VI. Россия и революция
Другой путь от капитализма к политаризму связан с уничтожением капиталистических отношений и ликвидацией класса буржуазии. Он стал не просто возможным, но по существу неизбежным в силу крайней неравномерности развития разных социально-исторических организмов. Если не считать Северной Италии, где буржуазный уклад начал формироваться еще в XIV–ХV вв., развитие капитализма в Западной Европе в общем и целом началось в XVI в. Капиталистический способ производства, естественным образом зародившийся в западноевропейском обществе, довольно длительное время сосуществовал с феодальным. Нараставший конфликт между новым и старым общественно-экономическими укладами был разрешен в ходе буржуазных революций, самой значительной из которых была Великая французская революция. В результате их феодальные отношения были уничтожены, а капиталистические стали безраздельно господствующими. К ХХ в. капитализм в странах Запада окончательно утвердился. Эра буржуазных революций для этих обществ ушла в прошлое.
Иначе дело обстояло в остальном мире и, в частности, в России. Там никогда не существовало настоящего феодализма. Все классовые общества Азии к моменту контакта с западным миром были агрополитарными. В России вплоть до середины XIX в. наряду с политарными отношениями существовали такие, которые, хотя и не были феодальными, но имели черты сходства с последними. Их можно было бы назвать квазифеодальными, или феодолоидными. К числу квазифеодальных связей прежде всего должны быть отнесены крепостнические отношения в России. Квазифеодальные отношения существовали и в других странах Восточной Европы, а также в Латинской Америке.
Ни агрополитарные, ни квазифеодальные отношения не могли создать условий для спонтанного развития капитализма. Во все эти страны капитализм был занесен извне. Его зарождение и первоначальное развитие в этих обществах было результатом воздействия сложившейся в Западной Европе мировой системы капитализма и порожденного ею мирового капиталистического рынка. Капитализм в этих странах начал возникать очень поздно. Даже в России, расположенной сравнительно недалеко от Западной Европы и давно поддерживавшей с ней тесные связи, капитализм начал развиваться лишь в последней трети XVIII в. Зарождение его в странах Азии относится к еще более позднему времени. Развивавшийся в этих обществах капиталистический уклад неизбежно пришел в противоречие с господствовавшими там агрополитарными и квазифеодальными отношениями. И это произошло довольно скоро, ибо политарные и квазифеодальные отношения оставляют значительно меньше простора для развития капитализма, чем настоящие феодальные. Этот конфликт мог быть разрешен либо путем реформ, либо путем революции. Для ряда стран революции стали неизбежными. Их принято называть буржуазными. Но они не были и не могли быть классическими буржуазными. Они были направлены не против феодализма, как на Западе, а против политарных и квазифеодальных отношений[1].
Многие страны Азии, вступившие на путь капиталистического развития, были колониями западных держав. В результате революции в них прибрели характер национально-освободительных. Они были направлены не только против местных защитников старых отношений, но и против господства тех или иных капиталистических держав Запада, что делало их антиимпериалистическими, а тем самым в какой-то степени и антикапиталистическими.
Если для Запада к началу ХХ в. эра революций закончилась, то для остального мира она только наступила. Первой в этом столетии была революция 1905–1907 гг. в России. За ней последовали революции в Иране (1908–1911 гг.), Турции (1908–1909 гг.), Китае (1911–1912 гг.), Мексике (1911–1917 гг.).
Революция в России назревала давно. Отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшие за ней другие реформы, открыв дорогу развитию капитализма, привели в последующем к еще большему обострению конфликта. В России сохранились помещичье землевладение, сословное деление и самодержавие. Правящие круги на дальнейшие уступки не шли. Все это делало революцию неизбежной. То, что она надвигается, что старая Россия обречена на гибель, в разных формах осознавали многие. Предчувствием надвигающегося урагана пронизана поэзия В.С. Соловьева, В.Я. Брюсова, А.А. Блока. Понимали это и трезвые политики и в самой России, и за рубежом.
Надвигавшаяся революция была буржуазной[2]. Но произойти она должна была совсем в иных условиях, чем на Западе. Отчасти об этом уже было сказано. Но далеко не все. Даже Великая французская революция происходила тогда, когда не было вполне ясно, какое общество утвердится в ее результате. Большинство ее участников свято верило, что ее лозунг – «Свобода, Равенство, Братство» будет полностью претворен в жизнь. Поэтому после утверждения буржуазного строя наступило всеобщее разочарование.
Одним из результатов индустриальной революции, начавшейся в последней трети XVIII в., было формирование подлинного промышленного пролетариата и резкое обнищание широких народных масс, длившееся в течение всей первой половины XIX в. Многие мыслители, в частности Ш. Фурье, выступили с резким обличением буржуазных порядков. Началось распространение социалистических идей.
В силу этого, когда в России начали назревать перемены, у передовых ее деятелей не было особых иллюзий относительно капитализма. Важнейшим для них стал вопрос о том, каким образом обеспечить движение страны вперед и в то же время не прийти к капитализму. В поисках средства, которое обеспечило бы переход страны прямо к социализму, они, в конце концов, обратили свои взоры к русской крестьянской общине. Конечным результатом было создание концепции крестьянской социалистической революции. В крестьянстве они видели единственную силу, способную уничтожить старый общественный строй и создать новый. Но все их надежды оказались тщетными. Крестьяне на революцию не поднялись. С этим связан переход к тактике индивидуального террора, которая столь характерна для «Народной воли».
Но начиная с последних десятилетий XIX в. в России вместе с промышленным капитализмом начал формироваться настоящий рабочий класс. Вместе с ним начало возникать рабочее движение вначале стихийное, а затем все более и более сознательное и организованное. В начале ХХ в. образовалась партия рабочего класса, взявшая на вооружение идеи марксизма.
Таким образом, в России к началу революции, которая должна была быть буржуазной, существовал настоящий промышленный пролетариат, который оформился как вполне самостоятельная политическая сила. И этот класс был настроен крайне революционно. Его экономическое положение было примерно таким, в каком находился западноевропейский пролетариат в первой половине XIX в.: тяжелые условия труда, многочасовый рабочий день, нищенская зарплата, почти полное отсутствие социального обеспечения в случае болезни, увечья, старости. Рабочие страдали не только от экономического гнета, но и политического и юридического бесправия. В силу отсутствия в стране политических свобод рабочие были лишены возможности легальной защиты своих интересов. Они не имели права создавать свои организации, даже профессиональные, не говоря уже о политических. Запрещены были забастовки. То, что для Западной Европы было во многом уже прошлым, для России было настоящим.
Российский рабочий класс к началу ХХ в. стал самой могущественной социальной и политической силой среди всех тех, кто был недоволен существующим порядком. Второй социальной группой, способной принять активное участие в революции, было крестьянство, которое было кровно заинтересовано в ликвидации помещичьего землевладения.
«Оскудение крестьянских масс... — писал накануне первой русской революции не большевик и даже не эсер, а умеренный буржуазный либерал, будущий министр Временного правительства А.И. Шингарев, — недостаток земли, доходящий во многих местах до острой земельной нужды, тяжелые экономические условия, в связи с непропорциональным обложением, непомерно высокие арендные цены и прочие насущные вопросы потребуют немедленного разрешения… Вопрос о земле является тем наболевшим, проклятым вопросом крестьянского существования, вокруг которого вертятся все самые заветные его думы и горячие мечты; этим словом, как общим лозунгом, объединена вся масса земледельческого сельского населения России»[3].
В отличие от Западной Европы эпохи буржуазных революций, в России ХХ в. существовала возможность великой крестьянской войны. Разрозненное и распыленное крестьянство, составлявшее в начале ХХ в. более 80% населения страны, было способно под влиянием пролетариата превратиться в мощную революционную силу.
Что же касается русской буржуазии, то, в отличие от западноевропейской буржуазии XVII–ХVIII в. она в политическом отношении была совершенно немощной. Если в XVIII в. значительная часть французской буржуазии представляла собой мощную социальную силу, способную не просто участвовать в революции, но и возглавить ее, то русская буржуазия революционной никогда не была. И, конечно, та метаморфоза, которая произошла с российским рабочим классом к началу ХХ в., никак не могла пробудить в ней революционного настроя. Русская буржуазия, конечно же, была заинтересована в перестройке России, но революции она панически боялась. Именно этот смертельный страх вызвал к жизни русскую религиозную философию конца XIX — начала ХХ вв. Вполне понятно, что русская буржуазия была совершенно неспособна возглавить революцию и привести ее к решительной победе.
Ведь даже в целом революционная французская буржуазия оказалась неспособной довести свою же собственную революцию до конца. И одна из важнейших причин этого состояла в боязни растущей активности и самостоятельности народных масс, прежде всего городского плебейства, включавшего в свой состав зарождающийся пролетариат, или предпролетариат. Достигнув определенного результата, та или иная фракция буржуазии считала революцию законченной и пыталась помешать ее дальнейшему развитию. Ее сменяла более радикальная фракция, которую в дальнейшем постигала та же участь.
В конце концов, на определенном этапе развития революции возникла необходимость перехода власти в руки представителей иного более революционного класса — мелкобуржуазных демократов. А в решающие моменты революции гегемония в ней на мгновения переходила к городским низам, включавшим предпролетариат. Именно эти силы и довели революцию до конца. С переходом к ним руководства революцией связано осуществление целого ряда мер, которые означали выход за пределы задач, которые призвана была решить буржуазная революция. Это явление нередко характеризуют как «забегание» революции вперед[4].
Оно имело место не только в Великой французской революции.
«Для того, чтобы буржуазия могла получить хотя бы только те плоды победы, которые тогда были вполне зрелы для сбора их, — писал Ф. Энгельс об Английской буржуазной революции, — для этого было необходимо довести революцию значительно дальше такой цели; совершенно то же самое было в 1793 г. во Франции, в 1848 г. в Германии. По-видимому, таков на самом деле один из законов развития буржуазного общества»[5].
Но даже в годы Великой французской революции власть никогда не переходила к низам, а гегемония их была временной и преходящей. Социальные низы города не были сколько-нибудь организованной политической силой с четкой определенной программой. Как мы уже видели, совершенно иначе обстояло дело в России в начале ХХ в.. Успешное развитие революции в этой стране с необходимостью предполагало и требовало не только гегемонии рабочего класса, но и прихода его к власти в лице наиболее радикальной его партии. Только переход власти в руки рабочего класса и его партии мог обеспечить полное решение задач буржуазной революции. Это было осознано В.И. Лениным, создавшим теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и Л.Д. Троцким, выступившим с концепцией перманентной революции. Между их взглядами существует определенное различие, но в одном они были едины: революция в России, начавшись как буржуазная, завершится приходом к власти рабочего класса, который, не ограничиваясь решением задач буржуазной революции, поставит вопрос о социалистическом переустройстве общества.
Как известно, первая русская революция потерпела поражение. Определенные изменения в ее результате произошли, но основные задачи революции решены не были. Провалились столыпинские реформы. В результате революция в России оставалась столь же неизбежной, как и раньше. И наиболее дальновидные представители господствующего класса понимали, что, начавшись с ниспровержения самодержавия, она приведет к ликвидации помещичьего землевладения, а затем и более глубокому вторжению в отношения собственности.
Вот что, например, писал бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново в докладной записке царю в феврале 1914 г.. Предостерегая Николая II от вступления в войну с Германией, он предсказывал неизбежные социальные катаклизмы в обеих странах.
«Особенно благоприятную почву для социальных потрясений, — подчеркивал он, — представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение выродится в социальное. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий, одинаково не ищет политических прав, ему не нужных, и не понятных. Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужой землей, рабочий — о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении, — Россия несомненно будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный год смуты 1905–1906 годов»[6].
Если война окажется для России победоносной, то, по мнению П.Н. Дурново, все будет хорошо.
«Но в случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна. Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, в результате которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, которые смогут поднять и сгруппировать широкие слои населения. Сначала черный передел, а засим всеобщий раздел всех ценностей и имущества. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается предвидению»[7].
И события в России действительно пошли в таком направлении. Единственное, чего не предвидел бывший царский министр, это появление партии, способной возглавить и организовать бушующие народные массы.
Получившая в результате Февральского переворота 1917 г. власть буржуазия, как это и предвидели, оказалась совершенно неспособной решить назревшие проблемы революции. Столь же никчемными оказались и мелкобуржуазные демократы. Эсеры не предприняли ни малейшей попытки претворить в жизнь разработанную ими программу социализации земли. Когда крестьяне сами стали захватывать помещичьи земли, что осенью 1917 г. приобрело массовый характер, Временное правительство, в состав которого входили эсеры, направило против них войска. Однако солдаты нередко категорически отказывались стрелять в своих «братьев-крестьян».
Одновременно среди рабочих, и не только среди них, шло широкое распространение идей социализма. Несколько преувеличивая масштабы этого процесса, П. Сорокин писал:
«В нашей стране мы были свидетелями, как с 1916 года, когда уже обеднение дало себя знать, особенно в городах, левосоциалистическая идеология начала быстро развиваться. В 1917 г. социализм стал религией большинства масс. Со времени революции приток адептов в социалистические партии совершался сотнями тысяч. Идеология социализма и коммунизма — в рафинированной или примитивной форме — захлестнула все сознание народных слоев. Маркс и другие идеологи стали божествами. Программы социалистов — в их практических лозунгах — символами веры. Вместе с этим количественным ростом, с увеличением голода происходил и качественный рост крайних течений за счет умеренных. Уже в апреле-мае 1917 года умеренный социализм потерял позиции. К октябрю ушла почва из-под ног у “центристов”. Торжество коммунизма — с быстрым прогрессом бедности и голода и с наличием в то время “скопов” богатств и имущественной дифференциации — было неизбежным. Оно и наступило...»[8].
В силу неспособности буржуазных и мелкобуржуазных партий удовлетворить чаяния народных масс приход к власти рабочего класса в лице большевистской партии был предопределен. Взяв власть, большевики буквально за несколько дней решили проблемы, к которым их предшественники боялись даже подступиться в течение нескольких месяцев. Задачи буржуазной революции в России были полностью решены.
Примечания
|
