Супотницкий Михаил Васильевич: Цикл статей по истории биологического оружия

I. Боги-«биотеррористы» и древние отравители // Офицеры. — 2011. — № 5. — С. 56-61.

Биологическое оружие – одна из наиболее закрытых, можно даже сказать табуированных тем в военной истории. По этой же причине интерес ко всему, что так или иначе с ней связано, не ослабевает. Журнал «Офицеры» начинает публикацию цикла статей, посвященных истории биологического оружия. Ее понимание дает нам возможность осознать причины, вызвавшие гонку средств ведения биологической войны в XX в., и выявить основные тенденции развития такого оружия в наступившем столетии. Тем более что, как утверждают специалисты, именно этот вид оружия массового поражения, а не ядерное или химическое, в обозримом будущем способен преподнести человечеству много неприятных сюрпризов.

У разных народов с глубокой древности болезни, называемые обычно «мором», «язвой» или «чумой», считались либо карой, ниспосылаемой разгневанными богами за провинности правителей, народа и несоблюдение обрядов, либо проявлением действия злых сил, результатом колдовства или чьих-то волшебных чар.

Распространение моровой язвы демонами. Цветная гравюра на дереве. Германия , XVI столетие (The Granger Collection, New-York).

В античной мифологии способностью «вызывать» чуму обладают главные олимпийские боги. Например, в первой главе «Илиады» (XII–VII вв. до н. э.) читаем о событиях, произошедших в близи Трои (древний город на Северо-западе Малой Азии) следующее: «Сын громовержца и Леты - Феб (в древнегреческой мифологи одно из имен Аполлона), царем прогневленный, язву на воинство злую навел. …Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон небожитель? Он за обет несвершенный, за жертву стотельчую гневен? Или от агнцев и избранных коз благовонного тука требует бог, чтоб ахеян избавить от пагубной язвы?». Суть дела состояла в том, что афинянин Агамемнон похитил дочь священника и не хотел возвращать ее отцу. Девушка пожаловалась одному из богов, Аполлону. А тот спустился с Олимпа и девять дней метал в афинян стрелы чумы, пока те не поняли, что от них требуется.

Богиня мудрости и справедливой войны Афина прибегала к «биотеррору» уже непосредственно в самой Греции. Когда ее жрица Ауга, дочь аркадского царя Алея, родила от Геракла сына Телефа, то была вынуждена спрятать ребенка в храме Афины из-за страха перед отцом, ожидавшего неприятности от рождения внука. Богиня, собственноручно содравшая во время войны с гигантами кожу с поверженного Палланта, а затем одевшая ее на себя (отсюда и ее прозвище - «Паллада»), разгневалась на Алея, и без колебаний наказала всю Грецию чумой. Тогда царь, чтобы спасти страну от мора, велел выбросить младенца на дорогу, где его подобрала лань Артемиды.

Используя принятую у специалистов датировку античных мифов, можно предположить, что все приписываемые античным богам эпидемии чумы вспыхнули либо во время Троянской войны (середина XIII в. до н. э.), либо сразу после ее окончания.

Попытки понять происхождение эпидемий с материалистических позиций можно обнаружить в трудах древнегреческих ученых более позднего времени, например, у Гиппократа (460–377 гг. до н.э). Обычно они сводились к выявлению «неблагоприятных времен » и «зловредных испарений», принесенных ветрами из нездоровых местностей. Эпидемия, эпидемическое происхождение и распространение болезни понимались античными учеными как клинически сходные заболевания людей на определенной территории, вызванные воздухом, содержащим враждебные человеку миазмы, принесенные с зараженных мест, либо испарениями, поднимающимися из-под земли. А так как много людей одновременно дышат одним и тем же воздухом, то они поражаются одинаковой болезнью.

Разумеется, современники оценили «военное значение» миазмов. В 334 г. до н. э., во время войны Греции с Персией, и осады Александром Македонским города Галикарнасса (современный Бодром в Турции), греки, в полном соответствии с взглядами Гиппократа на эпидемический процесс, пытались вызвать мор в осажденном городе. Они с помощью катапульт забрасывали через стены трупы собак и полуразложившиеся части других павших животных. Распространение зловония в восприятии защитников крепости послужило причиной вспыхнувших среди них болезней.

Ведьмы за колдовским занятием (из книги Ульриха Молитора « De Lamiis », 1489). Древнее искусство приготовления ядов всегда представляло собой тайное знание посвященных

В средневековой Европе материалистические представления не только об эпидемических процессах, но и об окружающем мире приживались с величайшим трудом. Христианские мыслители того времени, не отвергая естественное происхождение моровых болезней, учитывали возможность участия в их появлении дьявола, злых и добрых ангелов, а также действующих посредством дьявола колдунов. Например, профессора-инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Иститорис (1486), авторы знаменитой книги «Молот ведьм», описали четыре вида проступков, вызывающих эпидемии, где участвуют все вышеперечисленные силы: служащие кому-либо на пользу; вредящие; колдовские; естественные.

Первый вид проступков - это такие, которые совершаются с помощью добрых ангелов. Второй вид производится с помощью злых ангелов. Моисей поразил египтян десятью казнями (в их числе эпидемии и эпизоотии), опираясь на силу добрых ангелов, а египетские маги соперничали с ним с помощью злых духов. Трехдневная чума из-за греха Давида по случаю переписи народа была делом рук ангелов Господних, почитающих создателя и знающих его. Колдовскими поступками называются такие, которые совершаются дьяволом через посредство ведьм и колдунов. Естественные же проступки зависят от влияния светил небесных, и именно от менее значительных из них. Эти явления выражаются в смертности, неурожайности полей, градобитии и тому подобном.

Далее авторы «Молота ведьм», заботясь исключительно об эффективности работы судей-инквизиторов, учили их приемам дифференцирования таких проступков. Например, дух-вредитель излил на Иова несчастия, среди которых была и проказа, но поступок демона нельзя назвать колдовским, а только вредительским. Почему? Да потому что Иов пострадал исключительно от дьявола без посредничества колдуна или ведьмы.

Кроме поиска, изобличения и сжигания колдунов, оба инквизитора-мыслителя не чурались и непосредственного участия в противоэпидемических мероприятиях. Например, один из них был вызван в некий город, опустошенный чумой. В народе бытовало убеждение, что мор носит искусственный, а вернее, колдовской характер. Горожане утверждали, что одна недавно похороненная женщина заглатывает свой саван уже в могиле, и что мор не кончится, пока она его совсем не проглотит. По совету инквизитора бургомистр велел разрыть могилу, и оказалось (тому было большое количество свидетелей!), что покойница действительно заглотила почти половину савана. При виде этого безобразия бургомистр выхватил меч, снес голову трупу и вышвырнул ее далеко из могильной ямы. Мор, конечно, сразу прекратился.

Даже в 1679 г. эпидемию чумы, поразившую Вену, местные власти объясняли на основе энциклопедических познаний в демонологии - оказывается «таковые поветрия причиняют злые духи, евреи, гробокопатели и ведьмы». Европейская наука о происхождении эпидемий была тогда вполне самодостаточной.

Как наказание от Господа за грехи воспринимались эпидемии и на Руси. Псковский летописец в 1341 г. записал: «Грехов наших, бяше мор зол на людех во Пскове и в Изборске…». Распространение чумы также приписывали колдовству татар. В 1386 г. другой русский летописец сделал следующую запись: «Иземце (татары) бо сердце человеческое мочаху во яду аспидном и полагах в водах, и от сего воды вся в яд обратишася и аще кто от них пияще, абие умираше, и от сею великий мор бысть по всей Русской земле».

В отличие от представлений об эпидемиях, ремесло отравителя имело материалистический характер. Заказчику отравления требовался конкретный результат. Случайное использование в пищу ядовитых растений и грибов, укусы ядовитых животных и насекомых с незапамятных времен очертили круг токсических биологических субстанций. Также с глубокой древности существует система неких тайных знаний в области токсикологии, передаваемых от поколения к поколению посвященных, и до последнего времени маскируемых обрядами колдовства и магии.

Колдуны и отравители для убийства людей использовали следующие «природные средства»: ядовитые растения (белена, белладона, мандрагора, болиголов, волчий корень или аконит, купальница, опиум, маковый сок, ядовитые грибы, наперстянка, безвременник, чемерица, ломонос, молочай, паслен, ветреница, рута); яды животного происхождения (выделения златки, порошок шпанской мушки, слизь старой жабы, трупные яды, яды змей, кишечнополостных животных, саламандры, тритона, электрического ската); яды минерального происхождения (различные соединения мышьяка, ртути, таллия и их сочетания между собой и с органическими и биологическими ядами). У разных народов формировались свои традиции подбора композиций ядов, имеющих определенное предназначение (использование в военных целях, массовые убийства, ритуальная казнь, ликвидация под видом естественной смерти и др.)

Даже в античных мифах речь идет об использовании для убийств людей и богов реально существующих биологических ядов. Медея (персонаж сказания об аргонавтах, жена Ясона) умертвила Главку, дочь коринфского царя Креонта, когда Ясон (фессалийский герой, стоявший во главе экспедиции аргонавтов) захотел жениться на ней. Медея подарила сопернице пропитанный ядом свадебный пеплос (длинная достигавшая земли одежда, надевавшаяся прямо на тело и оставлявшая один бок открытым), который ее испепелил.

Происхождение мифа уходит в легенду о Цербере, трехголовом псе, охранявшем царство мертвых. Из ядовитой пены лающего Цербера появился цветок аконит (ядовитое растение, содержащее в клубнях и корнях высокотоксичный алкалоид аконитин), который Медея заварила в свое колдовское зелье, убившее Главку. Видимо в легенде о Цербере нашли свое отражение как древняя практика заражения людей бешенством с помощью слюны бешеной собаки, так и последствия применения еще каких-то сложных ядов, обладающих кожно-резорбтивным действием и способных вызывать тяжелые поражения кожи, включающих аконитин.

Аконитин действительно обладает кожно-резорбтивным действием. Соприкосновение с корнями аконита вызывает мучительные ожоги на коже. При приеме с пищей аконитин еще опасней - его смертельная доза для человека не более 2–5 мг/кг. При инъекционном введении (например, смазанный ядом наконечник стрелы) смертельная доза токсина раз в 10 меньше, чем при приеме с пищей. Причиной смерти при отправлении аконитином обычно бывает остановка сердца. Среди отравителей древности его популярность не знала границ. Из корней аконита на Древнем Востоке получали яд бик. В Индии его считали самым сильным ядом из имевшихся, и использовали для смазывания наконечников стрел. В 1940-х гг. в токсикологической лаборатории при 12-м отделе НКВД СССР (руководитель Г. М. Майрановский) аконитином снаряжали специальные полые пули, предназначенные для стрельбы из бесшумного оружия.

Для серийных и массовых убийств отравители в древности использовали ядовитые грибы, и, в частности, бледную поганку. Ее яды сегодня известны под названием аманитотоксинов. Летальная доза аманитотоксинов для взрослого человека с массой тела 70 кг составляет 7 мг. Такое количество аманитотоксинов содержится в 30–50 г свежей бледной поганки. Яд поражает почки и печень.

Локуста и Нерон испытывают на рабе действие яда

Нерон

В I в. н. э. была некая Локуста, продававшая «заинтересованным лицам» ядовитый порошок из грибов. К услугам отравительницы неоднократно прибегала принцесса Агриппина — дочь Марка Випсания Агриппы и Цецилии Аттики. Будучи женщиной властолюбивой, вероломной и развратной, да еще жаждущей верховной власти, она задумала женить на себе овдовевшего императора Клавдия. Для этого Агриппине пришлось избавиться от собственного мужа, Крисия, отравив егоядом, полученным из грибов. Выйдя замуж за императора, Агриппина принудила Клавдия усыновить своего сына Нерона и лишить права наследования престола сына императора — Британикса. Вскоре Агриппина решилась на убийство и самого Клавдия. С помощью грибного яда Агриппина устраняла, с ее точки зрения, потенциально опасных и претендовавших на трон окружающих Нерона. Так были отравлены дети Клавдия — пятнадцатилетний Британикс и его сестра Октавия (жена Нерона); внуки императора Августа — Юниус и Маркус Силанусы. Считая потенциально опасным для Нерона начальника императорской охраны Серенуса, Агриппина убивает и его. Зная, что Серенус питается из общего котла со своим отрядом, грибным ядом (аманитотоксинами) была отравлена вся пища, предназначавшаяся для его центурии. Серенус вместе со 100 воинами погиб мучительной смертью. Расплатой за содеянное зло было убийство Агриппины ее собственным сыном Нероном, который уже не доверял своей матери. После смерти Нерона по приказу императора Гальбы в 69 г. н. э. Локуста была обезглавлена.

Древние описания отравлений, даже тогда, когда в источниках указывается происхождение яда, содержат в себе немало клинических деталей, которые нельзя объяснить на основании современных представлений о клинике отравления этим же ядом.

Сократ

Философ Сократ (469–399 гг. до н.э.), обвиненный афинянами в безбожии и введении «новых демонов», должен был выпить чашу яда, полученного из растения цикуты (Cicuta virosa, вех ядовитый). Платон (430–347 гг. до н. э.) так описал последние мгновения из жизни своего учителя: «…сначала Сократ мог ходить, но потом, сказав, что ноги его отяжелели, он лег на спину - так приказал человек, давший ему яд. Палач внимательно осмотрел его руки и ноги, затем, сильно сжав ступню, спросил, чувствует ли он что-нибудь. Сократ ответил, что не чувствует. Потом палач стал сжимать его ноги, поднимаясь все выше, таким образом, показал нам, что тело остывает и деревенеет. Через некоторое время тело его содрогнулось в конвульсиях, палач полностью раскрыл его. Его взгляд был неподвижным. Увидев это, Критий закрыл Сократу рот и глаза».

В современных описаниях случайных отравлений людей корнями цикуты, первые симптомы проявляются рвотой, головокружением, галлюцинациями, сильными судорогами, затем наступает потеря сознания, остановка дыхания и смерть. Сократ же не испытывал никаких физических страданий. В клинике отравления отсутствовал и весьма характерный для яда Cicuta virosa (цикутотоксин — относится к классу ядовитых спиртов) судорожный синдром, что позволяет утверждать о наличие в данном Сократу яде еще каких-то сильно действующих наркотических веществ и миорелаксантов.

Иоан Безземельный

В Средние века отравители в общественном сознании прочно ассоциировались с колдунами. Отравлению же нередко придавали мистический характер. Английского короля Иоанна Безземельного (1167–1216) отравили жабьим ядом (его действие сходно с таковым у сердечных гликозидов): монах подмешал яд в заздравную чашу. Если отвлечься от чисто технической стороны преступления, а поискать в нем мистическую составляющую, хорошо понятную современникам 25-го английского короля, чье правление считается одним из самых катастрофических за всю историю Англии, то это убийство выглядит как совершенное с «особой жестокостью». Жаба, согласно предрассудкам, распространенным у средневековых европейцев, символически и телесно представляла самого дьявола. Убить с помощью ее яда короля, означало еще и сознательно передать его душу дьяволу.

Особое место на этой кухне убийц в продолжение нескольких тысяч лет занимали трупные яды — птомаины. Они представляют собой азотистые продукты распада тканей трупов, образовавшиеся под влиянием действия на них различных микроорганизмов. Для получения трупных ядов отдельные органы животных оставляли гнить, после чего они якобы приобретали ядовитые свойства. Приготовление птомаинов имело свои мистическую и эмпирическую составляющие. Скифы получали перегнившую смесь, состоящую из гадюк, человеческой крови и лошадиного навоза, а затем обмазывали ею наконечники стрел. Ранение такой стрелой было смертельным, но не из-за трупных ядов, а по причине большого количества спор возбудителей столбняка и газовой гангрены, обычно присутствующих в лошадином навозе, о чем, конечно, скифы знать не могли.

У европейцев очень ценился «трупный яд», получаемый из отравленных мышьяком животных. Особой популярностью пользовались трупные яды из легкого лягушки, крови (человеческой и бычьей) или частей ядовитой змеи. Чезаре Борджиа (1474–1506) имел рецепт какого-то сложного яда, включающий птомаины и мышьяковистую кислоту. Борджиа «усовершенствовал» его приготовление. Он заменил легкое жабы на внутренности свиньи, перемешанные с мышьяковистой кислотой. Для получения трупного яда свинью подвешивали за задние ноги и забивали палками до смерти. Перегнившая масса в высушенном или жидком состоянии составляла основной элемент его смертоносной кантареллы.

До сегодняшнего дня поддерживаются древние традиции использования дурмана в тайных культах и для совершения преступлений. В средневековой Европе, так называемые ведьмы, изготовляли свои «волшебные мази», добавляя в них сок и толченые части белладонны и дурмана. Втирая эти мази в свое тело, колдуньи подвергались наркотическому воздействию, во время действия которого некоторые из них ощущали чувство полета, а другие — любовного экстаза с самим Сатаной во время шабашей. Профессиональные отравители в Индии обычно используют семена дурмана Datura alba. Их всегда много в созревших плодах растения. Так как эти семена горькие, то их добавляют в острые блюда или блюда с богатым вкусом.

Биологические яды применяются с античных времен не только для индивидуальных убийств, но и на войне Древнегреческий писатель Павсаний (II в. н.э.), автор труда «Описания Эллады», привел пример военного применения яда чемерицы. Чемерица, это растение из семейства Liliaceae. Его корни содержат алкалоид веатрин, обладающий слабящим и рвотным действием. В 600 г. до н.э. войска дельфийско-пилейской амфиктионии (религиозно-политический союз племен и городов в Древней Греции), возглавляемые Солоном (знаменитый афинский реформатор и законодатель, 640–559 гг. до н.э.), начали войну против сиргарийцев.

Солон

Воды реки Плист протекали по каналу в город Кирру (древний город в Средней Греции). Солон дал указание отвести поток воды в сторону от города. Сиргарийцы продолжительное время выдерживали осаду, употребляя дождевую воду и пользуясь имевшимися в городе колодцами. В это время солдаты Солона собрали большое количество корней чемерицы и бросили их в созданное ими водохранилище. После того, как ядовитые вещества, содержащиеся в растении, растворились в воде, Солон распорядился направить поток отравленной воды по прежнему руслу. Сиргарийцы, долгое время испытывавшие жажду, набросились на отравленную воду. В результате у большинства воинов, защищавших город, возникло острое желудочное расстройство. Вследствие непрекращающегося поноса, они побросали свои боевые посты, и амфиктионцы легко овладели городом.

В Китае в начале IV в. до н. э. в военных целях использовались ядовитые дымы, полученные из растений. Например, дым из горчичных и других семян, содержащих вещества, обладающие раздражающим действием, закачивался китайцами с помощью мехов во вражеские рвы, окружающие города. Открытый в XI в. порох китайцы научились использовать для диспергирования различных ядов. Для этого они добавляли в пороховой заряд токсические вещества, извлеченные из растений и тканей животных и соединения мышьяка. И после помещения такой смеси в бамбуковую трубку получалась отравляющая бомба.

«Военная энциклопедия», написанная в Китае в 1044 г. полководцем Сэн Кун Ляном, приводит описание бомбы, которую сегодня можно было бы назвать «биолого-химической». С помощью подрыва порохового заряда предполагалось диспергирование рецептуры следующего состава: человеческие испражнения, сухие, измельченные в порошок и просеянные - 15 фунтов; горец крючковатый - 8 унций; аконит - 8 унций; кротоновое масло - 8 унций; стручки мыльного дерева (дымообразующее средство) - 8 унций; окись мышьяка - 8 унций; сульфид мышьяка - 8 унций; порошок из шпанских мушек - 8 унций; зола - 8 унций; тунговое масло - 8 унций.

Бомбу забрасывали на позиции противника катапультой. Такие бомбы реально применялись при ведении боевых действий, поэтому их поражающее действие было хорошо известно китайским полководцам. Сэн Кун Лян, рекомендовавший своим ученикам использовать их при штурме городов, отмечал способность отравляющего состава проникать сквозь щели в латах и вызывать сильное раздражение кожи, а при непосредственном попадании на нее - волдыри, что соответствует токсическим свойствам описанных им компонентов.

Европейцы столкнулись с массированным применением отравляющих веществ не в 1915 г. в ходе боевых действий под Ипром, как это обычно принято считать, а гораздо ранее. В 1241 г. татары, направляясь от Киева в Венгрию, опустошили Малую Польшу, взяли Сандомир, разбили польское рыцарство под Хмельником, разграбили Краков, Вроцлав, а 9 апреля под Лигницем разгромили войска Генриха Благочестивого. В хронике историка Яна Длугоша (1415–1480), автора фундаментального исследования «Historia Polonica», есть любопытный фрагмент говорящий о наличии «китайского следа» в описанных событиях:

: «И была там в их войске среди других хоругвей одна очень большой величины. На вершине ее древка висела глава зело уродливая и чудовищная с бородой, и когда татары единой стаей показали тыл и собрались отступать, знаменосец начал главой этой махать изо всех сил, и в тот же миг с нее повалил густой дым, причем такой смрадный, что когда среди войска разошлась эта убийственная вонь, поляки сомлели и еле живые стояли и не способными стали для битвы».

Но все эти средства для «чисто биологического убийства» были лишь началом пути по созданию оружия массового поражения, убивающего людей, и оставляющего нетронутыми материальные ценности.

II. Средневековые «сеятели чумы» // Офицеры. — 2011. — № 6. — С. 56-61.

К началу XIV в. представления европейцев об эпидемиях уже прочно стояли на фундаменте из гиппократовских «миазмов», т.е. есть неких враждебных человеку веществ, якобы распространявшихся с воздухом из гнилой воды болот, и твердой уверенности в том, что к появлению мора причастен сам дьявол, действующий посредством своих помощников — колдунов, ведьм, магов, прокаженных и, разумеется, врачей-евреев. Пользуясь современной терминологией, всех этих людей средневековое общество обвиняло ни много ни мало в биотерроризме.

География и хронология распространения чумы «черной смерти» (1346-1351).

В мае 1347 г., накануне появления чумы «черная смерть» во Франции, Парижский медицинский факультет по повелению короля Филиппа обнародовал свое мнение о чуме «для публичного поучения народа, как следует держать себя относительно болезни». В полном соответствии с трудом Гиппократа «Об эпидемиях» ученые уведомили короля о том, что: «…в Индии и в странах великого моря, небесные светила, которые борются с лучами солнца и с жаром небесных огней, оказывают специально их влияние на это море и сильно борются с его водами. От того рождаются испарения, которые помрачают солнце и изменяют его свет в тьму… солнце и огонь действуют так сильно на море, что они вытягивают из него большую часть вод и превращают эти воды в испарения, которые поднимаются в воздух. И если это происходит в странах, где воды испорчены мертвыми рыбами, то такая гнилая вода не может быть ни поглощена теплотою солнца, ни превратиться в здоровую воду, град, снег или иней. Эти испарения, разлитые в воздухе, покрывают туманом многие страны. Подобное обстоятельство случилось в Аравии, в части Индии, в равнинах и долинах Македонии, в Албании, Венгрии, Сицилии и Сардинии, где ни одного человека не осталось в живых. То же самое будет во всех землях, на которые будет дуть воздух, зачумленный Индийским морем, пока солнце будет находиться в знаке Льва».

Такое «научное» объяснение причин чумы 1346–1351 гг. оказалось непосильным для менталитета народных масс и властей той эпохи. А вот колдуны стали бедствием для тех и других задолго до «великой чумы».

В 1290 г. по подозрению в коррупции и колдовстве с целью умерщвления отдельных должностных лиц был арестован и осужден Адам де Стратон, канцлер английского казначейства. Важной уликой против него был обнаруженный во время обыска шелковый мешочек, в котором хранились обрезки ногтей, человеческие волосы, жабьи и кротовые лапки, а также другие «дьявольские штучки». По заключению «экспертов», весь этот набор предназначался для «распространения моровых болезней».

Однако индивидуальная «биотеррористическая» деятельность канцлера оказалась пустяком в сравнении с новой, уже более масштабной угрозой. Во Франции в 1321 г. был раскрыт «заговор прокаженных». Версия заговора подтверждалась многочисленными и убедительными для современников «доказательствами». Например, один из свидетелей утверждал следующее: «Мы сами своими глазами видели такую ладанку в одном из местечек нашего вассальства. Одна прокаженная, проходившая мимо, боясь, что ее схватят, бросила за собою завязанную тряпку, которую тотчас понесли в суд и в ней нашли голову ящерицы, лапы жабы и что-то вроде женских волос, намазанных черной вонючей жидкостью, так что страшно было разглядывать и нюхать это. Когда сверток бросили в большой огонь, он не мог гореть: ясное доказательство того, что это был сильный яд».

Но и это еще не всё! Были получены «твердые доказательства» участия в «заговоре прокаженных» еще и евреев. Вокруг «сотрудничества» прокаженных и евреев среди христиан Европы и раньше ходило много слухов, один ужаснее другого. Но теперь властям «достоверно» стало известно, что в Сан-Дени «знаменитый среди своих соплеменников богатый еврей подкупил прокаженных, чтобы те осуществили на месте еврейский замысел». Он дал им рецепт яда, в состав которого входили следующие ингредиенты: человеческая кровь и моча, три вида трав, названия которых виновный не помнил или не желал раскрыть, а также «тело Христово». Согласно другому документу, в состав яда кроме вышеназванных компонентов входили также «гадючьи головы, жабьи лапы и женские волосы», значительно усиливавшие его смертоносное действие. Было ли это на самом деле, европейцев не интересовало. Их гораздо больше беспокоила подоплека «заговора прокаженных». В то время в Европе ходил слух о том, что «король гренадских мавров задумал отомстить христианам и, сговорившись с евреями, погубить христиан. Но евреи, будучи сами слишком подозрительны, обратились к прокаженным и при помощи дьявола убедили их уничтожить христиан. Предводители прокаженных собрали последовательно четыре совета, и дьявол через евреев дал им понять, что так как прокаженные считаются самыми презренными и ничтожными существами, то хорошо бы было устроить так, чтобы все христиане умерли или стали прокаженными».

В 1321 г. еврейские общины в Европе отделались только испугом. Кровавого исхода не случилось, потому что основным объектом ненависти европейцев были прокаженные. Тем не менее, чума или любой другой мор уже не только ожидались в Европе в течение нескольких предшествующих «черной смерти» десятилетий, но были даже известны, как сегодня говорят, их «заказчики» и «исполнители». Отдельные вспышки чумы в Провансе накануне «черной смерти» были объяснены властями тем, что чуму специально завезли из Индии врачи и аптекари-евреи.

С началом эпидемии «черной смерти» в 1347 г. стали распространяться слухи о новом заговоре. По всей Европе пошла молва, что евреи были подстрекаемы к этому преступлению посланными им письмами от таинственных старшин из Толедо в Испании. В мае 1348 г. в трех городах Франции начались еврейские погромы, однако тогда они еще не носили всеобщего характера. Ситуация ухудшилась осенью, когда в Шильоне (городок у Женевского озера) врач-еврей Балавигнус под пытками признался инквизиторам в том, что он и несколько членов еврейской общины — Якоб Паскатэ из Толедо, Пеэрет из Шамберли и некий Абогет – приготовили ядовитое зелье, способное вызывать чуму. В его состав входили весьма зловещие ингредиенты: сердца христиан, пауки, ящерицы, человеческое мясо и освященные гостии. Злоумышленники сознались в том, что они высыпали полученный порошок в реки и ручьи, из которых христиане брали воду. Возмездие было суровым: Балавигнуса и его сообщников сожгли на костре во дворе Шильонского замка (резиденция герцогов Савойских).

Весть о «еврейском заговоре», раскрытом в Шильоне, быстро разлетелась по Европе. Многих евреев обвинили в распространении чумы и пытками заставили сознаться в подготовке этого преступления, судили и вместе с не подвергавшимися суду единоверцами сожгли на кострах. Так к ужасам эпидемии прибавились кошмары многотысячных сожжений и избиений еврейского населения. В тех городах Германии, где не было евреев – Магдебурге, Лейпциге, – обвинение в отравлении колодцев было возведено на могильщиков. Но чума продолжала уносить тысячи жизней, маховик паники и массового сумасшествия раскручивался все сильнее.

Появились «еретики», объявлявшие уже самого папу главным виновником Божьего гнева и кары, ниспосланных на мир. Люди, чье сознание помутилось от ужасов чумы, для смягчения Божьего гнева стали сами налагать на себя наказания. Огромные толпы «бичующихся» (флагеллантов) перемещались по европейским городам, распевая псалмы, стегая себя ремнями с железными остриями, повсюду грабя и убивая евреев. Папство, на словах осудившее еврейские погромы, не могло позволить, чтобы паства вела оголтелую пропаганду против самого Святого Престола. В течение года с флагеллантами было покончено методами, естественными и законными для того времени.

Врач времен черной смерти. Во времена «черной смерти» эмпирически был разработан противочумный костюм, напоминающий современный. Его конструкция отражает сосуществование миазматических и контагионистических представлений о распространении чумы. В «клюв» помещались ароматические вещества — считалось, что они не давали проникнуть миазмам в легкие человека. Плотная одежда, перчатки, очки предохраняли от контагия.

В тоже время у врачей появилось интересное наблюдение – люди каким-то образом передавали болезнь друг другу. Сегодня, основываясь на современных знаниях эпидемиологии чумы, механизм этого явления можно объяснить. «Черная смерть» давала много легочных случаев болезни, и благодаря им чумная палочка распространялась среди людей воздушно-капельным путем. Современники чумы пришли к мысли возможности «прилипчивого заражения» посредством какого-то вещества. В понимание причин развития эпидемий был добавлен вполне материальный «контагий», то есть некое ядовитое вещество, способное передаваться от заболевшего человека к здоровому – как непосредственно, так и через предметы, находившиеся в общем пользовании. Людей, заболевших во время эпидемий чумы, стали считать заразными и отделять от здоровых. А в охваченных чумой городах появились первые биотеррористы, или, как их тогда называли, «сеятели чумы», либо «демоны эпидемий», по разным причинам заинтересованные в распространении чумы. Попытки вызвать эпидемии («поветрие») посредством миазмов («дурного запаха») еще имели место. Но для достижения своих целей злоумышленники уже активно использовали контагий.

Осенью 1530 г., во время эпидемии чумы, в больницу Женевы был доставлен местный мошенник Михаил Каддо. Чумой он не болел, но, пытаясь выпутаться из очередной неприятности, был вынужден притвориться заболевшим. В больнице ему понравилось: за ним был хороший уход, его кормили и кроме микстур давали еще и вино. Каддо сообразил, что эта жизнь не может продлиться более сорока дней, по истечении которых его спровадят из больницы, и придумал средство, как задержаться в больнице. С этою целью он убедил надзирателя де Фосижи поддерживать чуму в городе.

Что бы у властей Женевы была уверенность в том, что чума по-прежнему свирепствует в городе, злодеи решили отравлять или иным образом ускорять смерть выздоравливающих пациентов госпиталя. Потом они догадались вырезать бубоны из тел покойников, высушивали их, измельчали в порошок и, смешав его с другими составами, давали больным под видом лекарства. Этим же порошком они посыпали вышитые носовые платки, красивые подвязки и тому подобные привлекательные вещи. Каддо разносил и разбрасывал их ночью по городу, выбирая преимущественно дома, где предвиделась богатая нажива, и даже натирал чумным порошком дверные замки. По замыслу негодяев, утром, когда слуга или служанка выходили из дома, им должны были броситься в глаза красивые вещи, и через них чумной контагий должен был попасть в богатый дом и вызвать смерть его хозяев. В действительности такой способ распространения чумы неосуществим. Но чума в Женеве продолжалась по своим причинам, и приносила выгоду Каддо, надзирателям, священникам, фельдшерам и сиделкам чумного госпиталя.

Но «сколько веревочке не виться…». Каддо подвела его репутация. Обнаглев, он стал подбрасывать свои свертки не только ночью, но и днем, в чем и был замечен хорошо знавшими его людьми. Каддо схватили и посадили в тюрьму, где синдики (в то время должностные лица, ведущие судебные дела) вместе с другими должностными лицами города учинили ему допрос и потребовали объяснить, что находится в подброшенном им свертке. Он стал путано объяснять, что в брошенном свертке была материя из раны, бывшей у него на ноге. Когда же у него спросили, с какою целью он это сделал, Каддо ответил: «Над моей раной насмехались, и я хотел наказать насмешников». Синдики не удовлетворились этим ответом и развязали ему язык пытками. Тогда Каддо обличил надзирателя, сиделок и фельдшеров, а также рассказал, с помощью какого предохранительного средства они могли прикасаться к больным чумой, не подвергая себя опасности.

Правительство немедленно распорядилось арестовать его сообщников. Их допросили, организовали очные ставки, некоторых пытали. Все они дали признательные показания, совпадавшие в деталях. В тюрьме заключенные дожили до Пасхи, а затем их казнили, но не всех одновременно и не в один день. Перед казнью их возили на телеге по всему городу привязанными к столбу и обнаженных до пояса. Палач поддерживал на телеге огонь, в котором калил щипцы, и с их помощью на каждом перекрестке вырывал из тела «сеятеля чумы» кусок мяса. После того преступников привозили на площадь Моляр и отрубали головы на эшафоте. Тела же их четвертовали, затем части тел выставляли в различных местах Женевы для предостережения других потенциальных «сеятелей чумы». Избавили от мучений только сына больничного надзирателя, которому, учитывая его молодость, сразу отрубили голову. В распространении чумы он не участвовал, но признался, что умеет составлять микстуру отца, и его лишили жизни «не ради мести, но чтобы помешать распространению зла».

Этот задокументированный случай отличается от попыток распространения чумы, приписываемых евреям и прокаженным во время пандемии чумы «черная смерть». Два века контагионистических представлений о распространении чумы не прошли даром для людей с бионегативным мироощущением. Заговорщики в Женеве действовали более осмысленно. Они подбрасывали людям не колдовские ладанки, заполненные головами ящериц и лапками жаб, а вещи, пропитанные гноем, извлеченным из чумных бубонов, то есть пытались привести потенциальных жертв к контакту с чумным контагием.

Павел III — Папа Римский (1534-1549). Поддержал учение Фракосторо о контагии по политическим соображениям

В популяризацию учения о «контагии и прилипчивом заражении» вмешалась большая политика. Учение, даже не предполагавшее знания подлинных механизмов распространения чумы, а построенное лишь на аберрации творимого ею ужаса, потребовалось папе Павлу III (1534–1549) в качестве инструмента для политического шантажа.

Понтифику нужно было найти предлог для перевода Вселенского собора из протестантского Тридента (Южный Тироль) в католическую Болонью. Запуганные Павлом III члены собора поспешили оставить город и собрались в 1547 г. в относительно благополучной в отношении чумы Болонье, и, главное, подальше от настойчиво требовавшего серьезных уступок протестантам германского императора Фердинанда I. Павлу III удалось сохранить систему безусловного повиновения Святому Престолу, одновременно он санкционировал своею непогрешимостью логически непротиворечивое учение итальянского ученого Джироламо Фракасторо о прилипчивости «контагия». Инквизиция, в свою очередь, поддержала это учение кострами и страхом.

Джироламо Фракасторо (Fracastorius). Судьба его учения была на удивление удачна. Благодаря покровительству Павла III Фракосторо не пришлось ни проталкивать его, ни отстаивать, ни, даже, за него отсиживать. По его определению, «контагий - это тождественное поражение, переходящее от одного человека к другому. Поражение совершается мельчайшими и недоступными нашим чувствам частицами и начинается с них». Под контагиями он понимал и особый вид болезней, которые характеризуются передачей заболевания от больного человека здоровому. Такое простое понимание механизмов распространения инфекционных болезней приобрело популярность в начале ХХ столетия, после открытия микроорганизмов. Их отождествляли с контагием и считалось, что вызвать эпидемию можно лишь путем распространения микроорганизмов через воду, воздух, продукты питания и другими подобными способами. Поэтому создание биологического (бактериологического) оружия его первым апологетам представлялась весьма простой задачей: надо только наработать некоторое количество контагия (т. е. микроорганизмов) и распространить их среди войск и населения противника, а дальше эпидемия уже будет развиваться сама собой, передачей контагия от больного человека здоровому.

Титул книги Фракасторо "О КОНТАГИИ, КОНТАГИОЗНЫХ БОЛЕЗНЯХ И ЛЕЧЕНИИ" . Издана на русском языке в 1954 году в под ред. академика К.М. Быкова.

Само же учение о контагии оказалось очень живучим. Оно присутствует во всех грязных аферах последнего времени, когда население терроризируется страхом перед эпидемиями. 23 февраля 2003 года, за месяц до нападения США на Ирак, госсекретарь США Колин Пауэлл выступил на специальном заседании Совета Безопасности ООН, держа в руках пробирку с якобы бактериологическим оружием, способным убить миллионы людей, и которым обладает теперь «кровавый диктатор» Саддам Хуссейн. В то время глобальных манипуляций с массовым сознанием биологическое оружие подавалось СМИ как контагий, содержащийся в пробирке. Достаточно ее открыть, и будет страшная эпидемия. Эта ложь позволила Западу разграбить нефтяные богатства Ирака.

Следующей глобальной манипуляцией страхом перед эпидемиями стали псевдопандемии птичьего и свиного гриппа. Оказывается, что бы началась новая пандемия, нужен только новый контагий, извините, вирус. А раз появился новый вирус, то давайте денег на новую вакцину, и лучше без тендера, ведь вирус уже на пороге и заглядывает в дверь. Все наработки по эпидемиологии гриппа, накопленные в ХХ столетии, в XXI столетии «светилами» отечественной эпидемиологии были брошены в мусорное ведро вместе с таким весьма нематериальным понятием как "научная репутация". Эпидемиология гриппа упростилась до банальной передачи контагия гриппа между людьми.

Старые предрассудки, разумеется, никуда не делись и наложились на контагионистические представления о распространении эпидемий. В 1536 г. в Италии ни у кого не было сомнения в том, что чуму возобновили сорок ведьм, наносивших специальные мази на дверные ручки и косяки, отчего люди вымирали целыми семьями.

Чумные процессы повторились в Женеве в 1545 г., уже с привлечением к ответу колдунов. Один человек под пыткой признался, что намазал ступню повешенного волшебной мазью, после чего натер ею запоры дверей, в результате чего по городу распространилась чума. Кальвинисты стали искать заговор и, разумеется, нашли заговорщиков. В ход пошли суровые наказания: у осужденных за распространение чумы мужчин щипцами срывали с костей плоть, осужденным женщинам отрубали перед сожжением правую руку. С особым пристрастием пытали и допрашивали бедняков «дурной репутации», чтобы выяснить, не содействовали ли они распространению чумы. Тех «негодяев», которые отказывались признать свою вину, приковывали к стене и оставляли умирать. Не менее 43 человек тогда обвинили в распространении чумы, 39 из них были казнены.

Порой вся эта фантасмагория доходила до абсурда. В марте 1545 г. женевский палач Леон Грранжиат (Jean Grranjat) по обвинению в распространении чумы казнил… собственную мать. Скромный муниципальный служащий сделал все так, как требовал закон: сначала он отрубил матери правую руку, а потом сжег заживо. Однако вспышки чумы повторялись, что свидетельствовало о плохой работе инквизиции. Реформатор церкви Жан Кальвин сетовал по этому поводу: «Тем не менее конспираторы не прекращают покрывать дверные замки своей мазью. Смотрите же, какие опасности нас окружают».

Сожжение ведьм.  Деревянная гравюра шестнадцатого столетия, изображающая трех ведьм, сжигаемых в горах Гарца в Германии.

Чума воспринималась современниками как террор «сеятелей чумы». Их целенаправленно ловили и уничтожали. В 1567–1568 гг. в Женеве казнили 13 «сеятелей чумы», но они не переводились. В 1571 г. казнили еще 36 человек. В том же году городской врач Жан- Антуан Саразен издал трактат о чуме, в котором он подтверждал, что эпидемия являлась делом рук «сеятелей чумы». В Шамбери (город во французском департаменте Савойя) в 1572 г. патрули получили приказ стрелять в разносчиков заразы. В Фосиньи в 1571 г. по этому обвинению пять женщин были сожжены, шесть отлучены от церкви.

В 1580 г. на юге Франции, в Эксе (Прованс), был «разоблачен» очередной «еврейский заговор». Власти «выяснили», что причиной эпидемии чумы стал яд, которым евреи натирали дверные молотки.

Милан пережил страшное испытание «злонамеренно вызванной» чумой в 1630 г. Люди были уверены, что на стены и двери общественных зданий и частных домов было нанесено ядовитое вещество. В городе упорно поддерживались слухи, что этот яд изготовлен из змей и жаб, слюны и гноя больных чумой. Конечно, такую отраву могли приготовить только по внушению дьявола те, кто вступил с ним в сговор. И бдительные граждане регулярно обнаруживали «союзников сатаны».

Достоверна трагическая кончина миланского комиссара здравоохранения Пьяцца и цирюльника Мора, обвиненных в том, что они обмазывали стены и двери подозрительным жирным желтым веществом. В Милане в 1630 г. была установлена монументальная колонна с надписью на латинском языке: «Здесь, на этом месте, некогда стояла лавка цирюльника Джанджакомо Мора, вступившего в сговор с комиссаром здравоохранения Гульямо Пьяцца и другими во время страшной чумы, и посредством смертоносной мази, которую они повсюду наносили, истребили множество народу. Посему они были объявлены сенатом врагами родины. Их пытали каленым железом, переломали кости и отрубили правые руки. Затем четвертовали, а через шесть часов умертвили и сожгли. Чтобы не осталось никакого следа от этих преступников, их имущество было продано с торгов, а прах брошен в реку. И чтобы люди помнили об этом событии, сенат повелел снести дом, в котором замышлялось преступление, и на его месте воздвигнуть Колонну позора. Сторонись, сторонись, честный гражданин, из страха вступить на эту опозоренную землю. Август 1630 г.» Колонна простояла до 1778 г., напоминая, что люди, замышляющие преступление против родины, заслуживают самого сурового наказания.

По утверждению писателя Д. Дефо (1722), среди врачей, наблюдавших Великую лондонскую чуму 1665 г., шли споры о причинах появления уже другого явления — людей, старавшихся передать свою болезнь здоровым согражданам. Некоторые из врачей утверждали, что причина такого поведения кроется в самой сущности чумы. Каждый больной одержим злобой и ненавистью к окружающим. Вредоносность болезни не только проявляется в физических признаках, но искажает саму природу человека, подобно ворожбе или дурному глазу, или подобно тому, как ведет себя взбесившаяся собака, которая до болезни была добрейшим животным, а теперь кидается и кусает любого, кто попадается ей на пути, включая тех, к кому раньше была очень привязана. Другие врачи относили это явление на счет испорченности человеческой природы.

Твердая уверенность в «прилипчивости» контагия привела к тому, что с целью убийства людей злоумышленники стали использовать одежду больных опасными инфекционными болезнями, либо людей, бывших с ними в контакте. В XVII в. популярным орудием дистанционного убийства стала одежда и вещи больных натуральной оспой. Некоторые русские историки утверждают, что именно таким способом был убит малолетний российский император Петр II. После его смерти от натуральной оспы династия Романовых по мужской линии оборвалась, и, по сути, в России произошел государственный переворот, приведший к власти Брауншвейгскую династию в лице Эрнеста Иоанна Бирона.

В июне 1763 г. сэр Джефри Амкерой послал полковнику Генри Буквиту, командующему войсками в Пенсильвании (США), письменное предложение об «изобретении способа распространения оспы среди недружественных индейских племен», угрожавших форту Питту. В своем ответе от первого июля Буквит сообщил, что он предпринял попытку зара-зить одеяла, которые могли попасть в руки индейцев. На следующую весну оспа широко распространилась среди индейцев, и были случаи смерти в племенах минго, делавер и шони.

В 1863 г. в Вашингтоне контрразведкой северян был задержан доктор Блекберн, врач конфедератов и в будущем губернатор штата Кентукки. Он попытался вызвать вспышку натуральной оспы и желтой лихорадки в войсках северян, продавая военнослужащим одежду больных людей. Был доказан, по крайней мере, один случай гибели офицера северян от натуральной оспы, носившего одежду, купленную у Блекберна. Однако вызвать таким способом вспышку желтой лихорадки доктору не удалось по причинам, ставшим известными уже в наше время.

В целом же попытки вызвать вспышки инфекционных болезней, предпринимавшиеся до открытия микроорганизмов, как правило, оказывались неудачными, за исключением тех редких случаев, когда среди высоковосприимчивых к оспе людей распространялась одежда оспенных больных. Однако учение о «контагии и прилипчивом заражении», сформировавшееся после пандемии «черной смерти», не только составило важный этап в развитии эпидемиологи, но и легло в основу разработки подходов к ведению бактериологической войны, реализованных уже в ХХ в. Оно до сих пор присутствует в беспокойных умах тех, кто ищет «дешевое, но мощное оружие бедных».

III. Бактериологические диверсии Первой мировой // Офицеры. — 2012. — № 1. — С. 58–63.

«Мы признаем, что тогдашние (в 1918 г.) бактериологические эксперименты предприняты с недостаточными средствами и были направлены не непосредственно против людей, а лишь против лошадей и рогатого скота противника. Но это ограничение (к сожалению) обусловливалось не моральными соображениями или гуманными побуждениями, а представляло лишь нежелательное явление, связанное с недостаточным в то время развитием бактериологической науки».

H. Klotz (1937)

Сложившееся после пандемии чумы «черной смерти» (1346-1351 гг.) учение о контагии, т.е. о тождественном поражении, переходящем от одного человека к другому благодаря мельчайшими и недоступными нашим чувствам частицам, вызвало появление такого психопатологического феномена, как «сеятели чумы». Обычно ими становились люди с бионегативным мироощущением, под воздействием всеобщего ужаса перед чумой, пытавшиеся распространить ее на здоровых людей. Для этого они использовали вещи или содержимое бубонов больных чумой, в которых, как полагали, содержится чумной контагий. Открытие во второй половине XIX в. микроорганизмов — возбудителей опасных инфекционных болезней, перевело средневековый контагий из абстрактного понятия в материальный объект, бактериальную культуру. Ее свойства можно было изучать в лаборатории, и применять для достижения различных целей, включая ведение биологической войны.

«Материализация» контагия виде бактериальной культуры еще не означала появления в руках военных нового оружия. Они даже не сразу поняли, какие эксперименты стали отправной точкой в развитии новой области научного познания — военной микробиологии.

В рамках любой технологии существуют так называемые «опережающие объекты», вбирающие в себя все новинки научной и технической мысли своего времени. «Опережающим объектом» исследования в медицинской бактериологии на начало 1900-х гг. был возбудитель чумы. Такой интерес со стороны ученых именно к этому микроорганизму вызвало неожиданное возвращение в конце XIX в. чумы, считавшейся уже несколько десятилетий «вымершей болезнью». Мир жил ожиданием чумной катастрофы, развивающейся по типу «черной смерти», когда основную роль в массовой гибели людей сыграли легочные формы болезни. Для выяснения механизмов распространения таких эпидемий требовалось воспроизведение легочной чумы на лабораторных животных.

В России экспериментальные работы с возбудителем чумы начались в 1896 г. в Санкт-Петербурге, в ветеринарной лаборатории Императорского института экспериментальной медицины (ИИЭМ). Через два года эти исследования по настоянию влиятельного родственника царя, председателя Высочайше утвержденной комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразой (сокращенное название «Комочум»), принца А. П. Ольденбургского, перенесли в специально созданную на форту «Александр I» лабораторию, с более высоким уровнем биобезопасности (ее полное название «Особая лаборатория ИИЭМ по заготовлению противобубонночумных препаратов в форте «Александр I»). Кроме возбудителя чумы там работали с возбудителями сапа и холеры. По условиям работы и мерам охраны, новая лаборатория представляла собой типичное режимное учреждение, в котором часть сотрудников носило военную форму.

Сотрудники Особой лаборатории в специальных костюмах заражают возбудителем чумы верблюда. (фотография из книги Амирханова Л. И. с соавт. «Форт Александр I », 2008)

Сотрудники особой лаборатории. Часть из них носила военную форму. Фотография из книги Амирханова Л. И. с соавт. «Форт Александр I », 2008.

Одним из основных направлений работ лаборатории было экспериментальное моделирование механизмов заражения людей во время вспышек легочной чумы. Проводя эти эксперименты, русские ученые случайно открыли «сосуд Пандоры», за что некоторым из них пришлось заплатить своими жизнями. Дело в том, что вызвать заболевание чумой у животного, распыляя культуры возбудителя чумы, оказалось не такой уж простой задачей, как первоначально думали. Животные либо не заболевали легочной чумой, либо их болезнь напоминала сепсис и не затрагивала дыхательные пути. Но механика создаваемых для заражения животных мелкодисперсных аэрозолей была тогда неизвестна ученым, и, соответственно, меры специальной техники безопасности, необходимые при работе с такими аэрозолями, не были внедрены в микробиологическую практику. В 1903 г. во время таких экспериментов заразился чумой и погиб заведующий лабораторией, В. И. Турчинович-Выжникевич.

В. И. Турчинович-Выжникевич — в 1903 г. заведующий «Особой лабораторией ИИЭМ по заготовлению противобубонночумных препаратов в форте «Александр I». В период с 28 по 31 декабря 1903 г. заразился чумой во время опытов по ингаляционному заражению животных распыленными культурами возбудителя чумы. Судя по патологоанатомической картине, заражение произошло в результате проникновения в его верхние дыхательные пути крупнодисперсного аэрозоля возбудителя чумы. Добиться дисперсности аэрозоля, при котором возбудитель чумы проникает в альвеолы (т. е. менее 5 микрон), удалось В. И. Госу. Фотография из книги Амирханова Л. И. с соавт. «Форт Александр I», 2008.

Исследования были продолжены в 1905 г. В. И. Госом. Сначала он попытался осуществить заражение экспериментальных животных распыленной «сухой чумной пылью». И сразу же получил принципиально важный результат. В носовых отверстиях подопытных морских свинок были видны скопления «чумной пыли», однако чумой они не заболевали. Отсюда следовало, по крайней мере, два вывода: во-первых, контакт с «чумным контагием» еще не обязательно означает заражение и развитие болезни; а во-вторых, для заражения через дыхательные пути возбудитель чумы должен попасть в более глубокие его отделы. Но в какие? Контролировать и задавать размер частиц «сухой чумной пыли» Гос не умел. Поэтому он пошел по пути уменьшения размера частиц распыляемой культуры.

Гос собрал прибор для ингаляционного заражения экспериментальных животных, в котором «животное могло бы вдыхать мельчайшую водяную пыль, состоявшую из брызг чумной бульонной культуры или разжиженного сока чумного легкого при том условии, чтобы само животное не покрывалось бы заразой». Дисперсность частиц аэрозоля он уменьшал, повышая давление воздуха, подаваемого на сопло распылителя.

Картина поражения дыхательных путей после заражения животного мелкодисперсным аэрозолем возбудителя чумы, установленная Госом, значительно отличалась от той, которую описывали в те годы под названием «чумная бронхопневмония» у людей, заболевших легочной чумой во время эпидемий этой болезни. В очагах легочной чумы передача между людьми возбудителя инфекции происходит воздушно-капельным путем. Капельки мокроты попадают в верхние дыхательные пути, и воспаление начинается с бронхов, поэтому легочная чума развивается как бронхопневмония. А при чумной пневмонии, вызванной у мышей аэрозолем, созданным Госом, воспаление начиналось в нижних отделах легких; изменения же бронхов были незначительны. Вспыхнувшая в 1910 г. в Маньчжурии легочная чума дала много материала для изучения изменений в легких при легочной форме болезни, но картина поражения легких, описанная Госом, не была подтверждена патологоанатомами, и о его работах забыли. Понимание военно-прикладного назначения мелкодисперсных биологических аэрозолей, способных проникать в глубокие отделы легких, придет только в конце 1940-х гг., и мы к ним вернемся в соответствующем очерке данного цикла. Однако именно эксперименты российского ученого Госа по ингаляционному заражению животных, осуществленные на форту «Александр I», можно считать исходным пунктом в развитии военной микробиологии.

Перед Первой мировой войной уже были попытки ведения бактериологической войны, основанные на микробиологических знаниях. Во время англо-бурской войны 1899–1900 гг. обе воюющие стороны преднамеренно забрасывали в колодцы трупы людей, погибших от холеры. Тоже делали во время балканской войны (1912) болгарские военные в районе боевых действий 3-й болгарской армии. Вспышки холеры получили широкое распространение на обоих театрах военных действий. Однако какую роль в этом сыграла «бактериологическая война», судить трудно, так как эпидемиология холеры по настоящее время имеет много неясного.

Развитие бактериальных средств поражения в годы Первой мировой войны происходило на фоне триумфа химического оружия. Ни одна из сторон, противников Германии, не достигла столь впечатляющих успехов в разработке боевых отравляющих веществ, в конструировании химического оружия и в их эффективном применении. В 1915 г. Германия начала осуществлять бактериологические диверсии против своих противников на Восточном и Западном фронтах, а также на территории США.

Основным препятствием для масштабного проведения бактериологических диверсий в то время было отсутствие технологий массового получения бактерий и невозможность длительного хранения наработанных культур бактерий. Поэтому германская агентура для наработки бактериальной массы либо создавала тайные лаборатории непосредственно на территории противника, либо использовала находящиеся там же небольшие частные бактериологические лаборатории.

Объектом германских бактериологических диверсий в США стали лошади и крупный рогатый скот. Среди диверсантов, раскрытых американской контрразведкой, оказался экстравагантный капитан ВМФ Германии Эрих фон Стейнметц (Erich von Steinmetz), выдававший себя… за женщину. Он многократно пытался заразить сапом лошадей, отправляемых на западный фронт из портов США, но безрезультатно. Тогда у него возникли сомнения в используемых им культурах, и, представляясь исследователем, он отдал их в одну из лабораторий, чтобы определить, действительно ли они способны вызывать болезнь и смерть животных. Культуры оказались в полном порядке. О дальнейшей судьбе Стейнметца мне неизвестно.

Другой германский диверсант, Антон Дилгер (Anton Dilger), получил медицинское образование в США, и, даже, специализировался на лечении ран в клинике при Университете Джона Гопкинса (Мэриленд). В начале войны он отправился служить в германскую армию, но вскоре из-за нервного расстройства, полученного на фронте, был отправлен назад, в Виржинию, к родителям. Так как США тогда соблюдали нейтралитет в войне, то проблем с перемещениями между странами у него не было. За свое кратковременное пребывание в германской армии он попал в поле зрения германской разведки и был привлечен к программе бактериологических диверсий на территории США. Из Германии Дилгер привез штаммы возбудителей сибирской язвы и сапа, и с помощью своего брата Карла устроился в лабораторию частного колледжа в Chevy Chase (Мериленд), где, не привлекая к себе внимания, занялся выращиванием этих бактерий.

Лошадь, больная сапом. Германцы выбрали возбудители инфекционных болезней, которые можно в большом количестве производить имевшимися тогда технологиями и умело осуществляли бактериологические диверсии против войск Антанты. Лошади и мулы — основная тягловая сила в армиях того времени, очень восприимчивы к возбудителю сапу и передают его друг другу, в основном, через корма. Сап у лошадей трудно распознать. Клинические признаки болезни проявляются через 4 недели после заражения, иногда через несколько месяцев. В 90 % случаев сап у лошадей протекает в хронической форме. Лошадь не может работать и становится источником инфекции для других лошадей. Всех инфицированных возбудителем сапа лошадей приходится забивать, что бы не допустить дальнейшего распространения болезни.

Забирал из лаборатории культуры бактерий сибирской язвы и сапа некий капитан Фредерик Хинш (Frederick Hinsch). Он жил в Балтиморе (Мериленд) на пересечении улиц Charles и Redwood. Хинш заражал ими лошадей, которых собирали в загоны в Балтиморе перед отправкой в Европу. Дилгер попытался создать вторую лабораторию по производству бактерий в Сент-Луи (Миссури), но отказался от этой идеи после того как из-за холодной зимы все его бактерии замерзли и погибли.

В России германская разведка пыталась вызвать вспышки чумы среди людей и сапа среди лошадей. Культуры возбудителя чумы были доставлены в Россию в 1915 г. Грегерсеном, немецким агентом, прибывшим из США. В дальнейшем он предполагал в лаборатории Самарского университета ими заразить крыс и выпустить их в Петрограде. Один из участников подготовки этой диверсии был агентом русской контрразведки. Поэтому нереализуемый в принципе проект заражения чумой населения Петрограда был сорван еще на этапе его подготовки.

В декабре 1916 г. норвежская полиция арестовала на границе с Россией бывшего офицера шведской лейб-гвардии барона Розена и еще нескольких лиц. При них были обнаружены 10 пачек взрывчатого вещества в виде плотничьих карандашей и трубочки с возбудителем сапа.

В августе 1916 г., накануне объявления войны Румынией Австрии, немецкий консул австрийского, пограничного с Румынией, городка Кронштадта (сегодня румынский Брашов) через специального курьера дипломатической почты, отправил посылку из нескольких ящиков и одной коробки в адрес болгарского посольства в Бухаресте под официальными печатями своего консульства. На багаже имелась надпись на немецком языке: «Совершенно секретно. Сверхосторожно. Господину Костову для военного атташе при императорской болгарской миссии в Бухаресте, господину полковнику Самаржиеву». Посылку сопровождало запечатанное письмо с грифом «Совершенно секретно», адресованное атташе при германской миссии полковнику Хаммерштейну.

Курт фон Хаммерштейн-Экворд (нем. Kurt von Hammerstein-Equord ) (1878–1943) — немецкий генерал-полковник, некоторое время занимал пост главнокомандующего рейхсвера. Был известен как убежденный противник Гитлера и нацистского режима. В конце 1920-х гг. курировал совместный советско-германский химический центр «Томка» в Саратовской области. Его дочери Хельга (1913–2001) и Мария Луиза (1908–1999) были информаторами разведывательного аппарата Компартии Германии и сотрудничали с советской разведкой.

Ящики не привлекли внимания румынских властей к германским агентам, и были спрятаны в подвальном помещении германского посольства. Но неожиданно, на 8 дней раньше, чем это предполагали, началась война между Румынией и Германией. Спешный отъезд персонала немецкого посольства не позволил немедленно использовать таинственную посылку, или передать ее в надежные руки для соответствующего применения. Защита германских интересов в Румынии, помещения и архивы посольства были переданы представителю САСШ (США) в Бухаресте, а обременительные и компрометирующие ящики наспех зарыты в саду посольства.

Имея туманные сведения об этих действиях от оставшегося неизвестным источника, префект полиции в Бухаресте Корбеско, после длительных переговоров получил 5 октября 1916 г. разрешение от американских властей на производство обыска в помещении германского посольства. Обыск был произведен в присутствии первого секретаря американского посольства М. Виллиама Эндрюса.

Агенты М. Маркус и А. Марфтей, оставленные для охраны германских материальных ценностей, выкопали в присутствии представителей властей спрятанные предметы. В ящиках оказалось взрывчатое вещество тринитротолуол (50 шашек по килограмму каждая, шнуры Бикфорда) и коробка, в которой под слоем ваты находились продолговатые деревянные футлярчики. В каждом из них была стеклянная ампула, наполненная желтоватой жидкостью. В сопроводительной бумаге на немецком языке разъяснялось следующее: «Здесь прилагается одна склянка для лошадей и четыре — для рогатого скота. Применять — как согласовано. Каждая ампула рассчитана на 200 животных. По возможности прививать прямо в рот; если это невыполнимо — примешивать к корму. Просьба — кратко известить о результате. Приезд г-на М. К. (Костова) на один день желателен».

Исследование содержимого склянок было поручено румынским правительством доктору Виктору Бабешу (V. Babes) — известному ученому и директору Института патологии и бактериологии в Бухаресте. В своем докладе Бабеш дал следующее заключение: «Присланные для исследования образцы содержат: один — культуру сибиреязвенной палочки, другой — культуру бацилл сапа». Но румынские власти не смогли раскрыть всю диверсионно-бактериологическую сеть в стране. После войны стало ясно, что не только в румынской, но и в греческой, и в итальянской кавалерии среди конюхов были германские агенты. «Конюхи» регулярно снабжались культурами сапа, которые они подмешивали в корм лошадям. Поэтому огромное количество конского поголовья армий союзников погибло от сапа.

«Удачные культуры» возбудителей сапа и сибирской язвы были наработаны германскими агентами в испанских лабораториях. С 1916 г. их применяли для заражения лошадей и мулов, закупаемых для французской армии в Аргентине. Агент, известный только как Арнольд, использовал бактериальные культуры, произведенные в Испании, для заражения скота, предназначенного для экспорта. Ему помогал в этом деле германский бактериолог, доктор Герман Фишер. В сентябре 1917 г. Арнольд отправил в Месопотамию четыре судна, имевшие на борту 4500 мулов, зараженных сапом. В феврале 1918 г. Арнольд с полным правом мог сказать в своем донесении, что благодаря его деятельности, экспорт лошадей и мулов из Аргентины во Францию полностью прекратился.

Во Франции попытки заражения армейских лошадей сапом раскрыты в марте 1917 г. У немецкого агента, задержанного в зоне военных действий, был найден набор для осуществления бактериологических диверсий. Он включал: металлическую трубу со стеклянной бутылкой продолговатой формы, наполненную микробной культурой; и кисточку, укрепленную на железном прутике, изогнутом на противоположном конце в виде ручки. В инструкции, найденной у агента, указывалось, что «бульонную культуру употреблять, или, выливая ее на фураж, предназначенный для немедленного скармливания лошадям, или способом носового смазывания посредством кисточки, смоченной жидкостью; по возможности делать железным прутиком царапину в ноздре лошади».

Попытки заражения лошадей французской армии сапом продолжались. Уже 6 июня 1917 г., т. е. менее чем через 3 месяца после первого официального извещения, циркуляр Главной квартирыФранцузской армии вновь подтвердил вышеизложенные факты, констатируя «дальнейшие неприятельские попытки рассеивания контагия в различных точках нашей территории». В 1917 г. немцами на территории Франции была осуществлена первая успешная попытка заражения скота возбудителем вирусной инфекции — ящуром.

В некоторых районах Франции, очищенных от германцев в октябре 1918 г., французскими контрразведчиками были найдены материалы, предназначенные для бактериологических диверсий. Циркуляр Главной квартиры по поводу этих находок сообщал, что обнаружены деревянные ящики, содержащие трубочки с культурами опасных микроорганизмов.

Приведенные выше факты не отражают всех установленных случаев использования бактериальных средств в Первую мировую войну. В послевоенной литературе упоминается о заражение в 1915 г. в Вашингтоне фуража, направляемого в Европу; о «известном цюрихском процессе о бульонных культурах, выброшенных в реку»; и о ряде других подобных эпизодов.

Обращает на себя внимание умелая организация немцами биодиверсионного подполья на территориях стран Антанты. Своей многочисленностью оно компенсировало ограниченные возможности диверсионного способа применения бактериальных агентов для заражения скота и фуража. Продумано были выбраны возбудители инфекционных болезней, используемых для диверсий. Возбудитель сибирской язвы вызывал массовую гибель крупного рогатого скота и лишал войска мясопродуктов. Возбудитель сапа наносил колоссальный ущерб кавалерийским частям, а тыл лишал гужевого транспорта. Оба легко могли быть получены в маленьких микробиологических лабораториях, в количествах, достаточных для осуществления диверсий. Вне всякого сомнения, при германских штабах, наряду с химической службой, по крайней мере, с 1915 г. существовала другая организация — служба бактериологических диверсий.

Организация и осуществление биодиверсий, видимо, стоили жизни многим германским микробиологам и диверсантам из-за крайне высокой опасности работы с сапом. Вакцин, защищающих от заражения сапом, нет и сегодня; лечение болезни после случайного заражения возможно только антибиотиками, но в те годы их не существовало. Летальность людей, заразившихся сапом, без лечения антибиотиками достигает 100 %. В конце 1918 г., уже после окончания войны, все работы с возбудителем сапа в Германии были запрещены из-за невозможности обеспечения безопасности персонала лабораторий.

Кроме прямого диверсионного применения бактериальных агентов, бактериологическая война во время Первой мировой войны велась непрямыми, т. е. организационными методами. Кавалерийские части противника преднамеренно оттеснялись в районы, наиболее пораженные сапом; пехота — в самые завшивленные села, пораженные сыпным тифом. Этими приемами пользовались все противоборствующие стороны.

Однако диверсиями применение бактериальных средств в Первую мировую войну, не ограничилось. В 1929 г. известный английский хирург, лорд Бэрклей Майниган (Berkeley George Andrew Moynihan), опубликовал в одном из медицинских журналов письмо, в котором бросил упрек германской армии в том, что германская авиация в 1918 г. сбрасывала в расположение английской армии специальные бомбочки, начиненные микробами, сходными с чумными палочками. Никто из немецких микробиологов не вступил в дискуссию с Майниганом. Но на это свидетельство можно посмотреть и по-другому.

Сегодня не так уж и важно, было ли применение таких бомб в действительности или нет. В ту войну людей убито более 10 миллионов и без бактериологического оружия. Главное в этом заявлении другое: в 1918 г. на Западном фронте произошло качественное изменение в представлениях о средствах и способах биологического поражения людей. На смену бактериальным средствам поражения в виде жидких культур возбудителей опасных инфекций, распространяемых диверсантами путем заражения продуктов питания, скота, фуража и водоисточников, пришло понимание возможности создания бактериологического оружия — специальных боеприпасов и боевых приборов со средствами и системами доставки, способных на обширных территориях вызывать поражение людей биологическими агентами. Поэтому с эпизода несостоявшейся бактериологической войны на Западном фронте (или всего лишь подозрения на него!), можно вести отсчет времени создания биологического оружия того типа, что было запрещено специальной конвенцией в 1972 году. В тоже время понимание механизмов заражения людей и распространения эпидемий после применения биологического оружия оставалось на уровне контагионистических заблуждений прошлого, что создавало иллюзию быстрого успеха в создании недорого оружия массового поражения. Гонка биологического оружия началась.

IV. Между мировыми войнами. Ученые и военные блуждали в «бактериальном тумане» и витали в «микробных облаках» // Офицеры. — 2012 — № 2. — С. 62–67.

После окончания Первой мировой войны стала очевидной принципиальная возможность создания нового вида оружия — бактериологического (БО). Возбудитель инфекционной болезни виделся военным теоретикам в качестве «контагия», способного самостоятельно распространяться по войскам противника и проникать вглубь его территории, вызывая сокрушительные эпидемии среди населения. Сама же бактериологическая война представлялась им весьма эффективной и не требующей особых затрат, особенно если начать ее первыми. Разработчики же нового оружия вступили в сумеречную зону пионерных экспериментов, где их ждали неизвестные закономерности, неразрешимые технические противоречия и обманчивые успехи.

Мысль о возможности применения опасных бактерий в военных целях была высказана экспертами сразу после войны, когда стали обобщаться сведения о бактериологических диверсиях против вооруженных сил стран Антанты, осуществленных германскими агентами.

В 1923 г. смешанная комиссия по разоружению при Лиге наций заинтересовалась БО. Эксперты не исключили возможности бактериологической войны. БО, еще не применявшееся даже с тактическими целями, рассматривалось ими как оружие массового поражения. В докладе комиссии отмечалось, что «химические и бактериологические методы придают будущей войне особенно бесчеловечный характер и доводят опасность войны до крайнего предела, вплоть до угрозы существованию человечества и цивилизации». В результате обсуждения мер по предотвращению биологической и химической войны, экспертами было выработано международное соглашение, известное сегодня как Женевский протокол 1925 г.

Женевский протокол не запрещал эти виды оружия, и не препятствовал изготовлению и хранению боевых отравляющих веществ и бактериологических агентов и боеприпасов, а только ограничивал их применение во время войны. В то же время эксперты признали невозможность со стороны наднациональных структур контролировать разработку, производство и хранение БО. Военно-научная литература того времени представляла БО как уже готовое к применению средство ведения войны.

В конце 1920-х гг. европейские страны стали обзаводиться своими программами по созданию БО. Британский премьер-министр в феврале 1927 г. заявил в парламенте, что пока державы не дали взаимной гарантии воспрещения применения в качестве боевого оружия ядов и болезнетворных бактерий, британское правительство вынуждено применять все возможные меры и методы нападения и защиты. В 1927 г. в Румынии были организованы специальные лаборатории и полигоны для изучения научных и технических вопросов, относящихся к химической и бактериологической войне. К концу 1930-х гг. в Соединенном Королевстве и во Франции действовали специальные центры, занимающиеся вопросами подготовки бактериальной войны. Когда немцы захватили в мае 1940 г. французскую аэробиологическую лабораторию в Ля Буше, они осознали, что далеко отстали в военно-биологических исследованиях, и особенно в области изучения выживаемости бактерий и вирусов при хранении и взрывном диспергировании.

Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.

По мнению ряда западных исследователей того времени, такое оружие имело следующие преимущества перед химическим оружием и обычными видами вооружений:

● возможность соблюдения секретности при подготовке к биологической войне: крупные военные металлургические заводы и химические производства трудно скрыть, микробиологические лаборатории, особенно частные, могут существовать длительное время, никак не обнаруживая себя;

● быстрота подготовки к бактериологической войне: считалось возможным получить в течение относительно короткого промежутка времени большое количество патогенных бактерий;

● относительная дешевизна изготовления БО: стоимость изготовления БО рассчитывали из цены питательно бульона для наработки бактериальной массы;

● трудности индикации и быстрого обнаружения патогенных микробов в воздухе, воде, в пище и пр.: гарантия того, что противник не сможет вовремя обнаружить применениеБО;

● возможность распространения возникших заболеваний самими заболевшими: применение БО создает эпидемические очаги, из которых от человека к человеку распространяется возбудитель инфекционной болезни;

● сильное моральное воздействие на противника: бактериальная война рассматривалась как один из факторов дезорганизации противника;

● большое экономическое значение последствий применения БО: в этом аспекте проблемы у европейцев уже был опыт  — заражение германскими диверсантами лошадей в США, Греции, Румынии и Италии сапом, во Франции ящуром и сапом нанесло большой экономический ущерб этим странам. Теперь же предполагалось заражать не только животных, но и сельскохозяйственные растения;

● наличие технических возможностей для массированного применения БО: авиация может перебрасывать бактериологические боеприпасы на большие расстояния, что было еще невыполнимым в Первую мировую войну. Тем самым открылась возможность применять БО вне полосы непосредственного соприкосновения со своими войсками;

● простая самозащита от собственного БО: сторона, применяющая БО, может иметь заранее разработанные вакцины и сыворотки и другие средства защиты по отношению к возбудителю инфекционной болезни — агенту БО.

Военными теоретиками рассматривались два крайних варианта ведения войны, при которых было целесообразным применение БО: война длительная, на истощение; и блицкриг — война молниеносного удара. Второй вариант рассматривался как более предпочтительный.

Наиболее эффективным способом применения БО считалось распыление бактериальных агентов в воздухе, создание, как тогда говорили, «бактериального тумана» или «бактериального дождя». Особое значение придавалось комбинированному применению бактерий и отравляющих веществ, а также бактерий и дымов. Предполагалось, что ипритные поражения кожи и дыхательных путей облегчают инфицирование людей опасными бактериями. Военные теоретики того времени надеялись, что комбинированное применение бактерий с отравляющими веществами может способствовать распространению инфекционных болезней среди населения и войск противника.

Польский полковник Юзеф Карышковский (J. Karyszkowski) превзошел по гнусности всех других европейских апологетов биологической войны. Он предложил использовать лагеря военнопленных «для экспериментального изучения путей распространения возбудителей инфекционных болезней и обоснования необходимых для бактериологической войны данных». Видимо, безнаказанное массовое истребление десятков тысяч русских пленных, захваченных поляками во время советско-польской войны 1920 г., придало некоторым польским «стратегам» уверенность в том, что такие преступления можно совершать исходя из любой практической необходимости, и не бояться возмездия.

В открытой научной литературе проводится сопоставительный анализ пригодности отдельных опасных микроорганизмов для ведения бактериологической войны. Уже тогда была ясна «военно–биологическая ущербность» наиболее смертельных микроорганизмов. Однако даже авторитетные ученые того времени считали, что недостатки того или иного агента БО можно в будущем (причем в ближайшем!) «подкорректировать». Образ потенциального агента для ведения бактериологической войны (кстати, никогда так и не созданного) к началу Второй мировой войны выглядел следующим образом:

● он должен быть стойким в окружающей среде;

● выдерживать воздействие различных физических и химически факторов, в частности — дезинфицирующих растворов;

● длительное время оставаться высоко и стабильно вирулентным для человека или животного. Ошибочно считалось, что именно вирулентность (способность вызывать болезнь в небольших дозах) обеспечивает контагиозность (т. е. передачу от человека к человеку) возбудителя инфекционной болезни.

Вызываемая потенциальным агентом БО болезнь должна характеризоваться следующими чертами:

● легко и постоянно передаваться от человека к человеку, от животного животному, и от животного к человеку;

● иметь короткий инкубационный период (время, проходящее с момента заражения, до появления первых клинических признаков болезни);

● тяжело протекать, сопровождаться высокой летальностью заболевших, либо приводить их к длительной утрате боеспособности;

● вызываться трудно обнаруживаемыми во внешней среде и малоизученными возбудителями, с которыми противник незнаком или которым свойственна повышенная вирулентность;

● эпидемии должны предотвращаться нападающей стороной посредством вакцинации своих войск против применяемого возбудителя или другими надежными средствами защиты, причем эти профилактические и лечебные меры борьбы с инфекцией должны быть не известны противнику.

Свойства потенциальных агентов БО по предпочтениям военных специалистов того времени, можно проранжировать следующим образом:

● возбудитель чумы — рассматривался как «суперагент» БО, применение которого в принципе невозможно из–за риска разноса чумы по Европе инфицированными крысами и мышами. Последнее ожидание было не более чем ложным постулатом, основанном на страхах Средневековья перед чумой и учении о контагии Джиорламо Фракасторо. В России еще в начале ХХ в., благодаря работам Д. К. Заболотного и его последователей, такие представления об эпидемиологии чумы считалось ложным;

● возбудитель сибирской язвы — идеализировался из–за своей якобы устойчивости в окружающей среде. Но некоторых ученых уже тогда смущала его низкая вирулентность для человека и животных;

● возбудитель сапа — доказал свою опасность для лошадей и контактирующих с ними людей еще до Первой мировой войны. После войны его значение, как диверсионного агента, постоянно обесценивалось моторизацией армий и сокращением армейского конского поголовья. Кроме того, исследователи отмечали его плохую сохраняемость в окружающей среде и высокий риск заражения лабораторного персонала;

● возбудители бруцеллеза — идеализировались как агенты БО благодаря хорошей сохраняемости вирулентных свойств при поддержании в лабораторных условиях. Однако их было трудно получать в больших количествах, а вызываемая ими болезнь давала невысокую летальность;

● возбудитель мелиоидоза (тропический сап) — рассматривался как весьма опасный малоизученный микроорганизм, способный вызывать смертельные поражение человека, проникая в легкие.

В те годы европейскими военными наиболее приемлемыми для использования в бактериологической войне, считались несколько способов распространения опасных для человека бактерий.

Стрельба артиллерийскими бактериальными снарядами. Такой способ ведения бактериологической войны пришел в головы военным первым и, несомненно, по аналогии с химическими снарядами.

Применение авиационных бактериальных бомб. В научной литературе того времени описываются две принципиально различающиеся конструкции таких бомб — итальянская (1931) и германская (1937). Первая представляла собой обычную химическую бомбу, внутри которой был помещен сосуд с питательной средой, в котором размножались бактерии. В головной части бомбы помещался маленький аппарат с кислородом, непосредственно соединенный с сосудом. Этот кислород непрерывно подавался в питательную среду и поддерживал жизнь микроорганизмов. Бомба сохраняла жизнеспособные микроорганизмы в течение 36 часов с момента ее снаряжения. По замыслу разработчиков боеприпаса, подобная бомба, брошенная с самолета, должна распространить при взрыве «миллионы болезнетворных микробов, рассеивающихся на большое расстояние и, особенно на сырой почве и сыром воздухе, сохраняющих на долгое время свою способность массового заражения».

Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.

Бактериальная бомба германского типа (почему-то так ее называли) состояла из наполненного культурами бактерий плотного резервуара, сбрасываемого на парашюте с почти неограниченной высоты. Парашют раскрывался на любой установленной высоте (обычно 10, 20 или 50 м над землей), резервуар автоматически раскрывался, и сжатым воздухом бактериальная культура распылялась на головы противника.

Метание с самолета стеклянных ампул и «беби-бомб». Предполагалось использовать для поражения противника тонкостенные стеклянные ампулы весом от 5 до 20 г и специальные стеклянные шары весом до 250 г («беби-бомбы»), наполненные культурами возбудителей опасных инфекционных болезней. Их предполагали сбрасывать с самолета с высоты 5–6 км. Разбиваясь при падении, они освобождали содержимое в воздух, почву или в воду. «Беби-бомбы» должны были оснащаться еще взрывателем дистанционного действия и взрываться в воздухе.

Комбинированное сбрасывание с самолетов осколочных бомб и тысяч бактериальных ампул, или в сочетании с распылением «бактериального тумана». Ожидалось, что произойдет массивное заражение ран с последующим развитием в ряде случаев раневой анаэробной инфекции.

Распыление микробной взвеси, создание бактериального тумана в воздухе, выпуск так называемых «микробных облаков» и «микробных капелек». Технически и такой способ ведения бактериологической войны не казался сложным. У военных к тому времени уже были специальные выливные авиационные приборы (ВАПы), предназначенные для распыления иприта.

Сбрасывание на парашютах зараженных животных. Такой способ ведения бактериологической войны считался самым опасным для противника. С самолетов должны были сбрасываться на парашютах автоматически открывающиеся корзины с тысячами крыс, зараженных возбудителем чумы. А в том, что вслед за эпизоотией чумы среди крыс следует и вспышка бубонной чумы у человека, почти никто тогда не сомневался.

Выпуск с самолетов зараженных насекомых. Ряд опытных проверок, проведенных на аэродромах в местах, эндемичных по желтой лихорадке и малярии, показал, что их переносчики-насекомые прекрасно приспосабливаются к измененным условиям среды; они легко переносят длительные и высотные полеты в аэропланах. Разработчикам БО оставалось сделать немного: всего лишь размножить таких насекомых до количеств, позволяющих вести бактериологическую войну, заразить их возбудителем болезни, который они способны переносить между людьми; и разработать способ распространения зараженных насекомых в войсках противника. Ничего сложного в этом они не видели.

Диверсионное применение бактериальных агентов предполагалось осуществлять посредством прививок недоброкачественных вакцин и заражения фуража. Специально подготовленные агенты должны были заражать опасными бактериями пищевые продукты, воду, ткани, медикаменты и средства транспорта.

Уверенное шествие апологетов бактериологической войны было омрачено двумя немецкими учеными, набравшихся смелости противопоставить свое «антинаучное» мнение, мнению «ученого большинства». Дискуссия началась после статьи профессора Люстига (Lustig, 1931), преподнесшего новое направление в создание средств массового поражения людей, как уже почти решенную задачу. Против Люстига через несколько месяцев выступили сначала Нейссер (М. Neisser, 1931), потом Конрих (Conrich, 1931). Нейссер обратил внимание исследователей на многочисленные неудачи, сопровождавшие попытки бороться с грызунами, заражая какую-то их часть бактериями. Он также привел результаты опытов, показывающих невозможность прививкой возбудителя болезни распространить спорынью среди злаковых культур. Нейссер увидел и другую отрицательную сторону профанации БО. «Ведь может дойти даже до того, — писал он, — что потребовался бы контроль над производством на сывороточных фабриках и лабораториях, а это было бы действительно невыносимо».

Но еще более любопытно мнение профессора Конриха, референта по гигиене при германском военном министерстве. Он высказал три возражения против БО:

● невозможно в лабораторных условиях удержать в течение долгого времени возбудитель инфекционной болезни в вирулентном состоянии;

● наличие вирулентности у микроорганизмов недостаточно, чтобы вызвать эпидемию;

● при рассеивании микробов значительное количество их погибает от несоответствующих условий.

Первые два возражения еще можно было в те годы обосновать, изучая публикации в научных журналах, но третье возражение свидетельствует в пользу того, что Конрих был в курсе каких-то германских аэробиологических экспериментов, показавших физическую и биологическую неустойчивость бактериального аэрозольного облака в условиях воздействия на него факторов окружающей среды.

Кроме технической возможности применения БО, Конрих подверг критике и его военное значение. Он, в частности, утверждал, что различная и иногда неопределенная продолжительность инкубационного периода болезни, не позволяет точно определить окончание срока действия БО, что делает его даже тактически непригодным. Сомневался он и в возможности сохранения подготовки к бактериологической войне в тайне, «если придется производить предохранительные прививки войскам и населению по поводу 10 различных инфекций».

Подверглись сомнению и взгляды на возбудитель чумы, как на абсолютный поражающий агент БО. Конрих считал, что здесь наиболее наводящим ужас является только само слово «чума». Он сомневался в том, что заражение людей чумой посредством крыс может произойти таким же путем и с такими же результатами, как это происходит в природных условиях.

Другой германский ученый, Фокс (Fox, 1933), высказал сомнение в возможности военного использования биологических токсинов. Он отметил, что, действительно, токсин ботулинического микроба смертелен для человека в ничтожных дозах и вызывает отравление при любом способе его введения. И именно его имеют ввиду отдельные исследователи, когда утверждают, что «самолет в состоянии донести достаточные количества токсина для отравления целого города». Но если бы введение токсина людям было таким простым делом, как и его перевозка, этот токсин представлял бы одно из наиболее эффективных средств войны. В действительности же, легко установить только летальную дозу токсина в эксперименте на мышах, но трудно определить, какое количество токсина дойдет до намеченной цели при диспергировании его с самолетов.

Неудачными оказались и первые опыты по заражению животных «бактериальным туманом». Проводившие такие эксперименты ученые обнаружили, что разбрызганные бактерии большей частью в течение первого получаса оседают на пол. Еще меньшие шансы имелись у «бактериального тумана» на открытом воздухе. Уже результаты этих опытов должны были вызвать у апологетов БО осторожное отношение к возможности его боевого применения. Однако все вышло «с точностью до наоборот». Авторитетным большинством ученых такие взгляды были признаны «чрезвычайно поверхностными, старающиеся умалить возможность и значение бактериологической войны». Нейссера, Фокса и Конриха обвинили еще и в стремлении «скрыть подготовку Германии к бактериологической войне». Пока военные теоретики спорили о возможности создания БО, вновь разгоралась диверсионная бактериологическая война.

Иллюзии бактериологической войны. Фотоколлаж Романа Шкурлатова.

В конце 1930-х гг. в СССР, в Ленинградской области, были выявлены факты искусственного заражения свиней рожей, а в Воронежской области и Азово-Черноморском крае — африканской чумой свиней.

Первое сообщение о начавшейся на Дальнем Востоке бактериологической войне было опубликовано в 1938 г. в ноябрьском номере немецкого журнала «Gasschutz und Luftschutz». Оно основывалось на заявлении научного руководителя Токийского эпидемиологического института, профессора Микава, вернувшегося из Китая. Микава обвинил китайскую армию в преднамеренном заражении возбудителем холеры водоисточников, используемых японскими вооруженными силами. В подтверждение своего заявления он привел следующие факты.

До отступления китайцев из Киукианга и занятия последнего японцами, в городе и прилегающих к нему районах не было холерных заболеваний. Все случаи холеры среди японских военнослужащих связаны с употреблением воды из отдельных колодцев.

Холерные заболевания среди японцев появились одномоментно, что явно противоречит естественному развитию эпидемии. К тому же в одном из колодцев была обнаружена раздавленная стеклянная ампула, предназначенная для хранения холерной культуры.

В специальном документе, переданном японским МИДом иностранным дипломатам в Токио 25.09.1938 г., приводятся следующие факты. Китайские пленные военнослужащие признались, что каждому китайскому полку придается особая бактериальная часть, которая через местных жителей заражает одежду и пищу японцев патогенными бактериями. После занятия Лаошана японцы установили, что перед своим отступлением китайцы произвели заражение колодцев холерными вибрионами, в результате чего ряд японских солдат, и большое число городских жителей заболело холерой. Холерная вспышка 1938 г. в Кайфыне была вызвана китайскими войсками при помощи культуры холерного вибриона. При обследовании 75 городских колодцев в Тунг-Ли-Тцун, 14 из них оказались зараженными возбудителем холеры.

У же после окончания Второй мировой войны стало известно, что в эти же годы японцы осуществляли бактериологические диверсии против СССР. Они начались с операций специальных отрядов японских смертников еще во время первых столкновений японских и советских войск под Халхин-Голом. Ниже приведена выдержка из показаний подсудимого Ниси Тосихидэ, данных им 26 декабря 1949 г. на судебном процессе в Хабаровске по делу японских военнослужащих, обвиняемых в подготовке к применению БО:

«Вопрос: Что вам известно о применении бактериологического оружия?

Ответ: Мне известно о применении отрядом Исии бактериологического оружия во время инцидента у Халхин-Гола. В июле 1944 года я из филиала Суньу был переведен на должность начальника учебного отдела 731-го отряда на ст. Пинфань. Работу я принимал от своего предшественника полковника Санода. В тот же день полковник Санода выехал в Японию. Я вскрыл его сейф и нашел документы, говорившие о применении бактериологического оружия во время Номанганского инцидента, т. е. у реки Халхин-Гол. Тут имелись негативы фотографий того времени, список смертников, принимавших участие в этой операции, и приказ майора Икари. Я помню сейчас, что в отряд смертников входили два офицера, около 20 унтер-офицеров и рядовых. Под этим списком шли подписи, сделанные кровью.

Вопрос: Чья подпись была первой?

Ответ: Начальника отряда Икари. Далее следовал целый ряд детализирующих приказов Икари, а именно, как рассаживаться на автомашины, как использовать банки из-под керосина, затем несколько указаний о том, как возвращаться. Из этих двух документов мне стало понятным, что отряд смертников из 20–30 человек заразил бактериями реку Халха».

В опубликованных в 1950-х гг. воспоминаниях сотрудника отряда № 731 Хироси Акиямы, те же события изложены следующим образом:

«Однажды Управлению приказали заразить воду в верховьях реки Халхин-Гол — источника воды для всего прилегающего к ней района, бактериями тифа, холеры и чумы с целью вынудить противника к отступлению. Это было смертельно опасное задание. При его выполнении погибло более тридцати армейских и вольнонаемных врачей. Возможно, некоторые из них заразились сами, когда пускали смертоносные бактерии в воду, но большинство их погибло от неприятельского огня во время совершения этой операции. … в бассейне реки Халхин-Гол от Номонхана до озера Буир-Нур сразу же вспыхнула эпидемия, и японская армия оказалась в очень выгодном положении. …После событий на Халхин-Голе, где Квантунской армии пришлось вести самые тяжелые в ее истории бои, командование армии стало придавать бактериологической войне очень серьезное значение».

Бактериологические диверсии, осуществленные против Красной армии во время боевых действий под Халхин-Голом, еще ждут своих историков.

А как же немцы? В отличие от других европейских держав, в Германии идею создания «оружия массового поражения бедных» считали нереальной при имеющемся уровне знаний в области военной бактериологии, и ограничились мерами противобактериологической защиты. Зато в области других вооружений немцами были выбраны весьма верные приоритеты. Отсюда следует ответ на часто задаваемый риторический вопрос, типа: «Почему германские фашисты не разрабатывали БО»? Действительно, как это такое может быть, что бы фашисты, да без БО, когда даже «эталоны демократии» без программ по созданию БО не обходились? Да потому что в начале 1930–х гг. при выборе приоритетов для создания современного оружия немцы оказались гораздо дальновиднее своих будущих противников и союзников. После войны еще не менее двух десятилетий в НАТО и странах Варшавского блока использовались германские разработки в области ракетостроения, авиации, подводного флота, бронетанковой техники, противотанковых средств, ПВО, радиолокации, химического оружия и др.

Если взять за точку отсчета в развитии бактериологии как науки, разработанный Робертом Кохом метод получения чистых культур на плотных питательных средах (1888), то к началу работ по созданию БО прошло не более 40 лет. Еще были живы и работали в лабораториях ученые, помнившие выращивание бактерий на кусочках мяса, ломтиках моркови и картофеля, или пластинках застывшего крахмального клейстера. Поэтому успехи бактериологии первой половины ХХ в. казались им головокружительными. У ученых появилось ощущение того, что в мире микроорганизмов все уже идентифицировано и расставлено по своим местам. Одновременно произошло упрощение эпидемиологических представлений. В отличие от ученых добактериологической эпохи, видевших эпидемический процесс как сложное взаимодействие факторов внешней среды (климатических, атмосферных, почвенных, геологических и др.) и человека, эпидемический процесс после открытия бактерий был сведен к простым и по сути все тем же контагионистическим схемам Средневековья. Правда теперь в них вместо «контагия» по цепочке с посчитанными и пронумерованными звеньями перемещается микроорганизм — возбудитель инфекционной болезни. Осталось только заменить природное звено на искусственное, и распространение «контагиев» среди войск и населения противника не станет представлять проблем. И тогда можно устроить противнику что-то вроде пандемии «черной смерти» (1346–1351) или маньчжурской чумы (1910–1911). Этим и занялся японский генерал Исия, искренне поверивший в «полноту знаний» своих европейских учителей.

V. Крах «отряда 731» // Офицеры. — 2012 — № 3. — С. 62–67.

Активное обсуждение европейскими учеными и политиками идеи создания бактериологического оружия (БО), сформировавшиеся представления о его поражающем действии и растущие технические возможности по применению, привлекли внимание долговязого молодого японца, совершавшего в конце 1920-х гг. ознакомительную поездку по ведущим научным центрам Европы и США. Японца звали Сиро Исии, он был честолюбив и удачлив. Незаурядные способности аспиранта Исии к наукам настолько импонировали ректору Императорского университета в Киото, что тот с радостью отдал ему в жены свою дочь. В японской армии Исии имел звание капитана медицинской службы и пользовался покровительством начальника управления по военным делам военного министерства, генерал-майора Тэцудзана Нагаты. Не надо иметь особого творческого воображения, чтобы понять, какую информацию о новом оружии извлек Исии из европейских научных журналов и газет того времени. Массовое поражение людей с помощью бактерий показалось ему таким же простым делом, как и средневековому колдуну распространение чумы посредством «обрезков ногтей, человеческих волос, жабьих и кротовых лапок».

Сиро Исия

В докладе Нагате, сделанном по возвращению из командировки, Исии сообщил, что в Европе активно разрабатывается БО. Для Японии, страны, бедной природными ресурсами, такое «дешевое, но мощное оружие» как бактериологическое, дает шанс уравнять свои силы в войне с индустриально развитыми странами. Он особенно подчеркнул то, что «если Япония срочно не начнет фундаментальные исследования в этом направлении, она может опоздать на поезд». Этот доклад стал толчком к развертыванию японской программы по разработке БО.

В 1933 г. в Бэйиньхэ (район на юго-востоке Харбина) начинается строительство Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, не имеющей к работам по водоснабжению никакого отношения. Новую организацию назвали «отрядом Камо» (начальник отряда Бусикава). Майору Исии было поручено возглавить отряд «Эй» № 8604 в Нанкине (Центральный Китай), которым он руководил до 1936 г. В июне 1938 г. по указу японского императора Хирохито в районе близ поселка Пинфань провинции Биньцзян, удаленного от центра Харбина к югу приблизительно на 20 км, начато строительство крупного военного объекта для разработки БО, вошедшего в историю Второй мировой войны как «Маньчжурский отряд 731» (далее — «отряд № 731»). Возглавил отряд Исии, на тот момент уже имевший полковничий чин.

Общий вид Главной базы управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии у станции Пинфань. В центре блок «ро». На переднем плане котельная и электростанция. Снимок сделан со стороны аэродрома.

Подробная схема Главной базы.

Блок «ро» в центре схемы (окруженное забором прямоугольное трехэтажное здание и несколько других строений). На его территории находились: хозяйственное управление, 1-й отдел, 4-й отдел, лечебный отдел.

Блок «ро»: 1-й этаж. 4-й отдел: группа Ариты, группа Карасавы, группа Асахины (производство бактерий и блох).

2-й этаж. 1-й отдел: здесь располагались лаборатории группы Иосимуры, а также группа Минато (исследование холеры), группа Окамото и группа Исикавы (обе занимались проблемами патогенеза инфекционных болезней). Далее шли группа Эдзимы (исследование дизентерии), группа Ооты (исследование сибирской язвы) и группа Утими (исследование сыворотки крови). Отсюда был вход в секционную. Это помещение было тем местом, где вскрывали живых людей.

3-й этаж. 1-й отдел: группа Танабэ, группа Футаки, группа Кусами.

1. 1-й этаж. Лечебный отдел: лечебница.

Хозяйственное управление: группа печати исследовательского отдела, отделение жандармерии, канцелярия исследовательского отдела, кабинет начальника исследовательского отдела, съемочная группа исследовательского отдела, отдел контроля, отдел кадров, группа Акисады (бывшая группа Эдзимы).

2-й этаж. «Выставочная комната». Конференц-зал. Хозяйственное управление: бухгалтерия, канцелярия, «комната усопших», плановый отдел, адъютантская, кабинет начальника отряда.

2. 1-й этаж. Почта. Телеграф.

Хозяйственное управление: военно-топографическая группа исследовательского отдела, группа изысканий исследовательского отдела, библиотека исследовательского отдела.

2-й этаж. Учебный отдел: классы для проведения практических занятий.

3. Книгохранилище.

4. Группа Таивки.

5. Группа Иосимуры. Холодильная камера.

6. Котельная. Электростанция. Водонапорная станция. Мастерские.

7 «Бревна», группа Ариты.

8. «Бревна».

9. Группа Касахары.

10. Группа Такахаси.

11. Секционный зал.

12. Печь для сжигания трупов.

13. Виварий спецгруппы.

14. Комната забора крови.

15. Конюшни.

16. Группа Ногути.

17. Группа инженерных работ Ямагути.

18. Газораспределительная камера.

19. Газгольдер.

2-й отдел, 3-й отдел.

20. Караульное помещение.

21. 2-й отдел; метеогруппа.

22. Авиагруппа.

23. Ангары.

24. Радиогруппа.

25. Группа Ягисавы.

26. Взлетно-посадочная полоса.

27. Гаражи.

28. 3-й отдел: транспортная группа.

Отдел материального снабжения.

30. Склады блока «ро» (помещение для грузовых машин, хранилище вакцин, стерильные холодильные камеры и термокамеры, термокамера высокой температуры, канцелярия блока «ро»).

31. Канцелярия отдела материального снабжения.

32. Арсенал.

33. Складские помещения.

36. Стеклодувная фабрика.

37. Склад угля.

38. Пруд для хранения живой рыбы, предназначенной в пищу (объекты под номерами 39–49 на плане не обозначены, так как они находились в Харбине, в районе Биньцзянского вокзала).

Учебный отдел.

50. Помещение штаба

51. Складское помещения (общежитие для подростков-стажеров).

52. Классы для учебных занятий.

53. Кухня. Баня.

54. Свинарник. Гауптвахта.

55. Склад циновок.

56. Казармы.

57. Учебный корпус, где велась подготовка санитаров.

58. Учебный корпус.

59. Общежитие подростков-стажеров.

«Деревня Того», включая помещения, назначение которых не выяснено.

60. Синтоистский храм Того.

61. Лечебница для членов семей сотрудников отряда.

62. 1-й этаж: кухня.

2-й этаж: столовая для старших чинов и чиновников второго класса.

63. 1-й этаж: большой лекционный зал, столовая для младших чинов, рабочая группа сцены, магазин отряда; 2-й этаж: кинозал.

64. Баня.

65. Квартиры сотрудников отряда.

66. Квартиры холостых сотрудников отряда.

67. Закусочная.

68. Прачечная и котельная.

69. Квартиры для старших чинов.

70. Пульт подачи электроэнергии.

71. Начальная школа «деревни Того».

72. Газовая камера.

73. Теннисный корт.

74. Водонапорная башня.

75. Ограждение из колючей проволоки.

76. Земляной вал. Ров без воды. Ток высокого напряжения.

77. Земляной вал. Ров без воды.

Главное здание отряда, где размещались 1-й и 4-й отделы, назывался «блоком «Ро», поскольку внешне он напоминал знак японской азбуки «ро», имеющий форму квадрата. К блоку «Ро» примыкали два здания: в одном из них (1-й корпус) помещались хозяйственное управление и лечебный отдел, а в другом — отдел материального снабжения. В центре блока «Ро» находилось двухэтажное бетонное сооружение (7-й и 8-й корпуса) — тюрьма для 300–400 подопытных людей, или, как японцы их называли «морутто», т. е. «бревна».

В районе Биньцзянского вокзала города Харбина располагался так называемый Южный корпус. В подвале здания с 1933 г. и до ввода в строй комплекса в Пинфане размещалась специальная тюрьма для «бревен», там же проводились эксперименты на людях. Эти жертвы не вошли в число тех трех тысяч человек, которые погибли во внутренней тюрьме блока «Ро» с 1942 по 1945 гг.

Начальником отряда в 1938–1942 гг. и с марта 1945 г. до конца войны был генерал-лейтенант Сиро Исии; в период с 1942 г. по февраль 1945 г. — генерал-майор Масадзи Китано. Непосредственно БО занимались следующие подразделения отряда.

Хозяйственное управление (общий отдел). Кроме вопросов распределения кадров, финансов, планирования работ отряда, занималось организацией обеспечения подопытными людьми экспериментальной деятельности отряда.

1-й отдел. Бактериологические исследования. Выращивание возбудителей холеры, газовой гангрены, сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа и других. Сотрудниками отдела проводились опыты над животными и над людьми.

2-й отдел. Экспериментальный. Проверка эффективности БО в условиях полигона и в боевой обстановке. Ему подчинялась специальная авиационная часть с самолетами, оборудованными диспергирующей аппаратурой; полигон вблизи станции Аньда; и отделение по культивированию и размножению паразитов, предназначенных для распространения возбудителя чумы. Отдел разрабатывал специальные виды вооружений для распространения бактерий. Среди них распылители в виде автоматических ручек, тросточек, фарфоровые авиационные бомбы и т.п.

3-й отдел. Изготовление фильтров для воды и фарфоровых корпусов для авиабомб.

4-й отдел. Производство бактерий.

Учебный отдел. Готовил для боевых подразделений японской армии и диверсионных групп специальные кадры, умеющие обращаться с БО.

Оперативные исследовательские группы. В отряде их существовало более 20. Первой была названа специальная группа, занимавшаяся «бревнами». В ее ведении была специальная тюрьма для «бревен». Ею руководил вольнонаемный Такэо — старший брат Исии.

Полигон у станции Аньда. От места расположения «отряда № 731» до станции Аньда около 120 км. На полигоне в землю на расстоянии 5–10 м один от другого были врыты железные столбы. К ним привязывали людей, тела которых в зависимости от условий эксперимента, могли защищать одеялами и щитами.

Отряд имел четыре филиала, расположенных вдоль советско-маньчжурской границы. На 1 января 1945 г. в штате отряда было 3559 солдат, офицеров и гражданских лиц. Значительную их часть составляли научно-исследовательские работники и ученые, присланные с медицинских факультетов высших учебных заведений, из медицинских институтов и гражданских научно-исследовательских учреждений Японии.

На 1945 г. отряду была определена сумма в 10 млн. иен (что приблизительно составляло тогда 4,7 млн. долларов, сегодня не менее чем 50 млн. долларов). Они распределялась следующим образом: 7 млн. иен шло на научные исследования и производство БО, 3 млн. иен на содержание личного состава. На содержание филиалов уходило до 300 тыс. иен в год. Высоким было и денежное довольствие сотрудников. Например, подросток Хироси Акияма, занимавший самую низшую должность в отряде, получал 300 иен в месяц (порядка 1,5 тыс. сегодняшних долларов США). В своей деревне в Японии Хироси перед вербовкой в отряд вынужден был есть траву. Исии в отношениях со своими подчиненными придерживался определенного кодекса чести, в частности он не обогащался за счет своих подчиненных. Несмотря на войну, денежное довольствие доходило до сотрудников отряда полностью и без задержек. Например, тот же Акияма за пять месяцев службы в отряде сумел скопить 1000 иен.

Японское командование предполагало использовать БО в предстоящей войне с СССР как средство поражения стратего-тактических целей. В оперативный план войны с СССР удары БО не включались. Его применение предполагалась исходя из общей обстановки, складывающейся в ходе осуществления операций, намеченных оперативным планом. Решение о применении БО должно было приниматься Генеральным штабом армии Японии. Основными целями для ударов БО были определены города Ворошилов (Уссурийск), Хабаровск, Благовещенск и Чита. Их заражение должно было производиться путем сбрасывания бактериологических бомб и распыления бактерий с самолетов.

Разработка средств бактериологического нападения велась по следующим направлениям:

● выбор среди возбудителей инфекционных болезней тех, кого можно использовать в качестве потенциальных агентов БО;

● получение штаммов возбудителей инфекционных болезней с повышенной вирулентностью;

● масштабирование процесса культивирования микроорганизмов до получения их количеств, необходимых для ведения бактериологической войны;

● стабилизация свойств наработанной бактериальной массы и ее длительное хранение;

● разработка специальных боеприпасов и технических устройств для диспергирования (распространения) бактерий, способов их применения.

Для использования в диверсионных целях японцами исследовались поражающие свойства малоизвестных в те годы биологических токсинов, например, получаемый из рыб Fugu небелковый нейротоксин тетродотоксин. Разрабатывались технологии очистки таких токсинов и способы скрытого применения (группы Кусами и Сэкитори). Оценивалась возможность поражения злаковых растений в СССР путем рассеивания с воздуха головневых грибов (группа Ягисавы).

Сотрудники Исии не зря считали своего шефа «самой хитрой из всех обезьян, ученой обезьяной». Узнав во время своей поездки по Европе о том, что в сознании правящих кругов европейских стран из поколения в поколение, как осложнение после тяжелой болезни, передается ужас, связанный с эпидемиями чумы средневековья, Исии решил, что в это и есть его шанс. Формально-логически выбор им возбудителя чумы в качестве основного агента БО безукоризнен. Летальность при легочной форме чумы тогда достигала 100% от числа заболевших людей. История человечества на тот период времени не знала инфекционной болезни, способной распространяться на столь огромные территории и вызывать такое количество жертв, как чума.

Далее «самая хитрая из всех обезьян» пришла к следующему бесхитростному выводу. Раз страх перед чумой заставил в 1930-х гг. европейские страны с большой осторожностью относиться к бактериям чумы, как к агенту БО, то европейцы в принципе не могут иметь надежные средства защиты от бактериологического нападения с использованием этого агента. Именно с помощью возбудителя чумы Исии собирался уравнять шансы Японии в войне с индустриально развитыми странами.

Теперь, когда в умах японских военных определилось место БО в войне, и ими были выбраны направления его создания, осталось создать само «оружие бедных». Вот тут и начались основные проблемы для честолюбивого и удачливого Исии.

Идея бактериологической войны в 1930-х гг. была столь привлекательна для военных, что сами бактерии им казались какими-то «недоделанными» природой маленькими и примитивными существами. Если бубонная чума, вызванная при передаче возбудителя болезни блохами, неконтагиозна, и между людьми не передается, то нужно добиться того, что бы она переходила во вторично-легочную, и распространялась как воздушно-капельная инфекция.

Исии надеялся, что подняв вирулентность чумных бацилл, он добьется их передачи от больных чумой к здоровым людям. Сотрудники Исии заражали чумой предварительно иммунизированные «бревна», и отбирали штаммы возбудителя чумы, «пробивавшие» иммунитет. Им удалось снизить заражающую дозу для человека не менее чем в 60 раз. Но они получили другую проблему — чумная палочка быстро утрачивала свои вирулентные свойства в процессе хранения, при многократном пересеве в культиваторах, при масштабировании процесса производства бактерий, при лиофильном высушивании и применении в качестве агента БО. Исии попал в ловушку, которая у генетиков называется «платой за селекцию»: отбирая возбудитель чумы по одному признаку, вирулентности, он утрачивал десятки других. Количество работы по поддержанию вирулентных штаммов микроорганизмов в «отряде № 731» постоянно росло. Требовалось все больше «бревен», экспериментальных животных, научных сотрудников, лаборантов, низших специалистов, переводчиков, жандармов, дорогих питательных сред, электроэнергии, пара, кормов для животных, помещений для содержания животных, складов для кормов, работников для складов, продовольствия для работников и т.д. и т.п. Только на этапах культивирования и хранения бактерий, необходимых для снаряжения «дешевого, но мощного оружия бедных», в отряде было задействовано более тысячи человек». Природа посмеялась над людоедской вседозволенностью Сиро Исии и его «высоковирулентными штаммами».

Японцам не удалось добиться больших успехов в стабилизации свойств наработанной бактериальной массы и получения специальных рецептур для снаряжения боеприпасов. В 1944 г. ими были освоены простые технологии лиофильного высушивания бактерий. Японцы хранили их в сухом виде, и разводили перед применением специальной жидкостью. Однако возбудитель чумы после лиофильного высушивания снижал на порядки вирулентность. Но это еще не было главным препятствием, с которым столкнулись японские разработчики «мощного оружия бедных».

Сиро Исии относился к тем ученым, которые «сидят на литературе» и строго обосновывают все свои действия перед начальством не собственными «домыслами», а имеющимися в научной литературе данными. А «литература» начала 1930-х гг. говорила ему то, что распыленные в воздухе бактерии «размножаются и набираются вирулентности», попасть в их «облако» — значит погибнуть. И Исии снова попал в ловушку «общепринятых научных представлений».

В начале нынешнего столетия можно было показывать с трибуны ООН пробирку с каким-то порошком миллиардам людей, и говорить им: «Вот оно, биологическое оружие Саддама!», и миллиарды с этим соглашались, так как глобальное информационное давление исключало любую другую информацию. Но Исии готовился не информационной войне, а к бактериологической. Он понимал, что вести такую войну можно только с помощью специальных боеприпасов и боевые приборов со средствами и системами их доставки к цели. Результаты же полигонных испытаний больше свидетельствовали «о принципиальной возможности создания БО», чем позволяли продемонстрировать командованию эффективные образцы нового оружия. Из-за высокой температуры и давления, возникающих при взрыве боеприпаса, большая часть бактерий погибала, а оставшиеся быстро утрачивали активность. Даже бактерии газовой гангрены и сибирской язвы, сравнительно более устойчивые к температурному воздействию, почти на 70 % погибали при взрывном диспергировании, а такие бактерий как возбудители чумы, погибали при взрыве на 90%. Уже к 1941 г. Исии испытывал явное разочарование по поводу возможности искусственного распространения эпидемий. Тогда же он понял, что ему не скоро удастся вызвать поражение людей распыленными с самолетов бактериями.

Схема китайского города Чанде с обозначением районов, подвергшихся японскому бактериологическому нападению с воздуха 4 ноября 1941 г .

Чтобы эффективно применить бактерии для поражения людей, Исии «переделал» выливные авиационные приборы (ВАПы), используемые для «поливки» местности ипритом, в устройства, способные генерировать аэрозоль. Однако какой фракционно-дисперсный состав должен иметь такой аэрозоль, еще предстояло установить в ходе полигонных экспериментов. Надежных методов определения размера диспергируемых частиц не было даже в 1960-х гг. ВАПы ему необходимо было разместить на самолете таким образом, что бы учесть влияние на бактериальный аэрозоль воздушного потока, создаваемого винтом самолета и вихревых шнуров, зависящих от характеристик его крыла. Мощность диспергирующих устройств должна быть достаточной для того, чтобы при данной компоновочной схеме самолета, его скорости, высоте полета, атмосферной турбулентности, влиянии экрана земли, влажности и температуре окружающего воздуха, и еще десятков различных факторов, облако бактериального аэрозоля было достаточно «плотным» для инфицирования людей, попавших в него на очень непродолжительное время. И это все надо было изучить, нужно было время, талантливые люди, математические модели!

Время шло, неудачи следовали одна за другой. Убивать людей тысячами с помощью БО не получалось. Даже в конце войны японцы не понимали, что происходило с бактериальным аэрозолем, создаваемым авиационным диспергирующим устройством. На полигоне близ станции Аньда они расстилали белые полотнища, затем распыляли с самолета водную суспензию из яичных желтков, чтобы выяснить, как будет распределяться по поверхности земли распыляемый материал. Хотя им и удалось подобрать условия диспергирования, при которых капельки такой жидкости обнаруживали на белых полотнищах, но от создания реальных подходов к массовому поражению людей распыленными бактериальными агентами они отдалились еще дальше. Размер оседавших капелек был значительно большим, чем он должен быть у частиц, способных проникать в глубокие отделы легких. Но об этом стало известно только в 1948 г.

Исии вынужден был искать какую-то оболочку либо носитель, способные доставлять возбудитель чумы в организм человека живым и не потерявшим вирулентность. Он остановился на блохах, переносчиках чумы. Человек может заболеть чумой через 8 ч после укуса одной такой блохи. Идея сбрасывания бомб, начиненных чумными блохами, формально-логически выглядела безукоризненной, но практически ее было трудно воплотить в жизнь. Чтобы самолет с бомбами не смогла сбить зенитная артиллерия противника, необходимо поднять потолок действия бомбардировщиков, но тогда блохи погибали от недостатка кислорода. Погибали они и от высокой температуры, развивающейся при взрыве бомбы.

Керамические бомбы «системы Удзи». Обнаружены в руинах отряда № 731.

Для решения первой задачи Исии сконструировал прибор, подкачивающий кислород в бомбу во время полета самолета. Для решения второй — заменил металлические корпуса бомб на керамические. Насекомые после взрыва оставались, как он полагал, невредимыми. Так появились керамические бомбы «системы Удзи», взрывающиеся с помощью запального шнура. Бомбы этого типа имели два размера: на 2 и 4 кг. Небольшие количества взрывчатого вещества размещали снаружи бомбы в специальных желобках в оболочке. Оболочки таких бомб обладали способностью разрываться на осколки менее 1 см² с широкой площадью распространения насекомых. Каждая бомба снаряжалась 30 тыс. блох, зараженных чумой.

А сами блохи? Их то, оказывается, устраивало далеко не все в замыслах Исии. Для снаряжения бомб требовались не просто блохи, а блохи определенного вида, нападающие на людей, а не на собак, и инфицированные возбудителем чумы. Добиться последнего Исии было очень сложно. В природе блохи заражаются только от грызунов, погибающих от чумного сепсиса. Не каждый заболевший чумой грызун доживает до сепсиса. Даже насосавшись зараженной крови на таком грызуне или на больном чумой человеке, блоха не сразу приобретает способность заражать людей. Чумные бактерии должны размножиться в ее пищеварительном тракте. Тогда они закупоривают просвет преджелудка блохи. Возникает так называемый «чумной блок». «Блокированная» блоха испытывает голод и пытается сосать кровь хозяина, предварительно срыгнув ему в кровь содержимое преджелудка. Но процесс «блокирования» блох не имеет четких временных рамок, а зависит от температуры окружающей среды, влажности воздуха, и частоты повторного питания. Поэтому он образуется в разные сроки: от 3 до 200 суток.

Китано Масадзо

С 1939 г. и до лета 1945 г., то есть почти до самого окончания войны, на полигоне близ станции Аньда проводились многочисленные эксперименты по применению керамических бомб, начиненных блохами Pulex irritans. Но после каждого шага, сделанного в направлении создания БО, оно отдалялось от своих разработчиков минимум на два. Так генерал-майор медицинской службы Китано Масадзо, сменивший Исию в 1942 г., просто не мог поверить в то, что метод распространения чумных блох, вознесенный Исией на вершину бактериологической войны, в его, Китано, руках не работает. Массы блох, зараженные чумой и сброшенные на китайском фронте в районе южнее Шанхая, вызвали небольшие вспышки чумы, но не эпидемии, как он рассчитывал. Японцы повторяли эксперименты по диссеминации блох, меняя их условия почти до самого конца войны, но ясности в том, что с ними происходит после подрыва бомбы, не было.

К 1945 г. зашли в тупик и эксперименты по заражению людей «бактериальным туманом». «Бревна» не заболевали чумой даже тогда, когда их помещали в облако из капелек чумной культуры. Зато продолжали гибнуть сотрудники отряда. Всего в отряде от внутрилабораторных заражений и противодействия противника во время применения БО или совершения бактериологических диверсий, погибло не менее 300 сотрудников.

К началу войны с СССР отряд оказался не готов. Когда 9 августа 1945 г., т. е. после начала войны с СССР, Исии потребовал от Оноуэ Масано (начальник муданьцзянского филиала «отряда № 731») доставить в штаб отряда всех имеющихся блох, тот смог набрать только 25 г этих насекомых. Командующий Квантунской армией Ямада уже в первые сутки войны потерял контроль над обстановкой на фронтах и ни о каком массированном применении БО не помышлял. Исии предложено было действовать «по собственному усмотрению», а проще говоря «замести следы» и бежать.

Для советской разведки местонахождения отряда и его деятельность не были секретом еще с момента его организации. В ночь с 9 на 10 августа советские самолеты сбрасывали осветительные бомбы в районе дислокации отряда. На следующую ночь в окрестностях между Харбином и «отрядом № 731» был сброшен советский парашютный десант, но японцы его уничтожили применив танки. 9 августа японцы убили подопытных людей. Утром 10 августа взорвали блок «Ро», однако уйти всем им не удалось. Более тысячи сотрудников отряда, в их числе 4 генерала, были пленены советскими войсками, 12 наиболее одиозных разработчиков БО, включая Ямаду, командующего Квантунской армией, в 1948 г. судили в Хабаровске за военные преступления и приговорили к различным срокам заключения в исправительно-трудовом лагере; 1002 сотрудника отряда переданы КНР.

Исия с семьей в 1938 г . Слева направо братья: Такэо, Мицуо и Сиро

Исии и Китано попав в плен к американцам, не стали отрицать свою причастность к разработке БО и поделились с новыми хозяевами всем тем опытом, который накопили в результате своих экспериментов на людях. Это спасло их от Токийского трибунала и виселицы. А американцам их знания и опыт пригодились во время войны на Корейском полуострове.

После войны официальные источники США и влиятельные газеты представляли материалы судебного процесса в Хабаровске как фальшивку. Такая позиция была общей для официальных лиц и СМИ на Западе до начала 1980-х гг., пока на основания «Закона о свободе информации» в США не были рассекречены почти 8000 страниц совершенно секретных документов, имеющих отношение к БО Японии. Окончательно информационная блокада на сведения о бактериологической войне Японии против СССР и о преступления, совершенных сотрудниками «отряда № 731» в Китае, была прорвана только 1985 г. показом сначала в Великобритании, а затем в других западных странах передачи «Отряд 731 — знал ли император?».

На центральном кладбище Токио установлен памятник сотрудникам отряда № 731, погибшим при работе с опасными микроорганизмами.

После смерти Исии в 1958 г. его могила стала объектом поклонения для его бывших подчиненных. На центральном кладбище Токио установлен памятник сотрудникам «отряда № 731», погибшим при работе с опасными микроорганизмами. Японское правительство не раскрыло никаких документов по работам в области БО, за исключением документа в три страницы, выпущенного в 1982 г., где указана численность персонала «отряда № 731» на январь 1945 г. и приведены несколько общих фраз о «исключительности военного времени». Среди японских политиков до сих пор не нашлось желающих каяться за преступления, совершенные сотрудниками отряда. Даже Женевский протокол 1925 г. о неприменении БО первыми Япония подписала только в 1970 г.