ОКО ПЛАНЕТЫ > Книги > Рейнхард Опитц: Фашизм и неофашизм

Рейнхард Опитц: Фашизм и неофашизм


30-06-2011, 13:42. Разместил: VP

Рейнхард Опитц


Фашизм и неофашизм


Корчагина М.Б.

 

«Спор историков» и слово Рейнхарда Опитца

 

Часть I

 

1. Возникновение «Фёлькишского» направления

2. Возникла ли нацистская партия «сама по себе»?

3. Было ли в НСДАП «левое» крыло?

4. Каким образом антисемитизм, преследование и уничтожение евреев сочеталось в германском фашизме с интересами монополистического капитала?

 

Часть II

 

5. Неофашизм и тенденции его развития в федеративной республике Германии

6. К возрождению «фёлькишских» идей в литературе «национальной волны»

 

Опитц Р. Фашизм и неофашизм. – М.: Прогресс, 1988. – 280 с.

 

 

«Спор историков» и слово Рейнхарда Опитца

В первой половине 80-х годов интерес западногерманской общественности к проблемам истории и социальной функции фашизма и неофашизма и антифашистской борьбы стимулировали три даты: 50-летие прихода к власти нацистов, 40-летие покушения на Гитлера и 40-я годовщина разгрома германского фашизма во второй мировой войне.

Но были и более глубокие причины для возрождения интереса к теме фашизма — и не только в ФРГ, — прежде всего выход на общественно-политическую арену в развитых капиталистических странах в 70-80-х годах массовых демократических движений <…>. Сложные по своему социальному и политическому составу, они являются не только субъектом общественного развития, но и объектом острой идеологической борьбы, что заставляет по-новому взглянуть и на историю фашизма, сумевшего на определенном этапе объединить под своими знаменами значительные слои населения Италии и Германии и стать реальной военно-политической силой. Отсюда более внимательное, чем прежде, изучение особенностей механизма формирования общественного сознания, влияния на массы реакционной идеологии.

В ФРГ немало сторонников той точки зрения, что принципы западной демократии препятствуют возникновению и развитию неонацизма. Они — преемники тех, весьма многочисленных представителей немецкой эмиграции и антифашистской буржуазной оппозиции, которые в конце войны свято верили, будто можно раз и навсегда покончить с фашизмом, свергнув Гитлера и разгромив нацизм. Отвечая им, знаменитый писатель Бертольт Брехт еще весной 1945 г. /5/ писал, что «дело ведь не только в том, чтобы удалить рак нацизма — и здоровое, ценное, «настоящее» вновь возродится...». По его убеждению, нельзя успокаиваться на том, что проблема раз и навсегда решена тем, что западные демократии учредили в Германии . По его убеждению, нельзя успокаиваться на том, что проблема раз и навсегда решена тем, что западные демократии учредили в Германии «здоровый, порядочный, неагрессивный, бескризисный и уютный капитализм...»[2].

Действительно, тема фашизма и неонацизма, хотя ей посвящена огромная литература, далеко не исчерпана. И на каждом витке истории исследователи вновь и вновь обращаются к ней, с новых позиций анализируя не исследованные ранее ее аспекты.

У истоков марксистского исследования происхождения и сущности фашизма стояли видные деятели международного коммунистического движения — Г. Димитров, А. Грамши, П. Тольятти, К. Цеткин, Э. Тельман, В. Пик, В. Ульбрихт и другие. Непреходящее значение имеют выводы о классовой сущности фашизма и задачах антифашистской борьбы, сделанные XIII пленумом Исполкома Коммунистического Интернационала в конце 1933 г. и VII конгрессом Коминтерна летом 1935 г. Опыт антифашистской борьбы в Италии, Германии, Франции и других странах позволил определить фашизм как террористическую диктатуру наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала, которая, однако, является одной из форм политической надстройки монополистического капитализма, одним из двух методов господства буржуазии, используемых лишь в периоды чрезвычайного обострения классовых противоречий и неустойчивости ее власти. Вместе с тем VII конгресс Коминтерна указал и на противоречия между фашизмом и буржуазной демократией. Поставив перед коммунистами и революционным рабочим движением задачу формирования единого фронта и широкого народного фронта как межклассового союза всех сил, выступающих против фашизма, конгресс подчеркнул, что, отстаивая в антифашистской борьбе буржуазную демократию, коммунисты защищают достигнутые в тяжелой и многолетней борьбе завоевания трудящихся и, если возможно, готовят почву для дальнейшего продвижения к социализму[3].

В послевоенный период углубление понимания классовой /6/ природы и политической функции фашизма и неофашизма сопровождалось полемикой между марксистской историографией, с одной стороны, и буржуазными и социал-реформистскими авторами — с другой, по таким вопросам, как фашизм и монополии, фашизм и милитаризм. Подробно изучалась политическая история фашистских режимов в Италии, Германии, Испании и других странах, был собран значительный материал об идейных истоках и политических предшественниках фашизма. Анализ особенностей нынешнего этапа развития государственно-монополистического капитализма, экономической и социальной политики империалистической буржуазии дал научную, основу изучения неофашизма. Советские читатели могли познакомиться с итогами исследований проблем фашизма, неофашизма и антифашистской борьбы, прочитав книги А. А. Галкина, Г. С. Филатова, Н. П. Комоловой, Б. Р. Лопухова, П. Ю. Рахшмира, Л. И. Гинцберга, Д. Е. Мельникова, обобщающие труды «История фашизма в Западной Европе» и «Фашизм и антидемократические режимы в Европе», сборника документов «VII конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны». В Советском Союзе были переведены такие книги ученых из ГДР, как «Философия преступления. Против идеологии германского милитаризма» Г. Гейдена, М. Клейна, А. Козинга, «Как Гитлер пришел к власти. Германский фашизм и монополии» В. Руге и другие.

Преимущественное внимание к политической истории обусловило некоторое отставание советской историографии в изучении фашизма и неофашизма как социальных и идейных феноменов. В то же время буржуазных исследователей отличает пристальный интерес именно к этим сторонам вопроса. С середины 1986 г. не утихает дискуссия между неоконсервативным, с одной стороны, и марксистским и антифашистско-демократическим, с другой, направлениями западногерманской историографии фашизма, получившая название «спор историков», хотя в ней участвуют и философы. Начало дискуссии было положено статьей историка Э. Нольте «Прошлое, которое не хочет пройти», известного своими правыми взглядами, в которой он утверждал, что фашизм в Германии якобы прежде всего нужно рассматривать как соответствующую реакцию на большевизм в России[4]. Мысль не новая, она представляет своего /7/ рода квинтэссенцию всех предшествующих изыскании буржуазных авторов по данной проблеме. Однако сегодня она вызывает не только академический интерес. Э. Нольте предоставляют свои страницы такие солидные буржуазные газеты, как «Ди вельт» и «Франкфуртер альгемайне цайтунг», эхо его «теории» звучит не только в прессе и научных публикациях, но и в программных заявлениях ряда западных политиков.

«Спор историков», упомянутый выше, во многом предвосхитила предлагаемая вниманию читателей книга известного западногерманского историка и публициста Рейнхарда Опитца (1934-1986) «Фашизм и неофашизм», изданная в ФРГ в 1984 г. и через год вышедшая в ГДР. Используя обширный фактический материал, автор не только вскрывает глубокую генетическую связь национал-социализма и неофашизма с идеологией и политикой германской империалистической буржуазии и военщины, но показывает их как важное средство буржуазной манипуляции общественным сознанием в интересах сохранения и укрепления власти монополистического капитала.

Первая часть книги посвящена истории возникновения и развития фашистского движения в Германии, которое Р. Опитц, опираясь на ленинскую характеристику империализма, связывает с переходом от капитализма свободного предпринимательства к монополистическому, а затем и государственно-монополистическому капитализму.

Начиная еще с возникшей в 1878 г. под покровительством Вильгельма II «Христианско-социальной рабочей партии» А. Штёккера, капитал не оставлял попыток привлечь на свою сторону рабочих как наиболее многочисленный в то время отряд населения страны, сделать их активными приверженцами буржуазной политики — воспитать из них «активных верноподданных». Однако неудача этих усилий заставила идеологов националистического «Пангерманского союза» сосредоточить внимание на агитации среди мелкой буржуазии города и деревни. Р. Опитц показывает различие между «национальным мышлением старого либерализма» и национализмом периода империализма, когда идейным обоснованием и оправданием политических целей правящих классов стали социал-дарвинизм, расизм и антисемитизм. Еще задолго до 1917 г., в конце XIX в. в Германии возникали и распадались, сливались друг с другом многочисленные партии «фёлькише», т. е. «народнические» (от немецкого слова das Volk — народ). Стержнем /8/ их идеологии была культурно-биологическая и мистическая трактовка понятия «народ», тезис о мнимом превосходстве германской культуры, немецкого народного духа над культурами других европейских народов. Пропаганда в духе «фёлькише» отличалась особой демагогичностью и в сочетании с политической и идеологической деятельностью традиционных буржуазных партий, которые, как, например, «Немецкая консервативная партия», все чаще брали на вооружение расизм и антисемитизм, она формировала тот особый духовный, политический и психологический климат, в котором только и могло возникнуть и развиваться массовое фашистское движение.

Р. Опитц опровергает также и получившее широкое хождение в западной историографии мнение, будто нацистская партия возникла «автономно», а крупный капитал якобы лишь использовал ее в начале 30-х годов. Автор доказывает, что становление нацизма, не только через финансирование и личную унию, но прежде всего идейно-политически, было связано с империалистической буржуазией и реакционной военщиной, с их интересами. В связи с этим он подробно останавливается на последствиях поражения германского империализма в первой мировой войне. Различная экономическая ориентация, мера потерь в результате войны и после заключения Версальского мира вызвали размежевание и обострение конкурентной борьбы в среде монополистических магнатов. Именно в кругах противников политики выполнения уже с 1919 г. вынашивались планы путча против Веймарской республики, и именно они, прежде всего хозяева Рура, а также ущемленный в своих амбициях генералитет рейхсвера, сыграли решающую роль в создании национал-социалистского движения и НСДАП.

В своей книге Р. Опитц уделяет особое внимание экономической и политической ситуации в Баварии, показывает участие крупной баварской буржуазии, военных и старого дворянства с их стремлением к сепаратизму в подготовке и проведении капповского путча, в деле возвышения Гитлера как «спасителя» нации после провала Каппа. В дальнейшем приход Гитлера к власти обеспечивал временную консолидацию сил капитала вокруг лидера массового движения, которое по своим лозунгам и целям в наибольшей степени отвечало потребностям всех фракций монополистов и рейхсвера, создавало необходимое состояние общественного сознания как предпосылку реализации реваншистской политики германского империализма. /9/

Механизм сплочения сил империалистической реакции Р. Опитц вскрывает, отвечая на вопрос о наличии в НСДАП «левого» крыла — лиц, «честно» веривших в возможность осуществления «антикапиталистической» программы нацистской партии. Автор показывает, что борьба за чистоту идеи «немецкого социализма», развернувшаяся между Гитлером и братьями Отто и Грегором Штрассерами с 1925 г., была не чем иным, как борьбой за власть в партии, а сама идея «национального социализма» — лишь социальной демагогией в духе «фёлькише». Уход из НСДАП в 1930 г. О. Штрассера, смещение со всех постов в партии Г. Штрассера в 1932 г. и его гибель в «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 г. означали утверждение той концепции национал-социализма, на основе которой империалистическая германская буржуазия начала непосредственную подготовку к войне.

Р. Опитц считает необоснованным утверждение, будто антикапиталистическая демагогия братьев Штрассеров вызывала недовольство и даже опасения у промышленных кругов и Гитлера. Напротив, хозяева концернов приветствовали успехи «социалистов» Штрассеров в завоевании «красного» Севера — проникновении в «марксистский рабочий класс». Однако для читателя остается неясной причина отказа буржуазии от услуг Штрассеров.

Как следует из данного Р. Опитцем анализа взглядов О. и Г. Штрассеров, их адресатом был прежде всего рабочий класс северной и западной Германии, т. е. наиболее развитых промышленных районов страны. Поэтому расправу Гитлера с Г. Штрассером в 1932 г. следует рассматривать как завершение начавшегося еще в 1930 г. тактического поворота в процессе формирования массовой базы фашистского движения, как отказ от ставки на завоевание большинства рабочего класса. И произошло это не потому, что так захотели хозяева Гитлера: они-то и ставили задачу превратить организованное рабочее движение в активного пособника империалистической политики. Фактически речь шла о серьезном поражении НСДАП, которой даже в тяжелейших условиях экономического кризиса, но при сохранении демократических завоеваний трудящихся, не удалось дезориентировать и повести за собой большинство немецкого пролетариата.

Р. Опитц указывает, что распространение легенды о «левом» крыле в национал-социалистской партии объективно способствовало оживлению фашистских традиций в Западной /10/ Германии; более того, вернувшийся из эмиграции в 1945 г. О. Штрассер сыграл важную роль в создании неофашистских организаций в стране. Уже это говорит об общей природе старого и нового фашизма. Автор считает также, что характеристика фашизма как продукта «определенных исторических условий» или «определенной эпохи», бытующая в буржуазной литературе, преследует цель разделить стеной прошлое и настоящее и, по сути, затушевывает вопрос о причинах возникновения фашизма, объявляя их «непостижимыми».

Р. Опитц также отвергает взгляды на неофашизм как на чисто западногерманское явление, рождение которого связано якобы исключительно с наличием «непреодоленного прошлого» Германии, и считает опасной иллюзией утверждения некоторых политологов об «элегантности», «утонченности» и «плюралистичности неонацизма». Он считает, что речь идет о явлениях одного порядка — о специфической идеологии и средстве формирования общественного сознания империалистической буржуазией. Примечательно, что, положительно оценив книгу, журнал «Проблемы мира и социализма» выделил в ней именно эту идею преемственности старого и нового фашизма, «который, приспосабливаясь к современности, хотя и отмежевывается от «крайностей» Гитлера, сохраняет основное «идейное» наследие фюрера, в первую очередь злобный антикоммунизм и антисоветизм»[5]. По мнению Р. Опитца, все попытки обелить неофашизм противоречат действительности тех стран, где фашизм пришел к власти, а также тех, где он пока находится на периферии политической жизни. Приставка «нео-» означает только определение во времени, но не по существу.

Анализируя развитие неофашизма в ФРГ, Р. Опитц показывает, какую роль при этом играли сохранившие свои экономические и политические позиции крупный капитал и офицерский корпус вермахта, а также США и Англия, которые стремились сколотить западный блок за «освобождение Восточной Европы» против Советского Союза. Автора занимает вопрос, каким образом старые националистические, шовинистические и расистские идеи используются всей системой обработки массового сознания: традиционные буржуазные партии, средства массовой информации, издания «национальной волны» — «исследования» о фашизме, /11/ мемуары видных гитлеровцев, жизнеописания Гитлера, публикации «Майн кампф» и т. п., собственно неонацистскими организациями, и приходит к выводу, что фашизм как идейно-политическое течение выполняет функцию обеспечения массовой поддержки империалистической политики и в условиях «классового мира».

Ценность работы Р. Опитца — и научная и практическая — несомненна. Вместе с тем на первый взгляд может показаться, что его трактовка фашизма или неофашизма как явлений, имманентных капитализму и дающих о себе знать на империалистической стадии его развития в любом буржуазном обществе, несколько упрощена и прямолинейна. Поэтому представляется необходимым дать дополнительные разъяснения, чтобы лучше понять суть концепции автора, ее сильные и слабые стороны.

Книга Р. Опитца вышла в год 40-летия покушения на Гитлера — 20 июля 1944 г., — когда была предпринята очередная атака с целью пересмотреть политическое наследие антифашистской борьбы в Германии, показать участников буржуазно-генеральского заговора единственными представителями Сопротивления немецкого народа, а Федеративную Республику Германии — единственной наследницей идей антифашизма. Р. Опитц, однако, аргументированно показывает, что империализму в моменты острых социально-политических кризисов имманентно присуще тяготение к авторитарным и тоталитарным методам правления, а потому фашизм является составной частью идеологии империалистической буржуазии, оружием воздействия на массовое сознание, независимо, идет ли речь о Германии или о Западной Германии.

Выбор такого ракурса в освещении истории фашизма и неофашизма, т. е. стремление показать процесс саморазвития реакции, движущей силой которого являются внутри-империалистические противоречия, не случаен. Р. Опитц принадлежит к плеяде исследователей, заявившей о себе в конце 60-х и в 70-е годы в западногерманской историографии фашизма и антифашистской борьбы, — исследователей антифашистско-демократического направления, глубоких, оригинальных, авторитетных и близких к марксизму. Взгляды представителей этой школы формировались в конце 50-х — 60-е годы, в тот период, когда, как отмечали авторы книги «Мятеж студентов или новая оппозиция», «лишь немногие считали, что ГДР и СЕПГ являются носителями подлинной социалистической идеи, но почти все /12/ ненавидели ханжескую «республику» Аденауэра, двуличие СДПГ и предательскую политику ХДС в вопросе о воссоединении Германии»[6]. В то же время поиск ответов на волновавшие вопросы, стремление занять самостоятельную идейную и политическую позицию заставляли молодую интеллигенцию и студенчество обращаться и к марксизму, и к левосоциалистическим взглядам. Но ни то ни другое их полностью не удовлетворяло. Подлинным откровением для молодежи 60-х годов стала социальная критика современного капиталистического общества, данная философами Франкфуртской школы — Г. Маркузе, Т. Адорно и др., — претендовавшими на развитие марксизма в новых условиях и открытие «третьего пути» развития между капитализмом и социализмом[7]. Сочетание этих компонентов — социальной философии Франкфуртской школы, марксизма и левого социализма — определило своеобразие общественных концепций западногерманских «новых левых». Они приняли на вооружение идеи об авторитарном и тоталитарном характере «индустриального общества», об извращении и нивелировке сознания масс в «сформированном», «одномерном» обществе, критику «цивилизации потребления». В то же время в стране, где рабочее движение имело богатое прошлое, среди сторонников «новых левых» — главным образом выходцев из социал-демократических организаций — наряду с представлениями о роли интеллигенции как «силе интеллектуального ниспровержения» получили распространение мысли о необходимости сотрудничества с рабочим классом, а призывы к немедленному политическому действию воплощались в проведении массовых политических выступлений под общедемократическими лозунгами.

Несмотря на зыбкие теоретические посылки, концепции «новых левых» в ФРГ отражали реальное положение вещей и выражали критическое отношение к капиталистическому обществу. Поэтому идеи «новых левых» смогли стать катализатором широкого движения протеста конца 60-х годов и дать ему необходимое обоснование. Подъем /13/ демократической борьбы объективно способствовал улучшению условий борьбы рабочего класса ФРГ за свои права, за легализацию деятельности коммунистической партии, запрещенной в 1956 г. и воссозданной в сентябре 1968 г., а идея «новых левых» о «прямой демократии» — непосредственном самоуправлении народа — прокладывает себе дорогу в нынешних демократическом и антивоенном движениях.

Поиск субъекта современного революционного процесса определил особо пристальное внимание «новых левых» к проблеме формирования массового сознания. Сопоставление в этом плане истории и современности привело их к выводу, что рабочее движение Германии не смогло преградить путь фашизму, а в Западной Германии рабочий класс не смог воспрепятствовать процессу «реставрации». То и другое оценивалось как способность системы интегрировать потенциал протеста. Не особенно вникая в причины явления, а лишь констатируя факт, многие «новые левые» были готовы поставить знак равенства между буржуазной демократией и фашистской диктатурой, что вносило элемент фатализма в оценку перспектив буржуазного общества.

Неудача попыток «пробудить» массы и поднять их на немедленное и полное уничтожение системы вызвала размежевание среди сторонников «новых левых»: одни ушли в левацкий «революционаризм», а другие (к ним принадлежал и Р. Опитц) признали необходимость формирования противостоящей господствующей системе власти демократической политической контркультуры, развития классового сознания пролетариата в ходе массовой борьбы за конкретные требования.

Взгляды Р. Опитца, таким образом, можно оценить в полной мере лишь в контексте его творчества и политической деятельности. На наш взгляд, на концепции книги «Фашизм и неофашизм» сильно сказалась прошлая принадлежность автора к «новым левым». Это проявилось в явно недостаточном освещении социальных противоречий германского и западногерманского общества во всем их своеобразии. Чрезмерно жесткая связь категорий «империализм — фашизм» порой приводит автора к неоправданному смещению акцентов в освещении тех или иных исторических событий. Р. Опитц исходит из того положения, что рабочий класс — это антагонист буржуазии, одно лишь присутствие которого заставляет ее приспосабливаться, /14/ маскировать свои подлинные цели, искать новые средства противодействия распространяющейся по всему миру революционной идеологии, прибегая то к «социалистической» демагогии, то к антимарксизму и антикоммунизму вкупе с национализмом и реваншизмом. И несмотря на это, провал капповского путча 1920 г., когда планы реакции были сорваны всеобщей политической забастовкой в защиту республики, а затем и путча Людендорфа — Гитлера, ставшего трагическим эпилогом революционного подъема 1923 г., Р. Опитц рассматривает только через призму противоречий в среде монополистической буржуазии. Точно так же падение правительства Куно, которое произошло в результате всеобщей политической забастовки, в освещении автора предстает лишь как стабилизация позиций капиталистических конкурентов рурских магнатов, а возможности создания в конце лета 1923 г. рабоче-крестьянского правительства Германии он не видит. Наконец, тот факт, что реализация социально-экономических и идейно-политических целей германской буржуазии потребовала установления фашистской диктатуры, он объясняет прежде всего «историческими трудностями», вставшими на пути укрепления власти молодого германского империализма, и его особой агрессивностью.

Между тем приход Гитлера к власти был свидетельством политической слабости демократических сил Германии и неспособности буржуазии решить свои проблемы средствами буржуазной демократии. Недолгая история Веймарской республики была наполнена драматическим и изматывающим обе стороны противоборством рабочего класса, руками которого была завоевана демократия, и буржуазной реакции, которая не могла смириться с тем, что буржуазная республика родилась в огне революции, стала результатом небывалого в стране массового политического подъема. В атмосфере кануна гражданской войны начала 30-х годов «январь 1933 г.» был противопоставлен «Ноябрю 1918 г.». Но и после этого «призрак революции» не переставал тревожить германскую буржуазию, особенно после коренного перелома в ходе второй мировой войны. Один из руководителей заговора против Гитлера К. Гёрделер в секретной записке о необходимости государственного переворота, предназначенной для генералитета вермахта, 26 марта 1943 г. писал: «1918 год учит нас тому, что значит действовать (?) вовремя». И далее: «Если наша бездеятельность допустит распространение радикализма, /15/ то он примет гораздо худшие формы, чем в 1918 году»[8]. Отношение буржуазии к нацистскому режиму в конце войны определялось и пониманием его обреченности, и стремлением не допустить того, чтобы фашизм увлек за собой в бездну и своих покровителей. Всех буржуазных противников Гитлера объединял страх перед нараставшим массовым протестом против политики режима и серьезные опасения, что борьба за последовательное осуществление антифашистско-демократических преобразований сможет выйти из-под их контроля и привести к подрыву основ капиталистического господства.

Антифашистская борьба в Германии имела следствием рост общедемократического сознания народа, а также и у самой германской буржуазии. К. Гёрделер, сторонник авторитарно-сословного государственного устройства, принадлежал к правому крылу буржуазной оппозиции против Гитлера, но в ней было и национально-патриотическое направление, представители которого, прежде всего члены Крейзауского кружка графа Г. фон Мольтке, в своей политической программе для будущей Германии пытались сочетать возросшее самосознание масс с субъективно честными представлениями о «системе порядка», а по сути с задачами сохранения и укрепления капиталистического господства на новой идейно-политической основе. В свою очередь и немецкие коммунисты, возглавившие движение Сопротивления, не могли не учитывать общедемократического характера антифашистской борьбы. В мае 1944 г. был принят документ «“Мы, коммунисты, и Национальный комитет “Свободная Германия”», в приложении к которому говорилось:

«Само собой разумеется, что грядущая после свержения Гитлера демократия не будет буржуазной демократией. Но грядущая демократия не может быть и пролетарской демократией... Грядущая демократия будет слишком демократичной, чтобы быть буржуазной демократией, с самого начала в ней будет слишком много от самоопределения народа и народовластия. Но в свои первые дни, недели и даже месяцы грядущая демократия будет не достаточно демократичной, чтобы быть демократией пролетарской»[9].

КПГ определила этот новый тип демократии как «борющуюся /16/ за прогресс революционную демократию». Таким образом, историческая альтернатива фашизму в Германии заключалась в выборе пути общественного развития: либо к народной демократии, как предсказывали коммунисты, либо в сторону совершенствования буржуазной демократии, как это виделось буржуазным противникам фашизма. История распорядилась так, что на немецкой земле развитие пошло в обоих направлениях.

Решение проблемы демократической альтернативы фашизму нуждается в освещении вопроса о соотношении буржуазной демократии и фашистского режима, а также учета потенциальных возможностей влияния буржуазной демократии на общественное сознание. Согласно концепции Р. Опитца, буржуазная демократия отрицает себя в фашизме и путь ее заранее определен. Он не обращает внимания на относительную самостоятельность нацистского режима по отношению к тем силам, которые привели Гитлера к власти.

Обратимся вновь к определению фашизма, данному VII конгрессом Коминтерна, и его выводу о двух методах господства буржуазии, из чего следует, что фашистская диктатура не является неизбежным следствием развития буржуазной демократии. Напротив, фашизм стал продуктом разложения буржуазной демократии и в то же время ее грубейшим отрицанием. Отражая интересы монополистического капитала и крайней реакции, нацизм одновременно спекулировал на чувстве униженного национального достоинства и на стремлении к социальной справедливости, которые у достаточно широких слоев населения выливались в острое недовольство Веймарской республикой и, как результат низкого уровня демократического сознания, в убеждение в необходимости «сильной власти». Однако реальности фашистского рейха и особенно война вызывали у оглушенного нацистской пропагандой и задавленного террором «молчаливого большинства» тягу к старому миру, «возвращение в который означало бы по сравнению с фашизмом освобождение»[10]. Оценка этого психологического аспекта возрождения буржуазной демократии стала уделом художественной литературы и, к сожалению, мало учитывается специалистами.

Относительная независимость гитлеровского режима дала возможность буржуазии отмежеваться от наиболее /17/ одиозных проявлений его политики, так сказать, сохранить свое лицо. Советский исследователь А. А. Галкин пишет:

«... Режим служил монополиям, но он не был и не мог быть простой игрушкой в руках отдельных монополистов. Если бы он считался только с ними, он не мог бы пользоваться свободой политического и особенно социального маневра и тем самым выполнять свои классовые функции. Поэтому передача власти фашистскому режиму означала в то же время для монополий и подчинение этому режиму во имя сохранения и расширения своих позиций»[11].

Автор имеет здесь в виду прежде всего укрепление позиций государственно-монополистического капитализма на основе сотрудничества монополий с нацистским руководством и подавления революционного рабочего движения. Но выделим мысль о том, что в критические для себя моменты буржуазия готова встать под «чужой флаг» и даже пожертвовать частью своих привилегий, тем самым оставляя за собой возможность, опять же в критической ситуации, отмежеваться от бывшего союзника.

Следование курсом Гитлера поставило Германию и саму немецкую буржуазию на грань катастрофы. В документе «В начале последней фазы войны» немецкие коммунисты указывали, что

«перед лицом неизбежного военного поражения германского фашизма все преимущества, которые до сих пор фашистская система обеспечивала финансовому капиталу, начинают становиться недостатками, и те, кто дал власть Гитлеру, ныне не могут его просто отстранить или прогнать»[12].

Попытка свержения Гитлера, предпринятая 20 июля 1944 г., хотя и потерпела неудачу, вписала яркую страницу в историю антифашистской борьбы в Германии. Но то обстоятельство, что инициаторами заговора были представители буржуазии и военных, было использовано апологетами буржуазной демократии, чтобы возложить терновый венец мучеников тирании лишь на правящий класс Германии и ФРГ.

Р. Опитц прав, указывая на преемственность идейного и политического развития Федеративной Республики Германии и Веймарской республики. Однако времена изменились, и полного тождества быть не может. Кроме того, ФРГ /18/ унаследовала из прошлого не только фашистские и милитаристские традиции, но также завет еще бисмарковской дипломатии поддерживать нормальные, взаимовыгодные отношения с Россией и «дух Рапалло», миролюбивые устремления национально-патриотического крыла буржуазной антифашистской оппозиции, наконец, опыт немецкого Сопротивления. Bсe это во многом определило облик послевоенной Западной Германии. Однако существенным является то, и Р. Опитц это доказывает, освещая историю возникновения и становления неонацизма, что буржуазия как раньше, так и теперь, не может считать свою власть прочной, не имея фашистского резерва, хотя бы в виде одного из многих идейно-политических направлений, способного даже «затеряться» в «плюралистическом» обществе, но заявляющего о себе при малейшей попытке покушения на систему. Это особенно заметно сегодня, когда социальное положение и политическая роль средних слоев в капиталистическом обществе меняются — а именно они составляют базу массовых демократических движений, — когда альтернативой войне становится последовательная борьба за демократию и новое политическое мышление. Современный империализм поощряет реакцию, но не может не корректировать свой курс в соответствии с изменениями на международной арене и в своих странах.

Талантливая книга Р. Опитца подает опыт фашизма и неофашизма Германии и ФРГ в новом и непривычном для нас ракурсе, показывает генезис и развитие реакционного общественного сознания, вскрывает механизм его формирования и манипулирования им. Но книга интересна не только этим. Важнее то, что автор заставляет еще раз задуматься о прошлом и будущем, оценивая настоящее как момент, принадлежащий тому и другому.

Из прошлого звучат слова замечательного антифашиста Харро Шульце-Бойзена:

«Мы спасем нас и нашу страну только тогда, когда найдем в себе мужество включиться в борьбу против Гитлера и тем самым докажем, что фашизм и безумие войны не есть чисто немецкие явления, но следствия нездоровой системы, ответственность за которую несет весь мир и которая поэтому должна быть преодолена силами возрождения всего мира, включая Германию»[13].

Эта мысль звучит по-прежнему актуально. Ей вторят /19/ слова, сказанные председателем Германской коммунистической партии Гербертом Мисом:

«Мы разделяем тревогу всех антифашистов и демократов в нашей стране и за границей по поводу антидемократических тенденций, отсутствия у господствующих и правящих сил готовности последовательно преодолеть фашистское прошлое. Мы с пониманием относимся к тому, что народы Европы и всего мира вновь задают вопрос, какую роль играют сегодня немцы Федеративной республики и какую они будут играть в будущем. Если эта тревога сводится ко лжи о том, будто за границей в нас снова видят «отвратительных немцев»,

то мы хотели бы на это сказать, что по-прежнему есть немцы и немцы. Есть немцы в Германской Демократической Республике, которые раз и навсегда ликвидировали все корни фашизма и войны. Есть и немцы в Федеративной республике, которые никогда не прекращали и никогда не прекратят борьбы за устранение причин войны и фашизма»[14]. Книга Р. Опитца, хотя в ней и имеются спорные положения, безусловно, представляет интерес, дает повод для плодотворных раздумий, по-новому освещая прошлое, побуждая к размышлениям о настоящем и будущем. /20/

 

Публикуется с сокращением ритуальной ссылки на очередную программу КПСС

Примечания

2. Цит. по: «Литературная газета», 9.V.1984.

3. См.: Международное рабочее движение. Вопросы истории и теории. Т. 5. М., 1981, с. 253-265.

4. «Frankfurter Allgemeine Zeitung», 6.VI.1986

5. «Проблемы мира и социализма», 1986, № I, с. 74.

6. Rebellion der Studenten oder eine neue Opposition. Reinbek bei Hamburg, 1968, S. 62.

7. См.: Социальная философия Франкфуртской школы. (Критические очерки). М., 1978; Штайгервальд Р. «Третий путь» Герберта Маркузе. М., 1971.

8. Ritter G. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung. München, 1964, S. 564, 571.

9. Цит. по: «Beiträge zur Geschichte der Arbeiterbewegung», 1966, H. 4., S. 672.

10. Платонов А. Повести и рассказы. М., 1983, с. 183.

11. Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1967, с. 48.

12. Цит. по: «Beiträge zur Geschichte der Arbeiterbewegung», 1979, H. 3, S. 410.

13. Der antifaschistische Widerstandskampf der KPD im Spiegel des Flugblattes. 1933-1945. Berlin, 1978, Dok. 158.

14. Мис Г. Избранные статьи и речи (1968-1981 годы). М., 1981, с. 339.

 

 

Часть I

1. Возникновение «Фёлькишского» направления

Исследования по истории германского фашизма, которые и по сей день, как правило, имеют общий характер, начинаются с января 1919 г., т. е. с конституирования «Национал-социалистской рабочей партии» (НСДАП) {Аббревиатура от нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP)} (первоначальное наименование – «Немецкая рабочая партия» (ДАП) {Аббревиатура от нем. Deutsche Arbeiterpartei (DAP)}[1].

Но понять в целом германский фашизм и образование этой партии невозможно без осмысления своеобразного политического направления, которое в начале последнего десятилетия прошлого века возникло среди политических течений и партий кайзеровской Германии и соседней с ней габсбургской Австрии (и, в меньшей степени, в некоторых других европейских странах). Оно отличалось безудержной демагогией и вводило в заблуждение своим трудно поддающимся классификации обликом; еще до первой мировой войны оно все чаще называло себя «фёлькишским» {Völkisch (от нем. das Volk – народ) – народный, народнический в ультрашовинистическом и крайне националистическом смысле слова; излюбленный термин нацистской идеологии и пропаганды, отразившийся также в названии центрального органа фашистской партии «Фёлькишер беобахтер» («Народный наблюдатель») – Прим. перев.}[2].

Причины его появления становятся понятны, если принять во внимание:

с одной стороны, то, что в результате перехода от капитализма свободной конкуренции к его монополистической стадии своеобразные интересы империалистического крупного капитала (их возникновение обычно датируется для Германии примерно 1890 годом) обусловили потребность в новой, т. е. специфически империалистической, идеологии, /21/

и, с другой, ту трудность, с которой империалистический капитал столкнулся именно в Германии в процессе реализации этих интересов; стремление навязать их всему народу вызвало необходимость манипулировать видоизменяющейся политической идеологией и широко использовать демагогию[3].

Фашизм нельзя понять без империализма – такова простая, но слишком часто упускаемая из виду истина. Но его нельзя понять, не зная тех конкретных, специфических для Германии дифференцированных и обусловленных ситуацией внутриполитических проблем, которые приходилось решать империализму при осуществлении своих интересов, и в первую очередь проблему национальной интеграции.

В чем состояли новые интересы теперь уже империалистического крупного капитала, основные признаки которого были определены В.И. Лениным? Для господствующей внутри класса капиталистов группировки финансового капитала в отличие от экспорта товаров особо важное значение приобретал экспорт капитала, «образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир», «закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами»[4].

Великие капиталистические державы и международные объединения капиталистов время от времени ведут между собой «войны за передел мира». Это вызывается тем, что расширение пригодных для эксплуатации и выгодных для вложения капитала земель, а вместе с тем и обладание ими стали условием оптимального использования капитала и дальнейшего экономического роста. В то же время на Земле уже больше нет территорий, которые не принадлежали бы какой-либо великой державе или на которую она не претендовала бы как на свою «сферу влияния». В результате войн за передел мира доля владений такими территориями каждый раз менялась в зависимости от соотношения сил между этими державами[5].

В ходе начавшегося в связи с объединением Германии процесса экономической концентрации (чему способствовали «крах грюндерства» {Грюндерство – массовое лихорадочное учредительство акционерных обществ, банков и страховых компаний. Наиболее характерно для 50-70-х гг. XIX в. – Прим. ред.} и последующий длительный период депрессии) германский финансовый капитал быстро /22/ вырос и окреп. Еще до первой мировой войны он обогнал Англию, считавшуюся дотоле ведущей промышленной державой, и оставил далеко позади Францию. Однако вследствие позднего образования национального государства германский финансовый капитал только в 1884 г. перешел к активной колониальной политике; вскоре его экстремистские стремления к территориальным захватам натолкнулись на границы сфер влияния старых колониальных держав[6]. Вот почему с конца прошлого века он во все возраставшей степени стремился к переделу мира, а следовательно, и готовился к войне за этот передел[7].

В какой же новой империалистической идеологии нуждался он для этого?

Потребность в новой империалистической идеологии.
Этапы ее формирования: социал-дарвинизм и расизм

Для монополистического капитала важнейшая внутриполитическая задача заключается в том, чтобы призвать под знамя войны весь немецкий народ, сплотить и воодушевить его для осуществления экспансионистских целей. Ведь германские империалисты сознавали, что именно на плечи народа ляжет как подготовка, так и тяжесть ведения этой войны.

Уже в 1891 г. рурские магнаты тяжелой индустрии вместе с заинтересованными в экспансии кругами торгового капитала по инициативе директора крупповского концерна Альфреда Гугенберга {Гугенберг Альфред (1865-1951) – крупный капиталист, политический деятель, один из основателей Пангерманского союза (1891-1939). Владелец концерна, в который входили издательства, газеты, телеграфные агентства, кинофирмы. В 1928-1933 гг. председатель правой «Немецкой национальной народной партии». Активно способствовал установлению гитлеровской диктатуры. Был министром продовольствия и сельского хозяйства в правительстве Гитлера. После разгрома фашизма обосновался в Западной Германии. Способствовал восстановлению милитаристских организаций, в том числе «Стального шлема». – Прим. ред.} и Карла Петерса (национального героя – «пионера» колониальной политики, запятнанного кровью населения германской Восточной Африки) вызвали к жизни объединение, специально предназначенное для распространения идеи приобретения Германией владений на всем земном шаре и ее участия в мировой политике «в Европе и за океаном». Оно также предназначалось для /23/ «борьбы с любыми противостоящими национальному развитию (т. е. стремлению германского империализма к мировому господству и войне за его завоевание. – Р.О.) направлениями»[8]. Объединение назвали «Пангерманским союзом».

На первых порах его задачей было привлечение так называемых «мультипликаторов» идей – профессоров, учителей, священников (преимущественно протестантских) и журналистов. Они должны были распространять среди широких народных слоев «национальные взгляды», иначе говоря, извращенное, «пангерманское» толкование исторической миссии немецкого народа, видя ее назначение в завоевании всего мира ради интересов германского империализма.

Таким образом, прежний буржуазно-либеральный национализм, или либеральный патриотизм, чтобы осуществить экспансионистские цели монополистического капитала, нуждался теперь в корректировке, должен был превратиться в национализм. В чем же заключалось различие между национальными идеями прежнего либерализма и новоявленным империалистическим национализмом?

Оно состояло в том, что присущая доимпериалистическому либерализму национальная идея, как и весь этот либерализм в целом, все еще были связаны с провозглашенной эпохой Просвещения идеей равенства, а потому большинство немецких либеральных патриотов начиная с первой половины XIX в. требовало объединения Германии с позиций присущего каждой нации естественного права на собственное государство. Но теперь империализму стало нужным прямо противоположное: он нуждался в такой национальной идее, которая обосновывала бы «право» собственной нации на уничтожение государственного суверенитета других наций. Примером такой подмены может служить статья Фридриха Наумана об «Идеале свободы» (1908 г.). В ней он писал, в частности: «История определила так, что есть нации ведущие и нации ведомые, а потому трудно быть либеральнее самой истории»[9].

Каков принцип политики вне страны, таков он и внутри. Борьба либерализма и либерального национализма за единство немецкой нации была борьбой против господства князей, за буржуазные свободы и права (что объективно означало расширение демократических прав и свобод для всего народа). Теперь же интересы крупного капитала диктовали необходимость такого национализма, задачей которого /24/ было не расширение прав, а оправдание политического подчинения, призыв к «сплоченной национальной воле» и самопожертвованию во имя экспансии, выдаваемой за «общее» и «национальное» дело. Этот национализм нового толка должен был предотвратить попытки классов, не вовлеченных в процесс формирования «национальной политики», отстаивать собственные интересы и тем более не допускать критики ими этой политики. Сопротивление ей изобразить как действия, «антинациональные» и враждебные «фатерланду». Тем самым национализм приобретал ярко выраженный антидемократический характер. Играя важную роль в формировании сознания масс, он натравливал их на социалистов, либералов, а также на представителей любой партии или мировоззрения, не присоединившихся из соображений гуманности или по другим причинам к бряцающим прусской саблей «отечественным кругам».

Но при помощи какой же идеологии можно было внушить народу требование такой абсолютной «сплоченности нации», перед лицом которой сама идея существования партий как таковая (в конечном счете дитя либерализма и, следовательно, самой буржуазии) теперь стала подозрительной, национально неразумной, если вообще не антипатриотичной? Как можно было сделать идеологически приемлемым для масс и справедливым притязание на господство над другими народами?

Безудержное стремление империалистической буржуазии к такому господству давно нашло свое адекватное идеологическое выражение в социал-дарвинизме. Это псевдонаучное «учение» перенесло открытие Дарвина из области животного мира на человеческое общество.

В интерпретации социал-дарвинистов жизнь человека выглядела как вечная «борьба за существование», борьба всех против всех за «выживание», победителем из которой выходит более сильный, высокоорганизованный, имеющий право на жизнь; ему должны подчиняться слабые, которые таким правом не обладают.

Спрашивается: что больше могло прийтись по сердцу предпринимателю, располагающему достаточным капиталом и выступающему за превращение всего мира в источник приумножения оного? что лучше могло отвечать интересам набирающего экономическую и военную силу империализма, чем эта откровенная «мораль»?

Эта примитивная жестокая философия «борьбы за жизнь», в качестве естественного побудительного мотива /25/ которой выдавалось стремление сильного к «самоутверждению» в схватке за выживание и, следовательно, «воля к власти» в качестве критерия жизнеспособности и абсолютной ценности, нашла своего провозвестника в лице Фридриха Ницше[10], который придал ей характер философии элитарности. Ницше довел представление о «естественном отборе» в борьбе «всех против всех» до возведенного в идеал и воспеваемого им образа «более высокого и более сильного» «сверхчеловека», не скованного в своем стремлении к власти никакой «рабской моралью сострадания и гуманности». Этот «сверхчеловек», чуждый всякому состраданию, движимый эгоистической борьбой за жизнь и стоящий «по ту сторону добра и зла», проникнется сознанием своего права на порабощение тех, кто слабее. Из таких «сверхчеловеков» сформируется «раса господ»[11]; в предстоящую эру «великолепных войн» она станет господствующей на земле и создаст всемирное правительство «белокурых бестий».

В чем же заключались слабые места философии силы, столь отвечавшей империалистическим потребностям, если рассматривать данную философию с точки зрения ее функциональной ценности для идеологии, способствующей политической интеграции народных масс? Серьезных недостатков было два.

Первый состоял в том, что своим цинизмом, аморальностью, принципиальным отказом от этических и нравственных норм во имя открытого восхваления насилия она, отражая мировоззрение динамичных предпринимательских кланов, своей столь шокирующей фривольностью, была пригодна лишь для того, чтобы щекотать нервы богатых недорослей из буржуазных кругов и деградирующего, фаталистически настроенного дворянства. Но она не могла увлечь за собой «простой» народ, массу «маленьких людей», которых стремилась подвергнуть политической интеграции.

Не случайно все существовавшие в истории человечества идеологии, защищавшие классовое господство, стремились оправдать его существованием общих ценностей, которые, создавая иллюзию общности интересов, морально принуждали угнетенных следовать за власть имущими.

Политическая философия, провозгласившая принцип господства одних над другими, демонстративно отказывавшаяся даже от видимости ориентации на моральные ценности, не могла привлечь на свою сторону «массу простого народа», поскольку не давала никакой возможности /26/ слабым отождествлять себя с сильными, с «господами».

Второй недостаток, теснейшим образом связанный с первым, заключался в том, что борьба за самоутверждение и выживание в конечном счете характеризовалась как закон жизни, а, значит, как закон для каждого живого существа. Однако общество, состоящее из одних индивидуалистов, в котором идет война всех против всех, было не нужно крупному капиталу. Ведь эгоистическое право властвовать он резервировал лишь для себя, а отнюдь не для народных масс, которые подлежали функциональному использованию в его интересах.

Итак, социал-дарвинизм оказался неспособным сконструировать «нацию» – необходимый империалистическому национализму коллективный субъект, – «нацию» для «жизненной борьбы» с другими народами. Он не мог быть использованным для идейно-теоретического оправдания направления главного удара – по забывающей о фатерлянде «своре партий», по «классовой борьбе». Он не гарантировал и от того, что рабочие и представители других социально дискриминируемых слоев не сошлются на свое понимание борьбы за существование как движущей силы развития общества и не выведут из этого собственное «жизненное право» на борьбу против сильных мира сего. Заметим, что тогда в рабочем движении имелись тенденции к такой социал-дарвинистской аргументации, против которых резко выступал Карл Маркс[12]. Они, естественно, должны были вызвать беспокойство у капитала и послужить ему сигналом политической уязвимости социал-дарвинизма.

Крайне важным для понимания процесса формирования «фёлькишской» идеологии и фашизма является то, что эти два функциональных недостатка как интегрирующей идеологии социал-дарвинизм преодолел, связав свою судьбу с «современным» расизмом.

Пожалуй, сначала следует сказать, почему мы говорим не о расизме вообще, а именно о «современном». Разумеется, расизм (если понимать под ним неприязнь к чужеродным индивидуумам и порождаемую ею цепь предрассудков – приписывание им отрицательных качеств, «варварства» и тому подобного) возникал в истории народов еще с незапамятных времен, и довольно часто. Но только в середине XIX в. защитники феодальных привилегий и господства аристократии в своей борьбе против демократии и пролетариата превратили издревле легко возбуждаемую неприязнь к другим народам в объяснение мировой истории, /27/ в общую теорию исторического процесса, которая и выступила с претензией псевдонаучного обоснования расизма. Эта теория в таком новом обобщенном и систематизированном виде вскоре приобрела и исторически новую империалистическую форму: она стала расизмом империалистическим[13].

Теоретические основы были сформулированы в опубликованном во Франции в 1853-1855 гг. четырехтомном издании графа Жозефа Артюра де Гобино «Опыт о неравенстве человеческих рас». Эгалитарной идее демократии он противопоставлял «неравенство» людей. Суть позиции Гобино состояла в выдвинутом им антидемократическом тезисе, согласно которому существуют разные по своей ценности расы. Любой упадок культуры вызывается «вырождением», причина которого – смешение «полноценных» рас с «неполноценными». Потому культуру могут сохранить только группы, которые блюдут свою «чистоту» во многих поколениях (например, дворянство)[14]. Иначе говоря, все бедствия проистекают от равенства, которое равнозначно вырождению. Оно ведет к упадку культуры и прежде всего к потере данной нацией способности господствовать. Гобино первым предпринял попытку (явно откликаясь на классовые столкновения во Франции того времени) изобразить всю мировую историю как историю борьбы «благородных» рас против «неполноценных». Он – первый, кто интерпретировал всю историю человечества как историю борьбы рас, и потому может рассматриваться как основатель «теоретического» («современного») расизма[15].

Весьма показательно: Гобино был разочарован тем, что его книга тогда получила большой резонанс только среди американских рабовладельцев – они восприняли ее восторженно. Им импонировало его утверждение, будто «низшие расы» не поддаются цивилизации и потому самой судьбой предназначены служить для «высших рас» «живыми машинами, выполняющими полезную работу»[16].

Однако вскоре теоретическое одеяние, сшитое графом Гобино для безнадежной защиты феодальной касты в век триумфа и торжества крупной буржуазии, подошло и империализму. Тому оставалось лишь влезть в него, правда несколько «подогнав» под свои потребности. Он объявил расу собственной нации «самой благородной» и, прибегнув к той же расово-теоретической аргументации, поставил знак равенства между войной и порабощением других стран и народов и войной против политических противников /28/ в собственной стране. Таким образом, он привел внешних и внутренних противников монополистического капитала к общему знаменателю – единому образу врага.

С этим «современным» расизмом и связал себя социал-дарвинизм. Что же дало это слияние? Оно дало ему нужный империализму коллективный субъект «жизненной борьбы», позволило создать псевдонаучную конструкцию: а именно основанную на биологизме «нацию». Отныне субъектами социал-дарвинистской «борьбы за жизнь» стали «расы» или понимаемые в расистском духе нации. Это позволило ему отвоевать традиционные ценности. Ведь закономерным выводом из основополагающей аксиомы расизма о неравноценности рас являлось приписывание «своей» расе всех мыслимых человеческих достоинств и идеальных добродетелей. Поэтому ее «борьба за существование» против «морально неполноценных» рас должна была вестись не от имени ненавистной народу власти, а лишь во имя всем издавна близких, но лишь теперь локализованных в собственной расе и нуждающихся в защите с ее стороны высших человеческих ценностей – всего «благородного и доброго».

Нежелательная возможность того, что в свою очередь социально угнетенные слои и классы, исходя из закона «жизненной борьбы», начнут выступать самостоятельно, теперь была предотвращена провозглашением «расы» в качестве субъекта этой борьбы и определением самой нации как «общности по крови», а отсюда – выведением ее гомогенности и неделимости. Ведь «одинаковая кровь» не пойдет против самой себя – теперь это было бы самоуничтожающей, «противоестественной» борьбой внутри самого исторического субъекта, находящегося в единоборстве против другой «крови», изменой в схватке за выживание собственной «общности по крови».

В свою очередь расизм от связи с социал-дарвинизмом приобрел биологическую и логически-историческую «современную» империалистическую основу[17], а вместе с нею – и динамичную агрессивность. Ведь теперь расы считались не только «различными по ценности», но и находящимися в такой борьбе друг с другом, исходом которой могла быть только победа или поражение, – и это объявлялось «законом жизни». Поскольку «борьба за существование» и «стремление к господству» являлись законом и для «неполноценных» рас, они изображались особенно опасными; во имя более высоких общечеловеческих ценностей эти расы следовало подчинить нациям, «несущим культуру», и «обезвредить» /29/ их влияние на человечество. И если расизм «оправдывал» подход к социал-дарвинизму с позиций нравственных ценностей, то в свою очередь социал-дарвинизм – с проповедью силы и интерпретацией жизни как вечной борьбы за право на выживание более сильного подводил под расизм философскую основу. Так оно осталось и сегодня. Империалистический расизм в любой форме основан на присущей империализму (и до сих пор ничем не замененной) философии жестокости – социал-дарвинизме[18].

Историческая наука долгое время не ставила вопроса о том, каким образом в последние десятилетия прошлого века «современный» расизм получил в Германии столь широкое распространение. Однако некоторые исследования на данную тему все же имеются[19]. Твердо установлено: процесс этот отнюдь не проходил столь «спонтанно», как в большинстве случаев считалось ранее ввиду недостатка точных сведений. Напротив, были специально созданы организационные центры, которые планомерно трудились над тем, чтобы внести расизм в общественное сознание и сделать достоянием как можно более широких слоев населения.

Самым активным и вместе с тем могущественным из этих центров был «Пангерманский союз». Он являлся инициатором бесчисленных объединений, которые в самой различной организационной форме (зачастую в виде лож тайного ордена, а также общедоступных учебных кружков или «союзов» активистов) занимались «германоведением». Им ставилась единственная цель: культивировать среди своих членов, а через них и среди общественности расистское чувство собственного национального превосходства и особой «ценности», стимулировать обосновываемое этим притязание немцев на мировое господство[20]. По тем временам «Пангерманский союз» располагал самым крупным в Германии «научным» и пропагандистским инструментарием: издательством, которое принадлежало председателю его земельного правления в Баварии Й.Ф. Леману. Это мюнхенское издательство, выпускавшее авторитетный, обязательный для всех врачей специальный еженедельник «Мюнхенер медицинише вохеншрифт» («Мюнхенский медицинский еженедельник») поощряло внедрение расизма в немецкую антропологию и медицину[21]. В начале 20-х годов оно создало «отдел расовой политики», который массовыми тиражами печатал расистские листовки и методические агитационные /30/ материалы, устраивал доклады с демонстрацией диапозитивов[22].

Правда, склонность германских предпринимателей к расистскому обоснованию экспансионизма действительно возникла «спонтанно», причем весьма давно, вместе с возникновением экспансионистских устремлений, т. е. еще до окончательного формирования империализма и даже до объединения Германии в 1871 г. Некий Фридрих Лист, пером которого водили интересы рейнских промышленных кругов во главе с кёльнским банкиром Густавом фон Мевиссеном и южногерманских банкиров, писал:

«Едва ли подлежит сомнению, что германская раса по своей природе и характеру предназначена самим Провидением для решения великой задачи: руководить мировыми делами, цивилизовать дикие и варварские страны и заселить еще не обжитые...»[23].

Таким образом, уже здесь обнаруживает себя идеологическая замена «расы» «капиталом», именно он, а отнюдь не немецкий народ, считал себя призванным к этому[24].

Насколько сильно представители именно тяжелой индустрии на Руре и Рейне были заинтересованы во внедрении расизма в общественное сознание и как целеустремленно поощряли они это, наглядно свидетельствует пример, относящийся к 1903 г. Сталепромышленник Крупп объявил тогда открытый конкурс на лучшую работу «об использовании достижений учения о происхождении и наследственности в социальной жизни». Премию получила работа некоего Шальмайера, которая, опираясь на «Евгенику» Гальтона {Гальтон Фрэнсис (1822-1911) – английский психолог и антрополог. Один из создателей евгеники – теории о наследственном здоровье человека и путях его улучшения. Ее идеи нередко использовались для оправдания расизма (например, фашистская расовая теория). – Прим. ред.}, стала по существу исходным пунктом развития в Германии так называемой «расовой гигиены»[25]. С 1904 г. издательство Й.Ф. Лемана выпускало под редакцией Альфреда Плётца и Фрица Ленца «Архив фюр Расен-унд Гезельшафт биологи» («Архив расовой и общественной биологии»), а позднее – журнал «Расе унд Фольк» («Раса и народ»), ставший вскоре (в 1905 г.) органом основанного тогда «Общества расовой гигиены»[26]. Леман «открыл» и активно поощрял ставшего позднее ведущим теоретиком нацистского расизма и его идейным главой Ганса Ф.К. Гюнтера. В 1922 г. он выпустил книгу «Расовое учение немецкого народа», которая стала «образцовым трудом» /31/ и официальной основой так называемого позднего нацистского расизма.

Но человеком, который еще ранее объединил ключевые положения расизма в духе Гобино с притязаниями на власть германского капитала, оказался бывший британский офицер Хьюстон Стюарт Чемберлен, переселившийся из Англии в Германию. В 1908 г. он женился на Еве Вагнер, дочери композитора Рихарда Вагнера, поселился в вагнеровском доме и сочинил здесь значительную часть своих гнуснейших расистских, подстрекательских писаний. В вышедшем еще в 1899 г. главном труде «Основы XIX века» Чемберлен отнес приписывавшееся Гобино «белой расе» общее качество «носителей всей культуры» исключительно к «германству», и особенно к «немцам», делая отсюда вывод, что они призваны «господствовать на всем земном шаре»[27]. Именно это жаждали в то время слышать самые агрессивные круги германского империализма.

В 1913 г. председатель «Пангерманского союза» Генрих Класс вступил в контакт с Хьюстоном Стюартом Чемберленом. В издательстве Лемана они начали выпускать журнал под названием «Дойчландс Эрнойерунг» («Обновление Германии»). Его первый номер открывался программной статьей Плётца – ученика профессора Ф. Ленца – «К обновлению этики» (естественно, на расистской основе). С начала мировой войны этот журнал в тысячах экземпляров распространялся среди немецких солдат на фронте[28].

Но при проведении этой мощной и отнюдь не безуспешной агитации перед германским крупным капиталом возникла дилемма. Она сразу бросается в глаза при анализе результатов, достигнутых социал-демократией на выборах в рейхстаг, начиная с отмены в 1890 г. Исключительного закона против социалистов {Был принят в 1878 г. германским рейхстагом по инициативе Бисмарка. Дал возможность распустить все социал-демократические организации, запретить все печатные издания и газеты, сборы денег и собрания. Был установлен полицейский надзор за всеми социал-демократами. За 12 лет действия закона были запрещены 155 периодических и 1400 непериодических печатных изданий, выслано около 900 социал-демократов, 1500 человек приговорены к тюремному заключению, распущено около 350 местных организаций. – Прим. ред.} до начала первой мировой войны. Для наглядности приведем результаты двух последних выборов в рейхстаг перед отменой этого закона: в 1884 г. социал-демократия получила 9,7%, а в 1887 г. – 7,1%. Однако /32/ в 1890 г. на первых выборах после отмены закона против социалистов доля голосов, которые собрали социал-демократы, увеличилась до 19,7%, в 1893 г. – до 23,3%, в 1898 г. – до 27,2%, в 1903 г. – до 31,7%. В 1907 г. она составила 29%, а в 1912 г. – 34,8% {Данные приведены по: W. Mommsen. Deutsche Parteiprogramme. – В: Deutsches Handbuch der Politik, Bd. I. München, 1960, S. 791-793.}.

Таким образом, накануне первой мировой войны за социал-демократов голосовала треть немецких избирателей. Это означало, что были испробованы все средства в борьбе с социал-демократией: ее пытались запретить при помощи антисоциалистических законов, потом, наоборот, прибегали к политике «социальных реформ сверху», а затем попробовали добиться своей цели сочетанием того и другого. Но все это не привело к отходу рабочих от социал-демократии; не удалось добиться этого и посредством расистской агитации.

Но можно ли было пойти на мировую войну, имея народ, треть которого привержена социал-демократии, тогда еще в значительной мере ориентировавшейся на марксизм, партии решительных противников войны? Являлось ли это надежной внутренней базой для ведения войны?

Увы, последующий ход событий показал: даже простого империалистического национализма оказалось достаточно, чтобы в 1914 г. получить от социал-демократии одобрение военных кредитов и, по крайней мере вначале, заразить значительную часть рабочего класса шовинистическими настроениями, создав таким образом ту «сплоченность» («чудо августа 1914 г.»), о которой во время Веймарской республики националисты всех оттенков неустанно мечтали, столь же меланхолически, сколь и агрессивно. Но можно ли было предвидеть это в 1890 г., 1900-м и даже еще в 1912 г., можно ли было на этом строить свою политику? С точки зрения крупного капитала, в приверженности рабочих социалистическим идеям таилась величайшая опасность всему, к чему он стремился. А попытки как консерваторов, национал-либералов, «свободомыслящих», так и возникшей позднее «Прогрессивной народной партии» самыми различными способами убедить рабочих в том, что социализм указывает «ложный путь», давали все меньший эффект, о чем свидетельствуют результаты выборов. Одним лишь усилением фронтального наступления на идеи /33/ социализма в рядах рабочего класса явно уже нельзя было добиться многого.

И здесь при решении этой главной внутриполитической проблемы осуществляется новый стратегический маневр. Собственно говоря, он используется еще с начала 80-х годов, но приобретает особую актуальность по мере того, как влияние социал-демократии росло, и она стала превращаться в партию, представляющую весь рабочий класс. Суть этого маневра такова: не следует больше пытаться дискредитировать социализм в глазах рабочих, ибо это лишь толкает их к социал-демократии; напротив, надо взять на вооружение лозунги социализма и попытаться использовать их для защиты внешнеполитических и внутриполитических целей империализма, вызвав у масс готовность пожертвовать жизнью в войне за его цели[29].

Антисемитизм

Но как осуществить этот трюк: как во имя социализма привлечь рабочих на сторону империализма?

Теперь дело за тем, чтобы создать агитацию и демагогию, которая объединит все новые элементы империалистической демагогии, а именно: империалистический, по-новому сформулированный национализм, социал-дарвинизм и расизм. Но все это надо скомбинировать еще с одним элементом идеологии: с «современным», а именно расистски обоснованным антисемитизмом. Со второй половины XIX в. он тоже выступил в новом, опять же специфически империалистическом облачении и получил широкое распространение.

Существует широко распространенное, обоснованное и нередко преследующее весьма определенные цели мнение, отрицающее специфическую империалистическую форму проявления и функции антисемитизма. Поэтому следует четко сказать, почему правомерно и справедливо говорить именно об империалистическом антисемитизме (в отличие от средневекового).

В большинстве случаев антисемитизм преподносится как нечто такое, что якобы в неизменной форме существовало издавна – еще со времён первого крестового похода, к которому в 1095 г. призвал папа Урбан II с целью завоевания Палестины, а также тех погромов против «христоубийц», которые крестоносцы устраивали на своем пути туда. С тех пор антисемитизм, в любой момент легко /34/ переходящий в погромы, в течение многих веков служил правящей верхушке испытанным средством для того, чтобы отвести гнев народный и направить его на евреев, распуская при этом слухи, будто их обычаи, чуждое христианству вероисповедание, приписываемые им действия и даже само их присутствие навлекают на страну божий гнев, горе и ухудшают жизнь народа.

Предпосылкой функционирования такого антисемитизма как клапана для выпуска народного гнева являлось распространение христианского религиозного фанатизма. В руках властителей, которые с помощью церкви оправдывали свое господство при помощи религиозно-легитимистской аргументации, антисемитизм был весьма эффективным инструментом. В его основе был заложен принцип «греховности» и существования «не угодных богу» людей другой расы.

Таким образом, до начала XX в. антисемитизм в ряде стран Европы выполнял функцию защиты феодальных и христианско-легитимистских форм власти. Его функциональная значимость вроде бы должна была уменьшаться по мере растущего влияния буржуазии и распространения идей секуляризации и Просвещения...

Однако на протяжении XIX в. антисемитизм становится органическим элементом идеологии буржуазии. Уже в первые десятилетия этого века (когда в некоторых германских государствах старые, дискриминирующие евреев законы были пересмотрены, а частично и отменены) в ряде германских городов (Вюрцбурге, Франкфурте-на-Майне, Гейдельберге, Гамбурге и др.) произошли еврейские погромы. Как неприязнь именно к евреям антисемитизм глубоко укоренился в сознании мелкой буржуазии. В атмосфере умственной и духовной ограниченности, характерной для германских княжеств, их крупная буржуазия была не столько просвещенной, сколько трусливой и лицемерно-ханжеской. Напялив на себя филистерский сюртук и руководствуясь исключительно эгоистически-честолюбивыми устремлениями, она боролась лишь за свои узкие интересы, без зазрения совести попирая себе подобных. Антиеврейскую позицию занимали ремесленные гильдии, торговые палаты и другие представительства профессиональных сословий; антисемитизм отражал также честолюбие в первую очередь стремившегося прежде всего к карьере чиновничества.

Раньше всего антисемитизм проник в корпорации немецких студентов («буршеншафты») и в «гимнастическое /35/ движение», будучи привнесенным туда такими деятелями, как «отец гимнастов» Ян и Эрнст Мориц Арндт. Антисемитизм стал оружием крупной буржуазии и антидемократических сил потому, что теперь с «евреем» (не столько из-за конфессии, сколько из-за того, что он заклеймен как враг и нарушитель спокойствия «нации») отождествлялось все то, что казалось недостаточно «национальным» крупной буржуазии, которая все больше шла на союз с бисмарковской Пруссией.

Последовавший за франко-прусской войной 1870-1871 гг. «бум грюндерства» закончился крахом, приведшим к банкротству многих средних и мелких предприятий. Разочарование и бессильный гнев потерявшей капиталовложения средней и мелкой буржуазии грозили всей мощью обрушиться на тех, кто извлек выгоду из ее банкротства и скупал прогоревшие предприятия. Тогда крупный, капитал впервые и с большим размахом использовал в своих интересах распространенный, а потому легко стимулируемый антисемитизм. Апеллируя к средней и мелкой буржуазии, он развернул мощную антисемитскую агитационную кампанию, имевшую целью взвалить вину за «крах грюндерства» на евреев.

В 1873 г., ровно через год после этих событий, в Германии вышла и получила массовое распространение книга Вильгельма Марра «Победа еврейства над германством». Германия изображалась в ней «новой Палестиной», в которой евреи завладели полученной от Франции контрибуцией и, используя эмансипацию, принесли в жертву «дело» крупной промышленности. В результате «длившаяся 1800 лет» война «евреев против германцев» закончилась в 1873 г. «Седаном для германства»[30]. В 1879 г. вышла следующая книга того же Марра. Ее заголовок гласил: «Не избирайте евреев!» При этом имелся в виду левый национал-либерализм (как партийный и политический представитель не имеющего права быть избранным «еврейства»), попутно клеймился и парламентаризм вообще[31].

В годы депрессии (70-80-х гг.) недовольство избирателей из числа средней и мелкой буржуазии, а также крестьянства (которым явно были адресованы эти писания) с помощью антисемитизма было переключено на политических (а также частично на капиталистических конкурентов) противников реакции. Возникшая в результате этого общая атмосфера сохранялась до конца XIX в. При этом для подкрепления тезиса о «мерзопакостности» и «опасности» /36/ евреев в целях большего правдоподобия (поскольку дело происходило в эпоху усиливающейся религиозной индифферентности и терпимости) под него стали, в духе века, подводить «естественнонаучную» базу.

Вильгельм Марр, который в год выхода его второй книги стал основателем первого антисемитского «движения» в Германии – «Лиги антисемитов», – считается и автором самого термина «антисемитизм» или по крайней мере первым, кто ввел его в политический оборот. К тому же он был первым, кто поставил антисемитизм на почву расизма и в своих последующих бесчисленных писаниях постоянно подчеркивал: проблема евреев – вопрос не религии, а «расы». В этом он быстро нашел поддержку у многих, начиная с Евгения Дюринга[32] и кончая Чемберленом.

С этим расистско-социал-дарвинистским «современным» антисемитизмом связывали свою националистическую аргументацию те, кто был заинтересован в том, чтобы подключить рабочий класс к агрессивной политике германского империализма. С одной стороны, он дополнял германофильскую картину расовой борьбы, указывая на тех, кто якобы (с позиций «всемирной истории») представляет собой наиболее коварную и опасную «неполноценную» расу, противостоящую «полноценным» арийцам (или германцам). С другой стороны, образ «расового врага» – еврея полностью отвечал целям и практическим задачам внутриполитической борьбы против социализма. На всем этом строилась соответствующая форма политической демагогии – «фёлькишcкая» псевдосоциалистическая демагогия.

«Фёлькишская» демагогия

Каковы главные черты «фёлькишcкой» демагогии? Попытаемся выявить хотя бы схематически ее значение для истории «фёлькишcкого» течения.

В основе этой демагогии лежало утверждение, будто нынешний марксистский социализм основывается на коренном историческом и теоретическом заблуждении (или ошибке мышления), согласно которому движущей силой истории в конечном счете является единый субъект – классовые интересы или классы, а сама история соответственно есть история классовой борьбы. В действительности же, мол, субъектом, движущим историю, является элемент, который неразрывно связывает классы в национальную общность, сплачивает ее в единое целое. Но как классы, /37/ сохраняясь в качестве части, могут входить в неделимое целое? Что их объединяет? Ответ на эти вопросы таков: целое – это кровь! А потому вся история – это история отнюдь не классовой борьбы, а столкновения различных «общностей крови», т. е. «рас», или же расистски понимаемых наций.

До сих пор эти рассуждения воспроизводят положения уже известного нам социал-дарвинистски обоснуемого национализма. Но затем в него включается расистский антисемитизм: самая коварная и наиболее опасная для германской расы – раса «евреев». Она борется за уничтожение германцев, которые представляют (поскольку являются самой «способной» расой) главное препятствие на пути к вожделенному господству над миром. Борьба эта ведется посредством двух специфических для этой расы и присущих ее духу средств «разложения».

Первое – это «интернационализм», который она пытается внести в германскую расу, и прежде всего в немецкий народ, чтобы парализовать его боевую волю в вечной борьбе рас за жизнь. А второе – «идея классовой борьбы», которая представляет собой попытку парализовать боеспособность вражеского народа изнутри, разделяя его на борющиеся друг с другом части.

Из этого следует вывод: распространенное ныне среди рабочего класса социалистическое учение отнюдь не его собственное: оно внесено в него евреями с помощью социал-демократии. Задача такого «фальсифицированного евреями» социализма – разрушить жизненную силу немецкого народа в борьбе за существование руками его же собственного рабочего класса.

Такой социализм, согласно этой расистской логике, не может отвечать интересам рабочего класса. Чего-де можно ожидать от тех социалистических лидеров, которые изо дня в день стараются внушить рабочим боевые лозунги «интернационализма» и «классовой борьбы»? Очевидно, что эти лидеры – агенты злейшего внешнего расового врага, помышляющего об уничтожении немецкого народа. Для подтверждения этих рассуждений использовали следующий «довод». Многие из представителей «марксистского» социализма – сами евреи. Евреем был Маркс, выдумавший свое учение в интересах еврейской расы как универсальный инструмент изменения функций германского рабочего класса, его превращения, как самой мощной силы общества, в боевые батальоны, сражающиеся против самих себя, /38/ за триумф евреев в их борьбе за господство над миром.

Соответственно противопоставим марксизму нефальсифицированный, подлинно немецкий социализм, отличающийся приверженностью к простой, «основанной на законах жизни» борьбе своего народа «за жизненное пространство» на земном шаре. Проповедники «национального», «фёлькишского» социализма не могли, конечно, игнорировать социальную несправедливость, от которой страдал рабочий класс, эксплуатацию которой он подвергался. Однако борьбу марксистов против угнетения рабочего класса они объявляли уловкой, рассчитанной на то, чтобы подбить рабочих на борьбу против своих соплеменников и скрыть от них истинные корни самой эксплуатации. В действительности же, утверждали они, дело в том, что евреи, стремясь разложить германскую расу и ослабить ее жизненную силу, не ограничиваются проникновением в германский рабочий класс при помощи марксизма, но и внедряются в германский капитал. Рядом с порядочным, «созидающим» немецким капиталом, честно заботящимся об удовлетворении спроса на потребительские товары, они создают свой собственный капитал – хищнический, рваческий, эгоистический, который безответственно руководствуется лишь собственной выгодой. Это особенно относится к еврейскому крупному капиталу: своим пошлым «материализмом», своим «ростовщичеством» и своей жаждой прибылей он создает дурную славу капиталу, который таким образом отождествляется с аморальностью капитала еврейского.

Отсюда делается вывод: если германский рабочий класс хочет прийти не к фальсифицированному, а к собственному, «немецкому» социализму, он должен отвергнуть и изгнать из своих рядов его еврейско-марксистскую чужеродную модель и, сплотившись со всеми «здоровыми», заинтересованными в сохранении «чистоты» расы и готовыми бороться за нее силами, истребить еврейство, исторгнуть его «из тела германского народа». Путь к осуществлению «истинного», «национального» социализма идет только через уничтожение его «интернационалистской, чуждой германской расе» фальсификации[33].

Мы воспроизвели здесь аргументацию, с помощью которой во имя «социализма» призывали к борьбе против него и к его разгрому. При этом все внешне- и внутриполитические враги германского империализма, как и предполагаемые его жертвы, представлялись в виде единственного врага – евреев. Такой подход открывает возможность /39/ отождествлять, с одной стороны, марксизм, а с другой – «Уолл-стрит» как олицетворение хищнического капитала, утверждать, будто они образуют союз закоренелых «врагов» «германской расы» и «германства», а также объяснять любое неугодное развитие мировым заговором. Соответственно либерализм отождествлялся с «паразитическим капиталом», а парламентаризм – с «разлагающим еврейским духом». Для германского же капитала этикетка «арийский» стала равнозначна индульгенции, пропуску, открывающему все двери.

Образование «фёлькишских» партий

С конца прошлого века эти демагогические выкладки служили крупному германскому капиталу базой в его попытках создать послушные ему рабочие партии. То, что первоначально являлось демагогической агитационной схемой, теперь становилось организационной формой политической мобилизации. Особенностью такого рода организаций была та, что конституирующая их специфическая идеологическая установка отражала не только идеологизацию интересов, но и являлась схемой демагогической аргументации, она в решающей степени способствовала собиранию сил возникавших «фёлькишских» партий, и благодаря ей они приобрели черты, качественно отличавшие их от остальных партий.

Первая попытка создания таких организаций относится к 1878 г. Она была предпринята другом императора Вильгельма придворным проповедником Адольфом Штёккером, который решил основать антисемитскую «Христианско-социальную рабочую партию». Но ее создание не пошло по предусмотренной им программе. На учредительное собрание явилась тысяча участников, 983 из них при открытии собрания встали и спели «Интернационал», а потом приняли резолюцию в поддержку социал-демократии. Через три года, в течение которых Штёккер тщетно пытался привлечь в партию рабочих, ему не без сожаления пришлось вычеркнуть из ее названия слово «рабочая». До 1918 г. она существовала как «Христианско-социальная партия», делавшая ставку на антисемитские настроения мелкой буржуазии[34].

Затем последовали другие попытки. Однако создателям таких партий пришлось прийти к выводу, что «фёлькиш»-антисемитская демагогия куда менее привлекательна для рабочих, чем для представителей средних слоев. Поэтому позднее они перенесли упор на агитацию среди городских /40/ средних слоев и крестьян, хотя и не прекратили усилий проникнуть в рабочий класс.

Аргументация всех этих партий – независимо от того, адресовалась ли она к средним слоям, сельскому населению или к рабочим, – была более или менее одинакова. Примером могут служить опубликованные в 1905 г. «Немецко-социальной партией» так называемые «Принципы», в которых говорилось, что партия ставит задачей «воспрепятствовать ущербу, наносимому общему благу экономической мощью крупного капитала», и, стремясь «защитить труд немецкого народа от эксплуатации», считает «борьбу против власти евреев нравственной, политической и экономической необходимостью»[35]. Этот характерный демагогический прием встречается в программах и литературе других подобных партий.

Все эти партии поддерживали, хотя и не афишировали, тесную связь с «Пангерманским союзом». Деятельность отдельных партий инспирировалась этим союзом, их руководство работало в тесном контакте с ним. Так, Теодор Фрич, один из видных руководителей «Лиги антисемитов» и «Немецко-социальной партии», издатель основанной им в 1895 г. «Антисемитише корреспонденц», был ближайшим сотрудником Генриха Класса в «Пангерманском союзе».

Однако перед первой мировой войной больших успехов эти партии не добились. Тем не менее в 1907 г. штёккеровская «Христианско-социальная партия» имела 16 мандатов в рейхстаге, что соответствовало примерно 250 000 поданных голосов, а «Немецко-социальная партия» – 7 мандатов. Для сравнения укажем, что социал-демократия была представлена в рейхстаге 43 депутатами.

Сплочение буржуазии сначала на национальной, а затем и функциональной основе в значительной мере осуществлялось на базе прежних крупных буржуазных партий, причем расистская и антисемитская демагогия стала вплетаться и в их аргументацию, сближая их с «фёлькишскими» течениями. Например, «Немецкая консервативная партия», партия крупных землевладельцев и представителей самых реакционных кругов тяжелой индустрии, в 1892 г. в принятой программе заявила о своей приверженности к антисемитизму[36].

Если у кого-либо возникнут сомнения, что такие крайние и примитивные агитационные лозунги могли быть непосредственно связаны с интересами крупного капитала, то его можно отослать к книге «Если бы кайзером был я», которую /41/ в 1912 г. под псевдонимом Даниель Фрейман выпустил в свет Генрих Класс, председатель «Пангерманского союза», ближайший доверенный Альфреда Гугенберга.

Как уже указывалось, 1912 год был годом, когда результаты, достигнутые социал-демократией на выборах в рейхстаг, вызвали тревогу крупного капитала, политическое беспокойство у средних слоев буржуазии, обусловили крен влево мелкой буржуазии (впервые участвовавшая в выборах в рейхстаг «Прогрессивная народная партия» сразу получила 12,3% голосов). В этой ситуации реакционнейшие круги крупной буржуазии стали прикидывать, следует ли вообще соглашаться с дальнейшим существованием прежней политической системы или же искать в рамках кайзеровской монархии какие-то иные формы диктатуры. Генрих Класс высказал эти соображения в своей книге, заявив, что император должен немедленно ввести пятиклассное цензовое избирательное право, а если он этого не сделает, власть следует передать диктатору[37]. Книга, отличавшаяся грубейшим антисемитизмом, содержала примечательную фразу: «Радикальная рабочая партия, поддерживающая идею государства, нации, монархии, отвечала бы потребностям нашей общественной жизни и могла быть полезной». В более поздних изданиях (когда вопрос о монархии перестал быть предметом обсуждения) Класс уточнил свою мысль: такой партией является «Национал-социалистская рабочая партия Германии»[38] – партия Гитлера. /42/


Примечания

1. Долгое время книга Уильяма Л. Ширера «Взлет и падение третьего рейха» (William L. Shirer. Aufstieg und Fall des Dritten Reiches) и двухтомное исследование Алана Баллокса «Гитлер» («Hitler») считались единственными предпринятыми после 1945 г. попытками обобщающего исследования. К ним можно отнести написанную Паулем Меркером в эмиграции в Мексике и законченную еще в 1945 г. двухтомную работу «Германия – быть или не быть» (Paul Merker. Deutschland – Sein oder Nichtsein. Bd. I. Von Weimar zu Hitler. Mexico, 1944; Bd. II. Das Dritte Reich und sein Ende. Mexico, 1945. Reprint. Druck. Frankfurt am Main, 1972-1973). Однако тогда автор не мог использовать документы Нюрнбергского процесса, а также многие недоступные ему в эмиграции материалы, чем и обусловлены некоторые недостатки книги и не вполне доказанные толкования взаимосвязи отдельных событий. Несмотря на импонирующую читателю содержательность книги и присущий автору широкий кругозор в сочетании с аналитическим подходом, П. Меркер в предисловии ко второму тому предупреждал, что она не представляет собой попытки изложения истории нацизма, ибо для этого он, во-первых, не располагал достаточным материалом, а во-вторых, временная дистанция еще не была достаточно велика; но тем не менее он выражал надежду, что его работа будет использована в дальнейших исследованиях.

К обобщающим трудам можно отнести и заканчивающуюся 1933 годом книгу Конрада Гейдена «Рождение третьего рейха. История национал-социализма до осени 1933 г.» (Konrad Heiden. Geburt des Dritten Reiches. Die Geschichte des Nationalsozialismus bis Herbst 1933. Zürich, 1934). За эти хронологические рамки несколько выходит написанная им же биография Гитлера (Konrad Heiden. Adolf Hitler. Das Zeitalter der Verantwortungslosigkeit. Eine Biographie. 2 Bände, Zürich, 1936-1937).

Написанная Иоахимом Фестом биография Гитлера (Ioachim С. Fest. Hitler. Eine Biographie. Frankfurt am Main, Westberlin, Wien, 1973) ввиду того, что, будучи основанной на эмпирическом материале, отличается крайней персонифицикацией и базируется на антинаучном тезисе о якобы присущей Гитлеру «гениальности» (утверждается, будто бы тот осуществлял свои действия совершенно единолично), не может приниматься во внимание, как и другие многочисленные биографии Гитлера.

Важными шагами на пути к решению задачи осмысления фашизма как общественного явления явились (не говоря о предшествовавших фундаментальных публикациях документов и других работах историков ГДР) следующие книги: работа Иоахима Петцольда «Консерваторы в Веймарской республике» (Ioachim Petzold. Konservative Theoretiker des deutschen Faschismus. Jungkonservative Ideologen in der Weimarer Republik als geistige Wegbereiter der faschistischen Diktatur. Berlin, 1978) и книга Курта Госсвайлера «Капитал, рейхсвер и НСДАП. 1919-1924», освещающая период с 1919 г. до мюнхенского процесса по делу Гитлера в апреле 1924 г. (Kurt Gossweiler. Kapital, Reichswehr und NSDAP 1919-1924. Berlin und Köln, 1982). Недавно появилась краткая обобщающая история НСДАП: Kurt Pätzold, Manfred Weißbekker. Hakenkreuz und Totenkopf. Die Partei des Verbrechens. Berlin, 1981. (Курт Петцольд, Манфред Вайсбеккер. Свастика и череп. Партия преступности). Под названием «Geschichte der NSDAP 1920-1945» («История НСДАП 1920-1945») она вышла в 1981 г. в Кёльне.

2. Первой из организаций, крайне националистически и антисемитски обосновывавших свои цели, стала «Христианско-социальная рабочая партия», основанная 5 января 1878 г. берлинским придворным проповедником Адольфом Штёккером и катедер-социалистом Адольфом Вагнером. За ней последовали созданная в 1879 г. Вильгельмом Марром «Антисемитская лига», в 1880 г. – «Социальная имперская партия» (во главе с Эрнстом Хенрици), в 1881 г. – «Германский народный союз», руководимый Максом Либерманом фон Зонненбергом, а также (ограничивавшая свою сферу Дрезденом) «Немецкая партия реформ», которые в 1889 г. слились в «Антисемитскую немецко-социальную партию». После раскола (на «Немецко-социальную партию», «Антисемитскую народную партию» и «Немецкую партию реформ») в 1894 г. они вновь объединились под названием «Немецко-социальная партия реформ». В 1900 г., однако, произошел новый раскол на две главные партии: «Немецко-социальную» и «Немецкую партию реформ», которые затем 22 марта 1914 г. снова объединились в «Немецко-фёлькишскую партию».

18 февраля 1919 г. по инициативе «Пангерманского союза» {Пангерманский союз – шовинистическая организация наиболее агрессивных элементов германской буржуазии и юнкерства в 1891-1939 гг. – Прим. ред.} под руководством барона Константина фон Гебсаттеля заместителя председателя произошло объединение большей части «фёлькишских» групп в «Немецко-фёлькишский союз обороны и наступления», который в качестве символа избрал свастику, а своей программой сделал книгу Генриха Класса «Если бы кайзером был я». За два дня до этого (16-17 февраля 1919 г.) «Пангерманский союз» на конференции в Бамберге официально включил антисемитизм как «биологическое» мировоззрение в свою программу. В пункте 5-м принятой программы говорилось, что провозглашенной союзом целью является «ликвидация еврейского разлагающего, подстрекательского влияния. Это расовый вопрос, не имеющий ничего общего с вероисповеданием» (P. Werner Maser. Der Sturm auf die Republik. Frühgeschichte der NSDAP. Stuttgart, 1973, S. 95. – Цит. по: Jürgen Kuszynski. Studien zur Geschichte des deutschen Imperialismus. Berlin, 1948-1950, S. 28). О «Немецко-фёлькишском союзе обороны и наступления» см.: Walter Mohrmann. Antisemitismus. Ideologie und Geschichte im Kaiserreich und in der Weimarer Republik. Berlin, 1972, S. 103 ff.; Willi Krebs, Deutschvölkischer Schutz- und Trutzbund (DSTB). – B: Die bürgerlichen Partein in Deutschland. Handbuch der Geschichte der bürgerlichen Parteien und anderer bürgerlichen Interessenorganisationen vom Vormärz bis zum Jahre 1945, Bd. I. Leipzig, 1968, S. 774 ff.

В свою очередь «Немецко-фёлькишский союз обороны и наступления» в июне 1919 г. объединился в. «Сообщество немецко-фёлькишских союзов» с другими фёлькишскими организациями: «Союзом имперского молота», «Немецким союзом», «Общиной германского обновления», «Немецко-фёлькишским союзом», «Немецко-фёлькишским союзом писателей», «Союзом немецко-фёлькишских юристов», «Орденом попечения арийского бытия», «Комитетом народного просвещения» и «Союзом культивирования нордического искусства и науки». После запрещения «Немецко-фёлькишского союза обороны и наступления» в Пруссии и некоторых других землях, входивших в Германскую империю (однако не в Баварии и Вюртемберге), последовавшего после капповского путча на основе Закона о защите республики, большинство его членов снова объединились в основанную в декабре 1922 г. под руководством Альбрехта Грефе и Райнхольда Вулле «Немецко-фёлькишскую партию свободы». Затем к ней примыкает и Эрих фон Людендорф. Он пытается вместе с Грегором Штрассером осуществить ее слияние с НСДАП в «Национал-социалистскую партию свободы». Это намерение было торпедировано Гитлером, а затем стало поводом для ссоры между Гитлером, с одной стороны, и Людендорфом, Ремом, а также временно и с Грегором Штрассером – с другой.

3. Если рассматривать только один названные выше факторы, это неизбежно приведет, как исторически доказано, к неправильным детерминистским взглядам на фашизм как на необходимую надстройку империализма. Если же изолировать эти факторы от фашизма, выпадает из поля зрения его связь с монополистическим капиталом и неизбежно смешение демагогических форм различных империалистических идеологий с формами выражения антиимпериалистического протеста.

4. См.: В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, с. 386-387.

5. К числу теоретически наиболее глубоких и особенно актуальных, однако редко подчеркиваемых в ФРГ выводов ленинского анализа империализма принадлежит вывод (рассмотренный с точки зрения экономических законов) о возникновении империалистических войн за передел мира из органически присущего самому капитализму насилия.

6. Доля кайзеровской Германии в мировом промышленном производстве выросла с 1870 по 1913 г. с 13 до 16%, между тем как доля Великобритании за этот же период упала с 32 до 14%, а Франции – с 10 до 6%. Таким образом, Германия стояла на первом месте, опередив Великобританию. В то же время Британская империя имела колониальные владения за пределами метрополии площадью 33,5 млн. км2, Франция – 10,6 млн. км2, а Германская империя – всего 2,9 млн. км2. Таким образом, их доля колониальных владений была далеко не равна. (См.: Reinhard Kühnl. Formen bürgerlicher Herrschaft, Bd. I. Liberalismus-Faschismus. Reinbek bei Hamburg, 1971, S. 107, а также данные, приведенные в главах IV, V и VI.)

7. Ленинская теория империализма объясняет стремление германского финансового капитала к мировой войне его интересами передела мира. О том, что оно было присуще этим кругам и открыто высказывалось ими, помимо многочисленных других работ и высказываний того времени, свидетельствует даже формулировка Фридриха Наумана. В написанном им в 1897 г. «Национал-социальном катехизисе» в форме вопросов и ответов разъясняется выдвинутое «Национал-социальным союзом» требование «политики силы за пределами страны»: «Что понимаете Вы под политикой силы за пределами страны? – Мы понимаем под этим такую политику, какая ныне проводится Англией, Россией и Францией, такую политику, которая исходит из того, что в настоящее время совершается раздел земного шара. – Почему этот раздел происходит именно сейчас? – Потому, что после открытия Внутренней Африки открытие новых земель закончено, и потому, что после постройки сибирской железной дороги начнется борьба в Восточной Азии». – Friedrich Naumann. Nationalsozialer Katechismus. Berlin-Leipzig, 1897, Katechismus-Ziffern 39 und 40. – Цит. по: Reinhard Opitz (Hrsg.). Europastrategien des deutschen Kapitals 1900-1945. Köln, 1977, S. 125 f.

8. Уставные положения «Всеобщего германского союза», который под таким названием был основан в 1891 г., а 1 июля 1894 г. переименован в «Пангерманский союз», см.: Die bürgerlichen Parteien in Deutschland. Nandbuch.., Bd. I, S. 1 ff.

9. Friedrich Naumann. Das Ideal der Freiheit. Berlin-Schöneberg, 1908. – Цит. по: Reinhard Opitz. Europastrategien..., S. 170 und 171-172.

10. См. об этом: Heinz Malorny. Friedrich Nietzsche und der deutsche Faschismus. – B: Dietrich Eichholtz, Kurt Gossweiler (Hrsg.). Faschismus forschung. Positionen, Probleme, Polemik. Berlin, 1980, S. 279 ff.

11. Тем самым Ницше совершил решающий переход от штирнеровского {Штирнер Макс (настоящие имя и фамилия Каспар Шмидт) (1806-1856) – немецкий философ-младогегельянец. Главное сочинение «Единственный и его достояние», где проводятся идеи последовательного эгоцентризма: единственная реальность – «Я», индивид. – Прим. ред.} «Для меня нет ничего превыше меня» к расистскому «Нет ничего превыше нас», хотя из-за презрения к массам и страха перед ними сам был далек от этно-псевдоестественнонаучного понятия расы.

12. Например, у Фридриха Альберта Ланге, мелкобуржуазного демократического политика и ученого в области социальных наук, автора книги «Рабочий вопрос» (1865 г.) и одного из представителей неокантианства («История материализма», 1866), со ссылками которого на социал-дарвинистскую «фразу» о «борьбе за существование» полемизировал Карл Маркс.

13. Это нежелание видеть социальное изменение функции расизма является причиной бесплодности всей буржуазной полемики против расизма, особенно истолкования функции антисемитизма в самом фашизме, сведения ее только к сетованию насчет злобности и слепоты «людей».

14. Здесь его предшественником более чем сто лет назад был французский автор – граф Буленвиллье, который в 1727 г. старался оправдать сохранение господства дворянства во Франции ссылкой на то, что феодальная знать происходит от франков – «благородной расы», между тем как остальные слои народа – от «неполноценных» кельтов и североафриканцев и потому неспособны к господству. Это было первой, уже не христианско-легитимистской, а расистской апологией феодального господства (см. главу о Гобино и cовременном расизме в кн.: Georg Lucäcs. Die Zerstörung der Vernunft, Bd. III. Darmstadt und Neuwied, 1974, S. 112 ff.

15. См. об этом: Там же; W. Mohrmann. Antisemitismus..., S. 18 ff.; Klaus Drobisch, Rudi Goguel, Werner Müller (unter Mitwirkung von Werner Müller). Juden unter Hakenkreuz. Verfolgung und Ausrottung der deutschen Juden 1933-1945. Berlin, 1973, S. 18.

16. G. Lucasc. Die Lerstörung der Vernunft, S. 113. 120.

17. Расизм Гобино еще не имел социал-дарвинистского обоснования и в большей мере опирался на этнологическую или «культурантропологическую» аргументацию.

18. Это можно доказать, опираясь на расистские тексты XX в., и особенно наглядно – на писания представителей германского фашизма. Для иллюстрации приведем цитату из «Майн кампф»: «“Фёлькишское мировоззрение” рассматривает государство только как “средство достижения цели”, а целью его считает “сохранение расового существования людей”». И далее: «Таким образом, оно никоим образом не верит в равенство рас, а, наоборот, усматривает в различиях таковых их большую или меньшую ценность и в результате осознания этого основного закона чувствует себя обязанным поощрять более сильного, требовать подчинения ему худшего и более слабого. Тем самым оно в принципе одобряет элитарный образ мышления, заложенный в природе, и верит в значение этого закона как действующего сверху донизу, до самого последнего индивидуума». – Adolf Hitler. Mein Kampf, Bd. II. München, 1927, S. 421.

19. Здесь в первую очередь надо упомянуть: W. Mohrmann. Antisemitismus...; К. Drobisch, R. Goguel, Werner Müller. Juden...; Kurt Pätzoldt. Faschismus, Rassenwahn Judenverfolgung. Eine Studie zur politischen Strategie und Taktik des faschistischen deutschen Imperialismus (1933-1935). Berlin, 1975, а также важную, значительно более раннюю публикацию, показывающую процесс расификации германской антропологии: Kurt Salier. Die Rassenlehre des Nationalsozialismus in Wissenschaft und Propaganda. Darmstadt, 1961.

20. О роли повивальной бабки, которую «Пангерманский союз» сыграл при основании многочисленных тайных расистских союзов и объединений, см. указ. соч. Вальтера Мормана. Об этом же свидетельствуют тесная организационная связь Теодора Фрича, основателя и лидера «Антисемитской лиги», с «Пангерманским союзом», роль его заместителя барона Курта фон Гебсателля в «Немецко-фёлькишском союзе обороны и наступления», роль председателя баварского отделения «Пангерманского союза» Й. Ф. Лемана в «Обществе Туле», в зарождении на его базе ДАП, а также, наконец, роль инициатора перехода «Пангерманского союза» на позиции расизма и антисемитизма Генриха Класса. В высшей степени вероятная связь между «Пангерманским союзом» и «Германским орденом» до сих пор (за исключением факта преимущественного членства в нем «пангерманцев») еще окончательно не доказана. Напротив, контакт между «Обществом Туле» и Генрихом Классом доказан его письмом от 8 июня 1921 г. к д-ру Паулю Тафелю из баварского «Союза промышленников», члену «Германского ордена» (см.: Manfred Asendorf. Nazionalszialismus und Kapitalstrategie. – В: Katalog der Staatlichen Kunsthalle Berlin zur Ausstellung «1933 – Wege zur Diktatur», Bd. I. Berlin, 1983, S. 136). Подробнее об «Обществе Туле» и личности Пауля Тафеля, а также в первую очередь об отношениях Генриха Класса с фёлькишскими партиями, и особенно с НСДАП, см.: J. Petzold. Die Demagogie des Hitlerfaschismus. Die politische Funktion der Naziideologie auf dem Wege zur faschistischen Diktatur. Frankfurt am Main, 1983, S. 115 ff. О роли «Пангерманского союза» в основании «немецко-фёлькишской партии» в июне 1914 г. см. там же, S. 53 f.

21. Этот процесс подробно описан в кн.: К. Salier. Die Rassenlehre, S. 15 ff.

22. Там же, S. 16.

23. Friedrich List. Über den Wert und die Bedingungen einer Allianz zwischen Großbritanien udd Deutschland. – В его же: Schriften, Reden, Briefe, hrsg. von Edgar Salin, Artur Sommer und Otto Stühler, Bd. VII. Berlin, 1931, S. 275-276.

24. Дальнейшие примеры ранней расистской идеологизации капиталистического экспансионизма см.: Поль де Лагард, а также: R. Opitz. Europa strategien..., S. 76 ff. См. также: W. Paul Massing. Vorgeschichte des politischen Antisemitismus. Frankfurt am Main, 1959; Siegbert Kahn. Antisemitismus und Rassenhetze. Eine Übersicht über ihre Entwicklung in Deutschland. Berlin, 1948, а также предисловие к книге К. Drobisch R. Goguel, Werner Müller. Juden... Abschnitt 1-3, S. 11-26.

25. О «евгенике» Гальтона и ее национал-социалистском применении см.: К. Salier. Die Rassenlehre, S. 73 ff.

26. Там же, S. 23 u. 74. Ленц превозносил Альфреда Плётца, ссылаясь на его опубликованную в 1895 г. в «Ежегоднике научной философии» работу «Обоснование расовой гигиены и ее отношение к этике» как основателя расовой гигиены. В январе 1936 г. Гитлер присвоил Плётцу за его «заслуги в области расовой гигиены» звание профессора, а в том же году нацисты через своих норвежских единомышленников выдвинули его кандидатуру в противовес кандидатуре Карла фон Осецкого на присуждение Нобелевской премии мира 1936 г. (Премия была присуждена Осецкому (1889-1938). Погиб в концлагере. – Прим. ред. )

27. Houston Stewart Chamberlain. Politische Ideale. München, 1915, S. 88.

28. K. Salier. Die Rassenlehre, S. 75. Профессор Фриц Ленц, с 1933 г. сотрудник Ойгена Фишера, второго по значению после Г. Ф. К. Гюнтера нацистского теоретика расизма, подвизался в берлинском «Кайзер-Вильгельм-Институте антропологии, наследственности человека и евгеники» (директором которого Фишер был со дня его основания в 1927 г. и руководил им вместе с Германом Мюккерманом до 1933 г. Его сменил Ленц); после 1945 г. – профессор «гуманистической генетики» в Гёттингене. Об Ойгене Фишере, который в мае 1933 г. стал ректором Берлинского университета, а в 1952 г. – почетным членом «Немецкого антропологического общества», см.: К. Salier. Die Rassenlehre..., S. 16, 17 ff.

29. По этому вопросу представители германского крупного капитала вели большую переписку и много дискутировали. См.: Dirk Stegmann. Zwischen Repression und Manipulation: Konservative Machteliten und Arbeiter-und Angestelltenbewegung 1910-1918. – B: Archiy für Sozialgeschichte. Bonn – Bad – Godesberg, XII/1972, S. 351 ff.). Подробный обзор см.: J. Petzold. Die Demagogie..., S. 49 ff. Так, к примеру, «Пангерманский союз» еще в апреле 1913 г. в решении исполнительного комитета по предложению германо-фёлькишcкой «Дойче цайтунг», после оживленного обсуждения, выразил свою заинтересованность в существовании «национального рабочего движения». Созданные в 1916 г. «Рабочие комитеты за германский мир», из рядов которых вышел Антон Дрекслер, были организациями «Пангерманского союза».

Все эти инициативы и организации исходили из принципа, сформулированного Фридрихом Ланге еще в 1913 г.: «Рабочие могут быть вновь привлечены на сторону народа и фатерланда... только такими же, как они». Важную роль в развитии идеи и необходимости создания предпринимателями псевдосоциалистических рабочих организаций играл после первой мировой войны генеральный директор машиностроительного концерна «Машиненфабрик Аугсбург – Нюрнберг» (МАН) д-р Антон фон Риппель. Крупный промышленник в электротехнической промышленности Робер Бош писал тогда деятелю Прогрессивной партии Конраду Хаусману: «Чем дальше мы пойдем влево, тем скорее мы произведем нужное впечатление и сможем предотвратить катастрофу... Когда горит дом, пожар гасят и навозной жижей, не думая о том, что потом в доме некоторое время будет вонять» (там же, S. 67). Об историко-теоретической разработке этого поворота германского монополистического капитала см.: Kurt Gossweiler. Faschismus und Arbeiterklasse. – В: Faschismusforschung, S. 99 ff.

30. Wilhelm Man. Der Sieg des Judentums über das Germanentum. Bern, 1879. – Цит. по: W. Mohrmann. Antisemitismus..., S. 35.

31. Wilhelm Marr. Wählet keine Juden! Der Weg zum Siege des Germanentums über das Judentum. Berlin, 1879; См: W. Mohrmann. Antisemitismus..., S. 36 f.

32. Eugen Dühring. Die Judenfrage als Rassen,- Sitten- und Culturfrage. Karlsruhe – Leipzig, 1881.

33. Эта демагогическая схема воспроизводилась в национал-социалистской литературе, причем не только в речах и писаниях Гитлера, но и Грегора Штрассера (например, в его речи «Против марксизма и реакции» от 21 октября 1928 г. и его выступлении в баварском ландтаге 9 июля 1924 г.). – См.: Gregor Strasser. Kampf um Deutschland. Reden und Aufsätze eines Nationalsozialisten. München, 1932.

34. См.: Dieter Fricke. Christlichsoziale Partei (CSP). – B: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. I, S: 245 ff.

35. Manfred Weißbekker. «Deutschsoziale Partei (DAP)». – Там же, S. 682.

36. Daniel Frymann (Heinrich Claß). Wenn ich der Kaiser war? Politische Wahrheiten und Notwendigkeiten. Leipzig, 1912. – Цит. по: 5. Auflage. Leipzig, 1914, S. 46 ff., 53 und 259 ff. К характеристике этой книги см.: J. Petzold. Demagogie..., S. 37-46. Об авторстве Генриха Класса см.: Edgar Hartwig. «Alldeutscher Verband (ADV)». – В: Handbuch bürger liche Parteien, Bd. I, S. 14.

37. D. Frymann. Там же, с. 66.

38. О взаимоотношениях Класса и Гитлера см.: J. Petzold. Claß und Hitler. Ober die Förderung der frühen Nazibewegung durch den Alldeutschen Verband und dessen Einfluß auf die nazistische Ideologie. – B: Jahrbuch für deutsche Geschichte, Bd. 21. Berlin, 1980, S. 247 ff.

2. Возникла ли нацистская партия «сама по себе»?

На Западе широко распространено мнение, будто НСДАП возникла без всякого содействия крупного капитала и только потом, примерно с 1930 г., когда стала достаточно сильной, была «перевербована» и в конечном счете стала его инструментом, или же (по Отто Штрассеру[1]) была «предана» ему Гитлером и Герингом.

Утверждать что-либо иное считается наихудшим выражением мышления, основанного на концепции «манипуляции» или тезисе, согласно которому нацисты являлись просто «агентами» крупного капитала. Самое удивительное, что эта точка зрения продолжает существовать, несмотря на давно ставшие известными опубликованные и доступные каждому факты. Каковы же эти факты, которые в большинстве случаев в дискуссиях недооцениваются или вообще полностью игнорируются?

Интегрирующая сила буржуазного национализма, которая в глазах капитала так хорошо проявила себя в дни военного угара августа 1914 г., с 1916 г. заметно пошла на спад. Стало отчетливо проявляться недовольство, начались стачки и антивоенные демонстрации рабочего класса. Буржуазный национализм не смог предотвратить Ноябрьской революции 1918 г., ибо вместе с поддержавшими войну буржуазными партиями сам оказался дискредитированным. С фронта в Германию потоком устремились войска, «зараженные бациллами» Великого Октября. Там, где это удавалось, военные власти не распускали солдат по домам, а сосредоточивали в больших лагерях, где старались вновь пробудить в них «патриотический» и антисоциалистический дух, обуздать эту «опасную» внутриполитическую потенциальную силу. Повсюду в стране создавались рабочие и солдатские советы. В результате у всех фракций германского капитала резко возросла потребность именно в социально-демагогической идеологии. Все они были едины в том, что Ноябрьскую революцию необходимо подавить, и тесно сотрудничали друг с другом. /50/

Об этом свидетельствует единодушие, с каким все фракции крупного капитала вносили вклады в созданный Гуго Стиннесом, «королем Рура», и Карлом Гельферихом, ставленником «Дойче банк», фонд «Антибольшевистской лиги». На его средства содержался «Генеральный секретариат по изучению большевизма и борьбе с ним», из него финансировалась, любая антикоммунистическая деятельность: готовые активно бороться с революционным движением «добровольческие корпуса» и прочие вооруженные формирования, пропагандистские учреждения буржуазных партий, бесчисленные «патриотические» союзы и органы печати[2]. Полное единство было проявлено в создании контрреволюционных «добровольческих формирований» и «пограничных войск Ост», предназначенных для продолжения войны на территории прибалтийских государств и против Советской России. Оно было закреплено в соглашении, заключенном в октябре 1918 г. генералом Вильгельмом Грёнером и председателем Совета народных уполномоченных Фридрихом Эбертом и заложившем основу рокового сотрудничества первых веймарских послевоенных правительств с командованием рейхсвера[3].

В то же время проигранная война сильнее, чем когда-либо ранее, углубила дифференциацию в интересах различных групп самого крупного капитала. Процесс этот начался уже тогда, когда выяснилось: выиграть войну невозможно, наступает время решений.

Противоречия внутри крупного капитала: «политика выполнения» или «политика катастрофы»?

В течение 1917 г. стало ясно, что одна из фракций германского монополистического капитала (представленная концернами химической и электротехнической промышленности, так называемыми новыми отраслями) ради спасения своих главных военных целей (которые предусматривали захват нефтеносных районов от Румынии до Персидского залива и поэтому концентрировались на Востоке) была готова предложить западным державам мир, чтобы избежать уже вырисовывавшихся полного поражения и безоговорочной капитуляции. Сделать это предполагалось путем отказа от аннексий и военных целей на Западе, то есть тех целей, которые в первую очередь преследовались /51/ рурскими концернами (но, разумеется, не только ими одними). В июле 1917 г. эта фракция монополистического капитала, на которую в ходе войны все больше ориентировались СДПГ, Центр и Прогрессивная народная партия, внесла в рейхстаге знаменитую «Резолюцию о мире» и с помощью этих трех партий сумела добиться ее принятия[4]. Тогда другая фракция возопила от возмущения и швырнула в лицо большинству рейхстага, а также своим конкурентам в рядах крупного капитала клеймящее обвинение в «предательстве национальных интересов». В последний момент она попыталась вызвать к жизни направленное против этих «трусливых капитулянтов» народное движение всех «национально мыслящих» немцев в лице «Немецкой отечественной партии» во главе с крупным чиновником из Восточной Пруссии Вольфгангом Каппом и идолом милитаристов адмиралом фон Тирпицем[5].

Годом позже кумир «пангерманцев», милитаристов и фанатичных сторонников войны «до победного конца» генерал Людендорф вынужден был признать: лозунг «победного мира» нереален, и сам потребовал немедленного заключения перемирия. Но ни он, ни «пангерманцы» не пожелали принять на себя малопочетное дело объявления этого банкротства. Напротив, они были остро заинтересованы в том, чтобы капитуляцию приняла конкурирующая фракция, именно та, которая с 1880 г. тщетно пыталась взломать сложившийся в вильгельмовской Германии союз тяжелой индустрии и остэльбского юнкерства и занять их место у кормила власти. С большой поспешностью они позаботились, чтобы место уходящего в отставку рейхсканцлера графа фон Гертлинга занял отражавший интересы «новых отраслей промышленности» принц Макс Баденский и чтобы имперскому правительству путем назначения парламентских статс-секретарей был придан вид парламентарного органа. Таким образом, ответственность за действия будущего правительства возлагалась на СДПГ, Центр и Прогрессивную партию.

Когда Людендорф ушел в отставку с поста генерал-квартирмейстера, его сменил генерал Грёнер, которого годом раньше при сенсационных обстоятельствах по настоянию рейнско-вестфальских военных концернов сместили с поста начальника управления военной промышленности за то, что он составил меморандум, направленный против высоких военных прибылей. Генерал был другом Карла Дуйсберга[6]. После того как принц Макс Баденский в первые /52/ дни Ноябрьской революций осознал, что первоначальная цель — сменить политическое руководство при сохранении монархии — неосуществима и локализовать революцию можно, только пожертвовав кайзером, он сразу же передал пост канцлера и исполнительную власть социал-демократу Фридриху Эберту как председателю сильнейшей фракции рейхстага. Фактически же власть в Германии перешла в руки представителей новых отраслей промышленности и связанных с ними банков (во главе с «Дойче банк»), которые опирались на широкую массовую базу сторонников трех партий «веймарской коалиции».

Упорно рвавшихся вверх руководителей химических и электротехнических концернов, разумеется, не устраивала перспектива возвращения в руки конкурентов политической власти, временно переданную теми по собственной инициативе. Напротив, они были полны решимости сохранить ее и после принятия условий капитуляции, подавления революции и внутренней стабилизации, чтобы затем использовать для осуществления собственных внешних и внутриполитических амбициозных целей. Исход их ожесточенной двадцатилетней борьбы с фракцией тяжелой индустрии за определение военных целей и выбор союзников для Германии, по сути, остался нерешенным, как и вопрос взаимоотношений с остэльбскими крупными землевладельцами.

С точки зрения новых отраслей промышленности после военного поражения настало время для желаемого изменения курса. Поэтому неудивительно, что в кругах рурских промышленников и остэльбских юнкеров царило беспокойство: хотя возникшая республика и подавила Ноябрьскую революцию объединенными силами капитала, но все же находилась в руках их монополистических конкурентов, и управлять ею парламентскими методами без социал-демократов, а также не идя на уступки социал-демократическим массам и профсоюзам, было невозможно. Но они видели, что имеются и такие силы, которые считают: эту формирующуюся республику лучше всего ликвидировать, пока она еще не окрепла.

Действительно, программа реформ в области экономики и промышленности, провозглашенная под наименованием «общественное хозяйство» обоими первыми веймарскими коалиционными правительствами и их министром экономики Рудольфом Висселем, явно отражала почерк лиц, группировавшихся в «отделе военного сырья»[7] вокруг Вальтера /53/ Ратенау {Ратенау Вальтер (1867-1922) — германский промышленник и финансист, политический деятель и публицист. С 1915 г. председатель правления Всеобщей компании электричества. С ноября 1918 г. — член «Немецкой демократической партии». Выступал за выполнение Германией условий Версальского мирного договора. С февраля 1922 г. — министр иностранных дел. В апреле 1922 г. на Генуэзской конференции подписал Рапалльский договор с Советской Россией. В июне 1922 г. был убит членами тайной националистической террористической организации «Консул». — Прим. ред.} и сотрудничавших с ним представителей вооруженных сил во главе с генералом Грёнером и его любимцем — быстро делавшим карьеру офицером Куртом фон Шлейхером. Они, подобно представителям химических и электротехнических концернов, добивались контроля над тяжелой индустрией[8], а в случае необходимости — и ее национализации. Эти круги также вынашивали планы превращения обремененных долгами поместий остэльбских юнкеров в рентабельные сельскохозяйственные предприятия и их заселения «военными поселенцами». (После неудачи плебисцита по вопросу об отчуждении собственности князей в 1925 г. этот план был отложен, но потом к нему вновь вернулись Брюнинг и Шлейхер, что и привело к отставке обоих[9].)

Сразу же после капитуляции вспыхнула борьба между монополистическими группами за выработку послевоенного внешнеполитического курса, т. е. за стратегию нового подъема — от поражения к статусу мировой державы. Ведь здесь — независимо от возникшей в результате войны новой расстановки политических сил на мировой арене — неизменно сталкивались старые интересы. Поскольку ни одна из монополистических группировок германского финансового капитала не отказалась от своих экспансионистских целей, они неизбежно должны были оказаться перед дилеммой: или экспансионистский пакт с Францией против Востока при исключении США из будущей «Пан-Европы», или такой же пакт без Франции при опоре на США и Англию. Обвинения в «измене фатерланду», выдвигаемые по-прежнему заинтересованными в экспансии на запад и войне против Франции промышленниками Рура, теперь слились с обвинениями в адрес «политики выполнения» {Версальского договора. — Прим. перев.}. Сторонники концепции западноевропейского союза парировали это контробвинением в проведении «политики катастрофы». /54/

Путчистские круги и «Общество Туле» барона фон Зеботтендорфа

Уже с января 1919 г. в Берлине вокруг адъютанта Людендорфа полковника Макса Бауэра — доверенного человека Гуго Стиннеса и его связного с Людендорфом, слывшего главным стратегом и мыслителем — стали собираться организаторы путча, ставившего целью «смести» республику[10]. В этот «круг Людендорфа» (в то время он еще находился в Швеции, куда бежал от революции) входили также: командующий I группой рейхсвера генерал Вальтер фон Люттвиц; подчиненный ему, исполняющий обязанности командира берлинской гвардейской конно-стрелковой дивизии капитан Вальдемар фон Пабст; командир морской бригады Герман Эрхардт; командир «добровольческого корпуса Потсдам» Франц фон Штефани; ланд-шафтсдиректор Вольфганг Капп; крупный помещик, «фёлькишский» публицист и тогдашний председатель Немецкой национальной народной партии (НННП) граф Эрнст фон Ревентлов; владелец крупного калийного концерна «Винтерсхалль» Арнольд Рехберг; немецкий эмигрант из Прибалтики, он же — связной с русскими белогвардейскими эмигрантскими кругами, ставший позже одним из первых посредников при передаче денег Гитлеру, Эрвин фон Шёйбнер-Рихтер, международный шпион и советник Макса Бауэра И. Т. Требич-Линкольн[11].

С августа 1919 г. заговорщики наряду со своим строго законспирированным кружком начали создавать на основе представляемой Каппом старой «Немецкой отечественной партии» легальную пропагандистскую организацию — «Национальное объединение». Руководство ею взял на себя фон Пабст. Незадолго до этого он был смещен со своего поста за предпринятый по собственной инициативе марш конно-стрелковой дивизии на Берлин (в последний момент фон Люттвиц отменил его ввиду неподготовленности[12]).

Пабст был тем офицером рейхсвера, к которому 12 января 1919 г. явился Эдуард Штадтлер, назначенный по предложению Стиннеса руководителем «Генерального секретариата по изучению большевизма и борьбе с ним». Он приказал ему убить Розу Люксембург и Карла Либкнехта. Три дня спустя братья Пфлюгк-Хартунг и солдат Рунге выполнили этот приказ[13].

В деньгах кружок путчистов недостатка не испытывал. Ведь за «Национальным объединением», служившим ему /55/ официальным прикрытием, стояла часть покровителей прежней «Немецкой отечественной партии», и на него по-прежнему изливался не перекрытый Штадтлером поток денежных средств из «Антибольшевистской лиги»[14]. Прежде всего его поддерживал созданный в том же 1919 г. в Берлине реакционными представителями тяжелой индустрии, крупными землевладельцами и военщиной «Национальный клуб 1919». Его членами были почти все финансовые воротилы «пангерманизма» — от Стиннеса и Флика до Ольденбург-Янушау, а также бывший генерал Оскар фон Хьютье, ставший президентом этого клуба, близкий друг и любимец Людендорфа, и сам Людендорф[15].

С точки зрения крупного капитала, особенно тяжелой с конца 1918 г. и в первой половине 1919 г. была ситуация в Баварии. Здесь 7 ноября 1918 г. баварским премьер-министром стал председатель мюнхенского Совета рабочих и солдатских депутатов член Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) Курт Эйснер {Эйснер Курт (1867-1919) — деятель германского рабочего движения. С 1898 г. — член социал-демократической партии, с 1917 г. — член НСДПГ. В 1918 г. — председатель мюнхенского рабочего, солдатского и крестьянского совета, затем возглавил республиканское правительство Баварии. — Прим. перев.}, а после его убийства (21 февраля 1919 г.) в апреле 1919 г. Эрнстом Толлером {Толлер Эрнст (1893-1939) — известный писатель-экспрессионист и драматург, приверженец социалистических идей, пацифист, автор ряда антивоенных пьес. После падения Баварской советской республики был приговорен к пяти годам каторжной тюрьмы. В годы нацистской диктатуры — активный антифашист. Покончил самоубийством в эмиграции. — Прим. перев. }, Эрихом Мюзамом {Мюзам Эрих (1878-1934) — поэт и публицист, последователь анархизма. В предвоенные годы (1911-1914) выпускал анархо-пацифистский журнал «Каин». После падения Баварской советской республики был приговорен к 15 годам крепости, где пробыл 7 лет до амнистии. Симпатизировал Советскому Союзу. В ночь поджога рейхстага (27-28 февраля 1933 г.) был арестован, заключен в концентрационный лагерь и там в июне 1934 г. после долгих истязаний был повешен. — Прим. ред.} и Густавом Ландауэром {Ландауэр Густав (1870-1919) — анархист, член НСДПГ, убит войсками Носке 2 мая 1919 г. — Прим. ред.} была провозглашена Советская республика, которую сам Эйснер считал лишь идеей, к осуществлению которой надо стремиться.

Поэтому промышленники, банковские воротилы и землевладельческая знать Баварии были жизненно заинтересованными в немедленном изменении политических условий. /56/ Для этого были хороши все средства. Баварские контрреволюционеры быстро обнаружили свое внутреннее родство с путчистскими кругами в Берлине, хотя многие из них отнюдь не были настроены столь прусско-имперски, а были баварско-виттельсбахскими {Виттельсбахи — династия баварских королей. — Прим. перев.} националистами и монархическими реакционерами сине-белого оттенка {цвета государственного флага королевской Баварии. — Прим. перев.}. Для понимания ранней истории НСДАП и ряда позднейших конфликтов и разногласий в ней важно иметь в виду это совпадение помыслов всех составных баварской реакции с антиреспубликанизмом путчистского берлинского кружка Каппа-Людендорфа, насквозь проникнутого прусско-имперским духом[16].

Правда, сотрудничество баварских и вильгельмовско-пангерманских кругов капитала уже имело давнюю традицию, из которой еще в годы первой мировой войны возник зародыш ДАП, основанной в январе 1919 г. в Мюнхене.

Когда с середины 1916 г. военный угар в среде рабочего класса заметно ослаб и грозил перейти в усталость от войны и в открытую враждебность к ней, основанный в 1912 г. в форме тайной ложи с целью распространения и насаждения пангерманского расистского культа германства «Германский орден»[17] создал антисемитско-демагогический «Рабочий комитет», предназначенный для разжигания в рабочем классе настроений в пользу войны. Комитет, выступавший под названием «Свободный комитет за германский рабочий мир», согласился возглавить слесарь Вильгельм Валь — руководитель желтого «производственного союза» на крупповской верфи «Гроссшиффверт АГ Везер» в Бремене[18]. Была развернута подстрекательская агитационная кампания против «марксистов, большевиков, пацифистов, евреев и масонов»; до начала 1918 г. комитету удалось привлечь на свою сторону в западной и северной Германии около 300 000 рабочих.

В декабре 1917 г. «Германский орден» поручил своему члену барону Рудольфу фон Зеботтендорфу унд фон дер Роза создать баварское отделение «Ордена». Зеботтендорф, имевший обширные связи во всем мире, был крупным авантюристом и мошенником. В январе 1918 г. он создал земельный филиал «Германского ордена» в Баварии и по предложению мюнхенского скульптора Вальтера Наухауза (который принадлежал к ордену со времени его основания) /57/ в целях конспирации назвал его «Обществом Туле. Орденом борьбы за германский образ жизни». В качестве символа общества он избрал свастику, поместив ее позади вертикального обнаженного меча, а в качестве орденского значка — изготовленную фирмой Эклё в Люденшайде бронзовую брошь со свастикой, перекрещенной двумя копьями.

В июле 1918 г. «Общество Туле» приобрело мюнхенский бульварный листок «Мюнхенер беобахтер», главным редактором которого стал Зеботтендорф. Он сознательно придал ему вид спортивной газеты, ориентируя ее на молодежь, среди которой можно было «незаметно вести свою пропаганду»[19]. С 9 августа 1919 г. листок, ставший «общегерманским изданием», выходит под названием «Фёлькишер беобахтер».

В «Обществе Туле» мы находим множество людей, имена которых связаны с позднейшей историей НСДАП. В частности, это книгоиздатель и председатель «Пангерманского союза» в Мюнхене И.Ф. Леман, которого Зеботтендорф характеризовал как «самого активного и инициативного члена всего общества»; экономист-самоучка, инженер по железобетонным сооружениям, потерпевший банкротство предприниматель Готфрид Федер, который именно в «Обществе Туле» впервые прочитал свой демагогический опус о необходимости «рвать цепи процентной кабалы»; ученик и ассистент профессора Карла Хаусхофера, ведущего теоретика империалистической экспансионистской «геополитики», Рудольф Гесс[20]; «фёлькишский» писатель и (с декабря 1918 г.) издатель антисемитского листка «На добром немецком языке» Дитрих Эккарт; член правления Баварского союза промышленников и баварского отделения «Пангерманского союза» д-р Пауль Тафель (позднее — руководитель «Баварского блока порядка»)[21]; редактор («спортивный журналист») «Мюнхенер беобахтер» Карл Харрер; зубной врач д-р Фридрих Крон, владелец насчитывавшей 2500 томов «национал-социалистской библиотеки», которую Гитлер, став позже руководителем вербовочного аппарата ДАП, рекомендовал для овладения «фёлькишской» идеологией и книги которой сам проштудировал с осени 1919 г. до лета 1921 г.; прибалтийский немец-эмигрант и главный сотрудник эккартовского антисемитского листка Альфред Розенберг[22]; заведующий производством типографии, в которой печаталась «Мюнхенер беобахтер», Ганс Георг Грассингер; студент-юрист Ганс Франк[23] и другие. /58/

Были здесь и представители аристократии во главе с принцем Густавом Францем Мария фон Турн унд Таксис, баронесса Адельхайд фон Микуш, барон Вильгельм фон Виттенберг с супругой, барон Ганс Герман фон унд цу Бодеман, барон Франц Карл фон Тойхерт, барон Эрнст фон Лютцельбург, барон Франц фон Файлицш, барон Фридрих Вильгельм фон Зайдлиц, барон фон Леффельхольц, барон фон Ратценштайн, секретарем общества была графиня Хейла фон Вестарп[24]. Успех сопутствовал развитию «Общества Туле». В августе 1918 г. оно в присутствии обоих председателей «Германского ордена» получило статус масонской ложи, «мастером» которой стал Зеботтендорф. На 1 ноября 1918 г. этот орден имел в Баварии около 1500 человек, в том числе в Мюнхене — 250.

10 ноября 1918 г. «Общество Туле» под председательством Зеботтендорфа собралось в Мюнхене, чтобы обсудить новое положение, возникшее в результате провозглашения Германии республикой и создания в Баварии правительства Курта Эйснера, избранного Советом рабочих и солдатских депутатов. На заседании было принято два решения. Первое: действуя незаметно, незамедлительно создать «Боевой союз»; руководство им и его формирование взял на себя Зеботтендорф, склад его оружия, приобретенного И.Ф. Леманом, находился в отеле «Четыре времени года». Второе: согласно сформулированному Эдуардом Штадтлером в Берлине лозунгу «Лишить республику ее голов!», убить Курта Эйснера[25]. Первым, неудавшимся покушением на Эйснера 4 декабря 1918 г. в Бад-Айблинге руководил лично Зеботтендорф. (Смертельный выстрел, сразивший Эйснера 21 февраля 1919 г. в Мюнхене на пути к зданию ландтага, где он намеревался объявить о своей отставке, сделал вращавшийся в кругах «Общества Туле» граф Арко де Валлей)[26].

«Немецко-фёлькишские» и «социалистические» партии: ДАП и ДСП {Аббревиатура от нем.Deutschsozialistische Partei (DSP). — Прим. перев.}

В конце 1918 г. фон Зеботтендорф побывал в Берлине на заседании «Германского ордена» и вернулся оттуда с заданием основать в Баварии «Немецко-социалистскую /59/ партию». С собой он привез составленное в расчете на всю Германию и переданное всем ложам и отделениям учредительное обращение. Основное положение этого обращения гласило: «...дабы немецкий народ обрел действительную свободу, ему необходимо образовать «Немецко-социалистскую партию — немецко-фёлькишскую и социалистскую». И далее:

«Немецко-социалистская партия — это партия неимущих слоев народа, то есть партия рабочих, чиновников, мелких торговых служащих, ремесленников, кустарей и крестьян, учителей, поселенцев, технических служащих...»

Затем следовали выпады против «ложного еврейского социализма»[27].

Такая партия под названием «Немецкая рабочая партия» (ДАП) была учреждена 5 января 1919 г. в гостинице Фюрстенфельденхоф, где собрались примерно 25 человек, главным образом коллеги одного из ее основателей Антона Дрекслера — служащего мюнхенских паровозоремонтных мастерских, который был тесно связан с «Обществом Туле». Его и Карла Харрера из газеты «Мюнхенер беобахтер» избрали председателями ДАП. 18 января 1919 г. существовавший ранее в рамках «Общества Туле» «политический рабочий кружок» был преобразован в «Национал-социалистский рабочий немецкий союз», «общеимперским председателем» которого был избран Харрер; заместителем и руководителем мюнхенской группы этого союза стал Дрекслер.

Когда в первые дни мая 1919 г., после падения Баварской Советской республики, «Общество Туле» вновь начало активно действовать, Зеботтендорф стал в Мюнхене инициатором создания «Немецко-социалистского рабочего сообщества», из которого еще в конце мая 1919 г. образовалась мюнхенская «Немецкая социалистская партия» во главе с рабочим-печатником Гансом Георгом Грассингером. Официальным органом этой партии Зеботтендорф объявил «Мюнхенер беобахтер[28], который с 9 августа 1919 г. стал называться «Фёлькишер беобахтер». В дальнейшем возник ряд других подобных псевдосоциалистических организаций и групп (вскоре их насчитывалось уже примерно 200), которые с помощью экстремистской антисемитской и антикапиталистической демагогии стремились создать массовое активное политическое движение, направленное на свержение республики. /60/

Контрреволюция в Мюнхене: Рем, Майр и их «способный» агент по фамилии Гитлер

С 6-7 апреля 1919 г., когда Эрнст Толлер в качестве нового председателя Центрального совета баварских Рабочих, Крестьянских и Солдатских советов провозгласил в Баварии Советскую республику, первоочередной задачей для «Общества Туле» стала подготовка ее вооруженного свержения. Из «Боевого союза» Зеботтендорф создал два подразделения, действующих независимо друг от друга: одно рекрутировало и тайно переправляло в Тюрингию добровольцев для создававшегося там по распоряжению Носке и на деньги рейхсвера «добровольческого корпуса» Эппа, целью которого был поход на Мюнхен, а другое, так называемая «разведывательная служба», занималось политическим шпионажем и организацией покушений[29].

Сбежавшее в Бамберг баварское правительство Гофмана, боясь антипрусской реакции «баварской народной души», отклонило предложение Носке о вступлении в Баварию карательных войск рейхсвера. Но оно согласилось дать Зеботтендорфу «поручение»: «любыми средствами организовать контрреволюцию» и тем самым «придать законность» всем действиям «Боевого союза»[30].

В вербное воскресенье 13 апреля 1919 г. «Боевой союз» наносит удар: организует путч против Советской республики, арестовывает Эриха Мюзама и всех застигнутых членов правительства. Тогда баварские коммунисты во главе с Евгением Левине и Левьеном, а также находящаяся под командованием Рудольфа Эгельхофера Красная Армия, насчитывавшая тогда 38 000 человек, выступают на защиту этой Республики Советов, к которой они до тех пор относились скептически, подавляют путч, берут в свои руки правительственную власть и создают действительную Баварскую Советскую республику.

Теперь бамбергское правительство уже не возражает против предложенной ему Носке помощи рейхсвера и запрещенного ранее формирования в Баварии добровольческих контрреволюционных отрядов. 14 апреля 1919 г., на следующий день после провала путча, оно публикует «Прокламацию о народной обороне», в которой призывает население Баварии выступить с оружием против Советской республики и разрешает создание добровольческих формирований. Зеботтендорф отправляется в Бамберг и 19 апреля /61/ 1919 г. получает от правительства Гофмана и военного министра Шнеппенхорста полномочия на образование «добровольческого корпуса».

Нелегальный до сих пор «Боевой союз» преобразовывается в получивший печальную известность «Добровольческий корпус Оберланд». Им командовал член «Общества Туле» капитан Беппо Рёмер. Одновременно с вошедшими в Баварию прусскими войсками рейхсвера под командованием генерал-лейтенанта Эрнста фон Овена, войсками находящегося в Бамберге баварского правительства под командованием генерал-майора фон Мёля, с «добровольческим корпусом» Эппа, бригадой Эрхардта и другими реакционными частями этот корпус в условленный день, 1 мая 1919 г., выступает на подавление Баварской Советской республики, против баварской Красной Армии. После длившихся до 4 мая боев объединенным войскам контрреволюции удалось захватить Мюнхен и устроить кровавую баню мюнхенскому рабочему классу, большинство которого поддерживало Советскую республику и боролось за нее.

До этого времени ДАП была всего лишь одной из многих антисемитско-псевдосоциалистских организаций «Германского ордена» и «пангерманцев», причем отнюдь не самой значительной; к тому же Дрекслер и Харрер при власти Советов не отваживались проводить публичные сборища, и потому партия не смогла увеличить свою численность[31].

Но с вступлением в Мюнхен контрреволюционных войск Мёля, Овена и Эппа сложилось новое направление деятельности реакционных сил, которое, начавшись вне ДАП, вскоре вплелось в ее историю, внеся тот динамичный элемент, который позволил ей в течение следующего года «обойти» созданную в конце мая также «Обществом Туле» «Немецкую социалистскую партию».

Дело в том, что в штабе командования созданной 11 мая 1919 г. IV группы войск рейхсвера, которая взяла в руки исполнительную власть в Баварии и включила в свой состав также «добровольческий корпус» Эппа (преобразованного в часть рейхсвера)[32], служили два офицера, которым было поручено особое задание.

Одним из них был вступивший в Баварию вместе с «добровольческим корпусом» Эппа бывший капитан баварской королевской армии Эрнст Рем, занимавшийся материальным обеспечением войск. Еще в апреле 1919 г. он последовал за своим бывшим командиром полка фон Хёрауфом[33] /62/ в Тюрингию, где вскоре стал ближайшим доверенным и политическим советником полковника фон Эппа. В этой должности, еще до вступления корпуса в Мюнхен, через фон Люттвица он установил контакт с кругом Людендорфа-Каппа в Берлине, став их уполномоченным при Эппе. Им он остался во вновь образованной баварской группе рейхсвера, куда перешел вместе с Эппом[34]. Ему был поручен пост, идеальный с точки зрения подготовки путча, а именно начальника отдела 1 в, который должен был ведать не только вооружением и снаряжением войск рейхсвера, «добровольческих» формирований и отрядов «гражданской самообороны», но также «поддерживать контакт с «отечественными союзами»[35]. Одновременно Рем был назначен начальником штаба коменданта Мюнхена Херготта. Благодаря этому он получил возможность оказывать большое влияние на все важные решения в области кадровой политики в мюнхенском судебном и административном аппарате (что он широко использовал для расстановки надежных доверенных людей на ключевых местах и маскировки антиреспубликанских действий). Более того, он нес ответственность за «чистку» и реорганизацию мюнхенской полиции, «охранного полка» и «службы безопасности» и за формирование отрядов «гражданской самообороны». Благодаря этому он стал для берлинского кружка Каппа важнейшим доверенным, отвечавшим за всю Баварию[36].

Другим офицером был подчиненный Рему капитан Карл Майр, который до конца войны служил в баварском генеральном штабе, а потом вступил в федеровский «Союз борьбы за уничтожение процентного рабства» и стал сначала фактически, а с сентября 1919 г. и официально начальником отдела 1 в/Р — «прессы и пропаганды» IV группы рейхсвера[37]. Он, как и бывший командующий войсками баварского правительства (затем назначенный комендантом земли Бавария) генерал Арнольд Риттер фон Мёль, который через своего офицера связи Адама поддерживал контакт с фон Люттвицем, также имел доверительные контакты с берлинским кружком Каппа и тесно сотрудничал с Ремом.

Рем и Майр ввиду их совместной ответственности за подготовку Баварии к общегерманскому путчу, намеченному кружком Каппа на «день X», не проявляли особого интереса не только к «добровольческому корпусу Оберланд» — крупнейшему из военизированных «отечественных» /63/ формирований Баварии, созданных «Обществом Туле», но и к попытке этого общества с помощью ДАП внедриться в «красный» рабочий класс, которого они так боялись, и создать в нем свою базу.

Отвечавший за обучение офицеров-инструкторов и пропагандистов капитан Майр был убежден в особой эффективности практикуемых федеровским «Союзом борьбы» антисемитских методов воздействия на революционные настроения в интересах антидемократических сил. Поэтому он счел необходимым использовать в «национальных» целях солдат, возвращавшихся с фронта. Он привлек Федера и других профессиональных антисемитов в качестве лекторов на организованные им учебные курсы рейхсверовских пропагандистов и ориентировал ведших политическую работу офицеров баварского рейхсвера на крайние формы антисемитской агитации в войсках. Среди рабочих этот метод успеха не имел. Друзья и сотрудники Майра из «Общества Туле» еще летом 1919 г. сообщали ему, что, несмотря на все усилия, служащий этой цели эксперимент с ДАП желаемых результатов не дал.

В сентябре 1919 г. Майр приказал ефрейтору Адольфу Гитлеру побывать на собрании этой партии. Гитлер распоряжение выполнил. После посещения собрания (которое, судя по предварительному извещению в «Мюнхенер беобахтер», состоялось в пивной «Штернэккеброй» 12 сентября 1919 г., а по новым данным, возможно, и 3 октября 1919 г.) он не только сразу же стал членом этой партии, но и был назначен ее «руководителем пропаганды»[39].

Какова была ситуация, в которой капитан Майр дал Гитлеру такой приказ? Это произошло так.

Когда 1 и 2 мая 1919 г. корпус Эппа ворвался в Мюнхен, по нему из казармы «Макс-II» в мюнхенском районе Обервизенфельд, где располагался еще подчинявшийся правительству Советов и номинально входивший в Красную Армию 2-й баварский пехотный полк, в котором служил и ефрейтор Гитлер (как и все его однополчане, он в прошедшие недели ходил с красной нарукавной повязкой), были произведены одиночные винтовочные выстрелы. Поэтому, как только военщина захватила власть, в полку была учреждена следственная комиссия. Она должна была установить, кто именно стрелял, и выявить «гнезда красных». Среди повально арестованных эпповцами подозреваемых солдат находился и Гитлер. Однако, по ходатайству своих /64/ начальников, которые знали его демонстративно высказываемые националистические и антисемитские взгляды, он был освобожден. На допросе ефрейтор Гитлер так усердно и словоохотливо доносил на своих сослуживцев, что допрашивавшие его офицеры, подчиненные капитана Майра, предложили ему работать на «разведывательный отдел». Гитлер согласился и стал «доверенным человеком» (попросту говоря, шпиком) отдела 1 в/Р, а потому был внесен в список его сотрудников и получал за это соответствующее жалованье[41].

В ту пору у реакционного командования рейхсвера наибольшее беспокойство вызывал революционизирующийся дух войск, тенденция к их полевению. Поэтому Майр организовал краткосрочные курсы по подготовке офицеров, унтер-офицеров и рядовых, пригодных к ведению «антибольшевистской» пропаганды, чтобы немедленно использовать их в качестве ораторов в крупных лагерях военнослужащих. На такие курсы, поскольку это было самым неотложным делом, отдел 1в/Р и командировал своего свежеиспеченного агента Гитлера[42].

На пропагандистских курсах Гитлер впервые услышал Готфрида Федера (о котором он потом в «Майн кампф» написал, что благодаря его лекциям понял значение антисемитизма для борьбы с марксизмом); здесь он в духе этих высказываний обсуждал необходимость такой партии, которая обращалась бы к «широкой массе»[43], и проявил себя не только как доносчик, но и как оратор.

В конце июля 1919 г. сразу после окончания обучения Гитлера направляют в Лехфельд — лагерь для возвращающихся с фронта солдат — в распоряжение «команды по политическому просвещению», состоящей из 23 человек. В обязательных донесениях членов команды отделу 1в/Р (а также в донесении командира роты агитируемых войск, начальника лагеря Лехфельд обер-лейтенанта Бендта) единодушно подчеркивается: «захватывающие» выступления Гитлера производят большое впечатление, а сам он проявляет себя как «прирожденный народный трибун», умеющий «приводить людей в состояние истинного воодушевления».

Донесения направляются капитану Майру, тот начинает все больше интересоваться толковым ефрейтором, умеющим подойти к «массе» (тема, весьма оживленно обсуждавшаяся тогда на рейхсверовских курсах и в федеровском «Союзе борьбы»), и решает привлечь его к более тесному сотрудничеству, в частности используя в качестве лектора /65/ на следующих курсах (что и было сделано в январе и феврале 1920 г.). С сентября 1919 г. он не раз привлекает вернувшегося в Мюнхен Гитлера к разработке пропагандистских рекомендаций (в частности, по «поселенческому» и «еврейскому» вопросам) и, полностью одобряя эти документы, направляет их выше[44]. Тем самым Майр не только признавал риторическую ловкость и компетентность своего примерного пропагандиста Гитлера, но и политически одобрял предлагаемые командованию рейхсвера образцы агитации.

Задание Гитлера в ДАП

Видя, что люди Федера никак не могут добиться от ДАП нужного политического влияния, Майр решает использовать Гитлера как демагога, обладающего способностью воздействия на массы. Еще с июля 1919 г. Майр начал пополнять ДАП своими сотрудниками, требуя от них максимальной активности. Со времени возвращения Гитлера из Лехфельда и до приказа Майра побывать на собрании ДАП в пивной «Штернэккеброй» и «поглядеть», что там делается и как наилучшим образом использовать ее для массовой пропаганды, а затем «сообщить об этом»[45], проходит всего... 14 дней. Имеются данные, что руководство «Общества Туле» было извещено капитаном Майром о миссии Гитлера и приветствовало ее[46].

Фактически руководя всей пропагандой ДАП, Гитлер продолжает жить в казарме, однако он уже располагает специальным бюро ДАП в той же пивной «Штернэккеброй». Поскольку он все еще является солдатом, ему приходится в январе и феврале 1920 г. играть странную двойственную роль. С одной стороны, он — один из руководителей ДАП (в которой выдает себя за «художника» и «писателя»), а с другой — лектор курсов в отделе пропаганды рейхсвера. Поэтому в марте 1920 г. он наконец расстается с военной службой.

Капитан Майр направляет в ДАП не только Гитлера, но и других сотрудников отдела, например своего референта по вопросам печати Германа Эссера, бывшего фельдфебеля в полку, где служил и Гитлер, Макса Аманна и др. То же самое делает и капитан Эрнст Рем, у которого имеется гораздо больше людей из «надежных» военных кругов. Впоследствии в «Воспоминаниях государственного изменника» он хвастался тем, что «на каждое» собрание ДАП мог посылать «какого-либо друга, главным образом /66/ из рейхсвера»; таким образом, рейхсвер активно закладывал краеугольные камни в фундамент фашистского движения. По признанию Рема, он и заодно с ним заговорщики в баварском командовании рейхсвера придавали подъему этого движения такое большое значение, что еще в конце 1919 г. он сам вступил в эту партию[47].

В результате в ДАП начались изменения, положившие начало второму этапу ее развития[48]. Целенаправленно осуществлявшееся Ремом и Майром пополнение ее «надежными» рейхсверовцами свидетельствовало о том, что капповский кружок заговорщиков взял формирование ДАП в свои руки и, стремясь немедленно повысить влияние ее агитации в массах, стал продвигать на ключевые организационные посты в ней своих людей во главе с Гитлером, вытеснив из руководства сначала Харрера (еще в январе 1920 г. вышедшего из партии[49]), а затем и Дрекслера[50]. Это означало, что ДАП (при полном единодушии с кругом баварских офицеров-заговорщиков, стремившихся свергнуть республику путем путча и продолжая тесно сотрудничать с «Обществом Туле»)[51] теперь сблизилась с баварским командованием рейхсвера и почти полностью согласной с ним фракцией Каппа. Тем самым она политически подчинилась берлинскому кружку Каппа-Людендорфа как общегерманскому центру стремящейся к антивеймарскому путчу реакции. Баварскими их представителями были Рем и Майр[52].

Вступивший в ДАП капитан рейхсвера Рем не отдает ей предпочтения перед аналогичными организациями и продолжает финансировать из средств рейхсвера другие конкурирующие националистско-антиреспубликанские партии и союзы. Когда же ДАП переходит к формированию своих штурмовых отрядов (CA) {Аббревиатура от нем. Sturmabteilungen (SA). — Прим. перев.}, он наряду с ней поощряет деятельность мюнхенского отделения основанной в Нюрнберге капитаном Хайссом и явно конкурирующей с этой партией военизированной организации «Имперский флаг», более того, становится ее председателем[53]. Ведь Рем отвечал перед берлинским кружком заговорщиков за удачу капповского путча во всей Баварии. И он и Майр придавали большое значение особому заданию Гитлера как можно быстрее превратить ДАП в партию, пользующуюся влиянием в массах. Но Рем не мог, учитывая свою ответственность за исход близившегося путча, делать ставку лишь /67/ на эту, еще не вышедшую за пределы Мюнхена и не проявившую свою пробивную силу партию как на главную опору. Поэтому, стремясь создать как можно более широкую базу, он субсидирует все готовые принять участие в путче политические организации и военные формирования, не исключая и ДАП.

Все это в свою очередь объясняет, почему до капповского путча в марте 1920 г. (и некоторое время после него), несмотря на то что внутри ДАП Гитлер как популярный оратор и руководитель ее пропагандистской службы стоял выше Рема, рядового члена партии, с точки зрения их военной субординации, ничего не изменилось. Для Рема Гитлер по-прежнему оставался подчиненным, действующим по его заданию. Для Гитлера как Рем, так и Майр, как и раньше, были руководителями, облеченными высшими полномочиями, организаторами конспиративного капповского заговора, доверенными Людендорфа — Люттвица — Каппа. С помощью Гитлера и других засланных агентов рейхсвера Рем и Майр использовали ДАП как вспомогательный боевой отряд заговорщиков.

Капповский путч и «ячейка порядка» Бавария

Спустя шесть месяцев после назначения Гитлера руководителем пропагандистской службы ДАП он все еще подчинялся Рему и Майру. Особенно четко это проявилось в день капповского путча. Майр по поручению Рема посылает Гитлера в Регенсбург, чтобы доставить в Мюнхен руководителя реакционного крестьянского союза Георга Хайма, которого предполагалось провозгласить диктатором Баварии (вместо первоначально намечавшегося фон Кара). По возвращении Гитлера из Регенсбурса Майр посылает его с Дитрихом Эккартом на самолете в Берлин с заданием немедленно установить контакт с правительством Каппа. Сделать это тоже не удается: беспосадочный, полет до Берлина еще невозможен, самолету приходится сесть для заправки в Ютербоге, где рабочие аэродрома уже объявили забастовку в знак протеста против капповского путча. Оба неузнанных пассажира, выдающих себя за коммерсантов, вынуждены задержаться. С трудом они раздобывают автомашину и приезжают в Берлин как раз в тот момент, когда правительство Каппа уходит в отставку. Они застают на месте лишь референта Каппа по вопросам /68/ печати Требич-Линкольна (последний представитель бежавшего правительства путчистов, он спешно покидает дворец рейхсканцлера)[54].

Если для Гитлера в капповском путче была отведена роль курьера, то за собой Рем и Майр оставили осуществление решающих политических задач. Они заставили коменданта Баварии фон Мёля объявить о смещении правительства Гофмана, взять на себя исполнительную власть и назначить (вместо все еще колеблющегося Хайма) баварским «правительственным комиссаром» Густава фон Кара.

Эти меры не были отменены в Баварии и после провала путчистов. Таким образом, здесь капповский путч, в отличие от остальной Германии, в результате деятельности Рема, Майра, а также рейхсверовских сообщников (Мёля, Эппа и др.) не потерпел полного провала. Это создало предпосылки для имевшего роковые с точки зрения дальнейшего хода германской истории превращения Баварии в «ячейку порядка»[55].

Теперь все запрещенные после капповского путча на остальной территории Германии «добровольческие корпуса» и военные формирования переместились в Баварию, которая при правительстве фон Кара стала единственной из немецких земель, отказавшихся выполнить распоряжение общегерманского правительства о роспуске всех военизированных организаций. Бригада Эрхардта, «добровольческий корпус» Росбаха и прочие подобные формирования передислоцировались в Баварию, где расположились в обширных поместьях баварского дворянства (лишь слегка маскируясь под лесорубов или туристские группы), чтобы, находясь в боевой готовности, нанести, на сей раз уже из Баварии, новый удар по республике (в 1921 г. в Верхней Силезии, а впоследствии в Руре). Сюда же переселились Людендорф и Макс Бауэр.

По мере концентрации в Баварии всех антиреспубликанских «добровольческих корпусов» возросли значение и фактическая власть Эрнста Рема, поскольку в баварском командовании рейхсвера он ведал материальным снабжением, оснащением прибывших военных формирований оружием и снаряжением. Благодаря этому он контролировал и возникшие еще в 1919 г. отряды «гражданской самообороны», которые находились в полной зависимости от рейхсвера[56]; теперь он нашел путь для их подчинения и в политическом отношении. /69/

В июне 1921 г. Рем добился от командования рейхсвера молчаливого согласия спрятать в «тайных военных складах» и тем самым скрыть от офицеров союзнической контрольной комиссии подлежавшие ликвидации арсеналы в Бамберге, Ингольштадте и Мюнхене на основании положений Версальского договора о разоружении Германии. Когда летом того же года Кару пришлось сделать вид, что он выполнил требование общегерманского правительства о роспуске всех военизированных формирований, объединявшихся до тех пор в «Организации Эшериха», баварские сепаратистские формирования решили уйти в подполье и создать единую боеспособную нелегальную организацию под командованием бывшего начальника групп «самообороны» Верхнего Пфальца Отто Питтингера. Это дало Рему повод предложить новой организации хранить ее оружие в его «тайных военных складах» при условии, что оно будет предоставляться отдельным военным формированиям только с его и Питтингера разрешения.

Кроме того, Густав фон Кар и генерал фон Эпп обязали юрисконсульта «Баварского союза промышленников» д-ра Альфреда Куло в дальнейшем направлять поступающие от промышленников пожертвования для военных формирований на текущий счет «Организации Питтингера» (к которой перешли и многомиллионные суммы «Организации Эшериха»). Таким образом, военные формирования (как баварские, так и прибывшие из других мест) оказались в полной зависимости от дуэта Рем — Питтингер: ни одно из них не могло действовать вопреки им без риска лишиться оружия и пожертвований промышленников.

Обладая ключевыми позициями хозяина тайных складов оружия баварского рейсхвера и сепаратистских формирований, Рем становится инициатором и организатором в Баварии политических убийств «предателей германского оружия», с которыми расправлялись по приговорам «фемы» {Фема» (нем. die Feme) — средневековое судилище. Так в веймарской Германии именовались тайные суды террористических организаций, выносившие смертные приговоры рабочим и прогрессивным республиканским деятелям и организовывавшие их убийства. — Прим. перев.}. Вся координация баварской практики этих тайных судилищ осуществлялась подчиненным Рему офицером рейхсвера. /70/

Требуется (нем. die Feme) — средневековое судилище. Так в веймарской Германии именовались тайные суды террористических организаций, выносившие смертные приговоры рабочим и прогрессивным республиканским деятелям и организовывавшие их убийства. — Прим. перев.}. Вся координация баварской практики этих тайных судилищ осуществлялась подчиненным Рему офицером рейхсвера. /70/

Требуется «фюрер»!

С провалом капповского путча правые — антиреспубликанцы и путчисты — потеряли диктатора, объединявшую их фигуру, — Вольфганга Каппа. В свое время его «открыли» в Восточной Пруссии генерал Гофман и полковник Бауэр, входившие в кружок офицеров-экстремистов из возглавлявшегося Людендорфом и Гинденбургом «Верховного командования Ост»[57]. Они сочли Каппа, ставшего любимцем Людендорфа, пригодным на эту роль за его беспощадное обращение с гражданским населением Пруссии. Теперь надо было искать нового лидера, которого можно было изобразить «спасителем» нации и который мог бы стать фигурой, сплачивающей «национальные» круги.

В претендентах на эту роль недостатка не было. В некоторых кругах правого лагеря подходящим кандидатом на нее считали Людендорфа, Генриха Класса, а то и Гугенберга[58], с не меньшим основанием на эту роль могли претендовать вожди «фёлькиш-демагогических группировок». Однако те круги рейхсвера и монополистического капитала, которые стремились привлечь на свою сторону часть рабочего класса, чтобы с ее помощью разгромить рабочее движение, не очень-то склонялись к выдвижению в диктаторы такого кандидата, у которого — как у Людендорфа, Класса и Гугенберга — на лице было явно написано социальное происхождение и отсутствовали бы импонирующие массам простонародные черты.

Поэтому среди «фёлькишских» главарей и соответственно между их группировками началась ожесточенная конкурентная борьба за вакантное место кандидата в диктаторы. От ее исхода зависели их собственные успехи в прорыве на политическую арену и в привлечении сторонников, поскольку этим определялась заинтересованность капиталистических кругов в их поощрении и финансировании[59].

Гуго Стиннес и Альберт Фёглер отправляют Эдуарда Штадтлера в поездку по стране с задачей пропагандировать «национальную диктатуру социальной революции» во имя «немецкого социализма» и «национально-социалистской народной общности», чего теперь якобы желают ставшие осмотрительными магнаты промышленности. Правда, здесь была допущена тактическая ошибка: в диктаторы прочили самого Гуго Стиннеса, а это сильно ограничило воздействие агитации Штадтлера. Кое-кто стремился усилить «Немецко-социалистическую /71/ партию», включив в нее и НСДАП. Несмотря на ожесточенную конкуренцию претендентов в диктаторы, баварские главари рейхсвера и «Общества Туле» продолжают тесно сотрудничать друг с другом. Осенью 1919 г. Гитлер был принят в это общество. Как преуспевающего и успешно действующего в их духе демагога, его стали настойчиво продвигать на роль фюрера нацистской партии. До марта 1920 г. Дитрих Эккарт ставил, как Рем и Майр, на Каппа. Но уже в мае, считая Гитлера человеком, наиболее пригодным для роли диктатора, он приказал Рудольфу Гессу вступить в НСДАП; вскоре тот стал ближайшим доверенным «фюрера»[60].

Именно рейхсверовская фракция в НСДАП во главе с Ремом, Аманном и Эссером вопреки сильному сопротивлению и рискуя вызвать внутрипартийный кризис добивается 29 июля 1921 г. избрания «барабанщика» Гитлера председателем НСДАП с диктаторскими полномочиями. Вечером того же дня на большом митинге в цирке Кроне Герман Эссер представляет его собравшимся как «фюрера». Таким образом, Гитлер стал «фюрером» не сам по себе. Он был «сделан» «фёлькишскими» кругами и скроен по их мерке.

Образ «фюрера», поиски которого велись столь энергично, сконструировал еще раньше Дитрих Эккарт. В 1918 г. он призывал и превозносил будущего «спасителя», а после войны писал о срочно необходимой «новой» — разумеется, «фёлькишско»-демагогической — партии, во главе которой «должен встать парень, не боящийся треска пулеметов». «Не офицер! К офицерам в народе почтения больше нет! Лучше всего — рабочий с луженой глоткой! К тому же холостяк: тогда мы привлечем на свою сторону женщин!»[61]. Другой портрет будущего «фюрера» летом 1922 г. нарисовал Рудольф Гесс. Он написал специальную работу «Каким должен быть человек, который вернет Германии величие?»[62]. Она была отмечена первой премией на конкурсе, устроенном националистическими кругами совместно с Мюнхенским университетом. Хотя Гесс, несомненно, мог иметь при этом в виду Гитлера[63], о чем говорит присуждение премии[64], изложенные им требования являлись в своем роде «нормативными» и отвечали представлениям «Общества Туле».

Такой человек должен обладать захватывающим талантом оратора, заставляющего массы встречать его ликованием. Ради спасения нации он не погнушается воспользоваться /72/ оружием противника, демагогией, лозунгами, уличными шествиями... Чем глубже диктатор исконно уходит корнями в широкую массу, чем лучше он умеет психологически подойти к ней, тем с меньшим недоверием будут к нему относиться рабочие, тем больше приверженцев приобретет он из этих динамичных рядов народа. Но сам он, как каждая великая личность, не имеет с массой ничего общего... Если нужно, он не остановится и перед кровопролитием... ради достижения своей цели он перешагнет и через ближайших друзей... как законодатель, он будет действовать с устрашающей твердостью и не побоится карать врагов смертной казнью[65].

Но чтобы ввести в игру своего конкретного кандидата на эту роль, прежде всего было необходимо должным образом представить его могущественным кругам капитала. С этой целью входивший в окружение Рема мюнхенский полицай-президент Пёнер уже в конце 1920 г. подготовил рекомендательное письмо к Генриху Классу и финансовому воротиле «Пангерманского союза» Паулю Бангу. В нем говорилось:

«Податель сего письма господин Гитлер... чрезвычайно искусный тактик в борьбе за наши общие идеи... и известен по всей Баварии как самый лучший оратор Национал-социалистской немецкой рабочей партии... Господин Гитлер, как он заявил мне, охотно готов, если получит необходимую финансовую поддержку, развернуть соответствующую деятельность и в Северной Германии. Хотел бы как можно более горячо рекомендовать Вам господина Гитлера и уверен, что он окажет Вам отличные услуги»[66].

Столь горячо рекомендуемый фюрер НСДАП в декабре 1920 г. вместе с Германом Эссером посетил в Берлине Класса. Гитлер заверил лидера пангерманцев, что «после чтения его книги «Если бы кайзером был я» пришел к убеждению: в этой книге содержится все важное и необходимое для немецкого народа»[67].

Дитрих Эккарт еще в марте 1920 г. познакомил Гитлера с руководителями берлинских немецко-«фёлькишских» правых, и прежде всего с д-ром Эмилем Ганссером — ответственным лицом концерна Сименса и важной персоной берлинского «Национального клуба 1919 г.». При содействии д-ра Карла Буренне, директора сименсовского концерна, он ввел Гитлера в этот клуб[68]. Там 29 мая 1922 г. состоялся первый доклад Гитлера. Второй, прочитанный в том же году, обеспечил НСДАП постоянную /73/ финансовую поддержку монополиста Бёрзига[69].

Разумеется, господствовавшее длительное время и все еще широко распространенное представление, будто первоначально НСДАП поддерживалась исключительно тяжелой промышленностью и крупными землевладельцами, настоятельно нуждается в корректировке[70]. Тем более знаменателен тот факт, что Гитлер был введен в «Национальный клуб 1919 г.» и его лично познакомили с влиятельными лидерами индустрии. Это привело к тому, что в политическом отношении он счел себя более, чем когда-либо ранее, обязанным ориентироваться на кружок Людендорфа и Макса Бауэра и включиться в путчистские планы. К тому же некоторые промышленники считали Людендорфа и Бауэра неподходящими кандидатами в народные агитаторы, а тем самым и диктаторы. Впрочем, Людендорф и Бауэр сами были заинтересованы в том, чтобы найти демагога, способного привлечь на их сторону массы. Людендорф, как и прежде, оставался тайным вершителем помыслов стремившегося к путчу клуба промышленников и земельных аристократов. Поэтому согласный с их общей концепцией «народный» агитатор мог казаться им не конкурентом, а человеком, обеспечивающие шансы на успех.

Планы монополистического капитала. «Срединная Европа» и «Дунайская федерация»

Новый удар по республике, по созданной Версальским договором послевоенной системе государств в Европе Людендорф и Макс Бауэр готовили из Баварии. С этой целью Бауэр совершил вояжи по разным европейским странам. Прежде всего он отправился в Венгрию, к фашистскому правителю Хорти, затем к ориентирующимся на пангерманизм правым группам и военизированным союзам немецкоязычной Австрии, а также к симпатизирующим немцам воинствующим антикоммунистическим группам Румынии, Болгарии и Польши. Но прежде всего он установил связь с имущими кругами русской белогвардейской эмиграции, группировавшимися вокруг великого князя Кирилла и генерала Бискупского.

Цель этой активности была такова: сделать «день X», очередного путча против республиканского правительства в Берлине и веймарской конституции, началом «восстания стран Срединной Европы». В результате, во-первых, «одним /74/ махом» должен был быть создан на основе добровольного присоединения Австрии к Германии и солидарности хортистской Венгрии сплоченный блок от Берлина до Будапешта, способный разрушить «версальскую систему». Во-вторых, провозглашенное одновременно в Берлине диктаторское правительство должно было получить повод для оказания «немедленной помощи» терпящим поражение «повстанцам» в Белоруссии и на Украине, которых поддерживали белоэмигрантские круги во главе с Бискупским. Это должно было послужить сигналом для интервенции с целью свержения Советского правительства.

План создания «Срединной Европы» полностью отвечал «политике катастроф», проводившейся Гуго Стиннесом. И после поражения Германии он ни на минуту не упускал из виду свои интересы: стремился овладеть французскими, бельгийскими и люксембургскими горноугольными месторождениями и, как всегда, яростно подстрекал к установлению германского господства над Россией. Незадолго до этого он присоединил к своей гигантской империи (созданной на волне инфляции, от которой он из всех промышленников Рура получил наибольшие прибыли) концерн («Рейн-Эльбе-Сименс-Шуккертунион»), значительную часть австрийской, северочешской и верхнесилезской промышленности[71].

План «Срединной Европы» отвечал также интересам Арнольда Рехберга, тогдашнего «экономического советника» генерала Людендорфа, который вместе с братом Фрицем Рехбергом владел калийным концерном «Винтерсхалль» и мечтал о захвате русских калийных месторождений, что позволило бы ему стать монопольным хозяином на мировом рынке калия[72]. Поэтому среди крупных промышленников Германии он был одним из первых пропагандистов заключения между Германией и Францией агрессивного пакта против Советского Союза; он даже предлагал создать объединенный германо-французский генеральный штаб[73]. Из-за этого пункта Рехберг и Людендорф не достигли согласия и вскоре разошлись[74]. После второй мировой войны, исход которой, как считал Рехберг, лишь подтвердил верность установок на захватническую войну Запада против Советского Союза, он в июне 1945 г. вновь предложил западным державам осуществить его планы[75].

Идея «Срединной Европы», вынашиваемая Стиннесом и Бауэром, не в последнюю очередь отвечала и взглядам Людендорфа, который в начале первой мировой войны /75/ приобрел репутацию «героя Танненберга» {В немецкой литературе сражением под Танненбергом называют часть восточнопрусской операции 1914 г. (окружение двух корпусов 2-й русской армии). — Прим. ред.}[76]. Однако активность при осуществлении плана «Срединная Европа» породила политическую конкуренцию между Людендорфом и Бауэром, с одной стороны, и «сине-белой» баварской монархической реакцией, с другой. Это грозило взорвать, и в конечном счете взорвало, единство военных формирований.

Баварские монархисты преследовали цель восстановить в Баварии монархию Виттельсбахов. Речь шла о том, чтобы, отколов Баварию от Германии и объединив со странами, возникшими в результате распада в 1918 г. Австро-Венгерской империи, сделать баварских правителей фактическими наследниками династии Габсбургов. Уже в декабре 1918 г. тесно связанный с домом Виттельсбахов Георг Хайм обратился к баварцам с призывом о создании «Дунайской федерации», а следовательно, об отделении Баварии от Германии. Аналогичные планы создания федерации дунайских государств отстаивал в 1920 г. и виттельсбахский кронпринц Рупрехт. Он утверждал в связи с этим, что германское продвижение на юго-восток Европы не будет противоречить безопасности Франции при условии «вытеснения Пруссии из Рурской области»[77].

Это, однако, было равнозначно смертельному удару по старому союзу рурской промышленности с остэльбским юнкерством, было чревато распадом этого союза и расколом страны. Кроме того, ориентация на Францию противоречила пангерманской идее, интересам Тиссена, Стиннеса и мыслившего прусско-германскими категориями Людендорфа. Зато она отвечала устремлениям значительной части баварских промышленных, торговых и банковских кругов и соответствовала старому направлению удара германских химических и электроконцернов, а также «Дойче банк» на юго-восток. Не случайно уже упоминавшийся Георг Хайм, баварский «крестьянский вождь», был одновременно директором этого банка. Не случайно представители этих концернов столь активно ратовали за план создания «Дунайской федерации», который концептуально сочетался с планом создания «Рейнского союза» на западе Германии.

Ввиду столь глубоких противоречий Людендорф и Бауэр должны были бы придавать особое значение выглядевшему со стороны принудительным браку Рема с «Организацией /76/ Питтингера». Но в январе 1923 г. именно Людендорф заставил Рема разорвать этот союз, снять контроль над военными формированиями и тем самым дать им возможность действовать без согласия командования рейхсвера и Питтингера[78]. И Рем выполнил это требование, добился его утверждения комендантом земли Бавария фон Лоссова и письменно сообщил об этом 30 января 1923 г. Питтенгеру.

«Народный бунт» против Франции? Противоречия в лагере «отечественных» сил и реорганизация CA

Какова же была истинная причина этого на первый взгляд непонятного шага Людендорфа и Рема? Она крылась в возобновлении контакта Гуго Стиннеса с Людендорфом в январе 1923 г., сразу же после вступления французских

войск в Рурскую область.

Вступление это спровоцировал сам Стиннес. После окончания войны он, облекая старые экспансионистские цели рурской индустрии в новые формы, вел длительные переговоры с французским объединением «Комите де Форж» {Комите де Форж (Comité des Forges) — организация владельцев металлургических предприятий Франции, основана в 1864 г. — Прим. ред.} о слиянии рурской сталелитейной промышленности с французской на базе предложенного им паритетного 50-процентного участия. Фактически же оно, как записал в дневнике тогдашний руководитель западноевропейского отдела государственного департамента США У.Р. Кестл, превратилось бы, учитывая безусловное превосходство рурских концернов, в «гигантский германский трест с французским хвостом»[79]. Пожалуй, нет необходимости пояснять, почему эти переговоры не привели к какому-либо соглашению и сорвались из-за французского «нет»[80].

Однако это «нет» французов Стиннес использовал как предлог для давления на командование рейхсвера и президента Германии, требуя немедленного прекращения выплаты репараций Франции. Такая вызывающая политика явно провоцировала Францию на вооруженный конфликт (что и было трезво «оценено» Стиннесом), и для ее реализации требовалось иное правительство, нежели рейхсканцлера Вирта, которое и без того подвергалось нападкам рурских магнатов за проведение «политики выполнения» /77/ (Версальского договора. — Прим. перев.). В ноябре 1922 г. Стиннес добился его смещения. К власти пришло правительство, готовое проводить жесткий курс в отношении Франции. Стиннес лично подобрал его ведущих членов, в том числе и канцлера; им стал его близкий друг, директор гамбургского пароходного акционерного общества «ГАПАГ» Вильгельм Куно.

Целью политики конфронтации в отношении Франции было превращение провозглашенного в ответ на ожидаемое вступление французских войск в Рурскую область «пассивного» сопротивления в «активное» и в конечном счете — во всеобщую «народную войну» немцев против Франции при дипломатической поддержке Англии и США, вплоть до военного разгрома. Это заставило бы Францию пойти на условия воротил германской индустрии и отказаться от притязания на роль ведущей европейской державы[81]. Но главная задача заключалась в том, чтобы на волне националистического угара, который должно было вызвать такое вооруженное «народное восстание» против Франции, установить в Германии диктатуру. Она должна была навсегда покончить с левыми силами, в существовании которых Стиннес видел главное препятствие «новому усилению» Германии на базе «оздоровления экономики».

Когда правительство Куно приостановило выплату репараций и в ответ Франция 11 января 1923 г. оккупировала Рурскую область, для Стиннеса и стоявших за ним промышленных кругов стало насущно необходимым привлечь к провоцируемой «народной войне» против Франции и баварские военные формирования. Это побудило Стиннеса восстановить старые связи с генералом Людендорфом, которому, как солдату первой мировой войны, способному сплотить разнородные силы, придавалось решающее значение. Стиннес потребовал от военных формирований быстрой перестройки для вооруженных действий на стороне рейхсвера[82].

Затем 30 января 1923 г. Стиннес посетил начальника Управления сухопутных войск рейхсвера генерал-полковника фон Секта и предложил ему немедленно ввести войска рейхсвера в восточную часть Верхней Силезии и северные индустриальные области Чехословакии, то есть начать войну против союзников Франции — Польши и Чехословакии[83]. При этом он сослался на то, что в Рурской области под руководством Фрица Тиссена уже проведена подготовка к вооруженному «восстанию» (Тиссен планировал /78/ его вместе с генералом Ватгером, командовавшим войсками, расположенными в Мюнстере (Вестфалия), севернее оккупированной французами территории). 13 февраля 1923 г. Стиннес на вилле в берлинском аристократическом районе Грюневальд устроил встречу Секта с влиятельными представителями рурских промышленников и «Рейхсбанка». При всем недовольстве самовольной «игрой в войну» Тиссена изложенные военные планы произвели на главу рейхсвера такое сильное впечатление, что на следующий день он попытался уговорить присоединиться к ним президента Германии Фридриха Эберта[84]. 15 февраля в беседе с влиятельным государственным чиновником Эшерихом Сект выясняет, на сколько готовы участвовать в этой операции военные формирования[85] фон Кара и Питтингера. Когда же он наталкивается на трудности, стиннесовский директор Оссиус по инициативе своего патрона советует ему связаться с Людендорфом и вместе с Куно 20 февраля 1923 г. встретиться с ним в берлинском районе Ванзее, на вилле стиннесовского генерального директора Фридриха Мину. Затем по инициативе Людендорфа Сект, находясь в инспекционной поездке в Мюнхене, встретился 11 марта 1923 г. и с Гитлером.

Но привлечь на свою сторону для похода против Франции и ее союзников в Юго-Восточной и Восточной Европе «сине-белых» монархистов, группировавшихся вокруг виттельсбахского кронпринца Рупрехта, рассчитывавших при создании «Дунайской федерации» именно на помощь Франции, не удается. Не удается при всей смертельной ненависти к республике и крайней решимости пойти на ее свержение побудить их двинуть на Берлин крестьянские сотни под предводительством баварского рейхсвера.

Но от этого зависела удача плана Стиннеса, касающегося Баварии. Без ее военных формирований (к тому же учитывая их тесные связи с главарями важнейших северогерманских военных союзов) решиться на «народную войну» против «Версаля» было невозможно. Все зависело от того, хватит ли в решающий момент притягательной силы Людендорфа, выдаваемого за «национального героя» и идола для всех «отечественных» сил, чтобы увлечь за собой основную массу «сине-белых» военных формирований. Поэтому в самой Баварии Людендорф должен был иметь абсолютно преданные ему, не связанные принуждениями к компромиссам с «сине-белыми», внушительные собственные вооруженные формирования, которые под командованием /79/ прославленного полководца увлекли бы за собой других. Исходя из этого, он и потребовал в январе 1923 г. разрыва с Питтингером и создания самостоятельного объединения военных формирований, подчиняющихся непосредственно ему.

Рем, искони «сине-белый» монархист, до конца жизни остававшийся горячим приверженцем династий Виттельсбахов, при всем том был еще более горячим сторонником людендорфской идеи «солдатского государства»[86]. Потому он действовал без промедления. Через пять дней после разрыва с Питтингером, 4 февраля 1923 г., по его инициативе состоялось первое «рабочее заседание» преданных Людендорфу формирований. Основанное на нем «Рабочее содружество отечественных боевых союзов»[87] в считанные месяцы превратилось в «Немецкий боевой союз», главную силу мюнхенского путча 8-9 ноября. Он состоял из «Союза Оберланд», «Имперского флага» (в земельное руководство которого входил Рем, являвшийся председателем его мюнхенского отделения) и CA[88]. С самого начала его создания через своего генерального директора Фридриха Мину союз финансировал концерн Стиннеса[89].

То, что эти три верные Людендорфу союза в количественном отношении уступали «сине-белым» военным формированиям[90], компенсировалось быстрым ростом их личного состава и превращением в боеспособные части.

Это касалось прежде всего CA, которые до сих пор были самыми слабыми среди них и представляли нечто среднее между военными формированиями и партийными боевыми отрядами НСДАП, предназначенными для террористических актов и пропаганды.

Столь же быстро, как и Рем, действовал Гитлер. Правда, он в согласии с Генрихом Классом и старыми демагогами из «Пангерманского союза» и «Общества Туле» не был сторонником войны против Франции до предварительного «уничтожения марксизма» внутри Германии. В формирующемся теперь, в связи с проводившейся Куно политикой борьбы в Руре, националистическом «едином фронте» он видел лишь новое издание «гражданского мира» 1914 г., затрудняющего и откладывающего «сведение счетов» с рабочим движением. Таково же было и мнение Рема, которое он энергично отстаивал. В соответствии с военными планами рурских промышленников и их заговором с Сектом и Людендорфом Гитлер приказал провести реорганизацию CA: превратить их, как писал он сам в «Майн /80/ кампф», в «боевую военную организацию». Он начал с того, что сместил прежнего верховного фюрера CA (ОСАФ) {Аббревиатура от нем. Oberster SA-Führer (OSAF)} лейтенанта Ганса-Ульриха Клинча, который, что любопытно, был из морской бригады Эрхардта, состоял в ней на денежном довольствии и теперь вновь возвратился в нее.

На его место Гитлер поставил не кого-нибудь, а Германа Геринга, появившегося в НСДАП, словно дар небес, в нужный момент, в октябре или ноябре 1922 г., и полностью предоставившего себя в распоряжение «фюрера». Этот увенчанный военными лаврами последний командир авиационной истребительной эскадрильи Рихтгофен, награжденный орденом «Pour-le-mérite» {«За заслуги» (франц.)}, родился в Розенхайме (Бавария) и был сыном первого губернатора германской Юго-Западной Африки. После окончания первой мировой войны был летчиком-испытателем, а также руководителем одной из скандинавских авиационных фирм. Он имел обширные связи в авиационной и других отраслях промышленности, а также в аристократических кругах. Как новый фюрер CA, он возглавил их реорганизацию, сочетая жесткую политическую «чистку» с персональными изменениями в командном составе штурмовиков.

Однако в последующие месяцы, вплоть до лета 1923 г., становилось все яснее, что политика «пассивного сопротивления» в Руре несостоятельна и ее придется прекратить, чтобы она не вылилась в катастрофу для самой германской индустрии. Обособление Рурской области вызвало экономический кризис и такой рост инфляции, что за ней не могли угнаться все большее число промышленников, над которыми нависла угроза банкротства. Поэтому они потребовали немедленного прекращения «пассивного сопротивления». Но раздувавшийся против Франции дух «сопротивления» и «народного восстания» породил не только в Руре, но и по всей Германии новую вспышку революционно-антиимпериалистических настроений, направленных и против немецкого крупного капитала. Уже в марте подъем левых сил, вызванный в значительной мере этими настроениями, привел к созданию лояльного к КПГ и состоявшего из левых социал-демократов правительства в Саксонии. Затем, в августе, вспыхнула всеобщая забастовка против правительства Куно (которое под ее воздействием 12 августа 1923 г. было вынуждено /81/ уйти в отставку[91]). В октябре в конечном счете дело дошло до образования правительств Народного фронта в Саксонии и Тюрингии и к возникновению во всей Германии ситуации революционного кризиса (Гамбургское восстание 23-25 октября 1923 г.). В этой обстановке прекращение политики «пассивного сопротивления» поневоле отвечало жизненным интересам оказавшегося под угрозой германского монополистического капитала.

На смену правительству Куно пришла большая коалиция во главе с Густавом Штреземаном. Она состояла из классических веймарских коалиционных партий, включая и ориентировавшееся на новые отрасли промышленности крыло «Немецкой национальной народной партии» (НННП). 13 августа 1923 г. был сформирован коалиционный кабинет. Он принял на себя правительственную власть и был полон решимости осуществить взваленный на него пангерманскими «политиками катастроф» ввиду их собственного провала курс, объявленный затем правыми силами позорной капитуляцией. В намерения нового кабинета входило прекращение «пассивного сопротивления», увязав его с прекращением инфляции. Внезапная стабилизация валюты неизбежно должна была выбить почву из-под ног у выросших на инфляционных прибылях гигантских концернов рурской промышленности[92] (прежде всего у крупнейшего из них — концерна Стиннеса, который летом 1925 г. в результате стабилизации потерпел крах). Так как правительство, желавшее положить конец принявшей характер бедствия инфляции и принять меры к подъему экономики, имело все основания рассчитывать на широкую популярность у избирателей, представители крупной индустрии и прусские юнкеры увидели в нем опасность окончательной или по меньшей мере длительной стабилизации политической ситуации, а, следовательно, и власти своих соперников.

Планы монополий и рейхсвера по установлению диктатуры. Мюнхенский путч Людендорфа — Гитлера 8-9 ноября 1923 г.

Провал Куно и планов борьбы в Руре послужил Стиннесу большим основанием считать установление диктатуры в Германии неотложным делом и побудил его начать подготовку к ее осуществлению. /82/

Весь антиреспубликанский лагерь правых с августа 1923 г. был един в стремлении свергнуть правительство Штреземана и заменить его «национальной» диктатурой. Для этого предполагалось использовать национальное возмущение, всплеска которого ожидали в день объявления прекращения «пассивного сопротивления»[93]. Большие надежды возлагались на главу рейхсвера фон Секта. Ему предполагалось передать исполнительную власть. Он должен был назначить диктаторскую директорию из гражданских лиц, которая подчинялась бы ему как верховному главнокомандующему и военному диктатору. Добиваясь, чтобы в нее вошли люди, отстаивавшие интересы рурских концернов, Стиннес где-то в сентябре 1923 г. вступил (через своего генерального директора Фридриха Мину) в переговоры с Сектом о ее персональном составе.

23 сентября 1923 г. правительство Штреземана в обращении «К немецкому народу» объявило о прекращении фактически уже давно провалившегося и приостановленного «пассивного сопротивления». Вслед за этим 26 сентября баварские монархисты произвели в Мюнхене государственный переворот и провозгласили Густава фон Кара «генеральным государственным комиссаром» Баварии с диктаторскими полномочиями. Президент Германии Фридрих Эберт объявил чрезвычайное военное положение. Но поскольку исполнительной властью он облек министра рейхсвера Гесслера, а не Секта, последний внес в свои планы установления диктатуры некоторые коррективы. Правительство Штреземана, напуганное ходом событий в Саксонии и Тюрингии, решило в нарушение конституции двинуть туда войска рейхсвера. Поэтому Сект рассчитывал в благоприятный момент потребовать для себя чрезвычайных полномочий и неограниченного права применения военной силы. Провозглашенная вслед за тем диктаторская директория должна была состоять из трех человек: Фридриха Мину, генерального директора концерна Стиннеса; д-ра Отто Видфельдта, бывшего члена правления концерна Круппа, а затем германского посла в Вашингтоне, д-ра Густава Риттера фон Кара (по мнению Секта, Кар в ходе мюнхенского переворота показал себя «сильным человеком»).

Хотя это и свидетельствовало о высокой степени согласованности и договоренности между Сектом и Стиннесом (Отто Видфельдт был доверенным человеком последнего), тем не менее рурские промышленники имели основания /83/ не доверять Секту. Ведь ближайшим политическим сотрудником, с которым генерал обсуждал все свои планы, был тот самый майор Курт фон Шлейхер, который когда-то вместе с генералом Грёнером[94] стремился установить контроль над военными концернами и урезать доходы остэльбских юнкеров. Кроме того, ориентировавшаяся на централизацию в духе военной экономики и государственное вмешательство в хозяйственные дела группа офицеров вокруг Шлейхера и стоявшие за ней промышленные круги видели в предстоящих событиях (использование рейхсвера против революционного движения[95] и стабилизацию марки) подходящую возможность для пересмотра конституции и решающего сдвига внутриполитического соотношения сил вправо при помощи и под прикрытием чрезвычайного военного положения вплоть до диктатуры[96]. Разве нельзя было предположить, что они окажут влияние на Секта и он пойдет на компромисс с ними?

А как же, собственно, можно было понять приглашение им в триумвират Густава фон Кара (после того как тот сразу же после захвата власти в сентябре показал себя ярым защитником особой и вместе с тем руководящей роли королевской Баварии в будущем германском рейхе и самым резким антилюдендорфовцем в Баварии[97]). И как все это можно было увязать с традиционными имперскими представлениями пангерманцев?

В конце октября 1923 г. Сект изложил «правительственную программу»[98]. Она содержала важнейшие требования представителей тяжелой промышленности. Но наряду с ними, в ней имелись и такие положения (например, о «праве государства контролировать производство жизненно важной продукции» или о «запрете картелей и синдикатов»), которые выдавали почерк Грёнера и Шлейхера.

Во всяком случае, для Стиннеса желаемая диктатура имела вполне определенный смысл, и смысл этот заключался в следующем: вовремя торпедировать запланированную правительством Штреземана стабилизацию денежной системы (она была намечена на 15 ноября 1923 г.)[99]. Поэтому само свержение правительства должно было произойти ранее этого срока (тем самым подготовка путча были ограничена во времени), а затем должно было последовать неотложное, с точки зрения Стиннеса, оздоровление системы, предусматривающей дальнейшее существование и обеспечение интересов его концерна.

Эту идею Стиннес выработал еще в 1922 г. и пытался /84/ провести ее на переговорах как с Францией, так и с президентом Германии, а также в имперском экономическом совете еще до замены правительства Вирта кабинетом Куно. Установление диктатуры предусматривало и смену правительства, и осуществление этой идеи.

Когда в течение 1922 г. усилия, направленные на резкое снижение репарационных выплат, не дали результата и вместе с тем последствия сознательного саботажа рурской индустрией стабилизации марки стали с экономической точки зрения невыносимыми, Стиннес внезапно пошел на уступки Франции в вопросе о репарациях. 14 августа 1922 г. он заключил с французским уполномоченным по вопросам экономического восстановления де Люберсаком соглашение, которое вместо дальнейшей выплаты репараций предусматривало широкомасштабное восстановление германским хозяйством разрушенной войной экономики Франции и Бельгии, то есть замену репарационных платежей поставками продукции. За это концерну Стиннеса гарантировалось комиссионное вознаграждение в размере 6% от общей суммы поставок.

По планам Стиннеса финансирование этой огромной программы должно было гарантироваться предоставлением Германии займа в золоте на соответствующую сумму, проценты по которому должны были выплачиваться за счет трудящихся: в течение 10-15 лет они должны были сверх обычного 8-часового рабочего дня работать еще 2 часа без оплаты, то есть вводился 10-часовой рабочий день[100].

Поскольку Стиннес, не без оснований, предполагал, что по собственной воле рабочий класс на это не пойдет и не согласятся с этим профсоюзы и социал-демократия[101], он сделал вывод, что единственный путь к осуществлению этого проекта — диктатура. Программу диктатуры он изложил в октябре 1922 г. (правда, не употребив в этом документе слово «диктатура»), а затем передал ее американскому посольству в Берлине и германскому послу в Вашингтоне Отто Видфельдту. Эта программа содержала следующие требования: удлинение в течение 10-15 лет рабочего дня как минимум на 2 часа (неоплачиваемых), восстановление активного торгового баланса, запрещение стачек, отказ государства от расходов на социальные нужды и т. д. На этой основе он собирался осуществить подъем экономики и рост вооружений, к чему и стремились рурские промышленники. Поскольку рассчитывать /85/ на осуществление такой программы коалиционными правительствами было почти невозможно, рурские промышленники не стали полагаться только на Секта и его согласие нанести удар республике. С момента краха правительства Куно в августе 1923 г. они держали в запасе и другой вариант, который давал им возможность придать большой вес выступлению верхушки рейхсвера, а в случае необходимости — действовать и независимо от Секта: проект похода на Берлин баварских военных формирований и рейхсвера под командованием Людендорфа — по образцу недавнего похода Муссолини на Рим.

Поэтому Стиннес сразу же стал усиленно финансировать возникший из «Рабочего содружества отечественных боевых союзов» более узкий «Немецкий боевой союз». С лета 1923 г. эта же причина обусловила поездки представителей близкого к нему кругу рейнско-вестфальских промышленников в Мюнхен к Людендорфу для обсуждения и уточнения этого проекта. Чаще всех приезжал Фридрих Мину. Побывал там и Фриц Тиссен, который передал Людендорфу от рейнско-вестфальской промышленности пожертвование «Немецкому боевому союзу» в размере 100 000 золотых марок[102]. Там также побывали Генрих Класс и его ближайший сотрудник в правлении «Пангерманского союза» главарь антисемитов Теодор Фрич, командир северогерманских военных формирований и доверенный человек Класса генерал фон Белов, глава «Стального шлема» Теодор Дюстерберг. Деньги поступали «Немецкому боевому союзу» и от рассчитывавших на вторжение в Россию белогвардейских эмигрантских кругов, группировавшихся возле великого князя Кирилла, — они направлялись Людендорфу через династию Кобургов.

Одно это уже объясняет, почему Стиннес смог 21 сентября 1923 г. точно предсказать послу США в Берлине Алансону Б. Хьютону дату (8-9 ноября 1923 г.) мюнхенского путча — никаких провидческих данных для этого не требовалось.

В телеграмме, посланной Хьютоном в Вашингтон государственному секретарю США Хьюгу с изложением этой беседы, сообщалось:

«Телеграмма 21 сентября 1923 г.

Стиннес прибыл в субботу во второй половине дня. Он сказал мне, что наступил конец. Рур и Рейнская область должны капитулировать. Затем он обрисовал экономическое положение в Германии, которое, как он сказал, /86/ достигло низшей точки. Если Германии суждено жить, она должна повысить уровень производства. Заводы и другие предприятия к этому готовы. Однако немецкому рабочему классу придется работать больше и тяжелее. Он полагает, что немецкие рабочие будут иметь низкий заработок, но если снова будет введен нормальный 10-часовой рабочий день, то их заработная плата удвоится или даже утроится. Однако он убежден, что германский рабочий класс на это не пойдет, а потому его следует заставить. Поэтому, сказал он, надо найти диктатора, облеченного полнотой власти. Этот человек должен говорить на языке, понятном народу, но иметь буржуазные взгляды. И такой человек есть. Уже начинает давать о себе знать большое, идущее из Баварии движение, полное решимости восстановить прежние монархии. Я спросил его, как скоро это движение проявит себя. Он ответил: пожалуй, через две-три недели. Участники движения охотно подождали бы до сбора картофеля и полной уборки урожая, но он не уверен, что такая длительная отсрочка возможна. К движению этому, сказал он, примкнут все правые партии, а также видные группы умеренных людей центра; оно было бы в первую очередь борьбой против коммунизма... На вопрос, присоединились бы промышленники к этому движению, Стиннес ответил, что они сделали бы это. Когда я спросил его, как восприняла бы Франция появление в Германии диктатора, Стиннес ответил: никто разрешения спрашивать не будет. Таков вкратце намеченный Стиннесом план. К середине октября безработными будут три или, возможно, четыре миллиона человек. Коммунисты попытаются использовать это положение, чтобы начать революцию. Уже сейчас, сказал он, коммунисты начинают вскрывать свои, до сих пор еще тайные, склады оружия и снаряжения и раздавать их. Между тем правительство Штреземана доказало неспособность справиться со стоящей перед ним задачей, и нация будет поставлена перед вопросом: искать ли ей спасения у правых или же у левых партий? Как только коммунисты начнут действовать, Эберт именем республики назначит диктатором одного человека или, возможно, будет создан комитет из трех человек с диктаторскими полномочиями и ему будет передана вся военная власть. С этого момента с парламентской формой правления будет покончено.

Коммунисты подвергнутся беспощадному разгрому, а если они призовут ко всеобщей забастовке, она будет /87/ подавлена силой. Если все пойдет хорошо, полагает Стиннес, положение в течение трех недель с начала действий определится. Согласно этим предположениям, с социализмом в Германии как с политической формой существования будет навсегда покончено, а законы и распоряжения, которые мешают производству и не служат никакой полезной цели, немедленно отменены...»[103]

Вот каковы были тайные причины столь часто недооцениваемого ныне из-за своего провала мюнхенского путча 8-9 ноября 1923 г.! В школьных учебниках ФРГ он, этот якобы «пивной» путч, в большинстве случаев изображается так, словно на совершенно пустой, в стиле Сэмюэла Беккета {Беккет Сэмюэл (р. 1906) — ирландский драматург, один из основоположников драмы абсурда. — Прим. ред.}, сцене действуют два честолюбивых человека — Гитлер и Людендорф; с небольшой кучкой фанатичных приверженцев они сами по себе, собственными силами пытаются совершить государственный переворот.

Еще в конце сентября Стиннес рассчитывал на единство путчистов, но уже в течение октября (и окончательно в первых числах ноября) антиреспубликанский заговор рухнул из-за несовместимости концепций и интересов замышлявших его групп[104]. К тому же дефицит времени вызвал панику. В конечном счете это привело к смахивавшему на уголовщину появлению Гитлера с пистолетом в руке в пивной «Бюргербройкеллер» и к маршу утром 9 ноября, который, будучи изолированным выступлением «Немецкого боевого союза», нашел свой отнюдь не героический конец под выстрелами баварской земельной полиции фон Кара у «Гробницы полководцев» («Фельдхерренхалле»).

Сколь ни поучительны детали и отдельные этапы развития событий, приведшие к провалу плана свержения республики, к расколу его сторонников на враждующие друг с другом группы и к «фальстарту» лишь одной части заговорщиков, характер происхождения данного плана не меняется. Просто в ажиотаже гонки в Мюнхене сработал эффект «самоспуска», приведший к краху всех фракций заговорщиков и крушению всех их намерений[105]. Тем не менее это был подготавливавшийся в течение ряда месяцев и отвечающий желанию всех влиятельных антиреспубликанских кругов монополистического капитала «второй капповский путч», который для успешного осуществления нуждался в гораздо более широкой базе. /88/

Из этого расклада видно — вопреки утверждению об «автономии от капитала» — следующее: Людендорф, Рем и Гитлер были исполнителями планов антиреспубликанских кругов германского монополистического капитала, так же как и «Немецкий боевой союз» (рука об руку с «Обществом Туле»), и действовавшие также НСДАП и CA: их поступку и решения диктовались целями этого плана и отвечали его требованиям[106].

Эта зависимость прослеживается и до 7 ноября 1923 г., когда руководство «Немецкого боевого союза» приняло решение действовать самостоятельно[107], и к моменту начала путча вечером 8 ноября, и во время последующего пребывания Гитлера в заключении в крепости Ландсберг[108]. Но особенно четко она проявилась в реорганизации НСДАП и ее распространении на Северную Германию, в новом приглашении Гитлера уже в 1926 г.[109] в «Национальный клуб» и другие подобные клубы. Разумеется, это относится и к тому времени, когда НСДАП удалось прорваться в массы и она добилась успеха на сентябрьских выборах 1930 г. в рейхстаг, к выборам 6 ноября 1932 г., а затем и к периоду от этих выборов до 30 января 1933 г. И нигде ни разу не подтвердилось утверждение, будто когда-либо, даже при зарождении, НСДАП была «автономной от капитала». Напротив, чем дальше история нацистской партии удаляется от 7-8 ноября 1923 г., тем меньше доказательств дает она сторонникам этой антинаучной точки зрения. /89/


Примечания

1. Утверждение, будто Гитлер и Геринг «предали» национал-социализм «промышленности» и «крупному капиталу», проходит через все публикации Отто Штрассера со дня его исключения из НСДАП в июле 1930 г., от книги «Германская Варфоломеевская ночь» (1935) до «Фашизм. История и опасность» (1965): Otto Strasser. Die deutsche Bartholomäusnacht. Zürich, 1935; Его же: Der Paschismus. Geschichte und Gefahr. München – Wien, 1965.

2. Об «Антибольшевистской лиге» и ее деятельности см.: Herbert Blechschmidt. Antibolschewistische Liga (AL). – В: Handbuch deutsche bürgerliche Parteien, Bd. I, S. 30 ff.; о ее происхождении и демагогической агитации против социализма см.: Eduard Stadtler. Als Antibolschewist 1918/19. Lebenserinnerungen, Bd. 3. Düsseldorf, 1935, S. 13 ff.

3. 10 ноября 1918 г. преемник Людендорфа на посту генерал-квартирмейстера генерал-лейтенант Вильгельм Грёнер от имени Верховного военного руководства (ОХЛ) {Аббревиатура от нем. Oberste Heeresleitung. – Прим. перев.} заключил с Фридрихом Эбертом (непосредственно после избрания того председателем Совета народных уполномоченных – СНУ) секретное соглашение о военном подавлении Ноябрьской революции, продолжении войны на Востоке и, если удастся, свержении Советской власти в России, а также о – весьма желательном по этой причине для Антанты – дальнейшем пребывании германских войск в захваченных ими восточных областях и создании новых, «добровольческих» формирований. Для осуществления первой цели соглашения (по которому СНУ восстанавливал командную власть бывших офицеров) была достигнута договоренность о немедленном вступлении в Берлин 10 фронтовых дивизий для «охраны правительства» и «недопущения русских событий». Тем самым была создана фактическая основа и для формирования «добровольческого корпуса». Доротея Грёнер-Гейер в биографии генерала Грёнера, проникнутой его духом, показывает, почему тот считал необходимым создание добровольческого корпуса и его руководящую роль в этом деле: «Уже в конце ноября он стал предусмотрительно вербовать из направляющихся по домам войск добровольцев для защиты правительства, чтобы сформировать из них добровольческий корпус и обучить его для борьбы против революции». – Dorothea Groener-Geyer. General Groener. Soldat und Staatsmann. Frankfurt am Main, 1955, S. 129.

4. «Резолюция о мире» была внесена в рейхстаге в июле 1917 г. депутатом от партии Центра Маттиасом Эрцбергером и 19 июля того же года принята 212 голосами против 120. Эрцбергер, до этого сам выступавший в качестве сторонника осуществления военных целей тяжелой индустрии (см., например, переданную им рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу памятную записку Августа Тиссена от сентября 1914 г. о военных целях. – В.: Reinhard Opitz. (Hrsg.) Europastrategien..., S. 221 ff.), ввиду ухудшившегося военного положения Германии занял более реалистическую позицию, отстаивая идею «мира на основе компромисса». Тем самым он навлек на себя патологическую ненависть пангерманцев. Когда Эрцбергер 11 ноября 1918 г. в качестве представителя германской делегации подписал в Компьене перемирие, а вместе с ним и «отказ» Германии от завоеваний на Западе, а еще ранее Брестский мир, эта (разделявшаяся и Грёнером) ненависть к нему как к фигуре, символизирующей «политику выполнения», вылилась в прямое подстрекательство к убийству.

26 августа 1921 г. Эрцбергер был убит. Его убийцы принадлежали к руководимой капитан-лейтенантом Киллингером организации «Консул». Она представляла собой объединение по осуществлению политических убийств, в которое входила бригада Эрхардта, «Союз Оберланд» и «добровольческий корпус» Россбаха. В числе убийц были офицеры бригады Эрхардта Генрих Шульц и Генрих Тиллесен, а также члены «Немецкого союза обороны и наступления» и «Союза Оберланд». – См.: Werner Maser. Der Sturm auf die Republik. Frühgeschichte der NSDAP. Stuttgart, 1973, S. 292; Willibald Gutsche. Matthias Erzberger. – В.: Biographisches Lexikon zur deutschen Geschichte. Berlin, 1971, S. 163-164.

5. См. о ней: Robert Ullrich. Deutsche Vaterlandspartei. – В.: Handbuch deutsche bürgerliche Parteien, Bd. I, S. 620 ff.

6. Переданный Грёнером 25 июля 1917 г. с его сопроводительным письмом рейхсканцлеру Михаэлису меморандум, приведший к смещению генерала с поста начальника управления военной промышленности, назывался «Памятная записка о необходимости государственного вмешательства с целью регулирования прибылей предпринимателей и заработной платы». Ее автором был глава франкфуртской компании «Металлгезельшафт» д-р Рихард Мертон, работавший в управлении Грёнера в чине ротмистра, его правая рука. В ответ Гуго Стиннес потребовал от Людендорфа немедленного смещения Грёнера, а Мертон чуть не был послан на фронт, в окопы. Полный текст меморандума и сопроводительного письма Грёнера см.: D. Groener-Geyer. General Groener, S. 369 ff.

7. Об этом отделе см.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 69 ff.

8. О разрабатывавшихся руководящей группой рейхсвера во главе с Грёнером и Шлейхером планах национализации подробно см.: К. Gossweiler. Die deutsche Monopolbourgeoisie und das Blutbad des 30. Juni 1934 unter besonderer Berücksichtigung des Kampfes zwischen Deutscher Bank und Dresdner Bank. Schwerindustrie und Chemie/Elektro-Industrie. Köln, 1983.

9. О противоречиях между монополистическими группами в аграрной политике см.: Alex Schildt. Militärdiktatur mit Massenbasis? Die Querfrontkonzeption der Reichswehrführung um General von Schleicher am Ende der Weimarer Republik. Frankfurt am Main – New York, 1981, S. 24 f., 37, 96, 181; Heinrich Brüning. Memoiren 1918-1934. Stuttgart, 1970, S. 574; Вольфганг Руге. Гинденбург. Портрет германского милитариста. М., 1981.

10. См.: Bruno Thoss. Der Ludendorff-Kreis 1919-1923. München als Zentrum der mitteleuropäischen Gegenrevolution zwischen Revolution und Hitler-Putsch. – «Neue Schriftenreihe des Stadtarchives München», H. 78. München, 1978, S. 55 f. Людендорф вернулся в Берлин 21 февраля 1919 г. из Швеции, где он пережидал революционные события в Германии.

11. Здесь речь идет лишь о самых видных представителях кружка Людендорфа в 1919-1923 гг.

12. Erwinn Könnemann. Nationale Vereinigung 1919-1920. – В.: Handbuch deutsche bürgerliche Partein, Bd. II, S. 339 ff.

13. См.: E. Stadtler. Als Antibolschewist..., S. 51-52. Штадтлер рассказывает о своем посещении майора Пабста в отеле «Эден» 12 января 1919 г., за три дня до убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург: «В ответ на предложение убить их глаза Пабста заблестели... Он встал, по-солдатски пожал мне руку и сказал всего лишь: «Весьма благодарен, на меня вы можете положиться». Человек слова. Через несколько дней, 15 января, люди майора Пабста, браться Пфлюгк-Хартунг и солдат Рунге, устранили обоих руководителей – Розу Люксембург и Карла Либкнехта – как источники политических опасностей». – Там же.

14. Первые 8000 марок для штадтлеровского «Генерального секретариата по изучению большевизма и борьбе с ним» внес 28 и 30 ноября 1918 г. «Дойче банк».

15. О «Национальном клубе 1919» см.: Gerhard Feldbauer. Nationalklub 1919-1943. – В.: Handbuch deutsche bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 341 ff.

16. Подробнее об этом см.: К. Gossweiler. Kapital, Reichswehr...

17. О «Германском ордене» см.: Rudolf von Sebottendorf. Bevor Hitler kam. Urkundliches aus der Frühzeit der nationalsozialistischen Bewegung. München, 1933, S. 238, 253, 260.

18. Joachim Petzold. Die Demagogie des Hitlerfaschismus, S. 50-51.

19. R. von Sebottendorf. Bevor Hitler kam., S. 44.

20. Там же, S. 241. По данным Дитриха Брондера (Dietrich Bronder. Bevor Hitler kam. Hannover, 1964, S. 139), сам Карл Хаусхофер был одним из руководящих членов «Общества Туле». Подробно о нем см.: Hans-Adolf Jacobson. Karl Haushofer. Leben und Werk, 2 Bd. Boppard, 1979. Основателем псевдонауки «геополитика», служащей исключительно оправданию империалистической экспансионистской политики и экспансионистских войн, был, еще до Хаусхофера, ее самого видного глашатая в 20-е годы в период фашизма, ориентировавшийся на социал-дарвинизм и принадлежавший к «Пангерманскому союзу» мюнхенский (затем лейпцигский) профессор Фридрих Ратцель (1844-1904). Ныне в ФРГ «неоконсервативными» кругами предпринимается реабилитация Хаусхофера. – См., например: «Criticón». Konservative Zeitschrift, Nr. 56, November/Dezember 1979, S. 260-263. «Геополитическая» терминология («естественные» сферы влияния, «жизненное пространство», «геополитический закон» и т. п.) сейчас широко применяется на Западе, особенно в США и ФРГ.

21. См.: Manfred Asehdorf. Nationalsozialismus und Kapitalstrategie. – В.: 1933 Wege zur Diktatur. Зеботтендорф изображает Эккарта всего лишь «гостем» «Общества Туле».

22. W. Maser. Der Sturm..., S. 148 ff.; Georg Franz-Willing. Die Hitlerbewegung.

23. R. von Sebottendorf. Bevor Hitler kam., S. 77, 255. Альфреда Розенберга фон Зеботтендорф тоже изображает всего лишь «гостем» «Общества Туле», посетившим его весной 1919 г. Однако членство Розенберга подтверждает В. Мазер. – W. Maser. Der Sturm..., S. 182.

24. R. von Sebottendorf. Bevor Hitler kam., S. 116, 263. Следует отметить, что в 1934 г. книга фон Зеботтендорфа была запрещена в Германии, ибо она противоречила созданному нацистским руководством мифу о первоначальной роли Гитлера в создании фашистского движения.

25. Вполне понятно, что Зеботтендорф в своей книге всячески пытается отрицать эти решения об убийстве республиканских деятелей (там же, S. 64 ff.) и даже отмежеваться от убийцы Эйснера графа Арко де Валлей. – Там же, S. 65, 233. Однако В. Мазер подтверждает, что план убийства Эйснера был разработан в «Обществе Туле». – См.: W. Maser. Der Sturm..., S. 25.

26. Руководящая роль фон Зеботтендорфа в этой попытке убийства в Бад-Айблинге подтверждается его свидетельством. – См.: R. von Sebottendorf. Bevor Hitler kam., S. 65.

27. Там же, S. 117, 181-182.

28. В июле 1919 г., когда самому Зеботтендорфу ввиду грозившего разоблачения его мошенничеств и хищений пришлось срочно покинуть Мюнхен, главным редактором «Мюнхенер беобахтер» стал пекарь Макс Зессельман. – Там же, S. 192-194. Он же в течение нескольких лет возглавлял и руководство «Общества Туле». – Там же, S. 197-198.

29. Там же, S. 106-107, 164. Зеботтендорф подтверждает шпионскую деятельность этой возглавлявшейся лейтенантом Эдгаром Краузом «разведывательной службы», а также состав начавшей действовать с осени 1920 г. организации «Консул», с которой с самого начала были связаны возникший из «боевого союза» «Общества Туле» «Союз Оберланд», а также «добровольческий корпус» Россбаха.

30. Там же, S. 108.

31. В начале мая 1919 г., т. е. после разгрома Баварской Советской республики, Дрекслер в поисках ораторов для собраний партии обратился к Дитриху Эккарту и Альфреду Розенбергу. J. Petzold. Demagogie..., S. 85.

32. Даты создания IV группы рейхсвера и ее преобразования в марте 1920 г. в командование VII баварским военным округом см.: В. Toss. Der Ludendorff-Kreis..., S. 92; К. Gossweiler. Kapital..., S. 108. О включении «добровольческого корпуса» Эппа в рейхсвер в качестве стрелковой бригады см.: Ernst Rahm. Die Geschichte eines Hochverräters, S. 113. (Он называет 24 июля 1919 г.)

33. См.: там же, S. 95-96. О фон Хёрауфе, который в 30-е годы был связным между кронпринцем Вильгельмом, Шлейхером и штрассеровским крылом НСДАП, см.: Franz von Рареп. Vom Scheitern einer Demokratie. Mainz, 1968, S. 349; A. Schildt. Militärdiktatur mit Massenbasis? S. 24 f., 61 f., 315.

34. Об установлении контакта Рема с Люттвицем см.: Е. Rohm. Die Geschichte..., S. 96-97. Б. Тосс называет Рема самым молодым по возрасту членом кружка Людендорфа. – В. Toss. Der Ludendorff-Kreis...,S. 4.

35. См.: E. Röhm. Die Geschichte..., S. 114-115. О других выполнявшихся Ремом функциях говорит Мазер. – W. Maser. Der Sturm..., S. 189.

36. Этот контакт, как показано далее, осуществлялся через капитана Майра. Одновременно кружок Людендорфа – Каппа поддерживал контакты с командирами отдельных баварских «добровольческих корпусов», главным организатором которых был капитан Бертольд – командир «Железной дивизии».

37. Описание различных функций этого отдела см.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 112.

39. См.: W. Maser. Der Sturm..., S. 167, 170. Официальное название тогдашней должности Гитлера в ДАП – «старший по вербовке» новых членов.

41. Согласие Гитлера поступить на службу в рейхсвер в качестве шпика стало началом его политической деятельности, а отнюдь не трогательно описываемое в «Майн кампф», якобы принятое им в госпитале в Пазевальке «решение стать политиком» после того, как он, обливаясь слезами, услышал от пастора известие о поражении Германии в первой мировой войне.

42. Эти курсы проходили 5-12 июня 1919 г., а вторые, в которых, возможно, принимал участие Гитлер, – 26 июня – 5 июля 1919 г.

43. Обсуждалась возможность на базе федеровской демагогии о засилье банковского капитала и о процентной кабале создать претендующую на массовое влияние «Социально-революционную партию», но этого не произошло, так как Майр ориентировался на ДАП.

44. Майр сообщал, что командование группы рейхсвера намерено «в подходящей форме продвинуть в прессу» писания Гитлера по европейскому и поселенческому вопросам.

45. Майр установил слежку за всеми существовавшими тогда в Мюнхене политическими партиями и союзами.

46. Стремительный старт Гитлера в ДАП в сентябре 1919 г. никак не мог бы начаться без согласования Майра с руководством «Общества Туле».

47. В. Мазер считал, что Рем вступил в ДАП «вскоре после Гитлера», и указывает, что он имел членский билет за номером 623. – W. Maser. Der Sturm..., S. 192. Однако в пропагандистских целях порядковые номера начинались с 510-го. – См: Albrecht Tyrell. Führer befiehl... Selbstzeugnisse aus der «Kampfzeit» der NSDAP. Düsseldorf, 1969, S. 22. Рем сам признает, что при его вступлении ДАП насчитывала около 70 членов. – Е. Röhm. Die Geschichte..., S. 123.

48. К. Госсвайлер также периодизирует историю ДАП и считает, что это было началом второго этапа ее развития. – К. Gossweiler. Kapital..., S. 182.

49. Харрер вышел из ДАП 5 января 1920 г. – W. Maser. Der Sturm..., S. 194.

50. Антон Дрекслер еще длительное время старался, сохраняя примирительное отношение к рвавшейся к руководству рейхсверовской фракции, сохранить свое положение председателя ДАП. – Там же, S. 263 f.

51. Так, например, Дитрих Эккарт в качестве одного из энергичных и влиятельнейших членов «Общества Туле» сам установил контакт с Каппом и имел с ним продолжительную беседу об ожидаемой диктатуре. – К. Gossweiler. Kapital..., S. 205.

52. Еще в декабре 1919 г. Гитлер стал добиваться освобождения ДАП от дальнейшего руководства со стороны «Общества Туле».

53. Подробное описание политики и роли Рема в Баварии в 1919-1923 гг. см.: В. Toss. Zur Gründung der «Reichsflagge» Röhm, S. 125.

54. W. Maser. Der Sturm..., S. 216-217. Неудачный полет к правительству Каппа в Берлин описан также в кн.: Otto Dietrich. Mit Hitler an die Macht. Persönliche Erlebnisse mit meinem Führer. München, 1934, S. 83-84.

55. См. главу «Ячейка порядка Бавария» в кн.: Wilhelm Hoegne. Die verratene Republik. München, 1958, а также: К. Gossweiler. Kapital..., глава: «Ячейка порядка Бавария» – оранжерея для фашистских сил».

56. В мае 1919 г. Рем, как ответственный баварского рейхсвера за «материальное снабжение и обеспечение», под предлогом, что это необходимо на случай восстания спартаковцев, добился от социал-демократического Исполкома Мюнхена согласия хранить оружие «верных национальной идее» военных формирований в тайных складах рейхсвера, откуда оно могло быть взято только с его, Рема, согласия. – См.: Е. Röhm. Die Geschichte..., S. 104 ff.; а также по этому вопросу в целом: Horst Nusser. Konservative Wehrverbände in Bayern, Preußen und &OUML;sterreich 1918-1933 mit einer Biographie von Forstrat Georg Escherich 1870-1941. München, 1973.

57. О генерале Максе Гофмане, в 1916-1919 гг. являвшемся начальником штаба Восточного фронта («Оберост»), ближайшем сотруднике Людендорфа и Гинденбурга в первой мировой войне, одном из главных организаторов экспансии на Восток, который в 1918 г. в качестве уполномоченного германского командования вел переговоры о заключении Брестского мира с Советской Россией, см. в первую очередь: В. Руге. Гинденбург. О его выработанном в мае 1919 г. совместно с Арнольдом Рехбергом и поощрявшемся Грёнером плане совместной с Антантой германской интервенции против Советской страны подробно см. переписку Грёнера с Рехбергом, опубликованную в кн.: Eberhard von Vietsch. Arnold Rechberg und das Problem der politischen West-Orientierung nach dem I, Weltkrieg. Koblenz, 1958.

58. С одной стороны, Людендорф сам намеревался стать будущим диктатором и «спасителем», причем не только немцев, но и «германцев» вообще. С другой же, под воздействием многолетних восхвалений пангерманцев, представления о себе самом как о диктаторе и личного убеждения, что политики должны быть подчинены военным, он не желал лично фигурировать на арене политической борьбы. Людендорф хотел в позе «надпартийного героя», в образе солдата, с головы до ног олицетворяющего «национальное» дело, выжидать исхода схваток, подготавливающих почву для диктатуры, до того решающего момента, когда потребуют его вмешательства, а борьбу партий, ведущую к потере престижа, предоставить «политикам».

59. См. об этом: J. Petzold. Wegbereiter des deutschen Faschismus. Die Jungkonservativen in der Weimarer Republik. Köln, 1978.

60. См.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 211. О биографии Рудольфа Гесса, который в начале первой мировой войны вступил добровольцем в авиацию, затем благодаря своему другу лейтенанту Хофвеберу, адъютанту Карла Хаусхофера (тогда – генерал-майора, одного из руководителей генерального штаба баварской армии), познакомился с последним, а после войны был введен в «Общество Туле» и вскоре, как вышедший в отставку бывший лейтенант, стал одним из самых рьяных поставщиков оружия для «Боевого союза» и организатором службы саботажа, см. там же, S. 108 f.

61. См.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 206, а также Konrad Heiden. Geschichte..., Bd. I, S. 76.

62. См.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 211; W. Maser. Der Sturm..., S. 350 f.

63. К. Госсвайлер совершенно прав, когда вопреки В. Мазеру утверждает, что Гесс обрисовал не Гитлера, а идеальный тип искомого диктатора, собирательный образ Бисмарка, Муссолини и того Гитлера, которого он (Гесс) знал, Гитлера, каким тот должен был быть по его представлениям. – К. Gossweiler. Kapital..., S. 350.

64. Инициатором конкурса, как сообщила В. Мазеру жена Гесса Ильзе, был один «живущий в Южной Америке немец» (W. Maser. Der Sturm..., S. 351, 352), фамилию которого до сих пор установить не удалось, так же как и фамилии членов жюри конкурса.

65. К. Gossweiler. Kapital..., S. 212.

66. Там же, S. 224-225.

67. Там же, S. 234; Alfred Kruck. Geschichte des Alldeutschen Verbandes 1890-1939. Wiesbaden, 1954, S. 192.

68. Там же, S. 351. О ранних связях Гитлера с концерном Сименса см.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 588 ff.

69. См. об этом цитируемый К. Госсвайлером (там же, S. 343 ff.) важный документ – письма д-ра Фрица Детерса, в течение многих лет являвшегося личным секретарем Эрнста фон Борзига, сыну Борзига в октябре 1937 г.

70. Эта картина полностью не отражает ни «Общества Туле», ни кружка Людендорфа, хотя и дает представление о большой роли, которую играли в последнем представители калийной промышленности в лице Рехберга. Возникшие впоследствии различные фракции и направления внутри НСДАП не могут быть поняты, если не учитывать того, что в 1919-1923 гг. ненависть к «ноябрьской республике» объединяла представителей самых различных кругов монополистического капитала и его направлений, одержимых общим стремлением к свержению республиканской системы. Они придавали большое значение демагогической обработке рабочего класса в собственных, главным образом экспансионистских и внешнеполитических, целях, но нередко сталкивались между собой.

71. См. совместную памятную записку о военных целях Германа Шумахера и Гуго Стиннеса от 16 ноября 1914 г. в кн.: R. Opitz. (Hrsg.) Europastrategien..., S. 275.

72. См.: Ulrike Hörster-Philipps. Konservative Politik in der Endphase der Weimarer Republik. Die Regierung Franz von Papen. Köln, 1982, S. 155.

73. Там же, S. 158 ff. (глава «Борьба за германо-французский военный альянс: концепция Арнольда Рехберга и командование рейхсвера»); Eberhard v. Vietsch. Там же, S. 98 ff. (глава «Борьба за германо-французский военный союз в 1925-1928 гг.»); о совпадении планов Рехберга с планами, и соображениями рейхсверовских кругов Шлейхера и генерала Макса Гофмана см. там же, S. 166 ff.

74. См.: Е. v. Vietsch. Arnold Rechberg..., S. 65 ff., 67 ff. (глава «Арнольд Рехберг и генерал Людендорф в 1919-1923 гг.»). Причиной разрыва Рехберга с Людендорфом явилось отнюдь не участие последнего в мюнхенском путче, от которого Рехберг предостерегал генерала, и тем более не диктаторская цель этого путча, а противоречие в их ориентации. Сам же мюнхенский путч послужил последним толчком к этому разрыву. О роли Рехберга и концерна «Винтерсхалль» в тайном вооружении CA см.: Henry Ashby Turner Jr. Hitler aus nächster Nähe. Aufzeichnungen eines Vertrauten. Frankfurt am Majn – WestBerlin – Wien, 1978, S. 368 ff. О деятельности Рехберга как автора петиций о войне против Востока, подававшихся гитлеровскому правительству с 1937 г., см.: Е. v. Vietsch. Arnold Rechberg..., S. 140 f.; Dietrich Eihholtz, Wolf gang Schumann (Hrsg.) Anatomie des Krieges. Neue Dokumente über die Rolle des deutschen Monopolkapitals bei der Vorbereitung und Durchführung des zweiten Weltkrieges. Berlin, 1969, S. 193 f.

75. Как сообщает Э. Фич, «уже в июне 1945 г. один известный американский журналист посетил Арнольда Рехберга и попросил в интервью поделиться «взглядами на современное положение». Рехберг ответил согласием: в интервью основное внимание он уделил «всеобъемлющей угрозе большевизма» и «предостерег от какого-либо сотрудничества с большевиками». – Е. v. Vietsch. Arnold Rechberg..., S. 145.

76. Разоблачение созданной вокруг «полководческой пары» Людендорф – Гинденбург «легенды о Танненберге» см.: В. Руге. Гинденбург (глава «Ложь о вторых Каннах»).

77. Партнером по переговорам кронпринца Рупрехта был бывший флигель-адъютант и доверенный человек Вильгельма II Сигурд фон Ильземан, который в своих воспоминаниях сообщает о такой беседе 4 ноября 1920 г. – S. v. Ilsemann. Der Kaiser in Holland. Aufzeichnungen des letzten Flügeladjutanten Kaiser Wilhelms II. 1918-1923, Bd. I. München, 1967, S. 163 ff.

78. Полковник Макс Бауэр еще в марте 1922 г. из-за упомянутого выше соперничества составил «план действий», предусматривавший полный разрыв кружка Людендорфа с Питтингером и создание собственной базы в виде союзов и военных формирований. – В. Toss. Der Ludendorff-Kreis..., S. 205.

79. Цит. по: Georg W. F. Hallgarten. Hitler, Reichswehr und Industrie, S. 12 ff. О переговорах Стиннеса с Францией см. также: К. Gossweiler. Großbanken. Industriemonopole. Staat, S. 170 f.

80. Дата официального отказа Франции от стиннесовских планов слияния – 7 ноября 1922 г. См.: G. W. F. Hallgarten. Hitler..., S. 75.

81. См.: G. W. F. Hallgarten. Hitler..., S. 20 ff.; особенно: К. Gossweiler. Großbanken..., S. 197 ff. Ориентация правительства Куно на войну с превосходящей Германию в военном отношении Францией становится понятной только с учетом того, что в конфликтах 1923 г. дело шло о борьбе великих держав за господствующее влияние в Европе.

82. Поэтому установление контакта с баварскими военными формированиями шло не только через Людендорфа, а прежде всего через влиятельных главарей, стоявших за спиной Кара и Питтингера и представлявших основной потенциал военных формирований, а также через баварское командование рейхсвера и через самих Кара и Питтингера. Вооружение CA с целью превращения их в «военную боевую организацию» в связи с французской оккупацией Рура подтверждает и Гитлер в «Майн кампф» (Bd. II, S. 619). Их ориентировку на активное участие в войне против Франции, а также беседы Куно о возможности «народной войны» с генералом фон Лоссовом, Гитлером и Ремом в Мюнхене подтверждает и Рем. – Е. Rohm. Die Geschichte..., S. 196. О преобразовании CA в признанные военные формирования см. директивы CA от 11 июня 1923 г. – См.: Heinrich Bennecke. Hitler und die SA. München, 1962, S. 236 f.

83. Подробное описание интересов, которые преследовал Стиннес этим предложением, см.: G. W. F. Hallgarten. Hitler..., S. 24.

84. Там же, S. 26. О результатах этой встречи Дж. Хальгартен пишет там же: «Как глава рабочей партии, являющейся основной силой сопротивления в Руре, Эберт был вынужден согласиться с этими планами, хотя они полностью и не совпадали с его более западной ориентацией. В случае вражеского нападения, высказывался он, Германии придется защищаться, насколько это возможно».

85. Там же, S. 27. Эшериха, замечает Дж. Хальгартен, «сопровождали три видных прусских юнкера» в качестве других представителей «национальных активных сил правого направления».

86. См.: Erich Ludendorff. Kriegführung und Politik. Berlin, 1922.

87. Соглашение о его создании было подписано от НСДАП Гитлером. Свою роль инициатора образования этого «Содружества» отмечает Рем: «Скажу сразу: отцом этого дитяти я должен признать себя». – Е. Rohm. Die Geschichte..., S. 170, 171.

88. Составленный Готфридом Федером и капитаном Вайссом учредительный манифест этого «Содружества» см.: там же, S. 210 ff.

89. См.: Fritz Thyssen. I paid Hitler. New York, 1942, p. 80 ff. Согласно этим данным, CA насчитывали в сентябре 1922 г. 700-800, а через год, в сентябре 1923 г., – 3000-4000 человек.

90. Данные об их численности см.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 272 ff.

91. Решение о проведении всеобщей забастовки было принято 11 августа 1923 г. на общем собрании революционных производственных советов Берлина вопреки позиции руководства Всегерманского объединения профсоюзов (АДГБ) и СДПГ.

92. К числу монополий, особенно нажившихся на инфляции, принадлежал не только концерн Стиннеса, но, к примеру, и концерн Флика. Дж. Хальгартен правильно пишет: «Германия находилась тогда в стадии прогрессирующей инфляции, что экономически было равнозначно экспроприации национального состояния в пользу владельцев реальных имущественных ценностей. Пальма первенства в этом деле принадлежала тогда тем, кто умел особенно хорошо, имея в своем распоряжении земельные участки и промышленные сооружения, получать под них в банках огромные суммы, а возвращать их обесцененными деньгами. – G. W. F. Hallgarten. Hitler..., S. 11-12.

93. Так, например, руководитель «черного рейхсвера» майор Бруно Эрнст Бухдруккер 1 октября 1923 г., через пять дней после объявления прекращения «пассивного сопротивления», предпринял попытку путча в Кюстрине с целью установления диктатуры в Берлине и провозглашения себя диктатором. Однако начальник кюстринского гарнизона к нему не примкнул и противодействовал путчу регулярными войсками. – См.: К. Gossweiler. Kapital..., S. 442. О других планах установления диктатуры в эти недели см.: G. W. F. Hallgarten. Hitler..., S. 31.

94. Вильгельм Грёнер в сентябре 1919 г. был уволен в отставку, однако в июне 1920 г. вновь стал министром рейхсвера (в кабинетах Ференбаха, Вирта и Куно), а затем в 1928 г. в правительстве большой коалиции, возглавлявшейся Германом Мюллером (этот же пост он занимал и в обоих последующих кабинетах Брюнинга; во втором из них занимал одновременно пост министра внутренних дел).

95. Так, Грёнер писал Фридриху Эберту 1 ноября 1923 г.: «Опасность новой большой революции стоит у дверей». – Цит. по: К. Gossweiler. Kapital..., S. 464. Далее Грёнер, выражая точку зрения своего круга о главных путях стабилизации, пишет, что правительству Штреземана до сих пор не удалась решить «три важнейшие задачи», а именно: «валютную проблему, борьбу с коммунистами и баварский вопрос».

96. Это свидетельствует об участии Шлейхера в разработке Сектом планов установления диктатуры. Часть нарушений конституции была осуществлена в рамках сектовской «чрезвычайной диктатуры».

97. Конфликт был вызван борьбой группы Кара за руководящее положение не только в Баварии, но и во всей Германии.

98. Изложение этой программы см.: Friedrich v. Rabenau. Seekt – aus seinem Leben 1918-1936. Leipzig, 1940, а выдержки из нее: U. Hörster-Philipps. Wer war Hitler wirklich? Großkapital und Faschismus 1918-1945. Dokumente. Köln, 1978, S. 56-57. Требование ликвидации профсоюзов формулировалось как «замена профсоюзов профессиональными палатами».

99. Стабилизация валюты была проведена 15 ноября 1923 г. путем введения рентной марки. 1 рентная марка стоила по курсу 1 биллион бумажных марок. Печатные станки были остановлены на следующий день.

100. Полный текст плана Стиннеса от октября 1922 г. см.: G.W.F. Hallgarten. Hitler..., S. 14 f., 52 ff.

101. Тем не менее в беседе со Штреземаном в марте 1923 г. Стиннес заявил: он может «в частном порядке сказать ему, что и в кругах социал-демократов тоже совершенно едины в том, что такое удлинение рабочего дня будет необходимо». Запись Штреземана об этой встрече со Стиннесом 19 марта 1923 г. см. там же, S. 62 ff. (цитату см. S. 64)..

102. См.: F. Thyssen. I paid Hitler, S. 80 f.

103. Цит. по: там же, S. 67 f.

104. Эти разногласия не затрагивали в принципе вопроса о необходимости диктатуры. Речь шла о том, какой она должна быть: авторитарно-консервативно-монархической или фашистской.

105. В результате того что фон Кар, Лоссов и Зайссер были замешаны в подготовке мюнхенского путча и на «мюнхенском процессе» обсуждалось их активное участие в нем, план Секта по созданию директории оказался неосуществимым. Был дискредитирован и Класс. – См.: J. Petzold. Demagogie..., S. 160. Тем не менее исполнительная власть, к которой стремился Сект, была ему Эбертом передана, и он использовал ее для установления военной диктатуры, чтобы обеспечить проводившуюся Штреземаном политику стабилизации.

106. Полностью в соответствии с источником К. Госсвайлер дает следующую обобщенную характеристику этих событий: «Путч 8-9 ноября явился лишь заключительной кульминационной точкой стремительной кампании самых реакционных кругов германского монополистического капитала и германского милитаризма по свержению правительства Штреземана, толчком к установлению открытой диктатуры... Путч отнюдь не был исключительно результатом действий одного лишь Гитлера или НСДАП, а являлся делом «Боевого союза», главенствующее положение в котором занимали Людендорф, Рем и Крибель, причем никто из них и не думал подчиняться Гитлеру... Как и во время этого путча, так и до него НСДАП и ее главари были не самостоятельно действующей политической силой, а рабочими лошадками, впряженными в проекты, которые они хотя и сделали своими, но авторами которых были представители правящего класса и его аппарата господства... Как и во всех случаях провала выступлений реакции, впоследствии предпринимались огромные усилия фальсифицировать действительное положение вещей, главных виновников изобразить не участвовавшими в путче, а на их подручных возложить всю ответственность». – К. Gossweiler. Kapital..., S. 522.

107. Там же, S. 488 ff., 501 f. Один из участников путча, занимавший высокий судебный пост, член НСДАП Теодор фон дер Пфордтен, разработал проект «конституции», который в случае успеха мюнхенского путча должен был войти в силу. В основу его Пфордтен положил пангерманский проект «чрезвычайной конституции». Он содержал почти исключительно инструкции о расстрелах и применении смертной казни, а также положения об «очищении и разгрузке городов... от всех угрожающих безопасности лиц и бездельников». Их, писал он, «в случае необходимости следует помещать в сборные (т. е. концентрационные. – Прим. перев.) лагеря и по возможности привлекать к общественным работам. Тот, кто уклонится или попытается уклониться от отправки в лагерь, подлежит смертной казни». Этот проект (см. там же, S. 502 ff.) не оставляет никакого сомнения в том, что удача мюнхенского путча означала приход 1933 года еще в 1923-м.

108. Гитлер, находясь в крепости Ландсберг в заключении, которое больше походило на почетный арест, принимал посетителей, устраивал «товарищеские вечера» и писал первый том «Майн кампф». Он мог общаться со своими прежними наставниками из «Общества Туле» и ДАП. Во «флигеле полководцев», как стали именовать это крыло крепости, он проживал вместе с Рудольфом Гессом, главой «Оберланда» Фридрихом Вебером и военным руководителем «Боевого союза» подполковником Германом Крибелем. – См.: W. Maser. Hitlers «Mein Kampf», Entstehung, Aufbau, Stil, &AUML;nderungen, Quellen, Quellenwert, kommentierte Auszüge. München-Esslingen, 1966, S. 21. Гесса, помогавшего Гитлеру писать «Майн кампф» (вместе с женой Ильзе он и привел книгу в окончательный вид), часто посещал Карл Хаусхофер. – См.: Haus Adolf Jacobson. Karl Haushofer, Bd. I, S. 227, 239. Первым, кто сразу же после провала путча ходатайствовал перед Каром об амнистии его участникам, был лидер пангерманцев Карл Класс.

109. Выдержки из первой после освобождения из Ландсберга речи Гитлера в «Национальном клубе», произнесенной 28 февраля 1926 г. в большом парадном зале гамбургского отеля «Атлантик», см.: М. Asendorf. Nationalsozialismus..., S. 148 ff.; из его речей в «Промышленном клубе» до 1928 г. – К. Gossweiler. Hitler und das Kapital 1925-1928. – В: Blätter für deutsche und internationale Politik. Köln, 1979, H. 7, S. 842 ff.; 1978, H. 8, S. 993 ff.

3. Было ли в НСДАП «левое» крыло?

Кто-либо может сказать, что все это, пожалуй, верно по отношению к Гитлеру и руководящей верхушке НСДАП. Но имелись же в этой партии и те, кто «честно» верил в демагогические обещания нацистских главарей о социализме, был привлечен этими обещаниями, стремился их реализовать и за это подвергся исключению из НСДАП, как, например, сторонники братьев Штрассеров.

Поэтому нам придется сказать о братьях Штрассерах, а также и о том, кем были руководители всех других течений в германском фашизме Веймарских времен, которые, как считается, будучи националистами, каким-то странным образом являлись антикапиталистами или даже социалистами, а тем самым — представителями «левого крыла» НСДАП, «социал-революционных» течений в ней[1].

Однако для этого необходимо еще раз ознакомиться с «фёлькишским» лагерем Германии после 1918 г.

Демагогия о «национальном социализме», как уже было показано, тогда отнюдь не являлась привилегией НСДАП. Она была присуща не только всем «фёлькишским» группировкам ввиду специфического принципиального направления их демагогии. Нет, после Ноябрьской революции ее пригодность была осознана изощренными умами всех фракций крупного капитала и, как мы видели, даже Верховным военным руководством (ОХЛ) и кружком Людендорфа. Следствием было то, что с помощью этого понятия и почти ничем не отличавшейся фразеологии вербовали сторонников среди широкой общественности и конкурировали между собой всевозможные группировки. За ними могли стоять различные политические круги крупного капитала и крупного землевладения с их несовпадающими стратегическими интересами, направленными на укрепление своего влияния и поиски союзников; зачастую даже в самих этих кругах шло соперничество за решающее влияние.

Напомним, что Гуго Стиннес в конце 1923 г. заявил американскому /101/ послу, что цель планировавшейся тогда диктатуры — навсегда ликвидировать социализм в Германии как политическую форму существования. Одновременно он выдавал себя за одного из тех предпринимателей, которые хотят «в Германии собственного немецкого социализма, созданного вместе с нашими рабочими», будучи при этом членом не НСДАП, а, как и Карл Хаусхофер в Мюнхене, Немецкой национальной народной партии (НННП). Тот самый генеральный директор Фридрих Мину, который должен был стать членом диктаторской директории и был ее деятельнейшим поборником, в апреле 1919 г. на своей вилле в берлинском районе Николасзее с глазу на глаз прочел Эдуарду Штадтлеру эссе на тему «Социализм, отмена процентов с капитала»[2].

Сам Штадтлер стал странствующим проповедником «немецкого социализма»[3] и фокусником-заклинателем, манипулирующим альтернативой «национальный социализм или большевизм». 15 января 1919 г., в день убийства Розы Люксембург и Карла Либкнехта, выступая на организованном Стиннесом собрании промышленников в дюссельдорфском отеле «Штальхоф», он произнес перед собравшимися там сливками рурской индустрии антибольшевистскую речь. 1 февраля 1919 г. (когда в Мюнхене только возникла ДАП и Гитлер еще не стал шпиком рейхсвера) Штадтлер выступил вторично, но и на этот раз без особого успеха, не сумев привлечь Носке на сторону своей «идеи национал-социалистской диктатуры» и побудить его совершить государственный переворот.

Эдуард Штадтлер и «солидаристы»

Эдуард Штадтлер ранее состоял в партии Центра; с 1913 г. до призыва на военную службу был секретарем «Союза Виндхорста» в Кёльне. Еще в студенческие годы (в 1906 г. в Страсбурге) он познакомился с историком Мартином Шпаном (сыном политического деятеля партии Центра Петера Шпана, учеником П. Шпана был и будущий рейхсканцлер Герман Брюнинг)[4]. Проникшись идеями, которые проповедовал П. Шпан, Штадтлер стал главным оратором поддерживавшего их «Центра молодежного движения». Непосредственно перед первой мировой войной Штадтлера собирались сделать генеральным секретарем «Союза Виндхорста» (чему помешала война). /102/

Кроме Мартина Шпана (будущего руководителя финансировавшегося промышленностью «Политического колледжа» в Берлине)[5], в возглавляемое им течение, действовавшее в рамках партии Центра, входили глава «христианских» {Христианские профсоюзы — профессиональные объединения, возникшие в конце XIX в. в некоторых европейских странах, в том числе и в Германии. Создавались с целью затормозить развитие классового революционного рабочего движения путем распространения социальной доктрины христианской церкви. — Прим. ред.} профсоюзов Адам Штегервальд, его сотрудник Франц Рёр и с 1919 г. Генрих Брюнинг — личный секретарь Штегервальда в христианском «Немецком объединении профсоюзов»[6].

Это течение стремилось к тому, чтобы Центр, избавившись от восходящей еще ко временам бисмарковского «культуркампфа» {«Культуркампф» — (борьба за культуру) — наименование мероприятий правительства О. Бисмарка в 70-х годах XIX в., направленных против католической церкви и «партии Центра», которая выражала антипрусские тенденции. — Прим. ред.} отстраненности от прусско-протестантского рейха Бисмарка, окончательно отказался от федералистского неприятия Германской империи и сдержанности в отношении вильгельмовского великодержавного шовинизма. Оно желало, чтобы Центр превратился в необходимую германскому империализму, отвечающую его требованиям «верную рейху национальную» партию. Но еще более важным течение считало превращение партии Центра в эффективное орудие борьбы против марксизма в рабочем движении путем противопоставления Свободным профсоюзам и социал-демократии концепции «органического» производственно-общинного «социализма» и национального «народного государства»[7]. При необходимости его можно было бы использовать для нанесения удара по самому «существованию партий» в вильгельмовском государстве и вообще по «либералистской» идее государства с многопартийной системой.

С этой целью еще до первой мировой войны и был основан «Центр молодежного движения», в деятельности которого активно участвовал Штадтлер, целью которого была «революционизация» партии Центра в соответствии с сформулированной Штадтлером «стратегией завоевания». Эта организация выдвигала в качестве «величайшей политической задачи современности» «беспощадную борьбу против социал-демократии, с тем чтобы отвоевать идущие за социал-демократами /103/ массы избирателей», реализовав на практике лозунг: «В народ, в сбитый с толку социал-демократией народ, чтобы... вновь привлечь на свою сторону его душу». Штадтлер требовал, чтобы партия Центра отказалась от прежней «оборонительной тактики», от «парламентских и поверхностных массово-просветительских действий» и перешла к осуществлению «популярной принципиальной стратегии уничтожения марксизма и социал-демократии, включая и дружественный ей по общему блоку левый либерализм»[8].

В начале первой мировой войны Штадтлер активно отстаивал тезис о преобладании «национального чувства над партийным мышлением» и призывал к «социализму фронтовиков». Ссылаясь на Челлена, Чемберлена, Пленге и на книгу Альфреда Вебера «О германской миссии», Штадтлер прославлял войну как борьбу за «неогерманский» идеал «срединноевропейского» государства, отвечающую сущности немецкого народа и народов «Срединной Европы». В отличие от «западного» идеала государства, провозглашенного «французской революцией», он не отчуждает народы друг от друга[9].

Попав в 1916 г. в русский плен, Штадтлер после Октябрьской революции в России сразу же назначается руководителем пресс-бюро германского посольства в Москве и работает под началом одного из создателей планов «Срединной Европы» Вальтера Рицлера. Затем, будучи тесно связанным политическими и дружескими узами с Карлом Гельферихом, директором «Дойче банк», исполнявшим после убийства Мирбаха обязанности германского посла, он разрабатывает планы захватнического похода против Советской России. В августе 1918 г. Штадтлер возвращается в Германию и как «очевидец» по заданию военного ведомства выступает с речами, разоблачающими «опасности революции».

В октябре 1918 г. он вместе с Гельферихом и еще одним крупным банкиром, бывшим консулом Симоном Марксом, а также Адамом Штегервальдом, Францем Рёром, бароном фон Гляйхен-Русвурмом (главой младоконсервативного движения «Ринг») и прочими «20 господами» по инициативе Гляйхена создает «Объединение за национальную и социальную солидарность», членов которого стали называть «солидаристами». Первоначально оно должно было именоваться «Объединением за национальный социализм».

Первое собрание этого объединения (18 октября 1918 г.) /104/ должно было дать толчок к созданию «Levée en masse» {Народное ополчение}. Эта запланированная в военном ведомстве акция, имевшая целью предвосхитить военное поражение и грозящую революцию, должна была привести к установлению национальной диктатуры. Однако из-за отставки Людендорфа сделать это не удалось. Не осуществились и расчеты на создание антиреспубликанского массового движения, привлечение к нему «лучших элементов из социал-демократического руководства» и использование потенциала христианских профсоюзов. Не дали результата и предпринятые попытки подтолкнуть к военному путчу командующих военными округами.

Создавая «Объединение за национальную и социальную солидарность», его инициаторы рассчитывали, что оно послужит стимулом для образования «нового объединения политических элементов — от крайне правых до крайне левых», целью которого будет ликвидация партийной системы, которую должна будет сменить диктатура беспартийного, но обладающего твердой программой сильного человека... на почве... политической воли к власти организованного народного сообщества» во имя во имя «немецкого социализма»[10]. Они предложили весьма своеобразную стратегию, объясняющую многие события в истории Веймарской республики. Концепцию «революционизации» Центра предполагалось распространить на все партии. Имелось в виду поощрять в них силы, «стремившиеся к ликвидации партий», и тем самым способствовать возникновению; в них самих базы сторонников «национальной диктатуры».

По идее Штадтлера, в каждой партии должно было образоваться «народное» («народно-социалистское», «народно»- или «младо»-консервативное, а также и «неогерманское») направление, провозглашающее себя «молодым» и обращающееся к «фронтовой молодежи». Во имя «социализма солдат-фронтовиков» они должны выступить против «партийного духа». Потом этим направлениям, действующим вне рамок партий и ликвидирующим их, надлежит объединиться. Действуя в духе такой стратегии, «солидаристы» в апреле 1919 г. создали свой публицистический орган «Дас Гевиссен» («Совесть»), во втором номере которого была помещена программная статья Штадтлера «Немецкий социализм против Востока и Запада». /105/

2 мая 1919 г., собравшись в здании прусской Верхней палаты, «солидаристы» основали «Объединение за свободную от партий политику». В него вошли «влиятельные офицеры рейхсвера» и представители «добровольческих корпусов», члены переименованной в «Лигу защиты немецкой культуры» «Антибольшевистской лиги» и других крайне правых организаций: «Советы граждан Большого Берлина», «Объединение за национальную и социальную солидарность» и др., а также сотрудники ежемесячника «Социалистише монатсхефте» — всего «около 100 господ». Здесь впервые прозвучало ставшее известным в 30-е годы благодаря Шлейхеру понятие «объединенный фронт», который Штадтлер характеризовал как направленный против партий «новый фронт» «солдат-фронтовиков». Чтобы содействовать «сплочению» «нового фронта», «Объединение за свободную от партий политику» сформировало под председательством Штадтлера оперативный «узкий комитет» под названием «Союз политического обновления».

Стремление к «ликвидации партий» и созданию «народной общности» порождалось у «солидаристов» не только консервативным мышлением, неприятием социализма и страхом перед революцией. Точно так же, как и при создании ДСП и ДАП/НСДАП, оно в первую очередь определялось экспансионистскими и империалистическими мотивами.

Видным идеологом «солидаристов», регулярно собиравшихся в берлинской квартире фон Гляйхена на Потсдамерштрассе, 121, и после расширения своего состава именовавшихся «клуб молодых»[11], стал Артур Мёллер ван ден Брук. Этот виднейший «фёлькишский» «обновитель» консерватизма еще в 1914 г. объявил «стремление к мировому господству» германского империализма смыслом истории, а немцев поставил перед дилеммой: либо проявить себя «прирожденными властелинами земного шара», либо погибнуть как нация[12]. Во время первой мировой войны он вместе с Паулем Рорбахом подвизался в качестве военного пропагандиста в возглавляемом генерал-полковником фон Хефтеном «Военном бюро министерства иностранных дел», а позже в «Иностранном отделе Верховного военного руководства». При поддержке министерства иностранных дел и по заданию бюро фон Хефтена в начале 1919 г. вышла написанная им книга «Право молодых народов». В ней Мёллер ван ден Брук проводил различие между народами «молодыми» и «старыми». К «молодым» он относил те народы, которые, /106/ с его точки зрения, являлись жизнеспособными, обладали «достаточными силами» и такими «юношескими качествами», как стремление добиться своего и «готовность» к «делу», т. е. воля к борьбе. К числу таких народов он, естественно, прежде всего относил Германию, обладавшую-де правом на экспансию и на «формирование облика всего мира» в соответствии со своими силами[13].

В написанной им в 1923 г. для «младоконсерваторов» по заданию фон Гляйхена программной книге «Третий рейх» Мёллер ван ден Брук достиг вершин «фёлькишской» фальсификации социализма. Он превратил его в концепцию мобилизации масс на борьбу «за жизненное пространство», фактически поставив знак равенства между социализмом и империализмом.

Марксистская теория классовой борьбы, вещал Мёллер ван ден Брук, скрывает от народа «дарвинистскую борьбу за существование», и потому социал-демократия «не смогла прийти к мысли», что «может существовать и борьба наций». Немецкий народ, ведя эту борьбу, «имеет право на победу», которая сразу разрешит все его «проблемы перенаселения». «Это решение и есть социализм»[14].

«Немецкий социализм» «солидаристов», получивший исчерпывающее выражение в трактовке Мёллера ван ден Брука[15], являлся не чем иным, как «фёлькишской» программой. При этом «солидаристы» были лишь одной из многих группировок данного направления.

Многие «солидаристы» не были сторонниками проводимой представителями рурской индустрии «политики катастроф» и военных целей «пангерманцев». В своем большинстве они придерживались линии, которую отстаивало преимущественно руководство химическими и электротехническими концернами, «Дойче банк», представителями торгового капитала, а также кругами саксонской и силезской промышленности. Частично они происходили из тех кругов землевладельцев, которые поддерживали концепцию «Срединной Европы» и во время войны имели важнейшие опорные пункты и группы давления в «Германском обществе 1914 г.» и «Военном бюро» фон Хефтена[16].

Провозглашенная Мёллером ван ден Бруком «идея срединноевропейского рейха», несомненно, продолжала эту линию. Сам Штадтлер поддерживал отношения с Карлом Гельферихом и Фридрихом Науманом, политическим глашатаем идеи «Срединной Европы» и главой тогдашних поборников этой идеи, к числу которых принадлежал и его /107/ ближайший сотрудник-«солидарист» Вальтер Шотте[17]. Ратуя за проведение «срединноевропейской» политики, Штадтлер стал такой фигурой, что в 1918 г. фон Гляйхен возложил на него руководство газетой «Эуропеише штатс-унд виртшафтсцайтунг» («Европейская государственная и экономическая газета»), основанной им в последний год войны[18].

Крупнейшим после Штадтлера и Мёллера ван ден Брука идеологом «солидаристов», провозвестником «народности», вскоре ставшим видным активистом и выразителем националистических взглядов немцев, проживающих в приграничных областях и за границей, был Макс Хильдеберт Бём. Он придал «фёлькишской идее» отчетливые черты специфического «срединноевропейского» порядка в рамках той традиционной «восточной политики», которая нашла свое высшее выражение в 1918 г. в Бресте. Представление о «срединноевропейском» порядке он противопоставлял «западному порядку», требуя во имя первого отказаться «от односторонней западной ориентации». Бём приписывал «германству» «историческое право расширить свое культурное влияние на восток и юго-восток Европы»[19]. Еще в 1923 г. он выпустил книгу «Европа irredenta», в которой пытался обосновать требование «европеизации» германских границ. Бём определял его как «этический империализм»: стремление к господству Германии над другими странами он маскировал «идеей человечности», из которой он выводил «фёлькишское» право на идентичность границ народов и государств. Он призывал все «приниженные нации» Европы к восстанию на стороне Германии против послевоенной версальской системы держав-победительниц во имя объединяющей всех их «срединноевропейской миссии» с целью создания в Европе «нового, фёлькишского порядка». В 1929 г. под эту концепцию была подведена экономическая база путем создания «Срединноевропейского экономического конгресса», в который вошла часть крупнейших рурских концернов. А в 1931 г. Карл Дуйсберг выдвинул знаменитую формулу «от Бордо до Одессы», подразумевавшую создание «единого экономического блока, охватывающего всю Европу», с целью «утверждения его значения в мире»[20].

Этой концепции противостояла стратегия рурских промышленников (наиболее ярко представленных Тиссеном), согласно которой Францию с помощью союзников следовало сначала изолировать и затем как можно скорее подавить военной силой. Ведь концепция «Срединной Европы» /108/ была направлена именно на то, чтобы объединить всю континентальную Европу под руководством распространяющегося на Восток (и способного безгранично расширяться) «Великогерманского рейха» в «региональную», территориально весомую мировую «Европу», которая в итоге была бы способна на решающее столкновение с главным конкурентом в борьбе за мировое господство Штадтлер Соединенными Штатами Америки. Эта стратегия предусматривала нанесение удара как по Советскому Союзу, так и по США, а также, учитывая растущее сотрудничество британского капитала с американским, по Англии. Отсюда стремление сторонников этой концепции к взаимопониманию с Францией в целях закладки фундамента новой «мировой державы Европа», опирающейся на германо-французскую ось и переплетение промышленности обеих стран. Но это никак не отвечало политике, проводимой тогда Яльмаром Шахтом (который быстро нашел общий язык с Тиссеном) и имевшей целью заручиться дипломатической поддержкой США и Англии против Франции ценой открытия американскому и британскому капиталу доступа к экономике Германии[21].

Большинство «солидаристов» в 1919-1920 гг. склонялось скорее к курсу, проводимому Шлейхером. Когда же в 1922 г. «солидаристы» оформились в «Клуб господ»[22], они поддержали сначала направленную на реставрацию монархии идею президентской диктатуры[23], а затем политику «не связанного с партиями» диктаторского кабинета члена правления клуба Франца фон Папена, чья честолюбивая программа «нового государства» была на деле составлена «солидаристами» и отражала их взгляды[24].

Смысл этой «срединноевропейской» политики ярко продемонстрировала программная книга Эдгара Й. Юнга «Господство неполноценных», вышедшая в 1927 г. С предшествовавшей ей политикой Брюнинга и последующей политикой Шлейхера при всех различиях в акцентах ее объединял общий признак: стремление к «крупнопространственному», экспансионистско-стратегическому союзу с Францией. Эта тема, игравшая важную роль и после 1933 г. до последних дней жизни Шлейхера и Рема, оставалась, подобно лакмусовой бумажке, опознавательным признаком позиций в кровной схватке различных экспансионистско-политических крыльев германского монополистического капитала, которая, как известно, временно разрешилась в пользу группы Шахта — Тиссена — Геринга в результате массовых /109/ убийств 30 июня 1934 г.[25].

Такая концепция рассматривала континентально-европейский массив как исходную базу для ведения, без участия какой-либо внеевропейской великой державы, захватнической войны против России вплоть до ее полного подчинения. Одновременно она предусматривала конкурентную борьбу, если не глобальную войну за мировое господство, с Соединенными Штатами. Таким образом, политическое острие этой концепции было как антисоветским, так и анти-(англо) американским и нуждалось в соответствующем идеологическом обосновании.

Концепции полностью отвечала данная Штадтлером и Мёллером ван ден Бруком интерпретация «немецкого социализма»: он направлен против «Запада» и «Востока» и является отличающимся от их систем иной, «третьей» системой, идея которой обосновывалась «фёлькишско»-социал-дарвинистскими положениями (заметим, имманентно всегда расистскими). Но вместе с тем указанная концепция явно учитывала, что национальный состав народов пространства, подлежащего захвату, не будет соответствовать гитлеровской пропагандистской линии на «чистоту арийской расы». Поэтому здесь на первый план выдвигается идея не столько «чисто расового» строя «германской крови», сколько «срединноевропейского сообщества». На основе историко-культурного сходства конструируется некий «народ Срединной Европы», причем немцы объявляются главными носителями идеи «европейского» нового порядка и берут на себя миссию его осуществления[26].

Когда 28 июня 1919 г. был подписан Версальский договор, «солидаристы» решили в знак протеста и объявления борьбы против него отныне называть клуб «Июньским». Под этим названием он вместе с родственным по духу союзом «Военная помощь Ост» (возглавлявшимся начальником штаба пограничной охраны майором бароном фон Вильзеном) и довольно значительным числом других единомышленников оформился в своего рода клубное «движение». Своим символом «солидаристы» избрали «кольцо» («ринг») и стали организовывать деятельность по типу масонских лож; отсюда и пошло название «Ринг-движение».

В этот расширенный «Июньский клуб» под председательством фон Гляйхена и практически под руководством полностью посвятившего себя его деятельности Эдуарда Штадтлера наряду с прежними членами «Объединения за национальную и социальную солидарность» (такими, как /110/ Штайгервальд, Штёр и др.) входили: управляющий делами «Объединения германских союзов работодателей» Макс Браувайлер, находившийся в дружеских отношениях со всеми тремя банками «Д» («Дойче банк», «Дрезднер банк», «Дисконтобанк»); казначей «Июньского клуба» банкир Александр Ринглеб; член НННП владелец предприятий тяжелой промышленности Пауль Лейёне-Юнг; будущий министр внутренних дел в правительстве Папена фон Гайль (один из самых рьяных покровителей клуба), а также Генрих Брюнинг, Герман Вармбольд из «ИГ Фарбениндустри», Август Винниг, Пауль Фехтер, Иоахим Тибуртиус, барон фон Мантёйфель-Зцёге и Макс Эрвин фон Шёйбнер-Рихтер. Самые тесные отношения с берлинским «Июньским клубом» установил из Мюнхена Карл Хаусхофер.

Штрассеровское движение

В июне 1919 г. Отто Штрассер, приверженец и страстный почитатель Артура Мёллера ван ден Брука, становится членом и, более того, как он признавал сам, одним из активистов архиреакционного, элитарного и путчистского анти-республиканского «Июньского клуба», что неудивительно, поскольку он, лейтенант «добровольческого корпуса» Эппа, только что участвовал в подавлении Баварской Советской республики, а теперь прибыл в Берлин для изучения экономических наук. При этом он вступает в СДПГ и становится сотрудником ее центрального органа, газеты «Форвертс», руководителем «красной сотни», которой командует при подавлении капповского путча в марте 1919 г.[27].

Его брат Грегор (старше на пять лет), владелец аптеки в Ландсхуте (Бавария) и обер-лейтенант первой мировой войны, сформировавший в родном городе собственный «добровольческий корпус Ландсхут», в эти мартовские дни находится со своим отрядом в противоположном лагере, оружием поддерживая капповский путч в Баварии. К тому же он собирается передать этот отряд в CA и тем самым сделать его первым формированием штурмовиков[28] за пределами Мюнхена, а также помочь НСДАП создать в Нижней Баварии полноценную местную группу. За это он назначается первым гауляйтером НСДАП — ее руководителем в Нижней Баварии.

Тем не менее сердечные отношения между братьями — социал-демократом (и одновременно членом «Июньского клуба»!) Отто Штрассером в Берлине и гауляйтером /111/ НСДАП в Нижней Баварии Грегором Штрассером — этим нисколько не омрачаются; всю жизнь они остаются такими в самых невероятных ситуациях вопреки зачастую намеренно создаваемому противоположному впечатлению[29].

Здесь, естественно, мог бы возникнуть ряд вопросов, если бы мы не приняли во внимание «революционизирующий» НСДАП замысел «солидаристов», ставший и замыслом «Июньского клуба». В ситуации 1919 г. стремление привлечь «национальные» круги внутри СДПГ на сторону готовившегося «солидаристами» и фрайкоровскими кругами переворота и установления диктатуры имело шансы на успех (позже это подробно описал в «Воспоминаниях» Штадтлер)[30]. Поэтому добиться влияния в существующих военных формированиях и среди их командования было делом первостепенной важности. Поэтому путь лейтенанта «добровольческого корпуса» Эппа Отто Штрассера в СДПГ, а оттуда — в командиры «красной сотни», с одной стороны, и путь баварского обер-лейтенанта и фрайкоровского командира Грегора Штрассера в CA и в НСДАП — с другой, отнюдь не противоречили друг другу, а вполне отвечали этим планам. Потому у братьев не было никакого основания для личных конфликтов или недовольства друг другом.

Разумеется, сегодня, когда мы располагаем неопровержимыми фактами, нам ясно: вся тогдашняя деятельность Отто Штрассера в СДПГ была осуществлением стратегии «солидаристов» и «Июньского клуба». Но уже в то время его поведение как командира в критические дни капповского путча (социал-демократ, который открыто восторгается Мёллером ван ден Бруком и даже сотрудничает как автор в журнале «Гевиссен» и в папеновской газете «Германиа») казалось товарищам по партии и «красным сотням» столь странным, что сразу же после разгрома путча в берлинской организации СДПГ стало публично высказываться подозрение, что он — полицейский шпик[31]. В результате Отто Штрассер, не имея перспективы на успех в СДПГ, предпочел, не дожидаясь грозившего ему исключения, выйти из нее. Правда, он быстро изобразил это как акт протеста против нарушения «Билефельдского соглашения», что и положило начало созданию Отто Штрассером легенд о самом себе[32].

После краха попытки в качестве социал-демократа внести «немецкий социализм» в СДПГ Отто Штрассер открыто присоединился к «Июньскому клубу», став постоянным сотрудником его официального органа — журнала /112/ «Дас Гевиссен». Для кого-нибудь другого такой шаг выглядел бы довольно странно: ведь только что выход из СДПГ он обосновал протестом против разоружения революционного рабочего класса и нарушения правительственного обещания о роспуске «добровольческих корпусов» (т. е. разрывом «Билефельдского соглашения»). После окончания учебы в Вюрцбурге ему предлагают в Берлине должность помощника референта в отделе искусственных удобрений министерства продовольствия, которое возглавляет Андреас Гермес — политический деятель партии Центра. Контакт Гермес — Штрассер сохранился и после 1945 г.[33]. Из министерства его забирает в свой концерн племянник бывшего рейхсканцлера Гертлинга, директор крупнейшего тогда в Германии спирто-водочного концерна Хюнлих-Винкельхаузен, который во время войны был батарейным и дивизионным командиром бывшего артиллерийского лейтенанта Отто Штрассера. И вот этот «социалист» навсегда переходит в частное хозяйство, он юрисконсульт и «правая рука Гертлинга в его берлинском концерне»[34].

Тем временем его брат Грегор становится известнейшим политиком НСДАП в Баварии и наряду с Гитлером одним из самых популярных ее ораторов. Теперь он ближайший друг Пауля Шульца[35], одной из самых жестоких фигур фрайкора, организатора многих убийств по приговору «фемы». Именно Грегор Штрассер «открыл» перешедшего в НСДАП из ремовского «Союза имперского военного флага» лаборанта по удобрениям Генриха Гиммлера и, верно не без указания Рема, сделал его как достойный поощрения «талант» своим адъютантом — отсюда и началась карьера этого эсэсовского палача[36]. Итак, после провалившегося в Мюнхене путча 9 ноября 1923 г., в котором он активно участвовал, мы видим Грегора Штрассера на стороне Эрнста Рема, поскольку их объединяет вражда по отношению к Гитлеру.

Из провала путча Людендорф и Рем сделали для себя следующий вывод: необходимо объединить все «фёлькишские» партии и группы Северной и Южной Германии, включая и НСДАП, в одну-единственную боеспособную «фёлькишскую» партию и одновременно превратить все «фёлькишские» военные формирования в единую общегерманскую военную организацию. При этом, руководствуясь своими идеями «военного государства», они требовали приоритета командиров военных формирований над партийными руководителями[37]. /113/

Грегор Штрассер, как и другие главари мюнхенского путча, был приговорен к полутора годам тюремного заключения в крепости Ландсберг. Но в 1924 г. он был избран в нижнебаварский ландтаг от НСДАП и в силу депутатской неприкосновенности выпущен на свободу. Будучи в то время единственным «легальным» членом руководства НСДАП и ее фактическим представителем, он примкнул к планам Рема и Людендорфа. 16-17 августа 1924 г. на съезде в Веймаре они провозгласили объединение НСДАП с «Немецко-фёлькишской свободной партией» в «Национал-социалистскую свободную партию» под «общегерманским» руководством Людендорфа — Грефе — Грегора Штрассера. Напомним, что «Немецко-фёлькишская свободная партия» возникла в декабре 1922 г. из «Немецко-фёлькишского рабочего содружества» в рамках НННП. Параллельно Рем объединил вооруженные формирования в так называемый «Фронтбан» под своим командованием и покровительством Людендорфа.

Гитлер, находившийся в крепости Ландсберг с момента возникновения стремлений к слиянию, крайне резко протестовал против них. Он обвинил Штрассера в поддержке вредных направлений, которые не усиливают движение, а принуждают его идти на ослабляющие компромиссы, и делал все, что было в его силах, дабы сорвать слияние. Когда же оно произошло, Гитлер публично заявил, что слагает с себя руководство национал-социалистским движением. Сразу же после досрочного освобождения из Ландсберга (20 декабря 1924 г.) он объявил о восстановлении НСДАП. Тем самым были торпедированы созданные без него организации. 12 февраля 1925 г. Людендорф и Штрассер отказались от руководства «Национал-социалистской свободной партией», и она быстро распалась.

В результате дело дошло до первого разрыва Рема с Гитлером. Когда предпринятая Ремом 16 апреля 1925 г. последняя попытка переубедить Гитлера относительно «Фронтбана» ни к чему не привела, а переданный с этой целью Гитлеру меморандум остался без ответа, Рем 1 мая 1925 г. объявил о своем отказе от руководства «Фронтбаном» и от возложенного на него Гитлером в качестве альтернативы командования CA, а также о выходе из «всех политических союзов и объединений». Он вновь стал ориентироваться на командование рейхсвера и искать примирения с ним. (Эти усилия оказались успешными. Намеченное еще в 1926 г. и последовавшее в 1928 г. назначение Рема немецким /114/ военным советником в Боливию и отзыв его оттуда к 1 января 1931 г., когда Гитлеру потребовался новый начальник штаба CA, были бы невозможны без соответствующего решения командования рейхсвера, т. е. Шлейхера.)

Людендорф почувствовал себя настолько одураченным Гитлером, что попытался осуществить объединение военных формирований на базе «Немецко-фёлькишского освободительного движения» (остатки «Немецко-фёлькишской свободной партии» после ее неудавшегося слияния) во главе с Константином Хирлем в качестве «политического» фюрера этого нового, более ограниченного по своему влиянию объединения («Союз “Танненберг”»)[38]. Однако в то же время он позволил Гитлеру уговорить себя выдвинуть кандидатуру на пост президента Германии от НСДАП в противовес Гинденбургу. Пережив болезненное для самолюбия поражение на президентских выборах и расценив это как злоупотребление Гитлером его именем, Людендорф начал рвать старые связи. Он стал ярым проповедником культивировавшейся в «Немецко-фёлькишской свободной партии» и отвечающей его взглядам «антисемитско-антииезуитской» концепции исторического развития, поддерживая мистическо-религиозные взгляды своей второй жены Матильды фон Кемнитц, согласно которым все происходящее в мире объясняется мировым заговором триады врагов: «евреев, масонов и католиков». В их «происках» Людендорф со все большим ожесточением искал объяснение тому, почему ему не удалось стать вождем германской расы. Рем и другие «прагматики» из его прежнего окружения расценили поведение Людендорфа как потерю чувства реальности, а потому он потерял ценность и для них.

Напротив, Грегор Штрассер помирился с Гитлером. Причем это было сделано отнюдь не из-за слабости (как об этом смущенно-извиняюще по отношению к брату и обвиняюще по адресу Гитлера пишет в биографии Грегора Отто Штрассер)[39]. Это было сделано не из-за боязни конфликта с Гитлером, а как раз с боевым намерением. Ведь борьба между ними началась сразу после того, как примирение создало для этого предпосылку, а Грегор Штрассер значительно улучшил свои позиции.

Гитлер отвергал штрассеровско-людендорфовский проект слияния, опасаясь усиления разброда, порождаемого притязаниями соперников на руководство, а также ослабляющего действия вынужденных компромиссов. Он опасался умножения течений, существовавших в рамках «фёлькишского» /115/ движения. Какое же течение поддерживал он сам? Его исходные позиции были изложены им в написанной вместе с Рудольфом Гессом в ландсбергской тюрьме книге «Майн кампф».

В основе защищаемой им позиции лежал призыв к экспансии и новой мировой войне. В связи с этим высказывалась мысль предложить Великобритании участвовать в совместном разделе мира. Поскольку эта позиция вела к войне против Франции, а главной целью провозглашалось превращение «восточного пространства» в колонию германской индустрии на всем Европейском континенте, исключая Англию, реальным союзником в войне Германии за захват жизненного пространства могла рассматриваться только Италия Муссолини[40].

Но этот (знаменитый «гесс-гитлеровский») вариант мировой войны в расчете на союз с Англией (который Гесс попытался осуществить затем в 1941 г. своим полетом в Англию, прежде чем был дан приказ о нападении нацистской Германии на Советский Союз) разделялся тогда не всеми «фёлькишскими» группами и экспансионистскими кругами Германии. Ему не отдавало предпочтения командование рейхсвера, за него не выступали влиятельные деятели «Немецко-фёлькишской свободной партии», тем более его не отстаивал мыслящий «срединноевропейскими» категориями граф фон Ревентлов[41]. Этот вариант отнюдь не выражал линии «солидаристов», которую они защищали во главе с Мёллером ван ден Бруком (умер в 1925 г.) в «Дас Гевиссен» и приверженцем которой был Отто Штрассер.

Примирение с Гитлером не только сохранило Грегору Штрассеру позиции в НСДАП. Создание общегерманского триумвирата для руководства провозглашенной против воли Гитлера и в его отсутствие новой партии означало его отстранение от руководства фашистским движением. Выйдя из триумвирата, Штрассер получил возможность утверждать, что он принял этот пост с тем, чтобы отдать его Гитлеру, как только тот выйдет из тюрьмы. Таким образом, свое примирение с Гитлером Штрассер совершил не в рубище кающегося, не как капитулянт и, следовательно, не даром. За свой выход он добился от Гитлера согласия на то, чтобы создание НСДАП в Северной Германии было поручено именно ему. А кроме того, он получил от Гитлера дополнительную гарантию «широкой самостоятельности» и полной свободы действий. Гитлер, лидерство которого /116/ после освобождения из заключения поначалу оспаривалось также в Южной Германии, занимал более слабые позиции, чем успешно действовавший руководитель фракции в ландтаге и гауляйтер Грегор Штрассер, к тому же державший в своих руках все контакты с Северной Германией.

Как только Грегор Штрассер получил полномочия «в качестве цены за выход из национал-социалистского освободительного движения» (окончательно Гитлер предоставил их ему 11 марта 1925 г.), он сразу же обратился за помощью к брату Отто. Тот немедленно вступает в НСДАП и получает от гертлингского спирто-водочного концерна такую большую (по его словам, «значительную») денежную компенсацию, что создает на эти средства издательство «Кампфферлаг». Это издательство, ставшее главным пропагандистским органом северогерманской НСДАП и братьев Штрассеров (оно оставалось собственностью Отто), с самого начала было выведено из-под влияния мюнхенского руководства[42].

За несколько месяцев под руководством Грегора Штрассера была создана НСДАП в северной и западной Германии, благодаря чему «центр влияния партии, ее развитие... заметно переместились на Север и Запад»[43]. Примечательно, что еще к концу 1925 г. это привело к первым столкновениям, а в январе-феврале 1926 г. — к пробе сил созданной братьями Штрассерами северогерманской НСДАП с Гитлером и его «мюнхенской» линией.

Едва вступив в НСДАП, Отто Штрассер сразу же занялся составлением ее новой программы (взамен старой, состоявшей из 25 пунктов) и к превращению северо- и западногерманских организаций в проводников содержащихся в ней требований. Формирование местных организаций, а также руководящих органов северо- и западногерманских «гау» шло так удачно, что Грегор Штрассер, пользуясь выторгованной им свободой действий, стал назначать гауляйтеров по собственному усмотрению. Это привело к образованию в НСДАП штрассеровского «гауляйтерского крыла», благодаря чему все гауляйтеры, за исключением южногерманских, были сторонниками Штрассеров[44].

План действий Грегора Штрассера был таков: быстро создать местные группы НСДАП и объединить их с уже существующими местными группами «Немецко-фёлькишской свободной партии» и других «фёлькишских» организаций. При этом он недвусмысленно давал понять, что направление создаваемой им НСДАП вовсе не идентично /117/ тому, к которому стремился Гитлер, и независимо от него. Так происходило объединение сил, которого Гитлер хотел избежать и к которому Штрассеры стремились с самого начала. В итоге внутри НСДАП образовалось направление, представленное северогерманскими организациями и отличное от южногерманского.

«Оплотом Штрассеров» стал Эльберфельд, поскольку в нем действовал полностью преданный Грегору Штрассеру способный организатор гауляйтер Карл Кауфман. Еще в конце 1924 г. Йозеф Геббельс, активно участвовавший в кампании за избрание Вигерсхауза депутатом рейхстага от «Немецко-фёлькишской свободной партии», представил Грегору Штрассеру Кауфмана и посоветовал принять его на службу. Грегор Штрассер взял Кауфмана в секретари[45] и поручил ему редактирование журнала «Национал-социалистише брифе» («Национал-социалистские письма»). Журнал, задуманный Грегором совместно с Отто как «идейный руководящий орган» северогерманской НСДАП, стал впоследствии «теоретическим органом» штрассеровского направления.

Организационная и идеологическая «самостоятельность» проявилась почти сразу. 10-11 сентября 1925 г. Грегор Штрассер объединил все созданные «гау» НСДАП в возглавляемое им «Рабочее содружество северо- и западногерманских гау НСДАП» и поручил управление его делами Йозефу Геббельсу. Органом «содружества» стали начавшие выходить с 1 октября 1925 г. «Национал-социалистише брифе». Геббельс в своих дневниках называл их «оружием борьбы против склеротичных бонз в Мюнхене» и превозносил Грегора Штрассера (на службе у которого находился) как «силу, противостоящую бонзам». Задачу «Западного блока», как он именовал «содружество», Геббельс видел в том, чтобы «усилить значение собственной позиции в национал-социалистском движении и выработать альтернативу пагубному мюнхенскому направлению»[46].

Таким образом,

«в конце 1925 г.... возникла относительно сплоченная, единая по отношению к Мюнхену партийная организация, которая собирала членские взносы от примкнувших к ней гау... “Рабочее содружество” стремилось вырвать инициативу из рук партийного руководства. Саксония находилась в сфере его влияния, с гау Силезия, Вюртемберг и Баден у него были хорошие отношения, а их гауляйтеры получали от него циркуляры»[47]./118/

Естественно, штрассеровцы стремились к тому, чтобы их программа была принята всей НСДАП. 22 ноября 1925 г. на заседании «Рабочего содружества» в Ганновере, на котором были представлены 11 «гау», Грегор Штрассер открывает дискуссию по вопросам программы. Он предлагает проект Отто Штрассера и поручает Геббельсу и Кауфману разработать еще один вариант программы. 11 декабря 1925 г. проект Отто Штрассера строго конфиденциально рассылается с просьбой высказать мнение входящим в «Рабочее содружество» гауляйтерам, Людендорфу, руководителю австрийской НСДАП, и, что очень интересно, фанатичному контрреволюционеру из Прибалтики Альфреду Розенбергу[48].

24 января 1926 г. в Ганновере на заседании «Рабочего содружества» (на этот раз — в доме нациста Бернхарда Руста, где проект программы Отто Штрассера обсуждался в присутствии прибывшего из Мюнхена представителя руководства НСДАП Готфрида Федера) наметилось дальнейшее обострение отношений — Гитлеру был брошен настоящий вызов.

Произошел ли там столь драматически описываемый Отто Штрассером конфликт, вызванный якобы выкриком Геббельса «Предлагаю исключить господина Гитлера из НСДАП!»[49], остается под вопросом. Тем не менее дальнейший ход событий показал, что дело идет к открытому конфликту, замолчать который было невозможно.

Предполагалось, что решающее столкновение произойдет 14 февраля 1926 г. в Бамберге на «совещании руководителей НСДАП». Однако проба сил, к которой, казалось, все вело, не состоялась: совещание созвано не было. Гитлер сумел сделать так, что штрассеровский проект программы «даже не был допущен к обсуждению»[50]. Не уверенный в поддержке большинства национал-социалистского актива, чувствуя превосходство Гитлера в умении манипулировать, Грегор Штрассер решает признать реальное соотношение сил. Он отзывает назад проект программы[51].

Источник культивируемой самими братьями Штрассерами легенды о «штрассеровском социалистическом крыле» в НСДАП или по крайней мере о его «социалистических» устремлениях, противостоящих позициям Гитлера, составляют «Бамбергская программа» (то есть написанный Отто Штрассером проект), речи Грегора Штрассера, «Национал-социалистише брифе» и другие выпускавшиеся /119/ в последующие годы «Кампфферлаг» публикации. Однако их изучение, даже выборочное, свидетельствует об одном — все это образцы типичной «фёлькишской» социальной демагогии. Это относится и к Отто Штрассеру. Стоит хорошенько «поскрести» его, как сразу же обнаруживается Мёллер ван ден Брук с его «немецким социализмом» и бредовыми мыслями о «борьбе за существование», «жизненное пространство».

Точно так же, как и Мёллер ван ден Брук, Отто Штрассер ни в малейшей степени не имел ничего общего ни с каким социализмом! Нет, он представлял «немецкий социализм», пропагандируемый господами из «Июньского клуба». Это была империалистическая демагогия, направленная на борьбу с марксизмом и демократией, на создание нации, сплоченной для завоевания «жизненного пространства», войну за превращение Германии в мировую державу и на установление в стране военной диктатуры, способной уничтожить всех «внутренних врагов». Словом, то был «фёлькишский социализм».

Только это и объясняет, почему именно «левая» штрассеровская линия немецкого национал-социализма (вопреки всем легендам о том, будто она приводила в ужас крупный капитал) поддерживалась крупным капиталом, причем его наиболее экспансионистскими и реакционными монополистическими кругами.

Развернутая Грегором Штрассером в промышленных городах западной и северной Германии «антикапиталистическая» и нациоиал-«социалистическая» агитация, действительно отличавшаяся (правда, не в 1919-1920 гг.) по своему тону от мюнхенской, финансировалась самим крупным капиталом. Иными словами, он поддерживал не только Гитлера, но и Штрассеров. Это стало явным после того, как в 1948 г. Август Хайнрихсбауэр, в свое время связной между магнатами рурской индустрии и Гитлером, засвидетельствовал следующее: деньги, лившиеся с 1930 г. из «Рурской сокровищницы» — «политического фонда» концернов Рура — на поддержку НСДАП (и предназначавшиеся прежде всего для избирательной борьбы и пропагандистских кампаний нацистской партии в Рурской области), вручались лишь двум назначенным Гитлером лицам: Вальтеру Функу и Грегору Штрассеру.

Когда в 1932 г. фракция рурской промышленности, представленная Шахтом и Тиссеном, начала наступление на штрассеровское крыло в руководстве НСДАП и на /120/ штрассеровскую «Неотложную экономическую программу», а Гитлер переметнулся на сторону Шахта[53], финансирование Грегора Штрассера взял на себя рейнский промышленный магнат Пауль Зильверберг (тоже никак не представитель «средних слоев»!); он делал это, как известно, через Вернера фон Альвенслебена, секретаря «Клуба господ»[54].

История создания местных организаций НСДАП в северной и западной Германии, политические взгляды и личные связи тех, кто пролагал там путь Штрассеру, опровергают утверждение, будто в начальный период становления нацистской партии (примерно до 1930 г.) пожертвования, дополнявшие значительные средства «Кампфферлаг», поступали к Штрассеру от тех, кто стремился поощрить этим антикапиталистическо-полусоциалистическую или антимонополистическую политику именно этих местных групп.

Изыскания Хайнрихсбауэра пролили свет еще на одно, гораздо более живучее заблуждение, будто именно социалистическая демагогия братьев Штрассеров и их приверженцев, вызвавшая недовольство промышленных кругов и Гитлера, привела к разрыву с ними. Эту версию поддерживает большинство свидетелей конфликта. Тем не менее это — оптический обман. Любая демагогия неизбежно приводит к тому, что использующие социалистическую фразеологию для мобилизации масс фигляры, выступая перед массой одураченных приверженцев, всегда прикрывают ею свои внутренние конфликты и борьбу за власть — иначе они сами демаскировали бы себя и совершили публичное харакири на глазах изумленной публики.

Гитлер прошел хорошую школу «фёлькишской» социалистической демагогии, прекрасно усвоил ее схему и уверенно владел ею. Поэтому он великолепно понимал, чем отличается демагогия «северного» крыла НСДАП от «южного» и какие трудности это создает в завоевании «красного» Севера. На примере Стиннеса-Штадтлера видно, что и сами владельцы рурских концернов хорошо понимали функцию национал-социалистической демагогии. Сидя в своих роскошных виллах, они приветствовали успехи Отто Штрассера в проникновении в «марксистский рабочий класс», которых НСДАП достигла при помощи этой демагогии.

Значение, которое они придавали ей, подтверждает следующий пример. Издатель главного политического рупора рурской тяжелой индустрии, эссенской «Рейниш-вестфалише /121/ цайтунг», Теодор Райзман-Гроне (зятем которого был ставший позже гитлеровским шефом печати Отто Дитрих) по настоянию Отто Вагенера начинает выпускать в Рурской области рассчитанный на массового читателя «красный» листок, который «должен иметь социалистическую установку, но в то же время проявлять позитивное отношение к предпринимателю, свободному рынку и частному хозяйству»[55].

Итак, отнюдь не демагогия являлась причиной конфликта. Тем не менее конфликт существовал. Конфликт, приведший к разрыву, а потом к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но как уже говорилось, развивался он прежде всего как конфронтация различных образцов демагогической социалистической фразеологии, как борьба за «более правильное» толкование «национального социализма». Что же было действительной сущностью этого конфликта?

В составленной Отто Штрассером «Бамбергской программе» «национальный социализм» рассматривается прежде всего в контексте «внешнеполитической проблемы», решение которой предусматривает

«...органическое соединение и могущественное объединение германской нации на расовой основе в Великогерманский рейх; такой Великогерманский рейх должен стать стержнем для "Срединноевропейского таможенного союза" и сердцевиной Соединенных Штатов Европы»[56].

Закрепить это требование в программе НСДАП Гитлер не соглашался уже потому, что [56]. Закрепить это требование в программе НСДАП Гитлер не соглашался уже потому, что «Объединенная Европа» подразумевала взаимопонимание с Францией, а это оттолкнуло бы от него ту фракцию тяжелой индустрии, которая стремилась к войне и аннексии французской территории, а также ограничение отношений с народами Восточной и Юго-Восточной Европы, живущими за пределами намечаемого «Великогерманского рейха», лишь таможенным союзом с ними. Глубину расхождений по данному пункту экспансионистской политики подтверждает текст беседы Отто Штрассера с Гитлером, хотя его подлинность сомнительна. Штрассер утверждает, будто при самой первой встрече с Гитлером он сказал тому: «... Идея войны против Франции кажется мне глупой»[57]. Было это так или нет, неизвестно, но все равно подобная позиция соответствует штрассеровской программе.

Главные штарссеровские высказывания по «внутриполитическим вопросам» таковы: «Предпосылкой осуществления национального социализма... является национальная диктатура», а также «порожденная судьбой причинная /122/ связь экономического освобождения всех работающих по найму рабочих и служащих с политическим освобождением немецкого народа»[58]. Вот она, наумановская, подхваченная Мёллером ван ден Бруком «национально-социальная» идея, будто рабочие станут жить лучше по мере того, как будут завоевывать германскому империализму «пространство» на земном шаре!

Центральным пунктом штрассеровской программы была ликвидация «сконструированного парламентаризма» путем «введения органической сословной системы». Детали государственной организации таковы: «Рейхспрезидент, избираемый на 7 лет (1-й рейхспрезидент — диктатор) с широкими полномочиями»; «Национальный совет, состоящий из (12-14) президентов земель» (именуемых «ландшафтами») и «президиума имперской сословной палаты»;

«имперская сословная палата, состоящая из представителей отдельных имперских профессиональных палат... в нее входят также 10 назначенных рейхспрезидентом членов (представители университетов, христианских вероисповеданий и прочие выдающиеся личности» и т. п.)[59].

На этих примерах, особенно последнем, видно: это — иная концепция диктатуры, нежели та, которую имел в виду Гитлер. Ее источник — концепция «солидаристов».

Раздел «Экономическая политика», на которой базируется «социалистическая» репутация «Бамбергской программы», состоит из двух частей: «Аграрная политика» и «Экономическая политика».

В аграрной части формулируется принцип: «Земля — собственность нации!»[60]. Одновременно вопреки этому констатируется «сочетание права общества с коренящимся в самой природе человека личным эгоизмом... посредством осуществления идеи наследственных дворов». Выдвигается требование о разделе поместий площадью свыше 1000 моргенов {Мера земли, равная 27,6 ара. — Прим. ред.} «на крестьянские хозяйства размером от 50 до 200 моргенов», которые государство может «сдавать в аренду только как наследственные крестьянские владения». Собственники поместий площадью до 1000 моргенов должны оставаться «наследственными арендаторами до тех пор, пока в семье имеется потомок мужского пола»[61].

Такова суть «социалистических» реформ в сельском хозяйстве. В ее основе лежит идея «наследственных дворов», подхваченная впоследствии гитлеровским министром /123/ земледелия Дарре. У этих «реформ» была своя предыстория. Достаточно вспомнить требования о заселении остэльбских юнкерских имений, ставших бременем для государства, выдвигавшиеся на протяжении многих лет представителями новых отраслей промышленности, а также кругами вермахта, группировавшимися вокруг Грёнера. Планы такого заселения предусматривали перемещение небольшого, прочно связанного с землей числа людей в малонаселенные восточные области Германии, где их хозяйства выполняли бы функцию «военных крестьянских дворов» и служили форпостами дальнейшей германизации. Эта старая «поселенческая» идея полностью соответствовала аграрной части «штарссеровской программы». Эту идею, направленную против экономической базы власти прусской юнкерской аристократии и традиционных союзников пангерманских кругов — рурских магнатов, пытались реализовать также при Брюнинге и Шлейхере.

Вторым основным предметом споров был актуальный тогда вопрос об отношении НСДАП к референдуму о конфискации собственности князей. Сторонники Штрассера, исходя из требования передачи земли государству, выступили в поддержку референдума. Гитлер и «мюнхенское крыло» видели в этой позиции пагубное соскальзывание к единству действий с марксистами, угрозу принципу частной собственности. Поэтому они выступали против участия НСДАП в референдуме.

Однако прежде всего репутация штрассеровского крыла как «левого» основывалась на той части проекта программы, которая была посвящена экономической политике. Как она выглядела?

В этой части содержалось требование «крупномасштабной передачи средств производства в собственность общества... при сохранении частного предпринимательства и щадящего отношения к чувству собственности». Как же мыслилось осуществить это? Все промышленные коллективы, насчитывавшие свыше 20 рабочих, подлежали превращению в акционерные общества. Те из них, которые представляли «жизненно важные отрасли промышленности», следовало на 51% передать в «общественную» собственность в таком долевом соотношении: «рейху — 30%, занятым в них рабочим и служащим — 10%, землям — 6%, общинам — 5%. Для «не жизненно важных» отраслей доля общественного участия должна была составить 49% (то есть с перевесом в 1% в пользу частных владельцев). /124/ Это также характеризовалось как передача в «общественную собственность»[62].

Что это означало? Участие 10% рабочих и служащих при 49% или 51% участия предпринимателей и более чем 30%-ной доле акций государства ставило цель привязать рабочих и служащих к предприятиям и пробудить у них «личный интерес» к достижениям частного предпринимательства. В те годы это рекомендовали созданные по инициативе промышленников институты «психотехники». Лучшим методом повышения степени эксплуатации они считали, в частности, пробуждение у рабочих и служащих «чувства производственной общности», «гордости своим предприятием» и «радости труда»[63].

При этом государственное участие мыслилось в тесной связи с установлением «национальной диктатуры», а в землях и общинах — с унификацией политического мышления. Поскольку само государство рассматривалось прежде всего как средство военной организации общества в интересах монополистического капитала и инструмент ведения войны, предполагалось, что его интересы будут совпадать с частнособственническими интересами рвущихся к захватнической войне крупных монополистических компаний. Наоборот, с точки зрения этих интересов активное участие государства в управлении предприятиями было желанным для частных монополий, поскольку оно могло выступать в качестве регулирующей и координирующей инстанции, деятельность которой была особенно необходима в тех отраслях, где сохранялось множество средних и мелких предприятий.

Такое по-военному организованное руководство промышленностью при сохранении ее частнособственнического характера, посреднической роли государства и ее интеграции в наделенное правом решающего голоса объединение с целью достижения наивысшей производительности труда полностью соответствовало концепции Шлейхера. Попытка Шлейхера привлечь НСДАП к поддержке своей диктатуры, предпринятая в декабре 1932 г., и стремление Грегора Штрассера убедить Гитлера согласиться с ней (что почти было достигнуто) привели к разрыву Гитлера со Штрассером[64].

Поскольку за направлением Штрассера стояли могущественные круги, борьба внутри НСДАП, поражение Грегора Штрассера и его отказ от своего проекта программы отнюдь не означали, что борьба внутри НСДАП закончилась. /125/ Напротив: Грегор Штрассер и на сей раз только прервал ее и стал искать соглашения с Гитлером, чтобы не потерять НСДАП: «северо- и западногерманские партийные руководители были полны решимости укрепить свои позиции и затем перейти в контрнаступление»[65].

Теперь мюнхенское руководство НСДАП потребовало, чтобы подразделения партии строились в соответствии с «принципом фюрерства». Отныне гауляйтеров назначал сам Гитлер; демонстративно была провозглашена неизменность существующей программы (так называемых «25 пунктов»), и НСДАП официально объявлена ведущей силой вновь всплывшего на поверхность «Национал-социалистского немецкого рабочего объединения Мюнхена». Его правление было объявлено «имперским руководством партии» и одновременно мюнхенской организации. Все это было сделано с целью укрепить практически уже неоспариваемое господствующее положение Гитлера внутри партии[66]. Наконец 1 июня 1926 г. из Мюнхена была разослана директива о роспуске «Рабочего содружества» северо- и западногерманских гау НСДАП. Но несмотря на все эти меры, именно после фактического отказа Гитлера от обещания гарантировать Грегору Штрассеру самостоятельность «Кампфферлаг» начинает выпускать массовыми тиражами газеты «Берлинер арбайтерцайтунг», «Дер национале социалист» (обе — с марта 1926 г.) и вслед за тем «Сексишер беобахтер».

Через эти газеты штрассеровцы начинают «атаку» на северогерманских рабочих, чтобы укрепить внутри партии репутацию Грегора Штрассера и его агитаторов как незаменимых и успешно действующих способных политиков. Уже с августа 1926 г. Грегор Штрассер в «Национал-социалистише брифе» вновь нападает на Шахта, а с конца 1926 г., несмотря на официальный запрет дальнейших дискуссий, начинает пропагандироваться набор штрассеровских тем. В ответ мюнхенское руководство 23 апреля 1927 г. лишило журнал статуса официального органа партии, оставив за ним право печатать «дискуссионные материалы и научные публикации»[67]. В отличие от журнала газеты «Кампфферлаг» выходили как официальные партийные издания соответствующих «гау», и за ними осталось право рядом с символом издательства, изображавшим молот и меч над свастикой, помещать официальную эмблему НСДАП.

При этом бросается в глаза: Гитлер (как и круг его мюнхенских приверженцев) удивительно мало обращает /126/ внимания на симптомы разгорающегося вновь спора об ориентации нацистской партии: в конце 1926 г. по рекомендации Грегора Штрассера он назначает бывшего ландсхутского секретаря и управляющего делами нижнебаварской «гау» Генриха Гиммлера, друга Отто Штрассера, заместителем начальника отдела пропаганды имперского руководства НСДАП. До этого при покровительстве последнего он сначала становится заместителем гауляйтера Нижней Баварии — Верхнего Пфальца, а затем Верхней Баварии — Швабии. Более того, в 1927 г. Гитлер сделал Гиммлера заместителем «рейхсфюрера СС». Наряду с выполнением своих функций в НСДАП Гиммлер занимал и другую, столь же важную должность: был руководителем баварской «гау» общества «Артаманов», которые яростно требовали изгнания на Восток и поселения там «славян». Их идеологом был выступавший с требованием проведения политики «крови и земли» демагог Вальтер Дарре, ставший позднее «имперским крестьянским фюрером» (ему было поручено осуществление закона о «наследственных дворах») и шефом «расовопоселенческого управления» СС. Он и тогда производил большое впечатление на Гиммлера.

Итак, Гитлер поставил рекомендованного ему Грегором Штрассером близкого друга Отто Штрассера (к тому же в 1924 г. вместе с Грегором Штрассером перешедшего в «Национал-социалистскую свободную партию» и только потом вернувшегося в НСДАП) Гиммлера[68] на два самых ответственных поста. Первым из них был отдел пропаганды, из которого когда-то поднялся к руководству партией сам Гитлер. Он настолько хорошо знал суть и функции этого отдела, что никогда не доверил бы этот пост человеку, рекомендатели которого вызывали бы у него подозрение. И тем более он не сделал бы такого человека одним из руководителей СС, созданных именно для охраны персоны самого «фюрера» во внутрипартийных схватках с его соперниками, да к тому же именно тогда, когда доверительные отношения Гиммлера с Отто Штрассером были еще столь тесными, что вновь назначенный заместитель «рейхсфюрера СС» предложил последнему взять на себя командование СС в северогерманском регионе.

Всего за год, в результате динамичного развития нацистской партии в Северной Германии и оттого возросшего веса Грегора Штрассера в НСДАП, позиция штрассеровского направления вопреки принятым по отношению к нему после Бамберга мерам улучшилась и стала более перспективной. /127/ Это подтвердил граф Эрнст фон Ревентлов. В начале 1927 г. он перешел в НСДАП из «Немецко-фёлькишской свободной партии» и сразу же начал теснейшим образом сотрудничать с Отто Штрассером. За ним в ноябре 1927 г. последовал депутат рейхстага от этой партии Константин Хирль, когда-то пытавшийся осуществить отвергнутый Гитлером проект Рема — Людендорфа о слиянии всех военных формирований, но без CA и под командованием Людендорфа. Здесь, в НСДАП, через три года после первого резкого увеличения числа поданных за нее голосов (на сентябрьских выборах 1930 г. в рейхстаг) он получил от Гитлера задание создать в имперском руководстве партии в Мюнхене «II организационный отдел», в рамках которого возник «Отдел экономической политики» во главе с Отто Вагенером[69] (позже его возглавили Функ и Федер). Этот отдел в 1931 — 1932 гг. (особенно после назначения Грегора Штрассера в июне 1932 г. «имперским руководителем по организационной работе» НСДАП и начала его влияния на подбор кадров) стал главным бастионом штрассеровского направления внутри нацистской партии.

Укрепление штрассеровского направления, которое начиналось примерно с 1927 г., отнюдь не привело к отходу от «фёлькишской» демагогии, к появлению более «левых» представлений о социализме, что подтверждают публикации тех лет.

Уже в «Бамбергской программе» имелся раздел «Культурная политика», первый пункт которого был озаглавлен «Еврейский вопрос» и содержал следующее требование: «Все евреи, приехавшие в Германию после 1 августа 1914 г., подлежат выдворению в шестимесячный срок». А раздел «Пресса» дополнялся требованием: «Владельцами и редакторами газет могут быть только подданные германского рейха»[70]. Это всего лишь один пример штрассеровских публикаций, учитывавших официальную гитлеровскую, или «мюнхенскую», линию.

В июне 1927 г. в «Национал-социалистише брифе» была напечатана в форме катехизиса большая «программная» статья под названием «Чего хочет национал-социализм?». Ее написал Дитрих Клаггес, который позже стал одним из важнейших разработчиков программных положений в вагенеровском «Отделе экономической политики» имперского руководства НСДАП, где он возглавлял экономические исследования.

Остановимся на том, как критикуется в ней капитализм. /128/ Для начала обязательное признание концепции борьбы за «жизненное пространство» на базе тезиса о том, что соблюдение существующих границ из вопроса международного права стало вопросом силы, т. е., иначе говоря, решается насилием. После отрицательного ответа на вопрос, созданы ли для немцев нормальные внешние условия жизни («Нет, они ни в коей мере не созданы. Германия не свободна, она является колонией вражеского союза»), в качестве врага — виновника такого положения рисуется образ «еврейского банковского и биржевого полипа»: именно он является «действительной причиной нашей нужды и наживается на ней». Затем в негативных тонах расписывается «господство либерально-капиталистического государства и экономическая анархия». Далее дается такая лапидарная «критика» капитализма: «Он планомерно злоупотребляет собственностью на средства производства, отдал богатство и собственность в руки хапуг», а создателей материальных ценностей «поверг в нищету и беды». Возвращаясь к борьбе за «жизненное пространство», чтобы пробудить у немцев агрессивные чувства, автор катехизиса восклицает: «Это капитализм, подавив созидательный труд, лишил нацию мира внутри страны и сделал безоружной для отражения нападения извне».

За преамбулой следовал раздел «Каковы, с точки зрения национал-социализма, самые главные злоупотребления капитализма?». Здесь перечисляются «злоупотребления», подлежащие ликвидации:

«1. Концентрация финансовой кредитной системы в руках международного еврейства. 2. Захват международным еврейским банковским и биржевым капиталом средств промышленного производства. 3. Задолженность за землю и промышленные сооружения еврейским денежным тузам...»[71].

Сказанного вполне достаточно для ответа на вопрос, имеем ли мы здесь дело с демагогическим или же со «все-таки в чем-то честным» антикапитализмом?

Тем не менее приведем характерную для штрассеровского направления цитату из статьи Грегора Штрассера, опубликованной в 1927 г. в «Национал-социалистише брифе». Начинается она велеречивыми словами: «Мы — социалисты, мы — враги, смертельные враги нынешней капиталистической экономической системы...» Затем идея социализма для народа тут же сводится к фарсу посредством такой поистине «радикально-принципиальной» мысли:

«Имея глубокие корни в естественной жизни, мы осознали, /129/ что бред о равенстве людей — смертельная угроза, при помощи которой либерализм разрушает народ и нацию, культуру и мораль, посягая тем самым на первоосновы бытия! Рациональное мышление пожирает самую основу жизни, разрушает кровь, разрушает священный порядок, зиждущийся на той дистанции между людьми, которую создает их неравенство...»[72].

Из столь откровенно выраженной приверженности к неравенству людей выводится «требование неравного распределения прав в соответствии с деяниями для государства». Оно обосновывается утверждением, что «различия между людьми и. различия в правах — это различия в деяниях, различия в степени ответственности, различия, которые идут от бога, а потому священны!». Тем не менее далее провозглашается «освобождение германского рабочего» посредством «нашего национального социализма». Это «освобождение» должно «распространяться на долю в прибылях, на долю во владении собственностью и на долю в труде!» (но отнюдь не на долю в руководстве государством и производством. — Р. О.)[73].

Итак, речь идет не о каком-то варианте социализма, а о концепции крупных концернов, при помощи которой, подобно клейкой ленте для мух, они намеревались уловить и привязать к себе рабочих и при этом наполнить их души убеждением благодарности, что они пожизненно связаны взаимными интересами с крупным капиталом да в придачу должны благодарить его за это.

Или приведем пример фашистского культа «мужского начала», который был для штрассеровского направления не менее обязательным, чем для гитлеровского: сначала Грегор Штрассер еще выступал за то, чтобы предоставить женщинам многоступенчатую избирательную систему в зависимости от степени выполнения ими своего долга материнства, но затем стал отстаивать в штрассеровской прессе ту точку зрения, что им вообще нечего делать в политике. «Женщины — это одно сплошное чувство, а потому... круг их жизненных дел никогда не выходит за стены дома, за пределы семьи... Политически мыслящей женщины вообще не существует»[74].

Однако с 1929 г. вновь стали проявляться все сильнее политические противоречия между различными направлениями, обусловленные общим ходом внутриполитического развития в Германии. Они неизбежно толкали НСДАП к выработке единого практического курса, а тем самым — /130/ и к неизбежным конфликтам представителей различных направлений.

На Пасху 1929 г. Шлейхер в доверительной беседе с Генрихом Брюнингом посвятил его в план, согласованный с Гинденбургом и представленный по желанию последнего. Он заключался в следующем: свергнуть правительство большой коалиции во главе с рейхсканцлером социал-демократом Германом Мюллером после подписания им «плана Юнга» {«План Юнга» — план взимания репарационных платежей с Германии был разработан в 1929-1930 гг. взамен «плана Дауэса». Назван по имени американского банкира О. Юнга. Предусматривал снижение размера годовых репарационных платежей, отмену всех форм и видов контроля над Германией, ее экономикой и финансами, способствовал милитаризации германской экономики. Фактически перестал действовать с 15 июля 1931 г. вследствие одностороннего решения правительства Германии. — Прим. ред.}, ответственность за который оно должно будет принять на себя. Это правительство будет заменено президиальным кабинетом, опирающимся не на парламент, а на чрезвычайные полномочия рейхспрезидента. Он станет переходным кабинетом на пути к восстановлению монархии, и его задачей будет формирование достаточно широкой политической базы национальных сил, на которую она будет опираться. Вместе с тем Шлейхер известил Брюнинга, что Гинденбург согласился с тем, чтобы этот кабинет возглавил Брюнинг[75].

С этой целью Брюнинг начал просчитывать возможности различных партий (не исключая и СДПГ), что не отвечало намерениям Гинденбурга. Среди правых сил он в первую очередь держал на прицеле НСДАП. В 1929 г. она получила на выборах в рейхстаг всего 2,6% голосов, но чем тяжелее становилось экономическое положение, тем нагляднее проявлялась тенденция к росту ее влияния в массах. После состоявшихся в сентябре 1930 г. выборов в рейхстаг, когда брюнинговская политика чрезвычайных декретов дала нацистской партий возможность использовать возрастающий народный гнев и сразу получить 18,6% голосов избирателей, для всех заинтересованных в диктатуре группировок она сразу же стала тем главным потенциалом, за который стоило бороться; ведь отныне для них всех он имел решающее значение. Первым выводом Брюнинга из успеха НСДАП 19 сентября 1930 г. стала конфиденциальная встреча с Гитлером, Фриком и Грегором Штрассером 6 октября 1930 г. На ней Брюнинг откровенно изложил /131/ Гитлеру свой политический план и на его основе предложил «лояльное сотрудничество» — сначала скрытое, потом открытое[76].

Сильные позиции штрассеровского направления в НСДАП и влияние Грегора Штрассера на Гитлера (что стало очевидным, когда он и Фрик, одно из старейших доверенных лиц Штрассера, сопровождали «фюрера» на встречу с Брюнингом) открывали перспективы для осуществления плана Шлейхера использовать нацистскую партию (в благоприятном случае вместе с самим Гитлером) как массово-политическую базу и активную носительницу «национальной диктатуры» в монархическом обрамлении[77]. Но круги монополистического капитала, стоявшие за спиной Шлейхера и Брюнинга, невозможно было привлечь к этому плану установления диктатуры. Тем более нельзя было рассчитывать на его поддержку возглавляемым Шахтом и Тиссеном крылом рурского капитала. Потому представителей этого крыла в НСДАП следовало либо «обставить», либо «переиграть». В любом случае его влияние должно было быть ослаблено. А для этого прежде всего был необходим маневр в отношении самого Гитлера.

С мая 1929 г. пресса штрассеровского издательства в рамках пропагандистской кампании всего правого лагеря, направленной против подписания «плана Юнга», выступила в поход против Гугенберга, «Немецкой национальной народной партии», «Стального шлема» и вообще против «социал-реакционеров». Брошенное им всем обвинение, что они являются «подручными американского финансового капитала» и потому предпочитают союз «между германской и американской буржуазией своей связи... с судьбой нации», явно, уже по своей сути, было направлено против Шахта[78], одного из вдохновителей «плана Юнга».

1 августа 1929 г. Отто Штрассер опубликовал в «Национал-социалистише брифе» свою статью «14 тезисов германской революции», дал старт второму наступлению штрассеровцев на программу НСДАП. Им противостоял в первую очередь Герман Геринг, поддерживающий после своего возвращения из эмиграции (куда он бежал от наказания после мюнхенского ноябрьского путча) тесные отношения с представителями рурской индустрии. В гитлеровском окружении он стал одной из главных опор крыла Шахта — Тиссена. Геринг был полон решимости начать борьбу за Гитлера со все более успешно действовавшим штрассеровским направлением. /132/

«Тезисы» Отто Штрассер не содержали ровным счетом ничего нового. Однако мы все же приведем некоторые из них, поскольку они хорошо отражают курс прежде всего представителей новых отраслей промышленности (и, естественно, также других связанных с ним и стоявших за Брюнингом и Шлейхером капиталистических кругов) на переход к подготавливающей войну диктатуре, для чего надо было прежде всего привлечь на свою сторону собственную партию. Эти тезисы ориентировали на войну. Вот некоторые содержавшиеся в них «перлы»:

«Германская революция провозглашает свободу германской нации в сильном, объединяющем все германские племена срединноевропейского района расселения в германском государстве, простирающемся of Мемеля {Мемель — официальное название г. Клайпеды (Литовская ССР) до 1923 г. — Прим. ред.} до Страсбурга, от Эйпена {Эйпен — город в Бельгии. — Прим. ред.} до Вены (на фоне борьбы монополистических групп по этим вопросам стоит обратить внимание на то, где останавливается Штрассер. — Р.О.), включающем немцев самой Германии и подлежащих вызволению, проживающих вне ее, и в силу своей мощи и ее дееспособности представляющем собой становой хребет и сердце белой Европы».

«Германская революция... добивается не более и не менее как достаточного жизненного пространства для молодой нации германцев и, поскольку осуществление этого исконного права приходит в противоречие с таким же правом других народов и наций, рассматривает решение данного вопроса путем войны как волю судьбы».

«Германская революция объявляет единственной целью государства объединение всех сил нации, единое приложение их для обеспечения жизни и будущего этой нации, а также одобряет любое средство, способствующее данной цели, и отрицает любое средство, препятствующее ей».

«Поэтому германская революция требует жесточайшего применения государственной власти против всех разрушающих единство нации или мешающих ему организаций государственного, партийного или конфессионального характера...»

«Германская революция видит благо нации не в накоплении материальных ценностей, не в безграничном повышении жизненного уровня, а исключительно в оздоровлении /133/ и поддержании в здоровом состоянии угодной богу германской нации как единого целого, благодаря чему для нее возможно выполнение задачи, поставленной перед ней самой судьбой».

«Германская революция видит эту задачу в том, чтобы полностью раскрыть неповторимое фёлькишское своеобразие, и потому всеми средствами борется против расового вырождения, чужеродного засилья в области культуры, за ее фёлькишское обновление и чистоту, за подлинную германскую культуру. Это особенно относится к борьбе против еврейства, которое в союзе с надгосударственными силами масонства и ультрамонтанства {Ультрамонтанство (от лат. ultra montes — за горами, т. е. в Риме) — направление (с XV в.) в католицизме, отстаивающее идею неограниченной верховной власти римского папы, его право вмешиваться в светские дела любого государства. — Прим. ред.}... разрушает жизнь германской души»

(здесь видно слияние с людендорфской «фёлькишской» идеей. — Р.О.).

«Германская революция борется поэтому и против господства еврейско-римского права, за германское право, которое... сознательно одобряет неравенство людей...»

«Германская революция отвергает образ мира, созданный Великой французской революцией, и формирует образ XX века...»

«...Ради этой нации (а именно германской, во имя ее она должна быть «националистической», «социалистической» и «фёлькишской». — Р.О.) германская революция не останавливается ни перед какой борьбой; никакая война... не будет для нее слишком кровавой».

12 декабря 1929 г. на чрезвычайном заседании членов «Имперского объединения германской промышленности» все фракции германского монополистического капитала высказались за осуществление опубликованной 2 декабря этим объединением в виде памятной записки «Подъем или гибель?» — программы снижения налогов с предпринимателей при одновременном резком повышении налогов на тобары массового потребления, сокращении затрат на социальные мероприятия и ликвидации тарифной системы заработной платы. С полным единодушием было констатировано, что эта программа «неосуществима при парламентском режиме, и потому курс должен быть взят на отстранение рейхстага от власти»[80]. Итак, все фракции капитала рвались к диктатуре. /134/

Но в результате и среди этих фракций началось соперничество за диктатуру, отвечающую собственным интересам. Вопрос этот решался в зависимости от того, какой из этих фракций удастся завоевать подавляющую часть «национальных» масс и надежно использовать ее к выгоде тех, кто данную диктатуру представляет. А отсюда — нарастание политической борьбы внутри буржуазных партий, что вело в последней стадии к решающему бою.

Группировавшийся внутри НСДАП вокруг Геринга лагерь врагов штрассеровцев перешел в наступление. Геринг заявил Гитлеру протест против деятельности опоры фракции Штрассеров — прессы «Кампфферлаг» и потребовал передачи издательства руководству нацистской партии. 21 мая 1930 г. Гитлер пригласил Отто Штрассера на беседу в берлинский отель «Сан-Сусси» и, по свидетельству последнего, предложил выкупить издательство, на что тот в присутствии брата Грегора ответил отказом[81].

Граф Эрнст фон Ревентлов, гауляйтер Восточной Пруссии Кох и другие сторонники Штрассера договорились, в случае, если руководство партии примет меры против «Кампфферлаг», создать «независимую национал-социалистскую партию», включающую «Группу социал-революционных националистов». Эта группа была создана Карлом Отто Петелем сразу же после продолжавшейся два дня берлинской беседы Гитлера и Штрассера, а еще через день установила контакт с фон Ревентловым. Она согласилась принять «14 тезисов» Отто Штрассера по меньшей мере в качестве временной совместной партийной платформы. Ревентлов же, по словам Петеля, «согласился, при отстранении от дел первого же редактора «Кампфферлаг», демонстративно взять на себя все обязанности по изданию его прессы[82].

В течение июня 1930 г. Геббельс, который с 1926 г., занимая пост берлинского гауляйтера, действует преимущественно как исполнитель в Берлине воли мюнхенского руководства НСДАП (хотя, о чем умалчивает Отто Штрассер, все еще тщательно взвешивает соотношение сил), дает распоряжения принять меры против штрассеровских изданий и отдельных штрассеровцев. 30 июня 1930 г. на собрании членов нацистской партии «гау» Берлин он после «канонады брани» в адрес штрассеровцев зачитывает присутствующим письмо Гитлера, в котором его призывают «очистить гау от этих элементов»[83].

После призыва Гитлера к Геббельсу выступить против /135/ «Кампфферлаг» и OTTO Штрассера последний уже не в состоянии удержать свои позиции в НСДАП. Через четыре дня, 4 июля 1930 г., он по собственной инициативе выходит из нацистской партии, опубликовав в прессе издательства манифест «Социалисты покидают НСДАП»[84] Но ни Грегор, ни граф Ревентлов, ни один гауляйтер и ни один из его приверженцев примеру Отто Штрассера не следуют. Теперь ясно, почему они этого не сделали.

Борьба направлений в партии дойдет до решающей схватки по вопросу о включении НСДАП в лагерь стоящих за Шлейхером кругов капитала, которые к тому времени (после падения Брюнинга и крушения кабинета Папена) были представлены на авансцене политической борьбы рейхсканцлером-генералом, только спустя два с половиной года, в конце 1932 г. Пока же у всех имевших вес последователей Грегора Штрассера (за исключением попавшего под обстрел узкого круга сотрудников «Кампфферлаг», группировавшихся вокруг Отто Штрассера) в 1930 г. имелись хорошие перспективы дальнейшего расширения своего влияния в НСДАП.

Грегор Штрассер немедленно отмежевывается от брата, и это усиливает его позиции и влияние: в июле решающего 1932 г. Гитлер назначает его «имперским руководителем по организационной работе» НСДАП. Иными словами, он достигает вершины власти всего за несколько месяцев до того, как разгорается окончательная схватка, которую он почти что выигрывает. Поэтому летом 1930 г. НСДАП покидают только те штрассеровцы, которые к этому моменту слишком увязли в борьбе в предполье.

В насчитывавшую 25 человек группу во главе с Отто Штрассером, которая 4 июля 1930 г. вышла из НСДАП, кроме самого близкого ему идеолога Герберта Бланка и нескольких других сотрудников «Кампфферлаг» (против части которых Геббельс возбудил партийные дела), а также нескольких берлинских руководителей, входили следующие лица: бывший организатор «Черного рейхсвера», инициатор кюстринского путча в октябре 1923 г. (в то время близкий друг Шлейхера) майор Эрнст Бухруккер, зять Грегора Штрассера Альфред Франке-Грикш, силезский руководитель «Революционного крестьянского движения» Рихард Шапке и тогдашний руководитель школы национал-социалистских «фюреров» в Бранденбурге Вильгельм Корн.

Эта группа пополнилась за счет «Стального шлема», «Вервольфа» и «Младогерманского ордена», «Артаманов», /136/ «Революционного крестьянского движения». Она поддерживалась кругом, группировавшимся вокруг газеты «Тат». Его возглавляли Ганс Церер и Фердинанд Фрид. (Этот кружок в дальнейшем стал разрабатывать программы для Шлейхера.) Отто Штрассер особенно превозносит Фрида как «выдающегося автора» и впоследствии «единственного и основного помощника министра Дарре»[85]. В мае 1932 г. автором знаменитой речи Грегора Штрассера в рейхстаге о «Программе немедленных действий в области экономики», которая была призвана послужить основой для создания «Объединенного фронта», стал редактор «Тат» Гельмут Эльбрехтер.

На базе этой группы Отто Штрассер и майор Бухруккер создали «Боевое содружество революционных национал-социалистов», которое осенью 1931 г. слилось с «Союзом Оберланд», «Национал-социалистским боевым движением» Стеннеса и «Ландфолькбундом» в «Черный фронт»[86] и стало считать себя «Школой офицеров и унтер-офицеров немецкой революции». Своей эмблемой оно сделало штрессеровский символ: молот и меч, и заменило приветствие «Хайль Гитлер» на «Хайль Дойчланд». Члены его в своем кругу читали «Тат» и помогали распространять это издание в рейхсвере, но затем наряду с ним создали собственный орган «Германская революция», а с сентября 1931 г. — «Черный фронт».

«Черный фронт» состоял из «колец» («рингов»), объединявших его членов, которые, «как это принято в масонских ложах», имели различные ранги. Свои тайные встречи они именовали «рингами». По словам Отто Штрассера, «ринги имелись во всех больших городах с крупными гарнизонами и во всех промышленных центрах»[87].

Со времени выхода Отто Штрассера в июле 1930 г. из НСДАП за ним по сей день сохраняется репутация человека, который, как и в целом его направление, несомненно занимал «более социалистическую» позицию, что и подтвердил его разрыв с Гитлером.

Ситуация после открытого разрыва и организационного отделения штрассеровцев была такова, что штрассеровский «социализм», который проявлялся в НСДАП подспудно, вносился в нее незаметными дозами, теперь должен был отбросить маскировку и громко и внятно заявить о себе. Такой ясностью отличались обе программные декларации, ознаменовавшие начало пути группы Отто Штрассера в «Боевое содружество революционных национал-социалистов» /137/ и «Черный фронт» и, как показывают последующие его заявления, сохранившие свое значение для «Черного фронта». Их содержание четко отражено в пресловутых «14 тезисах германской революции» Отто Штрассера.

Речь идет о призыве «Социалисты покидают НСДАП», а также о последовавшем через несколько дней и сохранившем по сей день значение для современных штрассеровских групп[88] программном документе Отто Штрассера «Министерские кресла или революция?»[89]. Он заслуживает специального рассмотрения, ибо распространенная самим Отто Штрассером версия его публикации до сих пор выдается его сторонниками за чистую монету.

Отто Штрассер изображает публикацию этого документа как воспроизведение содержания своей заключительной беседы с Гитлером в отеле «Сан-Сусси» 21-22 мая 1930 г., приведшей к разрыву между ними. Поскольку Отто Штрассер дал подписать этот составленный им по памяти протокол беседы четырем своим единомышленникам (которые тем самым подтвердили тождество записи с тем, что он якобы ранее устно ежедневно сообщал им о ее ходе в дружеском кругу), то у некоторых историков фашизма указанная запись не вызывает сомнений.

Но следует констатировать, что все четверо принадлежали к тому небольшому кругу лиц, которые 4 июля вместе с Отто Штрассером вышли из НСДАП, а подписали они эту запись 2 июня, спустя почти две недели после беседы, в течение которых последствия этого шага еще взвешивались в этом узком кругу доверенных людей. Сам Отто Штрассер в другой связи упоминает, что запись беседы он сделал в предвидении ожидаемого разрыва с Гитлером и начала открытой борьбы и уже в июне вместе с Гербертом Бланком и Бухруккером выработал «Манифест». В такой ситуации перед людьми, решившимися на создание самостоятельной организации, в первую очередь стоял вопрос об убедительном оправдании подобного шага и о наиболее эффективном привлечении сторонников в свою конкурирующую с Гитлером «фирму».

Если присмотреться к этим «протоколам» внимательнее, сразу же становится видна их рекламная функция, направленная на вербовку сторонников, что проявляется как в крупном, так и в мелочах. Их познавательная ценность насчет того, что действительно говорили Отто Штрассер и Гитлер, сводится, таким образом, к нулю. В любом случае (и это служит главной причиной для сомнений принципиального /138/ характера) почти немыслимо, чтобы Гитлер и Штрассер, беседуя с глазу на глаз или в присутствии столь циничных прожженных демагогов, как Грегор Штрассер, Гесс, Аманн и шеф «Кампфферлаг» Хинкель, объяснялись друг, с другом, прибегая к демагогическим оборотам, которые могли предназначаться лишь для широких масс, для «публики». Ведь столь плакатными и митинговыми фразами, какими Отто Штрассер якобы сражался с Гитлером за свой «немецкий социализм», вышколенные на демагогии и, как говорится, съевшие на ней собаку нацистские главари в своем узком кругу никогда не говорили: слишком уж гротескно было бы несоответствие между истинным предметом обсуждения и высокопарным ораторским стилем.

Тем не менее «протокольные записи» (и это подчеркивает их демонстративное опубликование) дают представление о том, что именно группа Отто Штрассера хотела преподнести общественному мнению и самой НСДАП в качестве главных пунктов спора.

Поскольку нет необходимости возвратиться к рассмотрению понятия «немецкий социализм» (которое, естественно, находится в центре внимания авторов документа), нам остается определить второй пункт разногласий: внешнеполитический. Этот пункт, если внимательнее присмотреться к формулировкам, учитывая уровень сегодняшних сведений о тогдашней расстановке сил, как раз и составляет истинную суть конфликта, подаваемого в демагогической упаковке. В протоколах это преподносится следующим образом:

«Хотя господин Гитлер и принял формулировку, согласно которой во внешней политике речь идет только об интересах Германии, однако заявил: именно эти интересы Германии требуют совместных действий с Англией, ибо дело идет о том, чтобы установить нордическо-германское господство над Европой и — вместе с нордическо-германской Америкой — над всем миром»[90].

Налицо недвусмысленное объявление борьбы пробританскому направлению гитлеровской концепции выбора союзников по войне (в данном случае безразлично, в полемическом задоре или нет, распространенной и на США). Вот где зафиксировано расхождение с Шахтом и Тиссеном в определении союзников и вместе с тем содержится брошенный им вызов! Этому расхождению явно придавалось большое значение, и поэтому оно было включено в программную публикацию Отто Штрассера, призванную раскрыть /139/ его позиции и заполучить сторонников.

Но «протоколы беседы» поучительны и по другой причине. Записи Отто Штрассера дают редкостную возможность раскрыть механизм борьбы различных направлений среди «фёлькишских» групп, ведущейся при помощи социалистической демагогии.

Отто Штрассер излагает Гитлеру свою социально-политическую и экономическую концепцию идейно-политической подготовки народа к войне и вместе с тем — направления внутриполитической борьбы, о которой мы знаем, что это — концепция тогдашних крупных стремительно развивающихся отраслей промышленности. Он называет ее «немецкий социализм», в этом и заключается суть его социалистической демагогии.

Гитлер, разумеется, прекрасно знает, откуда взялась эта концепция, и даже с издевкой намекает Отто Штрассеру на «баснословно богатого графа Ревентлова»[91]. Но он вовсе не намерен вскрывать ее истинное происхождение и, чтобы дискредитировать своего оппонента, называет ее «чистым марксизмом». А выдвинув это обвинение, он уже ведет борьбу как «национал-социалист». Вот так борьба интересов двух группировок монополистического капитала выдается, чтобы обмануть массы, за борьбу «социалистов», оспаривающих друг у друга этот титул, за «более правильное» толкование «социализма».

В этих условиях не приходится удивляться тому, что Отто Штрассер, лишь только начав собирать вокруг себя «социалистов» вне НСДАП, стал проявлять озабоченность, как бы в «ринги» его «Черного фронта» не проникли истинные социалисты. С образованием «Боевого содружества революционных национал-социалистов» возникает пока еще держащаяся в тени фигура из давних, «солидаристских» времен. Это политик партии Центра д-р Карл Шпиккер. По должности он — министериаль-директор и «руководитель отдела по борьбе с радикальными происками» в имперском министерстве внутренних дел, и к тому же — и член правления «Рейхсбаннера» {Рейхсбаннер — в 1924-1933 гг. в Германии военизированная организация, созданная под руководством СДПГ для защиты республики от монархической реакции; распущена фашистами. — Прим. ред.}. Как теперь доказано, Отто Штрассер договорился с ним, что тот будет сообщать ему о всех тех (кроме принадлежавших к НСДАП) членах его организации «революционных национал-социалистов», /140/ которые замечены в симпатиях к коммунистам или к Советскому Союзу[92]. За эти сообщения Шпиккер получал от Отто Штрассера денежное вознаграждение.

В данной связи остается разоблачить еще легенду о «социальном бунтаре» Вальтере Стеннесе и выступлении, предпринятом этим «заместителем верховного фюрера CA Ост (ОСАФ-Ост)». Вместе со своими штурмовиками капитан Стеннес организовал в Берлине в страстную пятницу 1931 г. путч, приведший к захвату резиденции гауляйтера Берлина Геббельса и редакции газеты «Дер Ангриф», а затем подавленный Паулем Шульцем. Этот путч используется (поскольку как-никак он являлся бунтом против партийной верхушки НСДАП) в качестве коронного доказательства недовольства социал-революционно и «антикапиталистически» настроенной «базы» обюрократившимся и коррумпированным капиталом руководством. Но фактически этот бунт имел своей целью совсем другое: добиться осуществления требования, выдвинутого ранее именно высшими «фюрерами CA» о предоставлении CA соответствующей квоты при составлении списков кандидатов от НСДАП на предстоявших в сентябре 1931 г. выборах в рейхстаг[93]. (Тогдашний «главарь CA» Пфеффер фон Саломон, покровитель Отто Вагенера и сторонник Штрассера[94], тайно симпатизировавший попытке Стеннеса, был потом смещен Гитлером со своего поста[95].)

Гитлер отверг это требование. Однако оно было одним из требований «фюреров CA», почти полностью стоявших на стороне Грегора Штрассера. Оно было порождено духом старых представлений Рема и Людендорфа о военном государстве и концепции о политической автономии и даже руководящей роли военных формирований в противовес «партийным политикам». Своими корнями оно глубоко уходило в незатухающий спор о будущем соотношении сил между вермахтом, нацистской партийной армией (CA) и НСДАП в фашистском государстве[96]. Данное требование становилось весьма актуальным и приобретало первостепенное практическое значение в связи со следующим: ожидалось, что в результате предстоящих выборов НСДАП образует крупную фракцию; поэтому дело неизбежно шло к столкновению различных направлений внутри партий за тип диктатуры и определение союзников по ее осуществлению.

Если бы «бунт Стеннеса» действительно был «восстанием», порожденным «антикапиталистическими стремлениями /141/ простого штурмовика из низов» (а не акцией одного из кондотьеров CA, опиравшегося на подчинявшееся ему войско, но под привлекательными для простого человека лозунгами), то едва ли генеральный директор берлинского концерна АЭГ Герман Бюхер (как это совсем недавно доказано обнаруженными Куртом Госсвайлером архивными документами[97]), после того как участвовавшие в этом «бунте» военные формирования были изгнаны из CA, взял бы на себя их финансирование в сборном лагере под Кюстрином. Он сделал это для того, чтобы держать их там в качестве сплоченного собственного войска.

Образованное Стеннесом «Национал-социалистское боевое движение Германии» (насчитывавшее примерно 8000 — 10000 коллективно исключенных из CA штурмовиков) вскоре стало сотрудничать со штрассеровскими «революционными национал-социалистами». Оно признало политическое руководство Отто Штрассера, а его «14 тезисов Германской революции» приняло в качестве своей платформы. В свою очередь Отто Штрассер признал военное руководство Вальтера Стеннеса весьма внушительными вооруженными силами, которые предназначались для ведения гражданской войны за диктаторскую власть. Так возник союз, именовавший себя «Национал-социалистским боевым содружеством Германии». Когда же эта форма объединения ввиду трений среди рядового состава себя не оправдала, с сентября 1931 г. все эти силы вновь объединились на расширенной базе в рядах возникшего «Черного фронта».

В него стали стекаться все те элементы, которые начиная с 1919 г. когда-либо входили в «фёлькишские» военные формирования, стоявшие на стороне других фракций капитала, нежели НСДАП, или же во время различных конфликтов перешли к ним. Это были такие люди, как Эрхардт, большинство «Союза Оберланд» после его раскола, а также Людендорф. Вне сомнения, все это происходило под воздействием притягательной силы остававшегося в тени капитана Эрхардта. И поскольку, по данным самого Отто Штрассера, «Союз Танненберг» и «Немецко-фёлькишская свободная партия» тоже служили опорой и тылом «революционных национал-социалистов», началось то сближение с «немецко-фёлькишскими» организациями, к которому когда-то стремились Грегор Штрассер, Рем и Людендорф; теперь оно воспроизводилось в форме совместных действий с отколовшимися от НСДАП группами.

Практически деятельность «Черного фронта» до января /142/ 1933 г. заключалась в том, что он стал сборным пунктом для разочаровавшихся в НСДАП и отвернувшихся от нее национал-социалистов. Они считали, что в результате «предательства» Гитлера и Геринга «истинный национал-социализм» был извращен. Поэтому свою задачу «Черный фронт» видел в том, чтобы не допустить ослабления потенциала фашизма в целом и его поражения как политической силы. Сплотить всех противников Гитлера по фашистскому движению вне партии, объединить их со сторонниками Штрассера внутри нее и бросить эту силу на чашу весов для решения назревшего конфликта в свою пользу — такова была цель «Черного фронта».

В то время как Грегор Штрассер внутри партии открыто выступает за шлейхеровский «Объединенный фронт» (что и приводит к его политическому падению), «Черный фронт» вне партии провозглашает и популяризирует «социал-революционную идею», стремясь внести и распространить ее среди левых сил, требуя создания «революционного правительства» во главе с Грегором Штрассером и Ревентловом при участии Зеверинга и Хёльтермана.

Все это было не чем иным, как пропагандистским аккомпанементом к действиям, направленным на создание действительно желаемого Шлейхером диктаторского кабинета «Объединенного фронта» «от Грегора Штрассера до Теодора Лейпарта» {Один из правых лидеров СДПГ и реформистских профсоюзов. — Прим. перев.} (правда, как сегодня доказано, его желанию более отвечал кабинет от Гитлера до Лейпарта, за что боролся и сам Грегор Штрассер)[98]. Следует согласиться с оценкой некоторых бывших сторонников штрассеровского направления в отношении деятельности «Черного фронта» в 1931-1933 гг. Они отвернулись от Отто Штрассера, выдвинув против него обвинение, что в форме этого «Черного фронта» он лишь хочет «вместе с Эрхардтом создать правительственно-фашистскую резервную позицию»[99].

Ничего не изменилось в этом отношении и после бегства Отто Штрассера и нескольких других главарей «Черного фронта» за границу. К сожалению, мы не можем остановиться здесь на деятельности Отто Штрассера в период эмиграции, хотя именно она служит перекидным мостом к той его роли, которую он после 1945 г. играл в качестве /143/ основателя неонацистских групп в ФРГ и знакомство с которой необходимо.

Обострение борьбы различных направлений внутри германского фашизма

Борьба различных направлений внутри германского монополистического капитала и внутри НСДАП, как известно, не закончилась ни 9 декабря 1932 г. (днем, когда Грегор Штрассер ушел с руководящих постов в НСДАП), ни 30 января 1933 г., когда Гитлер стал рейхсканцлером. Ее следующим кульминационным пунктом стала кровавая резня 30 июня 1934 г. (она продолжалась 1 и 2 июля и получила название «ночь длинных ножей»). Длинный список ее жертв, в котором, кроме Рема и «фюреров CA», стоят Грегор Штрассер, Шлейхер, а также фактические идеологи папеновского «клуба господ» Шотте и Юнг и в который были включены избегнувшие расправы Брюнинг, Тревиранус и Грёнер[100], находит свое объяснение только в свете изложенных выше в самых общих чертах причин.

Шлейхер, Брюнинг и Грегор Штрассер, несмотря на потерю своих постов, остались с участниками вновь обострившейся, особенно с начала 1934 г., борьбы различных фракций германского капитала.

Теперь эта борьба за влияние отдельных монополистических групп внутри гитлеровского правительства велась путем персональных изменений в его составе под началом Гитлера (причем в качестве возможного министра рейхсвера вновь намечался Шлейхер, а альтернативно — и Рем), то есть речь шла о фашизме, представляемом различными группами капитала. В это время Отто Штрассер, находясь в эмиграции (сначала в Вене, а затем в Праге), продолжает до 1933 г. организованное им «сопротивление» «Черного фронта» «Германии Гитлера», стремясь создать для фашистских сил «запасные позиции». Эти действия — отражение все еще подспудно тлевших в рейхе и толкавших к 30 июня 1933 г. конфликтов между добивавшимся своего возвращения к власти Шлейхером (внутри партии — это направление Рема и штрассеровцев), с одной стороны, и противостоящими им фракциями капитала в германском фашизме — с другой. (Напомним, что 30 января 1934 г. Отто Штрассер объявил в Праге о создании «Комитета действия германской революции» в качестве «контрправительства» /144/ по отношению к правительству Гитлера и органа «объединения» всей «оппозиции»)[101].

Тот, кто сомневается в том, что в основе внутригерманского и зарубежного «сопротивления» «Черного фронта» (за что некоторые его члены были посажены в тюрьмы и концлагеря, а Шлейхер, Рем и Грегор Штрассер даже расстреляны) руководствовались шлейхеровским вариантом германского фашизма, или в том, что штрассерианство «Черного фронта», представляемое Отто Штрассером, вообще имело что-либо общее со Шлейхером и Грегором Штрассером, может ознакомиться с мнением Отто Штрассера, высказанным в 1940 г. о шлейхеровском проекте «Объединенного фронта», относившемся к 1932-1933 гг.

«Планы Шлейхера, — констатировал Отто Штрассер, — были очень просты: он хотел отодвинуть Гитлера, сохранив при этом хорошие и полезные идеи национал-социализма. Он хотел, — продолжал Отто Штрассер, — создать правительство на широкой основе, такое правительство, которое опирается на рейхсвер, профсоюзы и интеллигенцию. Кто мог быть ему более полезен в осуществлении такого проекта, чем Грегор Штрассер, отличный национал-социалистский организатор и социалист самых честных убеждений»[102].

Именно этот старый, «солидаристский» вариант «Объединенного фронта» (то, что речь шла о правительстве, «свободном от партий», подтверждает приведенная выше цитата) пытался реализовать с середины 30-х годов, а особенно в годы второй мировой войны своим «Черным фронтом» Отто Штрассер, противодействуя усилиям по созданию антифашистского Народного фронта с 1938 г. из Франции и Швейцарии, а с 1941 г. — из Монреаля и Бермудских островов. Этим усилиям он настойчиво противопоставлял свою политику «собирания сил» и «союзов» внутри немецкой эмиграции под «боевыми знаменами» некоего «третьего фронта», направленного против «гитлеровского режима» и «коммунизма», а также под флагом «идеи европейской федерации в качестве третьей, «белой» великой державы наряду с США и британской мировой империей»[103]. Из числа оказавшихся в сфере его притяжения немецких буржуазных политиков, находившихся в эмиграции, он составлял списки германского [103]. Из числа оказавшихся в сфере его притяжения немецких буржуазных политиков, находившихся в эмиграции, он составлял списки германского «послевоенного правительства».

Представляет определенный интерес примерный состав этого правительства. В него были включены все более или менее влиятельные представители партий Веймарской республики начиная с 1919 г. Это были прежде всего отвечавшие /145/ устремлениям «солидаристов» и «Июньского клуба» деятели «фёлькишской» ориентации, а также бывшие или ставшие «младо»-националистскими и «младо»-консервативными политики. Например, от Центра — Герман Брюнинг (рекомендуемый Отто Штрассером в качестве рейхсканцлера послевоенной Германии), а также Карл Шпиккер; из прежней «Немецкой национальной народной партии» — вышедший из нее бывший брюнингский министр и лидер «младоконсерваторов» и «народных консерваторов» Готтфрид Р. Тревиранус; от «национально-социального» крыла прежней «Немецкой демократической партии», а затем «Немецкой государственной партии» — бывший министр внутренних дел Пруссии Отто Клеппер; от социал-демократии — «народный социалист» и лидер судето-немецких социал-демократов Венцель Якш, но также и принадлежащий к крайне правому крылу СДПГ бывший председатель кёльнской СДПГ Вильгельм Зольман и председатель «Рейхсбаннера» Карл Хёльтерман[104]. Еще несколько слов о Грегоре Штрассере. Будучи рейхсканцлером, Генрих Брюнинг в поисках преемника встретился с Грегором Штрассером и получил от него согласие «стать его преемником на посту рейхсканцлера, как только тот сможет получить большинство во фракции в рейхстаге». Итак, кандидат и собеседник Брюнинга — Грегор Штрассер[105].

Когда 9 декабря 1932 г. Грегор Штрассер на глазах всей верхушки нацистской партии был обличен Гитлером в вероломном «предательстве» и ушел со всех постов в НСДАП, первым, к кому он обратился за советом, был Генрих Брюнинг. 28 декабря 1932 г. Грегор Штрассер имел с ним продолжительную беседу по поводу сложившейся ситуации. Было это в курортном городке Фройденштадт (Шварцвальд), где Брюнинг проводил рождественские праздники.

Конфиденциальные встречи Брюнинга с Грегором Штрассером организовывал его адъютант обер-лейтенант Пауль Шульц. Он тоже был в списке подлежащих уничтожению 30 июня 1934 г., но по ошибке арестовали его однофамильца; когда ошибка выяснилась, Гитлер через Гейдриха 2 июля 1934 г. приказал взять его под свою «личную защиту» и «помиловал» как «доброго старого друга», отправив в «пожизненное изгнание». После залечивания ран, полученных при аресте, Пауль Шульц оказался за границей в Тессине (ныне Тешин в ЧССР. — Прим. перев.) у Тревирануса и Брюнинга[106]. Позже он стал зарубежным /146/ представителем концерна Любберта, который прежде был теснейшим образом связан с Ремом, CA и их «экономическим штабом»[107].

В ходе рождественской беседы Брюнинг дал Грегору Штрассеру настоятельный совет немедленно «помириться с Гитлером»[108]. Он, как и Шлейхер, считал тогда, что еще не все потеряно.

После того как деятельность в НСДАП «социалиста» Грегора Штрассера резко оборвалась, он отнюдь не оказался «без куска хлеба». Лишь только весть о случившемся дошла до берлинского химического концерна «Шеринг-Кальбаум», ему немедленно предложили там пост директора. Грегор Штрассер занимал его до своей смерти в 1934 г., будучи одновременно членом «Объединения по охране интересов химической промышленности Германии».

И еще одно: по широко распространенному мнению, 9 ноября 1932 г. Грегор Штрассер был изгнан из партии, а Гитлер окончательно стал его противником. Но борьба различных направлений внутри германского капитала, между которыми приходилось лавировать Гитлеру, как уже говорилось, была еще далеко не закончена. Очень редко в расхожих описаниях событий упоминается о том, что вскоре после отставки Гугенберга с поста министра экономики и продовольствия и его выхода из правительства Гитлера — Папена (но, во всяком случае, весной 1934 г.), когда проводимая Шахтом как президентом «Рейхсбанка» политика финансирования вооружения оказалась в глубоком кризисе, Гитлер лично обратился к Грегору Штрассеру. В апреле 1934 г. он через Гесса начал переговоры со Штрассером о его вхождении в правительство. В качестве предварительного условия Грегор Штрассер будто бы потребовал устранения из кабинета Геринга и Геббельса. В связи с этим 13 июня 1934 г. состоялась его еще одна беседа с Гитлером[109].

20 июня 1934 г. Грегор Штрассер сообщал Отто, что рассчитывает достигнуть с Гитлером «предварительного согласия» по вопросу о вхождении в правительство и уходе из него Геринга в сентябре 1934 г., а три дня спустя написал, что 23 июня 1934 г. Гитлер вновь вернул ему «золотой партийный значок»[110].

Все это вызвало у Геринга сильнейшее беспокойство.

Итак, борьба между «базой» и «руководством», между «разочарованными социалистами» внизу и продажной, вступившей в союз с капиталом кликой «фюрера» «наверху»? /147/ Нет, борьба между представителями различных направлений внутри монополистического капитала, выраженная в «фёлькиш»-демагогической форме.

Это была борьба, в ходе которой сторонники так называемой «германской революции», выдавая себя за подлинных представителей «немецкого социализма», добивались политического сдвига внутри германского фашизма в свою пользу. Именно к этому они стремились в 1934 г., когда пытались сформулировать и внедрить в массы лозунг «второй революции», т. е. нового фашистского переворота, но осуществленного их руками. /148/


Примечания

1. Разумеется, смысл этого вопроса – не только установление истинности утверждения о якобы «социалистическом характере» германского фашизма, именовавшего себя «национал-социализмом», но и толкование его как «межклассового» по характеру движения.

2. См.: Eduard Stadtler. Als Antibolschewist 1918/19. Lebenserinnerungen, Bd. 3. Düsseldorf, 1935, S. 145 f.

3. См. программную передовую статью Штадтлера «Немецкий социализм против Востока и Запада» (журнал «Das Gewissen», 1919, № 2), которую он подробно излагает в: Е. Stadtler. Als Antibolschewist..., S. 138 f., а также составленную им программу «Объединения за национальную и социальную солидарность», названную «Немецко-социалистические принципы». – Там же, S. 22.

4. О начале политической карьеры Штадтлера см.: Е. Stadtler. Jugendschicksale 1886-1914. Lebenserinnerungen, Bd. Düsseldorf, 1935. О его связях с М. Шпаном. – Там же, S. 41. О совместной учебе Брюнинга со Шпаном. – Там же, S. 42. О своих отношениях с Брюнингом Штадтлер сообщает: «Нас сблизили революция и послевоенное время». – Там же.

5. О «Политическом колледже» М. Шпана, начавшем свою работу 1 ноября 1920 г. (полное наименование – «Политический колледж по национал-политическому обучению и образованию», а с ноября 1922 г. – «Высшая школа национальной политики»), подробно см.: Joachim Petzold. Wegbereiter des deutschen Faschismus. Jungkonservativen in der Weimarer Republik, S. 115 ff.

6. См.: E. Stadtler. Als Antibolschewist. Этот пост был предложен Штегервальдом Брюнингу после того, как от него отказался Штадтлер. – Там же, S. 180.

7. Об этой национал-социальной идее «народного государства», направленной против «партийного и классового государства» во имя «народного единства» и на преодоление «контрпонятий буржуазия» и «пролетариат» см.: Herbert Gottwald. «Deutsch-demokratischer Gewerkschaftsbund» von 1918/19. – Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. I, S. 296 ff.; Gunter Hanisch. «Freiheitlich-nationaler Gewerkschaftsring deutscher Arbeiter-, Angestellten-, und Beamtenverbände». – Там же, Bd. II, S. 46 ff.

8. E. Stadtler. Jugendschicksale, S. 156 ff., 177 f.

9. E. Stadtler. Als politischer Soldat 1914-1918. Lebenserinnerungen, Bd. II. Düsseldorf, 1935, S. 1-37. О первых близких контактах с Теодором Хейсом см.: там же, S. 163 f.

10. Е. Stadtler. Als Antibolschewist..., S. 178 f.

11. Там же, S. 125 ff., 181 ff.; А. Petzold. Wegbereiter..., S. 106. Здесь подробно изложен написанный Максом Хильдебертом Бемом программный «Призыв к молодежи» (Лейпциг, 1920 г.) (см. там же, S. 106 ff.). Это обращение было направлено на создание отличающейся от вильгельмовской кайзеровской империи «Novum Imperium», а также на «коренное обновление», на соединение идей социализма с национализмом. Первая мировая война изображалась в нем как агрессивная война «Запада против растущей «Срединной Европы», а затем и против Востока». Документ носил ярко выраженный антикоммунистический характер, обличал Октябрьскую революцию в России и Ноябрьскую революцию в Германии, а также версальскую систему и выступал за ориентацию германской политики на Восток, поскольку «единственным светлым пятном» после поражения Германии в войне являются «великогерманские надежды» на объединение всех живущих в Восточной Европе немцев в «народное сообщество» германства.

12. См.: Е. Schüddekopf. Nationalbolschewismus in Deutschland 1918 bis 1933. Frankfurt am Main – Westberlin – Wien 1972. Первое издание вышло под названием: Linke Leute von rechts. Die nationalrevolutionären Minderheiten und der Kommunismus in der Weimarer Republik. Stuttgart, 1960, S. 239.

13. См.: Arthur Moeller van den Brück. Das Recht der jugen Völker. München, 1919. Об этой книге см. также: J. Petzold. Wegbereiter..., S. 97 f.

14. Цит. по: A. Moeller van den Brück. Das dritte Reich. 3. Auflage. Hamburg, 1931 (I. Auflage, Berlin, 1923), S. 56 f. Об исходной социал-дарвинистской базе всей аргументации А. Мёллера ван ден Брука; см. особенно: там же, S. 48 ff.

15. Й. Петцольд отмечает: «Еще Ратцель обосновывал обострение классовых боев внутри Германии «нехваткой пространства, которая ведет к обострению «борьбы за существование». Это утверждение с особенным рвением было подхвачено «младоконсерваторами...». – J. Petzold. Wegbereiter..., S. 189. Петцольд относит это и к А. Мёллеру ван ден Бруку.

16. О роли фон Хефтена и «Военного бюро министерства иностранных дел» см.: J. Petzold. «Ethischer Imperialismus». – В: Politik und Krieg 1914-1918, S. 204 ff.; Reinhard Opitz (Hrsg.). Europastrategien..., S. 31 f., 196, Dok. 36 u 40; о связях фон Хефтена с Генрихом фон Гляйхеном и «солидаристами» см.: U. Hörster-Philipps. Konservative Politik.., S. 34.

17. Вальтер Шотте, генеральный секретарь переименованного в 1918 г. в «Великогерманское объединение» бывшего «Имперскогогерманского объединения братьев по оружию», был редактором в издававшемся Фридрихом Науманом информационном бюллетене «Срединная Европа. Сообщения рабочего комитета по Срединной Европе». Этот комитет был первоначально создан для координации деятельности указанного объединения и «Срединноевропейского экономического объединения». С конца 1918 г. он требовал присоединения Австрии к Германии. См.: R. Opitz. Der deut sehe Sozialliberalismus 1917-1933. S. 42; H. Gottwald. «Reichsdeutsche Waffenbrüderlichen Vereinigung». – B: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 516-518. Краткий очерк политической биографии В. Шотте см.: U. Hörster-Philipps. Konservative Politik..., S. 118.

18. См.: E. Stadtler. Als politischer Soldat, S. 162, 165.

19. Там же, S. 187 f.

20. См. речь К. Дуйсберга «О современных и будущих проблемах германской промышленности» на организованной баварским Союзом промышленников 24 марта 1931 г. конференции «Экономика в бедственном положении». – Carl Duisberg. Abhandlunge, Vorträge und Reden aus den Jahren 1922-1933. Berlin, 1933, S. 172 f., а также Wolfgang Schumann, Ludwig Nestler (Hrsg.). Weltherrschaft im Visier, S. 219. (В приведенной там цитате слово «София» заменено по тексту оригинала на «Одесса».)

21. О политике и роли Шахта см.: Kurt Gossweiler. Großbanken, Industriemonopole, Staat, S. 255 ff. und Kapitel VII (S. 307).

22. См.: J. Petzold. Wegbereiter..., S. 175 ff.; U. Hörster-Philipps. Konservative Politik..., S. 44 ff.; G. Feldbauer. Deutscher Herrenkluß. – B: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. I, S. 463 ff. В первоначальном проекте «программы» этого клуба говорилось: «Клуб господ» уже по своему названию исходит из исторической миссии нашего народа в отношении Востока, символом которой является великогерманская идея». – Цит. по: U. Hörster-Philipps. Konservative Politik..., S. 46, 46 f.

23. О поддержке политики Брюнинга «Клубом господ» примерно до выхода из него Шлейхера см. там же, S. 52 ff.

24. Двумя программными изданиями правительства Папена были: W. Schotte. Der Neue Staat. Berlin, 1932, и особенно, как более основополагающая, появившаяся еще в 1927 г. в качестве манифеста «Клуба господ» книга: Edgar Julius Jung. Die Herrschaft der Minderwertigen. Ihr Zerfall und ihre Ablösung. Berlin, 1927. Как Шотте, так и Юнг принадлежали к кругу «солидаристов» фон Гляйхена и Штадтлера. – См.: G. Feldbauer. «Deutscher Herrenklub». S. 244, 246.

25. См. об этом уже цитировавшуюся нами диссертацию Курта Госсвайлера о Реме. Добавим еще одну характерную деталь: Рем так же, как Гиммлер и Курт фон Шредер, был членом кураториума по финансированию «Клуба господ», переименованного женой германского посла в Англии Дирксена в конце 1933 г. в «Немецкий клуб», а именно «Фонда Дирксена», созданного Августой фон Дирксен, в салон которой еще до 1933 г. был введен Гитлер.

26. О присущем «солидаристам» расизме см.: О. Strasser. Aufbau ees deutschen Sozialisus. Leipzig, 1932; E. J. Jung. Die Herrschaft der Minderwertigen, S. 48 ff.

27. См.: Biographisches Handbuch der deutschsprachigen Emigration nach 1933, hg. vom Institut für Zeitgeschichte, Bd. 1. München, 1980, S. 740 (статья об О. Штрассере; Reinhard Kühnl. Die nationalsozialistische Linke 1925-1930. Meisenheim am Glan, 1966, S. 10; O. Strasser. Aufbau..., S. 18 ff. Отто Штрассер сообщает здесь, что был «командиром трех сотен в берлинских пригородах».

28. Об истории CA см.: Heinrich Bennecke. Hitler und die SA. München-Wien, 1962, S. 270 ff.; K. Gossweiler. Kapital, Reichswehr..., S. 267; O. Strasser. Mein Kampf. Frankfurt am Main, 1969, S. 17, 53; Его же: Hitler und ich, S. 23 (В этой книге переход ландхутского «добровольного корпуса» Грегора Штрассера в CA и НСДАП датируется февралем 1920 г.); Albrecht Tyrell. Vom Trommler zum Führer, S. 224.

29. См.: К. Gossweiler. Röhm-Dissertation, S. 292; Manfred Weißbecker. «Kampfgemeinschaft Revolutionäre Nazionalsozialisten». – Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 251.

30. См.: E. Stadtler. Als Antibolschewist..., S. 89 ff., III ff.

31. См.: К. Gossweiler. Otto Strasser. – B: Biographisches Lexikon zur deutschen Geschichte. Von den Anfängen bis 1945. Berlin, 1971, S. 677.

32. См.: О. Strasser. Hitler und ich, S. 49. Некритическое освещение выхода О. Штрассера из СДПГ содержится в книгах: Michael Нерр. Der Nationalsozialismus. Ideologie und Ursprung; Jan Peters. Nationaler «Sozialismus», Westberlin, 1980; Петере даже утверждает, что OTTO Штрассер «перешел в НСДАП, ибо ошибочно предполагал, что руководство СДПГ предало социализм». – Там же, S. 17.

33. См. предпоследнюю главу в кн.: О. Strasser. Mein Kampf. Андреас Гермес, принадлежавший к католическому крестьянскому движению, занимал во втором кабинете Вирта (октябрь 1921 г.) и в правительстве Куно пост министра финансов. С 1928 г. – один из руководителей ориентировавшегося на Центр «Объединения германских христианских крестьянских союзов», а также президент «Имперского объединения сельскохозяйственных кооперативов», депутат рейхстага от партии Центра. С 1929 г. вместе с Мартином Шиле из «Имперского ландбунда», министром продовольствия в правительстве Брюнинга, – один из видных представителей объединения сельскохозяйственных союзов «Зеленый фронт». С 1931 г. – председатель комитета, созданного для улучшения взаимодействия католических и христианских крестьянских союзов, в который входили Георг Хайм и фон Люнинк. В 1944 г. за участие в заговоре 20 июля 1944 г. против Гитлера приговорен к смертной казни. В 1945 г. – один из основателей ХДС в советской оккупационной зоне. В 1946 г. уезжает в английскую зону оккупации, где через год становится основателем, а вскоре первым президентом «Немецкого крестьянского союза», о котором см.: Josef Seemann. «Vereinigung der deutschen Bauern vereine». – Handbuch bürgeliche Parteien, Bd. II, S. 763 ff.; его же: «Grüne Front». – Там же, S. 183 ff.

34. См.: О. Strasser. Mein Kampf, S. 21. Карл Хаусхофер был командиром полка, в котором Отто Штрассер служил во время первой мировой войны. – Там же, S. 151.

35. О Пауле Шульце см.: E.J. Gumbel. Vom Fememord zur Reichskanzlei. Heidelberg, 1962, S. 63; Heinrich Hannover, Elisabeth Hannover-Drück. Politische Justiz 1918-1932. Hamburg, 1977, S. 162 ff.; O. Strasser. Hitler und ich, S. 161.

36. См. Heinz Höhne. Der Orden unter dem Totenkopf. Die Geschichte der SS. München, o, J., S. 40-45.

37. Подробно см.: E. Röhm. Die Geschichte eines Hochverräters, S. 335 f., 349.

38. См.: Kurt Finker. «Tannenberg-Bund». – B: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 660 ff.

39. Аналогичным было поведение на Бамбергской конференции и во время выхода Отто Штрассера из НСДАП, а также ухода Грегора Штрассера со всех постов в декабре 1932 г.

40. Более подробно это освещено в так называемой «второй книге» Гитлера, продиктованной им в 1928 г. и впервые появившейся в 1961 г.: Hitlers zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahr 1928. hrsg. von Gerhard L. Weinberg. Stuttgart, 1961.

41. См. О нем краткую биографическую заметку в кн.: R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke...

42. Там же, S. 49.

43. О. Strasser. Hitler und ich, S. 14.

44. Наиболее важную роль играли гауляйтеры Карл Кауфман, Эрих Кох, Мартин Мучман, Йозеф Бюркель, Гельмут Брюнкер, Бернхард Руст, однофамильцы – гауляйтеры Вестфалии и Мюнхена – Вагнеры, ольденбургский гауляйтер Карл Рёвер и др., см.: К. Gossweiler. Röhm-Dissertation, S. 318; R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 16-18, 52; О. Strasser. Der Faschismus, S. 76 f., 80.

45. Там же. Геббельс был до того времени редактором газеты «Фёлькише фрайхайт», издававшейся Фридрихом Вигерсхаузом, эльберфельдским коммерсантом, бывшим руководящим членом «Немецко-фёлькишского союза обороны и наступления».

46. См.: R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 15 f.

47. Там же, S. 17.

48. Там же, S. 18.

49. См.: О. Strasser. Mein Kampf, S. 25, 27; его же: Hitler und ich, S. 87.

50. R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 44. Подробный ход конференции, изложенный с точки зрения «измены» Геббельса Отто Штрассеру, см.: О. Strasser. Hitler und ich, S. 116 ff.

51. R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 44.

53. 10 мая 1932 г. Грегор Штрассер в речи в рейхстаге отказался от провозглашенной «Неотложной экономической программы НСДАП» (которая служила главным «козырем» в избирательной борьбе на предстоявших в июле 1932 г. выборах в рейхстаг). Поводом к этому послужил протест, выраженный Шахтом Гитлеру. См. подробно: Archiv für Sozialgeschichte, Bd. XIII, Jg. 1973, S. 399-482.

54. См.: Henry Ashby Turner jr. Faschismus und Kapitalismus in Deutschland. Studien zum Verhältnis zwischen Nationalsozialismus und Wirtschaft. Göttingen, 1972, S. 147. Для полной характеристики важной политической роли Пауля Зильверберга, которого в литературе часто называют властелином рейнской империи бурого угля, добавим, что одновременно он был и основателем электрокомпании «Рейниш-вестфалише электрицитетверке» (РВЭ).

55. См.: Н.А. Turner jr. Hitler aus nächster Nähe. Aufzeichnungen eines Vertrauten 1929-1932. Frankfurt am Main-Westberlin-Wien, 1978, S. 213-220.

56. Выдержки из «Бамбергской программы» см.: О. Strasser. Mein Kampf. Полностью ее текст опубликован Райнхардом Кюнлем в: «Wierteljahresheften für Zeitgeschichte», 14. Jg. (1966), H. 3.

56. Выдержки из «Бамбергской программы» см.: О. Strasser. Mein Kampf. Полностью ее текст опубликован Райнхардом Кюнлем в: «Wierteljahresheften für Zeitgeschichte», 14. Jg. (1966), H. 3.

57. O. Strasser. Hitler und ich. S. 29.

58. Bamberger Programmentwurf, S. 212.

59. Там же, С. 212.

60. Там же, S. 213.

61. Там же.

62. О. Strasser. Hitler und ich, S. 213.

63. См.: Peter Hinrichs, Lothar Peter. Industrieller Friede? Arbeitswissenschaft und Rationalisierung in der Weimarer Republik. Köln, 1976, S.35 ff.

64. Вопреки К. Госсвайлеру и Отто Штрассеру А. Шильдт (Militärdiktatur..., S. 137) сомневается в том, что Грегору Штрассеру действительно удалось убедить Гитлера в необходимости участвовать в кабинете Шлейхера. В своей книге (Die deutsche Bartholomäusnacht. Zürich, 1935, S. 40 ff.) О. Штрассер рассказывает об интригах Геринга во время поездки к Шлейхеру в Берлин, которые сорвали эти планы.

65. См.: R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke.., S. 48.

66. Решение о всех этих мерах было принято на общем собрании мюнхенских членов НСДАП 22 мая 1926 г. – Там же, S. 45 f.

67. Там же, S. 50.

68. О вступлении Гиммлера в НСДАП по указанию Рема см. там же, S. 41.

69. О принадлежности Гитлера к кругу друзей Штрассеров см.: О. Strasser. Mein Kampf, S. 39. О создании «II организационного отдела», а особенно о структуре и сотрудниках «Отдела экономической политики» подробно см.: А. Barkai. Das Wirtschaftssystem…, S. 31 ff.

70. Bamberger Programmentwurf, S. 215.

71. Dietrich Klagges. Was will der Nationalsozialismus. – B: Nationalsozialistische Briefe, I.VI, 15.VI.1927.

72. G. Strasser. Ziele und Wege. – Цит. по: R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 283, 285.

73. Там же, S. 284.

74. Там же, S. 98.

75. См.: H. Brüning. Memoiren 1918-1934. Stuttgart, 1970, S. 145 ff. Оценку мемуаров Брюнинга см.: Emil Carlebach. Von Brüning zu Hitler. Frankfurt am Main, 1974. См. также обобщающую работу того же автора о подготовке фашистской диктатуры: Hitler war kein Betriebsunfall. Frankfurt am Main, 1978.

76. Там же, S. 191-196.

77. Концепция, которая после 1945 г. изображала дело так, будто бы имелось намерение включить Гитлера и НСДАП в веймарскую парламентскую систему.

78. R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke.., S. 233 f.

80. См.: Frank Deppe, Witich Roßmann. Wirtschaftskrise, Faschismus, Gewerkschaften. Dokumente zur Gewerkschaftspolitik 1929-1933. Köln, 1981, S. 300 f.

81. Из описания О. Штрассером тогдашнего конфликта явствует, что меры Гитлера против «Кампфферлаг» могли быть приняты только под влиянием противников штрассеровского направления внутри партии во главе с Герингом. – О. Strasser. Hitler und ich, S. 158.

82. См.: R. Kühnl. Die nationalsozialistische Linke..., S. 240-242.

83. Там же, S. 248-250.

84. Полностью манифест опубликован в «Der nationale Sozialist», 4.VII.1930. Текст его см. там же, S. 292 ff.

85. О. Штрассер восхваляет здесь Фердинанда Фрида (он же – Фердинанд Фридрих Циммерман), особенно его «сенсационную» книгу: Ferdinand Fried. Das Ende des Kapitalismus. Jena, 1931. См. также книгу другого члена кружка «Тат»: Ciselcher Wirsing. Zwischeneuropa und die deutsche Zukunft. Jena, 1932. В августе 1942 г. Вирзинг, будучи штурм-банфюрером СС, написал памятную записку «Будущее германского господства в России». См.: R. Opitz Europastrategien..., S. 909 ff. Старая редакционная команда газеты «Тат» в 50-е годы во главе с Гансом Церером и Фридом, как известно, возглавила шпрингеровскую газету «Ди вельт». Вирзинг сделался основным автором журнала «Христ унд вельт» (одним из издателей которого являлся тогдашний председатель бундестага Ойген Герстенмайер), а также редактором «Вельт ам зоннтаг» («Мир в воскресенье»).

86. См.: М. Weißbekker. Kampfgemeinschaft Revolutionäre Nazionalsoziolisten. – В: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 250 ff.; Biographisches Handbuch der deutschsprachigen Emigration, S. 740.

87. См.: О. Strasser. Hitler und ich, S. 154-156.

88. Оба текста («Социалисты покидают НСДАП» и «Министерские кресла или революция?») распространило в апреле 1983 г. до тех пор неизвестное штутгартское издательство «Нова-экспресс-публикацион» в сотрудничестве со столь же таинственным мюнхенским агентством «Н.И.П.-агентур» в качестве первого номера нового ежемесячника «Хисторише цайтунг» («Историческая газета») под заголовком «Современная история».

89. О. Strasser. Ministersessel oder Revolution? – См.: его же. Hitler und ich, S. 129-147.

90. О. Strasser. Mein Kampf, S. 57 f.

91. Там же, S. 56. его же: Hitler und ich, S. 137.

92. См.: К. Gossweiler. Otto Strasser. Dokumente gegen Legenden. Eine Dokumentation. Manuskript, S. 9 f., а также документ 21 (работа еще не опубликована, но известна автору настоящей книги).

93. См.: Н. Bennecke. Hitler und die SA, S. 148; M. Weißbekker. NSDAP. – B: Handbuch bürgerliche Parteien, Bd. II, S. 405 f.

94. H.A. Turner jr. Hitler aus nächster Nähe, S. 22 f.; 81 ff.; 92 ff.

95. Об отставке Пфеффера Гитлер объявил 2 сентября 1930 г. Должность «верховного фюрера CA» (ОСАФ) он решил оставить за собой. Отставка Пфеффера была использована Гитлером в качестве повода для немедленного вызова Рема из Боливии и возвращения его в Германию. См.: Н. Bennecke. Hitler und die SA, S. 149.

96. См.: Thilo Vogelsang. Reichswehr, Staat und NSDAP. Stuttgart, 1962.

97. K. Gossweiler. Otto Strasser, S. 8.

98. См.: A. Schildt. Militärdiktatur..., S. 159 ff.; K. Gossweiler. Röhm-Disertation.

99. См.: E. Schüddekopf. Nationalbolschewismus..., S. 329.

100. См.: H. Brüning. Briefe und Gespräche 1934-1945. Stuttgart, 1974, S. 27; Gottfried R. Treviranus. Für Deutschland im Exil. Düsseldorf-Wien, 1973, S. 166 ff.; D. Groener-Geyer. General Groener..., S. 335.

101. См.: S. Weißbekker. NSDAP, S. 253. В феврале 1934 г. О. Штрассер основал в Праге и журнал «Ди дойче революцион». См.: Handbuch der deutschsprachigen Emigration nach 1933, S. 740, где содержатся сведения о его деятельности в эмиграции.

102. О. Strasser. Hitler und ich, S. 170.

103. См.: Biographisches Handbuch..., S. 741.

103. См.: Biographisches Handbuch..., S. 741.

104. Ср. это с ролью находившегося в эмиграции на Бермудских островах О. Штрассера как инициатора и президента основанного им в 1941 г. «Движения за свободную Германию» («Free German Movement») совместно с Куртом Зингером как генеральным секретарем в Нью-Йорке, а также с его усилиями по организации «Немецкого национального совета», в который должны были войти Брюнинг, Тревиранус, Раушвинг, Хёльтерман, Якш, Зольман и Клеппер. Характеристику «народно-социалистского» направления см.: Erich Matthias. Sozialdemoratie und Nation. Ein Beitrag zur Ideengeschichte der sozialdemokratischen Emigration in der Pragerzeit des Parteivorstandes 1933-1938. Stuttgart, 1952.

О тогдашней роли «Free German Movement» и «Немецкой государственной партии» в немецкой эмиграции в отдельных странах в первую очередь см.: Joachim Radkau. Die deutsche Emigration in den USA. Ihr Einfluß auf die amerikanische Europapolitik 1933-1945. Düsseldorf, 1971; Werner Räder. Die deutschen sozialistischen Exilgruppen in Großbritannien. Ein Beitrag zur Geschichte des Widerstandes gegen den Nationalsozialismus. Hannover, 1968.

105. См.: G. R. Treviranus. Für Deutschland..., S. 14 f.

106. См.: там же, S. 16. По словам О. Штрассера (О. Strasser. Mein Kampf, S. 81), Г. Штрассер после ухода со всех партийных постов, исчезнув из Берлина, провел первые две недели за городом в Меране у своего друга Эрнста Шульца, дяди его адъютанта Пауля Шульца. Как утверждает в своей книге А. Шильдт (А. Schildt. Militärdiktatur..., S. 122), по поручению Г. Штрассера в августе 1932 г. Пауль Шульц вел конфиденциальные переговоры с уполномоченным Шлейхера генералом фон Бредовом о взятии НСДАП государственной власти и назначении Гитлера или кого-либо другого рейхсканцлером. Фон Бредов предпочитал последний вариант. В то же время Шлейхер, после июльских 1932 г. выборов в рейхстаг, параллельно вел об этом переговоры с самим Гитлером.

107. G.R. Treviranus. Für Deutschland..., S. 16. Эрих Любберт был генеральным директором самого крупного частного железнодорожного и строительного концерна «АГ фюр феркерсвезен».

108. См.: Н. Brüning. Briefe und Gespräche, S. 640.

109. Там же, S. 487 f. О. Strasser. Hitler und ich, S. 213. Согласно Тревиранусу (Für Deutschland..., S. 15), Гитлер в середине июня 1933 г. якобы предложил Грегору Штрассеру стать преемником Гутенберга на посту имперского министра экономики. Он добавляет, что Г. Штрассер потребовал «в качестве предварительного условия устранения из кабинета Геринга и Геббельса», что подтверждает и О. Штрассер.

110. К. Gossweiler. Otto Strasser...

4. Каким образом антисемитизм, преследование и уничтожение евреев сочеталось в германском фашизме с интересами монополистического капитала?

Марксистскому определению фашизма как террористической диктатуры, установленной в интересах монополистического капитала, в ФРГ противопоставляют суждение, согласно которому организованное массовое убийство евреев в лагерях уничтожения, совершенно непостижимая по бесчеловечности, бессмысленности и безумию акция германских фашистов, не могло иметь ничего общего с интересами капитала, которые обычно основаны на трезвом расчете. Утверждается что, поступая так, политические властители нацистского режима проявляли «самостоятельность», действовали независимо от интересов германского монополистического капитала, осуществляя собственные «идеологические» цели. Словом, если верить этим утверждениям, налицо великолепный пример триумфа «политики» над «экономикой»!

«Очищенная от врага сфера господства»

Однако такие суждения игнорируют документы, относящиеся еще к тому времени, когда ни один из будущих нацистских главарей и не помышлял о предстоявшей им карьере.

Из этих документов следует, что задолго до первой мировой войны крупный капитал проявлял (органически присущее ему) стремление изгнать из страны определенные группы людей и что изгнание евреев было частью его программы. Вступив в империалистическую стадию, германский крупный капитал (и «Пангерманский союз» в качестве рупора его агрессивных фракций) стал добиваться не только политического господства над Европой и расширения Германской империи до пределов «Великогерманского рейха». Он стремился к тому, чтобы вся захваченная им европейская территория была превращена в пространство, /156/ «очищенное от врага», способного чинить трудности германскому господству. Все аннексированные рейхом области должны были беспрекословно подчиняться руководству империи. Если же население этих областей не проявит абсолютной готовности к повиновению, эти пространства надлежит «обезлюдить».

Еще в 1912 г. Генрих Класс писал:

«Если мы победим и добьемся аннексий чужих территорий, то получим области, населенные французами или русскими, словом, людьми, которые нам враждебны. Тогда возникнет вопрос, улучшит ли такое приращение территории наше положение... Особое положение немецкого народа состоит в том, что внутри Европы он как бы стянут узами, которые ему столь тесны, что при определенных условиях при дальнейшем значительном росте он может задохнуться в них, если не получит притока воздуха. А потому приходится признать: может возникнуть такая ситуация, когда нам придется потребовать от побежденного на Западе или Востоке противника, чтобы он очистил для нас землю от своих людей»[1].

В отношении России автор (а следовательно «Пангерманский союз») выдвигал это требование совершенно определенно:

«...Мы потребуем таких уступок территорий, которые обеспечат нам лучшую границу и вместе с тем землю для поселения; при этом без выселения (коренного населения. – P.O.) не обойтись»[2].

С началом первой мировой войны подобные заявления стали более четкими, а в предвкушении победы – и более масштабными. В сентябре 1914 г. в пространной памятной записке о военных целях Германии Генрих Класс без обиняков писал: после военного разгрома Франции у нее следует отнять столько земли, сколько необходимо для «нашей окончательной безопасности». Эту территорию следует передать Германии без населения. При этом Германия должна «игнорировать принципы так называемого международного права» и делать то, что считает необходимым. Нужда заставит пойти на все... Государственные дела – занятие не для слабонервных и впечатлительных, они – дело суровое, их надо вести так, чтобы было как можно лучше собственному народу»[3]. Россию надлежит оттеснить до Днепра, чтобы тем самым «утолить земельный голод немецкого народа»[4]. Однако утолить этот голод простым «онемечиванием» населения захваченных Германией земель нельзя; надо искать иное решение.

Класс предлагал сделать это по «фёлькишскому» образцу: /158/ посредством «полного превращения государств, возможно, в национально-гомогенные». Иначе говоря, он считал необходимым обеспечить господство германского империализма, раздробив по национальному признаку страны восточноевропейского региона на множество мелких государств[5] . Еще в 1908 г. такую идею отстаивал Пауль Рорбах, сформулировавший так называемую «теорию апельсина»: согласно этой теории Россия должна быть «разъята» по национальностям, как апельсин по долькам[6]. При этом не следует пугаться огромной, рассчитанной на многие годы организационной задачи по «перемещению людских масс»[7], ибо только расщепленный на зависимые от Германии малые государства восточный регион может надежно управляться ею.

В качестве специфической группы, с которой придется иметь дело на Востоке, Класс называет евреев: они создадут Германии «особенные трудности», ибо «их там огромное количество». Оставить их на прежних местах, а тем более «дать им хлынуть в Германию» – невозможно; пребывать на предполагаемой вновь созданной германской земле на Востоке они не должны, ибо это поставило бы под крайнюю угрозу ее развитие»[8]. Единственное приемлемое пока решение – обязать Россию по мирному договору вывезти евреев на свою территорию.

Однако в ходе войны приобрело перспективные формы второе решение. Его начинают поддерживать в своих меморандумах все «пангерманцы». Это решение таково: в случае победы поддержать «фёлькишское» движение самих евреев, т. е. сионизм; с этой целью Германии и Австрии следует потребовать от Турции передачи Палестины евреям, куда затем можно будет выселить всех евреев Европы[9].

Из предыстории второй мировой войны мы выделим лишь одну линию развития, важную для нашей темы.

Основным положением концепции, которую отстаивала группировка Тиссена–Кирдорфа, как показано выше, было то, что война против Советского Союза, а также (непосредственно до или после нее) против Франции не может быть выиграна при конфронтации с Англией и поддерживающими ее Соединенными Штатами Америки. Поэтому надо предпринять все, чтобы добиться от них нейтралитета или же лучше всего сделать своими союзниками. К тому же начинать войну можно при условии предварительного обеспечения себя необходимыми ресурсами, особенно запасами сырья и источниками снабжения им. /158/

Из противоположной посылки исходило крыло «ИГ Фарбениндустри»: военные цели, преследуемые Германией, считало оно, в любом случае побудят Англию и США вступить в войну, поэтому ограничить военные действия Европейским континентом невозможно. Следовательно, с самого начала надо рассчитывать на войну против почти всех остальных держав земного шара. При такой перспективе рассуждения о запасах сырья небеспочвенны; выиграть войну можно лишь одним путем: нанеся серию внезапных молниеносных ударов, захватить источники сырья и в то же время развернуть производство синтетического (бензина и каучука), чтобы обеспечить себе независимость от импорта. Опираясь на эту концепцию, концерн «ИГ Фарбен» (добившись монополии в деле производства синтетического бензина и каучука) получил руководящую роль в военной экономике (а значит, и в подготовке войны). В 1936 г., когда политика Шахта из-за нехватки продовольствия и недостатка валюты потерпела крах, крыло «ИГ Фарбен» вытеснило с руководящих позиций крыло Шахта–Тиссена. В 1936 г. Карл Краух, один из заправил концерна, в своем проекте «четырехлетнего плана» сформулировал в качестве концептуального требования «стратегию блицкрига»[10].

Однако в результате этой переориентации обострились и все проблемы устойчивого обеспечения надежной безопасности подлежащего захвату «крупного пространства». И тут концепция глобальной войны сразу против всех великих держав слилась со специфически пангерманско-«фёлькишской» традицией, предусматривающей систематическую расовую селекцию и создание очищенного от населения пространства, предназначенного исключительно для немцев, с одной стороны; стратегическое господство над остатками расово-«чужеродных» народов путем их раскола на мелкие группы, а также депортацию (а в перспективе и уничтожение) всех подозреваемых в непокорности национальных и иных групп, с другой.

Исходная идея этой концепции – не только эффективное подавление сопротивления в данный момент (хотя это, естественно, рассматривалось как первоочередная задача), а старое, постоянное, вновь и вновь возрождаемое «пангерманцами» стремление подорвать национальное здоровье и жизненную силу народов России. Его движущую силу составляет страх перед их численностью, значительно превосходящей численность немцев, призванных господствовать над народами России, и вообще немцев в целом. Отcюда /159/ обусловленная взглядами германского империализма непосредственная связь между приказом Гитлера о поголовном уничтожении комиссаров «холокостом» {Holocaust (англ.) – всеобщее уничтожение, истребление, апокалипсис. – Прим. ред.} (то есть истреблением 3 млн. советских военнопленных – этим величайшим наряду с убийством миллионов евреев массовым преступлением), с одной стороны, и политикой депортации и лагерей уничтожения, с другой.

По своим масштабам фашистские планы «нового порядка» распространялись на всю Европу, разделенную на «Великогерманский рейх» и протектораты, населенные народами-рабами. Эти народы, согласно нацистским планам, должны были быть лишены возможности получить образование; их биологическая способность к воспроизведению рода была должна систематически ослабляться; все выдающиеся и способные к созданию нового национального руководства группы подлежали целенаправленному уничтожению. Организационное решение этой задачи было передано рейхсфюреру СС Гиммлеру, а также формированиям и органам СС, службе безопасности (СД) {Аббревиатура от: der Sicherheitsdienst (SD). – Прим. перев.} и Главному управлению имперской безопасности (РСХА) {Аббревиатура от: das Reichssicherheitshauptamt (RSHA). – Прим. перев.}, а также специально созданному «Имперскому комиссариату по укреплению германской народности».

Экономические задачи «нового порядка» в Европе изложены в пространных меморандумах о военных целях, составленных германскими концернами и промышленными «имперскими группами»; памятных записках «ИГ Фарбен индустри», «Объединения металлургической промышленности» концерна Цейсса, целевых разработках «Дойче Рейхсбанк», различных институтов экономических исследований и т. п.[11]

Старая пангерманская политика, сформулированная Классом, начала безотлагательно, продуманно и планомерно осуществляться на оккупированных территориях не с сентября 1939 г., а еще со времени ввода немецких войск в Чехословакию. Ставший затем наиболее известным документ – памятная записка Гиммлера от 15 мая 1940 г., озаглавленная «Некоторые мысли об обращении с чужеродными народами на Востоке».

«Хочу сказать, –

писал /160/ рейхсфюрер СС, –

что более всего мы заинтересованы в том, чтобы не только никоим образом не сохранить население на Востоке единым, а, наоборот, раздробить его на как можно большее число частей и осколков... Для населения, не представляющего немцев на Востоке, не должно существовать никаких учебных заведений, за исключением четырехклассной начальной школы. Ее задача – научить считать не более чем до 500 и писать свою фамилию, а также преподать учение, которое должно служить для него божественной заповедью,– повиноваться немцам, быть честным, прилежным, работящим. Умение читать, я полагаю, им не нужно... Это население будет находиться в нашем распоряжении как народ рабов и ежегодно поставлять Германии мигрирующих рабочих, а также рабочую силу для особых работ (дороги, каменоломни, строительство)»[12].

Аналогичным образом высказывался и Гитлер[13]:

«При заселении нами русского пространства “имперский строитель” должен жить в прекрасных поселках. Пусть германские органы власти и учреждения имеют чудесные здания, а губернаторы – дворцы. Вокруг официальных резиденций следует построить все необходимое для жизни. Города будут окружены кольцом прелестных деревень и связаны между собой самыми лучшими дорогами. А все остальное – это совсем другой мир, в котором мы позволим русским жить, как они хотят. Но только при условии, что мы господствуем над ними. Ну а в случае какой-нибудь революции нам достаточно сбросить несколько бомб на тот или иной город, и делу конец»[14].

Особого внимания заслуживает памятная записка правительственного советника в «Имперском министерстве по делам оккупированных восточных областей» некоего д-ра Ветцеля, приложенная к «Генеральному плану “Ост”». Она составлена узким кругом лиц, проводивших политику уничтожения на Востоке, и ясно показывает, что «расовое учение» было сугубо практическим делом, осуществляемым в совершенно определенных целях, и ни в коей мере – «чистой идеологией».

С чего начинается документ? С критики цифровых данных «Генерального плана “Ост”». Его составители исходили из того, что в завоеванных восточных областях в ближайшие десятилетия 8 миллионам немцев будут противостоять 45 миллионов людей чужой расы. В действительности же, утверждает д-р Ветцель, их намного больше, /161/ а именно 51 миллион (и это при том, что евреи уже уничтожены, т.е. «ликвидированы еще при депортации»). Затем автор записки озабоченно вопрошал: «Может ли вообще германское господство существовать длительное время, если принять во внимание биологическую силу русского народа?» Специалист по расовым проблемам профессор Абель после проведенных по заданию министерства исследований настойчиво предупреждал: недооценивать жизнеспособность русского народа ни в коем случае нельзя. На этой основе им был сформулирован вывод: ввиду биологической способности русских к возрождению имеются лишь два пути решения вопроса. Это – или поголовное «истребление русского народа», или его полное «расовое истощение», т. е. сохранение в живых только примитивных и недееспособных элементов. Автор записки выдвигает конкретные предложения, подразделяя их на три группы:

1. Раздробление русской территории на множество политических административных округов, подчиненных германскому генеральному комиссару, и целенаправленная последовательная политика отчуждения населения этих округов друг от друга.

2. Расовое истощение. При проведении этой политики группы народа, наиболее схожие с немцами, следует считать самыми опасными: их необходимо территориально изолировать от остальных и по возможности вообще вывести из восточного пространства.

3. Уничтожение биологической силы восточных народов путем негативной демографической политики (пропаганда против рождаемости, запрещение родовспоможения и охраны здоровья новорожденных и т. п.) Ее цель – изменить в перспективе количественное соотношение между чужеродными народами и немцами в пользу последних и таким образом уменьшить трудности, возникающие при господстве над ними[15].

В целом дело сводилось к сокращению численности угрожающего германскому господству слишком большого населения, в том числе путем его прямой ликвидации. Таково было следствие идеи создания «очищенной от врага сферы господства», пропагандировавшейся германским монополистическим капиталом еще с 1900 г. /162/

Политика германского фашизма в «еврейском вопросе»

«Фёлькишско»-антисемитская демагогия, направленная против рабочего движения, политических сил и идей, препятствующих развязыванию войны германским империализмом, еще за четыре десятилетия до прихода фашистов к власти заклеймила евреев как «смертельных расовых врагов» немецкого народа в его «борьбе за существование». В рамках этой демагогии лицам еврейской национальности отводилась роль общего врага, олицетворения всех внутренних и внешних противников, а также в перспективе – жертвы агрессии германского монополистического капитала. Это делалось в духе одобренного потом Гитлером основного принципа нацистской пропаганды: незачем сбивать народ с толку сложной борьбой на много фронтов, ему всегда надо указывать на одного-единственного врага.

В результате подобной, продолжавшейся 40 лет обще-«фёлькишской», а к 1933 г. уже 14-летней нацистской антисемитской пропаганды, призванной мобилизовать всю нацию, евреи превратились для высших национал-социалистских и эсэсовских «фюреров» (которые на самом деле хладнокровно и расчетливо мыслили категориями «жизненного пространства» и обеспечения его безопасности, что с точки зрения внутренней стабилизации включало прежде всего полицейские методы) во враждебный политический потенциал, просто-таки необходимый национал-социализму для осуществления своих целей.

С 30 января 1933 г. начал действовать закон развития, по которому порожденная такими средствами пропагандистской мобилизации партия или «движение» в момент достижения диктаторской власти неизбежно должны перейти к разгрому тех государственных структур, которые еще оставляли определенное поле деятельности для рабочего движения и всех демократических сил. Поэтому первоочередным актом этой диктаторской власти и должен был явиться удар по находящемуся внутри страны реальному субстрату демагогической персонификации, олицетворяющему образ всех политических врагов, т. е. по евреям, проживающим в Германии, а также по рабочему движению и прежней системе партий. Эти удары по мнимым «губителям» немецкой нации наносились в духе специфической демагогии, призванной мобилизовать обманутые массы и сплотить все реакционные силы, ибо иначе /163/ диктаторская власть дезавуировала бы самое себя.

Обусловленная этой мобилизацией необходимость демонстративных действий против евреев вызывала эскалацию политической враждебности к ним; этим же в свою очередь объяснялось и то, что органы СС и службы безопасности отнесли евреев к категории врагов, считая их наиболее опасной группой населения. Притом назначение этого антисемитизма отнюдь не состояло (как зачастую ему приписывается) в отвлечении «народного гнева» от правителей на национальное «меньшинство». Нет, данный антисемитизм имел двойное, специфически империалистическое назначение. С одной стороны, он должен был послужить пропагандистским «прикрытием» предпринимаемого по инициативе правящих сил удара против большинства народа – рабочего класса, а с другой – положить начало осуществлению (включающей также и евреев) программы создания очищенной от врагов империи будущего.

Расистский антисемитизм, обусловленный общеимперскими функциями, был изначально нацелен на полное устранение евреев из «расового чистого рейха». Кстати, это целиком и полностью соответствовало и тому еще националистическому, но уже граничившему с расизмом обоснованию, которое в 1853 г. дал Поль де Лагард – провозвестник германской «поселенческой» и «колонизаторской» политики в Восточной и Юго-Восточной Европе. Заявляя, что «невозможно терпеть нацию внутри нации»[16], он требовал «германизации» всех евреев между Вислой и Дунаем.

Именно этой целью об «избавленном от евреев» имперском пространстве порожденные «фёлькишским» антисемитизмом и ставшие фашистским достоянием антиеврейские эксцессы (начиная с факельных шествий в ночь с 30 января 1933 г.) принципиально отличались от погромов, которые были известны истории раньше. Главным для понимания присущей германскому фашизму взаимосвязи политики по «еврейскому вопросу» с интересами крупного капитала является то, что демагогический антисемитизм, направленный против рабочего движения, соединялся в нем с «трезвым» (во всяком случае, уже не являющимся функцией демагогической подмены guid pro quo) {Одно вместо другого (лат.)} /164/ отношением к евреям как к реальному врагу великогерманских экспансионистских амбиций[17].

Что же являлось тем общим знаменателем, к которому приводилась демагогия в духе воинствующего антисемитизма, направленная на политическую мобилизацию масс: внутри страны с целью разгрома социалистического движения, а за ее пределами – на оккупацию захваченных территорий?

Только с помощью этого общего знаменателя можно понять, почему планомерная, целенаправленная дискриминация и преследование евреев внутри рейха в последние пять лет фашистского господства достигли такой эскалации, почему они привели к лишенной уже даже малейшего социал-демагогического налета и, напротив, проводившейся в строжайшей тайне программе поголовного уничтожения евреев во всех странах, куда дотянулся своей мертвой хваткой германский фашизм.

Ведь этим общим знаменателем была отнюдь не вера нацистских и эсэсовских главарей в их собственную расово-идеологическую пропаганду (что им приписывают те, кто хотел бы видеть в программе уничтожения евреев на заключительной фазе господства германского фашизма лишь некий триумф «идеологии» его главарей над интересами германского монополистического капитала). Нет, этот общий знаменатель был заложен в самом германском монополистическом капитале, в его имевшем давнюю традицию мышлении категориями «жизненного пространства».

Политика германского фашизма в «еврейском вопросе» прошла различные фазы. Они отличались друг от друга тем, что действительно различные и лишь объединяемые идеей обеспечения «жизненного пространства» функции, которым служила антисемитская пропаганда, с различной силой выходили на первый план в качестве функций, отвечающих данной фазе практической политики. Правда, для всех этих фаз характерно имевшее различную окраску мульти-функциональное применение антисемитизма. Становятся понятными и причины, по которым эти фазы быстро сменяли друг друга, а также то, чем в действительности, когда фашизм оказался в практически безвыходной ситуации, было вызвано «решение о холокосте» (аргумент насчет «нехватки товарных вагонов» для депортации евреев, которым пользуются некоторые историки в ФРГ, может вызвать только улыбку)[18]. Германский фашизм как таковой /165/ был порожден стремлением германского монополистического капитала к экспансии, являясь чистейшим политическим продуктом последнего. Его «третий рейх» был единственным в своем роде институтом идеологического воспитания целого народа в духе готовности идти на жертвы во имя господства над другими народами и относиться к ним как народ «господ», лишенный человеческого сострадания, чуждый «сентиментальным гуманным соображениям». Фашизм был для германских империалистов апробированным подручным в реализации их экспансионистских устремлений, а потому ему была присуща решимость беспощадно истребить всех, кто хотя бы потенциально представлял опасность для господства германского монополистического капитала. Именно это и объясняет ту специфическую крайнюю жестокость, которая отличала нацизм от всех дотоле известных партий и политических течений буржуазии.

Но рассматривая пребывание германского фашизма у власти с этой точки зрения (поскольку только она дает возможность объяснить его сущность), мы тем самым лишаем «холокост», осуществлявшийся в отношении евреев, характера якобы единственного преступления фашизма. В действительности «холокост» вписывается в контекст отнюдь не ограничивавшейся лишь евреями политики уничтожения целых народов и других преступлений германского фашизма. Тем самым он теряет зловеще-мистическую видимость явления, не поддающегося рациональному обоснованию и недоступного объяснению.

Теперь становится ясно: безбрежные экспансионистские цели германского монополистического капитала, его намерение закабалить захваченные территории требовали в первую очередь проведения чрезвычайных мер по обеспечению безопасности, создания необходимых исходных позиций в самом рейхе. Именно с этой целью фашизм и был приведен к власти германским империализмом.

Становится ясным и то, что политическое осуществление этих целей делало необходимым максимальное институциональное укрепление фашистской диктатуры. С этой целью фашисты объявили вне закона и разгромили коммунистическую партию, профсоюзы и социал-демократию, отстранили от рычагов власти, лишив законной основы, буржуазные партии и тем самым окончательно покончили с веймарской партийной системой. В то же время в борьбе за власть и укрепление господства вопрос о евреях не играл /166/ для фашистов первостепенной роли.

Вот почему первые месяцы после 30 января 1933 г. в заблаговременно составленных списках опасных и подлежащих аресту лиц соблюдалась такая очередность: коммунисты, профсоюзы, социал-демократы, неугодная пресса (несмотря на многолетние утверждения нацистской пропаганды, что главный враг и основное зло – это евреи).

Тем не менее антиеврейские акции нарастали. Между 30 января и 14 июля 1933 г., когда был завершен самороспуск последних буржуазных партий и опубликован «Закон против воссоздания партий», прошли три волны антисемитских уличных погромов, учиненных штурмовиками и эсэсовцами: эксцессы в ночь с 30 на 31 января 1933 г., налеты в дни «мартовского террора», направленные как против функционеров рабочих партий и организаций и левых литераторов, так и против евреев, бойкот еврейских лавок и магазинов 1 апреля 1933 г., объявленный на всей территории рейха. Их цель заключалась в том, чтобы придать видимость законности положениям, которые были записаны в программе нацистской партии, и дать возможность пришедшему к власти фашизму воплотить свою демагогию в жизнь.

Назначение «диких» террористических акций первых месяцев 1933 г. (сознательно инсценированных предназначенными для ведения гражданской войны военными формированиями, преимущественно CA), которые выдавались за вспышки «народного недовольства», заключалось в следующем[19]. Они должны были скрыть противоречие, состоявшее в том, что, несмотря на оголтелую антисемитскую пропаганду в период становления и подъема НСДАП, нацисты, получив власть, прежде всего нанесли удар не по евреям, а по оппозиции, по правам рабочих и политической свободе немецкого народа. Поскольку они не хотели, чтобы это противоречие стало ясно, террористические акты (и в этом их второе назначение) служили пропагандистской психологической подготовке населения к намеченному систематическому законодательному и административному лишению евреев всех прав.

Волна террора должна была превентивно запугать всех, кто мог протестовать против таких мер. Это подтверждала подстрекательская антисемитская речь Геринга 11 марта 1933 г. в Эссене. В угрожающем и злобном тоне он следующим образом прокомментировал атаки штурмовиков на еврейские универмаги:

«...Я категорически против того, /167/ чтобы полиция защищала еврейские универмаги. Надо наконец покончить с таким безобразием, когда каждый плут взывает к ней о помощи. Полиция существует не для того, чтобы охранять мошенников, жулье, ростовщиков и предателей. Когда вы говорите, что тут или там забрали кого-то из них и дурно обошлись с ним, я отвечу: лес рубят, щепки летят. Мы много лет тому назад провозгласили, что сведем счеты с предателями. Не кричите так много о справедливости, ведь может быть и такая справедливость, которая предопределена судьбой, а не вашими параграфами»[20].

Не вызывает сомнений, что с 30 января 1933 г. нацисты возглавили правительство фашистской диктатуры с твердым намерением осуществить давние программные требования «пангерманцев» о выселении всех евреев из Германии в захваченные в ходе войны и включенные в сферу ее господства области. Следуя логике этой идеи, они намеревались выселить всех евреев из самого рейха, который должен был стать ядром будущей «расовой» всемирной германской империи.

4 января 1933 г. в доме банкира Курта фон Шрёдера в Кёльне фракции германского монополистического капитала, до тех пор боровшиеся за установление своего варианта диктатуры, пришли к согласию поставить 30 января 1933 г. у власти правительство Гитлера – Папена. По более поздним признаниям самого Шрёдера, они одобрили и поддержали выдвинутый там, по меньшей мере Гитлером, программный пункт: устранить с руководящих постов в Германии не только всех коммунистов и социал-демократов, но и всех евреев[21].

Чтобы осуществить это старое, «пангерманское» требование, необходимо было победить в предстоящей войне и силой заставить другие государства согласиться на принудительный вывоз евреев за пределы проектируемой новой сферы германского господства. Начав подготовку захватнической войны и ориентируя все общество на нее, поставленная у власти фашистская клика заранее рассматривала евреев как группу, обреченную на такую судьбу уже в ходе успешной войны или после победы. (При этом не упускалась из виду возможность возникновения где-либо в мире монолитного враждебного еврейского государства, а потому предпочтение отдавалось физическому уничтожению всех евреев.)

Поскольку эта этническая группа сознательно исключалась из принудительной интеграции всех немцев в /168/ стремящееся к войне агрессивное «боевое содружество», в глазах нацистских «фюреров» она сразу же превращалась в угрожающий «народной общности» политический потенциал. Следовательно, ее надо было подвергнуть строжайшей изоляции от остального населения как на основании закона, так и путем эффективного психологического воздействия.

Предусматривалось с началом войны, в первые же дни вступления германских войск на захваченные территории, приступить не только к депортации еврейского населения, но и к физическому уничтожению национальной элиты оккупированных стран (в том числе, разумеется, и евреев) специально направленными туда командами СС и СД. Поскольку такая политика неизбежно вызвала бы самое активное сопротивление и превратила бы евреев, живущих в Германии, во внутреннего врага ведущего войну рейха, нацисты сочли необходимым заранее обращаться с ними как с таковыми.

Уже в апреле 1933 г. было начато систематическое устранение евреев из всех государственных и общественных учреждений, предназначенных формировать сознание населения в духе милитаристской идеологии и будущей германизации Европы.

Мы не имеем возможности подробно рассказать об антисемитском терроре и всех этапах фашистского законодательства, направленных против евреев (1935 г. – Закон об «охране чистоты крови» и «имперском гражданстве», следующий качественно новый этап – поджог синагог и связанные с этим массовые убийства, а затем первая массовая депортация евреев в концентрационные лагеря 9–11 ноября 1938 г.)[22]. Следует заметить: весь этот процесс в гораздо большей степени объяснялся интересами внутренней политики и полицейского контроля над германской и подлежащей захвату территории, а также нагнетания военной истерии, нежели «расово-идеологической» логикой.

Сначала вышли законы об устранении евреев из государственного аппарата и органов юстиции (закон о профессиональном чиновничестве от 7 апреля 1933 г.; об адвокатах от 17 апреля 1933 г.; служащих и рабочих учреждений от 4 апреля 1933 г.; закон о супругах чиновников от 30 июня 1933 г.). Затем были изданы имевшие решающее значение для фашистской унификации законы и распоряжения: о студентах – 25 апреля 1933 г., о /169/ профессорах – 6 мая 1933 г., о создании имперских палат по вопросам культуры – 22 сентября 1933 г., о редакторах – 4 октября 1933 г., осуществлено сожжение книг 10 мая 1933 г. Евреям было запрещено заниматься медицинскими и сельскохозяйственными профессиями (закон о врачах больничных касс от 22 апреля 1933 г., о зубных врачах от 2 июня 1933 г., запрет совместной врачебной практики арийцев и неарийцев – июнь 1933 г., запрет для евреев работать в сельском хозяйстве и животноводстве (Закон о наследственных крестьянских дворах) – сентябрь 1933 г. Евреи были выдворены из вооруженных сил – закон о воинской повинности от мая–июня 1935 г. и об «имперской трудовой повинности» (июнь 1933 г.).

Вскоре последовали проводившие жесткое размежевание между евреями и неевреями антисемитские Нюрнбергские расовые законы. В сентябре 1935 г. было введено положение о двух неравноценных гражданствах. В результате евреи стали де-факто беззащитной добычей для полиции и органов государственной безопасности. Затем их лишили и избирательных прав (ноябрь 1935 г.)[23].

Наряду с этим (за исключением еврейских магазинов) находившиеся в руках евреев динамично развивавшиеся в области хозяйства до декабря 1937 г. (когда Геринг начал первые меры по «аризации» экономики) законодательно дискриминировались сравнительно мало.

Нацистам было ясно, что в области торговли и экономики, где продолжают сказываться законы рыночного хозяйства, деятельность евреев менее всего может помешать воспитанию народа в военном духе, и потому не спешили с ее ликвидацией.

О том, сколь цинично руководящие круги германского монополистического капитала и нацистские главари использовали при этом официальный антисемитизм в качестве инструмента внутренней борьбы за власть, наиболее ярко свидетельствует следующий пример. 1 апреля 1933 г., в день официально объявленного общеимперского бойкота еврейских торговых заведений штурмовиками и эсэсовцами, отряд CA ворвался в помещение «Имперского союза германской промышленности» в Берлине. Штурмовики потребовали немедленного изгнания всех евреев – членов президиума этого союза, и в первую очередь управляющего его делами д-ра Людвига Кастля – представителя концерна семейства Ганиель. Что же стояло за этой акцией? Именно в эти дни разгорелась ожесточенная борьба за /170/ власть между Фрицем Тиссеном и сторонниками Геринга в НСДАП, с одной стороны, и Круппом, который пользовался поддержкой «Отдела экономической политики» имперского руководства НСДАП во главе с Отто Вагенером, – с другой. Они столкнулись по вопросу о запланированной реорганизации германской промышленности.

Поскольку реорганизация промышленности на принципах «самоуправления» должна была осуществляться ею самой, ключевым стал вопрос о том, кто именно будет возглавлять «Имперский союз германской промышленности». Как раз в этот день, 1 апреля 1933 г., Крупп, действуя от имени большинства членов президиума союза, добился у Гитлера аудиенции. Крыло Геринга–Тиссена опасалось, что в ходе этой аудиенции пушечному королю удастся побудить «фюрера» принять окончательное решение в пользу стоящих за ним промышленных кругов.

Именно поэтому в тот самый момент, когда Крупп, тогдашний председатель «Имперского союза германской промышленности», на аудиенции добивался от Гитлера нужного решения, в здании президиума союза появляется хорошо проинструктированный отряд штурмовиков. Прекрасно зная, что среди находившихся тогда в меньшинстве сторонников Тиссена–Шахта не было ни одного еврея, он требует отставки Кастля. Таким образом, должен был быть нанесен удар по Круппу и связанной с ним химической и элетропромышленности. Не будь акция связана с борьбой за власть в руководстве союза, никто бы не посмел воспротивиться требованию штурмовиков. Но тут, на удивление всем, в правлении союза появляется собственной персоной не кто иной, как противник Геринга в этой борьбе Отто Вагенер. Его сопровождают личный адъютант фон Люкке и доверенный человек Гугенберга в области экономической политики, председатель «Союза национального хозяйства и производственных содружеств» Альфред Мёллер. Его появление путает карты штурмовиков, поскольку наряду с устранением евреев он требует включения в состав президиума союза, как «доверенных лиц национального движения», обоих своих спутников.

Это вызывает взрыв гнева и яростный, но тщетный протест Тиссена. На следующем заседании президиума союза 6 апреля 1933 г. между ним и Круппом происходит драматический конфликт. Крупп горячо выступает за включение фон Люкке и Альфреда Мёллера в состав президиума. В свою очередь Тиссен – член НСДАП и в течение /171/ ряда лет самый фанатичный нацист среди промышленников – категорически заявляет, что Вагенер (официальный выразитель точки зрения фашистской партии) не имеет ни малейшего права вмешиваться в дела союза. Разумеется, Тиссен знал, что оба названные Вагенером деятеля были сторонниками Круппа в вопросе о реорганизации промышленности и о руководстве союзом и что Вагенер своим шахматным ходом (появлением в правлении союза в день проведения антисемитских акций) решил использовать действия CA против их инициатора, то есть самого Тиссена. Это сразу же стало ясно в конце заседания, когда большинство президиума союза своим решением лишило Тиссена результатов его усилий, передав требуемые им полномочия для реорганизации промышленности Круппу. Тем самым первый раунд борьбы монополистических групп за руководство экономикой при фашизме был проигран крылом Шахта–Тиссена (хотя обе группы воспользовались в этой борьбе волной антисемитизма)[24].

Дальнейшие этапы борьбы за власть внутри монополистического капитала также сопровождались синхронизированными антисемитскими кампаниями. Достигнув кульминационной точки, она велась уже более или менее открыто.

В первой половине 1934 г., когда соперничество монополистических групп дошло до предела (и привело к кровавой бане 30 июня 1934 г.), Геббельс, провоцируя CA на новые антиеврейские эксцессы и крайне непопулярные среди населения уличные беспорядки, организовал антисемитскую, но внешне выглядевшую как направленную против «нытиков и критиканов» шумную агитационную кампанию. Она должна была подготовить население к удару, который Геринг нанес по CA: пусть штурмовики покажут себя как распущенная банда черни и забулдыг, обуздание которой благоразумными нацистскими «фюрерами» любой жаждущий покоя и порядка бюргер должен воспринимать с облегчением.

Год 1937-й и затем проведенная в ноябре 1938 г. в общеимперском масштабе операция «Хрустальная ночь» возвестили о новой фазе фашистского господства. Они стали переломным моментом в дальнейшей эскалации антисемитизма, подспудной причиной которого явилось установление нацистским руководством примерной даты начала войны. Согласно пропагандистским установкам германского /172/ фашизма, вторая мировая война должна была быть преподнесена немецкому народу как война против «всемирного еврейства». Поэтому массовые антисемитские сборища служили средством моральной мобилизации населения на осуществление военных целей. Одновременно тем самым подготавливалась постановка вопроса о дальнейшем пребывании евреев в стране и обращении с ними внутри рейха, а затем в намеченных для захвата областях.

5 ноября 1937 г. Гитлер сообщил командующим тремя видами вооруженных сил (армии, военно-морского флота и военной авиации), а также министру иностранных дел фон Нейрату решение о предстоящем в 1938 г. аншлюсе Австрии и оккупации всей Чехословакии. Уже в середине 1937 г. началась кампания запугивания «скрытых внутренних врагов» (в органах юстиции, церкви, государственном аппарате, прессе, среди интеллигенции), было увеличено число концентрационных лагерей, ускорено создание вооруженных соединений СС. В декабре 1937 г. по Германии прокатывается гигантская волна антисемитской пропаганды, Геринг требует, чтобы к марту 1938 г. экономика была очищена от евреев, а Юлиус Штрейхер – проведения на Рождество в Баварии, наиболее близко расположенной к намеченной для оккупации территории, нового бойкота еврейских торговых заведений, дабы «подпортить им рождественскую торговлю».

Когда в марте 1938 г. фашистские войска вступили в Австрию, а затем 1 октября 1938 г. в соответствии с Мюнхенским соглашением – и в Судетскую область Чехословакии, смысл этой предварительной антисемитской кампании внутри Германии стал очевиден. «Эйнзацгруппы» {специально созданные оперативные карательные формирования.– Прим. перев.} службы безопасности (СД) немедленно начали в Австрии и Судетской области «акции чистки» от евреев и погромы. Чтобы удержать население самого рейха от критики этих действий, на него обрушили серию мощных террористических антисемитских кампаний. С августа 1938 г. евреи, проживавшие в Германии, были обязаны прибавлять к своему действительному имени для опознания национальности имя Израиль или Сара, а с октября 1938 г. в их заграничных паспортах стал проставляться опознавательный знак – буква «J», т. е. «еврей».

21 октября 1938 г. Гитлер издал секретную директиву об отказе от Мюнхенского соглашения с целью «покончить с оставшейся частью Чехословакии», а также о предстоящей /173/ войне с Польшей, а 8–11 ноября 1938 г. в рейхе происходят антиеврейские массовые погромы и поджоги синагог. Их назначение – придать антисемитизму еще более демонстративный характер.

Подобно тому как поджог рейхстага был задуман для того, чтобы узаконить разгром КПГ, покушение польского еврея Гершеля Гриншпана на германского посла в Париже теперь подается как символический акт «всемирного врага – еврейства» и используется, чтобы настроить немцев к I войне против него, к захватнической, грабительской войне за «жизненное пространство»[25].

Итак, первая функция антиеврейского террора штурмовиков в ноябрьские дни 1938 г.– психологическая подготовка мировой войны, обработка немцев в духе ее оправдания как борьбы против заклятого «всемирного врага».

С началом войны наступил час захвата будущих германских протекторатов и генерал-губернаторств. Эти области не включались в состав рейха, а обрекались на «особое» обращение. Население этих областей должно было подвергнуться «пересортировке». Соответственно его ожидала, различная судьба: от привлечения к зависимому от Германии «самоопределению», перемещения на другие территории, до низведения до рабского уровня и уничтожения. В число предназначенных к уничтожению политических, религиозных и национальных групп входили евреи.

После геростратовских акций и убийств, совершенных штурмовиками в ноябрьские дни 1938 г., последовали правительственные распоряжения, узаконившие обращение с евреями как со смертельными врагами. 12 ноября – распоряжение об окончательном вытеснении евреев из экономики; 15 ноября – запрет на посещение еврейскими детьми государственных школ; 28 ноября – ограничение свободы передвижения и размеров жилой площади; 3 декабря – конфискация имущества евреев; 6 декабря – фактически объявление евреев вне закона (запрет на появление на определенных улицах и площадях, на пользование отелями, ресторанами, садовыми скамьями, спальными местами в поездах и т. п.); 8 декабря – окончательное исключение еврейских студентов из университетов; 28 декабря – начало строительства гетто, лишение евреев водительских прав, запрещение врачебной практики еврейским врачам и т. п.

В дни поджога синагог проявилась и вторая функция антисемитского террора: психологическая подготовка населения /174/ к предстоящему шквалу антиеврейских законов и преследования их внутри страны, к массовым убийствам евреев за пределами рейха, свидетелем которых вскоре стал весь мир, воспитание немцев в духе безжалостности, подавление чувства солидарности с жертвами террора, в духе тупого восприятия событий, конформизма и активного соучастия в предстоящих акциях. Одновременно антисемитские бесчинства служили наглядным кровавым предостережением всем проживающим в Германии евреям. Итак, антисемитизм как пропаганда террора с целью воспитания населения Германии в духе провозглашенной Ницше морали «господ и рабов», как способ превращения нееврейской части немецкого народа в не знающих сострадания «белокурых бестий», а немецких евреев – в безвольных рабов.

Но была еще и третья функция, которую можно назвать вторичной, так сказать, паразитической функцией антисемитизма. Под предводительством Геринга начинается присвоение всей еврейской собственности (что непосредственно было связано с концентрацией экономики в военных целях). В отсвете пылающих синагог подготавливается закон об «аризации экономики», оправдывающий и прославляющий эти действия. Вдобавок ко всему Геринг отдает распоряжение, согласно которому «еврейское хозяйство» должно возместить причиненный ему же ущерб, уплатив миллиард рейхсмарок. Владельцев разгромленных еврейских предприятий и домов «распоряжением о восстановлении нормального облика улиц» под страхом наказания обязывают немедленно, за собственный счет, устранить повреждения, нанесенные их помещениям.

24 января 1939 г. (за два месяца до захвата оставшейся части Чехословакии и за восемь месяцев до нападения на Польшу) Геринг поручает Гейдриху подготовить «решение еврейского вопроса» путем «эмиграции или эвакуации»[26]. Под началом Гейдриха создается «Имперский центр по еврейской эмиграции», а затем в июле в Праге под руководством Эйхмана – «Центральное бюро по еврейской эмиграции». В сентябре учреждается Главное управление имперской безопасности (РСХА) во главе с Гейдрихом. Уже 30 января 1939 г. Гитлер заявляет в рейхстаге о предстоящем «уничтожении еврейской расы в Европе»[27].

То, что было предпринято сразу же после оккупации Польши, отвечало «конечной и вечной цели», а именно созданию «свободного от евреев» пространства германского /175/ господства в Европе, а также крючкотворно-педантичному мышлению фанатиков этой политики в нацистской верхушке СС и СД. Польских евреев начали загонять в гетто. Эта акция сопровождалась их массовым уничтожением. В октябре 1939 г. приступили к депортации евреев из Австрии и бывшей ЧСР на территорию первого захваченного пространства – будущего «генерал-губернаторства», в декабре того же года – из аннексированной Западной Польши – «Вартеланда», а в феврале 1940 г.– из самой Германии. Еще до нападения на Польшу, в октябре 1938 г., нацисты осуществили демонстративную акцию: 15000 польских евреев были насильно отправлены из Германии на германо-польскую границу[28]. Одновременно подчиненные Гейдриху и Эйхману органы, ведающие решением «еврейского вопроса», начали зловещее вымогательство: они разрешили зарубежным родственникам, живущим за пределами рейха, еврейским объединениям или прочим благотворительным организациям за огромные суммы «выкупить» любое количество евреев, за которые те могли заплатить.

Вплоть до 1939 г. нацистское руководство и главари СС в сотрудничестве с «Хаганой» – тайной организацией службы безопасности сионистов – проводили беспрецедентную в отношении евреев по цинизму, изощренности и жестокости политику. Создавая невыносимые условия для жизни в Германии, она практически вынуждала тысячи евреев нелегально эмигрировать в Палестину[29].

В комментариях сионистской печати по поводу прихода нацистов к власти проскальзывало явное удовлетворение, что резко контрастировало с тоном остальной еврейской прессы. Сионисты рассчитывали, что разгул антисемитизма в Германии поможет национальному самоопределению евреев.

В рамках эсэсовской иерархии, в духе высказываний ставшего теперь членом НСДАП Генриха Класса, по приказу Гиммлера в середине 30-х годов в Главном управлении СД был создан специальный «еврейский отдел». Сначала им руководил унтерштурмфюрер СС Леопольд фон Мильденштайн, а затем Герберт Хаген. Этот отдел путем ужесточения дискриминационного антиеврейского законодательства и террористической травли вынуждал евреев эмигрировать в Палестину и тем самым целеустремленно содействовал созданию пропагандируемого сионистской пропагандой государства Израиль.

26 февраля 1937 г. был установлен первый прямой контакт СС с «Хаганой» и началось сотрудничество с нею. В Берлине произошла встреча прибывшего из Палестины представителя руководства «Хаганы» с Адольфом Эйхманом. По утверждению Ганса Хёне, некий высокий чин «Хаганы» сообщил Эйхману, что его организация заинтересована в усилении еврейской эмиграции в Палестину, «дабы евреи приобрели на своей родине перевес над арабами», и что «Хагана» в случае содействия гитлеровской Германии выезду евреев в Палестину «энергично поддержит германские внешнеполитические интересы на Переднем Востоке»[30]. Для СС, германского фашизма и германского монополистического капитала эта сделка была вдвойне выгодна: они не только избавлялись от большого количества евреев, но и на основании тайного соглашения с «Хаганой» приобретали в лице будущего еврейского государства внешнеполитический форпост в столь стратегически важном, богатом нефтью арабском регионе. В любом случае они создавали объединенный ударный отряд для борьбы против британского господства в Палестине и английского присутствия в арабском регионе.

Результатом торга на берлинской встрече (закончившейся приглашением Эйхману и Хагену со стороны «Хаганы» посетить Палестину, что и произошло в сентябре 1937 г.[31]) и было создание Эйхманом после аншлюса Австрии в Вене по указанию Гиммлера и Гейдриха «Центрального бюро по еврейской эмиграции». Оно вынуждало австрийских евреев за свой счет эмигрировать в Палестину, требовало от австрийских еврейских организаций все новых и новых списков эмигрантов, вследствие чего в течение короткого срока (с марта до поздней осени 1938 г.) в Палестину выехало 45 000 человек. В это же время от еврейских организаций в Германии требовали обязать всех эмигрирующих из рейха евреев отправляться исключительно в Палестину.

Антибританская направленность этих действий побудила Англию ввести въездные квоты и тем самым остановить скачкообразный рост еврейской эмиграции в Палестину. Когда же созданная «Хаганой» тайная организация «Моссад» вместе с СД Гейдриха начала отправлять еврейских эмигрантов в Палестину на кораблях, британские власти ответили на это усилением флота, предназначенного для охраны побережья. Все это носило характер скрытой германо-британской войны, в которой сионистская «Хагана» выступала против Англии на стороне фашистской Германии[32]. /177/ Поэтому вполне логично, что после официального объявления войны Германии англичане стали рассматривать дальнейшие попытки высадки эмигрантов-евреев на палестинское побережье как вражеское вторжение и пресекать их.

Кстати, это послужило главной причиной того, что палестинский проект продолжал вызывать споры внутри нацистского руководства, а его главным защитником был не столько скептически относившийся к нему Гитлер, сколько Гиммлер. Ведь проанглийская концепция, к которой тяготели Гитлер, Гесс, Риббентроп и другие (все еще надеявшиеся, что Англия «образумится» и согласится на совместный с Германией раздел мира), противоречила вызову, который бросался Англии в Палестине. Вместе с тем палестинский проект не противоречил политике кругов германского монополистического капитала, делавших ставку на войну с Англией, которую поддерживал Гиммлер.

Уже через несколько недель после нападения на Польшу, 30 октября 1939 г., Гиммлер приказал выслать в польское «генерал-губернаторство» всех евреев из подлежащих включению в рейх «провинций и областей» Западной и Северной Польши, а также всех проживающих в Данциге и Западной Пруссии поляков и точно не определенную группу «особо враждебного польского населения»[33]. В предназначенный для этого район концентрации – вокруг города Низко, юго-западнее Люблина, уже с начала октября 1939 г., на основании приказа Гейдриха от 21 сентября того же года, стали прибывать транспорты СД с евреями из различных оккупированных областей, в том числе из Австрии и Чехословакии. Под руководством Главного управления имперской безопасности (Эйхман) этот район превращался в одно гигантское гетто, в единый лагерь принудительных работ. Многим участвовавшим в этой акции фашистским учреждениям, а возможно, и самому Эйхману, первоначально казалось, что здесь, в «генерал-губернаторстве», не предназначенном для включения в рейх, возникнет «резервация» для всех европейских евреев.

В действительности же это было место, где на практике, осуществлялся принцип «уничтожения трудом»; гетто принудительного труда играли роль «промежуточного этапа», действующего до того момента, когда будут захвачены территории, лежащие за пределами Европы. «Генерал-губернаторство», докладывал генерал-губернатор Ганс Франк 30 мая 1940 г. на совещании высших полицейских чинов, станет /178/ одной из важнейших областей будущего всемирного рейха немцев» и частью «огромного моста на Восток, конец которого еще не виден», а потому призвано лишь временно служить резервуаром для поляков, цыган и евреев.

В результате оккупации Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и Люксембурга, вторжения вермахта во Францию «еврейский вопрос» приобрел такие масштабы, которые далеко превосходили возможности района гетто в «генерал-губернаторстве». Обязательная, согласно приказу, отправка всех евреев из аннексированных западных областей Польши из-за нехватки лагерных бараков (строительство которых, включая сооружения для обеспечения безопасности, достигло предела) потребовала изменений. Теперь евреев из всех новых «имперских гау» стали попросту сгонять в города, превращенные в гетто (в частности, в Лодзь)[34], а Ганс Франк, ссылаясь на критическое экономическое положение и трудности со снабжением «генерал-губернаторства», отказался принимать транспорты с евреями без предварительного уведомления и своего согласия.

Практиковавшийся в предвоенное время метод принуждения евреев к «эмиграции», писал Гейдрих Риббентропу 24 июня 1940 г., уже не может решить «всей проблемы в целом», ибо речь идет теперь примерно о 3 ? миллиона евреев, находящихся ныне под германским владычеством; отсюда он делал вывод: необходимо «окончательное территориальное решение» «еврейского вопроса».

Поскольку ввиду огромных масштабов намеченного «перемещения» решение могло быть только «территориальным», обычная эмиграция отошла на задний план, а «генерал-губернаторство» в принципе не предназначалось для размещения евреев, то встал вопрос о территориях вне Европы. В этих условиях Главное управление имперской безопасности и «еврейский отдел» министерства иностранных дел в момент, когда быстрая победа над Францией, казалось, открывала возможность в ближайшее время приступить к захвату ее заморских территорий, а разгром Англии в опьянении военными успехами казался делом всего нескольких месяцев, приступили к конкретной разработке такого решения.

В июле и августе 1940 г. был разработан в духе СС «Мадагаскарский план». (Для лучшего понимания временных обстоятельств напомним: 22 июня 1940 г. Франция подписала соглашение о перемирии. В это же время планировалась операция «Морской лев» – захват Британских островов. /179/ Подготовка нападения на Советский Союз еще была строжайшей тайной.)

Автором «Мадагаскарского плана» был сотрудник «еврейского отдела» министерства иностранных дел Франц Радемахер. Риббентроп одобрил этот план и познакомил с ним Главное управление имперской безопасности. Там он был «воспринят с восторгом», и эсэсовцы объявили его своим.

Согласно плану, после считавшегося близким заключения мирного договора с Францией у нее должен был быть отобран Мадагаскар. Его предполагалось превратить в гигантский, управляемый эсэсовским «полицай-губернатором» концентрационный лагерь для всех евреев Европы и одновременно в базу германского военно-морского флота и военно-воздушных сил. Такое «решение» в РСХА считали «наиболее предпочтительным»[35]. Его преимущество видели в том, что депортированные на этот остров подвергнутся не только беспощадной эксплуатации и воздействию неблагоприятных климатических условий, эпидемиям (что приведет к естественному сокращению их численности), но и станут заложниками по отношению к евреям в США, постоянным фактором давления на американскую политику.

15 августа 1940 г. одобренный Гиммлером «Мадагаскарский план» был разослан Главным управлением имперской безопасности всем фашистским руководящим органам. Но еще 31 июля начальник полиции безопасности «генерал-губернаторства» Бруно Штреккенбах на совещании с Франком, гауляйтером «Вартеланда» Грайзером и несколькими высшими чинами СС и полиции высказался в том смысле, что «когда» и «как» будет осуществлен этот план, зависит от заключения мира: лишь в этом случае можно будет определить, действительно ли евреи должны быть отправлены на Мадагаскар.

Как известно, заключения мира не последовало, так же как не осуществилось и предварительное условие проведения этого плана в жизнь: ликвидация превосходства британского флота на морях. Поэтому с момента, когда спала пелена секретности с готовящегося нападения на Советский Союз и «план Барбаросса» стал реальностью, взоры нацистских главарей вновь обратились к втайне всегда предпочитавшемуся Гитлером предложению пангерманца Класса о депортации всех евреев Европы после победы Германии над Россией в резервацию за Уралом.

«Война против Советского Союза дает возможность получить в наше распоряжение /180/ другие территории для окончательного решения еврейского вопроса. В соответствии с этим фюрер решил: евреи должны быть высланы не на Мадагаскар, а на Восток»,

– писал Радемахер в письме 10 февраля 1942 г.[36]

Однако после 5–6 декабря 1941 г., когда началось советское зимнее наступление, остановившее продвижение фашистского вермахта у ворот Москвы, нанесшее ему первые тяжелые удары, причинившие большие людские потери и заставившие Гитлера отдать приказ об отступлении на «зимние квартиры», перспективы осуществления этого плана сильно уменьшились.

Именно отсюда берет начало одна из самых разработанных на Западе персоналистских «теорий», объясняющих решение германских фашистов «окончательно решить» «еврейский вопрос» путем массового уничтожения. Она содержится, в частности, в широко расхваленной книге Себастиана Хаффнера «Примечания к Гитлеру»[37]{В ФРГ книга выдержала 12 изданий. – Прим. ред.}. В ней Хаффнер изображает Гитлера человеком, в душе которого издавна противоборствовали тщеславное желание стать спасителем Германии и, следовательно, политиком, с изначально заложенным инстинктом преступника, тяготеющего к массовым убийствам. Отсюда Хаффнер делает вывод, что в декабре 1941 г., уже предвидя конец, Гитлер отказывается от роли политика, чтобы в оставшийся срок, отбросив прочь все, столь долго ограничиваемые и вынуждавшиеся к маскировке политические соображения, не сдерживать другого инстинкта – инстинкта к массовым уничтожениям. Поэтому он-де отдал приказ о «холокосте» в отношении евреев и объявил войну США. Ведь его прежняя сдержанность в проявлении садистского влечения к массовым убийствам евреев диктовалась соображениями о возможном компромиссном мире с Англией после впечатляющей победы над Советской Россией. Поскольку же с крахом перспектив на победу над Советским Союзом перспективы на соглашение с Англией исчезли, он, мол, не смог отказать себе в удовольствии по собственной инициативе, вопреки рассудку, объявить войну Рузвельту, которого и без того было невозможно удержать от вмешательства во вторую мировую войну на стороне Англии. Короче: в декабре 1941 г. «Гитлер-политик» уступил место «Гитлеру – массовому убийце».

Утверждение, будто этот поворот военного счастья привел нацистское руководство, или пусть только Гитлера, к выводу, /181/ что война проиграна, и сломил их волю к победе, ничем не обосновано. Ведь именно теперь нацистское руководство с безудержным фанатизмом потребовало от армии и населения огромного напряжения всех сил, затем началось наступление на Сталинград с целью захвата нефтяных промыслов Кавказа, была провозглашена «тотальная война» и т. п. Но в декабре 1941 г. – и это было ясно нацистскому руководству и нацистской военщине – потерпела окончательный крах стратегия «блицкрига» против России. Теперь, перед лицом мощи советского зимнего наступления, выяснилось; в любом случае следует делать ставку на более длительную и куда более трудную войну против России. И это изменило фашистские расчеты. Но одно в них осталось неизменным – «создание очищенного от врага пространства».

Очищение от врага будущей сферы германского господства путем уничтожения целых групп населения было незамедлительно начато уже при вторжении в Польшу, а затем целенаправленно и систематически продолжено после нападения на Советский Союз. С началом польской кампании Гитлер отдал секретный приказ о ликвидации польских руководящих групп и 30 мая 1940 г. потребовал от фашистского генерал-губернатора Польши Ганса Франка его пунктуальнейшего выполнения, разъяснив концептуальный смысл этого приказа в следующих словах:

«Тот руководящий слой в Польше, наличие которого мы констатируем на сегодняшний день, подлежит ликвидации; от того, который вырастет вновь, мы должны себя обезопасить и через определенный промежуток времени – уничтожить»[38].

Хаффнер считает, что из 6 миллионов человек (в том числе 3 миллиона евреев), которых Польша потеряла за время фашистской оккупации, более миллиона уничтожено согласно этому приказу, включавшему людей всех профессий[39]. Это был (после последовательно осуществлявшегося террора внутри страны, направленного на истребление руководящих кадров германского рабочего движения; затем, с сентября 1939 г., против больных, ввиду их негодности к военной службе, объявленных «бесполезными едоками»; потом против гомосексуалистов и с 1941 г. – против цыган, жертвами которого стали несколько сот тысяч человек[40],) первый фашистский «холокост» на чужой территории, если под этим словом подразумевать планомерное уничтожение целых групп населения.

Уже за три месяца до нападения на Советский Союз, в марте 1941 г., германские фашисты сформулировали два /182/ следующих приказа о «холокосте». Первый – это «приказ о комиссарах», который обязывал командующих войсками вермахта немедленно расстреливать на месте попавшего в плен офицера – политработника Красной Армии или сотрудника органов государственной безопасности СССР (то есть охватывал целую профессиональную группу[41]) .Второй – далеко выходивший за рамки ограниченного армией круга – приказ об истреблении «еврейско-большевистского руководящего слоя»[42].

Самым ранним свидетельством существования этих приказов являются продиктованные Гитлером 3 марта 1941 г. генерал-полковнику Йодлю «директивы» о предстоящей войне против Советского Союза. В них говорилось: «Еврейско-большевистская интеллигенция как нынешний угнетатель народа должна быть ликвидирована». Уничтожению подлежат прежде всего «большевистские главари и комиссары», причем по возможности еще в районе боевых действий наступающих войск[43].

Этот практиковавшийся с июня 1941 г. второй «холокост», осуществлявшийся на чужой территории, был лишь частью намеченного в целом на будущее, включая всех советских евреев[44].

Только принимая во внимание этот (предшествовавший Ванзейскому совещанию 20 января 1942 г.) проектировавшийся в расчете на молниеносную победу над Советским Союзом и уже начатый на территории России всеобщий «холокост» и его обоснование нацистскими руководителями, можно понять, почему осуществлявшийся с первого же дня военного нападения на Советский Союз[45] террор в отношении евреев в городах-гетто, лагерях принудительного труда и в процессе планомерных массовых убийств на советской земле, практиковавшийся как «промежуточное решение», с конца 1941 г. переходит в стадию «упорядоченного» коллективного и по своей цели поголовного уничтожения евреев в специально созданных лагерях.

Второй частью «холокоста» в России, охватывавшей гораздо большие круги советского населения и стоившей жизни 3 миллионам человек, стало планомерное уничтожение советских военнопленных посредством предписанной приказом организации невыносимых условий голода и запрета на санитарную и медицинскую помощь[46]. Это преступление эсэсовцы обосновывали необходимостью компенсировать численное несоответствие и неодинаковую биологическую «способность к размножению» немцев, предназначенных /183/ в будущем господствовать в восточном пространстве, и населяющих это пространство славянских народов[47].

Резкое сокращение общей численности населения восточного пространства посредством целенаправленного уничтожения, подразделенного по степени опасности уничтожаемых, вошло в «Генеральный план “Ост”»[48], а критерием оценки «опасности» той или иной национальности служила ее исторически доказанная «способность к господству». Среди всех наций Советского Союза наиболее опасной, а следовательно, подлежащей самому беспощадному численному сокращению, считалась русская[49].

С точки зрения социал-дарвинистской теории борьбы за существование, разделявшейся германскими фашистами, «цветом нации» являлись солдаты, ибо они представляли собой боеспособную силу и, кроме того, в большей мере олицетворяли способность славянских народов к возрождению. Уже по одному этому они считались заведомо опасными. Поскольку в отношении советских военнопленных политика уничтожения путем создания условий для «естественной смерти» руководствовалась теми же принципами, что и в отношении евреев, помещенных в гетто и концентрационные лагеря, можно предположить, что она с самого начала была в отношении советских военнопленных (которых явно не предполагалось вывозить за пределы Европы) точно такой же, как ее сформулировал Гейдрих на Ванзейском совещании:

«В процессе трудового использования на Востоке большая часть... вне всякого сомнения, выпадает в результате естественного уменьшения... Возможный оставшийся контингент, поскольку здесь, несомненно, речь идет о части с наибольшей сопротивляемостью, должен подвергаться соответствующему обращению, ибо он, будучи продуктом естественного отбора, при своем освобождении сможет послужить зародышем нового... возрождения» (о чем говорит опыт истории)[50].

В этой цитате мы заменили отточием опущенное нами слово «еврейского», чтобы читатель сам мог заменить его на «русского», «чешского», «польского» и т. п. Лежащая в основе высказываний Гейдриха дьявольская логика, по которой те, кто выстоит, несмотря на все истязания, и именно этим докажет свою наибольшую опасность, будут подвергнуты «особому обращению», то есть ликвидации, применялась и в отношении советских военнопленных. Это дает нам полное право утверждать: в случае «конечной победы» германского фашизма, по всей вероятности, ни один советский /184/ военнопленный не вернулся бы домой из германских лагерей.

Этими же мотивами «очищения» и удержания захваченного пространства на Востоке фашисты руководствовались, когда в конце 1941 г. начали умерщвлять людей, отравляя их в газовых камерах. После того как в ноябре 1941 г. 1200 заключенных Бухенвальда были в «экспериментальных целях» удушены газом в Институте эвтаназии {Эвтаназия – облегчение умирания обезболивающими средствами. – Прим. ред.} в Бернбурге[51], 8 декабря того же года, в Польше, в районе Хелмно, начали умерщвлять евреев выхлопным газом, вывозя их в лес в наглухо закрытых грузовых автомашинах («газвагенах», или, иначе, «душегубках»)». До 28 февраля 1942 г. в Хелмно, в созданном на основе этих первых «удачных» опытов лагере смерти, который ко дню Ванзейского совещания действовал уже шесть недель, было удушено газом более 13 тыс. евреев. В это же время был спешно построен еще ряд таких лагерей, представлявших собой своего рода цепь фабрик смерти. Первые из них – Бельцек, Собибор, Треблинка. Они были созданы для выполнения программы, предусматривавшей в перспективе, кроме уничтожения всех евреев Европы (численность которых Гейдрих на Ванзейском совещании определил в 11 миллионов[52]), также и уцелевшего после войны в результате «естественного отбора» остаточного контингента военнопленных.

Движущей силой этих преступлений было обеспечение «очищенного пространства», в котором никто не будет способен на сопротивление. Это видно из приказа «фюрера», переданного Гейдрихом: считать «коммунистических функционеров и активистов, евреев, цыган, саботажников и агентов» в принципе «теми элементами, существование которых угрожает безопасности войск, а потому подлежащими казни без какого-либо судопроизводства»[53].

Достаточно бросить взгляд на события 1941 г. (будь то в Югославии или Восточной Польше, в оккупированной западной части Советского Союза или во Франции), чтобы увидеть: в этом перечне евреи поставлены сразу же за коммунистами отнюдь не из демагогических соображений. Нацистам пришлось внести коррективы в представление о евреях как о трусливых и не способных на борьбу людях, которое они вбивали в головы немцев. По всей Европе тысячи евреев сражались в партизанских армиях и вооруженных /185/ отрядах Сопротивления на территории Югославии, Польши, оккупированных областей Советского Союза, в Бельгии и Франции, а нередко, спасаясь в лесах от нацистских войск, сами создавали партизанские группы. Впоследствии это имело место во всех других оккупированных странах, а также в Италии. Поэтому ввиду невероятной чувствительности фашистов в отношении угрозы их господству слова Гейдриха при оглашении приказа Гитлера об уничтожении на Востоке всех евреев отвечали действительной оценке положения. В обоснование этого приказа Гейдрих сказал: «Восточные евреи – это резервуар большевизма, а потому, по мнению фюрера, их следует уничтожить»[54].

В течение десятилетий нацисты боролись против марксизма, демагогически объявляя его «еврейским» движением. Теперь при все разраставшемся преследовании евреев это ударило по тем, кто эту ложь породил. Защита евреями своего физического существования стала возможна лишь в группах Сопротивления и партизанских отрядах только вместе с коммунистами[55]. В оккупированных нацистами областях все большее число евреев, понимая, что они обречены на гибель, предпочитали смерть в бою смерти без боя.

О том, что евреи вступают в ряды партизан, нацисты знали от своей службы безопасности, которая располагала самой точной информацией. В 1940 г. и в течение 1941 г. нацисты еще могли рассчитывать на то, что смогут сконцентрировать евреев и сократить их численность и в «генерал-губернаторстве», и в различных местах оккупированной Европы. Те, кто после всех истязаний и убийств останется в живых после войны, будут депортированы за пределы Европейского континента в специально созданное государство-протекторат с лагерями уничтожения, достигаемого посредством невыносимого принудительного труда. Но после 5 декабря 1941 г., то есть после провала концепции «блицкрига», акцент в представлении нацистов об «окончательном решении еврейского вопроса» стал все быстрее и решительнее смещаться (лиянием выдвинувшихся на передний план непосредственных высших целей) от неопределенного во времени расплывчатого «территориального» решения к более надежному «решению путем уничтожения».

С декабря 1941 г. нацисты были вынуждены перестраиваться на противоречившую их планам, тяжелую, долговременную, намного превосходящую по своей суровости их ожидания войну, которая к тому же в результате нападения Японии на США (Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 г.) и вступления /186/ последних в нее {11 декабря 1941 г. – Прим. ред.} стала глобальной. Евреи же, покуда они не были полностью уничтожены в Европе, представляли для фашистов радикализирующийся в критических ситуациях войны потенциал беспокойства и угрозы. После всех преследований, которым они подвергались, не вызывало сомнений, что при любом неблагоприятной для их мучителей повороте в ходе войны активность евреев будет усиливать тенденцию к «демократизации» и настроения протеста в самой сфере фашистского господства. Ни при каких условиях не допустить на сей раз нового «ноября 1918 г.», «крушения тыла» было одним из самых старых и твердых намерений нацистских главарей.

Вот почему уже 20 января 1942 г. в двойном решении Ванзейского совещания, которое предусматривало как использование евреев в качестве рабочей силы, так и их уничтожение, акцент был окончательно перенесен исключительно на уничтожение. В той формулировке, в которой Геринг 31 июля 1941 г. передал Гейдриху задание о подготовке «окончательного решения» или же «благоприятного» промежуточного решения еврейского вопроса «в форме эмиграции или эвакуации», ударение еще делалось на «эвакуации... на Восток». Это была утвержденная «фюрером» еще одна «возможность маневра» в преддверии «окончательного решения в будущем»[56] . Однако в действительности слова об «эвакуации на Восток» должны были прикрыть намерение отправить всех евреев с оккупированных территорий на смерть в газовые камеры и душегубки. Одна из целей Ванзейского совещания и состояла в том, чтобы организовать такое умерщвление в гигантских масштабах и обучить методам его осуществления соответствующие службы.

Нельзя исключать, что в июле 1941 г. Геринг, употребляя слово «эвакуация», еще не имел в виду проект создания за Уралом специального района концлагерей, чему, как известно, отнюдь не противоречили массовые убийства, осуществлявшиеся «эйнзацгруппами». Но поворот в ходе войны на советско-германском фронте зимой 1941/42 г. придал «территориальным» решениям черты нереальности и отодвинул их на неопределенный срок. Ведь осуществление «зауральского проекта» требовало победы над Советским Союзом, а мадагаскарского – ухода английского военно-морского флота с путей, ведущих в Индийский океан, то есть победы над Великобританией. Без победы над нею не мог быть осуществлен и палестинский проект. Но теперь, после /187/ краха всех спекулятивных расчетов на молниеносный уничтожающий удар по Советскому Союзу, в результате которого, по фашистским расчетам, Англия должна была пойти на компромисс с Германией, а также после вступления в войну США, эта победа сразу стала еще менее вероятной, чем прежде. Вместе с тем стала вырисовываться возможность и такого исхода войны, который если и не приведет к полному поражению фашистской Германии, то исключит создание внеевропейских резерваций и практику массовых убийств на европейской территории. А это значило, что ко дню заключения такого мира избавиться от еще проживающих в Европе евреев не удастся. Таким образом, одна из важнейших для Германии целей войны – создание в ходе нее «очищенного» от врагов и евреев «жизненного пространства» в Европе – окажется недостижимой.

Чем тяжелее становилось положение фашистской Германии на фронтах и уплывала «тотальная» конечная победа, тем лихорадочнее были попытки реализации этой ее цели: ведь пока война не кончилась, можно было беспрепятственно осуществлять массовое умерщвление. Именно этим объясняется рост темпов уничтожения и резкий скачок числа умерщвленных в лагерях смерти. Как только перспективы на победу стали таять, нацистский рейх начал дьявольский бег наперегонки со временем.

К чему массовое уничтожение даже в последние месяцы войны?

И все-таки вопрос о причине массового уничтожения людей на последнем этапе войны требует более точного ответа. Он имеет важнейшее значение для всех теорий формирования германского фашизма, а для осмысления его политики массового уничтожения, по всей вероятности, является самым главным.

Возможно, что у ответственных за войну руководителей германского фашизма субъективная уверенность в победе в январе 1942 г., когда состоялось Ванзейское совещание, не была столь поколеблена, как это считает Хаффнер. Но все же в дальнейшем (скажем, после Сталинграда, но никак не позднее 1944 г.) стало ясно, что война идет к поражению и в любом случае, даже если она не закончится полным разгромом, ее результатом не будет простирающийся на всю Европу «великий германский рейх», ради создания которого были истреблены целые группы гражданского /188/ населения, и особенно евреи Европы. Но именно в 1944 г. день и ночь дымились трубы крематориев гиммлеровских лагерей смерти, а число уничтоженных достигло наивысших показателей.

Тот, кто имеет о германском фашизме и его истории персонифицированное представление, считая его единоличным делом Адольфа Гитлера и, пожалуй, еще нескольких представителей клики нацистских главарей, оказывается перед неразрешимой загадкой. Если рассматривать германский фашизм с этой точки зрения, то теперь для нацистских руководителей самым необходимым было выиграть войну любой ценой или как можно дольше оттянуть поражение, чтобы тем самым продлить свое существование. Но этому никак не способствовали продолжавшиеся массовые удушения газом в лагерях смерти – они ни на один день не могли отсрочить военного поражения, падения и гибели нацистского режима. При таком подходе организация уничтожения евреев, требовавшая материальных средств, наносила явный ущерб ведению войны (например, потребность в большом вагонном парке для депортации, использование охранных частей СС и т. п.)[57].

Мнимая «иррациональность» подобных действий служит обычно коронным доказательством тезиса об «иррациональной идеологии», об «отчуждении» «политики» нацистских руководителей от политики монополистического капитала и его «рациональных» интересов.

В действительности же на поставленный вопрос есть единственный ответ, и он гласит: нацистские главари были в состоянии предвидеть то, что произойдет после их поражения, и заранее принимали меры, чтобы обеспечить интересы тех, кто привел их к власти и в чьих интересах они вели эту войну.

К числу этих мер относится проведенная ими с августа 1944 г. под кодовым наименованием «Решетка» серия арестов и казней функционеров КПГ, СДПГ и профсоюзов, а также бывших членов рейхстага от буржуазных партий. Начало ей было положено решением об умерщвлении Эрнста Тельмана, принятым 14 августа 1944 г. и осуществленным в ночь с 17 на 18 августа в концлагере Бухенвальд. Эта акция преследовала цель не допустить в Германии повторения в момент военной капитуляции и краха гитлеровского режима ситуации Ноябрьской революции 1918 г. путем предварительной ликвидации ее предполагаемых руководителей. Предвосхищая будущий ход событий, фашистские главари /189/ стремились, насколько это возможно, обезглавить и ослабить прогрессивные силы немецкого народа. Нацисты действовали по старому принципу: «Лишить республику ее голов».

В случае сепаратного мира с западными державами они планировали (об этом, в частности, шла речь в секретном кругу имперского министерства экономики) будущий «европейский порядок» и состав правительства, которое придет им на смену[58]. В Главном управлении имперской безопасности в предвидении полного поражения был разработан план сохранения и продолжения деятельности НСДАП («Генеральный план 1945»), важная часть которого в виде приложений была обнаружена после войны в архивах правительства Денница[59].

Эти документы высших нацистских руководителей и предусмотренные в них действия ни в коем случае не ослабляли решимости продолжать войну в абсолютно бесперспективной и, с военной точки зрения, абсурднейшей ситуации. Ведь в то же самое время (кроме приказов «держаться до последнего» и формирования «фольксштурма») имелся проект создания «Альпийской крепости», т. е. закрепления в Австрии или в «протекторате Богемия и Моравия»[60] в случае потери центральной части Германии.

Когда 4 апреля 1945 г. американские войска вошли в тюрингский населенный пункт Ордурф (в свое время Эпп формировал в нем «добровольческий корпус» и здесь же начинались биографии многих нацистов), в трудовом лагере которого только за три месяца до этого были убиты 4000 человек, а накануне вступления американцев были расстреляны еще сотни, они захватили там подземный радиотелефонный узел, предназначенный для того, чтобы в случае отступления из Берлина ставки вермахта продолжать отсюда руководить военными действиями.

Фанатичное стремление продолжать войну даже после того, как половина территории рейха была потеряна, основывалось на спекулятивных расчетах, что позднее, с вступлением Красной Армии в ту часть Германии, которая составляла ядро германского рейха, а тем самым и «сердце» Европы, американцы и британцы «одумаются» и переменят фронт. Нацисты надеялись, что отошедшие во время войны на второй план противоречия между державами антигитлеровской коалиции, обусловленные различиями в общественных системах, все-таки возьмут верх и окажутся для США и Англии важнее их союзнических обязательств. Вот /190/ тогда-то с помощью оставшихся боеспособными частей нацистского вермахта советские войска будут вытеснены из «Срединной Европы», и западные союзники сочтут это более целесообразным, чем окончательный разгром уже побежденной фашистской армии. Тогда и осуществится столь желанное свержение советской системы в России, и последним, конечным итогом войны явится совместный с Англией уничтожающий удар по «большевизму».

Нацистские главари и германский монополистический капитал были твердо убеждены (и в этом состоял реализм, а потому и опасность их спекуляций), что противоречия между союзниками по антигитлеровской коалиции вскоре перерастут в конфликт и приведут к борьбе за Европу. По мнению нацистов, все зависело от того, произойдет ли это еще до их полной капитуляции или сразу же после нее. Надо, считали они, держаться как можно дольше, чтобы разрыв между союзниками произошел до военной капитуляции, что сразу даст возможность отыграться. Ставка на это делала для них «осмысленным» («рациональным») столь бессмысленное, с точки зрения положения на фронтах, продолжение войны и принесение ей в жертву солдат и гражданского населения.

Тайными причинами спекулятивных расчетов на то, что западные союзники сменят фронт (история этих расчетов описывает дугу от заговора против Гитлера 20 июля 1944 г. к действиям Геринга и Дёница в самом конце войны), можно объяснить и фанатичное массовое уничтожение людей в последние месяцы войны.

Уже с начала 1943 г. хозяин всех лагерей смерти Генрих Гиммлер через Главное управление имперской безопасности установил с имевшим свою резиденцию в Швейцарии шефом американской секретной службы (Управление стратегических служб (УСС)) Алленом Даллесом тайные контакты, чтобы начать зондаж вокруг своего предложения о капитуляции гитлеровской Германии на Западном фронте и заключении с западными державами сепаратного мира с целью совместного продолжения войны против Советского Союза[61].

Первым известным по документам эмиссаром Гиммлера, который 15 января 1943 г. под псевдонимом «Паульс» вступил с Алленом Даллесом в переговоры подобного рода, был работавший на РСХА принц Максимилиан Эгон Гогенлоэ. За ним уже в феврале 1943 г. последовал один из опытнейших агентов эсэсовской службы безопасности, /191/ заместитель начальника отдела Юго-Восточной Европы в РСХА штурмбанфюрер СС Вильгелм Хёттль. Лица, участвовавшие в этих переговорах и представлявшие американские круги, стоявшие за Даллесом, обсуждали возможность разрыва военных соглашений с Советским Союзом и войны против него. Но никто из них не дал понять эсэсовским эмиссарам, что предварительным условием любых переговоров должно быть немедленное прекращение массовых убийств в лагерях уничтожения. В то время как Даллес в продолжавшихся месяцами беседах с посланцами Гиммлера и Кальтенбруннера восторженно говорил о «гениальной личности» Гитлера и его «историческом значении», дневная «производительность» газовых камер достигла рекордных показателей, причем англо-американские бомбардировщики загадочным образом щадили эти сооружения.

Предпринятые СС чистки от «большевиков» и уничтожение «избытка» населения (пока все это записывалось на текущий счет германского фашизма, и, кроме него, никто этим скомпрометирован не был) американцы не считали препятствием для переговоров с эсэсовцами о сотрудничестве и совместных действиях для окончательного уничтожения «большевизма».

Но для Главного управления имперской безопасности, возглавляемого Гиммлером и Кальтенбруннером, перспектива смены Соединенными Штатами своего союзника в случае дальнейших военных неудач германского фашизма на Востоке могла означать лишь одно: даже при неизбежной сдаче захваченных ранее областей на Востоке ликвидация угнанной из них в лагеря смерти части населения, и особенно евреев, не только не теряет своего «смысла», то и настоятельно рекомендуется. Ведь они, нацисты, пусть и в несколько другом варианте, скоро вернутся, а тогда те, кто сейчас согнан в лагеря со всей Европы, оказавшись на свободе и возвратившись в свои страны, будут бороться против их возвращения, будут способствовать мобилизации всех сил, чтобы воспротивиться ему. Это на долгие времена создало бы поистине интернациональную когорту врагов из числа тех, кто уцелел в лагерях смерти. Они стали бы самыми решительными противниками предпринятой в ходе войны или после нее попытки создания «Великогермании» или находящегося под германским господством «восточного пространства». И чем большее число их – пока это позволяет война и расстановка сил в лагере союзников – /192/ будет превращено в пепел, тем меньше их останется, чтобы мешать борьбе за «рейх» и осуществление «германской миссии» в «восточном пространстве».

Аллен Даллес еще в феврале 1943 г., во время первых бесед с германскими контрагентами, дал ясно понять: для того чтобы США в ходе войны перед лицом мирового общественного мнения смогли так круто изменить свою позицию – пойти на союз с Германией против своего союзника Советского Союза, – в составе германского правительства, с которым американцы заключат договор, по меньшей мере не должно быть Гитлера. Но Гитлер был в курсе переговоров с Даллесом. И хотя на них обсуждался выход из потерпевшей крах в 1941 г. у стен Москвы войны германского империализма и было высказано требование, чтобы Гитлер отказался от своей роли фюрера, он, несмотря на ухудшающееся положение на фронтах, все сильнее надеялся на ее успех и из этих надежд черпал энергию для своего фанатичного намерения «держаться до конца». Даже 18 апреля 1945 г. (хотя и до этого Гитлеру было известно, что США не изменят своего условия о его уходе с политической арены), когда в высших кругах СС после встречи ближайшего доверенного Гиммлера генерала СС Карла Вольфа с Алленом Даллесом (15 апреля 1945 г.) уже открыто высказывались о создании приемлемого для США правительства без Гитлера (однако с Карлом Вольфом в качестве министра внутренних дел!), Гитлер приказал последнему (после того как тот представил ему подробнейший отчет о своей беседе) продолжать переговоры с американцами.

Таким образом, продолжавшееся в 1944 г. безумие массового уничтожения людей и военное безумие довести «борьбу до конца» преследовали одну цель – оставить Гитлера у власти, и это действительно было лишено всякого «рационализма». Но зато и то и другое отвечало империалистическому «рационализму» – подготовке к будущей войне. /193/


Примечания

1. Daniel Frymann (Heinrich Claß). Wenn ich der Kaiser Wär? – Цит. по: Reinhard Opitz (Hrsg.); Europastrategien..., S. 180, 182 ff.

2. Там же, S. 195.

3. См. памятную записку Г. Класса о военных целях: “Denkschrift betreffend die national-, wirtschaft- und sozialpolitische Ziele des deutschen Volkes im gegenwärtigen Kriege“ от сентября 1914 г., полностью опубликованную там же, S. 226–266; цитату см.: S. 241 f.

4. Там же, S. 249.

5. Там же, S. 251 ff.

6. См.: R.Opitz. Europastrategien, S. 31 f.; Walter Mogk. Paul Rohrbach und das „größere Deutschland“. Ethischer Imperialismus im Wilhelminischen Zeitalter. München, 1972, S. 19.

7. Kriegsdenkschrift Claß. См.: R. Opitz (Hrsg.). Europastrategien, S. 251.

8. Там же, S. 253.

9. Там же.

10. См. об этом статью: Ditrich Eichholtz, Kurt Gossweiler. Noch einmal: Politik und Wirtschaft 1933–1945.– „Das Argument“, Nr. 47 (Juli 1968), insbes. S. 221 f.

11. Полный или частичный текст этих памятных записок см.: R. Opitz. Europastrategien...

12. Текст данной директивы Г. Гиммлера см. там же, S. 653–655.

13. См., например: Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier 1941–42, hg. von Gerhard Ritter. Bonn, 1981, S. 47 ff. (Geschpräch 21. Januar 1942 mittags), а также: R.Opitz. Europastrategien..., S. 857.

14. Там же, S. 44 f. (Geschpräch 8.– 10. November 1941), R.Opitz. Там же.

15. См.: Erhard Wetzel. Stellungsnahme und Gedanken zum Geeralplan Ost des Reichsführers SS. – „Vierteljahreshefte für Zeitgeschichte“, 1958, H. 3, S. 297 ff., а также: R. Opitz. Там же, S. 868–894.

16. См.: Paul de Lagarde. Uber die gegenwärtige Aufgaben der deutschen Politik.– B: „Deutsche Schriften“, Göttingen, 1981, S. 21 ff., а также: R. Opitz. Там же, S. 83 f.

17. Это подтверждают высказывания Гитлера. Борьбу против марксизма и социал-демократии национал-социалисты в социал-дарвинистско-расистском духе изображали как борьбу против своего главного врага – «еврея». – „Mein Kampf”, В. I, S. 64.

18. Один из излюбленных аргументов, который приводят в доказательство того, что программа уничтожения евреев якобы противоречила интересам германского монополистического капитала, следующий: этой программы вообще не существовало, поскольку изъятие предназначавшихся для снабжения фронта товарных вагонов и передача их для транспортировки евреев в лагеря уничтожения противоречили заинтересованности крупного капитала в победном исходе войны, а также разумному пониманию им пользы и эффективности.

19. В том, что эти террористические волны шли из одного центра, нет никаких сомнений. См., в частности, распоряжение НСДАП от 29 марта 1933 г. о создании антисемитских комитетов действия «с целью практического планомерного бойкотирования еврейских товаров, еврейских врачей и еврейских адвокатов». (Helmut Eschwege. Kennzeichen „J“. Berlin, 1966, S. 36 ff.; Heinz Brüdigam. Das Jahr 1933. Terrorismus an der Macht. Frankfurt am Main, 1978, S. 98 f.) Тем более удивительно, что знакомый с источниками Тим Мэзон сознательно приемлет картину «спонтанных» вспышек насилия со стороны «маленьких», рядовых штурмовиков в местных группах и со своей стороны называет кровавые мартовские убийства «явно стихийной волной террора». – Tim Mason. Arbeiterklasse und Volksgemeinschaft. Dokumente und Materialien zur deutschen Arbeiterpolitik 1936–1939. Opladen, 1975, S. 21.

20. Цит. по: H. Brüdigam. Das Jahr 1933, S. 47.

21. См. сделанное под присягой заявление барона Курта фон Шредера о переговорах в его доме 4 января 1933 г. – В кн.: Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung, hg. vom Institut für Marxismus-Leninismus beim Zentralkomitee der SED, Bd. 4. Berlin, 1966, S. 604 ff.

22. См. хронологическую таблицу 1933–1945 гг. и документы в кн.: Мах Oppenheimer, Horst Stuckmann, Rudi Schneider. Als die Synagogen brannten. Frankfurt am Main, 1978, S. 145 ff.

23. Дальнейшую эскалацию событий см.: К. Drobisch, R. Goguel, Müller. Juden unterm Hakenkreuz, S. 25 f., S. 126 ff.

24. Об этом столкновении в здании Имперского союза германской промышленности см.: К. Gossweiler. Röhm-Dissertation, S. 419–424.

25. Такие «агрессивные действия» против Германии были организованы нацистскими главарями с целью оккупации Австрии, Чехословакии и Польши. Эти «действия» позволяли нацистской пропаганде изображать каждое заранее спланированное вторжение в соответствующую страну как «ответную реакцию» («с сегодняшнего дня ведется ответный огонь»). Так, чтобы обосновать вступление в Чехословакию, Гитлер приказал Кейтелю организовать в ходе «антинемецкой» демонстрации убийство германского посланника (это не было выполнено). Для нападения на Польшу Абвер организовал «польское» нападение на радиостанцию в г. Гляйвице (ныне – Гливице, ПНР).

26. См.: М. Oppenheimer, Н. Stuckmann, R. Schneider. Als die Synagogen brannten, S. 119 f.

27. Там же, S. 149.

28. См.: Martin Gilbert. Endlösung. Die Vertreibung und Vernichtung der Juden. Ein Atlas. Reinbek, 1982, S. 26; M. Oppenheimer, H. Stuckmann, R.Schneider. Als die Synagogen brannten, S. 148.

29. См.: Heinz Höhne. Der Orden unter dem Totenkopf. Die Geschichte der SS, S. 306 ff.

30. Там же, S. 309, 310.

31. Эйхман и Хаген 2 октября 1937 г. добрались до порта Хайфы, но из-за введенного англичанами запрета на въезд встречу с представителями «Хаганы» пришлось перенести в Каир.

32. Сотрудничество СС и СД с сионистскими организациями явно не ограничивалось одной «Хаганой». Как сообщал Ганс Лебрехт в органе ГКП газете «Унзере цайт» от 10.IX.1983 в книге Nathan Yelin-Mor. Lochamei Cherut Israel. Menschen Ideologie und Taten. Jeruslem, 1974, подробно излагающей историю террористической сионистской организации «Лехи» („Lochamei Cheruth Israel“), говорится, что еще до конца 1941 г. (до ареста тогдашнего руководителя операций группы Ицхака Шамира английскими властями за «участие в сговоре с врагом») «Лехи» вела в Дамаске и Анкаре переговоры с представителями нацистской Германии. Целью этих переговоров было «убедить немцев, что изгнание евреев из Западной и Центральной Европы и их концентрация в территориальных гетто должны осуществляться не в Польше и не на Мадагаскаре, а в Палестине». В ходе этих переговоров с представителями нацистской Германии возглавлявшаяся Абрахамом Штерном группа «Лехи» (именовавшаяся также «группа Штерн») со своей стороны соглашалась оказывать рейху вооруженную помощь в борьбе против Великобритании, там как руководствовалась принципом: «Тот, кто борется против нашего врага – англичан, наш друг и союзник».

33. См.: Kurt Pätzold. Von der Vertreibung zum Genozid. Zu den Ursachen, Triebskräften und Bedingungen der antijüdischen Politik des faschistischen deutschen Imperialismus. – B: Dietrich Eichholtz, Kurt Gossweiler (Hrsg.). Faschismusforschung. Positionen, Probleme, Polemik. Berlin, 1980 (auch Köln, 1980,) S. 181–208.

34. О ссылке евреев в «закрытые области» Польши и других мерах против них, а также о совершенных по отношению к ним преступлениях, о созданных позже гетто подробно см.: М. Gilbert. Endlösung.

35. См.: К. Pätzold. Von der Vertreibung..., S. 203.

36. Там же, S. 206.

37. Sebastian Haffner. Anmerkungen zu Hitler. München, 1978.

38. Там же, S. 167.

39. Там же, S. 168 f.

40. Там же, S. 166 f.

41. О датировке «приказа о комиссарах», а также о директиве Верховного главнокомандования «Об обращении с политическими комиссарами» (6 июля 1941 г.) см.: A. Hillgruber, G. Hümmelchen. Chronik des Zweiten Weltkrieges. Kalendarium militärischer und politischer Ereignisse. 1939–1945. Düsseldorf, 1978, S. 65, 77.

42. См.: S.Haffner. Anmerkungen zu Hitler, S. 169 ff.

43. См.: H. Höhne. Der Orden..., S. 324 f.

44. Отсюда данный «эйнзацгруппам» приказ от 22 июня 1941 г. о массовой экзекуции евреев сразу же после захвата войсками каждого населенного пункта. – Подробно см.: М. Gilbert. Endlösung..., S. 64 ff.

45. О планомерности и масштабах этих убийств см. графики и цифровые данные в кн.: Там же.

46. См. об этом прежде всего: Christian Streit. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. Stuttgart; 1978; S. Haffner. Anmerkungen..., S. 170 f.

47. См. об этом в первую очередь документ, подготовленный тогдашним правительственным советником и прежним руководителем «консультативного бюро расово-политического управления НСДАП» д-ром Э. Ветцелем («Памятная записка Ветцеля»). О возникновении этой записки, а также ее краткое изложение см. в кн.: Lew Besymenski. Die letzten Notizen von Martin Bormann, S. 66 ff.

48. Главным сохранившимся документом о «Генеральном плане „Ост”» (в котором частично приведены цифровые выкладки о заселении захваченного «восточного пространства» и соответственно выселении или уничтожении местного населения) является записка оберфюрера СС профессора Конрада Мейера «Генеральный план „Ост”». Правовые, экономические и территориальные основы установления порядка на Востоке». – В кн.: R.Opitz (Hrsg.). Europastrategien..., S. 896. Л. Безыменский на основании обобщения всех документов делает вывод: в восточные области подлежало переселению 4550000 немцев; там же должно было остаться всего 14 млн. «инородцев», что означало уничтожение или выселение в Сибирь примерно 50 млн. человек, в том числе 16–20 млн. из Польши. – L. Besymenski. Die letzten Notizen, S. 87. В этих цифрах – ключ к пониманию того, почему с такой легкостью нацисты перешли от систематических погромов и убийств к полному уничтожению целых групп населения, ибо по планам СС «программа выселения» и без того должна была в значительной мере осуществляться в виде такого уничтожения.

49. См. в «Памятной записке Ветцеля» раздел «К вопросу об обращении с русскими в будущем». – В кн.: R. Opitz. Europastrategien..., S. 883, а также L. Besymenski. Die letzten Notizen, S. 98 ff.

50. См.: M. Oppenheimer, H. Stuckmann, K. Schneider. Als die Synagogen brannten, S. 121.

51. M. Gilbert. Endlösung, S. 80.

52. См.: M. Oppenheimer, H. Stuckmann, B. Schneider. Als die Synagogen brannten, S. 121.

53. См.: H. Höhne. Der Orden..., S. 329 f.

54. Там же, S. 329.

55. См.: M. Oppenheimer, H. Stuckmann, R. Schneider. Als die Synagogen brannten, S. 119 f. Здесь воспроизведено письмо Геринга Гейдриху с заданием подготовить «отвечающее условиям времени как можно более благоприятное решение» еврейского вопроса «в форме эмиграции или эвакуации» евреев. Геринг ссылается на данное еще 24 января 1939 г. прежнее распоряжение, в котором ставилась задача начать «всю необходимую подготовку в организационном, деловом и материальном отношении для общего решения еврейского вопроса в сфере германского влияния», а также вскоре представить «общий проект организационных, деловых и материальных предварительных мер по осуществлению желаемого окончательного решения еврейского вопроса».

56. Выступление Гейдриха на Ванзейском совещании см.: Там же, S. 121.

57. Поистине классический образец такой аргументации содержится в кн.: S. Haffner. Anmerkungen, S. 157, где говорится, что количество требующихся для этого «боеспособных эсэсовцев» было эквивалентно численности нескольких дивизий.

58. Обширные выдержки из памятной записки «Путь к Европе. Соображения об экономическом союзе европейских государств» см. в кн.: R. Opitz. Europastrategien..., S. 998–1007. Эта памятная записка в августе 1944 г. была передана Вальтером Функом д-ру Карлу Блессингу, члену «Кружка друзей рейхсфюрера СС», возглавлявшему строго засекреченный «Рабочий кружок по внешнеэкономическим вопросам» а имперском министерстве экономики. Ему было поручено выработать «германские позиции для делегации на переговорах о заключении мира». Этот консультативный орган существовал с ноября 1944 г. Автором памятной, записки был д-р Рихард Ридль, председатель наблюдательного совета принадлежавшей концерну «ИГ Фарбен» компании «Донау-хеми-АГ» и член «Срединноевропейского экономического конгресса»: Об истории этого кружка (последнее заседание которого состоялось 2 февраля 1945 г. в берлинском отеле «Адлон» и на котором, в частности, были Курт фон Шредер, Макс Ильгнер, Антон Ретхингер, Герман Йозеф Абс, д-р Карл Гут и Филипп фон Шеллер), а также о предыстории указанной памятной записки см. Eberhard Czichon. Der Bankier und die Macht. Hermann Josef Abs in der deutschen Politik. Mit einem Vorwort von George W. F. Nallgarten. Köln, 1970, S. 103, 123 ff. 142–145, а также всю главу «Проекция на „ЕЭС”» (S. 133 ff.). В той же взаимосвязи см.: D. Hörster-Phillipps. Wer war Hitler wirklich? Großkapital und Faschismus 1918–1945. Dokumente, S. 351–355. В этой книге широко показано сотрудничество по данному вопросу между нацистским руководством и германской промышленностью, которое имело место еще в конце 1944 г. Приводятся документы о подготовке монополистическим капиталом и фашизмом новых исходных позиций на послевоенный период.

59. См.: L. Besymenski. Die letzten Notizen..., S. 159 ff., 164 ff, 166 ff, 168 ff. Разработка этих документов относительно послевоенного будущего началась уже в конце января – начале февраля 1945 г, «ввиду катастрофического положения на Восточном фронте», после беседы между Борманом и Гитлером, где была достигнута договоренность о переводе НСДАП в подполье. Гитлер (по свидетельству его адъютанта штурмбамнфюрера СС Отто Гюнше) согласился с предложением Бормана направить в те области Германии (которые, согласно союзническому плану, ставшему известным нацистам под кодовым наименованием «Эклипс», должны были войти в американскую и английскую зоны оккупации), прежде всего в Баварские Альпы, для руководства подпольной нацистской организацией молодые надежные кадры. Борман начал перевод учреждений НСДАП в будущие западные зоны, обосновав это (согласно Гюнше) на секретном совещании берлинской партийной канцелярии следующими словами: «Наше спасение – на Западе. Только там мы будем в состоянии сохранить нашу партию. Порукой тому – лозунг борьбы против большевизма».– Там же, S. 162 ff.

60. О сообщенном Аллену Даллесу плане Кальтенбруннера о создании с американской помощью «антибольшевистской Австрии», а также аналогичном плане заместителя имперского протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Карла Германа Франка для Чехословакии и о других подобных планах см.: L. Bezymenski. Die letzten Notizen.., S. 178 ff. Там же говорится о планах создания в Восточной Европе «санитарного» кордона под руководством англо-американских вооруженных сил и правительства Дёница, который можно будет использовать как плацдарм для развертывания антисоветской деятельности.

61. Историю переговоров СС с Алленом Даллесом см.: L. Bezymenski. – Там же, S. 110 ff.; об англо-американо-германских переговорах, о миссии Вольфа и правительстве Дёница см.: Horst Bartel. Sachwörterbuch der Geschichte Deutschlands und der deutschen Arbeiterbewegung, Bd. I, Berlin, 1969, Bd. II, 1970.

Часть II

 

5. Неофашизм и тенденции его развития в федеративной республике Германии

В середине 70-х годов общественное мнение ФРГ, долгие годы воспринимавшее неофашизм как своего рода реликт, совокупность вымирающих, не сумевших приспособиться к новым условиям старых фашистов, стало ощущать тревогу. Ее питали вполне реальные события: взрывы бомб в Болонье и Мюнхене, цепь убийств неугодных фашистам лиц, раскрытие больших складов оружия и боеприпасов, разоблачения деятельности «Военно-спортивной группы Гофмана», «Группы действия национальных социалистов» Кюнена, «Германской гражданской инициативы» Рёдера, международной сети «Серые волки», «ложи П-2» и др.

Иными словами, иллюзорное представление о фашизме как о преодоленном прошлом стало явно рассеиваться. Но причины его возрождения для многих остаются «неясными». Высказываются, в частности, сомнения в правильности определения характера перечисленных явлений: действительно ли их можно оценить как фашизм? А если да, то о каком именно фашизме идет речь: о старом или новом? Быть может, возникает нечто лишь внешне похожее, но в действительности совсем другое? В тех же случаях, когда сходство со старым отрицать невозможно, кое-кто задается вопросом: неужто это и впрямь старый фашизм, и возможно ли это с исторической точки зрения?

«Нео»-фашизм

Научная оценка понятия «неофашизм» зависит от того, какое значение вкладывают в приставку «нео». Если придавать ей субстанциональное значение содержанию или структуры, идеологии или политической стратегии, то в правомерности такого определения возникают серьезные сомнения. Ведь все исследования явлений, обозначаемых этим словом, показывают: несмотря на приставку «нео», суть фашизма не изменилась. /199/

Поэтому все попытки рассматривать «неофашизм» в отрыве от того фашизма, каким он был до 1945 г., терпели неудачу. Практика показала, что неофашистские экстремистские группы в тех случаях, когда они приобретают собственную динамику и выходят из изоляции, не говоря уже о приходе к власти (как в Чили и т. п.), игнорируют «более элегантные», приписываемые им «рафинированные», «плюралистски-корпоративистские» методы действий. Нет, они сразу же оборачиваются тем же самым старым, кровавым, террористическим фашизмом.

Однако, поскольку выражение «неофашизм» не только укоренилось, но и пришлось по вкусу многим и вряд ли его можно будет отменить, для применения этого понятия нужно договориться о следующем: речь идет не о чем ином, кроме как о фашизме, существующем с конца второй мировой войны и после нее. Тем самым заранее отметаются по сути своей бессмысленные попытки проводить различие между «старым» и «новым» фашизмом[1].

Особая историческая функция фашизма заключается в том, чтобы дать монополистическому капиталу возможность осуществить террористическую диктатуру, разрушив специфические институты, отвечавшие прежним формам господства. При этом тотальность и циничная жестокость террора, осуществляемого в форме фашистской диктатуры, проистекает не только из стремлений монополистического капитала утвердить внутриполитическое господство. Его экстраординарная жестокость обусловлена свойственным капиталу стремлением к внешнеполитической экспансии.

Первые послевоенные годы. «Братство» Франке-Грикша и Хассо фон Мантейфеля, их тайная армия и их концепция Европы

Мы проявили бы непонимание сути раннего и нынешнего неофашизма, а также истории, его развития, если бы считали, что уже в первые послевоенные годы он представлял собой лишь сеть созданных по старым образцам организаций взаимопомощи и союзов ревнителей традиций старого нацизма.

С первых же дней после капитуляции гитлеровского режима неофашизм был гораздо большим. Две крупные организации, стоявшие у истоков неофашизма и являвшиеся /200/ своеобразным мостом от рухнувшего фашизма «третьего рейха» к организованному неофашизму послевоенного времени – «Шпинне» («Паук») и «ОДЭССА» {Аббревиатура от нем. Organisation der ehemaligen SS-Angehörigen (ODESSA) – организация бывших членов СС. – Прим. перев.}, – осуществляли по своим тайным каналам бегство за границу таких военных преступников, как Эйхман, Менгеле или Барбье (он же – Альтман). Для этого они использовали маршрут: из Бремена, входившего в качестве анклава в американскую оккупационную зону, через Рим как промежуточный пункт и место получения паспорта, а затем с помощью Ватикана и «Красного Креста» – в порт Генуя (первоначально также Бари) и оттуда в Южную Америку. Переброска нацистских преступников шла за счет награбленных эсэсовцами капиталов с использованием опутавшей половину земного шара сети связей[2]. То была не просто помощь «старым коллегам» с целью избежать наказания. Нет, эти организации сознательно вели работу по созданию внутренней структуры для предстоящей «борьбы за Европу» завтрашнего дня.

Именно с такой целью уже в 1945 г. была образована третья крупная подпольная организация стремившегося к легализации неофашизма – «Братство» («Брудершафт»).

Оставшиеся «верными» основным намерениям и целям германского фашизма, готовые к дальнейшим действиям уцелевшие кадры ликвидированного аппарата нацистской власти даже после его запрета считали себя элитой и надежнейшим войском монополистического капитала для обеспечения «безопасности» Европы от коммунизма. Эта самооценка привела к восстановлению СС как полуоккультной тайной ложи. На фоне тогдашнего международного положения, в том виде, как оно представлялось германскому, а вскоре и американскому монополистическому капиталу, такую самооценку нельзя было рассматривать и понять вне функционального значения фашизма, а также в отрыве от соотношения сил между великими державами.

Ведь с точки зрения монополистического капитала, положение в 1945 г. и на ближайшие годы складывалось таким образом, что одной половине Европы грозила опасность стать «добычей» социализма. Потому другую половину, занятую западными союзниками, надо было надежно гарантировать от этого. Тем более что в результате войны и антифашистского Сопротивления, борцы которого стремились /201/ возглавить восстановление, она тоже оказалась глубоко революционализированной. Прежние политические структуры стали объектом воздействия слоев, находившихся под влиянием социализма. Во всяком случае, эта часть Европы явилась регионом подспудного брожения. Но западными державами еще не было принято окончательного решения о судьбе германского монополистического капитала и характере взаимоотношений с партнером по войне, Советским Союзом, о развитии послевоенной Германии, а также о всей будущей глобально стратегической ориентации. Потому все было еще очень зыбко.

В частности, еще не было абсолютной уверенности в том, что осуществится наметившаяся, а теперь все более отчетливо проявляющаяся ориентация западных держав на разрыв антигитлеровской коалиции и стратегию сплачивания агрессивных наступательных блоков Запада для вытеснения Красной Армии из Восточной Европы (в США ее вдохновителями были антирузвельтовские круги, а в Англии – Черчилль и его окружение). Нужно было взвесить возможность (на которую так рассчитывали неофашисты) совместного похода Запада и германских войск с целью «освобождения Европы» и разгрома обескровленного Советского Союза или же длительной позиционной войны на границах оккупационных зон в качестве фазы вооружения, предшествующей ведению «горячей войны». Еще не было ясности, а значит и единства, по вопросу неизбежной, с точки зрения бывших эсэсовцев и убежденных в этом гитлеровских генералов, окончательной борьбы с большевизмом как борьбы за расширение влияния на Восточную Европу, в результате которой должна будет возникнуть новая мировая держава – объединенная Европа.

Независимо от того, какой вариант в ближайшем будущем одержит верх, создавалась иллюзия необходимости создания линии обороны из готовых на все опытных головорезов, мысливших подобными категориями. Не призовут ли «ами» (если вскоре дело дойдет до крестового похода Запада и борьбы за «восточное пространство») на помощь нацистского солдата, обладающего опытом борьбы с «большевизмом» на собственной земле? Особенно после того, как они сами уже испробовали на себе силу германских элитных войск СС. Не потому ли американцы, невзирая на решение западных союзников о демилитаризации, тайно держат контингенты германских войск в боевой готовности /202/ для использования в перспективе в качестве своих союзников?

Не следует ли (рассуждали в некоторых кругах) с точки зрения долгосрочной перспективы европейского развития сделать ядром будущей западной армии, созданной для «освобождения» Восточной Европы, вермахт и тем самым в случае успеха реабилитировать бывшие германские войска в целом? Или же западногерманский военный контингент должен стать всего лишь придатком и комбатантным {Комбатанты (фр. combattant, ед. ч.) – лица, входящие в состав вооруженных сил воюющих государств и принимающие непосредственное участие в военных действиях. – Прим. ред.} отрядом вооруженных сил союзников, ядро которых составят американские войска?

И сможет ли эта Западная Европа с навязанными ей под нажимом англо-американских победителей условиями конституционной жизни выдержать предстоящую ей внутреннюю борьбу? Оказались ли все усилия элиты германского крупного капитала, направленные на избавление от «государства партий и интересов», не только тщетными, но и ложными? Сможет ли Западная Европа путем создания массовых партий достигнуть необходимой для осуществления господства степени национальной интеграции? Оправдают ли себя эти партии в критических внутриполитических ситуациях? Не создается ли теперь точно такое же положение, как в 1919 г., когда в момент поражения и величайшей политической слабости германского монополистического капитала ему была навязана явно не служившая его укреплению и расцвету Германии конституция, от которой потом пришлось с таким трудом избавляться?

Поскольку теперь создалась аналогичная политическая ситуация в отношениях с союзниками, а стрелка барометра политической ориентации масс первых послевоенных лет во многих странах смещалась влево, то в отношении Германии никто не мог поручиться, что западные державы вдруг не согласятся на объединение четырех оккупационных зон и тем самым не введут «коммунистов восточной зоны» в весь «германский дом». Иначе говоря, вскоре везде могла сложиться ситуация, при которой для действий на улицах весьма нужны были бы боеспособные оперативные отряды. И разве не требовалось тайно принять меры на такой случай? /203/

Поэтому не только нацисты, но и значительная часть представителей германского крупного капитала были убеждены в том, что три западные державы в крайнем случае согласятся придать конституции западногерманского сепаратного государства черты авторитарного, отвечающего духу «народной общности» государства. Но будет ли этого достаточно для внутренней безопасности такого лабильного трехзонального образования? Поэтому с таким положением придется считаться на время присутствия войск западных союзников, но затем, обретя суверенитет, можно будет приспособить конституцию к «германским» взглядам.

И не следует ли сразу же содействовать созданию; политического настроения в пользу такой «собственно гepманской» конституции и сделать это еще до того, как в общественном мнении сможет укрепиться либеральный или радикально-демократический конституционный пафос? И не следует ли (поскольку этого не делают вновь созданные, «народные партии», придерживающиеся конституции) для проведения в жизнь этой «другой» конституционной идеи иметь в своем распоряжении действующие на грани легальности группы, которые бы соответствующим образом вели обработку общественного мнения и собирали свои силы?

Только в феврале 1950 г. (в результате разоблачений, сделанных секретными службами союзников после встречи бывшего гитлеровского генерала Хассо фон Мантейфеля, с Конрадом Аденауэром) общественности стало известно, что, руководствуясь этими соображениями, за фасадом многочисленных легальных неонацистских организаций[3] с мая 1945 г. при непосредственном сотрудничестве с крупными промышленными и финансовыми группами Западной Германии скрытно велась работа по возрождению неофашистской организации.

Зять Грегора Штрассера д-р Альфред Франке-Грикш вместе с Отто Штрассером 4 июля 1930 г. вышел из НСДАП. По заданию «Черного фронта» в начале марта 1933 г. он под фамилией Хильдебранд прибыл в Австрию (Штрассер приехал туда только в мае) и стал редактором издававшегося «Черным фронтом» органа «Дер шварце зендер» («Черный посланник»). Затем в январе 1934 г.; он последовал за Отто Штрассером в Прагу, где редактировал журнал «Дойче революцион». В июне того же года он был подкуплен подосланным к нему гестаповским агентом для работы на гестапо и помог ему завербовать сотрудников штрассеровского пражского центра «Черного /204/ фронта». В том же году он вернулся в Берлин и с тех пор подозревался в том, что передал в руки гестапо список членов «Черного фронта». Этому способствовала бурная карьера, которую он сделал в органах СС (штаб Гиммлера, штандартенфюрер СС, начальник отдела личного состава Главного управления имперской безопасности)[4].

Этот Франке-Грикш вместе с бывшим командиром дивизии «Гроссдойчланд» («Великая Германия») генерал-лейтенантом Хассо фон Мантейфелем (который в первых послевоенных публикациях именовал себя служащим кёльнского банкира Роберта Пфердменгеса, затем руководителем отдела экспорта завода металлоизделий «Бауэр унд Шаурте» в Нёйссе-на-Рейне) создал по образцу масонских лож сеть ячеек тайной организации под названием «Братство». В создании «Братства» также приняли участие бывшие гауляйтеры Карл Кауфман (Гамбург) и Лаутербахер (они входили в число гауляйтеров, поддерживавших в свое время Грегора Штрассера), адвокат д-р Эрнст Ашенбах, доверенное лицо концерна Стиннеса, а позднее один из руководителей раскрытого в конце 1952 г. кружка нацистских заговорщиков внутри Свободной демократической партии, майор в отставке Гельмут Бек-Бройзиттер, многие офицеры (в основном из той же дивизии) и бывшие высокие чины гиммлеровской полиции из всех четырех оккупационных зон. Из состава организации в обстановке строжайшей конспирации были укомплектованы по штатам военного времени две боевые дивизии – пехотная и танковая. Весь личный состав состоял исключительно из бывших фронтовиков, в большинстве своем высококвалифицированных профессионалов, воспитанных в нацистском духе вояк[5].

История создания «Братства» уходит своими корнями еще в 1945 г., когда большая часть военнослужащих дивизии «Гроссдойчланд» находилась в английском плену. Здесь, в работавших под британским надзором «германских рабочих частях» этой дивизии, и возникла (едва ли без ведома правительства Дёница) идея создания «Братства», здесь из ее офицеров был подобран костяк организации. Это стало известно в феврале 1950 г., когда организация стала крупнейшей тайной армией Европы. Дело было в том, что Франке-Грикш, который стал именовать себя «канцлером европейского братства германской нации», и генерал Мантейфель сочли, что настал момент реализовать тайное предложение Аденауэра западным державам о создании /205/ западногерманского воинского контингента, чтобы их дивизии стали ядром возрождаемой западногерманской армии. До тех пор предполагалось в один прекрасный момент преподнести их западным союзникам в качестве «оборонительных отрядов для защиты от полиции восточной зоны».

По этому поводу в декабре 1949 г. Мантейфель и отправился к Аденауэру. Как ни старался Аденауэр сохранить беседу в тайне, спецслужбы союзников, узнавшие о беседе через прессу и обеспокоенные этим, предали ее гласности. Руководство «Братства» – совет «Братства» – рассматривало себя как «узкий круг», как «генеральный штаб» будущей германской армии, а обе дивизии – как «становой хребет»[6] будущих европейских объединенных вооруженных сил с чистыми в расовом отношении немецкими соединениями для защиты против Востока[7]. Когда создание таких «объединенных вооруженных сил» встало на повестку дня, главари «Братства» начали деятельность по включению в них своего кадрового ядра. Для этого они считали необходимым установить контакт с Аденауэром и в первую очередь активизировать имевшиеся тесные контакты с теми бывшими нацистскими генералами во главе со Шпейделем, которым было поручено создание новой армии.

В августе 1950 г. один из главарей «Братства», Карл Шпиккер, даже отправился в Латинскую Америку. После 1945 г. он участвовал в восстановлении «партии Центра», председателем земельного правления и представителем которой от земли Северный Рейн-Вестфалия он стал в Экономическом совете Бизонии {Бизония – наименование американской и английской оккупационных зон в Германии (1946–1949) после их сепаратного объединения. – Прим. ред.}; затем, перейдя в марте 1949 г. в ХДС, с сентября 1949 г. стал министром без портфеля в правительстве этой земли. В ходе поездки Карл Шпиккер в беседах с бежавшими нацистскими офицерами должен был убедить их в целесообразности немедленного возвращения, чтобы принять участие в предстоящем создании армии. Он добился ощутимого успеха: уже в октябре – ноябре того же года примерно 400 рекомендованных Шпикером военных специалистов нацистского вермахта совершили оплаченный правительством ФРГ переезд в Западную Германию.

Однако «Братство» имело не только военную, но и законченную идеологическую, а также всесторонне разработанную /206/ внутри- и внешнеполитическую концепцию нового порядка в Европе и ее безопасности. Разумеется, эту концепцию надлежало осуществить прежде всего в Германии, а оттуда распространить на остальную часть континента.

Без знакомства с этой концепцией нельзя понять всей дальнейшей истории неофашизма. И не только потому, что оно быстрее, чем изучение программ и заявлений, помогает понять в принципе одинаковые мотивы и причины борьбы различных направлений неофашизма. Оно необходимо потому, что «Братство» было связующим звеном между открыто действовавшими отдельными неонацистскими организациями, а также державшимися в тени заинтересованными кругами фашистской военной иерархии, с одной стороны, и (как писала газета «Базелер национальцайтунг») «промышленными и финансовыми группами, с которыми оно имело далеко идущие связи»[8], – с другой. Причем, насколько известно теперь, среди связей этих были первыми и самыми значительными те, целью которых была координация и интеграция всего неонацистского и правонационалистического лагеря.

«Братство» привлекло на свою сторону и Ганса фон Штауффенберга, кузена Вольфа Шенка фон Штауффенбер-га, а также бывшего имперского руководителя по обучению «Гитлерюгенд» Готфрида Гризмайра, который первоначально пытался создать нелегальную группу этого союза гитлеровской молодежи, но затем убедился, что «Братство» открывает гораздо более широкие перспективы. Через них «Братство» с конца октября 1947 г. сотрудничало с основанной Августом Хаузляйтером с разрешения союзнических властей молодежной организацией «Немецкий союз», которая объединяла бывших национал-социалистов и «младо-консервативных» членов ХДС из евангелических кругов и редакции газеты «Христ унд вельт». Но прежде всего оно сотрудничало с гамбургским «Клубом господ», который сгруппировался вокруг Карла Кауфмана, бывших австрийских гауляйтеров Густава Адольфа Шееля и Альфреда Фрауенфельда, а также бывшего «имперского фюрера молодежи» Аксмана.

Идейные позиции «Братства» в английских лагерях для военнопленных, на основе которых оно начало собирать первые кадры и создавать свою организацию, были поразительно схожи с теми, на которых стояли бывшие «фронтовые солдаты» и «солидаристы» 1919 г. «Зюддойче цайтунг» /208/ 9 сентября 1950 г. в обзорной статье, призванной отделить «зерна от плевел», а «проверенную информацию от слухов», писала: «Когда война была окончена... у этих военнопленных возникло впечатление, что на родине началась борьба всех против всех. Инициаторы «Братства» хотели воспрепятствовать такому развитию. Испытанное фронтовое братство так называемого солдатского поколения должно было быть брошено на чашу весов против разногласий в политических мнениях».

На этом фундаменте Франке-Грикш соорудил уже более общее идеологическое построение. Европейская история XX века – это, мол, история революции, которая идет тремя волнами. Первая волна возникла в 1914 г. и длилась до 1933 г.; вторая охватывает период с 1933 по 1945 г. Третья зародилась в конце войны в 1945 г., поэтому «эпоха национал-социализма» неотделима от начинающегося сейчас исторического этапа, являясь «органической составной частью революции».

Поскольку в этот период речь шла либо о «европейской армии», в которую «Братство» должно было войти в качестве «твердого германского ядра» (как это предполагалось вначале), либо об интегрированной «атлантической», находящейся под влиянием США (и с «твердым ядром» из американских войск), «Братство», как и весь тогдашний неонацизм, по мере того как все более вероятным становилось «американское решение» в духе возникшей позднее НАТО, оказалось перед необходимостью выбора. Так как это был выбор для германского монополистического капитала с его длившейся десятилетиями ожесточенной борьбой фракций за стратегию экспансии, неонацизм распался на два крыла, в последующие годы они превратились в противодействующие лагери, последствия чего сказываются и по сей день[9].

В то время как часть «Братства», состоявшая преимущественно из офицеров, тяготела к желаемому США и потому имевшему больше шансов на осуществление атлантическому или выдержанному в духе «атлантизма» европейскому военному пакту и спешила вовремя предоставить себя в его распоряжение, другая упорствовала на первоначальной концепции. Она отвергала секретное предложение Аденауэра о передаче западным державам германского контингента, критикуя его как шаг к превращению «германского воинства» в «армию наемников», и противопоставляла ему идею создания суверенных западноевропейских /208/ континентальных сил под германским командованием.

Однако, когда сведения о подпольной деятельности «Братства» получили широкую известность, его руководство поспешило выступить с опровержением, отрицая и конспиративные военные приготовления, и сам факт нелегальной активности. Оно пыталось выдать «Братство» за организацию, находящуюся в процессе становления, лишь готовящуюся к конституированию и регистрации.

Чтобы снять с себя обвинение в военном заговоре, «Братство» выдвинуло такое «доказательство»: в отличие от «определенных кругов» бывших германских военных, которые готовы на любых условиях и под любым знаменем нести военную службу, оно только «из чувства ответственности за Европу» высказывается против ремилитаризации Западной Германии. Вопрос об этом при нынешних обстоятельствах, а также по ряду других причин является совершенно недискутабельным»[10]. Но в сентябре 1950 г. в гектографированном издании «Динст аус Гамбург» «Братство» заявило, что для выяснения позиции по этому вопросу оно намерено вскоре провести публичные собрания бывших военнослужащих вермахта и затем представить правительству ФРГ следующее решение:

«Мы, бывшие солдаты и боеспособные немцы, заявляем: мы осознаем тот час опасности, который начался в Европе. Высшим законом наших действий всегда будет сохранение Европы. Мы готовы предоставить себя в распоряжение европейских вооруженных сил, которые будут созданы объединенной Европой, где все народы будут равноправны... Мы отказываемся от роли ландскнехтов и наемников в импровизированных германских воинских частях, которые оснащены устаревшим вооружением, а также от любого включения немецких частей в иностранные армии...»[11]

А для дальнейшего уточнения этой в принципе отнюдь не враждебной ремилитаризации концепции, исходящей «из чувства европейской ответственности» и оправдания своей позиции, «Братство» в первой же статье, распространенной через агентство печати «Дойчер унабхенгиге цайтунгсдинст» 27 февраля 1959 г., заявляло:

«Братство» рассматривает... «новый порядок в Европе» как наиболее важный момент, а предпринятые до сих пор с союзнической стороны шаги считает совершенно недостаточными и продиктованными ложными взглядами, ибо национализм европейских государств остается все еще неопределенным и на этом пути преодолен не будет. «Братство» стремится к объединению европейских народов (а не государств) /209/ в одну нацию, причем сохранение собственного фёлькишского образа жизни считает само собой разумеющимся...»

Если закулисной причиной отклонения аденауэровского проекта ремилитаризации была давно выдвигавшаяся концепция германского империализма Европы как мировой державы, то опровержения «Братства» относительно его внутриполитических намерений лишь повторили программные положения бывшего «Клуба солидаристов» и его «Объединения за политику, свободную от партий». Так, «Братство» объявило себя организацией, находящейся в стадии становления, не имеющей «фюрера» или «председателя»; зато после конституирования в качестве «германского ордена» оно получит своего «магистра». Сам орден не будет стоять ни «справа», ни «слева», ибо считает «эти понятия устаревшими» и хочет достичь собственных целей «путем привлечения лидеров из всех слоев немецкого народа, из всех сфер общественной жизни», поскольку верит в то, что все партии и организации располагают кадрами и силами, которые разделяют идеи и планы, провозглашаемые «Братством»[12]. Поэтому орден не хочет быть «массовой организацией» или же станет ею «лишь в самом крайнем случае», но и тогда будет «только консервативным», что, к сожалению, в Германии, зачастую ошибочно, отождествляется с реакционным, и монархическим[13].

Это заблаговременное предупреждение от «ложных оценок» оказалось вполне уместным, ибо принятое «Братством» направление было не традиционно-консервативным, а «революционно»-консервативным в «фёлькишском» понимании, было «младоконсервативным» и «солидаристским», то есть фашистским. И этот утвердившийся в «Братстве» «солидаристский», с подчеркнуто «европейским» акцентом неофашизм, добивавшийся от общественности своей классификации и признания как разновидности «консерватизма», воспринял программные установки «старого» фашизма и собирался руководствоваться ими в будущем, то есть в послевоенные годы. Ведь не случайно обобщение всех предварительных разработок о методах подпольной работы после поражения гитлеровской Германии Главное управление имперской безопасности поручило не кому-нибудь, а начальнику отдела личного состава РСХА штандартенфюреру СС д-ру Альфреду Франке-Грикшу.

Учитывающая требования «солдат-фронтовиков» и полностью отчеканенная в духе штрассеровского «солидаризма» /210/ концепция «Братства», по всей вероятности, именно под пером Франке-Грикша в апреле 1945 г. превратилась из эсэсовского проекта в программу «германского освободительного движения». С одной стороны, она была полностью направлена на объединение Германии по «федералистскому» принципу, а с другой – на создание велико-германского, более того, «всегерманского» рейха, ориентирующегося на «Европу».

Когда 28 февраля 1950 г. Франке-Грикш и другие представители «Совета Братства» объявили о преобразовании этой организации в «Германский орден», они все еще придерживались эсэсовского проекта программы «германского освободительного движения». В этом проекте выдвигалось требование считать созданный «Германский орден», члены которого прошли политические, военные и личные испытания (соответственно представлениям старого «Клуба господ»), «второй палатой», выполняющей под наименованием «Орденский совет» функцию государственного органа.

По всей вероятности, не позже лета 1949 г. «внутреннее кольцо «Братства» уже было создано[14] и в высших кругах бывших военных, крупных предпринимателей и их идейных пособников образовался своего рода тайный фашистский «орден». Примерно с начала 1951 г. им руководил вновь выплывший на поверхность Вернер Науман как самый высокий по чину – после Гесса и Дёница – из переживших поражение нацистских «фюреров».

Между тем Отто Штрассер, в конце войны объявивший о роспуске «Черного фронта», уже в 1945 г., все еще находясь в эмиграции в Канаде, создал из его бывших членов новую организацию, которая с 1946 г. конституировалась в трех западных зонах под названием «Союз обновления Германии» (СОГ). Ее программные лозунги, ничем не отличаясь от выдвинутых «Братством»[15], провозглашали «солидаризм» и «европейскую федерацию». Последний лозунг носил специфический характер, и его можно понять только в связи с основным курсом на «сохранение единства германского рейха» и борьбой против территориальных отторжений[16]. /211/

Организационные центры, наступательные действия и становление неофашистской «европейской» ориентации

Сразу после войны, боясь, что капитал не сможет удержать Европу под своей властью, германский «неофашизм» стал подчеркивать собственный, «европейский» характер. Однако за этой общей для него «европейской» формулой скрывались сначала подспудно, а затем открыто проявившиеся разногласия в ориентации более чем 20 легальных неофашистских организаций, которые уже существовали к маю 1949 г., т. е. к тому времени, когда была создана Федеративная Республика Германии. Они одна за одной возникли в 1948–1949 гг. внутри ряда всевозможных «землячеств» («союзов изгнанных»), которые превратились в мощный резонатор нацистских идей, а в перспективе – в потенциальный источник пополнения этих организаций[17]. Правда, при их организационном становлении выявились линии старых внутренних конфликтов и различных направлений, штрассеровскую линию среди них представлял не только «Союз обновления Германии».

Поначалу крупнейшей партией, объединившей всех неофашистов, была (образовавшаяся из «Немецкой правой партии», «Немецкой партии восстановления» и «Немецкой консервативной партии») «Немецкая правая партия – консервативная партия» (НПКП), которая на первых же выборах в 1949 г. провела в бундестаг пятерых своих депутатов[18].

После крупного успеха на выборах уже в том же году ей стала противостоять отколовшаяся от нее штрассеровская группировка во главе с бывшими председателями партии д-ром Фрицем Дорльзом и д-ром Фрицем Рёсслером (он же Рихтер), а также бывшим генерал-майором гитлеровского вермахта Отто Эрнстом Рёмером (который усердно похвалялся тем, что, будучи командиром охранной части дивизии «Гроссдойчланд», подавил в зародыше антигитлеровский заговор 20 июля 1944 г.). Эта группировка стала именоваться «Социалистической имперской партией» (СИП). Возобладавшей в НПКП тенденции к «свободному рыночному хозяйству» и западной ориентации она противопоставила программу «народного социализма всех немцев» и отказ от любой попытки «превратить любое сепаратное /212/ германское государство на Востоке или Западе в сателлита иностранной державы»[19].

В том же 1949 г. Август Хаузляйтер (в то время – один из трех равноправных председателей слившегося с «Братством» «Немецкого союза») основал «Немецкое сообщество»[20]. Наряду со штрассеровским «Союзом обновления Германии» возник явно инспирированный штрассеровцами «Немецкий социальный союз» (НСС)[21]. Еще в марте 1949 г. бывший руководящий сотрудник нацистского «Имперского руководства молодежи» и главный редактор учебного журнала «Гитлерюгенд» «Вилле унд Махт» («Воля и сила») Вольф Шенке (работавший также корреспондентом «Фёлькишер беобахтер» в Китае и на Дальнем Востоке) организовал «Сообщество дела». С 1949 г. он издавал в Гамбурге пресс-бюллетень «Реальполитик», в котором, в частности, выступали в качестве авторов Макс Хильдеберт Бём, Хассо фон Мантейфель, Эрнст Форстхоф и Морис Дюверже.

21 января 1950 г. на «самой широкой основе» возникло «Общество воссоединения Германии» под председательством Андреаса Гермеса. В качестве его членов-основателей фигурировали бывший посол Германии веймарских времен Рудольф Надольный; бывшие ведущие политики «Немецкой демократической партии» – «Немецкой государственной партии» Вилли Хельпах и Эрнст Леммер; директор и в прошлом специалист по вопросам «аризации» в «Дрезднер банк» (позже он стал членом «Экспертного совета правительства ФРГ по вопросам экономического развития», именовавшегося также «Советом пяти мудрецов») д-р Бингер[22]; политики Христианско-демократического союза (ХДС) Генрих Любке {впоследствии президент ФРГ. – Прим. перев.}, бывший председатель правления калийного синдиката Александр Пренцель, а также Вольф Шенке. Через два месяца, в марте 1950 г., Шенке основал в Гамбурге «Третий фронт» (напомним, что в «Третий фронт» Отто Штрассер в 1937 г. переименовал издававшийся им в Праге журнал «Ди дойче революцион»).

Тем временем поддерживавший Отто Штрассера бывший «боевой руководитель» «Черного фронта» всей Южной Америки, затем глава латиноамериканского филиала штрассеровского «Свободногерманского движения» Бруно Фрикке с ноября 1950 г. вместе со своим коллегой, возвратившимся в Западную Германию Вальтером Стеннесом, с которым он 12 лет служил в качестве военного советника при Чан Кайши, и бывшим близким партнером Шлейхера /213/ и ведущим политиком «Объединенного фронта» Отто Гереке прилагал максимум усилий для собирания неонацистских сил. Он стремился использовать людей, группировавшихся вокруг таких бывших высших эсэсовских чинов, как Вальдемар Крафт, Вилли Гутсмутс, Франц Зайбот и бывшего редактора нацистской газеты судетских немцев Вальтера Бехера из «Союза изгнанных и лишенных прав – Общегерманский блок». В этой организации собрались реваншистские группы «беженцев с Востока», а также «пострадавшие от денацификации». Используя призыв к «Великой Европе» и «Германии», Гереке старался объединить эти группировки в рамках «Немецкой социальной партии – Независимого союза изгнанных и лишенных прав» (НСП –НСИЛП)[23].

Международное сотрудничество неофашистских организаций под флагом «Европы» началось не позже 1948 г., когда Освальд Мосли, главарь английских фашистов, выступил с «боевой» программой-призывом: «Европа – одна нация»[24]. Британское движение Мосли, основанное в Риме в 1946 г. близкими приверженцами Муссолини «Мовименто сочиале италиано» (МСИ), франкистская «фаланга» в Испании – таковы были первые «солидные» организационные опоры этого сотрудничества. В декабре 1950 г. основанная МСИ студенческая организация ФУАН («Фронте универзитарио Ационе национале») созвала в Риме первый фашистский «Европейский конгресс». На нем представители примерно дюжины фашистских движений из 9 европейских стран приняли «Программу из 10 пунктов», предусматривавшую наднациональное объединение Европы. Главную роль на этом конгрессе в качестве глашатая западногерманского неофашизма играл бывший эсэсовский офицер и «фюрер» «Гитлерюгенд» Карл-Гейнц Пристер. По инициативе Пристера 12 мая 1951 г. в Мальме собрался «Европейский национальный конгресс», на котором при участии 60 делегатов из большинства западноевропейских стран (Скандинавии, Франции и Бельгии, Англии, Испании и Португалии, Австрии и Швейцарии), а также представителей бывшей венгерской фашистской организации «Скрещенные стрелы» было образовано «Европейское социальное движение» (ЕСД). Наряду с имевшимися по всей Западной Европе организациями МСИ это была первая фашистская «континентальная» организация.

Поскольку спектр вступивших в сотрудничество друг с другом группировок был весьма пестр и, по мнению /214/ некоторых из них, порывал с фашистским радикализмом, еще 28–30 сентября того же года в Цюрихе параллельно образовалась организация, назвавшая себя «Европейский новый порядок» (ЕНП); генеральным секретарем она пожизненно избрала бывшего заместителя лидера швейцарских фашистов Г.А. Амодруца.

В это время в ФРГ наряду с уже упомянутыми группировками штрассеровского толка возникли два главных идеологических организационных центра «нового» германского фашизма «европейской» ориентации.

Первый образовался в Кобурге. Своим местопребыванием он был обязан тому, что этот район был сферой влияния династии герцогов Саксен-Кобург и Гота, которая была весьма тесно связана с историей «фёлькишского» движения[25]. Здесь, в Кобурге, нацисты чувствовали себя весьма уютно, а потому и избрали его главным местом встреч. В 1951 г. Артур Эрхард (с 1919 по 1933 г.– доверенный человек рейхсвера, а до 1934 г.– высокий чин CA) вместе с герцогом Саксен-Кобургским и Готским Карлом Эдуардом – «специалистом по борьбе с бандами» в абвере (отдел «Иностранные армии Востока») и гауптштурмфюрером СС, а под конец главой службы «по борьбе с бандами» в ставке фюрера, выпустил первый номер ежемесячного издания «Национ Ойропа» (с подзаголовком: «Ежемесячный журнал на службе создания нового европейского порядка»). Именно так назывался программный документ Мосли, который был одним из авторов этого журнала. Под таким же названием Эрхард основал и издательство. Журнал и издательство, вокруг которых Эрхард в 1954 г. сгруппировал «Объединение друзей “Национ Ойропа”», после того как годом раньше созданное еще Эрвином Шёнборном в Западном Берлине «Рабочее содружество “Национ Ойропа”» было запрещено западноберлинским сенатом как антиконституционное[26], быстро стали важнейшим «идейно-политическим», а также и идейно-стратегическим центром, пультом управления неофашизмом в ФРГ.

Основанный еще ранее, в 1950 г., бывшим «придворным» поэтом штурмовиков и «имперским руководителем отдела лирической поэзии» в «Имперской палате писателей» профессором Гербертом Бёме «Немецкий культурный фонд европейского духа» (ныне имеет в ФРГ около 70 филиалов) с его ежемесячным журналом культуры и современной истории под названием «Клютерблеттер»[27], несомненно, /215/ был родственным им в идейном отношении и тесно сотрудничал с ними.

В 1952 г. по образцу прежней «Гитлерюгенд» была создана военизированная организация «Викингюгенд», унаследовавшая традиции эсэсовской танковой дивизии[28].

Вторым центром германского послевоенного фашизма, придерживавшимся «европейской» ориентации, были сами СС, которые в 1951 г. создали под названием «Служба розыска и помощи сослуживцам» (причем исключительно из войск СС) легальную базу, а затем организацию под названием. ХИАГ {Аббревиатура от нем. Hilfsgemeinschaft auf Gegenseitigkeit der Soldaten der ehemaligen Waffen-SS (HIAG). – Прим. перев.} «Сообщество взаимной помощи солдат бывших войск СС». Основанное последним командиром дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» Отто Куммом, это «сообщество» перешло под начало бывшего одно время адъютантом Гитлера оберштурмбанфюрера СС, а затем командиром юнкерского училища СС в Бад-Тёльце Рихарда Шульце-Коссена. К 1979 г. в ФРГ насчитывалось 118 филиалов и окружных объединений ХИАГ. Под эгидой ХИАГ возникло множество местных эсэсовских групп, и своей федеральной «службой розыска» она оплела всю Западную Европу[29].

Войска СС, присягавшие на верность Гиммлеру (а не Гитлеру как главнокомандующему вермахта), с самого начала являлись особым формированием для борьбы «за Европу», против «внутреннего» врага в отличие от вермахта, который как менее гомогенная по своему мировоззрению сила, формировавшаяся на основе всеобщей воинской обязанности, должен был служить борьбе против «внешнего врага». ХИАГ восприняло эту старую специфическую трактовку роли войск СС, игравших, по словам Гиммлера, роль германской «государственной военной полиции для Европы»[30]. Оно стало превозносить себя как воплощение зародившегося еще в годы войны «европейского» духа будущего. Эсэсовцы, разъяснял последовавший за первым информационным бюллетенем ХИАГ «Аусвег» («Выход») орган этой организации «Викинг руф» («Зов викинга»), издававшийся бывшим генералом СС О. Гилле, а также выпускавшийся Германом Эрхардтом «Викинг. Журнал военного дела, спорта и политики», считали низвержение /216/ большевизма общеевропейской задачей. Так в рядах войск СС произошел поворот от веры в Германию к вере в Европу[31].

В 1955 г. журнал изменил наименование: теперь он называет себя «Фрайвиллиге фюр Ойропа» («Доброволец во имя Европы»), но аргументация его осталась прежней. В 1976 г. в одной, из статей он писал:

«Со времени исторического рубежа 1945 г. Европа стремится осмыслить свой исторический облик. Крах Германии как центральной европейской державы, определяющей ход развития и стоящей на страже порядка, содействовал сильнейшей эрозии политической субстанции континента. Два полюса этого неустойчивого состояния распада – победители второй мировой войны: Советский Союз как окраинное европейское государство и США как внеевропейская и непрочно связанная с европейскими традициями держава. Оба государства, будучи безликими в национальном отношении и этически анонимными силами, политико-военными средствами в результате воздействия в одном случае индивидуалистского, а в другом – коллективистского принципа жизни решающим образом содействовали разрушению Европы».

Затем следовало рассуждение о силах, которые могут явиться «панацеей»:

«8 мая 1945 г. погибла, возможно, самая великая многонациональная армия, которая когда-либо боролась под одним флагом. В рядах войск СС служили голландцы, норвежцы, датчане, финны, швейцарцы, шведы, фламандцы, валлоны, французы (далее перечисляются другие западно- и восточноевропейские нации. – Р.О.)... Ведь уже в гражданской войне в Испании европейские ... добровольцы боролись против красных Интернациональных бригад. Но если тогда только одни приверженцы испанской фаланги знали, против кого они сражались – против коммунизма и атеизма, – то эсэсовские добровольцы тоже имели политическую цель: создание Европы»[32].

В таком понимании «европейской идеи», как осуществления неудавшегося во время второй мировой войны «антикоммунистического освобождения Европы» и ее последующего объединения в могучий территориальный регион вокруг подлежащей восстановлению «сильной Средины» с «присущим ее политической системе духом порядка», все направления германского неофашизма были едины с самого начала. Это было связующими «общими скобками», внутри которых расхождения по вопросу об отношениях с союзниками и блоками являлись всего лишь тактическими разногласиями /217/ относительно обещающего наибольший успех пути к этой цели.

Вот почему такое понимание «Европы» никоим образом не противоречило американской стратегии «отбрасывания» коммунизма и натовской концепции «холодной войны». Напротив, оно служило связующим звеном при установлении контактов с кругами антикоммунистически настроенных американских правых, которые оценивали положение в Европе после 1945 г., как в свое время Генри Форд. После провала империалистической интервенции против Советской России он с начала 20-х годов финансировал Адольфа Гитлера, чтобы привести к власти в Германии те внутриполитические силы, которые разгромят Советский Союз.

Им не так уж чужда мысль об «антибольшевистском бастионе Европы», способном на относительно самостоятельные действия, внутренне стабилизированном надежными антикоммунистическими силами, сотрудничающими с международными монополиями. Она отнюдь не противоречила интересам США.

Поэтому выступавшие под флагом «Европы» неофашистские силы, мечтавшие о войне «за освобождение Восточной Европы» и стремившиеся к возможно более тесному военному союзу с США и соответственно быстрой ремилитаризации Западной Германии, получили возможность для консолидации, сославшись на подчинение Америке как руководящей державе Западного союза. Они консолидировались столь же быстро, как и те группировки, которые, желая набить себе цену при вступлении в военный союз, демонстративно отвергали политику Аденауэра, направленную на интеграцию Запада, и противопоставляли ей как альтернативу «Европу». При этом они требовали отмены всех положений о денацификации и особых прав западных держав, с самого начала добиваясь для ФРГ, центрального места в таком военном союзе, открывающем ей путь к автономной «мировой державе Европа». При этом тактические, рассчитанные на долгий срок стратегические и чисто демагогические (направленные на то, чтобы уловить правые национально-консервативные круги, которых оттолкнула жестокая политика привязки к Западу и раскола Германии) мотивы тесно и неразрывно переплетались. /218/

Статс-секретарь Геббельса появляется вновь. Заговор Вернера Наумана

Несмотря на внешне относительно сильную «Социалистическую имперскую партию», неофашизм в ФРГ был организационно раздроблен. Однако именно в 1951 – 1952 гг. он приобрел прочное кадровое ядро из числа бывших эсэсовцев и руководящих лиц «Гитлерюгенд». Они пользовались во всех этих группировках авторитетом и уважением, были окружены нимбом прошлых чинов и командных должностей; именно из их числа образовался координационный и руководящий круг.

Этот круг, соответственно своему рангу (опираясь в то же время на «Братство», прибирая его руководство к своим рукам и распространяя на эту организацию свою конспиративную сеть), представлял обширную, почти необъятную, а вместе с тем имеющую большее значение с точки зрения связей и командной власти, активно действующую сферу невидимого для постороннего глаза фашизма.

Ввиду огромного размаха пропагандистской кампании, ориентирующей общественность ФРГ на «холодную войну» и антикоммунизм, как на первейшую гражданскую добродетель, правые идеологи сочли, что пришло время собрать пока еще распыленные неофашистские группы в единую крупную фашистскую партию, которая смогла бы вобрать в себя безуспешно выступающие на выборах мелкие неонацистские организации и прочие фашистские группы[33].

Это стало возможным после возвращения в ФРГ д-ра Вернера Наумана, являвшегося с 1941 г. статс-секретарем Йозефа Геббельса в имперском министерстве народного просвещения и пропаганды и которого Гитлер в своем завещании назначил преемником последнего. Науман вступил на этот пост после самоубийства Геббельса и, таким образом, на один день стал последним министром пропаганды «третьего рейха». До последних секунд жизни Гитлера и Геббельса он находился рядом с ними в «бункере фюрера» в имперской канцелярии и покинул его вместе с Борманом и Аксманом только 2 мая 1945 г.[34]. Затем Науман скрывался в каком-то до сего дня невыясненном месте и летом 1950 г. объявился в Дюссельдорфе в качестве руководителя экспортного отдела импортно-экспортной фирмы. Ее владелицей была вдова Герберта Лухта, бывшего референта по вопросам культуры имперского министерства пропаганды, а позднее референт по вопросам культуры отдела пропаганды /219/ нацистского посольства в Париже.

С возвращением Наумана подпольная нацистская сцена получила в качестве действующего лица члена самой узкой группы доверенных лиц Гитлера, Бормана и Геббельса. Сам Науман перешел на легальное положение. Он сразу же прослыл не только единственным наравне с Аксманом исполнителем последней воли Мартина Бормана, но и хладнокровным нацистским «реальным политиком» и вместе с тем пропагандистом, «достойным» Геббельса. Не успел он появиться, как к нему, словно к магниту, стали липнуть все еще «чувствующие свой долг» по отношению к бывшему нацистскому «руководству» кадры СС и «Гитлерюгенд». Они ждали, что он возьмет на себя руководство ими, и они ему его предложили, что в свою очередь облегчило Науману включение их в группировавшийся вокруг него «Дюссельдорфский кружок».

«Дюссельдорфский кружок» (под ним понималась вся Рурская область с дюссельдорфской квартирой Наумана как центром) опирался на группу рейнско-рурских членов «Братства». К их числу принадлежал и депутат ландтага от Свободной демократической партии (СвДП), председатель, ее комитета по вопросам внешней политики д-р Эрнст Ахенбах. В начале 30-х годов он некоторое время был одним из управляющих «Фонда Адольфа Гитлера, учрежденного германскими монополиями», затем руководителем политического отдела германского посольства в Париже, где, как считалось, имел большее влияние, чем сам посол Абец. С весны 1943 г. Ахенбах служил в отделе культурной политики министерства иностранных дел под началом Франца Сикса, а после 1945 г. выступал в качестве защитника концерна «ИГ Фарбен» перед военным трибуналом в Нюрнберге, был адвокатом и близким другом Гуго Стиннеса-младшего, члена «узкого кольца» «Братства».

В 1951 г. авторитет «Дюссельдорфского кружка» в глазах фашистов значительно возрос. Он получил серьезное подкрепление в лице осведомленного эсэсовского главаря, бывшего заместителя Гейдриха по службе безопасности (СД) д-ра Вернера Беста, одного из организаторов и начальников PCXА. В 1933 г. Бест в качестве начальника правового отдела НСДАП в Гессене стал автором «Боксхаймских документов»[35], а во время войны был организатором действовавших в Польше так называемых «оперативных групп», начальником военного управления в оккупированной Франции и, наконец, «имперским наместником» в /220/ Дании. В 1948 г. его приговорили к смертной казни, но в 1949 г. заменили ее пятью годами тюремного заключения (правда, в 1950 г. ввиду поднявшейся волны международного протеста суд увеличил этот срок, до 12 лет). Тем не менее в 1951 г. Бест оказался на свободе, и Эрнст Ахенбах взял его в свою адвокатскую контору.

При таком «блестящем» руководящем составе северо-рейнско-вестфальского кружка «Братства» гамбургскому «Братству» во главе с бывшим имперским руководителем «Гитлерюгенд» Артуром Аксманом, региональным организациям «Братства» в Ганновере, Билефельде и Мюнхене, всей организации в целом было ясно: бразды правления находятся в руках «кружка Наумана». К тому же Науман и Бест создали эффективную пропагандистскую и организационную сеть, объединившую бывших членов CA и СС. Опираясь на нее и включив «Братство» в круг непосредственно руководимых ими доверенных лиц, они создали «внутреннее кольцо». Поэтому с весны 1951 г. наименование «Братство» исчезло с поверхности общественной жизни, а члены его четырех региональных центров, продолжавших существовать и действовать, стали членами «кружка Наумана», или, как его стали именовать ввиду большого числа входивших в него бывших нацистских гауляйтеров, «кружка гауляйтеров».

Науман целеустремленно продолжал начатую «Братством» работу по формированию фашистского ядра и «солдатского» потенциала, считая это первейшей и важнейшей задачей. Пользуясь многочисленными связями, он расширял сферу своей деятельности. Уже в начале 1951 г. Науман стал политическим советником бывшего генерал-полковника Гейнца Гудериана, под руководством которого надеялся создать солдатский союз, объединяющий всех бывших и будущих солдат. Осуществления этого проекта он добивался всеми имевшимися в его распоряжении средствами. Когда 9 сентября 1951 г. был основан «Союз немецких солдат», «кружку Наумана» удалось с помощью тайных сообщников внутри СвДП земли Северный Рейн-Вестфалия добиться избрания в качестве его «временного» председателя своего кандидата генерал-полковника Фрисснера, первая же речь которого вызвала такую бурю протестов в ФРГ и за рубежом, что тот долго не продержался на этом посту.

Науман стал политическим советником оберст-группенфюрера СС Пауля Хауссера, стоявшего у колыбели основанного в том же году ХИАГ. В это же время бывшие /221/ гауляйтеры Шеель и Фрауенфельд из Гамбурга установили контакты с бригадефюрером СС, командиром дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» Отто Кумом, ставшим официальным основателем ХИАГ, с управляющим делами ХИАГ Карлом Герффом, с одним из основателей этой организации эсэсовским генералом Штайнером.

С июня 1951 г. формирующийся под руководством Наумана единый солдатский союз начал издавать в Мюнхене «Дойче зольдатенцайтунг», которая стала затем органом «Союза немецких солдат». Ее редакцию отличала высокая концентрация «бывших служащих имперского министерства, пропаганды и Главного управления имперской безопасности, которые со своей стороны были теснейшим образом связаны с “кружком гауляйтеров”».

Но Науман оказал содействие не только в издании «Дойче зольдатенцайтунг». Как доказано, уже с конца 1951 г. и в 1952 г., осуществляя не вполне ясное, но достаточно ощутимое посредничество в передаче финансовых средств от французских неофашистских банковских кругов, поддерживал «Национ Ойропа», настойчиво заботился об укреплении экономической базы издательства и сам писал статьи для этого журнала; Артур Эрхард получал от него политические директивы. В таком же тесном контакте Науман находился с Куртом Фовинкелем, бывшим главным редактором журнала «Геополитик» и с 1933 г. председателем «Немецкого биржевого объединения»; с Гербертом Бёме из «Немецкого культурного фонда европейского духа»; Вальдемаром Шютцем – владельцем гёттингенского издательства «Прессе ферлаг»; Августом Хаузляйтером; Адольфом фон Тадденом; Карлом Гейнцем Пристером; д-ром Эберхардтом Таубертом, бывшим руководителем «Антико-минтерновского отдела» в имперском министерстве пропаганды и нынешним секретарем официального «Народного союза за мир и свободу».

Науман вел дневник-календарь, из которого видно, когда и с кем он договаривался о встречах. В число тех, с кем он постоянно встречался, входили Вальтер Стеннес; будущий канцлер ФРГ Курт Георг Кизингер (в прошлом сотрудник отдела политической пропаганды на радио фашистского министерства иностранных дел, отвечавший за радиовещание на зарубежные страны); бывшие гауляйтеры Лаутербахер и Кребс[36]; жена бывшего нацистского посла в Париже Абеца; высокий эсэсовский чин Вильгельм Кепплер (как и Бест, в 1951 г. выпущенный из заключения); Ганс Фриче, /222/ начальник отдела радиовещания в имперском министерстве пропаганды (в 1950 г. был выпущен из тюрьмы и стал специалистом по рекламе продукции рурских промышленных предприятий); бывший коллаборационист бельгиец Хендрик де Ман.

Представителем неонацизма являлся и Отто Скорцени[37], который во время войны был в Главном управлении имперской безопасности начальником специального отдела по руководству диверсиями и саботажем, а затем в 1944 г. – начальником специальной комиссии службы безопасности по расследованию дел офицеров вермахта, участвовавших в заговоре 20 июля. В последние недели войны он перебрасывал награбленное эсэсовцами золото в горные районы Австрии – так называемую «Альпийскую крепость», в окрестностях которой приказал создать тайный склад оружия для «Вервольфа» и групп «Гитлерюгенд». Вместе с гауп-штурмфюрером СС Эрихом Кернмайром (который позже под именем Эрих Керн стал главным редактором «Дойче зольдатенцайтунг» и вместе с Адольфом фон Тадденом издавал «Дойче вохенцайтунг») Скорцени был основателем и организатором предшествовавшей организации помощи беглым эсэсовцам «Шпине», причем в не меньшей степени, чем фон Овен, который всего несколькими днями ранее Наумана (примерно в конце апреля 1945 г.) покинул «бункер фюрера» в имперской канцелярии, чтобы (по его утверждению), следуя приказу Геббельса, не кончать вместе с последним самоубийством, а скрыться в безопасном месте и после поражения повести работу по «возрождению национал-социализма»[38].

Скорцени и фон Овен, так же как и Науман, представляли в неонацизме в качестве доверенных и посвященных лиц некогда могущественный германский фашизм и его руководящую клику. Фон Овен около пяти лет проживал около Киля под чужой фамилией, а с 1949 г., уже под собственной, – в Буэнос-Айресе. Наверняка не без помощи руководимой Скорцени «Шпине» он издал свой дневник «С Геббельсом до конца», а в декабре 1950 г., воспользовавшись объявленной правительством Аденауэра амнистией, вернулся в ФРГ и стал сотрудником журнала «Шпигель» по отделу внутренней политики. Затем в конце 1951 г. он в качестве «южноамериканского корреспондента» этого журнала отправился в Буэнос-Айрес. Там его немедленно принял как своего человека в местный «кружок Эйхмана» тогдашний советник Перона по вопросам ВВС генерал /223/ «люфтваффе» Ганс-Ульрих Рудель, а также процветавшая и насчитывавшая свыше 60000 членов аргентинская организация НСДАП. Овен быстро порвал со «Шпигелем», чтобы стать редактором ежедневной нацистской газеты «Фрайе прессе»[39].

Неофашистские организации завязывали в это время многочисленные подстраховывающие их связи как в общественных организациях, так и в крупных партиях и политических объединениях ФРГ. В результате этих связей рождались различные гибридные «программы», традиционные как для нацистов, так и для граничащих с ними крайних правых.

Именно поэтому программа Наумана никоим образом не ограничивалась созданием руководимого фашистами союза бывших солдат и офицеров вермахта. Напротив, она с самого начала была направлена на завоевание позиций в гражданских органах власти (например, должностей обербургомистров и бургомистров городов), на образование неофашистских групп по профессиям и интересам («Сельское население», «Розничная торговля», «Беженцы», «Налогоплательщики»). Эта программа предусматривала также, как называл это Науман, «проникновение» в крупные партии, завоевание «пусть даже какой-либо одной земельной организации той или иной партии» и внедрение в «общественную жизнь со всеми ее проявлениями», на воссоздание в скором времени фашистской партии. Уже в сентябре 1951 г. Науман и его «узкий круг» (в котором вторым человеком был бывший бригадефюрер СС из «Отдела экономики и управления СС» Густав Адольф Шеель, а третьим – ставший советником «Экономического объединения стали и чугуна» Пауль Циммерман и в который, по всей видимости, входил также и Ахенбах) сочли, что настало время перейти к практической подготовке создания такой партии. Это стало возможным в атмосфере фактически полной свободы для открытого выхода неонацистов на политическую арену.

17–18 сентября 1951 г. бывшим начальником «бюро связи» нацистского «имперского руководства студенчества» оберштурмбанфюрером CA Вернером Трумпфом была проведена тайная встреча представителей «внутреннего кольца» «кружка Наумана» (с участием Наумана, Шееля, Ахенбаха и Трумпфа) с Гердом Шпиндлером – хельденским текстильным фабрикантом и владельцем издававшейся СвДП в земле Северный Рейн-Вестфалия еженедельной /224/ газеты «Дер фортшритт» – и ее редактором Эрихом Шнайдером. Во встрече участвовали также доверенные лица – прежние члены руководства «Братства» генерал фон Мантейфель, генерал Венк, Готфрид Гризмайр и принадлежавший к этой организации генеральный секретарь поощряемого правительством «Общества военного дела» (ОВД) близкий к СД обер-штурмбанфюрер СС профессор Вильгельм Классе. Встреча проходила в доме Шпиндлера. После тщательного отбора с точки зрения надежности их политических взглядов (как заявил Трумпф боявшемуся огласки Аксману) приглашены были также Зигфрид Цогльман из СвДП Северный Рейн-Вестфалия (бывший «эксперт по зарубежной прессе» в нацистском имперском руководстве молодежи и областной руководитель «Гитлерюгенд»); доверенное лицо СвДП на «Северогерманском немецком радио» радиокомментатор Август Поппе; бывшие нацистские послы Герберт фон Дирксен и Рудольф Ран; д-р Альфред Гилле и д-р Вальтер Экхарт из «Союза изгнанных и лишенных прав»; д-р Карл Эрих из Немецкой партии; Фриц Брем (бывший бригадефюрер СС) из «Немецкого союза» и «Рабочего содружества национальных групп» (РСНГ); три чиновника министерств ФРГ (в том числе внутренних дел и экономики), а также журналисты Ганс Церер (тогда – из «Зоннтагсблатт») и Клаус Менерт (тогда – из «Христ унд вельт»)[40].

В ходе дальнейших встреч стали вырисовываться четкие контуры плана, и не позднее середины 1952 г. он приобрел окончательную форму. План предусматривал путем продолжающегося персонального и политического внедрения захватить в свои руки в землях Северный Рейн-Вестфалия и Нижняя Саксония организации СвДП, «Союза изгнанных и лишенных прав» и в значительной мере Немецкой партии, чтобы затем, сначала лучше всего с позиции СвДП, призвать к созданию «Национального объединения». Эти три закрепившиеся в парламентах на федеральном, земельном и коммунальном уровнях организации, или, как ожидалось, их преобладающая часть, объединились бы в нем с тяготеющими к фашизму силами из других партий (особенно из «Союза изгнанных») и с мелкими неофашистскими партиями и группами других организаций в одно «движение». Оно должно было пополниться за счет сильного притока из «солдатских союзов» и придать неофашизму потенциал, который позволил бы ему закрепиться в бундестаге и других внепарламентских организациях и оттуда обратиться /225/ к уже существовавшим партиям с боевым призывом о создании партии принципиально иного, фашистского типа.

Большинство предпосылок для осуществления этого плана к моменту его обсуждения уже имелось, а дальнейшее улучшение казалось делом легкодостижимым. Уже в 1951 г. Науману удалось сделать своими «личными адъютантами» и ближайшими доверенными лицами бывшего подчиненного по министерству пропаганды штандартенфюрера СС, Вольфганга Дивержа (начальника отдела радиовещания этого министерства с января по ноябрь 1942 г. и бывшего руководителя пропаганды «гау» Данциг – Западная Пруссия) и председателя СвДП Северный Рейн-Вестфалия (с ноября 1952 г.– второго председателя этой партии) Фридриха Миддельхова, до 1945 г. начальника «службы Запада» отдела политической радиопропаганды министерства иностранных дел. В начале 1950 г. управляющий делами СвДП Северный Рейн-Вестфалия Вольфганг Дёринг, а также перешедший в нее из «Союза изгнанных и лишенных прав» и ставший ее депутатом в бундестаге Зигфрид Цогльман участвовали в заседании «Братства» в Билефельде. На нем они оба заверили, что перешли в СвДП лишь потому, что видели в ней наилучший шанс возвращения национал-социалистов к власти.

В феврале 1952 г. д-р Вальтер Бранд, бывший адъютант Конрада Генлейна (главаря НСДАП Судетской области в Чехословакии), и Вернер Науман установили личный контакт с Вольфгангом Дёрингом, позднее погибшим при невыясненных обстоятельствах, который до тех пор поддерживал постоянную связь с Науманом и в земельном партийном аппарате которого, как констатировала в 1953 г. газета «Франкфуртер рундшау», на самом деле, «за немногими исключениями, не работал никто, кто не занимал бы прежде в нацистских организациях командного поста, начиная с гауляйтера НСДАП или же находившегося на действительной службе генерала войск СС»[41].

Аналогичным было положение в организации СвДП в земле Нижняя Саксония, председатель которой предприниматель д-р Артур Штегнер с конца мая 1952 г. вел тайные переговоры с бывшими гауляйтерами Кауфманом и Вегенером о создании «оппозиционной националистической партии» из «правых крыльев» СвДП и НП, а также более мелких групп радикально правого направления. 11 июня 1952 г. Штегнер побывал у Наумана. В конце 1952 г. его посетил Миддельхов и не позднее начала ноября того /226/ же года – член фракции СвДП в бундестаге д-р Эрих Менде, который в качестве специалиста этой партии по «солдатским делам» предварительно проконсультировался перед встречей с бывшими эсэсовскими генералами Хауссером и Гербертом О. Гилле[42]. С зимы 1949/50 г. ему в качестве управляющих делами были приданы бывшие ведущие функционеры «Гитлерюгенд» Хорст Хьюсген и Герберт Фрайбергер. Оба они еще 3 мая 1952 г. встретились в одном из ганноверских отелей с Науманом, Кауфманом и Шеелем, а также с несколькими бывшими видными нацистами. В их числе был профессор Генрих Хунке, который в прошлом в качестве начальника отдела внешнеполитической пропаганды имперского министерства пропаганды был одним из глашатаев планов установления господства германского империализма в Европе, членом правления «Дойче банк», а теперь являлся высокопоставленным чиновником министерства финансов земли Нижняя Саксония[43]. В ближайшие дни за этой встречей последовали и другие.

Нижнесаксонское бюро СвДП в Ганновере в еще большей степени, чем руководимое Дёрингом в Северный Рейн-Вестфалия в Дюссельдорфе, стало поистине наглухо закрытым Эльдорадо для бывших национал-социалистов и наумановских заговорщиков. Здесь они систематически укрепляли позиции своих верных единомышленников внутри СвДП, добиваясь при этом включения в нее неонацистских партий.

Связь «кружка Наумана» с «Немецкой партией» обеспечивал предшественник Шееля на посту нацистского имперского руководителя студентов д-р Дерихсвайлер. Начиная с 1952 г. эти связи активизировались и в результате тайных переговоров о слиянии, которые велись Ахенбахом, Дёрингом и секретарем фракции СвДП земли Северный Рейн-Вестфалия Вильке с представителями НП, практическая цель была близка к осуществлению. Контакт с «Союзом изгнанных и лишенных прав» поддерживался через выступавшего на выборах кандидатом от этой организации и активно действовавшего в ней Вернера Трумпфа, а также членов ее правления д-ра Альфреда Гилле и д-ра Вальтера Эккарта.

Каким же образом Науману и его «генеральному штабу», несмотря на казавшиеся непреодолимыми программные разногласия, так удивительно легко удалось объединить в стремлении создать единую большую фашистскую партию различные группы и направления, в подавляющем большинстве /227/ своем ориентировавшиеся на Запад, и именно на США, жаждущих вооружения бывших нацистов из «Союза, изгнанных», НП, СвДП и военных кругов с «национально-нейтралистскими» группами неофашизма в духе «Немецкого сообщества», прежней СИП и штрассеровской ВДЕ? Более того, как удалось им привлечь виднейших представителей бывшего «гауляйтерского» крыла Грегора Штрассера и даже кружок «Тат» вместе с Шахтом, в прошлом смертельным врагом Штрассера и Шлейхера, а также со Стиннесом-младшим?

Наиболее убедительный ответ на это дают высказывания Наумана о позиции в отношении США и о взаимосвязи европейской ориентации и союза с Америкой, содержащиеся в двух секретных программных речах, которые он произнес перед гамбургскими членами кружка заговорщиков в ноябре 1952 г.[44]

«Для нас не существует вопроса – Восток или Запад, –

подчеркивал Науман в этом узком кругу посвященных. –

Альтернатива такова: можем ли мы положиться на Запад, на его лозунги, на его силу или нет? Будем ли мы просто использованы, поскольку в нас остро нуждаются, или же понимание общей опасности, осознанной, к сожалению, с опозданием на десять лет, действительно существует? Западные союзники уклоняются от ясного ответа на этот вопрос, пытаясь найти выход в ЕОС {«Европейское оборонительное сообщество».– Прим. перев.}, в Страсбурге и сверхдержаве Европа».

«То, что мы, – заверил он,– искренне желаем единства и даже ценой отказа от суверенитета,– это вне всякого сомнения». И далее он обосновал это заверение:

«Мы как народ чувствуем себя достаточно сильными и интеллектуальными, чтобы выдающимся образом проявить себя в единой Европе, если ее единство будет осуществлено без всякой дискриминации».

Но именно такое условие, отметил он, и отсутствует полностью.

Из этого исходного положения Науман стал развивать стратегическую позицию по отношению к западным союзникам, и особенно США, пользуясь исключительно двумя взаимосвязанными положениями: готов ли действительно Запад к войне с целью освобождения Европы от большевиков? Готовы ли союзники, пусть с опозданием, осознать связь своей собственной судьбы с судьбой Германии, отказаться от ее «дискриминации»? (Под этим Науман подразумевал прежде всего денацификацию и все препятствующие возрождению фашизма и ремилитаризации решения союзников, /228/ а также таможенные охранительные меры соседей ФРГ и все еще неполноправное ее положение в союзах как правопреемницы проигравшей войну фашистской Германии.)

До тех пор пока в США будет сохраняться влияние Рузвельта и Трумэна (которых Науман, как и прежде, называл представителями «власти капитала, находящегося в еврейских руках»), Германии от США ждать нечего. Но в США есть и такие люди, как Тафт и Маккарти, которые действительно ведут «борьбу против анонимной силы», и «к этой борьбе мы никоим образом не должны остаться безучастными». Уже Эйзенхауэр может оказаться в таком положении, когда сможет находиться у власти только с помощью «национальных американских кругов». Мы не должны, говорил Науман, переоценивать США и приписывать им силу, которой у них нет. Но надо ясно показать «тамошним господам», что историческая ситуация вынуждает обе нации действовать сообща, и сказать им:

«Вместе с Германией вы еще сумеете преодолеть все заботы этого мира, но только с такой Германией, которую представляют надежные, стабильные национальные силы немецкого народа»[45].

Итак, здесь не сказано принципиальное «да» или «нет» о союзе ФРГ с США на вечные времена, а выражена позиция, которая – исключительно с точки зрения интересов германского монополистического капитала в освобождении «Срединной Европы» и создании «Великой Европы» – ставит ответ на этот вопрос в принципиальную зависимость от того, будут ли у власти в США стоять силы, которые наиболее решительно выступят за войну против СССР, чтобы навсегда «дебольшевизировать» Европу, и вместе с тем поддержат притязания ФРГ на роль руководящей державы Европы, а также и на ее возвращение к более энергичной, соответствующей ее внутригосударственному строению системе правления, либо те силы, которые станут препятствовать осуществлению таких ожиданий.

Оценка всех политических проблем с точки зрения создания очищенного от большевизма «крупного пространства Европы» с великогерманским рейхом в качестве его ядра[46] и явилась искомым общим знаменателем, ибо в ней сочетались в конечном счете единые интересы как нейтралистских неофашистских групп, так и групп, стремящихся к милитаризации и союзу с Западом. С точки зрения этих единых интересов в тогдашней ситуации действительно /229/ требовалось и то и другое. С одной стороны, само собой разумеющийся, немедленный (и фактически уже состоявшийся) союз с США – сильнейшей в мире антикоммунистической державой-гарантом, без военного участия которой немыслимо «отбрасывание» социализма и «освобождение восточного пространства» в Европе. А с другой – шантажистский хор тех, кто отказывался от этого союза из «национальных» соображений и старался поставить участие в ремилитаризации и западном военном союзе (вплоть до возрождения у западных держав страха перед новым «Рапалло») в зависимость от отмены положения о денацификации, прекращения преследования военных и нацистских преступников, ликвидации «дискриминации германских солдат», требуя полнейшей свободы деятельности всех фашистских объединений и восстановления «чести национальной Германии».

Таким образом намеревались оказать давление на западные державы с целью добиться от них готовности и согласия на участие в этом союзе надежных, зарекомендовавших себя на Востоке германских специалистов.

Учитывая это, будущая партия должна была осуществлять обе функции. Науман предостерегал: вымогательский нажим необходим и должен остаться, но осуществлять его надо не столь демонстративно, как это сделал в своем выступлении бывший генерал воздушно-десантных войск Герман Бернхард Рамке на первой встрече, устроенной ХИАГ 26 октября 1952 г. в Вердене. Такие встречи лишь отпугивают заграницу и дают «сторонникам Моргентау» {Моргентау Генри (1891 –1967) –министр финансов США в 1934– 1945 гг.; в 1944 г. выдвинул план послевоенного расчленения и децентрализации Германии, «интернационализации» Рурской области и т. п. – Прим. ред.} повод вопить: «Они появились снова!» Вместе с тем нельзя следовать аденауэровским курсом признания вины фашистской Германии за войну и заверений о готовности загладить ее, ибо именно «национальным силам в США, которые рассчитывают на нас, должно быть дано доказательство нашей мощи», а потому «правильный путь», которым следует идти новой партии, должен лежать «между Аденауэром и Рамке»[47].

Чтобы ориентировать будущих партнеров по объединению, наряду с имевшимся в распоряжении «кружка Наумана» собственным печатным органом (издаваемым Борнеманом /230/ журналом «Комментарии, сообщения и информации») и дополнительно к шпиндлеровскому полуофициальному органу северорейнско-вестфальской СвДП «Фортршрит» («Прогресс»), с начала 1952 г. дюссельдорфская СвДП начала выпускать журнал «Ди дойче Цукунфт» («Германское будущее»), причем его главным редактором стал Зигфрид Цогльман, а редакторами – исключительно поддерживающие связь с «кружком Наумана» бывшие нацисты. 25 июля 1952 г. съезд СвДП земли Северный Рейн-Вестфалия принял на рассмотрение в качестве платформы «Национального объединения» «Германскую программу», составленную Гансом Фриче и 19 июня 1952 г. с согласия Дивержа и Бранда переданную Вернеру Науману. Она имела подзаголовок: «Минимальные требования германской политики как фундамент сплочения национальных сил». Текст ее опубликовал «Ди дойче Цукунфт» в номере от 2 августа 1952 г.[48] Встречи представителей дюссельдорфского и гамбургского кружков с Науманом в ноябре 1952 г. свидетельствовали об ориентации на еще более интенсивное проникновение в правые партии и переход к их слиянию в рамках «национального объединения».

Однако в этот момент в дело вмешались английские оккупационные власти. В ночь с 14 на 15 января 1953 г. они арестовали Наумана и шесть других руководителей кружка. Этот удар, как злобно утверждал 27 января 1953 г. Вольф Шенке в гамбургском бюллетене «Реальполитик-тагесдинст», был направлен «не против бывших нацистов, а ... против немцев как таковых».

Английские оккупационные власти передали следствие и судопроизводство по делу о задержанных западногерманской юстиции. Однако Конституционный Федеральный суд в Карлсруэ[49] выпустил их на свободу, а затем оправдал по всем пунктам обвинения.

Этот арест, как и последовавший в октябре 1952 г. запрет СИП, отнюдь не свидетельствовал о стремлении к более решительным действиям против неонацизма в ФРГ. Напротив, в обоих случаях речь шла лишь об устранении (или ограничении влияния) тех его группировок, которые могли помешать процессу практического создания «Западного союза» и тем самым полностью подчинить своему влиянию весь лагерь «национальных правых». Запрет СИП давал и пропагандистскую выгоду: он мог быть использован как акт «борьбы с тоталитаризмом» для уже запланированного правящими кругами ФРГ запрета Коммунистической /231/ партии Германии. Те, кто в лагере приверженцев «холодной войны» делал ставку на войну против Востока, считали важным и необходимым этот удар по внушавшему им страх движению против ремилитаризации ФРГ и планов нового похода на Восток. Они рассматривали запрет КПГ как логически необходимый «уравновешивающий» удар по умеренной и желающей сохраниться «середине», а также по «другим экстремистам».

Годы нового оживления неофашизма

Мы не станем подробно излагать последующее развитие неофашизма, а продолжим его с того периода, когда начался процесс теоретико-идеологического «самообновления» и политического оживления неофашизма, типичный для современной ситуации и господствующих в ней тенденций.

Из промежуточного периода отметим лишь три разрозненные и не очень значительные подробности.

Первая. В марте 1955 г. на основе вынесенного в конце 1954 г. Федеральным административным судом решения о восстановлении германского государственного подданства в ФРГ вернулся Отто Штрассер. Он поселился в Мюнхене и из земельных и местных групп «Союза обновления Германии», а также других групп, которые под лозунгом «Воссоединение» пытались выступать против «союза с Западом» и открыто отстаивать ориентацию на «Срединную Европу», 17 июня 1956 г. Штрассер создал «Немецкий социальный союз» (НСС), а затем стал выпускать журналы «Дойче фрайхайт» («Немецкая свобода») в Мюнхене и «Циль унд Вег» (во Франкфурте-на-Майне).

Вторая. Организация скрывавшихся эсэсовцев ОДЭССА с 1951 г., распространив свою деятельность на все увеличивавшееся число «беженцев, нуждающихся в помощи», а также занявшись юридическим, финансовым и «моральным» обеспечением арестованных или преданных суду нацистов и членов их семей, создала официальную организацию «Тихая помощь». Ее председателем стала Элене Элизабет, принцесса Изенбургская, родственница бывшего эсэсовского генерала и гиммлеровского протеже, судьи «народного трибунала», известного своими кровавыми приговорами антифашистам, Йозиаса князя цу Вальдек-Пирмонта[50]. /232/

Третья. В 1958 г. Вернер Хавербек создал «Всемирный союз по защите жизни» и пропагандирующий его идеи «Коллегиум гуманум» – нечто вроде учебного семинара, для руководства которым он собрал старых нацистских единомышленников. Доктор Хавербек с 1929 г. был членом имперского правления нацистского «Студенческого союза», затем в 1933 г. Рудольф Гесс назначил его на пост начальника «имперского ведомства по содействию укрепления германской народности»; с 1940 г. в германском посольстве в Копенгагене и с 1942 г. в министерстве иностранных дел он вел радиопропаганду на Южную Америку. В создании союза ему помогали Отто фон Габсбург, друг Шахта, бывший чемпион мира по боксу Макс Шмелинг и принц Саксен-Кобургский и Готский Эрнст.

В программе союза «защита жизни» рассматривалась как «единая идейная концепция», как программа «сохранения и восстановления порядков, отвечающих законам природы», «возврата к определяемым законами жизни формам существования, при подчинении им с благоговением и самоотречением, независимо от мнимого прогресса и так называемого жизненного уровня», «обновления и осмысления жизни» в духе... естественного жизненного порядка, без высокомерия, жажды прибыли, мании величия, вырождения, эксплуатации и гибели», действий «во имя приоритета духа, души и личности, против бездуховности и пагубности». Союз без излишней скромности характеризовал себя в качестве «моральной силы будущего для политики, науки, культуры и общества». «Жизнь» в этой, программе понималась как «целостное явление». Соответственно обосновывался ее «приоритет» перед «абстрактной политикой»: выдвигались требования «здорового руководства людьми в интересах живущих», «здорового хозяйства», «здорового мира между всеми людьми, народами, расами».

Программа требовала также приспособления понимаемой как жизненная всеобщность «окружающей среды», включающей в себя общественный и государственный строй, образ жизни народов, развивающейся по своим собственным законам жизни во имя «здоровья» и «защиты самой жизни» посредством применимого ко всем этим ее областям «биологического поворота» или же «биополитики». Таким образом, под вывеской заботы о «здоровье» здесь политически актуализировалось виталистско-«фёлькишское» понятие «жизни» как стратегия нападения на противоречащие жизни современные порядки и идейные позиции[51]. /233/

В 1964 г. в связи с предстоявшими в 1965 г. выборами в бундестаг на короткое время всплыла «Национал-демократическая партия» (НДП) во главе с Адольфом фон Тадденом. После первоначального успеха на выборах в бундестаг она сумела использовать усилившуюся в последующие годы боязнь кризиса и политическую неустойчивость, чтобы до следующих выборов в парламент ФРГ добиться крутого взлета и на земельных выборах в 1966–1968 гг. пройти в семь ландтагов. Тем самым она доказала, что фашизм не потерял способности в кризисные времена «улавливать» массы. Ей впервые удалось привлечь к себе молодежь:) в 1967 г. были созданы организации «Молодые национал-демократы» и «Национал-демократический союз высшей школы».

Однако не эти резко возросшие количественные показатели стали причиной качественного, идеологически аргументированного «обновления» и активизации нацизма. Количественные показатели оказались недолговечными. Итоги выборов в бундестаг 1969 г. (несмотря на то что НДП получила 4,3% голосов) были для нее разочаровывающими. Вслед за этим начался спад: быстро уменьшилось число подаваемых за нее голосов, а следовательно и количество мандатов в землях и общинах. Причем произошло это в то время, когда для ФРГ встал вопрос о проведении более энергичной политики, соответствующей ее экономическому весу. Тем самым приобрело большее значение вновь ожившее националистическое стремление «набрать силу». В этом контексте и следует рассматривать динамику влияния «национальных сил».

Чтобы понять этот процесс, необходимо вспомнить о противоречиях начала 70-х годов, которые определили расстановку сил при рождении новых тенденций неофашизма в ФРГ. С одной стороны, Федеративная республика по экономической мощи стала второй, после США, страной в мире и первой в Западной Европе. С другой – эта, ставшая столь экономически сильной Федеративная республика столкнулась с тем, что в Западной Европе идет процесс политической дестабилизации («революция гвоздик» в 1974 г. в Португалии, падение франкистской диктатуры в Испании; студенческие волнения во Франции и Италии). Обстановка способствовала проведению Западной Германией самостоятельной политики, отвечающей ее национальным интересам; «политика силы» сменялась политикой разрядки напряженности. Для этого периода был характерен /234/ переход к социал-либеральным правительствам. Студенческие волнения свидетельствовали о глубоком разочаровании молодежи и интеллигенции в существующей системе власти; возник особый интерес к произведениям Маркса, начались попытки «наведения мостов» к рабочему движению.

С 1973 г. ситуация усложнилась начавшимся и быстро углублявшимся экономическим кризисом. В странах, где приход к власти левых правительств становился реальностью, неофашизм переходил к активной подготовке переворотов путем дестабилизации и террористических акций (Италия: заговор Боргезе, деятельность ложи «П-2»).

Такова совокупность факторов, которые привели в ФРГ к разочарованию в неофашизме. Попятное развитие НДП вызвало нападки на правление партии. Это позволило изобразить ослабление позиций неофашизма, как кризис одной лишь НДП.

Для сил, стремившихся к более активным, не сдерживаемым оглядкой на парламентские соображения действиям (а именно такая оглядка ставилась в упрек фон Таддену и считалась причиной падения притягательности НДП), борьба против политики разрядки, которую в годы своего подъема настойчиво вела НДП, и по сей день осталась «альфой и омегой» политики. В 1970 г. НДП призвала провести «Конгресс сопротивления» в знак протеста против предстоявшей встречи Вилли Брандта с Вилли Штофом в Касселе. По инициативе издателя журнала «Мут. Дас национальойропеише Магацин» Бернхарда К. Винтцека специально для срыва этой встречи была создана организация «Общегерманское действие». Потом из нее, при поддержке НДП, официально родилась «Акция “Сопротивление”» (лозунг: «Брандта – к стенке!»). Она объединила в ФРГ всех тех, кто, давно находясь под впечатлением выступлений французских и итальянских неофашистов, жаждал перехода к таким же «действиям» в ФРГ. Они завидовали притягательной силе, исходившей от демонстраций левого студенческого движения, привлекавшей к себе молодежь, которой им так недоставало[52].

Вошедшие в «Акцию “Сопротивление”» группировки отнюдь не принадлежали только к узкому кругу организаций НДП. К ним прежде всего присоединились те многочисленные группы, которые еще в 60-е годы, а частично и в конце 50-х годов конституировались в связи с фашистской «европейской» деятельностью. По аналогии с бывшими /235/ веймарскими «молодыми националистами», или «младогерманцами», они, полностью переняв их «фёлькишские» представления о нации, мире и молодежи, стали называть себя «молодыми европейцами» или же «молодыми националистами». В большинстве случаев они сотрудничали с «Младоевропейским рабочим кружком» (организацией бельгийского фашиста Жана Тириара) и «Национ Ойропа».

Так, например, в Гамбургском университете после запрещения основанного 17 июня 1956 г. Петером Дехоустом, Мартином Мусгнугом и Петером Штёкихтом «Союза национальных студентов» (СНС) его деятельность с того же 1956 г. продолжил «Легион “Европа”». Его глашатаем, а затем и председателем стал студент инженерного факультета Лотар Пенц (псевдоним Рудольф Юнкер). Эта организация (совместно с Артуром Эрхардом и бывшим заместителем имперского шефа печати, а затем неофашистским активистом Гельмутом Зюндерманом) приглашала нестуденческую молодежь на заседания кружка (так называемые «Четверги»), на них обсуждались политико-идеологические вопросы. Участником этих встреч стал с 1962 г. и Хенниг Айхберг (в 1956 г. он примкнул к гамбургской ветви «Немецко-социальногоо союза» Отто Штрассера, затем в 1961 г. объявился в созданном Вольфом Шенке и Вольфганом Фенором «Объединении “Немецкое национальное собрание”»; в том же году установил контакт с «Национ Ойропа»).

В 1964 г. «Легион “Европа”» и его «Четверги» раскололись на несколько организаций: на руководимый Лотаром Пенцом рабочий кружок «Молодежный форум» (издававший журнал «Юнгес форум» и требовавший «замены государства для всех народным государством»[53]); на возглавленную Бернхардом К. Винтцеком организацию «Акция: пароль Европа» (которая выпустила первый номер журнала «Мут» («Мужество») с подзаголовком «Национал-европейский пресс-бюллетень») и на руководимое д-ром Тиде «Рабочее содружество по охране родины» (через год влилось в ХСС). Раскол произошел по вопросу о поддержке НДП в избирательной борьбе, за что выступали Пенц и группа «Молодежный форум».

Об этом повороте Айхберг сразу же опубликовал в «Дойчер штудентен-анцайгер» – органе «Союза национальных студентов» – ряд статей, которые должны были побудить образовывавшихся в ФРГ «новых правых», «подобно французским, вернуться к традициям европейских войск /236/ СС»[54]. С мая 1968 г. Айхберг подвизался (в 1967 г. снова примкнув к «Молодежному форуму» во главе с Лотаром Пенцом) в качестве руководителя «Младоевропейского рабочего конгресса», а в 1970 г. вступил в возникшую в 1967 г. в Бохумском университете (Рур) «национал-революционную» группу, из нее он перешел в «Республиканский союз студентов», органом которого после прекращения выпуска «Рур-штудентен-анцайгер» стал корпоративный студенческий журнал «Штудент».

К началу 1970 г. эта группа оформилась как «национал-революционная базисная группа». Она использовала привнесенные в нее Айхбергом марксистские термины и переняла от местных «молодых троцкистов» лозунг: «Раскол Германии – это раскол германского пролетариата»[55]. 21 мая 1970 г. «базисная группа» отправилась в Кассель и там активно участвовала в выходках «Акции “Сопротивление”», имевших целью сорвать встречу Штофа и Брандта.

Но в Касселе она была не единственной группой такого рода. Примерно с 1968 г. «национал-революционные базисные группы» возникли во многих местах. Коротко остановимся здесь только на одной из них, имеющей особое значение для дальнейшего хода дел, а именно на западно-германском «Внепарламентском сотрудничестве» (ВПС).

Эта группа была основана 24 июня 1968 г. членами националистических союзов учащихся в противовес студенческому движению. В начале 1969 г. в нее вступили главные агитаторы активно проводившейся с октября 1964 г. кампании за «воссоединение» Германии. Их агитация осуществлялась в сотрудничестве с «Кураториумом “Неделимая Германия”» и организацией «Инициатива молодежи». Возглавлял их Свен Томас Франк. Враги разрядки ориентировали ВПС на «сопротивление», ссылаясь при этом как на борьбу немецкого народа в 1813 г. против наполеоновского ига, так и на заговор 20 июля 1944 г. Они заявляли: «ВПС оказывает сопротивление, ибо немцы... по рекомендации партий и политиков снова хотят смириться с тоталитарными условиями в своем отечестве и стремятся к «урегулированному сосуществованию»... ВПС... обещает начать сопротивление в тот самый момент, когда политики в Западной Германии преступно смирятся с судьбой немцев, проживающих в средней Германии {имеется в виду ГДР. – Прим. перев.}. ВПС будет оказывать сопротивление, если немецкие партии /237/ и политики захотят положить под сукно неразрешенные германские проблемы... ВПС будет оказывать сопротивление, если... поколение со сломленным хребтом и далее будет предавать будущее молодежи». Соответственно практические действия, или «сопротивление», предусматривали: призыв к созданию на предприятиях «групп самопомощи против анархистских и коммунистических провокаций» или организацию «службы блюстителей порядка», «по возможности из рабочих», для охраны запланированных диверсий у берлинской «стены» {так на жаргоне неонацистов именуются пограничные заграждения, установленные на границах ГДР и ее столицы Берлина с Западным Берлином 13 августа 1961 г.– Прим. перев..} и т.п.[56]

В январе 1970 г. эта группа изложила свои взгляды в «основных идеях» национал-революционной платформы, противопоставив «эрзац-идее “демократизации”», господствовавшей в период студенческого движения и прихода к власти в ФРГ социал-либеральной коалиции, путеводную идею «воссоединения» Германии.

1 июля 1970 г., стремясь вновь привлечь внимание к идее «единства рейха», группа «Внепарламентское сотрудничество» открыла «Национальный центр 1871 года» (год бисмарковского объединения Германии «сверху». – Прим. перев.), где регулярно проводила различные мероприятия на тему «История национал-революционного движения в Германии». В конце 1971 г. она, стремясь использовать бунтарские настроения молодежи и ее надежды на появление руководителей, способных возглавить восстание «снизу» и придать своей программе еще более экстремистский характер, назвала свой центр «Баррикадой». Издававшийся ВПС для учащейся националистически настроенной молодежи журнал получил название «Ребелль» («Бунтарь»), под которым подразумевалось «Бунтарь во имя Германии».

Но еще ранее, а именно с конца 1970 г., эта группа вместе с «Восточнополитическим немецким студенческим союзом» (ВНСС) и «Союзом верной родине молодежи» (СВРМ) создала «Сообщество действий национал-революционной молодежи Германии»[57].

С 1971 г. ВПС посылало своих докладчиков и организовывало пропагандистские поездки по ФРГ, чтобы «форсировать обучение молодых национал-революционеров»[58]. Оно также взяло на себя роль организатора в Западном Берлине проведенных тогда впервые, а затем ставших регулярными «встреч» представителей всех «национал-революционных /238/ базисных групп» различных организационных форм и действующих под различными вывесками.

Правда, во время кассельской демонстрации среди впервые появившихся и активизировавшихся «новых правых» кроме «национал-революционных базисных групп» и явно уголовно-террористических неонацистских организаций, находились и лица, которые по типу не принадлежали к «базисным группам», однако давно поддерживали тесный контакт с «интеллектуальным руководящим кругом» «идейного сообщества», стремившегося к «обновлению правых». Для координации своих действий и дискуссий по политико-идеологическим вопросам они трижды в год встречались с представителями «базисных групп» и с тяготевшими к «национал-революционерам» членами НДП, а также с бывшими функционерами «Союза национальных студентов». Эти встречи получили название «Забабургских застолий» (г. Забабург находится около Касселя).

Среди групп, принимавших участие в этих встречах, имелись две, деятельность которых имела значение для образования, состава и идеологической направленности нынешних «новых правых».

Первая из них – «Независимая рабочая партия» (НРП), была основана 21 января 1962 г. в Эссене в связи с происходившим тогда по инициативе Отто Штрассера роспуском «Немецкого социального союза» (НСС) и вобрала в себя часть этого союза в Рурской области. В 1956 г. по возвращении из эмиграции Отто Штрассер организовал не только «Немецкий социальный союз», но и «Союз немецких социалистов» в Сааре. Он сразу же начал сотрудничать с выступавшим за автономию Эльзаса «Европейским народным движением» (ЕНД) (журнал этого движения назывался «Народная Европа»), стал его почетным вице-президентом (немецкая секция возглавлялась одним из сторонников Штрассера). Вместе с ЕНД, а также и НСС Отто Штрассер еще в октябре 1957 г. примкнул к основанному в Австрии неким Соуцеком «Социально-органическому движению за порядок в Европе» и одновременно к «Народной партии Швейцарии», общим печатным органом которых стал журнал «Ойропаруф» («Призыв к Европе»). Таким образом, он с самого начала активно занялся «фёлькишско»-фашистской «европейской деятельностью» и связал себя с нею.

В конце 1962 г. Отто Штрассер распустил НСС и реорганизовал движение. Один из функционеров НСС, Эрхард /239/ Клизе, еще в 1961 г. проявил инициативу по созданию в Рурской области ориентирующейся на программу Штрассера «Рабочей партии». При окончательном конституировании в январе 1962 г. под названием «Независимая рабочая партия» (НРП) она, в отличие от НСС, для которого программным словом было «солидаризм», поставила своей целью «немецкий социализм», потребовав от приверженцев борьбы за восстановление германского рейха и «воссоединение» Германии в рамках «Европейской федерации». Она выдавала себя за «партию борьбы за демократический свободный социализм немецкой нации», требовала во имя «прав немецкого народа» «отмены денацификации и всех вынесенных вражескими государствами приговоров так называемым военным преступникам»[59]. Все это было записано в принятой на 2-м съезде «Программе действий»[60]. В качестве своего органа НРП стала издавать «Рейхсарбайтерцайтунг», а в 1967 г. создала собственную молодежную организацию «Молодежь голубого орла», программными целями которой были: «восстановление единой Германии в рамках сообщества европейских государств»; приверженность «немецкому социализму как единственному независимому от марксизма и от крупного капитала мировоззрению»[61].

В январе 1969 г. в НРП вступил Вольфганг Штраус, специалист по антисоветской националистической пропаганде, которую он вел среди народов Восточной Европы во имя «национального» социализма или «национал-солидаризма». После 1945 г. он был осужден советским военным трибуналом, а после освобождения, в конце 1956 г., через Западный Берлин перебрался в Мюнхен[62] и там продолжил свою деятельность. В 1968 г. В. Штраус выпустил брошюру «Третья революция»[63] и под различными псевдонимами написал множество статей, предсказывая восстания народов Восточной Европы. В 1969 г. он опубликовал брошюру «Вопреки всему – мы победим!»[64], которая, как иногда считают, оказала большое влияние на становление «новых правых»; в ней, по мнению Г. Барча, впервые был пущен в оборот термин «освободительный национализм»[65].

Вторая группа состояла преимущественно из членов распущенного НСС и ставила своей целью придать «теоретическую» и политическую актуальность штрассеровскому понятию «солидаризм» (которое отнюдь не противоречило понятию «немецкий социализм», а имело лишь различные адреса). /240/

В 1968 г. Карл Йоххайм-Армин, воспитанник «Молодежного Стального шлема» «бригады Эрхарда», член НСДАП с 1927 г. и до конца войны – унтерштурмфюрер войск СС, бывший руководитель штрассеровского «Черного фронта» в Южном Бадене (в 1951 г. участвовал в создании организации «Национальная молодежь Германии»), основал «Социал-революционное боевое содружество Германии», которое вместе с другими аналогичными партиями и группами образовало «Народно-социалистический единый фронт».

Первоочередной задачей «Забабургских застолий» было объединить возникшие к этому времени в ФРГ «народно-социалистические базисные группы» с «национал-революционными базисными группами» в «Содружество действий “Новые нации”». Этот план предусматривал создание «собственной организации социал-революционных националистов Европы» путем сотрудничества прежде всего с основанной тогда же (в конце ноября 1969 г.) во Франции группой «Ордр нуво» и опираясь на итальянские группы «Народной борьбы», бельгийских «солидаристов», испанских и других «европейских националистов».

Цель плана четко выразил выпускавшийся с января 1973 г. на трех языках и выходивший раз в два месяца журнал «Вилле унд Тат» («Воля и действие»): «объединение Европы» имеет своей предпосылкой «европейскую, первоначально идейную революцию, предусматривающую максимальную связь с народом»; она будет делом «национальных социал-революционеров» отдельных стран, которые в целях ее осуществления должны сотрудничать друг с другом. Он призывал, используя энергию «социал-революционных националистов», «распространить Европейское экономическое сообщество до границ континента»[66].

Осенью 1971 г. «Забабургские застолья» создали «координационный комитет», а в ноябре того же года поручили специальному «рабочему кружку по идеологии» претворить в жизнь главный программный пункт: «создание национал-революционной публицистики для распространения социал-революционных идей». В этот кружок наряду с другими вошли Хенниг Айхберг и Герт Вальдман. Руководитель издательства «Национ Ойропа» Петер Дехоуст дал кружку возможность публиковать свои материалы в специально созданной для этого серии (карманного формата и черного цвета) под названием «Молодая критика», а также помог им основать собственное издательство «Ферлаг дойч-ойропеишер Штудиен», /241/ вокруг которого сгруппировалось «Общество германо-европейских исследований».

Образование нынешней расстановки сил. Возникновение «новых правых» внутри неофашизма в ФРГ

В октябре 1970 г. правление НДП под руководством Адольфа фон Таддена предложило создать на базе «Акции “Сопротивление”» временное внепартийное «движение», объединив в нем все воинствующие и стремящиеся к действию неофашистские организации. В учредительном обращении было взято на вооружение «национал-революционное» применение западноберлинским ВПС термина «сопротивление»[67].

Тем самым было положено начало той организационной перегруппировке внутри неофашизма в ФРГ, которая уже во второй половине 1974 г. привела к образованию трех главных лагерей, отличавшихся друг от друга не только внешне (несмотря на взаимные перекрестные связи), но и функционально.

Первый возник в 1970 г. и формировался до начала 80-х годов из групп, уже в своих названиях демонстративно подчеркивающих приверженность к НСДАП и гитлеровскому рейху. В качестве метода борьбы они использовали террор, считая, что он обладает пропагандистской силой[68].

В 1974 г. стали возникать «национал-социалистские боевые группы». Лица, занимавшие самые высокие официальные посты, и просто официальные круги, симпатизировавшие идее возрождения «военных союзов», покровительствовали созданию «военно-спортивных групп». Самой крупной из них стала «Военно-спортивная группа Гофмана», действовавшая с начала 1974 г. В 1978 г. она разместилась в замке Эрмрот (около Нюрнберга), где когда-то находилась школа гауляйтеров НСДАП. Группа не только избрала эмблемой эсэсовскую «мертвую голову», но и в своем журнале «Коммандо» и в разработанной Карлом-Гейнцем Гофманом «программе» будущего «движения» недвусмысленно продемонстрировала как свою «европейскую» ориентацию, так и свое назначение – ведение гражданской войны и организацию переворота»[69].

Этот переход непосредственно к террору или созданию /242/ предпосылок для него поневоле вынуждал партии (в том числе и НДП), заинтересованные в том, чтобы доказать свою способность к парламентской деятельности и продемонстрировать терпимость к конституции, в собственных интересах четко отмежеваться от данного лагеря. В результате из него на НДП посыпались те же самые обвинения, которые в свое время штрассеровцы, становясь в позу «последовательных борцов», выдвигали против Гитлера: в «легализме», «обуржуазивании», «примирении с системой», в «отказе от революции».

К образованию второго лагеря привело отторжение откровенно фашистских сил, группировавшихся вокруг НДП, и сосредоточение их вокруг иного центра. Причем он формировался не группами будущих «новых правых» (от которых именно теперь, как и идеологически «динамичных», можно было ожидать растущего влияния на НДП, которая отчаянно искала путей активизации своей деятельности), а сторонниками д-ра Герхарда Фрея, главного редактора «Дойче национальцайтунг» и единоличного владельца ее издательства, а также (с 1964 г.) одного из руководителей издательства «Национ Ойропа».

Еще в январе 1971 г. Герхард Фрей предпринял попытку, создав «Немецкий народный союз» (ННС), компенсировать провал НДП и объединить в рядах этого союза основную массу закоренелых неонацистов на платформе, выдвинутой «Дойче национальцайтунг»: «борьба» против «вины за войну», а несколько позже – и против «лжи о газовых камерах». В результате за короткий срок ННС завоевал большую, чем НДП, популярность и начал отодвигать ее на второй план, как общую партию неофашистских сил. (По непроверенным данным «Бюллетеня ведомства охраны конституции» министерства внутренних дел ФРГ, в 1982 г. ННС насчитывал 10000 членов, а НДП – 6000[70].) Фрей привел эти данные в январе 1972 г. при образовании сотрудничавшего с ННС и служившего ему прикрытием «Совета свободомыслящих»[71].

ННС определяет представляемое им направление как «национально-свободомыслящее». Если это название вообще о чем-либо говорит, то только о том, что ННС отмежевывается от оперирующих социальной демагогией групп. Иными словами: в отличие от национал-«социалистических», «признающих рыночное хозяйство» групп, «Совет свободомыслящих» считает себя координатором организаций «национально-свободомыслящего» направления. /243/

Еще в ноябре 1971 г. Тиес Христоферзен (бывший зондерфюрер СС в филиале Освенцима Раиско, а затем руководитель крестьянских организаций, издатель журналов для крестьян, член ХДС, затем Немецкой партии и, наконец, НДП, из которой он вышел, заявив, что она для него «слишком демократическая»[72]) основал принадлежавшую к тому же блоку «Гражданскую и крестьянскую инициативу», а также издательство «Критик-ферлаг», в котором выпустил впоследствии свою брошюру «Ложь об Освенциме». В декабре 1971 г. адвокат Манфред Рёдер (который спустя два года написал предисловие к брошюре Христоферзена об Освенциме и отредактировал ее) переименовал свою прежнюю, действовавшую в рамках «Акции “Ответственность”» «Гражданскую инициативу против моральной и политической анархии» в «Немецкую гражданскую инициативу» (НГИ), которая временами выступала и под названием «Гражданская инициатива “Германский рейх”».

С середины 70-х годов НГИ выступает совместно с созданным Эрвином Шёнборном «Боевым союзом немецких солдат» (БСНС), «Гражданской и крестьянской инициативой» Христоферзена и несколькими террористическими группами (в частности, «Военно-спортивной группой Гофмана» и «Подпольной организацией вервольфа» из «Викингюгенд»).

В начале 70-х годов НГИ по различным поводам организует всевозможные эксцессы, действуя в том же направлении, что и ННС. Здесь налицо комплекс неразрывно переплетенных между собой группировок с собственной идеологической базой и боевым аппаратом, своим печатным органом «Дойчер анцайгер» – приложением к фрейевской «Дойче национальцайтунг»[73]. Общая направленность этих группировок, с одной стороны, их очевидная связь с западногерманским и западноевропейским терроризмом – с другой, не оставляют никакого сомнения в том, что блок ННС фактически был главным блоком внутри западногерманского неонацизма. Приведем лишь один пример – самого д-ра Герхарда Фрея. Как председатель ННС, он не только принадлежит к «кружку друзей» тесно связанной с международным фашистским терроризмом «Военно-спортивной группы Гофмана», но и финансирует ее.

Становление третьего лагеря, который стремится распространить свое идеологическое влияние, выходя за рамки организованного неофашизма, и играет среди нынешних /244/ «новых правых» роль передового отряда, произошло спустя год после осуществленной Фрейем концентрации сил вокруг ННС. В тот момент, когда Фрей основал «Совет свободомыслящих», 9 января 1972 г. из НДП вышли прежний председатель ее земельной организации в Баварии д-р Зигфрид Пёльман и еще 460 ее членов. Эта наиболее радикальная часть партии, резко выступившая против ее правления, объединилась с «национал-революционными базисными группами», «солидаристами», «Независимой рабочей партией» и «народными социалистами» в «Акцию “Новые правые”» (АНП), которая затем присоединилась к фрейевскому «Союзу свободомыслящих».

Это первое объединение «нового национализма», которое возникло с перспективой создания «строго организованного кадрового союза», просуществовало недолго. Ввиду разногласий между входившими в него различными по своей направленности силами в них происходили расколы и возникали новые группировки, пока в августе 1974 г. не сложилась нынешняя организационная структура «новых правых», достаточно хорошо описанная ими самими[74].

История возникновения в недрах НДП, стремившейся к большей активности на базе крайне агрессивной демагогии «Акции “Сопротивление”», началась 17 июня 1971 г. В этот намеренно избранный день {В этот день в 1953 г. в ГДР произошел антинародный путч, организованный реакционными кругами ФРГ. – Прим. перев.} Фридхельм Буссе, исключенный из НДП и вступивший в только что возникшую «Немецкую рабочую партию» (НРП), бывший руководитель комиссии по социальной политике и профсоюзным вопросам правления НДП земли Северный Рейн-Вестфалия, основал в Крефельде «Партию рабочих – немецкие социалисты». Она действовала вместе с «Акцией “Немецкий социализм”» (Немецкое рабочее содружество – национал-революционное движение), а также с приверженцем Штрассера Вернером Козбабом, пришедшим от «солидаристов» и в это время особенно старавшимся расширить «народно-социалистические базисные группы» и превратить их в «народно-социалистическое движение». Он выступает также в качестве агитатора «Немецко-социалистической народной партии» и основателя возникшего в 1972 г. «Рабочего содружества за национальную политику». Всех их связывало стремление создать в ФРГ успешно /245/ действующее «национал-революционное и народно-социалистическое движение»[75].

Адольф фон Тадден, старый активист «Немецкой имперской партии», вынужден был уступить нараставшей в НДП критике его за «вялость». 21 ноября 1971 г. на 5-м съезде НДП председателем партии стал адвокат Мартин Мусгнуг, который проводил линию на раздувание неофашистского огня. Учитывая быстро проходивший под руководством Мусгнуга (который, например, в 1977 г. выступал в суде защитником Карла-Гейнца Гофмана) процесс сближения НДП с «новыми правыми» по основным программным положениям, это едва ли можно рассматривать как их поражение. И если всего через полтора месяца после замены Таддена Мусгнугом дело дошло до выхода из НДП Пёльмана и конституирования «Акции “Новые правые”», то произошло это отнюдь не потому, что Пёльман (как можно прочесть у Гюнтера Барча) «в определенной степени» представлял «левое крыло НДП», а фон Тадден – «правое» и было «уже поздно» положить конец конфликтам, возникавшим в связи с избранием Мусгнуга. Конфликт с Тадденом был вызван тем, что Пёльман встал во главе тех участников «Акции “Новые правые”», которым грозило исключение из партии за участие в террористических акциях; он считал, что Тадден не смеет «снижать эмоциональный накал»[76].

В соответствии с этим в январе 1972 г. (поскольку Мусгнуг, так же как ни один другой председатель НДП, не мог полностью игнорировать негативное воздействие террористических актов на избирателей) поддерживавшая Пёльмана и его призыв «положить новое начало борьбе за Германию» часть этой партии, будучи «самой эмоциональной», воспламеняющейся или «революционной», то есть наиболее отвечавшей фашистскому духу, вышла из ее баварского отделения. Однако этот конфликт и разрыв с НДП так называемого «левого» крыла в лагере правых отвечали политическим обычаям данного потенциала. Буссе обосновывает это следующим: «Буржуазно-реакционный характер руководящей клики НДП никогда не позволял этой партии быть чем-либо иным, кроме как реакционным правофланговым западногерманской партийной системы...»[77] Речь идет о радикальном воинствующем фашистском крыле НДП, которое в своем неудержимом натиске не желает считаться ни с какими возражениями и ограничениями, и противостоящим ему силам приклеивает /246/ ярлык «реакционных» или «буржуазных», а себя именует «антиреакционным», решительно «антибуржуазным» и зачисляет в «левые». Вот почему «Акция “Новые правые”» даже в названии стала ориентироваться на французскую «Нувель друат», взяв за образец организованную французским «Ордр нуво» «Службу безопасности», и начала подготовку неофашистских кадров.

Кратковременное существование «Акции “Новые правые”» поучительно с точки зрения закономерностей, которым фашизм в целом подвержен при создании своих организаций. Ведь в данном случае была предпринята попытка дать ход и придать вес желаемой «более активной» ориентации неофашизма в том ее двояком значении, которое с самого начала присуще объединяющему боевому призыву к «сопротивлению» (по крайней мере в понимании более энергичных кадров «молодежно-европейских» и «национал-революционных» групп). Это означало переход к более воинственным выступлениям на улицах – «сопротивление во имя Германии!»,– а также идеологическое наступление с особым прицелом на молодежь с ее левацкими движениями протеста (на языке «нового национализма»: «идейно-культурная революция ради Германии») посредством и внутри одной и той же объединенной неофашистской организации. Но в условиях 70-х годов, а тем самым с точки зрения тогдашних, да и сегодняшних, объективных организационных потребностей фашизма это было волюнтаристским мероприятием. Мы видим, как «Акция “Новые правые”» подтверждает это тем, что в силу обусловленных ситуацией фактически противоречивых требований к фашизму распадается сама.

Не успела АНП возникнуть, как выяснилось, что Пёльман намерен передать ведение столь рьяно защищавшегося им против Таддена «эмоционального огня» новой концентрации неофашистских сил вокруг ННС. Как уже говорилось, он незамедлительно присоединяет АНП к «Совету свободомыслящих», созданному в том же самом месяце Фрейем. И снова совершенно ясно, что при наличии общего стремления это в конечном счете приведет к поляризации и распаду этих неоднородных сил на два главных лагеря. Ведь не только Айхберг по просьбе Пёльмана составил «манифест» АНП, но одновременно и сам Пёльман выработал «Призыв к действию». Согласно этому призыву, АНП (по словам Барча) должна стать «движением молодежи за социалистическую нацию Европа и поддерживать всех освободительных /247/ националистов во всех странах». Однако присоединение к «Совету свободомыслящих», т. е. к лагерю Фрейя, означало и присоединение к группам того направления фашизма, националистическая агитация которого непосредственно направлена на реабилитацию гитлеровского, нацистского государства.

Это и определяло несовместимость представлений о мобилизации масс, связанных с деятельностью штрассеровских организаций и «национал-революционных базисных групп», с давно достигшими взаимопонимания относительно основных положений «нового» идеологическо-стратегического кредо идеологами «Идейного сообщества», которое взяло под свой прицел наступательную новую идеологическую рекомендацию фашизма, идущую через Штрассера под опознавательным знаком антигитлеризма, а тем самым и «антифашистский национализм».

Речь идет о двух разных методах мобилизации масс, которые (правда, не с точки зрения политического эффекта, но все же внутри одной организации), исключая друг друга, в конечном счете должны были взорвать ее. Именно это довольно скоро привело к конфликтам (при продолжавшемся два года тесном сотрудничестве), которые проявились уже на учредительном съезде АНП. В течение 1973 г. с обеих сторон имели место попытки исключения из партии, судебные тяжбы из-за права на сохранение ее прежнего названия (победителем из них вышел Пёльман). 2–3 марта 1974 г. прошли два раздельных партийных съезда, которые завершили раскол.

Большинство, прежней АНП вошло во вновь созданную «Национально-революционную организацию созидания» (НРОС), она уделяет основное внимание укреплению своих рядов.

«Солидаристы», «национальные социалисты», «национал-революционеры»

Несмотря на полное единодушие «национал-революционеров», которым больше уже ничто не мешало объединить все «национал-социалистические» силы в рамках этого «освободительно-националистического» направления в одну крупную единую организацию, дело до этого так и не дошло. Наоборот, среди них произошла организационная дифференциация, в результате чего разделились на две части даже представители «Идейного сообщества». Дифференциация /248/ эта весьма показательна. Ведь и в самом штрассеровском направлении все еще не решен вопрос о цели мобилизации – в данном случае той «третьей» модели, которую «новый национализм» обещает взамен объявленных устарелыми систем Востока и Запада. Иначе говоря, вместо капитализма и реального социализма должно появиться якобы нечто другое, «преодолевающее» и тот и другой, т. е. «истинный социализм».

Лотар Пенц из группы «Новый форум», выражавший мнение созданной тем временем гамбургской земельной группы НРОС, высказался за «солидаризм». Хенниг Айхберг, сотрудник «Молодежного форума», в полном единодушии со специалистом по «восстаниям в Восточной Европе» «освободительным националистом» Вольфгангом Штраусом стоял за «социализм». Это свидетельствовало о полном тождестве содержания штрассеровского «солидаризма» и «немецкого социализма».

24 августа 1974 г. группировка Пенца провозгласила в Ашаффенбурге «Солидаристское народное движение» (которое позднее было переименовано в «Союз немецких солидаристов»). Оно издавало журнал «Золль (Долг»). 31 августа 1974 г. во Франкенберге-на-Одере под руководством Айхберга и Штрауса оформилась группа «Дело народа – Национал-революционная организация созидания» (ДН/НРОС). Сначала органом этой организации стал журнал «Нойе цайт», который впоследствии объединился со старым печатным органом для неофашистских кадров «Идеологи унд Стратеги». Своей программой ДН/НРОС сделала «Национал-революционную программу», которую уже в 1974 г. Айхберг противопоставил «Солидаристскому манифесту». Ее «главным требованием» была «ликвидация германских сепаратных государств: Бонна, Восточного Берлина и Вены – путем национальной революции, осуществляемой легальными методами, а в случае необходимости – насилием». Начаться эта революция должна была в Западной Германии и Западном Берлине; считалось «возможным», что «центр ее тяжести будет перенесен на территорию ГДР, поскольку необходима общегерманская организация, охватывающая и Австрию»[78].

Кроме этих своих организаций, «солидаристы» создают различные «национал-революционные» группы, из которых ДН/НРОС оставалась крупнейшей, но не единственной. К этим двум главным организациям «национал-революционеров» в 1974 г. присоединилось еще несколько. /249/

Если сравнить программы этих объединенных под такой крышей, но все же самостоятельно организованных групп: «Солидаристский манифест» и «Солидаристскую программу принципов» «Союза немецких солидаристов»; программу ДН/НРОС «Наша программа для Германии», а также выработанную в качестве «основы национал-революционного самопонимания» «Национал-революционную платформу»,[79] то выясняется, что между ними нет ни малейшего концептуального различия. И это не удивительно, поскольку в основе их лежит один и тот же документ: программа тогдашнего «народно-социалистического движения», что было обусловлено следующей причиной.

Еще в 1968 г. Армин Молер,[80] который в 1942 г. дезертировал из швейцарской армии, чтобы вступить в СС, в 1949–1953 гг. был личным секретарем Эрнста Юнгера и впоследствии одним из руководящих сотрудников журнала «Критикой», а с 1964 г. управляющим делами Фонда Карла-Фридриха фон Сименса в Мюнхене, принял участие в рождении до сих пор единственной в своем роде организации французских «новых правых» – «Groupement de Recherche et d’Etudes pour la Civilisation Europeene» (GRECE) – под руководством Алэна де Бенуа. Это учреждение стало «копиркой» не только для «Идейного сообщества» и «Забабургских застолий» в ФРГ, но и для всех повсеместно возникавших «идеологических групп» в организациях «новых правых» других западноевропейских стран.

В 1981 г. общественность ФРГ стала свидетелем рождения еще одного объединения западногерманского неофашизма, заявившего о себе как о «новой школе». Его председателем стал некий Пьер Кребс из Касселя (а одной из центральных его фигур, само собою разумеется, Армин Молер). Это объединение утвердилось под откровенным названием «Семинары “Туле”» и уже первым томом – «Рабочий кружок. Исследование и изучение европейской культуры» (подзаголовок «Непреходящее наследие. Альтернативы принципу равенства»),– выпущенным тюбингенским издательством «Граберт-ферлаг» под знаком эсэсовских рун, оно не оставило ни малейшего сомнения в том, что требуемое для формирования нового национального сознания «фёлькишское» осознание «идентичности» тождественно регенерации расизма.

Подробное ознакомление с выходившими с 1981 г. публикациями «Семинаров “Туле”» показывает, что уже в /250/ предшествовавшие годы (через «национал-революционное» «Идейное сообщество», другие круги и организации правых в Европе) система этого «нового» мировоззрения из ее центров проникла как в аргументацию правых, так и в программные положения.

Поэтому Молер в кратком очерке истории развития германского консерватизма датирует «примерно концом 60-х годов» время, когда консерваторы осознали, что статус-кво в Европе неприемлем, а прошлое вернуть невозможно, и потому консерватизм устремляет теперь свой взгляд «вперед», как это имело место в Веймарской республике, у Мёллера ван ден Брука и Эрнста Юнгера.

Необходимо представлять себе облик сегодняшнего консерватизма, имеющего специфическую систему аргументации, которая свидетельствует о возможностях его воздействия на другие потенциальные политические силы.

Идеологический образец и стратегические направления «новых правых»

Гюнтер Барч еще в 1975 г. описал эту систему аргументации в главе «Мировоззрение новых правых» своей книги «Революция справа? Идеология и организация неофашистов». Недостаточно логично и последовательно он назвал следующие «шесть столпов» этой системы: «биогуманизм», «европейская теория познания логического эмпиризма», «биологический тип человека», «этноплюрализм с янсенизмом и евгеникой» {Янсенизм – неортодоксальное течение во французском и нидерландском католицизме. Янсенизм формировал тип интеллектуально развитого человека с высоким чувством моральной ответственности, но так же с фанатичной сектантской узостью. – Прим. ред.}, «освободительный национализм» и «европейский социализм».

Речь идет о системе взглядов, которая пытается оправдать требование создания «Большой Европы» и связанное с ним восстановление великогерманского рейха тем, что неевропейские державы подавляют «своеобразие» европейских народов.

По своей специфике это требование направлено не только против обеих нынешних «сверхдержав», но и против всех противостоящих такой ориентации политических сил, /251/ которые в конечном счете сводятся к единой враждебной «чужеземной силе».

Именно потому эта система может прочно утвердиться не только на историко-культурной почве (на которой она смешивается со всем «чужеземным» и к тому же подвергается возможности человеческого воздействия), но и, лишь впервые надежно, на почве «биологических» жизненных параметров, то есть на почве непреложного «естественного» значения.

Поэтому составными частями данной системы являются:

Биологическая, основанная на крайних социал-дарвинистских концепциях, антропология, опирающаяся главным образом на «результаты исследований» в области наследственной биологии и генетики, а также «науки о поведении» (этологии), которые были получены представителями элитарно враждебных массам и в большинстве случаев стоящих на расистских и социал-дарвинистских позициях.

Расистская этнография (этнология), утверждающая, что «различие», «своеобразие» народов определяется биологическими факторами и что каждому из них присуща специфически расовая логика и соответственно расовая теория познания («западный метод познания»). Базирующееся на всем этом «фёлькишское» учение о государстве, политике и обществе под названием «биогуманизм».

Основанная на этом учении программа мирового «фёлькишского нового порядка» («этноплюрализм»), а также внутриполитическая программа создания нового, «фёлькишского» государственного и общественного строя наций под флагом либо «фёлькишского», «национального социализма» и «органического» государства», либо «солидаризма» («европейский социализм» или только «европейский новый порядок»)[81].

Стратегия осуществления этой общей программы с целью активизации «народной» борьбы за исторически обосновывающую ее теорию «революции» («освободительный национализм»).

Замена прежних «рационалистических», «материалистических» или даже «интеллектуалистских» научных понятий отвечающими «жизни» (именно «особыми» вместо лишь фиктивных «всеобщих») формами «совершенно единого» образа мышления и требующими «мифологического» осознания философии, являющейся историей человеческого духа, которая к тому же отвергает это наименование, поскольку /252/ речь еще идет лишь о «мышлении» («сообщество мышления!»).

1. «Биологический» или «реальный тип человека»

По утверждению «новых правых», следует, пишет Барч, «разрушить антропологические основы господствующих мировых систем» на Востоке и Западе[82]. Для «новых правых» человек – это биологический тип, «сущность которого первично определяется биологической эволюцией и инстинктами»; поэтому все устанавливаемые нормы должны отвечать этим «естественным закономерностям». В чем же они состоят? «Исследование поведения» называет здесь «шесть конкретных инстинктов».

Первый. «Территориальный» инстинкт, который «новые правые» определяют как «групповой механизм отмежевания вовне и сплочения внутри», из чего делается вывод, что данный инстинкт – «антропологическая» первопричина «национализма».

Второй. Инстинкт «доминирования», который «новые правые» определяют как «механизм неравенства»: «только признание неравенства обеспечивает господство самого способного». Это – основа отстаиваемого «Нувель эколь» и «Семинарами “Туле”» учения о дифференциации, на основе которого вырабатывается мировоззрение, охватывающее все сферы жизни и направленное против «принципа равенства» как «противоестественного»[83]. Исходным пунктом является именно «неравенство» как присущий природе «творческий принцип созидания»[84].

Инстинкт «доминирования» «антропологически обосновывает» не только «гуманизм», который отвечает «жизни... и ее принципу неравенства»[85], но и выражает «волю» бороться против «догматизма» и «идеологии»[86]. Тем самым он ведет к «культурному Ренессансу и освобождению Европы», которая «в сотрудничестве с молодыми силами третьего мира будет угрожать империализму великих держав»[87]. В соответствии с этим законом жизни «Семинары “Туле”» пропагандируют «право народов на неравенство», а тем самым «плюрализм» их понятий истины, что подрывает международное право. «Смелые завоеватели» из рядов народа следуют своей собственной, «фёлькишской истине», а не истине завоеванных.

Третий. Инстинкт «собственности», который вытекает «из овладения и формирования материи человеком» и его отождествления «с захваченным и сформированным». Поэтому «частная собственность» – «не что иное, как /253/ конкретизация человека в материи»; это способствует выживанию лучших и укрепляет группу или общество вовне.

Четвертый. Инстинкт «агрессивности», который служит «защите территории, образованию сословий и приобретению собственности». «Материальная форма проявления» этого инстинкта – «оружие», которое «новые правые» объявляют «причиной становления человека».

Пятый. Инстинкт «сообщества», который служит «сохранению» малых и больших групп (таких, как «семья или народ»).

Шестой. «Сексуальный» инстинкт, который способствует «биологической эволюции».

2. «Европейская теория познания»

Эта «теория познания», выдвинутая «новой школой», претендует на принадлежность к «логическому эмпиризму», который уже преодолевает «рационализм» (в понимании любой всеобщей идеи) и тем самым ликвидирует разрыв между мышлением и эмпиризмом. Исходя из этого, «новые правые» строят концепцию расистской «теории познания», делают на ее основе практические политические выводы и выдвигают политические требования. Так, превращение Европы в один из важнейших центров мировой цивилизации они объясняют неким «европейским синдромом» и требуют, чтобы «европейская политика» определялась осознанием этих фактов. «Новые правые» заявляют, что и «общественный строй в Германии должен быть сформирован заново, в соответствии с европейским синдромом».

Считая своей целью создание «Великой Европы», «новые правые» пытаются сконструировать некую «европейскую идентичность», но при этом резко отмежевываются от национал-социалистского расизма периода до 1945 г., поскольку тот «хотя видел и принимал в расчет биологические реальности, но неправильно толковал и понимал их». Ведь, по их мнению, «реальность – это деление человечества на европейцев, негроидов и монголоидов. Языковое деление на германские, романские и славянские народы, правда, существует, но имеет второстепенное значение» (вполне понятно почему). Вообще «основная причина политического и военного поражения национал-социалистов» коренилась в этом «ненаучном биологизме», хотя не кто иной, как Ницше, показал, что путь Европы как к мировому господству, так и к «сверхчеловеку» лежит через научное познание природы; именно за такое «познание» «новые правые» и выдают свою «европейскую теорию познания». /254/

3. «Биогуманизм»

Он является применением «реалистического типа человека», «европейской теории познания», дополненной расовой «дифференциацией» к проблемам общественного и государственного устройства. Соответственно этому Барч дает главе название: «Биогуманизм против техномарксизма».

В действительности же речь идет здесь о той издавна главной, а потому классической для всех «фёлькишских» идеологов теме, из которой они пытаются выкристаллизовать «фёлькишский» принцип как таковой, противопоставляя его «либерализму» и «марксизму» (под которыми они понимают рационализм, веру в прогресс, материализм и т. п.) как главным течениям времени, утверждая, будто бы те потерпели банкротство.

4. «Этноплюрализм»

Он является основным звеном всей системы, в котором понятие «национальная идентичность» (в чрезвычайно характерном для «новых правых» «фёлькишском» смысле слова) становится обобщающим идеологическим обоснованием и оправданием как кампаний против иностранцев и направленной против них политики внутри страны, так и (при помощи одной и той же формулы) всей внешнеполитической программы, призывающей к установлению «фёлькишского, нового порядка в Европе», который именуется «этноплюралистским» и развитие которого является теоретическим самообоснованием «нового национализма».

В понятии «национальная идентичность» «национализм» сводится к присущему всем живым существам «инстинкту захвата территорий», который отвечает «основному биологическому принципу и потому служит прогрессу в деле эволюции»[88]. Поэтому он означает «стремление» народов «к самоутверждению и самовыражению» и тем самым является «экзистенциональным сознанием своеобразности данного народа». «Давлению», которое оказывается на это «своеобразие» (другими «своеобразиями») извне, он противопоставляет «контрдавление изнутри», служа тем самым «духовной интеграции всех участников группы в территориальный союз»[89].

Если к этому тезису «новых правых» мы присоединим тезис о том, что отдельный индивидуум вообще что-то значит лишь внутри такого «органического целого», а вне его ничего собой не представляет, то понятие «национальная идентичность» приобретает внутренний импульс, который придает ему особую динамическую силу: каждый в /255/ отдельности идентичен своей личности, но в связи со всеми он представляет нацию.

Это «фёлькиш»-националистическое понятие «идентичности» – умело применяется в «вопросе об иностранцах». Умерший в мае 1971 г. Артур Эрхардт перед смертью записал на пленку «Призыв к сопротивлению против убийства народа», именуемый с тех пор всеми приверженцами «новой Европы» «политическим завещанием». В нем он, ссылаясь на якобы существующий гигантский вражеский заговор, расписывал «всяческие, вынашиваемые с конца прошлого века планы истребления немецкого народа» посредством «геноцида», «биологического засилья иностранцев» и «сокращения рождаемости».

Тем самым он дал «добро» неофашизму в ФРГ в его попытке создать массовую базу путем направленных против иностранцев кампаний, адресованных скрытому расизму «молчаливого большинства». «Научной» опорой «новым правым» послужил проведенный в 1980 г. «Обществом свободной публицистики» и «Национ Ойропа» конгресс на тему «Будущее немецкого народа с биологической и политической точек зрения», который оказал определенное воздействие на политику правительства ФРГ[90].

«Новые правые» стоят на позициях этого «биополитически» (и что весьма интересно, «геополитически») обоснованного курса против иностранцев в ФРГ. Их мысли, как отмечал еще в 1975 г. Барч, «идут в том же самом направлении». Однако специфическим «вкладом» их возникшей в то время и направленной против иностранцев «этноплюралистской концепции» был тот, что кампании, организованные неонацизмом, теперь больше не могли использовать арсенал аргументации, базирующийся на утверждениях о расовой или национальной неполноценности тех или иных народов. Им пришлось изображать эти кампании и акции как проводимые якобы в пользу самих иностранцев, чтобы оградить их от потери своей «национальной» и «культурной», а таким образом, и личностной «идентичности».

Эта аргументация имела свой внутренний, предназначенный для населения ФРГ и собственной «нации» агрессивный смысл. Функционально она полностью соответствовала прежнему фашистскому расизму с его «градацией наций по их ценности», а по действенности не уступала ему. Об этом свидетельствовало невиданное возмущение, которое вызвали открыто провозглашенные неонацистами кампании /256/ против иностранцев в ФРГ, что имело решающее значение для «новых правых», всего западногерманского неофашизма.

Во внешней политике концепция «этноплюрализма» находит применение в требовании создать «народные идентичности» путем присоединения к ним территорий тех или иных государств. Это означает пересмотр существующих ныне в Европе государственных границ согласно этническому принципу порядка «фёлькишского самоопределения» в качестве «зародыша нового мирового порядка». Концепция эта имеет «четыре уровня»: «общегерманский», «великогерманский», «континентальный» и «международный».

На «общегерманском уровне» речь, понятно, идет об «объединении» ГДР с ФРГ.

На великогерманском уровне «новые правые» в план создания «нового порядка» включают и Австрию. Дабы Германия смогла возникнуть вновь, ныне существующие государства ФРГ, ГДР и Австрия должны быть ликвидированы. К числу «воссоединяемых» с Германией областей относится и Южный Тироль.

Этот «этнический» порядок надлежит осуществить и на «континентальном уровне», причем взгляды тут направлены на Советский Союз как на «многонациональное государство», которое, по мнению «новых правых», необходимо расчленить на более мелкие, «этнически» идентичные государства. Главное препятствие для установления такого «нового порядка в Европе» – существующие системы экономических и военных блоков, которые являются воплощением «ялтинской системы европейского устройства держав-победительниц». Поэтому во имя «национальной идентичности» европейских народов эта послевоенная система должна быть ликвидирована. Европейские народы на Востоке и Западе посредством нынешних двух систем равным образом лишены своего национального лица и «колонизированы» каждой из представляющих эту систему внеевропейских «сверхдержав» (в отношении Советского Союза «новые правые» аргументируют это ссылками на «азиатский коммунизм»[91], и это мешает им в результате раскола Европы осуществить свою «европейскую, идентичность» в политическом отношении). Поэтому «свобода от блоков», «свобода от оккупационных держав» как предпосылка «фёлькишского самоопределения» и «этнического» преобразования европейской «системы государств» (в отличие от /257/ ориентирующихся на западный блок консерваторов, или «старых» правых) должны стать лозунгами и первоочередной боевой целью «новых правых».

Результат такого «этноплюралистского» нового порядка в Европе очевиден: в центре континента вновь возник бы «Великогерманский рейх», а Советский Союз должен был бы распасться точь-в-точь с представлениями времен Брестского мира. Вот здесь как на ладони смысл «этноплюралистской» концепции, как и суть «новых правых» вообще.

«Западноевропейское» применение концепции «этноплюрализма» выражается в поддержке движений за автономию ирландцев, басков, южных тирольцев и др., а также издавна интересующих германский капитал движений за распад Бельгии на фламандскую и валлонскую части[92].

На «международном» (глобальном, трансконтинентальном) уровне реализованная в Европе «фёльиишская» система государств должна послужить затем «примером для всех». В этом духе пресса «новых правых» равным образом приветствует все без различия как антиимпериалистические национально-освободительные движения, так и действия самых реакционных вооруженных формирований, предназначенных для ведения гражданских войн, а также фашистских террористических групп, лишь бы они были направлены против одной из «сверхдержав», которые «оккупировали и раскололи нашу страну».

5. «Освободительный национализм»

«Новые правые» исходят из того, что «этноплюралистское» преобразование Европы не возникнет само собой. Поэтому европейский национализм должен стать «революционным». За образец выдается «17 июня 1953 г. в ГДР». Этот реакционный путч интерпретируется как «детонирующий взрыв национальной освободительной борьбы во всей Германии» и ежегодно отмечается «новыми правыми» как день революционной борьбы немецкого народа. «Новые правые» стремятся подготовить «восстание восточноевропейских народов», к которому они готовы присоединиться. Такую же «помощь» они обещают и «национальным и оппозиционным меньшинствам в СССР, которые готовы к перевороту».

«Новые правые» реализуют свои идеологические установки, по возможности включаясь во все движения «протеста» (как и параллельно – во все еще «консервативные» фракции правых объединений). Этим преследуется двойная цель: использовать данное движение для пропаганды /258/ и осуществления собственных политических требований и, если удастся, сделать его движением за воссоединение «великой Германии» и ликвидацию послевоенной «ялтинской системы». Вместе с тем «новые правые» стремятся изобразить существующую ныне систему партий и прочих политических сил в ФРГ как систему, порожденную «ялтинскими державами», а идеи разрядки и мирного сосуществования – как «заговор с целью раскола Германии». Они пытаются изобразить представительную систему партий в ФРГ, а также государственный строй социалистических стран всего лишь двумя формами равно «чуждого народам» осуществления власти, порожденной тем же самым «рационально-технократическим» и «универсалистским» духом. Эта позиция рассматривается как альтернатива социализму и потому может быть названа «третьей», от которой в любом случае до «фёлькишской» всего небольшой шаг.

«Новые правые» всерьез рассчитывают на свержение коммунизма в Восточной Европе, включая и Советский Союз. Весь смысл их концепции в том, чтобы, внутри ФРГ ориентируя массы на осуществление великогерманской задачи, способствовать выполнению этой цели, а вне страны оказывать влияние на все антиимпериалистические движения, пытаясь придать им прежде всего антисоветский характер.

6. «Европейский социализм»

Борьба против «американо-советского империализма», против «ялтинских держав» выдается за путь к «третьей системе» (особенно рассчитанный на восточноевропейские государства), за «социализм», отвечающий именно особой европейской сущности, собственно «европейский социализм». Суть этого нового, истинно европейского «социализма» «направлена против требования равенства... Его главная идея состоит в иерархии. Именно в этой идее – отличительная особенность социализма новых правых... Главная мысль – это намеренное перенесение инстинкта «доминирования» из области психики на экономический строй...»[93].

Иначе говоря: «Что принадлежит человеку по праву при новом порядке? Прежде всего... то положение, которое соответствует его ценности для общества»[94] что будет измеряться его «готовностью проявлять национальную солидарность». «Каждый националист» поэтому «неизбежно является и социалистом», ибо «базирующаяся на естественном /259/ мировоззрении» идея целостности считает «каждого отдельного человека членом социального организма, прежде всего – народа», а под «осуществлением» социализма понимает проведение в жизнь «понятия целостности также и в социально-экономических отношениях». Но «поскольку человеку присуще стремление выделиться», его надо «удовлетворять», а потому «в рамках регулируемого соревнования» каждый человек должен иметь возможность «завоевать себе положение». «Новые правые» даже вынашивают мысль о необходимости «создания качественно нового профессионального чиновничества, высокие ранги и столь же высокие оклады которого, как движущие силы свободного предпринимательства, должны быть сохранены». Поэтому «носителем социализма для новых правых является не пролетариат или интеллигенция, а единый народ... Марксистскому классовому социализму они противопоставляют националистический народный социализм».[95]

Это мировоззрение «свободомыслящих социалистов» как «воплощение самого современного и единственно научного социализма», по мнению Барча, «одинаково далеко» как от «гуманистического восприятия», так и от марксизма.

* * *

Все элементы этой основной идеологической схемы проявляются в программах отдельных «национал-революционных» организаций и тесно примыкают друг к другу в единодушно провозглашаемой ими и закрепленной в «Национал-революционной платформе» «идее пятикратной революции» (национальная, содержащая в себе аспект «охватывающего весь мир освободительного национализма», «социалистическая» или «социальная», «экологическая», «культурная», «демократическая» или «базисная») с постулатом из «Платформы»: «Мы принципиально отвергаем политическую форму господства буржуазного общества – демократический парламентаризм»[96]. Исходя из этих положений, журнал «Вир зельбст» («Мы сами») сформулировал свои шесть пунктов и заявил, что стремится к «созданию новой, независимой, объединенной Германии в Европе свободных народов» и желает «бороться за охватывающий весь мир освободительный национализм». Он также выдвинул «следующие отдельные требования, взятые в их общей взаимосвязи»: «этноплюрализм», «экологический образ мысли», «гуманный социализм» (причем «гуманный» – значит /260/ «биологический» или «реалистический тип человека»), «децентрализация экономики», «культурное обновление» и «базисная демократия».

Теперь становится понятно, почему «новые правые» при первом же своем натиске почти полностью включились в экологическое движение, рассчитывая через него создать себе массовую базу, и даже попытались с помощью быстро созданных собственных «Эко-групп» с самого начала захватить в нем инициативу. Так, «солидаристы» Пенца стали интенсивно сотрудничать с «движением зеленых». Пенц обосновал это следующим образом: «Мы, солидаристы, в духе третьего пути стоим в стороне от правых и левых, от капитализма и коммунизма, и в своих идеях создания нового порядка исходим из экологическо-биологической угрозы, нависшей над людьми и окружающей средой и коренящейся в материалистическом мировоззрении господствующих идеологий. Мы, солидаристы,– изначально «зеленые!»[97]

Смысл этой борьбы за «зеленых» коренится в концепции «биогуманизма». Речь идет о том, чтобы создать «партию против партий», «партию для надпартийной, свободной от партий политики», «партию народного государства» с «солидаристским избирательным списком», партию, которая будет бороться «против раскола, порожденного Ялтой», за «жизненное пространство Срединная Европа» и за «всю Европу».

Становится понятным и то, почему в начале 80-х годов «новые правые» обратили усиленное внимание на движение в защиту мира. Ведь, казалось бы, это противоречит прежним установкам их матадоров из «Акции “Сопротивление”» и кассельского кружка и их действиям против разрядки. Тем не менее они не выступили против этого движения фронтально, а, наоборот, стали стараться закрепиться в нем и приобрести на него влияние. Ведь, в сущности, речь шла здесь непосредственно о главной политической теме и кардинальном устремлении самих «новых правых» – о Европе. Они использовали в пропагандистских целях опасность ядерного уничтожения, которая грозит как западной, так и восточной части Европейского континента вследствие американской доктрины ограниченной ядерной войны в Европе, а также тезис о невыносимом «порабощении» Европы «ялтинским раскольническим диктатом», призывами к борьбе с «ялтинскими державами» и с их присутствием в Европе, выступая за «единую» и «автономную Европу», /261/ выдавали за самую актуальную задачу по «защите жизни» для всех европейцев на Западе и Востоке. Они призывали бороться против общего врага в лице обеих «сверхдержав», считая, что опасность исходит как от Пентагона, так и от Советского Союза.

Таким образом, «новые правые» стремятся внедриться в движение за мир и, учитывая его большую потенциальную силу, заставить сторонников мира занять основную позицию всех приверженцев «холодной войны»: будто опасность войны в Европе порождается отнюдь не стремлением к ^ пересмотру статус-кво и существующих границ, а именно самим этим статус-кво. Следовательно, его ликвидация, «отбрасывание» социализма и экспансия на Восток и являются путем к миру[98].

Европейская политика США (в частности, размещение в конце 70-х годов в Западной Европе ядерных ракет среднего радиуса) оживили у монополистического капитала в ФРГ, особенно в кругах, горячо ее поддерживающих, надежды на создание «Срединной Европы».

Такие спекулятивные расчеты всегда предполагают возникновение ситуаций «народного восстания» в том духе, в каком его пропагандируют и даже пытаются вызвать «национал-революционеры» возрождая иллюзорные надежды на создание «Срединной Европы» в духе «фёлькишско»-экспансионистской политики, направленной против Востока. /262/


Примечания

1. О понятии «фашизм», а также о понятии и функциональном назначении неофашизма, периодизации его истории в ФРГ и нынешних теоретических дискуссиях см. следующие работы автора настоящей книги: Reinhard Opitz. &UUML;ber Entstehung und Verhinderung von Fachismus. – “Das Argument“, 1974, N 8; Его же: Rechtsentwicklung und Neofaschismus, Gefahren für Demokratie und Frieden. – B: Wie Faschismus entsteht und verhindert wird. Materialien vom Antifaschistischen Kongress Mannheim. Frankfurt am Main,. 1980; Его же: &UUML;ber vermeidbare Irrtümer. Zum Themenschwerpunkt Faschismus und Ideologie. – “Das Argument“, 1980, N 121; Его же: Die Faschismus-Definition Dimitroffs und ihre Bedeutung für die aktuelle Faschismus-Diskussion. – B: Reden und Beiträge. Internationales Kolloquium der Marx-Engels-Stiftung, 20. Mai 1982. Wupprrtal, aus Anlaβ des 100. Geburtstags Georgi Dimitroffs. Frankfurt am Main, 982; Его же: Zur gegenwärtigen Diskussion um Faschismus und Neofaschismus. – “Marxistische Blätter“, 1983, H. 1.

2. Simon Wiesenthal. Doch die Mörder leben. München, 1967. Об обеих организациях и путях бегства эсэсовцев см.: Jürgen Pomorin, Reinhard Junge, Georg Biemann. Geheime Kanäle. Der Nazi-Maffia auf der Spur. Dortmund, 1981. О собственности CC см.: J. Pomorin, R. Junge, G. Biemann, H.-P. Bordien. Blutige Spuren. Der zweite Aufstieg der SS. Dortmund, 1980.

3. Обзор этих организаций см.: Kurt Hirsch. Die heimatlose Rechte. Die Konservativen und Franz Josef Strauß. München, 1979, Anhag, S. 221 ff.

4. См.: Kurt Gossweiler. Otto Strasser. Dokumente gegen Legenden, S. 16; о функциях, выполняемых Франке-Грикшем в нацистском райхе, см.: L. Besymenski. Die letzten Notizen von Martin Bormann, S. 165. Подозрение в выдаче списков членов «Черного фронта» высказывает также Петель: Paetel. Versuchung oder Chance, S. 223, 279.

5. Die “Bruderschaft“. Enthüllungen über eine deutsche Geheimorganisation. – “Baseler National-Zeitung“, 22.11.1950; см. также: Lutz Niethammer. Angefaßter Faschismus. Politische Praxis der NDP. Frankfurt am Main, 1969, S. 39 f.

6. Там же сообщалось, что вместе с бывшими германскими генералами и высшими функционерами нацистской партии внутреннее кольцо «Братства» представляет собой своего рода ложу. Эти люди рассматривают себя как генеральный штаб будущей германской армии, а тайно сформированные ими две дивизии «к концу будущего года смогут стать становым хребтом будущей германской армии».

7. “Süddeutsche Zeitung“, 9.IХ.1950.

8. В «Базелер националь-цайтунг» говорилось: «Намного интереснее... глубокие связи с промышленными и финансовыми группами, хотя именно эти связи чрезвычайно ловко маскируются. К примеру, кёльнский банкир Р.О. Пфердменгес, служащим которого в настоящее время является генерал-лейтенант фон Мантейфель, известный как близкий друг и покровитель Аденауэра, не принадлежит непосредственно к внутреннему кругу».

9. Этот раскол «Братства» на два различных крыла отмечался «Зюддойче цайтунг». Газета писала: «Последние сообщения указывают на то, что «Братство» разделилось на два конкурирующих течения. При этом речь идет об официальной политической позиции организации. Бек-Бройхзиттер со своими приверженцами стоит за европейскую политику, а Франке-Грикш – за политику, определяемую национальными соображениями, которая, как представляется, прежде всего поддерживается праворадикальной оппозицией». Разногласия между Бек-Бройхзиттером, Мантейфелем и другими офицерами, с одной стороны, и стоявшими за Франке-Грикшем кругами – с другой были вызваны имевшей второстепенное значение в только позже ставшей актуальной альтернативой: «Европейское оборонительное сообщество» или НАТО. Бек-Бройхзиттер, Мантейфель и Аденауэр предпочитали ЕОС. Не было общей точки зрения по вопросу о том, создавать ли исключительно немецкую армию или интегрированную в западноевропейскую (Франке-Грикш был явно за последнюю). Но суть разногласий заключалась не в этом. Речь шла либо о вхождении ФРГ в военный союз западных стран, где ее армия была бы лишь частью общеевропейской армии, либо эта армия стала бы краеугольным камнем для «Европы» как «третьего блока» между атлантическими державами и социалистическими странами, в котором ФРГ, самой собой разумеется, играла бы решающую роль и в котором она неизменно направляла бы взор всей Западной Европы на «Срединную Европу» как на область, «естественно», ей принадлежащую и совершенно необходимую.

10. См.: “Die Wahrheit über die „Bruderschaft“.– В: “Deutscher Unabhängiger Zeitungsdienst“, Düsseldorf, 27.II.1950.

11. “Süddeutsche Zeitung“, 9.IX.1950.

12. См. речь председателя СвДП Вильгельма Хайле при конституировании «Свободной демократической партии» английской зоны 7–8 января 1946 г. в Опладене. В ней говорилось о предстоящих задачах: «Мы должны позаботиться о том, чтобы наш немецкий народ в своей сущности и в государственном устройстве снова стал немецким...» А Фридрих Миддельхоф на том же заседании в заключение сказал: «Мы не знаем ни левых, ни правых, ни буржуазных, ни рабочих партий, мы знаем только весь немецкий народ». – Цит. по: Heinz-Georg Marten. Die unterwanderte FDP. Politischer Liberalismus in Niedersachsen. Aufbau und Entwicklung der Freien Demokratischen Partei. Diss. Göttingen, 1976.

13. “Die Wahrheit über „Bruderschaft“.

14. К. Хирш датирует образование «Братства» еще 1948 г. – К. Hirsh. Die heimatlose Rechte.

15. Явным продолжением этой великоевропейской штрассеровской линии, которую в «Братстве» представлял А. Франке-Грикш, является издаваемый ныне Эккехардом специальный журнал “Diagnosen. Das zeitkritische Magazin“.

16. См.: Biographisches Handbuch der deutschsprachiger Emigration nach 1933, S. 742.

17. Хронологический обзор в таблицах см.: К. Hirsch. Die heimatlose Rechte, S. 211 ff.

18. См.: L. Niethammer. Op. cit., S. 37; Angefaßter Faschismus... О «Немецкой правой партии» и «Немецкой консервативной партии» см.: Kühnl, Ahrweiler, Maessen, Rilling, Tellers. Die NDP. Struktur, Programm und Ideologie einer neofaschistischen Partei. Westberlin, 1967, S. 10 ff.

19. Там же. О программе «Социалистической имперской партии» см.: R. Kühnl. Ahrweiler. Там же, S, 16; цит. по: K.Hirsch. Die heimatlose Rechte.

20. См.: K.Hirsch. Die heimatlose Rechte..., S. 222. Ее историю см. подробно: Richard Stoess. Vom Nationalismus zum Umweltschutz. Die Deutsche Gemeinschaft/Aktionsgemeinschaft Unabhängiger Deutscher im Pateinsystem der Bundesrepublik. Opladen, 1979.

21. См.: К. Hirsch. Die heimatlose Rechte.

22. См.: Helmut Genschel. Die Verdrängung der Juden aus der Wirtschaft im Dritten Reich. – B: Göttinger Bausteine zur Geschichtswissenschaft, Bd. 38.

23. Краткую информацию о «Союзе изгнанных с родины и лишенных прав – Общегерманском блоке», а также политические биографии его важнейших представителей см.: К. Hirsch. Die heimatlose Rechte, S. 149–151, а также: Braunbuch. Kriegs- und Naziverbrecher in der Bundesrepublik und Westberlin, hrsg. vom Nationalrat der Nationalen Front des demokratischen Deutschland, 3. Aufl. Berlin, 1968, S. 295 f.

24. См.: Günter Bartsch. Revolution von rechts? Ideologie und Organisation der Neuen Rechten. Freiburg, 1975, S. 86 f., 95. Об Освальде Мосли и его организации “British Union Fascists” (BUF), поддерживавшейся высшими кругами английской крупной буржуазии и аристократии, см.: Hilde Spiel. Die Geheimmisse Sir Oswalds. Zur &OUML;ffnung des Dossiers Ober den englischen Faschistenführer. – “Frankfurter Allgemeine Zeitung“, 12.XI.1983, S. 25.

25. О Карле Эдуарде, герцоге Саксен-Кобургском и Готском (в свое время – покровитель великого князя Кирилла; в 1926–1933 гг.– руководитель «Стального шлема»; в 1934 г. – президент «Национал-социалистского автомобильного корпуса» (НСКК), см.: Die SS – Ein 4. Wehrmachtsteil? Mit Dokumentation: Arölsen-Erfolgreiche Aktionen gegen SS-Hochburg. – PDI-Taschenbuch 4. München, 1979, S. 113 ff., 123, 171.

26. См.: К. Hirsch.. Die heimatlose Rechte..., S. 223; Hartmut Herb. Neonazismus in der Bundesrepublik Deutschland und staatliche Reaktionen. B: JW-Dienst, Exlusiv-Bericht Rechtsradikale, N 211 vom 10.10.1980, S. 20.

27. См.: Bericht über neonazistische Aktivitäten 1979. – PD-Bericht, 1980, S. 68 f.

28. О «Викингюгенд» см.: PDI-Bericht 1979, S. 119–121, а также: Rechtsradikale Jugendorganisationen. Beiträge und Dokumentation. – PDI-Sonderheft 8. München, 57–60; подробно также: Alwin Meyer, Karl-Klaus Rabe. Unsere Stunde, sie wird kommen. Bombein-Merten, 1979, S. 44–52, 193–216.

29. См.: Rechtsextremismus in &OUML;sterreich nach 1945, S. 204.

30. Waffen-SS – Stoßtrupp für ein faschistisches Europa. – PDI-Taschenbuch 4, S. 72 ff.

31. См.: Ingrid Reichet. Ideologie und Selbstverständnis der HIAG seit Ende der 60-er Jahre. Marburg, 1979.

32. “Der Freiwillige“, 1976, H. 4, S, 5, 55 f.

33. См.: Fried Wesemann. Die Totengräber sind unter uns. Aus den Dokumenten der Naumann-Affäre. – “Frankfurter Rundschau“, Artikelserie vom 9.VI.–13.VI.1953, Teil III, S. 10 f.

34. Доклад английской секретной службы о влиянии «кружка гауляйтеров» на СвДП земель Северный Рейн-Вестфалия и Нижняя Саксония см. в кн.: F. Grimm. Unrecht im Rechtsstaat. Tatsachen und Dokumente zur politischen Justiz, dargestellt am Fall Naumann. Tübingen, 1957, S. 205–210, а также: W. Gensinger. Faschistische und neofaschistische Tendenzen im deutschen politischen Liberalismus nach 1945. (Staatsex-Arbeit Univ. Mannheim. Fak.f.Sozialwiss. (unveröff.). О завещании Гитлера см.: Willi A. Boelcke (Hrsg.). Kriegspropaganda 1939–1941. Geheime Ministerkonferenzen im Reichspropagandaministerium. Stuttgart, 1966, S. 56.

35. J. Pomorin, R. Junge, G. Biemann., H.-P. Bordien. Blutige Spuren, S. 184 ff.

36. Речь идет о принадлежавшем ранее к «гауляйтерскому крылу» Г. Штрассера, а затем к «кружку гауляйтеров» Наумана Альберте Кребсе, авторе вышедшей после войны книги: Albert Krebs. Tendenzen und Gestalten der NSDAP. Erinnerungen an die Frühzeit der Partei. Stuttgart, 1959. Не путать с последним начальником генерального штаба сухопутных сил нацистского рейха Гансом Кребсом, который 1 мая 1945 г. (на следующий день после самоубийства Гитлера) по указанию Геббельса и Бормана обратился из бункера «фюрера» в имперской канцелярии к Советскому Верховному Главнокомандованию с предложением о заключении сепаратного перемирия с целью придать характер «законного» и «способного на переговоры» правительства Деница. При этом Кребс намекал, что в случае отказа сепаратный мир с западными союзниками может быть заключен действовавшим в недосягаемости от геббельсовского правительства «предателем» Гиммлером. После отклонения советским командованием этого предложения Кребс вместе с Геббельсом и его женой покончил самоубийством. Протокол переговоров Кребса, записанный Евгением Долматовским, см. в кн.: Lew Besymenski. Der Tod des Adolf Hitlers. München-Berlin, 1982, S. 129–143.

37. F. Wisemann. Die Totengräber. Воспроизведенная там дневниковая запись Наумана гласит: «Он захвачен планом Скорцени. Хочет поддержать его». Науману было ясно, что тот, кто сообщил Аксману о «плане», в свое время уже должен был поддерживать контакт со Скорцени и, возможно, в течение всего времени пребывания того в неизвестном секретном месте имел с ним связь через организацию ОДЭССА. – См. также: J. Pomorin, R. Junge, G. Biemann, H.-P. Bordien. Blutige Spuren, S. 108.

38. См.: G. Biemann. Als Dr. Strauß..., S. 15, со ссылкой на опубликованное 10.IV.1977 b “Philadelphia Bulletin“ интервью журналиста Роберта Простеля с Овеном, а также на его воспоминания: W.von Oven. MIIT Goebbels bis zum Ende, Bd. I. Buenos Aires, 1949, S. 7; J. Pomorin, R. Junge, G. Biemann. Geheime Kanäle, S. 14.

39. J. Pomorin, R. Junge, G. Biemann. Geheime Kanäle, S. 96 f. Рудель одновременно являлся руководителем работавшей на аргентинские ВВС немецкой группы авиаконструкторов и специалистов фирм «Фокке-Вульф», «Мессершмитт», «Дорнье» и. «Даймлер-Бенц», а также, возможно, был аргентинским представителем фирмы «Мерседес-Бенц». – С. 113. Фон Овен позже основал в Аргентине собственный журнал “La Plata Ruf“ а ныне является также главным редактором журнала “Deutschland in Geschichte und Gegenwart“, часто выступает в газете “Deutsche National-Zeitung“.

40. F. Wesemann. Die Totengräber, Folge II. Клаус Менерт считался «старым другом» О. Штрассера (как это видно из книги последнего «Майн кампф»). Брат К. Менерта, офицер CA, 9 марта 1933 г. вел автомашину, в которой О. Штрассер выехал из Берлина в Мюнхен. – О. Strasser. Mein Kampf, S. 84.

41. См.: F. Wesemann. Op. cit., Folge V.

42. Britischer Geheimdienstbericht..., Fizz 41. Менде характеризуется здесь как «ведущий борец в бундестаге за дело бывших солдат и военных преступников».

43. О Г. Хунке см.: Wolfgang Schumann, Ludwig Nestler (Hrsg.). Weltherrschaft im Visier. Dokumente zu den Europa und Weltherrschaftsplänen des deutschen Imperialismus von der Jahrhundertwende bis Mai 1945. Berlin, 1975. Приведены выдержки из его статьи «Мировой облик новой Европы», опубликованной в специальном приложении к № 29 (октябрь 1942 г.) хозяйственного бюллетеня “Die Deutsche Vokswirtschaft. Nationalsozialistischer Wirtschaftsdienst“ под заголовком «Конституирование Европейского экономического сообщества» (там же, S. 344 ff.), а также из его статьи «Коренные вопросы экономической борьбы в настоящее время», в которой говорилось: «Германское притязание на порядок и руководство в Европе является выражением германского народного величия и германского вклада в безопасность континента» (опубликована в № 27, сентябрь 1943 г., того же бюллетеня). – Там же, S. 358 ff. О его функциях до и после 1945 г. см. там же, S. 358, а также дополнительных: Braunbuch. Kriegs-und naziverbrecher in der Bundesrepublik und Westberlin, S. 54.

44. Обе встречи состоялись 1–2 ноября 1952 г. в Дюссельдорфе под председательством Наумана и 18–19 ноября 1952 г. в Гамбурге под председательством Шееля. Науман выступал в «узком кругу» в доме бывшего генерального прокурора Хаака, а также перед более широким кругом в частном образом снятом им номере отеля «Континенталь». – См.: Britischer Geheimdienstbericht.., Ziff. 26.

45. Подробное изложение речи Наумана и приведенные цитаты см.: F. Wesemann. Die Totengräber..., Folge I.

46. См. об этом характерный документ из «Архива Фридриха Наумана» (Бонн), приведенный в кн.: F. Wesemann. Die Totengräber, в приложении как док. XIV. Речь, идет о предложении, внесенном бременскому съезду СвДП, проходившему 11–12 июня 1949 г. Его раздел II был озаглавлен «Срединная Европа» и имел следующий текст: «Срединная Европа, т. е. по меньшей мере те области, которые до 28 июня 1914 г. принадлежали Дунайской монархии (Австро-Венгерской. – Прим. ред.) и Германской империи, должны быть наконец объединены в рамках государственного договора о создании «Европейского союза». Те люди и их потомки, которые были изгнаны из этих областей после 28 июня 1914 г., имеют право вернуться и поселиться здесь. Всеобъемлющему упорядочению жизненных интересов всех участвующих в рамках государственного договора об основании «Европейского союза» отвечает также заключение договора о колониях. Необходимость воссоединения «Срединной Европы» не охватывает Эльзас и Лотарингию. Поскольку эта земля включает в себя город Страсбург, будущую столицу «Европейского союза», желательно ее автономное положение в данном союзе». Раздел I требует сохранения наименования государства «Германский рейх», а потому орган, который должен принять решение, именуется «имперским партийным съездом». И наконец раздел IV, озаглавленный «Законодательство по денацификации», гласит: «Мы – несгибаемые противники общего законодательства о денацификации», ибо «карать политическое мировоззрение – аморально» (из речи адвоката Фёге, председателя фракции СвДП в ландтаге земли Нижняя Саксония 29 января 1948 г.).

47. См.: F. Wesemann. Die Totengräber..., Folge I. Заслуживают внимания высказывания Наумана о необходимости изменения внешних форм вступления фашизма в целом на общественную арену: «Нам нужен новый стиль, новые лозунги, новые понятия, новый язык, если мы хотим политически воздействовать на народ и достигнуть своей цели. Этот стиль не будет напыщенным, пропагандистским или прибегающим к превосходным степеням, а строгим, деловым и серьезным, верным отражением нашего положения». – Там же.

48. Текст «Немецкой программы» см.: Ossip К. Flechtheim. Dokumente zur parteipolitischen Entwicklung in Deutschland seit 1945, Bd. 6. Westberlin, 1968, S. 296 ff. Программа содержала, в частности, старые требования младоконсерваторов о создании наряду с парламентом «второй палаты», об установлении президентского режима «путем прямых выборов федерального президента». В ней лапидарно констатировалось: «Мы отвергаем приговоры победителей, которые подвергают дискриминации наш народ, а особенно солдат» – и содержался бесстыдный по своей наглости призыв к «примирению народов»: «Мы требуем исправления того беззакония, которое создали национал-социализм и денацификация».

49. 6-й сенат по уголовным делам федерального суда 4 декабря 1954 г. сообщил в печати о том, что дело слушаться не будет.

50. О «Тихой помощи» см.: J. Pomorin, R. Juge, G. Biemann. Geheime Kanäle, S. 9 ff.

51. «Принципиальная программа 1958 г.» «Всемирного союза защиты жизни» цит. по: Weltbund zum Schutze des Lebens, hrsg. im Herbst 1981 vom Weltbund zum Schutze des Lebens. – Internationale Stufe. Salzburg, 1981.

52. См.: H.Herb. Neonazismus in der Bundesrepublik und staatliche Reaktionen. – JW-Dienst, Exklusiv-Bericht Rechtsradikale, Nr. 211, S. 17; Horst Schmaltinger, Richard Stöss. Die Parteien und die Presse der Parteien und Gewerkschaften in der Bundesrepublik Deutschland 1945–1974. München, 1975, S. 187 ff. Там же см. сведения о других членах групп «новых правых», а также основные даты по истории НДП.

53. G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 107.

54. Там же, S. 20 f.

55. Там же, S. 134 ff.

56. Там же, S. 118.

57. См. там же, S. 120; о ВНСС см.: Wer mit wem? Braunzone zwischen CDU/CSU und Neonazis: Hamburg, 1981, S. 48 f.; о CBPM см.: Rechtsradikale Jugendorganisatione. – PDI-Sonderheft 8, S. 37 f.

58. G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 121.

59. В преамбуле «Программы действий» НРП, принятой на ее 2-м съезде 18 февраля 1962 г., было записано: «Политика НРП видит свою цель в внутреннем и внешнем обновлении Германии как предпосылке для создания «Европейской федерации».

60. См.: Rechtsradikale Jugendorganisationen, S. 36.

61. См. там же.

62. Биографический портрет Вольфганга Штрауса см.: G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 28 f.

63. Wolfgang Strauss. Die Dritte Revolution. – “Junges Forum“, Sonderausgabe, 1968, N 2; об аргументации в этой статье см.: G. Bartsch. Op. cit., S. 83 ff.

64. W. Strauss. Trotz allem – wir werden siegen! München, 1969.

65. См.: G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 80.

66. Wille und Tat, Nr. 2, März 1973, S. 5;

67. См. призыв от 16 октября 1970 г. к созданию «Акции “Сопротивление”», в котором, в частности, говорилось: «Сопротивление убийственному разрушению немецкой нации и праву нашего народа на жизнь есть веление времени... Мы призываем независимо от партийной принадлежности оказать германское сопротивление политике распродажи и подчинения, а также ползучей марксистской революции в нашей общественной жизни». – Цит. по: Н. Herb. Neonazismus in der BRD, S. 18.

68. Перечень возникших после 1970 г. различных неофашистских организаций см. там же, S. 28, 29, 31.

69. Выдержки из манифеста Гофмана см.: PDI-Bericht 1979, S. 116 ff.

70. См.: Verfassungsschutz 1982, hrsg. vom Bundesministerium des Inneren. Bonn, 1983, S. 113, 114.

71. О «совете свободомыслящих» см.: PDI-Bericht 1978, S. 88; PDI-Bericht 1979, S. 73.

72. См.: К. Herb. Neonazismusin in der BRD, S. 20; PDI-Bericht 1978, S. 118; PDI-Bericht 1979, S. 60.

73. См.: Heinrich Lichtenstein. Rechtsextremistische Publizistik, а общий обзор в кн.: Wolfgang Benz. Rechtsradikalismus. Randerscheinung oder Renaissance? Frankfurt am Main, 1980, S. 171.

74. Имеется в виду часто упоминавшаяся книга Г. Барча. Свою политическую принадлежность к «новым правым» он достаточно явно доказал последующими публикациями, в частности вышедшей в 1976 г. книгой: G. Bartsch. Wende in Osteuropa? Revolution und Gegenrevolution seit 1948, а также выпушенной в 1977 г. книгой “Vom Kronstadt- zum Achbergerlebniss. Die Assoziation des Einzelnen“. Его же перу принадлежат статьи: “Der Untergang des Systemkommunismus. Zur osteuropäischen Revolution“, „&OUML;kologie, soziale Frage und Nationalismus. Die Troika der osteuropäischen Revolution“, “Phönixsgeneration und nationale Renaissance“. Историю «национал-революционеров» см.: Karl-Heinz Pröhuber. Die nationalrevolutionäre Bewegung in Westdeutschland. Hamburg, 1980. См. также Heinz Werner Hoffken, Martin Sattler. Rechtsextremismus in der Bundesrepublik. Die “Alte“, die “Neue“ Rechte und der Neonazismus. Opladen, 1980; Paul Lersch (Hrsg.). Die verkannte Gefahr. Rechtsradikalismus in der Bundesrepublik. Hamburg, 1980; G. Biemann. Neonazis – endlich auf dem absteigendem Ast? Eine Untersuchung über aktuelle Veränderungen in der, NeonaziSzene. – “Deutsche Volkszeitung“ (“Die Tat“), 27.1.1984, S. 20.

75. См.: Ulrich Chaussy. Speerspitze der neuen Bewegung. Wie Jugendliche zu Neonazis werden. Ein Bericht über die “Junge Front“. – B: W. Benz. Rechtsradikalismus, S. 184 ff.

76. См.: К. Herb. Neonazismus in BRD, S. 11.

77. Цит. по: U. Chaussy. Speerspitze..., S. 188.

78. См.: G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 163 f., 165 ff.

79. См.: Solidaristisches Manifest und Grundsatzprogramm, hrsg. vom Bund Deutscher Solidaristen (BDS). Aschaffenburg, Mai 1980; Sache des Volkes – Nationalrevolutioäre Aufbauorganisation, Vorwärts im nationalrevolutionären Befreiungskampf für die Neuschaffung Deutschlands. Unser Programm für Deutschland. – B: Jan Peters (Hrsg.). Nationaler “Sozialismus“ von rechts, S. 254 ff.; Nationalrevolutionäre Plattform, hrsg. vom Nationalrevolutionären Koordinationsausschuß NR-Koordinationsbüro c/o Armin Krebs. Menden.

80. См.: A. Mohler. Die konsevvative Revolution in Deutschland 1918–1932. Grundriß ihre Weltanschauungen. Stuttgart, 1950. Биографические сведения об А. Молере см.: Die Herausforderung der Konservativen. Absage am Illusionen, hrsg. von Gerd-Klaus Kaltenbrunner. München, 1974, S. 190; Die Deutschlandsstiftung – rechte Apo von Dregger und Strauß? Unter Mitarbeit von Hella Schlumbegder mit einem Vorwort von Prof. Walter Jens. Schriftenreihe des Pressedienstes Demokratische Initiative, H. 20, Wuppertal, oJ., S. 130; Oraubuch. Expansionspolitik und Neonazismus in Westdeutschland, 2. Auflage: Berlin, 1967, S. 293–295.

81. См.: P. Krebs. Der organische Staat als Alternative in Evolas Vorstellung. Nietsches Projekt und Saint-Exuperys Botschaft. – B: Das unvergängliche Erbe, S. 107 ff.

82. См.: G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 42; Ideologie und Strategie. Westberlin, November 1978.

83. Там же.

84. См.: P. Krebs. Gedanken zu einer kulturellen Wiedergeburt. – B: Das unvergängliche Erbe, S. 15 ff.; A. de Benoist. Gleichheitslehre, Weltanschauung und Moral; die Ausenandersetzung von Nominalismus und Universalismus. – там же, S. 75 ff.

85. См.: P. Krebs. Das Thule-Seminar stellt sich vor. – Там же, S. 419.

86. См.: P.Krebs. Der organische Staat als Alternative. – S. 135 f.

87. См.: P. Krebs. Gedanken..., S. 29.

88. Penz. Die Revolution ist anders. “Jungen Forum“, 1974, H. 5, S. 12.

89. Там же.

90. Die Zukunft des deutschen Volkes aus biologischer und politischer Sicht. Referate und Arbeitsergebnisse des Kongresses für Freie Publizistik vom 29. – 30.1980 in Kassel. – “Nation Europa“, 1980, H. 11/12.

91. См.: Paul Schiemann. Die Asiatisierung Europas. Gedanken über Klassenkampf und Demokratie. – B: Revolutionäre Streitfragen, H. 4, hrsg. vom Generalsekretariat zum Studium des Bolschewismus. Berlin, 1919.

92. См. «национал-революционные» журналы: “Wir selbst“, 1980, H. 5; “Neue Zeit“, 1983, H. 4.

93. G. Bartsch. Revolution von rechts?, S. 56.

94. Taм же, S. 55.

95. Там же, S. 54–56.

96. См.: Nationalrevolutionäre Plattform, Kap. V.

97. См.: Jan Peters (Hrsg.), Nationaler “Sozialismus“ von rechts. Westbelin, 1980, S. 245.

98. См.: “Wir selbst“, 1981, H. 2, S. 5, H. 6.

6. К возрождению «фёлькишских» идей в литературе «национальной волны»

Поскольку на нас, к несчастью, обрушилась «национальная волна», которая от старых патриотических призывов к осознанию германского бытия, родины, фатерланда сразу же перешла к провозглашению воссоединения Германии, борьбы против «Ялты», против «раскола Европы», уместно несколько подробнее рассмотреть, какие основополагающие понятия крайних правых она использует для обработки общественности ФРГ.

С середины 70-х годов наиболее радикальные «национал-революционные» и неоконсервативные круги так называемых европейских «новых правых» вновь обратились к выработанным «фёлькишской» идеологией прежним злосчастным и объединенным в целостную систему оперативным понятиям, которые стали темой общественных дискуссий и проникли в политический лексикон в качестве модных слов для создания определенной модели.

Соответствующие публикации свидетельствуют об этапах этого процесса за последние годы, как далеко он зашел в своем влиянии и политическом самоопределении.

Первой книгой, давшей читающей публике представление о системной взаимосвязи движущих «национальную волну» новых позициях (поскольку за теоретическими органами неонацизма и неоконсерватизма следили лишь немногие), был выпущенный в 1970 г. сборник статей нынешнего главного теоретика «национал-революционеров» Хеннига Айхберга под названием «Национальная идентичность. Отчуждение и национальный вопрос в индустриальном обществе».

Поскольку основные положения Айхберга, например такие, как «идентичность», излагались ранее, здесь мы рассмотрим его новые установки.

Исходя из старого правоконсервативно-«фёлькишского» /271/ образа мыслей и используя присущие экологическому движению настроения тревоги, обусловленные бегством из городов, Айхберг рисует последствия, идущие от разрушений «идентичности». Так, он утверждал, что в любом сегодняшнем индустриальном обществе колониализму чуждых идей держав-победительниц соответствует «внутренний колониализм», а именно «индустриальный централизм» города, «метрополий», лишающий деревню, сельский «регион» их идентичности. В качестве избавления от двойной угрозы, Айхберг в конечном счете рекомендует следующую программу нынешних «национал-революционеров»: подъем осознавших собственную ценность и обретших волю к самоутверждению национальностей Европы на борьбу против засилья «иностранных» держав; восстание «регионализма» против «интернационализма», «революционного национализма» – против «империализма»; европейский «освободительный национализм», который должен «революционным путем», «снизу», разрушить созданную в результате договоренности держав-победительниц на Востоке и Западе на базе статус-кво «новую меттернихскую систему спокойствий и порядка – новый «Священный союз».

Противоречия общественных систем в Европе рассматриваются как последствия осуществляемого обеими сверхдержавами «колониализма», а потому и США, и СССР; именуются «империалистическими», а «национал-революционная» программа народного восстания против обусловленного этой системой статус-кво выдается за «антиимпериалистическую», к осуществлению которой следует привлечь «нонконформистских левых». В соответствии с идентичностью европейских народов порожденный ими общественный строй, отвечающий их природе, должен быть свободен от «эгалитаристских» и «универсалистских», чуждых» ему черт обеих нынешних систем. Айхберг представляет его как «третий путь» между ними, как не «интериационалистский», а именно «фёлькишский» и специфически «национальный». Тем самым, полностью следуя за Отто Штрассером, Айхберг пытается проложить мост от «национал-революционеров» к «нонконформистскому социализму собственного национального пути» левых.

В своих расчетах, что левые последуют его приглашению, Айхберг исходил из опубликованного незадолго до этого в журнале «Шпигель» манифеста вымышленного «Союза демократических коммунистов ГДР», который образовался из «маргинальных групп троцкистов и маоистов в /272/ процессе (студенческого) бунта 1967–1968 гг.». Он считал, что положение может измениться «в тот момент», когда будет сознательно использована «антиимпериалистическая и блоковзрывная функция германской проблемы». Его надежду еще в том же году подкрепила серия статей Руди Дучке в журнале “Das daavanti” о «национальном вопросе», в которых тот нападал на статус-кво и «сторонников разрядки» как гарантов, служащих лишь «державам – победительницам» мира, а также призывал ориентироваться на революционное воссоединение Германии «снизу».

В 1980 г. Петер Брандт и Герберт Аммон книгой «Левые и национальный вопрос» предприняли поход с целью вербовки сторонников национальной ориентации. Их вводная статья к тому документов не оставляла никакого сомнения, что смысл «национального вопроса» для них заключался в преодолении «германского статус-кво», в ликвидации ГДР. Они категорически выступали против позиции, которую в тридцатилетних боях отстаивало движение за мир в борьбе с глашатаями «холодной войны», а именно что уважение и окончательное признание статус-кво служит предпосылкой и основой разрядки и обеспечения мира в Европе. Вопреки здравому смыслу они изображали статус-кво как источник напряженности и опасности войны, тем самым ясно показывая, что их книга и «открытие» левыми «национального вопроса» лишь подтверждают их переход на основную внешнеполитическую позицию правых. Уверения обоих авторов, что они не желают оставлять «национальный вопрос» правым в качестве их домена, в значительной мере опровергались отсутствием альтернативы позиции политических правых, усвоенным ими от них шаблоном мышления и аргументации иррационального мистицизма, а также идентичностью высказываний по вопросу об иностранцах в духе и стиле Айхберга.

В каком направлении всего через два года «национал-революционеры» типа Айхберга уточнили свою программу, показывает написанная после декабрьских событий 1981 г. в Польше книга сотрудничающего с ним лидера «Национально-революционная созидающая организация – “Дело народа”» Вольфганга Штрауса. Он дал ей подстрекательское название: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Рабочий класс, преданный от Кронштадта до Катовице» {Катовице – город в Польше.– Прим. перев.}. Штраус превозносил «Солидарность» и организованное ею /273/ движение как «лавину», которая подводит мину и взрывает статус-кво – «результат торга в Ялте в духе меттернихского кабинета», как «острие копья», направленного против Ялты и «штурмовой атаки» на нее. В перспективе он рассчитывал и на взрыв «многонационального колосса» – СССР. Подлинно «революционным» и «взрывчатым» в «Солидарности» он считает то, что «в действительности» это «не профсоюз и не партия», а движение, которое в качестве «альтернативы противостоит классово обусловленным идеологиям и системам партий», расщепляющим народ. Он утверждает, что это – движение «третьего пути», «бесклассового национального солидаризма», «самостоятельного мировоззренческого социализма, стоящего в стороне как от коммунистического, так и либерально-демократического универсализма». Это движение, по его словам, «категорически отвергает главный принцип либеральной демократии – господствовать исключительно с помощью партий», и тем самым разрушает «демагогический закон Ялты, который предоставил народам Европы только один выбор: между коммунизмом и капитализмом». Данное движение не борется «ни за возврат к священной корове (нео)марксизма, ни за реставрацию парламентского либерализма и послушного капиталу социал-демократизма». Здесь во всеуслышание заявлено: приверженцы Штрассера, «солидаристы», видят в «Солидарности» воплощение своей идеи, названной Отто Штрассером «немецкий социализм».

И далее Вольфганг Штраус развивает «теорию» насчет того, что (как всегда говорил Отто Штрассер) будущее Европы должно было бы принадлежать «национал-социализму» или «национальному солидаризму». Ведь «антикапиталистические чаяния» масс (которыми оперировал еще Штрассер) «идентичны антикоммунистическим чаяниям», а потому никоим образом не обращены к коммунизму. Что же касается классового сознания, то оно в нынешних условиях «национального самоотчуждения», этого «самого ужасного из всех отчуждений», находится в состоянии «качественного рывка» к «национальному сознанию», которое «национализирует классовую точку зрения», т. е., иначе говоря, национал-солидаристский строй или народная общность есть высшая форма и истинное содержание «идентичности».

Насколько мало «этноплюралистский» порядок «европейской идентичности» можно считать строем равноправия народов, отвечающим гарантированным международным /274/ правом сосуществованию наций, «новые правые» показали уже в 1981 г. НСДАП и предшествовавшая ей ДАП были, как известно, партиями, основанными мюнхенским «Обществом “Туле”». Под названием «Семинар “Туле”» представители французских и немецких «новых правых», в том числе Армин Молер, создали кружок «Новая школа». Он поставил своей целью разработать «альтернативы принципу равенства» и тем самым создать «европейскую Европу, осознающую свою идентичность и свою судьбу», «отечество и новые культурные ценности для народов Европы».

В первой публикации под названием «Непреходящее наследие. Альтернативы принципу равенства» этот кружок (столь же программно, как и Айхберг) заявил: «идентичность» означает различия, а «учение о дифференциации» исходит из права на эти различия; однако принятая им точка зрения «фёлькишского плюрализма» включает в себя «плюрализм ценностей как вытекающее отсюда понятие истины». «Единственный смысл жизни и истории» – это «действия» или «воля», а потому «сильная воля», мужественное дело или более высокая «идея способны придать истории «другой ход» и «иной смысл».

Все это – принципиальный отказ от какого-либо международного права и вместе с тем охранная грамота для «сильной национальной жизненной истины», для права более сильного, жизнеспособного благоденствовать за счет более слабого, для любого экспансионизма. Соответственно пригодное как для внутреннего, так и внешнего применения учение о дифференциации гласит: «Провозглашенная нами эпоха – это эпоха народов с ярко выраженной иерархией... Ибо развиваемые учением о дифференциации взгляды на жизнь дают возможность для появления такого гуманизма... который отвечает жизни, ее многообразию и ее неравенству, действующему в качестве принципа. Из этого неравенства извлекается то единственное достоинство, которое не тяготится «гнетом моральных предписаний» и «метафизических фикций», ибо «оно – органично, поскольку зиждется на законах жизни».

В духе этой социал-дарвинистской аморальности и витализма в Европе уже однажды вводился «новый порядок» и велась борьба за «германское жизненное пространство». Стремление к устранению моральных и интеллектуальных барьеров, которые препятствуют сегодня возврату к нему в общественном сознании,– вот в чем «секрет» обвинений по адресу так называемого «универсализма» и эгалитаризма, /275/ а также и причина заинтересованности в очищении от них «фёлькишской идентичности».

Одним из последних свидетельств быстрого политического слияния подхлестываемой «фёлькишским» лексиконом «национальной волны» с несущими ее силами является изданный Вольфгангом Венером сборник «Германское единство несомненно придет». В истории Германии нашего века это – самая чудовищная, внушающая тревогу и по своей демагогии особенно бесстыдная книга. На ее страницах Петер Брандт и Герберт Аммон соседствуют с Гельмутом Дивальдом – главным «стратегом» «новых правых» в области истории, другими авторами, извращающими ее по образцу фрейевской «Дойче националь унд зольдатенцай-тунг» (Херре, Рюдденклау, Швайсфуртом, Вюрмелингом), и не в последнюю очередь с самим Венером, который с 1980 г. в прессе «национал-революционеров» открыто демонстрирует свою приверженность к «национал-революционной идее».

Чудовищность этой книги в том, что авторы с явным и полным единодушием перед лицом той смертельной угрозы, которая исходит от нынешней ядерной военной доктрины СЩА, вновь возвращаются, как к само собой разумеющемуся, к роковой старой германской программе «Срединной Европы», которая уже привела к двум мировым воинам, и навязывают ее всему миру, народам Европы, существующему в ФРГ движению за .мир и конкретно Советскому Союзу, в качестве единственной и не терпящей долгой отсрочки альтернативы неминуемой в противном случае атомной гибели.

Таков смысл той части книги, которую Венер следующим образом разъясняет во введении: «Воссоединение всех немцев» произойдет либо в результате «политического решения», либо «в братской могиле». Для политического решения он, учитывая эскалирующую опасность атомной войны, исходящую от обеих «сверхдержав», еще отводит «ближайшие два-три года». Если же они и правительства обоих германских государств это время не используют, тогда неминуемо начнется ограниченная ядерная война, в результате которой будет стерто с лица земли «пространство от Мааса до Буга и от Эша {Адидже – река на севере Италии. – Прим. ред.} до Бельта {Большой Бельт, Малый Бельт – проливы, соединяющие Балтийское море с проливом Каттегат. – Прим. ред.}», погибнут 150 миллионов /276/ жителей Центральной Европы, Преимущественно «Федеративной республики, ГДР, Австрии и Польши, Венгрии и Чехословакии», «Германия и Центральная Европа» превратятся в «пепел». Срок: «десять -двадцать лет».

Итак, налицо попытка шантажа американскими ракетами и угрозами соседним европейским народам и союзникам по антигитлеровской коалиции мол если вы не дадите сейчас нам, «немцам», то, чего мы всегда желали, мы погибнем все вместе! При этом провозглашается формула, цель которой трансформировать ширящееся в ФРГ движение за мир в наступательное движение западногерманской реакции за воссоединение на ее условиях. «Желать мира – значит желать единства Германии» (Венер).

При этом имеется в виду вовсе не «Германия» в смысле обоих ныне существующих двух германских государств. Из материалов книги явствует: речь идет о «Срединной Европе» и о всей Европе, а также о «слиянии» ГДР и ФРГ лишь как о необходимом шаге и начальном звене цепи на пути к преодолению «раскола Европы» в целом. Авторы дают понять, что именно подразумевают они под формулой о ликвидации «нынешнего статус-кво разделенной Европы» и чего они конкретно ожидают от его ликвидации.

Например, в «Тезисах о национальной идентичности» Гельмут Дивальд разъясняет, что для создания «идентичности» немцев необходимо отменить старую несправедливость держав-победительниц по Версальскому миру 1919 г., запрещавшему австрийцам «аншлюс» (присоединение) к Германии и отделившую от нее Южный Тироль и Судетскую область. Он говорит о «пока еще» не поддающемся ликвидации «многократном» расколе немецкого народа, преодоление которого поможет немцам как целому обрести свою полную «идентичность». При этом Дивальд указывает на «пространство Срединной Европы, которое уже целое тысячелетие принадлежит народу германцев». Геральд Рюденклау, офицер-резервист бундесвера и бывший референт по германской политике фракции ХДС/ХСС в бундестаге, полностью в духе Дивальда и вновь выдвинутого в неоконсервативных кругах и «национальными революционерами» требования аншлюса Австрии, говорит о том, что «территория Германии изуродована на Востоке и на Юге». А Петер Брандт возмущается «ничем не оправданным изгнанием немцев из областей восточнее Одера и Нейсе».

Однако реактивизация такого «национального сознания», стремящегося к созданию в центре континента /277/ «Великой Германии», отнюдь не противоречит стратегии экспансионисты« империалистических кругов США в отношении Европы. Венер отмечает, что эти круги рекомендуют ФРГ «хорошую толику национализма» и считают «долгом немцев» позаботиться о «воссоединении Германии». Движущая сила «германского национализма» призвана осуществить «европейскую миссию»; на долю немцев вновь выпадает историческая миссия.

Эту же концепцию разделяет и профессор Рурского университета Бернхард Вильмс в своей последней книге «Германская нация. Теория. Положение. Будущее». Она представляет собой попытку систематизировать и объединить весь понятийный аппарат и арсенал догм нынешних «новых правых» в единой «теории нации», а потому пронизана еще большей агрессивностью «национальной волны». Автор прямо пишет, что «зашита нации ныне включает в себя борьбу против антифашизма».

Таким образом, экспансионизм, или борьба за «идентичность нации», имеет и свою внутриполитическую логику. /278/

Использованная литература к 6 главе

Hennig Eichberg. Nationale Identität. Entfremdung und nationale Frage in der Industriegesellschaft. München-Wien, 1978.

Jürgen Habermas. (Hrsg.). Stichworte zur “Geistigen Situation der Zeit“.

I.Band: Nation und Republik. Frankfurt am Main, 1979.

Peter Brandt, Herbert Ammon. Die linke und die nationale Frage. Dokumente zur deutschen Einheit seit 1945. Hamburg, 1981.

Wolfgang Strauss. Lieber stehen sterben als auf Knien leben. Die verratene Arbeiterklasse. Von Kronschdadt bis Kattowitz. Asendorf, 1982.

Pierre Krebs (Hrsg.). Das unvergängliche Erbe. Alternativen zum Prinzip der Gleichheit. Veröffentlichungen des Thule — Seminars, Bd.I. Tübingen, 1981.

Wolfgang Venohr (Hrsg.). Die deutsche Einheit kommt bestimmt. Bergisch Gladbach, 1982.

Dieter Hoffmann-Axthelm, Eberhard Knödler-Bunte. Wie souverän ist die Bundesrepublik? Westberlin, 1982.

Bernhard Willms. Die Deutsche Nation. Theorie. Lage. Zukunft. Köln-Lövenich, 1982.

Hans-Jürgen Nigra, Robert de Herte. Die USA-Europas mißratenes Kind. München-Westberlin, 1979.

Caspar von Schirenck-Notzing, Armin Mohler (Hrsg.). Deutsche Identität. Krefeld, 1982.

Anton Peisl, Armin Mohler (Hrsg.). Die deutsche Neurose. Uber die beschädigte Identität der Deutschen, Bd.3. Westberlin, 1980.

Armin Mohler. Wider die All-Gemeinheiten. Krefeld, 1981.

Justus B.Bühlov. Ostrevolution. Krefeld, 1981.

Alain de Benoist. Die entscheidenden Jahre. Zur Erkennung des Hauptfemdes. Tübingen, 1982.

Pierre Krebs. Die europäische Wiedergeburt. Aufruf zur Selbstbesinnung. Tübingen, 1982.

Alain de Benoist. Heide-sein zu einem neuen Anfang. Die europäische Glaubensalternative. Tübingen, 1982.

Rudolf Künast. Umweltzerstörung und Ideologie. Tübingen, 1983.

Karl Höffkies. Wissenschaft und Mythos. Tübingen, 1983.

Armin Mohler. Bibliographie zum deutschen Konservatismus seit 1945. — B: Kaltenbrunner (Hrsg.). Die Herausforderung der Konservativen.

Gottfried Griesmayr. Jenseits aller Ismen. Vom autoritären Abendland zur Autorität der Freiheit. Eine Provokation. München, 1970.

Sigrid Hunke. Das Reich ist tot — es lebe Europa. Hannover, 1963.

Marieluise Christadler. Die “Nouvelle Druate“ in Frankreich. Patrik Moreau. Die neue Religion der Rasse. Der Biologismus und die kollektive Ethik der Neuen Rechten in Frankreich und Deutschland.

Iring Fetscher (Hrsg.). Neokonservative und “Neue Rechte“. Der Angriff gegen Sozialstaat und liberale Demokratie in den Vereinigten Staaten, Westeuropa und Bundesrepublik. München, 1983.


Вернуться назад