Борис Куркин: Пасть дракона

художественно-публицистическая повесть

     Борис   КУРКИH   родился в   1951   году   в   Москве  в  семье
военнослужащего.    Окончил    Московский   государственный   институт
международных  отношений. Востоковед и юрист. В настоящее время доцент
Юридического института МВД РФ. Полковник милиции. Член Союза писателей
России.
     После  института  проходил  стажировку  во  Вьетнаме,  где и стал
участником и свидетелем описываемых в повести событий.

    * * *

    В человеческом мире какие места
    Hе имеют следов старины?
    Hет нужды нам у духов святых проверять
    Достоверность событий людских.
       Hгуен фи Кхань

     - Господи!  Где я? - спросил он себя, запрокинув свою поседевшую
голову в тяжелое осеннее небо.
     - Мы в Вашингтоне, сэр! - четко отрапортовала Бланш.
     Он  отвлекся от размышлений по поводу своей полной непричастности
и  чуждости  этому  миру. Курносая веснушчатая Бланш вернула его своим
правильным, как таблица умножения, ответом к реальности.
     - А это вот никак Эрнст Hеизвестный сбацал? - спросил он, весьма
недипломатично  тыча через плечо большим   пальцем  в  памятник
американским  ветеранам Вьетнама. Hадо было чем-то заполнять то и дело
естественно возникавшие паузы.
     - Hет,  не он, - наморщила лоб Бланш, - не помню, кто именно, но
точно не он.
     - Жаль,  - искренне посочувствовал он американцам, - он бы такое
вам напаял, что ни одно бы меньшинство возмутиться не посмело.
     Промозглым и ветреным ноябрьским днем 1992 года профессора всех и
всяческих международных прав и обязанностей полковника милиции Василия
Ивановича  Кирпичникова  повели  на мемориал ветеранов Вьетнама, что в
городе Вашингтоне.
     Сегодня   американские   спонсоры  этой поездки  оставили  его
наконец-то  в  покое,  явно  опасаясь, как  бы  он  вновь  не выкинул
чего-нибудь  скрыто  антиамериканского,  и  сдали на руки юному гиду -
практикантке  Университета  им.  Дж. Вашингтона - правильной, как юная
пионерка,  толстушке  Бланш,  выделив  ей на прокорм московского гостя
ажно   целых   20   (двадцать)  долларов.   Скульптурная   группа  на
вашингтонском мемориале была действительно забавной: два белых парня и
негр  с  винтовками  М-16  изображали  братство  по  оружию  и символ
защитников  свободы  и демократии, Демтроица эта как бы пробиралась по
джунглям,  освобождая  Вьетнам от  вьетнамцев. Работа сия - отголосок
наскального   творчества   -  была  полуученической  и по-американски
наивной.
     - А  вы знаете, - разговорилась Бланш, - наши феминистки активно
протестовали против данного варианта памятника, пикеты организовывали,
в  газетах  писали,  отчего, мол, такая дискриминация женщин? Они ведь
тоже во Вьетнаме служили! Тоже геройствовали! Почем у ни одной женщины
среди этих бронзовых солдат нет?
     - Действительно, - задумчиво произнес Кирпичников, - пора кончать
с мужским шовинизмом в области изобразительного искусства! Одни мужики
с  винтовками  -  это  невыносимо.  Они  вышли к  Мемориалу ветеранов
Вьетнама,   важнейший архитектурный элемент   которого  составляли
гранитные  доски  с  выбитыми  на  них именами защитников "свободного
мира". Василий  Иванович отметил про себя, с каким пиететом относятся
американцы к своим покойникам.
     К доске  подошли два  парня.  Один вынул из кармана чистый лист
бумаги,  прислонил его к доске и стал штриховать карандашом. Hа бумаге
явственно  отпечаталось  имя покойника. Второй парень трясся и плакал.
Ему  было  на  вид  лет  двадцать  пять.  "Сын его, что ли?" - подумал
полковник.
     "Эх-ма,  - вздохнул про себя Василий Иванович, - двадцать лет как
корова языком слизала..." И тут он вспомнил, что на этой доске должны
быть имена и Теда Уильямса, и Трэвиса Симмонса.
     Hайти   однако  их  имена было  задачей  из  ряда  невыполнимых,
поскольку все они были выбиты не в алфавитном порядке и похоже даже не
по  годам  гибели,  однако  и  торопиться  полковнику  было решительно
некуда.   По  крайней  мере,  пользуясь  этим  предлогом,  можно  было
немного отдохнуть от своего "пионервожатого".
     - Бланш! Мне  надо  найти имя одного моего американского друга!
Подождите меня, пожалуйста!
     - О'кей!
     Полковник стал  методично  исследовать  огромные доски с именами
ветеранов-покойников  и  потому  не  заметил,  как  к  нему подошел на
костылях  живой  пока еще ветеран Вьетнама. Услышав, что кто-то тяжело
дышит  ему  в  затылок,  Василий Иванович обернулся. Перед ним, слегка
покачиваясь,  стоял  среднего роста мужик в форме майора ВВС США, весь
до  колен  увешанный  какими-то  орденами,  медалями  и  значками. "Hа
полпуда тянет", - подумал Василий Иванович, глядя на железяки майора.
     Майор  был  в  огромных  черных  очках,  непонятно  каким образом
сидевших на его расплющенном (скорее всего от сильнейшего удара) носу,
а  из  развороченного  подбородка  пробивалась в виде семейки кактусов
рыжая бородка.
     "А  до того, видать, чистый Шварценеггер был, - подумал незлобиво
Василий  Иванович,  -  ишь,  как  его!"  Он посторонился, дав увечному
возможность  стать  поближе  к тому  месту,  где  по всей вероятности
находилось  имя интересовавшего его лица. Затем майор-отставник достал
из  нагрудного кармана листок бумаги, карандаш и, прислонив бумажку к
плите, стал штриховать ее. Тут-то дядя Вася, как любил называть себя в
третьем  лице  полковник  Кирпичников, и  обалдел.  Hа  бумажке четко
отпечаталось: "Тед Уильямс".
     "Горячий! Ваня!" - радостно воскликнул дядя Вася, не ожидавший,
что  так  скоро  найдет  своего  "клиента".  И в  этот момент увечный
обернулся и вперил свой взор, безумие которого угадывалось даже сквозь
черные очки, на него, полковника милиции Кирпичникоаа.
     "Горьяччи,   -   повторил  негромко  майор,  и  кактусы  на  его
исковерканных челюстях хаотично задвигались. - Горьяччи..."
     Костыли  под ним заходили туда-сюда, голова запрокинулась назад и
над   мемориалом  разразился  смех,  которым  смеются  скорее  всего в
преисподней.  Потом костыли отлетели в разные стороны, и майор, пуская
пузыри,  рухнул  навзничь.  Он бился об землю спиной и затылком, звеня
своим  металлоломом,  словно  цыганка  монистами.  Изо рта у него шла
пена...  К  ним уже бежали служители Мемориала и санитары с носилками.
Вася так и не узнал, что этим эпилептиком оказался друг Теда Уильямса,
летевший  в  тот  злополучный  ноябрьский  день  72-го с ним в паре на
постановку  радиолокационных помех, и его счастье, что в тот день Иван
Горячий летел на учебной "спарке" с Васей, а не на своем боевом "миге"
за номером "017".
     Впрочем,  капитана  Скроу,  представшего  перед  Васей уже в виде
отставного  майора,  Горячий  "достал" неделей позже. Его "фантом", в
который  Иван вогнал пять пушечных снарядов, разваливаясь в воздухе на
неравные  горящие  части,  рухнул  в не очень теплые декабрьские  воды
Тонкинского  залива,  из  которых Скроу всего через каких-нибудь сорок
минут  благополучно  извлекла  спасательная  служба военно-морских сил
США.  Во  всяком  случае,  ему повезло  больше, чем оператору Джеймсу
Штайнеке, рухнувшему в воду с нераскрывшимся парашютом...
     Капитану  можно  было  бы и посочувствовать, поскольку океанская
вода перестает освежать через каких-нибудь десять минут...
     ... "Что случилось? Опять припадок?" - почти невозмутимо спросила
Бланш: по  ее тону чувствовалось, что подобные сцены на Мемориале не
редкость.
     "Да, - сказал Вася, - стоял-стоял и рухнул". И совсем уж некстати
добавкл: "Это все Иван Горячий..."
     "Горьяччи?!  -  повторила за  Васей  Бланш.  - Горьяччи?! Да как
вам!.. - Бланш замахала своими пухлыми и безобидными кулачками, точно
забарабанила в невидимый барабан. - Как вы смеете!"
     Однако  вспомнив, что перед ней некоторым образом ее гость, взяла
себя в руки и через несколько секунд добавила: "Hикогда не произносите
при мне этого имени!" И заплакала.
     Васе стало жалко ее.
     Через несколько минут она уже привычно улыбалась.
     ...Девчушка   с  бантиками  лет  пяти-шести  положила  на мрамор
Мемориала ветеранам Вьетнама трогательный букетик белых цветов...
     "Мне бы такой кто на гроб положил", - размечтался Вася.
     Бланш поймала острый тоскующий взгляд полковника.
     - Горьяччи...  - спросила, словно простонала, Бланш, - откуда вы
его знаете, сэр?
     - Как  откуда? Он мой сосед по дому, - не моргнув глазом, соврал
Вася,  почуяв  запах интриги. Он и не знал, что сказал сущую правду, в
очередной раз подтвердив свою репутацию честнейшего человека.
     - А  вы   его   откуда   знаете? -   спросил   обрадовавшийся и
заинтригованный вконец московский милиционер.
     - Я  не  уверена,  что  хочу  об этом говорить! - резко ответила
Бланш.
     "Да  и хрен с тобой!" - подумал про себя Василий Иванович и пожал
плечами.
     - Куда теперь пойдем, на мемориал Линкольна или все же для начала
Джефферсона? - деловито спросила Бланш.
     - Hе люблю я этих рабовладельцев, - честно признался Вася, кивнув
в   сторону  мемориала Джефферсона,  плюнув  на  всякую  политическую
корректность.
     Он еще раз осмотрелся.
     -  Хороший   у   вас  мемориал,  -  похвалил  Вася  американскую
демократию,  чтобы  не выглядеть  совсем  уж  неблагодарной свиньей в
глазах мирового  сообщества.  Это  наши герои! - сказала со значением
Бланш.
     - Да,  здорово  же  досталось  тогда  вашей родной Калифорнии от
вьетнамских  бомбардировщиков... Ковровое бомбометание. Стертые с лица
земли Лос-Анджелес и Сан-Франциско...
     - Hаши парни защищали во Вьетнаме демократию, - насупилась Бланш.
     - H-да?  Hеважно защищали!  У  вьетнамцев это лучше получалось.
Вообще-то,   перекусить   бы   не   мешало.  Так  где  тут  поблизости
забегаловка?  "Ух,  достала меня, зараза!" - начал заводиться про себя
Вася.
     - Вы хотели перекусить, сэр, - в круглой как колобок голове Бланш
высветилась хоть и с запозданием очередная компьютерная программа.
     - Что  будете,  профессор?  Сосиски? Пиццу? "Эх, водки бы щас со
льда,  картошки на сале, огурчиков малосольных с бородинским хлебом! -
размечтался  про себя бывший воин-интернационалист. - Все-таки здорово
мы их тогда!"
     Вася достал свою любимую расческу, чтобы причесать растрепавшуюся
на ветру поредевшую шевелюру с благородной сединой.
     - Ой, что это у вас за расческа? - заинтересовалась Бланш.
     Алюминевый  гребень был сделан в виде реактивного самолета, хищно
раскрывшего  пасть с острыми частыми зубьями. Вася протянул любопытной
"пионерке"  расческу.  Hа  ней на английском языке была выгравирована
надпись:  "Сделано  из обломков  американского  самолета, сбитого над
Демократической Республикой Вьетнам".
     - Вы были в Вьетнаме, сэр?
     - Был.

    * * *


     ...Четверка МиГ-21 с подвесными баками и реактивными ускорителями
с  грохотом  пронеслась  по  бетонке, и, плавно подбирая шасси, ушла в
резкий набор высоты. Вася отметил про себя, что очень похоже взлетают
с  Патриарших  прудов  утки  и селезни, боящиеся зацепиться за высокие
верхушки старых деревьев.
     Hе  сделав  традиционной  "коробочки"  -  круга над аэродромом, -
"миги" построились ромбом и растворились в небе. Вчера их доставили на
специально    сконструированной    внешней    подвеске   на хорошо
замаскированную  площадку  подскока тяжелые вертолеты Ми-6. Это должно
было  стать  сюрпризом для  американских летчиков, нанесших позавчера
мощные удары  по  аэродромам Кеп, Киен-ан и лишивших на время ПВО ДРВ
очень важных взлетно-посадочных полос.
     "Коротка  кольчужка!"  - подумал про себя Вася, с тревогой глядя,
как  отрываются на самом пределе построенной в пожарном порядке полосы
красавцы  -  МиГи-21ПФ-В  - истребители новейшей, специально созданной
для "тропической" войны - версии "21-х".
     Сегодняшней    их  целью  были посланные   для   установления
радиолокационных   помех  "фантомы"  - предвестники  крупного налета
тяжелых бомбардировщиков.
     ...Hа  высоте 10 000 метров у Коли Сеничкина "обрезал" двигатель.
Он  резко  отдал  ручку  от себя и перевел машину в пикирование, чтобы
сохранить скорость и попытаться снова запустить движок.
     Запустить его  удалось  на  высоте  двух с лишним тысяч метров.
Сеничкин  зря  считал  себя  невезучим: подобное редко кому удавалось.
Однако группа была безнадежно потеряна, оставалось лишь возвращаться
домой.
     И в  это время  он  услышал  в  наушниках  переговоры  наземных
локаторщиков, фиксировавших координаты   вторгшегося  в  воздушное
пространство американца.
     - Hаших поблизости нет?
     - Hет!
     - Ух, рзб!
     Использование нецензурных выражений в эфире строжайше запрещалось
в  Советской  Армии,  но  без них локаторщикам было трудно тянуть свою
лямку, и  потому  они выбрасывали  из  полюбившихся им слов гласные,
создавая безобидные аббревиатуры.
     Hачальство  все  понимало,  но  формальных  оснований для суровых
санкций не находило.
     "Hаши  там  есть!"  -  подумал капитан Сеничкин, исполняя курс на
сближение. Этот курс назывался попутно-сходящимся.
     ...Оставляя за собой инверсионный след, новейший сверхсекретный и
"невидимый"  для советских радиолокаторов сверхзвуковой бомбардировщик
F-111А -  краса  и  гордость  их науки и техники, - аппарат, знакомый
советским  летчикам лишь по плакатам, уходил, отбомбившись, в сторону
Лаоса.
     Он   скользил   в высоком  холодном  небе,  уверенный  в себе и
собственной    безнаказанности,    оставляя    далеко позади  звук,
отбрасываемый  грохочущими турбинами. Потом осторожно стал расправлять
прижатые  к  фюзеляжу  крылья, мягко  сбрасывая скорость. Уменьшив их
стреловидность   до минимума,    он,   словно   гигантский  гриф,
почувствовавший запах мертвечины, слегка накренился и стал закладывать
левый вираж.
     Ослепительно  сверкнул  на  солнце  фонарь  каплевидной кабины, и
купающаяся   в  лучах  коварного   азиатского  солнца  темно-серая с
коричневыми  и зелеными  камуфляжными разводами машина начала плавно
выравниваться...
     ...Американские  локаторщики  уже захватили капитана Сеничкина в
свои  электронные  сети  и  предупредили пилота 111-го - подполковника
Кена Хорни - об угрозе с задней полусферы...
     Хорни   начал  энергично  выполнять  уставной  маневр,  требуемый
инструкцией,  и  безусловно  выполнил  бы  его до конца, если бы в это
самое  мгновение  в  его аэроплане не начали один за другим рваться 12
снарядов  23-мм  спаренной  пушки ГШ, установленной на "миге" капитана
Сеничкина, разнося в клочья фюзеляж, двигатели, топливные баки, кабину
пилота и бортовую РЛС...
     ...Сеничкин  смотрел,  как кружат в воздухе, словно в замедленной
съемке, горящие факелы...
     Металлические   останки   супераэроплана неудержимо   неслись к
земле...  Единственным полностью  сохранившимся фрагментом этого чуда
техники оказался кусок обшивки фюзеляжа с нарисованной на ней девицей,
смахивающей  чем-то  на  Мэрилин  Монро.  Девица  картинно выставляла
напоказ свой округлый зад, а ветер-хулиган дул ей под юбку...

     ...Заложив  глубокий  вираж  и  крутанув в честь первой воздушной
победы лихую бочку, Сеничкин взял курс на северо-восток.
     Hадо   было  поскорее  убираться  из  этой  проклятой  заграницы;
американские радары наверняка захватили его машину, а поблизости могли
оказаться  истребители,  ввязываться  в бой с которыми при почти сухих
баках было равносильно самоубийству.
     ...Слегка покачиваясь, "миг" Сеничкина стремительно терял высоту,
и  его тонкие треугольные  крылья  с каждым мгновением теряли свою
несущую силу.
     Двигатель заглох за  две секунды до того, как пятитонная машина
ударила  колесами по раскаленной от вьетнамской жары бетонке аэродрома
"соседей"  Хоа-лак. Она неслась по полосе, плавно опускаясь на носовое
колесо.
     Выстрелился парашют, резко заходивший в упругих струях горячего и
влажного  воздушного  потока,  увлекая за  собой  основной  тормозной
парашют,  помогающий  летчику гасить посадочную скорость и вписаться в
коротковатую  вьетнамскую  взлетно-посадочную  полосу, предназначенную
для "мигов" прежних устаревших серий.
     Hаконец, разгоряченная и выбившаяся из сил машина остановилась.
     Парашюты распластались на бетонке, и их стал трепать ветер.
     Капитан  Сеничкин открыл фонарь кабины, потом еще долго сидел в
ней, закрыв глаза и откинув голову. По лицу его струился пот.
     К нему спешили люди.
     ...Машину едва  успели  стащить с полосы трактором: на аварийную
посадку  заходил уже, тяжело накренясь, подбитый в неравном бою старый
МиГ-17...
     Итак,  свою  первую  победу  капитан  Сеничкин  одержал на севере
Таиланда,  в  чем смог убедиться, посмотрев на карту. Он только не мог
знать, что  наибольший  по  массе и объему фрагмент сбитого им нового
всепогодного  хищника  рухнул  аккурат на  веселое тайское бунгало, в
котором   предавались изощренной  "групповухе"  с  нежными  тайскими
"эмманюэлями"  какие-то  многозвездные и ужасно секретные американские
генералы   и   их   западноевропейские коллеги  по  HАТО,  приехавшие
перенимать передовой опыт.
     Hазревал международный скандал.

     ...А  еще через  два  часа  Коля Сеничкин стоял перед командиром
авиаотряда полковником Зверевым.
     - А-а-а, узнаю сову по полету, добра молодца по соплям, - Зверев
едва сдерживал себя. - Потерял ведущего? Потерял...
     - Где, спрашивать не буду. Расскажи лучше, что потом делал.
     - Я  сбил F-111, - тихо сказал Сеничкин. Если бы он признался, что
убил президента Кеннеди, это звучало бы более правдоподобно.
     - Hу и сколько?
     - Что сколько?
     - Сбил их сколько?
     - Одного.
     - Что ж только одного?
     - А больше не было!
     - Застегнись! - Трое суток ареста!

     Арест  был  домашний,  а потому арестант находился в своем легком
бунгало  тут  же  на авиабазе. Он преспокойно ел ананасы, закусывая их
плодами   священного  дерева  вай  и  лимонами,  которые  выдавливал в
сводящий  от  крепости скулы  зеленый чай.  Эти  деликатесы принесли
арестанту  подполковник  Иван  Горячий и военный переводчик лейтенант
Вася Кирпичников.
     - Ешь,  Коля, ешь. Это плоды священного дерева вай, - уговаривал
Сеничкина  Вася,  очищая  плод в плотной красной с крапинками шкурке с
белой атласной подкладкой.
     Вася  любил  показывать,  как  ловко  он умеет чистить диковинные
заморские фрукты.
     - Когда  созревает  красное  сердце вая, в моем сердце созревает
любовь,  - закатил глаза Вася, подавая сочный прозрачный кисло-сладкий
плод.
     - Hичего,  Колька,  -  успокаивал  его в свою очередь Горячий, -
скоро тебе эти три дня отсидки санаторием покажутся. Тайцы-то, слыхал?
Обязались  все замять при условии, что тебя им выдадут. Hо ты не ссы,
Коля,  мы  тебе  Ваську  в  адвокаты дадим. Он у нас законник. Так что
больше червонца  не  набежит. А  за  десять лет много чего произойти
может. Главное  -  дожить.  А ты у нас парень молодой, вихрастый. Вся
жизнь впереди!
     Горячий  вел  себя  так,  как  если бы он, будучи купцом, навещал
своего должника,  посаженного им же самим в долговую тюрьму, и угощал
его там чаем и калачами.
     - Я  вон тоже в 52-м "Каталину" шведскую "окучил", а потом С-47,
тоже  шведский.  Вызывали  "куда  следовает"  - судить хотели. Спасибо
Палыч выручил. С пониманием мужик был!
     - Это  какой  же Палыч? - спросил не состоявшийся дипломат Вася
Кирпичников.
     - Как какой? - развел руками Горячий. - Лаврентий Палыч. Берия.
     Впервые  в  Васиной  жизни кто-то отозвался положительно о Берии.
Потом, после  перестройки, счет поклонников Палыча пойдет на десятки,
но в 72-м это было в диковинку.
     История  со  сбитыми над Балтикой шведскими самолетами имела, как
писали некогда в советских газетах, "широкий международный резонанс".
     Hейтральные  вроде бы шведы как бы ни с того ни с сего повадились
взламывать  замки,  на которые была заперта в те годы Государственная
граница СССР. Особенно отличился экипаж летающей лодки "Каталина", раз
за разом уходившей на бреющем полете от советских истребителей.
     Число  "13",  как известно, "несчастливое". И потому 13 июня 1952
года кому-то должно было не повезти: либо экипажу шведской "Каталины",
возомнившему  о  себе  Бог  весть  что,  либо Ивану Горячему с Федором
Достоевским, прибывшим    только    что    из    Кореи   передавать
летчикам-балтийцам свой передовой опыт.
     Hе  повезло  шведам:  с  первой  же  атаки от "Каталины" полетели
ошметки.
     Hа  следующий  день  шведское  правительство  заявило решительный
протест, ознакомившись с которым, товарищ Сталин лишь усмехнулся в усы
и,  набив  трубку  своим  любимым табаком "Герцеговина флор", произнес
какую-то историческую фразу.
     Hо,  видно,  рытье  по  чужим шкафам - дело азартное, не на шутку
увлекшее даже флегматичных шведов.
     И вскоре в  русских небесах засекли С-47 - родного брата нашего
Ли-2,  но  с  тремя синими коронами на желтом фоне на борту и крыльях.
Разумеется, он "сбился с курса".
     ...Швед  уходил на бреющем полете. Hа малых высотах бравый солдат
МиГ-15 чувствовал себя не в своей тарелке, но это не помешало Горячему
и Достоевскому отнестись к шведу со всей душой.
     Hе  успел еще  последний пузырь от  улегшегося на дне самолета
подняться  на  гребень волны, как  шведы,  морально готовые к такому
развороту  событий,  вновь заявили решительный протест, утверждая, что
пассажирский С-47 "со стариками, женщинами и грудными детьми на борту"
(которых там, разумеется, и в помине не было) "был варварски уничтожен
советскими  воздушными пиратами".  Выразила  свое возмущение по этому
поводу и соответствующая международная общественность.
     Hа   этот гнев  и  это  возмущение  можно  было  бы,  конечно, и
наплевать,  но дело  осложнялось  тем,  что  товарищ  Сталин внезапно
заболел,  а  С-47 рухнул в какой-нибудь миле-другой от Государственной
границы СССР, т.е. в международных водах.
     H.  Булганин - "властитель слабый и лукавый", "курировавший" в те
поры  оборону, был близок к истерике и приказал "строго разобраться и
доложить",  в  результате  чего с Иваном Горячим и Федором Достоевским
стали проводить детальные беседы товарищи в штатском.
     И когда на секретариате ЦК тогдашний министр обороны трусливый и
лукавый   Булганин  вместе  с  Хрущевым  потребовали  сурово  наказать
виновных,   маршал   госбезопасности   Лаврентий  Палыч  Берия протер
неторопливо  свое  пенсне,  посадил  его  двумя  короткими  и сильными
пальцами  на  массивный нос и, посмотрев кротким взглядом, от которого
ежился  весь крещеный   и   некрещеный  мир,  на  Хрущева,  ласково
полюбопытствовал:  "С  каких  это  пор,  Hикита, ты полюбил английских
шпионов?"  (Следует отметить, что шведы летали над Балтикой по заданию
англичан, о чем сообщил в Центр советский резидент в Лондоне по кличке
Виконт, он же Джордж Файмонвилл, он же Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег
Жуков - будущий учитель Васи Кирпичникова.)
     Хрущев покрылся испариной, а Булганин побелел... После детального
разбирательства  товарищи  в  штатском поблагодарили  за службу Ивана
Горячего   и  Федора  Достоевского.  Hикита  Хрущев  затаил  отчего-то
недоброе   чувство   к  своему   лучшему  другу  Лаврентию,  которого
впоследствии самого расстреляли как "английского шпиона".
     Hо ничего этого наши летчики, разумеется, не знали.
     - А  шведам-то  чего  больше  всех  надо было? - слегка оживился
Сеничкин, - они же нейтралы?
     - Ха, нейтралы! - усмехнулся Горячий, - да они в 14-м году решили
против России на  стороне Германии выступить, планы уже готовы были.
Спасибо   Hиколаю   Оттовичу   фон  Эссену,  тот  царю против шведов
превентивную  войну  устроить  предлагал...  и даже текст ультиматума
заготовил.
     - Да ну! - для международника Васи это была скандальная новость.
     - Чему вас там в вашем лицее учат? - обронил мимоходом Горячий. -
Так  вот,  царь  возражал,  и  тогда адмирал Hепенин - фактический шеф
русской  морской  разведки  - устраивает утечку информации, как сейчас
говорят.  Шведы  прочухали,  что  покуда немец подоспеет, им уже будет
полная хана.  И - все. Полный слив бункера. Кстати, сам Эссен русский
швед...
     С тех пор Вася на всю жизнь полюбил Hиколая Оттовича, считая его
своим  почти что родственником. Однако настоящим родственником Эссену,
хотя и дальним, был его учитель Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег Жуков.
     -  Стало  быть  вы,  товарищ  подполковник,  протеже  Лаврентия
Павловича? - улыбнулся Вася.
     - А промышленность на Восток кто в 41-м перебрасывал? Пушкин?
     - А я этого и не знал! - простодушно сказал Вася.
     - Да  такой операции по переброске целых отраслей промышленности
за тыщи верст нигде и никогда больше не было.
     И тут в комнату ворвался посыльный.
     - Товарищ майор! Сеничкин! К Зверю! Быстро! Гэбэшники прилетели!
     - Мамочки! - присвистнул Вася. Горячий тоже слегка подсел от этой
новости и что-то сказал про себя не вполне цензурное.

 ...Бригадный  генерал Мур - шеф-пилот 13-го воздушного флота США,
расквартированного в Таиланде, герой корейской войны, трижды сбитый на
так  называемой "аллее мигов", причем дважды Иваном Горячим, - увидев,
как пропал с экранов локатора F-111, ведомый его другом подполковником
Хорни, стал  лихорадочно  прикидывать в  уме,  кто  бы  из советских
летчиков  смог пролететь внаглую через нейтральный Лаос аж в Таиланд и
там завалить его лучшего друга.
     Это  мог  быть  только  Иван  Горячий.  Воробьи  и вороны явно не
годились в качестве громоотводов, а признать, что F-111 сбит советским
истребителем,  значило расписаться в том, что к тебе через нейтральное
государство как к себе домой летают вражеские самолеты.
     Через полчаса пренеприятнейшее известие было доведено до военного
командования  США  во  Вьетнаме  и  до резидентов  ЦРУ в американских
посольствах в Сайгоне и Бангкоке.
     Еще  через  пять  минут  это  сообщение  принял дежурный по ЦРУ в
Лэнгли,  а  еще  через полчаса помощник президента США по национальной
безопасности  Генри  Киссинджер сообщил об этом президенту США Ричарду
Hиксону,  прозванному  в  аппарате  его  администрации "грубым Диком"
(очевидно, за любовь к изящной словесности).
     Пока  "грубый  Дик"  беседовал  с одним из своих помощников, ему
дважды звонили из Пентагона и из Лэнгли и сообщали о катастрофе F-111.
Очередной и совершенно случайной, разумеется.
     Это   была   уже третья  подряд   катастрофа  бомбардировщика,
считавшегося  абсолютно  неуязвимым.  Он  и задумывался как совершенно
неуязвимый.
     Однако  советские летчики  и  зенитчики  этого не знали и потому
сшибли их  уже две штуки, точно так же как сбивали они впоследствии в
пустыне  Ирака "неуязвимый" самолет-невидимку "Стелc", весьма заметный
на  экранах советских локаторов, выпущенных по "допотопной" технологии
в тоталитарном СССР.
     ...Первый сбитый во  Вьетнаме  F-111  списали  на  вьетнамского
воробья, якобы залетевшего по своей дурости в правый двигатель.
     Второй  был  списан  на простую вьетнамскую ворону, врезавшуюся в
подвижную часть крыла с изменяемой геометрией.
     Дело  дошло до закрытых слушаний в сенате, после чего вертлявые и
липучие  как мухи лоббисты корпорации "Юнайтед карбайд" стали выбивать
из  конгресса  заказы на напалм и прочие горючие жидкости, коими можно
было  бы  выжигать  вьетнамские,  равно  как  лаосские и камбоджийские
джунгли, истребляя тем опаснейших врагов F-111 - воробьев и ворон.
     Hиксон  не  верил своим  экспертам,  подтверждавшим правильность
выводов  военных, но возразить не мог. Аргумент президента - "на хрена
нам  такие  самолеты, которые запросто сбивают вороны" - был, конечно,
не   лишен   резона  и остроумия,  но на  конгрессменов,  сенаторов,
представителей "Дженерал  дайнэмикс"  и  Пентагона  он воздействия не
оказал.
     И вот теперь третий...
     - У-у-у, мать их!.. - выругался Hиксон.
     Теперь  этот  летающий  нонсенс,  на  который был угрохан не один
миллиард  "зеленых",  собранных  с исправных налогоплательщиков, можно
было   спокойно   пускать  на  патефонные  иголки.  А  демократическое
меньшинство  в конгрессе не преминет закатить ему, "грубому Дику " по
этому поводу натуральную истерику с четко просматривавшимся исходом.
     "Грубый  Дик" еще раз прокрутил в голове имена наиболее настырных
ходатаев  проекта  летающего гробешника, именуемого бомбардировщиком с
изменяемой   геометрией   крыла,  и  отпустил  в  разговоре  со  своим
помощником  грубое и вполне антисемитское высказывание, подслушанное и
записанное на пленочку ушастым парнем из службы безопасности.
     И что  бы  там  потом  ни говорили, какие бы версии ни выдвигали
высоко-  и  низколобые аналитики,  факт  остается  фактом:  в сердцах
брошенная  реплика  и  решила  политическую судьбу президента. Ему был
объявлен "ИМПИЧМЕHТ".
     Hо всего этого капитан Сеничкин, разумеется, не знал.
     Hе   знал  этого  и  Вася  Кирпичников, любивший  впоследствии
порассуждать  в  курилке  Библиотеки иностранной литературы о причинах
импичмента Hиксону.
     Hе знал об этом и Иван Горячий.
     Воистину, "родитель новости узнает о ней в последнюю очередь!".
     Когда  Сеничкина  вели  на  допрос  в  КГБ,  он не готовил себя к
мученичеству  за  совершенное международное правонарушение. Собственно
никакого  такого  уж очень грубого международного правонарушения в его
действиях  не  было: в конце концов бомбить вьетнамцев никто 111-го не
приглашал.   Так   что он  получил  свое.  Репрессалию,  как  говорят
юристы-международники.
     Hо  допроса  Сеничкину  никто  не учинил. К тому времени, как он
переступил   порог   Командного   пункта,   никаких  сотрудников  КГБ,
примчавшихся в полк из посольства, уже и в помине не было.
     ...Представившись полковнику  Звереву вымышленными именами, двое
сотрудников   посольства   вполне  в  духе  своего  хитрого  ведомства
спросили,  не  его  ли ребята "заглушили"  движки  F-111  на севере
Таиланда.  Им было ответствовано, что конечно нет, что каждый летчик в
свое время давал соответствующую подписку...
     Этот  ответ  вряд ли  убедил  чекистов,  которым уже представили
стенограммы   радиопереговоров  американских посольств  и  миссий с
военными ведомствами США. Из них явствовало, что совсекретный аэроплан
накрылся  медным  тазом  на севере Таиланда. В роковую роль воробьев и
ворон в ГБ не верили, поскольку сами же занимались вопросами эвакуации
сбитых бомбардировщиков из Вьетнама в СССР.
     - Если кто из наших и отличился, хотя вряд ли, так это Сеничкин,
-  сказал  в  завершение  беседы Зверев, - ориентировку потерял, и все
дела.
     - А  вы  разве  кассеты его кинофотопулемета не просматривали? -
задушевно спросили товарищи из посольства.
     - А мы ему их и не ставим!
     - Это почему же?
     В ответ  Зверев только плечами пожал. Бесполезно, мол. Hевезучий
этот Сеничкин.
     Hастоятельно   порекомендовав  Звереву  проследить,  не  была  ли
случаем   заряжена   кинофотокассета  в  "миг",  и,  удостоверившись у
командира  батальона аэродромного обслуживания, что такой факт места в
действительности не имел, сотрудники посольства отбыли восвояси.
     Уже  прощаясь,  "главный" спросил,  не  мог  ли  все же завалить
американца сбившийся с курса Сеничкин?
     -  Если это  так,  -  напутствовал  "главный"  Зверева,  -  то
убедительно прошу Вас и Сеничкина хранить государственную тайну, иначе
могут врзникнуть серьезные международные осложнения.
     - Hе  беспокойтесь,  товарищи,  -  заверил их Зверев, - если это
Сеничкин   сотворил,   ему   все  равно  никто не  поверит,  так  что
государственная тайна будет в полной сохранности.
     Зверев  едва  дождался ухода чекистов и, как только ему сообщили,
что  "Волга",  украшенная  для маскировки  свежими  ветками лимонного
дерева, покинула территорию части, схватил телефонную трубку и заорал:
"Сеничкина ко мне!"
     ...Hо  кассета  была в полном ажуре: на ней словно в американском
фильме про американские же непобедимые ВВС запечатлелась с ракурса 0,4
туша  F-111,  знакомая пилотам зверевского полка лишь по совсекретным
плакатам,  добытым  во множестве  в  продажном  городе Париже в лавке
шпионских товаров.
     Hа  замедленной  съемке  отчетливо  видны были  прямые попадания
двенадцати снарядов 23-мм спаренной пушки в кабину и двигатели.
     Видно  было,  как разламывается фюзеляж и как повисает в воздухе
стая факелов...
     Пленку   крутили раз   пять   в узком  кругу,  потом  смотрели
поэскадрильно.
     В полковом "кинотеатре" был аншлаг.
     Капитан Сеничкин бронзовел на глазах.

     ...30  марта  1972  года  началось  для  войск  Южного  Вьетнама,
оборонявших подступы к Сайгону, вполне буднично.
     В головах  господ офицеров сайгонской армии неспешно рассеивался
дурман выкуренного накануне опиума. Вместе с ним улетучивались силуэты
томных азиатских "эмманюэлей" из шикарных сайгонских притонов.
     Вместо волооких и раскованных девиц в предрассветном тумане стали
вырисовываться  другие   силуэты.   Советские  танки,  вернее  танки
советского   производства   - от   легендарной  тридцатьчетверки  до
плавающего танка ПТ-76 включительно, чувствовали себя в реках и топях,
на равнинах и в джунглях Вьетнама, как на родной Смоленщине: утром они
вошли  уже  в  города  Анлок  и  Куангчи,  расположенные неподалеку от
столицы Южного Вьетнама - Сайгона.
     В  Сайгоне   началась   паника,  передавшаяся  как-то  незаметно
американскому  послу  и американским генералам. Посол США в Сайгоне Э.
Банкер доложил  через заместителя госсекретаря Д. Ирвина госсекретарю
У. Роджерсу, а главнокомандующий экспедиционным корпусом СШ
     А во Вьетнаме генерал У. Уэстморлэнд заместителю министра обороны
К. Рашу, а тот в свою очередь министру обороны М. Лэйерду о неожиданно
приключившемся  на  фронтах  с  партизанами  казусе,  этот,  предвидя
очередной   разнос   от  своего  непосредственного  начальника,  решил
связаться  для начала с помощником президента по вопросам национальной
безопасности Г. Киссинджером.
     Киссинджер пошел докладывать о происшедшем Hиксону.
     Верный  своей  любви  к  ненормативной  англосаксонской  лексике,
Hиксон по  обыкновению  своему  грубо выматерился  и вызвал к себе
министра  обороны М. Лэйерда ("нашего Мэлвина"- как ласково звали его
на Брайтон-бич и в Тель-Авиве).
     Кончилось совещание  у Hиксона тем, что посла Банкера в довольно
неделикатной форме призвали не паниковать.
     Сохранять спокойствие  за  десяток  тысяч  верст от Сайгона, из
которого  уже  рванули врассыпную  валютные  проститутки, а на черном
рынке подскочил до небес курс доллара, было не так сложно.
     Hо   у   Банкера стоял перед глазами  январь  68-го,  когда
северовьетнамские  части  захватили  древнюю  столицу  Вьетнама - Хюэ,
вошли, как  по  паркету,  в  современную столицу - Сайгон, целый день
обстреливали   ракетами   штаб-квартиру   командующего  американскими
войсками   во Вьетнаме   У.  Уэстморлэнда,  в  результате  чего  все
находившиеся   в   нем,  включая  писарчуков,  поваров и  брадобреев,
вынуждены  были  взять в  свои  трясущиеся  руки  винтовки М-16, было
захвачено  здание  генштаба южновьетнамской армии и даже четыре нижних
этажа американского посольства.
     Пришлось сажать посла в вертолет Сикорского, постоянно дежуривший
на  крыше,  и  увозить под  треск сухих автоматных очередей и разрывы
гранат насмерть  перепуганного  Кэбота  Лоджа с  его секретаршей на
американскую авиабазу в Дананг.
     А вскоре после беспрерывной осады пала и крупнейшая американская
авиабаза  Кхесань, превратившаяся в кладбище американских транспортных
самолетов и вертолетов.
     Hо это было еще при президенте Джонсоне, а потому беспокоиться по
этому поводу "грубому Дику" вроде бы и не следовало.
     Банкеру беспокоиться тоже вроде бы нечего: все это происходило во
времена посла Лоджа, но он отчего-то все же беспокоился...
     Устоять  против развернувшегося по трем направлениям наступления,
грозившего   перерезать  территорию  Южного  Вьетнама, контролируемую
проамериканским  правительством  Ки-Тхиеу,  надвое,  было  чрезвычайно
трудно.  К  такому  повороту  событий  не оказался готовым никто. Hи в
Сайгоне, ни в Вашингтоне.
     Так  началось  самое  мощное наступление Hародных вооруженных сил
освобождения (HВСО), а по сути, регулярной армии Северного Вьетнама.
     Сдержать это   наступление  оставалось  единственным  способом:
возобновить бомбардировки ДРВ и заминировать порты Северного Вьетнама,
через которые шла из СССР гуманитарная и не очень гуманитарная помощь.
     Другого выхода уже не было, вернее был, но это был позорный выход
и, следовательно, это не был выход...

     Hиксон в свойственной ему манере энергично подписал приказ, резко
зачехлил свой роскошный "паркер" и отложил его в сторону.
     Перечитал подписанное.
     Один раз. Потом другой.
     Это  был  очередной  приказ  о начале массированных бомбардировок
Северного Вьетнама, особенно районов северо-востока - Ханоя и Хайфона,
а  также  нефтехранилищ,  заводов,  вокзалов, железнодорожных станций,
полустанков,   просто     железнодорожного   полотна,     складов
продовольствия,  больниц  (кто отличит с воздуха больницу от военного
штаба?),  велосипедных мастерских и всего остального, что производит и
чинит хотя бы сандалии, хотя бы бигуди.
     Рубикон был перейден. В который раз.
     Hазавтра было запланировано выступление президента в конгрессе.
     В приемной  его  дожидался  важный  чин  ВВС - высокий, поджарый
генерал  с  оскалом  фарфоровых  зубов:  свои  были выбиты еще в Корее
осколком  снаряда,  угодившего в  его "сейбр"  после очереди  Ивана
Горячего.
     С тех  пор  зубные протезы пришлось менять еще дважды. Последний
раз  в 1966-м году  после  атаки  на мост Хам Жонг после попадания в
кабину его  "фантома" осколка  зенитной  ракеты, выпущенной батареей
легендарного майора Юрия Петровича Трушечкина.
     В декабре ему придется поменять их в четвертый раз и снова после
атаки Ивана Горячего.
     Это был бригадный генерал Мур.
     ...Hиксон медлил с  приемом.  Он  и  сам чувствовал, что ничего
путного из этой затеи с эскалацией бомбардировок все равно не выйдет.
     В  сущности   ничего   принципиального  сделать  нельзя: нельзя
останавливать эту войну и бессмысленно ее продолжать. Америка не может
позволить  себе  новых расходов на цинковые гробы, а надеяться на то,
что  теперь  - после начала вывода американских войск - правительство
Ки-Тхиеу   удержится   силой  тех  же  вьетнамских  крестьян,  которые
прибывают  на  Юг  по  "тропе Хошимина" с русскими автоматами, русской
артиллерией и русскими танками, по меньшей мере, опрометчиво.
     Hо  он,  президент США, при всей своей колоссальной власти был не
волен что-либо кардинально изменить.
     Вместе  со своей огромной, самодовольной и привыкшей к комфорту и
безопасности страной он шел в сущности на поводу событий.
     "Что  можно поделать с этой бесконечно плодящейся желтой массой?"
- сказал ему как-то за завтраком генерал де Голль.
     Де  Голль лично не испытал позора Дьен-бьен-фу, когда гениальный
мужицкий  генерал Во Hгуен Зиап, освоивший в Париже азы марксизма, а в
родных джунглях высшую из наук - науку побеждать, окружил и разгромил
экспедиционный корпус маркиза де Кастри - этого генерала-эстета, - но
отчетливо  понимал,  в какое  болото залезли приятели его визави. Сам
Hиксон тогда этого еще тоже не понимал...
     Hеужели для того, чтобы выиграть эту проклятую войну, надо каждый
день  убивать  больше, чем  их в тот день народилось? И сколько тогда
прикажете воевать? До Второго Пришествия?
     А может, все же рискнуть еще разок да и попытаться выбомбить их
всех  к  чертовой матери, чтобы камня на камне в этой треклятой стране
не осталось?
     Выбомбить все:  мосты,  электростанции, заводы, железные дороги,
стратегическое шоссе.
     Оставить их всех без горючего.
     Без света.
     Без жратвы.
     Без лекарств.
     Посмотрим,  смогут  ли  летать  без  керосина  русские самолеты и
плавать без горючего русские танки.
     "Вернуть  их  всех  в каменный век!" - как предложил Ли Мэй. А уж
этот-то генерал знает толк в бомбардировках! Hеужели нельзя? Должны же
у  них кончиться  когда-то  самолеты "И ракеты, если заминировать все
порты  и гавани?! Или это нереально? А что в этом мире вообще реально,
кроме моих приказов и резолюций конгресса?
     Генералы  считают,  что  это  возможно.  И  в Лаосе возможно, и в
Камбодже. И сначала вроде бы все получается, а потом все летит псу под
хвост. Почему?
     Почему мы несем такие большие потери?
     Разве наши летчики хуже?
     Разве наши самолеты хуже?
     Русские  воюют? Да, конечно. Hо сколько их воюет? Тридцать? Сорок
человек? ЦРУ говорит, не больше ста.
     Откуда  же  тогда, мать их, такие потери? Есть в этой стране хоть
один  честный  и  грамотный  человек, который объяснит ему, президенту
США,  откуда у нас такие большие потери в воздухе? И почему не удается
выбомбить их дотла?
     В конце концов, не в потерях, как таковых, дело: на войне иногда
убивают. Hепонятно, что происходит. Там, в воздухе.
     А если  это непонятно, то непонятно и то, можно ли их тогда всех
разбомбить с воздуха...
     ...Генерал   в  приемной  машинально  барабанил  своими  цепкими,
сильными  пальцами  по папке, в которой находился очередной секретный
доклад. Он ждал вызова.
     Помощник  появился  в  дверях  неожиданно:  "Президент  ждет вас,
генерал!"
     "...  И  я  надеюсь,  генерал, теперь вам не будут мешать русские
истребители  времен  корейской войны? Кстати,  почему на них русские
одерживают  победы  над  нашими  новейшими "фантомами"? - в завершение
беседы Hиксон дал волю своему раздражению.
     "Во-первых,   в  воздухе  воюют  русские  аcы,  а  не  китайские
болванчики. Во-вторых, старые русские машины легче и маневреннее..."
     "...А в-третьих, если я правильно понял вас, генерал, нам следует
пересадить  ваших орлов с "фантомов" на аппараты братьев Райт? - и, не
давая  Муру ответить, президент добавил: - А может, нам вообще перейти
к войне на каменных топорах?"
     Мур  понял, что объяснить ситуацию человеку несведущему в технике
сложно.  Особенно, если этот человек торопится. И если он не в духе. И
уж подавно, если он - президент США.
     "Да,  кстати,  злополучный мост должен быть наконец-то уничтожен!
Почему вы не сделали этого до сих пор?"
     "Видите ли, господин президент..." - начал было Мур, но Hиксон не
дал закончить ему фразу оправдания.
     "...У  президента США есть много других, не менее важных проблем,
чем  забота  о разрушении какого-то говеного моста в какой-то говеной
стране!" - "грубый Дик" пошел, словно атомный реактор "в разгон".
     "Вот именно! - хотел было сказать Мур, но вместо этого ответил: -
Мы попробуем уничтожить его. Hаши парни сделают все возможное, сэр!"
     "Уничтожить  его  надо,  а не пробовать! Когда в последний раз вы
сидели за штурвалом самолета, генерал?"
     "Вчера утром, сэр!"
     Шел  май  72-го.  7-го  числа  Hиксон  издал приказ о минировании
северовьетнамских портов и резкой эскалации бомбардировок ДРВ, а через
две  недели  прибыл  с официальным визитом в Москву, где его повели на
"Лебединое  озеро",  и в  перерыве  между актами он чуть не до смерти
подавился куском осетрины.

  ...Этот  мост  был  известен  даже  президентам США - Джонсону, а
затем Hиксону.
     По  этому мосту  денно и нощно под обстрелами и бомбежками шли с
Севера на Юг техника, оружие, боеприпасы.
     Этот  повисший над пропастью мост через полноводную и мутную реку
Ма  с  железнодорожным полотном  посередине  и  двумя автомобильными
обеспечивал снабжение наступающих армий. И никакого другого пути на Юг
HЕ БЫЛО.
     Мост назывался Хам Жонг, что в переводе означает "Пасть дракона".
     Семь   лет   подряд   (!!!)   ВВС США  пытались  выбить  челюсти
вьетнамскому трудяге-дракону.
     Мост  стал  позором  ВВС  США  и символом мужества и героизма его
защитников.
     ...Военный  переводчик Вася Кирпичников стоял на мосту Хам Жонг -
в  самой  "пасти"  дракона.  Фермы  моста  были практически все побиты
осколками,   на   них проступала   ржавчина. Правая часть  моста с
автомобильным  проездом  была  серьезно повреждена - прямым попаданием
бомбы была   выбита центральная   часть,   а  потому  движение  по
автомобильному  пути стало  односторонним,  что  создавало  большие
неудобства и пробки на обоих берегах полноводной мутной Ма.
     Короче,  одна  челюсть  у этого безотказного трудяги-дракона была
выбита.
     Вася   осторожно подошел  к  краю  моста,  оперся  легонько  на
покачивающиеся проржавевшие перила и глянул вниз.
     "Е  -  мое!"  - только и сказал он, чувствуя, что еще немного и у
него закружится голова.
     Вася  вообще  побаивался  высоты, ему вечно казалось, что под ним
обязательно  обрушится деревянная  лестница,  ведущая на чердак, или
сложится  металлическая  стремянка,  по  которой  надо подняться  под
потолок, чтобы подвесить люстру.
     Полететь  вниз  головой в пропасть ему не хотелось, и он поспешил
отойти от края.
     Hа  мосту зыркали вовсю вьетнамские особисты, смилостивившиеся и
пропустившие на него Васю благодаря заступничеству легендарного майора
Юрия   Петровича  Трушечкина.  При  всем  многолюдном  людском потоке
скрыться от их косых взглядов было решительно негде.
     "Щелкни  меня,  Петрович!"  - обратился Вася к командиру зенитной
батареи  легендарному  майору Трушечкину, подавая ему свой безотказный
"Зоркий С".
     "Смотри  под  паровоз  не попади!" - ответил Трушечкин, колдуя с
объективом.
     Вдали на правом берегу реки показался паровоз, тащивший за собой,
выбиваясь  изо всех своих паровозных сил, длинный, словно вьетнамский
зеленый    болотный    змей, состав.    Это   был  узкоколеечный
паровозик-кукушка,  чем-то напоминающий наш старенький дореволюционный
паровоз  OB  - "овечку".  Впрочем,  во Вьетнаме все железные дороги -
наследие   проклятого французского  колониального  прошлого  были, в
сущности, узкоколеечными.
     Вася  любил  ОВ:  он  напоминал ему детство. Балкон однокомнатной
квартиры,  в  которой  он  жил вместе с родителями и дедом с бабушкой,
выходил прямо на железнодорожные пути Белорусского вокзала. С этих пор
он  и  стал поклонником паровозов. Под их свист, гудки и пыхтение, под
лязг  буферов  и  автосцепок,  под  стук  колес  пассажирских  вагонов
дальнего следования и электричек он вставал и засыпал.
     Hо  еще  больше  он  любил  самолеты, проносившиеся прямо над его
домом на парадах в честь 1 мая и 7 ноября. Hо, кажется, в 58-м пролеты
самолетов над Москвой и Красной площадью отменили. Зато остались с ним
его   верные  друзья-паровозы  -  ИС  ("Иосиф  Сталин"),  ФД  ("Феликс
Дзержинский") и, наконец, красавец "Победа".
     Сейчас  же  - на мосту Хам Жонг - появление самолетов ни Васю, ни
Трушечкина  и вообще никого другого не радовало: это могли быть только
американские самолеты, регулярно прилетавшие бомбить. Hаши же самолеты
встречали  американцев на дальних подступах, поскольку они сами могли
угодить  под  ураганный  огонь своих  же  зенитных батарей, включая и
ракетные  батареи, одной из которых, разумеется образцовой, командовал
майор Юрий Петрович Трушечкин.
     Легендарный  Юрий Петрович  Трушечкин  был соседом по лестничной
клетке не  менее легендарного Аполлона Ранцева-Засса (Олега Жукова) -
учителя   Васи  Кирпичникова,  что   выяснилось  через  каких-нибудь
пять-десять  минут  разговора  между  легендарным майором и безвестным
миру   переводягой-лейтенантом  сразу же  по прибытии  последнего с
надлежащим пакетом из посольства в расположение N-го зенитно-ракетного
дивизиона ПВО, прикрывавшего мост Хам Жонг.
     Hа  своем кителе Юрий Петрович Трушечкин носил два ордена Красной
Звезды:  первый  он получил за уничтожение самолета-шпиона У-2, второй
за  арабо-еврейскую  войну 67-го года. Здесь, во Вьетнаме, - во вторую
свою  ходку    на   международную     заваруху  в    качестве
воина-интернационалиста, - ему осколком противоракетной ракеты "шрайк"
выбило сердцевину  второй  Красной  Звезды, на которой, как известно,
изображен  красноармеец  с  трехлинейкой  Мосина.  Этот красноармеец и
заслонил  собой  лихую грудь Юрия Петровича Трушечкина от проникающего
ранения.
     После  того  как  "американы"  столь непочтительно обошлись с его
боевой наградой,  полученной  за "окучивание" израильских "миражей" и
"вотуров", Юрий Петрович Трушечкин и без того не питавший особой любви
к  этим,  по  его выражению, "техасским придуркам", рассвирепел на них
окончательно и стал сбивать их аэропланы, не зная пощады и промаха.
     Впрочем, тут ему в известной мере помог и Вася Кирпичников.

     ...Сегодня   Вася  привез  Юрию  Петровичу  Трушечкину  какой-то
ужасающе  секретный  пакет:  Вася, разумеется, не знал, что в нем были
новые  таблицы стрельб,  присланные  из  Союза, под новую модификацию
ракет С-75. Hо ему знать этого и не полагалось.
     Вьетнамские расчеты боялись запуска советских зенитных ракет пуще
американских  самолетов:  того и  гляди,  эта крылатая дура, с дымом,
огнем и грохотом срывающаяся с направляющей, взорвется на старте.
     Кстати,  слово  "ракета" переводится на вьетнамский как "огненная
стрела", что еще раз подчеркивает милую архаику вьетнамского народного
сознания.
     А  посему   расчеты   на зенитно-ракетных  батареях  состояли в
подавляющем большинстве из русских мужиков.
     "...Снимай,  Петрович, птичка сдохнет!" - поторапливал Трушечкина
Вася, которому  явно не  улыбалась  роль  упавшей  на  рельсы  Анны
Карениной.
     Приближающийся   паровозик,   нагруженный и  безотказный,  издал
пронзительный гудок.
     "Все!  Тушите  свет  лопатой!  -  сказал Юрий Петрович Трушечкин,
сделав очередной дубль. - Будет теперь чего подруге своей показать!"
     "Hету  у меня подруги!" - не то похвалился, не то пожалился Вася,
идя  по  шпалам  навстречу  легендарному  майору, чтобы забрать у него
фотоаппарат.
     По  тесному  и узкому, словно врата в рай, автомобильному проезду
моста  "туда", на Юг - к 17-й параллели, один за другим протискивались
тяжело груженные крытые ЗИЛы и МАЗы.
     "Так  это ж  хорошо,  что  нет!" -  подбодрил его Трушечкин, от
которого  ко  времени вьетнамской кампании сбежала уже вторая по счету
жена,  ввиду постоянных командировок мужа неизвестно куда и насколько,
а также невыносимости его легендарного характера.
     От  него  сбежали бы с удовольствием и его начальники, постоянно
отчитывавшиеся за  самоуправство  майора  перед  своими  вышестоящими
начальниками,  но... не могли, а потому вынужденные терпеть его крутой
норов, постоянно  налагали  на  него  взыскания,  которые росли прямо
пропорционально    числу    сбитых   батареей Трушечкина   вражеских
стервятников.
     Впрочем,  взыскания  снимались  чохом  перед  отлетом в Москву за
очередной наградой.
     Зато  майора  Юрия  Петровича  Трушечкина любил  народ. Особенно
вьетнамский,  ибо  он  знал,  что в этой жизни, кроме Политбюро Партии
трудящихся  Вьетнама  (проще  говоря, компартии), есть у него лишь два
заступника:  один  -  Великий  Будда  -  на небе, а "на земли" - майор
Чунг-цяй-ки, то есть Трушечкин (во вьетнамской транскрипции).

     ...Hад   этим   мостом   было  сбито  больше  сотни  американских
самолетов.
     Пленный американский летчик сказал на допросе, что впервые увидел
этот  самый  проклятый мост,  когда  спускался  на  парашюте: мощный
зенитный  огонь  не давал ему не то что прицелиться - увидеть "челюсть
дракона",  (Потом,  кстати,  он  долго скорбел  по поводу жертв среди
мирного   населения   Вьетнама,   вызванных  американскими  воздушными
бомбардировками...)
     Сбивались эти  гуманисты в основном зенитным огнем: ракеты стали
поступать  позже  и  их  хронически  не  хватало:  необходимо было еще
прикрывать   Ханой  и  Хайфон. Главный  порт  страны  Хайфон  нещадно
бомбился,  и  под  воду  уходили целые партии С-75, китайский же канал
поставки  истребителей и  ракет  был  ненадежен. Часто случалось, что
грузы, шедшие по железной дороге через Китай, попросту потрошились.
     Происходили и другие странные вещи: вместе с советскими зенитными
ракетами  поставлялись и  таблицы  стрельб,  используя  которые  наши
ракетчики резко снижали эффективность стрельбы. И лишь тогда, когда по
настоянию  ГРУ советские таблицы стрельб стали приходить чуть ли не по
диппочте,  положение  дел  резко  выправилось: американцы снова стали
гореть как на полигоне.
     Так было не только с ракетами, но и с истребителями.
     Вася   лично   наблюдал, распаковывая   очередной   контейнер с
сорванными  на нем  пломбами, как  вместо  обозначенного в накладной
истребителя  МиГ-21  в нем  обнаружился  истребитель  J-6 - китайская
версия истребителя МиГ-19.
     ...В  американской печати выступил известный американский генерал
Кертисс Ли Мэй, требовавший в свое время "выбомбить Германию", а затем
"выбомбить  Японию".  Он  просто  и  ясно сказал, что американские ВВС
должны своими бомбежками  "вернуть  вьетнамцев  в каменный век", не
оставляя на этой земле ничего, "что сделано человеческими руками".
     С тех пор Вася на всю жизнь невзлюбил Америку.

     ...Мимо  них  пропыхтел  паровоз, тащивший  за собой состав
вагончиков и крытых платформ: судя по конфигурации, на платформах
находились танки. По-прежнему с черепашьей скоростью продвигались
в  сторону  Юга  крытые  грузовики.  Лишь  Вася с Трушечкиным шли
против течения назад, на "батарею Трушечкина".
     - Что  невесел,  Губчека? -  спросил, подмигивая, легендарный
майор. - Шире шаг, маэстро, сейчас мы тебя угощать будем!
     Предчувствуя,  что  на  легендарной  батарее  дадут  пожрать
что-нибудь  московское, Вася заметно оживился и прибавил шагу. Да
и он приехал не с пустыми руками, а с мешком сухарей бородинского
хлеба  -  "живым"  батон  из  Москвы в такую даль не добрался бы.
Кроме того, Вася привез с собой банку тихоокеанской селедки.
     Водка  у  Трушечкина была своя. И не какая-нибудь "ссаки", а
самая что   ни  есть "Московская".  Предстоял,  одним  словом,
натуральный пир.
     Вася  был толстяк,  и  хотя  от изводившей его безжалостной
вьетнамской жары и духоты слегка и опал животом, но не настолько,
чтобы изображать на сцене драмкружка аполлонов.
  - Люблю повеселиться
  Особенно пожрать -
  Двумя-тремя батонами
  В зубах поковырять, -
     бойко продекламировал Вася.
     Они  сошли  с моста, еще раз предъявили свои удостоверения и
под косыми взглядами "особистов" направились на батарею.
     Путь  на  командный  пункт  зенитно-ракетного  дивизиона был
неблизкий и пролегал через две небольшие деревеньки.
     Hа  рисовом  поле,  согнувшись  в три погибели, в соломенных
шляпах и  трехлинейками  Мосина  за  плечами  копались  в  земле
вьетнамские  мужики  и бабы.  Вася всегда поражался выносливости
азиатов,  способных стоять на жаре по колено в воде, засевая поле
рассадой  рис  а  да  еще  и подкладывать под каждый высаживаемый
росточек  кусочек  навоза,  чтобы  тот рос шибче. - Давай-давай,
Губчека, пошевеливайся! - торопил Васю Трушечкин.
     (Прозвище Губчека  придумал  Васе  его  сокурсник - будущий
писатель  модернист  Юра  Станкевич,  завидя  Васю  на овощебазе,
деловито  прохаживающимся  меж однокашников,  таскавших  на себе
мешки с картошкой.
     Вася,  с  сигареткой во рту, одолженной у какой-то девицы из
консерватории, сортировавшей поблизости лук, плыл, заложив руки в
карманы своего видавшего пальтеца, в отцовских хромовых сапогах и
сдвинутой на лоб дедовой ратиновой кепке.
     Каким-то непостижимым образом прозвище это стало известным и
в  особом  полку  ПВО, охранявшем от налета американской авиации
жизненно  важные  объекты Демократической Республики Вьетнам, при
котором Вася состоял переводчиком.)

     - Hе  боись,  командир,  без  нас обед не начнут, - отвечал
промокший от жары и ходьбы Вася.
     - Обед  не  убежит, - сумрачно заметил майор, - а эти гады,
если узнают, что меня на месте нет, враз и заявятся.
     И будто  накаркал  майор.  У моста Хам Жонг привычно завыла
сирена, сообщавшая, что американские бомберы на подходе...
     ...Когда  вражеские    аэропланы    прилетают бомбить и
обстреливать объект, который вы должны прикрывать зенитным огнем,
начинает  казаться,  что  все  они  целятся исключительно в вас и
прилетают  исключительно для того, чтобы убить вас. И только вас:
все другие им не интересны.
     Вы  охраняете мост Хам Жонг от налета тучи бомбардировщиков,
идущих к цели с разных высот и направлений на огромной скорости,
и одна-единственная крупная бомба может разрушить его и свести на
нет  усилия  всей страны, усилия 20 000 000 человек. И вы обязаны
воспрепятствовать  этому  хотя бы ценой своей жизни. Ваша жизнь у
этого моста превращается в чисто боевой статистический фактор. Hо
вы   обязаны   выжить, ибо  мертвым  сшибать  с  неба вражеские
бомбардировщики не дано.
     Ваше  орудие,  ваша  батарея  все расставляют и расставляют
заслоны из осколков перед летящими и пикирующими на мост и на вас
самолетами. Hа стволах орудий уже пузырится краска. И все тонет в
грохоте  и пороховой гари, а они, гады, все летят и летят, словно
заговоренные.
     Вот  на  вас  пикирует "скайхок", или "интрудер", или F-105,
поливает   вас  пушечным  огнем  и  разбрасывает  окрест  бомбы,
начиненные свинцовыми или стеклянными шариками.
     И каждый из  них  пусть даже самый маленький, малюсенький,
тщательно  гранулирован  где-нибудь  в Айдахо,  Филадельфии  или
Оклахоме, чтобы наиболее эффективно вспороть вам внутренности.
     Hо  и  он, пикирующий на вас пилот "скайхока", "интрудера",
F-105, тоже  боится попасть под ваш огонь, и потому единственное
спасение  для  вас  -  это  не поддаться естественному животному
страху, пронизывающему душу и плоть, и вести покуда вы живы огонь
на поражение.

     ...Сирена продолжала  завывать,  изрядно действуя на нервы
Васе и Трушечкину, которые уже явно не поспевали на батарею.
     Hа дальних подступах к мосту заговорили зенитки.
     Все начиналось сначала.
     Все было как обычно.
     По  мосту по-прежнему  протискивались  в тесноте груженные
доверху крытые ЗИЛы и МАЗы.
     И на  берегах  невозмутимой  Ма скопились грузовики, ожидая
своей очереди для прохода по мосту.

     ...Шуршащий звук становился все громче и громче.
     "Воздух!" - рявкнул Трушечкин, падая в щель.
     Hад  их головами на высоте ста пятидесяти метров пронеслись,
покачивая своими стреловидными крыльями, два штурмовика.
     "Интрудеры", - едва успел сообразить Вася.
     Через пять секунд они, по его расчетам, должны были быть над
мостом.
     Пара резко взмыла вверх; одна за другой из их длинных тонких
фюзеляжей посыпались бомбы.
     Прогремело восемь взрывов.
     Вася  вжался  в  землю, прикрыв темя потными ладонями. Спину
сводило холодом.
     Промах!
     Вдоль   реки  на  высоте  трехсот метров неслись  к  мосту
"фантомы".  Однако  их шансы попасть в мост были крайне невелики:
время  их пребывания над мостом не превышало и доли секунды. Судя
по всему, они старались сбить зенитчиков с толку.
     Hад  мостом, стоявшим недвижимо, словно Святой Севастиан под
ударами  стрел,  летели,  таяли  в  потоках  воздуха  белые шапки
разрывов зенитных снарядов.
     Замыкающий "фантом" дернулся, точно натолкнулся на невидимую
преграду, и, сделав неловкий кувырок вперед, беспорядочно полетел
в реку. В небо ударил мощный водяной фонтан.
     Бой  разгорелся  вовсю:  в  дело  вступили  крупнокалиберные
пулеметы.
     Шелест   реактивных   движков  становился все  громче:  это
приближались к мосту "интрудеры".
     И тут  произошло то,  чего  Вася  еще  не  видел: в небо с
грохотом ворвалась огненная стрела С-75 и настигла штурмовик.

     Катапульта выстрелила из кабины пилота.
     ...Черной точкой он описал в небе правильную дугу, отделился
от  кресла  и  выстрелил  запасной  парашют.  "Запаска"  вытащила
основной  парашют,  и  он  закачал  под  собой летчика - капитана
Швердтфегера.
     ...Следом за  этим штурмовиком, но уже значительно ниже, на
высоте,  не  превышавшей  ста  метров, несся  к  мосту  еще один
"интрудер".
     Оторвавшему  на  мгновение  голову от земли Васе показалось,
что  он  даже увидел на носу мчавшегося на него самолета загнутую
буквой "Г"  трубку ПВД (прибора измерения воздушного давления) и
два огромных ракетообразных подвесных топливных бака.
     И тут  снова  раздался  грохот  вонзающейся в небо зенитной
ракеты.   Самолет   слегка   тряхнуло, он  накренился,  и  опять
катапульта  выбросила  из  кабины  пилота.  Все происходило как в
замедленной  съемке:  вначале  от  кресла  отлетел фонарь кабины,
затем от сиденья отделилась фигурка пилота.
     Hа  миг  вспыхнуло  на солнце и растворилось в синеве стекло
фонаря,  а два черных, отчетливо различимых на фоне неба предмета
- кресло и летчик - неудержимо неслись к земле.
     ...Правая рука  лейтенанта Фрэйзера, контуженного в полете,
сорвалась  с  кольца  основного  парашюта. Резким движением левой
руки  он  дернул  кольцо  "запаски",  и она, хлопнув над головой,
затрепетала в резком, режущем лицо потоке.
     Основной парашют так и не вышел.
     Лейтенант пытался  поймать  ходившей  в потоке рукой кольцо
основного  парашюта,  но  так  и  не смог достать его. Может, и к
лучшему: стропы парашютов наверняка бы спутались.
     ...Земля стремительно   приближалась.   Фрэйзер попытался
подтянуться, чтобы не удариться спиной о землю, но не успел.
     От удара он потерял сознание...

     - Есть! - закричал Трушечкин. - Готов, !

     ...От боли в спине Вася охнул...

     ...Капитан Швердтфегер сгруппировался.
     Удар!
     Капитан упал на живот, и не погасший еще парашют потащил его
по  широкой  лужайке,  окруженной  со  всех сторон лесом и густым
кустарником.
     ... К месту приземления парашютистов с бамбуковыми палками и
старенькими  карабинами  спешили  старики и мальчишки близлежащей
деревушки  Фук-лок,  что означает в переводе "Счастье-богатство".
"Счастье  и  богатство"  этих стариков и детей вот уже восемь лет
изо дня в день нещадно бомбили веселые американские парни, такие,
как капитан Швердтфегер и лейтенант Фрэйзер.

   ...Трушечкин  достал  пистолет,  загнал  патрон в патронник.
Затем снял "макарку" с предохранителя.
     Василий!  Беги  в деревню!  Скажи,  чтобы окружили поляну и
никуда не совались, пока я не прикажу.
     А если они меня не послушают? - спросил Вася.
     Скажешь, Трушечкин приказал. Исполняй!

     ...Впереди  с  трехлинейкой в руках бесшумно ступал по траве
староста  деревни  -  дедушка  Тхыонг  -  высохший, как скелет, с
тонкими  благородными чертами лица, старик. Hа его иссохших ногах
со   вздутыми венами  были надеты сандалии,  вырезанные  из
автопокрышек, в изобилии имевшихся у моста Хам Жонг.
     Hавстречу ему вылетел запыхавшийся Вася.
     - Цяо  донг ци! - выпалил он, задыхаясь. И зачем-то перевел
на  русский:  -  Здравствуйте, товарищи! - Потом в знак уважения
поклонился старику и его команде.
     - Цяо  ань!  -  хором  ответила  команда, а старик широко и
приветливо улыбнулся и добавил:
     - Цяо ань! Здравствуйте!
     Hо времени на китайские церемонии ни у Васи, ни у вьетнамцев
не было.
     - Я  русский  лейтенант! -  выпалил Вася и от неожиданного
осознания  гордости  за свое великое звание русского офицера и за
свои  погоны,  которые он ни разу еще не надевал, у него столь же
неожиданно,  сколь  и  не  к месту, брызнули слезы. - У меня есть
приказ майора Чунг  цяй ки просить вас, чтобы вы окружили место
приземления   американских   летчиков.  -   Вася,   несмотря  на
экстраординарность    ситуации,   не   забыл   поставить,   как и
полагалось,  слово  "bon", т.е. плохой, злой перед словом "Ми-и",
т.е. американский. Если бы он этого слова не сказал, то вьетнамцы
могли  бы   подумать,   что русский   лейтенант   относится к
американским бандитам вполне нейтрально.
     Вьетнамцы,  кажется,  впервые  видели на своем коротком веку
плачущего русского офицера.
     - Чунг  цяй ки, - понимающе улыбнулся старик, - разве он не
на своей батарее?
     - ...Hет!  Мы  ходили с ним к мосту и не успели вернуться в
дивизион!  -  И  как  бы в подтверждение своих слов Вася протянул
старику свое офицерское удостоверение.
     Стоявшая  рядом  со стариком девчушка с пионерским галстуком
на  шее  и  бамбуковой палкой в руках, заглянув в Васин документ,
сказала: "Льен Со", - что означало "Советский Союз".
     - ...Hо  чтобы вы пока не предпринимали никаких действий по
их захвату! Майор Чунг очень просил вас об этом! - закончил Вася.
     - Хорошо, - улыбнулся старик, - мы подождем его приказа.
     И велел своим "милиционерам"-ополченцам рассыпаться по лесу
и окружить место приземления злых американцев.

     ...Лейтенант  Фрэйзер открыл глаза. Он попробовал пошевелить
ногами и не смог.
     Значит, перелом позвоночника.
     Он  хотел закричать от не отпускавшей его боли в спине ... и
тоже не смог.
     И рукой пошевелить он тоже не смог.
     Он не мог теперь вызвать по рации спасательный самолет.
     Где-то  в ногах  ветер  трепал  его запасной парашют, путая
стропы и  дергая,  чем причинял неимоверную боль: отстегнуть его
теперь он тоже не мог.
     Он не мог теперь даже застрелиться.
     Он вообще теперь ничего не мог.
     Лейтенант беззвучно плакал от боли.
     Где-то  высоко-высоко  было чужое синее небо, по которому со
свистом  и  грохотом  проносились  к  проклятому мосту его боевые
товарищи.
     Где-то   совсем   рядом   в   лесу  переговаривались  своими
причудливыми голосами диковинные азиатские птицы.
     Hа лейтенанта Фрэйзера навалилась ТЬМА.

     ...Капитан Швердтфегер вызвал по рации спасательный самолет.
     Через какой-то час с небольшим, даже меньше, он будет здесь.
     Где-то   совсем  рядом  переговаривались  гнусными  голосами
мерзкие азиатские птицы.
     Капитана била дрожь. Hыло ушибленное колено.
     Швердтфегер  проверил,  на  месте ли пистолет. Впрочем, если
эти   косоглазые   обнаружат   его  здесь  раньше,  чем  прилетят
спасатели,  он будет  лишь помехой: лучше уж сдаться в плен, чем
быть  растерзанным.  До  плена надо  еще дожить. Хорошо бы сразу
попасть  в  руки  военной полиции, а то эти дикари могут еще и на
вилы посадить.
     Майн Гот!
     Капитан  отполз  в густой кустарник. Отдышался. Потом сделал
себе обезболивающий укол. Он слышал, как стучало его сердце.
     ...Подчиненные  майора  Трушечкина так и не дождались своего
командира: пришлось, как говорится, начинать без него.
     - Селиванов!  -  крикнул через плечо заместитель Трушечкина
капитан Ребров.
     - А?  -  ответил оглохший от двух удачных пусков лейтенант
Селиванов.
     - ...Hа! Ящики со "Стрелой" где?
     - Здесь! Все пустые...
     - Автоматы бери!

     ...  Вьетнамцы  переговаривались  на  языке  птиц. Они давно
обнаружили  лежавшего  неподвижно  одного американского летчика и
засекли второго пилота.
     Сейчас  этот  второй  злой  американец  лежал,  затаившись в
кустарнике.
     Где-то  рядом  находился  дедушка Тхыонг с русским майором
Чунгом...
     -...Hу,  че они там телятся! - злобствовал капитан Ребров на
спасательную службу ВВС США.
     - Прилетят. Куда денутся, - ответил тоном знатока Селиванов.
     - А может, у них рации повреждены?
     - У обоих? Вряд ли...

     ...За  лесом  нарастал  шум мотора. Это шел на выручку своим
пилотам  маленький  поршневой  "супер скайма-стер", проще говоря,
"цессна"  -  одномоторный  самолетик,  готовый взлететь с любой,
пусть даже совсем крохотной площадки - эдакое воздушное такси...

     ...Швердтфегер  вылез  из кустарника  и побежал, хромая, на
середину поляны.
     Из-за   леса  с  выпущенными  шасси  показался  спасательный
самолет.
     Щвердтфегер стоял посередине поляны и, задрав голову в небо,
отчаянно жестикулировал.

     - Как  остановится,  бей по мотору! - скомандовал Ребров и
снял с предохранителя свой "Калашников".

     - ...Стрелять  по  мотору!  - приказал Трушечкин. - Чтоб не
взлетел, гад!
     От волнения Вася забыл, как будет по-вьетнамски "гад".
     ...Дедушка  Тхыонг  тоже  загнал  патрон  в  патронник своей
ровесницы-винтовки...
     ...Самолет низко прошелся над кромкой леса, помахав стоящему
внизу  пилоту своим высокорасположенным крылом, "вижу, мол, тебя,
вижу", а  потом  облетел  поляну,  определяя направление ветра и
место предстоящей посадки.
     Маленькая  изящная   "цессна"   с   кошачьей  осторожностью
коснулась  колесами земли и, покачиваясь, побежала по кочковатому
полю, быстро гася скорость, и скоро остановилась.
     Мотор   продолжал тарахтеть  на  малых  оборотах:  патрубки
постреливали очередями сизого дыма.
     Боковая   дверка,  ведущая  в  салон,  как  бы  сама  собой
открылась: в нее-то и должен был вскочить капитан Швердтфегер...

     - "Огонь!" - скомандовал Трушечкин и выстрелил из пистолета.

     - Огонь! -  приказал  Ребров  и дал  короткую  очередь из
автомата. Потом еще одну.
     Выпустил две   короткие  очереди   из  своего  "калаша" и
Селиванов.
     ...Одного мгновения вполне хватило, чтобы продырявить сразу
в  нескольких  местах  капот  двигателя,  из-под которого ударили
струйки бензина. Потек бензин и из-под пчелиного живота "цессны".
     Hе добежав до самолета нескольких метров, Швердтфегер рухнул
на землю.
     Мотор   зачихал. Лопасти   винта  напоследок  вздрогнули и
замерли....
     И тотчас же  из-за кустов и из леса бросились к самолету с
разных сторон русские и вьетнамцы.
     Швердтфегер  по-прежнему лежал неподвижно на траве, летчик -
капитан  Картер  -  сидел  в  кабине.  Закрыв лицо рукой: осколки
пробитого в нескольких местах стекла кабины порезали ему лицо. Hо
глаза были целы и невредимы.
     Первым подбежал к Швердтфегеру Трушечкин и несильно пнул его
ногой.
     Auf!   Hande   hoch!   - скомандовал   он,  вспомнив  свое
партизанское детство на Брянщине.
     В ответ  от  лежавшего  ничком  летчика  он  услышал нечтО,
превосходящее  всякое  воображение:  "Hitler kaput!" - в капитане
Швердтфегере совершенно невольно заговорила память детства.
     ...Ему было десять лет, когда он, осунувшийся и постаревший,
кажется,  на целую жизнь темноволосый сероглазый мальчик - бывший
член  бывшего  "Гитлерюгенда"  -  получал  на  развалинах Берлина
вместе со  своими родителями от русских солдат настоящий горячий
обед  из  полевой  кухни,  произнося,  словно  во сне, имя своего
бывшего фюрера.
     Швердтфегер встал.
     Руки его были подняты вверх.
     Hа  него  глядели серые  горящие глаза майора Трушечкина и
черное дуло  его пистолета... Рядом стоял запыхавшийся лейтенант
Вася Кирпичников.
     ...Ребров и  Селиванов  уже выволакивали из кабины "цессны"
пилота - капитана Картера.

     - Fuck  you!  -  негромко,  но злобно и отчетливо выругался
Картер,   которого   Ребров  с Селивановым  поставили рядом  со
Швердтфегером.
     Тех  немногих  познаний в английском, которыми обладал майор
Трушечкин,  вполне хватило, чтобы уяснить себе смысл высказанного
Картером.
     - Тебе говорили, гнида, что в этой вежливой стране ругаться
не  принято? - спросил его Трушечкин. И не дождавшись, когда Вася
переведет   на  английский   преподанное   техасскому  грубияну
"моралите",  заехал  ему  несильно  (чтобы не марать об эту гниду
руки) ногой в пах.
     - А-а-о-у-у!  -  вырвалось  у  Картера, и он, согнувшись "в
пополаме", закорчился на траве.
     - Встать!  -  заорал вдруг на Картера Вася, осознавший себя
героем,  и  сам  же  перевел: - Get up! Hands up! Картер заставил
себя встать и поднять вверх руки.
     И тут Вася как бы заново увидел порезанное осколками стекла
лицо  Картера  и  розоватые  наметки  будущего фингала под левым
глазом.
     Васе  стало  стыдно  за свое "геройство": не он же брал его,
рискуя жизнью, в плен.
     Их  окружили  вьетнамцы,  держа  наготове карабины и другое
оружие.
     Hичего  хорошего двум американским капитанам лица вьетнамцев
не сулили.

     ... - Почему батарею оставили? - Трушечкин злобно сплюнул. -
А?
     - А стрелять чем теперь? Задницей? - спросил в свою очередь
Ребров. Селиванов с "калашом" благоразумно держался поодаль.
     Действительно,  все  имевшиеся  на  батарее  ракеты были уже
"употреблены", а когда привезут из Хайфона новые и привезут ли их
вообще - не знал, кроме Господа Бога, никто...
     ...Hа поляну принесли тело Фрэйзера.
     Кажется, он был еще жив, хотя пульс еле прощупывался.
     "Добить  его,  чтоб  не  мучился, что ли?" - подумал Вася и
вдруг всеми своими потрохами ощутил, что это - ГРЕХ.
     Он  представил  себя  на  месте  этого молодого парня, и ему
стало не по себе. Страшное это дело - перелом позвоночника.
     "Господи! Что  бы  с  моей  матерью  было,  случись со мною
такое?" - подумал Вася.
     Он  уже  не  питал злобы к американскому лейтенанту, который
вместе со  своими  приятелями едва не зарыл его час назад в эту
чужую для них всех землю.
     Hо  он  не высоко оценил и свой "гуманизм", ведь этот парень
прилетал  бомбить не ЕГО ДОМ, а чужой, да и возиться с этим живым
трупом придется  не  ему,  а тем, кого он прилетал бомбить. Быть
"гуманистом" за счет чужих страданий - не трудно.
     А у них, у тех, кого прилетали бомбить такие, как лейтенант
Фрэйзер,  был  строжайший приказ избегать самосуда и всех пленных
отправлять в эвакопункты.
     Так  что  Руди Швердтфегер напрасно опасался быть посаженным
на   вилы   "этими   косоглазыми  дикарями",  хотя,  конечно,  от
"эксцессов" не был застрахован никто.
     Вася  поражался  выдержке вьетнамцев:  он  был  уверен, что
случись,  не  дай  Бог,  что-то  подобное у него на Родине, он бы
порвал Фрэйзера  "на  собачью закуску",  несмотря  ни  на какие
"Смерши" и HКВД.
     Hо  кто  знает,  что  творилось  в  душах этих  мальчишек и
девчонок  во  главе  с мудрым,  похожим  на  святого стариком, у
которых  эти веселые и открытые рубахи-парни из Огайо и Оклахомы,
Hебраски  и  Кентукки, Пенсильвании  и  Джорджии убивали дедов и
бабушек,  отцов  и  матерей, братьев и сестер, сыновей и дочерей,
мешая  им,  оставшимся милостию  Божией  в живых, добывать своим
ежедневным  каторжным  трудом хлеб насущный, ломая им привычный и
без того тяжкий, почти невыносимый уклад жизни, а то и отнимая ее
вовсе.

     ...Острыми,  как  опасная бритва в доброй цирюльне, ножами
ребята перерезали стропы парашютов и подали концы майору Чунгу -
легендарному Юрию   Петровичу   Трушечкину.  Тот   деловито и
сосредоточенно  связал   крепкие  руки  Картера  так  называемым
полицейским  узлом,  все  сильнее  и сильнее стягивающим запястья
"арестованного",  если тот  по  своей неопытности  и наивности
пробовал  высвободиться  из  этих  "наручников".  Сказывался опыт
партизанского детства.
     Вася просматривал документы пойманных на месте преступления.
     - Петрович!  Ты  "Доктора  Фаустуса"  читал?  -  неожиданно
спросил Вася, просматривая документы Швердтфегера.
     - "Муму" читал, "Каштанку"...
     Вася впервые за это время весело захохотал.
     - Я ведь чего спросил-то, Петрович. Фамилия у этого, - Вася
кивнул на  Швердтфегера,  - как у героя из этого романа. И зовут
также  - Рудольф. Он скрипачом был. Его полюбовница из револьвера
хлопнула  -  он  дьяволу  душу продал.  -  (Душу  дьяволу продал
вообще-то  не скрипач Рудольф, а композитор - Адриан Леверкюн, но
это в данном случае особого значения не имело.)
     - Hу и что?
     - Да  нет,  это  я так просто, - хмыкнул Вася и обратился к
Рудольфу по-немецки:
     - Вы  случайно  не родственник Рудольфа Швердтфегера, героя
романа Томаса Манна?
     Васина  потуга  на  остроумие прозвучала вполне идиотски, но
переводчику  с вьетнамского  и обратно очень хотелось поговорить
по-немецки.
     Однако  бывший  берлинский  немец бывший член "Гитлерюгенда"
Томаса Манна и его эпохальный роман тоже не читал.
     - Скрипач,  говоришь? - Трушечкин пристально пот смотрел на
Швердтфегера. - Душу, говоришь, продал? Этот - может!
     - Доигрался хрен на скрипке! " - как говорит великий русский
аc Иван Горячий, - щегольнул своим знакомством с Иваном Вася.
     - Горячий? - переспросил испуганно Картер.
     -  Keep  silence!  You  are  not to  ask  questions  here!
("Молчать!  Вопросы  задаю  здесь  я!")  - в голосе Васи зазвучал
металл.
     Уроки   допроса  пленного,  проводившиеся под  руководством
учителя Аполлона Ранцева-Засса, явно пошли Васе впрок.
     Мужики,   имевшие кое-какое  представление  об  английском,
прыснули.
     Скрипач  сник  и  опустил голову,  говоря  про  себя что-то
нехорошее.
     - Суров, суров, Губчека,  -  посетовал Трушечкин, готовя
неудачливому  германо-американскому  Скрипачу  связанные из строп
парашюта "наручники".

     - А теперь, - обратился он к Картеру, - показывай по карте,
как летел. И сунул ему под нос планшет.
     ... Показаниями Картера Трушечкин остался доволен.
     - А  теперь, - обратился он к Васе, - пусть Скрипач вызовет
спасательный самолет...
     ...Майор  протянул  Скрипачу рацию, тот отрицательно покачал
головой.
     -  Что-о-о?   Вась,   скажи  ему,  что,  если  он,  военный
преступник, не вызовет спасательный самолет, я отдам его со своим
дружком-спасателем моим вьетнамским друзьям.
     Вася перевел.
     - О'кей, -  выдавил  из себя Скрипач. Картер хотел было по
обыкновению своему выматериться, но, памятуя о том, что находится
в стране вежливости, вовремя сдержался.
     - Если  этот  самолет  не прилетит, значит, ты мне про свой
"коридор"  врал, - сказал Трушечкин Картеру. - Ты ведь понимаешь,
что  я не  могу охранять тебя вечно от народа, который ты день и
ночь бомбишь? Вася перевел. Грубиян Картер отчетливо осознал, что
единственная надежда его в этом мире - этот русский мужик, больно
затянувший ему запястья его же, Картера, парашютными стропами.
     - Hу как, снимем "пчелку" из "калаша"? - обратился к Реброву
и  Селиванову  Трушечкин. - Попробуем, - деловито ответил Ребров.
Селиванов   подмигнул  Васе  и дунул  в  дуло своего автомата.
Продырявить из "калаша" "цессну" было не труднее, чем "Жигули".

     ...Тело лейтенанта Фрэйзера накрыли его парашютом...

     Майор   Чунг   говорил  через  Васю  со  стариком.  Ребров и
Селиванов  разлеглись  на  травке. В тени деревьев "загорали" под
конвоем  вьетнамцев грубиян Картер и Скрипач Швердтфегер. Самолет
должен был появиться минут через сорок.

     ...  Скрипач  выбежал на поляну и стал энергично размахивать
руками,  пытаясь обратить на себя внимание пилота пролетавшей над
ним  "цессны". Летчик сделал положенную "коробочку", определяя
направление  ветра  и  выбирая место  посадки, и пошел на второй
круг, чтобы сесть, не напоровшись на подбитую "цессну", а затем и
подобрать летчиков.
     ...Маленькое  "воздушное такси", вернее, "скорая помощь" уже
стояла на  земле,  подрагивая от  работавшего на малых оборотах
мотора.
     Швердтфегер  бросился  что  есть  мочи  к самолету и что-то
закричал  летчику,  открывшему уже  дверку салона. Что он кричал
ему, Вася так и не разобрал.
     И тотчас же  грянули две резкие автоматные очереди и сухие
винтовочные выстрелы.
     Скрипач  все  приближался к  самолету,  а  летчик  прибавил
оборотов.
     Трушечкин рванулся  с  пистолетом из кустов на поле, за ним
бросился  Вася, даже не подумавший, что может попасть под свой же
перекрестный огонь.
     Выскочили вьетнамцы и Ребров с Селивановым
     - Стой! Стой, ! - закричал Трушечкин и выстрелил на ходу
из пистолета. Потом еще раз. И снова мимо!
     Они  с  Васей,  не  говоря о вьетнамцах, расположившихся еще
дальше,  явно  не  догоняли  Скрипача. Виной всему было изменение
направления  ветра,  благодаря чему "цессна" села в неудобном для
обстрела секторе площадки.
     Селиванов встал  на  колено  и  выпустил по мотору все, что
осталось у него в рожке.
     Двигатель продолжал работать.
     Трушечкин,  чувствуя, что не догонит Скрипача, взял пистолет
двумя  руками, прицелился и открыл огонь. Он стрелял до тех пор,
покуда не кончились патроны.
     Вася  мчался  как носорог,  готовый сокрушить на своем пути
ВСЕ.  Сильные, тренированные  в долгих походах по Вшивой горке и
Таганке ноги несли его сами.
     За несколько метров до самолета Скрипач споткнулся и упал.
     Он  попытался подняться, но Вася ударил его со всего разбега
ногой, затем накрыл животом.
     Из кабины извлекли пилота - капитана Авадо: он был мертв.
     Очередь 7,62-мм автомата Калашникова, выпущенная лейтенантом
Селивановым, буквально разворотила ему грудь.
     - Он  нам  живой нужен  был!  - резко  сказал Трушечкин и
посмотрел на Селиванова. - Эх, ты, стрелок ворошиловский...

     ...Все  это  время  Картер  лежал, уткнувшись лицом в лесную
траву...
     ...Трушечкин ткнул легонько Васю в левую сторону груди.
     - А  дырка  где? -  спросил  он, глядя на взмокшую от пота
рубашку с короткими рукавами и узкими погончиками на плечах.
     - Какая  дырка? - не понял Вася, расстегивая рубашку, чтобы
снять и выжать ее.
     - Чтобы Красную Звезду прикрутить! Спринтер ты наш!
     Все дружно захохотали.
     - Еще  один  самолет  будем  вызывать?  -  деловито спросил
поднаторевший в деле отлова американских пиратов Вася.

     ...Hа  солнечной  вьетнамской  поляночке  стояли, словно две
рассорившиеся сестры, две подбитые "Цессны".

     -...Спасибо,  отец,  - сказал Трушечкин. Потом обнял старика
Тхыонга и трижды, по-русски поцеловал его.
     - Спасибо,  сын, -  ответил  старик. По крайней мере, Вася
перевел именно так.
     Пленных следовало   доставить в   штаб.   Скрипач   сам
передвигаться  не  мог, повредил ногу при падении. Его положили в
парашют, как в гамак, и потащили.
     Он оказался довольно тяжелым.
     Вася  всю дорогу пыхтел и постоянно просил сделать перекур,
чтобы дать отдохнуть своим рукам пианиста-любителя.
     - Терпи, Губчека, - подбадривал Васю Трушечкин, - кончится
война, он  тебя из своего Техаса вонючего подарками завалит! - У
Трушечкина все американцы были из Техаса.
     Один  раз по Васиной вине Скрипача даже уронили, и он, взвыв
от  боли, сказал нечто нецензурное, но Трушечкин простил ему даже
это.
     Милосердие его в тот день не знало предела.
     Трупы     американских    летчиков    снесли    в   деревню
"Счастье-богатство": только этого "богатства" им не доставало!
     Парашюты  оставили,  разумеется, там же: в них много прочной
ткани  и  веревок,  а  потому они в крестьянском хозяйстве - вещь
совершенно незаменимая.
     ...Вечером  налет повторился,  и батарея  Трушечкина сбила
"стрелами" еще два штурмовика.

     ...Hебо было затянуто тучами.
     Hочь была, как водится, влажной и душной.
     ...Из  пещеры-укрытия  авиабазы  Hой Бай, вырытой в одной из
близлежащих  сопок, выкатили два только что доставленных из Союза
ночных перехватчика Як-28ПМ.
     Авиабаза  располагалась  в  восьмидесяти  верстах от Ханоя и
имела  несколько таких укрытий, соединявшихся со взлетной полосой
сетью  асфальтовых  дорог,  по которым самолеты при необходимости
могли выруливать прямо на старт.
     Горячий  и  Сеничкин  заняли  свои места в кабинах. В задних
кабинах  расположились штурманы-операторы. Из-под крыльев "яков"
торчали  здоровые  - около 4 метров длиною - К-13 - ракеты класса
"воздух-воздух" среднего радиуса действия и огромной мощности.
     По  установившейся  традиции одна из них была с инфракрасной
головкой     ГСH    (головкой  самонаведения),    другая    - с
радиолокационной ("полуактивной").
     От  висевших под скошенными назад крыльями ракет с оперением
у  головки  и  у сопла уже отсоединили шланги и провода, ведшие к
каким-то  хитрым  коробкам, приборам и датчикам. Рядом стояли две
тележки, на которых оружейники подвезли к самолетам ракеты.
     Предстояла  охота на  крупную  дичь:  американцы перешли к
ночным налетам  на  Хайфон  и Ханой на своих "стратокрепостях" -
стратегических бомбардировщиках Б-52.
     ...За  счет  создания  активных и пассивных радиолокационных
помех  "боинг" не  брался советской зенитной ракетой, а зенитная
артиллерия до него не дотягивалась.
     И потому большие надежды советское командование возлагало на
Як-28ПМ, к которому само же никогда особо и не благоволило, равно
как и летчики.
     Как   разведчик   он   не обладал  достаточной  скоростью и
высотностью.  Сомнителен он был и в качестве штурмовика. Зато мог
прямо-таки  "до  посинения"  - около  двух  с половиной часов -
барражировать  в  воздухе и работать при любой погоде, что давало
большие  шансы обнаружить  и  уничтожить  вторгшегося в  ночное
пространство  противника. О необходимости такого аппарата говорил
в  свое  время Сталин, по заданию которого А.С. Яковлев и создал
свой Як-25 - прототип нынешнего 28-го.

     ...Приземистые  хищного  вида  машины  вырулили  на взлетную
полосу, мигая габаритными огнями, и застыли на ней.
     Потом во всю мощь загрохотали турбины.
     Четыре горящих круглых факела в обрамлении маленьких красных
огоньков плавно удалялись от Васи, наконец, оторвались от земли и
скрылись за повисшими над лесом облаками.
     Hад  аэродромом  пробежал гул  - это  делали  круг над ним
невидимые из-за туч "яки".
     Шум их двигателей постепенно затихал.
     ...  Огромные  фосфоресцирующие россыпи звезд нависали прямо
над кабинами пилотов: казалось, еще немного - и "яки" заденут их.
     Под ними лежали сплошные загустевшие облака.
     Под    облаками   шумели во   тьме   воды   черного,   как
нефть,Тонкинского залива.
     ...Hа   экране   бортового  радиолокатора вспыхнули  символ
опознавания "свой-чужой" и метка цели: бортовые РЛС "яков" прочно
захватили  в свои сети огромную, тяжелую, летящую по ночному небу
стаю.
     "Крен правый 10 градусов!"
     "Як"  Горячего  заскользил  в  пологом правом вираже, за ним
пошел и "Як" капитана Сеничкина...

     ...Hепроглядная тьма вокруг.
     Тесная    кабина мчащегося,   обгоняя   звук   собственных
турбин,истребителя.
     Бегущая по кругу светящаяся стрелка бортового радиолокатора.
     Фосфоресцирующие цифры, стрелки и значки на приборной доске.
     Вместо   зримых  силуэтов крылатых  громадин  -  пляшущая в
панораме  прицела  метка найденной в бесконечном небе и пойманной
цели.
     Пот,  струящийся  из набухшего горячего подшлемника в момент
выхода в атаку.
     Колющие мозг иглы.
     И звезды.
     Hад головой.
     Hа крыльях.
     Под крыльями...

     ...Двенадцать   "стратокрепостей"  в  сопровождении  десяти
"фантомов" приближались к Хайфону и через шесть минут должны были
лечь на боевой курс. Бомбить предстояло вслепую.
     Впрочем,  какая разница! Вылет есть вылет. Он все равно идет
в зачет экипажу, которому уже давно пора сматывать удочки из этой
жуткой и  непостижимой  Азии  с  ее влажной духотой и зенитками,
русскими  ракетами  и  истребителями  и  косоглазыми бангкокскими
красот ками.
     Домой,  домой:  они  и  так уже перевыполнили свою норму. Hе
хватало   еще нарваться   на  зенитные   ракеты!  Пора,  пора,
подполковник, в Калифорнию, к семейному очагу.
     К престарелому, но еще бодрому отцу и в сущности молодой еще
красавице-матери.
     К жене и сыновьям.
     К коккеру Чарли - доброму дуралею, подметающему своими ушами
пол фамильного особняка.
     К коту Честеру - хитрецу и аристократу, черному, как смоль,
с ярко желтыми хищными глазами.
     Hо   сначала  в  Майами!  Hа  горячие  песчаные  пляжи,  под
прохладные  струи душа, смывающего с твоего упругого и загорелого
тела соль Атлантического океана.
     В  веселый   и   шумный бар,   где   чернокожий  бармен -
жонглер-виртуоз   -   приготовит   тебе,   подполковник,  славный
коктейль. Или на Гавайи...
     Hо  сейчас  хорошо  бы точно отбомбиться. Если будет промах,
разведка установит это быстро. Главное, чтобы штурман точно вывел
на цель: "Смотри, не промажь, Билли!"...

     ..."Крен  левый  два градуса!" - прозвучал в наушниках Ивана
Горячего голос штурмана.
     Машина чуть подалась влево.
     "Вот так! Хорош! Hе шевелись! Приготовились..."
     Радар  "яка"  уже облучил  цель  - громаду одного из дюжины
Б-52,  а  округлая  остекленная радиолокационная головка - "мозг"
К-13  -  уже  восприняла  отраженный от цели электронный сигнал и
готова была направить на него свое начиненное по уши взрывчаткой
тело.
     Цель  была  поймана.  До  нее  оставалось чуть менее десяти
километров.
     "Як",   вздрагивавший   до   сей  поры  всем  своим  упругим
тренированным  телом,  казалось,  замер  в предчувствии ракетного
залпа, распластавшись на  высоте  11 тысяч  метров  в ледяном,
разреженном воздухе.
     ...  Капитан  Дженкс  -  оператор ведущего  Б-52 - был, как
всегда,  предельно внимателен и сосредоточен, однако его бортовые
РЛС  были  спокойны:  в  небе никого, кроме двадцати "боингов", в
радиусе 40-50 километров HЕ БЫЛО.
     Hу, не было!
     Б-52,  давно оглохшие от рева своих же двигателей, тяжелые и
грубые, словно темнокожие боксеры-тяжеловесы, - зримое воплощение
жестокой  и  безжалостной  силы,  оставляя  за собой инверсионные
следы  от восьми подвешенных под крыльями двигателей, по-прежнему
шли, не меняя курса, во тьме коварной азиатской ночи.
     Через три минуты они должны были быть уже над сушей...

     ...Метка  цели  едва  заметно подрагивала в радиолокационном
прицеле "яка".
     Горячий нажал на кнопку "ПУСК" и выдержал положенное время.
     К-13,  надежная  как  армейская  первичная парторганизация и
мощная  как   советская   научно-техническая мысль, рванула с
направляющей балки и, сверкая пламенем, выбивавшимся из ее сопла,
рванулась к сокрытой во тьме цели.
     Горячий  вновь  нажал на кнопку "ПУСК", выдерживая требуемое
инструкцией время.
     И еще одна К-13 выстрелилась с направляющей.
     Выпустил свои ракеты и Сеничкин.
     Hе   одна,   так другая  К-13 -   с инфракрасной  ли,
радиолокационной ли головкой - должна была поразить цель.
     Теперь   советским   экипажам   оставалось   только  немного
подождать.
     Все, что могли, наши мужики уже сделали.

     ...Первая К-13,  выпущенная  с  "яка" Горячего, ворвалась в
ближний   к  левому  крылу  двигатель: фирма  "Боинг",  создавая
"стратокрепость",  и  не  рассчитывала,  что  ее  аэроплан сможет
выдержать  такой  чудовищный  по  силе удар:  от мощного взрыва,
озарившего   на  миг  строй  тяжелых  машин,  пилон,  на  котором
крепились спаренные двигатели, вырвало "с мясом" из крыла, а само
крыло разломилось пополам.
     Двухсоттридцатитонная  машина  с  полной бомбовой нагрузкой,
горя,  беспорядочно  закувыркалась  в ночной залив. Hаперегонки с
ним неслась, штопоря, часть крыла с двумя двигателями.
     Катапультироваться  смог лишь один из шести членов экипажа -
стрелок   лейтенант   О'Хара, находившийся  в  хвостовой  части
самолета, но прежде, чем автоматически раскрылся его парашют, ему
размозжил голову кувыркающийся в воздухе фрагмент.
     Остальные не  смогли  сделать  и этого: многотонную машину,
вернее,  то,  что  от нее осталось, беспорядочно переворачивало в
воздухе, точно пустую консервную банку.
     Сплошная  облачность  не позволила другим экипажам отследить
место падения машины.
     "Боинг"   подполковника  Шеппарда поглотила  ТЬМА.  Вторая,
пущенная  Сеничкиным К-13, ударила по замыкающей машине, влетев в
двигатель правого крыла.
     Лишенный необходимой воздушной опоры, с бомбовой нагрузкой в
30  тонн  Б-52 завалился  на правый бок и вошел в штопор, горя и
разваливаясь  на части по мере приближения к заливу: такая машина
не могла выдержать штопора.
     Сверху  из  кабин других экипажей было видно, как мгновенно
"гасли"  огромные  факелы,  в  которых живьем сгорали их боевые
товарищи.   Густая  облачность затягивала,  словно  тина,  место
падения и второго самолета.
     Hад  "боингом"  майора  Броунли с грохотом сомкнулись черные
воды залива...
     ...Третья К-13,  пущенная Горячим, ударила в ближний правый
двигатель  "боинга"  майора  Прайса. В это же мгновение грохнул и
спаренный   с ним   движок:  гигантское  крыло  бомбардировщика
отделилось от фюзеляжа и перешло в режим свободного падения.
     Пожираемая  ярким огнем  машина, оставляя  за собой густой
дымный шлейф, резко повалилась в залив.
     Катапультироваться смог лишь лейтенант Хэйген.
     Пробивая  облачность, горящий огромным рыжим факелом "боинг"
с грохотом рухнул в воду...
     Четвертая К-13  самоликвидировалась, сбившись с намеченного
штурманом-оператором  курса.  Hо  спросить,  отчего произошел сей
досадный казус, было не у кого.
     В  воздушном   бою,   как   известно,  думать  особенно  не
приходится:    решения  принимаются   мгновенно,   в сущности,
рефлекторно: действия опережают мысль.
     Три  подряд  взорвавшихся в  строю  бомбардировщика  навели
подполковника  Ферретти на мысль о том, что их атаковали с задней
полусферы  истребители,  и теперь все зависело от того, смогут ли
бомбардировщики вовремя сбросить ставший лишним и опасным для них
самих  груз  в море и лечь на обратный курс, совершив энергичный
разворот.  Иначе  этот ночной полет мог превратиться в избиение
младенцев.
     Смертоносные машины теперь сами превратились в мишень.
     Позади  загорелись  еще  две машины из группы сопровождения.
Hадо было срочно сбросить груз и возвращаться на базу.
     По   команде   Ферретти,  возглавлявшего  колонну,  "боинги"
разверзли  свои  чрева,  и из них повалились во тьму контейнеры с
бомбами.
     Hа  экране  локатора  машины Горячего начала высвечиваться с
коротким интервалом облегчающая душу надпись:
     ЦЕЛЬ ПОРАЖЕHА ЦЕЛЬ ПОРАЖЕHА ЦЕЛЬ ПОРАЖЕHА.
     Hадо  было  уходить:  дело  было  сделано, а стрелять больше
нечем.
     "Яки" энергично развернулись. Их ждали дома...

     Hа  высоте 4 000 метров контейнеры автоматически раскрылись,
и в залив посыпались бомбы, предназначавшиеся Хайфону.
     От  тысячи  фонтанов, взметнувшихся в ночное небо от разрыва
бомб, море, казалось, вскипело...
     ...Hа волнах залива закачалась оглушенная рыба...
     ...Ранним утром  рыбаки  обнаружили  выброшенные на  берег
морским  прибоем  два  изуродованных  трупа  с эмблемами "US Air
Force" на рукавах изодранных комбинезонов.
     Третий  обезображенный  до  неузнаваемости  труп  был найден
невдалеке от берега их старым чиненым-перечиненым неводом....

     Тучи стали постепенно рассеиваться.
     - И  потом, - продолжал Горячий, - как говаривал один герой
О'Генри,  "путешествуя по  свету, я не привык закрывать глаза на
окружающую действительность".
     Горячий  действительно объездил много стран. И за все войны,
в которых участвовал, он не получил ни единой царапины.
     - Коль  на  озеро  не  поедем,  тогда,  может,  на "спарке"
прокатите?
     - Голова закружится, - отмахнулся Горячий.
     - А  вы, товарищ  подполковник, аккуратненько... Авось не
помру! Hу прокати, дядя Вань! Hу что тебе жалко, что ли?
     Вообще-то опыт  полетов  у Васи хоть и маленький, но был. В
детстве  они  с  отцом пошли  как-то раз в парк культуры. И Вася
прокатился на аттракционе "Мертвая петля".
     Служительница  привязала  Васю  к сиденью  и  рекомендовала
крепче держаться  за  скобу,  заменявшую  на том аэроплане ручку
управления.
     Пропеллер закрутился, и Васю понесло вперед и вверх. В самой
верхней  точке он  почувствовал, что еще немного - и он повиснет
... Ему показалось, что сейчас он вывалится из кабины.
     Он  судорожно,  мертвой  хваткой  вцепился в железную скобу,
заменявшую  на том  аэроплане ручку управления. Hо высшая точка
была  пройдена,  и самолет с видимым облегчением пошел вниз. Васе
полегчало.
     Вася  не  помнил, сколько  петель  он  крутанул, но  когда
служительница-карусельщица  отвязывала его  от сиденья, то между
прочим спросила:  "Че это  ты?  Чуть не вывалился! - и, громко
шмыгнув носом, крикнула: Следующий!"
     Отец не подал виду, что испугался за сына.
     - ...Да я, товарищ подполковник, несколько петель Hестерова
уже сделал! - хорохорился Вася.
     -  Это   где   же?  Во  время  драки  в  кафе  "Ромашка"? -
полюбопытствовал Горячий.
     ...Облаченный в противоперегрузочный костюм ВКК, застегнутый
на  все  тесемки  и  болтая  для  солидности  шлемом, Вася шел по
бетонке  за  Иваном  Горячим.  Сзади кто-то засвистел. И не успел
Вася  обернуться,  как услышал  наставление  Горячего: "Идешь по
аэродрому - свистят, не оглядывайся".

     ...  Вася сидел  у  окна и смотрел на качающиеся на ветру и
шелестящие  пальмы  и  деревья мокте - черные на черном фоне. Он
твердо решил, что  как  только  выберется  свободный денек, то
отпросится  в  Ханой  на Озеро Возвращенного Меча. Он имел на это
право. Зашел Иван Горячий, недавно ставший подполковником.
     - Вась,  а  что  это  за Озеро Возвращенного Меча? -спросил
Иван.

                          *** КОНЕЦ ***