The National Interest: Возможна ли российско-американская перезагрузка?

После окончания Второй мировой войны буквально все президенты США пытались перезагрузить российско-американские отношения. Гарри Трумэн признавался в своем дневнике, что ему надоело «нянчиться» с Советами, когда те не выполнили обязательства, взятые на себя в Ялте. Дуайт Эйзенхауэр, действуя в «духе Женевы», пытался начать все заново с преемниками Сталина.

Джон Кеннеди прилагал усилия по перенастройке отношений, для чего в июне 1961 года прибыл в Вену на катастрофический саммит, положивший начало возведению Берлинской стены и Карибскому кризису. Ричард Никсон стремился к разрядке со все более косным брежневским руководством. Джимми Картер в начале своего президентского срока тоже пытался изменить условия российско-американских отношений, равно как и Рональд Рейган, предложивший свою знаменитую новую стратегию — «мы выигрываем, они проигрывают». Иногда такого рода перезагрузка была основана на необходимости более жесткого поведения с Россией, а иногда она строилась на стремлении найти взаимопонимание. Но после холодной войны все эти усилия остались без ответа. В каждом конкретном случае возникали разные раздражители и помехи, но в конечном итоге все эти действия потерпели неудачу, потому что российский проект реформ в конце 1990-х годов стал пробуксовывать. В результате Россия не стала составной частью либерального международного порядка, а превратилась в ревизионистское государство, чей основополагающий курс ограничивал возможности успешного сотрудничества с Москвой. Именно поэтому перезагрузка Трампа наверняка потерпит неудачу — что хорошо, так как удовлетворение сегодняшних требований Кремля безусловно повлечет за собой принесение в жертву традиционных американских интересов, пишет The National Interest.

Как и в прошлом, перезагрузка российско-американских отношений начинается с оценки каждой из сторон интересов своей нации, как их понимает политическое руководство. В советскую эпоху это означало улаживание острого российско-американского соперничества ради предотвращения просчетов, которые могли привести к ядерной конфронтации, а то и к опустошительной войне. В такой войне с применением термоядерного оружия масштабы разрушений стали бы просто немыслимыми. После холодной войны возникли более прозаичные проблемы, связанные главным образом с поддержанием и расширением нормативного, основанного на правилах либерального международного порядка, составляющего то, что Роберт Каган (Robert Kagan) называет «миром, сотворенным Америкой». Поначалу в этих рамках предпринимались попытки включить Россию в основополагающие структуры такого порядка. А в последние годы это означает усилия по сдерживанию российских попыток оспорить такой порядок.

Главным препятствием на этом пути является путинская индивидуализированная система государственного управления, опирающаяся на политическую и стратегическую культуру, которая подчеркивает глубоко укоренившийся страх перед беспорядками, иностранной блокадой и внезапным нападением. Такая система сосредоточена почти исключительно на сохранении режима и на поддержке клептократии блатного капитализма, появившейся из хаоса ельцинских лет. Легитимность этой конструкции, которую лидер оппозиции Алексей Навальный называет «партией жуликов и воров», зиждется на шатком фундаменте. Своим успехом путинская система обязана представлениям о стабильности и нормальной жизни, которые сложились в результате роста мировых цен на нефть. Это пошло на пользу олигархам с нужными связями, поскольку правитель страны перераспределял государственную собственность, действуя в той же манере, что и цари, а позднее коммунистическая партия. Согласно концепции «патримониализма» Макса Вебера, «при таком режиме права на суверенитет и имущественные права сливаются воедино и становятся неотличимы друг от друга. А политическая власть осуществляется таким же образом, как и власть экономическая».

Цветные революции на российской периферии, начало которым в 2004 году положила Украина, остаются самым серьезным вызовом для Москвы с ее представлениями о национальных интересах. Для укрепления этой системы потребовалось господство национальных СМИ, полировка имиджа Путина как сильного лидера, снова сделавшего Россию великой страной, и разжигание страхов в обществе перед тем, что Россия находится в кольце врагов (в лице США и НАТО), вознамерившихся лишить ее законного места в мире. Это отнюдь не значит, что Путин сохраняет полный цинизм в этом вопросе (хотя он один из самых известных в мире циников). Однако, как любит подчеркивать профессор Элиот Коэн (Eliot A. Cohen), проблема не в том, что государственные деятели говорят то, во что не верят, а в том, что они верят в то, что говорят.

Решение проблем Сирии и Украины, которые были главным яблоком раздора между Вашингтоном и Москвой до вопиющего вмешательства последней в американские выборы, стало бы затруднительной и даже непосильной задачей для любого президента, особенно в силу того, что Путин смотрит на них в контексте «цветных революций», видя их конечную цель в смене власти в России. Чтобы удовлетворить Путина, перезагрузка потребует от США уступок по Украине и европейской безопасности в обмен на сомнительные российские обещания. Но президент, чей сын совершенно очевидно искал дискредитирующий компромат на его оппонента в ходе избирательной кампании, просто не сможет этого сделать.

И это очень хорошо, ибо уступки России наверняка повлекут за собой действия дестабилизационного характера, какие мы наблюдаем в Сирии и на востоке Украины.