Действительно, для настоящего осознания эпохального значения бескровного возвращения Крыма в состав России требуется, видимо, какое-то время, ибо «большое видится на расстоянии». Особенно если учесть, что сразу же за Крымской весной последовали трагические события в Донбассе, а теперь внимание всех приковано к Ближнему Востоку.
Но как бы то ни было, весна 2014 года навсегда останется в нашем сознании как точка отсчета начавшегося возрождения нашей Державы. И в этом смысле очень важен духовный взгляд на эти события, тем более, если этот взгляд одного из участников воссоединения Крыма с Россией.
Протоиерей Зиньков, настоятель храма во имя святого апостола Андрея Первозванного в Керчи, был одним из первых жителей полуострова, встретивших отряды кубанских казаков, прибывших на защиту Крыма.
Отец Николай — коренной керчанин в нескольких поколениях, окончил Днепропетровский горный институт, работал геологом в Хабаровском крае, в 1993 году из-за тяжелой болезни матери вернулся в Крым, в феврале 1996 года был рукоположен в сан диакона, а в мае того же года в иереи.
– Много сказано о событиях «Крымской Весны», и грандиозность происшедшего отчасти заслонило то, что предшествовало ее началу. Какова прелюдия к этому эпохальному событию глазами священника и крымчанина?
– Очередной Майдан вызвал у нас у всех, у меня и у моих прихожан, огромную тревогу. В тот день, когда Янукович должен был подписать или не подписать документ об ассоциации с ЕС, я служил литургию. И я, признаться, никогда так горячо не молился о президенте Украины, как в этот день. Все мы понимали, какую угрозу для Православия несет перспектива вхождения в ЕС или даже только движение в этом направлении, и, кроме того, отодвигает возможность воссоединения с Россией — того, чего мы всей душой желали, к чему стремились и надеялись, что рано или поздно это произойдет. И когда ассоциация не была подписана, наш приход ликовал. Затем последовал Майдан. Пусть простят меня те люди, которые видят эти события иначе, но у меня, когда я смотрел на происходящее, возникало чувство, что бесы вырвались из преисподней на поверхность земли.
Каждый день приносил все более страшные события, за которыми мы следили с огромной душевной болью, потому как ничего доброго они не несли. Особенно когда на улицах Киева зазвучали националистические, русофобские лозунги и призывы, вроде «москалей на ножи» и «москаляку на гиляку». А я воспитан в несколько другом обществе — мы никогда не делили людей по национальному признаку. Я сам бывший геолог, и у нас в экспедиции в Хабаровском крае работали люди самых различных национальностей. И когда кому-то было плохо, кто-то попадал в беду, мы приходили на помощь вне всякой зависимости от того, кто какой народности — русский, украинец, грек или еврей, шли, подымались, искали людей в тайге.
И национальное деление или, вернее, вражда, происходящая в Киеве, казалась мне дикой и глубоко отвратительной. Мне, как священнику, было очевидно, что грядут серьезные испытания нашей веры, нашей любви к ближнему. А ситуация развивалась стремительно, и после того, как в Киеве загремели выстрелы, стало очевидно, что просто так это все не завершится. Тем более, когда киевские СМИ стали тиражировать призыва Тягнибока и Яроша о «дерусификации» Юго-востока Украины и Крыма. Напомню, как Ярош сказал о том, что есть районы, население которых встретит русские войска с радостью и любовью, как освободителей, и поэтому эти районы необходимо в первую очередь «зачистить».
И происходящее в Киеве говорило о том, что это не пустые слова. Было больно, потому что мы всегда считали, что мы едины, что это триединое целое — Малая, Белая и Великая Русь. Недаром преподобный Лаврентий Черниговский, наш современник, почивший в 1950 году, прямо говорил, что делить русских, украинцев и белорусов все равно, что делить Святую Троицу, что это — смертный грех. Он говорил, что наши родные слова — Русь и русский. И обязательно нужно знать, помнить и не забывать, что было крещение Руси, а не крещение Украины. Что Киев — это второй Иерусалим и мать русских городов. Киевская Русь была вместе с великой Россией. Киев без великой России и в отдельности от России немыслим ни в каком, и ни в коем случае.
А тут пошла дележка, причем не дележка даже, а намерение своих братьев, которые, может быть, несколько отличаются менталитетом и имеют речевые отличия, убивать. Воспринимается это, как некий кошмарный сон. И у нас не было не малейших сомнений, в том, какую судьбу для нас готовит пришедшая к власти хунта. Для них мы были как бельмо на глазу. Особенно тревожно стало после того, как по телевидению стали показывать сюжеты о захвате бандеровскими группировками воинских частей и арсеналов — у экстремистов появилось уже не только стрелковое вооружение, но и бронетехника и артиллерийские системы. И когда появились сообщения, что эти, теперь уже прекрасно вооруженные банды, строятся в колонны и куда-то выдвигаются, мы не сомневались, что они отправляются к нам.
Но была и надежда. Практически сразу же после переворота атаман посольской станицы Таманского отдела Кубанского казачьего войска в Крыму Алексей Хандрусенко сообщил мне, что казаки готовы встать на защиту Крыма и ждут только соответствующего приказа.
И вот 27 февраля, как раз после того, как я отслужил литургию, мне позвонил Хандрусенко и сказал, что первые группы кубанцев уже переправились через Керченский пролив и они уже на территории Крыма. Что они почти двое суток провели под открытым небом, замерзли, устали и голодны, и что их надо встретить и обогреть.
Конечно же, мы сделали все, чтобы встретить наших защитников. В этот момент у нас при храме проходили занятия воскресной школы для взрослых (хотя это был четверг). Я сказал прихожанам, в основном это были женщины, у вас сейчас были теоретические занятия, а теперь есть возможность реализовать полученные знания на практике. К нам идут казаки, прибывшие на защиту Крыма, их нужно накормить и обогреть, приготовить чай и бутерброды. И мы стали готовиться к встрече, около двух часов пополудни первая сотня прибыла на территорию нашего храма.
Было видно, что люди действительно очень устали, некоторые молодые казаки буквально засыпали на ходу.
Мы организовали в трапезной серьезное дежурство — прихожане готовили еду и разливали чай. Кто мог, принес из дома матрасы, подстилки, у нас в храме теплые полы, и казаки поев, имели возможность немного отдохнуть.
Потом я служил для казаков, отправляющихся на Перекоп и в Симферополь, молебны и отметил для себя их внутреннюю сосредоточенность, серьезность, собранность, духовную мобилизацию. Подобных молебнов, как для казаков, я признаться никогда не служил — во время службы я чувствовал за собой такой духовный монолит — такая добрая, хорошая, крепкая стена. И в этот момент луч надежды в душе стал совершенно отчетливым — я понял, что эти люди сюда пришли не просто так: они были готовы умереть, отдать свои жизни, защищая нас, крымчан.
Со своей стороны мы старались им ответить, чем могли — проблемы были с транспортом. Всем перевозчикам в Керчи угрожали, запретили предоставлять транспортные средства казакам и их перевозить.
Вскоре после прибытия казаков, буквально через 15-20 минут, на территории нашего храма появился настоятель кафедрального собора во имя Иоанна Предтечи отец Алексей Швец и один наш прихожанин-предприниматель. И они предложили определенную сумму денег, которые можно было потратить на нужды защитников полуострова: «Мы готовы помочь деньгами, а вы используйте их по усмотрению». Эти деньги мы использовали для оплаты перевозчиков, которые все же оказались готовыми рискнуть своими лицензиями, а, возможно, и головами. И первые партии казаков отправились на Турецкий вал, на Перекоп, Чонгар, поспев туда, как мы узнали позже, вовремя, практически в последний момент. Часть отбыла в Симферополь.
Мы встречали казаков, кормили их, размещали на отдых, служили для них молебны, находили для них транспорт и отправляли на позиции. Вся это эпопея продолжалась для нас с 27 февраля по первое марта. На следующий день было Прощеное Воскресение, и после службы Алексей Хандусенко сказал мне, что прибывает атаман Кубанского войска Николай Долуда и предложил его встретить.
Мы выдвинулись к переправе встретить Николая Александровича и прибывших с ним казаков. Атаман изъявил желание посетить наш храм. Все находившиеся в нем горячо благодарили его и в его лице всех казаков за помощь Крыму.
Все прекрасно понимали, что если бы не принятое решение, не Россия, не помощь казаков, то Крым был бы залит кровью, наши города были разрушены, ни мы, ни наши дети просто бы не жили.
– Тем не менее, батюшка, Вы не могли не отдавать себе отчета в том, чем может эта поддержка кубанских казаков аукнутся Вам, Вашей семье и Вашему приходу, в том случае, если бы все пошло не так, как бы нам хотелось.
– Конечно, отдавал себе отчет. Мы прекрасно знаем, с каким врагом — коварным, злопамятным, безжалостным и абсолютно безнравственным имеем дело. Что они творят с жителями Донбасса, особенно с девушками…
Конечно, было страшно, прежде всего, за своих близких. Почти два месяца (и после референдума) я практически не спал, прислушиваясь к каждому шороху.
После высадки первых казаков и до проведения референдума за храмом была установлена слежка, видимо, по распоряжению украинских спецслужб. И на территорию храма заходили, и находились вокруг (а посторонних, пришедших не помолиться, а с иной целью, видно сразу). Мы установили в храме дежурство, в том числе и ночное. По четверо прихожан-мужчин охраняли его круглосуточно. Под рукой были огнетушители и другие средства борьбы с огнем, исходя из методов «революционеров» и бандеровцев и учитывая их любовь к «коктейлям Молотова». Но, слава Богу, все обошлось.
У нас был подполковник Телешов, начальник третьего отдела местной милиции, и я уже позже узнал, что он посылал своих сотрудников контролировать ситуацию вокруг храма, следить за СБУшниками, о которых я говорил, и экстремистами, и в случае необходимости защитить храм.
– Часто приходится слышать, что участие в военных и политических событиях — не дело Церкви и священнослужителей...
– Вспомним Сергия Радонежского, благословившего Димитрия Донского на битву с Мамаем, вспомним священномученика Ермогена, благословившего, уже из польских застенков, ополчение Минина и Пожарского, вспомним патриарха Сергия (Старогородского) призвавшего в первый же день Великой Отечественной войны народ на борьбу с гитлеровскими захватчиками. Напомним, что Иосиф Сталин обратился к народу только на 12 день, а обращение патриарха (тогда еще митрополита) было сделано в первый же день войны. Это обращение было напечатано в виде листовок, которые разбрасывались с самолетов над оккупированной территорией, чтобы наши русские люди читали их, и враг не ввел их в заблуждение.
Так что, ждать от нашей Церкви действий, подобных тем, что совершали униаты, встречавшие нацистов хлебом и солью, по меньшей мере, неразумно.
Собственно, наш народ и есть Церковь, каждый православный христианин, будь то священник, воин, политик, или гражданский – это частичка Церкви Христовой и гражданин нашего государства. А страна наша — великая и создана Господом, чтобы быть светильником всему миру. И я надеюсь, что все нынешние разделения будут преодолены. Мы молимся о том, чтобы вместо сегодняшней разделяющей ненависти нас вновь соединила братская любовь в триединую и неделимую Русь.
– Батюшка, по прошествии времени, нет ли у крымчан разочарования...
– Я не могу отвечать за всех крымчан, здесь живут разные люди с различными взглядами, в Интернете мне приходилось читать разные комментарии. Но есть люди, которые думают головой, а есть, которые желудком. И последние могут горевать из-за выросших цен, сокрушаться из-за того, что какие-то их надежды не реализовались в полной мере. Но те, кто думают головой, понимают, что другого выхода просто не было, что если бы не воссоединение с Россией, то, возможно, никого из нас уже не было бы в живых. Что касается наших прихожан, то абсолютное большинство их счастливо, что Крым стал частью России. Ничего другого я просто не слышал. Тем более что почти все они принимали непосредственное участие в событиях Крымской весны.
Мы все благодарны и всегда будем благодарны России, «вежливым людям», Кубани, казакам, пришедшим нам на выручку. И отношение к Кубани у нас, жителей Керчи, особое. Практически все имеют родню по ту сторону пролива, и мы — единое целое. Разделить нас никому не удастся.
