ОКО ПЛАНЕТЫ > Книги > Юрий Семёнов: «Россия: что с ней случилось в XX веке»
Юрий Семёнов: «Россия: что с ней случилось в XX веке»25-02-2013, 12:40. Разместил: VP |
Россия: что с ней случилось в XX веке
Российский этнограф. Вып.20. — М., 1993 Дополнено по: Семёнов Ю.И. Великая октябрьская рабоче-крестьянская Революция 1917 г. и возникновение неополитаризма в СССР (Россия: что с ней случилось в XX веке) // Политарный (азиатский) способ производства: сущность и место в истории человечества и России. М., 2008. С. 149—235
I. ВведениеНаше общество находится на крутом переломе, характер многих его членов неясен. Подавляющее большинство людей не имеет сколько-нибудь четкого представления ни о том, что у нас было, ни о том, что нас ждет в будущем. В этих условиях абсолютно необходимым является тщательный объективный анализ существовавшего и в определенной степени все еще продолжающего существовать у нас общественного строя. Без этого никакие прогнозы будущего не могут иметь прочного основания. От марксизма сейчас почти все отворачиваются. А между тем, на мой взгляд, только материалистическое понимание истории может дать ключ к решению загадок нашего прошлого, а, тем самым, и к пониманию перспектив дальнейшего развития. Применение материалистического понимания истории для анализа существующего положения вещей следовало бы ожидать от ведущих идеологов партии, теоретическим знаменем которой всегда считался марксизм. Однако достаточно ознакомиться с программными документами КПСС, появившимися в период с 1985 по 1991 годы, не говоря уже о тех, что относятся к предшествующему времени, чтобы убедиться в отсутствии в них даже подобия марксистского анализа действительности. Нет даже попытки поставить само собой напрашивающийся вопрос о том, какой же именно способ производства сложился в стране за последние более чем 70 лет. Кроме фраз о деформации идеи социализма, а, тем самым, и самого социализма, в них ничего нет. Не лучше обстоит дело и с докладами, статьями и книгами руководителей и официальных идеологов КПСС. Ничего нового не содержат и программные документы партий, которые возникли на развалинах КПСС: Социалистической партии трудящихся, Союза коммунистов России, Российской партии коммунистов, Российской коммунистической рабочей партии, восстановленной Коммунистической партии РФ, не говоря уже о Всесоюзной коммунистической партии большевиков. Что же касается мира ученых-обществоведов, то он раскололся. Одни из них продолжают считать себя марксистами. Лишь немногие из них имеют возможность публиковать статьи, не говоря уже о книгах. Но мысль их, как правило, бьется в тех же рамках, что характерны для официальных документов партии. Другие, годами клявшиеся в своей преданности марксизму, начисто отреклись от него. Вполне понятно, что ждать от них историко-материалистического подхода к нашей истории не приходится. Их труды впечатляют в основном обилием разоблачений и проклятий. Это, отнюдь, не означает, что в работах представителей обоих направлений нет ничего ценного. И теми, и другими выявлены многие моменты нашей реальности. Но сколько-нибудь стройная концепция и у тех, и у других отсутствует. Особое место занимают работы исследователей, живущих за рубежом, включая тех, что были в свое время вынуждены покинуть пределы СССР. У некоторых из них общее неприятие нашего общественного порядка сочетается с использованием для его анализа части понятийного аппарата марксизма. Именно они ближе всего подошли к сути дела. Если серьезный анализ нашего прошлого общественного строя в нашей литературе, как правило, отсутствует, то в различного рода обозначениях его нехватки нет. Крайности сходятся. Самые верные защитники этого строя именуют его социализмом. Термины «социализм» и «коммунизм» используют для его обозначения и самые ярые его противники. Что же касается остальных, то они чаще всего употребляют слово «социализм», но с добавлением эпитетов: государственный, бюрократический, казарменный, тоталитарный, феодальный и т.п.. Говорят также и о «сталинской модели социализма». Реже, но встречаются и такие характеристики, как государственный капитализм, рабовладельческо-феодальный строй и, наконец, азиатский способ производства. Широкое распространение получили термины «командно-административная система», «авторитарно-бюрократический строй», «тоталитарный строй» и т.п..
II. Советское общество — классовое, базирующееся на частной собственностиПереходя к анализу социально-экономического строя СССР, сразу же уточним, что мы будем его рассматривать в таком виде, в котором он существовал до 1985 г., не принимая во внимание происходящие сейчас перемены. Способ производства есть производство, взятое в определенной общественной форме. Этой формой является система социально-экономических (или производственных) отношений одного определенного типа. Социально-экономические, или производственные, отношения всегда есть в своей сущности отношения собственности. Но сами отношения собственности существуют в двух видах. Один вид - экономические отношения собственности, существующие в форме отношений распределения и обмена. Согласно материалистическому пониманию истории они возникают и существуют независимо от сознания и воли людей, являются объективными, материальными. В обществе, где существует государство, экономические отношения собственности закрепляются в праве, в котором выражается воля государства. Так возникают правовые, юридические отношения собственности. Общественную форму производства образуют, разумеется, не юридические, а материальные экономические отношения собственности. Последние являются фундаментом, основой любого общества. Существует, по крайней мере, одно положение, относящееся к нашему прошлому социально-экономическому строю, которое принимается всеми: и его защитниками, и его противниками. Это тезис о том, что в нашем обществе основная часть средств производства находилась в собственности государства. Его вполне можно принять, но с одной поправкой: собственностью государства являлись все вообще средства производства. Могут возразить, что кроме государственной собственности у нас существовала также и колхозно-кооперативная. Бесспорно, что между государственными предприятиями и колхозами имелись определенные различия. Однако они не затрагивают сути дела. Колхозно-кооперативная собственность с самого начала во многом была юридической фикцией. Реальным собственником средств производства, которые использовались в колхозах, всегда являлось государство. Государство и юридически было собственником основного средства производства — земли. До ликвидации системы МТС государству и официально принадлежал весь парк тракторов и комбайнов. Но главное: государство всегда не менее безраздельно распоряжалось продуктом труда колхозников, чем вещами, созданными на заводах и фабриках. Согласно правовым нормам, нашедшим свое выражение в Конституции и Основных Законах СССР, государственная собственность являлась собственностью общенародной, собственностью всех членов общества вместе взятых. В принципе такое возможно. Но государственная собственность может быть одновременно и общенародной только при одном непременном условии: государство должно быть демократическим, а демократия при этом должна быть не формальной, а реальной. Лишь тогда, когда государственная власть реально принадлежит народу, государственная собственность может быть общенародной. Но, как признается сейчас почти всеми, у нас не было не только реальной, но даже формальной демократии. Была лишь фикция демократии. Даже в выступлениях высших руководителей КПСС существовавший у нас политический режим характеризовался как тоталитарный, т.е. как крайне антидемократический. Общим местом в последних документах КПСС стало утверждение, что в нашей стране трудящийся человек был отчужден от власти и собственности. А это может означать только одно: государственная собственность у нас не была общенародной, общественной. Иногда говорят, что она была ничейной. Но так никогда не бывает. Всякая собственность предполагает наличие собственника или собственников. Если нет собственников, то нет и самой собственности. А государственная собственность на средства производства, несомненно, существовала. Были и собственники. И этими собственниками средств производства являлись люди, входившие в состав государственного аппарата. Сразу же необходимы уточнения. Говоря о государственном аппарате, мы должны иметь в виду не только собственно государственный, но и партийный аппарат. Последний вплоть до самых последних лет был не просто частью, но становым хребтом государственного аппарата. Это первое. Второе заключается в необходимости учитывать, что люди, входящие в состав государственного аппарата, занимали в нем далеко не одинаковое положение. Условно их можно подразделить на две основные категории: ответственных (или номенклатурных) работников и всех прочих. И не все, а лишь ответственные работники партгосаппарата представляли собой собственников средств производства. Причем собственность эта носила своеобразный характер. Ни один из номенклатурщиков, взятый в отдельности, не был собственником средств производства. Собственниками средств производства являлись только все они, вместе взятые. Мы имеем здесь дело с совместной собственностью, но не всего общества, а лишь одной его части. Наше общество делилось, таким образом, на две основные части, на две большие группы людей, которые отличались по их отношению к средствам производства. Одна из этих групп владела средствами производства, другая была лишена их. В результате представителям последней ничего не оставалось, как работать на владельцев средств производства. Различие в отношении к средствам производства определяло различие способов получения и размеров доли общественного богатства, которой располагала каждая из этих групп. Весь созданный трудом производителей продукт поступал в распоряжение представителей первой группы, причем распоряжение бесконтрольное, часть его шла обратно производителям для обеспечения их существования. Но так дело обстояло не всегда. Было время, когда члены многих колхозов вообще ничего не получали из совместно созданного продукта. Они жили в основном за счет собственного подсобного хозяйства. На этом примере не только явственно проступает различие между работниками государственных предприятий, которые все-таки всегда получали заработную плату, и колхозниками, но и еще одна особенность описываемого способа производства. Представители первой большой группы, вместе взятые, являлись собственниками не только средств производства, но и личностей непосредственных производителей. Колхозники, как известно, в то время были фактически прикреплены к земле, что и вынуждало их работать на государство, по существу, полностью безвозмездно. Эксплуатация здесь выступала в неприкрытой форме. Грубой и совершенно откровенной была, конечно, и эксплуатация огромной армии работников, наполнявшей в сталинские времена бараки ГУЛАГа. Но эксплуатировались не только заключенные и не только колхозники. Эксплуатации подвергались вообще все производители материальных благ, включая и живших на воле работников государственных предприятий. Значительная часть прибавочного продукта шла на расширение производства и другие нужды общества. Но немалая его доля поступала на содержание группы владельцев средств производства. Внешне они, как и все вообще рабочие и служащие, получали от государства заработную плату. Но даже если бы весь их доход принимал форму заработной платы, то и в таком случае сущность его была бы совершенно иной, чем у производителей материальных благ. Они получали свой доход в качестве не работников, а собственников, то есть получали прибавочный продукт. Но различие содержания вылилось и в различные формы. Иными были не только размеры доли общественного богатства, получаемой представителями господствующей группы. Иным был и способ получения этой доли. Все члены этой группы пользовались тем, что принято называть привилегиями. Они имели доступ к спецраспределителям, спецмагазинам, спецбуфетам, спецсанаториям, спецбольницам и т.д.. Они вне обычных очередей, а то и просто вне всякой очереди получали квартиры, причем, разумеется, высшего качества. Многие пользовались госдачами с обслугой и охраной[1]. На языке наиболее циничных представителей господствующей группы должности, с которыми были связаны привилегии, именовались должностями с «корытом». И это необычайно точное обозначение. Размеры «корыт» были, конечно, различны. Все зависело от места должности в пирамидальной иерархической системе. Чем выше была должность, тем большим был размер «корыта», чем ниже — тем меньшими были привилегии. Но они всегда имели место. Выше уже было сказано, что не все работники госаппарата входили в состав группы совместных владельцев средств производства. Ими являлись лишь ответственные работники. Переход к анализу отношений распределения позволяет точнее определить этот круг. Распределение средств производства в наиболее отчетливой форме проявляется в распределении произведенного продукта. В группу совместных собственников средств производства входили те люди, которые занимали должности с «корытом». Все они являлись получателями прибавочного продукта, созданного чужим трудом, то есть эксплуататорами. У людей, находившихся внизу пирамиды, «корыто» было небольшим дополнением к заработной плате. У тех, кто был на ее вершине, «корыто» во много раз превышало формальную заработную плату. Они имели такое обилие материальных и иных благ, которое в капиталистических странах доступно лишь мультимиллионерам[2]. Привилегии, особенно те, которыми пользовалась верхушка, всегда держались в тайне от народа, хотя, конечно, полностью скрыть их было невозможно. Они никогда не были законодательно оформлены, хотя существовала масса секретных инструкций. Были привилегии, оформленные различного рода административными актами, имелись и такие, которые были никак не оформлены, но считались в среде господствующей группы вполне естественными, законными. Наконец, представители господствующей группы не брезговали и такими средствами извлечения дохода, которые представляли собой прямое нарушение существующих законов. И чаще всего это сходило им с рук. Таким образом, наше общество давно уже было расколото на две большие группы людей, различавшиеся по отношению к средствам производства, и по способам получения и размерам получаемой доли общественного богатства. Отличались они, разумеется, и ролью в организации труда. В силу различия места в системе производственных отношений одна из этих групп безвозмездно присваивала труд другой. Иными словами, эти две группы людей были ни чем иным, как общественными классами, одна — классом эксплуататоров, другая — классом эксплуатируемых. Конечно, как в любом классовом обществе, не все его члены обязательно принадлежали к одному из этих классов. Существовали слои населения, не относившиеся ни к одному из них. Но это не меняет общей картины. Одним из первых тезис о том, что общество, возникшее в результате Октябрьской революции, было классовым, выдвинул П. Сорокин.
Ненависть к большевикам обострила зрение П. Сорокина и помогла ему увидеть то, что другие в это время еще не замечали. Но она же толкнула его к явному преувеличению масштабов классового расслоения в советской России начала 20-х годов. Не понял он и пути дальнейшей эволюции России. По его мнению, в ней гигантскими темпами шел процесс реставрации частнокапиталистической системы[4]. Н.А. Бердяев в 1937 году писал о том, что В.И. Ленин «не предвидел, что классовое угнетение может принять совершенно иные формы, не похожие на капиталистические. Диктатура пролетариата, усиливая государственную власть, развивая колоссальную бюрократию, охватывающую, как паутина, всю страну и все себе подчиняющую. Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы»[5]. В 1939 году Б. Рицци (Ридзи) в книге «Бюрократизация мира»[6] пришел к выводу, что в СССР возникло классовое общество нового типа, которое он охарактеризовал как «бюрократический коллективизм». Бюрократия в этом обществе владеет средствами и накапливает прибыль, но делает это коллективно, а не индивидуально, как старые имущие классы.
Вывод о том, что партийные и государственные функционеры в советском и вообще всех обществах, именуемых социалистическими, представляют собой господствующий класс, был подробно обоснован М. Джиласом. Этот эксплуататорский класс был назван им просто «новым»[8]. В работе М.С. Восленского «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза» (1980; М., 1991) было достаточно убедительно показано, что этот господствующий слой, для обозначения которого он применяет термин «номенклатура», полностью подходит под данное В.И. Лениным определение общественного класса. Однако, в отличие от Б. Рицци, ни М. Джилас, ни М.С. Восленский не сделали вывода о существовании в обществах, именуемых социалистическими, особого антагонистического способа производства, отличающегося от любого из трех классических: рабовладельческого, феодального и капиталистического. Все перечисленные выше классические способы производства основаны на частной собственности на средства производства, а первые два также и на собственности на личности производителей, в первом случае полной, во втором — верховной. На частной собственности был основан и описываемый антагонистический способ производства. Нередко частную собственность отождествляют с собственностью отдельных лиц. Но подобно тому, как не всякая собственность отдельного лица является частной, не всякая частная собственность всегда есть принадлежность отдельного человека. В самом точном экономическом смысле этого термина частная собственность есть собственность на средства производства одной части членов общества, причем такая, которая позволяет ей эксплуатировать другую ее часть. Сама же эта часть общества, то есть класс эксплуататоров, может владеть средствами производства по-разному. Собственниками могут быть отдельные члены класса эксплуататоров. В таком случае, мы имеем дело с персональной частной собственностью. Средства производства могут принадлежать группам членов этого класса. Перед нами — групповая частная собственность. Наконец, средства производства могут принадлежать всем членам класса, вместе взятым, но не одному из них в отдельности. Это - общеклассовая частная собственность. Она во всех случаях принимает форму государственной. Описываемый способ производства был основан исключительно лишь на общеклассовой частной собственности как на средства производства, так и на личности производителей, которая с неизбежностью была собственностью государственной. С этим связано совпадение класса эксплуататоров, если и не со всем государственным аппаратом, то, во всяком случае, с его ядром. Поэтому данный способ производства лучше всего было бы назвать политарным (от греч. полития — государство), или просто политаризмом. Соответственно представителей господствующего класса можно было бы именовать политаристами. Так как политаристы владеют средствами производства только сообща, то все они, вместе взятые, образуют не просто класс, а особую иерархически организованную систему распределения прибавочного продукта, которую можно было бы назвать политосистемой. Глава этой системы, а тем самым, государственного аппарата был верховным распорядителем общеклассовой частной собственности и, соответственно, прибавочного продукта. Этого человека, роль которого была огромна, можно было бы назвать политархом. Конечно, могут сказать, что термин «частная собственность» я понимаю, с одной стороны, слишком узко, в обязательном порядке связывая ее с эксплуатацией, а с другой, — слишком широко, включая в нее и политарную. Сейчас о частной собственности говорят чуть ли не все, никак ее не определяя. Единственное, что иногда встречается, это — ее характеристика как любой собственности, кроме государственной. Но, если прислушаться к защитникам общества, основанного на частной собственности, то в их рассуждениях можно достаточно отчетливо выделить три фазы. Первая — обоснование взгляда на это общество как на такое, где все будут частными собственниками. На этой фазе под частной собственностью понимается вообще собственность на вещи, причем такая, которая предполагает право их отчуждать. Но ведь такая собственность всегда существовала и в советском обществе. Человек мог иметь, купить и продать даже дом, не говоря уже о других вещах. И когда вслед за этим утверждается, что у нас частной собственности не было, что ее нужно ввести, то здесь в данный термин вкладывается уже другой смысл: имеется в виду собственность отдельных лиц на средства производства. Такой собственности у нас, действительно, давно уже не было. И, наконец, третья фаза: атака на понятие трудовой частной собственности, горячее обоснование права частного собственника использовать наем рабочих. Но сам наем предполагает, что в обществе, наряду с людьми, владеющими средствами производства, имеются и такие, у которых их нет. И здесь в термин «частная собственность» вкладывается уже третий смысл: собственность на средства производства одной части общества, дающая ей возможность эксплуатировать другую ее часть. Но такое последовательное сужение значения термина «частная собственность» с необходимостью предполагает его расширение. Действительно, почему из понятия частной собственности должен быть исключен случай, когда члены класса эксплуататоров владеют средствами производства не по отдельности, а сообща, совместно? Как следует из всего сказанного выше, никакой общественной собственности на средства производства в нашем обществе не было. Отсутствовал в нем и принцип распределения: от каждого по способностям, каждому по труду. Иными словами, наше общество не являлось социалистическим ни в каком смысле этого слова. Никакого социализма у нас не было и нет, как не было его и нет ни в одной стране мира. Общества, которые мы упорно именовали социалистическими, в действительности или были или еще до сих пор являются политарными.
Примечания1. Подробно об этом см.: Восленский М. Номенклатура. господствующий класс Советского Союза. М., 1991. 2. См. об этом, например: Ельцин Б. Исповедь на заданную тему. М., 1990. С. 65–68. 3. Сорокин П. Современное состояние России // Новый мир. 1992. № 4. С. 193. 4. Там же. С.199. 5. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 105. 6. [Впервые эти взгляды были изложены Б. Рицци в вышедшей двумя годами раньше, в 1937 г. в Милане на итальянском языке книге «Куда идет СССР»] 7. Bruno. R. La Bureaucrazation du Monde. Paris, 1939. P. 46. [в последующем сходные взгляды развивали М. Шахтман в серии статей, публиковавшихся с 1940 г. (были собраны в книге: Shachman M. The Bureaucratic Revolution: The Rise of Stalinist State. New York, 1962) и К. Касториадис в работе «Социализм или варварство» (Castoriadis C. Socialisme ou barbarie // Temps moderne. 1949. № 2; Idem. La Societe bureaucratique. T. 1. Paris. 1973.) и Р. Баро в книге «Альтернатива. К критике реально существующего социализма» (Bahro R. Die Alternative. Zur Kritik des reale existierende Sozialismus. Koeln-Frankfurt. M, 1977)] 8. Джилас М. Новый класс // М. Джилас. Лицо тоталитаризма. М., 1992. Впервые эта работа была опубликована в 1957 г. Ранее эти идеи были высказаны М. Джиласом в статьях «Класс или каста?», напечатанной в газете «Сведочанство» (05.04.1952), и «Анатомия одной морали», появившейся в журнале «Нова мисао» (1954. № 1).
III. Агрополитаризм и индустрополитаризмНо абсолютно уникальными общества т.н. «реального социализма» не являются. Конечно, способ производства, лежавший в основе советского общества, отличался от рабовладельческого, феодального и капиталистического. Но кроме этих трех классических антагонических способов производства, К. Маркс в свое время выделил еще один, который назвал «азиатским». Это — первый в историческом развитии человечества антагонистический способ производства. Природа его долгое время оставалась неясной. Две дискуссии об азиатском способе производства, одна из которых имела место в советской науке в конце 20-х — начале 30-х годов, а другая — в конце 60-х — начале 70-х годов, были насильственно прерваны. И это совершенно не случайно. Исследование азиатского способа производства давало ключ к пониманию нашего общества, что было крайне нежелательно для господствующего класса. Не вдаваясь в детали, отметим, что азиатский способ производства был политарным[1]. Таким образом, существуют две разновидности политаризма, связанные с различными уровнями развития производительных сил. Одна из них зародилась в конце IV тысячелетия до н.э. в долине Нила и междуречье Тигра и Евфрата и кое-где продолжала существовать вплоть до начала XX в.. Ее материально-технической базой было доиндустриальное сельское хозяйство. Другая возникла в конце 20-х — начале 30-х годов XX в. и сохраняется в некоторых странах, вплоть до наших дней. Ее материально-техническая база — крупная промышленность, какой она была до научно-технической революции. Соответственно эти две формы политарной организации можно было бы соответственно назвать аграрно-политарной (агрополитарной) и индустриально-политарной (индустрополитарной). Можно спорить, имеем ли мы здесь дело с двумя разновидностями одного способа производства или с двумя родственными, но самостоятельными способами производства. Во всяком случае, между агрополитаризмом и индустрополитаризмом существует не только сходство, но и различие, в том числе и в сфере производственных отношений. В исторической и социологической литературе некоторые агрополитарные общества, прежде всего империя инков, давно уже назывались социалистическими или коммунистическими[2]. Очень часто характеризовалось как коммунистическое государство иезуитов в Парагвае[3]. П. Сорокин в уже упоминавшейся работе «Современное состояние России» писал, что то, что возникло в этой стране после революции «представляет собой буквальное повторение хозяйственной системы Ассиро-Вавилонии, древнего Египта, древней Спарты, Римской империи периода упадка (III–IV вв. по Р.Х.), государство инков Перу, иезуитов, системы не раз имевшей место в истории древнего Китая, напр. при Ван-ан-Ши и др., древней Японии, системы близкой к состоянию ряда государств ислама, бывшей не раз в истории Персии, Индии и т.д.»[4]. На большое сходство между советским обществом и восточными указывал К.А. Виттфогель в монографии «Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти». Он писал об аграрном и индустриальном деспотизме, об аграрной и индустриальной формах «тотального государствизма»[5]. Позднее И.Р. Шафаревич объединил агрополитарные и индустрополитарные общества под именем «социалистических»[6]. Указание на сходство и даже однотипность «восточных» и «социалистических» обществ сейчас все чаще встречается в нашей публицистике[7]. Однако сколько-нибудь четкого анализа социально-экономической структуры этих социально-исторических организмов нигде не дается. Агрополитаризм бытовал в трех основных вариантах, которые иногда сосуществовали как сектора одного уклада общественного производства. Чтобы разобраться в их различии, нужно еще раз вернуться к понятию частной собственности. Существуют две ее формы. При одной из них класс эксплуататоров является полным, тотальным собственником средств производства, а противостоящий класс начисто их лишен. Так, например, обстоит дело при рабстве и капитализме. При другой форме собственность на средства производства раздвоена на верховную и подчиненную. Класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых являются соответственно верховным и подчиненным собственниками одних и тех же средств производства, прежде всего земли. Такая картина наблюдается при феодализме, при котором производители самостоятельно ведут свое хозяйство. Феодализм является, если можно так выразиться, двухэтажным способом производства. Низший его этаж составляет крестьянско-общинный способ производства[8]. Класс эксплуататоров может быть также полным (при рабстве) или верховным (при феодализме) собственником личностей непосредственных производителей. Верховная собственность на средства производства всегда сочетается с верховной же собственностью на личности производителей и не существует без последней. Первый вариант агрополитаризма является классическим. Он характерен для подавляющего большинства политарных обществ. При нем общеклассовая частная собственность на средства производства и личности производителей была верховной. Основными производителями материальных благ являлись крестьяне, которые самостоятельно вели хозяйство и были объединены в общины. Государство непосредственно в процессы производства не вмешивалось. Исключение представляло сооружение храмов, дворцов, а также ирригационные работы. С крестьян-общинников собирали налоги, а затем весь полученный прибавочный продукт распределялся между членами господствующего класса в соответствии с местами, которые они занимали в должностной иерархии. Это — политарно-общинный вариант. Политарный способ производства в этом варианте был, как и феодальный, двухэтажным. Низший его этаж также составлял крестьянско-общинный способ производства[9]. При втором варианте государство само непосредственно вело хозяйство руками людей, полностью лишенных средств производства. Эти производители работали на полях партиями во главе с надсмотрщиками. Весь урожай поступал в государственные закрома. Работники и их семьи получали довольствие натурой с казенных складов. Некоторые из этих работников могли быть рабами. Но основную их массу составляли местные жители, которые рабами не являлись. Они пользовались определенными правами, имели, как правило, семьи и нередко, если не всегда, владели каким-то имуществом. Собственность господствующего класса на их личности носила не полный, а верховный характер. Это — политарно-доминарный вариант. Он встречался сравнительно редко. Наиболее яркий пример — царство Шумера и Аккада при III династии Ура (XXI в. до н.э.)[10]. Третий вариант является промежуточным между первым и вторым. При нем работникам выделялись участки, которые они обрабатывали, в известной мере, самостоятельно, причем степень их самостоятельности была различной. Часть урожая, выращенного на участке, шла государству, другая — производителю. Кроме земли, работник нередко получал в пользование также посевное зерно, рабочий скот, инвентарь. Это — политарно-магнарный вариант. Он встречался значительно реже, чем первый, но чаще, чем второй[11]. Иногда работник получал в свое распоряжение весь урожай, выращенный на выделенном ему участке, но в таком случае часть своего времени он работал, нередко, в составе партии во главе с надзирателем, на государственном поле, весь урожай с которого шел в казенные хранилища. О таких работниках часто трудно сказать, были ли они магнарно или доминарно зависимыми. Индустрополитаризм тоже бытовал в нескольких вариантах, которые также могли сосуществовать как различные секторы одного общественно-экономического уклада. Ведущим при нем был тот, при котором работники были полностью лишены средств производства. И это вполне объяснимо. Производительные силы агрополитарного общества не требовали с необходимостью существования крупных хозяйств. Производственная деятельность в нем вполне могла осуществляться в рамках небольших более или менее самостоятельных хозяйственных ячеек, нередко состоявших из членов одной семьи. Иначе обстоит дело в любом индустриальном обществе. Нормальное функционирование его производительных сил необходимо предполагает бытие крупных предприятий с множеством работников. Конечно, и в индустриальном обществе могут существовать мелкие хозяйственные ячейки, но не они образуют его основу. Поэтому в индустриальном обществе подавляющее большинство тружеников не ведет и не может вести своего самостоятельного хозяйства. В капиталистическом обществе они становятся наемными рабочими, в индустрополитарном — доминарно-зависимыми работниками. Существует еще одно важное различие между производительными силами агрополитарного и любого индустриального общества. В агрополитарном обществе каждый продукт, как правило, от начала до конца создавался в той или иной хозяйственной ячейке, и общественное разделение труда, хотя и существовало, но было слабо развито, индустриальное общество немыслимо без самого широкого разделения труда. Каждая вещь в таком обществе есть продукт труда не отдельного рабочего, а множества работников, занятых в различных отраслях производства. Поэтому функционирование производительных сил в нем невозможно без непрерывной циркуляции средств производства между хозяйственными ячейками. При капитализме, при котором хозяйственные ячейки являются одновременно ячейками частной собственности, такая циркуляция происходит в форме обмена товарами. Капиталистическая экономика является рыночной. Рынок обеспечивает не только циркуляцию средств производства между хозяйственными ячейками, но и координацию их деятельности. Он является регулятором общественного производства. При политаризме предприятия не являются самостоятельными ячейками собственности. У всех у них один хозяин — класс политаристов. Они — составные части одной единой ячейки собственности, охватывающей всю страну. Поэтому политарное общественное хозяйство не может быть рыночным. Циркуляция средств производства между хозяйственными ячейками и координация их деятельности происходит по указаниям свыше. Место обмена занимает распределение, которое осуществляют центральные инстанции. Они же координируют и направляют деятельность хозяйственных ячеек. Политарная экономика является плановой. Государство ведет хозяйство в масштабах всего общества. Для индустрополитаризма, таким образом, с необходимостью характерен политарно-доминарный вариант. Однако, наряду с ним, могли существовать и другие. Так, например, в Польше и Югославии на протяжении всего послевоенного периода сохранялось относительно самостоятельное крестьянское хозяйство. Здесь имеется прямая аналогия с политарно-общинным вариантом. Но термин «политарно-общинный» тут не подходит, ибо ни в той, ни в другой стране крестьянских общин не существовало. Этот вариант можно было бы назвать политарно-верховным. Суть его в том, что частная собственность политаристов была в данном случае не полной, а лишь верховной. Крестьяне тоже были собственниками средств производства, но лишь подчиненными. Они не только платили налоги. Государство было ответственно за снабжение продовольствием многочисленного городского населения. Поэтому оно в определенной степени вмешивалось в хозяйственную жизнь крестьян, включая их хозяйственные ячейки во всеобщую плановую систему. В принципе и сельскохозяйственные кооперативы должны были относиться к политарно-верховному варианту и, следовательно, образовывать особый сектор хозяйства. В некоторых из политарных стран их положение действительно было близко к этому. Но в СССР колхозы даже в самом лучшем случае могут быть отнесены к политарно-магнарному варианту, а точнее, в их положении наблюдались все стадии перехода от него к политарно-доминарному варианту. В Югославии была предпринята попытка заменить политарно-доминарную собственность на промышленные предприятия политарно-верховной, сделать хозяйственные ячейки одновременно ячейками подчиненной собственности. Но трудно сказать, насколько эта цель была достигнута, если иметь в виду не правовые нормы, а реальность. Основную массу производителей материальных благ в индустриально-политарных странах составляли доминарно-зависимые работники. Они были не только экономически, но и лично зависимыми. Собственность политаристов на их личности носила верховный характер. Особое место занимали заключенные. Их зависимость в течение срока заключения была в сталинские времена почти что полной. Они представляли собой аналогов рабов. Наряду с доминарно-зависимыми работниками, могли существовать магнарно-зависимые и, наконец, верховно-зависимые. Такова структура класса эксплуатируемых в индустрополитарных обществах.
Примечания1. Подробнее см.: Семёнов Ю.И. Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии // Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки. М., 1980. 2. Martens O. Ein sozialistischer Grossstaat vor 400 Jahern. Berlin. 1895; Bauden L. L'empire socialist des Inca. Paris, 1928 etc. [По-видимому, первыми это сделали французский философ Адольф Франк в брошюре «Коммунизм, судимый историей» (первое издание — 1848 г., второе, дополненное — 1871 г.) и французский же публицист Альфред Сюдр в книге «История коммунизма» (1848 г.). См.: Шер Я. Виновата ли Россия? // Философские исследования. 1993. № 1]. 3. См, например, Святловский В.В. Коммунистическое государство иезуитов в Парагвае в XVII и XVIII ст. Пг., 1924. 4. Сорокин П. Указ. раб., С. 196. 5. Wittfogel K.A. Oriental Despotism. A Comparative Study of Total Power. Hew Haven, 1957. 6. Шафаревич И.Р. Социализм как явление мировой истории. Париж, 1977. Впервые в нашей стране эта работа была опубликована: Шафаревич И.Р. Есть ли у России будущее? Публицистика. М., 1991. С. 5–388. 7. См., например: Радаев В. Шкаратан О. Возвращение к истокам // Известия. 17.02.1990; Они же. Правда этакратизма против мифа о социализме // Квинтэссенция. Философский альманах. 1991. М., 1992; Криворотов В. Русский путь // Знамя. 1990. № 8; Стариков Е. Фараоны, Гитлер и колхозы // Знамя. 1991. № 2 и др. 8. См.: Семёнов Ю.И. Первобытный коммунизм и крестьянская соседская община // Становление классов и государства. М., 1976. С. 77-78. 9. Подробнее см.: Семёнов Ю.И. 0б одном из типов традиционных социальных структур Азии и Африки. 10. См.: Семёнов Ю.И. Социально-экономический строй Древнего Востока: Современное состояние проблемы // Народы Азии и Африки. 1988. № 2. 11. Там же.
IV. К постановке проблемы генезиса индустрополитаризмаОдним из наиболее важных является вопрос о том, почему и как возникло индустрополитарное общество. Чтобы понять ответ, который нередко дается, нужно вспомнить, как у нас изображалась история советского общества. Во всех работах, в обилии появлявшихся вплоть до начала перестройки и даже после, утверждалось, что наше общество было сознательно построено по плану, основы которого были заложены К. Марксом и Ф. Энгельсом, а затем развиты В.И. Лениным. План этот постоянно конкретизировался в решениях руководящих органов КПСС. Съезды партии и пленумы ЦК принимали соответствующие постановления, а затем весь народ с огромным воодушевлением претворял их в жизнь. Так и шло развитие: руководящие указания, а затем их реализация. Правда, после XX съезда КПСС было официально признано, что стоявший во главе партии и государства И.В.Сталин в силу своего дурного характера допустил немало ошибок, которые сказались на жизни общества. После начала перестройки, когда во все большей и большей степени начало выясняться, что наше общество не совсем таково, каким оно должно было бы быть, столь же официально было заявлено, что все дело в деформации идеи социализма. Деформация идеи, естественно, привела к деформации общества[1]. При этом о причинах искажения идеи социализма, конечно, ничего сказано не было. Получившие, наконец, право голоса, критики нашего строя в ответ заявили, что никакого искажения концепции социализма у нас не произошло. Общество было построено в строгом соответствии с этой концепцией. И если оно оказалось плохим, то в этом вина самого этого учения и его основоположников. Учение оказалось неверным, ошибочна сама идея социализма и коммунизма. Ложным является марксизм в целом, включая его философию вместе с материалистическим пониманием истории. По их мнению, жизнь доказала, что не экономика определяет идеологию, а, наоборот, идеология экономику. Возник противоестественный экономический и общественный строй, обязанный своим появлением исключительно лишь идеологии. Все наше общество целиком зиждется на идеологии. Последняя всецело определяла внешнюю и внутреннюю политику государства. Марксистская идеология полностью детерминирует поведение если не всех членов общества, то, по крайней мере, представителей его правящих кругов. Нельзя не заметить, что официальные идеологи нашего режима и его критики сошлись в одном: и те, и другие в одинаковой степени считают, что идеи правят миром. Если не во всех обществах, то, по крайней мере, в нашем история есть движение сплоченной колонны людей, выполняющей волю руководителей. Эту колонну можно направить в одну, а можно — в другую сторону. Все зависит лишь от того, какими идеями руководствуются вожди. Все это, разумеется, чистой воды волюнтаризм. В этой картине общественной жизни абсолютно нет места исторической необходимости. Такой взгляд на историю совершенно ошибочен. История есть процесс, подчиненный определенным объективным законам, и в этом смысле естественноисторический. Это, отнюдь, не значит, что воля людей не играет никакой роли. Люди, бесспорно, творят историю, но всегда в соответствии с объективными условиями, в которых они живут. И творят они историю, как правило, не осознавая сколько-нибудь отчетливо того, к каким именно результатам, в конечном итоге, приведут их действия. И уроки нашей истории не только не подтверждают волюнтаризм, а, наоборот, полностью его опровергают. Люди стремились создать общество, в котором все средства производства принадлежат народу, где не будет ни классов, ни эксплуатации человека человеком, ни государства, а возник социальный порядок, основанный на частной собственности и характеризующийся наличием классов, эксплуатации и необычайно мощного государства. Иначе говоря, результаты действий людей оказались прямо противоположными тому, к чему они стремились. Таким образом, буквально ни одно положение марксистского учения о социализме не было претворено в жизнь. Поэтому утверждение, что советское общество было построено в полном соответствии с марксистскими идеями, не выдерживает никакой критики. Это общество не было сознательно построено. Оно, как и любое другое общество, сложилось стихийно в силу исторической необходимости. Дело, таким образом, вовсе не в идеях. Это особенно бросается в глаза, если принять во внимание, что общества политарного типа существовали, начиная с IV тысячелетия до н.э. К их возникновению марксизм явно не имел никакого отношения. Сейчас многими авторами настойчиво повторяется, что все человеческое общество всегда было классовым и иным быть не могло. Все эти утверждения находятся в поразительном противоречии с фактами. Не будем касаться периода становления человека и общества, который длился 1,5—1,6 млн. лет и завершился, примерно, 35—40 тыс. лет тому назад. Ограничимся лишь сформировавшимся человеческим обществом. В течение многих тысяч лет оно было коммунистическим. Все средства производства и предметы потребления были совместной собственностью членов первобытного коллектива. Люди трудились в меру своих способностей и получали в соответствии с их потребностями. Полностью отсутствовали частная собственность, эксплуатация человека человеком, деление на классы и государство. И такой порядок существовал не в силу доброй воли людей, а объективной экономической необходимости. Уровень развития производительных сил был в ту эпоху таков, что люди создавали продукта не больше или не намного больше, чем его было необходимо для обеспечения их физического, а, тем самым, и социального существования. Весь или почти весь общественный продукт был жизнеобеспечивающим. Избыточного продукта или совершенно не было, или он был очень невелик. В этих условиях никакие другие социально-экономические связи, кроме отношений распределения по потребностям и, соответственно, коллективной собственности на продукт не могли существовать. Дальнейшее развитие производительных сил, выражавшееся прежде всего в увеличении объема общественного продукта в расчете на душу населения, сделало неизбежным исчезновение такого порядка вещей, ибо он стал тормозом на пути развития человечества. Начиная с определенного уровня, дальнейшее функционирование и развитие производительных сил стало невозможно без возникновения частной собственности, классов и эксплуатации[2]. Логичным является предположение, что рано или поздно развитие производительных сил достигнет такого уровня, когда частная собственность и эксплуатация изживут себя, превратятся из двигателя прогресса в преграду на его пути. Но пока этот уровень не достигнут, любые попытки уничтожить частную собственность и классы обречены на неудачу. В истории человечества были случаи, когда угнетенный класс добивался военной победы над своим антагонистом. Один из наиболее ярких примеров — знаменитое восстание тайпинов в Китае (1850–1864 гг.), которое развертывалось под лозунгами всеобщего равенства и социальной справедливости. Представители старого господствующего класса повстанцами безжалостно уничтожались. В результате общество на территории, оказавшейся под властью тайпинов, стало бесклассовым. Тайпины создали в Центральном Китае свое собственное государство. В 185З г. был опубликован «Закон о земле», ставший своеобразной конституцией нового государства. «Земля, — говорилось в нем, — распределяется наделами по количеству едоков в семье вне зависимости от того, сколько в семье мужчин и женщин. У кого едоков больше — тому дается больше земли, у кого едоков меньше — тому дается меньше земли»[3]. Но тайпины не желали останавливаться на этом. Они хотели большего. Как говорилось в Законе: «Если есть земля, она обрабатывается сообща; есть пища — она распределяется равно между всеми; есть одежда — всем одинаково раздается для ношения; есть деньги — все они расходуются совместно, нет на земле места неравенству; нет человека, который бы не был сыт и в тепле»[4]. Всего лишь 14 лет просуществовало тайпинское государство, но этого времени было достаточно, чтобы в нем не только начался, но и завершился процесс классообразования. Скорость, с которой шло политарное классообразование в обществе тайпинов, объясняется тем, что у них с самого начала был создан мощный государственный аппарат, поэтому весь этот процесс свелся к превращению членов этого аппарата в господствующий класс. Вряд ли кто решится утверждать, что раздвоение общества тайпинов на эксплуататоров и эксплуатируемых имеет своим истоком их идеологию. Ведь такое общество сложилось в Китае задолго до появления в нем идеи всеобщего равенства и социальной справедливости. И классовое политарное общество существовало и в той части Китая, где эти идеи не только не провозглашались, а, наоборот, яростно преследовались. Классообразование в обществе тайпинов шло не в результате влияния идей всеобщего равенства и социальной справедливости, а вопреки этим идеям.
Примечания1. См.: Горбачев М.С. Социалистическая идея и революционная перестройка // Известия. 08.11.1989; К гуманному, демократическому социализму. Программное заявление XXVIII съезда КПСС // Материалы XXVIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1990. С. 77–78 и др. 2. Подробнее об этом см.: Семёнов Ю.И. Экономическая этнология. Первобытное и раннее предклассовое общество. Ч. 1–3. М., 1993. 3. Цит.: Хуа Ган История революционной войны тайпинского государства. М., 1952.С.266. См. также: Кара-Мурза Г.С. Тайпины. Великая крестьянская война и тайпинское государство в Китае. 1850-1864. М., 1941. С. 71. 4. Цит.: Хуа Ган. Указ. раб. С. 268. См. также: Кара-Мурза Г.С. Указ. раб. С . 73.
V. Капитализм и индустрополитаризмЕсли к возникновению агрополитарного общества марксизм не имел никакого отношения, то причастность его к появлению индустрополитарного общества отрицать невозможно. Однако вовсе не марксистские идеи вызвали его к жизни, а объективный ход исторического развития. Сам капитализм на определенном этапе своего развития создал объективную возможность появления политарного общества нового типа. Во второй трети XIX в. начали возникать монополистические объединения капиталистов, которые имели тенденцию к укрупнению. Возникали все более и более крупные монополии. Несколько позднее стала проявляться еще одна тенденция — сращивание монополий с государством, соединение их в единый организм. Логическим завершением действия этих двух тенденций было бы появление такого монополистического объединения, в состав которого бы входили все представители господствующего класса и которое совпадало бы если не со всем государственным аппаратом, то, по крайней мере, с его верхушкой. Иначе говоря, логическим завершением развития в данном направлении было бы появление индустрополитарного общества. Раньше всего это было осознано не учеными, а художниками. В романе Дж. Лондона «Железная пята», вышедшем в 1908 г., была нарисована впечатляющая картина пришедшего на смену капитализму индустриально-политарного общества[1]. Созданный гением Дж. Лондона образ «железной пяты» был использован Н.И. Бухариным в работах 1915-1916 годов, в которых указанная выше тенденция была осмыслена теоретически. Как писал Н.И. Бухарин, в результате слияния промышленного и банковского капитала с самой государственной властью народное хозяйство каждой из развитых капиталистических стран превращается «в один гигантский комбинированный трест, пайщиками которого являются финансовые группы и государство»[2]. Такого рода образование он называет «государственно-капиталистическим трестом», а всю систему в целом государственным капитализмом». Государство проникает во все сферы экономической жизни, регулируя и милитаризируя всю экономику. В результате плюралистический капитализм эпохи laisser-faire, свободного предпринимательства, уступает место форме «коллективного капитализма», где правящая «финансово-капиталистическая олигархия» осуществляет свои хищнические цели непосредственно через государство: «Государственная власть всасывает, таким образом, почти все отрасли производства; оно не только охраняет общие условия эксплуатационного процесса; государство все более и более становится непосредственным эксплуататором, который организует и руководит производством, как коллективный, собирательный капиталист». Такого рода государство с неизбежностью является милитаристским[3].
Все это Н.И. Бухарин рассматривает то, как совершившийся факт, то, как только тенденцию. Логика дальнейшего развития ведет, по его мнению, «по пути к универсальной государственно-капиталистической организации с уничтожением товарного рынка, с превращением денег в счетную единицу, с организованным в государственном масштабе производством, с подчинением всего “народнохозяйственного” механизма целям мировой конкуренции, т.е. в первую голову, войны»[5]. Вполне естественно, что перед Н.И. Бухариным встает вопрос, можно ли такой общественный строй называть капитализмом, даже государственным. И на него он дает своеобразный ответ. Он не может не видеть, что такого рода капитализм «собственно представляет собой некоторое отрицание капитализма, ибо внутренний рынок, денежное обращение внутри страны уже исчезло»[6].
И в то же время он упорно продолжает именовать это общество государственно-капиталистическим. Основание: продолжает существовать мировое товарное хозяйство, мировой капиталистический рынок, в который включены все национальные «государственно-капиталистические тресты». По его мнению, об особом общественном строе, качественно отличным от капиталистического, можно было бы говорить только в том случае, если бы все эти национальные «государственно-капиталистические тресты» слились бы в один единый мировой капиталистический трест. Но это, считал Н.И. Бухарин, невозможно[9]. Н.И.Бухарин не сопоставлял данный гипотетически способ производства с «азиатским», ибо не признавал существования последнего как особой самостоятельной системы хозяйства. Но немецкий историк экономики Ф. Хейхельхейм, в достаточной степени хорошо изучивший социально-экономический строй Древнего Востока, указывал на появление в капиталистических государствах ХХ в. черт сходства с древневосточной экономикой.
Таким образом, капитализм, каким он стал к ХХ в., таил в себе возможность возникновения политаризма нового типа — индустрополитарного общества. И эта возможность в ряде капиталистических стран в ХХ в. превратилась в действительность. Один из путей реализации этой возможности был предугадан Н.И. Бухариным. Он привел к возникновению фашизма. Наиболее ярко все особенности фашистского государства проявились в нацистской Германии. Это государство действительно было, как это предвидел Н.И. Бухарин, милитаристским, разбойничьим. Движение по этому пути не предполагало насильственного уничтожения капиталистических отношений и ликвидации класса капиталистов. Капиталистические отношения сохранились, но обволоклись возникшими политарными связями, что привело к существенному их изменению. В частности, произошло дополнение, а в дальнейшем и замещение экономического принуждения к труду внеэкономическим. Государство при фашизме становится, по существу, собственником личности, а тем самым и рабочей силы непосредственного производителя.
Не лучше обстоит дело и с крестьянами.
Точнее можно сказать, что крестьянин становится подчиненным собственником средств производства. Верховным же их собственником является класс политаристов. В какой-то степени это относится и к капиталистам. Они тоже становятся подчиненными собственниками средств производства. Однако между ними и крестьянами существует коренное отличие. Крестьяне являются производителями материальных благ. Поэтому они превращаются в составную часть слоя политарно эксплуатируемых. Иначе обстоит дело с капиталистами. Они были эксплуататорами и остаются ими. Однако они оказываются теперь под контролем государства, ставшего верховным собственником их предприятий, и вынуждены делиться с ним значительной часть своих прибылей[13]. Одновременно определенная часть капиталистов входит в состав партийно-государственного аппарата, а тем самым и класса политаристов. Имеет место и встречное движение. Определенная часть людей, которые раньше были политаристами и только политаристами, обзаводятся фабриками и заводами и становятся одновременно и капиталистами. Таким образом в нацистской Германии существовали чистые политаристы, политаристы, являвшиеся одновременно и капиталистами, и, наконец, чистые капиталисты. Политарный способ производства в нацистской Германии включал в свой состав в качестве компонентов как капиталистический, так и мелкобуржуазный способы производства. Этот вариант индустрополитарного способа производства был двухэтажным, причем в первом его этаже главную роль играл пусть преобразованный, но, тем не менее, сохранившийся капитализм. Общество нацистской Германии было не чисто политарным, а политарно-капиталистическим. Чисто политарным оно так и не стало, может быть, в силу недолговечности своего существования. Примечания1. [Десятью годами раньше идея индустриально-политарного общества нашла своё художественное воплощение в романе Г. Уэллса «Когда спящий проснётся» (1898)]. 2. Бухарин Н.И. Мировое хозяйство и империализм (экономический очерк). М.–Пг., 1923. С. 78. 3. Бухарин Н.И. К теории империалистического государства // Революция права. Сборник первый. М., 1925. С.15–18, 21–22, 25, 27. 4. Бухарин Н.И. Мировое хозяйство и империализм… С.30. 5. Бухарин Н.И. Экономика переходного периода // Избранные произведения. М., 1990. С.105. 6. Бухарин Н.И. О некоторых вопросах из первой части программы К.И. // Коммунистический интернационал. 1928. № 31–32. С. 35. 7. Бухарин Н. И. Мировое хозяйство и империализм… С.151, сн.1. 8. Бухарин Н.И. О некоторых вопросах из первой части программы К.И… С. 35. 9. Бухарин Н.И. Мировое хозяйство и империализм… С. 137–140, 157; Он же. К теории империалистического государства… С. 26–27. 10. Heichelheim F.M. An Ancient Economic History. Vol. 1. Leiden, 1968. P. 99–100. 11. Желев Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. М., 1991. С . 293. 12. Там же. С. 291. 13. См.: Там же. С. 292. VI. Россия и революцияДругой путь от капитализма к политаризму связан с уничтожением капиталистических отношений и ликвидацией класса буржуазии. Он стал не просто возможным, но по существу неизбежным в силу крайней неравномерности развития разных социально-исторических организмов. Если не считать Северной Италии, где буржуазный уклад начал формироваться еще в XIV–ХV вв., развитие капитализма в Западной Европе в общем и целом началось в XVI в. Капиталистический способ производства, естественным образом зародившийся в западноевропейском обществе, довольно длительное время сосуществовал с феодальным. Нараставший конфликт между новым и старым общественно-экономическими укладами был разрешен в ходе буржуазных революций, самой значительной из которых была Великая французская революция. В результате их феодальные отношения были уничтожены, а капиталистические стали безраздельно господствующими. К ХХ в. капитализм в странах Запада окончательно утвердился. Эра буржуазных революций для этих обществ ушла в прошлое. Иначе дело обстояло в остальном мире и, в частности, в России. Там никогда не существовало настоящего феодализма. Все классовые общества Азии к моменту контакта с западным миром были агрополитарными. В России вплоть до середины XIX в. наряду с политарными отношениями существовали такие, которые, хотя и не были феодальными, но имели черты сходства с последними. Их можно было бы назвать квазифеодальными, или феодолоидными. К числу квазифеодальных связей прежде всего должны быть отнесены крепостнические отношения в России. Квазифеодальные отношения существовали и в других странах Восточной Европы, а также в Латинской Америке. Ни агрополитарные, ни квазифеодальные отношения не могли создать условий для спонтанного развития капитализма. Во все эти страны капитализм был занесен извне. Его зарождение и первоначальное развитие в этих обществах было результатом воздействия сложившейся в Западной Европе мировой системы капитализма и порожденного ею мирового капиталистического рынка. Капитализм в этих странах начал возникать очень поздно. Даже в России, расположенной сравнительно недалеко от Западной Европы и давно поддерживавшей с ней тесные связи, капитализм начал развиваться лишь в последней трети XVIII в. Зарождение его в странах Азии относится к еще более позднему времени. Развивавшийся в этих обществах капиталистический уклад неизбежно пришел в противоречие с господствовавшими там агрополитарными и квазифеодальными отношениями. И это произошло довольно скоро, ибо политарные и квазифеодальные отношения оставляют значительно меньше простора для развития капитализма, чем настоящие феодальные. Этот конфликт мог быть разрешен либо путем реформ, либо путем революции. Для ряда стран революции стали неизбежными. Их принято называть буржуазными. Но они не были и не могли быть классическими буржуазными. Они были направлены не против феодализма, как на Западе, а против политарных и квазифеодальных отношений[1]. Многие страны Азии, вступившие на путь капиталистического развития, были колониями западных держав. В результате революции в них прибрели характер национально-освободительных. Они были направлены не только против местных защитников старых отношений, но и против господства тех или иных капиталистических держав Запада, что делало их антиимпериалистическими, а тем самым в какой-то степени и антикапиталистическими. Если для Запада к началу ХХ в. эра революций закончилась, то для остального мира она только наступила. Первой в этом столетии была революция 1905–1907 гг. в России. За ней последовали революции в Иране (1908–1911 гг.), Турции (1908–1909 гг.), Китае (1911–1912 гг.), Мексике (1911–1917 гг.). Революция в России назревала давно. Отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшие за ней другие реформы, открыв дорогу развитию капитализма, привели в последующем к еще большему обострению конфликта. В России сохранились помещичье землевладение, сословное деление и самодержавие. Правящие круги на дальнейшие уступки не шли. Все это делало революцию неизбежной. То, что она надвигается, что старая Россия обречена на гибель, в разных формах осознавали многие. Предчувствием надвигающегося урагана пронизана поэзия В.С. Соловьева, В.Я. Брюсова, А.А. Блока. Понимали это и трезвые политики и в самой России, и за рубежом. Надвигавшаяся революция была буржуазной[2]. Но произойти она должна была совсем в иных условиях, чем на Западе. Отчасти об этом уже было сказано. Но далеко не все. Даже Великая французская революция происходила тогда, когда не было вполне ясно, какое общество утвердится в ее результате. Большинство ее участников свято верило, что ее лозунг – «Свобода, Равенство, Братство» будет полностью претворен в жизнь. Поэтому после утверждения буржуазного строя наступило всеобщее разочарование. Одним из результатов индустриальной революции, начавшейся в последней трети XVIII в., было формирование подлинного промышленного пролетариата и резкое обнищание широких народных масс, длившееся в течение всей первой половины XIX в. Многие мыслители, в частности Ш. Фурье, выступили с резким обличением буржуазных порядков. Началось распространение социалистических идей. В силу этого, когда в России начали назревать перемены, у передовых ее деятелей не было особых иллюзий относительно капитализма. Важнейшим для них стал вопрос о том, каким образом обеспечить движение страны вперед и в то же время не прийти к капитализму. В поисках средства, которое обеспечило бы переход страны прямо к социализму, они, в конце концов, обратили свои взоры к русской крестьянской общине. Конечным результатом было создание концепции крестьянской социалистической революции. В крестьянстве они видели единственную силу, способную уничтожить старый общественный строй и создать новый. Но все их надежды оказались тщетными. Крестьяне на революцию не поднялись. С этим связан переход к тактике индивидуального террора, которая столь характерна для «Народной воли». Но начиная с последних десятилетий XIX в. в России вместе с промышленным капитализмом начал формироваться настоящий рабочий класс. Вместе с ним начало возникать рабочее движение вначале стихийное, а затем все более и более сознательное и организованное. В начале ХХ в. образовалась партия рабочего класса, взявшая на вооружение идеи марксизма. Таким образом, в России к началу революции, которая должна была быть буржуазной, существовал настоящий промышленный пролетариат, который оформился как вполне самостоятельная политическая сила. И этот класс был настроен крайне революционно. Его экономическое положение было примерно таким, в каком находился западноевропейский пролетариат в первой половине XIX в.: тяжелые условия труда, многочасовый рабочий день, нищенская зарплата, почти полное отсутствие социального обеспечения в случае болезни, увечья, старости. Рабочие страдали не только от экономического гнета, но и политического и юридического бесправия. В силу отсутствия в стране политических свобод рабочие были лишены возможности легальной защиты своих интересов. Они не имели права создавать свои организации, даже профессиональные, не говоря уже о политических. Запрещены были забастовки. То, что для Западной Европы было во многом уже прошлым, для России было настоящим. Российский рабочий класс к началу ХХ в. стал самой могущественной социальной и политической силой среди всех тех, кто был недоволен существующим порядком. Второй социальной группой, способной принять активное участие в революции, было крестьянство, которое было кровно заинтересовано в ликвидации помещичьего землевладения.
В отличие от Западной Европы эпохи буржуазных революций, в России ХХ в. существовала возможность великой крестьянской войны. Разрозненное и распыленное крестьянство, составлявшее в начале ХХ в. более 80% населения страны, было способно под влиянием пролетариата превратиться в мощную революционную силу. Что же касается русской буржуазии, то, в отличие от западноевропейской буржуазии XVII–ХVIII в. она в политическом отношении была совершенно немощной. Если в XVIII в. значительная часть французской буржуазии представляла собой мощную социальную силу, способную не просто участвовать в революции, но и возглавить ее, то русская буржуазия революционной никогда не была. И, конечно, та метаморфоза, которая произошла с российским рабочим классом к началу ХХ в., никак не могла пробудить в ней революционного настроя. Русская буржуазия, конечно же, была заинтересована в перестройке России, но революции она панически боялась. Именно этот смертельный страх вызвал к жизни русскую религиозную философию конца XIX — начала ХХ вв. Вполне понятно, что русская буржуазия была совершенно неспособна возглавить революцию и привести ее к решительной победе. Ведь даже в целом революционная французская буржуазия оказалась неспособной довести свою же собственную революцию до конца. И одна из важнейших причин этого состояла в боязни растущей активности и самостоятельности народных масс, прежде всего городского плебейства, включавшего в свой состав зарождающийся пролетариат, или предпролетариат. Достигнув определенного результата, та или иная фракция буржуазии считала революцию законченной и пыталась помешать ее дальнейшему развитию. Ее сменяла более радикальная фракция, которую в дальнейшем постигала та же участь. В конце концов, на определенном этапе развития революции возникла необходимость перехода власти в руки представителей иного более революционного класса — мелкобуржуазных демократов. А в решающие моменты революции гегемония в ней на мгновения переходила к городским низам, включавшим предпролетариат. Именно эти силы и довели революцию до конца. С переходом к ним руководства революцией связано осуществление целого ряда мер, которые означали выход за пределы задач, которые призвана была решить буржуазная революция. Это явление нередко характеризуют как «забегание» революции вперед[4]. Оно имело место не только в Великой французской революции.
Но даже в годы Великой французской революции власть никогда не переходила к низам, а гегемония их была временной и преходящей. Социальные низы города не были сколько-нибудь организованной политической силой с четкой определенной программой. Как мы уже видели, совершенно иначе обстояло дело в России в начале ХХ в.. Успешное развитие революции в этой стране с необходимостью предполагало и требовало не только гегемонии рабочего класса, но и прихода его к власти в лице наиболее радикальной его партии. Только переход власти в руки рабочего класса и его партии мог обеспечить полное решение задач буржуазной революции. Это было осознано В.И. Лениным, создавшим теорию перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и Л.Д. Троцким, выступившим с концепцией перманентной революции. Между их взглядами существует определенное различие, но в одном они были едины: революция в России, начавшись как буржуазная, завершится приходом к власти рабочего класса, который, не ограничиваясь решением задач буржуазной революции, поставит вопрос о социалистическом переустройстве общества. Как известно, первая русская революция потерпела поражение. Определенные изменения в ее результате произошли, но основные задачи революции решены не были. Провалились столыпинские реформы. В результате революция в России оставалась столь же неизбежной, как и раньше. И наиболее дальновидные представители господствующего класса понимали, что, начавшись с ниспровержения самодержавия, она приведет к ликвидации помещичьего землевладения, а затем и более глубокому вторжению в отношения собственности. Вот что, например, писал бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново в докладной записке царю в феврале 1914 г.. Предостерегая Николая II от вступления в войну с Германией, он предсказывал неизбежные социальные катаклизмы в обеих странах.
Если война окажется для России победоносной, то, по мнению П.Н. Дурново, все будет хорошо.
И события в России действительно пошли в таком направлении. Единственное, чего не предвидел бывший царский министр, это появление партии, способной возглавить и организовать бушующие народные массы. Получившая в результате Февральского переворота 1917 г. власть буржуазия, как это и предвидели, оказалась совершенно неспособной решить назревшие проблемы революции. Столь же никчемными оказались и мелкобуржуазные демократы. Эсеры не предприняли ни малейшей попытки претворить в жизнь разработанную ими программу социализации земли. Когда крестьяне сами стали захватывать помещичьи земли, что осенью 1917 г. приобрело массовый характер, Временное правительство, в состав которого входили эсеры, направило против них войска. Однако солдаты нередко категорически отказывались стрелять в своих «братьев-крестьян». Одновременно среди рабочих, и не только среди них, шло широкое распространение идей социализма. Несколько преувеличивая масштабы этого процесса, П. Сорокин писал:
В силу неспособности буржуазных и мелкобуржуазных партий удовлетворить чаяния народных масс приход к власти рабочего класса в лице большевистской партии был предопределен. Взяв власть, большевики буквально за несколько дней решили проблемы, к которым их предшественники боялись даже подступиться в течение нескольких месяцев. Задачи буржуазной революции в России были полностью решены. Примечания1. [В последующем я пересмотрел подобную трактовку рассматриваемых социальных революций. Кратко мой нынешний взгляд изложен в X разделе работы «Политарный (“азиатский”) способ производства: сущность и место в истории человечества и России»] 2. [К настоящему времени мои взгляды на русскую революцию претерпели существенные изменения. Теперь я рассматриваю её как общенародную, рабоче-крестьянскую по движущим силам; революцию, направленную против зависимости от западной мировой капиталистической системы, против возникшего в России в результате влияния Запада периферийного капитализма. Она была революцией национально-освободительной и антикапиталистической. Подробнее об этом см.: Семёнов Ю.И. История цивилизованного общества (XXX в. до н.э. — XX в. н.э.). М., 2001. С. 125–163; Он же. Философия истории. Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней. М., 2003. С. 479–508.] 3. Шингарев А.И. Вымирающая деревня. СПб., 1907. С. 4. 4. См. Симония Н.А. Что мы построили. М., 1991. С. 41-49. 5. Энгельс Ф. Введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии к науке» // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.. Изд. 2-е. Т. 22. С. 308–309. 6. Дурново П.Н. Записка // Красная новь. 1922. № 6 (10). С.195. 7. Там же. С.197. 8. Сорокин П.А. Голод и идеология общества // Квинтэссенция. Философский альманах. М., 1990. С. 398–399.
VII. Начало становления индустрополитаризма в РоссииА дальше началось «забегание» революции вперед, причем в таких масштабах, которые были невозможны в буржуазных революциях XVII–ХVIII вв.. Там, как уже указывалось, власть никогда не попадала в руки социальных низов. Они лишь в некоторые моменты оказывались гегемоном революции, не больше. Здесь же власть перешла в руки сравнительно многочисленного класса, возглавляемого партией, имевшей достаточно четкую программу социальных преобразований. Ф. Энгельс, допускавший возможность перехода в процессе развития буржуазной революции в Германии, в силу трусости немецкой буржуазии, власти в руки партии рабочего класса, ориентировавшейся на социализм, неоднократно ставил вопрос о том, каковы будут последствия этого и для партии, и для общества.
Все это он иллюстрирует на примере Т. Мюнцера, оказавшегося во главе мятежного Мюльгаузена. В письме Ф. Энгельса к И. Ведемейеру 12 апреля 1852 г. речь идет уже о современности.
В середине XIX в. никакой другой перспективы, кроме поражения партии рабочего класса и утверждения капитализма в стране, не существовало. В ХХ в. открылась еще одна: возникновение индустрополитарного общества. Придя к власти, большевики первоначально ограничились лишь доведением до конца буржуазно-демократической революции. Это отчетливо можно видеть на примере декретов II Всероссийского съезда советов. Большевики вначале не ставили своей задачей национализацию даже крупных промышленных предприятий. Они ограничились лишь созданием рабочего контроля. Декретом СНК от 29 октября (11 ноября) 1917 г. был введен восьмичасовый рабочий день. Но эту меру вряд ли можно считать специфически социалистической. В дальнейшем началась национализация отдельных предприятий. Но она не носила массового характера. В каждом конкретном случае были свои особые причины: неисполнение декрета СНК о введении рабочего контроля, отказ предпринимателя продолжать производство, оставление предприятия правлением или владельцем, неумелое ведение хозяйства и т.п.. И проводились эти меры чаще всего под давлением низов. Центр в большинстве случаев просто санкционировал инициативу мест. Вот что писали об этом свидетели тех лет:
И только в июне 1918 г. уже в разгар гражданской войны были приняты декреты о национализации крупных предприятий почти всех отраслей промышленности. Можно дискутировать о том, существует ли в принципе уровень производительных сил, по достижении которого отпадет объективная необходимость в частной собственности, но бесспорно, что Россия такого уровня к 1917 г. не достигла. Взгляда, что производительные силы этой страны не достигли уровня, при котором возможен социализм, придерживались не только противники большевиков из числа марксистов, но и лидеры большевистской партии. В.И. Ленин считал это положение совершенно бесспорным.
Такому, как выразился В.И. Ленин, «шаблонному доводу» он противопоставил свой подход к проблеме:
В.И. Ленин, конечно, сознавал, что низкий уровень развития производительных сил с неизбежностью должен был порождать процесс классообразования. Но он видел только одну форму этого процесса — классообразование капиталистическое. И считал его огромной опасностью.
По его мнению, есть лишь одно средство ликвидировать эту опасность — «перевести хозяйство страны, в том числе и земледелие, на новую техническую базу, на техническую базу современного крупного производства»[9]. Но для этого нужны были долгие годы. А меры по предотвращению реставрации капитализма нужно было принимать сейчас. Особенно трудное положение сложилось в этом отношении с началом НЭПа. Новая экономическая политика с неизбежностью предполагала определенную свободу капиталистического развития. Как подчеркивал В.И. Ленин, известное восстановление капитализма в Советской России имело целый ряд положительных сторон[10]. Но оно могло привести и к полной реставрации капитализма.
Прежде всего, необходимо было не дать капиталистам возможности организоваться. Это неизбежно требовало ограничения в стране политических свобод.
Более определенно высказался В.И. Ленин в письме к Г. Мясникову, предложившему ввести свободу печати, начиная от монархистов до анархистов включительно.
Меры, которые предприняло советское государство, действительно помогли вначале ограничивать и держать под контролем процесс капиталистического классообразования, а в последующем и вообще покончить с ним. Но эти же меры в огромной степени способствовали успешному развитию другой формы классообразования — политарному классообразованию. К. Виттфогель утверждает, что В.И. Ленин допускал возможность «азиатской реставрации» и опасался ее[14]. Вряд ли с этим можно согласиться. Детальный анализ работ В.И. Ленина показывает, что возможности политарного классообразования в Советской России он совершенно не учитывал. А между тем ее в свое время допускал Г.В. Плеханов. Полемизируя в конце XIX в. с русскими народниками, мечтавшими о социалистической революции в России, он писал, что «совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перуанской империи, т.е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке»[15]. Правда, сам он считал такой вариант развития мало вероятным, даже невозможным[16]. В отличие от капиталистического, политарное классообразование поставить под контроль государства было невозможно, ибо в его успешном исходе были заинтересованы по существу все члены государственного аппарата. И шло оно скрытно, незаметно. Все связанное с ним всегда можно было истолковать как извращения, допускаемые отдельными лицами. Именно так оно и было понято В.И. Лениным, наблюдавшим самые его начальные стадии. Политарное классообразование было понято им как просто бюрократизация государственного аппарата, с которой можно и должно бороться.
Спустя полтора года, в марте 1923 г. он был настроен несколько более пессимистически. То, что В.И. Ленин принимал за бюрократизм, оказалось более живучим, чем он полагал раньше. Но корни этого явления он по-прежнему продолжал искать в прошлом. Это было, по его мнению, наследие старого мира.
В.И. Ленин с горечью признает, что все попытки улучшения госаппарата ни к каким зримым результатам не привели.
Но он не теряет надежды, что успех в этом деле все же возможен. И в своих последних работах намечает целую серию мер, которые, по его мнению, могли бы привести к желаемым результатам.
Но это были не более, как иллюзии. В этом отношении более проницательным, чем В.И. Ленин, оказался Н.И. Бухарин. В работе «Теория исторического материализма», которая увидела свет в 1921 г., в главе о классах он ставит вопрос по-другому. Н.И. Бухарин серьезное внимание уделяет доводам социолога Р. Михельса, который считал, что с приходом социал-демократов к власти произойдет не ликвидация классов, а лишь смена элиты. Средства производства окажутся в таком случае в руках государства. Но «управление громадным капиталом... передает администраторам такую же меру власти, как и владение собственным капиталом, частной собственностью»[21]. Возражая ему, Н.И.Бухарин утверждает, что при социализме о выделении особого слоя управляющих не может быть и речи. Иное дело - переходный период. Сразу же после революции происходит падение производительных сил и возрастает материальная необеспеченность широких масс. Не все рабочие в силу отсутствия образования способны принять участие в управлении производством и обществом. Этим занимается более или менее узкий круг людей. «Поэтому тенденция к “вырождению”, т.е. выделению руководящего слоя, как классового зародыша, неизбежно будет налицо»[22]. По мнению Н.И. Бухарина эта тенденция будет парализоваться двумя противоположными: ростом производительных сил и уничтожением монополии образования. Но он не решается утверждать, что ход событий уже предрешен в пользу социализма. «От того, — пишет он, — какие тенденции окажутся сильнее, зависит и конечный исход борьбы»[23]. Октябрьская революция была не заговором кучки людей, а великим народным движением. Именно опора на основную часть народа обеспечила большевикам победу в гражданской войне. Большинство людей, возглавивших революцию, а также широчайшие массы ее участников были воодушевлены великими идеями свободы, равенства, социальной справедливости. Однако для создания нового строя идей, даже самых благородных, недостаточно. Нужна была прочная материальная основа, а она отсутствовала. Самый выдающийся поэт нашей эпохи Н. Коржавин[24] в поэме «Танька», написанной в 1957 г., обращаясь к старой коммунистке-идеалистке, прошедшей ужасы сталинских лагерей, писал:
В результате революции возник достаточно мощный партийно-государственный аппарат, в задачу которого помимо всего прочего входило руководство производством и распределением материальных благ. В условиях всеобщей нищеты и дефицита неизбежными были попытки отдельных членов партгосаппарата использовать свое служебное положение для обеспечения себя и своей семьи необходимыми жизненными благами, а также для оказания услуг, причем не обязательно безвозмездных различного рода людям, не входившим в аппарат. О том, что такого рода практика уже в первые годы после революции получила широкое распространение, свидетельствует, в частности, закрытое письмо ЦК РКП(б), датированное сентябрем 1920 г..
Так постепенно складывалась система привилегий для руководящих работников партии и государства. И помешать этому не могли никакие самые благие пожелания и намерения. Вполне понятно, что все это более или менее скрывалось. Что же касается самих привилегированных, то наиболее совестливые из них пытались найти этому моральное оправдание. Они должны быть обеспечены лучше, чем остальные, потому, что все свои силы отдают служению народу. Они более других нужны народу. Как с горечью писал поэт:
К этому нужно добавить, что люди 20-х годов, вступая на этот путь, не сознавали, к чему это приведет. Будущее для них было скрыто. Насколько непреодолимыми были силы, толкавшие их к этому, свидетельствует современность. Сколько у нас, начиная с 1985 г., писали о привилегиях нашего господствующего слоя, сколько их осуждали. Под лозунгами борьбы с привилегиями, полного уничтожения привилегий шли к власти люди, которые именовали себя демократами. И что же произошло, когда они, наконец, достигли цели? Предоставим слово очевидцам. Еще 8 августа 1991 г. Н. Травкин говорил:
Все эти явления приобрели обвальный характер после августовских событий 1991 г..
Приведем еще несколько свидетельств людей, занимающих самое различное положение и придерживающихся самых различных убеждений.
Слово члену Президиума ВС РФ Н. Медведеву:
Размышляет кинорежиссер Э. Рязанов:
И продолжать можно было бы без конца. Но нужно где-то остановиться. Закончим обобщающим высказыванием известного публициста, одного из виднейших идеологов демократического движения Ю. Буртина, приостановившего в феврале 1992 г. свое членство в руководстве «Демократической России»:
От современности вернемся к 20-м годам ХХ в.. В отличие от нынешних «демократических» деятелей тогдашние руководители тянулись к привилегиям, не сознавая того, к чему все это ведет. Для того, чтобы подобного рода действия стали постоянными и систематическими, необходимо было уничтожение всякого контроля со стороны масс, т.е. ликвидация демократии. Этому способствовали условия гражданской войны, которые делали необходимым использование авторитарных методов управления. Но дело не в самой по себе гражданской войне, ибо пик классообразования приходится не на нее, а на мирное время. Уничтожение демократии предполагало фактический отказ от выборности в партии и государстве, а тем самым переход к системе назначений сверху до низу. О практической замене выборности назначенством в партии говорилось в «Заявлении 46-ти», подписанном рядом крупных деятелей партии и направленном 15 октября 1923 г. в политбюро ЦК РКП(б).
Самых нижестоящих чиновников назначали те, что были рангом выше, тех в свою очередь — еще более высокостоящие и т.д.. Но где-то существовал конец. Должен был существовать верховный назначающий, выше которого не стоял никто. Верховный вождь не мог быть назначен. Он должен был выдвинуться сам. Формирование иерархической политарной системы с необходимостью предполагало появление политарха. За это положение шла борьба. Одержать в ней победу мог только тот человек, который обеспечил себе поддержку большинства формирующегося класса политаристов. Но для этого он должен был понимать интересы этого класса и служить им. Таким человеком оказался И.В. Сталин. Однако главой политосистемы, политархом вполне могло стать и другое лицо. Это не могло сказаться на сущности происходившего процесса, хотя некоторые ее проявления могли быть другими. Иногда говорят о бухаринской альтернативе. Возможность такого варианта развития в принципе существовала, хотя вероятность его реализации в тех условиях была крайне малой. Практически по этому пути пошла Польша после возвращения к власти В. Гомулки в 1956 г.. В ней реализовался более умеренный, чем сталинский, но, тем не менее, вариант политаризма. Примечания1. Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т.7. С. 422–423. 2. Энгельс Ф. Письмо И. Ведемейеру 12 апреля 1852 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.. Изд. 2-е. Т.28. С. 490–491. 3. Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. Самара, 1920. С. 177–178. 4. Ленин В.И. О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова) // Полн. собр. соч.. Т.45. С. 380. 5. Там же. С. 381. 6. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Полн. собр. соч.. Т. 41. С. 54. 7. Там же. С.6. 8. Ленин В.И. Доклад о замене разверстки натуральным налогом 14 марта // Полн. собр. соч.. Т. 43. С .61-62. 9. Ленин В.И. Доклад Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров о внешней и внутренней политике 22 декабря // Полн. собр. соч.. Т. 42 С.159. 10. См., например: Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов // Полн. собр. соч. Т. 44. С.159–161 и др. 11. Там же. С. 161. 12. Там же. С. 161-162. 13. Ленин В.И. Письмо Г. Мясникову // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 79. 14. Wittfogel K.A. Op. cit. P. 398–400. 15. Плеханов Г.В. Наши разногласия // Соч. Т. 2. М.–Л, 1925. С. 306. 16. Плеханов Г.В. Социализм и политическая борьба // Там же. С. 81. 17. Ленин В.И. Новые времена, старые ошибки в новом виде // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 106. 18. Ленин В.И. Лучше меньше, да лучше // Полн. собр. соч. Т. 45. С. 390. 19. Там же. С. 392 20. Там же. 21. Michels R. Zur Sociologie das Partaiwesens in der modern Demokratie. Leizig, 1910. S.370. [Сходные взгляды развивал М.А. Бакунин в работе «Государственность и анархия» (1873) // М.А. Бакунин. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 438–439, 482–484] 22. Бухарин Н.И. Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии. М.-Пг., [1924]. С.354. 23. Там же. С. 355. 24. [Я имею ввиду произведения, созданные им в период, когда он ещё не перешел на позиции пещерного антикоммунизма и стал восхвалять победу фашистов в Испании и оправдывать вьетнамскую авантюру США. После этого он оказался не в состоянии написать ни одной сколько-нибудь приличной стихотворной строчки.] 25. Коржавин Н. Танька // Н. Коржавин. Время дано. М., 1992. С. 190–191. [Расположение строк приведено в соответствии с последним изданием поэмы: Н. Коржавин. Стихи и поэмы. М., 2004.] 26. Десятый съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1963. С. 57–58. 27. [Коржавин Н. Начальник творчества // Н. Коржавин. Стихи и поэмы. М., 2004. С. 514. Данное издание поэмы является первым. Я её читал в середине 60-х годов в машинописи, и ссылки в первом издании работы делал по памяти. Допущенные мелкие неточности в настоящем издании исправлены.] 28. Травкин Н. Президентом я не буду. Но кое-что скажу // Megapolis-Express. 08.08.1991. 29. Задорнов М. Демократия в Чи-чи-чи-пи // Известия. 07.11.1991. 30. Ашин Г. За элитой — вновь элита? // Известия. 01.10.1991. 31. Овчинникова И. Новая власть в старом лимузине // Известия. 14.12.1991. 32. Пономарев Л. Прокуратура — в кусты, номенклатура — в дамки // Куранты. 31.03.1992. 33. Медведев Н. Нам нечего скрывать, кроме своих доходов // Куранты. 11.04.1992. 34. Рязанов Э. Жаль только, что жить в эту пору прекрасную // Куранты. 06.06.1992. 35. Винокур В. Мысли оптом и в розницу // Куранты. 23.06.1992. 36. Буртин Ю. Новый «новый класс» // Куранты. 08.02.1992. Более детально об этом же см.: Буртин Ю. Важные государственные дела. Новые люди на фоне нового пейзажа // Независимая газета. 21.04.1992. 37. «Заявление 46-ти» в Политбюро ЦК РКП(б) 5 октября 1923 г // Известия ЦК КПСС. 1990. № 6. С. 190. VIII. Завершение становления индустрополитаризма в СССРЛюбой вариант политарного классообразования предполагает репрессии. Без них невозможно уничтожить контроль над деятельностью госаппарата со стороны масс. Политаризм во всех его разновидностях предполагает верховную собственность политаристов на личности всех остальных членов общества. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Право это могло проявляться в разных формах, но оно всегда существовало. Поэтому правовое государство при политаризме исключено. Особенно зверское обличье политарная собственность на личности подданных приобретает на стадии становления этого строя. Примером может послужить Буганда начала XIX в., которая была формирующимся агрополитарным обществом. Верховный правитель страны — кабака не только имел абсолютное право на жизнь и смерть своих подданных, но и систематически им пользовался. Важную роль в Буганде играл институт человеческих жертвоприношений. Существовало 13 специальных мест, каждое со своим верховным жрецом, где они совершались. Число людей, приносимых в жертву одновременно, могло доходить до несколько сот и даже тысяч. Право и одновременно обязанность поставлять людей для жертвоприношений принадлежало кабаке. В жертву могли быть принесены не только люди, совершившие какие-либо проступки, но и совершенно ни в чем не повинные. Время от времени кабака посылал отряды, которые хватали всех, кто попадал им по дороге. Всех схваченных вели во двор кабаки. И затем только от его воли зависело, будет тот или иной человек отпущен на волю или принесен в жертву[1]. Практика постоянного, систематического террора характерная для всех вообще агрополитарных обществ[2]. Систематические репрессии против ни в чем не повинных людей начались в СССР в 1927–1928 гг. Такое утверждение может сразу вызвать возражение. Тотчас же на память приходит красный террор времен гражданской войны. Но этот террор был явлением иного порядка. Конечно, его жертвами могли стать и становились ни в чем не повинные люди. Но суть красного террора состояла вовсе не в этом. Это было средство подавления действительных противников. В этом отношении красный террор не отличался от белого, о котором у нас сейчас предпочитают молчать. Ни одна гражданская война не обходилась без безжалостного взаимного истребления. И оно никогда не ограничивалось лишь полями сражений. Сейчас много говорят о расстрелах участников заговоров против советской власти. Но ведь эти заговоры в большинстве своем не были сфабрикованы следователями ВЧК. Они действительно имели место и представляли реальную опасность для советской власти. Еще больше пишут о подавлении крестьянских восстаний. Но эти восстания действительно происходили. При этом крестьяне нередко самым бесчеловечным образом расправлялись с представителями советской власти и всеми коммунистами. И вообще ни одна власть, какой бы то она не была, не может не отражать вооруженных выступлений, имеющих целью ее ниспровержение. Наши публицисты, как будто набрав воды в рот, молчат о том, с какой жестокостью подавлялись колчаковцами восстания сибирских крестьян. А ведь при этом совершались такие зверства, которые не идут ни в какое сравнение с действиями карательных частей Красной армии. Конечно, могут сказать, что белые сражались за правое дело, а красные — за неправое. Поэтому жестокость одних оправданна, а других - нет. Но как же в таком случае обстоит дело со знаменитым подходом с позиции общечеловеческих ценностей, в верности которому клянутся сейчас чуть ли не все? Ведь это же проявление почти всеми проклинаемого классового, партийного подхода. Но несмотря на все проклятия классовый, партийный подход всецело торжествует. Просто люди, отрицающие его, выступают с позиций иного или иных классов. Слабо верится в общечеловеческий гуманизм А.И. Солженицына, когда знакомишься с тем, как он осуждает Николая II и его окружение за то, что они, по его мнению, недостаточно решительно расправлялись с противниками режима. «Он, — с горечью пишет А.И. Солженицын о Николае II, — не имел мужества для действий. У него и всех правящих уже не было решительности бороться за свою власть. Они уже не давили, а только слегка придавливали и отпускали»[3]. Великому гуманисту мало «Кровавого воскресенья», карательных экспедиций 1905–1907 гг., во время которых тысячи людей уничтожались без суда и следствия, Ленского расстрела и т.п.. А.И. Солженицын ставит слова «столыпинский террор» в кавычки и всю вину за него возлагает на революционеров[4]. Столыпин здесь совершенно не при чем: не нужно было бороться против самодержавия. Раз выступили против него, то и получили по заслугам. Если за что-то и можно упрекнуть царскую власть, то разве лишь за излишнюю мягкость. И А.И. Солженицын не одинок. Постоянный автор «Курантов» — газеты, объявляющей себя сверхдемократической, — А. Иванов из года в год славит генерала Пиночета, уничтожившего демократический режим в Чили. А. Иванов, конечно, не отрицает, что Пиночетом были замучены, убиты без суда десятки тысяч людей. Но считает все это совершенно оправданным: ведь Пиночет действовал во имя великой цели — защиты частной собственности. А для этого все средства хороши. Цель, таким образом, оправдывает средства. А. Иванов объявляет Пиночета национальным героем Чили и упрекает его лишь в излишней доброте и мягкосердечии. При этом он, конечно, молчит о том, что сами чилийцы, как только они получили, хотя и ограниченную, но все же возможность выразить собственное мнение о своем национальном герое, то немедленно прокатили его на выборах. А дальше — больше. «Демократ» А. Иванов горячо выступает на защиту крепостного права. Он всячески поносит А.И. Радищева и славит Екатерину, покаравшую дерзкого вольнодумца. А дальше уже ничего не может удивить: ни реверансы в сторону фашизма и лично Гитлера, который был настолько мудр, что не посягнул на частную собственность, ни комплименты гестапо[5]. Единомышленников у него много. Один «демократ» оправдывает рабство в Северной Америке и осуждает северян, которые его уничтожили, другой — воспевает кровавую расправу генерала Кавеньяка с восставшими рабочими Парижа и призывает брать с него пример, третий — восхваляет карательные экспедиции против крестьян, захватывавших помещичьи земли, четвертый — славит «столыпинские галстуки»[6]. Цель оправдывает средства. И вот вся «демократическая» печать, начиная с умеренных «Известий» и кончая радикальными «Курантами», усиленно распространяет миф о немецких деньгах, на которые была «сделана» Октябрьская революция. Ссылаются на неопровержимые доказательства, но их никогда не приводят. Исключением является газета «Megapolis-Express», которая опубликовала телеграмму немецкого посла Мирбаха из Москвы германскому императору, в которой сообщалось о наличии больших сумм для поддержки большевиков, и ответную телеграмму статс-секретаря Кюльмана, в которой говорится о необходимости использования всех средств для того, чтобы большевики пришли к власти. Первая телеграмма датирована 16 мая 1917 г., вторая — 18 мая. Все бы хорошо. Но вот мелкая неувязка: в мае 1917 г. немецкого посольства в России заведомо быть не могло, да еще к тому же в Москве. И не сошлешься на типографскую ошибку: нужно де читать не 1917 г., а 1918 г. В мае 1918 г. большевики давно уже были у власти[7]. Как утверждают другие столь же компетентные «специалисты», в 1918 г. большевики не только ничего не получали от немцев, а наоборот, расплачивались с ними за былые услуги. «Куранты», чтобы показать, как большевики грабили собственный народ в угоду своим былым покровителям, в номере от 29 августа 1991 г. опубликовали впечатляющий список продуктов, которые были вывезены с территории Украины в Германию в период с весны до ноября 1918 г.. Список может быть и верен. Но причем тут большевики? Ведь Украина в это время была оккупирована немцами, и правителем ее являлся немецкий ставленник гетман Скоропадский. Как видно, «демократическим» публицистам не до истины: великая цель оправдывает любые средства. Но вернемся к вопросу о репрессиях. Конечно, и террор эпохи гражданской войны способствовал процессу политарного классообразования. Но это был его побочный результат. Основная цель красного террора состояла в подавлении и уничтожении реальных противников. В отличие от него репрессии, начавшиеся в 1927–1928 годах, не имели своей целью подавление реальных врагов. Суть их состояла в создании атмосферы всеобщего страха, сознания того, что ни покорность, ни лояльность, ни даже преданность существующему строю — не избавляют человека от возможности стать жертвой репрессий. Принципиальное отличие репрессий конца 20-х и начала 30-х годов от тех, что имели место во время гражданской войны, отметил Н.И. Бухарин. В частном разговоре один из виднейших лидеров большевиков сказал, что во время революции он видел «вещи, иметь дело с которыми не пожелал бы и врагу. Но 1919 год никак нельзя сравнить с 1930–1933 гг.. В 1919 году мы сражались за нашу жизнь. Мы убивали, но убивали и нас. Мы каждый день рисковали своими головами и головами близких… А в годы коллективизации шло хладнокровное уничтожение абсолютно совершенно беззащитных людей вместе с их женами и детьми»[8]. Начало репрессиям нового рода положило печально знаменитое сфабрикованное Шахтинское дело ( 1928 г.), за ним последовали столь же сфальсифицированные процессы «Промпартии» ( 1930 г.) и «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)» ( 1931 г.). Не состоялся процесс «Трудовой крестьянской партии», но по ее делу было репрессировано много людей. В эти годы было проведено немало открытых и закрытых судов и бессудных расстрелов. Этот цикл включает в себя и репрессии в деревне в годы коллективизации, жертвами которых стали миллионы крестьян. По разным оценкам в 1930–1931 годах были высланы из мест проживания от 250 тысяч до 1 млн. семей (1,25–5 млн. человек), а их имущество конфисковано[9]. Искусственно вызванный страшный голод 1932–1933 годов унес от 4 до 5 млн. жизней. Параллельно с нарастанием репрессий шел процесс узаконения системы «корыт». В начале 30-х годов процесс становления в СССР политарного строя в основном завершился. В стране произошел окончательный возврат к классовому обществу, правда, иного типа, чем то, что существовало до революции. В новом обличье вернулся «старый мир». Как писал Н. Коржавин в уже упоминавшейся выше поэме, обращаясь к ее героине:
Но, хотя к началу 30-х годов формирование политарного строя в основном завершилось, для того, чтобы он окончательно утвердился и приобрел наиболее адекватную форму, нужны были новые репрессии. Следующий их цикл охватывает период с 1934 г. по 1939 г., а их пик приходится на 1937 г.. Репрессии этого цикла сейчас иногда рассматривают как менее значительные, чем репрессии предшествующих лет. Складывается мнение, что в это время в основном были репрессированы лишь интеллигенты и партийно-государственные работники. Но это совсем не так. Репрессии этого цикла по своему размаху намного превосходили репрессии предшествующих лет. В письме на имя Н.С. Хрущева, датированном 1 февраля 1954 г. и подписанным генеральным прокурором СССР Р.А. Руденко, министром внутренних дел СССР С.Н. Кругловым и министром юстиции СССР К.П. Горшениным, сообщалось, что в период с 1921 г. по настоящее время (т.е. до начала 1954 г.) за контрреволюционные преступления всего было осуждено 3 777 380 человек. 765 180 человек были приговорены к ссылке и высылке, 2 369 229 — к содержанию в тюрьмах и лагерях, 642 980 — к высшей мере наказания[11]. В другой справке, составленной в МВД СССР в 1953 г., к 3 777 318 осужденным за контрреволюционные преступления были добавлены 282 926 человек, осужденных за особо опасные государственные преступления (военный шпионаж и особо опасный бандитизм), что дало цифру в 4 060 306 человек. Эта справка содержала разбивку осужденных за контрреволюционные и особо опасные государственные преступления по годам. Из нее следовало, что из общего числа осужденных за 33 года (1921–1953) на 1937–1938 гг. (т.е. на 2 года) приходится 1 344 923 человека (33,12%), а из общего числа приговоренных к смертной казни (799 455 человек) — 681 692 человека (85,27%)[12]. Недаром 1937 год надолго вошел в память народа как пора страшного бедствия.
И совершенно не случайно в единственной обстоятельной работе об этом периоде жизни страны репрессии 1934—1939 годов характеризуются как «большой террор»[14]. Но в набирающем силу представлении о событиях тех лет безусловно есть и доля истины. В 1934–1939 годах впервые был нанесен удар по самой правящей партии. Ранее ее члены в определенной степени были исключены из атмосферы всеобщего страха. Конечно, отдельные члены партии подвергались репрессиям и раньше. Но, как правило, жертвами их становились лишь оппозиционеры, т.е. люди, которые были реальными противниками генеральной линии ЦК. Да и наказания носили сравнительно мягкий характер. Их обычно ссылали и лишь в крайнем случае приговаривали к тюремному заключению. Попытки И.В. Сталина в 1932–1933 годах добиться расстрела таких своих явных противников, как М.Н. Рютин, А.П. Смирнов, Н.Б. Эйсмонт, В.Н. Толмачев, натолкнулись на упорное сопротивление значительной части членов политбюро, прежде всего С.М. Кирова, Г.К. Орджоникидзе и В.В. Куйбышева[15]. В 1934 и последующих годах члены партии оказались в таком же положении, что и остальное население страны. Ничто: ни безусловное следование линии ЦК, ни личная преданность Сталину не могли гарантировать человеку личной безопасности. Более того, в 1934–1939 годы сама по себе принадлежность к партии была достаточным основанием для того, чтобы стать очередной жертвой. Недаром поэт, характеризуя эту пору, писал:
В результате старая партия была по существу уничтожена. Место ее заняла новая партия, лишь сохранившая старое название. Впервые об этом открыто было сказано Ф.Ф. Раскольниковым в его «Открытом письме к Сталину». Обращаясь к Сталину, он писал:
Важная особенность репрессий 1934–1939 годов состояла в том, что их жертвами впервые стали не только рядовые члены общества, но и партийно-государственные работники, т.е. представители класса политаристов. И это требует объяснения. Ни один господствующий класс, по крайней мере, до тех пор, пока не приходит время его заката, не был слоем чистых паразитов. Его представители были не менее необходимыми агентами производства, чем непосредственные созидатели материальных благ. Не представляет собой исключения и класс политаристов. При индустрополитаризме он должен был организовывать производство в масштабе всей страны. И важнейшим является вопрос о стимулах, которые побуждают представителей господствующего класса способствовать развитию производства. Когда речь идет о персональной или даже групповой частной собственности, то ответ ясен: стремление извлечь для себя максимальный доход. Но ни один политарист, взятый в отдельности, не был частным собственником. Собственником был лишь класс в целом. В результате, хотя весь класс в целом был объективно заинтересован в прогрессе производства, все его члены, взятые по отдельности, прямой заинтересованности в этом не имели. Размеры «корыта», которыми располагали те или иные политаристы, были фиксированы. Они непосредственно зависели не от его личного вклада в производство, а от места в иерархии. Пока политарист занимал данную должность, он получал один и тот же доход, независимо от итогов его деятельности на этом посту. Он был непосредственно заинтересован лишь в делании карьеры, т.е. в продвижении по служебной лестнице. Чем более высокой была занимаемая им должность, тем большим было «корыто». Но в этом была заложена возможность появления опосредованной заинтересованности политариста в успехе экономической деятельности. Объективная заинтересованность класса политаристов в целом в развитии производства, выражалась в планах, которые составляли руководящие органы. Планы на каждую новую пятилетку, на каждый новый год были большими, чем планы на предшествующие такие же отрезки времени. Нужны были стимулы, которые побуждали бы политаристов выполнять хозяйственные директивы центра. Один из них состоял в том, что люди, которые скрупулезно им следовали, переводились на более высокие должности. Стремление занять более высокое место в политосистеме толкало человека к тому, чтобы делать возможно больший вклад в развитие производства. Однако возможность такого позитивного стимулирования была ограниченной. Наряду с данным способом делания карьеры существовали и другие: наличие мощных покровителей, умение втирать очки и т.п.. Но главное: с подъемом по иерархической лестнице число мест непрерывно сокращалось. Большую карьеру могло сделать лишь ограниченное число лиц. Поэтому наряду с позитивным стимулированием должно было возникнуть и негативное: лишение должности. Но во всех политарных обществах, как древних, так и новых, существовало негласное правило: политарист не мог быть низведен до положения рядового члена общества. Пока он был на свободе, он был обречен вращаться в кругу политаристов. Чаще всего его братья по классу подыскивали ему должность не меньше той, что он занимал раньше. Лишь в редких случаях ему доставалась должность с меньшим «корытом». В этих условиях единственным реальным негативным стимулом могла быть только угроза лишения свободы и жизни. Чтобы политарный аппарат более или менее надежно работал, его глава — политарх должен был получить право распоряжаться судьбами всех членов класса политаристов: не только перемещать их по одной своей воле с должности на должность, но — главное — лишать их свободы и жизни. Во главе политосистемы может стоять и олигархия, но идеальной формой политарного режима является деспотия. Политарный аппарат не может хорошо работать, если его время от времени не смазывать кровью его членов. Таким образом, и второй цикл репрессий, не говоря уже о первом, диктовался потребностями развития политарной системы. Об этом говорит хотя бы тот факт, что те же самые два цикла мы наблюдаем в истории КНР. Один из них имел место в 50-х — начале 60-х годов, второй («пролетарская культурная революция») в 1966–1969 годах. Однако второй цикл не является столь же необходимым, как и первый. В принципе политаризм может существовать и без деспотизма. Здесь многое зависит от человека, который возглавляет политосистему, т.е. политарха. Чтобы реальная возможность такого рода изменений в политосистеме превратилась в действительность, нужно действие не только объективных, но и субъективных факторов. Не рассматривая Китая, остановимся лишь на СССР. К началу 30-х годов И.В. Сталин стал признанным единственным вождем партии и страны. Но он все еще был стеснен в своих действиях. Он представлял собой не деспота, а главу олигархии. Ограниченным было его право назначать на руководящие должности. Существовало множество людей — членов старой партийной гвардии, которые занимали свои посты не в силу благоволения И.В. Сталина, а своих былых заслуг. И.В. Сталина с его беспримерным властолюбием это не могло не раздражать. Он жаждал неограниченной власти. И.В. Сталин стремился предстать в глазах народа как второй после В.И. Ленина основатель партии и советского государства, как величайший мыслитель и политик, как истинное божество. Но это было невозможно, пока жили и находились на свободе люди, которые знали подлинную историю. Из сложившегося положения для него был только один выход: истребление части членов правящего класса, особенно его верхушки. Окончательно И.В. Сталин решился на это после XVII съезда ВКП(б), на котором обнаружилось существование среди партийной элиты оппозиции, направленной лично против него. Организованное И.В. Сталиным убийство С.М. Кирова дало желанный повод для начала нового цикла репрессий[18]. В ходе их были уничтожены или оказались в заключении большинство членов всех законно сформированных органов партийной и государственной власти. Достаточно сказать, что из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде, было погублено 98 человек. Помимо всего прочего, И.В. Сталин в эти годы совершил государственный переворот, в результате которого вся полнота власти в стране перешла в его руки. Уничтожена или брошена в лагеря была значительная часть класса политаристов, но сам класс, разумеется, не только сохранился, но и окреп. Изменения произошли в его личном составе: он был во многом обновлен. В него извне хлынуло много людей, которые давно уже завидовали правящей элите и с готовностью приложили руки к ее истреблению. Изменилась структура политосистемы. Во главе ее и государства в целом встал деспот. В его власти оказалась жизнь и смерть не только рядовых членов общества, но и политаристов, что, конечно, радости последним не доставляло. Они, как и все подданные, теперь начали жить под постоянным страхом репрессий. Поэтому и политаристы с нескрываемым облегчением встретили XX съезд КПСС. С этих времен репрессии, правда, в значительной степени смягченные, продолжали осуществляться лишь против рядовых граждан. Глава политосистемы потерял право на жизнь и смерть ее членов. На смену деспотии пришла олигархия. Контроля снизу политаристы давно уже не знали. Теперь во многом был ликвидирован и контроль сверху. Политаристы среднего звена приобрели огромную долю самостоятельности. В этих условиях политосистема стала разлагаться. Обычным явлением стали поборы, взятки, злоупотребление властью, сращивание с уголовным миром и т.п.. Примечания1. См.: Roscoe J. The Baganda. An Account of their Native Customs and Beliefs. London, 1911. P. 209–210,331–338; King's men . Leadership and Status in Buganda on the Eve of Independence. Ed. by L.A. Fallers. London, 1964. P. 276–277. 2. Cм. Wittfogel K.A. Op. cit. P.137–160. 3. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 1. М., 1990. С. 84. 4. Там же. С. 92, 96–97. 5. См.: Собеседник. 1991. № 3; Куранты. 24.01.1991; 21.06.1992;15.08.1992; 23.12.1992 и др.; Книжное обозрение. 13.05.1992 и др. 6. См.: Советский цирк. 22.11 — 05.12.1990; Куранты. 22.07.1992; Независимая газета. 27.11.1991; Московский комсомолец. 30.03.1991. 7. [См.: Медведев А. Революция – валютный товар // Megapolis-Express 14.03.1991 С. 20. Телеграммы на которые ссылается А. Медведев, действительно существовали, но относились они, разумеется, не к 1917 , а к 1918 г.. В телеграмме Мирбаха от 16 мая 1918 г. сообщалось МИДу Германии, что Антанта тратит огромные деньги, чтобы привести к власти правое крыло эсеров, с тем, чтобы Россия возобновила войну с Германией. Посол спрашивает, оправдывает ли ситуация использование крупных сумм в германских интересах, если в этом будет необходимость, и какую тенденцию ему нужно поддержать, если большевики падут. В ответной телеграмме от 18 мая статс-секретарь Кюльман дает послу разрешение использовать крупные суммы, ибо Германия заинтересована в том, чтобы большевики выжили. Какие-то деньги посольством были истрачены, но относительно того, куда они пошли ничего не известно. В июне Мирбаху было обещано 40 млн. марок, но эти деньги, скорее всего, до посольства так и не дошли (См.: Фишер Л. Жизнь Ленина. Т. 1. М., 1997. С. 334–335; Документы. Германия и русские революционеры в годы первой мировой войны // Николаевский Б.И. Тайные страницы истории. М., 1995. С. 382–383, 411; Соболев Г. Тайна «немецкого золота». М., 2002.С. 305–315). Как видно из статьи А. Медведева, он не случайно перепутал годы, а совершил сознательный подлог. Тексты телеграмм им были заимствованы из первого тома труда Л. Фишера «Жизнь Ленина». Но при передаче текста телеграммы Мирбаха он опустил слова: «Какое течение поддерживать в случае если большевики не удержатся? Если большевики падут… у Антанты лучшая перспективе». А при цитировании текста телеграммы Кюльмана: «Пожалуйста, пользуйтесь более значительными суммами, так как в наших лучших интересах чтобы большевики оказались у власти» автор слова «остались у власти» заменил словами «оказались у власти»]. 8. [См.: Страницы истории. Бухарин об оппозиции Сталину. Интервью с Б.И. Николаевским // Фельштинский Ю.Г. Разговоры с Бухариным. М., 1993. С. 68.] 9. [По самым последним данным в 1930–1931 годах было отправлено на спецпоселение 381 137 семей общей численностью 1 803 329 человека. См.: Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960. М., 2003. С. 16–18.] 10. Коржавин Н. Танька. С.192–193. 11. [Письмо Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко, Министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова, Министра юстиции СССР К.П. Горшенина 1-му секретарю ЦК КПСС Хрущеву о пересмотре дел на осужденных за контрреволюционные преступления // ГУЛАГ (Главное управление лагерей). 1918–1960. Документы. М., 2002. С. 147–149.] 12. См.: Земсков В. Политические репрессии в СССР // Россия XXI. 1994. № 1–2. С.107–110. [Абзац, который завершается данной ссылкой — единственный, которого не было в издании 1993 г. На его месте находился другой, следующего содержания: «По данным КГБ СССР, представленным в 1956 г. в Президиум ЦК КПСС, с 1 января 1935 г. по 22 июня 1941 г. было арестована 19 млн. 840 тыс. «врагов народа», из которых 7 млн. было расстреляно». Далее следовали ссылки на три работы: Микоян С. «Аскетизм» вождя // Огонек.1989. № 15. С. 30;.Антонов-Овсеенко А. Сталин без маски. М., 1990. С. 340; Шатуновская О. Фальсификация // Аргументы и факты. 1990. № 22. В то время я считал сведения о справке КГБ 1956 г. достоверными, ибо полагал, что они получены из трех независимых источников. В действительности источник был один — рассказы О.Г. Шатуновской. К сожалению, я тогда не был знаком со статьей В.Н. Земского «ГУЛАГ: Историко-социологический аспект», опубликованной в 1991 г. в № 6 журнала «Социологические исследования», в которой было убедительно доказано, что документа, на который ссылается О.Г. Шатуновская, никогда не существовало, а приведенные ею цифры являются фантастическими. Что же касается цифр, приведенных в письме Р.А. Руденко, С.Н. Круглова и К.П. Горшенина и справке МВД СССР, то они полностью подтвердились в результате современных архивных исследований.] 13. [Коржавин Н. Начальник творчества… С. 495 ] 14. Конквест Р. Большой террор. Т. 1–2. Рига, 1991. 15. Конквест Р. Указ. работа. С. 47-53. 16. Коржавин Н. Танька. С.195. 17. Раскольников Ф.Ф. Открытое письмо Сталину // Гребельский Э.В. Федор Раскольников. М., 1989. С. 177–178. 18. [Когда я писал эти строки, то был глубоко убежден, что убийство С.М. Кирова был инспирировано И.В. Сталиным. К настоящему времени в результате появления целого ряда новых свидетельств я склоняюсь к мнению, что И.В. Сталин не имел прямого отношения к этому убийству. Он лишь умело использовал его для развязывания и оправдания новой волны политарного террора.] IX. Марксизм и псевдомарксизмНо вернемся еще раз к истокам. Любой класс эксплуататоров должен держать в повиновении эксплуатируемых. Одно из важнейших средств — организованное физическое насилие, осуществляемое государством. Однако мало угнетенных запугать. Их нужно еще и убедить, что существующий строй, если и не самый лучший, то единственно возможный. Ни один господствующий класс не обходился без идеологии, без учений, оправдывающих существующие порядки. Идеология господствующего класса отражает существующие социально-экономические отношения, но всегда в превратной, иллюзорной форме. В идеологических иллюзиях существующий порядок изображается иным, чем он является в действительности. Поэтому они всегда — средства маскировки существующих отношений. В феодальную эпоху существовала иллюзия, что люди неравны от природы. Социальное неравенство выдавалось за естественное, природное. В эпоху капитализма навязывается иллюзия полного равенства людей. Буржуазное общество выдается за такое, в котором все имеют равные возможности, в котором царит социальная справедливость. В идеологии, причем, разумеется, иллюзорной, нуждался и класс политаристов. Он нашел ее в марксизме. Но сам последний при этом резко изменил свою природу. Марксизм возник как одна из идеологий рабочего класса. Это была первая в истории человечества не иллюзорная, а адекватная, научная идеология. Конечно, сами К. Маркс и Ф. Энгельс были не лишены иллюзий. К числу их относится убеждение, что капитализм уже изжил себя, что он стоит на краю гибели. Эта иллюзия сказалась и на целом научном экономическом учении К. Маркса. Но особенно она проявила себя во взглядах основоположников марксизма на социалистическую революцию и социализм. Свободной от иллюзий оказалась лишь философия марксизма, включая материалистическое понимание истории. Это связано с тем, что философия марксизма не стремилась нарисовать сколько-нибудь полную картину действительности. Она представляла собой прежде всего метод ее познания, осмысления. Положение изменилось с возникновением после революции, совершенной под знаменем марксизма, политарного способа производства. Нужно было замаскировать сущность новых общественных отношений, выдать их за справедливые, самые лучшие из возможных. И ничего не было более естественным, чем объявить, что в России создано то самое справедливое общество, о котором веками мечтали угнетенные, стал реальностью тот самый социализм, путь к которому был намечен К. Марксом и Ф. Энгельсом. И это не был прямой преднамеренный обман. Особенность всех вообще идеологических иллюзий состоит в том, что в них верят, по крайней мере, частично, и их создатели. Обман в них всегда сочетается с самообманом. Когда марксизм стал средством маскировки существующих отношений, средством оправдания несправедливых порядков, когда он перестал говорить правду о действительности, он резко изменил свой внутренний характер. Из стройной системы научных взглядов, в целом адекватно отражавших реальность, он превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Покончено было с марксизмом как методом научного познания. Иначе говоря, марксизм перестал быть самим собой. Термин «марксизм» с тех пор начал обозначать два разных явления: во-первых, созданную в XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом научную идеологию, во-вторых, возникшую в 20-х годах и окончательно оформившуюся в 30-х годах иллюзорную идеологию. Было бы вполне справедливым, оставив термин «марксизм» для обозначения только первой, называть вторую «псевдомарксизмом». Псевдомарксизм в отличие от марксизма никогда не был методом научного познания. Он был создан не для того, чтобы способствовать познанию мира, а для того, чтобы этому всеми силами препятствовать. Псевдомарксизм в отличие от марксизма был официальной государственной идеологией, которой все под страхом наказания были обязаны придерживаться. Известный русский философ, историк и публицист Г.П. Федотов в своих статьях, относящихся к 30-м годам, отмечает парадоксальное явление. С одной стороны, марксизм в СССР возводится в ранг официальной идеологии, а, с другой, подвергается полному разгрому во всех областях[1]. Но ничего необычайного здесь не было: возвеличивался псевдомарксизм, подвергался разгрому марксизм. Яркую картину уничтожения марксизма и утверждения псевдомарксизма в области философии нарисовал И. Яхот в работе «Подавление философии в СССР (20–30 годы)»[2]. Подлинный марксизм, и прежде всего марксистская философия всегда преследовались в эпоху существования политаризма в СССР. К сожалению, и сейчас им приходится несладко. Будучи внимательным наблюдателем, Г.П. Федотов связывал разгром марксизма с изменениями в общественном строе России и в большевистской партии. Вот, что он писал в 1936 г.:
К той теме Г.П. Федотов возвращался снова и снова.
Заметить разгром марксизма в России помогла Г.П. Федотову его ненависть к нему. В целом он оценивал это явление как положительное. Но заметили это и люди, стоявшие на прямо противоположной позиции, люди, для которых марксизм и социализм был альфой и омегой их существования. К ним, прежде всего, принадлежал М.Н. Рютин. Последний не был свободен от иллюзий. Причину происходивших в СССР перемен, он видел в личных особенностях И.В. Сталина. Если бы во главе партии оказался другой человек, то события, по его мнению, пошли бы по иному.
М.Н. Рютин видит перерождение партии, но понять сущность этого процесса не может.
С этими переменами теснейшим образом связан разгром марксизма.
Мы уже приводили слова Г.П.Федотова, что для современных ему правителей России марксизм есть «вещь слишком мудреная, в сущности почти неизвестная». Таким он оставался и для всех последующих поколений руководителей партии. Это наглядно можно видеть на примере А.Н. Яковлева, далеко не самого невежественного в вопросах теории из числа горбачевского руководства КПСС. Он, как известно, специализировался на теоретической работе, несколько лет был главным идеологом партии, получил звание вначале члена-корреспондента, а затем и действительного члена АН СССР. Долгие годы он клялся в верности марксизму и прославлял его. Затем уже после августовских событий 1991 г. он не просто отрекся от марксизма, а занялся его обличением[9]. Само по себе это событие не заслуживало бы особого внимания. А.Н. Яковлев просто повторил путь героя «Баллады о прибавочной стоимости» А. Галича. Тот тоже начинал с прославления марксизма:
И кончил тем же, что и А.И. Яковлев: проклятиями в адрес марксизма:
Поражает другое. Упомянутая выше книга А.Н. Яковлева обнаруживает, что человек, считавшийся и, вероятно, даже считавший себя знатоком марксизма, абсолютно в нем не разбирается. Он не понимает даже азов этого учения. Книга выявляет такую вопиющую безграмотность автора в вопросах не только марксизма, но и вообще теории общественных наук, что оторопь берет. И, повторяю, это не самый невежественный человек из членов нашего партийного руководства. Что же в таком случае можно ожидать от других, которые с теорией вообще никак не соприкасались. Есть, однако, основания полагать, что А.Н. Яковлев, ничего не понимая в марксизме, все же когда-то слепо верил в него. Когда же эта вера пошатнулась, то он вместо того, чтобы стать свободомыслящим, просто перешел в другую веру. Теперь он с таким же рвением повторяет догмы антикоммунизма, как когда-то повторял, ничего не понимая в них, постулаты марксизма. Этого, однако, не скажешь об авторе предисловия к его книге — А.С. Ципко. Как поведал последний в одной из заметок в «Московских новостях», он еще в 1965 г. понял всю ложность марксизма и гнусность идеи социализма. Но это ни в малейшей степени не помешало ему в течение последующих 20 лет написать и опубликовать ни много, ни мало, а 65 работ, воспевавших марксизм и социализм, и получить вначале степень кандидата, а затем доктора наук по специальности «научный коммунизм»[12]. В этих работах буквально рябит от бесконечного количества ссылок на труды К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина. Конечно, не забыты и такие гиганты теоретической мысли, как Л.И. Брежнев и М.А. Суслов. Зачем он все это делал, понять можно. Он добился и докторской степени, а затем и квартиры в цековском доме. К тому времени, когда квартира уже была получена, положение изменилось. Следует сказать, что из всех наших специалистов в области общественных наук никто не был так чуток к переменам, никто не держал так чутко нос по ветру, как профессиональные научные коммунисты. Наш герой мгновенно перестроился и выступил с ожесточенной критикой марксизма и социализма[13]. Трудно сказать, выражал ли он свои собственные взгляды или просто приспосабливался к новым обстоятельствам. Будущее покажет. Но для его характеристики, как нельзя, лучше подходит то слово, которое использовал М.Н. Рютин для обозначения Митина и всей его компании. И дело не просто в личных качествах А.С. Ципко. Наш политарный строй с неизбежностью порождал два основных типа идеологических работников: догматиков, которые, ничего не понимая, веровали в марксизм, и прямых идеологических проституток, которые ради материальной выгоды готовы были обосновать все, что сочтет необходимым начальство. Впрочем, грань между этими двумя категориями была весьма условной. В качестве еще одного примера идеологической проституции можно привести писания А.И. Ракитова. Еще в 1986 г. он пел гимны марксизму, социализму и КПСС. Одновременно он сурово осуждал капитализм, который «в действительности не стабилен, раздирается внутренними противоречиями и с объективной необходимостью созревает для глубоких перемен. В конечном счете, эти перемены должны привести к созданию качественно новых общественных отношений в соответствии с законами исторического развития, открытыми и сформулированными марксизмом-ленинизмом»[14]. Конечно, доставалось и капиталистам, эксплуатирующим трудящихся[15]. А спустя пять лет он с жаром призывает россиян «молиться на собственных миллионеров». «Обогащаясь сами, — поясняет недавний обличитель капитализма, — миллионеры-капиталисты делают богатым общество в целом»[16]. А. И. Ракитов, по-видимому, убежден, что он проникся новым духом. И нельзя при этом не вспомнить строк из стихотворения А. К. Толстого «Поток-богатырь». Его герой, уснувший в эпоху Киевской Руси, просыпается дважды: один раз во время Ивана Грозного, второй — в 60-х годах XIX в. И во время второго пробуждения к нему обращаются с требованием преклоняться перед русским мужиком.
В свете всего сказанного выше наглядно выступает вся нелепость утверждения о том, что весь наш прошлый строй своим возникновением обязан марксистской идеологии и целиком покоился на ней, что вся политика нашего прошлого государства полностью определялась идеологией, была предельно идеологизирована. В действительности как внутренняя, так и внешняя политика политарного государства диктовалась прежде всего интересами господствующего класса. В определенной степени выражались в ней и интересы общества в целом. По мере утверждения деспотического режима все более сказывались на ней взгляды и настроения верховного правителя, которые могли расходиться с реалиями. Но она всегда обосновывалась ссылками на марксизм, что создает иллюзию ее полной производности от идеологии. Конечно, на политике не могло не сказываться влияние идеологических штампов, но в целом, если она и зависела от идеологии, то не намного больше, чем политика любого другого государства. Во всяком случае, никто из политаристов никогда не руководствовался марксизмом ни в политике, ни тем более в обыденной жизни. Последнее давно уже было понято подлинными художниками. Вот, например, что писал В.В. Маяковский в написанном в 1928 г. стихотворении «Служака»:
А спустя много лет, в 1973–1974 гг., В.Н. Войнович, ставя вопрос о том, чем руководствуются наши чиновники, принимая свои решения, нередко поражающие нелепостью, пишет:
Не пересказывая содержание повести В.Н. Войновича, приведем лишь резюме:
Но все это вовсе не означает, что в СССР, начиная с 30-х годов не было людей, искренне веривших в идеалы коммунизма. Их было немало, особенно среди молодежи, и в первые послевоенные годы и в начале 50-х годов. Осознание разрыва между идеалами и действительностью, порождало у них недовольство существующими порядками, а самых смелых и решительных толкало к созданию организаций, имевших своей целью борьбу за подлинный социализм. Таких организаций в конце 40-х и начале 50-х годов появилось довольно много. Одной из самых известных является «Коммунистическая партия молодежи» (КПМ), созданная в 1947 г. в Воронеже учащимися старших классов. КПМ ставила своей задачей изучение и распространение подлинного марксистско-ленинского учения и борьбу против «обожествления» Сталина. Эта организация просуществовала до августа 1949 г., когда примерно половина ее членов была арестована органами МГБ. Всего по делу КПМ было осуждено 23 человека. В других городах существовали организации, называвшиеся «Кружок марксистской мысли», «Ленинский союз студентов» и т.п..[21] В целом социалистические идеи господствовали в оппозиционном движении в СССР, начиная с первых проблесков инакомыслия вплоть до конца 60-х годов[22]. В 1986–1991 годах модным было говорить о необходимости «деидеологизации». С чисто формальной точки зрения этот призыв совершенно несостоятелен. Идеология есть система представлений об обществе в целом, включающая в себя определенную оценку общественных явлений, а тем самым и определенную программу поведения. Поэтому речь может идти лишь об отказе от той или иной конкретной идеологии, но не от идеологии в целом. С тех пор, как общество стало классовым, оно не может существовать без идеологии. И сами люди, требовавшие «деидеологизации», сами придерживались определенной идеологии, правда, не всегда давая себе отчет в этом. Но формально несостоятельное требование деидеологизации имело определенное реальное содержание. В нем нашел свое выражение протест против господства псевдомарксизма. И шире: это было требование отказа от принудительного навязывания какой бы то ни было идеологии. Конечно, его можно было бы попытаться истолковать как призыв к отказу не от идеологии вообще, а от идеологических иллюзий, идеологических мифов. Однако, все выступавшие за деидеологизацию, сами, как правило, занимались усиленным распространением самых различных идеологических иллюзий. Еще не было завершено разоблачение «социалистических» мифов, как потоком хлынули самые обычные буржуазные мифы, а также множество иных. Усиленно стали навязываться мифы о извечности частной собственности и эксплуатации человека человеком и одновременно мифы о том, что современный капитализм является обществом без эксплуатации, что капиталисты своим богатством обязаны исключительно лишь собственному труду, что в современном капиталистическом обществе все без исключения являются собственниками, мифы о капитализме как обществе, в котором всем обеспечены равные стартовые возможности, мифы о капитализме как обществе бесклассовом и одновременно мифы о том, что классовое деление в нем есть результат наличия у разных людей неодинаковых способностей, о том, что, если человек не стал миллионером, то причина только в отсутствии у него достаточного ума, способностей, талантов и т.п.. Особенно бурный характер этот процесс принял после августа 1991 г.. Теперь еще ко всему этому добавилось не только одобряемое, но по существу диктуемое сверху навязывание православия, а вместе с ним и мифов о великой и благотворной роли религии и церкви в истории России, о необычайном почтении, с которым русский народ всегда относился к духовенству и т.д. и т.п.. Начался процесс клерикализации страны. Пока люди, именовавшие себя демократами, шли к власти, они без конца говорили о плюрализме. Как только их представители оказались у власти, мотив начал меняться. В этом отношении особенно характерны статьи уже упоминавшегося выше демократа и одновременно защитника крепостного права и горячего поклонника Пиночета — А. Иванова. Он призывает к суду над идеями марксизма, над коммунистической идеологией. По его твердому убеждению, «главным критерием для государственного служащего должен быть АНТИКОММУНИЗМ (выделено А. Ивановым — Ю.С.). Человек, уличенный в симпатиях к коммунистической идее, должен немедленно изгоняться»[23]. Много гневных слов было произнесено «демократическими» публицистами в адрес большевиков, которые лишили права преподавать в высших учебных заведениях, а затем выслали за границу Н.А. Бердяева и ряд других философов только за то, что те придерживались иных, чем большевики, взглядов. Но вот А. Иванов категорически настаивает на том, чтобы из институтов были уволены и отправлены на уборку туалетов все философы, придерживающиеся марксистских взглядов[24]. Первое было, конечно, очень плохо, второе же — бесспорно хорошо. Никакой классовости, никакой партийности здесь, конечно же, нет. Торжествует подход с позиции общечеловеческих ценностей. Наши современные публицисты, и не только публицисты, независимо от направления, к которому они принадлежат, не видят и не желают видеть принципиального различия между марксизмом и псевдомарксизмом. А оно существует. И эти два явления духовной жизни ожидает различная судьба. Псевдомарксизм, лишившись корней в действительности, рано или поздно с неизбежностью исчезнет. Что же касается марксизма, то он выстоит, ибо он является великим достоянием человеческой мысли, во многом объективно отразившим действительность. Но, конечно, чтобы сохраниться, он должен во многом измениться. Как известно, марксизм включает в себя три части: философию, теорию капиталистической экономики и концепцию социализма. Марксистская политэкономия капитализма была создана в основном в середине XIX в.. С тех пор в экономике капитализма произошли существенные изменения. Жизнь ушла вперед, а теория продолжала оставаться в основном такой, какой она вышла из-под пера К. Маркса. Результатом явилось расхождение между ней и реальным положением вещей. Экономическая теория марксизма в том виде, в котором она продолжала излагаться, явно устарела. Но это вовсе не значит, что она должна быть полностью отброшена. Многие основные положения, сформулированные К. Марксом, продолжают сохранять свое значение. Это важно подчеркнуть, ибо многие из пишущей братии сейчас категорически заявляют, что К. Маркс вообще не был экономистом, что таковым он считался только в нашей стране в результате указаний сверху, что в экономике он ничего не смыслил и все его труды в этой области не имеют никакого отношения к экономической науке и вообще науке. На этой ниве особенно усердно потрудился некий Е. Майбурд — автор трех статей в «Независимой газете», которые поражают гармоничным сочетанием глупости, невероятного невежества и какой-то просто патологической ненависти к Марксу[25].
Все нормальные современные экономисты, в том числе и те, что придерживаются взглядов, далеких от марксизма, смотрят на Маркса совсем по иному.
Основное ядро экономических построений Маркса остается в силе. Необходимостью является дальнейшее развитие марксистской политэкономии капитализма на основе обобщения данных, накопленных экономической наукой за более чем сотню лет, и творческого усвоения достижений этой науки в области теории. Значительно больше, чем экономическая теория, устарела созданная К. Марксом и Ф. Энгельсом концепция социализма. Она во многом лишилась теоретического обоснования. Многие противоречия капитализма были преодолены иными способами, чем те, на которые указывали основоположники марксизма. В целом во многом ошибочным оказалось их представление о путях социального переустройства капиталистического общества. Лучше всего обстоит дело с марксистской философией вообще, материалистическим пониманием истории в частности. Все ключевые положения философии марксизма остаются в силе и сейчас. Но это, разумеется, отнюдь не означает, что она не нуждается в дальнейшей разработке на основе обобщения новейших данных науки. Материалистическое понимание истории и сейчас продолжает оставаться наилучшим из ныне существующих подходов к осмыслению фактического материала, имеющегося в распоряжении общественных наук. С этим связан непрерывно растущий интерес к нему среди зарубежных исследователей, особенно среди этнологов и археологов. И в целом разнузданная кампания против марксизма, которая ведется у нас многими органами печати, вызывает в остальном мире вовсе не ту реакцию, на которую рассчитывали ее вдохновители. Это вынужден был с горечью и раздражением признать и один из самых ярых ненавистников марксизма — А. Иванов.
Все нынешние попытки наших доморощенных антимарксистов похоронить марксизм не увенчались успехом, как не привели к желаемому результату все прошлые, предпринятые, кстати, людьми значительно более сведущими в области общественных наук. Обречен на исчезновение отнюдь не марксизм, а лишь псевдомарксизм. И последнее не может не представлять собой явления крайне положительного. Однако, будучи неминуемым, отмирание псевдомарксизма является довольно длительным процессом, не исключающим возможность его временного возрождения и даже процветания. Псевдомарксизм был системой идеологических мифов, которая навязывалась сверху. Но привиться он смог лишь постольку, поскольку имел почву в самой действительности. Всякая идеологическая иллюзия является хотя и превратным, но, тем не менее, отражением социальной реальности. Чтобы идеологическая иллюзия укоренилась, нужны факты, которые могут быть истолкованы как доказательства ее истинности. Основой иллюзии существования в нашем обществе общенародной собственности было отсутствие персональной и групповой частной собственности на средства производства. Почвой, питавшей иллюзии народовластия и социализма, были такие бесспорные завоевания рабочего класса, как впервые в мире законодательно установленный вначале восьмичасовый, а затем и семичасовый рабочий день, отсутствие безработицы, развитая система социального обеспечения, бесплатное здравоохранение, бесплатное всеобщее образование. Необходимо учитывать также высокую социальную мобильность, включавшую достаточно легкое (особенно в первые годы после революции) социальное возвышение. В годы НЭПа рабочие России жили значительно лучше, чем в дореволюционное время. Если в 1921 г. заработная плата составляла 33% довоенной, то в последующие годы она начала быстро подниматься и, в конце концов, достигла прежнего уровня. Но нельзя ограничиваться рассмотрением одной лишь зарплаты. Как писал В. Валентинов (Н.В. Вольский) — давний оппонент В.И. Ленина, который в это время жил в СССР, а затем стал эмигрантом:
И далее он приводит массу цифр, подтверждающих его утверждение[29]. Значительно лучше, чем до революции, жили в годы НЭПа и крестьяне. В 1913 г. валовой урожай в России составил 4670 млн. пудов. По расчетам земских статистиков, для обеспечения нормального питания крестьян и других внутридеревенских нужд, потребно было 4100—4200 млн. пудов. Поэтому на внедеревенский рынок село могло поставить лишь 500, самое большее, 700 млн. пудов. А поставило — 1300 млн. пудов, т.е. на 600–800 млн. пудов больше. И сделано это было за счет недоедания деревни, сокращения корма скоту и страховых фондов. Высокая товарность дореволюционного русского сельского хозяйства имела в своей основе хроническое голодание села. Об этом, в частности, достаточно убедительно свидетельствует уже упоминавшаяся книга А.И. Шингарева «Вымирающая деревня» (СПб.,1907). В 1926/1927 гг. валовой урожай в СССР составлял 4755,9 млн. пудов. Но на внедеревенский рынок поступило лишь 590–600 млн. пудов. Все остальное осталось в деревне. Русские крестьяне никогда так хорошо не питались как в годы НЭПа. Если до революции на едока в крестьянской семье приходилось в год не более 16 кг мяса, то в 1926 г. — 32 кг[30]. После утверждения политарного строя положение рабочих, не говоря уже о крестьянах, значительно ухудшилось. В ходе и после первого цикла репрессий, знаменовавшего завершение формирования нового строя, началось наступление политаристов на права рабочих. В октябре 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б), фактически запрещавшее свободное передвижение рабочей силы. Через два месяца последовало еще одно, запрещавшее предприятиям нанимать людей, оставивших свои прежние места без особого разрешения. В январе 1931 г. был принят первый закон, предусматривавший тюремное заключение за нарушение трудовой дисциплины — в то время только для железнодорожников. В марте были введены меры наказания за халатность, после чего вышло постановление об ответственности рабочих за ущерб, нанесенный ими инструментам и материалам. В 1932 г. все основное продовольственное снабжение было поставлено под прямой контроль директоров предприятий — начала действовать система, похожая на натуральную оплату по результатам труда. В июле 1932 г. утратила силу статья 37 Кодекса о труде 1922 г., согласно которой перевод рабочего с одного предприятия на другое мог быть осуществлен лишь с его согласия. В сентябре были введены паспорта, подлежащие предъявлению рабочими на предприятиях. В целях уменьшения текучести рабочей силы была введена система прописки. Что же касается колхозников, которые паспортов не получили, то они фактически оказались прикрепленными к колхозам. По закону от 15 ноября за невыход на работу полагалось немедленное увольнение, лишение продовольственных карточек и выселение с занимаемой жилплощади. Были резко сокращены различного рода льготы, в частности, отпуска по беременности и родам. Была полностью уничтожена сохранявшаяся в течение 20-х годов относительная самостоятельность профсоюзов. Они превратились в придаток к партийно-государственной машине. В ходе и после второго цикла репрессий началось новое наступление на права трудящихся. 17 марта 1937 г. был принят закон, запрещавший крестьянам покидать колхозы без подписанного администрацией трудового соглашения. 20 декабря 1938 г. было принято решение о введении трудовых книжек, выдаваемых рабочим и служащим и необходимых для предъявления при переходе на другую работу. Эти книжки были сродни тем, что ввели нацисты в Германии в 1935 г. Постановлением от 8 января 1939 г. любое опоздание на работу более чем на 20 минут приравнивалось к прогулу, а повторное опоздание вело к увольнению. 26 июня 1940 г. был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовый рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», предусматривавший значительное увеличение рабочего времени. По этому указу любой случай неоправданного отсутствия на работе подлежал рассмотрению в суде, а нарушителя приговаривали к исправительным работам на рабочем месте сроком до шести месяцев с удержанием при этом до 25% заработка. 19 октября был принят указ «О порядке обязательного перевода инженеров, техников и квалифицированных рабочих с одних учреждений и предприятий в другие». Все эти меры были отменены лишь после ХХ съезда КПСС. К началу 80-х годов уровень социального обеспечения не только сравнялся с 20-ми годами, но и превзошел их. Возрос и общий жизненный уровень. К 1985 г. он значительно превышал дореволюционный. И резкое снижение его в 1992–1993 годах не могло не привести к появлению у значительной части населения тоски по прошлому, желанию возврата к нему и его идеализации, а тем самым и к оживлению в массах прежних идеологических иллюзий. Те, кого презрительно именуют красными или чаще красно-коричневыми, совершенно не обязательно выражают интересы бывшей партгосноменклатуры. В этом движении все чаще и чаще находит свое проявление протест против прогрессирующего обнищания широких народных масс. Возвращаясь к прошлому, нельзя не отметить, что среди задач, которые ставились классом политаристов, были и такие, которые отвечали интересам общества в целом, а тем самым и интересам всех его членов, а не только правящей верхушки. К числу их прежде всего относится индустриализация. Поэтому она и была воспринята многими с энтузиазмом, тем более, что массы связывали с ее завершением надежды на лучшую жизнь. В целом идеи социализма и коммунизма не могли не быть привлекательными для людей, ибо обещали им социальную справедливость и материальное благосостояние. В ожидании светлого будущего люди мирились с трудностями и тяготами жизни. В этом отношении обещание коммунизма играло в жизни масс такую же роль, что и обещание загробного блаженства в христианстве. Поэтому во многом справедливо утверждение, что идеология, которая была названа выше псевдомарксизмом, выполняла в нашем обществе ту же самую функцию, которую в других классовых обществах выполняет религия. Нынешние руководители России, разумеется, не могут принять псевдомарксизм, тем более способствовать его распространению. Под его знаменем выступает определенная часть их политических противников. Однако они сами нуждаются в идеологии подобного же рода. И в поисках ее они обращаются к старому, привычному способу духовной обработки народных масс — религии. Именно с этим связано их стремление к повсеместному внедрению православия. Однако вряд ли их усилия, направленные на клерикализацию страны, увенчаются успехом. Русский народ перестал быть православным и никогда им снова не станет. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Примечания1. Федотов Г.П. СССР и фашизм // Искусство кино.1991. № 7. С. 24. 2. Яхот И. Подавление философии в СССР (20–30 годы) // Вопросы философии.1991. № 7, 8, 9. 3. Федотов Г.П. Сталинократия // Г.П. Федотов. Судьбы и грехи России. Т. 2. СПб., 1992. С. 86–90. 4. Федотов Г.П. Новый правящий класс // Искусство кино. 1990. № 7. С. 25. 5. Федотов Г.П. Торопитесь! // Искусство кино. 1990. № 8. С..34. 6. Рютин М.Н. Сталин и кризис пролетарской диктатуры // Реабилитация. Политические процессы 30–50-х годов. М., 1991. С. 334. 7. Там же. С. 425. 8. Там же. С. 416–418. [В дополнение к словам М.Н. Рютина можно привести высказывание Л.Д. Троцкого, сделанное им в 1936 г.: «Несмотря на то, что формально марксизм является в СССР государственной доктриной, за последние 12 лет не появилось ни одного марксистского исследования – ни по экономике, ни по социологии, ни по истории, ни по философии – которое заслуживало бы внимания или перевода на иностранные языки. Марксистская продукция не выходит за пределы схоластических компиляций, которые пересказывают одни и те же заранее одобренные мысли и перетасовывают старые цитаты, сообразно потребностям административной конъюктуры. В миллионах экземпляров распространяются по государственным каналам никому не нужные книги и брошюры, сработанные при помощи клейстера, лести и других липких веществ. Марксисты, которые смогли бы сказать что-либо ценное и самостоятельное, сидят под замком или вынуждены молчать. И это несмотря на то, что эволюция общественных форм выдвигает на каждом шагу грандиозные научные проблемы». (Троцкий Л.Д. Преданная революция. М., 1991. С. 152)] 9. См. Яковлев А.Н. Предисловие. Обвал. Послесловие. М., 1992. 10. Галич А. Баллада о прибавочной стоимости // А. Галич. Возвращение. Л., 1989. С. 126. 11. Там же. С. 130. 12. См. Ципко А.С. Методологические проблемы исследования критерия социального прогресса социалистического общества. М.,1971; Он же. Оптимизм истории. М., 1974; Он же. Идея социализма. Вехи биографии. М., 1976; Он же. Социализм: жизнь общества и человека. М.,1980; Он же. Некоторые философские аспекты теории социализма. М., 1983; Он же. Философские предпосылки становления и развития учения Карла Маркса о первой фазе коммунистической формации. М., 1985 и др. 13. См.: Ципко А.С. Насилие лжи или как заблудился призрак. М., 1990. 14. Ракитов А.И. Марксистско-ленинская философия. М., 1986. С. 361. 15. Там же. С. 151-153. 16. Ракитов А.И. Направление прорыва // Российская газета. 09.01.1991. 17. Толстой А.К. Поток-богатырь // Собр. соч. в 4-х т.. Т. 1, М., 1963. С. 312. 18. Маяковский В.В. Служака. // Соч. в 2-х т.. Т. 1. М., 1987. С. 513–514. 19. Войнович В.Н. Иванькиада // В. Войнович. Хочу быть честным. Повести. М., 1989. С. 124–125. 20. Там же. С. 202-203. 21. См.: Жигулин А. Черные камни. М., 1990. С. 24-26. 22. См. Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Вильнюс-Москва, 1992. С. 301. [С тех пор появились новые работы, посвященные этой теме. Наиболее интересные: Пока свободою горим… М., 2004; Крамола. Инакомыслие при Хрущёве и Брежневе. М., 2005] 23. Куранты. 07.03.1992. См. также номера от 19.05 и 21.07.1992. 24. Куранты.14.01.1992. 25. См. номера от 05.05.1991., 28.02. и 07.04.1992. 26. Леонтьев В. Современное значение экономической теории К. Маркса // В. Леонтьев. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика. М., 1990. С. 111. 27. Куранты. 09.01.1992. 28. Валентинов Н. (Вольский Н.). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Годы работы в ВСНХ во время НЭП. Воспоминания. М., 1991. С.180. 29. Там же. С.180–181. 30. См.: Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: социальная структура, социальные отношения. М.,1979. С.169–171. X. Историческая роль и судьба индустрополитаризмаСейчас чуть ли не аксиоматическим стало утверждение, что за годы, прошедшие после Октябрьской революции, была разорена богатейшая процветающая страна. Наиболее яркое выражение такой взгляд нашел в работах А.И. Солженицына. «Приходится признать, — пишет он, — весь ХХ век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все — мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство. Мы сидим на разорище»[1]. Можно, конечно, понять его ненависть к политаризму, но все же при подходе к любому явлению нужно исходить не из эмоций, а, прежде всего, из фактов. Конечно, у нас о многом лгали. Если исходить из официальных данных, то с 1929 г. по 1985 г. национальный доход СССР вырос в 50 раз, валовая продукция промышленности в 177 раз, производительность труда в промышленности в 33 раза. В действительности рост был более скромным, но при всем при этом все же немалым. По подсчетам одних критически мыслящих экономистов национальный доход страны вырос за указанные годы в 6–7 раз, по подсчетам других — в 17 раз. Промышленная продукция за это время выросла в 38 раз, производительность общественного труда в 11 раз[2]. Больше всего у нас сейчас пишут о сельском хозяйстве, подчеркивая, что Россия до революции вывозила хлеб, а СССР — ввозил. Цифры при этом никогда не приводятся. Лишь из статьи в статью кочует утверждение, что Россия перед войной производила больше зерна, чем США, Канада и Аргентина вместе взятые. Это утверждение содержится и в одном из официальных документов первого «демократического» правительства России. «В период с 1909 по 1913 год, — заявил его глава — И.С. Силаев в докладе на втором (внеочередном) съезде народных депутатов РСФСР, — русское производство главнейших видов зерновых превышало на 28% продукцию Аргентины, Канады и Америки, ведущих производителей зерна, вместе взятых»[3]. Все это чистейшей воды неправда. Достаточно обратиться к справочникам, причем изданным до революции, чтобы убедиться, что в 1908-1912 гг. Россия производила 1 331 665 тыс. пудов пшеницы, а США —1 195 978 тыс. пудов, Канада — 341 472, Аргентина 329 496[4]. Если же взять все зерновые культуры, то в эти годы Россия производила 4 732 218 тыс. пудов, США — 7 713 776. Таким образом, одни лишь США производили зерна на 2 981 544 тыс. пудов больше, чем Россия[5]. Но широкой публике все это остается неизвестным. В целом в результате такой массированной обработки у читающих, и не только у них, а также слушающих радио и смотрящих телевизор, неизбежно создается впечатление, что в СССР даже в последние годы его существования производилось продовольствия вообще, хлеба в первую очередь, меньше, чем в дореволюционной России, если не в общем объеме, то, по крайней мере, в расчете на душу населения. В действительности в России в 1913 г. было собрано 86,0 млн. тонн зерна, в СССР в 1985 г. — 210,1 млн. тонн, мяса произведено в 1913 г. 5,0 млн. тонн, в 1985 г. — 19,3 млн. тонн, в 1988 г. — 19,3 млн. тонн. Если принять продукцию сельского хозяйства в расчете на одного жителя в 1913 г. за 100% , то в 1985 г. она равнялась 221% ,т.е. выросла за эти годы в 2,2 раза, а в 1988 г. — 226%[6]. Можно спорить о том, не мог бы рост производства за эти годы быть большим, если бы в России восторжествовал бы капитализм, но несомненно, что политарные отношения, по крайней мере, на первых порах обеспечили достаточно быстрое развитие производительных сил. Сейчас много говорят о необычайно быстрых темпах промышленного развития России в предреволюционные годы. Но обратимся к статистике. За 13 лет (1900–1913 гг.) ежегодное производство чугуна и стали выросло меньше чем в 2 раза, угля — больше чем в 2 раза, нефти — практически не изменилось. За 12 лет (1928—1940 гг.) годичное производство чугуна и стали увеличилось в 4 раза, угля — почти в 5 раз, нефти — почти в 3 раза[7]. За считанные годы Россия из отсталой, в основном аграрной страны превратилась в одну из самых мощных индустриальных держав мира. Это обеспечило СССР в последующем положение одной из двух сверхдержав. Огромные сдвиги произошли в культуре. Сейчас некоторые люди пытаются изобразить дореволюционную Россию как страну чуть ли не сплошной грамотности[8]. Но если обратиться к дореволюционным справочникам, то можно легко убедиться в том, что грамотные в Российской империи даже к концу первого десятилетия ХХ в. составляли всего лишь 21,1% населения[9]. Однако возможности политарной системы были крайне ограничены. Она не могла обеспечить интенсификацию производства, внедрение результатов НТР. Примерно с 50-х годов темпы экономического развития страны стали непрерывно уменьшаться, пока к 1985 г. не упали почти до нуля. Это свидетельствовало о том, что политарные производственные отношения превратились в тормоз на пути развития производительных сил. Непрерывно нарастал кризис экономики и всего общества. Объективной необходимостью стала ликвидация совершенно неэффективной политарной системы. И она с неизбежностью началась. Именно в этом заключается сущность процесса, начальный этап которого получил название перестройки. Первоначально индустрополитаризм утвердился лишь в СССР. Но эта страна занимала одну шестую всей земной суши. Поэтому утверждение индустрополитаризма в ней было равносильно началу формирования новой мировой системы, противостоящей капиталистической. Начался раскол мира. Революция в России не была изолированным явлением. Как уже указывалось, с переходом к ХХ в. началась эпоха революций в странах, отстававших в своем развитии от Запада и в большинстве своем либо бывших колониями западных держав, либо находившихся в зависимости от них. На это обратил в свое время особое внимание В.И. Ленин.
И В.И. Ленин был убежден, что конечным результатом этого движения будет установление того же самого общественного строя, который, по его мнению, создается в России, т.е. социализма.
Но в России, как мы уже видели, возник вовсе не социализм, а индустрополитаризм. И такого рода строй действительно утвердился в ряде стран Востока: Китае, Вьетнаме, Северной Корее, Лаосе, Камбодже. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что некоторые из этих обществ к моменту революции во многом продолжали оставаться агрополитарными. Да и порядки в ряде их после победы революции были не столько индустрополитарными, сколько агрополитарными. Но произошло все это не в 20–30-х годах, а в более позднее время, не после первой, а после второй мировой войны. Параллельно с этим шло утверждение индустрополитаризма в странах Восточной Европы. Теперь принято считать, что «социалистические» порядки в этих странах были насильственно насаждены Советским Союзом. Доля истины в этом, несомненно, имеется. В таких странах, как, например, Венгрия, индустрополитаризм не утвердился бы без мощного воздействия извне. Но в Югославии этот строй был обязан своим возникновением почти целиком действию внутренних сил. И в Чехословакии в феврале 1948 года совсем не было советских войск, что нисколько не помешало коммунистам придти к власти. Да и в Венгрии были значительные силы, выступавшие, конечно же, не за политаризм, а за социализм. И присутствие советских войск помогло им нанести поражение своим противникам и захватить власть. После второй мировой войны окончательно сложилась политарная мировая система. Завершился раскол мира. В нем впервые в истории человечества стали существовать две мировые системы, каждая из которых претендовала на ведущую роль. Это противостояние в условиях, когда противоборствующие стороны обладали ядерным оружием, поставило человечество на край гибели. Но существование противостоящей мировой капиталистической системе вначале одной, но достаточно могущественной страны, а затем целой системы таких стран оказало и огромное позитивное воздействие на ход мировой истории. Оно в числе других причин сделало необходимым коренную перестройку капиталистического общества, причем в определенном направлении. Уже в 1919 г. представители капиталистических стран заключили в Вашингтоне международное соглашение о введении восьмичасового рабочего дня. Правда, оно не было ратифицировано многими буржуазными странами, но первый шаг был сделан. Существование политарного лагеря обеспечило быструю и сравнительно безболезненную ликвидацию колониальной системы капитализма. Одни освободившиеся страны встали на путь капиталистического развития, другие — на путь некапиталистического развития, который неизбежно вел их к политаризму. Для утверждения политаризма вовсе не требовалось, чтобы руководящие силы этих стран приняли марксистскую, точнее псевдомарксистскую, идеологию. Политаризм воцарился, например, в Мьянме (Бирме), руководство которой всегда отвергало марксизм. Советский Союз и политарный лагерь в целом всемерно поддерживал все возникающие в мире революционные движения. Но отнюдь не создавал, не инспирировал их, как сейчас нередко, причем очень гневно, утверждается в нашей печати. Вот образец такой филиппики: «Сальвадор стал последней политической провокацией бывшего Союза в Латинской Америке, последним из советских экспериментов в области “экспорта революции”, которыми СССР буквально истерзал латиноамериканский континент»[13]. Автор не очень силен в географии, о чем свидетельствует введение им понятия «латиноамериканский континент». Как известно, страны, относящиеся к Латинской Америке, расположены на двух континентах. Но это не существенно. Важно то, что в приведенном выше заявлении автора правды нисколько не больше, чем в бесконечном числе статей и книг, в которых на все лады утверждалось, что и события 1956 г. в Венгрии, и «пражская весна» 1968 г., и массовое движение в Польше в 1980–1981 гг. были результатами происков американского империализма вообще, ЦРУ в частности[14]. Индустрополитаризм в СССР в короткие исторические сроки обеспечил индустриализацию страны, ликвидацию неграмотности, развитие образования и науки. Были времена, когда советская наука и техника вырывались вперед, оттесняя признанного лидера в этих областях — США. СССР был главной силой в коалиции держав, сокрушившей фашизм. Существование вначале одного лишь СССР, а затем и политарного лагеря способствовало значительному улучшению положения народных масс в государствах развитого капитализма и победе национально-освободительных движений народов колоний и зависимых стран. Если при этом принять во внимание, что индустрополитаризм выдавал себя за социализм, что он провозглашал лозунги свободы, всеобщего равенства и социальной справедливости, то станет понятным, почему этот общественный строй в глазах огромного числа людей выступал как цель, к которой нужно стремиться. И даже многие из тех, кто был критически настроен по отношению к советскому общественному строю, выдвигали и обосновывали идею конвергенции этой общественной системы и капиталистической, идею создания общества нового типа, в котором были бы соединены все достоинства этих двух систем и устранены присущие им недостатки. Теперь все это позади. Но это, тем не менее, действительно было.
Ответ довольно прост: к настоящему времени все прогрессивные аспекты индустрополитаризма в нашей стране исчерпаны. Его исчезновение является объективной необходимостью. И спасти его не смогут никакие силы. Что же касается вопроса о том, что должно придти на смену индустрополитаризму, то это — тема другой работы. Примечания1. Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию // Специальный выпуск. Брошюра в газете. «Комсомольская правда». Сентябрь 1990 г. С. 8. 2. См. Шмелев Н., Попов В. На переломе: экономическая перестройка в СССР. М., 1989. С. 46-47, 54. 3. Российская газета. 29.11.1990. 4. Сборник статистическо-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год седьмой. СПб., 1914. С.110. 5. Там же. С. 110-112. 6. См. Шмелев Н., Попов В. Указ. раб. Рис. 5, 5а, 5б. 7. См.: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30–40-е годы. М.,1989. С. 61. 8. См.: Архипов А. Большевики, хватит лгать // Начало. 1990. № 2. С. 5; Россия кормила Европу // Куранты. 1993. № 8; фильм С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли» и т.п. 9. См.: Малый энциклопедический словарь. Издание Брокгауз-Ефрон. Т.II (выпуск IV). СПб.1909. С. 124. 10. Ленин В.И. Лучше меньше, да лучше // Полн. собр. соч.. Т. 45. С. 402. 11. Там же. С. 403. 12. Там же. С. 404. 13. Велехов Л. Последняя провокация. Сальвадор: революционный эксперимент закончен // Независимая газета. 11.01.1992. 14. См., например: Берец Я. Крах операции «Фокус». М.,1986; К событиям в Чехословакии. М., 1968; Необъявленная война против Польши. М., 1984; Трубников В. Крах «Операции Полония». М., 1985 и т.п. 15. Бзежинский З. Большой провал. Агония коммунизма // Квинтэссенция. Философский альманах. М., 1990. С. 256. Вернуться назад |