|
САМЫЙ ТРУДНЫЙ ПОДВИГ
Людей инициативных, находчивых уважают, ценят, им дове- ряют лучшую технику, трудные участки, неизведанные пути, на них надеются. В годы войны таким поручали самые трудные, самые опасные задачи, и они с честью выполняли их, проявляя инициативу и наход- чивость. Но надо подчеркнуть, что чем труднее становится действовать, чем больше усложняется обстановка, тем острее должен работать ум воина. Если он держит в поле своего зрения всю цепь развиваю- щихся событий, то всегда найдет недостающее звено. В свое время разнеслась молва, будто «Леонов с десятком раз- ведчиков в порту Вонсан создал видимость окружения трех с поло- виной тысяч японских войск и взял всех в плен». Когда я услышал об этом, мне стало стыдно. Ведь вот как можно извратить конкретный боевой эпизод! Ведь как ни старайся, десять человек никак не сумеют создать видимость окружения трех с половиной тысяч вра- жеских войск, а потом захватить их в плен. Да, это был настоящий психологический бой, который решил судьбу японской воинской части. Расскажу о нем подробнее, ибо он весьма поучителен. В корейском порту Вонсан был высажен наш десант: около двух тысяч морских пехотинцев. Они заняли часть порта. Японцы же в районе города располагали войсками численностью более десяти тысяч человек. От боевых действий японцы уклонялись, но и не капитулиро- вали, хотя, как нам было известно, указ о капитуляции японский им- ператор уже подписал. Создалась непонятная напряженная ситуация. Чтобы прояснить обстановку, наш разведотряд перешел к активным действиям. Мы разрушили железнодорожное полотно, лишив тем самым японские войска возможности отхода, захватили и отправили на свой корабль офицеров из состава командования гарнизона во главе с начальником гарнизона полковником Тада и командиром военно-морской базы адмиралом Хори. Выяснили план японского командования. Он сводился к тому, чтобы, как только все их войска будут сосредоточены непосредственно у порта, атаковать и уничтожить десант, захватить наши корабли, стоящие у причалов, и морем уйти в метрополию. Об этом я доложил коман- диру десанта капитану первого ранга Студеничникову. — Действовать надо немедленно, — сказал он и отдал приказ нашей разведгруппе принудить к капитуляции гарнизон аэродрома, который находился на другом берегу вонсанской бухты. В гарнизоне этом было больше трех тысяч солдат, а моих разведчиков — всего 140 человек. До нас на косу, где располагался аэродром, безуспешно пыталась высадиться рота морской пехоты, поэтому мы вышли на торпедных катерах с зачехленным оружием, на малом ходу, делая вид, что ника- ких агрессивных намерений в отношении аэродрома у нас нет. Нам было хорошо видно, что у причалов аэродрома установлено много пу- леметов и безоткатных орудий, однако нас это не смущало. Мы пони- мали, что первыми японцы огня не откроют — огонь мог быть открыт только по сигналу начальника гарнизона, а он был в наших руках. Когда до причалов оставалось метров пятьсот, катера дали пол- ный ход, идя на них прямым курсом. Японцы засуетились, забегали у орудий, не понимая наш маневр. А когда до берега осталось со- всем немного, головной катер сделал резкий поворот и, почти ка- саясь бортом причала, стал уходить в море вдоль косы. Этот маневр проделали все восемь катеров! Здесь требуется небольшое пояснение: катер, идущий полным ходом, тянет за собой приличную волну, и эта волна, при резком по- вороте, катится прежним курсом, сметая на своем пути все, что плохо закреплено. И вот восемь волн, одна за другой, обрушились на низкий причал. Матросы хохотали, глядя, как японцы барах- таются в воде, цепляясь за что только можно уцепиться, и кричат, размахивая руками. Мы прошли мимо взлетной полосы, перерезавшей косу по- перек. Дальше — пляжные места, отмели — подойти нельзя. На дру- гой стороне косы — цистерны с горючим, склады боезапаса, продовольствия, обмундирования. Мы высадились на берег. Теперь мы могли действовать в непо- средственном расположении противника. Наша оборона была на- дежной. Впереди ровное летное поле — просто так к нам не подберешься, за спиной — торпедные катера, и на каждом по во- семь крупнокалиберных пулеметов. Что же предпримет противник? На летном поле появились грузовая и легковая автомашины, на- правлявшиеся к нам. Из легковой машины вышли пять офицеров, из грузовой два солдата вытащили стулья. Пригласили нас сесть в весьма вежливой форме, с улыбками и поклонами. Сесть мы отка- зались, и я сразу спросил: — Когда вы думаете сдаваться? Старший из офицеров, майор, ответил: — Я не имею полномочий вести переговоры о капитуляции, такие переговоры нужно вести с начальником аэродрома. Он в штабе и ждет вас. Как поступить? Отказаться — будет бой, и он обязательно пере- кинется на борт, а положение нашего десанта тяжелое. Пойти — рискованно, однако смысл есть. Наверняка в ходе переговоров можно найти какой-то выход. В штаб пошли десять человек, а основной отряд под командо- ванием Героя Советского Союза мичмана Александра Никандрова остался на месте. По дороге к штабу японские офицеры вежливо проинформировали нас о мощности своей обороны. И хотя мы по- нимали, что это всего лишь психологический шаг, не скрою, захоте- лось повернуть обратно. Уж лучше бой. Там, по крайней мере, все ясно, а тут неизвестно, что выкинут самураи, когда мы окажемся в штабе... Но не в правилах разведчика менять решение, и, когда до- ехали до места, я уже твердо знал, что нужно делать. Двух разведчиков я оставил для связи на улице, а остальные вошли в кабинет начальника аэродрома. Там было десятка два офи- церов. Мы вежливо поприветствовали друг друга, сели, переговоры начались. И тут мгновенно пропали улыбки на лицах японских офице- ров, а начальник аэродрома, полковник, сурово спросил: — Где начальник гарнизона и командир базы? Пришлось пойти на хитрость. — Точно не знаю, но думаю, что наше командование пригла- сило их на наш корабль для переговоров о капитуляции. — Надеюсь, они в безопасности? — Безусловно, тем, кто добровольно вступает в переговоры, мы зла не причиняем, — спокойно заверил я. Вопросы сыпались один за другим, и чем дальше, тем больше принимали они провокационный характер. Наконец мне это на- доело, и я заявил: — Мы пришли сюда не с целью спорить о том, у кого больше пушек, а с целью задать вам один-единственный вопрос. — И про- скандировал почти по слогам: — Когда вы будете сдаваться в плен? — Никаких оснований сдаваться у нас нет, — рявкнул полков- ник, — у нас неравные силы. Пока не вернутся наши начальники, на эту тему разговоров быть не может. — Жаль, — сочувственно сказал я, — а у вас, между прочим, могут взорваться цистерны с бензином — будет много огня... — И добавил с ехидцей: — Нам-то что, мы на катере уйдем, а что станете делать вы? Может, с собой вас прихватить? — Этого не будет, — заволновался полковник, — решение при- нято. Всех вас мы оставим как заложников до возвращения началь- ства, а войскам своим (это 130 человек) прикажите немедленно очистить аэродром, иначе все они будут уничтожены. Полковник встал. Мгновенно вскочили все офицеры, пришлось подняться и нам. Я очень спокойно ответил: — Уничтожить их очень трудно, они умеют хорошо драться. — Это уже наша забота, — возразил полковник, — а вас прошу сдать оружие и пройти в другую комнату, там удобная мебель, бу- дете отдыхать. Вернется наше начальство, вас отпустят. «Прошу вас сдать оружие...» Я бы в подобной ситуации не про- сил бы, а просто приказал разоружить. Почему же он просит? Он просто-напросто боится, боится смерти и знает, что в случае сопро- тивления каждый из нас прежде всего попытается уничтожить именно его, как самого главного. Необходимо было доказать полковнику, что он будет уничто- жен вместе со своими офицерами, прежде чем мы окажемся залож- никами. Я стал говорить, заранее зная, что речи моей японцы не поверят, если товарищи не предъявят им убедительных доказа- тельств. Говорил много и долго, через переводчика, а закончив свою речь, заявил: — Пожалуй, мы готовы умереть. Но только после вас. Вот вы сей- час сдохнете все как крысы, а мы постараемся вырваться, а если и погибнем, то в бою — это легче, чем быть заложниками и ждать, когда тебя повесят. Тем временем мой заместитель Иван Гузненков открыл окно, показывая жестом, что тут можно прыгнуть. Андрей Пшеничных по- дошел к двери, закрыл ее на ключ, положил его в карман. Рядом с Андреем у двери встал, теперь заслуженный мастер спорта, бога- тырь Владимир Оляшев. Молодой разведчик, но уже Герой Совет- ского Союза Митя Соколов тихонько проскочил мимо офицеров и встал за спиной полковника. Тот сразу забыл, где у него платок, и стал вытирать пот рукавом. Семен Агафонов демонстративно выта- щил гранату и начал легонько, не торопясь, подбрасывать ее, как детский мячик. Японцы нервно закрутили головами — слушая меня, они в то же время старались следить за действиями других развед- чиков. При каждой манипуляции Агафонова с гранатой они вздра- гивали. В глазах у них был страх. Полковник сразу же сбавил тон и попросил перейти к переговорам. — Мы согласны оформить решение и объявить его командирам частей, но для этого нам необходимо провести короткое совещание. — Нет, — ответил я, — бумага у вас есть, чернила тоже, пишите приказ. — Это будет формальная бумага, мы не сумеем довести ее до подчиненных, — возразил полковник. — Ничего, — успокоил я его, — как-нибудь осилим эту задачу, был бы только приказ. Приказ был подписан. Вручил его майору, который все время давал какие-то указания другим офицерам, и сказал: — В окно видно летное поле. Как только ваши войска постро- ятся там без оружия, а я получу сигнал от своих товарищей, мы вме- сте выйдем из помещения штаба. Минут через сорок войска были выстроены, я получил сигнал от Никандрова, и мы вышли на улицу. Солдаты были построены в колонну по четыре. Получилось слишком длинно. Чтобы не распылять силы конвоя, мы решили пе- рестроить этих вояк по восемь в ряд, но все равно конвоировать эта- кую процессию нам было не под силу. Тогда я приказал полковнику и майору сесть в легковую машину вместе со мной, остальным офи- церам, которые были в штабе, в автобус, а войскам под руковод- ством своих командиров и под нашим наблюдением двигаться до пункта назначения. Причем я предупредил, что, если хоть один сол- дат убежит, первым будет расстрелян полковник, потом майор, а затем и другие... Полковник вынужден был подчиниться. Более того, он сам объявил наше условие своим подчиненным. Таким образом мы и совершили марш к месту назначения. Все сошло благополучно — сразу же после капитуляции гарни- зона аэродрома началась капитуляция всего гарнизона Вонсана. Итак, мы не создавали видимости окружения трех с половиной тысяч японцев и взятия их в плен. Как видите, в жизни все по-иному, пожалуй, даже проще — были бы рядом верные, надежные друзья. Однажды мне довелось слушать выступление Ивана Ивановича Гузненкова перед школьниками. В конце ему задали вопрос: — Вот вы много воевали, много видели, скажите, а испытывали вы настоящий страх? Гузненков долго думал и ответил так: — На войне всегда страшно, можно сказать, в обнимку со смертью ходишь. Но самый большой страх я испытал в корейском порту Вонсан, когда мы брали в плен три с половиной тысячи япон- цев. Ответ вполне закономерен. В бою человек до некоторой сте- пени подвержен азарту, он считает себя сильнее противника, он на- деется победить, верит в поддержку товарищей. Ну а если он должен действовать, рассчитывая каждое слово, каждый шаг, зная, что ма- лейшая ошибка может привести не только к твоей гибели, но к срыву всей операции, к гибели товарищей, находившихся в это время в порту! Эта ответственность, как громадный груз, давит на психику человека, и такую нагрузку может преодолеть только тот, кто имеет несокрушимую волю. Самым трудным подвигом в жизни человека является его пер- вый подвиг — воспитание воли. Потом, уже умея управлять собой, он смелее, увереннее идет на любой риск, берется за любое самое трудное задание. Разве не прекрасно стать сильным и мужествен- ным человеком, разве это не счастье — знать и любить свою Родину, жить для людей, участвовать в их борьбе за всеобщее процветание и прогресс?! А разве в сегодняшней мирной жизни мы не стремимся к тому, чтобы рядом с нами жили и работали люди сильные, смелые, реши- тельные, на которых можно положиться в трудную минуту? Без- условно, стремимся, ибо рядом с ними каждый чувствует себя увереннее и смелее.
ТАКИМИ ОНИ БЫЛИ
Михаил Колосов — один из наших разведчиков, простой парень. О нем не скажешь, что богатырь, и спортсменом не назовешь, но смышленый, шустрый и старательный. Ему, как и каждому, кто приходил в отряд, прежде всего нужно было воспитать в себе неза- урядную силу воли, выработать те качества, от которых она зависит. Конечно, экзамены мы по всем этим качествам не устраивали, но сама жизнь, боевые походы определяли готовность человека к по- двигу. Брали в тыл врага и молодых, малоопытных разведчиков, но им отводилась роль помощников нашим основным «солистам». Только тогда, когда мы убеждались, что человек способен самостоя- тельно решать боевые задачи в тылу врага, он мог рассчитывать на полное доверие. Колосов упорным трудом очень скоро выработал в себе необходимые разведчику качества. Он отлично прыгал с па- рашютом, не вздрагивал от неожиданного выстрела или взрыва, в схватках с врагом старался быть впереди. Все было хорошо. Колосов уже и награды имел, а вот такого случая, чтобы полностью развер- нуться, все не выпадало. И вот однажды на одной из сопок наш отряд был окружен вра- гом. Но мы не волновались, так как все было рассчитано, и большой бедой нам это окружение не грозило. Неожиданно егеря сумели в одном месте прорвать нашу оборону. Чтобы сбросить их, пришлось стянуть там почти все наши силы, оставив на других направлениях только наблюдателей. Однако почти одновременно началась атака на противоположном склоне, самом дальнем от места схватки. Там было всего два разведчика, а помощь мы им оказать не можем. Атаку они отбили, но израсходовали весь боезапас. Один тут же по- бежал доложить обстановку, второй — Михаил Колосов — остался. Егеря, вероятно, заметили уход одного разведчика, поднялись и устремились на сопку. Колосову нечем стрелять, а задержать вра- гов нужно. Тогда он поднялся во весь рост, на глазах у егерей забро- сил свой автомат в кусты, поднял руки и пошел навстречу противнику. Егеря бросились к безоружному разведчику, пытаясь захватить его в плен. Но самый резвый, подбежавший первым к Ми- хаилу, получил такой удар, от которого оказался в глубоком но- кауте. Винтовка фашиста оказалась в руках у Колосова, теперь он вновь вооружен, и, главное, самый опасный момент рукопашной схватки — сближение, когда противник может открыть огонь, им был выигран, да и ударом своим он сумел нагнать на них страху. Но врагов много, они не отступают. Когда, отбив атаку, мы прибежали к месту схватки, Колосов уже получил три удара штыком: в бедро, руку и глаз, но за это время он ухитрился убить восемь фашистских егерей, а остальные только и успевали защищаться от одного изра- ненного разведчика. Я не скажу, что Михаил Колосов был одним из лучших мастеров рукопашного боя, нет, но этот его бой был настоя- щим подвигом. Совсем иным был Сергей Бывалов. Мощный, угловатый, с виду неповоротливый — медведь таежный, да и только. Ему и личное оружие определили — пулемет. Бывалов, как и все, кто решил до конца связать свою судьбу с отрядом, упорно трудился, закаляя себя как разведчика. Сергей никогда не ныл, не раскисал, все трудности и опасности переносил спокойно. Но о нем говорили — хороший пу- леметчик, и все. Да и где с пулеметом можно отличиться? Другие снимают часовых, дерутся врукопашную, а он только прикрывает действия товарищей своим огнем. Однако Сергей становился замет- ной фигурой, когда нам приходилось отбивать атаки егерей. Его уверенность, спокойствие хорошо влияли на разведчиков; будто шутя, но не без определенного смысла, они часто поговаривали: «Если Сергей с нами, врагам до нас не добраться, он их к нам не до- пустит». Уже на Дальнем Востоке, в корейском городе Сейсин, мы по- пали в тяжелое положение. Нам предстояло занять один из трех портов Сейсина для обеспечения высадки бригады морской пехоты. Мы действовали решительно и сумели прорваться к центру города. Во многом этому успеху помог пулемет Бывалова. Сергей проявил очень большую активность. То он поддерживает атаку одной группы, и вдруг уже бьет японцев совсем в другом районе, потом в третьем — создалось впечатление, что у нас очень много пулеметов, и японцы дрогнули. А когда поняли, что нас мало, они попытались перейти в атаку, но им помешала наступившая темнота. С рассветом мы решительно пошли на штурм центра города. Самый тяжелый бой завязался на шоссейном мосту. Японцы бежали на нас толпой. Здесь действовал закон стада. Передние падали от нашего огня, но под давлением массы по их трупам бежали другие.
Дело дошло до рукопашной. Отчаянно труся, самураи часто падали, еще не получив удара, но их место занимали другие. Нам было тя- жело. Разведчики, уничтожая врагов, вынуждены были медленно отступать. Положение усложнялось. Если бы японцам удалось вытес- нить нас с моста, они бы мгновенно заняли прилегающие к набереж- ной дома, и отряд оказался бы в незавидном положении. И тут на мосту появился Сергей Бывалов. Он встал во весь рост и в упор, короткими очередями начал расстреливать самураев из своего пулемета. Японцы шарахались от него как от чумы, падали, а он, поливая их свинцом, шел вперед, в самую гущу боя. Разведчики, пользуясь поддержкой его пулемета, стали бросать гранаты в сере- дину толпы, сея панику среди тех, кто еще не видел результата схватки. Сергей стрелял расчетливо, экономя каждый патрон, но все равно боезапас кончился. Оцепеневшие японцы смотрели на Быва- лова, ждали и, поняв наконец, что он не может больше стрелять, с дикими криками бросились на него. Тогда Сергей, схватив пулемет за ствол, стал им крушить, как дубинкой, ревущую толпу врагов. Японцы попятились, повернулись и бросились наутек. Атака врага была отбита. Разведчики такой народ, что, если выпадет несколько минут пе- редышки, они обязательно найдут причину для веселья. Кого-то ра- зыгрывают, кого-то подначат, не обошли они вниманием и Бывалова. К нему подошел Агафонов с ведром воды и сказал: — На, попей, друг, а то устал, наверное. Работал ты за целое от- деление, вот и воды я тебе принес на все отделение, пей, мало будет — еще сбегаю. — За воду, спасибо, дружище, — улыбаясь, ответил Сергей, — попью, а вот насчет отделения ты зря, простоял я всю войну, по врагу издалека стрелял, да еще лежа, силенки-то и накопились, а теперь война к концу, разрядиться нужно было, и вот постарался. Очень интересным человеком был Володя Фатькин. Исключи- тельно красивый рязанский парень, из культурной, обеспеченной семьи. До войны учился в институте, казалось, что в жизни он не ис- пытывал трудностей. Однако родители его, врачи, понимали, что жизнь для Володи еще только начинается и вся тяжесть борьбы впе- реди. Они с детства готовили его к этой борьбе, воспитывали нуж- ные качества, закладывали фундамент воли. Фатькин выгодно отличался от товарищей, с которыми вместе пришел в отряд. Хорошо физически развит, с достаточным запасом знаний, но был у него один существенный недостаток — он любил рисковать, иногда без должного расчета. Володя, если приходилось участвовать в схватке с врагом, всегда стремился быть впереди то- варищей, прокладывать им путь к победе и болезненно переживал, если кто-то обходил его. Однажды ночью мы пробирались через скалы в Северной Нор- вегии. На пути попался обрыв. Бегали и в одну, и в другую сторону, а конца обрыва нет, бросали камни, чтобы по звуку определить вы- соту обрыва, — безрезультатно. Я приказал всем снять рюкзаки и, цепляя их один за другой, спускать вниз. Володя, стоявший рядом со мной, вдруг заявил: — Не надо рюкзаков, я и так определю высоту. Я хорошо знал его и резко ответил: — Ты лучше отойди, не мешайся под рукой. — Есть отойти! — крикнул Володя и тут же прыгнул вниз. Не каждый человек способен на такое. Не зная высоты, не зная, что ожидает его внизу, Володя смог преодолеть себя и прыгнуть в черную бездну. Но все обошлось хорошо, и мы услышали голос Во- лоди: — Высоковато малость, но снег глубокий, рыхлый, прыгать можно. Все прыгнули благополучно. Задачу мы выполнили, и пример Фатькина помог нам в этом. Он дал возможность сократить время на преодоление препятствия и увеличить время на подготовку к боевому заданию. Но на базе у нас с Фатькиным произошел крупный разговор. Я спросил его: — Когда, наконец, прекратятся твои художества? Поверь, мне уже наказывать тебя надоело. — А что, — ответил Володя, — я в интересах всех, в интересах задачи. — А если бы ты «в интересах задачи» сломал себе ноги, как бы выглядели мы и задача, которую следовало выполнить? — Я бы немедленно застрелился, чтобы не связывать вас, — ре- шительно заявил он. — Ты, вероятно, считаешь это героизмом, но учти, — сказал я, — что такие герои мне не подходят. Я не люблю терять людей. Я выгнал бы тебя прямо сейчас из отряда, но надеюсь, что ты одумаешься, и оставлю. Однако с сегодняшнего дня будешь ходить в походы только рядом со мной. И если я замечу еще какие-либо твои выходки, вы- гоню из отряда немедленно и, кроме того, прошу запомнить, что я страшно не люблю, когда кто-нибудь суется вперед меня. На том мы и порешили. Однажды мы отходили после выполнения задания. Враги пре- следовали нас, однако активных боевых действий не вели — и у нас, и у них было мало боезапаса. Егеря рассчитывали нанести нам удар у побережья, когда мы будем перебираться на корабли. Но мы рас- кусили их маневр и рассыпались мелкими группами на широком фронте так, чтобы одна или несколько групп всегда могли угрожать противнику окружением, держа его в напряжении. Неожиданно ударили фашистские пулеметы с левого фланга, я поспешил туда, приказав Фатькину, с которым мы были вместе, отходить пока од- ному по намеченному маршруту. С пулеметами управились быстро, а когда я вернулся к Фатькину, то увидел, что он стоит без оружия с поднятыми руками, а перед ним два здоровенных егеря с винтов- ками наперевес на расстоянии штыкового удара. Сначала я ничего не понял. Ведь видел же я Фатькина, когда перед ним появлялось не два, а гораздо больше врагов, но он всегда стремительно атаковал, нанося резкие, смертельные удары, а тут вдруг поднимает руки, когда перед ним только двое. Нет, Володя их не испугался. У нас иногда говорят, что человек, знающий приемы самбо или еще какой-либо подобной борьбы, легко и просто может разоружить своего противника. Это действи- тельно легко и просто, когда схватка происходит в спортивном зале и невооруженный знает, что если у соперника винтовка, то она с эла- стичным штыком, если пистолет, то он не заряжен. Поэтому здесь выигрывает тот, кто лучше владеет техникой борьбы. А в бою? Там кто-то должен струсить — это неоспоримый закон войны. Двое во- оруженных винтовками против одного без оружия, разве они стру- сят? Нет. Они знают свое превосходство и будут действовать решительно. Опытный боец без оружия тоже знает, что победить врага нельзя до тех пор, пока он не допустит ошибку. Но этого мо- мента не обязательно ждать. Можно помочь врагу ошибиться. Для этого нужно заставить его думать так, как выгодно тебе, направить его мысли в нужное тебе русло. Володя не просто стоял с поднятыми руками, он отступал, но от- ступал к громадной гранитной глыбе. Егеря видели это и, зная, что на нее все равно не забраться, заинтересовались, а что будет делать этот русский парень, когда он упрется спиной в гранит? Они ждали этого момента и не стреляли, чего больше всего боялся Фатькин. И вот идти дальше некуда. Володя изобразил на лице такую растерян- ность, что фашисты рассмеялись и стали показывать, чтобы он под- нял руки выше. Вдруг Володя делает резкое движение вперед, и у егерей мелькает одна мысль: бросается, нужно бить, и оба одновре- менно делают винтовками резкий выпад. Это была их ошибка, ко- торую Володя сознательно заставил их совершить. Если бы он действительно бросился на врагов в тот момент, он, безусловно, погиб бы, но он не сделал этого. Он заставил их ударить, а сам... Как шахматисты говорят, дальше дело техники. Удары были сильные, враги потянулись за своими винтовками и оказались вплотную с Во- лодей. Винтовка здесь не оружие, а у Володи в руке оказался нож... Это были уже грамотные действия разведчика, где рассчитан каж- дый шаг, каждое движение. После того боя я назначил Фатькина командиром группы. Прямой противоположностью Фатькина был разведчик Павел Барышев. Маленький, юркий, с вечно прищуренными глазами, с на- смешливой улыбкой, балагур и злоязычник, он не пропускал ни одной ошибки товарищей. Подшутить, разыграть человека было его любимым занятием. Помню, в одном из дальних походов через, линию фронта лей- тенант Федор Шелавин взял его к себе адъютантом. Когда уклады- вали рюкзаки, а груз был большой, Федор себе отобрал вещи объемом побольше, но полегче, а Барышеву отдал что поменьше, но тяжелее. Получилось, что у Шелавина рюкзак громадный, а у Ба- рышева маленький, но зато вес оказался обратно пропорционален объему. Пашку это не устраивало, и он умудрился для восстановле- ния равновесия подсунуть на дно рюкзака Шелавина два кирпича. Километров тридцать тащил Федор на себе эти кирпичи, все жалу- ясь, что рюкзак тяжеловат. Когда же на привале он догадался разо- брать поклажу и обнаружил эти кирпичи, то больше получаса бегал с ними по лесу, разыскивая шутника, но тот своевременно скрылся. Барышев, как и все, испытывал страх перед опасностью. Но если другие умели скрывать этот страх, то Павел и не пытался этого делать. Наибольшую растерянность он обычно проявлял до первого выстрела со стороны противника, а когда начинался бой, он не- много успокаивался, но блуждающие взгляды по сторонам выдавали его состояние. Однако я ни одного раза не видел, чтобы Павел Ба- рышев отступил перед врагом. Он был вместе с нами на мысе Мо- гильном, где погиб его очень хороший друг Юрий Михеев. Павел плакал тогда, плакал, весь сжавшись в комок, но он, маленький и щуплый, нес на своих плечах по сопкам солидного, тяжелого, с пе- ребитыми ногами Федора Шелавина. Что удивительно, Барышев не скрывал своего страха, но если кто-либо другой начинал разговор о слишком большой опасности, он беспощадно обрывал малодуш- ного, предупреждая, что с таким настроением не место в отряде. Один раз долго искали, где бы прихватить «языков», как на до- роге показались машины, и я приказал взять хотя бы шоферов. Нас было мало, машины шли неплотной колонной, и так случилось, что Барышев оказался один на один с большим грузовиком, где в ка- бине сидели три егеря. Автоматной очередью Павел остановил гру- зовик, убив шофера и еще одного солдата, а третьему приказал вылезать. Егерь вылез, но, увидев, что перед ним всего-навсего один, раза в полтора ниже его мальчишка, поднять руки не пожелал и бросился на Барышева. А Павел ухитрился нанести ему такой удар в челюсть, что верзила-егерь растянулся на дороге во всю свою длину и потом долго стоял на четвереньках, с испугом глядя на ма- ленького богатыря и опасаясь подняться на ноги. Больше он сопро- тивления не оказывал. На Крестовом, после разгрома батареи, мы еще весь день отби- вали атаки врага, обороняя одну сопку. Павел Барышев командовал одной из маленьких штурмовых групп, в задачу которых входило по- спевать туда, где складывалось наиболее опасное положение. И Павел успевал всюду, и не только успевал, он всегда находился в самой гуще боя, готовый в любую минуту оказать товарищу помощь. Там же, на Крестовом, только в рукопашных схватках он уничтожил больше десятка фашистских егерей. Спрашивали его: «Как же так, он и ростом-то от горшка два вершка, а валил с ног егерей, у кото- рых минимальный рост 176 сантиметров?» Усмехаясь, Павел отвечал любопытным: — Мал золотник, да дорог, это понимать нужно. Что ж, в данном случае он был прав. Особым уважением у разведчи- ков отряда пользовался получивший уже на Дальнем Востоке звание Героя Советского Союза мичман Никанд- ров. Александр Михайлович Никанд- ров еще до войны отслужил свой срок службы на флоте, успел демобилизо- ваться. С началом войны он был при- зван вновь и зачислен в наш отряд. Никандрова называли в отряде «мор- ским волком», и это название подхо- дило к нему. Александр Михайлович, всегда подтянутый, стройный, любил порядок, был требователен, но спра- ведлив. Он был требовательным к себе и к товарищам всюду — и на от- дыхе, и в бою; в его сознании не укладывалось, как можно, не выпол- нив задания, живому, без царапины вернуться на свою базу. На мысе Могильном, о котором я уже рассказывал, в тяжелое положение нас поставил отступивший батальон морской пехоты; с батальоном вместе отошли раненый командир нашего отряда и часть разведчиков. Никандров делал все возможное, чтобы остано- вить батальон. Он уговаривал офицеров, кричал, ругал бойцов, но это не помогло. Тогда Никандров с двумя разведчиками, Горшковым и Пановым, вернулся на мыс. Разведчики не сумели пробиться к нам на Могильный — перешеек уже был занят врагами, но они не ушли из этого района. Весь день шел бой на Могильном, и весь день группа Никандрова периодическими ударами по атакующему врагу заставляла фашистских егерей посматривать и на свой тыл. У разведчиков было мало патронов, и они не могли нанести врагу сильный урон, однако и то, что они делали, держало в посто- янном напряжении егерей. Фашисты много раз пытались уничто- жить разведчиков, которым приходилось отходить, прятаться в скалах, но каждый раз они возвращались и своим огнем помогали нам отбивать атаки. А когда мы начали прорыв через перешеек, Никандров с товарищами сам пошел в атаку. Мы встретились с Никандровым уже у побережья Мотовского залива, у мыса Пикшуев, куда обе группы благополучно добрались. Никандров подошел к нам, смущенно пожал мне руку и сказал: — Извини, Виктор, пытались пробиться к вам, да сил не хватило. Я обнял его. Я понимал, если человек, когда отошли все, остался, решив лучше погибнуть, но не бросать товарищей в беде, — это на- стоящий человек, который никогда не подведет. Не только тогда, но и во время тяжелой схватки с японцами на мосту в корейском городе Сейсин Александр Михайлович проявил себя не только мужественным человеком, но и настоящим мастером рукопашного боя. Я обратил внимание, что Никандров в этом бою все время улы- бался, что вообще-то с ним случалось редко, и, когда последняя атака врага была отбита, я спросил Никандрова: — Скажи, Александр Михайлович, что это тебя так развеселило в бою, кому или чему ты все время улыбался? — Чудно как-то все получалось, — опять с улыбкой ответил он, — весь день японцы бегали от нас, думал, что так и закончим войну, не испытав самурайского духа. А сегодня, как поперли они по мосту, кричат, воют, честно говоря, страшно стало, а когда под- бежали поближе, смотрю, орут-то они сильно, а глаза как у мошен- ников бегают. Вот тут и веселее стало, думаю, что шумом-то они не нас пугают, а себя подбадривают, не велик, вижу, дух-то самурай- ский. А тут еще Бывалов так размахался своим пулеметом, тут, ко- нечно, засмеешься. Верил я, что не сломить этому стаду нас, уж больно ребята наши хороши. Возможно, следовало бы поставить на этом точку в нашем раз- говоре. Но очень уж хочется мне рассказать о некоторых неизвест- ных пока деталях уже знакомого многим эпизода Великой Отечественной войны по книгам писателя В. Панова «Боцман с «Ту- мана» и «Орлы капитана Людова», в которых использована биогра- фия нашего отряда, а также по роману В. Пикуля «Океанский патруль». В этом бою, который принес отряду большую славу, ярко проявились те качества, о которых говорилось выше, и они, эти ка- чества, как раз и решили судьбу самого трудного задания из всех вы- полненных отрядом в течение войны. Хочу рассказать о так называемом «ключе от Петсамо», о том, как нам удалось добыть его в жестокой схватке с врагами. Об этом ключе много говорили наши моряки, особенно в соеди- нениях торпедных катеров. Знал и я, что называют ключом от Пет- само мыс Крестовый, но почему именно его — до меня не доходило. На Петсамо наступали крупные силы войск Карельского фронта при поддержке кораблей Северного флота, достаточного количества авиации, и вдруг Крестовый... Верно, мыс этот, как кинжал, своим острием был направлен на узкий выход из Варангер-фьорда в Пет- самский залив, и при наличии на нем мощных оборонительных со- оружений ни один корабль проскочить туда был не в состоянии. Все прояснилось лишь тогда, когда командующий флотом адмирал А. Г. Головко, вызвав меня к себе, с озабоченным видом спросил: — Ты знаешь, что такое ключ от Петсамо? — И не дожидаясь моего ответа: — Флоту приказано высадить десант в порт Лиинаха- мари, что рядом с Крестовым. Потом с Крестового через залив ко- рабли перебросят шестьдесят третью бригаду тоже в Лиинахамари, чтобы сковать, а лучше разгромить фашистские войска на правом берегу залива, не дать возможности использовать их для обороны Петсамо. Ты отлично знаешь этот район, знаешь, что такое Кресто- вый с его мощными оборонительными сооружениями. Мы не вой- дем в Петсамский залив, пока он в руках у гитлеровцев, значит, не выполним задачу и затрудним захват Петсамо. — Ну а мы?.. — А вы, — продолжал адмирал, — вы разведчики, боевая задача вроде бы и не для вас. Но учти, что армия прорвала оборону врага, ввела в прорыв полк, а до Крестового по тундре, по сопкам больше сотни километров. Полк не иголка, его не скроешь, и теперь он обо- роняется. Мы использовали авиацию — несколько сот бомб сбро- шено на Крестовый, а вокруг Крестового высокие сопки, сильная зенитная оборона. Бомбы бросали с большой высоты, Крестовый не пострадал. Все ли тебе ясно, Леонов? — Ясно, но пока не до конца, — ответил я. — Да нет, вижу по глазам, что ты все понял до конца, и считай, что вам повезло. Решить такую задачу, послать маленький отряд против Крестового, один я не имею права, тут должно быть согласие командующего Карельским фронтом... Правда, когда один из работ- ников его штаба сказал, что Леонов наш земляк, зарайский парень, командующий улыбнулся, разрешил: «Коли зарайский, пусть идет, будем надеяться». Ты понимаешь, что в этой шутке большой смысл! Как, сумеете выполнить важную для всех нас задачу? За вашу судьбу опасаются, но вам верят и на вас надеются. Ключ от Петсамо должен быть в нашем кармане. Это избавит войска от излишних потерь. — Есть! — коротко ответил я. Этот обычный ответ разведчиков означал, что задача понята и будет выполнена. ...Нас высадили на территории Финляндии. Отряд сразу же начал движение к мысу Крестовому. Двое суток, почти не останав- ливаясь, через сопки, болота, по трещинам и ущельям, труднопро- ходимым тропинкам, скрытым и надежным, мы пробирались к Крестовому. Погода была скверная. То дождь, то снег, по ночам мороз. Было более чем тяжело, если учесть, что каждый разведчик нес на себе груз не менее тридцати килограммов. Только на третью ночь мы подошли к Крестовому. Было очень темно, пасмурно, действовали мы на ощупь. И вдруг ракета... Стало светло. Это один из разведчиков в темноте наскочил на сигнальную проволоку. Перед нами часовой. Его рука метнулась к кнопке сиг- нала. И уже падая, сраженный пулей, он успел включить сигнал тре- воги. А батарея — вот она, рядом! До ближайшего орудия не более тридцати метров. Но оно за проволочным заграждением, которое так просто не перепрыгнешь, проделать же проход мы уже не могли — фашисты открыли ураганный огонь. Автоматы, пулеметы били беспрерывно, с каждой секундой все ожесточеннее. Затявкали крупнокалиберные пулеметы, и, наконец, ударила картечью в упор артиллерия... Никаких позиций у нас не было и в помине — просто лежали мы за проволочным заграждением, вжимаясь в землю. При- шлось дать команду: «Действовать кто как может, сообразуясь с об- становкой по группам, но через минуту всем быть на батарее». Конечно, это не та команда, которую командир выкрикивает зычным голосом, поднимая подчиненных в атаку. Здесь все — тихо, вполголоса. Но команда мгновенно доходит до всех групп. Первым вскочил с земли замечательный парень, комсомолец, старшина первой статьи Володя Фатькин. Он бросил свою куртку на колючую проволоку и собрался уже перескочить на ту сторону. Но из бетонированной ячейки с короткой дистанции по нему ударила спаренная пулеметная установка, до той поры выжидательно мол- чавшая. Володя замертво свалился на землю. То же самое проделал секретарь нашей комсомольской организации старшина первой статьи Саша Манин. Как и Фатькин, он был командиром группы. Когда пулеметы стали поворачиваться к нему, он стремительно бро- сился в глубь батареи, в точно рассчитанный момент, скорее интуи- тивно, упал, пропустив струю огня над головой. Тут он вскочил и молнией метнулся к бетонированной ячейке с гранатой в руке. Раз- дался взрыв. Манин погиб, жизнью своей проложив боевым друзьям первую тропинку на батарею. Полетели другие куртки, раз- ведчики перекатывались через них, завязывая отчаянную схватку на батарее. В трех десятках метров от места первого прорыва заграждения наш богатырь, старшина первой статьи Иван Лысенко, накинув на голову куртку, подлез под крестовину, вырвал ее из земли и, взвалив на плечи, встал во весь рост, подняв колючку и пропуская на бата- рею товарищей. Пули одна за другой впивались в его могучее тело... Слабея, Иван торопил: — Быстрее, быстрее. Больше нет сил... — Потерпи чуть-чуть, Ваня, осталось совсем немного, — попро- сил кто-то из разведчиков. — Тогда помогите, иначе упаду... Рядом с Иваном Лысенко встал старший лейтенант Алексей Луп- пов. Вдвоем они пропустили всех разведчиков на батарею и упали рядом. Алексей скончался сразу, а Иван, получив 21 пулевое ране- ние, еще жил... Потом, когда закончился бой на батарее, я склонился над Ива- ном. Он еле слышно спросил: — Как задача? — Выполнили, Ванюша! Выполнили! Спасибо тебе, — ответил я. — Сколько погибло ребят? — Совсем мало, несколько человек, — успокаивал я его. — Тогда правильно. Если бы все через проволоку, было бы больше... Это были последние его слова. Умирая, воин-герой не думал о том, что через минуту-другую расстанется с жизнью, он беспокоился о задаче, которую предстояло выполнить, о товарищах, которые должны были жить, чтобы продолжать борьбу с фашистами. Разу- меется, это был не боевой азарт. Это была сознательная жертва собой во имя Родины, во имя счастья грядущих поколений. Именно в этом величие подвига Ивана Лысенко и Алексея Луппова, бес- смертного подвига всех других героев. Батареей мы овладели. Я уже говорил, что о бое на Крестовом много писали. Но, бывало, читаешь иные строки и негодуешь, а не радуешься тому, что дела твои, подвиги товарищей твоих не оста- лись безвестными, что они стали известны народу, которому и по- свящались. Авторы этих писаний почему-то стремились показать нас эдакими бесшабашными, отчаянными людьми, которым море по колено. Чего стоит, например, такая фраза: «Отряд Леонова, поль- зуясь темнотой, ворвался на первую батарею и вырезал всех еге- рей». Ох, как все просто! Ворвался и вырезал... А ведь там была отлично организованная оборона: две батареи, торпедная станция, больше десятка дотов, блиндажи, траншеи. И все это в бетоне, все стреляет. Точно, продуманно, безжалостно и беспощадно. А нас всего-навсего сотня человек. И то не полная. Нет, ножом или грана- той до егерей не доберешься! Не ножи, не бесшабашная удаль раз- летная, а точные знания, скрупулезный учет всех наших возможностей, в том числе морального превосходства над врагом, идейного заряда, воли к победе — только все это, помноженное на сознание своей величайшей ответственности за выполнение приказа, только все это, вместе взятое, помогло нам захватить непри- ступную батарею. Но захватить — еще полдела. А как ее удержать? Сколько нужно для этого оружия и боеприпасов? Вот тут-то сказалось и еще одно наше преимущество — мы отлично владели всем оружием врага. Без всякой команды группы, действуя самостоятельно, прини- мали одинаковое решение. Нужны орудия? Пожалуйста! Буквально через пять-шесть минут все четыре орудия этой батареи начали рас- стреливать своих же хозяев. В упор прямой наводкой мы крушили доты, блиндажи — все, что окружало батарею. Удалось нам даже по- топить катер с десантом, который летел во всю прыть из Лиинаха- мари на помощь гарнизону Крестового. Запылала цистерна с бензином. Теперь по моей команде два орудия перенесли огонь на соседнюю батарею и разгромили ее. Это была тяжелая батарея, на- целенная в сторону моря, и мы ударили по ней с тыла. Поднялась отчаянная паника. Егеря выскакивали из дотов, блин- дажей, землянок и попадали под прицельный автоматный огонь разведчиков. В штаб батареи непрерывно шли телефонные во- просы: «Что случилось?! Почему своя батарея расстреливает своих?» Но штаб был уже в наших руках, и заместитель командира батареи под нашим контролем отвечал: «Пришла бригада морской пехоты русских и, если нет желания погибать, то самое время сдаваться». Попробуйте разобраться ночью — бригада тут или горстка людей, когда кругом все горит и стреляет... Наконец фашисты поняли, что им грозит. Егеря разбегались. Часть их устремилась на вторую батарею, а большинство — к пере- шейку. К рассвету все было кончено. Ключ от Петсамо лежал в нашем кармане. Из всех оборонительных сооружений могла действовать только одна батарея — та, которую мы держали в своих руках. Мы дали командующему флотом заранее зашифрованную радио- грамму: «Задание выполнено». Ответ получили примерно через час: «Отходите, если есть возможность, не рискуя, держитесь, скоро при- дут корабли». Уже было светло. Отходить через перешеек, где сосредоточи- лись фашисты, прорываться через их оборону — это гибель. Дер- жаться на батарее, которая стоит на открытой местности и которую враги буквально засыпают минами и снарядами, тоже нельзя. Кроме того, они поняли, что на Крестовом никакая не бригада, а горстка людей, и начали отчаянные контратаки. Нам было ясно и то, что днем корабли не придут, а сколько нас уцелеет к концу боевого дня — неизвестно. Батарея может вновь оказаться в руках врагов и встретить наши корабли сильным прицельным огнем. Мы отошли на сопку, захватив с собой замки от орудий. Пози- ция вроде бы надежная. Но гребень оказался длиной метров во- семьсот, шириной от двадцати до сорока. Получилась площадка, изрезанная трещинами, усыпанная валунами — бегать по такой очень трудно. А бегать нам пришлось много. Организовать круго- вую оборону невозможно — не хватало ни людей, ни боезапаса. Я приказал дорожить каждым патроном, но как долго придется эко- номить, если враги полезут напропалую?.. А сопка уже окружена плотным кольцом. Начинаются первые атаки с разных сторон. Правда, они пока еще робкие. Егеря щупают нашу оборону. Разведчики легко отбивают их. А боезапас тает... Что делать? Как создать надежную оборону в таких условиях? Казалось, что выхода нет. И тут меня осенило. Вспомнился мой первый поход в тыл врага, первый бой. Тогда я в безвыходном положении, с отказавшей вин- товкой, не успев примкнуть штык, бросился на офицера, за спиной которого бежали на меня десятка два солдат. Он остановился. Мы видели глаза друг друга, и я вдруг понял, что он боится смерти!.. Я смогу добежать до него, и, возможно, потом солдаты растерзают меня. Но его уничтожить я успею. То же самое и он прочитал в моих глазах и бросился назад, к своим укреплениям. Солдаты, видя убе- гающего офицера, старались не отстать от него. Сам по себе этот эпизод мог бы и позабыться, если бы он потом не проверялся мной и моими товарищами в других походах и боях. Смелость, решитель- ность всегда помогали нам добиваться успеха. Вот так и подтвер- ждался психологический закон рукопашного боя: «Из двух противников, идущих друг другу навстречу, один обязательно стру- сит». Лишь разумное использование этого закона могло дать нам возможность продержаться до прихода кораблей. У начальника штаба отряда капитана Федора Змеева была пе- ребита рука. Я подчинил ему раненых и тех молодых разведчиков, которые стали уже уставать. Он использовал их как наблюдателей и связных. Отряд разбили на две штурмовые группы, которые придерживались центра площадки. Атаки егерей с разных направлений становились все яростнее и настойчивее, но у нас уже сложился чет- кий план обороны, выполняли мы его строго. Как только наблюдатели с какого-то направления давали сигнал о начале атаки, одна из штурмовых групп немедленно бежала туда. Она не стреляла по атакующим, а готовилась к рукопашной схватке. Огонь вели только наблюдатели, и то одиночными выстрелами, ино- гда они бросали гранаты. Когда противник подступал вплотную — на двадцать — три- дцать метров, в зависимости от рельефа местности, штурмовая группа спокойно, без суеты, с улыбкой выходила навстречу. Был при- каз — улыбаться всем обязательно! Пусть сердце врага сжимает страх перед бесстрашием. Если у тебя на глазах даже слезы — ты все равно обязан улыбаться! Улыбаясь, разведчики распахивали грудь и показывали тельняшку. Улыбка да тельняшка — это не прихоть командира, это предостережение для противника — думай, куда ты лезешь! Думай, потому что здесь победа тебе не светит! Ты будешь уничтожен этими улыбающимися «черными дьяволами» в тельняш- ках! Они так называли нас, потому что боялись. И мы знали об этом и старались максимально использовать свое психологическое пре- восходство. А поняв свою обреченность, вернее, почувствовав ее, враг неизбежно терял свою боеспособность. Так и улыбка с тельняшкой стали нашим оружием. Враги не вы- держивали этого давления на психику, начинали оглядываться по сторонам — не подвох ли тут какой-то, нервничали и в конце концов приходили к выводу: «Эти ребята назад не повернут... Значит, поги- бать мне, если схвачусь с ними врукопашную, а если я отбегу метров на двадцать назад, то хлестну по ним из автомата...» И бежали они вспять, и открывали огонь по нам. Но мы уже были опять на сопке, откуда забрасывали их гранатами. А их у нас было достаточно, егеря оставили нам весь свой арсенал. Конечно, мы понимали, что так долго продолжаться не может, чтобы мы только ходили да улыбались, а они смущались и бегали от наших улыбок, как зайцы. Где-то произойдет перелом — они при- выкнут, и решительное столкновение неизбежно. А врагов на Кре- стовом становилось все больше и больше — они просто захлестнут нас. Нужно поддерживать их страх, чтобы они раз и навсегда по- няли, что в рукопашных боях кроется их верная погибель. В таких коротких схватках мы и демонстрировали свое виртуозное ма- стерство, владея без промаха холодным оружием, а также боевую спайку, где все мы — единый монолит, сквозь который даже самой мощной волной не перехлестнуться. Было место, где егеря атаковали почти беспрерывно: два об- рыва, а между ними ровный, некрутой подъем длиной метров де- сять и шириной около двадцати. Меж кустов и камней они ползком добирались до этого удобного для атаки подъема. Здесь, накопив достаточно сил, они запросто могли прорваться к гребню сопки, что осложнило бы наше положение. Пришлось применить маленькую хитрость. Мы дали им возможность сосредоточиться в камнях. Когда первые егеря выскочили оттуда, они встретили крохотную группку разведчиков, которая сделала несколько неуверенных шагов вперед и повернула назад, на вершину сопки. Их сразу же стали преследо- вать наиболее прыткие егеря. На сопку ворвалась лишь часть ата- кующей колонны. В это время с обрыва спрыгнули две группы разведчиков, разорвали колонну, какое-то время преследовали уже убегавших вниз егерей, а потом спокойно вернулись на сопку, уда- рив с тыла по тем, которые здесь были скованы, и мы сбросили уце- левших с обрыва вниз. Это был хороший урок для противника. На этом участке тоже наступило долгое затишье. На другом участке обороны — высокий обрыв. Наблюдателей там маловато, притом некоторые из тяжелораненых сильно устали. Начальник штаба решил снять наблюдателей у обрыва и направил их на другие участки, считая, что по такому обрыву егеря подняться не сумеют. А они поднялись... Когда я с пятью разведчиками шел к радистам дать радиограмму, фашисты выскочили из-за камней и бросились на нас. Егеря, минимальный рост каждого не менее 176 сантиметров, все без головных уборов, с винтовками наперевес, уверенно и нагловато шли вперед, охватывая нас полукольцом. Мы дали сигнал о помощи и стремительно сблизились с ними. У нас не было винтовок, но при первом же столкновении заполучили их из рук врагов... Мои пятеро друзей были отменные мастера своего дела. Егеря на какое-то мгновение растерялись, а к нам подоспела помощь — большая группа разведчиков. Здесь и разгорелся настоя- щий рукопашный бой. Бой вынужденный: и нам отходить некуда, и им с обрыва прыгать опасно. Но егеря теперь только защищались, пятясь назад. Я заподозрил, что они что-то приспособили для подъема. Надо было срочно найти это место и не дать подняться новым егерям — тогда сопротивление прекратится. Я рвался к краю обрыва и вдруг увидел неподалеку разведчика, с бешеной яростью наносившего удары врагам. Это был Андрей Пшеничных. Невысо- кий ростом, сухощавый, с темным цыганским лицом, он как-то весь преобразился. Лицо белое, губы синие, бьет и сам стонет от своих же ударов. Это опасно, человек, чтобы победить в рукопашной схватке, обязан контролировать каждое свое движение, не допус- кать ошибок. Я хотел крикнуть ему, чтобы укротить его пыл, но не успел. Андрей ударил штыком, но егерь оказался опытным, уклон- ился от удара, и, промахнувшись, Андрей упал. Фашист занес при- клад винтовки над головой Андрея. Несколько разведчиков бросились к Андрею. Но ведь врагов много, пробиться трудно. Стар- шина первой статьи Павел Барышев кричит: — Андрей, держись, иду на помощь! Рядом с Барышевым старшины первой статьи Михаил Кологан- ский и Семен Агафонов. Все шумят, рвутся к Андрею. Поторопился и я, но передо мной как из-под земли выросли два егеря. Это пустяк, но от неожиданности я на какое-то мгновение закрыл глаза и тут же получил удар штыком... Когда раскрыл глаза, то картина была уже совсем другой. Андрея как ветром сдуло с камня, а егерь с удивле- нием рассматривал свою невесть как разбитую винтовку, но, полу- чив сзади удар от Пшеничных, упал, так и не поняв, что же произошло... День почти заканчивался, заканчивался и наш боезапас. Если за ночь не подоспеют корабли, то завтра нам будет туго... Надо зара- нее искать пути выхода из окружения. Пока еще было что-то видно, я послал двух разведчиков — старшин второй статьи Пшеничных и Гугуева — обследовать склон... На Крестовый к противнику подходило подкрепление. Катера перебрасывали через залив десанты на наших глазах, а мы ничем не могли помешать им... Вдруг слышим, строчит наш автомат. Ясно, это бессильная ярость Пшеничных и Гугуева, а у них всего-то не более полусотни патронов на двоих... Катер в тишине подходит к побережью, сбрасывает длинную узкую доску-сходню, по которой нужно пробежать с известной сноровкой, потому что она сильно ка- чается. Видим, высаживаться собираются не специальные войска — очень уж долго толпятся они на носу катера, пока, наконец, не на- чинают движение. Идут цепочкой, цепляясь друг за друга. Вдруг из-за камня выскакивает Андрей Пшеничных, прыгает на сходню и бежит навстречу врагам. Встреча происходит примерно на середине сходни. Приклад автомата разведчика ходит поочередно по головам фашистов... Андрей так старательно трудился, что у него треснул приклад автомата. Так и хранится он ныне в музее Север- ного флота — расколотый автомат Героя Советского Союза Андрея Петровича Пшеничных! Андрей хитрец — все учел! Окружить его не могут — сходня узкая, одолеть один на один тоже... И стрелять с ка- тера не могут — попадут в спину своих же солдат. Командир катера ничего иного не смог придумать, как дать задний ход. Катер резко рванулся, и сходня упала в воду. Андрей очутился рядом с двумя дю- жими верзилами. Когда с катера открыли пулеметный огонь, он уже отправил их на дно, а сам юркнул в камни и благополучно вернулся на сопку. Андрей Пшеничных очень толково доложил мне о возможно- стях нашего прорыва и, довольно улыбаясь, добавил: — По ходу выполнения мы там еще катер с десантом малость шуранули. Я ответил ему: — Видели мы, как ты шуровал десант. Здорово, ничего не ска- жешь. Только вот, когда вернемся на базу, придется тебе ответ дер- жать. Заодно — подумать, к чему все это могло привести. Сумасбродство какое-то. Пшеничных знал, что я не прощал только явных ошибок, если их совершали разведчики в бою, и поспешно возразил: — У меня все было рассчитано, товарищ командир! — Ну а если бы на катере не попятились, а вытащили сходню на палубу? Где бы ты был теперь, герой? Никто не смог бы тебе по- мочь. А? — Вы не заметили, товарищ командир, что в левой руке я дер- жал противотанковую гранату? Вот то-то! Навел бы там свои мор- ские порядки, — спокойно заявил Андрей. Трудно сказать, какие порядки наводил бы Андрей Пшеничных на катере врага. Но он предвидел такой вариант, значит, готов был к нему. При своей общей незаурядной подготовке он наверняка нашел бы выход и из этого положения. Когда окончательно стемнело, гитлеровцы, поняв, что им не одолеть нас, решили уйти с Крестового. Вдоль залива к перешейку потянулась колонна егерей с грузом. Блокада нашей сопки значи- тельно ослабла. Однако мы решили не выпускать колонну, оставили свою сопку, быстро добрались до перешейка и заняли там оборону. Почти всю ночь пресекали мы вражеские попытки вырваться с Кре- стового. Шли уже четвертые сутки наших действий без сна и отдыха. Но все без исключения разведчики находили в себе силы разить врага беспощадно. Перед рассветом в залив вошли наши корабли и высадили десант в порт Лиинахамари. Крестовый молчал, и ни один наш корабль не получил каких-либо серьезных повреждений. После высадки нашего десанта фашисты затаились. Мы подумали, уж не нашли ли там они какой-либо лазейки, не просочились ли через нашу оборону? Но нет, они готовились к атаке. Это была последняя их атака. Не маскируясь, на нас бежала толпа егерей с губными гармош- ками, свистом, криками, беспорядочной стрельбой. Она прибли- жалась к перешейку. Мы лежали почти на ровной местности, и лишь маленькие кустики да мелкие камни-валуны прикрывали нас. Опять встал вопрос — что делать? Боезапаса нет, встать и сразу пойти им навстречу?.. Можно, конечно, враги, безусловно, струсят. Но побегут ли они назад? Ведь некуда. Перебраться в Лии- нахамари нельзя — там наш десант. Добежать до оконечности мыса и занять там оборону? Да надолго ли — знали они, что по нашим следам действительно идет бригада морской пехоты. Она вот-вот появится на Крестовом, и надо поскорее вырваться из наших цепких рук... Самое правильное их решение — залечь и открыть огонь. Он вынудил бы и нас залечь. Но у нас нечем стрелять... Вот когда к нам пришло жгучее ощущение опасности. Против- ник пошел бы в наступление по всем правилам тактики — не толпой, а перебежками, ползком, под прикрытием огня. Худо пришлось бы нам в этом случае. Действительно, вставать перед каждой группой и улыбаться ей?.. Под огнем врага это потери и потери... Но встать мы должны были обязательно! Когда? В этом и вся сложность во- проса. Нужен момент. Встать надо, когда враги не успеют залечь, и решительно сблизиться с ними. Но даже если один из них с перепугу откроет огонь, это будет огонь в упор, в сердца разведчиков... Нужно думать, на что решиться... А противник все ближе. Ребята начинают нервничать, и лишь когда я даю команду: «Оружие отложить, рукава засучить», — все успокаиваются и деловито выполняют команду. Фашисты видят, что мы бросаем оружие, и понимают все по-своему — готовятся брать нас в плен. Со свистом, улюлюканьем, звуками губных гармошек они без единого прицельного выстрела надвигаются на нас. Нам только того и надо... Мы не изучали карате, модного теперь, но отдельные, самые опасные приемы из джиу-джитсу, самбо, дзюдо нами были соеди- нены в систему и отработаны до совершенства. Фашисты взлетали и падали с криками, стонами, проклятиями. Их слышали те, кто был сзади, но помогать передним не могли. Остановить всю толпу сразу, мгновенно мы тоже были не в состоянии. Пришлось какое-то время пятиться назад. Гитлеровцы не выдержали психологического поединка. Понимая, что одолеть нас в рукопашной нельзя, они вдруг повернули и побежали к оконечности мыса. Кончилось все тем, что 127 егерей стояли с поднятыми руками, а это гораздо больше всей численности нашего отряда. Потом весь день они собирали своих убитых и хоронили их в траншеях. Вот, пожалуй, и все. Я рассказал только отдельные эпизоды из боевых биографий самых простых, обыкновенных разведчиков на- шего отряда. Это разные люди по возрасту, образованию, условиям жизни, но все они настоящие патриоты, все они прошли одинаковую школу подготовки в отряде, все сумели совершить самый трудный подвиг — воспитать в себе несокрушимую волю, и поэтому в боевых действиях они походили друг на друга. Такими были все разведчики отряда.
Источник: ПО СТРАНИЦАМ САЙТА «ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА».
Рейтинг публикации:
|
