В итогах государственного визита в Российскую Федерацию председателя КНР Си Цзиньпина, в его переговорах с президентом Владимиром Путиным и совместном участии лидеров в Петербургском экономическом форуме (ПЭФ) имеются две стороны. Можно, как это делает ряд экспертов и журналистов, детально анализировать тупики и перспективы российско-китайских отношений, рационально и беспристрастно раскладывая «по полочкам» все их «плюсы» и «минусы».
И из подобного, достаточно квалифицированного анализа, основанного на богатой фактуре, делать весьма спорный вывод, что, несмотря на заявления о стратегическом партнерстве, стороны подходят к сотрудничеству очень осторожно и прагматично. Но можно, с другой стороны, оценить итоги визита не в статистической динамике, а в том воздействии, которое оказывает укрепление российско-китайских отношений на глобальную ситуацию не столько в экономике, сколько в политической сфере и в сфере безопасности. И с этой точки зрения «тупики и перспективы» становятся своеобразным приложением к главному.
На наших глазах постоянно развивается и углубляется мощный международный альянс. Во-первых, он возвращается к истокам дружбы народов двух стран еще в 1950-е годы, во-вторых, оказывает существенное влияние на международную обстановку и в-третьих, обладает большой притягательной силой для других евразийских народов, которые усматривают в нем альтернативу надоевшей западной экспансии.
На самом деле тот и другой оценочные подходы друг с другом вполне сочетаются, только нужно понимать три вещи. Первое: реальная ситуация в любых подобных случаях прежде всего зависит от вектора – идет ли развитие отношений по восходящей, или они, наоборот, деградируют.
Тот же уровень экономического сотрудничества может по условной десятибалльной шкале находиться, скажем, на отметке «девять», но падать, а может на «четверке» - и расти. Второе: этот вектор может развиваться в унисон с состоянием государственных институтов и динамикой общественного мнения, а может им противоречить.
В первом случае следует говорить о наличии потенциала дальнейших изменений в ту или иную сторону, во втором – об его ограничении определенными рамками и барьерами. И третье: состояние и тенденции международной ситуации, которые оказывают существенное воздействие на расстановку сил внутри каждой из стран, в результате чего поддержку получают одни элитные группы, а другие, напротив, теряют влияние.
Что в нашем случае? С одной стороны, безусловно, двусторонний вектор прочерчен в сторону дальнейшего сближения, потому и отношения на подъеме. С другой, он связан, прежде всего, с беспрецедентными усилиями первых лиц – Владимира Путина и Си Цзиньпина и поддерживается общественным мнением, но не укоренен в системе институтов. И именно поэтому в московском Совместном заявлении так подробно расписана последовательность двусторонних контактов – не только лидеров, но и глав правительств, законодателей, бюрократических аппаратов, политических партий.
Оба первых лица явно озабочены расширением и углублением связей и обменов, вовлечением в них самой широкой общественности. Только это если и не сделает невозможным откат, то максимально его затруднит. И это означает, что оба они понимают, что такой откат, хотя и нежелателен, но и не невозможен, поэтому необходимы максимальные усилия, чтобы такую перспективу если не исключить, то превратить в статистическую погрешность.
Третий из приведенных факторов проявляет себя так, что усиливает позиции сторонников дальнейшего сближения и ослабляет их оппонентов, тянущих каждую из сторон в противоположном направлении. Если называть вещи своими именами, то в удушающие объятия Запада.
Итак, взаимное сближение Москвы и Пекина, первоначально связанное с растущей экономической и политической агрессивностью США, начинает жить своей жизнью. Отсюда проистекает и постоянно подчеркиваемая обеими сторонами «независимость» двусторонних связей с конъюнктурой отношений с «третьими странами». И чем дольше это будет продолжаться, тем прочнее сформируется инерция и тем труднее впоследствии будет обратить ее вспять.
С этих позиций итоги визита Си Цзиньпина, в ходе которого многие вещи, о которых раньше помалкивали, стали говориться открыто, - есть классический переход количества в качество. Ибо одно дело – вынужденный ситуативный альянс общего противостояния агрессору, участники которого не питают друг к другу особых симпатий (яркий исторический пример – Антигитлеровская коалиция).
И совсем другое, когда в процессе совместного отражения внешней угрозы и ответа на брошенный ею вызов, участники такого альянса начинают не только осмысливать текущий момент, но и заглядывать в историческую перспективу, обнаруживая много общего в будущем.
Что именно? Разумеется, помимо многотысячекилометровой общей сухопутной границы, которая важна уже ввиду самостоятельной ценности. Автору этих строк, начинавшему более сорока лет назад офицерскую службу в частях «первого эшелона» прикрытия советско-китайской границы, есть, с чем сравнивать. Телевизионные кадры об открытии моста через Амур между российским Благовещенском и китайским Хэйхэ разительно контрастируют с оставшимися в памяти десятками пограничных прожекторов и восемью рядами колючей проволоки на льду Амура зимой и постоянным патрулированием катерами летом.
Первым и главным мотиватором российско-китайского сближения является проблема мирового баланса сил, разрушенного распадом СССР. Противостоять угрозам, которые создаются глобальной экспансией США, ни одна из наших стран не может, но они удачно дополняют друг друга. Китай обеспечивает паритет в экономической сфере, а Россия – в военной, прежде всего в сфере СЯС – стратегических ядерных сил. Военно-политического союза нет, но «по умолчанию» и «по раскладу» понятно, что чрезмерный, угрожающий нажим Вашингтона на любую из сторон неизбежно столкнется со встречной реакцией другой стороны, и с этим приходится считаться.
Идем дальше. Со времен Карла Клаузевица ни для кого не секрет, что война – это продолжение политики средствами вооруженной борьбы. Сталкиваясь с американской экспансией, Россия и Китай основные силы концентрируют соответственно на западном и юго-восточном стратегических направлениях. Для нашей страны основной угрозой является расширение НАТО и вовлечение в западные проекты бывших союзных республик, которые рассматриваются «предпольем», которое обеспечивает нам стратегическую глубину.
Для Китая таким «предпольем», а также стратегически важным транзитным маршрутом, являются акватории Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, которые разделены островом Тайвань, проамериканский режим которого является последним препятствием к историческому воссоединению страны. И если говорить об этих театрах военных действий (ТВД) – европейском и АТР, - то нынешний уровень сближения наших стран, даже без оформления военно-политического союза, обеспечивает и Москве, и Пекину надежный и безопасный стратегический тыл, дополняемый почти неограниченными возможностями взаимной помощи и поддержки. По нынешним временам это попросту бесценное достояние, которое необходимо лелеять и всячески оберегать: времена сейчас такие.
Кроме того, у наших стран есть и общие военно-политические угрозы и вызовы. В первую очередь, японский реваншизм: и у России, и у Китая с Токио имеются территориальные споры. Совместной нашей проблемой остается ситуация на Корейском полуострове, и нашим общим успехом следует считать то, что процесс мирного урегулирования, пусть и не без проблем, но развивается по российско-китайской «дорожной карте». Нельзя забывать и о международном терроризме, который на самом деле не сам по себе, а выступает ударным отрядом американской же экспансии, обеспечивая реализацию стратегии «управляемого хаоса».
«Дуга нестабильности», протянувшаяся от Средиземного моря до Синьцзяна угрожает обеим сторонам как непосредственно, так и подрывом стабильности в Средней Азии, от которого регион удерживается с помощью ШОС, ежегодный саммит которой на днях пройдет в Бишкеке. Блокируется эта общая угроза тоже совместно: от проекта «Пояса и пути» до ЕАЭС, формой сопряжения которых выступает перспектива создания на «оси» Москва – Пекин Большого Евроазиатского партнерства.
Со счетов не сбрасывается и вопрос исторической памяти. И он тесно связан с интернациональным долгом, который советская Красная Армия исполнила по отношению к китайскому народу в 1945 году. А также с помощью, оказанной китайской Красной Армии в противостоянии гоминьдановскому режиму в Гражданской войне 1945-1949 годов и с совместным отпором американскому империализму в Корейской войне начала 50-х годов.
Еще одна важная функция ШОС – удержание в рамках приемлемости периодических обострений индийско-пакистанских противоречий, которые при ближайшем рассмотрении в значительной мере оказываются проекцией ряда напряженностей в отношениях Дели с Пекином.
Таких «точек» несколько: это и территориальные споры вокруг Аруначал-Прадеш (восточный фланг границы между КНР и Индией) и находящегося под индийским протекторатом Бутана (плато Доклам), и Афганистан, где Индию в 2017 году попытался столкнуть с Китаем экс-советник Дональда Трампа по вопросам национальной безопасности Герберт Макмастер, и в конце концов – тибетский сепаратизм, основные центры которого опять-таки находятся в Индии. И здесь нельзя забывать, что наряду с Китаем, Индия и Пакистан – ядерные державы, пусть официально и непризнанные, но сути дела и тяжелейших последствий полномасштабного конфликта с их участием это не меняет. И не отменяет.
Важнейшую стабилизирующую роль в Евразии играет укрепление связей Китая с Европейским союзом, дополнительный импульс которому был дан одновременным введением Вашингтоном тарифных санкций против КНР и ЕС. Это ни что иное, как фактор создания в ЕС испытывающих на прочность его отношения с США «внутренних ножниц» между внешней политикой, ориентированной на Атлантику, и внутренней, которая все более ищет спасения от нарастающих кризисных тенденций и американского нажима во взаимовыгодных связях с Пекином.
Китай в данном случае в такой же мере минимизирует последствия российско-европейского разрыва из-за Украины, в какой Москва своим влиянием гармонизирует отношения в треугольнике Пекин – Пхеньян – Сеул.
Соединяя перечисленные «точки» - Японские острова, Корейский полуостров, Индостан, Европу, а также Юго-Восточную Азию, Афганистан и Ближний Восток, можно увидеть неразрывную общность российских и китайских интересов в том, чтобы эти окаймляющие Евразию лимитрофы стабилизировались. И перестали быть ареной жесткой конфронтации, подогреваемой США и Западом в собственных интересах.
Которые в западных столицах, прежде всего, в Вашингтоне и Лондоне, понимаются так, чтобы не утратить англосаксонского влияния на евразийские дела в той мере, которая позволит им с помощью «управления хаосом» дирижировать евразийскими противоречиями. Для них это гарантия сохранения глобального лидерства, а для Москвы и Пекина – продолжение террористической, сепаратистской, военной вакханалии в непосредственной близости от наших границ. Вместе с американскими военными базами и дислоцированными на них воинскими контингентами.
Учитывая все эти факторы, нет сомнения, что те силы, которые не безоговорочно правят, но доминируют сегодня во внутриполитической жизни России и Китая, жизненно заинтересованы в постоянном укреплении связей и отношений, ибо видят в нем гарантию континентальной военной, политической, экономической, информационной и иной безопасности. Но чтобы повысить прочность нынешних тенденций, необходимо вносить коррективы и в вопросы собственной внутренней политики – той и другой.
В Китае весной 2018 года шаги в этом направлении были сделаны с помощью конституционных преобразований, укрепивших стабильность и сделавших ближайшее будущее более прогнозируемым и прозрачным. Очередь за российской стороной, и очевидно, что кратчайшим путем для достижения аналогичного эффекта уже в наших внутриполитических раскладах, который отвечает и нашим внешним задачам, является активизация центростремительных, интеграционных тенденций на постсоветском пространстве.
Из экономической сферы в политическую и военную. Нет сомнений, что сейчас именно тот исторический момент, когда это возможно потому, что с учетом китайского фактора, внешнее сопротивление такому развитию событий существенно ослаблено и сбалансировано внешней же поддержкой. Пусть и негласной.
Суммируем. Происходящему сближению между Россией и Китаем нет никакой разумной альтернативы. Якобы «исходящая от Китая угроза» российской Сибири и Дальнему Востоку – даже не миф, а преднамеренная провокационная дезинформация, распространяемая прозападными силами в интересах своих западных хозяев. Раз за разом приходится повторять: основной вектор геополитических интересов КНР пролегает в юго-восточном направлении, сфокусирован на Тайване и через него в акваториях тихоокеанских морей. Россия для Китая – такой же стратегический тыл в АТР, как и Китай для России в Европе.
Что касается «Пояса и пути», то в полной мере значение этого проекта, к которому еще недавно имелось немало вопросов, в том числе и у автора этих строк, начинает проявлять себя в консолидации евразийской лимитрофной периферии. И в перспективе выдавливания с нее не имеющих «прописки» в Евразии англосаксонских интересов. В этом контексте «Пояс и путь» все более обнаруживает себя внешним периметром традиционной российско-англосаксонской Большой Игры, который ограничивает аппетиты и возможности наших геополитических противников.
Что же касается Сибири и Дальнего Востока, то настоящая угроза здесь имеет скорее внутреннее происхождение. И прежде всего она исходит от прозападных настроений и связей в российской элите, в той ее части, что сохраняет приверженность ликвидационному проекту Европы «от Лиссабона до Владивостока».
И еще от извращенного толкования концепции «пространственного развития» страны на Востоке как «конфедерации мегаполисов-агломераций» с фактической зачисткой ее территорий от населения и превращения их в «резерв устойчивости глобальной биосферы», на чем с упрямством, достойным лучшего применения, продолжают настаивать властные и околовластные либералы.
