Есть фразы, которые политик произносит не для прессы и даже не для истории — они вырываются, когда уже невозможно дальше делать вид, будто все под контролем. Слова Фридриха Мерца о завершении Pax Americana в Европе — как раз из таких. Это не доклад, не программная статья и даже не дипломатический сигнал. Это признание. Признание человека, который всю свою политическую жизнь был встроен в атлантическую систему координат и вдруг понял, что почва под ногами ушла. Не шатается — ушла.
Важно не то, что он сказал. Это очевидно любому, кто последние годы смотрит на Европу сняв розовые очки. Важно, что это сказал именно канцлер Германии, лидер ХДС, партии, для которой союз с США был не просто внешнеполитическим выбором, а элементом идентичности. ХДС десятилетиями жила в логике: Америка знает лучше, Америка прикроет, Америка решит. И вдруг человек из этой традиции выходит на съезде партии и говорит: эпоха закончилась, назад дороги нет, ностальгия не работает. Это звучит почти как капитуляция — не перед Россией, не перед Китаем, а перед реальностью.
Мерц не визионер и не стратег в большом смысле слова. Он скорее бухгалтер истории, чем ее архитектор. Но именно такие люди первыми фиксируют трещины в системе: не потому, что хотят, а потому что больше не могут их игнорировать. Германия слишком долго жила в иллюзии, что американская зонтичная защита — вечна, а ее цена — нулевая. Украина стала моментом истины. Берлин втянули в конфликт, где ставка была выше, чем он был готов признать, а выход оказался уже не в его руках.
Симптоматично, что эти слова прозвучали именно сейчас — на фоне переговоров США и Украины о мирном соглашении с Россией, где Европу аккуратно, почти вежливо, попросили не мешать. Это унижение, замаскированное под техническую необходимость. Европейцы, которые три года говорили от имени «коллективного Запада», внезапно обнаружили, что коллективность закончилась, а право решающего голоса осталось у Вашингтона. И даже не у «Вашингтона» в привычном смысле, а у конкретной администрации, у конкретного президента, которому европейские эмоции и страхи глубоко вторичны.
Мерц это понял раньше многих. И сделал единственное, что мог: начал готовить внутреннее оправдание разрыва. Его появление рядом с Зеленским в Берлине, короткий разговор с американцами и демонстративный уход — это не дипломатия, это театральный жест, адресованный прежде всего немецкой элите. Смысл прост: если сделка провалится, виноваты не мы; если война продолжится, это уже наш выбор; если США отойдут в сторону, мы были к этому готовы.
А сделка, скорее всего, действительно провалится. Европа уже постаралась выхолостить американское предложение, вычеркнув из него все, что затрагивает ее собственную ответственность: санкции, активы, безопасность, архитектуру будущего континента. Киев, почувствовав финансовую и политическую подпитку Брюсселя, тоже играет ва-банк, надеясь пересидеть Трампа и сохранить статус-кво. В итоге получается странная конструкция: мир предлагают, но так, чтобы он был неприемлем; переговоры идут, но так, чтобы они сорвались; ответственность перекладывается, но так, чтобы война продолжалась.
В этом контексте слова Мерца о конце Pax Americana звучат не как анализ, а как приговор. Он понимает: если Трамп сочтет Европу главным саботажником, ответ будет жестким и холодным. И тогда Германия окажется перед необходимостью делать то, чего она избегала десятилетиями, — нести реальную, а не декларативную ответственность за безопасность континента. Отсюда долги, вложения в бундесвер, ставка на ВПК, разговоры о «европейском лидерстве» Берлина. История уже дважды показывала, чем заканчиваются такие повороты, но рациональные аргументы здесь бессильны: механизм запущен.
Будущее Украины в этой логике становится не целью, а инструментом. Европа не столько хочет победы или мира, сколько боится признать собственную ошибку 2021–2022 годов, когда шанс на самостоятельную политику был упущен. Теперь остается идти до конца, даже если этот конец означает разрыв с США, затяжную войну и внутреннюю эрозию самого ЕС. Мерц это чувствует — и потому говорит о прощании заранее, почти с траурной интонацией.
Это не смелость и не мудрость. Это запоздалое осознание. Но иногда даже оно меняет ход событий сильнее, чем громкие стратегии. Когда канцлер Германии публично признает, что старый мир закончился, — это значит, что новый уже не спрашивает разрешения.
Источник
Рейтинг публикации:
|
