|
В минувшее воскресенье состоялся процесс обмена пленными между Украиной и непризнанными республиками Донбасса. В числе переданных ДНР и ЛНР лиц был Виктор Скрипник, которого власти Украины обвиняли в терроризме, но за пять с половиной лет не сумели доказать его вину. Он рассказал РИА Новости о жестоких пытках, которым украинские силовики подвергают задержанных, когда смерть видится как избавление, о сотрудничестве Службы безопасности Украины с националистическим батальоном "Азов" и о нежелании украинской государственной машины расследовать преступления собственных силовиков.
– Расскажите, пожалуйста, где вы находились до обмена и как вы попали в плен?
– Находился я в Мариуполе, в следственном изоляторе, с сентября 2014 года. Арестован был по подозрению в участии в террористических актах, в которых погибали люди. Это все было связано с событиями 9 мая, происходившими в Мариуполе в 2014 году. Все эти пять с лишним лет не осужден, вина не доказана, нет ни одного доказательства. Слава богу, что нас оттуда вырвали, потому что других шансов просто уже не было.
– Вы все пять лет находились в следственном изоляторе?
– Да.
– Вы имели какое-то отношение на момент задержание к референдуму и ДНР?
– Конечно. У меня была активная позиция. Из-за отделения Донецкой народной республики от Украины и, в принципе, как и у основной массы наших регионов, мы поддерживали, участвовали практически во всех митингах. И когда уже силовые структуры Украины перешли черту, когда уже пошло кровопролитие, мы приняли решение тоже активно участвовать и защищать уже на тот момент республику.
Само задержание и первое время, которое мы провели в подвалах СБУ, где нас содержали приблизительно около двух недель, это были сплошные пытки, что самое интересное, пытки не с целью узнать у нас какую-либо информацию. Это были пытки с целью заставить нас оговорить себя и взять на себя преступления, которые проходили как раз в период лета 2014 года, которые совершали добровольческие батальоны Украины и силовые структуры. И вот эти все преступления пытались скинуть на нас.
– Какие это были преступления, какую вину хотели на вас переложить?
– В основном это было провокационное: расстрел здания УВД 9 мая, тогда погибли и сотрудники милиции, и мирные жители в разных концах города – был расстрел праздничного шествия в честь 9 мая, и само здание УВД было уничтожено.
– Они хотели, чтобы вы сказали, что это сделали вы?
– Да, было отрежиссировано, отрепетировано очень много различных постановочных сцен, нас заставляли заучивать определенные тексты. Опознавать людей, которых мы никогда не видели и не знали. Нас даже заставляли признаться в том, что мы, якобы, проходили военную диверсионную подготовку где-то в Ростовской области, в каком-то военном городке. В жизни я там не был. Они хотели выставить нас террористами, которые совершают преступления и во всем виноваты, но за пять лет у них это так и не получилось.
– Что вы знаете о тюрьме в Мариупольском аэропорте?
– К счастью, мне не довелось туда попасть. В мариупольском аэропорту очень мало кто выживал. Но нам хотели сделать показательный суд. Не то, чтобы пиариться, а это пропагандистская машина, которая должна была сыграть в их сторону. Они оставили нас живыми и не отдали на растерзание в аэропорт. Но в подвале СБУ мы видели очень много пострадавших, которых возвращали оттуда, с аэропорта. Их готовили к обмену или к каким-то следственным действиям. Те люди, которые могли говорить, общались с нами. Мы узнавали детали, и они желали нам что-то рассказать, потому что понимали, что могут погибнуть в ближайшее время.
– Что они рассказывали?
– Был один парень, я, к сожалению, не знаю его фамилии, он полностью был парализован. С виду это был скелет и кожа. Он был истощен полностью, очень тяжело говорил. Но общаясь, мы поняли, что там был вырыт очень большой котлован, глубокий, более шести метров. Туда его бросили. И держали в течение трех или четырех дней. У него были завязаны глаза скотчем, но он чувствовал, что там было очень много трупов, очень большое количество. И его забивали кирпичами и шлакоблоками. Я знаю, что этого парня хотели убить, но в какой-то момент о нем узнали, что он находится в плену у украинских силовиков, и его затребовали на обмен. Поэтому его уже оттуда вытащили и пытались как-то привести его в чувство. И, насколько мне известно, его передали. Я узнал из СМИ, что после обмена он умер. Его обменяли в декабре 2014 года. Потом кто-то сказал, что он умер. Кажется, в украинских СМИ еще об этом говорили.
– Во время, пока вы содержались в подвале СБУ, это было официально? Кто-то об этом знал?
– Нет, никто не знал. И опять-таки, я в каждом своем обращении и в государственное бюро расследований Украины, прокуратуру, генпрокуратуру, я указывал тот факт, что нас задержали 21 сентября, а в следственный изолятор лично меня отвезли уже 1 октября. Даже вот этот законный срок в трое суток, на который они могли задержать, уже был преувеличен. О нас не знали абсолютно нигде. Я знаю достоверно от адвоката, что родные искали нас, и нас нигде не подтверждали. Никто не знал, что мы находимся в подвале СБУ около двух недель.
– Что происходило в эти две недели?
– Первый день мы были полностью связаны, руки за спиной. Связаны скотчем были ноги. Мы сидели на присядках. Нам надо было продержаться около суток. Те, у кого не хватало сил, те, кто падал на бетонный пол, тех избивали, в том числе и меня, как футбольный мяч, ногами. И опять ставили на корточки. Нам не давали спать около суток. В дальнейшем уже начались следственные действия. Сначала это были элементарные вопросы, автобиография. На второй-третий день это были постановочные тексты, просто заставляли нас признаваться во всех преступлениях и это все было срежиссировано. Довольно грамотно. Если забывали текст или пытались увиливать, не подчиняться их требованиям, применялись более жесткие меры. Это и "ихтиандр" – такая широко применяемая у них практика утопления человека: заливают воду в дыхательные пути до потери сознания, потом в чувство приводили уже электрошокером. Также использовалась активно "динамо-машина" – это такой большой генератор тока, я даже не могу представить какого напряжения, но это было очень... Запах жаренного собственного мяса было слышно. Клемму вставляли в челюсть, привязывали второй провод к пальцу ноги и пропускали через все тело ток. Ко многим людям, с которыми я общался в подвале, активно применялось выворачивание плечевых суставов, у меня до сих пор левая рука так и не вернулась в обычное положение. И расстрелы. Кстати, вот расстрел для нас был как возможность освобождения. Потому что когда нас выводили, имитировали расстрел, мы сами просили, чтобы нас расстреляли, потому что не было видно ни конца ни края этим мучениям.
– Это было в эти две недели?
– Да. Но на самом деле пытки и физическое воздействие были на протяжении шести месяцев. Это были следственные действия, которые разрешены законом. Каждые две недели нас вывозили в здание СБУ на трое суток и работали как бойцы "Азова", ну "бойцы" – это я так, образно, говорю. Также и контрразведка работала. Нас ставили на растяжку к стенке, пробивали по печени. У них такая игра была: если ты падаешь, то уже забивают ногами. Если нет, то бьют по печени, пока не упадешь. Проверка на мощность, скажем так.
На протяжении всего этого времени там была женщина, и мне очень хотелось бы знать ее судьбу. Она жила в этом подвале очень долгое время. Зовут Ольга Ивановна. И она нас подкармливала, когда не видел конвоир, давала попить. И она, наверное, вдохновила нас на борьбу, чтобы мы все это держали.
– Она тоже из пленных?
– Да, она, насколько мне известно, в тюрьму так и не попала. Я надеюсь, что ее освободили, либо обменяли. Но она жила очень большой период в подвале.
– Когда пытки прекратились?
– Когда дело передали в суд, после шести месяцев, мы отказались от всех постановочных показаний и решили себя защищать. И они уже не имели права нас забирать из тюрьмы на какие-то следственные действия. Поэтому приезжали и избивали в тюрьме. Нас под предлогом встречи с адвокатом выводили в следственную комнату, где определенный бокс, который не закрывался. И там нас избивали.
– С какой целью избивали?
– Они очень обозлились, когда узнали, что мы отказываемся от постановочных, выбитых пытками показаний. И они решили надавить еще. Были и моральные угрозы, давление. Это, наверное, самое сложное было, когда угрожали родственникам. У меня есть две дочери, и когда они в подробностях рассказывали, как они будут издеваться... Они называли адреса их возможного местонахождения, и я понимал, что адреса настоящие, что они провели работу. Это больше всего сломало. Это самое страшное. Потому что с нашей участью мы уже смирились на третий день ареста. Но то, что могут пострадать родные, – это, конечно, было жестче всего.
– Как вас арестовали?
– Мы находились в доме, в частном секторе. Это было рано утром, какая-то непонятная спецоперация. Они приехали, штурмовали соседний дом, мы просто наблюдали. Скорее всего искали какого-то подозреваемого, срывали машинами ворота. И я лично ушел на кухню обедать, потом это все резко переключилось на нас: залетели, положили на пол, опять-таки полетели удары прикладами по голове. Абсолютно ничего не говоря и не объясняя. А потом уже с нас сорвали верхнюю одежду и начались какие-то следственные или не следственные действия, избиения. С девяти утра и до темноты примерно проводилось задержание, сопротивления никакого не оказывали, так как это маленький район жилой, а их пришло примерно половина армии.
– Кто задерживал?
– Контрразведка СБУ совместно с "Азовом". Это практически одна организация, они работают вместе. Сколько мы с ними знакомы – они постоянно вместе. А о других каких-то силовых структурах не известно.
– Пять лет вы находились в СИЗО, и пять лет продолжались пытки?
– Когда нас первый раз навестили представители ООН и Красного креста, они завели на нас карточки, то есть мы уже были немного обезопасены, нам объяснили, что уже не посмеют применять пытки, не посмеют оказывать давление на наших родных. Тогда мы решили активно защищаться, добиваясь справедливости. И вот тут все дело началось сыпаться, потому что на рассмотрении всего дела потерпевшие, либо как участники со стороны силовиков, они давали показания в зале суда. И мы, задавая вопросы, как на самом деле происходили события. Так получилось, что они сознавались в своих собственных преступлениях. Те же командиры Национальной гвардии, которые там находились, и добровольческих батальонов, в то время незаконных. И, чем дальше мы разбирались с этим делом, тем больше становилось понятно, что, на самом деле, вот этих ребят надо отпускать, а вот тех сажать, которые якобы потерпевшие. И сторона обвинения начала затягивать само рассмотрение процесса. Перестали допрашивать свидетелей, перестали допрашивать более 40 человек, перестали допрашивать потерпевших, тоже около 20 с чем-то человек, по "невозможности их доставить", и так далее. И все, время начало тянуться из года в год просто переносом суда. Дело остановилось на мертвой точке, грубо говоря. Так как мы уже более-менее начали понимать юридическую составляющую происходящих событий, мы начали обращаться в различные инстанции: государственное бюро расследований, прокуратуру, всевозможные органы, в том числе по правам человека, Лутковская на то время была.
По поводу пыток есть действительное объяснение этого всего, и почему мы оказались в тюрьме. Мы решили это все доказать. Но, к сожалению, на каждое наше письмо приходило три отказа абсолютно разных, отписки, либо это какие-то переводящие с какой-то одной в другую службу письма. И даже с помощью апелляционных судов мы обязывали прокуратуру возбудить уголовные дела. Дела возбуждались, но без каких-либо допросов, опросов свидетелей, которые у нас есть, наших показаний. И дела опять закрывались. Якобы мы это надумали-придумали. Хотя доказательства у нас уже были весомые, на тот момент были и свидетели, готовые дать показания. Из того же подвала нашлись люди, которым удалось выбраться оттуда, и они готовы были рассказать что там было на самом деле. Я не буду их называть, так как они находятся на той территории и это очень опасно.
– В каком году Красный крест и ООН заинтересовались вами?
– Нас нашли летом 2015 года. И с тех пор, после посещения Красного креста и представителей ООН, физическое воздействие прекратилось, за что мы очень благодарны, конечно.
– Что в документах, которые у вас есть?
– Это разбирательство уже 2018 года, так как неоднократно прокуратура закрывала дела против СБУ и "Азова". Мы добивались через суды возбуждения этих дел…. Здесь есть мое заявление на бездеятельность уполномоченных лиц прокуратуры, чтобы суд обязал прокуратуру начать расследование, допросить свидетелей по этому делу против Национальной гвардии и "Азова", СБУ. Есть фамилии определенные, и так далее. И на эти постановления суда, Октябрьского районного суда, идет либо затягивание судебного процесса месяц-два, когда мы уже месяц-два начинаем дожидаться ответа какого-либо, либо приходит ответ, что дело просто закрывается.
Есть такое интересное письмо. Это государственное бюро расследований, новосозданное в этой стране, которое этой одной бумагой перечеркнуло весь смысл своей службы, потому что здесь они признаются в том, что не расследуя, не допросив заявленных свидетелей, не изучив материалы дела, они предполагают, что я это все выдумал и на основании этого они закрывают дело. Точнее, даже его не открывают. Это доказательство того, как на самом деле работают украинские службы, которые должны защищать закон. Есть также постановления суда, которые повторно заставляют открывать дело, и опять до этого момента не было никакой реакции. То есть даже прокуратура решения суда не берет во внимание.
– Вам вернули документы и сняли с вас обвинения?
– Нет. Как нам разъяснили, нам сделали новые паспорта, так как старые паспорта либо исчезали из материалов дела, либо растворялись куда-либо. Нам сделали новые паспорта и, естественно, без прописки. Дело продолжается. Нас освободили под личное обязательство, по которому мы обязуемся являться на дальнейшие судебные заседания. Да, нам, конечно, там пообещали, что ареста не будет, но у меня есть веские основания просто не доверять этим словам. Я знаю, что будет арест. Тем более, учитывая, какие серьезные обвинения они выдвигают против нас. Сейчас только остается ждать, чтобы они выполнили свою часть обязательств, о том, что пройдет заочное осуждение и помилование. Такой вариант процессуальной очистки.
– Как вы думаете, вас могут задержать под предлогом другой статьи, после процессуальной очистки?
– Я практически в этом уверен. За эти пять с чем-то лет мы увидели массу именно политических дел, которые были настолько сфальсифицированы, что если человек добивался, что у него нет 258 статьи – "за участие в террористической организации", она разваливалась, судья явно видел, что человек абсолютно не причастен – либо проходил мимо, либо позвонил "не тому человеку", его выпускали и тогда просто подкладывалась граната, и его уже закрывали по другой статье "за хранение". Это самое распространенное.
Так же известен печальный случай Романа Жумаева. Я сидел с этим парнем в одной камере, очень грамотный был парень. Он настолько вник в юридические нюансы, что добился домашнего ареста два раза. Но на второй раз его убили на пороге своего дома. И это дает такое общее понимание правовой системы. Если они не могут законно задержать – они это сделают беспределом.
– Какие у вас планы в дальнейшем, пока вы не можете вернуться домой?
– Скажем так, мое мнение не изменилось, я изначально решил для себя, что я буду с людьми Донбасса, я родился в Херсонской области, но долгое время я прожил в Донбассе, построил здесь семью, я верю, что получится получить признанную независимость на всей территории бывших областей. Я надеюсь и верю в это. Я знаю, что происходит там, наблюдая через телевизор, и общаясь с окружающими людьми, я понимаю, что долго так не продержится. Уже сейчас люди начинают понимать, какая была власть при Порошенко, как работала система, какая беспомощная власть пришла, которая не может ничего в принципе изменить. И все-таки изменится в лучшую сторону для нас, для республики.
|
