перейти в контрнаступление»[65].

Теперь мюнхенское руководство НСДАП потребовало, чтобы подразделения партии строились в соответствии с «принципом фюрерства». Отныне гауляйтеров назначал сам Гитлер; демонстративно была провозглашена неизменность существующей программы (так называемых «25 пунктов»), и НСДАП официально объявлена ведущей силой вновь всплывшего на поверхность «Национал-социалистского немецкого рабочего объединения Мюнхена». Его правление было объявлено «имперским руководством партии» и одновременно мюнхенской организации. Все это было сделано с целью укрепить практически уже неоспариваемое господствующее положение Гитлера внутри партии[66]. Наконец 1 июня 1926 г. из Мюнхена была разослана директива о роспуске «Рабочего содружества» северо- и западногерманских гау НСДАП. Но несмотря на все эти меры, именно после фактического отказа Гитлера от обещания гарантировать Грегору Штрассеру самостоятельность «Кампфферлаг» начинает выпускать массовыми тиражами газеты «Берлинер арбайтерцайтунг», «Дер национале социалист» (обе — с марта 1926 г.) и вслед за тем «Сексишер беобахтер».

Через эти газеты штрассеровцы начинают «атаку» на северогерманских рабочих, чтобы укрепить внутри партии репутацию Грегора Штрассера и его агитаторов как незаменимых и успешно действующих способных политиков. Уже с августа 1926 г. Грегор Штрассер в «Национал-социалистише брифе» вновь нападает на Шахта, а с конца 1926 г., несмотря на официальный запрет дальнейших дискуссий, начинает пропагандироваться набор штрассеровских тем. В ответ мюнхенское руководство 23 апреля 1927 г. лишило журнал статуса официального органа партии, оставив за ним право печатать «дискуссионные материалы и научные публикации»[67]. В отличие от журнала газеты «Кампфферлаг» выходили как официальные партийные издания соответствующих «гау», и за ними осталось право рядом с символом издательства, изображавшим молот и меч над свастикой, помещать официальную эмблему НСДАП.

При этом бросается в глаза: Гитлер (как и круг его мюнхенских приверженцев) удивительно мало обращает /126/ внимания на симптомы разгорающегося вновь спора об ориентации нацистской партии: в конце 1926 г. по рекомендации Грегора Штрассера он назначает бывшего ландсхутского секретаря и управляющего делами нижнебаварской «гау» Генриха Гиммлера, друга Отто Штрассера, заместителем начальника отдела пропаганды имперского руководства НСДАП. До этого при покровительстве последнего он сначала становится заместителем гауляйтера Нижней Баварии — Верхнего Пфальца, а затем Верхней Баварии — Швабии. Более того, в 1927 г. Гитлер сделал Гиммлера заместителем «рейхсфюрера СС». Наряду с выполнением своих функций в НСДАП Гиммлер занимал и другую, столь же важную должность: был руководителем баварской «гау» общества «Артаманов», которые яростно требовали изгнания на Восток и поселения там «славян». Их идеологом был выступавший с требованием проведения политики «крови и земли» демагог Вальтер Дарре, ставший позднее «имперским крестьянским фюрером» (ему было поручено осуществление закона о «наследственных дворах») и шефом «расовопоселенческого управления» СС. Он и тогда производил большое впечатление на Гиммлера.

Итак, Гитлер поставил рекомендованного ему Грегором Штрассером близкого друга Отто Штрассера (к тому же в 1924 г. вместе с Грегором Штрассером перешедшего в «Национал-социалистскую свободную партию» и только потом вернувшегося в НСДАП) Гиммлера[68] на два самых ответственных поста. Первым из них был отдел пропаганды, из которого когда-то поднялся к руководству партией сам Гитлер. Он настолько хорошо знал суть и функции этого отдела, что никогда не доверил бы этот пост человеку, рекомендатели которого вызывали бы у него подозрение. И тем более он не сделал бы такого человека одним из руководителей СС, созданных именно для охраны персоны самого «фюрера» во внутрипартийных схватках с его соперниками, да к тому же именно тогда, когда доверительные отношения Гиммлера с Отто Штрассером были еще столь тесными, что вновь назначенный заместитель «рейхсфюрера СС» предложил последнему взять на себя командование СС в северогерманском регионе.

Всего за год, в результате динамичного развития нацистской партии в Северной Германии и оттого возросшего веса Грегора Штрассера в НСДАП, позиция штрассеровского направления вопреки принятым по отношению к нему после Бамберга мерам улучшилась и стала более перспективной. /127/ Это подтвердил граф Эрнст фон Ревентлов. В начале 1927 г. он перешел в НСДАП из «Немецко-фёлькишской свободной партии» и сразу же начал теснейшим образом сотрудничать с Отто Штрассером. За ним в ноябре 1927 г. последовал депутат рейхстага от этой партии Константин Хирль, когда-то пытавшийся осуществить отвергнутый Гитлером проект Рема — Людендорфа о слиянии всех военных формирований, но без CA и под командованием Людендорфа. Здесь, в НСДАП, через три года после первого резкого увеличения числа поданных за нее голосов (на сентябрьских выборах 1930 г. в рейхстаг) он получил от Гитлера задание создать в имперском руководстве партии в Мюнхене «II организационный отдел», в рамках которого возник «Отдел экономической политики» во главе с Отто Вагенером[69] (позже его возглавили Функ и Федер). Этот отдел в 1931 — 1932 гг. (особенно после назначения Грегора Штрассера в июне 1932 г. «имперским руководителем по организационной работе» НСДАП и начала его влияния на подбор кадров) стал главным бастионом штрассеровского направления внутри нацистской партии.

Укрепление штрассеровского направления, которое начиналось примерно с 1927 г., отнюдь не привело к отходу от «фёлькишской» демагогии, к появлению более «левых» представлений о социализме, что подтверждают публикации тех лет.

Уже в «Бамбергской программе» имелся раздел «Культурная политика», первый пункт которого был озаглавлен «Еврейский вопрос» и содержал следующее требование: «Все евреи, приехавшие в Германию после 1 августа 1914 г., подлежат выдворению в шестимесячный срок». А раздел «Пресса» дополнялся требованием: «Владельцами и редакторами газет могут быть только подданные германского рейха»[70]. Это всего лишь один пример штрассеровских публикаций, учитывавших официальную гитлеровскую, или «мюнхенскую», линию.

В июне 1927 г. в «Национал-социалистише брифе» была напечатана в форме катехизиса большая «программная» статья под названием «Чего хочет национал-социализм?». Ее написал Дитрих Клаггес, который позже стал одним из важнейших разработчиков программных положений в вагенеровском «Отделе экономической политики» имперского руководства НСДАП, где он возглавлял экономические исследования.

Остановимся на том, как критикуется в ней капитализм. /128/ Для начала обязательное признание концепции борьбы за «жизненное пространство» на базе тезиса о том, что соблюдение существующих границ из вопроса международного права стало вопросом силы, т. е., иначе говоря, решается насилием. После отрицательного ответа на вопрос, созданы ли для немцев нормальные внешние условия жизни («Нет, они ни в коей мере не созданы. Германия не свободна, она является колонией вражеского союза»), в качестве врага — виновника такого положения рисуется образ «еврейского банковского и биржевого полипа»: именно он является «действительной причиной нашей нужды и наживается на ней». Затем в негативных тонах расписывается «господство либерально-капиталистического государства и экономическая анархия». Далее дается такая лапидарная «критика» капитализма: «Он планомерно злоупотребляет собственностью на средства производства, отдал богатство и собственность в руки хапуг», а создателей материальных ценностей «поверг в нищету и беды». Возвращаясь к борьбе за «жизненное пространство», чтобы пробудить у немцев агрессивные чувства, автор катехизиса восклицает: «Это капитализм, подавив созидательный труд, лишил нацию мира внутри страны и сделал безоружной для отражения нападения извне».

За преамбулой следовал раздел «Каковы, с точки зрения национал-социализма, самые главные злоупотребления капитализма?». Здесь перечисляются «злоупотребления», подлежащие ликвидации:

«1. Концентрация финансовой кредитной системы в руках международного еврейства. 2. Захват международным еврейским банковским и биржевым капиталом средств промышленного производства. 3. Задолженность за землю и промышленные сооружения еврейским денежным тузам...»[71].

Сказанного вполне достаточно для ответа на вопрос, имеем ли мы здесь дело с демагогическим или же со «все-таки в чем-то честным» антикапитализмом?

Тем не менее приведем характерную для штрассеровского направления цитату из статьи Грегора Штрассера, опубликованной в 1927 г. в «Национал-социалистише брифе». Начинается она велеречивыми словами: «Мы — социалисты, мы — враги, смертельные враги нынешней капиталистической экономической системы...» Затем идея социализма для народа тут же сводится к фарсу посредством такой поистине «радикально-принципиальной» мысли:

«Имея глубокие корни в естественной жизни, мы осознали, /129/ что бред о равенстве людей — смертельная угроза, при помощи которой либерализм разрушает народ и нацию, культуру и мораль, посягая тем самым на первоосновы бытия! Рациональное мышление пожирает самую основу жизни, разрушает кровь, разрушает священный порядок, зиждущийся на той дистанции между людьми, которую создает их неравенство...»[72].

Из столь откровенно выраженной приверженности к неравенству людей выводится «требование неравного распределения прав в соответствии с деяниями для государства». Оно обосновывается утверждением, что «различия между людьми и. различия в правах — это различия в деяниях, различия в степени ответственности, различия, которые идут от бога, а потому священны!». Тем не менее далее провозглашается «освобождение германского рабочего» посредством «нашего национального социализма». Это «освобождение» должно «распространяться на долю в прибылях, на долю во владении собственностью и на долю в труде!» (но отнюдь не на долю в руководстве государством и производством. — Р. О.)[73].

Итак, речь идет не о каком-то варианте социализма, а о концепции крупных концернов, при помощи которой, подобно клейкой ленте для мух, они намеревались уловить и привязать к себе рабочих и при этом наполнить их души убеждением благодарности, что они пожизненно связаны взаимными интересами с крупным капиталом да в придачу должны благодарить его за это.

Или приведем пример фашистского культа «мужского начала», который был для штрассеровского направления не менее обязательным, чем для гитлеровского: сначала Грегор Штрассер еще выступал за то, чтобы предоставить женщинам многоступенчатую избирательную систему в зависимости от степени выполнения ими своего долга материнства, но затем стал отстаивать в штрассеровской прессе ту точку зрения, что им вообще нечего делать в политике. «Женщины — это одно сплошное чувство, а потому... круг их жизненных дел никогда не выходит за стены дома, за пределы семьи... Политически мыслящей женщины вообще не существует»[74].

Однако с 1929 г. вновь стали проявляться все сильнее политические противоречия между различными направлениями, обусловленные общим ходом внутриполитического развития в Германии. Они неизбежно толкали НСДАП к выработке единого практического курса, а тем самым — /130/ и к неизбежным конфликтам представителей различных направлений.

На Пасху 1929 г. Шлейхер в доверительной беседе с Генрихом Брюнингом посвятил его в план, согласованный с Гинденбургом и представленный по желанию последнего. Он заключался в следующем: свергнуть правительство большой коалиции во главе с рейхсканцлером социал-демократом Германом Мюллером после подписания им «плана Юнга» {«План Юнга» — план взимания репарационных платежей с Германии был разработан в 1929-1930 гг. взамен «плана Дауэса». Назван по имени американского банкира О. Юнга. Предусматривал снижение размера годовых репарационных платежей, отмену всех форм и видов контроля над Германией, ее экономикой и финансами, способствовал милитаризации германской экономики. Фактически перестал действовать с 15 июля 1931 г. вследствие одностороннего решения правительства Германии. — Прим. ред.}, ответственность за который оно должно будет принять на себя. Это правительство будет заменено президиальным кабинетом, опирающимся не на парламент, а на чрезвычайные полномочия рейхспрезидента. Он станет переходным кабинетом на пути к восстановлению монархии, и его задачей будет формирование достаточно широкой политической базы национальных сил, на которую она будет опираться. Вместе с тем Шлейхер известил Брюнинга, что Гинденбург согласился с тем, чтобы этот кабинет возглавил Брюнинг[75].

С этой целью Брюнинг начал просчитывать возможности различных партий (не исключая и СДПГ), что не отвечало намерениям Гинденбурга. Среди правых сил он в первую очередь держал на прицеле НСДАП. В 1929 г. она получила на выборах в рейхстаг всего 2,6% голосов, но чем тяжелее становилось экономическое положение, тем нагляднее проявлялась тенденция к росту ее влияния в массах. После состоявшихся в сентябре 1930 г. выборов в рейхстаг, когда брюнинговская политика чрезвычайных декретов дала нацистской партий возможность использовать возрастающий народный гнев и сразу получить 18,6% голосов избирателей, для всех заинтересованных в диктатуре группировок она сразу же стала тем главным потенциалом, за который стоило бороться; ведь отныне для них всех он имел решающее значение. Первым выводом Брюнинга из успеха НСДАП 19 сентября 1930 г. стала конфиденциальная встреча с Гитлером, Фриком и Грегором Штрассером 6 октября 1930 г. На ней Брюнинг откровенно изложил /131/ Гитлеру свой политический план и на его основе предложил «лояльное сотрудничество» — сначала скрытое, потом открытое[76].

Сильные позиции штрассеровского направления в НСДАП и влияние Грегора Штрассера на Гитлера (что стало очевидным, когда он и Фрик, одно из старейших доверенных лиц Штрассера, сопровождали «фюрера» на встречу с Брюнингом) открывали перспективы для осуществления плана Шлейхера использовать нацистскую партию (в благоприятном случае вместе с самим Гитлером) как массово-политическую базу и активную носительницу «национальной диктатуры» в монархическом обрамлении[77]. Но круги монополистического капитала, стоявшие за спиной Шлейхера и Брюнинга, невозможно было привлечь к этому плану установления диктатуры. Тем более нельзя было рассчитывать на его поддержку возглавляемым Шахтом и Тиссеном крылом рурского капитала. Потому представителей этого крыла в НСДАП следовало либо «обставить», либо «переиграть». В любом случае его влияние должно было быть ослаблено. А для этого прежде всего был необходим маневр в отношении самого Гитлера.

С мая 1929 г. пресса штрассеровского издательства в рамках пропагандистской кампании всего правого лагеря, направленной против подписания «плана Юнга», выступила в поход против Гугенберга, «Немецкой национальной народной партии», «Стального шлема» и вообще против «социал-реакционеров». Брошенное им всем обвинение, что они являются «подручными американского финансового капитала» и потому предпочитают союз «между германской и американской буржуазией своей связи... с судьбой нации», явно, уже по своей сути, было направлено против Шахта[78], одного из вдохновителей «плана Юнга».

1 августа 1929 г. Отто Штрассер опубликовал в «Национал-социалистише брифе» свою статью «14 тезисов германской революции», дал старт второму наступлению штрассеровцев на программу НСДАП. Им противостоял в первую очередь Герман Геринг, поддерживающий после своего возвращения из эмиграции (куда он бежал от наказания после мюнхенского ноябрьского путча) тесные отношения с представителями рурской индустрии. В гитлеровском окружении он стал одной из главных опор крыла Шахта — Тиссена. Геринг был полон решимости начать борьбу за Гитлера со все более успешно действовавшим штрассеровским направлением. /132/

«Тезисы» Отто Штрассер не содержали ровным счетом ничего нового. Однако мы все же приведем некоторые из них, поскольку они хорошо отражают курс прежде всего представителей новых отраслей промышленности (и, естественно, также других связанных с ним и стоявших за Брюнингом и Шлейхером капиталистических кругов) на переход к подготавливающей войну диктатуре, для чего надо было прежде всего привлечь на свою сторону собственную партию. Эти тезисы ориентировали на войну. Вот некоторые содержавшиеся в них «перлы»:

«Германская революция провозглашает свободу германской нации в сильном, объединяющем все германские племена срединноевропейского района расселения в германском государстве, простирающемся of Мемеля {Мемель — официальное название г. Клайпеды (Литовская ССР) до 1923 г. — Прим. ред.} до Страсбурга, от Эйпена {Эйпен — город в Бельгии. — Прим. ред.} до Вены (на фоне борьбы монополистических групп по этим вопросам стоит обратить внимание на то, где останавливается Штрассер. — Р.О.), включающем немцев самой Германии и подлежащих вызволению, проживающих вне ее, и в силу своей мощи и ее дееспособности представляющем собой становой хребет и сердце белой Европы».

«Германская революция... добивается не более и не менее как достаточного жизненного пространства для молодой нации германцев и, поскольку осуществление этого исконного права приходит в противоречие с таким же правом других народов и наций, рассматривает решение данного вопроса путем войны как волю судьбы».

«Германская революция объявляет единственной целью государства объединение всех сил нации, единое приложение их для обеспечения жизни и будущего этой нации, а также одобряет любое средство, способствующее данной цели, и отрицает любое средство, препятствующее ей».

«Поэтому германская революция требует жесточайшего применения государственной власти против всех разрушающих единство нации или мешающих ему организаций государственного, партийного или конфессионального характера...»

«Германская революция видит благо нации не в накоплении материальных ценностей, не в безграничном повышении жизненного уровня, а исключительно в оздоровлении /133/ и поддержании в здоровом состоянии угодной богу германской нации как единого целого, благодаря чему для нее возможно выполнение задачи, поставленной перед ней самой судьбой».

«Германская революция видит эту задачу в том, чтобы полностью раскрыть неповторимое фёлькишское своеобразие, и потому всеми средствами борется против расового вырождения, чужеродного засилья в области культуры, за ее фёлькишское обновление и чистоту, за подлинную германскую культуру. Это особенно относится к борьбе против еврейства, которое в союзе с надгосударственными силами масонства и ультрамонтанства {Ультрамонтанство (от лат. ultra montes — за горами, т. е. в Риме) — направление (с XV в.) в католицизме, отстаивающее идею неограниченной верховной власти римского папы, его право вмешиваться в светские дела любого государства. — Прим. ред.}... разрушает жизнь германской души»

(здесь видно слияние с людендорфской «фёлькишской» идеей. — Р.О.).

«Германская революция борется поэтому и против господства еврейско-римского права, за германское право, которое... сознательно одобряет неравенство людей...»

«Германская революция отвергает образ мира, созданный Великой французской революцией, и формирует образ XX века...»

«...Ради этой нации (а именно германской, во имя ее она должна быть «националистической», «социалистической» и «фёлькишской». — Р.О.) германская революция не останавливается ни перед какой борьбой; никакая война... не будет для нее слишком кровавой».

12 декабря 1929 г. на чрезвычайном заседании членов «Имперского объединения германской промышленности» все фракции германского монополистического капитала высказались за осуществление опубликованной 2 декабря этим объединением в виде памятной записки «Подъем или гибель?» — программы снижения налогов с предпринимателей при одновременном резком повышении налогов на тобары массового потребления, сокращении затрат на социальные мероприятия и ликвидации тарифной системы заработной платы. С полным единодушием было констатировано, что эта программа «неосуществима при парламентском режиме, и потому курс должен быть взят на отстранение рейхстага от власти»[80]. Итак, все фракции капитала рвались к диктатуре. /134/

Но в результате и среди этих фракций началось соперничество за диктатуру, отвечающую собственным интересам. Вопрос этот решался в зависимости от того, какой из этих фракций удастся завоевать подавляющую часть «национальных» масс и надежно использовать ее к выгоде тех, кто данную диктатуру представляет. А отсюда — нарастание политической борьбы внутри буржуазных партий, что вело в последней стадии к решающему бою.

Группировавшийся внутри НСДАП вокруг Геринга лагерь врагов штрассеровцев перешел в наступление. Геринг заявил Гитлеру протест против деятельности опоры фракции Штрассеров — прессы «Кампфферлаг» и потребовал передачи издательства руководству нацистской партии. 21 мая 1930 г. Гитлер пригласил Отто Штрассера на беседу в берлинский отель «Сан-Сусси» и, по свидетельству последнего, предложил выкупить издательство, на что тот в присутствии брата Грегора ответил отказом[81].

Граф Эрнст фон Ревентлов, гауляйтер Восточной Пруссии Кох и другие сторонники Штрассера договорились, в случае, если руководство партии примет меры против «Кампфферлаг», создать «независимую национал-социалистскую партию», включающую «Группу социал-революционных националистов». Эта группа была создана Карлом Отто Петелем сразу же после продолжавшейся два дня берлинской беседы Гитлера и Штрассера, а еще через день установила контакт с фон Ревентловым. Она согласилась принять «14 тезисов» Отто Штрассера по меньшей мере в качестве временной совместной партийной платформы. Ревентлов же, по словам Петеля, «согласился, при отстранении от дел первого же редактора «Кампфферлаг», демонстративно взять на себя все обязанности по изданию его прессы[82].

В течение июня 1930 г. Геббельс, который с 1926 г., занимая пост берлинского гауляйтера, действует преимущественно как исполнитель в Берлине воли мюнхенского руководства НСДАП (хотя, о чем умалчивает Отто Штрассер, все еще тщательно взвешивает соотношение сил), дает распоряжения принять меры против штрассеровских изданий и отдельных штрассеровцев. 30 июня 1930 г. на собрании членов нацистской партии «гау» Берлин он после «канонады брани» в адрес штрассеровцев зачитывает присутствующим письмо Гитлера, в котором его призывают «очистить гау от этих элементов»[83].

После призыва Гитлера к Геббельсу выступить против /135/ «Кампфферлаг» и OTTO Штрассера последний уже не в состоянии удержать свои позиции в НСДАП. Через четыре дня, 4 июля 1930 г., он по собственной инициативе выходит из нацистской партии, опубликовав в прессе издательства манифест «Социалисты покидают НСДАП»[84] Но ни Грегор, ни граф Ревентлов, ни один гауляйтер и ни один из его приверженцев примеру Отто Штрассера не следуют. Теперь ясно, почему они этого не сделали.

Борьба направлений в партии дойдет до решающей схватки по вопросу о включении НСДАП в лагерь стоящих за Шлейхером кругов капитала, которые к тому времени (после падения Брюнинга и крушения кабинета Папена) были представлены на авансцене политической борьбы рейхсканцлером-генералом, только спустя два с половиной года, в конце 1932 г. Пока же у всех имевших вес последователей Грегора Штрассера (за исключением попавшего под обстрел узкого круга сотрудников «Кампфферлаг», группировавшихся вокруг Отто Штрассера) в 1930 г. имелись хорошие перспективы дальнейшего расширения своего влияния в НСДАП.

Грегор Штрассер немедленно отмежевывается от брата, и это усиливает его позиции и влияние: в июле решающего 1932 г. Гитлер назначает его «имперским руководителем по организационной работе» НСДАП. Иными словами, он достигает вершины власти всего за несколько месяцев до того, как разгорается окончательная схватка, которую он почти что выигрывает. Поэтому летом 1930 г. НСДАП покидают только те штрассеровцы, которые к этому моменту слишком увязли в борьбе в предполье.

В насчитывавшую 25 человек группу во главе с Отто Штрассером, которая 4 июля 1930 г. вышла из НСДАП, кроме самого близкого ему идеолога Герберта Бланка и нескольких других сотрудников «Кампфферлаг» (против части которых Геббельс возбудил партийные дела), а также нескольких берлинских руководителей, входили следующие лица: бывший организатор «Черного рейхсвера», инициатор кюстринского путча в октябре 1923 г. (в то время близкий друг Шлейхера) майор Эрнст Бухруккер, зять Грегора Штрассера Альфред Франке-Грикш, силезский руководитель «Революционного крестьянского движения» Рихард Шапке и тогдашний руководитель школы национал-социалистских «фюреров» в Бранденбурге Вильгельм Корн.

Эта группа пополнилась за счет «Стального шлема», «Вервольфа» и «Младогерманского ордена», «Артаманов», /136/ «Революционного крестьянского движения». Она поддерживалась кругом, группировавшимся вокруг газеты «Тат». Его возглавляли Ганс Церер и Фердинанд Фрид. (Этот кружок в дальнейшем стал разрабатывать программы для Шлейхера.) Отто Штрассер особенно превозносит Фрида как «выдающегося автора» и впоследствии «единственного и основного помощника министра Дарре»[85]. В мае 1932 г. автором знаменитой речи Грегора Штрассера в рейхстаге о «Программе немедленных действий в области экономики», которая была призвана послужить основой для создания «Объединенного фронта», стал редактор «Тат» Гельмут Эльбрехтер.

На базе этой группы Отто Штрассер и майор Бухруккер создали «Боевое содружество революционных национал-социалистов», которое осенью 1931 г. слилось с «Союзом Оберланд», «Национал-социалистским боевым движением» Стеннеса и «Ландфолькбундом» в «Черный фронт»[86] и стало считать себя «Школой офицеров и унтер-офицеров немецкой революции». Своей эмблемой оно сделало штрессеровский символ: молот и меч, и заменило приветствие «Хайль Гитлер» на «Хайль Дойчланд». Члены его в своем кругу читали «Тат» и помогали распространять это издание в рейхсвере, но затем наряду с ним создали собственный орган «Германская революция», а с сентября 1931 г. — «Черный фронт».

«Черный фронт» состоял из «колец» («рингов»), объединявших его членов, которые, «как это принято в масонских ложах», имели различные ранги. Свои тайные встречи они именовали «рингами». По словам Отто Штрассера, «ринги имелись во всех больших городах с крупными гарнизонами и во всех промышленных центрах»[87].

Со времени выхода Отто Штрассера в июле 1930 г. из НСДАП за ним по сей день сохраняется репутация человека, который, как и в целом его направление, несомненно занимал «более социалистическую» позицию, что и подтвердил его разрыв с Гитлером.

Ситуация после открытого разрыва и организационного отделения штрассеровцев была такова, что штрассеровский «социализм», который проявлялся в НСДАП подспудно, вносился в нее незаметными дозами, теперь должен был отбросить маскировку и громко и внятно заявить о себе. Такой ясностью отличались обе программные декларации, ознаменовавшие начало пути группы Отто Штрассера в «Боевое содружество революционных национал-социалистов» /137/ и «Черный фронт» и, как показывают последующие его заявления, сохранившие свое значение для «Черного фронта». Их содержание четко отражено в пресловутых «14 тезисах германской революции» Отто Штрассера.

Речь идет о призыве «Социалисты покидают НСДАП», а также о последовавшем через несколько дней и сохранившем по сей день значение для современных штрассеровских групп[88] программном документе Отто Штрассера «Министерские кресла или революция?»[89]. Он заслуживает специального рассмотрения, ибо распространенная самим Отто Штрассером версия его публикации до сих пор выдается его сторонниками за чистую монету.

Отто Штрассер изображает публикацию этого документа как воспроизведение содержания своей заключительной беседы с Гитлером в отеле «Сан-Сусси» 21-22 мая 1930 г., приведшей к разрыву между ними. Поскольку Отто Штрассер дал подписать этот составленный им по памяти протокол беседы четырем своим единомышленникам (которые тем самым подтвердили тождество записи с тем, что он якобы ранее устно ежедневно сообщал им о ее ходе в дружеском кругу), то у некоторых историков фашизма указанная запись не вызывает сомнений.

Но следует констатировать, что все четверо принадлежали к тому небольшому кругу лиц, которые 4 июля вместе с Отто Штрассером вышли из НСДАП, а подписали они эту запись 2 июня, спустя почти две недели после беседы, в течение которых последствия этого шага еще взвешивались в этом узком кругу доверенных людей. Сам Отто Штрассер в другой связи упоминает, что запись беседы он сделал в предвидении ожидаемого разрыва с Гитлером и начала открытой борьбы и уже в июне вместе с Гербертом Бланком и Бухруккером выработал «Манифест». В такой ситуации перед людьми, решившимися на создание самостоятельной организации, в первую очередь стоял вопрос об убедительном оправдании подобного шага и о наиболее эффективном привлечении сторонников в свою конкурирующую с Гитлером «фирму».

Если присмотреться к этим «протоколам» внимательнее, сразу же становится видна их рекламная функция, направленная на вербовку сторонников, что проявляется как в крупном, так и в мелочах. Их познавательная ценность насчет того, что действительно говорили Отто Штрассер и Гитлер, сводится, таким образом, к нулю. В любом случае (и это служит главной причиной для сомнений принципиального /138/ характера) почти немыслимо, чтобы Гитлер и Штрассер, беседуя с глазу на глаз или в присутствии столь циничных прожженных демагогов, как Грегор Штрассер, Гесс, Аманн и шеф «Кампфферлаг» Хинкель, объяснялись друг, с другом, прибегая к демагогическим оборотам, которые могли предназначаться лишь для широких масс, для «публики». Ведь столь плакатными и митинговыми фразами, какими Отто Штрассер якобы сражался с Гитлером за свой «немецкий социализм», вышколенные на демагогии и, как говорится, съевшие на ней собаку нацистские главари в своем узком кругу никогда не говорили: слишком уж гротескно было бы несоответствие между истинным предметом обсуждения и высокопарным ораторским стилем.

Тем не менее «протокольные записи» (и это подчеркивает их демонстративное опубликование) дают представление о том, что именно группа Отто Штрассера хотела преподнести общественному мнению и самой НСДАП в качестве главных пунктов спора.

Поскольку нет необходимости возвратиться к рассмотрению понятия «немецкий социализм» (которое, естественно, находится в центре внимания авторов документа), нам остается определить второй пункт разногласий: внешнеполитический. Этот пункт, если внимательнее присмотреться к формулировкам, учитывая уровень сегодняшних сведений о тогдашней расстановке сил, как раз и составляет истинную суть конфликта, подаваемого в демагогической упаковке. В протоколах это преподносится следующим образом:

«Хотя господин Гитлер и принял формулировку, согласно которой во внешней политике речь идет только об интересах Германии, однако заявил: именно эти интересы Германии требуют совместных действий с Англией, ибо дело идет о том, чтобы установить нордическо-германское господство над Европой и — вместе с нордическо-германской Америкой — над всем миром»[90].

Налицо недвусмысленное объявление борьбы пробританскому направлению гитлеровской концепции выбора союзников по войне (в данном случае безразлично, в полемическом задоре или нет, распространенной и на США). Вот где зафиксировано расхождение с Шахтом и Тиссеном в определении союзников и вместе с тем содержится брошенный им вызов! Этому расхождению явно придавалось большое значение, и поэтому оно было включено в программную публикацию Отто Штрассера, призванную раскрыть /139/ его позиции и заполучить сторонников.

Но «протоколы беседы» поучительны и по другой причине. Записи Отто Штрассера дают редкостную возможность раскрыть механизм борьбы различных направлений среди «фёлькишских» групп, ведущейся при помощи социалистической демагогии.

Отто Штрассер излагает Гитлеру свою социально-политическую и экономическую концепцию идейно-политической подготовки народа к войне и вместе с тем — направления внутриполитической борьбы, о которой мы знаем, что это — концепция тогдашних крупных стремительно развивающихся отраслей промышленности. Он называет ее «немецкий социализм», в этом и заключается суть его социалистической демагогии.

Гитлер, разумеется, прекрасно знает, откуда взялась эта концепция, и даже с издевкой намекает Отто Штрассеру на «баснословно богатого графа Ревентлова»[91]. Но он вовсе не намерен вскрывать ее истинное происхождение и, чтобы дискредитировать своего оппонента, называет ее «чистым марксизмом». А выдвинув это обвинение, он уже ведет борьбу как «национал-социалист». Вот так борьба интересов двух группировок монополистического капитала выдается, чтобы обмануть массы, за борьбу «социалистов», оспаривающих друг у друга этот титул, за «более правильное» толкование «социализма».

В этих условиях не приходится удивляться тому, что Отто Штрассер, лишь только начав собирать вокруг себя «социалистов» вне НСДАП, стал проявлять озабоченность, как бы в «ринги» его «Черного фронта» не проникли истинные социалисты. С образованием «Боевого содружества революционных национал-социалистов» возникает пока еще держащаяся в тени фигура из давних, «солидаристских» времен. Это политик партии Центра д-р Карл Шпиккер. По должности он — министериаль-директор и «руководитель отдела по борьбе с радикальными происками» в имперском министерстве внутренних дел, и к тому же — и член правления «Рейхсбаннера» {Рейхсбаннер — в 1924-1933 гг. в Германии военизированная организация, созданная под руководством СДПГ для защиты республики от монархической реакции; распущена фашистами. — Прим. ред.}. Как теперь доказано, Отто Штрассер договорился с ним, что тот будет сообщать ему о всех тех (кроме принадлежавших к НСДАП) членах его организации «революционных национал-социалистов», /140/ которые замечены в симпатиях к коммунистам или к Советскому Союзу[92]. За эти сообщения Шпиккер получал от Отто Штрассера денежное вознаграждение.

В данной связи остается разоблачить еще легенду о «социальном бунтаре» Вальтере Стеннесе и выступлении, предпринятом этим «заместителем верховного фюрера CA Ост (ОСАФ-Ост)». Вместе со своими штурмовиками капитан Стеннес организовал в Берлине в страстную пятницу 1931 г. путч, приведший к захвату резиденции гауляйтера Берлина Геббельса и редакции газеты «Дер Ангриф», а затем подавленный Паулем Шульцем. Этот путч используется (поскольку как-никак он являлся бунтом против партийной верхушки НСДАП) в качестве коронного доказательства недовольства социал-революционно и «антикапиталистически» настроенной «базы» обюрократившимся и коррумпированным капиталом руководством. Но фактически этот бунт имел своей целью совсем другое: добиться осуществления требования, выдвинутого ранее именно высшими «фюрерами CA» о предоставлении CA соответствующей квоты при составлении списков кандидатов от НСДАП на предстоявших в сентябре 1931 г. выборах в рейхстаг[93]. (Тогдашний «главарь CA» Пфеффер фон Саломон, покровитель Отто Вагенера и сторонник Штрассера[94], тайно симпатизировавший попытке Стеннеса, был потом смещен Гитлером со своего поста[95].)

Гитлер отверг это требование. Однако оно было одним из требований «фюреров CA», почти полностью стоявших на стороне Грегора Штрассера. Оно было порождено духом старых представлений Рема и Людендорфа о военном государстве и концепции о политической автономии и даже руководящей роли военных формирований в противовес «партийным политикам». Своими корнями оно глубоко уходило в незатухающий спор о будущем соотношении сил между вермахтом, нацистской партийной армией (CA) и НСДАП в фашистском государстве[96]. Данное требование становилось весьма актуальным и приобретало первостепенное практическое значение в связи со следующим: ожидалось, что в результате предстоящих выборов НСДАП образует крупную фракцию; поэтому дело неизбежно шло к столкновению различных направлений внутри партий за тип диктатуры и определение союзников по ее осуществлению.

Если бы «бунт Стеннеса» действительно был «восстанием», порожденным «антикапиталистическими стремлениями /141/ простого штурмовика из низов» (а не акцией одного из кондотьеров CA, опиравшегося на подчинявшееся ему войско, но под привлекательными для простого человека лозунгами), то едва ли генеральный директор берлинского концерна АЭГ Герман Бюхер (как это совсем недавно доказано обнаруженными Куртом Госсвайлером архивными документами[97]), после того как участвовавшие в этом «бунте» военные формирования были изгнаны из CA, взял бы на себя их финансирование в сборном лагере под Кюстрином. Он сделал это для того, чтобы держать их там в качестве сплоченного собственного войска.

Образованное Стеннесом «Национал-социалистское боевое движение Германии» (насчитывавшее примерно 8000 — 10000 коллективно исключенных из CA штурмовиков) вскоре стало сотрудничать со штрассеровскими «революционными национал-социалистами». Оно признало политическое руководство Отто Штрассера, а его «14 тезисов Германской революции» приняло в качестве своей платформы. В свою очередь Отто Штрассер признал военное руководство Вальтера Стеннеса весьма внушительными вооруженными силами, которые предназначались для ведения гражданской войны за диктаторскую власть. Так возник союз, именовавший себя «Национал-социалистским боевым содружеством Германии». Когда же эта форма объединения ввиду трений среди рядового состава себя не оправдала, с сентября 1931 г. все эти силы вновь объединились на расширенной базе в рядах возникшего «Черного фронта».

В него стали стекаться все те элементы, которые начиная с 1919 г. когда-либо входили в «фёлькишские» военные формирования, стоявшие на стороне других фракций капитала, нежели НСДАП, или же во время различных конфликтов перешли к ним. Это были такие люди, как Эрхардт, большинство «Союза Оберланд» после его раскола, а также Людендорф. Вне сомнения, все это происходило под воздействием притягательной силы остававшегося в тени капитана Эрхардта. И поскольку, по данным самого Отто Штрассера, «Союз Танненберг» и «Немецко-фёлькишская свободная партия» тоже служили опорой и тылом «революционных национал-социалистов», началось то сближение с «немецко-фёлькишскими» организациями, к которому когда-то стремились Грегор Штрассер, Рем и Людендорф; теперь оно воспроизводилось в форме совместных действий с отколовшимися от НСДАП группами.

Практически деятельность «Черного фронта» до января /142/ 1933 г. заключалась в том, что он стал сборным пунктом для разочаровавшихся в НСДАП и отвернувшихся от нее национал-социалистов. Они считали, что в результате «предательства» Гитлера и Геринга «истинный национал-социализм» был извращен. Поэтому свою задачу «Черный фронт» видел в том, чтобы не допустить ослабления потенциала фашизма в целом и его поражения как политической силы. Сплотить всех противников Гитлера по фашистскому движению вне партии, объединить их со сторонниками Штрассера внутри нее и бросить эту силу на чашу весов для решения назревшего конфликта в свою пользу — такова была цель «Черного фронта».

В то время как Грегор Штрассер внутри партии открыто выступает за шлейхеровский «Объединенный фронт» (что и приводит к его политическому падению), «Черный фронт» вне партии провозглашает и популяризирует «социал-революционную идею», стремясь внести и распространить ее среди левых сил, требуя создания «революционного правительства» во главе с Грегором Штрассером и Ревентловом при участии Зеверинга и Хёльтермана.

Все это было не чем иным, как пропагандистским аккомпанементом к действиям, направленным на создание действительно желаемого Шлейхером диктаторского кабинета «Объединенного фронта» «от Грегора Штрассера до Теодора Лейпарта» {Один из правых лидеров СДПГ и реформистских профсоюзов. — Прим. перев.} (правда, как сегодня доказано, его желанию более отвечал кабинет от Гитлера до Лейпарта, за что боролся и сам Грегор Штрассер)[98]. Следует согласиться с оценкой некоторых бывших сторонников штрассеровского направления в отношении деятельности «Черного фронта» в 1931-1933 гг. Они отвернулись от Отто Штрассера, выдвинув против него обвинение, что в форме этого «Черного фронта» он лишь хочет «вместе с Эрхардтом создать правительственно-фашистскую резервную позицию»[99].

Ничего не изменилось в этом отношении и после бегства Отто Штрассера и нескольких других главарей «Черного фронта» за границу. К сожалению, мы не можем остановиться здесь на деятельности Отто Штрассера в период эмиграции, хотя именно она служит перекидным мостом к той его роли, которую он после 1945 г. играл в качестве /143/ основателя неонацистских групп в ФРГ и знакомство с которой необходимо.

Обострение борьбы различных направлений внутри германского фашизма

Борьба различных направлений внутри германского монополистического капитала и внутри НСДАП, как известно, не закончилась ни 9 декабря 1932 г. (днем, когда Грегор Штрассер ушел с руководящих постов в НСДАП), ни 30 января 1933 г., когда Гитлер стал рейхсканцлером. Ее следующим кульминационным пунктом стала кровавая резня 30 июня 1934 г. (она продолжалась 1 и 2 июля и получила название «ночь длинных ножей»). Длинный список ее жертв, в котором, кроме Рема и «фюреров CA», стоят Грегор Штрассер, Шлейхер, а также фактические идеологи папеновского «клуба господ» Шотте и Юнг и в который были включены избегнувшие расправы Брюнинг, Тревиранус и Грёнер[100], находит свое объяснение только в свете изложенных выше в самых общих чертах причин.

Шлейхер, Брюнинг и Грегор Штрассер, несмотря на потерю своих постов, остались с участниками вновь обострившейся, особенно с начала 1934 г., борьбы различных фракций германского капитала.

Теперь эта борьба за влияние отдельных монополистических групп внутри гитлеровского правительства велась путем персональных изменений в его составе под началом Гитлера (причем в качестве возможного министра рейхсвера вновь намечался Шлейхер, а альтернативно — и Рем), то есть речь шла о фашизме, представляемом различными группами капитала. В это время Отто Штрассер, находясь в эмиграции (сначала в Вене, а затем в Праге), продолжает до 1933 г. организованное им «сопротивление» «Черного фронта» «Германии Гитлера», стремясь создать для фашистских сил «запасные позиции». Эти действия — отражение все еще подспудно тлевших в рейхе и толкавших к 30 июня 1933 г. конфликтов между добивавшимся своего возвращения к власти Шлейхером (внутри партии — это направление Рема и штрассеровцев), с одной стороны, и противостоящими им фракциями капитала в германском фашизме — с другой. (Напомним, что 30 января 1934 г. Отто Штрассер объявил в Праге о создании «Комитета действия германской революции» в качестве «контрправительства» /144/ по отношению к правительству Гитлера и органа «объединения» всей «оппозиции»)[101].

Тот, кто сомневается в том, что в основе внутригерманского и зарубежного «сопротивления» «Черного фронта» (за что некоторые его члены были посажены в тюрьмы и концлагеря, а Шлейхер, Рем и Грегор Штрассер даже расстреляны) руководствовались шлейхеровским вариантом германского фашизма, или в том, что штрассерианство «Черного фронта», представляемое Отто Штрассером, вообще имело что-либо общее со Шлейхером и Грегором Штрассером, может ознакомиться с мнением Отто Штрассера, высказанным в 1940 г. о шлейхеровском проекте «Объединенного фронта», относившемся к 1932-1933 гг.

«Планы Шлейхера, — констатировал Отто Штрассер, — были очень просты: он хотел отодвинуть Гитлера, сохранив при этом хорошие и полезные идеи национал-социализма. Он хотел, — продолжал Отто Штрассер, — создать правительство на широкой основе, такое правительство, которое опирается на рейхсвер, профсоюзы и интеллигенцию. Кто мог быть ему более полезен в осуществлении такого проекта, чем Грегор Штрассер, отличный национал-социалистский организатор и социалист самых честных убеждений»[102].

Именно этот старый, «солидаристский» вариант «Объединенного фронта» (то, что речь шла о правительстве, «свободном от партий», подтверждает приведенная выше цитата) пытался реализовать с середины 30-х годов, а особенно в годы второй мировой войны своим «Черным фронтом» Отто Штрассер, противодействуя усилиям по созданию антифашистского Народного фронта с 1938 г. из Франции и Швейцарии, а с 1941 г. — из Монреаля и Бермудских островов. Этим усилиям он настойчиво противопоставлял свою политику «собирания сил» и «союзов» внутри немецкой эмиграции под «боевыми знаменами» некоего «третьего фронта», направленного против «гитлеровского режима» и «коммунизма», а также под флагом «идеи европейской федерации в качестве третьей, «белой» великой державы наряду с США и британской мировой империей»[103]. Из числа оказавшихся в сфере его притяжения немецких буржуазных политиков, находившихся в эмиграции, он составлял списки германского [103]. Из числа оказавшихся в сфере его притяжения немецких буржуазных политиков, находившихся в эмиграции, он составлял списки германского «послевоенного правительства».

Представляет определенный интерес примерный состав этого правительства. В него были включены все более или менее влиятельные представители партий Веймарской республики начиная с 1919 г. Это были прежде всего отвечавшие /145/ устремлениям «солидаристов» и «Июньского клуба» деятели «фёлькишской» ориентации, а также бывшие или ставшие «младо»-националистскими и «младо»-консервативными политики. Например, от Центра — Герман Брюнинг (рекомендуемый Отто Штрассером в качестве рейхсканцлера послевоенной Германии), а также Карл Шпиккер; из прежней «Немецкой национальной народной партии» — вышедший из нее бывший брюнингский министр и лидер «младоконсерваторов» и «народных консерваторов» Готтфрид Р. Тревиранус; от «национально-социального» крыла прежней «Немецкой демократической партии», а затем «Немецкой государственной партии» — бывший министр внутренних дел Пруссии Отто Клеппер; от социал-демократии — «народный социалист» и лидер судето-немецких социал-демократов Венцель Якш, но также и принадлежащий к крайне правому крылу СДПГ бывший председатель кёльнской СДПГ Вильгельм Зольман и председатель «Рейхсбаннера» Карл Хёльтерман[104]. Еще несколько слов о Грегоре Штрассере. Будучи рейхсканцлером, Генрих Брюнинг в поисках преемника встретился с Грегором Штрассером и получил от него согласие «стать его преемником на посту рейхсканцлера, как только тот сможет получить большинство во фракции в рейхстаге». Итак, кандидат и собеседник Брюнинга — Грегор Штрассер[105].

Когда 9 декабря 1932 г. Грегор Штрассер на глазах всей верхушки нацистской партии был обличен Гитлером в вероломном «предательстве» и ушел со всех постов в НСДАП, первым, к кому он обратился за советом, был Генрих Брюнинг. 28 декабря 1932 г. Грегор Штрассер имел с ним продолжительную беседу по поводу сложившейся ситуации. Было это в курортном городке Фройденштадт (Шварцвальд), где Брюнинг проводил рождественские праздники.

Конфиденциальные встречи Брюнинга с Грегором Штрассером организовывал его адъютант обер-лейтенант Пауль Шульц. Он тоже был в списке подлежащих уничтожению 30 июня 1934 г., но по ошибке арестовали его однофамильца; когда ошибка выяснилась, Гитлер через Гейдриха 2 июля 1934 г. приказал взять его под свою «личную защиту» и «помиловал» как «доброго старого друга», отправив в «пожизненное изгнание». После залечивания ран, полученных при аресте, Пауль Шульц оказался за границей в Тессине (ныне Тешин в ЧССР. — Прим. перев.) у Тревирануса и Брюнинга[106]. Позже он стал зарубежным /146/ представителем концерна Любберта, который прежде был теснейшим образом связан с Ремом, CA и их «экономическим штабом»[107].

В ходе рождественской беседы Брюнинг дал Грегору Штрассеру настоятельный совет немедленно «помириться с Гитлером»[108]. Он, как и Шлейхер, считал тогда, что еще не все потеряно.

После того как деятельность в НСДАП «социалиста» Грегора Штрассера резко оборвалась, он отнюдь не оказался «без куска хлеба». Лишь только весть о случившемся дошла до берлинского химического концерна «Шеринг-Кальбаум», ему немедленно предложили там пост директора. Грегор Штрассер занимал его до своей смерти в 1934 г., будучи одновременно членом «Объединения по охране интересов химической промышленности Германии».

И еще одно: по широко распространенному мнению, 9 ноября 1932 г. Грегор Штрассер был изгнан из партии, а Гитлер окончательно стал его противником. Но борьба различных направлений внутри германского капитала, между которыми приходилось лавировать Гитлеру, как уже говорилось, была еще далеко не закончена. Очень редко в расхожих описаниях событий упоминается о том, что вскоре после отставки Гугенберга с поста министра экономики и продовольствия и его выхода из правительства Гитлера — Папена (но, во всяком случае, весной 1934 г.), когда проводимая Шахтом как президентом «Рейхсбанка» политика финансирования вооружения оказалась в глубоком кризисе, Гитлер лично обратился к Грегору Штрассеру. В апреле 1934 г. он через Гесса начал переговоры со Штрассером о его вхождении в правительство. В качестве предварительного условия Грегор Штрассер будто бы потребовал устранения из кабинета Геринга и Геббельса. В связи с этим 13 июня 1934 г. состоялась его еще одна беседа с Гитлером[109].

20 июня 1934 г. Грегор Штрассер сообщал Отто, что рассчитывает достигнуть с Гитлером «предварительного согласия» по вопросу о вхождении в правительство и уходе из него Геринга в сентябре 1934 г., а три дня спустя написал, что 23 июня 1934 г. Гитлер вновь вернул ему «золотой партийный значок»[110].

Все это вызвало у Геринга сильнейшее беспокойство.

Итак, борьба между «базой» и «руководством», между «разочарованными социалистами» внизу и продажной, вступившей в союз с капиталом кликой «фюрера» «наверху»? /147/ Нет, борьба между представителями различных направлений внутри монополистического капитала, выраженная в «фёлькиш»-демагогической форме.

Это была борьба, в ходе которой сторонники так называемой «германской революции», выдавая себя за подлинных представителей «немецкого социализма», добивались политического сдвига внутри германского фашизма в свою пользу. Именно к этому они стремились в 1934 г., когда пытались сформулировать и внедрить в массы лозунг «второй революции», т. е. нового фашистского переворота, но осуществленного их руками. /148/

Примечания