|
Антирусская сущность украинства
Главная ценность украинской идеологии для враждебных России сил — её антирусская сущность. Это в первую очередь идеология тотального русоцида. «Перед всеми заговорщиками украинской интриги стояла изуверская задача — сделать русских не русскими, а “украинцами”... В этом были заинтересованы все враги русского народа и России в Вене, в Риме и в Берлине, и даже некоторые международные политические партии и организации, каждый из них по-своему, но все одинаково злостно. Украинский сепаратизм казался верным оружием, более сильным, чем военные механизмы и армии, и чтобы придать его действию наибольшую разрушительную силу, не стеснялись никакими средствами» [104]. При этом украинство отрицает русскость совсем не только на той земле, которую очерчивает как свою — русскость отрицается тотально. Ведь, согласно этой идеологии, те, кто сейчас называет себя «русскими» — это либо русифицированные нерусские, либо москали, которые права именоваться русскими не имеют. Для обоснования этого тезиса используется весьма действенный миф о том, что исконное имя великороссов — «московиты», а русское имя они «украли» у украинцев. Украинцы же пользоваться этим именем не могут — оно у них «украдено», и им приходится использовать другое (поэтому, как говорил М. Грушевский, южнорусское население должно «твёрдо и решительно принять название “Украины”, “украинского”» [105]). При этом постоянно доказывается древнейшее происхождение украинского народа. Гениальная по простоте и абсурдности объяснительная схема: «раньше украинцы считали себя русскими, просто потому, что они ещё не знали, что они украинцы». Есть ещё теория «дремлющего украинского самосознания», к которой прибегли авторы книги Л. Кучмы: «В их время украинское сознание ещё не пробудилось настолько, чтобы они подчёркнуто считали себя украинцами» [106].
Цель любых проявлений украинства — стереть русское имя и память о русском народе и Русской земле, чтобы никакие воспоминания о былом единстве не могли прийти человеку в голову. На основе такой идеологии создаётся нация, похожая более всего на орден: её задача — вечная борьба с русскими. Название книги Л. Кучмы — «Украина — не Россия» — идеально точная формулировка украинской идеи, именно в этом «не Россия» заключён национальный смысл, а отнюдь не в пестовании местного своеобразия. Как писал один из основных историков украинства, А. Царинный (А. Стороженко), «всё русское для них — предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения» [107].
Обоснованность украинской идеи не на любви к своему, а на ненависти получила и довольно яркие теоретические выражения. Вот, например, в 1912 г. М. Сриблянский (Никита Шаповал) писал: «Любиш свою мову — ненавидь мову ворога. Вчуєш ворожу мову з милих уст — одцурайся їх. Умій ненавидіти. Коли мова у нас іде про Україну, мусимо оперувати одним словом — ненависть ворогам її. Бо Україна тепер це щось таке невідоме, оточене ворожістю. Де найбільш ворогів — там шукайте Україну. І мусим шукати свою Україну — цеб-то ненавидіти її ворогів. Відродженнє України — сінонім ненависти до своєї жінки московки, до своїх дітей кацапчат, до своїх братів і сестер — кацапів, до своїх батька й матері кацапів. Любити Україну — значить пожертвувать кацапською ріднею, пожертвувать любов’ю до діяльности земства “на полі народної просвіти”… Любов — ненависть, і любов — подвижничество. Ненависть така творча стихія, яка нам уже дала незвичайні зразки поезії, невмирущі, вічні [108]. З ненавистю можна прожити з більшим захватом, ніж що інше, не кажучи вже про те, що ніякої поезії в половинчастій, компромісовій і полохливій любови ніколи не знайдеш» [109].
Такая тотально антирусская позиция имеет два следствия. Во-первых, по своему мироощущению «свідомий» украинец — это вечный боец, он постоянно должен ощущать себя в состоянии войны — ибо пока есть русскость, пока есть русские — он чувствует свою уязвимость и необходимость бороться. И это, в общем-то, по-своему разумно: ведь пока есть русскость, для украинцев всегда сохраняется (пусть и не всегда осознаваемая) возможность оптации к русской идентичности. С другой стороны — без борьбы с русскостью украинское самосознание также немыслимо, а значит, оно и не может никогда полностью победить. Во-вторых, отрицание русскости идёт не только по линии противопоставления «я vs. москаль», но и как отрицание русскости в себе, в своих предках, в своём прошлом.
«Украинизировать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий “Русь”, “русский”, отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную и “украинскую” самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог… отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, от церковно-общественных традиций. Украинство — это недуг, который способен подточить даже самый сильный национальный организм и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения» [110]. А это саморазрушение требует большого напряжения и постоянной работы. А. Царинный так характеризовал «украинца»: «“Украинцы” — это особый вид людей. Родившись Русским, украинец не чувствует себя Русским, отрицает в самом себе “русскость” и злобно ненавидит всё русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом — кем угодно, только не Русским. Слова: Русь, Русский, Россия, российский — действуют на него, как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают украинца старинные предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский. Слыша их, он бешено кричит: “Ганьба!”» [111]. Конечно, здесь описывается «идеальный тип» украинца — большинство воспринявших украинское самосознание в ХХ в. напрямую ему не соответствуют, хотя черты этого образа можно найти почти в любом хоть сколько-нибудь «свидомом» украинце.
С этим связано и то, что некоторые исследователи отказываются видеть в украинстве род национализма. Н. Ульянов определял украинство как сепаратистскую, а не национальную идеологию, потому что «именно национальной базы не хватало украинскому самостийничеству во все времена» [112]. Любым национализмом движет любовь к «своему». Украинским национализмом движет скорее ненависть к своему, к своей же русскости. Национализму самопознания украинская идеология противопоставляет национализм самоотречения, и в этом, наверное, суть уникальности украинства как явления в мировой истории. «Ныне украинское самостийничество даёт образец величайшей ненависти ко всем наиболее чтимым и наиболее древним традициям и культурным ценностям малороссийского народа» [113]. Культура, основанная на такой идеологии, замечательно описана у Н. Трубецкого: «В этой культуре демагогическое подчёркиванье некоторых отдельных, случайно выбранных и, в общем, малосущественных элементов простонародного быта будет сочетаться с практическим отрицанием самых глубинных основ этого быта, а механически перенятые и неуклюже применяемые “последние слова” европейской цивилизации будут жить бок о бок с признаками самой вопиющей провинциальной ветоши и культурной отсталости; и всё это — при внутренней духовной пустоте, прикрываемой кичливым самовосхвалением, крикливой рекламой, громкими фразами о национальной культуре, самобытности и проч. … Словом, — это будет жалкий суррогат, не культура, а карикатура» [114].
Самоотрицание, положенное в основу украинской идеологии, долго было (да и по сей день ещё остаётся) сильнейшим тормозом к её распространению. В XIX — начале XX в., когда её ещё не стали насаждать через репрессии и концлагеря, украинская партия очень ясно ощущала свою оторванность от народа, своё «меньшинство». Оно было чуждо как простому народу, так и большей части интеллигенции тех земель. Украинский сепаратизм, «не будучи народен, шёл не на гребне волны массового движения, а путём интриг и союза со всеми антидемократическими силами, будь то русский большевизм или австро-польский либо германский нацизмы» [115]. Даже чех К. Крамарж называл его «противоестественным» [116].
«Украинская доктрина — типичная антисистема, нацеленная на коренное изменение окружающего мира и имманентных ему законов, что на деле означает его полное разрушение. Она пробуждает в своих адептах стремление любой ценой вырваться из оков реальности, по сути, разрушая самих себя» [117]. Процитированный автор — Сергей Родин — определяет создаваемую украинцами нацию как «этническую химеру, постоянно находящуюся под угрозой распада и полного исчезновения» [118]. Это определение очень хорошо подчёркивает искусственный характер украинства, его оторванность и противоположность традициям и автохтонным свойствам тех земель, на которых оно разворачивает свою деятельность.
Маргиналия
Именно в том, что основа украинства не в самопознании, а в негативе, отрицающем самопознание, кроется главная сущностная черта украинства. Украинизация возможна только в той среде, которая настолько успела оторваться от своих корней, что приобрела способность их отрицать. Это среда маргинализированных людей — без определённого исторического самосознания, религии, языка и исторической памяти.
Украинская наука очень любит обозначать русских, живших на землях современной Украины в прошлых столетиях, как «рутенов», заимствуя латиноязычное наименование русского народа, широко употреблявшееся в позднее Средневековье и раннее Новое время в католической церковной среде. Так удаётся опять же упразднять имя русское, делать вид, как будто его и не было. Но если мы применим сам принцип латиноязычного воспроизведения этнонима (и политонима) к современной Украине, то страну «Украину» нам надо будет назвать «Маргиналией», а украинцев — «маргиналами» (от латинского margo, marginis — край, граница, окраина). Думаю, сама выбранная украинцами стратегия переименования позволяет нам это сделать. Так как этот латинский корень имеет хождение и в русском литературном языке, то его употребление нам только поможет яснее представлять себе ситуацию на Украине, сущность украинства. Украинизация возможна именно через маргинализацию, то есть через вывод человека (и целых сообществ) из контекста традиционной для них культуры, лишение их своего лица. Вместо лишённого даётся новое, суррогатное, главная функция которого — быть заменой предыдущего и не допускать его возврата. И маргинализация эта является в первую очередь дерусификацией. Это, кстати, признаёт и Л. Кучма: «Украинизация советского типа, о чём часто забывают, имела один общий знаменатель с украинизацией в УНР и Украинской Державе Скоропадского, а именно — дерусификацию» [119].
Главная причина успеха украинизации в ХХ в. — даже не активная украинизаторская политика властей всех мастей, а бешеными темпами шедший процесс маргинализации: массовый переезд людей из деревни в город (следствие индустриализации), мировые войны и голод, уничтожавшие огромную часть населения, гигантские миграционные потоки, и всё это — на фоне уже прошедшей несколько столетий целенаправленной политики по лишению местного населения его культурной элиты, его религии, его языка, его системы образования, его культурной и этнической идентичности. Почти тотальная маргинализация населения Украины позволила в ХХ в. довершить процесс этноцида и создать конкретной политической партией новый народ «под себя», создать его на основе беспамятной и неграмотной «людской массы», остатки самосознания из которой выбивали и системой образования, и административным нажимом, и пропагандой, и концлагерями. Маргинализация населения позволила этому проекту утвердиться — произошёл отрыв от корней, народ дошёл до нужного для украинства состояния беспамятства.
Созданная ещё при самых началах этого процесса новая конфессия — униатство — идеально выражает собою эту маргинальную сущность. Гибрид двух ветвей христианства, признающий догматику Рима («душа с Запада») и обрядность с Востока, мог появиться только при полной потери связности обряда и догматики, при превращении его в формальность и забытьи сущностных основ учения — то есть именно в среде пограничья, когда традиционная привязанность к конфессии предков начинает противоречить реальной культурной наполненности сознания, «западной душе» недополяка («недоляшка», если использовать местное словцо). И совершенно прав Л. Кучма, подписавшийся под тем, что «Греко-католическая церковь является истовой хранительницей и проводником украинства, церковью-мученицей за украинство» [120]. Только такой плод пограничья и утери традиций может быть истинным проводником дальнейшей маргинализации (=украинизации), выражать сущность этого процесса и его самоцель. И поэтому же столь трудно уживается с украинской идеологией традиционное православие — оно чуждо украинству по духу, оно опасно для украинства, оно блокирует процесс маргинализации и не даёт человеку стать полноценным украинцем. В этом смысле вполне можно говорить о православно-украинском конфликте. Украинство — светское выражение униатства — идёт на смену русскости и православию и может сосуществовать с ними только в ситуации горячей или холодной войны.
Эта же черта украинства — обоснованность на маргинализированных массах населения, а не на местных традициях и истории, позволяет ему быть столь успешной интегрирующей идеологией на современной Украине. Ведь исторически экс-УССР не представляет собой обособленного единства ни в одном из аспектов. Культурных и исторических различий между Галицией и Слобожанщиной, Закарпатьем и Донбассом, Волынью и Новороссией гораздо больше, чем это возможно для современного унитарного государства. У всех этих земель был слишком разный опыт прошлого и слишком разное культурное развитие, чтобы стать частями унитарной политической системы. Единственное, что их ещё хоть как-то объединяет, — маргинальный характер украинской идеологии, её безразличие к историческим корням. Именно искусственность и антитрадиционность украинства позволила ему объединить их в один проект. Но и это объединение неполноценно — по мере восстановления культурной и региональной идентичности в среде населения Юго-Востока Украины последнее обретает всё более враждебную по отношению к украинству позицию.
Единственный пласт традиционной культуры, который активно актуализирует украинство, постоянно ссылаясь на него и создавая через него видимость своей историчности, — это архаичная деревенская культура. В XIX в. деревня жила по большому счёту так же, как и сотни лет назад. Это тот пласт народной культуры, в котором меньше всего отразилась история, русское прошлое. А потому его легко использовать для любого национального проекта, лишь бы он был славянским. Кроме того, наследие деревенской культуры довольно нейтрально к христианской конфессии, ведь оно сохраняет главным образом ещё дохристианские формы культуры.
При всём при этом украинство не ограничивает себя рамками современной Украины. Н. Михновский выкидывал лозунг «Украины от Карпат до Кавказа», отец украинской географии С. Рудницкий в своей «Короткой географии Украины» (Киев, 1910) изображал будущую Украину на землях всей Южной России. Такие же карты, захватывающие Кавказ, приводил в своих работах М. Грушевский. Л. Кучма обвиняет Россию в том, что она забрала себе огромные «украинские земли», а также упоминает о том, что должны быть ещё выделены два украинских эксклава внутри России (здесь даже Уссурийский край оказывается вовлечённым, и ничего удивительного: в некоторых современных украинских картах значительные территории Сибири и Дальнего востока закрашены как «украинские этнические земли»). Но главная агрессия украинства не в этом, она в повсеместном отрицании русскости. Украинству есть место там, где есть ещё остатки русского самосознания и русской культуры. Также как и душе украинства — униатству («истинной Восточной церкви») — есть место везде, где присутствует «схизматическая Восточная церковь» — ведь «истинная» явилась именно на замену «отпавшей».
Источник: perspektivy.info.
Рейтинг публикации:
|
