Калюжный Д., Кеслер Я. Другая история Российской империи

«Любой источник может быть испорчен: этот автор предубеждён, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещён из своего временного слоя неопытным археологом, а тот – невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл».

«Учреждения Петра были фатальны для Россиии были бы ещё вреднее, если бы оказались технически хороши. К счастью, в том виде, в каком их создал Пётр, они были ещё не способны к сильному действию»,

«Исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах делают из якобы «совершенных» учреждений Петра нечто в высокой степени регрессивное, стоящее и по идее и повредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений» (стр. 163).

[В Европе] верят в аристократию, одни чтоб её презирать, другие – чтоб ненавидеть, третьи – чтоб разжиться с неё, из тщеславия, и т. д. В России ничего этого нет. Здесь в неё просто не верят.

Мифы и правда о русском обществе

Русская историография за отдельными и почти единичными исключениями есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения, – говорил Иван Солоневич. Можно добавить, что наша историография возникла в век «диктатуры дворянства», и дворянские историки, сознательно ли, бессознательно, всю её выстраивали, как апологию своему сословию. А поскольку у большинства «высших» дворян головы всегда свёрнуты в сторону Запада, то вот и причина, отчего о русской истории судили с нерусской точки зрения.

Наши (а тем более, западные) историки и философы (в частности, Чаадаев, Бердяев и другие) писали о том, что история Руси – это сплошная катастрофа, что она густо перемешана с кровью. О том, что история Европы, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока была не менее, а часто и много более катастрофичной и кровавой, они не видели в упор. В Китае при этнических потрясениях уничтожалось две трети, три четверти и даже, было, девять десятых населения. А о том, насколько кровавой была история Западной Европы, мы уже говорили (см. главу «Иван Грозный» в книге «Другая история Московского царства»). Тем не менее, именно о наших правителях пишут, как о неимоверно жестоких сатрапах.

Ещё один въевшийся стереотип, – что в XVIII—XIX веках русские крестьяне были сплошь рабами, не смевшими без соизволения самовластного помещика не то что спину разогнуть, а даже и вздохнуть свободно, и были они тупыми, забитыми, отличаясь от скота только умением говорить, да и то косноязычно.

Что ж, наверное, встречались и такие. Но мы же должны понимать, что социология никогда не даёт абсолютных результатов, а только результаты статистически достоверные. Например, если о физическом росте представителей какого-нибудь сообщества заявлено, что они люди рослые, то это значит, что таковыми является большинство. Предположим, большинство имеет рост в интервале 170—180 см. Но наверняка среди жителей есть и карлики, и люди очень высокие. На ваше утверждение, что здесь живут люди «обычного роста», ваши оппоненты могут приводить описание конкретных карликов этого же сообщества, и утверждать, что вы совершенно не правы и преувеличиваете. А другие оппоненты приведут в качестве примера вашей неправоты сведения о людях существенно более высокого роста. Так кто же прав? Конечно же, вы, если описываете большинство.

Это надо иметь в виду, рассуждая о русском крестьянстве. Незадолго до освобождения крепостные крестьяне составляли по стране в целом около трети населения; за Уралом их почти совсем не было. Помимо них, были и государственные крестьяне, и другие, более мелкие группы. Но лишь только группа, составлявшая от 12 до 15% населения империи, представляла собою крепостных в «классическом» смысле слова: они были прикреплены к земле, находились под непосредственной властью помещика и принуждены были выполнять по его требованию любую работу.

Но даже и такой крепостной не был рабом, а поместье не было плантацией. Первым Александр Радищев вёл в оборот это сравнение, и хотя позже с отождествлением русского крестьянина с рабом спорили очень многие, оно прижилось. А затем антикрепостническая литература, принадлежащая перу взращённых в западном духе авторов, сделала эту аналогию общепринятой. Так мы и в этом примере видим правоту Солоневича, утверждавшего, что русская историография есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения.

Мало кто знает, что, хотя крепостное право играло первостепенную роль в эволюции страны, никогда не было издано никакого указа о закрепощении крестьян. Крепостничество выросло на практике из скопления множества указов и обычаев, и

существовало с общего согласия, но, по словам Ричарда Пайпса, «без недвусмысленного официального благословения. Всегда подразумевалось…, что помещики на самом деле не являются собственниками своих крепостных, а скорее, так сказать, руководят ими от имени монархии, каковое предположение стало особенно правдоподобным после того, как Пётр и его преемники сделали помещиков государственными агентами по сбору подушной подати и набору рекрутов».

В отличие от раба Северной и Центральной Америки, русский крепостной жил в своей собственной избе, а не в невольничьих бараках. Он работал в поле под началом отца или старшего брата, а не под надзором наёмного надсмотрщика с бичом. Во многих русских имениях разрезанная на мелкие участки помещичья земля перемежалась крестьянскими наделами, чего не бывало на плантациях. И, наконец, крепостному принадлежали плоды его трудов: фактически крепостной на всём протяжении крепостничества владел собственностью.

С другой стороны, помещик никогда не был юридическим собственником крепостного, а владел лишь землёй, к которой был прикреплён крестьянин, – и обладал властью над крепостными лишь в силу того, что сам был «прикреплён» к службе, кормясь от земли с работниками, выделенной ему правительством. До определённого момента крестьяне давали на себя обязательство, что не сойдут с земли, – вот и вся «крепость». По словам известного учёного, профессора Московского университета И. Д. Беляева (1810—1873), крестьяне сделались предметом частных сделок в первой половине XVII века, хотя по закону они были людьми свободными. «Конечно, это, в сущности, было уже злоупотребление, – пишет Беляев, – которое, по незначительности случаев, едва ли преследовалось законом».

А вот мнение А. С. Пушкина:

Только в царствование Екатерины II власть помещика над крестьянами действительно стала почти безграничной, но рабом крепостной так и не стал: торговля крепостными была строго запрещена законом (хотя некоторые помещики всё равно занимались таким торгом в обход законодательства), и при освобождении крепостных возмещение за них не выплачивалось. Даже и сам А. Н. Радищев в своём «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Медное (рабство)» даёт только такой пример:

Мы выделили в этой цитате слова «ПРИ НЁМ». Продаются не шесть душ, а дом, при котором состоят эти души. Большая разница!

Почти половина крепостных империи были съёмщиками и платили оброк. Для них крепостное право сводилось к уплате налога (либо твёрдо установленного, либо в зависимости от заработка) дворянам, владевшим землёй, к которой они были приписаны. Поэтому, прочитав, скажем прямо, клеветническую книгу Радищева, Пушкин написал пародию под названием «Путешествие из Москвы в Петербург», в котором имеется следующий отрывок:

Приведя эту цитату, Пушкин продолжает:

Мнение Пушкина заслуживает вполне серьёзного внимания, поскольку он всё же знал русскую деревню не понаслышке. Итак, неверно представление о тотальной нищете и «вечном голоде» крестьянина. Да, с весны по осень ему приходилось работать, не разгибая спины. Да, чтобы пережить жестокую зиму, приходилось тратить до двух рабочих месяцев на заготовку дров, и часть урожая на приобретение тёплой одежды и обуви. Но уж чего-чего, а если помещик не ударялся в безумное роскошество, то еды хватало.

Приведём несколько свидетельств иностранцев, из разных веков.[13]

Были на Руси и бедные, и нищие, и несчастливые. А где их нет. Но на протяжении всего последнего столетия даже в научных работах, исследовавших экономические процессы, уровень эксплуатации и классовую борьбу была, как правило, определённая заданность, стремление показать лишь «тёмные стороны». Живая жизнь крестьянина с его умениями, размышлениями, культурой отсутствовала.

А ведь в прежние времена, когда учёные, писатели и журналисты ещё не направляли перья своего гнева на беспросветную жизнь «черни», действительное состояние дел было известным, и улучшение жизни крестьян попадало в сферу внимания властей. Пусть власть и не озабочивалась тем, чтобы дать всем крестьянским детям общее и среднее специальное образование, или застраховать их всех на случай пожара, – всё же целенаправленная борьба с бедностью велась.

«Эволюционируя многие столетия как почти чисто земледельческое общество, при слабом развитии процесса общественного разделения труда, российский социум (и прежде всего его господствующий класс) был крайне заинтересован в сохранении жизнедеятельности буквально каждого деревенского двора, ибо разорение крестьянина не переключало его в иную сферу производственной деятельности, а ложилось бременем на само общество», – пишет академик Л. В. Милов.

А вот и подтверждение, которое мы находим в «Записках» Е. Р. Дашковой (1744—1810): «Благосостояние наших крестьян увеличивает и наши доходы; следовательно, надо быть сумасшедшим, чтобы самому иссушить источник собственных доходов». Кстати и Екатерина II в своём «Наказе», сколь бы лицемерным он ни был, писала, что «законоположение должно применять к народному умствованию. Мы ничего лучше не делаем, как то, что делаем вольно, непринуждённо, и следуя природной нашей склонности». Становившиеся известными случаи жестокого обращения с зависимыми людьми, «непомерного отягощения крестьян своих» рассматривались большинством дворян как примеры духовной низости дворянина, отсутствия у него достоинства! Да и было таких случаев весьма немного; так, иностранные путешественники, побывавшие в России, почти никогда не упоминают о телесных наказаниях – в отличие от посетителей рабовладельческих плантаций Америки.

Что интересно, количество телесных наказаний возросло после принятия 18 февраля 1762 года Манифеста о вольности дворянства! А ещё интереснее, что сами крестьяне не относились к этим наказаниям с тем ужасом, с каким смотрит на них современный человек. Когда в 1860-х годах волостные суды получили право подвергать крестьян либо штрафу, либо телесному наказанию, они обнаружили, что большинство крестьян, если дать им выбор, предпочитало порку.

А вот что было наиболее неприятным для крестьянина, так это вмешательство хозяина в его семейную жизнь. Многие помещики заставляли своих крепостных жениться сразу же по достижении совершеннолетия, если не раньше, и иногда даже подбирали для них партнёров. Но и помещика можно понять: ему надо было, чтобы крестьяне женились молодыми и размножались, а также он желал обойти обычай, которых освобождал от барщины незамужних девушек.

И всё же, хотя были и телесные наказания, и вмешательства в семейную жизнь, и известный разврат, и прочие злоупотребления, но всреднем дворянство о крестьянах заботилось. Иначе невозможно объяснить, как же общество не разрушилось. Во второй половине XVIII века создавались усадебные школы, выходили «книги как можно дешевле», чтобы «заохотить к чтению все сословия», строились для неимущих и увечных больницы, приёмные дома для крестьянских сирот; дворяне организовывали раздачу голодающим денег и хлеба!

Причём важно не столько содержание благотворительной деятельности господствующего сословия, сколько её мотивы и их оценка самим дворянством. Речь шла о помощи «бедным, нищим, несчастным», а не крестьянству, как зависимому податному населению. Ни у Новикова, ни у Бецкого в их просветительских усилиях не возникало и мысли о целенаправленной подготовке крестьян к «освобождению». Да и в среде крестьянства об оном речи не было.

Будущий глава Временного правительства князь Г. Е. Львов писал:

С этими словами перекликается и мнение этнографа и историка М. М. Громыко:

Не будем называть имён, – их и так все знают. У этих писателей и журналистов доныне черпают свои аргументы те, кто выступает против объективного показа старой деревни, называя это «идеализацией» крестьянской жизни. Им куда милее поплакать о тяжкой судьбине крестьян «Подтянутой губернии, уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, из смежных деревень: Заплатова, Дырявова, Разутова, Знобишина, Горелова, Неёлова, Нурожайки тож»… Так же, как неверен взгляд на крестьян России как на тупых рабов, не верен и взгляд на всех дворян, как паразитов и бездельников. Просто население России всегда было разделено на две неравные части: народ, в состав которого входили крестьяне и подавляющее большинство дворян, и элиту (Пушкин называл её аристокрацией).

Диспропорция в доходах между народом и элитой была просто потрясающей. В 1858—1859 годах 1 400 богатейших помещиков империи, или 1,4% всех крепостников, имели на землях своих три миллиона крестьян, а на долю 79 тысяч беднейших помещиков, или 78% крепостников, приходилось в сумме два миллиона душ. Вот что позволяло представителям элиты паразитничать и бездельничать, – а между тем, во все века подавляющее большинство дворян почти ничем не отличалось от крестьянства по своему достатку, только они не на земле работали, а служили; им было не до безделья и дворцовых интриг. Многим дворянам для пропитания приходилось и в поле работать самим; они составляли класс однодворцев, которых Пётр I впоследствии обложил подушной податью и объединил с казёнными крестьянами. Как видим, для России неверна и выработанная на Западе теория классового деления. А почему? Потому что геоклиматические условия у нас другие, существенно более суровые, нежели в Западной Европе.

«Цепочка» понятна: природно-климатические условия создают «рваный» ритм работы; рискованное земледелие в таких условиях приводит к получению сниженного, по сравнению с иными странами Европы, прибавочного продукта; необходимость противостоять агрессивному внешнему окружению требует больших затрат на армию. Так и получается, что при общей средней бедности государство обязано иметь мощь, соизмеримую с мощью стран, находящихся в более благоприятных условиях. Если народ, а пуще всех аристокрация, живут хорошо, то государство будет слабым. Если государство сильное, то народ живёт не очень хорошо, а аристокрация зажата в кулак.

На протяжении трёх столетий, отделявших царствование Ивана III от правления Екатерины II, русская знать владела землёй по царской милости. Монархия никогда не позволяла своему служилому классу пускать корни в деревне. Она не допускала экономической самостоятельности дворян, добиваясь, чтобы дворяне в любой момент были готовы перебраться на новую должность и место жительства. Даже после присоединения плодородных южных областей положение не улучшилось: большинство дворян бедствовало. Доход их был так мал, что они не могли дать детям образование или приобрести какие-либо атрибуты аристократического образа жизни, к которому, после знакомства с образом жизни европейской знати, стали стремиться.

Ричард Пайпс пишет: «вину за дворянскую бедность следует возложить на примитивность русской экономики и отсутствие альтернативных источников дохода (выделено нами, – Авт.) вследствие чего элита слишком сильно зависела от земледелия и от крепостного труда», – и затем предлагает взглянуть на английскую знать, являвшуюся во всех отношениях антиподом русского дворянства.

Знать в Англии уже с XIV века неустанно пеклась о том, чтобы земли оставались в руках семьи. И она этого добилась: к XVIII веку значительная часть территории страны сохранялась в руках одних и тех же знатных семейств. «Разумеется, такая практика была возможна и из-за того, что было много способов заработать на жизнь помимо земледелия», – сообщает Пайпс. В 1790 году 70—85% пахотной земли Англии и Уэльса были в руках от 14 до 25 тысяч семейств. Даже наименее зажиточные члены этой группы извлекали из своих владений достаточно дохода, чтобы жить подобно джентльменам. А народ нищенствовал, и начинал развивать иные, «помимо земледелия», отрасли хозяйства, – но страна, в общем, шла вперёд. «В других странах Западной Европы экономическое положение знати было, возможно, менее блестящим, но тем не менее на всём Западе майорат и наследование по первородству обеспечивали хотя бы более богатым землевладельческим фамилиям прочную экономическую базу. Переплетение этого поземельного богатства с административными функциями позволяло западной знати успешно сопротивляться наиболее крайним формам абсолютизма».

В России положение было диаметрально противоположным. Более 90% населения занималось земледелием, – и только так достигалось относительное изобилие. При уменьшении количества земледельцев и, соответственно, продовольствия, немедленно грозил голод. Если бы нашей знати позволили вести себя, как в Англии, здесь не стало бы ни государства, ни населения. «Подавляющее большинство дворян не обладало экономической независимостью и не могло жить, как подобает землевладельческому сословию», – пишет Пайпс. Да, они было в руках высшей власти для использования в государственных нуждах, по усмотрению царя.

Ведь что такое дворянство? Это «потомственное сословие народа высшее, т. е. награждённое большими преимуществами касательно собственности и частной свободы». Кем? Народом или его представителями, с целью иметь мощных защитников или близких ко властям и непосредственных предстателей. Это сословие составляют люди, которые имеют время заниматься чужими делами. «Кто сии люди? люди, отменные по своему богатству или образу жизни. Почему так? Богатство доставляет ему способ не трудиться, а быть всегда готову по первому призыву du souverain». (См. А. С. Пушкин, том 8, стр. 104.)

Отсюда и такая важная особенность России: в силу преимущественно выслужного характера российского дворянства оно в России в большей степени, чем в других странах, совпадало с образованным слоем. Фактически в России интеллектуальный слой и был дворянством, то есть наиболее грамотные создавали собою высшее сословие, даже если сами не были выходцами из дворянских семей.

Огромная территория и суровые природные условия определили не только стереотип коллективной жизни в сознании народа, но и требование иметь решительного руководителя, – «авторитарное руководство», как сказали бы сегодня. А поскольку главной задачей всегда оставалась защита рубежей, то облик правящего класса был военизированным. А существенная ограниченность объёма совокупного прибавочного продукта диктовала простоту устройства и малочисленность этого класса. Например, в петровскую эпоху он весь достигал не более 6-7% от численности населения, а ведь на нём держалось административное и хозяйственное управление, судебно-правовое регулирование, финансы, внутренняя и внешняя безопасность, религиозно-культовые и идеологические функции, и т. д.

«Приказных» же людей в этом узком слое на рубеже XVII—XVIII веков, то есть тех, кто был занят непосредственно государственно-административным управлением, во всей России насчитывалось около 4 700 человек, тогда как в Англии при вчетверо меньшем населении их было 10 000. С учётом численности населения, в России «на душу» было в 5—8 раз меньше чиновников, чем в любой европейской стране. При таких условиях нормальное функционирование государства было невозможным без многочисленных и развитых структур общинного самоуправления и широкой демократии и в городе, и в деревне. И не забудем, что и помимо расходов на аппарат управления, государству для своего сохранения приходилось очень много тратить. В XVI—XVIII веках основные траты пришлись на строительство пограничных крепостей-городов и уникальных по размерам оборонительных сооружений – засечных полос; крупных металлургических заводов по выпуску оружия и средств сооружения тех же засечных полос; строительства огромных каналов, сухопутных трактов, верфей, портовых сооружений, фабрик… Без принудительного труда сотен тысяч государственных и помещичьих крестьян, без особого государственного сектора экономики построить перечисленные выше объекты было просто невозможно.

Но, даже двигая хозяйство вперёд, Россия в силу своих природных особенностей отставала от Турции и стран Западной Европы. Для дальнейшего развития, с сохранением своего геополитического положения, стране нужно было создавать промышленность, – но это было достижимо лишь при наличии интенсивной внешней торговли, а для неё нужны незамерзающие порты. Вспомним: Голландия и Англия «выросли» только благодаря внешней торговле! Между тем, до начала XVIII века у нас был лишь один крупный порт – Архангельск близ Полярного круга, а право проводить свои торговые суда через черноморские проливы требовало присутствия русских войск как можно ближе к Турции, причём против выхода России в Средиземное море выступали ведущие страны Европы. Как же при таких условиях можно было обойтись без сильного государства?..

Вот в какой стране 30 мая 1672 года в семье царя Алексея Михайловича родился мальчик, ставший впоследствии императором России, Петром I. И о крестьянах, и о дворянах мы скажем ещё не раз, – а теперь пора поговорить о Петре.

Детство и юность Петра

Московского боярина, от которого ведут свой род цари династии Романовых, звали Роман (от латинского романус, римлянин), а фамилию его пишут как Захарьин-Юрьев. Однако и у него были предки:

Гланда-Камбила Дивонович (приехал в Россию в конце XIII века из Литвы, крещён в 1287 году, назван Иваном)

Андрей Кобыла (ум. до 1350/51)

Фёдор Кошка (ум. не ранее 1393)

Иван Кошкин (ум. не ранее 1427)

Захарий Кошкин (ум. ок. 1461)

Юрий Захарьин (ум. ок. 1504/05).

Сыном Юрия Захарьина и был Роман Захарьин-Юрьев (ум. 1543). В историю вошли двое его детей: дочь Анастасия, любимая жена Ивана Грозного, и сын Никита (ум. 1586), который верно служил своему зятю Ивану Грозному, а затем и его сыну. Среди детей Никиты наиболее знаменит Фёдор (1556—1633), ставший к старости патриархом под именем Филарет. После избрания в феврале 1613 года Великим князем Московским его 16-летнего сына, Михаила (1596—1645), Филарет правил с ним совместно. После смерти Михаила российский трон занял его сын Алексей (1629—1676), правивший затем почти тридцать один год.

Более подробно эта история, включая события, связанные с церковным Расколом, произошедшим при патриархе Никоне (1605—1681), изложена в нашей книге «Другая история Московского царства» (М.: «Вече», 2003).

1667. – Окончательное низложение патриарха Никона; одновременно Большой собор в Москве с участием греческих патриархов закрепил изменения в обряде, начатые им. Отменены решения Стоглавого собора 1551 и Собора 1662 года, прошедших при Иоанне Грозном. Все сторонники старого обряда признаны еретиками и преданы анафеме. Протопопы Аввакум и Лазарь и некоторые другие сосланы в Пустоозерский Острог. Иноки Соловецкого монастыря посылают царю челобитную, призывая не отступать от старой веры. Патриархом поставляется архимандрит Троице-Сергиева монастыря Иоасаф II.

1668. – По приказу царя Алексея начинается военная осада бунтующего Соловецкого монастыря, длившаяся затем восемь лет, – все предыдущие попытки подавить волнения в Соловецком монастыре административными мерами кончились неудачей. Раскол распространился по всему Северу, протест охватил многие слои населения.

1670, июль. – Казаки Стеньки Разина взяли Царицын, Саратов и Самару, опустошают окрестности Симбирска, Тамбова, Нижнего Новгорода. Октябрь. – Поражение Разина под Симбирском. Восстание идёт на убыль. Декабрь. – Царское войско под командованием князя Долгорукова перешло в наступление на бунтовщиков.

В 1671 толпы Разина потерпели поражение от войск, часть которого была обучена европейскому строю. Оставив крестьянские шайки на произвол судьбы, Разин бежал с казаками на юг, и попытался поднять весь Дон; здесь его схватили старые казаки, всегда бывшие против него. Разина свезли в Москву и казнили. Крестьяне и холопы продолжали ещё некоторое время бузить, да в Астрахани свирепствовала казацкая шайка под начальством Васьки Уса. Но и Астрахань сдалась, наконец, боярину Милославскому; главные мятежники были казнены.

В том же 1671 году Посольский приказ (тогдашний МИД) вместо А. Л. Ордин-Нащокина возглавил Артамон Матвеев, будущий правитель при царе Фёдоре Алексеевиче. В следующем году отменены все торговые привилегии духовенства; составлена карта Сибири.

1672. – Преставление патриарха Иоасафа II. Патриархом поставляется митрополит Новгородский Питирим. Первый случай массового самосожжения раскольников (около 2000 человек). От брака царя с Натальей Кирилловной Нарышкиной родился сын Пётр.

И о деяниях Петра, и о его юности, кажется, всем всё известно. Написаны романы, сняты фильмы. Сохранилось изрядное количество документов той поры. А потому мы, как и в книге «Другая история Московского царства», будем пунктирно вести хронологию известных событий, навинчивая на неё рассказы о событиях малоизвестных, а то и вовсе удивительных. Например, зададим вопрос: под каким именем был крещён царь Пётр? Ответ не столь очевиден, как оно кажется на первый взгляд.

Он родился 30 мая, (по новому стилю 12 июня), в день поминовения святого Исаакия Далматского. А крестили-то его аж в конце июля, на Петров день, и не в Успенском соборе Кремля, как всех предыдущих детей Алексея Михайловича, а в Чудовом монастыре. При упоминании об этом факте историки рассказывают невразумительную легенду о том, что якобы имя Исаакия долго не могли найти в святцах, вот и волынили с крещением младенца полтора месяца.

Однако, такая просрочка по православным правилам, да ещё при тогдашней высочайшей детской смертности совершенно немыслима.

Может быть, удастся найти разгадку, вспомнив историю главного храма Петербурга – Исаакиевского собора.

Тот собор, который мы видим сегодня, четвёртый по счёту, он заложен при Александре I в 1818 году по проекту архитектора О. Монферана, а закончен уже при Александре II в 1858-м.

А первая деревянная небольшая церковь, названная Исаакиевской, именно в честь св. Исаакия Далматского, была построена на Адмиралтейском лугу в 1707 году, и тогда же была освящена. В ней 19 февраля 1712 года состоялся публичный обряд венчания царя Петра с будущей императрицей Екатериной Алексеевной, – уже в то время храм имел особое положение, считаясь государевой церковью.

Св. Исаакий Далматский малоизвестен в России. Легенда такова: святой жил во второй половине IV столетия недалеко от Константинополя, и предсказал императору Валенту, угнетавшему христиан, поражение и трагическую гибель в войне с готами. Валент приказал заковать Исаакия в цепи и произнёс: «Победа будет моя! Если слова твои не сбудутся, то смерть ожидает тебя». Но слова святого сбылись. Новый император, христианин Феодосий, освободил Исаакия из темницы. Святой благословил императора и удалился в уединённую хижину, куда стали стекаться его сподвижники. Так возникла обитель.

Скончался святой в 383 году 30 мая, а его обитель (монастырь) была впоследствии названа Далматской, по имени инока Далмата, которому Исаакий перед кончиной поручил братию… Кстати, удивительно, что почти на всех сайтах, посвящённых Исаакиевскому собору, временем жизни святого назван VI век.

Итак, неужто же полтора месяца, тем более у такого набожного отца, как Алексей Михайлович, младенец оставался некрещёным? Логично предположить, что его всё-таки окрестили Исаакием (почему и стал государевым Исаакиевский собор в Петрополе, как сначала назывался С. – Петербург) и крестили, вероятно, в Успенском соборе, и только позже нарекли Петром в Чудовом монастыре. И документов не оставили. А то был бы на Руси не Пётр, а Исаак Великий.

Эта версия тем более вероятна, что среди византийских императоров, – а Царьграду подражали в списке излюбленных имён – были Михаилы, Иоанны, Исаакии, Феодоры и Алексеи; даже Дмитрии попадались среди царственных родственников (скажем, деспотов Мореи), – а Петров не было.

И уж кстати: точное место рождения Петра тоже неизвестно, – Кремль, Коломенское или Преображенское.

Это, конечно, не имеет особого значения, но придаёт красок пониманию нашего прошлого. Все знают, что старшие дети царя Алексея, в том числе Софья (1657—1704), их родственники и приспешники второй брак отца с Натальей Кирилловной Нарышкиной (1651—1694), на которой он женился в 1671 году после кончины первой жены, М. И. Милославской (1626—1669), встретили враждебно. И до, и после смерти царя семьи Нарышкиных и Милославских постоянно интриговали друг против друга, между ними велась настоящая «война компроматов». Почему же не могло быть острых противоречий из-за выбора имени младшему сыну царя, рождённому Н. К. Нарышкиной?

Теперь уже истинного хода событий не выяснить, и резонов сторон не понять. Не будем и пытаться. Отметим только, что имя Пётр практически неизвестно предыдущей военной и государственной истории. Самые знаменитые Петры прошлого связаны с религиозной стороной общественной жизни: Пётр – строитель Церкви христовой, апостол; Пётр Пустынник – духовный вдохновитель 1-го Крестового похода; в Византии был патриарх Пётр, а на Руси – митрополит, переведший в XIV веке митрополичью кафедру из Владимира в Москву. Множество учёных-теологов Европы носили имя Петра.

Если инициаторы наречения царевича Петром полагали, что так удастся определить его судьбу, как деятеля, далёкого от государственного управления и военных занятий, то эти надежды не оправдались. В официозной книге «Государи дома Романовых» отмечается, что уже в его детстве такие игрушки, как «топорки, пищали, пистоли, пушечки, знамёна, булавы… решительно преобладают над всеми другими, показывая, какие вкусы развиваются у царевича с самых ранних лет. Количество, в каком эти игрушки требуются в детскую, показывает, что царевич играет там не один, что он окружён сверстниками, уже в детской составлявшими потешный отряд. Позднейшие потешные отряды в Преображенском – только продолжение этих младенческих военных забав в детской кремлёвского дворца».

Петру было чуть более трёх лет, когда «наверх», – надо думать, прямо царю Алексею, 26 ноября 1675 года была представлена изготовленная для царевича азбука. В следующем, 1676 году по докладу воспитателя Петра, думного дворянина Фёдора Соковнина, был к нему взят учителем дьяк из приказа Большого Прихода Никита Моисеев сын Зотов, «человек тихий и небражник», – впоследствии, однако, поставленный своим учеником с титулом князь-папы во главе знаменитого «всешутейшего и всепьянейшего собора».

Зотов, обучив царевича чтению, прошёл с ним также, по обычаю того времени, Часослов, Псалтырь и Евангелие; первые две книги, вероятно, были выучены Петром наизусть: впоследствии он слыл знатоком священного писания и постоянно в письмах и указах приводил из него цитаты. Можно предположить, что сам Никита Зотов был человеком старообрядческой культуры: его ученик Пётр был выучен писать по полногласным, дореформенным правилам, то есть вставляя между согласными Ъ.

Своё преподавание Зотов разнообразил приёмами наглядного обучения: он показывал ученику листы и книги с раскрашенными картинками, на которых изображались «грады, палаты, великие корабли, бои, взятия городов, разные истории в лицах». Такие листы и книги изготовлялись для царских детей мастерами Оружейной палаты, имевшей штат придворных живописцев.

В августе 1680 года Зотов отправился посланником в Крым, где пробыл до весны, участвуя в заключении Бахчисарайского перемирия. Уроки надолго прервались; считается, что вскоре «правильное обучение» Петра совсем прекратилось. Но нам известно, сколь жаден был он ко всякому знанию: это показывает и его дальнейшая поездка в Европу, прежде всего в Голландию и Англию.

Он учился у всех и везде, всегда в делах и в движении: устраивал смотры, военные игры, учения, готовил и запускал фейерверки, строил корабли и яхты, испытывал новые суда и пушки, учился у инженеров, артиллеристов, математиков, плотников, брал книги у всех знакомых, выписывал их из-за границы. Хоть и в самом деле грамотно излагать свои мысли на бумаге он затруднялся до конца жизни, писал с ошибками, не в ладах был с синтаксисом, всё же любознательность и склонность к знаниям позволила ему стать человеком с широкими и весьма глубокими знаниями в самых разнообразных отраслях.

1676, 20 января. – Смерть царя Алексея Михайловича в результате внезапной болезни. Царём становится Фёдор Алексеевич, но реально властью до июля распоряжается Артамон Матвеев. В том же году взят Соловецкий монастырь.

Недружелюбное отношение к юной мачехе, которая была моложе старших дочерей царя Алексея, сдерживаемое при отце, теперь проявилось открыто. Царица-вдова с малолетними детьми вынуждена была занять во дворце второстепенное место. Через полгода её ждал новый удар: Артамон Матвеев, первый министр царя Алексея и ближайший советник царицы после его смерти, был отправлен её врагами в ссылку, сначала почётную – в Верхотурье на воеводство, а затем в заточение в Пустоозерск. Это, кажется, первый в ряду временщиков, которых так много будет в XVIII веке, кто столь внезапно поменял высшее место у трона на далёкую ссылку в Печорский край.

Но влияние Милославских, погубивших Матвеева, недолго длилось; их заменили любимцы царя Фёдора, постельничий Языков и стольник Лихачёв, люди образованные, способные и добросовестные. Близость их к царю и влияние на дела были очень велики. Немногим меньше было значение князей Бориса и Василия Голицыных.

1678, август. – Соглашение между Россией и Польшей о продлении Андрусовского перемирия на 13 лет (передача Россией Невеля, Себежа, Велижа Польше в обмен на Киев).

1679. – Открытие первой школы в типографском доме.

1681. – Русское посольство во Франции во главе с Потёмкиным. Бахчисарайский мирный договор, установивший статус кво в отношениях Османской империи, Крымского ханства и России: 20 лет область между Доном и Днестром не занимается войсками, и не строятся города от Киева до устья Днепра. Признан суверенитет России над Левобережной Украиной и Киевом и русское подданство запорожских казаков. В том же году преставился бывший патриарх Никон. В ноябре царь Фёдор созывает Земский собор для реорганизации армии.

1681—1682. – Собор в Москве об укреплении православия в связи с расколом. Постановление о передаче раскольников гражданскому суду и об уничтожении старообрядческих пустынь. Запрещение любого распространения древних книг и сочинений старообрядцев. Учреждение Вятской, Воронежской, Великоустюжской и Тамбовской епископий. Народные волнения в Москве с требованиями восстановить «древнюю веру». Открытый диспут патриарха Иоакима с вождём старообрядчества Никитой Добрыниным (Пустосвятом). Казнь Пустосвята. Восточные патриархи присылают грамоту, повелевающую причислить Никона к лику патриархов. Протопоп Аввакум вместе с единомышленниками предан огненной казни.

1682. – Царь Фёдор, как полагают, под влиянием Бориса Голицына ликвидирует местничество – служебную иерархию в зависимости от знатности происхождения. Пушкин оценил это событие так:

Однако, отменяя родовое местничество, всё же требовалось найти замену этому общественному институту. На рассмотрение Земского собора был внесён «Проект устава о служебном старшинстве бояр», предполагавший полное разделение гражданских и военных властей, учреждение постоянных наместничеств (Владимирского, Новгородского и других), строгое установление старшинства одного наместника над другим. Однако проект не был осуществлён, и замены родового старшинства (в местничестве) старшинством служебным (по должности) не последовало.

В самые последние дни царствования Фёдора Алексеевича был составлен проект высшего училища, так называемой Греко-Латинской академии, но учреждена она была уже после смерти Фёдора; первыми её учителями стали вызванные с Востока учёные братья Лихуды, Иоаникий и Сафроний, а здание было построено стараниями князя В. В. Голицына. 1682, 17апреля. – Царь Фёдор Алексеевич умирает, не оставив наследника. Началось правление царевны Софьи.

А. С. Пушкин в «Истории Петра I» писал:

Разрастался конфликт двух царственных семей: в одной властвовала Софья, в другой первым человеком была царица Наталья Кирилловна, мать Петра. Семейная распря породила две враждебные партии людей, связавших себя с теми или другими. Со стороны Софьи двигателем в этой истории был думный дьяк, начальник стрелецкого войска Фёдор Леонтьевич Шакловитый, а с противоположной стороны – брат царицы Лев Кириллович Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын, «дядька» (воспитатель) Петра. Обе партии имели многих приверженцев во всех слоях общества; у Нарышкиных были сторонники даже среди стрельцов, подчинённых Шакловитого.

В январе 1684 года Софья женила своего младшего брата Ивана на Прасковье Фёдоровне Салтыковой, а 12-летний Пётр получил полную свободу: подружился с иностранцами, с помощью женевца Лефорта изучил голландский язык, занимался военными играми; переодел свою потешную роту в немецкое платье. В этой роте сам Пётр был барабанщиком и за отличие произведён в сержанты, – что явно контрастировало с попытками фаворита Софьи князя В. В. Голицына возобновить местничество, ради чего была учреждена комиссия под начальством князя В. Д. Долгорукова и окольничего Чаадаева.

«Бояре с неудовольствием смотрели на потехи Петра и предвидели нововведения. По их наущению сама царица и патриарх увещевали молодого царя оставить упражнения, неприличные сану его. Пётр отвечал с досадою, что во всей Европе царские дети так воспитаны, что и так много времени тратит он в пустых забавах, в которых ему, однако ж, никто не мешает, и что оставить свои занятия он не намерен», – так пишет А. С. Пушкин. Понятно, что уже в 12 лет Пётр не был избалованным ребёнком, бегущим учёбы ради развлечений.

Далее Пушкин рассказывает историю о том, как бояре хотели внушить Петру любовь к другим забавам и пригласили его на охоту. А он то ли сам, то ли по совету своих любимцев, вздумал пошутить над ними: притворно согласился; назначил охоту, но приехав объявил, что с холопями тешиться не намерен, а хочет, чтобы только господа участвовали в царском увеселении:

В эти годы В. В. Голицын, оставаясь около Софьи, занимался дипломатией. Общепризнанно, что Голицын был искусным дипломатом. Он сумел добиться в 1684 году подтверждения Кардисского мира со Швецией (1661), частично допускавший русских к Балтике для торговли. Но, между тем, шведский и польский вопросы оставались острыми; уже вскоре Петру пришлось «разбираться» со Швецией.

А пока Пётр и его единокровный брат Иван были номинально царями, никакой роли в политических делах не играя. Более того, Пётр и его мать фактически оказались в ссылке в селе Преображенском. По свидетельствам современников, в молодые годы лицо у Петра было открытое, красивое; красота, по-видимому, досталась ему от матери.

С Польшей в 1686 году был заключён очередной «вечный мир». Дело в том, что польский король Ян Собесский желал привлечь Москву к австро-польскому союзу против турок, но Москва и с самой-то Польшей находилась только в перемирии (с 1681), а потому соглашалась оказать помощь лишь по заключении мира. В 1686 году Ян Собесский согласился; Польша навеки уступала Москве всё, что та завоевала у неё в XVII веке, а важнейшим из завоеваний был Киев. Этим миром Россия обязана В. В. Голицыну, – но по договору следовало начать войну с Турцией и Крымом.

Конечно, получить выход к Чёрному морю было бы полезно; присоединение южных территорий с богатыми почвами и устойчивым климатом также позволило бы решить продовольственный вопрос. Поэтому, казалось бы, Голицын сделал правильно, что ввязался в войну на юге. Однако по своей мощи Турция превосходила тогда все страны мира, и Россия могла тягаться с нею, только перевооружив свою экономику и армию, а для этого надо было сначала прорваться к Западной Европе через Балтику, наладить международную торговлю, заполучить новые технологии.

В итоге Голицын с войсками дважды ходил на Крым (1687—1689), и оба раза неудачно (чего и следовало ожидать), что возбудило ропот войска и вызвало со стороны Петра обвинение в нерадении. Впрочем, правительство Софьи торжествовало переход через степи к Перекопу как победу, и осыпало Голицына наградами.

Эти неудачные походы послужили полезным примером: Пётр начал свою военную политику с западного направления, предварительно озаботившись созданием регулярной армии по западному образцу, и даже обогнал Европу, впервые введя рекрутский набор. Даже в Прутский поход он был вынужден идти потому, что шведский король, сидя в Турции, подталкивал её к войне с Россией, а его азовский поход вызван была необходимостью закончить войну, начатую Голицыным.

А началось всё с потешных войск царя-мальчика, наборы в которые начались уже в 1684 году. В 1687-му число потешных в Преображенском так сильно увеличилось (ибо царь уже начал набирать людей из придворных и конюшенных служителей), что некоторых пришлось поселить в селе Семёновском. Из Бутырского полка Пётр взял себе 15 барабанщиков в 1687 году; тогда же Лефорт был произведён в полковники, и учреждена конница.

Между тем, Софья искала, как избавиться от братьев, чтобы властвовать одной. Историки традиционно придерживаются мнения, что она была чрезвычайно умной и проницательной, являла таланты руководителя, государственного деятеля. На деле государственные дела при ней вершил князь В. В. Голицын, а она занималась интриганством. В качестве доказательства приведём большой отрывок из книги «Государи дома Романовых», изданной к 300-летию династии:

Из этой беседы Софья поняла, что стрельцы не будут её поддерживать, раз надо прибегать к таким насильственным мерам, как захват близких к царю людей и смена патриарха. На время она решила отложить свою затею, однако не совсем отказалась от неё: для более постепенного приготовления умов к замышляемому перевороту был отпечатан её портрет в царском облачении в короне и со скипетром в руках. Портрет этот потом был уничтожен и теперь представляет собою величайшую редкость.

Между тем царица Наталья из Преображенского зорко следила за честолюбивыми поползновениями царевны, раз даже не сдержалась и открыто высказалась в присутствии старших и младших царевен: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того дела не покинут». Между обоими дворами – кремлёвским и опальным преображенским – накипало взаимное и всё более и более открытое раздражение.

Софья без негодования слышать не могла о Преображенском и занятиях Петра. Его потешных она называла не иначе, как конюхами и озорниками. У людей, стоявших близко к ней, стали появляться страшные мысли. Князь В. В. Голицын вздыхал: «Жаль, что в стрелецкий бунт не уходили царицу Наталью с братьями, теперь бы ничего не было». Шакловитый ставил вопрос ребром: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу извести». Один из его подчинённых, стрелец Чермный, шёл далее всех и высказался уже совершенно открыто: «Как быть, – рассуждал он, – хотя и всех побить, а корня не выведешь: надобно уходить старую медведицу», а на возражение, что за мать вступится царь, он добавлял: «Чего и ему спускать? Зачем стало?»

Софья подогревала эти замыслы. Не раз она призывала к себе ночью по несколько доверенных стрельцов, толковала с ними и жаловалась, что царица Наталья с братьями Борисом Голицыным поднимает бунт, а патриарх против неё. Но стрельцы на эти жалобы равнодушно отвечали: «Воля твоя, государыня, что хочешь, то и делай». Только немногие из них были готовы на цареубийство, большинство не показывало охоты к бунту: самые беспокойные и недовольные элементы из стрелецкого войска были разосланы из Москвы по городам после расправы с Хованским, и Софья теперь потеряла то орудие, которым она так успешно действовала в 1682 г. Чтобы раздражить спокойных стрельцов, прибегали даже к хитростям. Преданный Софье человек, подьячий Приказа Большой Казны Шошин со стрелецкими капитанами ездил по Москве ночью, хватал караульных стрельцов и приказывал бить до смерти. И когда стрельцы начинали колотить, один из спутников Шошина громко восклицал:

Здесь мы бросим цитату из книги «Государи дома Романовых». Какова была обстановка в царских семействах, ясно.

1689.– Нерчинский договор с Китаем. Россия оставляет часть территории севернее Амура. Граница устанавливается по Аргуни и Горбице. Устанавливаются дипломатические и торговые отношения.

В 1689 году царица-мать женила Петра на Евдокии Лопухиной, красивой, но, по всей вероятности, весьма заурядной женщине. В этом же году произошёл разрыв Петра с Софьей, и началось его самостоятельное, внешне совместное с братом Иваном, правление. Петру было 17 лет. Его малоспособный соправитель делами не интересовался.

В 1690 году у царя родился сын Алексей (1690—1718). Интересно, что его воспитателем стал некий Нейгебауэр, следующим местомработы которого стала должность «посол конунга Карла XII при дворе Султана»! Воистину, неисповедимы пути Господни…

В 1691 году Пётр заложил первый русский военный корабль, и сам придумал для флота флаг с красной, синей и белой полосой. Он полюбил море и флот на всю жизнь. Особенно к Петру, да и вообще его правительству, можно приложить мнение А. С. Пушкина: «…со времён возведения на престол Романовых, от Михаила Фёдоровича до Николая I, правительство у нас всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно. Вот что и составляет силу нашего самодержавия. Не худо было иным европейским государствам понять эту простую истину. Бурбоны не были бы выгнаны вилами и каменьями, и английская аристокрация не принуждена была бы уступить радикализму» (см. том 7, стр. 437).

Царь, элита и народ

Мы говорили уже, что всё население России делится на две неравные части: народ и, по Пушкину, аристокрацию, элиту. При внимательном рассмотрении вся внутренняя история страны оказывается, по преимуществу, историей борьбы монархии с элитой, во имя подчинения этого правящего слоя общенациональным (народным) интересам. Элита всегда против такого подчинения боролась, а низы всегда поддерживали общенародную линию – а значит, и монархию.

Желание подверстать современные западные политические теории к России часто приводят к конфузу. Так, Ричард Пайпс пишет: «Должно быть вполне очевидно, что в такой аграрной стране, какой до 1860-хгг являлась Россия, где вобращении было мало денег, а коммерческий кредит вообще отсутствовал, средний класс в силу самой природы вещей не мог иметь большого влияния». А между тем в России – два средних класса, свой у народа (небогатых крестьян и бедных дворян), и свой у элиты, сверхбогатой аристократии.

Или: «Ограничить русскую монархию могло лишь землевладельческое сословие – дворяне, которые к концу XVIII в владели подавляющим большинством производительного богатства страны, и без которых самодержавие не могло ни управлять своим царством, ни защищать его. Они представляли из себя во всех отношениях сильнейшую и богатейшую группу…», – но, во-первых, приведённые в книге того же Пайпса данные о бедности подавляющей массы дворянства противоречат сказанному, а во-вторых, политическая жизнь страны складывалась в «обратном» направлении: монархия, опираясь на народ, ограничивала элиту, «сильнейшую и богатейшую группу»…

Если из нашей истории изъять влияние народа, то мощь русской монархии совершенно непонятна: откуда все «собиратели земли Русской», начиная от Ивана Калиты, брали силы для борьбы с уделами, с боярством, с местничеством, с «верховниками», с крепостниками и прочими милыми людьми, да ещё и рубежи обороняли? Силы эти давал народ. Монарх собирал Русь в один кулак; аристокрация пыталась овладеть этим кулаком изнутри. Царь пресекал эти попытки методами, принятыми в его время, как правило, апеллируя к народу, иногда неявно, иногда – явно, как это сделал, например, Иван Грозный в своём знаменитом воззвании из Александровской слободы, сознательно обратившись к низам.

Но где истоки этого противоборства, почему у нас всегда происходит так, а не иначе – каков, так сказать, механизм нашей удивительной истории? На любом континенте, в любой стране, любое человеческое сообщество находится в неких внешних условиях. Чтобы в них не просто существовать, но и развиваться, оно должно сохранять опыт прошлого в них выживания, и одновременно уметь перестраиваться по мере изменения условий. Иначе говоря, в процессе эволюции сообщество должно быть одновременно инерционным и чутким к изменениям.

Так вот, сельское население (крестьяне), обеспечивают внутреннее выживание всех, включая элиту, и они же – наиболее консервативный элемент общества. А элита обеспечивает внешний контакт, составляя служилый класс государства: ведь основные усилия дипломатии и армии направлены вовне.

Элита живёт за счёт своей страны, то есть от прибавочного продукта, который даёт ей народ. Это не нахлебничество, если она и работает в интересах этой же страны и этого народа. Но если она начинает действовать исключительно в личных интересах, или, ещё того хуже, в интересах иных стран, то народ может изгнать её, или перестать содержать. Без элиты пропадёт и государство, и потому ей нужно давать возможность жить ровно настолько хорошо (удобно, комфортно, сытно и т. д.), насколько она приносит пользу обществу. Поэтому суть не в том, чтобы изгнать негодную элиту, а чтобы правильно содержать годную.

Такова ситуация, объективно существующая в любой стране. В чём же проблема России? В том, что Россия совсем не ЛЮБАЯ страна. Если в Западной Европе монархи могли позволять своим дворянам изрядные вольности, то в России этот номер никак не проходил: прибавочный продукт, который можно было получить с земли, был слишком скуден, чтобы крестьяне благоденствовали, дворяне жировали, а государство было бы сильным перед лицом постоянно возникающих внешних угроз и внутренних смут. Уж что-нибудь одно.

Итак, причину формирования самобытной российской экономики и политического режима следует искать не в болезненном пристрастии нашего дворянина к подчинению, и не в абсурдном деспотизме самодержавия, а в сложных природно-климатических условиях, определивших и характер производственных отношений, и механизм власти.

Все люди – люди. Мы с вами их знаем. Крестьянин хотел бы отдавать барину поменьше, или вообще сбежать туда, где нет никаких бар, а земля пожирнее. А дворянину жить с чего-то надо, и он требует от крестьянина повиновения. Поэтому совершенно верно пишет академик Л. В. Милов, что крепостничество есть «исторически закономерная форма проявления и развития собственно феодальных отношений», – естественно-географические условия повлияли на возникновение крепостной зависимости, как наиболее реального и даже единственно возможного средства присвоения господствующим классом исторически оптимального прибавочного продукта.

Со своей стороны, дворянин, отнюдь не возражая против получения дохода от крестьянского труда, мог сильно сомневаться в необходимости тратить его на экипировку и вооружение. Нужен был или очень сильный моральный стимул, или принуждение, чтобы он под монаршими знамёнами отправился на войну, умирать за лично ему совершенно чуждые интересы.

А почему же они «чуждые»? Да потому, что разные интересы тоже выстраиваются в иерархию или, скажем так, лестницу. На нижней ступеньке – интересы отдельного крестьянина; чуть выше – общины; ещё выше расположились интересы барина, как «предстателя» общины перед верховной властью; и так мы добираемся до самого верха, то есть до государя. Именно он призван синхронизировать все частные интересы, чтобы суметь осуществить интересы государственные. А их немало, и они тоже выстраиваются по ранжиру. Первый и основополагающий интерес государства самый простой: это собственное сохранение властителей. Как правило, при отсутствии интересов следующих степеней сложности, а достижении только этой, положение государства неустойчивое.

Следующая цель – это либо военная защита страны, либо нападение на соседей; в общем случае её можно назвать целью геополитического позиционирования. Возможен сложный, «дипломатический» вариант: спланировать свои действия так, чтобы избежать прямых военных действий, но получить желаемое улучшение.

Далее идёт задача создания достойной экономики, чтобы возможные противники предпочитали с вашей страной дружить, нежели навязывать ей свою волю. Понятно, что для достижения такой цели требуется определённый уровень образованности общества. Ещё одна цель государства – поддержание и развитие идеологии, сообразно изменяющимся внешним условиям: без развития идеологии под требования момента невозможно консолидировать нацию.

Достижение «высоких» целей требует существенно большего времени, чем «низких», и, конечно же, власть страны должна понимать, чего она хочет. Но здесь мы сталкиваемся с проблемой кадров. То есть, встаёт вопрос: кто будут эти цели (государственные интересы) реализовывать? Ясно, что те, кому выпадет эта задача, становятся частью элиты страны, а у элиты – как класса, как части общества – цели совсем другие!

Если власть добивается, что все слои общества трудятся на пользу государства (мы называем такой тип правления византийским, так как впервые он был позаимствован Россией от Византийской империи), интересы народа и элиты совпадают, государство укрепляется и успешно развивается. Когда же управление ведётся в интересах элиты (мы называем такой тип правления польским, по той же причине), то происходит вот что: элита теряет чувство реальности, а основные производители богатств остро чувствуют несправедливость такого положения. И если не принимаются меры к исправлению ситуации, то у страны нет будущего. Или происходят кровавые катаклизмы, опять же ради исправления перекоса.

Периоды, когда в России главенствовал «византийский» стиль управления, в совокупности занимают по времени существенно меньшую долю нашей истории, нежели когда государство управлялось по «польскому» типу. По этой причине господствовавшая на протяжении почти всего нашего прошлого элита имела достаточно времени, чтобы по-своему описать историю страны, расставив выгодные для себя акценты. А, по её мнению, «византийский» тип управления – самый плохой и отсталый, а вот «польская вольница» есть прогресс и вершина государственной мудрости.

Поэтому эпоха, например, Ивана Грозного и сама личность этого правителя, как в отечественной историографии, так и в зарубежной, изображается только в чёрных красках. Зато Смуту с её избранным боярским царём считают чуть ли не предтечей всей демократии в Европе. Понятно, что, давая свои оценки тому давнему периоду, историки исходили из принятых вих время идеологических моделей, а вовсе не из тогдашних интересов страны, историю которой они описывают.

Народу нужно такое государство, которое всей своей мощью заставит исполнителей действовать в государственных = общенародных, а не в своих шкурных интересах. А элита ВСЕГДА предпочитала именно шкурные интересы. В истории немало тому примеров: князь Курбский при Иване Грозном, боярская вольница при Елене Глинской, светлейший князь Меншиков при Петре. Сложность в том, что государственный аппарат только из людей и состоит. В каких-то случаях можно менять кадры (если есть кадровый резерв), а в каких-то и нет. Ивану Грозному пришлось изначально опираться на тех людей, цели которых имели хоть что-то общее с его царскими целями, и по ходу выполнения своей программы расставаться с теми из них, чьи цели начинали очень сильно уходить в сторону. Так произошло с Адашёвым, наиболее долго сотрудничавшим с царём. Но люди обычно прекрасно понимают, к чему идёт дело, и стремятся консолидироваться в какие-то структуры, чтобы противостоять власти.

Хорошо, если цели этих структур совпадают с целями сохранения устойчивости государства, но обычно-то они действуют во вред ему, – вспомним, как пример, поведение боярства во времена малолетства Ивана IV, – ведь оно было направлено против интересов государства. С этими боярами пришлось бороться, и позже заменить их дворянством, лишив экономических ресурсов. Ведь старая элита вела дела так, чтобы достичь целей, прямо противоположных царским, а сложная геополитическая обстановка требовала срочных мер, и царю приходилось решать этот кадровый вопрос.

В силу долгосрочности реализации целей высокого уровня необходима преемственность власти. К сожалению, после правления как Ивана, так и Петра, её не было, и не только из-за пресечения династии, но и потому, что их наследники не понимали целей, которыми руководствовались Иван и Пётр. Они, как законные хозяева своей страны, а не временщики, видели перспективу и понимали свои задачи: хозяину дома понятнее, что надо делать, чтобы дом процветал, чем квартиранту. А власть Годунова была более «мелкой», так как решала задачи гораздо более низкого уровня, чем те, что решались при Грозном. Про Екатерину I и говорить не приходится.

Для истинного хозяина земли русской важно понимание сути протекающих процессов, он должен видеть общий ход событий. То есть уметь оценить обстановку, и в соответствии с этим принять решение. Но когда суть процессов понята, и цель поставлена, хозяину надо ещё обладать управленческим талантом. То есть он должен представлять, к какой цели стремится, и постоянно корректировать свои действия для этого, так как вовсе не факт, что запланированные им конкретные действия ведут к ожидаемым результатам. И ведь ситуация постоянно меняется под действием других сил, преследующих свои собственные цели, в том числе иностранных государств.

И, наконец, хозяин должен уметь создавать механизмы для реализации своих целей. Понимать, чем власть может управлять, а чем нет; какие структуры управления создать можно, а какие нет. Разбираться, есть у него люди для такой работы, или нет, и сумеет ли он их контролировать; что оставить за собой, а что перекинуть на нижние управленческие «этажи», в том числе на местное самоуправление.

Пётр I получил уже прочно сколоченное здание самодержавия. Но и ему пришлось начать свою политическую карьеру с очередного разгрома застойного, чванного, неработоспособного слоя: раньше всего – общенародное благо, а ежели не хотите подчиниться добром, то «у меня есть палка, и я вам всем отец».

Он замахнулся на цели очень высокого уровня. Если этого не учитывать, может показаться, что в его действиях была изрядная хаотичность: какие-то дела начинаются, не заканчиваются, начинаются новые. Возможно, Пётр, наблюдая своих ближайших помощников, понимал, что они не в состоянии осознать, чем он заставил их заниматься. Без должного контроля они мгновенно забывали о государственном интересе, – при этом не забывая о своём собственном. Вот он и хотел, начав разные дела, создать некоторую структуру, которая заставила бы его наследников действовать в определённых рамках. И это ему удалось. А то, что казалось хаотичным, непродуманным, обернулось источником развития страны в последующие царства. Таким образом, можно сказать, реформы Петра задали определённую структуру последующим действиям.

При императрицах зависимость монарха от интересов народа ослабла, – люди, пришедшие к власти путём дворцовых переворотов и цареубийств, не могли не считаться с авторами этих переворотов, и шли им на уступки, склоняясь к «польскому» стилю управления. Но даже при всех уступках царь продолжал оставаться ставленником народа, а не «прослойки», каковой было дворянство, и какой стала впоследствии верхушка партноменклатура, а ещё позже – наши современные официозные «демократы».

К сожалению, наследники Петра (кроме, в какой-то степени, Павла I и Александра III) не были в состоянии подняться на достаточно высокий уровень целей. А когда работа, запланированная высоко, идёт на сниженном уровне, то многие осмысленные действия превращаются в свою противоположность.

Например, введение Табеля о рангах планировалось как механизм привлечения в систему управления наиболее талантливых граждан страны, что способствовало бы улучшению качества элиты, уменьшению барьера между двумя «народами», так как человек талантливый мог бы пробиться наверх из самых низов, что делало общество социально мобильным. При следующих правлениях эта система стала костенеть и превращаться в тормоз для социальной мобильности.

Другой пример, учреждение Академии наук. Её задачей было создание национальных научных кадров, но после Петра она стала синекурой для иностранцев, которые, в большинстве своём, старались препятствовать именно созданию национальных кадров, чтобы те не стали бы их конкурентами. И таких примеров множество.

Оценивать деятельность высшей власти можно и нужно не по заявлениям, призывам и праздникам, а лишь по тому, насколько в результате её действий страна двигалась в выбранном направлении, то есть, насколько качественно власть вела управление…

Рейтинг публикации:

15

Комментарии (1) | Распечатать

Добавить новость в: