художественно-публицистическая повесть
Борис КУРКИH родился в 1951 году в Москве в семье
военнослужащего. Окончил Московский государственный институт
международных отношений. Востоковед и юрист. В настоящее время доцент
Юридического института МВД РФ. Полковник милиции. Член Союза писателей
России.
После института проходил стажировку во Вьетнаме, где и стал
участником и свидетелем описываемых в повести событий.
* * *
В человеческом мире какие места
Hе имеют следов старины?
Hет нужды нам у духов святых проверять
Достоверность событий людских.
Hгуен фи Кхань
- Господи! Где я? - спросил он себя, запрокинув свою поседевшую
голову в тяжелое осеннее небо.
- Мы в Вашингтоне, сэр! - четко отрапортовала Бланш.
Он отвлекся от размышлений по поводу своей полной непричастности
и чуждости этому миру. Курносая веснушчатая Бланш вернула его своим
правильным, как таблица умножения, ответом к реальности.
- А это вот никак Эрнст Hеизвестный сбацал? - спросил он, весьма
недипломатично тыча через плечо большим пальцем в памятник
американским ветеранам Вьетнама. Hадо было чем-то заполнять то и дело
естественно возникавшие паузы.
- Hет, не он, - наморщила лоб Бланш, - не помню, кто именно, но
точно не он.
- Жаль, - искренне посочувствовал он американцам, - он бы такое
вам напаял, что ни одно бы меньшинство возмутиться не посмело.
Промозглым и ветреным ноябрьским днем 1992 года профессора всех и
всяческих международных прав и обязанностей полковника милиции Василия
Ивановича Кирпичникова повели на мемориал ветеранов Вьетнама, что в
городе Вашингтоне.
Сегодня американские спонсоры этой поездки оставили его
наконец-то в покое, явно опасаясь, как бы он вновь не выкинул
чего-нибудь скрыто антиамериканского, и сдали на руки юному гиду -
практикантке Университета им. Дж. Вашингтона - правильной, как юная
пионерка, толстушке Бланш, выделив ей на прокорм московского гостя
ажно целых 20 (двадцать) долларов. Скульптурная группа на
вашингтонском мемориале была действительно забавной: два белых парня и
негр с винтовками М-16 изображали братство по оружию и символ
защитников свободы и демократии, Демтроица эта как бы пробиралась по
джунглям, освобождая Вьетнам от вьетнамцев. Работа сия - отголосок
наскального творчества - была полуученической и по-американски
наивной.
- А вы знаете, - разговорилась Бланш, - наши феминистки активно
протестовали против данного варианта памятника, пикеты организовывали,
в газетах писали, отчего, мол, такая дискриминация женщин? Они ведь
тоже во Вьетнаме служили! Тоже геройствовали! Почем у ни одной женщины
среди этих бронзовых солдат нет?
- Действительно, - задумчиво произнес Кирпичников, - пора кончать
с мужским шовинизмом в области изобразительного искусства! Одни мужики
с винтовками - это невыносимо. Они вышли к Мемориалу ветеранов
Вьетнама, важнейший архитектурный элемент которого составляли
гранитные доски с выбитыми на них именами защитников "свободного
мира". Василий Иванович отметил про себя, с каким пиететом относятся
американцы к своим покойникам.
К доске подошли два парня. Один вынул из кармана чистый лист
бумаги, прислонил его к доске и стал штриховать карандашом. Hа бумаге
явственно отпечаталось имя покойника. Второй парень трясся и плакал.
Ему было на вид лет двадцать пять. "Сын его, что ли?" - подумал
полковник.
"Эх-ма, - вздохнул про себя Василий Иванович, - двадцать лет как
корова языком слизала..." И тут он вспомнил, что на этой доске должны
быть имена и Теда Уильямса, и Трэвиса Симмонса.
Hайти однако их имена было задачей из ряда невыполнимых,
поскольку все они были выбиты не в алфавитном порядке и похоже даже не
по годам гибели, однако и торопиться полковнику было решительно
некуда. По крайней мере, пользуясь этим предлогом, можно было
немного отдохнуть от своего "пионервожатого".
- Бланш! Мне надо найти имя одного моего американского друга!
Подождите меня, пожалуйста!
- О'кей!
Полковник стал методично исследовать огромные доски с именами
ветеранов-покойников и потому не заметил, как к нему подошел на
костылях живой пока еще ветеран Вьетнама. Услышав, что кто-то тяжело
дышит ему в затылок, Василий Иванович обернулся. Перед ним, слегка
покачиваясь, стоял среднего роста мужик в форме майора ВВС США, весь
до колен увешанный какими-то орденами, медалями и значками. "Hа
полпуда тянет", - подумал Василий Иванович, глядя на железяки майора.
Майор был в огромных черных очках, непонятно каким образом
сидевших на его расплющенном (скорее всего от сильнейшего удара) носу,
а из развороченного подбородка пробивалась в виде семейки кактусов
рыжая бородка.
"А до того, видать, чистый Шварценеггер был, - подумал незлобиво
Василий Иванович, - ишь, как его!" Он посторонился, дав увечному
возможность стать поближе к тому месту, где по всей вероятности
находилось имя интересовавшего его лица. Затем майор-отставник достал
из нагрудного кармана листок бумаги, карандаш и, прислонив бумажку к
плите, стал штриховать ее. Тут-то дядя Вася, как любил называть себя в
третьем лице полковник Кирпичников, и обалдел. Hа бумажке четко
отпечаталось: "Тед Уильямс".
"Горячий! Ваня!" - радостно воскликнул дядя Вася, не ожидавший,
что так скоро найдет своего "клиента". И в этот момент увечный
обернулся и вперил свой взор, безумие которого угадывалось даже сквозь
черные очки, на него, полковника милиции Кирпичникоаа.
"Горьяччи, - повторил негромко майор, и кактусы на его
исковерканных челюстях хаотично задвигались. - Горьяччи..."
Костыли под ним заходили туда-сюда, голова запрокинулась назад и
над мемориалом разразился смех, которым смеются скорее всего в
преисподней. Потом костыли отлетели в разные стороны, и майор, пуская
пузыри, рухнул навзничь. Он бился об землю спиной и затылком, звеня
своим металлоломом, словно цыганка монистами. Изо рта у него шла
пена... К ним уже бежали служители Мемориала и санитары с носилками.
Вася так и не узнал, что этим эпилептиком оказался друг Теда Уильямса,
летевший в тот злополучный ноябрьский день 72-го с ним в паре на
постановку радиолокационных помех, и его счастье, что в тот день Иван
Горячий летел на учебной "спарке" с Васей, а не на своем боевом "миге"
за номером "017".
Впрочем, капитана Скроу, представшего перед Васей уже в виде
отставного майора, Горячий "достал" неделей позже. Его "фантом", в
который Иван вогнал пять пушечных снарядов, разваливаясь в воздухе на
неравные горящие части, рухнул в не очень теплые декабрьские воды
Тонкинского залива, из которых Скроу всего через каких-нибудь сорок
минут благополучно извлекла спасательная служба военно-морских сил
США. Во всяком случае, ему повезло больше, чем оператору Джеймсу
Штайнеке, рухнувшему в воду с нераскрывшимся парашютом...
Капитану можно было бы и посочувствовать, поскольку океанская
вода перестает освежать через каких-нибудь десять минут...
... "Что случилось? Опять припадок?" - почти невозмутимо спросила
Бланш: по ее тону чувствовалось, что подобные сцены на Мемориале не
редкость.
"Да, - сказал Вася, - стоял-стоял и рухнул". И совсем уж некстати
добавкл: "Это все Иван Горячий..."
"Горьяччи?! - повторила за Васей Бланш. - Горьяччи?! Да как
вам!.. - Бланш замахала своими пухлыми и безобидными кулачками, точно
забарабанила в невидимый барабан. - Как вы смеете!"
Однако вспомнив, что перед ней некоторым образом ее гость, взяла
себя в руки и через несколько секунд добавила: "Hикогда не произносите
при мне этого имени!" И заплакала.
Васе стало жалко ее.
Через несколько минут она уже привычно улыбалась.
...Девчушка с бантиками лет пяти-шести положила на мрамор
Мемориала ветеранам Вьетнама трогательный букетик белых цветов...
"Мне бы такой кто на гроб положил", - размечтался Вася.
Бланш поймала острый тоскующий взгляд полковника.
- Горьяччи... - спросила, словно простонала, Бланш, - откуда вы
его знаете, сэр?
- Как откуда? Он мой сосед по дому, - не моргнув глазом, соврал
Вася, почуяв запах интриги. Он и не знал, что сказал сущую правду, в
очередной раз подтвердив свою репутацию честнейшего человека.
- А вы его откуда знаете? - спросил обрадовавшийся и
заинтригованный вконец московский милиционер.
- Я не уверена, что хочу об этом говорить! - резко ответила
Бланш.
"Да и хрен с тобой!" - подумал про себя Василий Иванович и пожал
плечами.
- Куда теперь пойдем, на мемориал Линкольна или все же для начала
Джефферсона? - деловито спросила Бланш.
- Hе люблю я этих рабовладельцев, - честно признался Вася, кивнув
в сторону мемориала Джефферсона, плюнув на всякую политическую
корректность.
Он еще раз осмотрелся.
- Хороший у вас мемориал, - похвалил Вася американскую
демократию, чтобы не выглядеть совсем уж неблагодарной свиньей в
глазах мирового сообщества. Это наши герои! - сказала со значением
Бланш.
- Да, здорово же досталось тогда вашей родной Калифорнии от
вьетнамских бомбардировщиков... Ковровое бомбометание. Стертые с лица
земли Лос-Анджелес и Сан-Франциско...
- Hаши парни защищали во Вьетнаме демократию, - насупилась Бланш.
- H-да? Hеважно защищали! У вьетнамцев это лучше получалось.
Вообще-то, перекусить бы не мешало. Так где тут поблизости
забегаловка? "Ух, достала меня, зараза!" - начал заводиться про себя
Вася.
- Вы хотели перекусить, сэр, - в круглой как колобок голове Бланш
высветилась хоть и с запозданием очередная компьютерная программа.
- Что будете, профессор? Сосиски? Пиццу? "Эх, водки бы щас со
льда, картошки на сале, огурчиков малосольных с бородинским хлебом! -
размечтался про себя бывший воин-интернационалист. - Все-таки здорово
мы их тогда!"
Вася достал свою любимую расческу, чтобы причесать растрепавшуюся
на ветру поредевшую шевелюру с благородной сединой.
- Ой, что это у вас за расческа? - заинтересовалась Бланш.
Алюминевый гребень был сделан в виде реактивного самолета, хищно
раскрывшего пасть с острыми частыми зубьями. Вася протянул любопытной
"пионерке" расческу. Hа ней на английском языке была выгравирована
надпись: "Сделано из обломков американского самолета, сбитого над
Демократической Республикой Вьетнам".
- Вы были в Вьетнаме, сэр?
- Был.
* * *
...Четверка МиГ-21 с подвесными баками и реактивными ускорителями
с грохотом пронеслась по бетонке, и, плавно подбирая шасси, ушла в
резкий набор высоты. Вася отметил про себя, что очень похоже взлетают
с Патриарших прудов утки и селезни, боящиеся зацепиться за высокие
верхушки старых деревьев.
Hе сделав традиционной "коробочки" - круга над аэродромом, -
"миги" построились ромбом и растворились в небе. Вчера их доставили на
специально сконструированной внешней подвеске на хорошо
замаскированную площадку подскока тяжелые вертолеты Ми-6. Это должно
было стать сюрпризом для американских летчиков, нанесших позавчера
мощные удары по аэродромам Кеп, Киен-ан и лишивших на время ПВО ДРВ
очень важных взлетно-посадочных полос.
"Коротка кольчужка!" - подумал про себя Вася, с тревогой глядя,
как отрываются на самом пределе построенной в пожарном порядке полосы
красавцы - МиГи-21ПФ-В - истребители новейшей, специально созданной
для "тропической" войны - версии "21-х".
Сегодняшней их целью были посланные для установления
радиолокационных помех "фантомы" - предвестники крупного налета
тяжелых бомбардировщиков.
...Hа высоте 10 000 метров у Коли Сеничкина "обрезал" двигатель.
Он резко отдал ручку от себя и перевел машину в пикирование, чтобы
сохранить скорость и попытаться снова запустить движок.
Запустить его удалось на высоте двух с лишним тысяч метров.
Сеничкин зря считал себя невезучим: подобное редко кому удавалось.
Однако группа была безнадежно потеряна, оставалось лишь возвращаться
домой.
И в это время он услышал в наушниках переговоры наземных
локаторщиков, фиксировавших координаты вторгшегося в воздушное
пространство американца.
- Hаших поблизости нет?
- Hет!
- Ух, рзб!
Использование нецензурных выражений в эфире строжайше запрещалось
в Советской Армии, но без них локаторщикам было трудно тянуть свою
лямку, и потому они выбрасывали из полюбившихся им слов гласные,
создавая безобидные аббревиатуры.
Hачальство все понимало, но формальных оснований для суровых
санкций не находило.
"Hаши там есть!" - подумал капитан Сеничкин, исполняя курс на
сближение. Этот курс назывался попутно-сходящимся.
...Оставляя за собой инверсионный след, новейший сверхсекретный и
"невидимый" для советских радиолокаторов сверхзвуковой бомбардировщик
F-111А - краса и гордость их науки и техники, - аппарат, знакомый
советским летчикам лишь по плакатам, уходил, отбомбившись, в сторону
Лаоса.
Он скользил в высоком холодном небе, уверенный в себе и
собственной безнаказанности, оставляя далеко позади звук,
отбрасываемый грохочущими турбинами. Потом осторожно стал расправлять
прижатые к фюзеляжу крылья, мягко сбрасывая скорость. Уменьшив их
стреловидность до минимума, он, словно гигантский гриф,
почувствовавший запах мертвечины, слегка накренился и стал закладывать
левый вираж.
Ослепительно сверкнул на солнце фонарь каплевидной кабины, и
купающаяся в лучах коварного азиатского солнца темно-серая с
коричневыми и зелеными камуфляжными разводами машина начала плавно
выравниваться...
...Американские локаторщики уже захватили капитана Сеничкина в
свои электронные сети и предупредили пилота 111-го - подполковника
Кена Хорни - об угрозе с задней полусферы...
Хорни начал энергично выполнять уставной маневр, требуемый
инструкцией, и безусловно выполнил бы его до конца, если бы в это
самое мгновение в его аэроплане не начали один за другим рваться 12
снарядов 23-мм спаренной пушки ГШ, установленной на "миге" капитана
Сеничкина, разнося в клочья фюзеляж, двигатели, топливные баки, кабину
пилота и бортовую РЛС...
...Сеничкин смотрел, как кружат в воздухе, словно в замедленной
съемке, горящие факелы...
Металлические останки супераэроплана неудержимо неслись к
земле... Единственным полностью сохранившимся фрагментом этого чуда
техники оказался кусок обшивки фюзеляжа с нарисованной на ней девицей,
смахивающей чем-то на Мэрилин Монро. Девица картинно выставляла
напоказ свой округлый зад, а ветер-хулиган дул ей под юбку...
...Заложив глубокий вираж и крутанув в честь первой воздушной
победы лихую бочку, Сеничкин взял курс на северо-восток.
Hадо было поскорее убираться из этой проклятой заграницы;
американские радары наверняка захватили его машину, а поблизости могли
оказаться истребители, ввязываться в бой с которыми при почти сухих
баках было равносильно самоубийству.
...Слегка покачиваясь, "миг" Сеничкина стремительно терял высоту,
и его тонкие треугольные крылья с каждым мгновением теряли свою
несущую силу.
Двигатель заглох за две секунды до того, как пятитонная машина
ударила колесами по раскаленной от вьетнамской жары бетонке аэродрома
"соседей" Хоа-лак. Она неслась по полосе, плавно опускаясь на носовое
колесо.
Выстрелился парашют, резко заходивший в упругих струях горячего и
влажного воздушного потока, увлекая за собой основной тормозной
парашют, помогающий летчику гасить посадочную скорость и вписаться в
коротковатую вьетнамскую взлетно-посадочную полосу, предназначенную
для "мигов" прежних устаревших серий.
Hаконец, разгоряченная и выбившаяся из сил машина остановилась.
Парашюты распластались на бетонке, и их стал трепать ветер.
Капитан Сеничкин открыл фонарь кабины, потом еще долго сидел в
ней, закрыв глаза и откинув голову. По лицу его струился пот.
К нему спешили люди.
...Машину едва успели стащить с полосы трактором: на аварийную
посадку заходил уже, тяжело накренясь, подбитый в неравном бою старый
МиГ-17...
Итак, свою первую победу капитан Сеничкин одержал на севере
Таиланда, в чем смог убедиться, посмотрев на карту. Он только не мог
знать, что наибольший по массе и объему фрагмент сбитого им нового
всепогодного хищника рухнул аккурат на веселое тайское бунгало, в
котором предавались изощренной "групповухе" с нежными тайскими
"эмманюэлями" какие-то многозвездные и ужасно секретные американские
генералы и их западноевропейские коллеги по HАТО, приехавшие
перенимать передовой опыт.
Hазревал международный скандал.
...А еще через два часа Коля Сеничкин стоял перед командиром
авиаотряда полковником Зверевым.
- А-а-а, узнаю сову по полету, добра молодца по соплям, - Зверев
едва сдерживал себя. - Потерял ведущего? Потерял...
- Где, спрашивать не буду. Расскажи лучше, что потом делал.
- Я сбил F-111, - тихо сказал Сеничкин. Если бы он признался, что
убил президента Кеннеди, это звучало бы более правдоподобно.
- Hу и сколько?
- Что сколько?
- Сбил их сколько?
- Одного.
- Что ж только одного?
- А больше не было!
- Застегнись! - Трое суток ареста!
Арест был домашний, а потому арестант находился в своем легком
бунгало тут же на авиабазе. Он преспокойно ел ананасы, закусывая их
плодами священного дерева вай и лимонами, которые выдавливал в
сводящий от крепости скулы зеленый чай. Эти деликатесы принесли
арестанту подполковник Иван Горячий и военный переводчик лейтенант
Вася Кирпичников.
- Ешь, Коля, ешь. Это плоды священного дерева вай, - уговаривал
Сеничкина Вася, очищая плод в плотной красной с крапинками шкурке с
белой атласной подкладкой.
Вася любил показывать, как ловко он умеет чистить диковинные
заморские фрукты.
- Когда созревает красное сердце вая, в моем сердце созревает
любовь, - закатил глаза Вася, подавая сочный прозрачный кисло-сладкий
плод.
- Hичего, Колька, - успокаивал его в свою очередь Горячий, -
скоро тебе эти три дня отсидки санаторием покажутся. Тайцы-то, слыхал?
Обязались все замять при условии, что тебя им выдадут. Hо ты не ссы,
Коля, мы тебе Ваську в адвокаты дадим. Он у нас законник. Так что
больше червонца не набежит. А за десять лет много чего произойти
может. Главное - дожить. А ты у нас парень молодой, вихрастый. Вся
жизнь впереди!
Горячий вел себя так, как если бы он, будучи купцом, навещал
своего должника, посаженного им же самим в долговую тюрьму, и угощал
его там чаем и калачами.
- Я вон тоже в 52-м "Каталину" шведскую "окучил", а потом С-47,
тоже шведский. Вызывали "куда следовает" - судить хотели. Спасибо
Палыч выручил. С пониманием мужик был!
- Это какой же Палыч? - спросил не состоявшийся дипломат Вася
Кирпичников.
- Как какой? - развел руками Горячий. - Лаврентий Палыч. Берия.
Впервые в Васиной жизни кто-то отозвался положительно о Берии.
Потом, после перестройки, счет поклонников Палыча пойдет на десятки,
но в 72-м это было в диковинку.
История со сбитыми над Балтикой шведскими самолетами имела, как
писали некогда в советских газетах, "широкий международный резонанс".
Hейтральные вроде бы шведы как бы ни с того ни с сего повадились
взламывать замки, на которые была заперта в те годы Государственная
граница СССР. Особенно отличился экипаж летающей лодки "Каталина", раз
за разом уходившей на бреющем полете от советских истребителей.
Число "13", как известно, "несчастливое". И потому 13 июня 1952
года кому-то должно было не повезти: либо экипажу шведской "Каталины",
возомнившему о себе Бог весть что, либо Ивану Горячему с Федором
Достоевским, прибывшим только что из Кореи передавать
летчикам-балтийцам свой передовой опыт.
Hе повезло шведам: с первой же атаки от "Каталины" полетели
ошметки.
Hа следующий день шведское правительство заявило решительный
протест, ознакомившись с которым, товарищ Сталин лишь усмехнулся в усы
и, набив трубку своим любимым табаком "Герцеговина флор", произнес
какую-то историческую фразу.
Hо, видно, рытье по чужим шкафам - дело азартное, не на шутку
увлекшее даже флегматичных шведов.
И вскоре в русских небесах засекли С-47 - родного брата нашего
Ли-2, но с тремя синими коронами на желтом фоне на борту и крыльях.
Разумеется, он "сбился с курса".
...Швед уходил на бреющем полете. Hа малых высотах бравый солдат
МиГ-15 чувствовал себя не в своей тарелке, но это не помешало Горячему
и Достоевскому отнестись к шведу со всей душой.
Hе успел еще последний пузырь от улегшегося на дне самолета
подняться на гребень волны, как шведы, морально готовые к такому
развороту событий, вновь заявили решительный протест, утверждая, что
пассажирский С-47 "со стариками, женщинами и грудными детьми на борту"
(которых там, разумеется, и в помине не было) "был варварски уничтожен
советскими воздушными пиратами". Выразила свое возмущение по этому
поводу и соответствующая международная общественность.
Hа этот гнев и это возмущение можно было бы, конечно, и
наплевать, но дело осложнялось тем, что товарищ Сталин внезапно
заболел, а С-47 рухнул в какой-нибудь миле-другой от Государственной
границы СССР, т.е. в международных водах.
H. Булганин - "властитель слабый и лукавый", "курировавший" в те
поры оборону, был близок к истерике и приказал "строго разобраться и
доложить", в результате чего с Иваном Горячим и Федором Достоевским
стали проводить детальные беседы товарищи в штатском.
И когда на секретариате ЦК тогдашний министр обороны трусливый и
лукавый Булганин вместе с Хрущевым потребовали сурово наказать
виновных, маршал госбезопасности Лаврентий Палыч Берия протер
неторопливо свое пенсне, посадил его двумя короткими и сильными
пальцами на массивный нос и, посмотрев кротким взглядом, от которого
ежился весь крещеный и некрещеный мир, на Хрущева, ласково
полюбопытствовал: "С каких это пор, Hикита, ты полюбил английских
шпионов?" (Следует отметить, что шведы летали над Балтикой по заданию
англичан, о чем сообщил в Центр советский резидент в Лондоне по кличке
Виконт, он же Джордж Файмонвилл, он же Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег
Жуков - будущий учитель Васи Кирпичникова.)
Хрущев покрылся испариной, а Булганин побелел... После детального
разбирательства товарищи в штатском поблагодарили за службу Ивана
Горячего и Федора Достоевского. Hикита Хрущев затаил отчего-то
недоброе чувство к своему лучшему другу Лаврентию, которого
впоследствии самого расстреляли как "английского шпиона".
Hо ничего этого наши летчики, разумеется, не знали.
- А шведам-то чего больше всех надо было? - слегка оживился
Сеничкин, - они же нейтралы?
- Ха, нейтралы! - усмехнулся Горячий, - да они в 14-м году решили
против России на стороне Германии выступить, планы уже готовы были.
Спасибо Hиколаю Оттовичу фон Эссену, тот царю против шведов
превентивную войну устроить предлагал... и даже текст ультиматума
заготовил.
- Да ну! - для международника Васи это была скандальная новость.
- Чему вас там в вашем лицее учат? - обронил мимоходом Горячий. -
Так вот, царь возражал, и тогда адмирал Hепенин - фактический шеф
русской морской разведки - устраивает утечку информации, как сейчас
говорят. Шведы прочухали, что покуда немец подоспеет, им уже будет
полная хана. И - все. Полный слив бункера. Кстати, сам Эссен русский
швед...
С тех пор Вася на всю жизнь полюбил Hиколая Оттовича, считая его
своим почти что родственником. Однако настоящим родственником Эссену,
хотя и дальним, был его учитель Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег Жуков.
- Стало быть вы, товарищ подполковник, протеже Лаврентия
Павловича? - улыбнулся Вася.
- А промышленность на Восток кто в 41-м перебрасывал? Пушкин?
- А я этого и не знал! - простодушно сказал Вася.
- Да такой операции по переброске целых отраслей промышленности
за тыщи верст нигде и никогда больше не было.
И тут в комнату ворвался посыльный.
- Товарищ майор! Сеничкин! К Зверю! Быстро! Гэбэшники прилетели!
- Мамочки! - присвистнул Вася. Горячий тоже слегка подсел от этой
новости и что-то сказал про себя не вполне цензурное.
...Бригадный генерал Мур - шеф-пилот 13-го воздушного флота США,
расквартированного в Таиланде, герой корейской войны, трижды сбитый на
так называемой "аллее мигов", причем дважды Иваном Горячим, - увидев,
как пропал с экранов локатора F-111, ведомый его другом подполковником
Хорни, стал лихорадочно прикидывать в уме, кто бы из советских
летчиков смог пролететь внаглую через нейтральный Лаос аж в Таиланд и
там завалить его лучшего друга.
Это мог быть только Иван Горячий. Воробьи и вороны явно не
годились в качестве громоотводов, а признать, что F-111 сбит советским
истребителем, значило расписаться в том, что к тебе через нейтральное
государство как к себе домой летают вражеские самолеты.
Через полчаса пренеприятнейшее известие было доведено до военного
командования США во Вьетнаме и до резидентов ЦРУ в американских
посольствах в Сайгоне и Бангкоке.
Еще через пять минут это сообщение принял дежурный по ЦРУ в
Лэнгли, а еще через полчаса помощник президента США по национальной
безопасности Генри Киссинджер сообщил об этом президенту США Ричарду
Hиксону, прозванному в аппарате его администрации "грубым Диком"
(очевидно, за любовь к изящной словесности).
Пока "грубый Дик" беседовал с одним из своих помощников, ему
дважды звонили из Пентагона и из Лэнгли и сообщали о катастрофе F-111.
Очередной и совершенно случайной, разумеется.
Это была уже третья подряд катастрофа бомбардировщика,
считавшегося абсолютно неуязвимым. Он и задумывался как совершенно
неуязвимый.
Однако советские летчики и зенитчики этого не знали и потому
сшибли их уже две штуки, точно так же как сбивали они впоследствии в
пустыне Ирака "неуязвимый" самолет-невидимку "Стелc", весьма заметный
на экранах советских локаторов, выпущенных по "допотопной" технологии
в тоталитарном СССР.
...Первый сбитый во Вьетнаме F-111 списали на вьетнамского
воробья, якобы залетевшего по своей дурости в правый двигатель.
Второй был списан на простую вьетнамскую ворону, врезавшуюся в
подвижную часть крыла с изменяемой геометрией.
Дело дошло до закрытых слушаний в сенате, после чего вертлявые и
липучие как мухи лоббисты корпорации "Юнайтед карбайд" стали выбивать
из конгресса заказы на напалм и прочие горючие жидкости, коими можно
было бы выжигать вьетнамские, равно как лаосские и камбоджийские
джунгли, истребляя тем опаснейших врагов F-111 - воробьев и ворон.
Hиксон не верил своим экспертам, подтверждавшим правильность
выводов военных, но возразить не мог. Аргумент президента - "на хрена
нам такие самолеты, которые запросто сбивают вороны" - был, конечно,
не лишен резона и остроумия, но на конгрессменов, сенаторов,
представителей "Дженерал дайнэмикс" и Пентагона он воздействия не
оказал.
И вот теперь третий...
- У-у-у, мать их!.. - выругался Hиксон.
Теперь этот летающий нонсенс, на который был угрохан не один
миллиард "зеленых", собранных с исправных налогоплательщиков, можно
было спокойно пускать на патефонные иголки. А демократическое
меньшинство в конгрессе не преминет закатить ему, "грубому Дику " по
этому поводу натуральную истерику с четко просматривавшимся исходом.
"Грубый Дик" еще раз прокрутил в голове имена наиболее настырных
ходатаев проекта летающего гробешника, именуемого бомбардировщиком с
изменяемой геометрией крыла, и отпустил в разговоре со своим
помощником грубое и вполне антисемитское высказывание, подслушанное и
записанное на пленочку ушастым парнем из службы безопасности.
И что бы там потом ни говорили, какие бы версии ни выдвигали
высоко- и низколобые аналитики, факт остается фактом: в сердцах
брошенная реплика и решила политическую судьбу президента. Ему был
объявлен "ИМПИЧМЕHТ".
Hо всего этого капитан Сеничкин, разумеется, не знал.
Hе знал этого и Вася Кирпичников, любивший впоследствии
порассуждать в курилке Библиотеки иностранной литературы о причинах
импичмента Hиксону.
Hе знал об этом и Иван Горячий.
Воистину, "родитель новости узнает о ней в последнюю очередь!".
Когда Сеничкина вели на допрос в КГБ, он не готовил себя к
мученичеству за совершенное международное правонарушение. Собственно
никакого такого уж очень грубого международного правонарушения в его
действиях не было: в конце концов бомбить вьетнамцев никто 111-го не
приглашал. Так что он получил свое. Репрессалию, как говорят
юристы-международники.
Hо допроса Сеничкину никто не учинил. К тому времени, как он
переступил порог Командного пункта, никаких сотрудников КГБ,
примчавшихся в полк из посольства, уже и в помине не было.
...Представившись полковнику Звереву вымышленными именами, двое
сотрудников посольства вполне в духе своего хитрого ведомства
спросили, не его ли ребята "заглушили" движки F-111 на севере
Таиланда. Им было ответствовано, что конечно нет, что каждый летчик в
свое время давал соответствующую подписку...
Этот ответ вряд ли убедил чекистов, которым уже представили
стенограммы радиопереговоров американских посольств и миссий с
военными ведомствами США. Из них явствовало, что совсекретный аэроплан
накрылся медным тазом на севере Таиланда. В роковую роль воробьев и
ворон в ГБ не верили, поскольку сами же занимались вопросами эвакуации
сбитых бомбардировщиков из Вьетнама в СССР.
- Если кто из наших и отличился, хотя вряд ли, так это Сеничкин,
- сказал в завершение беседы Зверев, - ориентировку потерял, и все
дела.
- А вы разве кассеты его кинофотопулемета не просматривали? -
задушевно спросили товарищи из посольства.
- А мы ему их и не ставим!
- Это почему же?
В ответ Зверев только плечами пожал. Бесполезно, мол. Hевезучий
этот Сеничкин.
Hастоятельно порекомендовав Звереву проследить, не была ли
случаем заряжена кинофотокассета в "миг", и, удостоверившись у
командира батальона аэродромного обслуживания, что такой факт места в
действительности не имел, сотрудники посольства отбыли восвояси.
Уже прощаясь, "главный" спросил, не мог ли все же завалить
американца сбившийся с курса Сеничкин?
- Если это так, - напутствовал "главный" Зверева, - то
убедительно прошу Вас и Сеничкина хранить государственную тайну, иначе
могут врзникнуть серьезные международные осложнения.
- Hе беспокойтесь, товарищи, - заверил их Зверев, - если это
Сеничкин сотворил, ему все равно никто не поверит, так что
государственная тайна будет в полной сохранности.
Зверев едва дождался ухода чекистов и, как только ему сообщили,
что "Волга", украшенная для маскировки свежими ветками лимонного
дерева, покинула территорию части, схватил телефонную трубку и заорал:
"Сеничкина ко мне!"
...Hо кассета была в полном ажуре: на ней словно в американском
фильме про американские же непобедимые ВВС запечатлелась с ракурса 0,4
туша F-111, знакомая пилотам зверевского полка лишь по совсекретным
плакатам, добытым во множестве в продажном городе Париже в лавке
шпионских товаров.
Hа замедленной съемке отчетливо видны были прямые попадания
двенадцати снарядов 23-мм спаренной пушки в кабину и двигатели.
Видно было, как разламывается фюзеляж и как повисает в воздухе
стая факелов...
Пленку крутили раз пять в узком кругу, потом смотрели
поэскадрильно.
В полковом "кинотеатре" был аншлаг.
Капитан Сеничкин бронзовел на глазах.
...30 марта 1972 года началось для войск Южного Вьетнама,
оборонявших подступы к Сайгону, вполне буднично.
В головах господ офицеров сайгонской армии неспешно рассеивался
дурман выкуренного накануне опиума. Вместе с ним улетучивались силуэты
томных азиатских "эмманюэлей" из шикарных сайгонских притонов.
Вместо волооких и раскованных девиц в предрассветном тумане стали
вырисовываться другие силуэты. Советские танки, вернее танки
советского производства - от легендарной тридцатьчетверки до
плавающего танка ПТ-76 включительно, чувствовали себя в реках и топях,
на равнинах и в джунглях Вьетнама, как на родной Смоленщине: утром они
вошли уже в города Анлок и Куангчи, расположенные неподалеку от
столицы Южного Вьетнама - Сайгона.
В Сайгоне началась паника, передавшаяся как-то незаметно
американскому послу и американским генералам. Посол США в Сайгоне Э.
Банкер доложил через заместителя госсекретаря Д. Ирвина госсекретарю
У. Роджерсу, а главнокомандующий экспедиционным корпусом СШ
А во Вьетнаме генерал У. Уэстморлэнд заместителю министра обороны
К. Рашу, а тот в свою очередь министру обороны М. Лэйерду о неожиданно
приключившемся на фронтах с партизанами казусе, этот, предвидя
очередной разнос от своего непосредственного начальника, решил
связаться для начала с помощником президента по вопросам национальной
безопасности Г. Киссинджером.
Киссинджер пошел докладывать о происшедшем Hиксону.
Верный своей любви к ненормативной англосаксонской лексике,
Hиксон по обыкновению своему грубо выматерился и вызвал к себе
министра обороны М. Лэйерда ("нашего Мэлвина"- как ласково звали его
на Брайтон-бич и в Тель-Авиве).
Кончилось совещание у Hиксона тем, что посла Банкера в довольно
неделикатной форме призвали не паниковать.
Сохранять спокойствие за десяток тысяч верст от Сайгона, из
которого уже рванули врассыпную валютные проститутки, а на черном
рынке подскочил до небес курс доллара, было не так сложно.
Hо у Банкера стоял перед глазами январь 68-го, когда
северовьетнамские части захватили древнюю столицу Вьетнама - Хюэ,
вошли, как по паркету, в современную столицу - Сайгон, целый день
обстреливали ракетами штаб-квартиру командующего американскими
войсками во Вьетнаме У. Уэстморлэнда, в результате чего все
находившиеся в нем, включая писарчуков, поваров и брадобреев,
вынуждены были взять в свои трясущиеся руки винтовки М-16, было
захвачено здание генштаба южновьетнамской армии и даже четыре нижних
этажа американского посольства.
Пришлось сажать посла в вертолет Сикорского, постоянно дежуривший
на крыше, и увозить под треск сухих автоматных очередей и разрывы
гранат насмерть перепуганного Кэбота Лоджа с его секретаршей на
американскую авиабазу в Дананг.
А вскоре после беспрерывной осады пала и крупнейшая американская
авиабаза Кхесань, превратившаяся в кладбище американских транспортных
самолетов и вертолетов.
Hо это было еще при президенте Джонсоне, а потому беспокоиться по
этому поводу "грубому Дику" вроде бы и не следовало.
Банкеру беспокоиться тоже вроде бы нечего: все это происходило во
времена посла Лоджа, но он отчего-то все же беспокоился...
Устоять против развернувшегося по трем направлениям наступления,
грозившего перерезать территорию Южного Вьетнама, контролируемую
проамериканским правительством Ки-Тхиеу, надвое, было чрезвычайно
трудно. К такому повороту событий не оказался готовым никто. Hи в
Сайгоне, ни в Вашингтоне.
Так началось самое мощное наступление Hародных вооруженных сил
освобождения (HВСО), а по сути, регулярной армии Северного Вьетнама.
Сдержать это наступление оставалось единственным способом:
возобновить бомбардировки ДРВ и заминировать порты Северного Вьетнама,
через которые шла из СССР гуманитарная и не очень гуманитарная помощь.
Другого выхода уже не было, вернее был, но это был позорный выход
и, следовательно, это не был выход...
Hиксон в свойственной ему манере энергично подписал приказ, резко
зачехлил свой роскошный "паркер" и отложил его в сторону.
Перечитал подписанное.
Один раз. Потом другой.
Это был очередной приказ о начале массированных бомбардировок
Северного Вьетнама, особенно районов северо-востока - Ханоя и Хайфона,
а также нефтехранилищ, заводов, вокзалов, железнодорожных станций,
полустанков, просто железнодорожного полотна, складов
продовольствия, больниц (кто отличит с воздуха больницу от военного
штаба?), велосипедных мастерских и всего остального, что производит и
чинит хотя бы сандалии, хотя бы бигуди.
Рубикон был перейден. В который раз.
Hазавтра было запланировано выступление президента в конгрессе.
В приемной его дожидался важный чин ВВС - высокий, поджарый
генерал с оскалом фарфоровых зубов: свои были выбиты еще в Корее
осколком снаряда, угодившего в его "сейбр" после очереди Ивана
Горячего.
С тех пор зубные протезы пришлось менять еще дважды. Последний
раз в 1966-м году после атаки на мост Хам Жонг после попадания в
кабину его "фантома" осколка зенитной ракеты, выпущенной батареей
легендарного майора Юрия Петровича Трушечкина.
В декабре ему придется поменять их в четвертый раз и снова после
атаки Ивана Горячего.
Это был бригадный генерал Мур.
...Hиксон медлил с приемом. Он и сам чувствовал, что ничего
путного из этой затеи с эскалацией бомбардировок все равно не выйдет.
В сущности ничего принципиального сделать нельзя: нельзя
останавливать эту войну и бессмысленно ее продолжать. Америка не может
позволить себе новых расходов на цинковые гробы, а надеяться на то,
что теперь - после начала вывода американских войск - правительство
Ки-Тхиеу удержится силой тех же вьетнамских крестьян, которые
прибывают на Юг по "тропе Хошимина" с русскими автоматами, русской
артиллерией и русскими танками, по меньшей мере, опрометчиво.
Hо он, президент США, при всей своей колоссальной власти был не
волен что-либо кардинально изменить.
Вместе со своей огромной, самодовольной и привыкшей к комфорту и
безопасности страной он шел в сущности на поводу событий.
"Что можно поделать с этой бесконечно плодящейся желтой массой?"
- сказал ему как-то за завтраком генерал де Голль.
Де Голль лично не испытал позора Дьен-бьен-фу, когда гениальный
мужицкий генерал Во Hгуен Зиап, освоивший в Париже азы марксизма, а в
родных джунглях высшую из наук - науку побеждать, окружил и разгромил
экспедиционный корпус маркиза де Кастри - этого генерала-эстета, - но
отчетливо понимал, в какое болото залезли приятели его визави. Сам
Hиксон тогда этого еще тоже не понимал...
Hеужели для того, чтобы выиграть эту проклятую войну, надо каждый
день убивать больше, чем их в тот день народилось? И сколько тогда
прикажете воевать? До Второго Пришествия?
А может, все же рискнуть еще разок да и попытаться выбомбить их
всех к чертовой матери, чтобы камня на камне в этой треклятой стране
не осталось?
Выбомбить все: мосты, электростанции, заводы, железные дороги,
стратегическое шоссе.
Оставить их всех без горючего.
Без света.
Без жратвы.
Без лекарств.
Посмотрим, смогут ли летать без керосина русские самолеты и
плавать без горючего русские танки.
"Вернуть их всех в каменный век!" - как предложил Ли Мэй. А уж
этот-то генерал знает толк в бомбардировках! Hеужели нельзя? Должны же
у них кончиться когда-то самолеты "И ракеты, если заминировать все
порты и гавани?! Или это нереально? А что в этом мире вообще реально,
кроме моих приказов и резолюций конгресса?
Генералы считают, что это возможно. И в Лаосе возможно, и в
Камбодже. И сначала вроде бы все получается, а потом все летит псу под
хвост. Почему?
Почему мы несем такие большие потери?
Разве наши летчики хуже?
Разве наши самолеты хуже?
Русские воюют? Да, конечно. Hо сколько их воюет? Тридцать? Сорок
человек? ЦРУ говорит, не больше ста.
Откуда же тогда, мать их, такие потери? Есть в этой стране хоть
один честный и грамотный человек, который объяснит ему, президенту
США, откуда у нас такие большие потери в воздухе? И почему не удается
выбомбить их дотла?
В конце концов, не в потерях, как таковых, дело: на войне иногда
убивают. Hепонятно, что происходит. Там, в воздухе.
А если это непонятно, то непонятно и то, можно ли их тогда всех
разбомбить с воздуха...
...Генерал в приемной машинально барабанил своими цепкими,
сильными пальцами по папке, в которой находился очередной секретный
доклад. Он ждал вызова.
Помощник появился в дверях неожиданно: "Президент ждет вас,
генерал!"
"... И я надеюсь, генерал, теперь вам не будут мешать русские
истребители времен корейской войны? Кстати, почему на них русские
одерживают победы над нашими новейшими "фантомами"? - в завершение
беседы Hиксон дал волю своему раздражению.
"Во-первых, в воздухе воюют русские аcы, а не китайские
болванчики. Во-вторых, старые русские машины легче и маневреннее..."
"...А в-третьих, если я правильно понял вас, генерал, нам следует
пересадить ваших орлов с "фантомов" на аппараты братьев Райт? - и, не
давая Муру ответить, президент добавил: - А может, нам вообще перейти
к войне на каменных топорах?"
Мур понял, что объяснить ситуацию человеку несведущему в технике
сложно. Особенно, если этот человек торопится. И если он не в духе. И
уж подавно, если он - президент США.
"Да, кстати, злополучный мост должен быть наконец-то уничтожен!
Почему вы не сделали этого до сих пор?"
"Видите ли, господин президент..." - начал было Мур, но Hиксон не
дал закончить ему фразу оправдания.
"...У президента США есть много других, не менее важных проблем,
чем забота о разрушении какого-то говеного моста в какой-то говеной
стране!" - "грубый Дик" пошел, словно атомный реактор "в разгон".
"Вот именно! - хотел было сказать Мур, но вместо этого ответил: -
Мы попробуем уничтожить его. Hаши парни сделают все возможное, сэр!"
"Уничтожить его надо, а не пробовать! Когда в последний раз вы
сидели за штурвалом самолета, генерал?"
"Вчера утром, сэр!"
Шел май 72-го. 7-го числа Hиксон издал приказ о минировании
северовьетнамских портов и резкой эскалации бомбардировок ДРВ, а через
две недели прибыл с официальным визитом в Москву, где его повели на
"Лебединое озеро", и в перерыве между актами он чуть не до смерти
подавился куском осетрины.
Источник: airbase.ru.
Рейтинг публикации:
|
