ГРЕХ И ЧУВСТВО ВИНЫ?
Лоретта Сежурне так рассматривала эту проблему:
"Духовное содержание мифа Кецалькоатля прямо-таки утверждает: его удрученность грехом, его страстное желание очиститься, как и костер, который превращает его в свет, все это составляет суть религиозной доктрины, вполне сравнимой с теми, которые повсеместно известны человечеству под различными языковыми символами " п.
Стало быть, чтобы уберечь свою тезу, мне следовало связать воедино то, что обычно рассматривалось раздельно: естественные явления природы и грех. Иными словами, отыскать источник греха уже в самой природе, вне сознания человека, его души, возникновение которой в ходе эволюции природы было если не последним шагом, то неким рубежом…
Если бы после всех своих размышлений, думал я, во мне проснулись сомнения в возможности отрыва понятия греха от сферы этики, то я смог бы с чистой совестью ответить себе: да, возможно! То, что своим грешникам предписывали племена, религии, церкви, начиная со всевозможных форм табу и кончая десятью христианскими заповедями, в своем истоке не имело целью ничего иного, кроме сохранения здоровья тела за счет принудительной гигиены и правильного питания, либо избежания наследственных отклонений путем запрета супружеских связей в кругу родственников, либо же, наконец, поддержания общественного порядка и неколебимого авторитета и влияния жрецов.
Так что подавляющая часть наказов, проповедуемых во всем мире и во все эпохи, изначально напрямую касалось прежде всего тех или иных проблем тела, а отнюдь не души, из чего легко было сделать вывод, что именно тело для богов-вершителей имело существенное значение, и первейшим грехом было любое действие наперекор законам природы.
Я рассуждал так: человек зачинается в лентах ДНК. В таком состоянии он абсолютно безгрешен. Чистая информация о строении белков – сама невинность, белизна белее снега. Даже если в информации и содержатся какие-либо отклонения, а это случается, например, вследствие механических повреждений молекулы нуклеиновой кислоты, то до той поры, пока они не реализованы в теле, они остаются чем-то совершенно невинным, ибо бездействующим и неопасным.
Но все изменяется в тот момент, когда яйцеклетка начинает делиться и, реализуя информацию, почерпнутую из двойной гелисы, синтезировать белки и строить тело. Ошибки "записи", неточности копирования генов, то есть отклонения от "плана", начинают умножаться. Они нарушают основную идею, не соответствуют информативной "записи" человека. Стало быть, так называемый грех порожден уже на отрезке между лентой ДНК с генами и синтезированной на их основе белковой цепочкой. В результате человеческое тело оказывается настолько далеким от "указаний" богом-хромосомом в яйцект летке, что человек становится прямо-таки скопищем отклонений – грехов. Деформации' тела, функциональные расстройства организма, недоразвитость органов и психики…
Ну а хоть что-то в древних мезоамериканских источниках может подтвердить подобный подход к проблеме? "Пополь-Вух" приводит такие мифические слова богов-создателей человека:
"Так давайте же попытаемся создать послушных, исполненных почтительности существ, которые бы кормили и поддерживали нас… Из земли, из грязи они сделали человеческую плоть… Чтобы появились существа, которые взывали бы к нам,
молились бы нам" 13. ч.
Разве эти слова из мифа не совпадали с воим видением неба как сферы, низведенной на землю и образующей здесь проявление всяческой живой субстанции, а богов – как самих жизненных процессов? Ибо каких еще других богов должен был кормить человек? Такую потребность в якобы всемогущих богах можно было вернее понять, допустив, что наши создатели жили в нас самих, в наших телах. И об этом ясно говорит книга "Чилам-Балам" из Чумайеля:
"…Добрые люди? Моя одежда, мой наряд, сказали боги. Это известно, это ведомо каждому".
Вот так-то! Мы были и остаемся нарядом для богов! Таким образом, их наказы шли изнутри тела, где, закодированные, они почивали в хромосомных лентах. А требование послушания, верности, согласия с богами были требованиями следовать указаниям генов.
Одним словом, так понимаемый грех был не чем иным, как отступлением от генетического образца. Образцом же несоизмеримо более ранним, нежели страницы заповедей морали, была формула эталона, "записанная" генетическим кодом.
Кецалькоатль, пошедший на то, чтобы, на языке науки, преобразовать себя из информационного кода в плоть, тем самым взвалил на свои плечи все ее тяготы.
Лоретта Сежурне пишет, по сути, о том же:
"Абсолютная чистота царя (Кецалъкоатля) относится к его состоянию как планеты, когда он еще не был ничем, а только светом. Его грехи и угрызения совести соответствуют состоянию материализации этого света "14.
Возникший человек уже с самого начала не соответствовал генотипу, заложенному в хромосомах, а значит, не выполнял божеских предначертаний, изначально был обременен первородным грехом. Потом были отход от звериного состояния и пробуждение сознания. Кецалькоатль принял облик Эекатля, Владыки Вера и Духа. Тут он и обрел возможность распознавать грех, а стало быть, грешил, в связи с чем грех становится определеннее. И только сознание давало надежду вновь приблизиться к образцу, к согласию с природой, и даже подняться на высший, быть может, не подвластный телу уровень жизни – развивая миф: к новому, еше неведомому воплощению Кецалькоатля.
Итак, пришло время спросить себя: кем же, по мо;му убеждению, был бог Кецалькоатль? Мне пришло в голову, что проще было бы это сделать, подойдя с другой стороны: выяснить, кем он не был…
Итак, Кецалькоатль не был собственно двойной нитью гелисы ДНК с генетической "записью".
Не был он буквально мотком этих нитей, хромосомой – то змеевидным и покрытым петлями, то палочкообразным полосчатым созданием.
Не был он исключительно сутью генетической "записи", образующей комплексную информацию о человеке, то есть его генотипом.
Не был он только человеческим телом, реализованным по этой "записи", то есть фенотипом.
Не был он и только сознанием, разбуженным в этом теле.
А был он всем, всем этим одновременно. Кецалькоатль был олицетворением происходящего в природе динамического процесса, который преобразовывал генетическую информацию в homo sapiens, человека разумного, явленного в бездне Вселенной.
Такое определение этого бога в общих чертах соответствовало тому, что о нем думали ученые. С тою, однако, разницей, что они реконструировали Кецалькоатля-человека в мистическом плане, из духовного начала, видели в нем материализацию неземной, отделенной от Вселенной крупицы, обходя молчанием мифологизированный в нем процесс биогенеза.
Впрочем, иначе и быть не могло, коли не признавать, что народы или, во всяком случае, их жрецы обладали в древности естественно-научными познаниями. Однако я, накапливая все более о том данных, считал, что они как раз владели удивительными научными сведениями, в частности, о том, что человек рождался в ленточных структурах, пребывающих в чем-то таком, что они именовали "драгоценным камнем".
Для меня тот факт, что Чимальмат проглотила драгоценный камень, означал не только нисхождение на нее Святого Духа, в результате чего девственница зачала, но и овуляцию яйцеклетки, из которой предстояло явиться Кецалькоатлю. Настаивая на втором, я легко мог согласиться и с первым, общепризнанным. Ведь дева была сосудом, в котором, давая росток, начинался благословенный процесс развития жизни.
Именно поэтому Пернатый Змей, "Зверь из сосуда бога" – из яйцеклетки – был не только отображением хромосомы, но и символом материи – пресмыкания во прахе, – которая через одушевление (перья, крылья) возносится к небу. Ведь человеческое тело в генетическом плане структура, возникшая из мертвой материи, первозданной (?!) так, чтобы она могла осуществлять непрерывно усложняющийся, а стало быть, ведущий "ввысь" жизненный процесс, приводящий к сознанию и способности абстрактного мышления, а это означает переход от органического уровня к возрастающему духовному.
Вот почему Шолотль – это божество я перевел в план биологии как полную генетическую информацию о человеке – был "зародышем духа, заключенным в материю". Трудно найти более прекрасное, поэтическое и вместе с тем более точное определение функции генотипа. Ведь щепотка дезоксирибонуклеиновой кислоты, весящая миллионную долю грамма, развивается в мыслящего человека!
Вот почему Тлауискальпантекутли вначале был явлен благодаря Шолотлю – генетической информации – человеком, а уж потом, по возрастающей Владыкой Света, планетой. И еще: как Венера представлялась древним народам отпрыском Солнца, так и человек был отпрыском того всесущества, коим является вся живая материя Земли.
Вот почему Накшитль, Четырехногий, олицетворял собою не только Венеру в ее утреннем и вечернем движении по небу, но и человека в его двойственном единстве – тела и генетической "записи", а по мифу: Тлауискальпантекутли с Шолотлем, драгоценных близнецов. Лишь эти двое, уподобленные Эекатлю, дарителю духа, сознания, становились полноценным человеческим существом – Кецалькоатлем.
Пожалуй, в заключение лучше всего привести еще одну цитату.
В большинстве мифов о сотворении… - писала Лоретта Сежурне, – говорится, что во времена ранее уничтоженных четырех эр мир заселяли только животные и лишь с наступлением эпохи Кецалъкоатля было создано человечество. Похоже, это указывает на то, что лишь после открытия обитающего в нем духовного элемента Кецалькоатль был признан создателем человеческого существа и всех его деяний" |5.
Рисунки кодекса Нутталь однозначно выводили человека из полосчатых лент, скрученных шнуров, которые отождествлялись с богом-змеем – Кецалькоатлем у миштеков, Кукульканом у майя в апогее развития их религиозных доктрин. Отсюда я заключил, что "полосы" и "шнуры", которые ведут к рождению человека, ни в коем случае не могут иметь какое-то покаянно-очистительное или иное церемониальное значение. Конечно, если они даже и играли такую роль в храмах, символизируя наказание, то не потому, что их подобиями бичевали либо связывали жертвы, а потому, что им самим придавалось особо важное значение. Они, как и христианское "Все произошло из праха" *, возвещали тем народам: "Все произошло из скрученного шнура"…
* Екклесиаст, 3, 20.
Какое высокое значение им приписывалось, если их не только в литургическую принадлежность превратили, но и в один из главных объектов культа – об этом свидетельствует, на мой взгляд, один фрагмент из книги "Чилам-Балам" из Чумайеля, записанной на языке майя в 1782 году Хуаном Хосе Хойлем и озаглавленный "Los Dzules" – "Чужеземцы"; в нем говорится о последствиях нашествия испанцев:
"Покинули они поселок Где Падает Дождь, Эцемаль, там, где вступил сын Всебога, Господин Неба, Господин-Госпожа, тот, кто есть Чудотворная Дева. И сказал господин:
– Да опустят щиты свои чималлы из кинич Какмо. Нельзя уже здесь царствовать. Но остается Чудотворец,
милосердный.
– Да будут унижены шнуры, да будут унижены ленты, упавшие с неба. Да будет унижено слово, упавшее с неба.
Так оказали честь его царствованию другие народы, сказано было, ибо ненужными стали владыки боги из Эмаля!…
И тогда ушли великие ицы… Дух их не хотел ни Дзулей, ни их христианства…" 16.
Эти ленты с неба, как бы приравненные богу, коли они вынуждены были уступить ему, должны были быть – и были! – чем-то чрезвычайно важным. Они были равноценны слову бога как слову созидающему, которое тоже пришло с небес. Ну с чем еще можно было сравнить слова, в такой мере уравненные с лентами-хромосомами, которые на рисунках кодексов изображены в яйцеклетке и перевоплощаются в человека, как не с генетической записью?
Майя не только писали о них, но и выдолбили их на камне. С фасада храма в Каба, украшенного маскаронами, подобиями лент двойной гелисы и рядов клеток, спускались еще и висящие в воздухе каменные полосы со знаками клеток, изображающих носы Чака – бога дождя. Такими полосами были заполнены страницы кодексов и фрески в дворцах не только на земле майя и миштеков, но и в других регионах страны.
Угадав в них именно биологическое значение и приняв во внимание толкование мифа, и прежде всего смысла воплощений Кецалькоатля, я открыл себе путь к прочтению последующих глав рисованных хроник. С особым нетерпением я ждал того момента, когда смогу сказать что-то свое относительно 9-й страницы кодекса Нутталь. Ее содержанием, как его воспринял Альфонсо Касо, было переданное в рисунках, в сочетании с деяниями богов, рождение сына княжны З-Кремень. Я намерен был показать, что эти деяния следует понимать именно как природный процесс. И я проделал это, чтобы в конце узнать, что тело для индейцев по сути своей есть не что иное, как
ХРАМ ХРОМОСОМ!
Да, результат превзошел мои ожидания. Я мог это сказать с полной уверенностью. Древний кодекс заговорил, явив вдруг правду такого значения, такой силы и глубины, что она стала для меня ключом к пониманию психологии древних мексиканцев. Словно свет рассеял тот вечный мрак, в который для нынешних поколений погружено своеобразнейшее мышление тех древних народов Мексики. Открылась вообще истина, относящаяся не только к ним.
Читать я начал с нижнего правого угла.
Сосуд бога, заполненный драгоценной живой водой, – яйцеклетка. Тут начало княжеского чада: потомок, пока еще в генетической "записи", начинает жизнь Шолотлем, покидающим кувшин, свое прежнее обиталище. Отсюда он поднимается к более высокому состоянию, воплощая в жизнь "запись". На шее у него коскатль - "ожерелье драгоценных камней", или иероглиф слова "ребенок"; в руке же две струйки дыма – символ идущей жизни, "тлеющего", как копаля.
Рисунок выше изображает круглый драгоценный камень – органическую клетку, вписанную в солнечный диск, который своим "зубчатым" ободком символизирует йетекоматлъ (ие(есотаф – иероглиф слова "еда", "пища", что в целом читается как "солнце есть пища для жизни". Солнце же опирается на спину кецаля - священной птицы, одного из воплощений Солнечного Орла.
Из середины клетки выскакивает мрачный одноногий бог Тескатлипока, невидимый, вездесущий, тот, кто все знает и все видит своим глазом-кольцом, анауатль, и кто подтолкнул Шолотля – Кецалькоатля к материализации, к внешней жизни, уговорив его покинуть невидимое "небо" – клетку и посему оказался сотворцом первого в земной жизни человека и всех последующих людей. Не зря ведь на шее у него многозначительный иероглиф слова "ребенок", коскатль, а на голове – морда ягуара, символизирующего все сугубо земное, органическое.
На ладони он держит покрытое точечками веретено. Это текпатль – обсидиановый нож, используемый для извлечения сердца у жертвы. Здесь, однако, он играет роль символическую, как бы инициируя деление клетки, ее "разрезание" надвое – условие, биологически необходимое для образования и развития тела. Более подробное рассмотрение этой символики ножа я отложу до другого случая. Сейчас же ограничусь замечанием, что его точечное покрытие, такое же, как и на кусках копаля символизирующих пламя жизни, указывает на связь с чем-то невидимым, сокрытым от глаз, пребывающим в человеческих телах, точнее, в его клетках.
Третий рисунок – в середине страницы, сверху. И тут "драгоценный сосуд" – яйцеклетка, а в ней, чтобы не было сомнений, от кого она, – княжна З-Кремень со знаком своего имени на месте набедренной повязки. Нагая, как боги ее сотворили, ведь описываемое событие касается не положения при дворе, а исключительно ее порождающей плоти. В яйцеклетке изображена полосчатая лента – генетическая "запись" возникающего существа, а может, только часть "записи" от материнского организма. Из рук княжны в сосуд брызжут струи живой воды, с символами клеток на поверхности. В целом это означает, что в теле женщины, в соответствии с "записью" на полосчатых лентах, развивается живая субстанция жизни.
Над сосудом вздымается Солнце – Драгоценный Камень, как бы покоящийся на кроне Древа Жизни, образуемого из струй живой воды. Это Древо должно стать новым организмом, вырастающим из яйцеклетки.
Оттуда в том же году, 12-Кролик, явилось на свет дитя, что передает следующий, нижний средний рисунок. Сын княжеской пары родился в день З-Тростник, а при "крещении" в храме он кроме своего календарного имени получил второе, обиходное, – Тростник Полосчатой Ленты, если допустить, что это говорит знак, помещенный слева.
Следующий рисунок, в левом нижнем углу страницы, похоже, поясняет, что в день 10-Сыч года 8-Дом жрец 4-Ягуар с помощником принесли жертву во имя князька, который, возможно, был не вполне здоров, и тут же знак его, З-Тростник над головой жреца.
Убиение собаки символизирует покрытый точечками кусочек копаля, тлеющий на том месте, где у собаки расположено сердце, но уже погасший в руке жреца. Таким способом высвобождается пребывающая в собаке частица солнечной энергии, которая в виде желтого орла возносится к небу. Эта энергия, возвращенная дарителю жизни – Солнцу, должна в соответствии с целью жертвоприношения помочь малышу выздороветь.
Рисунок говорит еще и о другом. Его основная мысль – об идентичности "процессов, создавших как собаку, так и человека, абсолютном равенстве в плане органической клетки этих существ, даже если человеком является княгиня. Так происходит, ибо…
Об этом повествует следующий рисунок в верхнем левом углу страницы. Фундамент храма образован знаком оллин – "движение", – который, как я уже утверждал ранее, изображает деление клетки надвое и перемещение двух хромосомных палочек в две дочерние клетки. Они же, но теперь в виде маленьких ярм, украшают кровлю храма, увенчанную знаком куитлатль - "экскремент", "грех"…
Внутри, на белом жертвенном камне, возлежит удлиненная ярмо-хромосома с полоской, – как я тогда считал, гена, а на фоне ярма – две короткие палочки, связанные между собой, – бивалент или хромосома, воссоздающая самое себя. Это их, хромосомы собаки, принесли в жертву, чтобы спасти человека. Солнце приняло жертву – об этом говорит изображение орла с высунутым языком, спускающегося поживиться приношением.
Но самым ценным в принесенной Солнцу жертве была не собака, как таковая, а ее хромосомы. Ибо вместе с телом, существование которого кратко во времени, должны были исчезт нуть и те священные ленты, от воспроизведения которых зависит непрерывность жизни.
Только этим и существует человек – хранилище, которое, заботясь о своей сохранности, создают гены…
Восхищенный этой истиной, этим откровением, этим древнейшим знанием, я смотрел на многоцветную страницу, которая всем своим содержанием, заключенным в рисованном, полумистическом ребусе, превосходит все наши книги, глаголящие об истине. Ни одна из священных книг мира не зашла в объяснении сути жизни столь далеко, глубоко и так близко к истине, как эти кодексы индейцев.
Я глядел на эту страницу. Прекрасно понимая, что, по сути, не о княжеском ребенке на ней сказано. Ослепленный своим антропоцентрическим видением, я чуть было не дал себя обмануть! С первого до последнего рисунка их персонажами были яйцеклетка и генотип; клетка субмикроскопических размеров, способная делиться; информация, записанная в полосчатой ленте, и наконец – бивалент. Разве не был это тот необычный, странный мир, инфрамундо, подмир древних мексиканцев, сфера из мифа о Кецалькоатле, океаном плазмы клеток, населенным ленточными созданиями?
Этой сферой были мы, она существовала в нас! Под защитой кожи жили ленточные города, манипулирующие нами. Там расхаживал Тескатлипока, невидимый Господин Того, что Близко, и Того, что Рядом, – господин клеток, сбившихся в кучу, занимающихся собой, собранных в массив, который миллионами лет опытов отрабатывал свою форму и учился коллективным действиям, дабы организоваться в двурукое и двуногое тело. Именно оттуда вырвался Кецалькоатль, из сумрака этого мира, чтобы сказать этому творению, что оно сушествует, что именуется человеком. И что в то же время оно – ничто, хоть и должно жить надеждой.
Здесь была истинная жизнь. Жили клетки, постоянно кипящая масса, биллионы биллионов – больше, чем звезд во Вселенной. Что им до того, что где-то там, попутно, они обретают форму ребенка З-Тростник или что кучку их кто-то назвал княжной З-Кремень?…
"Душа человека говорит: кто мы? Вот слово души человеческой, отгадай его, мудрец!"11.
"Тот дом, где ты родился, есть не что иное, как гнездо: заезжий во двор, в который ты прибыл, он – твой выход на этот свет, здесь зарождаешься ты и расцветаешь… собственная твоя земля – другая…" 18 – говорит ацтекская акушерка новорожденному.
Мы стоим на стене бирюзы:
окружена ею гора кецалей.
Над водой есть тот, что живет в пещерах,
я наконец прибыл туда, на змеиную равнину,
я несу на спине бирюзовый щит…19
(Из ацтекской поэмы.)
Мы здесь всего лишь рабы, только люди стоят
перед тем, по воле которого все живет.
Он приходит, чтобы родиться, приходит жить на земле.
На краткое время он присвоил себе
славу того, по воле которого все живет.
Он приходит, чтобы родиться, приходит жить на земле 20.
(Из ацтекской поэмы.)
Мы только спать приходим,
только видеть сны приходим мы:
неправда, неправда, что мы'пришли жить на земле…
…дают ростки драгоценные камни,
раскрываются перья кецаля:
быть может, они твое сердце, о жизнетворный 21.
(Из ацтекской поэмы.)
И это не все. То же, только еще выразительней, еще резче, совсем без околичностей было показано на продолжении пик тограм.м, переходящих на 10-ю страницу, через божество, не щадящее человеческих чувств, полностью лишающее иллюзий, если у кого-то они были.
Вверху желтое Солнце, а на нем питающаяся его энергией, растущая, радиирующая биомасса клеток Земли в виде драгоценного камня. То, что она создает, самое важное, отнюдь не человек – ему здесь нет места! Жизнь творят полосчатые ленты, и существует она благодаря тому, что они копируют себя друг с друга и каждая копия вновь создает новую.
Пониже – желтый диск с божественной стрелой, а на нем две полосчатые ленты, как бы отраженные одна от другой так, как копируется ДНК хромосом, чтобы обеспечить непрерывность генных поколений.
Жизнь – это генетическая информация, повторил я себе, это самоумножающаяся информация о том, как самоумножаться.
Внизу те же две ленты размещены на фоне плаща или пелерины. Это должно было означать, что ленты образуют покрытие, кожу, которая их защищает.
Подобная фигура, повторенная справа внизу, уточняла сообщение. Вся поверхность плаща была покрыта цветными полосками, а это означало, что информация о форме внешнего открытия именно в этих полосчатых ленточках, так же как в хромосомах все знание о теле растения, животного, человека, которые носят их в себе.
"Моя одежда, мой наряд, сказали боги"… – не могли мне не вспомниться слова из "Чилам-Балам".
Наконец, чтобы окончательно установить, что эти полосы относятся непосредственно к жизненному процессу, я обратился к тем рисункам из кодекса Виндобоненси, на которых идентичный диск связан с Древом Жизни. Не может быть, считал я, чтобы это выражало что-то иное, а не великое значение ленточных делений для роста живой субстанции.
Раздумывая над этим, я вспомнил настенную роспись, созданную в период иной, далекой средиземноморской культуры и найденную в руинах Кносса на Крите. Изображением своим и значением она была поразительно близка дискам с полосами из Древней Мексики.
Здесь как бы в разрезе изображены птичьи яйца с толстой скорлупой, а внутри скорлуп – отклонившиеся одна от другой трехцветные полосы. Точно так же дугообразно отклонились полосчатые шеи двух птиц над яйцами. Вся сцена, казалось, говорит о том, что жизнь начинается в этом яйце с деления этих полосчатых лент, а эти зрелые существа, благодаря тем содержащимся в лентах сведениям, явлены в идентично воспроизведенных расцветках и вообще как копии одна с другой…
МОНТЕ-АЛЬБАН
я посетил с определенной целью. Я считал, что там, в одном из освященных мест, где некогда появились "черные и красные чернила", то есть рисованные книги, я смогу лучше, проникновеннее прочесть их страницы, нежели сделал бы это за столом при свете электрической лампы.
Монте-Альбан был местом сапотеков, создателей иероглифов и рисуночных надписей на каменных стелах, поэтому я надеялся отыскать там символы, которые что-то еще подскажут, объяснят пиктограммы, нарисованные в кодексах их соседями, миштеками, с которыми сапотеки постоянно сталкивались, борясь за земли, выплачивали им дань и поставляли рабов для жертвоприношений богам. Еще больше я рассчитывал на настроение, создаваемое храмом, воздействие стен, окружения, некогда задуманного так, чтобы оно благоприятствовало сосредоточению, поискам глубочайших истинных значений символов. И по обыкновению, нашел нечто совершенно иное: понимание масок Древней Мексики.
Я приехал туда ранним зимним утром, как только открыли доступ к руинам и пока еще не уСпели нахлынуть толпы из лежащего в долине города Оахака. Передо мной вздымалась плоская срезанная вершина могучей одинокой горы, образующей на высоте двух тысяч метров платформу под храмы, пирамиды, площади, стадионы для ритуальной игры в каучуковый мяч. Я отправился напрямую, мало что видя вокруг, кроме фрагментов стен, тяжелых, массивных, поразительно темных при ярком освещении. Мне показалось, что они скорее возведены в военных целях, нежели вызваны к жизни художественным или религиозным вдохновением.
Они не пробуждали во мне ожидаемого настроения. Километр каких-то пирамид, контрфорсов, ступеней… Я поднялся по лестницам, остановился наверху, спиной к солнцу, уже утомленный жарой. Распахнулось пространство, и именно в нем, а не в стенах явилось мне откровение духа.
Я стоял под небом, – вернее, небо было вокруг меня. Страна, как с птичьего полета, раскинулась невероятно далеко, по ней ползали тени облаков. Она была ржавой и рыжей, спаленной зимней сушью, запыленной, черноватой и такой далекой, что казалось – видишь ее сквозь голубое стекло воздушного массива, дрожащего, раскаленного.
Я витал в небе вместе с платформой, застроенной храмами, погруженный в хрусталь, в голубоватый столп атмосферы. Вокруг никаких склонов – казалось, вершина горы вздымается как корабль, как палуба парящей под солнцем равнины. Я понял, что мощь священного места таилась как раз в этом вознесении. Человек, насквозь пронизанный лучами, золотыми и голубыми стрелами, легкий, воздушный, стоя здесь, должен был верить, что существуют просторы, сферы, именно такие, как небо, где, свободный от тягот жизни, высвобожденный из тел, чистый разум парит над раскинувшимися внизу далями, открывает тайны и сам раскрывается им навстречу. Здесь, как рассказывал ацтекский поэт, он
взывал, призывал бога,
того, кто находится
внутри небес;
ту, что в юбке из звезд;
того, кто придает блеск вещам;
госпожу нашего тела, господина нашего тела.
Ту, которая носит одежды черные;
того, кто носил одежды красные;
ту, которая парит над землей;
того, кто покрывает ее облаками.
К ним возносил он свой голос,
это было известно,
к Месту Двойственности,
к девяти уровням,
из которых состоит Небо…1
Такому видению Монте-Альбана не противоречила установленная археологами военная роль этого горного комплекса. Самым древним строением здесь были оборонительные стены, а владыки горы, судя по многочисленным источникам, вели войны и собирали дань с обширных территорий. Однако это не мешало им, как подтверждают не менее многочисленные наглядные доказательства, – например, более поздние произведения архитектуры, – собирать здесь, в своих храмах, жрецов и мудрецов, чтобы отправлять ритуалы, играть в священные игры, приносить жертвы и стремиться познавать тайны природы.
Я ходил среди обширных руин, ища какой-то точки отсчета, чего-нибудь такого, что, как запал, подействовало бы на мое воображение – туриста, утомленного сотнями одинаково раскаленных стен и, самое большее, способного поэтому лишь равнодушно-поверхностно оценивать искусство строителей. Ну чего-нибудь, что позволит пробиться сквозь общепонятное и обнаружить хотя бы крупицы особого духа тех, кто некогда здесь жил.
Я остановился перед навалом коричневых темных камней, булыжников, соединенных связкой, разогретых вулканических туфов, порфиров, втиснутых в наклонную стену пирамиды. У ее основания размещалось несколько каменных плит с контурами фигур. Я догадался, что стою перед известной постройкой "Танцоры".
И тут, при первом же взгляде на оригинал, а не на десятки раз виденные репродукции с него, я понял истинное значение этого изображения. Передо мной был ряд фигур. Лишенные деталей, а из-за этого еще более убедительные изображения изуродованных существ: горбунов, карликов, макроцефалов, парализованных, с недоразвитыми конечностями, шишками на лбу, с четырьмя пальцами, чудовищной грыжей, дебилов, кретинов.
Я уже знал, что о персонажах этой каменной галереи написаны ученые труды» Их называли по-разному: "танцоры", "жрецы в состоянии экстаза", "болезненные отклонения". В конце концов, так и не придя к согласию, решили считать их "пленниками" и во всяком случае "убитыми", вероятнее всего, на жертвенном алтаре. В пользу последнего говорит распространение таких изображений в Мезоамерике: военнопленные, принесенные в жертву. Исследователь письма сапотеков, Джойс Маркус, даже заявил, что здешняя вереница уродов производит самое сильное впечатление среди других произведений на прославляющую войну тему в Древней Америке.
Не исключено, сказал я себе, но что тут славного для воинов, даже в те неясные времена, если они захватывают несчастных дебилов, кротко улыбающихся, с полураскрытыми ртами, из которых течет слюна, с паралитически выкрученными конечностями, покатыми лбами или срезанными подбородками, то ли с громадными шишками на спинах, то ли с горбами?…
Конечно, это впечатляло, но впечатление было совершенно иного рода. Да, эти люди могли быть захвачены и принесены в жертву богам на алтарном камне: об этом говорят их мертвенно закрытые глаза. Возможно, так отмечали какой-либо исключительный праздник, священную дату календаря. Но сделано это было вовсе не для прославления войн и ее доблестных участников, а чтобы почтить богов за появление таких вот физических и душевных отклонений в людях!
 
Считается, что создателями этих изображений были ольмеки, народ с отдаленного побережья Мексиканского залива, небольшая группа которых заселила Монте-Альбан задолго до сапотеков. Сапотеки же явились сюда и принялись расширять городище, раскидав камни с фигурами по всему району, так как использовали их уже в качестве строительного материала.
Такая "родословная" галереи подтолкнула меня к тому, чтобы сравнить ее с другим объектом поклонения оль-меков, а именно с "детскими лицами", типом изображений, именуемых исследователями "cara de niño ". И тут я убедился, что те и другие, вместе взятые, образуют некое довольно понятное целое. Ведь й младенцы, и эти больные несчастные являются людьми, но как бы незавершенными, чего-то им недостает, прежде всего мысли и понятной речи, но еще законченности, пропорциональности их тела. Ребенок этот существо, возникающее малопонятным, таинственным образом, создаваемое "планово" неведомыми силами, сокрытыми в теле, – живое доказательство не метафизического, но вполне реального существования неких божеств, не явленных человеческому глазу.
Об их существовании свидетельствуют и аномалии взрослого тела. Не травмы или раны, нанесенные оружием или дикими животными, не переломы конечностей – таких изображений нет среди фигур Монте-Альбана, – а именно отклонения от образца, от определенного "плана" создания человека. Именно они, сокрытые внутри тела вершители жизни, по им одним ведомым причинам делали так, что рука у человека оказывалась без кисти, хотя эта кисть была у обоих его родителей, или выяснялось, что ум начисто отсутствовал даже в чрезмерно крупной голове.
У большинства "танцоров" в ухе серьга в виде драгоценного камня – символа клетки. Быть может, причину физического или психического отклонения индейцы видели именно в клетке, в яйце.
Эти отклонения были и есть веггда. Наследственные пороки могут искажать строение и функции тела, обычно и то и другое одновременно. Обыкновенно они вызваны мутациями многих генов: или недостачей одной хромосомы, или каким-либо изменением в хромосоме. Вот причина таких заболеваний, как косолапие или врожденное отсутствие кисти, монголизм, умственная неполноценность или комплекс Тюрнера у женщин, проявляющийся в чрезмерно низком росте и в целой гамме других нарушений.
Человек – по мнению ольмеков, тольтеков, миштеков, сапотеков, ацтеков – был "необязательным" созданием, коли невидимые пальцы могли формовать его и так, и этак. Он был непостоянной формой какой-то иной, истинной жизни, пульсирующей в глубине живых существ. Это-то и демонстрируют изображения, известные у разных народов: фигуры горбунов или акробатов с гибкими, как резина, ногами и руками, часто воспроизводимые в керамике. С безошибочным чутьем, как бы исходящим из абсолютного знания, художники, скульпторы изображали те недостатки тела, которые были следствием отклонений от "эталона", возникших в полосчатых лентах, в палочках, в змеевидных созданиях с "записью" человека.
Дойдя в Своих рассуждениях до этого момента, я не мог обойти молчанием то поразительное явление, имя которому
Источник: lib.rus.ec.
Рейтинг публикации:
|
