Глава 8. Холистический альянс
В начале XIX века после Французской революции и наполеоновских войн европейцы создали «Священный Союз» [по-английски «Holy Alliance» — Прим. перев.], намереваясь сплотить в единое сообщество христианские нации мира. Все нации, исповедовавшие христианство, приглашались к участию в Союзе, независимо от их роли или судьбы в предшествовавших войнах. И хотя впоследствии Священный Союз распался, в период своего господства он породил систему коллективной безопасности с прочными и далеко идущими преимуществами.
Из этого можно извлечь урок. Необходимая нам сегодня сила воли и мотивация аналогичны тем, которые засверкали таким блеском в Священном Союзе. Но союз, в котором мы нуждаемся в последнее десятилетие нашего столетия — и нашего века, должен быть холистическим (holistic), а не святым (holy). Холистический альянс — это связующее звено между новыми прогрессивными течениями в науке, искусстве, религии и образовании перед лицом общей угрозы — надвигающейся бифуркации. Это — крупный общественный проект, аналогичный полету «Аполло» в 1969 г., который завершился высадкой первых астронавтов на Луне. Холистический альянс может иметь своей целью не только высадку нескольких людей на Луне, но и высадку всех мужчин и женщин в следующем веке здесь, на Земле.
Сколь реализуема или даже желательна подобная миссия? Можно ли и следует ли принудительно управлять наукой и искусством, религией и образованием? Ведь подобный подход может оказаться эквивалентным культурному изменению, «сшитому на заказ», а исторические прецеденты такого рода отнюдь не обнадеживают. В XIX веке Маркс и Энгельс хотели использовать науку для изменения капиталистической культуры Германии и Англии. Если они и преуспели, вызвав изменения в России XX столетия, то объясняется это тем, что Ленин использовал их теории в своей политике, посредством которой ему удалось низвергнуть подорванный революционными выступлениями и войной царизм. Сталин намеревался использовать «научный социализм» для уничтожения остатков буржуазной культуры в Советском Союзе, и он также потерпел неудачу, несмотря на всю свою жестокость и огромную пропагандистскую машину. Мао надеялся использовать философию своей «красной книжечки», чтобы покончить раз и навсегда с традиционной культурой Китая, и хотя его «красные охранники» прошли основательную промывку мозгов и без колебаний прибегали к насилию, Мао также потерпел поражение. Государственные деятели и диктаторы, какими бы добрыми или злыми намерениями они ни руководствовались, давно поняли силу искусства, науки, образования и религии для изменения образа мысли и действий людей. И никто из них не преуспел. Но разве не должны мы извлечь из этого урок на будущее в отношении аналогичных попыток?
Ясно, что должны. Проблема лишь в трудности создания направленных изменений в культуре. Ведь в конце концов нам необходимы фундаментальные изменения в том, как мы мыслим — о себе, окружающей нас среде, нашем обществе и нашем будущем. Если мы изменим нашу политику и наши технологии, но не изменимся сами, наше состояние от этого не изменится: мы создадим лишь некую временную ситуацию без сколько-нибудь длительных эффектов. Только фундаментальные изменения ценностей и убеждений, лежащих в основе нашего мышления и наших действий, влекут за собой длительные последствия. Однако такое преобразование сводится к преобразованию культуры — к скачку в «культурной эволюции*.
К счастью, культурная эволюция, в отличие от культурной революции маоистского толка, не нуждается в силовом воздействии «сверху». Она реализуется в ходе развития науки, искусства, религии и образования, постепенно проникая через становление нового сознания широкой общественности в сознание тех, кто занимает руководящее положение в обществе. Напомним, что в эпоху бифуркации все структуры общества становятся в высшей степени чувствительными: они улавливают малейшую флуктуацию и изменяются вместе с ней. Не составляет исключения и культура. В переходную эпоху новые идеи и ценности, первоначально малые и слабые флуктуации, в изобилии всплывают на поверхность. Появившись в этом качестве, некоторые из них становятся «центрами притяжения» — начинают привлекать внимание широких слоев населения и изменяют доминирующие способы мышления и поведения. Если бы на поверхность всплыли идеи и ценности, способные стать основой исторически приемлемой и благоприятной для человечества тенденции, то они также получили бы распространение в обществе и вызвали бы культурные изменения. Чтобы начать культурную эволюцию, вовсе не нужна тяжелая рука диктатора; достаточно создать заметные флуктуации ценностей и убеждений и не дать им затеряться в столпотворении конкурирующих идей и движений.
Было бы трагической ошибкой интерпретировать вызов, бросаемый нам веком бифуркаций, как призыв к использованию науки, искусства, религии и образования для достижения предустановленной цели. Отклик на вызов может быть более скромным; он может опираться на спонтанную культурную эволюцию. Для этого может потребоваться, чтобы ученые, люди искусства, религиозные деятели и те, кто трудится на ниве просвещения, развивали свое социальное сознание. В этом нет ничего неразумного, вызывающего неприятие. Имеется в виду призыв к оживлению и возрождению чувства (91:) ответственности, которое и без того спонтанно возникает у людей, сознающих свою ответственность, в какой бы сфере — искусства, науки, религии или образования — ни протекала их деятельность; призыв к пониманию и поддержке современных лидеров, дабы вывести на поверхность новые мотивации и способствовать их эффективному воздействию на общество. Если главные носители культуры будут действовать как ответственные агенты культурной эволюции, то исход не будет более зависеть от слепой игры случая. И хотя культурная эволюция будет иметь «поддержку сверху», исходить она будет не сверху: ее мотивация и побудительные стимулы будут идти «снизу» — из структур самой современной культуры.
Требования к науке
Причины замкнутости и интровертности современного научного сообщества не следует искать в личности ученых: они имеют глубокие исторические* корни и восходят к зарождению современной науки в XVI и XVII столетиях. Именно в то время гуманистическая культура Европы освободилась от господства средневековой церкви. Влияние религиозных предписаний было столь сильно, что первоначальная ориентация научного мышления была окрашена реакцией на него. Наука должна была быть беспристрастной и незаинтересованной; она не должна была посягать на священный авторитет папы. Процессы над Джордано Бруно и Галилеем убедительно показали, сколь сильно господствует средневековый дух над научным исследованием. Зарождавшиеся науки могли развиваться, только воздерживаясь от вмешательства в дела общества и исповедуя независимость и беспристрастность.
Последняя точка зрения оказалась явно ложной. Наука превратилась в одну из величайших сил, формирующих современную цивилизацию, многократно превосходящую религиозные влияния, от которых наука первоначально надеялась укрыться, заявляя о своей нейтральности. В годы Второй мировой войны и в последующий период все большее число научных теорий воплощались в практические технологии. Влияние естественных наук уравновешивалось некоторыми областями гуманитарных наук, особенно экономикой. Далекая от поиска истины sub specie aeternitatis , наука обрела статус имеющего решающее значение вида социальной, политической и экономической деятельности.
В наши дни идею научного нейтралитета и научной беспристрастности следует предать забвению или рассматривать как достояние истории. Это не означает отказа от научной объективности, но указывает на признание ее пределов. До тех пор, пока ученые, проводя свои исследования, будут зависеть от общества, они будут подвержены влиянию социальных приоритетов. А до тех пор, пока ученые будут заниматься вопросами, имеющими прикладное значение или приводящими к ощутимым последствиям для отдельных людей или общества, они (ученые) вольно или невольно будут агентами трансформации культуры.
На протяжении 90-х годов текущего столетия ощущалась настоятельная потребность в научных знаниях по тому или иному вопросу; ученым приходилось решать множество жизненно важных вопросов. Сможем ли мы контролировать силы, которые, если оставить их бесконтрольными, привели бы к глобальному кризису и, возможно, даже к массовому уничтожению? Сможем ли мы создать и поддерживать глобальную голархию, при которой ни одно государство, ни одно общество не будет находиться ни под чьим контролем? Могут ли люди вступать во взаимодействия и устанавливать коммуникационные связи, не впадая при этом в зависимость друг от друга (в особенности не вводя зависимость более слабого и более наивного (честного) от более сильного и менее щепетильного)? Можно ли установить эффективные пределы росту — росту населения, городов, власти и благосостояния? Можно ли установить контроль над технологией и заставить ее служить потребностям и целям человечества, а не быть самоцелью и служить своим потребностям и нуждам? Существует ли способ удовлетворить потребность в уединении и личном пространстве, несмотря на высокий уровень коммуникаций и огромное число людей, населяющих одну и ту же физически ограниченную планету? Может ли планета Земля выдержать 10 и более миллиардов людей без необратимого ущерба для ее экологии?
И самый острый из всех вопросов: могут ли люди жить на одной планете с терпимостью и взаимным уважением? Общество будущего непременно должно быть разнообразным и плюралистическим; оно должно быть также децентрализованным и ориентированным на корневые структуры бытия. Это означает, что общество будущего должно быть голархической системой с локальной автономией и глобальной координацией. Чтобы понять, как могла бы работать такая система, ее требуется моделировать. Но необходимые модели будут отличаться от доминирующих моделей социальных систем XX столетия: все они были вдохновлены одной-един-ственной культурой — западной — и предполагали индивидуальное и институциональное поведение, основанное на одном-единственном типе рациональности — также западном.
Требования к ученым велики. И это касается как общественных, так и естественных наук. Это проблемы не только социологов или политологов. Это также проблемы экологов, урбанологов, психологов, демографов, экономистов, химиков и физиков, (93:) специалистов по кибернетике и системному анализу. В рамках существующих ныне границ научных дисциплин справиться с этим проблемами не может ни один ученый.
К счастью, границы научных дисциплин не вечны. Эти границы — наследие прошлого, и ныне они устарели. Каждая из новых крупных областей научных исследований — новая физика, новая биология и новые системные науки — ищут и находят черты единства в наблюдаемом разнообразии мира. Их открытия складываются в замечательную картину мира — картину, в которой Вселенная самоорганизуется, последовательно поднимаясь на все более высокие уровни эволюции, причем сложность окружающего нас мира уравновешивается его интеграцией. Происходящая в настоящее время научная революция по своим масштабам не уступает той, которая привела к замене птолемеевской геоцентрической вселенной современным представлением о солнечной системе, но намного превосходит ее по последствиям, как для отдельных людей, так и для и всего общества в целом. По мере того, как развертывается современная революция, наука обретает все большее социальное значение. Новая наука отнюдь не меньше печется о нуждах и заботах людей: практическая полезность и достоверное знание не исключают друг друга. Интегральные теории природы и общества не только полезны, но и являются надежным источником информации.
Требования к искусству
Люди искусства были главными архитекторами Возрождения, и их значимость для отдельных людей и общества в целом не уменьшилась в наше время. В век бифуркации социальная ответственность художника не уступает социальной ответственности ученого. Но, как мы уже отмечали, современные художники оказались еще более изолированными от общества, чем ученые.
Обособление искусства от общества, в отличие от автономизации науки, — явление, типичное для XX столетия. Раньше деятели искусства были интегрированы в общество; их интересы — личные, социальные, политические и художественные — были неразрывно связаны друг с другом. От Аристофана до Бальзака писатели подчеркивали единство своих интересов и интересов общества; «Герника» Пикассо — красноречивое тому подтверждение. Утверждению Платона о том, что истина может быть постигнута как красота, вторит Шиллер, который в своей поэме «Художники» провозгласил: «То, что мы постигли как красоту, в один прекрасный день откроется нам как истина». Бальзак намеревался завершить пером то, что Наполеон начат мечом, а такие фигуры, как Гёте и Вагнер, не колеблясь прибегали в своих произведениях к социальным и культурным посланиям.
В литературе верность той же традиции сохранили такие писатели, как Герман Гессе, Жан-Поль Сартр и Эжен Ионеско, однако многие деятели искусств утратили какую-либо связь с обществом в целом. Музыка, живопись, скульптура, даже балет все более обращались внутрь, интровертировались, в поисках «вечных» законов и вечного смысла. Лучше всего высмеял представление о том, что художник должен адресоваться к обществу в целом, Арнольд Шёнберг. Если это искусство, утверждал он, то оно не для всех, если же оно для всех, то это не искусство. Многие современные композиторы-авангардисты разделяют мнение Шёнберга. Музыка Штокхаузена или Булеза не может быть понятна неподготовленному слушателю; по словам одного из любителей авангардистской музыки, никогда не знаешь, хороша ли пьеса, до тех пор, пока не изучишь ее партитуру. То же самое можно сказать о большинстве художников и скульпторов, чьи работы выставлены в престижных галереях и чьи имена освящены принадлежностью к высшим кругам художнической элиты.
Для художника — в широком смысле слова — все труднее считаться очень хорошим и в то же время пользоваться широкой популярностью. В 1913 году «Весна священная» Стравинского вызвала фурор; в 1991 г. первое исполнение одного авангардистского произведения вызвало интерес лишь у весьма немногочисленных критиков и удостоилось одобрения в узком кругу последователей авангарда. Произведения искусства покупаются из-за их престижной ценности или как способ капиталовложения. Люди посещают картинные галереи, музеи, концерты и оперу по причинам весьма далеким от удовлетворения эстетических потребностей — такие посещения составляют часть образования или являются тем, что соответствует социальным представлениям о «приличиях».
На протяжении большей части XX столетия художники отвергают общество как свою аудиторию, а общество отказывается от «высокого» или «серьезного» искусства как источника наслаждения. Разумеется, великое искусство никогда не приносило наслаждения всем людям, даже в XVIII и XIX столетиях. Но в те времена искусство было достоянием королевских и княжеских дворов и аристократов, составлявших свиту правителей. В наше время гораздо более широкие общественные круги были бы готовы приобщиться ко всем видам искусства, .если бы не интровертность ведущих художников, критиков и историков.
Ясно, что такие отношения не следует продолжать в эпоху, когда творческие умы общества должны сосредоточился на жизненно важном выборе и уникальных возможностях. Ведь высокое Искусство дисциплинирует воображение, приводит к новым озарениям в понимании природы человека и социальных отношений .и служит путеводной нитью при выборе целей и задач.
Существует, однако, одна неприятная проблема, которая возникает, как только об искусстве говорят, что оно призвано служить нуждам общества. Не нарушает ли подобный подход к искусству его свободу и автономию? Нет ли здесь вмешательства в исключительные прерогативы художника — в его самовыражение через им же выбранную сферу?
Лишь немногие выступили против насильственного порабощения искусства политикой в 50-е годы. «Социалистический реализм», как называлось сталинистское искусство, породил жалкую пропаганду и еще более жалкое искусство. Революционное искусство, будь то в Китае, Африке или Латинской Америке, нанесло ущерб художественной целостности в пользу выдвигаемых на первый план политических мотивов. Искусство на службе политики так же плохо, как искусство на службе прибылей. И хотя на улицах Вены, Лондона, Парижа или Берлина время от времени появляется великолепно выполненный и остроумно задуманный рекламный плакат, в целом коммерческое искусство представляет собой не более чем иллюстрацию. Должны ли художники держаться в стороне от социальных проблем и отстаивать целостность искусства и творчества?
В решающую эпоху 90-х годов этот вопрос приобретает особую остроту. Эксцессов политического искусства, несомненно, следует избегать. Но это не означает, что искусство необходимо отделить от общества и освободить от социальной ответственности. Даже будучи самовыражением художника, искусство апеллирует не только к самому творцу, но и к более широкой публике: передача эстетического опыта есть неотъемлемая часть творческой деятельности человека искусства.
Художник должен быть свободным, спонтанным, творчески активным и в то же время ощущать социальные потребности. Произведения художников учат глаза видеть, уши — слышать, а разум — воспринимать человеческую реальность-во всем разнообразии и блеске ее эволюции. Великие художники делают новое привычным, кристаллизуют полуосознанные понятия и способствуют рождению широкого комплекса ценностей и идей. В частности, широкое и глубокое влияние на общество оказывают исполнительские виды искусства. Театр, телевидение и кино могут гальванизировать всеобщее восхищение и вызвать бурные споры. Драматические произведения на сцене и на экране дают толчок новым тенденциям не только в искусстве, но и во всем обществе.
Обретая вновь свою социальную значимость, искусство и наука, выражения-двойники «высокой» культуры современной цивилизации, должны стать главными двигателями ее эволюции.
Требования к религии
Даже когда наука и искусство обращаются к нуждам и заботам человечества, системы верований не становятся излишними. Наука не претендует на то, чтобы изрекать неоспоримые истины в последней инстанции, тем более изрекать божественную волю или открывать божественные намерения. Искусство время от времени высказывается на темы, имеющие трансцендентальное значение, но трактует их эстетически и интуитивно, а не явно и не систематически. Во всяком случае для людей всегда существует нечто большее, чем научная причина и эстетическая чувствительность. Это нечто — духовное измерение, потребность в котором не в состоянии удовлетворить в полной мере ни наука, ни искусство.
Великие религии не только дают средство для удовлетворения индивидуальной потребности в духовном; они также предлагают руководство к гармонизации социальных отношений. Социальный и экуменический элемент просматривается в иудаистско-христианской религиозной традиции ничуть не в меньшей степени, чем в системах вероучений Востока. Например, иудаизм видит в человеке партнера Бога во все продолжающейся работе по сотворению мира и призывает народ Израиля стать «светом для других народов». Суть христианского вероучения составляет любовь к Богу единому, долженствующая отражаться в любви к ближнему и в служении ему. Хотя мусульманские фундаменталисты и- поныне продолжают вести священную войну против неверных, исламу также присущ универсальный и экуменический аспект. Тавхид — утверждение единства — означает религиозное свидетельство «Нет бога, кроме Аллаха», и Аллах является символом божественного присутствия и божественного откровения для всех людей. Индуизм, единственная из великих религий, не имеющая персонифицированного основателя, признает единственность человечества в единственности Вселенной, а буддизм считает своей основополагающей догмой взаимосвязь всего сущего в рамках «взаимозависимого совместного происхождения», интерпретируемого прогрессивно мыслящими буддистами как мандат на достижение высших форм единства в современном мире взаимозависимости.
Китайские духовные традиции почитают гармонию как высший принцип природы и общества. В конфуцианстве гармония применяется к человеческим отношениям в терминах этики, в то время как в даосизме гармония — понятие почти эстетическое, определяющее природу и отношение между человеком и природой. Бахай, одна из новейших мировых религий, число приверженцев которой быстро растет, рассматривает человечество как органическое целое, находящееся в процессе эволюции к миру и единству — состоянию, которое новая религия считает и желательным, и неизбежным.
Все перечисленное выше — существенные элементы мировых религий, но за редким исключением эти элементы не выступают достаточно отчетливо. Они остаются в тени насущных проблем той или иной религии и конкуренции между вероучениями, каждое из которых предлагает единственно верный путь к удовлетворению потребности в духовном и к спасению, претендуя на исключительное обладание истиной. Новый акцент на экуменической, более ценной стороне монеты не нарушает вероучения, а лишь делает их более значимыми. Лидеры и пророки великих религий в свое время претендовали на роль наставников и властителей дум и отдельных людей, и всего общества в целом; их последователи не должны возражать против того, чтобы их вероучения сохранили свою значимость и в наше время.
Чтобы стать ныне поистине значимыми, современным религиям необходимо не только восстановить гуманизм своих традиций, но и совершить шаг вперед и придать новый смысл жизни в наш век бифуркации. Для достижения этой цели одного возвращения к первоосновам, сколь угодно просвещенного, недостаточно. Необходим какой-то новый виток развития, творческое обобщение идей, питавших информацией и дававших вдохновение великим религиям на заре цивилизации.
Основные контуры такого развития уже различимы. Прежде все-го необходимо отказаться от одного из основных понятий иудаистско-христианской традиции — представления о Боге, внешнем по отношению к человеку и миру. Бог современного человечества должен быть имманентным Богом, одухотворяющим мир изнутри, а не правящим миром извне. Подобное представление о Боге не чуждо религиозной мысли: в христианстве оно появляется в натурализме св. Франциска Ассизского и в эволюционизме Пьера Тейяра де Шардена. Таким образом, самосотворение Вселенной должно быть признано и прославлено. Это трудная задача: до сих пор библейскую традицию не удавалось привести в соответствие с непрестанно эволюционирующей реальностью. Большинство иудаистско-христианских религий, хотя они и обладают исторической перспективой, когда речь идет о духовном развитии личности, утрачивают аналогичную перспективу в том, что касается эволюции человечества. Тем не менее человечество развивается, и его эволюция происходит в более широком контексте эволюции жизни на Земле и эволюции Земли в космосе.
Современные теологические учения большей частью исходят из представления о Царстве Божьем, господствующем в раз и навсегда сотворенной и не изменяющейся Вселенной. Антагонизм между некоторыми течениями в христианстве по поводу понятия эволюции — не более чем поверхностное проявление не ослабевающих трудностей, с которыми иудаистско-христианская традиция имеет дело, когда сталкивается с реальностью фундаментального изменения, происходящего в самой ткани мира. В наше время пренебрегать этим более невозможно: мы находимся ныне в самом разгаре фундаментального необратимого процесса преобразования, оказывающего влияние на все проявления жизни на нашей планете. Чтобы сохранить свою значимость, западные религии должны нести идею о мире не как о чем-то застывшем или изменяющемся лишь в зависимости от времени года, а как о принципиально и необратимо эволюционирующем.
Историческая задача великих религий состояла в постижении и провозглашении духовного аспекта мира и в ознакомлении верующих с его значением. В дальнейшем развитии религии постижение духовного аспекта могло бы привести к представлению о самоупорядочивающемся космосе. Теологи могли бы напомнить, что мы сами — дети эволюционирующего мира; что мы несем в себе отпечатки любого преобразования, которому когда-либо подвергалась наша Вселенная. Химические элементы, из которых состоят наши тела, родились в гигантских катаклизмах внутри звезд и вспышках сверхновых. Эти элементы прошли через стадию рассеяния в межзвездном пространстве, чтобы впоследствии оказаться в утробе протозвезд нового поколения. Родившись в недрах новых звезд, химические элементы на поверхности планет приняли участие в зарождении жизни и смесях разнообразнейших молекул и протобионтов в морях, омывавших в незапамятные времена нашу планету. На протяжении миллиардов лет химические элементы поступали в живые организмы и выводились из них, совершая кругооборот по паутине структурных связей, составляющих самоподдерживающуюся и саморазвивающуюся реальность земной биосферы. Силы, которые породили кварки и фотоны в первые мгновенья существования заполненного излучением космоса, привели к конденсации галактик и звезд в расширяющемся пространстве-времени и образованию сложных молекул и систем на поверхности несущих жизнь планет, — эти самые силы действуют и в наших собственных телах. Они питают наш мозг информацией, побуждают его к работе и достигают уровня самопознания, когда мы собираем воедино многочисленные разрозненные фрагменты нашего нового знания о мире.
Новому эволюционному знанию, добытому наукой, религия могла бы придать большую глубину и сообщить человеческое измерение. Религиозные сообщества могли бы отметить празднеством изначальную вспышку, ознаменовавшую рождение той Вселенной, которую мы знаем, — мгновенный синтез фотонов и многих микрочастиц, атомов и молекул в расширяющихся просторах космического пространства. Они могли бы отметить празднеством возникновение макромолекул и протоклеток — провозвестников и глашатаев жизни
на поверхности нашей планеты и бесчисленных, хотя и еще не известных, планет в этой и мириадах других галактик. Они могли бы признать, что космос — это наше «я», только несравненно больших масштабов; что наше странствие как отдельных личностей отражает эпохальное странствие мира.
Никакая история сотворения мира не может быть более вдохновляющей, чем эта концепция, поскольку эта история не может с такой же полнотой выразить реальность физического аспекта бытия. И ни одна история не могла бы быть столь своевременной. Ибо, признавая и отмечая празднеством самосотворение мира, религиозные сообщества возродили бы древнюю идею: они стали бы снова рассматривать природу как святыню, как элемент священного сообщества космоса. С возрождением святости природы современные люди получили бы свежий импульс для переориентации своего отношения к естественному окружению. Религиозные сообщества могли бы взять на себя возрождение отношения к природе как к святыне и принять участие в зарождающейся эволюции человечества со всей духовной силой.
Религиозное обновление всегда идет вслед за кризисами цивилизации. В самые тягостные моменты истории Израиля появились иудейские пророки; христианство воздвиглось на хаосе, возникшем после морального упадка клонившейся к закату Римской империи. Будда появился в период. духовной и социальной смуты в Индии; Магомет провозгласил себя пророком Аллаха в эпоху раздоров в Аравии; религия бахаулла возникла в условиях жесточайшей неволи в умирающей и раздираемой междуусобицами Оттоманской империи. Ныне мы находимся в эпицентре величайшего и глубочайшего кризиса, который когда-либо выпадал на долю человеческого рода, в эпоху, когда под угрозой находится сама ткань жизни на Земле. Зреет ли в утробе века бифуркации новое обновление? Если такое действительно ожидает нас, то религиозные сообщества мира должны вступить в холистический альянс как жизненная культурная сила, проливающая свет на то, каким должен быть следующий шаг в эволюционном самосотворении нас как биологического вида, и способствующая свершению этого шага.
Требования к образованию
Наука, искусство и религия могут эффективно справиться с проблемами 90-х лишь при условии, что порожденные ими идеи, интуитивные представления и убеждения распространятся в обществе. И хотя наука, искусство и религия оказывают влияние на мысли и чувства всех людей, те люди, которые не обладают научным складом ума, не проявляют художественных наклонностей и не исповедуют религию на сознательном уровне, будут медленно реагировать на возникающие взгляды и мнения. К таким людям — а они составляют большинство населения во многих странах — надлежит обращаться с помощью более прямых и доходчивых средств. Прежде всего это означает, что роль средств массовой информации должна быть иной.
Коммерческие средства массовой информации — в том числе газеты, радио и телевидение — могут быть весьма эффективными в распространении соответствующей информации, однако не ясно, каким образом они могут быстро и эффективно изменить сложившиеся стереотипы. Существующая ныне ориентация средств массовой информации на «злободневность* (означающую узкие временные горизонты) и «человеческие интересы» (означающие, что сообщаемая информация относится к событиям местного масштаба) изменится только в том случае, если изменятся интересы и потребности широкой публики. Однако на это понадобится время — новые идеи должны проникнуть в сознание людей и оказать свое воздействие. Возникает ситуация, аналогичная старой проблеме «яйца и курицы»: средства массовой .информации не изменятся, пока не изменятся интересы и потребности широкой публики, а те не изменятся, пока средства массовой информации не доведут до сведения публики соответствующую информацию. Коммерческие средства массовой информации сами не в силах разорвать этот порочный круг. С другой стороны, некоммерческие .средства массовой информации, возможно, могли бы справиться с этой .задачей.
Чтобы средства массовой образовательной информации могли справиться с подобной задачей, их необходимо основательно реформировать. В условиях западных демократий они имеют в этом отношении больше шансов на успех, чем коммерческие средства массовой ин-. формации: общественные радиовещание и телевидение и связанные с ними образовательные передачи *е зависят напрямую от капризов переменчивого вкуса широкой публики. Пользуясь средствами образовательной массовой информации, журналисты могут проявить ту самую ответственность, -которую они так хотели бы пробудить в других: журналистам предоставилась бы возможность затронуть вопросы, выходящие за рамки краткосрочной злободневности и локальных интересов и охватывающие долговременные проблемы мирового значения. 'Не нужно только излагать проблемы на эзотерическом жаргоне науки или прибегать к помпезной упаковке информации, присущей научной документалистике. Драма, комедия, поэзия и будоражащая воображение компьютерная графика при изложении текущих проблем и перспектив, которые их решение сулит в будущем, могли бы оказать сильное положительное действие.
Усилия средств массовой информации важны, но сами по себе недостаточны — за ними должны последовать институты современной системы образования. Существуют различные возможности для реформирования всех областей образовательной системы, но они не свободны от трудностей. Существующие ныне образовательные институты пронизаны устаревшими представлениями о мире и о месте человека в нем. Эти представления фрагментированы замкнутыми контурами естественнонаучно-технической, социальной, научно-политической и художественно-духовно-релнгиозной субкультур. Подобная классификация, равно как и деление наук на точные и гуманитарные — устарела и даже стала опасной. Она мешает людям обрести целостное видение самих себя и своего века; люди лишаются возможности видеть вещи в целостной перспективе.
Особое значение имеет реформа системы образования в области социальных наук. Социальная и гражданская программы исследований почти во всех частях света благоприятствуют возникновению того, что принято эвфемистически называть «национальным этосом», — этосом, который в действительности часто лежит у истоков этноцентризма взрослых, лояльности по отношению к узким группам и махрового шовинизма. Такие программы могут способствовать росту непонимания между народами и культурами и вести к нетерпимости. Когда дети вырастают и становятся взрослыми, категории, с которыми они знакомятся в школе, интровертируются и становятся неотъемлемой частью их личности. Эти категории проявляются в отношениях и установках, оказывающих влияние на социальные и политические процессы, причем не только в той стране, где живут ставшие взрослыми дети, но и в остальной части взаимозависимого мира. Настоятельный императив состоит в том, чтобы школы отказались от культивирования узкого и недальновидного этоса, а учебники перестали выступать в роли шовинистических фильтров внутренних и международных дел.
Все это требует многих изменений. Систематические анализы учебников, используемых в курсах по гражданским и социальным проблемам, читаемых в учебных заведениях США и Европы, показывают, что обычно основной акцент делается на истории своей страны, а не на истории других стран; события и эпизоды из истории той или иной страны излагаются таким образом, что у детей складывается представление о превосходстве своей страны над чужими странами; иностранные государства предстают в качестве либо «друзей», либо «врагов», но учащиеся почти лишены возможности судить об этих странах по их собственным ценностям и достижениям. Тексты редко требуют обсуждения и критического осмысливания; в основном они требуют только принятия. Учителя и преподаватели начальной и средней школы редко поощряют дебаты; они не любят открытых политических споров. Их роль, по убеждению большинства учителей, состоит в том, чтобы помочь детям стать лояльными гражданами, питающими должное уважение к публичной и институциональной власти и послушно выполняющими ее распоряжения. 'В результате современная система образования плодит конформизм, пассивность, местнические амбиции и узкий, недальновидный взгляд на мир. Такое положение дел устарело ничуть не меньше, чем сегментация системы знаний в науках. В действительности не существует противоречия между международной солидарностью и лояльностью по отношению к одной нации, подобно тому как можно быть- хорошим членом семьи, сообщества, достойным представителем профессии и нации и вместе с тем быть добропорядочным членом мирового сообщества. Более того, признание легитимности и ценности других наций и культур может стать предпосылкой к пониманию истинного места, занимаемого человеком и его страной в глобальной семье всех народов и всех стран.
В целом, чем престижнее школа, тем в большей мере она отражает и внедряет взгляды и ценности того общества, которое возвело ее на высокий пьедестал. Это — основное препятствие на пути реформирования «приготовительных» школ и элитарных университетов. В такого рода аристократических учебных заведениях традиция ценится настолько, что она ограничивает видение и фильтрует инновации. Неудивительно, что такого рода учебные заведения выпускают лидеров, образование которых узко ориентировано на сохранение status quo . Но наш мир нуждается не в лидерах с ориентацией на status quo , пестуемых в башнях из слоновой кости привилегированных учебных заведений, а в гибкой и функциональной обучающей среде, в которой люди, пожилые и молодые, могли бы почерпнуть концепции и.идеи, адекватные их настоящему и будущему.
Гибкие, ориентированные на решение определенных задач системы образования не устраняют потребность в высококачественном образовании, в учебных заведениях, где выращиваются и передаются из поколения в поколение сладчайшие плоды знания. Но заведения с традиционно мыслящей профессурой, сколь бы высоко они ни котировались в специализированных областях знания, должны быть дополнены заведениями с преподавателями, мыслящими широко, целостно и интегративно. Мир в конце XX столетия нуждается в учебных заведениях нового типа, в которых люди могли бы окинуть единым взглядом проблемы, над решением которых бьется их век. Эти заведения также должны достигать высочайшего уровня образования,* но (основное внимание в них должно быть сосредоточено не на специализации, а на интеграции знания и развитии холистического видения.
Холистически ориентированные учебные заведения не должны стремиться во что бы то ни стало превзойти педагогику, практикуемую в учебных заведениях со специализированным обучением. Глобальное видение, столь необходимое в нашу решающую эпоху, лучше всего приобретается вне университетских аудиторий и не на формальных лекциях. Обучение происходит в рамках неформальных семинаров, обсуждений, дискуссионных групп, индивидуальных занятий под руководством преподавателей, а также практики, проводимой на уровне ординатуры. Холистическое обучение — это результат одновременной выработки интуиции, знания и практических навыков. Юношам и девушкам, не намеревающимся работать в какой-либо специальной области, нет нужды переселяться в тенистые университетские городки, а людям преклонного возраста, вознамерившимся достичь лучшего понимания современных проблем, не нужно снова входить в студенческие аудитории. *
Холистическое образование — не детский сад; это скорее пропедевтика любых других форм обучения, в том числе самых строгих и специализированных. Целостный взгляд на проблему, столь необходимый нам всем, достигается не упрощением, а интеграцией новейших достижений современного знания. Такая интеграция — задача весьма насущная, и для решения ее необходима соответствующая база. Нам нужны институциональные организации, в которых сводные группы «специалистов по обобщениям» могли бы получить и интегрировать новейшие достижения современных наук, искусств и основных религиозных систем.
Такая задача может показаться претенциозной: она предполагает рождение нового «человека Ренессанса», способного овладеть всем объемом знания своего времени. В действительности требование более скромно. При происходящей ныне революции в науках достижение холистического видения не требует гения-одиночки. Задача может быть решена с помощью систематических усилий; и уже сейчас существует несколько институтов, в которых уже предпринимается подобная попытка*.
Одно из таких учреждений — Венская Международная Академия, недавно созданный частный университет, ректором которого является автор этой книги. Цель, сформулированная в уставе Академии, — всячески способствовать холистическому мышлению на основе новейших достижений естественных и социальных наук и установлению творческого диалога между естественными и гуманитарными науками. Члены Академии, в число которых вошли ученые, активно работающие в естественных и гуманитарных науках, правительственные чиновники и бизнесмены, объединены стремлением стать подлинными специалистами по обобщениям и помочь другим достичь аналогичной компетенции.
Центры холистического обучения играют жизненно важную роль в решающие 90-е годы. В отсутствие интеграции, создаваемой специалистами по обобщениям, альянс между наукой, искусством и религией остается внешним и поверхностным. Необходимы институты, которые стали бы форумом для информированных индивидов, делом жизни которых стало бы следить за новейшими течениями в науках, искусстве и религии и интегрировать последние достижения в целостный взгляд на человека, природу и общество. Для этого нужно сделать нечто большее, нежели расположить понятия и теории последовательно, одно за другим, как в словаре или энциклопедии; необходимо показать, как откровения и теории складываются в одно органичное целое. Индивиды такого рода появляются ныне во многих областях человеческой деятельности — от астрофизики до управления корпорацией. Собранные вместе, их откровения могут оплодотворять друг друга и оказывать взаимную поддержку.
Через холистический альянс науки, искусства, религии и образования мы можем научиться видеть в проблемах и требованиях века бифуркации элементы сложного, но единого исторического процесса. Наше переходное время можно рассматривать под взаимно дополнительными углами. С точки зрения наук, наше время можно было бы воспринимать как эволюцию специфической разновидности сложной системы, в которой универсальные законы развития систем принимают формы и особенности, присущие современному человечеству в его глобальной среде. С точки зрения искусств, переживаемый нами переходный период выглядит приключением, исполненным глубокого драматизма и значения, открывающим новые возможности для личного творчества и создания новых отношений в обыденной жизни, любви, партнерстве и солидарности. С точки зрения религии, переход представляется исполненным все более глубокого значения по мере достижения все более высоких ступеней в продолжающейся самоэволюции и самоинтеграции Вселенной, находящих выражение в новых формах сознания, которые знаменуют продвижение на долгом пути человечества к единству и целостности.
Холистический альянс — своего рода культурный аналог полета «Аполло» на Луну — может быть достигнут. Для этого необходимо возникновение нового измерения в общественном сознании, чувство ответственности и стремление к эффективности ученых, людей искусства, тех, кто трудится в сфере образования, и религиозных деятелей. Холистический альянс требует понимания и поддержки со стороны правительства и деловых кругов и создания гибких учебно-исследовательских институтов, в которых специалисты по обобщениям могли бы интегрировать возникающие у них проблески понимания ситуации в практически полезные прогнозы.
Глава 9. Главный вопрос Опасная игра
Современный человек не полагается более на силу мышц в сражении, на скорость полета и на защитную маску или окраску в вопросах выживания. Для сохранения своей жизни он научился полагаться только на разум. Современный человек ведет роковую игру, где ставка — наше коллективное выживание и выживание всей биосферы в целом.
Около пяти миллионов лет назад эволюционная ветвь, которая привела к современному человеку, отделилась от африканских человекообразных обезьян — общих предков человека, шимпанзе и горилл. Человекообразные обезьяны — это четвероногие, опирающиеся при ходьбе на межфаланговые суставы передних конечностей; Homo — это прямоходящее двуногое. У человекообразных были мощные челюсти и небольшой головной мозг (в пределах 300 — 600 кубических сантиметров); у Homo была небольшая челюсть и головной мозг, четырехкратно превосходивший мозг человекообразных (объемом 1400 — 1600 куб.см). Большинство человекообразных приспособлены к жизни на деревьях; Homo был приспособлен к жизни на земле. Именно эта приспособленность и стала решающим фактором в эволюции разума. Почему некоторые стаи протогоминидов покинули деревья, до сих пор остается загадкой (некоторые антропологи считают, что протогоминиды были вытеснены из лесов в саванны физически более развитыми приматами, обитавшими на деревьях), но коль скоро они покинули деревья, их дальнейшая судьба была предопределена: они были обречены на некоторую форму разума — или на уничтожение. Вопрос, который стоит перед нами сейчас, — какого рода разум достаточен для выживания в XXI столетии? Человечеству, по словам Бакминстера Фуллера, предстоит последний экзамен. Это экзамен на интеллект: проверка коллективного IQ человека как биологического вида.
Разум присущ не только Homo , но и другим видам: другие животные также обладают развитыми формами интеллекта; если бы другим видам было необходимо и представилась возможность развить свой интеллект, то число разумных видов было бы больше. Киты и дельфины обладают интеллектом, но они живут в водной среде, более стабильной и более приспособленной для жизни этих существ. Разуму морских млекопитающих не нужно было эволюционировать в активный, манипулятивный разум людей — обитателей суши. Разум такого типа требуется только тем, кто живет на суше, где для поддержания сложных биохимических реакций существенно наличие и удержание воды, непрекращающийся подвод свободной энергии и поддержание постоянной температуры. Разум соответствующего типа мог появиться у различных видов, живущих на суше; в свое время такой интеллект мог возникнуть у динозавров. У одного из видов — стенаникозавра — для этого были благоприятные предпосылки: вместительный череп, большие глаза и длинные руки, но он исчез вместе с остальными динозаврами. Если бы стенани-козавр эволюционировал и приобрел высокоразвитый интеллект, биосфера могла бы быть населена ныне не людьми, а рептилиями — со всеми умопомрачительными последствиями.
В отличие от истории динозавров и обитающих в море млекопитающих, только случайное стечение обстоятельств сделало возможной и даже необходимой историю нашего вида, и наши далекие предки в борьбе за выживание сделали ставку на манипулятивный интеллект. Игра, которую они затеяли, была весьма рискованной, поскольку едва наши предки спустились с деревьев, как их на каждом шагу стала подстерегать смертельная угроза. Саванна к тому времени уже была населена животными, большинство которых были сильнее и быстрее людей. Укрыться от хищников в кронах деревьев было теперь невозможно, и у наших предков оставался только один выход: использовать освободившиеся передние конечности. Отпала необходимость хвататься за ветви деревьев, и руки можно было использовать для других надобностей. Вполне вероятно, что развивающиеся руки использовались при транспортировке детенышей, когда стаи первых гоминидов последовали за мигрирующими ордами других видов на формировавшиеся равнины Африки. Возможно, наши предки использовали для самообороны камни и палки, как это делают шимпанзе, орудуя передними конечностями. Но в отличие от шимпанзе и других человекообразных обезьян, избранный нашими далекими предками способ выживания позволил им усовершенствовать контроль за телом, повысить тактильную чувствительность и в особенности развить правую руку. Способными выжить оказались только те стаи гоминидов, которые преуспели в развитии именно этих способностей. И наши далекие предки блестяще справились со стоявшей перед ними задачей: в двигательной и чувствительной зонах коры головного мозга Homo sapiens ' a кисть руки, особенно большой палец, была представлена феноменально детально.
Когда же передние конечности трансформировались в руки и кисти (с преимущественно развитой правой рукой и правой кистью), отпала необходимость в использовании челюстей для обороны. Естественный отбор не требовал более клыков, секторных малых коренных зубов и массивной челюсти, в которой могли бы разместиться эти зубы. Естественный отбор отдавал предпочтение большому головному мозгу, способному обеспечить праворукость и разум, и черепу, способному стать надежным вместилищем увеличившегося в объеме мозга. Так возник прямоходящий двуногий вид с объемистым головным мозгом, небольшой челюстью и отставленными большими пальцами — характерными особенностями, отличающими Homo sapiens ' a .
Развитие большого головного мозга повлекло за собой целую серию инноваций. Среди способностей, которые давали преимущества обитающим на суше двуногим, наиболее важной была способность кооперировать усилия с другими представителями вида при выполнении задач, имевших решающее значение для выживания. Те мутанты, которые обладали более высокой коммуникативной способностью по сравнению с другими особями, имели преимущество при естественном отборе. Когда же общественные индивиды распространились, передаваемый на генетическом уровне язык знаков человекообразных обезьян трансформировался в гибкую систему понятных для членов сообщества символов, характерную для человеческого языка. Социальное поведение Homo sapiens ' a освободилось от жесткой генетической запрограммированности и обрело способность адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. В неокортексе способность к праворукости и пользованию орудиями объединилась с недавно обретенными способностями к коммуникации и социализации. Наши предки эволюционировали от обитавших на суше человекообразных в вид, который не без преувеличения, но с определенными основаниями, стал считать себя «разумным.
С момента своего первого появления в Африке около 100000 лет назад Homo sapiens не претерпел сколько-нибудь существенных изменений. Но на протяжении большей части 5 миллионов лет, прошедших с тех пор, как Homo sapiens впервые спустился с деревьев, его замечательные мануальные и когнитивные способности оставались невостребованными. Долгие тысячелетия небольшие стаи гоминидов влачили жалкое существование на грани смерти. Жизнь их была полна риска и опасностей. Выигрывать в азартной игре они начали медленно около 1,5 миллионов лет назад. Неподалеку от Часованьи в Кении археологи обнаружили рядом с костями гоминидов обожженную глину и каменные орудия, изготовленные нашими древними предками. Глина сохранила следы обжига при температуре гораздо более высокой, чем та, которая обычно развивается при пожаре в зарослях кустарника. Невозможно утверждать с уверенностью, что глина была обожжена на костре, разведенном жившими около 1,5 миллионов лет назад гоминидами; мы не располагаем прямыми данными, которые бы неопровержимо свидетельствовали об этом: при сильных пожарах, когда начинает интенсивно тлеть ствол толстого дерева, могут развиваться высокие температуры. Но если мы вернемся на 500000 лет назад, то получим уже неоспоримые свидетельства того, что гоминиды в эту эпоху владели огнем. Следы кострищ, оставленные нашими далекими предками полмиллиона лет назад, служат первыми признаками того, что Homo sapiens , сделав ставку на интеллект, выиграл.
Овладение огнем было интеллектуальным ходом: огонь дал рассеянным стаям гоминидов небольшое, но решающее преимущество в борьбе за выживание. Огонь вызывает страх у всех существ: при соприкосновении пламя и тлеющие угли сжигают перья, мех, волосы и шкуру. Поскольку инстинктивная реакция любого существа — спасаться бегством, тот, кто владеет огнем, может использовать его для защиты. Огонь — важное средство обеспечения беспрерывного снабжения пищей; сырое мясо быстро портится, тогда как жареное остается съедобным. Поджаривая пищу, гоминиды получили возможность пережидать «неурожайные периоды» между охотой в плохую погоду; отпала необходимость жить только «из руки в рот».
Овладение огнем, непосредственно действующей и самой грозной из элементарных сил природы, происходило не одномоментно и не в одном месте. Homo erectus , наш прямой предок, по-видимому, в течение долгого времени разжигал костры на своих стоянках. Об этом ясно говорят находки археологов: следы разложенных человеком кострищ обнаружены в столь удаленных друг от друга точках земной поверхности, как Жоукоудян близ Пекина, Арагон на юге Франции и Вергешселеш в Венгрии. По-видимому, несколько групп гоминидов овладели огнем почти одновременно, не зная (а может быть, и зная) о достижениях другой группы.
Процесс овладения огнем должен был протекать медленно — по крайней мере по современным стандартам. Пожары периодически занимались от ударов молнии во всех тропических и субтропических экосистемах. Естественные пожары играют жизненно важную роль: они уничтожают мертвую органическую материю, возрождают плодородие почвы и создают благоприятные условия для роста новых растений. Homo erectus сталкивался с естественными пожарами на протяжении бессчетных тысячелетий и реагировал на огонь так же, как другие приматы и животные, — пускался наутек. Но постепенно некоторые индивиды, не лишенные авантюристических наклонностей, стали возвращаться к обугленным останкам и копаться на пепелище. Не подлежит сомнению, что они находили останки различных животных, в том числе и такие, которые не сгорели полностью, а лишь обуглились. По-видимому, собственный опыт показал им, что такие останки могут быть съедены не только на пепелище, но и в становище, находившемся в нескольких днях пути от того места, где бушевал пожар.
Все больше и больше групп гоминидов в поисках пищи возвращались к пожарищам, чтобы запастись съедобными останками животных. Они были не единственными любителями жареного мяса: другие животные, в особенности человекообразные обезьяны, легко подражающие поведению других видов, и другие виды обезьян, следовали по пятам гоминидов. Но у гоминидов было одно преимущество: их тела имели сравнительно редкий волосяной покров, и летящие искры причиняли им меньше вреда, чем животным с густым мехом или более плотным волосяным покровом. Еще более важным преимуществом было прямохождение. Освобожденными от веса тела руками было удобнее исследовать содержимое слоя пепла и угля, чем передними конечностями четвероногих; удобнее было и бросать руками камни и палки в конкурентов.
Затем последовала целая серия открытий. Начать хотя бы с того, что, как заметили некоторые гоминиды, палку, горящую с одного конца, можно спокойно держать за другой, холодный конец. Такие пылающие с одного конца палки, как оказалось, были весьма эффективным оружием. И вскоре не отдельные гоминиды, а целые стаи стали с шумом размахивать горящими с одного конца палками, распугивая других животных. Другое открытие последовало чуть позже: подбрасывая в пламя свежие, не горящие палки, гоминиды стали получать новые факелы, которые можно было использовать в качестве оружия.
Поджигание с одного конца сухой палки ознаменовало решающий прорыв в той азартной (и опасной) игре, которую наш вид вел, сделав ставку на интеллект. Огонь в естественных условиях затухал по истечении некоторого времени, но его можно было поддерживать, подбрасывая в пламя все новые и новые палки. Наши далекие предки обнаружили, что, поджигая палки, можно не только отпугивать других животных, но и поддерживать огонь. А поскольку в природных условиях огонь встречается далеко не всегда (и периоды без огня могут быть весьма продолжительными), поддержание огня стало важным повседневным занятием. Было сделано и третье открытие: оказалось, что огонь можно переносить. Горящую палку можно было взять и отнести, чтобы разжечь огонь в более удобном месте, например, у входа в пещеру или в самой пещере. С тех пор как было сделано это открытие, костры стали разводить у человеческих поселений и использовать для поджаривания добычи и отпугивания хищников. Имеются данные, свидетельствующие о том, что костры использовались гоминидами именно так, причем на протяжении поразительно долгих периодов времени. Например, в знаменитой пещере в Жоукоудяне огонь поддерживался с возможными перерывами на протяжении 230000 лет и был погашен, лишь когда провалился свод и из пещеры пришлось уйти.
В последующие столетия гоминиды обнаружили, что могут и сами добывать огонь, не дожидаясь счастливого случая, например, когда молния ударит в сухой кустарник и подожжет его. Добывание огня трением палочки о палочку или высеканием из камня и раздуванием тлеющей искры было замечательным изобретением разума гоминидов. Вместе с более ранними открытиями оно дало нашим предкам значительную власть над природой, гораздо большую, чем какому-либо другому существу. С этим изобретением наш вид вышел на торную дорогу к господству над всеми остальными видами. Людям не нужно было больше бороться за выживание в постоянном страхе перед более сильным видом: люди могли устраивать свои стойбища или поселения, защищать их и запасать впрок пищу. Греческий миф гласит, что Прометей похитил огонь у мстительного Зевса, который разгневался на людей, обхитривших его. Похищенная Прометеем искра, по преданию спрятанная в полом стебле сладкого укропа, возможно, ознаменовала собой величайший прорыв в истории человечества.
Обеспечив существование Homo sapiens 'а как биологического вида, выигрыши от ставки на интеллект стали поступать со все возрастающей частотой. Были заселены долины таких рек, как Нил, Тигр, Евфрат, Ганг и Хуанхэ. Огромное количество плодоносного ила, нанесенного могучими потоками, служило естественным удобрением, а происходившие периодически разливы рек — естественной системой ирригации. В ходе тысячелетий к регулярным урожаям дикорастущих растений добавились семена, высаженные на полюбившихся местах; со временем некоторые виды некогда диких растений были одомашнены. Примерно в то же время происходило одомашнивание некоторых видов животных. С началом неолита- — прорыва, который с полным основанием может быть назван первой великой технологической «революцией», — кочевые племена гоминидов превратились в оседлых землепашцев.
Следующий этап развития уже относится к истории Homo sapiens 'а как главного хищника планеты Земля. Развитый интеллект позволил нам воспроизводиться во все большем масштабе и взять власть над природой (или по крайней мере вторгнуться в нее), как того требовало удовлетворение наших растущих потребностей и ненасытных аппетитов.
Вопрос
Мы научились разводить огонь и действовали в предположении, что всегда можем погасить его. Но обосновано ли такое предположение? Все силы, которые мы вызвали к существованию, — это огонь того или иного рода, а его пламя — динамические процессы в природе, которые мы катализируем в надежде, что в нужный момент сумеем их погасить. Мы пребываем в уверенности, что укротили и этот Прометеев огонь, что можем не только возжигать, но и гасить его. И все же иногда новый огонь, вспыхнув, выходит из-под нашего контроля. Иногда, подобно джинну, выпущенному из бутылки, он начинает жить своей жизнью. Оказавшись на воле, огонь действует непредвиденным и не согласующимся с нашими намерениями образом, не столько создавая жизнь и среду обитания,, сколько разрушая их.
Именно так вела себя сила, которую мы выпустили на волю с изобретением пороха, и именно так ведет себя большинство современных технологий, основанных на использовании горючих ископаемых. Хиросима и Чернобыль научили нас, что джинн, выпущенный из атомного ядра, более могуществен и труднее поддается укрощению, чем все остальные джинны. Может оказаться, что роботы и компьютеры, равно как и мириады новых технологий автоматизации и средств связи, приручены нами далеко не так надежно, как нам кажется.
Все это должно дать нам пищу для размышлений. Когда около 5 миллионов лет назад линия Homo ответвилась от линии высших человекообразных обезьян, наш вид получил шанс. На карту было поставлено продолжение человеческого рода. Виду, наделенному разумом, не обязательно гарантирован эволюционный успех при воспроизведении и улучшении окружающей среды. Может приключиться какая-нибудь экологическая катастрофа, которая резко ухудшит состояние окружающей среды и поставит под угрозу существование вида. Если бы человеческий разум потерпел фиаско, то вполне возможно, что исчезновение нас как вида означало бы исчезновение всех высших форм жизни на Земле. Ставка на разум была самой крупной игрой, которую когда-либо вела биосфера.
И хотя миллионы лет исход игры оставался неясным, на протяжении «запротоколированной» истории человек получал выигрыш. И все же остается вопрос: не может ли сейчас эта история подойти к концу? Предположение об исчезновении нас как вида отнюдь не является надуманным — ведь мог бы где-нибудь в другом месте Вселенной исчезнуть разумный вид вскоре после того, как он занял доминирующее положение в своей системе? В конце концов, разум - лишь один из многих ответов, которые эволюция может предложить в великом танце мутации и естественного отбора, и не исключено, что в необъятных просторах Вселенной подобные вопросы уже ставились и решались. Несмотря на это, все наши усилия установить связи с инопланетными цивилизациями окончились неудачей. В печати появлялись сообщения о высадке на Землю НЛО с инопланетянами на борту, но они не были подтверждены, и их достоверность вызывает серьезные сомнения. И хотя жизнь на многих планетах, связь с которыми в принципе может быть установлена с Земли, не исключена, нам пока не удалось установить контакта ни с одной внеземной цивилизацией. Возможно, причина состоит не в том, что наделенные разумом виды не существуют вне нашей планеты: даже если несколько разумных видов и возникали на просторах галактики, их существование могло и не длиться долго. А если большинство разумных видов обладают малым временем жизни, то наши шансы на установление связи с ними резко падают. Нам необходимо посылать сигналы с точными пространственно-временными координатами, чтобы получить ответный сигнал: стоит ошибиться на сотню-другую лет, и наши собратья по разуму уже не смогут нам ответить.
Независимо от того, существует или не существует разум в космосе, мы горды тем, что разумная жизнь существует на Земле. Но так ли это? Ответ зависит от того, какое значение мы придаем слову «разум». Как стратегия в конкурентной борьбе за выживание, разум человеческого типа заведомо существует: за последние несколько тысяч лет он приносил немалые выигрыши человечеству. И все же затраты на человеческий разум непрестанно росли и теперь угрожают превысить приносимые им доходы. Если это произойдет, то наш вид превратится в планетарного паразита, который убивает своего хозяина, чьими соками он питается, — в своего рода раковую болезнь, разрушающую биосферу. Такой исход вряд ли можно назвать разумным.
Но возможен разум других типов, ведь в конце концов разум означает способность делать взвешенный выбор. В мире, столь сложном и взаимозависимом, сделать подобный выбор нелегко. Для этого требуется мыслить и действовать в глобальном контексте, с долговременным горизонтом. Видение на коротком расстоянии в темном туннеле может оказаться роковым, — подсказываемый таким видением выбор таит в себе тяжкие последствия для индивида и катастрофичен для биосферы, в которой происходила эволюция вида.
Выдержит ли наш разум уготованное ему испытание — окажется ли сделанный нами выбор правильным? Это главный вопрос: от ответа на него зависит наше коллективное выживание. Когда в каменном веке огонь выходил из-под контроля, выгорала часть леса или саванны и приходилось переносить стойбища на новые места, бродячие стаи Homo sapiens 'ов перебирались на еще не освоенные территории. В нашу эпоху совет «Отправляйтесь на Запад, молодой человек» был вполне осуществим, ибо на Западе [Соединенных Штатов Америки] еще можно было найти нетронутые земли. Ныне ситуация иная. Ничем не сковываемые силы человечества не оставляют нетронутой ни одну область на земном шаре, и если эти силы выйдут из-под контроля, нам просто некуда будет деться. Сделай мы ошибочный выбор, нам останется лишь использовать наши мега-технологии, чтобы вырыть для себя мегамогилу.
Далекие горизонты
А что если своевременные сдвиги в ценностях и мотивациях смогут создать слабую, но существенную флуктуацию, которая сместит наши переживающие бифуркацию общества на ветвь гуманистической эволюции? Что если наши эволюционирующие системы будут переведены в стабильное и гуманистическое состояние? Иначе говоря, что если воплотить на практике «Третью стратегию» эволюционного гуманизма? От долговременных перспектив, которые она сулит, дух захватывает! Вместо того, чтобы деэволюционировать до полного исчезновения, Homo sapiens мог бы эволюционировать и жить процветая!
Важный эволюционный скачок могло бы сделать уже следующее поколение. Нельзя не отметить следующий любопытный факт: если говорить о численности населения, то мы приближаемся к магическо-му числу: 10 to — десяти миллиардам человек. Столько людей будет жить на нашей планете к тому времени, когда кривая роста народонаселения, наконец, достигнет насыщения. Число 10 10 тесно связано с важными эволюционными скачками. Как отметил Питер Рассел, чтобы образовалась первичная живая клетка, необходимо около 10 миллиардов атомов. Около 10 миллиардов клеток необходимо, чтобы создать автономный многоклеточный организм. Около 10 миллиардов нейронов необходимо для возникновения сознания в неокортексе человеческого головного мозга. Если жизнь возникает из физических и химических процессов при достижении порога в 10 10 атомов, если сознание возникает у живых существ, когда число нейронов достигает 10 10 , то нечто существенно важное может возникнуть, когда столько же разумных существ собираются в живые сообщества.
Разумеется, сами числа — не более чем количественный параметр, а отнюдь не полный набор условий, который должен быть выполнен для того, чтобы эволюционный прорыв действительно состоялся. Аморфная масса из 10 миллиардов атомов способна превратиться в живую клетку ничуть не больше, чем масса из 10 миллиардов клеток — в живой организм или 10 миллиардов нейронов — в наделенный сознанием мозг. Между компонентами должны быть точные связи, циклы внутри циклов, обратные связи внутри обратных связей и согласованная интеграция на уровне целого. Только тогда в системе атомов и молекул может возникнуть клеточная жизнь, а в системе живых клеток — автономная жизнь и сознание.
Каковы шансы, что циклы и обратные связи того самого типа, которые в природе обеспечивают скачок на новый эволюционный уровень, могут возникнуть и в человеческом населении нашей планеты? Шансы представляются весьма высокими. Как мы уже знаем, количественный, экстенсивный рост достиг насыщения и, вполне возможно, сменился качественным, интенсивным развитием, т.е. структурализацией и комплексификацией. В конце концов в наши социальные системы включается не только все больше людей, энергии и вещества, но и все больше информации, а информация всегда приводит к возникновению структур, а не только агломератов, в той системе, в которую она втекает. Если бы этот процесс был непрерывным, то тот тип ритма
114
развития, который характерен для «роста зародыша в утробе матери, воспроизводился бы на уровне всего населения Земли. Возникновение и развитие головного мозга у зародыша замечательно и по ювелирной точности, и по тем аналогиям, которое оно дает для правдоподобной версии роста народонаселения мира. Рост клеток головного мозга ускоряется, начиная с восьмой недели беременности, а к десятой неделе приобретает взрывной характер. Каждую минуту число клеток головного мозга плода увеличивается на миллион. Затем, к тринадцатой неделе, экстенсивный рост прекращается, и развитие устремляется внутрь. Вместо увеличения числа клеток в мозгу зародыша происходит увеличение числа связей. За несколько месяцев в точности воспроизводится сложная структура головного мозга Homo sapiens ' a — продукт почти 50 миллионов лет эволюции. 1 Возможность того, что аналогичный процесс может происходить и на уровне народонаселения Земли, не следует так просто сбрасывать со счетов. Современные люди уже организованы в сложные структуры — в города и деревни, общественные институты и частные предприятия, социальные клубы и культурные организации, а также в мириады других групп. Эти структуры соединены между собой множеством циклов и обратных связей, и число этих взаимосвязей продолжает расти экспоненциально. Письменность известна на протяжении 10000 лет, книгопечатание — на протяжении 500 лет. Телеграф и телефон появились в XIX веке, а радиосвязь — в XX столетии. Широкое распространение компьютеров для информационных целей и коммуникации берет начало лишь с 60-х годов XX века, а телефакс относится к еще более поздним достижениям. В настоящее время число компьютерных сетей удваивается каждые несколько лет, а радио, телевидение, телекс и факс проникли во все уголки нашей планеты. Внутренние связи народонаселения развиваются и экстенсивно, и интенсивно. Наблюдения за быстрым ростом связей между природными компонентами, достигшими критической массы, естественно приводят к вопросу о том, не возникнет ли в недалеком будущем некое новое эволюционное явление. Не будет ли исход его в какой-то мере напоминать мировой супермозг, в котором отдельные индивиды играют всего лишь роль передающих информацию нейронов? Такая возможность, представленная Питером Расселом в увлекательной, но и пугающей концепции «глобального мозга», а в более религиозной форме — в идее Тейяра де Шардена о ноосферной эволюции, — не просто один из потенциально возможных вариантов выбора. Такая возможность непременно реализуется, если мы позволим циклам и обратным связям замкнуться и включить нас в единую цепь ценой нашей индивидуальной свободы и автономии. Но это означало бы, что вступил в силу иерархический эволюционный сценарий. К счастью, мы достигли достаточно высокой ступени развития и наш мозг обладает способностью мыслить на достаточно высоком уровне для того, чтобы мы могли отказаться от порабощающих личность сценариев развития общества и выбрать голархический путь, когда усилия отдельных индивидов и сообществ соединяются по взаимному согласию в гибкие социальные системы. Ведь мы вступаем в Век Водолея, с присущим ему соучастием, гуманностью и дисциплиной, который по уверениям астрологов будет длиться более двух тысяч лет.
Далекие горизонты будущего подчеркивают альтернативы, которые открываются перед человечеством, Регресс до полного исчезновения человечества или эволюция до нового плато существования; ставки всегда были высоки, но они никогда не были так высоки, как сейчас. Ответственность также никогда не была столь высокой. Осознав эволюцию, мы должны теперь сделать ее сознательной. Если мы того захотим, то следующий шаг в развитии человеческого общества можно совершить сознательно. В последнее десятилетие XX века у нас есть средства и возможность планировать нашу судьбу.
Приложение
Основные понятия теории эволюционных систем
Новые теории эволюционирующих систем берут начало из общей теории систем Людвига фон Берталанфи, кибернетики Норберта Винера и теории информации Клода Шеннона. Основные понятия и теории развивались в различных областях естественных и социальных наук, а также в философии. Они достигли зрелости с появлением неравновесной термодинамики Ильи Пригожина и последних успехов математического моделирования хаоса и преобразований в динамических системах.
Все эти,науки позволяют нам по-новому взглянуть на природу реальности. Согласно новой точке зрения, человек и общество в этом мире являются не чужаками, а неотъемлемыми частями огромной волны эволюции, начавшейся 18 миллиардов лет назад с большого взрыва и теперь затронувшей явления жизни, культуры и сознания. Новые науки описывают динамические особенности этой эволюции и ее основные этапы. Если вообще существует прочный базис для достижения следующей ступени в эволюции человечества и для того, чтобы попытаться направить эволюцию в наших общих интересах, то новые науки, несомненно, находятся в особенно благоприятном положении для того, чтобы сделать это. Знакомство с их ключевыми понятиями составляет неотъемлемую часть грамотности в наше время*.
* Более подробно эти понятия изложены в книге: Erwin Laszlo . Evolution: The Grand Synthesis. — Boston and London: New Science Library, Shambhala Publications, 1987.
Основные понятия
Материя во Вселенной кластеризуется во все более и более сложные образования, части которых действуют согласованно (когерентно) и разделяют общую судьбу. Такие образования называются системами. Не все существующие в мире системы одинаковы, хотя имеются общие категории, не укладывающиеся в рамки традиционного деления естественных и социальных наук. Новые категории относятся не к «физической системе», «химической системе», «биологической системе» и т.д., а к состояниям равновесным, близким или далеким от равновесия (слабо или сильно неравновесным). Сильно неравновесные системы стали известны недавно; тем не менее они составляют категорию систем, которые развиваются в физическом и химическом, равно как и в биологическом и человеческом мире. Что же касается двух остальных категорий систем — равновесных и слабо неравновесных, то они известны уже более ста лет.
В равновесных системах потоки энергии и вещества выровняли различия в температуре и концентрации; элементы системы неупорядочены и случайно перемешаны, а сама система однородна и динамически инертна. В слабо неравновесных системах, находящихся вблизи равновесия, но не в своем равновесии, существуют небольшие различия в температуре и концентрации; внутренняя структура не хаотична, и сами системы не инертны. Такие системы стремятся сместиться к равновесию, как только устраняются связи, удерживавшие их в неравновесном состоянии. Слабо неравновесные системы достигают равновесия, когда прямые и обратные реакции статистически компенсируют друг друга, в результате чего различия концентрации в целом исчезают (это явление известно как закон действия масс, или закон Гульдберга-Вааге). Исчезновение различий концентрации означает химическое равновесие, а достижение равномерной температуры означает тепловое равновесие. В то время как в неравновесном состоянии системы выполняют работу и, следовательно, производят энтропию, в равновесном состоянии они не выполняют работы и производство энтропии прекращается. В состоянии равновесия производство энтропии, силы и потоки (скорости необратимых процессов) равны нулю, в то время как вблизи равновесия производство энтропии мало, силы слабы, а потоки являются линейными функциями от сил. Таким образом, состояние вблизи равновесия есть состояние линейного неравновесия, описываемое линейной термодинамикой в терминах статистически предсказуемой тенденции к максимальной диссипации свободной энергии и наивысшему уровню энтропии. Системы в слабо нелинейном состоянии в пределе переходят в состояние, характеризуемое наименьшей свободной энергией и максимальной энтропией, совместимыми, с граничными условиями (при любых начальных условиях).
К третьей возможной категории относятся сильно неравновесные системы, далекие от теплового и химического равновесия. Такие системы нелинейны и проходят через неопределенные фазы. Они не стремятся к минимальной свободной энергии и максимальной удельной энтропии, но усиливают определенные флуктуации и переходят в новый динамический режим, который радикально отличается от стационарных равновесных или слабо неравновесных состояний.
На первый взгляд кажется, будто системы в сильно неравновесном состоянии противоречат знаменитому второму началу термодинамики. Действительно, как могут системы повышать свой уровень сложности и организации и увеличивать свою энергию? Второе начало термодинамики утверждает, что организация и структура любой изолированной системы стремятся исчезнуть, уступая место однородности и случайности. Современные ученые знают, что развивающиеся системы не изолированы и поэтому второе начало термодинамики не полностью описывает происходящие в них процессы, точнее то, что происходит между системами и окружающей их средой. Системы, относящиеся к третьей категории, всегда с необходимостью являются открытыми системами, поэтому изменение энтропии в них не определяется однозначно необратимыми внутренними процессами. Протекающие в таких системах внутренние процессы не подчиняются второму началу термодинамики: свободная энергия, единожды затраченная, не способна более выполнять работу. Но энергия, необходимая для совершения работы, может быть «импортирована» открытыми системами из окружающей среды: через границы открытой системы может осуществляться перенос свободной энергии (или отрицательной энтропии)*. Когда две величины — свободная энергия внутри системы и свободная энергия, поступающая через границы системы из окружающей среды, — находятся в равновесии и компенсируют друг друга, система переходит в неизменное (т.е. стационарное) состояние. Поскольку в динамической среде два члена уравнения Пригожина редко компенсируют Друг друга в течение сколько-нибудь продолжительного времени, системы в реальном мире в лучшем случае «метастабильны»: они имеют тенденцию флуктуировать относительно своих стационарных состояний, а не неподвижно пребывать в этих состояниях без всяких вариаций.
* Изменение энтропии системы определяется известным уравнением Пригожина dS • diS + d « S . Здесь dS — полное изменение энтропии в системе, dtS — изменение энтропии, обусловленное необратимыми процессами внутри системы, deS — энтропия, перенесенная через границы системы. В изолированной системе величина dS всегда положительна, поскольку однозначно определяется величиной diS , которая с необходимостью возрастает, когда система выполняет работу. Что же касается величины d . S , то она может компенсировать величину diS и даже превосходить ее. Поэтому в открытой системе величина dS не обязательно должна быть положительной; она может быть равна нулю или отрицательной. Открытая система может находиться в стационарном состоянии ( dS -О) или расти и усложняться ( dS * О). Изменение энтропии в такой системе определяется уравнением d e S ~ diS * О, т.е. энтропия, производимая необратимыми процессами в системе, смешается в сторону окружающей среды.
Эти основные понятия были применены в ряде областей науки, апробированы и разработаны различными способами. Исследования, непосредственно относящиеся к эволюционным понятиям, можно грубо разделить на две категории: эмпирические исследования, опирающиеся на наблюдение и эксперимент, и теоретические исследования, проводимые на формальных — математических — моделях поведения систем.
Эмпирические исследования
Исходным пунктом эмпирических исследований явилось наблюдение, согласно которому при подходящих условиях постоянный и интенсивный поток энергии, проходящий через систему, вынуждает ее переходить в состояния, характеризуемые более высоким уровнем свободной энергии и более низким уровнем энтропии. Как предсказал Илья Пригожий в 60-х годах и как подтвердил своими экспериментами, выполненными еще в 1968 г., биолог Гарольд Моровиц, поток энергии, проходящий через неравновесную систему в состоянии, далеком от равновесия, приводит к структурированию системы и ее компонент и позволяет системе принимать, использовать и хранить все возрастающее количество свободной энергии. Одновременно происходит увеличение сложности системы и убывание ее удельной энтропии.
Существенной мерой в ходе эволюции является не тотальный прирост свободной энергии в системе, а прирост плотности потока свободной энергии, который система поддерживает, сохраняет и затем использует. «Плотность потока энергии» есть мера свободной энергии, приходящейся за единицу времени на единицу объема; например, эрг/сек.см 3 . Восходя по шкале сложности систем, мы обнаруживаем, что величина плотности потока энергии возрастает. В сложной химической системе плотность потока свободной энергии выше, чем в одноатомном газе; в живой системе — выше, чем в любой сложной химической системе. Это различие указывает на основное направление эволюции, поток, сметающий на своем пути все препятствия, который определяет стрелу времени как в физическом, так и в органическом мире.
Зависимость между потоком энергии в единицу времени и изменением удельной энтропии и плотности потока свободной энергии существенна для ответа не только на вопрос о том, как системы эволюционируют в третье состояние, но и на вопрос о том, обязательно ли происходит подобная эволюция при наличии определенных условий. До 70-х годов исследователи склонялись к точке зрения, красноречиво изложенной французским биохимиком и микробиологом Жаком Моно, согласно которой эволюция в основном обусловлена случайными факторами. Но к 80-м годам многие ученые пришли к убеждению, что эволюция носит не случайный характер, а происходит с необходимостью, если определяющие ее параметры удовлетворяют соответствующим требованиям.
Лабораторные эксперименты и количественные формулировки подтверждают неслучайный характер эволюции систем в третьи состояния. Упорядоченная структура возникает всегда, когда сложные системы погружены в интенсивный и «не пересыхающий» поток энергии. Принципы, ответственные за это эволюционное явление, сводятся к следующему. Прежде всего, система должна быть открытой, т.е. должна подпитываться реагентами и выводить конечные продукты. Затем, система должна иметь достаточно разнообразный запас компонент и обладать достаточно сложной структурой, чтобы иметь возможность находиться более чем в одном динамическом стационарном состоянии (т.е. система должна быть мультистабильной). И последнее (по счету, но не по значению) условие: между основными компонентами системы должны существовать обратные связи и каталитические циклы.
Последнее требование (существование каталитических циклов) имеет под собой глубокую основу. Со временем такие циклы должны претерпевать естественный отбор, поскольку обладают замечательным свойством выживать в широком диапазоне условий. Каталитические циклы обладают высокой стабильностью и порождают реакции, протекающие с высокими скоростями. Циклы бывают двух типов: автокаталитические, когда продукт реакции катализирует свой синтез самого себя, и кросс-каталитические, когда два различных продукта (или группы продуктов) катализируют синтез друг друга*. * Примером автокатализа может .служить реакция, протекающая по схеме X + Y .-» 2 X . При столкновении одной молекулы X и одной молекулы Y синтезируются две молекулы X . Уравнение для скорости химической реакции в этом случае имеет вид
dX dt
- kXY . Когда концентрация молекул Y поддерживается постоянной, концентрация молекул X экспоненциально возрастает. Кросс-каталитические реакционные циклы подробно изучались брюссельской школой Ильи Пригожина. Модель таких реакций, известная под названием брюсселятора, состоит из следующих четырех этапов:
А ------»Х, • (1)
В ч-Х -----> Y + D , (2)
2Х ч- Y ------•> 3 X , (3)
X ----- > Е (4)
В этой модели сложной химической реакции X и Y — промежуточные молекулы в последовательности превращений молекул А и В в молекулы D и Е. На стадии 2 молекула X порождает молекулу Y , а на стадии 3 дополнительная молекула X возникает при столкновении X с одной молекулой Y . Таким образом, стадия 3 сама по себе автокалитическая, тогда как стадии 2 и 3 вместе описывают кросс-катализ.
В сравнительно простых химических системах автокаталитические реакции имеют тенденцию доминировать, в то время как в более сложных процессах, характерных для биологических явлений, возникают целые цепочки кросс-каталитических «гиперциклов». Например, как показал биохимик Манфред Эй ген, молекулы нуклеиновых кислот переносят информацию, необходимую для самовоспроизведения и производства других ферментов. «Гиперцикл» (петля) может состоять из большого числа элементов; в конце концов многоступенчатая петля замыкается, образуя кросс-каталитический цикл, замечательный и быстрыми скоростями реакций, и устойчивостью при самых различных условиях, описываемых специальными параметрами. Неудивительно, что каталитические гиперциклы лежат в основе стабильности последовательности нуклеиновых кислот, кодирующих структуру живых организмов; на более высоком эволюционном уровне они лежат и в основе устойчивости биологических видов и всех экологии в биосфере нашей планеты.
При достаточной продолжительности и неиссякающем потоке энергии, действующем на организованные системы в допустимых диапазонах параметров интенсивности, температуры и концентрации, элементарные каталитические циклы включаются в возникающие гиперциклы. В теории эволюционных систем этот процесс называется конвергенцией. Конвергенция не приводит к увеличению сходства между системами и в конечном счете к единообразию (как в случае конвергенции идеологий и социоэкономических систем), поскольку эволюционирующие системы обладают функциональной полнотой и дополняют друг друга.
Процесс эволюционной конвергенции приводит к образованию новых систем более высокого уровня, которые селективно исключают многие детали динамики своих подсистем и налагают внутренние связи, вынуждающие подсистемы переходить в коллективный режим функционирования. Этот режим, отражающий динамику возникающих систем, проще, чем сумма некоординированных функций подсистем.
Конвергенция происходит во всех сферах эволюции. Более того, эволюция может развиваться именно потому, что возникают системы все более высокого уровня с более простой исходной структурой. На каждом уровне системы третьего состояния используют потоки свободной энергии, поступающие из окружающей среды. Когда плотность свободной энергии, поддерживаемая в системах, достигает достаточно высокого уровня, система обретает структурную сложность. Если бы такой процесс продолжался бесконечно, то был бы достигнут функциональный оптимум, за которым дальнейшее увеличение сложности не давало бы вклада в динамическую эффективность; по достижении функционального оптимума эволюция могла бы приводить только к неселективному дрейфу. Но из-за конвергенции систем третьего состояния на все более высоких уровнях организации структурно более простые суперсистемы повторяют весь процесс, вследствие чего плотности свободной энергии используются все более полно структурами возрастающей сложности.
Резюмируя, можно сказать, что процессы эволюции порождают на определенных уровнях организации первоначально сравнительно простые динамические системы. Затем процессы эволюции приводят к прогрессирующему усложнению (комплексификации) существующих систем и в конечном счете к созданию более простых систем на следующем, более высоком организационном уровне, на котором комплексификация начинается заново. Таким образом, эволюция движется от более простого к более сложному и от более низкого к более высокому уровню организации.
Эмпирические данные, подтверждающие существование такого эволюционного процесса, неоспоримы. Различные атомные элементы конвергируют в молекулярные образования; некоторые определенные молекулы конвергируют в кристаллы и органические макромолекулы; те в свою очередь конвергируют в клетки и субклеточные фрагменты — основу жизни; одноклеточные организмы конвергируют в многоклеточные виды; а самые разнообразные виды конвергируют в экологии. По достижении каждого уровня более сложные системы начинают развиваться на новом уровне. На уровне атомов структуры образуются во времени от водорода до урана и далее; на уровне молекул из простых химических молекул синтезируются более сложные полимеры; на уровне живого виды эволюционируют от одноклеточных до многоклеточных форм, а на еще более богатом экологическом уровне незрелые экосистемы превращаются в зрелые экосистемы.
Изменения в системах и эволюция происходят потому, что динамические системы в третьем состоянии нестабильны. Они обладают верхним порогом динамической устойчивости, за который системы стремятся выйти в условиях изменяющейся среды. Когда система достигает порога устойчивости, в ней возникает критическая неустойчивость. Эксперименты показывают, что сильно неравновесные динамические системы можно «вытолкнуть» из их стационарных состояний, изменив критические параметры. Такие системы оказываются чрезвычайно чувствительными к изменениям значений тех параметров, которые определяют функционирование их каталитических циклов. Когда критические значения изменяются, системы вступают в переходную фазу, характеризующуюся неопределенностью, хаосом и внезапным увеличением производства энтропии. Переходная фаза завершается, когда системы дезорганизуются, распадаясь на стабильные подсистемы — или находят новое множество динамических стационарных состояний. И если системы не прекращают свое существование как сложное целое, то они переходят в новый динамический режим. В этом режиме их функционирование снова поддерживается каталитическими циклами и многократно дублированными обратными связями, и производство энтропии падает до функционального минимума.
То, как динамические системы реагируют на дестабилизирующие изменения в окружающей среде, имеет первостепенное значение для понимания динамики эволюции в различных природных царствах. Динамические системы развиваются во времени не гладко и непрерывно, а внезапными скачками и всплесками. Реальные системы могут претерпевать серию потерь устойчивости и фаз неопределенности, так как они обладают многими устойчивыми состояниями, и когда одно стационарное состояние катастрофически теряет стабильность, у системы остаются 4В запасе» остальные устойчивые состояния. Чем дальше сдвигаются системы от термодинамического равновесия, тем более чувствительна их структура к изменению и тем более сложными становятся поддерживающие их обратные связи и каталитические циклы.
Согласно современным научным представлениям, отбор среди множества динамически функциональных альтернативных стационарных состояний заранее не предопределен. Такой отбор обусловлен не начальными условиями и не манипуляциями с критическими значениями параметров. В критические моменты своей эволюции, когда системы критически дестабилизированы и находятся в хаотическом состоянии, сложные системы действуют недетерминированно: одна из многочисленных потенциально возможных внутренних флуктуации усиливается, и усилившаяся флуктуация с огромной скоростью распространяется внутри системы. Усилившаяся, или «нуклеированная», флуктуация определяет новый динамический режим системы и ее новое стационарное состояние.
Успехи теории
Наблюдаемая динамика эволюции сложных систем стимулирует развитие новых теоретических средств. В особенности это относится к разрывным, нелинейным изменениям в динамических системах, для описания которых плохо пригодно дифференциальное исчисление — раздел математики, традиционно используемый для моделирования изменений. В своей стандартной версии дифференциальное исчисление предполагает, что изменение гладко и непрерывно.
Современный раздел классической динамики — теория динамических систем — возник, чтобы решить проблему описания негладких изменений. Специалисты по теории динамических систем разработали математические модели поведения сложных систем не только потому, что эти модели представляют самостоятельный, чисто теоретический интерес, но и имея в виду возможные приложения к сложным системам в реальном мире. Модели (представляющие собой обыкновенные дифференциальные уравнения, уравнения в частных производных эволюционного типа и конечно-разностные уравнения, как отдельные, так и их системы) воспроизводят динамические аспекты поведения сложных систем. Разработка имитационных моделей не ограничивается областью их реального применения: специалисты по теории динамических систем исследуют всевозможные модели в рамках возможностей используемого математического аппарата и затем ищут те классы эмпирических систем, к которым могут быть применены построенные модели. Такой гипотетико-дедуктивный подход порождает множество разнообразных моделей, позволяет воспроизводить множество режимов и сулит существенно расширить наше понимание разрывных преобразований в поведении множества различных сложных систем.
На языке теории динамических систем можно утверждать, что статические, периодические и хаотические аттракторы управляют долговременным поведением сложных систем. Статический аттрактор «захватывает», словно в ловушку, траекторию состояний системы — ее временной ряд, в результате чего система переходит в состояние покоя, причем состояние устойчивое. Периодический аттрактор захватывает траекторию в цикле состояний, повторяющихся за данный интервал времени; в этом случае система переходит в колебательное, или осцилляторное, состояние. Наконец, хаотический аттрактор порождает квазислучайную, хаотическую последовательность состояний; система не переходит ни в состояние покоя, ни в колебательный режим, а продолжает вести себя хаотично, но отнюдь не беспорядочно.
В последние годы хаотическое поведение 1 было обнаружено у многих самых различных систем. Такое поведение обнаруживают столь различные процессы, как течение жидкостей и перемешивание веществ при отвердевании. Явление турбулентности также может служить примером хаотического поведения: оно было известно с XIX века, но причины его так и не были до конца поняты. К 1923 году гидродинамические эксперименты продемонстрировали возникновение круговых вихрей Тейлора; эти вихри возникают, когда скорость перемешивания в жидкости превышает некоторое критическое значение. Дальнейшее увеличение скорости перемешивания приводит к новым скачкообразным преобразованиям и в конечном счете к турбулентности. Турбулентность — парадигма для хаотического состояния.
Поведение сложных систем в реальном мире обычно находится одновременно под влиянием многих различных аттракторов; теория динамических систем описывает сложные реальные системы с помощью моделей той или иной степени сложности. В моделях главные скачкообразные изменения в поведении системы представлены бифуркациями. Последние появляются на фазовых портретах систем из-за изменения положения «рычагов управления» — значений критических параметров. Бифуркации моделируются как переход от одного типа аттракторов к другому, например от статического аттрактора к периодическому. Система, бывшая до того устойчивой, начинает осциллировать, а при переходе от периодического аттрактора к хаотическому поведение системы, совершавшей до того периодические колебания, становится хаотическим. Такие бифуркации, получившие название «мягких», составляют лишь одну из разновидностей фундаментальных изменений в поведении системы; помимо них существуют также «взрывные», или «катастрофические», бифуркации. Катастрофические бифуркации (катастрофы понимаются здесь в ином смысле, чем в повседневной жизни) представляют собой внезапное, «как гром среди ясного неба», появление или исчезновение статического, периодического или хаотического аттрактора. Бифуркации, обнаруженные специалистами по теории динамических систем, находят немаловажные приложения к системам реального мира. Мягкие бифуркации представляют собой нарастающую неустойчивость в системах, далеких от термодинамического равновесия. Система, например, система химических реакций, находящаяся в устойчивом равновесии, начинает совершать осцилляции; или колебательная система, типа химических часов, переходит в турбулентный режим. На своих математических моделях теория динамических систем устанавливает несколько «сценариев», ведущих от устойчивого равновесия к хаосу. Модели с катастрофическими бифуркациями, приводящими от турбулентного состояния к новым упорядоченным состояниям путем перестройки аттракторов, описывают эволюционные процессы в реальных системах, находящихся в третьем состоянии. Бифуркации — это те разновидности преобразований, которые лежат в основе эволюции всех типов реальных систем от атомов химических элементов до биологических видов и целых экологии и обществ.
В заключение
То, что современные подходы позволили установить относительно эволюции сложных систем, кратко можно резюмировать следующим образом. Основными элементами являются неравновесные системы, функционирование которых поддерживается каталитическими циклами в непрекращающихся потоках энергии; чередование детерминированного порядка в период стабильности с состояниями созидательного хаоса во время бифуркаций; наблюдаемая статистическая тенденция к увеличению сложности на последовательно повышающихся уровнях организации.
Автокаталитические и кросс-каталитические петли обратной связи преобладают в открытых динамических системах, далеких от равновесия, в силу высоких скоростей реакции и большой устойчивости. Но поскольку ни один самостабилизирующийся реакционный цикл не обладает полным иммунитетом от разрушения, постоянные изменения во внешней среде рано или поздно порождают условия, при которых некоторые самостабилизирующиеся циклы не могут функционировать. Системы достигают в своей эволюции точки, известной в теории динамических систем как катастрофическая бифуркация. Переход в системы третьего состояния, как показывают эксперимент и теория, существенно неопределен: он не является ни функцией начальных условий, ни функцией изменений управляющих параметров. Имеется эмпирически наблюдаемая вероятность того, что бифуркации приводят ко все более сложным системам, все более далеким от термодинамического равновесия. Со временем система обретает способность сохранять в течение более продолжительного периода более плотный поток свободной энергии и уменьшать свою удельную энтропию. Не будь такой вероятности, эволюция порождала бы случайный дрейф между все более высоко организованными состояниями вместо того, чтобы статистически необратимым образом приводить к созданию все более сложных и динамически неравновесных систем.
Все более высокие уровни организации достигаются, когда каталитические циклы одного уровня зацепляются и образуют гиперциклы — системы более высокого уровня. Так, молекулы возникают из комбинаций химически активных атомов; протоклетки возникают из последовательностей сложных молекул; эукариотные клетки возникают среди прокариотных; многоклеточные появляются среди одноклеточных и конвергируют к еще более высокому уровню экологических и социальных систем.
Все эти факты и процессы относятся ко всем областям природы — от фундаментального уровня субатомных частиц и атомов, составляющих все неисчерпаемое богатство мира, до самого сложного уровня организмов, образующих экологические и системы в биосфере Земли.
Перевод Ю. А. Данилова
Источник: spkurdyumov.narod.ru.
Рейтинг публикации:
