Москва, 20 сентября - "Вести.Экономика" Кто управляет Евросоюзом? Накануне всеобщих выборов в Германии такой вопрос очень своевременен.
Сальдо текущего счета Германии
Один
из стандартных ответов: «страны-члены ЕС», все 28. Другой вариант:
«Европейская комиссия». Впрочем, Пол Левер, бывший посол Великобритании в
Германии, предлагает более заострённый ответ. Его новая книга
называется «Берлин правит», и в ней он пишет: «Современная Германия
показала, что с помощью политики можно достичь результатов, которые
раньше требовали войны».
В ЕС эта страна занимает первое место по
численности населения и является его экономическим мотором: на долю
Германии приходится более 20% ВВП Евросоюза. Выяснение причин, по
которым Германия стала экономически столь успешной, оказывается нелёгкой
задачей. Но три уникальных свойства принятой здесь «модели Рейнланда»
выделяются особо.
Во-первых, Германии удаётся лучше сохранять
свои промышленные мощности, чем другим развитым странам. На долю
промышленности сейчас приходится 23% немецкой экономики, по сравнению с
12% в США и 10% в Великобритании. В промышленности занято 19% рабочей
силы Германии, по сравнению с 10% в США и 9% в Великобритании.
Успехи
Германии в сохранении промышленной базы противоречат стандартной
практике аутсорсинга промышленного производства из богатых стран в
страны с более низкой стоимостью труда. Однако Германия никогда не
соглашалась со статической теорией сравнительных преимуществ, на которой
основана эта практика. Фридрих Лист, отец немецкой экономики, в 1841
году писал, что «потенциал созидания богатства является бесконечно более
важным, чем само по себе богатство». Верная этим заветам, Германия
сохраняет свой промышленный потенциал, неустанно занимаясь инновациями с
помощью сети исследовательских институтов. А её
экспортно-ориентированный рост обеспечивает ей выгоды увеличения доходов
за счёт масштабов.
Второй особенностью немецкой модели является
«социально-рыночная экономика», нашедшая выражение в уникальной системе
«совместного управления» в промышленности. Германия является
единственной среди крупных развитых стран, где практикуется «капитализм
совместного участия». По закону все компании обязаны иметь советы
трудящихся. Более того, крупные компании управляются двумя советами:
правлением и принимающим стратегические решения наблюдательным советом, в
котором в равной степени представлены акционеры и работники. В
результате, сопротивление офшоризации здесь намного сильнее, чем в
других странах, равно как и готовность ограничивать рост зарплат.
Наконец,
немецкие компании склонны к ценовой стабильности. Германии не нужны
были уроки Милтона Фридмана о вреде инфляции. Они были уже на зубок
усвоены самым знаменитым послевоенным учреждением страны – Бундесбанком.
Левер
полагает, что эти уроки были выучены благодаря воспоминаниям не только о
валютном крахе 1945-1948 годов, но и о гиперинфляции 1920-х годов. А
отрицательное отношение к дефициту бюджета стало отражением
традиционного нежелания населения влезать в долги.
С
институциональной точки зрения, Евросоюз стал Германией в более крупном
масштабе. Европейская комиссия, Европейский парламент, Европейский совет
и Европейский суд стали зеркалом децентрализованной структуры самой
Германии. Европейская мантра о «субсидиарности» стала следствием
разделения властей между федеральным правительством Германии и её
землями (Länder). Германия следит за тем, чтобы немцы занимали ведущие
должности в органах ЕС. И в то время как Евросоюз правит через эти
институты, немецкое правительство правит этими институтами.
Тем
не менее, как отмечает английский экономист и член палаты лордов
Великобритании Роберт Скидельски в своей статье на Project Syndicate,
разговоры о «гегемонии» или хотя бы о «лидерстве» являются в Германии
табу.
Английский экономист и член палаты лордов Великобритании Роберт Скидельски
Подобная
сдержанность объясняется стремлением Германии не напоминать людям о
мрачном прошлом страны. Однако отрицание лидерства при фактическом
лидировании означает, что становится невозможной дискуссия об
обязанностях Германии. И такая ситуация наносит ущерб, в первую очередь,
экономический, другим странам ЕС.
Германия создала систему
правил, которая закрепила её конкурентные преимущества. Единая валюта
исключает возможность девальвации в еврозоне. Она также гарантирует, что
евро стоит дешевле, чем могла бы стоить исключительно немецкая валюта.
Новое
соглашение ЕС о бюджетном союзе, ставшее преемником Пакта стабильности и
роста, содержит обязательство всех стран союза поддерживать
сбалансированный бюджет и умеренный размер госдолга, а контроль за его
соблюдением осуществляется через систему надзора и санкций. Это не
позволяет странам ЕС стимулировать экономику за счёт дефицита бюджета.
Кроме того, Германия настаивает на том, что нетрудовые издержки в
странах ЕС должны быть эквивалентны, что является инструментом не
столько повышения конкурентоспособности Германии, сколько снижения
конкурентоспособности остальных стран.
В итоге, Евросоюз, а
особенно еврозона, состоящая из 19 стран, превратилась в огромную
домашнюю базу для Германии, откуда она может вести атаку на внешние
рынки. И эта база очень сильна. Германия экспортирует в ЕС на 30%
больше, чем экспортирует оттуда, а размер её профицита счёта текущих
операций сейчас один из самых высоких в мире.
Это мягкая, а не
жёсткая гегемония. Но в её основе лежит колоссальное противоречие.
Национальные счета должны быть сбалансированы. Профицит в одной части
Европы означает дефицит в другой. Еврозона была создана без механизма
бюджетных трансфертов для помощи «членам семьи», попавшим в
затруднительное положение; Европейскому центральному банку запрещается
действовать в качестве кредитора последней инстанции для банковской
системы; предложение Еврокомиссии о выпуске евробондов (коллективно
гарантированных национальных выпусков облигаций) провалилось из-за
возражений Германии, которая опасается, что на неё ляжет основной груз
обязательств.
Германия оказалась готова предоставить чрезвычайное
финансирование странам еврозоны, увязшим в долгах, например Греции, при
условии, что они «приведут свой дом в порядок»: снизят социальные
расходы, распродадут госимущество, предпримут другие шаги с целью
повысить свою конкурентоспособность. Немцы не видят причин заниматься
снижением своей собственной супер-конкурентоспособности.
Что
можно сделать, чтобы добиться более симметричной коррекции между
кредиторами и должниками в Европе? Если отбросить в сторону механизм
бюджетных трансфертов, можно было бы адаптировать к еврозоне
предложенный в 1941 году Джоном Мейнардом Кейнсом план Международного
клирингового союза. Центральные банки стран ЕС могли бы держать свои
остаточные балансы в евро на счетах в Европейском клиринговом банке.
Давление
будет равномерно оказываться как на страны-кредиторы, так и на
страны-должники, с тем чтобы их счета были сбалансированы с помощью
повышенных процентных ставок для упорно сохраняющихся дисбалансов.
Клиринговый
союз ЕС стал бы менее заметным вторжением в зону немецких национальных
интересов, чем бюджетный трансфертный союз. Впрочем, самое важное – это
то, что для нормальной работы еврозоны сильные страны должны быть готовы
демонстрировать солидарность со слабыми. Без механизмов, позволяющих
это делать, Евросоюз будет и дальше ковылять от кризиса к кризису, и не
исключено, что на этом пути какие-то страны от него будут отваливаться.
Подробнее: http://www.vestifinance.ru/articles/91192
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам. Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+