Глава одиннадцатая
Братья и пушки
День за днем бит – и дуб не устоит.
Б. Франклин
1. Великий манифест
В одной из современных книг о США мне довелось прочитать строки, которые, право, заставили разинуть рот. Перечитал еще раз – никаких ошибок, никаких опечаток…
«На восемнадцатом месяце своего президентства Авраам Линкольн подписал прокламацию об освобождении рабов. Южная Каролина объявила о своем выходе из федерации, за ней последовали еще десять штатов. Они создали „Конфедеративные штаты Америки“, избрали своей столицей Ричмонд, и президентом – Джефферсона Дэвиса. Усилия Линкольна сохранить единство федерации мирным путем не увенчались успехом. Четырехлетняя Гражданская война между Севером и Югом охватила всю страну…» (182).
Поскольку автор, как следует из его объемистой книги, историю США знает весьма неплохо, сразу закрадывается подозрение, что мы имеем дело не с невежеством, а с грязным шулерским трюком – за который у картежников в старые времена виновного долго и старательно били подсвечниками. Дело представлено так, будто сначала президент подписал указ об освобождении негров, а уж потом южные штаты, не в силах вынести такого новшества, подняли мятеж, отделились и Линкольн, безуспешно испробовав мирные способы решения конфликта, был вынужден начать войну…
(Кстати, утверждение, будто Гражданская война охватила всю страну – опять-таки преувеличение, мало соответствующее истине, поскольку, как мы увидим дальше, военные действия Север практически не затронули, в отличие от разрушенного Юга…)
На самом деле все обстояло как раз наоборот: сначала произошел раскол и война, а уж потом, после восемнадцати месяцев своего президентства, Линкольн и выпустил «прокламацию». На самом деле, конечно, не прокламацию (прокламации – это вульгарные листовки, которые клеят на стены или разбрасывают на митингах), а мани фест.
Это эпохальное событие произошло 1 января 1863 г. Однако не следует бурно аплодировать и откупоривать шампанское. Никакой «всеобщей вольности» не произошло. Манифест Линкольна освобождал только рабов мятежных штатов, составлявших Конфедерацию. Он нисколечко не касался пусть и рабовладельческих, но остававшихся в составе Союза штатов Мэриленд, Делавэр, Миссури и Кентукки (где чернокожих невольников в общей сложности насчитывалось около миллиона), а также и Севера. Все, кто владел рабами на этой территории, могли и дальше преспокойно помыкать своей черной скотинкой. Разве что неграм на контролируемой Севером территории милостиво дозволялось уйти от своего хозяина, но исключительно за тем, чтобы поступить в армию или в «оборонную промышленность» – на металлургические заводы и оружейное производство. То есть выполнять за белых самую грязную работу, а также идти вместо них под пули. А заодно в манифесте объявлялось, что после войны черных все же постараются переселить в Африку – к корням и истокам, так сказать…
Свобода получилась какая-то куцая, откровенно кастрированная. Одна из лондонских газет тут же язвительно прокомментировала: «Основная идея не в том, что один человек не может на законных основаниях владеть другим, а в том, что он не может владеть им в случае нелояльности Соединенным Штатам».
Таким образом, прямо-таки на поверхности лежит, что издание эпохального манифеста преследовало узкие практические цели. Во-первых, это была откровенная экономическая диверсия против Юга: предполагалось, что все до единого тамошние негры, узнав о «воле», в едином порыве то ли восстанут, то ли просто разбегутся. Во-вторых, близились новые президентские выборы, и Линкольну следовало подумать об избирателях: та восторженная толпа левых, радикалов, активных аболов, что буквально на плечах внесла «честного Эйби» в Белый дом, давно уже была недовольна Линкольном, не торопившимся освобождать негров, – а значит, могла и отвернуться окончательно… Экономической диверсии, в общем, не получилось. Согласно подсчетам американских историков, только пятая часть невольников на Юге пустилась в бега. Остальные остались на месте – они работали спустя рукава, но все же работали… А аболиционисты остались полумерами недовольны. Именно тогда в их среде и родилась издевательская песенка:
Честный Эйб, когда началась война,
Сказал: не за волю рабов идет она.
А потом честный Эйб сказал стране:
Будет воля, и будет конец войне.
Но тогда, объясните мне, как же так?
Днем он честен, иль ночью, иль как? (114).
А теперь – самое интересное. Главнокомандующий южными войсками генерал Роберт Ли… еще задолго до линкольновского манифеста, в 1862 г., освободил всех рабов, которые к нему перешли по наследству после смерти тещи. Он был далеко не единственным из конфедератов, которые так поступили с началом войны, а то и до раскола…
После манифеста негры появились в армии Севера и на военно-морском флоте. Их было не менее двухсот тысяч, и американский историк Макферсон пишет достаточно откровенно: «Без их помощи северяне никогда не выиграли бы войну столь быстро, а возможно, вообще не одержали бы в ней победу».
Однако никакого равенства не ждите. «Благородный» Север своими действиями поневоле заставлял вспомнить старый южный анекдот о разном подходе к черным на Юге и на Севере: «Южанин говорит негру: ты мне не ровня, но так уж и быть, присаживайся рядом. Северянин говорит негру: ты мне ровня, но держись-ка от меня подальше…»
Роберт Ли
Слово знатоку проблемы Фредерику Дугласу: «В конце концов было предложено числить их (негров в северной армии. – А. Б.) солдатами, но не выдавать им синей формы, а вместо нее такую, какая была бы снабжена специальными отличительными знаками и подчеркивала, что носители ее – люди низшего сорта… Существовал приказ не пускать негров в атаку в одном строю с белыми против их прежних владельцев… не давать им участвовать в победах северян… Рекомендовалось посылать их в те форты и гарнизоны, где свирепствовала желтая лихорадка, и в разные другие нездоровые районы Юга, считавшиеся опасными для белых. Усугубляя дискриминацию, солдатам-неграм выплачивали вдвое меньшее жалованье, чем остальным, и ставили их только под начальство командиров-белых» (43).
Чернокожих солдат, уходивших в увольнение в северных штатах, частенько избивала толпа – чтоб не шлялись где попало… В армии черные копали траншеи, таскали пушки вместо мулов, копали колодцы, первыми оказывались на разгрузке чего-то тяжелого… (58).
Во время похода генерала Шермана за его войсками двинулись тысячи южных негров с семьями, надеясь найти у северян защиту от хозяев. Чтобы освободиться от этакого докучливого сборища, командир корпуса генерал Дэвис, переправившись со своими солдатами на другой берег реки, велел разобрать за последним понтонный мост. Толпа негров кинулась вплавь, люди тонули сотнями. Кто-то из северян их спасал, а кто-то лишь посмеивался, наблюдая за столь забавным зрелищем…
Белый солдат-северянин получал тринадцать долларов в месяц жалованья. Черный – десять, а то и семь. В марте 1864 г. солдаты 3-го Южнокаролинского «цветного» полка из-за этого подняли мятеж. Их предводитель, сержант Уильям Уолкер, приказал подчиненным составить ружья в козлы, а потом они все явились к начальству и потребовали, чтобы их жалованье увеличили до того, какое получают белые, пригрозив, что в противном случае уйдут со службы: ведь по контракту, который они подписали, им обещали такое же жалованье, как и белым.
Уолкера отдали под военный трибунал за мятеж и тут же расстреляли. Жалованье неграм повысили до «белого стандарта» – но гораздо позже…
Тогда же негритянский полк в Луизиане взбунтовался в полном составе: но уже не из-за урезанного жалованья, а из-за зверского обращения с ними командира полка подполковника Бенедикта. Судя по всему, Бенедикт и в самом деле натворил дел: военный трибунал отпустил всех арестованных солдат-негров и признал, что Бенедикт «подвергал солдат жестоким и необычным наказаниям», за что и был из армии США уволен…
О черных солдатах-северянах написано немало. Гораздо менее известно, что в армии Юга практически с самого начала войны находилось чуть ли не двести тысяч негров. Оружия им не давали, но они занимались саперными работали, служили в обозе, одним словом, обеспечивали тылы. И в массе своей не предавали – хотя в походных условиях дезертировать было не так уж трудно, особенно когда войска конфедератов пусть редко, но все же оказывались на территории Севера.
Более того, встречаются смутные упоминания, что во время осады северянами Нового Орлеана там на стороне южан выступали подразделения вооруженных негров – но эти данные, противоречащие устоявшимся штампам, приходится выискивать по крупицам…
На Юге, как уже не раз говорилось, большинство лидеров Конфедерации вовсе не были «тупыми рабовладельцами». На самом высоком уровне (и государственный секретарь Иегуда Бенджамин, и сам президент Джефферсон Дэвис) не раз пытались облегчить положение негров вплоть до призыва их в армию – но всякий раз наталкивались на сопротивление «твердолобых». Кстати, получается интересно: коли уж южное руководство собиралось привлекать негров в свою армию, значит, было совершенно уверено, что черные не повернут штыки против белых и не сбегут, а будут воевать за Юг…
В конце концов весной 1865 г. Дэвис пробил наконец «Закон о солдате-негре», по которому всякого чернокожего, пожелавшего поступить в армию солдатом, следовало освобождать с согласия хозяев и правительств штатов. Но это было сделано слишком поздно и ход войны переломить уже не смогло: на Юге, увы, хватало своих реакционеров…
Вскоре после издания Линкольном манифеста беда подкралась к Северу с самой неожиданной стороны. А впрочем, нетрудно было предугадать, что этим и кончится…
2. Пожарища Нью – Йорка
Рано или поздно на Севере должно было полыхнуть – когда одни жуют черствую корку, а другие едят землянику зимой, покупая коробочку за сумму, равную месячной зарплате рабочего, да еще выставляют напоказ свои брильянты, добром не кончится…
В те далекие времена капитал был откровенно зверообразен. Классовые противоречия – не выдумка левых, а реальность середины XIX в. Богатые с простодушным цинизмом выставляли свое богатство напоказ, опираясь на ту самую протестантскую доктрину: если кто-то беден, значит, Бог от него отвернулся, а потому с бедняком можно обращаться, как с собакой. Вот только никто не задумывался, что эта «собака» – все же думающий человек, в котором помаленьку копится нешуточная ненависть…
По официальным данным (в том числе согласно докладу начальника полиции Нью-Йорка), шестая часть населения тогдашнего мегаполиса состояла из людей совершенно нищих… Каждый двадцатый, по тем же данным, обитал в сырых подвалах, где в комнату набивалось от шести до двадцати человек. Чтобы как-то решить проблему, власти на скорую руку строили многоэтажные дома, тогдашние «коммуналки» – с сортирами во дворе и уличными водопроводными колонками. Эти трущобы опять-таки были битком набиты бедняками, в основном недавними приезжими из Европы. По американским данным, продолжительность жизни молодого ирландца после того, как он оказывался в этих трущобах, составляла четырнадцать лет.
Хорэс Грили, известный журналист и политик: «В этих местах отбросы под действием солнечных лучей излучают ядовитые миазмы… воры и проститутки собираются в шайки и занимаются своим ремеслом… Повсюду рассадники болезней…»
Криминального элемента, по оптимистическим подсчетам, в Нью-Йорке имелось пятьдесят тысяч человек, а по пессимистическим – все семьдесят. По трущобам гуляли туберкулез, холера, тиф, воспаление легких и золотуха – разумеется, сплошь и рядом распространявшиеся и в более благополучные кварталы (93).
Грили старательно подсчитал, сколько оставалось денег после уплаты всех неизбежных расходов у неквалифицированных рабочих, коих насчитывалось превеликое множество. Цифры и в самом деле потрясают. Глава семьи из пяти человек зарабатывал примерно 10 долларов 57 центов в неделю. После того как он покупал еду и одежду, топливо, вносил квартирную плату, на все про все оставалось 37 центов. Легко себе представить настроение такого человека – обычно недавнего иммигранта, которого к тому же всячески шпыняют и притесняют «коренные», при любом удобном случае злобно шипя: «Понаехали тут!»
Священник с Севера М. Эли, выступая на одном из собраний, вынужден был публично признать, что свободный северянин из города Филадельфия… живет хуже южного раба!
«Труд обыкновенного раба в таких штатах, как Виргиния, Теннесси и Кентукки, значительно лучше компенсируется, так как он получает необходимое питание, одежду, жилье и медицинскую помощь, чем труд многих уважаемых рабочих и работниц в этом городе, которые прилежно трудятся и работают в два раза дольше, чем любой негр, находящийся на службе у своего хозяина» (93).
Интересно, сколько таких «свободных» белых, предложи им поменяться местами с невольником на плантации, согласились бы? Наверняка нашлись бы желающие…
И в довершение всего 3 марта 1863 г. Конгресс США принял закон о всеобщей воинской повинности…
Для американцев это оказалось столь ошеломляющим, что нам сегодня толком их чувства и не понять. Во-первых, и в тогдашней Европе (в том числе и в России) до всеобщей военной службы еще было далеко, система набора рекрутов включала обычно очень малый процент населения. Во-вторых, за все время своего существования США (а впрочем, за все время существования колоний в Америке) ничего, даже отдаленно похожего, не водилось. Закон вызвал шок.
Правда, до действительно всеобщей мобилизации было далеко: очень уж многочисленным оказалось население на Севере, но на каждый штат выделяли определенную квоту, норму, которую следовало выполнить… Кроме того, по закону любой подлежащий призыву мог откупиться за триста долларов – или нанять вместо себя кого-нибудь (что, между прочим, и в Европе водилось, в том числе и в России).
Понятно, что зажиточные и бедные моментально оказались в неравном положении. Для простого работяги, мелкого фермера, скромного чиновника триста долларов были суммой астрономической, неподъемной.
Моментально возникли посреднические конторы, находившие «заместителей» тем, кто мог откупиться. Сплошь и рядом они ради быстрой прибыли шли по самому простому пути: подпаивали какого-нибудь неосторожного бедолагу, подсовывали на подпись контракт и бесчувственного доставляли на призывной пункт. Потом правды искать было бесполезно: подпись-то стоит… (99).
Сии посреднички иногда в прямом смысле хватали первого, кто подвернулся под руку. Когда однажды один такой доставил в Нью-Йоркский полк тяжелой артиллерии 57 новобранцев, врачи моментально завернули семнадцать из них. И не всегда по причине хилости: среди этих семнадцати оказались и однорукие калеки, и полные дебилы…
По всему Северу начались бунты против мобилизации. Случалось, что проводивших призыв офицеров не только избивали, но и убивали, – а иные ушлые губернаторы выполняли квоту, посылая на сборные пункты заключенных из тюрем. Двойная выгода получалась: и директиву центра выполнил, и от лишнего криминала родной штат почистил…
И вот в начале июля 1863 г. в Нью-Йорке при известии об очередном наборе в армию на улицы выплеснулась огромная толпа, в которой, как легко догадаться, преобладали мобилизованные. Для начала стали громить призывные пункты. Разнесли квартиру городского начальника военной полиции, сломали «лотерейный барабан» (из которого вытаскивали фамилии неудачников), порвали в клочки всю документацию и наконец подожгли здание, чтоб уж – наверняка. Тут же разнесли еще несколько «мобилизационных бюро». Учреждений, связанных с набором в армию, больше не осталось, но аппетит, как известно, приходит во время еды, и после столь веселого начала никому уже не хотелось отправляться по домам. Тем более что из всех щелей и закоулков хлынул криминальный элемент, усмотревший для себя возможность под шумок поживиться.
И понеслось… Те, кого можно назвать бунтарями идейными, разгромили дом мэра Нью-Йорка, редакции газет, особняки непопулярных политиков. Те, кто об идеях не думал вообще и даже не знал, как это слово правильно пишется, бросились грабить ювелирные лавки и винные магазины, разносить вдребезги салуны, где «повстанцев» отказывались поить бесплатно…
Воинских частей в городе не было. Начальника полиции, сдуру вздумавшего уговаривать толпу, как следует макнули в сточную канаву. Полторы тысячи его подчиненных, вмиг потеряв убитыми несколько десятков, превратились в чисто обороняющуюся сторону. Против их дубинок и кольтов бунтующие выставили ружья военного образца – они к тому времени захватили арсенал и вооружились как следует.
Хаос в городе, которым никто не управлял и не обеспечивал порядка, продолжался три дня. Горели дома: здание паромной переправы, гостиницы и аптеки, магазины и фабрики, полицейские участки и церкви. Началась охота за неграми – их вешали на фонарях, бросали в огонь, сожгли сиротский приют для черных, причем несколько детей выбраться не успели (напоминаю, господа, это Север!)
На улицах появились баррикады. Повсюду ходили толпы с плакатами: «Долой обязательную военную службу!», «Долой 300-долларовый выкуп!», «Кровь бедняка – это золото для богача». Ораторы на митингах кричали, что эта война – «доход для богатых и смерть на поле боя для бедных».
В центре Нью-Йорка горел дом генерального почтмейстера США (то бишь министра связи) – отношения к призыву он не имел, просто подвернулся под горячую руку. Горел разграбленный арсенал. На фонаре повесили капитана-гвардейца. Телеграфные провода оборвали по всему городу.
На четвертый день появились федеральные войска. Пенсильванский полк с ходу открыл артиллерийский огонь по толпам на улицах. Следом подоспели кавалерия и морская пехота, тоже не жалевшие патронов. Бунт в течение дня был подавлен. Погибло примерно тысяча человек, имущества было уничтожено на полтора миллиона долларов. Закон о трехстах долларах не отменили, но все же правительству пришлось пойти на некоторые послабления. Подобные бунты, хотя и уступавшие по размаху, случились еще в десятке городов – в Бостоне тоже попытались захватить арсенал, и солдаты стреляли залпами…
И в тогдашней Америке, и среди советских пропагандистов, и среди сегодняшних авторов (взять того же Иваняна) нашлись ловкачи, объявившие эти события результатом «подрывной деятельности южных шпионов». Однако подробное изучение мятежей показывает, что это не так, – просто-напросто произошел стихийный взрыв возмущения «черни»…
3. Окружающие
К середине войны стало окончательно ясно, что за пределами страны Юг союзников себе не найдет и ни одна иностранная держава в войну вмешиваться не будет…
Еще в октябре 1862 г. Наполеон III предложил Англии и России совместно выступить против Севера, на стороне Юга, который следовало признать независимой державой. Филантропия тут была ни при чем: у императора имелись чисто утилитарные мотивы. Франция тогда как раз пыталась сделать мексиканским императором эрцгерцога Максимилиана, младшего брата австрийского императора Франца-Иосифа – и в Мексике к тому времени уже находился французский корпус в 35 000 штыков. Север был категорически против этих планов, считая, что только он один имеет право громить южных соседей, – вот Наполеон и рассудил вполне логично, что следует поставить северян на место…
Вот это было уже серьезно, и в Вашингтоне наверняка пережили немало бессонных ночей. Даже без участия России удар английских войск из Канады и французских с территории Мексики очень быстро урезал бы США до размеров палисадника вокруг Белого дома…
Россия отказалась – Горчаков прошамкал что-то об «исторической дружбе» русских и американцев. Англия тоже не выказала никакого желания во всем этом участвовать.
Мотивов у британцев много, и достаточно сложных. Разумеется, среди таковых не числится простое человеческое сочувствие к черным невольникам – подобной шизофрении за британскими джентльменами не водилось. У них буквально в это время было учреждено Антропологическое общество, создатель которого Дж. Хант в качестве идеологической платформы наваял статью «Место негра в природе», где именовал африканцев «другим видом», безусловно недостойным и тени равенства с белыми…
Определенную роль в отказе Англии ввязываться в заокеанскую войну сыграло то, что принято именовать «общим настроением умов». Изрядное число ткачей Ланкашира на митингах требовало от правительства воевать против Севера – но противники войны под руководством Лондонского совета профсоюзов собирали еще большие демонстрации, достигавшие нескольких десятков тысяч человек.
Королева Виктория, вначале склонная вмешаться на стороне Юга, после внезапной смерти мужа впала в депрессию и на несколько лет отстранилась от реальности – что ослабило позиции сторонников войны в правительстве и парламенте. К тому же в Британии разгорелся очередной скандал, вызванный связью наследника трона принца Уэльского с некоей актриской, о чем стало известно «широкой общественности». Вновь, как уже не раз случалось за последние сто лет, оживились противники монархии, стоявшие за республику. До оружия дело не дошло, но по всей стране возникло с полсотни «республиканских клубов», парламентские ораторы нападали на «непомерные расходы двора», лидер радикалов Джозеф Чемберлен (не пролетарий от сохи, а крупный фабрикант) кричал на митингах, что «республика необходима». Монархисты честно называли ситуацию «великим кризисом монархии» и лихорадочно пытались разрулить ситуацию. Тут уж было не до заокеанских дел…
Но все это, разумеется, не главное. Исторический опыт показывает: за любой серьезной внешнеполитической акцией британцев следует искать серьезные деньги. Все остальное – лирика, романтика, мотивы третьестепенные…
Главная причина, по которой к середине войны Британия окончательно решила сдать Юг, кроется в вульгарной экономике. Иногда пишут, что все дело – в американской пшенице, отчаянно требовавшейся Европе. Тогда в Европе как раз случился страшный недород, и единственным средством не допустить голода были закупки пшеницы на Севере…
Это опять-таки полуправда. На северной пшенице, как бы в ней Европа ни нуждалась, свет клином не сошелся.
Главная причина – хлопок.
Англичан за многое следует упрекать, но нельзя не признать за ними несомненное достоинство: умение рассчитывать далеко вперед, не на годы, а на десятилетия – и строить долгосрочные комбинации… Так вот, к тому времени на Юге Британия поставила крест, потому что видела в нем конкурента. В Египте и в Индии британцы развивали собственные хлопковые плантации. На них, понятно, трудились не рабы, а наемные рабочие – но египетским феллахам и индусам англичане платили такие гроши, что тамошний хлопок (пусть и чуточку пониже качеством) обходился гораздо дешевле, чем покупной южный…
Многозначительная статистика из справочника 1864 г. (117).
Стоимость ввозимого хлопка в Англию в 1863 г. (в млн фунтов стерлингов), в том числе:
С Юга – 58
Из Бразилии – 27
Из Египта – 77
Из Индии и Китая – 462
Из других стран – 17
Как видим, Юг был теперь британцам не особенно и нужен, более того, начинал мешать. И тем более Лондону не нужно было укрепление Франции в Мексике. И Лондон недвусмысленно дал понять, что не только не будет воевать за Юг, но и никакой помощи оказывать не будет. В Англии срочно конфисковали строившиеся южные рейдеры и провели еще целый ряд отнюдь не показных мероприятий, после которых на Севере окончательно поняли что к чему. Вздохнули с облегчением – и набрались наглости. Летом того же года военный корабль северян, преследуя торговое судно южан, пытавшееся скрыться в японских территориальных водах, непринужденно ворвался на рейд Йокогамы и заодно с преследуемым обстрелял из пушек и город…
Весной 1863 г. северяне, ободренные известиями из Лондона, в очередной раз вторглись на Юг. Стотридцатитысячная армия генерала Хукера была настроена браво, и Хукер орал с седла корреспондентам:
– Мои планы совершенны, и Юг может рассчитывать только на милость Божью!
Он запамятовал, что у Юга, кроме упований на Божью милость, был еще и талантливейший военачальник генерал Ли… Более чем вдвое уступавшие противнику по численности корпуса Ли (шестьдесят тысяч человек), вооруженные и экипированные гораздо хуже, остановили федералов у городка Ченселорвилль и вынудили отступить в полном беспорядке – а потом, преследуя противника, форсировали Потомак и вошли в Пенсильванию. Хукер честно признался командованию, что водить большие армии ему как-то несподручно, вернулся в свой прежний корпус и люто, совершенно по-русски запил. Воевал он впоследствии храбро, но полководцем ему уже никогда не удалось побыть – а насмешки коллег за позорный проигрыш были столь частыми, что Хукер ушел в отставку за полгода до конца войны…
В американской истории он остался благодаря достаточно пикантным обстоятельствам: поскольку Хукер был не только заядлым картежником и пьяницей по прозвищу «Три бутылки», но и большим ценителем женского пола, за его войсками следовали многочисленные особы из тех, кого «дамами» именуют исключительно из вежливости. Современники вспоминали, что штаб-квартира Хукера представляла собой «комбинацию трактира и борделя». Военно-полевых шлюх стали именовать «леди Хукера», потом для краткости и определение «леди» отбросили как совершенно не соответствующее истине. И американский жаргон обогатился словечком «хукер», означающим проститутку… (232).
Славная победа южан при Ченселорвилле оказалась омрачена смертью одного из лучших генералов Юга – причем Джексон Каменная Стена, не особенно удачливый профессор математики и блестящий военачальник, погиб от своих же. В неразберихе, в полутьме подскакал к южным позициям с той стороны, откуда своих не ждали, а ожидали исключительно противника, бдительные солдаты выстрелили…
Юг одерживал блестящие победы, по всем правилам военного искусства – но северный гигант, отдышавшись и замазав синяки, пер вновь и вновь, как взбесившийся бульдозер. Он не мог соперничать в воинском мастерстве генералов и отваге солдат, но методично давил тушей…
Достаточно сравнить условия, в которых приходилось воевать северянам в синих мундирах и южанам в серых, чтобы понять: Юг был обречен, несмотря на всю свою отвагу, патриотизм и высокий боевой дух…
4. Синие и серые
На Севере насчитывались десятки крупных пороховых мельниц – на Юге их имелось всего четыре. Для производства пороха, как известно, кроме угля и серы необходима еще и селитра, но ее-то как раз зажатый в блокаде Юг получал мало. Чтобы хоть как-то исправить положение с лютым дефицитом пороха, южане изворачивались, как могли: в пещерах Теннесси, Кентукки и Аламабы разрабатывали многолетние залежи помета летучих мышей, содержавшего селитру. Рыли длинные канавы, наполняли их навозом, гниющими растениями и трупами павших животных. В одном из городов Алабамы даже поставили бочку, куда горожане по утрам сливали содержимое ночных горшков….
В переплавку отправлялось все, сделанное из чугуна, – ограды, решетки, ворота, статуэтки, часовые маятники. Лихорадочными темпами налаживали с нуля военные заводы и мастерские. Десятки крохотных суденышек южан, ухитряясь проскользнуть мимо сторожевых кораблей северян, доставляли закупленное в Европе оружие, боеприпасы, все необходимое. Поскольку почти все мужчины ушли на фронт, к фабричным станкам становились женщины – и далеко не одни простолюдинки.
Юг держался. Не потерявшие присутствия духа люди устраивали «голодные балы», где единственным угощением была холодная вода…
Северный солдат получал в день примерно полкило сухарей или хлеба, полкило мяса, двести граммов сала. Кроме того, на каждых сто солдат выдавался оптом еще и паек: бобы, рис, кофе, сахар, соль, фруктовый сок, свечи и мыло (99). Южане мяса не видели месяцами и питались в основном кукурузой: сырой и вареной, поджаренными зернами и похлебкой. Чтобы хоть как-то разнообразить меню, южане готовили так называемые «шомполушки» – кукурузную муку размешивали с водой, тестом обмазывали шомполы и запекали на костре. Вкус этого «деликатеса» представить несложно…
Иногда и этого не было. Вот донесение вышестоящему командованию командира одного из корпусов: «Мы не можем поддерживать жизнь в наших животных более чем неделю или две. Наши рационы также слишком скудны, так что мы едва можем идти. Я умоляю вас прислать нам провиант хотя бы ради того, чтобы мы могли продолжить марш».
Так же дело обстояло и с обмундированием. С превеликим трудом, опять-таки с нуля, на Юге удалось создать текстильные фабрики, но их мощностей не хватало, чтобы обеспечить армию. Серые мундиры Конфедерации большей частью существовали лишь теоретически. На практике сшитую из домотканой материи или снятую с убитых северян форму красили настоем из скорлупы грецкого ореха, отчего она становилась не серой, а желто-бурой. В таких мундирах ходила примерно половина южной армии. Зимой приходилось выходить из положения вовсе уж экзотическим способом: конфисковав у мирного обывателя ковер, южный солдат прорезал в нем дырку для головы и носил некое подобие мексиканского пончо…
Бойцы Техасской бригады придумали фирменный метод добывать шляпы – прятались в засаде у какой-нибудь дороги с оживленным движением и, когда показывался дилижанс, начинали орать что есть мочи, палить холостыми зарядами. Когда любопытные пассажиры высовывались, с них быстренько срывали шляпы и улепетывали… (99).
Обуви сплошь и рядом не было вообще. Дошло до того, что начали выпускать «эрзац» – армейские ботинки с деревянной подошвой и парусиновым верхом – все же лучше, чем ничего…
  
Солдаты Гражданской войны посылали домой фотографии размером с визитную карточку
Подавляющая часть южной армии передвигалась и воевала босиком. В том числе и зимой, в морозы, когда застывшая грязь резала подошвы не хуже битого стекла. Генерал южан Лонгстрит с горечью говорил: «С нашими бойцами дело обстояло так же плохо, как с животными, а может быть, и хуже, так как солдаты не имели подков. Я сам видел на замерзшей земле кровавые пятна, оставленные проходившей по дороге босой пехотой».
Жительница небольшого городка в штате Теннесси, видевшая, как проходили части Лонгстрита, так и записала в дневнике: она никогда не забудет «этих оборванных, босых техасских мальчиков, которые, проходя мимо моего дома во время отступления к Ноксвиллу, оставляли на земле кровавые следы».
Вот как описывал один из южных солдат своего типичного сослуживца: «Через плечо он носит скатанное поношенное одеяло со связанными книзу концами, кусок палаточного брезента и дырявое пончо. Его „униформа“ сильно поношена, одна штанина оторвана до колена, а у самодельных башмаков так разбиты носы, что сквозь дырки видны голые ноги. На его голове сидит потрепанная засаленная шляпа неописуемого вида. Так выглядит человек, несущий на своих плечах молитвы и мольбы Конфедерации на окончательную победу. Он голоден, он грязен, он носит лохмотья, часто у него нет обуви, но несмотря на все это, он один из лучших воинов, которых только можно встретить на страницах американской истории».
Это вовсе не похвальба – именно так и было. О неудачной для южан битве под Геттисбергом (июль 1863 г.) современники рассказывали потом, что более леденящего кровь зрелища в жизни не видели: когда южане за сорок минут расстреляли свои скудные запасы снарядов, в атаку пошла южная пехота. Пятнадцать тысяч человек, оборванные и разутые, под неумолчный треск барабанов полтора километра шли до вражеских позиций по огромному полю – без единого выстрела, со штыками наперевес, под огнем северных орудий, осыпавших атакующих картечью. Дошли. И ворвались на позиции противника. Сражение Север выиграл исключительно благодаря тому, что в очередной раз задавил массой – массой щедро кормленного ветчиной и рисом, поенного кофе с сахаром разноплеменного сброда из Европы, щеголявшего в кожаных сапогах и непромокаемых плащах…
Примечательная деталь эпохи: в столь жалком виде воевали не только простолюдины, но и люди из общества. Чтобы хоть как-то обозначить, что они «джентльмены», богатые южане-солдаты носили зубную щетку в петлице мундира…
А потому и неизбежное на войне мародерство носило на Севере и на Юге свой, особенный характер. Северяне подчистую грабили ценности, не только опустошая окрестные дома, но и раскапывая могилы (причем нередко их генералы даже поощряли грабеж – особенно этим был знаменит Шерман). А вот непритязательная картинка, нарисованная с натуры солдатом-южанином: «Голова Дика Сазерленда покоилась на буханке хлеба, как на подушке, а рука заботливо обнимала сочный окорок. Боб Мюррей, опасаясь, что его пленники упорхнут или будут похищены, обмотал большой палец правой ноги веревкой, к которой привязал с полдюжины цыплят; одна из широко раскинутых ног Брёхенена охватывала два переполненных кувшина с яблочным маслом и джемом, в то время как у его головы шумно крякал старый жесткий седой гусак, при этом ничуть не беспокоя его сна; Дик Скиннер лежал на спине, держа правой рукой за ноги трех жирных цыплят и утку, а в левой руке – здоровенную индейку. Он крепко спал, издавая громовой раскатистый храп, который хорошо гармонировал с мелодичным кудахтаньем и кряканьем птиц».
Что ни говорите, есть принципиальнейшая разница между этими смертельно изголодавшимися людьми и северным наемным сбродом, пихавшим в карман серебряные ложки, а в заплечный мешок – все, что представляло хоть малейшую ценность. Причем на Юге даже с «куриным» мародерством боролись жестоко, вплоть до расстрелов – а на Севере тотальный грабеж открыто поощряли…
Вообще-то и на Юге согласно тамошним законам о мобилизации можно было «откупиться» от армии – но там откупившихся было ничтожно мало. Откупившегося ждало общее молчаливое презрение, в особенности со стороны женщин, о чем вспоминают иностранные очевидцы: «Тот, кто не надевал мундира, считался трусом». Именно поэтому на Юге «выкупной закон» был достаточно быстро отменен – а на Севере сохранился до конца войны…
Юг держался – но жизнь там стала адской. Деликатесом считалась конина, письма на фронт писали на обрывках обоев; спичек, свечей и керосина попросту не было (149). Знатные дамы работали сиделками в госпиталях, стояли у ткацких станков, у жерновов пороховых мельниц – сравните с бытием северных разбогатевших на войне прожигателей жизни, завозивших на два миллиона долларов в год бриллиантов и лопавших зимой свежую клубнику…
Практически все южане от 18 до 65 лет ушли на фронт. В тылу цены на некоторые продукты взлетели вдесятеро, а на соль – в пятьдесят раз.
Из-за отсутствия соли страдали, быть может, больше всего. Северные генералы, наступая, в первую очередь уничтожали не военные объекты, а солеварни, чтобы «преподать урок мятежникам». На Флоридском побережье северяне высаживали морские десанты исключительно для того, чтобы громить прибрежные солеварни (причинив в одном только 1863 г. ущерб на шесть миллионов долларов).
Южане изощрялись, как могли. Жители побережья варили кукурузу или кашу в морской воде. Бочки, в которых была солонина, варили в котлах, чтобы выпарить из клепок соль. Землю вокруг коптилен, на которую годами капала соленая вода, тоже выпаривали. Один из южных журналов в рубрике «Домашние советы» горько иронизировал: «Как сберечь мясо, чтобы оно не испортилось летом? Съешьте его ранней весной». Генералу Пикетту, впоследствии герою сражения под Геттисбергом, на свадьбу преподнесли маленький пакетик соли – царский подарок для Юга тех времен… (85).
Как ни держался Юг, он в конце концов надорвался. У любого упорства есть свои пределы. Ближе к концу войны стало шириться дезертирство. В штате Виргиния оно достигло таких масштабов, что там даже создали Ассоциацию дезертиров.
К тому времени на Юге вовсю действовали негритянские партизанские отряды – сплошь и рядом снабжавшиеся и вооружавшиеся северными агентами (одним из которых стала Гарриет Табмен). Как легко догадаться, связываться с частями регулярной армии их не тянуло – а вот «оттягиваться» на плантациях в глуши, где к тому же не осталось мужчин, было занятием гораздо более безопасным. Южная газета писала: «Трудно найти слова, чтобы описать дикие и ужасные последствия рейдов негров на этом скрытом театре войны». Можно себе представить…
В штате Флорида появились даже отряды, где совместно с черными партизанами действовали белые дезертиры, – по сохранившимся воспоминаниям, они не только захватывали плантации, но порой угрожали целым городам. И тем не менее процент дезертирства на Юге никогда не был таким высоким, как на Севере, где он, согласно подсчетам К. Маля, составил десять процентов… Причем дезертирство на Севере процветало с первых дней войны, а на Юге стало представлять проблему только в 1865 г., буквально в самом конце.
Битва под Геттисбергом стала поворотным пунктом войны. Юг головы не опускал и знамен не сворачивал – через год после Геттисберга, в июле 1864-го, южане едва не взяли Вашингтон. Генерал Конфедерации Эрли с двадцатитысячной армией через горные перевалы подошел с той стороны, откуда его никто не ждал, и добрался до места, откуда мог невооруженным глазом видеть купол Конгресса. Военные моряки, не уведомляя Линкольна, приготовили для него специальный пароход на случай бегства. Однако северяне отбросили противника – Юг выдохся… Это было ясно почти всем. Никакое полководческое искусство не могло заменить гигантское превосходство Севера в людях, оружии, боеприпасах, еде, обмундировании, технике…
Воодушевленные северные «бешеные» оживились. Их главарь Тадеуш Стивенс, с которым мы уже встречались ранее и встретимся еще не раз, неистовствовал, организовав кампанию под лозунгом «Никакой пощады южанам!» Призывами расстрелять или повесить без суда и следствия все руководство южан он не ограничивался: кровожадный старикан требовал самых массовых, широчайших репрессий, чуть ли не поголовных казней всех солдат южной армии. Кабинетные интеллигенты обычно и бывают самыми кровожадными, поскольку видят в человеке не человека, а, как выражался махновец из «Хождения по мукам», всего-навсего «классовый факт»…
В 1864 г., как и положено по Конституции, состоялись очередные президентские выборы – которые Линкольн во второй раз выиграл. Теперь он тем более не мог называться «президентом Соединенных Штатов» – поскольку Юг, в прошлый раз лишь не включивший Линкольна в избирательные бюллетени, но в выборах все же участвовавший, на сей раз, естественно, проигнорировал выборы…
Без махинаций и тут не обошлось. Линкольн собирался внести в Конституцию поправку о полном и окончательном запрете рабства – для чего ему требовалось набрать три четверти голосов представителей всех штатов. Была опасность, что этого сделать не удастся. Тогда в пожарном порядке, с многочисленными нарушениями в Союз приняли в качестве полноправного штата территорию Невада – чтобы ее представители обеспечили нужное число голосов. Чтобы протащить это решение через Конгресс, люди Линкольна попросту подкупили несколько конгрессменов, предоставив им высокооплачиваемые должности на госслужбе, которых они жаждали…
Это была не единственная махинация из множества – но о них рассказывать долго, да и не стоит отклоняться от темы. Интересующихся отсылаю к книге Сэндберга, при всей его любви к Линкольну изображавшему тогдашнюю политику такой, какой она и была…
Оппозиция скучать президенту не давала. Вот перечень эпитетов, которыми Линкольна награждала ее пресса (не имевшая никакого отношения к Югу): обезьяна, горилла, глупец, грязный анекдотчик, деспот, лгун, вор, бахвал, фигляр, узурпатор, монстр, черепаха, невежда, старый подлец, клятвопреступник, грабитель, мошенник, тиран, демон, мясник, континентальный пират… (156). Накал страстей был такой, что лично мне порой решительно непонятно, как Линкольн, изрядно потерявший прежнюю популярность, смог выиграть выборы 64-го года. А впрочем, денежные мешки от него не отступались, в этом, видимо, и разгадка. Уж им-то было за что благодарить «старину Эйби»…
В том же году, в ноябре, наконец-то раскачались люди из секретной службы: теперь к президенту были приставлены четверо полицейских «во время его хождений в военное министерство, при посещении спектаклей и для обхода коридора, прилегающего к его спальне». Запомните эту дату и эту формулировку, она нам еще вспомнится…
Незадолго до этого, в августе, произошло второе покушение на президента. Как и в прошлый раз, Линкольн посреди ночи отправился на верховую прогулку в полном одиночестве – и вскоре прискакал без шляпы, рассказав охраннику Николсу, что кто-то в него выстрелил у подножия ближайшей горы. Николс с напарником взяли фонари и отправились туда. Очень быстро нашли пробитый пулей цилиндр президента. Если первый случай еще можно было списать на неосторожного охотника, то теперь сомнений не было: случилось самое настоящее покушение. Однако Линкольн по каким-то своим соображениям уговорил обоих охранников сохранить все это в тайне.
Война продолжалась. Теперь самое время рассказать о кое-каких известных фигурах, которые пока были обрисованы скупо. И о тех методах, которые пустили в ход северяне еще до того, как наметился полный и окончательный перелом в их пользу.
Итак, жили-были два генерала, Улисс Грант и Уильям Шерман. Один из них задолго до войны прославился как горький пьяница, другого недоброжелатели считали сумасшедшим или, по крайней мере, человеком со странностями…
5. Катаклизм по фамилии Шерман
Друг друга они обожали (без малейшего гомосексуального подтекста, чего не было, того не было). Шерман говаривал: «Генерал Грант – это великий генерал. Я его хорошо знаю. Он защищал меня, когда я был сумасшедшим, а я защищал его, когда он был пьян».
Весной 1864 г. Линкольн назначил Гранта главнокомандующим – и Конгресс авансом присвоил Гранту специально для такого случая изобретенный титул: «Главный Генерал Армии США». Напоминаю: и в те времена Грант оставался рабовладельцем, в противоположность южному командующему Ли, который своих невольников давным-давно отпустил на волю…
Грант тут же вспомнил о старом приятеле Шермане и быстро его продвинул. И так уж получилось, что именно эта парочка переломила ход войны. Вовсе не оттого, что оба блистали какими-то особенными полководческими талантами. Просто-напросто оба были субъектами наподобие голливудского Терминатора: решительные, жестокие (какой-то нечеловеческой жестокостью нерассуждающего робота), целеустремленные, упрямые, упорные… Если их с кем-то и сравнивать в отечественной военной истории, так это, разумеется, с маршалом Жуковым: подобно Жукову, Грант с Шерманом были решительно не способны проявить себя искусными военачальниками, но не боялись лить кровушку направо и налево, неважно, вражескую или своих солдат.
Американский историк Лэннинг писал о Гранте: «Не будь этого полководца, США вполне могли бы остаться разделенными на два государства, так никогда и не достигнув уровня сверхдержавы». Скорее всего, он прав – вот только слово «полководец» употреблено совершенно не к месту: тут следует подыскать какое-то другое определение…
Война продолжалась. Северные генералы откровенно чудили. Батлер, «мясник Нового Орлеана», в конце концов за неимением настоящего противника принялся воевать с… южными дамами. Причем всерьез. Дело в том, что гордые южанки во врага, захватившего город, не стреляли и бомб не подкладывали, но вовсю использовали другое женское оружие: горящий презрением взгляд. Демонстративно отворачивались от бравых победителей, в упор их не видели, переходили на другую сторону улицы, завидев идущего навстречу «синепузого». Победителей это ужасно злило – тем более что участились случаи, когда на гордо шествующего по тротуару «синепузого» якобы по нечаянности женщина выплескивала содержимое ночного горшка.
Батлер решил это дело пресечь и издал приказ, который полностью укладывается в одну строчку из Высоцкого: «Кто косо кинет взгляд, тот ренегат и гад». В приказе объявлялось: с любой женщиной, которая «словом, жестом или движением» оскорбит удальца в синем мундире, «будут обращаться, как с уличной проституткой». После чего долгие десятилетия на Юге большим спросом пользовались ночные горшки с портретом генерала Батлера на донышке…
Грант в те времена, как мы уже видели, вместо реального дела устраивал еврейские депортации – отчего перелома в ходе войны как-то не произошло.
Но все это были цветочки, можно сказать, самодеятельность. Лишь после назначения Гранта главнокомандующим и повышения Шермана началось неописуемое. То, что не имело аналогов в предшествующей военной истории.
Кое-кто из не особенно доброжелательных к Северу историков называл развернувшиеся события «Хиросимой». Доля правды в этом есть: действительно, Хиросима, разве что без атомной бомбы.
Шерману принадлежит печальная слава изобретателя тотальной войны – тактики «выжженной земли», которую потом с большим удовольствием проводили в жизнь ребятки со свастикой на груди (и многие из них за эти художества болтали ножками в петле).
Шерман объявил публично: «Мы не можем изменить сердца людей Юга, но мы сможем сделать войну такой ужасной и так отвратить их от войны, что сменятся поколения, прежде чем они снова заговорят о ней».
Он подготовил план «Марша к морю» – удар, который должен был надвое рассечь территорию Конфедерации и дать возможность северянам выйти к Атлантике на южном побережье. И написал Гранту: «Я проведу этот марш, и пусть Юг взвоет».
Военного противодействия Шерман встретить не ожидал – войска конфедератов были скованы в других местах другими северными генералами. Армия Шермана двигалась двумя колоннами, и в полосе шириной в сто километров не оставалось ничего, сделанного человеческими руками. Именно так: ничего…
Генерал Уильям Шерман
Солдаты Шермана за месяц разрушили 265 миль железнодорожных путей. Причем рельсы не просто сбрасывали под откос, а, раскалив предварительно докрасна, закручивали вокруг деревьев. Солдаты разваливали фабричные трубы, ломали плавильные горны в мастерских, разбивали паровые машины, дырявили фабричные котлы, крушили все, что только можно было развалить, сломать, выбросить в реку, покорежить…
Все, что могло гореть, горело. Сам Шерман так и пишет в мемуарах: «Покидая Южную Каролину, мои солдаты настолько привыкли разрушать все на своем пути, что дом, где размещалась моя штаб-квартира, часто загорался прежде, чем я его покидал» (170).
Все, что невозможно было унести с собой, портили, повсюду над полями поднимался жуткий смрад – живность уничтожалась поголовно. Генерал Шеридан, крушивший Виргинию, преспокойно доносил в Вашингтон: «Мне удалось сжечь две тысячи амбаров, полных зерна, и семьдесят мельниц, а также забить три тысячи овец. В зоне пяти миль я приказал сжечь все дома».
И Шерман, и Шеридан в свое время набили руку на индейцах, подчистую уничтожая целые племена, – и теперь использовали прежний опыт уже в применении к белым. Кстати, именно Шеридан и придумал знаменитый людоедский афоризм: «Хороший индеец – мертвый индеец».
В разные стороны от основных колонн рассыпались отряды фуражиров – эти, оказавшись далеко от командиров, творили вовсе уж законченный беспредел. Шерман впоследствии откровенно признавался, что эти бродячие банды «мародерствовали, совершали грабежи и насилия». А конкретнее, отбирали драгоценности у женщин, раскапывали тайники с фамильным серебром, вытряхивали все ценное.
Чтобы никто не заподозрил, будто я пользуюсь какими-то «рабовладельческими» источниками, позвольте привести интересную цитату из биографии Линкольна, написанной восторженным сторонником «северного дела» Сэндбергом, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к Югу:
«Кавалеристы хватали стариков и душили их до тех пор, пока они не раскрывали свои тайники с золотыми монетами, серебром или драгоценностями. Солдаты ложились в грязных сапогах на белоснежные простыни, танцевали на отполированных до блеска полах, выли под аккомпанемент пианино и затем разбивали пианино прикладами. Они вытаскивали перины из спален и устраивали снежные вьюги из перьев. Они стращали белых женщин, но обычно дело не заканчивалось изнасилованием, исключением были один-два случая (то есть, надо полагать, сто двадцать два. – А. Б.). Зато кавалеристы свободно вели себя с негритянками, особенно ценя хорошо сложенных мулаток. Это были «проделки» ветеранов войны, отменных вояк, и Шерман их не наказывал частично потому, что считал, что лучших, чем они, солдат в мире нет… а частично еще и потому, что заводить военную полицию для поддержания порядка и дисциплины среди солдат его армии означало задержку в движении…» (156).
Если такова история с точки зрения северян (несомненно, поэтическая натура и взгляды Сэндберга не позволили ему копаться в особенной гнуси), то нетрудно представить, что за пекло творилось на самом деле. Именно после рейда Шермана северная пресса и принялась вопить о «зверствах конфедератов», которые частенько не брали пленных, – а вы, дорогой мой читатель, брали бы в плен и кормили пряниками агрессоров, проделывавших такое на вашей родине?
Подобным образом Шерман развлекался на протяжении всего тысячемильного пути. Захватив Атланту, он выгнал всех жителей на окраины, под проливной дождь, и сжег город дотла – около двух тысяч домов. Сколько умерло женщин, стариков и детей, простудившихся под ночным ливнем, до сих пор не подсчитано…
Когда на пути Шермана конфедераты принялись закладывать мины, он собрал пленных, вручил им кирки и лопаты и под угрозой расстрела заставил эти мины откапывать…
Южные штаты Кентукки и Миссури (что признается в серьезных исторических трудах) были разрушены полно стью.
Большая часть того, что творили Шерман с Шериданом, впоследствии именовалась «военными преступлениями». Это понятие появилось в постановлениях Вашингтонской конференции 1922 г., Женевской конвенции 1929 г., а окончательно разработано в Уставе Нюрнбергского военного трибунала и Уставе Международного военного трибунала для Дальнего Востока. Вот строгая формула: «К военным преступлениям относятся: убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; жестокое обращение с ранеными и пленными; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов и деревень; использование запрещенных способов и орудий ведения войны и другие преступления» (219).
Из всего перечисленного Шерман с Шериданом не замечены разве что в убийствах заложников… А потому мне иногда приходит в голову: коли уж там и сям принято реабилитировать посмертно (порой тех, кто этого совершенно не заслуживает), то, быть может, имеет смысл в некоторых случаях и посмертно казнить? Как это было принято лет четыреста назад: вздергивать на виселицу «в изображении». Шерман с Шериданом такое вполне заслужили…
Как пример редчайшего контраста американский современный автор (85) приводит гуманнейшего северного генерала Оливера Ховарда: взяв городок Коламбия в Южной Каролине, он ограничился тем, что поджег лишь соляные склады, да вдобавок предварительно выдал соль городскому госпиталю и раздал остатки горожанам. Действительно, на фоне твердокаменных борцов вроде Шеридана с Шерманом и их буйной братии генерал Ховард смотрится совершеннейшим слюнтяем, блаженненьким: «нормальный» северный генерал на его месте весь город сжег бы дочиста, предварительно ограбив его до нитки. Удивительно, что Ховарда за столь вопиющие прегрешения не выгнали в отставку и не посадили – должно быть, руки не дошли…
6. Костры Ричмонда
В апреле 1865 г. все рухнуло. Юг физически не мог более сопротивляться.
Ричмонд был осажден. На площади перед зданием правительства, густо оцепленной солдатами, под рев громивших укрепления столицы Конфедерации орудий пылали огромные костры. Черным дымом улетали в небо груды бесценных для историков бумаг: гражданские и военные архивы Конфедерации, документы секретной службы. У оцепления, как кошка возле сметаны, бродила Элизабет Ван Лью: северная разведчица прекрасно понимала, чего эти бумаги стоят, и пыталась стащить хоть что-нибудь. Кажется, так и не удалось…
Южная столица Ричмонд после взятия ее северянами. На заднем плане слева – здание Конгресса
К вечеру поезд с членами правительства Кофедерации вырвался из осажденного города. Следом за ним саперы тут же подорвали рельсы, чтобы остановить погоню. Утром следующего дня в город, все еще освещенный заревами гигантских пожарищ, вошли северяне. Впереди маршировали негритянские полки, распевая:
Тело Джона Брауна покоится в земле,
Дух Джона Брауна шагает по земле…
Они верили, что жизнь для них теперь настанет совершенно райская. А следом за солдатскими шеренгами катили несколько карет – это ехала миссис Джулия Грант со своими чернокожими рабами…
Авраам Линкольн незамедлительно приехал в Ричмонд и при большом стечении рукоплескавшего народа посидел в кресле Джефферсона Дэвиса. Вокруг Ричмонда чернокожие громили усадьбы плантаторов, особенное внимание уделяя винным погребам и женщинам. Эдмунд Раффин, сделавший когда-то первый выстрел Гражданской, набросил на плечи флаг Конфедерации и выстрелил себе в сердце. Победители лихорадочно составляли «черные списки» побежденных – многие тысячи южан в него угодили. Все офицеры южной армии, все гражданские служащие Юга, все, чье состояние превышало двадцать тысяч долларов, должны были лично ходатайствовать перед президентом о прощении, иначе подлежали «поражению в гражданских правах» (а вы полагаете, что это большевики выдумали?).
Генерал Ли со своей армией капитулировал, окруженный со всех сторон превосходящими силами северян. В первую очередь он попросил накормить его солдат, которые не ели двое суток…
Через несколько дней было арестовано большинство членов правительства Юга. Иные советские историки уверяли, будто Джефферсон Дэвис скрывался, переодевшись в женское платье, но верить этому не следует – не тот был человек. Это, надо полагать, вторично использовали клише, с помощью коего когда-то пытались как можно более унизить Керенского (как к Александру Федоровичу ни относись, но скрылся он от большевиков не в «платье медсестры», а в морской форме…).
Иегуда Бенджамин, за голову которого северяне объявили награду в сто тысяч долларов и собирались вздернуть без суда и следствия как «жидомасона», все же после череды головокружительных приключений выбрался за пределы страны, переодетый бедняком, выдавая себя за фермера-француза, не знающего английского (французским он владел блестяще).
Кстати, последним солдатом Конфедерации, выполнившим конкретное задание, стал опять-таки еврей, майор Мозес – он с десятью солдатами, отбиваясь от многочисленных банд, довез до столицы штата Джорджия остатки золотого запаса конфедератов и передал слитки под расписку федералам – при условии, что золото пойдет на нужды раненых и демобилизованных (дальнейшая судьба этого золота мне неизвестна, но, зная северную публику, предположения можно строить самые разные) (149).
Всё кончилось. Однако южный рейдер «Шенандоа» еще семь месяцев охотился за северными судами в Тихом океане – при отсутствии радиосвязи никто и ведать не ведал, что война завершилась… (29).
Итог? Число убитых с обеих сторон превышает шестьсот тысяч человек. Сколько именно мертвых попало под определение «более шестисот тысяч», не знает никто. Десяток достаточно серьезных источников, которыми я пользовался, приводит десяток разных чисел – от шестисот пятнадцати тысяч до шестисот пятидесяти…
Калек насчитывалось миллион (не раненых, впоследствии выздоровевших, а именно тех, кто остался калеками). Число подозрительно круглое, наверняка калек было чуточку больше или чуточку меньше, но в том-то и беда, что – чуточку… Материального ущерба никто до сих пор не подсчитал и наверняка уже не подсчитает – ясно, что он громаден.
Холодок по спине от такого итога – тем более если вспомнить, что «благородные» цели развязанной северянами войны так и остались пустозвонством. Несколько лет назад мне довелось смотреть по телевизору какой-то американский сериал о Гражданской. Финальные кадры, знаете ли, примечательны…
Южные генералы подписывают капитуляцию. Гремят салютом северные орудия, победители откупоривают шампанское, повсюду надрываются полковые оркестры, девственницы в белых платьях машут букетами… А посреди всего этого ходит с мрачнейшим лицом главный герой – офицер победоносной северной армии, прошедший войну от звонка до звонка. К нему бросается, обливая шампанским, сослуживец и недоуменно вопрошает: что с тобой, дружище, мы же победители!? Майор, все так же сумрачно на него глядя, отвечает:
– Здесь нет победителей. Здесь одни побежденные…
Иногда и американцы умеют снимать умное кино…
А чтобы окончательно закончить с генералами Грантом и Ли, имеет смысл обратиться к ценному источнику – той самой военной энциклопедии (216, 217). Интересные вещи там содержатся. Общее настроение умов (как гражданских, так и военных) в России всегда было на стороне северян. Однако составлявшие Энциклопедию военные отличались качеством, штатским интеллигентам не присущим, – объективностью. А потому волей-неволей давали истинную картину событий и называли вещи своими именами…
Статья о генерале Роберте Эдварде Ли (без указания автора) буквально изобилует превосходными эпитетами, отдавая должное таланту военачальника. «Блестяще окончил курс военной академии в Вест-Пойнте», «Во время Мексиканской войны показал себя не только отличным инженером, но и офицером Генерального штаба», «Ли должен быть признан одним из выдающихся генералов, совмещавшим в себе дарования стратега, тактика, военного инженера и организатора», «Как человек, Ли являл собой редкий пример сочетания личного благородства, прямоты и скромности с глубокой религиозностью, близкой к мистицизму. Эти качества вместе с военными дарованиями и подвигами сделали имя Ли известным далеко за пределами Америки».
Статья о Гранте (автор – капитан Л.П. Римский-Корсаков) вдвое больше по объему, но в ней не содержится ничего, хотя бы отдаленно похожего. Собственно, это – по-бухгалтерски сухое перечисление всего, что Грант сделал в жизни. «Железная воля и непоколебимость» есть. «Храбрость и решительность в сражениях» имеется. «Блестящие и смелые действия», «скромность», «военные и организаторские дарования»… И это всё. Ни словечка, ни примера, позволивших бы назвать Гранта талантливым полководцем…
Памятник Роберту Ли установлен в 1890 г. в Ричмонде. Четырьмя годами позже будущий президент Вудро Вильсон, составляя «Календарь великих американцев», включил в него и Гранта, и Ли. Что бы ни наворотили северяне и во время войны, и позже, надо отдать им должное в одном: они не посягали на право Юга иметь своих героев. И потому с некоего момента в американских городах стали ставить памятники каждый своим…
Ровно через четыре года, после сдачи форта Самтер, день в день, северяне торжественно подняли над ним федеральный флаг. Сделал это бывший комендант Самтера Андерсон (уже не майор, а генерал-майор).
К этому времени Авраам Линкольн, шестнадцатый президент, лежал в гробу, дожидаясь торжественных похорон. Мимо истории его убийства – загадочной, путаной, грязной! – просто невозможно пройти, описывая Гражданскую войну. К этому мы вернемся через главу. Умышленно нарушая хронологическую последовательность, я намерен сначала подробно рассказать о том, как в течение нескольких лет победители обустраивали и побежденный Юг, и всю воссоединившуюся страну. Мне представляется, что именно благодаря детальному изложению этих событий как раз и удастся более-менее определенно ответить на вопрос, кто же все-таки убил президента Линкольна. Возможно, читатель впоследствии согласится, что я был прав…
Источник: lib.rus.ec.
Рейтинг публикации:
|
