Россия никогда не была вне системы мировой торговли.
Русские купцы торговали с варягами, степняками и Византией тысячу лет назад.
Не исчезала русская торговля в эпоху, когда Русь была «под Ордой».
Торговые связи с Западом и Востоком наращивались в эпоху становления Московского царства.
Российская империя при Петре Первом и его потомках вела войны и «прорубала окна» на Балтике, Белом и Черном морях, прежде всего, ради более полного и равноправного включения в мировую торговлю.
Разумеется, все это не обходилось без «торгово-военных» эксцессов.
И во времена ранней Киевской Руси, и позднее большой урон русской торговле на Юге и Востоке приносили нападения степняков на торговые купеческие караваны в низовьях Волги и Дона, а также в прикаспийских и причерноморских степях.
Во времена Московской Руси противостояние Москвы с Польшей и Швецией неоднократно прерывало русскую торговлю на Западе.
В XIX веке турки, а затем англичане и французы регулярно нападали на российские торговые суда, идущие из черноморских портов в Средиземное море и Атлантику.
Во время Первой мировой войны и страны Антанты, включая Россию, и германо-австрийский блок предпринимали все возможные военные и политические усилия для нарушения торговых отношений между странами враждебной коалиции.
После Великой Октябрьской революции и Гражданской войны экономика Советской России оказалась в глубокой разрухе. В крайне тяжелом положении был и ее основной традиционный экспортный сектор — зерновое хозяйство. А к этому добавилось не просто враждебное окружение, но и самый жестокий вариант экономической войны — торговая блокада.
Частичный прорыв торговой блокады начался только в 1921 г. заключением временного торгового договора с Великобританией, а затем и с Германией и США. Причем на этом этапе ввиду разрушения экспортного потенциала страны за импорт необходимых товаров Советской России приходилось расплачиваться золотом. И лишь к концу 1920-х гг. внешнеторговый баланс СССР стал практически паритетным, товарный экспорт сравнялся с импортом.
Советское руководство очень хорошо усвоило тяжелейший опыт торговой блокады, когда страна буквально задыхалась без самого необходимого для жизни, и прекрасно видело вызовы враждебного международного окружения, включая риски возобновления вооруженной и торговой войны.
Потому руководство СССР поставило задачу развития советской экономики в режиме «международной торговой безопасности», то есть в направлении максимальной независимости страны от мировой политической и экономической конъюнктуры. И прежде всего, от так называемого критического импорта — необходимости закупать за рубежом такие товары, без которых страна просто не может существовать.
Ведь чем более страна открыта мировым рынкам, чем активнее она участвует в международной торговле — тем сильнее зависит от своих торговых партнеров: от того, сможет ли она далее экспортировать свои товары, чтобы получать за них достаточно количество валюты для импорта, и от того, можно ли гарантировать, что эти партнеры однажды не остановят импорт. То есть не объявят торговую войну и не перестанут продавать стране то, без чего она не может обойтись.
У СССР ни на раннем этапе, ни позже таких гарантий не было. Сохранявшаяся все советские годы довольно глубокая «закрытость» нашей экономики от мировых рынков была непосредственно связана с этим обстоятельством. Забегая вперед, подчеркну, что весь советский период доля внешнеторгового оборота в валовом национальном продукте, за редкими исключениями, не превышала 10 % — против 30–45 % в большинстве «рыночных» стран.
Крупный прорыв международной торговой блокады СССР был связан с Великой депрессией в США и других западных странах. Торговать с нашей страной в этот период — в интересах спасения своих кризисных экономик — захотели все. И, как я уже писал ранее, это имело огромное значение для технологического обеспечения советской коллективизации и индустриализации. В 1931 г. доля СССР в мировом импорте машин и оборудования выросла до 30 %, а в 1932 г. — до 50 %.
Но одновременно этот прорыв торговой блокады имел огромную цену для советского народа. Получить валюту для импорта тракторов, паровозов, станков, заводов с их оборудованием — можно было лишь за счет экспорта того, что страна могла предложить мировым рынкам. А предложить она могла в тот момент в основном зерно. И тяжелейший голод в СССР в начале 1930-х годов, причиной которого стал массированный зерновой экспорт, был той ценой, которую население страны заплатило за коллективизацию, индустриализацию и, в итоге, за способность выстоять и победить в Великой Отечественной войне.
Коллективизация и индустриализация создали в СССР не только мощную индустриальную экономику, но и существенный экспортный потенциал. И гигантские материально-технические затраты СССР в ходе Великой Отечественной войны покрывались далеко не только поставками по ленд-лизу, которые воспевают западные и российские «тамошние» либералы, но и большими масштабами советской торговли как с союзниками в войне против фашизма, так и с нейтральными странами: Ираном, Монголией, Швецией и др.
И конечно же, быстрое (быстрее, чем, например, в Великобритании и Франции) восстановление советской экономики после катастрофических потерь и разрушений войны определялось не только ввозом техники по военным репарациям из побежденных стран (в счет компенсации наших экономических потерь в войне), и не только советским опытом централизованного планового управления, а также массовым энтузиазмом советского народа. Большую роль в послевоенном восстановлении СССР играли и поставки недостающих материалов и оборудования через систему советского экспорта/импорта.
Появление после войны «клуба социалистических стран» и создание в рамках этого клуба экономического объединения — Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) — существенно обезопасило всех его участников, включая СССР, от шоков мировой политической и экономической конъюнктуры и рисков новых торговых войн. С этого момента наша международная торговля (экспорт машин, оборудования и сырья для индустриализации союзников, импорт товаров народного потребления и продовольствия) сосредоточилась в основном в рамках соцлагеря и СЭВ. Внешняя торговля СССР в 1950-е гг. на 80 % шла со странами соцлагеря, в том числе на 55 % — с членами СЭВ.
Смерть И. Сталина в 1953 г. привела к фундаментальным изменениям в советском государственном управлении. Падение после Сталина мобилизационного потенциала властных групп было в решающей степени связано с «переходом к коллективному руководству» и «гарантиями недопустимости репрессий». Страх репрессий при всех их несомненных издержках все же поддерживал в советских властных кругах чувство высокой личной ответственности за результат своих решений и действий. А послесталинское «смягчение» и «коллективное руководство» начало формировать в партийной и хозяйственной власти своего рода несменяемые «элитные кланы по интересам» — то, что называется номенклатурой. И, кроме того, привело в становящемся «номенклатурном классе» к известному в социальной психологии «синдрому коллективной безответственности».
В этот период восстановление экономики, включая ее экспортный сектор, оказалось заторможено рядом болезненных «хрущевских» реформ.
Подробно эти сюжеты мы обсудим позже, рассматривая организационную экономическую войну. Здесь же укажем, в порядке перечисления самого важного, преобразование союзных министерств в региональные Советы народного хозяйства и затем обратно, ликвидацию в сельском хозяйстве технологически и кадрово обеспеченной системы крупных машинно-тракторных станций (МТС), а также скандальные эксперименты с повсеместным внедрением в СССР кукурузы вместо традиционных зерновых культур.
Эти реформы привели в советской экономике к ослаблению системы планирования, управления и ресурсообеспечения производства, к нарастающему дефициту продовольственного и кормового зерна, сокращению поголовья скота и даже к возникновению в ряде регионов уже подзабытых со времен войны перебоев в снабжении населения хлебом. И в итоге — вынудили СССР начинать сравнительно масштабный импорт зерна. Причем условия этого импорта, которые навязывали наши противники из «рыночного» лагеря, нередко оказывались невыгодны для СССР и фактически были акциями торговой войны.
Очень крупные подвижки в системе участия СССР в мировой торговле были связаны с открытием в 1960-х годах нефти Западной Сибири. Именно в этот период в советском руководстве начались дискуссии о возможности смены соотношения инвестиций в так называемую «группу А» (производство средств производства) и в «группу Б» (производство предметов потребления).
К середине 1960-х годов СССР в основном решил ключевую задачу безопасности страны — обеспечение ракетно-ядерного паритета с США. В период ожесточенной ракетно-ядерной гонки ответ был ясен: абсолютный приоритет «группы А», а в ней — военно-промышленного комплекса (ВПК). Ослабление темпов этой гонки позволяло выдвигать другие приоритеты.
Открытие крупнейших месторождений нефти, позволяющих получить за счет ее экспорта большой валютный инвестиционный ресурс, поставило вопрос о главных направлениях использования этого ресурса. И было ясно, что одним из приоритетов должно стать повышение уровня и качества жизни наших — тогда живших весьма скудно — граждан.
В возникшей (но достаточно прочно закрытой от общества) дискуссии «коллективного руководства» основные позиции были следующими.
Одна из групп в руководстве страны считала, что нужно использовать «нефтяные» деньги для увеличения социальной поддержки населения и наращивания производства продовольствия и предметов потребления («группа Б»), и в итоге обеспечить максимальную независимость страны от импорта и новых эксцессов «торговых войн». А для этого надо системно развивать и технологически перевооружать сельское хозяйство, легкую промышленность, производство бытовой техники, радиоэлектроники и т. д.
Другая группа руководства считала, что, конечно, население и промышленность предметов потребления «подпитать» немного надо, но затевать крупную промышленную перестройку с ориентацией на «группу Б» не следует. Эта группа утверждала, что поток валюты от нефтегазового экспорта позволит покупать все необходимое из продовольствия и товаров народного потребления за рубежом. Однако при необходимости смены государственных приоритетов (нужно думать не только о торговых войнах — мало ли что может произойти!) будет возможность перебросить валютный поток на другие инвестиционные направления.
Конечно же, за этой позицией стояли интересы мощных властно-элитных кланов «старых» отраслей тяжелой промышленности (уголь, металлургия, машиностроение и т. д.), а также военно-промышленного комплекса: именно его представители, ссылаясь на продолжение холодной войны с Западом, выдвигали тезис «мало ли что может произойти».
Кроме того, здесь стоит упомянуть некоторые (скажем так, не вполне конспирологические) сообщения осведомленных немолодых экспертов. Которые утверждают, что уже в тот момент ряд советских элитных кланов всерьез раздумывал о проекте объединения СССР с Европой против США (один из вариантов знаменитой концепции «конвергенции», о которой мы поговорим позже) на условиях «советское сырье и ядерный «зонтик» — в обмен на европейские технологии и технику».
Так это или иначе, но в дальнейшей советской реальности развитие нашего хозяйства в значительной степени определялось экспортом сырья низкого передела (в первую очередь, нефти, металлов и позже газа) и военной техники в обмен на импорт товаров народного потребления и продовольствия (прежде всего, зерна). Это во многом определило инерцию советского «сырьевого перекоса», который далее многократно усугубился в перестроечную и «рыночную постперестроечную» эпоху.
Кроме того, в 1960-х годах и позже серьезное «проблематизирующее» влияние на развитие советской экономики и ее позиции в мировой торговле оказали противоречивые эксперименты по введению в хозяйственную и управляющую системы элементов рыночных отношений — в виде различных вариантов так называемого хозрасчета. (Что, отмечу в скобках, вновь возвращает нас к вопросу о будораживших часть советской элиты проектах объединения с Европой!..).
Впрочем, об этом мы, опять-таки, будем подробно говорить позже.
Здесь же подчеркнем, что рассмотренные выше крупные решения, определявшие структуру и пути развития советской экономики, в очень большой степени определили заметное снижение как общеэкономической, так и «торгово-военной» устойчивости хозяйственного комплекса СССР.
О том, к чему это привело — поговорим в следующей статье.
