На баннере «Эксперта» мигало: «Почему Берлускони так любит Путина? Должно ли правительство править? Зачем французские демонстранты хотят ограбить своих детей? Читайте в книге «Либерализм – это левая идея». Кликнули – и, пролистав доступный материал, познакомились с Альберто Алесина и Франческо Джавацци. Заодно повидались с Сергеем Гуриевым. Как ректор РЭШ он поддержал публикацию и написал предисловие.
Потомки великой цивилизации, в самом деле, похожи на русских, только у нас мафия и чудаки от морозов, а у них, вероятно, от жары.
Все грамотные делятся на писателей и читателей. Читающий писатель и пишущий читатель явление редкое. Если читаешь – некогда писать, коль с юных лет пристрастился к писательству – до пенсии забудь про чтение. Опять же, пропадает оригинальность. В этом смысле авторы не разочаруют. Хотя обещанных Гуриевым вершин стиля не заметили, а фантазиям не удивляемся давно, но это дело вкуса. Гуриев ведь тоже не читатель, ему и сравнить-то не с чем. Вечно восторженный, когда речь о либералах, журналист «Новой» Андрей Колесников характеризует его так: «современная «вакансия поэта», которая, по словам Пастернака, «опасна, если не пуста», заполнена Гуриевым»; «модный» [это Гуриев. – Прим. авт.] не означает «поверхностный». В данном случае синоним слова «модный» — «блестящий»; «разумеется, Сергей Гуриев — либеральный экономист. И книга «Мифы экономики» своим содержанием разоблачает другой миф — о крахе капитализма и либеральной экономической идеологии. Либеральная — означает ещё и рациональная».
Конечно, «рациональная». Причем настолько, что сами рационализаторы с наступлением кризиса договорились до чертиков. В который раз виноваты «мыльные пузыри». Кстати, термин заимствован из «Капитала». Маркс объясняет, что такое фиктивный капитал, почему он обесценивается во время кризисов и единожды использует этот образ. Пузырь, потому что дутый, невесомый, не существующий в природе. Он создает лишь иллюзию национального богатства и его исчезновения. Достаточно сосчитать количество фондовых крахов и экономических кризисов, чтобы убедиться, что не всякий обвал фондового рынка знаменует кризис, но непременным атрибутом кризиса является обесценение ценных бумаг. Биржевой крах 1987 года по величине падения превосходил 1929 год почти в 2 раза. Инвесторы проливали слезы по всему миру. Статистика отметила замедление темпов экономического роста, однако спада не произошло. Впрочем, если хотите, пусть виновниками будут пузыри. Так даже интересней: с одной стороны – космические cтанции и цифровые технологии, с другой – господство экономических пародий в виде монетаризма с его вездесущим «печатным станком».
Как покупателей призывают внимательней рассмотреть упаковку, чтобы заподозрить фальшивку, так и здесь многое выдает, что книга рассчитана на простаков – серия названа «Экономика для неэкономистов». Это не значит, что экономисты не пишут ерунды для коллег – в журнале «Вопросы экономики» пишут и не такое, – просто знайте, что не всякая книжка заслуживает прочтения, особенно если учесть, что за это надо платить. Итальянцы признаются, что за основу взяли статьи, опубликованные ими в Corriere dela Sera и Sole 24 Ore, и ожидать глубины не приходится. Можно сделать скидку на популяризаторство, в действительности – это неприкрытое невежество, начиная от названия. Сами авторы признаются, оно звучит «парадоксальным образом», но едва ли огорошить публику обложкой есть лучший маркетинговый ход. Название должно завлекать не меньше чем «Тайна острова скелетов». К обложке еще вернемся, сейчас оглавление: 1. Смешение левого и правого. 2. Меритократия – это левая идея. 3. Либерализация рынка – это левая идея. 4. Реформа рынка труда – это левая идея. 5. Снижение расходов государства – это левая идея. 6. Государственный капитализм – это вовсе не левая идея. 7. Кое-что начинает меняться.
Поскольку были доступны предисловие, введение и первая глава, содержание остальных изложим предположительно. Во-первых, спасибо Гуриеву: подсказал, в каком направлении течет мысль. Во-вторых, с похожими опусами сталкиваемся часто и сообразили бы и без его подсказок. Нового здесь нет, разве что особенный апломб.
Гуриев: «Это книга о том, что экономисты – это не борцы за то, чтобы «богатые богатели». Настоящий экономист пытается объяснить обществу, что левые должны защищать меритократию, конкуренцию, гибкие рынки труда и капитала, сбалансированный бюджет и уход государства из экономики. Если, конечно, это настоящие левые, заинтересованные не в том, чтобы «не было богатых», а чтобы «не было бедных». Здесь «настоящий экономист» забыл упомянуть, что левые при этом не должны лезть в политику и приносить правым прибыль. Поэтому настоящим правым достанется только присваивать прибавочный продукт, заседать в парламентах и правительствах, эмитируя государство, и заниматься благотворительностью. Так и торчат ослиные уши Милтона Фридмана. Хотя, помнится, тот считал благотворительность делом добровольным и святым настолько, что за это полагаются налоговые поблажки. Ведь благотворитель выполняет несвойственные ему функции государства.
Гуриев: «Берлускони и Путин иллюстрируют главный парадокс, который обсуждают А. и Д.: устойчивость и даже естественность формирования альянса левых и правых против либеральных ценностей – меритократии, конкуренции и частной собственности». Трудно сказать, пытались ли авторы провести параллель между Муссолини и Гитлером или без задней мысли высосали свое объяснение из пальца. На наш взгляд, отношения национальных лидеров много прозаичней.
«Как стало известно "Ъ", Минобороны РФ приняло на снабжение вооруженных сил РФ бронемашину итальянского производителя Iveco LMV M65, сборка которой может начаться в России уже в этом году. Переговоры о создании СП с Iveco с минимальным объемом производства 500 машин в год ведут "Ростехнологии". Это серьезный удар по интересам "Русских машин" Олега Дерипаски, производителя отечественного "Тигра" (ГАЗ-233014). В ближайшие годы Минобороны может потратить на закупку бронемашин Iveco российской сборки около 30 млрд. руб. (http://kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1482709 )». Из таких эпизодов и состоит дружба первых лиц.
Один из признаков либерала – игнорирование содержания устоявшихся понятий. Понравится звучание слова, его извратят до неузнаваемости. «Для них [для А. и Д.] либерализм – это гуманистическое учение, которое доказывает то, что каждый человек – это личность, способная на самостоятельные решения. Надо предоставить каждому равные возможности, и тогда каждый человек поймет, что он хочет и может сделать, и будет готов отвечать за свою судьбу. Иными словами, настоящий либерал не смотрит на своих сограждан свысока (с патерналистским снисхождением), а относится к ним, как равным» (с.9).
Во-первых, либерализм не может быть сведен к гуманистическому учению. Особенно, когда речь о либерализме экономическом. Гуманизм как направление мысли свою миссию выполнил. Потом, даже не гуманизм сообщил, что человек есть личность, а христианство. Гуманизм не создал собственной теории личности, он лишь утверждал, что мерило всего есть человек. Пафосом гуманизма сегодня зажжешь разве что сексуальные меньшинства. Во-вторых, патернализм противопоставлен равенству, но толкование подозрительное.
Равенство не нуждается в патернализме, но патернализм прикрывает неравенство. Левые требуют равенства на стадии распределения национального дохода. Правые уверяют, что это подорвет производство и готовность капиталистов создавать рабочие места, что богатые поделятся доходом без вмешательства государства, ведь милосердие у них в крови. Эти обещания – вилами по воде, но только правые радикалы ратуют за снятие с капиталистов всякой социальной ответственности. Государство должно гарантировать собственникам низкие налоги и освободить их совесть от того, что происходит с наемниками за воротами.
«Почему таких либералов не любят так называемые «левые» и «правые»? Левые (в Европе это представители профсоюзов) используют патерналистскую риторику для того, чтобы защититься от «эксплуатации». На самом деле речь идет о защите от конкуренции, как от международной, так и внутренней. При этом они делают вид, что «защищают бедных». Например, европейские профсоюзы утверждают, что надо запретить импорт товаров из тех развивающихся стран, где не соблюдаются социальные стандарты, тем самым якобы заботясь об «эксплуатируемых» рабочих в этих развивающихся странах» (с. 9 – 10). Вместо того чтобы объяснить, почему не любят либералов, Гуриев совершает прыжок. Даже если сообщенное является фактом – что маловероятно – профсоюзы создаются, чтобы отстаивать интересы и решать проблемы прежде своих рабочих. Либералов не любят за то, что их обещания слишком расходятся с делами, что их трактовки реальности мало имеют общего с реальностью. Правые пестуют своих предтечей, поскольку именно либеральные идеи оправдывают экономическое неравенство. Лозунг Французской революции – «Свобода, равенство, братство» – не должен вводить в заблуждение. Известные миру документы не случайно озаглавлены декларациями. Они не гарантируют освобождение от нужды, а лишь декларируют свободу слова и совести, не имущественное равенство постулируют они, а лишь обещают равенство перед законом. Человеческое братство того пуще выводится на основании способа, которым всякий появляется на свет.
«Не менее опасны последствия «левой» риторики и для внутреннего рынка труда. С тем, чтобы защитится от «эксплуатации», профсоюзы делают все, чтобы затруднить увольнение сотрудников. Это, очевидно, подрывает стимулы предпринимателей для найма новых сотрудников. Тем самым противники конкуренции на рынке труда не дают рыночным силам справиться с безработицей и повышают благосостояние сегодняшних членов профсоюзов за счет сегодняшних безработных» (с.10). Во дает! Совсем не очевидно… За увольнением не обязательно следует наем. Не существует законов, предписывающих капиталисту поддерживать численность на достигнутом уровне. Сегодня из гуманных побуждений он попользовался одной личностью, завтра решил сменить рабочую лошадку, послезавтра возлюбил гастарбайтеров и пересел на них. Когда подыщет более прибыльное занятие, запахнет жареным в виде налоговой проверки или прочие обстоятельства потребуют проявить недюжинное человеколюбие, придумает, как подешевле спихнуть балласт. Гуриевы называют это «рыночными силами», в отличие от сил нерыночных, то бишь профсоюзов. Потом, каким образом работающие способны повышать свое благосостояние за счет безработных? Разве безработные им платят? Напротив, безработные получают пособия из фонда оплаты труда. Неработающих способны кормить только работающие. Так было и будет до скончания веков. Из безработных даже капиталист не способен выколачивать прибыль. Интересы труда и капитала не могут совпадать. Чем выше уровень занятости, тем выше зарплаты. Чем выше безработица, тем призрачней для работающих перспективы повышения зарплат. По мере роста армии безработных конкуренция на рынке труда вынуждает соглашаться на более низкую оплату.
«В течение своего первого срока Президент Путин провел целый ряд впечатляющих либеральных реформ и добился не только высоких темпов роста и резкого сокращения безработицы, и бедности. Но в конце концов он понял, что гораздо удобнее опираться и на крупный государственный (квазигосударственный) бизнес, и на «левую» риторику перераспределения в пользу бюджетников» (сс.11-12). Когда первое лучше второго, не употребляют «но, в конце концов»: двусмысленность превращает критику в заискивание. Сила ученого Гуриева в отсутствии всякой логики. Если рост экономики и сокращение безработицы произошло благодаря политике Путина, то и экономический кризис в России надлежит связывать с его именем. Не нравится… Слуху приятней – в кризисе виновата Америка. Но тогда и российские достижения надлежит вязать с ростом на запредельных территориях.
Введение.
Либерала определить легко. Если попадается фраза типа: «На нет нужды углубляться в философскую дискуссию о точности таких представлений…» (с.19), – знайте, перед вами – любитель свободы. Философия никогда не была сильной стороной тех, кто считает генератором свободы частную собственность на средства производства. Ведь философская мысль – это мысль, додуманная до конца. Она не терпит пустых фраз, предвзятых оценок и всего того, на чем зиждется лишенный всякой глубины либерализм. Философский либерализм – это индивидуализм. Потому так и страшатся либералы всего, что напоминает об общем. Экономический либерализм – свобода так называемого предпринимательства. Едва ли чуткий к посягательствам государства на свободу абстрактного человека либерал отметит, сколь чудовищно такое сочетание. Рядом с прекрасным словом «свобода» стоит то, что ранее именовалось торгашеством, стяжанием и лихоимством. Такое опошление не просто ощущение. Сразу после провозглашения свободы события во всех странах развивались как под копирку: небогатых лишали основных источников к существованию. Освобожденным от государства, но «отягощенным» средствами производства собственникам требовалась свободная рабочая сила, не обремененная ничем, кроме чувства голода. Физическим и экономическим понуждением людей сгоняли с земельных наделов на мануфактуры, строительство дорог и прочих благ цивилизации. Либералы не любят вспоминать про подвиги капитализма во имя свободы, но обожают поболтать о его «естественных» корнях и грядущей эре процветания. Так вот, корни изначально гнилые и будущее тревожно.
Все смешалось в станах «левых» и «правых», либералы теснимы с двух сторон – как доказательство авторы говорят о несоответствии партийных программ их названиям. Но это смешение произошло почти сразу, и давно сообразили, что не названиями партий определяется окрас. В зависимости от того, куда дули ветры, либералы заседали то по левую руку, то объявляли себя центристами, то занимали в парламентах кресла справа. Так и кочевали. В России правящая партия, именующая себя центром, проводит ярко выраженную либеральную политику, и не понятно, чем вызвано недовольство Путиным и Берлускони. В правительстве нет ни одной левой фамилии. Кругом либералы и правые. Коль одни правые персонально не пускают в политику других правых, это не означает, что правящие правые есть левые. Фон Хайек, перепевающий его Фридман пытались отследить эволюцию либерализма. Теперь запутались и путают читателей А. и Д. в политической терминологии.
В стремлении сохранить власть, на протяжении без малого двух веков либералы вынуждены были мимикрировать. Авторам требовалось назвать сущностный признак, отличающий сегодняшних правых от сегодняшних левых и объединяющий правых и левых в разных странах. Правый – это сторонник частной собственности на средства производства. Поэтому экономические либералы – правые, и авторы зря тоскуют в меньшинстве, им надлежит оглядеться по сторонам. Что касается тех, кто призывает государство к вмешательству в экономику, так называемых умеренных и разного толка социалистов – они тоже родились не вчера. Уж слишком глупо звучало заклинание (особенно на фоне волны европейских революций в середине XIX века) – что свободный рынок силой конкуренции все расставит по своим местам. Свобода – это стихия хаоса, и абсолютная свобода никогда не создавала гармонии. Это касается всякой области человеческой деятельности, включая экономику. Сбалансированность свободных рынков – событие случайное и мимолетное. Как экспресс пролетает мимо заснеженного полустанка, так бизнесу вся эта академическая болтовня о существовании некой точки по барабану. Устойчивого равновесного состояния, которым на протяжении двух веков бредят идолопоклонники «невидимой руки», не существует. Положи перед ними чистые статистические формы, предложи на условных цифрах продемонстрировать, как выглядит идеал сбалансированной экономики, – выяснится, что их мозг не предназначен для решения практических задач, это лишь ретранслятор абсурдных гипотез и полубеллетристического чтива. Не наукой занимаются катедер–либералы, не мифы экономики разрушают, а мифы прошлого представляют как ученый модерн.
«Правые и левые дирижисты смотрят на свободный рынок с подозрением по двум причинам. Первая – идеологическая: они уверены, что рынком нужно управлять подобно тому, как всадник (то есть правительство) управляет конем (то есть экономикой), потому что они считают, что это лучший способ достичь благосостояния: «рыночный конь» слишком своенравен и непредсказуем, если его не укротить политическими средствами. С этим тезисом мы не согласны и намерены его оспорить» (с.21).
Предупреждали, термины используются безо всякой связи с традиционным содержанием. Уверенность, что рынком нужно управлять, – вовсе не «идеологическая» причина, а сугубо практическая. Благодаря изысканиям Кейнса некоторым показалось, что найдено средство от кризисов – регулирование процентных ставок для регулирования инвестиций; если последних не хватает – увеличивать государственные расходы. Всадник без головы, показалось, обрел мозги и стал способен управлять конем. Конечно, новизной здесь не пахло, Кейнс тоже был больше писателем, чем читателем. Но ведь А. и Д. считают, что при любом раскладе всадник не может быть башковитей коня. Куда до него валаамовой ослице, прямо Конек-Горбунок!
«Вторая (и главная!) причина, в большей степени политическая, объясняет это неприятие рынка вовсе не страхом рынка, что он будет слишком «диким», а желанием сохранить статус-кво и боязнью нарушить хрупкое равновесие лоббистских групп, захвативших итальянскую политику (как в левой части ее спектра, так и в правой), в ущерб интересам молодежи, потребителей, налогоплательщиков» (с.21). Стоп! В том, что либералы видят все зло в правительствах, а не в экономических отношениях, гарантом которых являются правительства, нового нет. Вопреки фактам и логике утверждают, что в кризисах виноваты не достаточно либеральные правительства. Если бы к власти в 1934 году пришел не Рузвельт, то американская экономика после кризиса взлетела бы ракетой. Выходит, либералы считают правительства базисом! То есть не конь носит всадника, а всадник таскает коня на собственных плечах. Здорово... Сложно сказать, А. и Д. в самом деле малахольные или придуриваются. Лоббирование есть иллюстрация конгломерата бизнеса и власти. Кто платит, тот и танцует с девушкой. Про равноудаленность власти от бизнес группировок – еще одно пустое благопожелание. Не только представители власти лезут в бизнес, но и наоборот, и лоббирование не только высвечивает антагонизмы, порождаемые капиталистическим рынком, это – отлаженный инструмент конкуренции. При слове «мафия» и «коррупция» обыватель испытывает смешанное чувство негодования и национального стыда, но законы о лоббизме – это легализация мафии и узаконенная коррупция. Один сообщил, чего хочет, другой назвал цену; первый публично заплатил, второй честно перечислил налоги и спит спокойно. Живя за океаном, авторы могли бы полюбопытствовать, как принимаются экономические решения в Америке, а не пенять соотечественникам на сучек в глазу. Читаем далее.
«Часто ли вы слышали, чтобы наши политики говорили о потребителях, вместо того, чтобы разглагольствовать о той или иной лоббистской группе, заинтересованной в защите профессиональных и иных интересов? Одна их фундаментальных проблем итальянского общества состоит в том, что многие (слишком многие!) ассоциируют себя с конкретной узкой группой (преподаватель, государственный служащий, бизнесмен, пенсионер), теряя таким образом представление о нашей общей категории, то есть что мы все – потребители и налогоплательщики. Те, кто нами управляют, предпочитают политику в соответствие с предпочтениями лоббистских групп, таким образом усугубляя разделение общества. Результат же таков, политика превращается в войну лобби между собой, вместо того чтобы работать на рост благосостояния граждан» (с. 21).
Излюбленные приемы либерала – будучи демагогом, обвинять в демагогии других, выставлять себя самым умным и давать бесполезные советы. Граждане Италии правильно делают, что не откликаются на обращение к ним как потребителям, – это свидетельствует об уме итальянцев. Доходы они получают не как потребители, а как люди, относящиеся к определенной группе. С ней и должны связывать свое материальное состояние. По экономической природе всякий человек потребитель, часть потребителей составляют группу налогоплательщиков. Поскольку как потребители люди заинтересованы в том, чтобы товары были дешевыми, а как налогоплательщики – чтобы налоги были низкими, то авторы проталкивают мысль, что низкие налоги и приведут к достижению этой мечты. Однако экономика устроена сложнее. Во-первых, движение цен регулируется действием иных сил. Если завтра снизить налоги, то совершенно не обязательно, что снизятся цены. Нельзя напрямую увязывать рост цен и с повышением налогов. Это ходячее представление, будто исключительно от воли продавцов зависит, какими будут рыночные цены, что всякое повышение расходов капиталисты способны переложить на потребителей. Иначе необъяснимо их единодушие по вопросу о повышении зарплат. Во-вторых, из каких источников формировать доходы пенсионеров, бюджетников, малоимущих, безработных, как финансировать военные нужды, образование, медицину и прочее? Христос насытил пятью хлебами и тремя рыбами пять тысяч пришедших его послушать, и еще набралось двенадцать коробов, но едва ли подобное под силу гарвардским кудесникам.
Источник: grinmax.livejournal.com.
Рейтинг публикации:
|
