|
IV. Между мировыми войнами. Ученые и военные блуждали в «бактериальном тумане» и витали в «микробных облаках» // Офицеры. — 2012 — № 2. — С. 62–67.
После окончания Первой мировой войны стала очевидной принципиальная возможность создания нового вида оружия — бактериологического (БО). Возбудитель инфекционной болезни виделся военным теоретикам в качестве «контагия», способного самостоятельно распространяться по войскам противника и проникать вглубь его территории, вызывая сокрушительные эпидемии среди населения. Сама же бактериологическая война представлялась им весьма эффективной и не требующей особых затрат, особенно если начать ее первыми. Разработчики же нового оружия вступили в сумеречную зону пионерных экспериментов, где их ждали неизвестные закономерности, неразрешимые технические противоречия и обманчивые успехи.
Мысль о возможности применения опасных бактерий в военных целях была высказана экспертами сразу после войны, когда стали обобщаться сведения о бактериологических диверсиях против вооруженных сил стран Антанты, осуществленных германскими агентами.
В 1923 г. смешанная комиссия по разоружению при Лиге наций заинтересовалась БО. Эксперты не исключили возможности бактериологической войны. БО, еще не применявшееся даже с тактическими целями, рассматривалось ими как оружие массового поражения. В докладе комиссии отмечалось, что «химические и бактериологические методы придают будущей войне особенно бесчеловечный характер и доводят опасность войны до крайнего предела, вплоть до угрозы существованию человечества и цивилизации». В результате обсуждения мер по предотвращению биологической и химической войны, экспертами было выработано международное соглашение, известное сегодня как Женевский протокол 1925 г.
Женевский протокол не запрещал эти виды оружия, и не препятствовал изготовлению и хранению боевых отравляющих веществ и бактериологических агентов и боеприпасов, а только ограничивал их применение во время войны. В то же время эксперты признали невозможность со стороны наднациональных структур контролировать разработку, производство и хранение БО. Военно-научная литература того времени представляла БО как уже готовое к применению средство ведения войны.
В конце 1920-х гг. европейские страны стали обзаводиться своими программами по созданию БО. Британский премьер-министр в феврале 1927 г. заявил в парламенте, что пока державы не дали взаимной гарантии воспрещения применения в качестве боевого оружия ядов и болезнетворных бактерий, британское правительство вынуждено применять все возможные меры и методы нападения и защиты. В 1927 г. в Румынии были организованы специальные лаборатории и полигоны для изучения научных и технических вопросов, относящихся к химической и бактериологической войне. К концу 1930-х гг. в Соединенном Королевстве и во Франции действовали специальные центры, занимающиеся вопросами подготовки бактериальной войны. Когда немцы захватили в мае 1940 г. французскую аэробиологическую лабораторию в Ля Буше, они осознали, что далеко отстали в военно-биологических исследованиях, и особенно в области изучения выживаемости бактерий и вирусов при хранении и взрывном диспергировании.
Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.
По мнению ряда западных исследователей того времени, такое оружие имело следующие преимущества перед химическим оружием и обычными видами вооружений:
● возможность соблюдения секретности при подготовке к биологической войне: крупные военные металлургические заводы и химические производства трудно скрыть, микробиологические лаборатории, особенно частные, могут существовать длительное время, никак не обнаруживая себя;
● быстрота подготовки к бактериологической войне: считалось возможным получить в течение относительно короткого промежутка времени большое количество патогенных бактерий;
● относительная дешевизна изготовления БО: стоимость изготовления БО рассчитывали из цены питательно бульона для наработки бактериальной массы;
● трудности индикации и быстрого обнаружения патогенных микробов в воздухе, воде, в пище и пр.: гарантия того, что противник не сможет вовремя обнаружить применениеБО;
● возможность распространения возникших заболеваний самими заболевшими: применение БО создает эпидемические очаги, из которых от человека к человеку распространяется возбудитель инфекционной болезни;
● сильное моральное воздействие на противника: бактериальная война рассматривалась как один из факторов дезорганизации противника;
● большое экономическое значение последствий применения БО: в этом аспекте проблемы у европейцев уже был опыт — заражение германскими диверсантами лошадей в США, Греции, Румынии и Италии сапом, во Франции ящуром и сапом нанесло большой экономический ущерб этим странам. Теперь же предполагалось заражать не только животных, но и сельскохозяйственные растения;
● наличие технических возможностей для массированного применения БО: авиация может перебрасывать бактериологические боеприпасы на большие расстояния, что было еще невыполнимым в Первую мировую войну. Тем самым открылась возможность применять БО вне полосы непосредственного соприкосновения со своими войсками;
● простая самозащита от собственного БО: сторона, применяющая БО, может иметь заранее разработанные вакцины и сыворотки и другие средства защиты по отношению к возбудителю инфекционной болезни — агенту БО.
Военными теоретиками рассматривались два крайних варианта ведения войны, при которых было целесообразным применение БО: война длительная, на истощение; и блицкриг — война молниеносного удара. Второй вариант рассматривался как более предпочтительный.
Наиболее эффективным способом применения БО считалось распыление бактериальных агентов в воздухе, создание, как тогда говорили, «бактериального тумана» или «бактериального дождя». Особое значение придавалось комбинированному применению бактерий и отравляющих веществ, а также бактерий и дымов. Предполагалось, что ипритные поражения кожи и дыхательных путей облегчают инфицирование людей опасными бактериями. Военные теоретики того времени надеялись, что комбинированное применение бактерий с отравляющими веществами может способствовать распространению инфекционных болезней среди населения и войск противника.
Польский полковник Юзеф Карышковский (J. Karyszkowski) превзошел по гнусности всех других европейских апологетов биологической войны. Он предложил использовать лагеря военнопленных «для экспериментального изучения путей распространения возбудителей инфекционных болезней и обоснования необходимых для бактериологической войны данных». Видимо, безнаказанное массовое истребление десятков тысяч русских пленных, захваченных поляками во время советско-польской войны 1920 г., придало некоторым польским «стратегам» уверенность в том, что такие преступления можно совершать исходя из любой практической необходимости, и не бояться возмездия.
В открытой научной литературе проводится сопоставительный анализ пригодности отдельных опасных микроорганизмов для ведения бактериологической войны. Уже тогда была ясна «военно–биологическая ущербность» наиболее смертельных микроорганизмов. Однако даже авторитетные ученые того времени считали, что недостатки того или иного агента БО можно в будущем (причем в ближайшем!) «подкорректировать». Образ потенциального агента для ведения бактериологической войны (кстати, никогда так и не созданного) к началу Второй мировой войны выглядел следующим образом:
● он должен быть стойким в окружающей среде;
● выдерживать воздействие различных физических и химически факторов, в частности — дезинфицирующих растворов;
● длительное время оставаться высоко и стабильно вирулентным для человека или животного. Ошибочно считалось, что именно вирулентность (способность вызывать болезнь в небольших дозах) обеспечивает контагиозность (т. е. передачу от человека к человеку) возбудителя инфекционной болезни.
Вызываемая потенциальным агентом БО болезнь должна характеризоваться следующими чертами:
● легко и постоянно передаваться от человека к человеку, от животного животному, и от животного к человеку;
● иметь короткий инкубационный период (время, проходящее с момента заражения, до появления первых клинических признаков болезни);
● тяжело протекать, сопровождаться высокой летальностью заболевших, либо приводить их к длительной утрате боеспособности;
● вызываться трудно обнаруживаемыми во внешней среде и малоизученными возбудителями, с которыми противник незнаком или которым свойственна повышенная вирулентность;
● эпидемии должны предотвращаться нападающей стороной посредством вакцинации своих войск против применяемого возбудителя или другими надежными средствами защиты, причем эти профилактические и лечебные меры борьбы с инфекцией должны быть не известны противнику.
Свойства потенциальных агентов БО по предпочтениям военных специалистов того времени, можно проранжировать следующим образом:
● возбудитель чумы — рассматривался как «суперагент» БО, применение которого в принципе невозможно из–за риска разноса чумы по Европе инфицированными крысами и мышами. Последнее ожидание было не более чем ложным постулатом, основанном на страхах Средневековья перед чумой и учении о контагии Джиорламо Фракасторо. В России еще в начале ХХ в., благодаря работам Д. К. Заболотного и его последователей, такие представления об эпидемиологии чумы считалось ложным;
● возбудитель сибирской язвы — идеализировался из–за своей якобы устойчивости в окружающей среде. Но некоторых ученых уже тогда смущала его низкая вирулентность для человека и животных;
● возбудитель сапа — доказал свою опасность для лошадей и контактирующих с ними людей еще до Первой мировой войны. После войны его значение, как диверсионного агента, постоянно обесценивалось моторизацией армий и сокращением армейского конского поголовья. Кроме того, исследователи отмечали его плохую сохраняемость в окружающей среде и высокий риск заражения лабораторного персонала;
● возбудители бруцеллеза — идеализировались как агенты БО благодаря хорошей сохраняемости вирулентных свойств при поддержании в лабораторных условиях. Однако их было трудно получать в больших количествах, а вызываемая ими болезнь давала невысокую летальность;
● возбудитель мелиоидоза (тропический сап) — рассматривался как весьма опасный малоизученный микроорганизм, способный вызывать смертельные поражение человека, проникая в легкие.
В те годы европейскими военными наиболее приемлемыми для использования в бактериологической войне, считались несколько способов распространения опасных для человека бактерий.
Стрельба артиллерийскими бактериальными снарядами. Такой способ ведения бактериологической войны пришел в головы военным первым и, несомненно, по аналогии с химическими снарядами.
Применение авиационных бактериальных бомб. В научной литературе того времени описываются две принципиально различающиеся конструкции таких бомб — итальянская (1931) и германская (1937). Первая представляла собой обычную химическую бомбу, внутри которой был помещен сосуд с питательной средой, в котором размножались бактерии. В головной части бомбы помещался маленький аппарат с кислородом, непосредственно соединенный с сосудом. Этот кислород непрерывно подавался в питательную среду и поддерживал жизнь микроорганизмов. Бомба сохраняла жизнеспособные микроорганизмы в течение 36 часов с момента ее снаряжения. По замыслу разработчиков боеприпаса, подобная бомба, брошенная с самолета, должна распространить при взрыве «миллионы болезнетворных микробов, рассеивающихся на большое расстояние и, особенно на сырой почве и сыром воздухе, сохраняющих на долгое время свою способность массового заражения».
Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.
Бактериальная бомба германского типа (почему-то так ее называли) состояла из наполненного культурами бактерий плотного резервуара, сбрасываемого на парашюте с почти неограниченной высоты. Парашют раскрывался на любой установленной высоте (обычно 10, 20 или 50 м над землей), резервуар автоматически раскрывался, и сжатым воздухом бактериальная культура распылялась на головы противника.
Метание с самолета стеклянных ампул и «беби-бомб». Предполагалось использовать для поражения противника тонкостенные стеклянные ампулы весом от 5 до 20 г и специальные стеклянные шары весом до 250 г («беби-бомбы»), наполненные культурами возбудителей опасных инфекционных болезней. Их предполагали сбрасывать с самолета с высоты 5–6 км. Разбиваясь при падении, они освобождали содержимое в воздух, почву или в воду. «Беби-бомбы» должны были оснащаться еще взрывателем дистанционного действия и взрываться в воздухе.
Комбинированное сбрасывание с самолетов осколочных бомб и тысяч бактериальных ампул, или в сочетании с распылением «бактериального тумана». Ожидалось, что произойдет массивное заражение ран с последующим развитием в ряде случаев раневой анаэробной инфекции.
Распыление микробной взвеси, создание бактериального тумана в воздухе, выпуск так называемых «микробных облаков» и «микробных капелек». Технически и такой способ ведения бактериологической войны не казался сложным. У военных к тому времени уже были специальные выливные авиационные приборы (ВАПы), предназначенные для распыления иприта.
Сбрасывание на парашютах зараженных животных. Такой способ ведения бактериологической войны считался самым опасным для противника. С самолетов должны были сбрасываться на парашютах автоматически открывающиеся корзины с тысячами крыс, зараженных возбудителем чумы. А в том, что вслед за эпизоотией чумы среди крыс следует и вспышка бубонной чумы у человека, почти никто тогда не сомневался.
Выпуск с самолетов зараженных насекомых. Ряд опытных проверок, проведенных на аэродромах в местах, эндемичных по желтой лихорадке и малярии, показал, что их переносчики-насекомые прекрасно приспосабливаются к измененным условиям среды; они легко переносят длительные и высотные полеты в аэропланах. Разработчикам БО оставалось сделать немного: всего лишь размножить таких насекомых до количеств, позволяющих вести бактериологическую войну, заразить их возбудителем болезни, который они способны переносить между людьми; и разработать способ распространения зараженных насекомых в войсках противника. Ничего сложного в этом они не видели.
Диверсионное применение бактериальных агентов предполагалось осуществлять посредством прививок недоброкачественных вакцин и заражения фуража. Специально подготовленные агенты должны были заражать опасными бактериями пищевые продукты, воду, ткани, медикаменты и средства транспорта.
Уверенное шествие апологетов бактериологической войны было омрачено двумя немецкими учеными, набравшихся смелости противопоставить свое «антинаучное» мнение, мнению «ученого большинства». Дискуссия началась после статьи профессора Люстига (Lustig, 1931), преподнесшего новое направление в создание средств массового поражения людей, как уже почти решенную задачу. Против Люстига через несколько месяцев выступили сначала Нейссер (М. Neisser, 1931), потом Конрих (Conrich, 1931). Нейссер обратил внимание исследователей на многочисленные неудачи, сопровождавшие попытки бороться с грызунами, заражая какую-то их часть бактериями. Он также привел результаты опытов, показывающих невозможность прививкой возбудителя болезни распространить спорынью среди злаковых культур. Нейссер увидел и другую отрицательную сторону профанации БО. «Ведь может дойти даже до того, — писал он, — что потребовался бы контроль над производством на сывороточных фабриках и лабораториях, а это было бы действительно невыносимо».
Но еще более любопытно мнение профессора Конриха, референта по гигиене при германском военном министерстве. Он высказал три возражения против БО:
● невозможно в лабораторных условиях удержать в течение долгого времени возбудитель инфекционной болезни в вирулентном состоянии;
● наличие вирулентности у микроорганизмов недостаточно, чтобы вызвать эпидемию;
● при рассеивании микробов значительное количество их погибает от несоответствующих условий.
Первые два возражения еще можно было в те годы обосновать, изучая публикации в научных журналах, но третье возражение свидетельствует в пользу того, что Конрих был в курсе каких-то германских аэробиологических экспериментов, показавших физическую и биологическую неустойчивость бактериального аэрозольного облака в условиях воздействия на него факторов окружающей среды.
Кроме технической возможности применения БО, Конрих подверг критике и его военное значение. Он, в частности, утверждал, что различная и иногда неопределенная продолжительность инкубационного периода болезни, не позволяет точно определить окончание срока действия БО, что делает его даже тактически непригодным. Сомневался он и в возможности сохранения подготовки к бактериологической войне в тайне, «если придется производить предохранительные прививки войскам и населению по поводу 10 различных инфекций».
Подверглись сомнению и взгляды на возбудитель чумы, как на абсолютный поражающий агент БО. Конрих считал, что здесь наиболее наводящим ужас является только само слово «чума». Он сомневался в том, что заражение людей чумой посредством крыс может произойти таким же путем и с такими же результатами, как это происходит в природных условиях.
Другой германский ученый, Фокс (Fox, 1933), высказал сомнение в возможности военного использования биологических токсинов. Он отметил, что, действительно, токсин ботулинического микроба смертелен для человека в ничтожных дозах и вызывает отравление при любом способе его введения. И именно его имеют ввиду отдельные исследователи, когда утверждают, что «самолет в состоянии донести достаточные количества токсина для отравления целого города». Но если бы введение токсина людям было таким простым делом, как и его перевозка, этот токсин представлял бы одно из наиболее эффективных средств войны. В действительности же, легко установить только летальную дозу токсина в эксперименте на мышах, но трудно определить, какое количество токсина дойдет до намеченной цели при диспергировании его с самолетов.
Неудачными оказались и первые опыты по заражению животных «бактериальным туманом». Проводившие такие эксперименты ученые обнаружили, что разбрызганные бактерии большей частью в течение первого получаса оседают на пол. Еще меньшие шансы имелись у «бактериального тумана» на открытом воздухе. Уже результаты этих опытов должны были вызвать у апологетов БО осторожное отношение к возможности его боевого применения. Однако все вышло «с точностью до наоборот». Авторитетным большинством ученых такие взгляды были признаны «чрезвычайно поверхностными, старающиеся умалить возможность и значение бактериологической войны». Нейссера, Фокса и Конриха обвинили еще и в стремлении «скрыть подготовку Германии к бактериологической войне». Пока военные теоретики спорили о возможности создания БО, вновь разгоралась диверсионная бактериологическая война.
Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.
В конце 1930-х гг. в СССР, в Ленинградской области, были выявлены факты искусственного заражения свиней рожей, а в Воронежской области и Азово-Черноморском крае — африканской чумой свиней.
Первое сообщение о начавшейся на Дальнем Востоке бактериологической войне было опубликовано в 1938 г. в ноябрьском номере немецкого журнала «Gasschutz und Luftschutz». Оно основывалось на заявлении научного руководителя Токийского эпидемиологического института, профессора Микава, вернувшегося из Китая. Микава обвинил китайскую армию в преднамеренном заражении возбудителем холеры водоисточников, используемых японскими вооруженными силами. В подтверждение своего заявления он привел следующие факты.
До отступления китайцев из Киукианга и занятия последнего японцами, в городе и прилегающих к нему районах не было холерных заболеваний. Все случаи холеры среди японских военнослужащих связаны с употреблением воды из отдельных колодцев.
Холерные заболевания среди японцев появились одномоментно, что явно противоречит естественному развитию эпидемии. К тому же в одном из колодцев была обнаружена раздавленная стеклянная ампула, предназначенная для хранения холерной культуры.
В специальном документе, переданном японским МИДом иностранным дипломатам в Токио 25.09.1938 г., приводятся следующие факты. Китайские пленные военнослужащие признались, что каждому китайскому полку придается особая бактериальная часть, которая через местных жителей заражает одежду и пищу японцев патогенными бактериями. После занятия Лаошана японцы установили, что перед своим отступлением китайцы произвели заражение колодцев холерными вибрионами, в результате чего ряд японских солдат, и большое число городских жителей заболело холерой. Холерная вспышка 1938 г. в Кайфыне была вызвана китайскими войсками при помощи культуры холерного вибриона. При обследовании 75 городских колодцев в Тунг-Ли-Тцун, 14 из них оказались зараженными возбудителем холеры.
У же после окончания Второй мировой войны стало известно, что в эти же годы японцы осуществляли бактериологические диверсии против СССР. Они начались с операций специальных отрядов японских смертников еще во время первых столкновений японских и советских войск под Халхин-Голом. Ниже приведена выдержка из показаний подсудимого Ниси Тосихидэ, данных им 26 декабря 1949 г. на судебном процессе в Хабаровске по делу японских военнослужащих, обвиняемых в подготовке к применению БО:
«Вопрос: Что вам известно о применении бактериологического оружия?
Ответ: Мне известно о применении отрядом Исии бактериологического оружия во время инцидента у Халхин-Гола. В июле 1944 года я из филиала Суньу был переведен на должность начальника учебного отдела 731-го отряда на ст. Пинфань. Работу я принимал от своего предшественника полковника Санода. В тот же день полковник Санода выехал в Японию. Я вскрыл его сейф и нашел документы, говорившие о применении бактериологического оружия во время Номанганского инцидента, т. е. у реки Халхин-Гол. Тут имелись негативы фотографий того времени, список смертников, принимавших участие в этой операции, и приказ майора Икари. Я помню сейчас, что в отряд смертников входили два офицера, около 20 унтер-офицеров и рядовых. Под этим списком шли подписи, сделанные кровью.
Вопрос: Чья подпись была первой?
Ответ: Начальника отряда Икари. Далее следовал целый ряд детализирующих приказов Икари, а именно, как рассаживаться на автомашины, как использовать банки из-под керосина, затем несколько указаний о том, как возвращаться. Из этих двух документов мне стало понятным, что отряд смертников из 20–30 человек заразил бактериями реку Халха».
В опубликованных в 1950-х гг. воспоминаниях сотрудника отряда № 731 Хироси Акиямы, те же события изложены следующим образом:
«Однажды Управлению приказали заразить воду в верховьях реки Халхин-Гол — источника воды для всего прилегающего к ней района, бактериями тифа, холеры и чумы с целью вынудить противника к отступлению. Это было смертельно опасное задание. При его выполнении погибло более тридцати армейских и вольнонаемных врачей. Возможно, некоторые из них заразились сами, когда пускали смертоносные бактерии в воду, но большинство их погибло от неприятельского огня во время совершения этой операции. … в бассейне реки Халхин-Гол от Номонхана до озера Буир-Нур сразу же вспыхнула эпидемия, и японская армия оказалась в очень выгодном положении. …После событий на Халхин-Голе, где Квантунской армии пришлось вести самые тяжелые в ее истории бои, командование армии стало придавать бактериологической войне очень серьезное значение».
Бактериологические диверсии, осуществленные против Красной армии во время боевых действий под Халхин-Голом, еще ждут своих историков.
А как же немцы? В отличие от других европейских держав, в Германии идею создания «оружия массового поражения бедных» считали нереальной при имеющемся уровне знаний в области военной бактериологии, и ограничились мерами противобактериологической защиты. Зато в области других вооружений немцами были выбраны весьма верные приоритеты. Отсюда следует ответ на часто задаваемый риторический вопрос, типа: «Почему германские фашисты не разрабатывали БО»? Действительно, как это такое может быть, что бы фашисты, да без БО, когда даже «эталоны демократии» без программ по созданию БО не обходились? Да потому что в начале 1930–х гг. при выборе приоритетов для создания современного оружия немцы оказались гораздо дальновиднее своих будущих противников и союзников. После войны еще не менее двух десятилетий в НАТО и странах Варшавского блока использовались германские разработки в области ракетостроения, авиации, подводного флота, бронетанковой техники, противотанковых средств, ПВО, радиолокации, химического оружия и др.
Если взять за точку отсчета в развитии бактериологии как науки, разработанный Робертом Кохом метод получения чистых культур на плотных питательных средах (1888), то к началу работ по созданию БО прошло не более 40 лет. Еще были живы и работали в лабораториях ученые, помнившие выращивание бактерий на кусочках мяса, ломтиках моркови и картофеля, или пластинках застывшего крахмального клейстера. Поэтому успехи бактериологии первой половины ХХ в. казались им головокружительными. У ученых появилось ощущение того, что в мире микроорганизмов все уже идентифицировано и расставлено по своим местам. Одновременно произошло упрощение эпидемиологических представлений. В отличие от ученых добактериологической эпохи, видевших эпидемический процесс как сложное взаимодействие факторов внешней среды (климатических, атмосферных, почвенных, геологических и др.) и человека, эпидемический процесс после открытия бактерий был сведен к простым и по сути все тем же контагионистическим схемам Средневековья. Правда теперь в них вместо «контагия» по цепочке с посчитанными и пронумерованными звеньями перемещается микроорганизм — возбудитель инфекционной болезни. Осталось только заменить природное звено на искусственное, и распространение «контагиев» среди войск и населения противника не станет представлять проблем. И тогда можно устроить противнику что-то вроде пандемии «черной смерти» (1346–1351) или маньчжурской чумы (1910–1911). Этим и занялся японский генерал Исия, искренне поверивший в «полноту знаний» своих европейских учителей.
Источник: supotnitskiy.ru.
Рейтинг публикации:
|
