«Взрыв? Какой взрыв?!», – элегантно поднял бровь бывший министр иностранных дел Афганистана Шах Мухаммед Дост (Shah Mohammed Dost), когда во время интервью с ним я предположил, что шум с улицы, который мы вдруг услышали – это взрыв.
Был ноябрь 1981 года, прошло уже почти два года с тех пор, как советские войска вошли в страну, и официальная версия Москвы и ее союзников выражалась в том, что все было под контролем.
«А, да, это динамитирование, – отреагировал Дост на второй гулкий звук в отдалении и поспешил заверить меня, что я заблуждаюсь, если полагаю, что из его кабинете в центре Кабула можно услышать звуки войны. – Они почти каждый день взрывают, иногда и по два раза в день – добывают камень для строительства».
Высокий и стройный, с аккуратно подстриженными усиками, Дост был самой заметной фигурой афганского режима, обустроенного Москвой.
В первые недели после вторжения в декабре 1979 года советские власти были настолько уверены в том, что победа достанется им быстро, что предоставляли западным журналистам впечатляющую свободу, им позволялось даже ездить в танках или водить взятые на прокат автомобили, ездить в такси вдоль советских колонн. К весне 1980-го настроения поменялись, в Кремле поняли, что впереди затяжной изматывающий конфликт. Тема войны в Афганистане стала табу в советской прессе, а западным журналистам традиционно отказывали в визе для въезда в страну. Если нужно было попасть в страну, был только один путь – несколько суток идти с местными партизанами, которые прятались в моджахедских убежищах в Пакистане. Некоторые статьи, просочившиеся в западную прессу этим маршрутом, были осторожными и сдержанными, а большинство были полны романтической бравады на тему героических прорывов, как репортеры, нацепив шальвар камиз и пуштунку, афганскую шерстяную шляпу, похожую на лепешку, проскальзывали на территорию Афганистана, замешавшись среди других мужчин с ружьями. Моджахедские группировки поддерживали такую приключенческую журналистику, некритичную,с преувеличениями, а иногда даже и враньем.
К 1981 году русские уже поняли, что политика отказа в визе ошибочна. Их не слышали. Поэтому в страну на короткий срок стали пускать небольшие группы западных журналистов, изредка стали пускать и одиночек.
Я приземлился в Кабуле осенним утром 81-го, после рейса с пересадкой и ночевкой в Дели. После жары, царившей в индийской столице, меня поразила чистота кабульского воздуха и глубокая синева неба. Город расположен на высокогорном плато, в окружении гор, а вдали мерцают покрытые шапками снегов вершины Гиндукуш. Я много раз бывал в Кабуле, и величественные пейзажи, окружающие город, никогда не переставали меня поражать. Страна тонет во всеохватывающей бедности, и истории, которые доводится слышать журналисту, чаще печальны, но всегда можно поднять взор к холмам и почувствовать, как красота природы дарует обновление и вдыхает в тебя силы.
В ту первую поездку не только волшебная окружающая его природа, но и сам город излучал спокойствие, что казалось абсолютно неожиданным. А где же война? И где русские? Что бы не происходило в афганской глубинке, в Кабуле не было заметно никаких признаков войны или приготовлений к ней. За две недели, что я провел в городе, я практически не видел советских войск. Пару раз кого-то видел, но они вели себя скорее как туристы, нежели как войска. Словно война осталась где-то далеко, и на них были камуфлированные панамы вместо шлемов, они разъезжали в открытых джипах по Куриной улице – под этим названием и местные, и иностранцы понимали лучший сувенирный базар города.
Взрывов автомобилей и террористов-смертников, ставших постоянной угрозой кабульской современности, в советское время там не знали. Афганцы ходили по городу по своим делам, не боясь попасть на массовую бойню. Многие советские дипломаты приезжали вместе с семьями, при посольстве был прекрасный детский сад, а также начальная и средняя школа. В районах двух городских университетов большинство молодых женщин ходили без бурки, не носили ее и большинство женщин, работавших в банках, магазинах, школах, на фабриках и в правительственных кабинетах. Некоторые прикрывали волосы легким платком. Только на базаре, кудо ходили за покупками люди победнее, бурка встречалась часто, обычно голубого, розового или светло-коричневого цвета.
Когда я прибыл отметиться в Министерстве иностранных дел Афганистана, ко мне, как я и ожидал, приписали «гида», который должен был мне переводить и сопровождать меня на всех интервью, которые я собирался брать. В отличие от сопровождающего, которого предоставляли британские силы, когда я посещал провинцию Гильменд в 2010 году, тот был без оружия. Его звали Накиб, он и его начальство одобряли большинство из моих запросов на встречи с афганскими министрами и другими официальными лицами. Основной их задачей было способствовать изменению картины, которая складывалась на Западе согласно историям, написанным журналистами, которые путешествовали с моджахедами. Они должны были убедить меня в том, что утверждения оппозиции о том, что Кабул окружен и скоро падет, не имели под собой никаких оснований.
Не зная языка и будучи везде сопровождаемым этим «гидом», я понял, что отдельно я не смогу встретиться с большим количеством афганцев, хоть я и нашел в лавках несколько торговцев, которые говорили по-английски. Но глаза мои действительно говорили мне, что утверждения моджахедов о том, что город находится в осадном положении, казались несправедливыми. В десятках мелких кебабных на улицах было столько ягнятины с деревень, сколько им было нужно. От гранатов, арбузов и винограда ломились рыночные лотки.
Я так и не услышал однозначного объяснения тем взрывам, звук которых слышал, пока беседовал с министром иностранных дел Достом, но его утверждение о том, что Кабул не испытывает деструктивного воздействия войны, похоже, было верным.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам. Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+
«Взрыв? Какой взрыв?!», – элегантно поднял бровь бывший министр иностранных дел Афганистана Шах Мухаммед Дост (Shah Mohammed Dost), когда во время интервью с ним я предположил, что шум с улицы, который мы вдруг услышали – это взрыв.
Был ноябрь 1981 года, прошло уже почти два года с тех пор, как советские войска вошли в страну, и официальная версия Москвы и ее союзников выражалась в том, что все было под контролем.
«А, да, это динамитирование, – отреагировал Дост на второй гулкий звук в отдалении и поспешил заверить меня, что я заблуждаюсь, если полагаю, что из его кабинете в центре Кабула можно услышать звуки войны. – Они почти каждый день взрывают, иногда и по два раза в день – добывают камень для строительства».
Высокий и стройный, с аккуратно подстриженными усиками, Дост был самой заметной фигурой афганского режима, обустроенного Москвой.
В первые недели после вторжения в декабре 1979 года советские власти были настолько уверены в том, что победа достанется им быстро, что предоставляли западным журналистам впечатляющую свободу, им позволялось даже ездить в танках или водить взятые на прокат автомобили, ездить в такси вдоль советских колонн. К весне 1980-го настроения поменялись, в Кремле поняли, что впереди затяжной изматывающий конфликт. Тема войны в Афганистане стала табу в советской прессе, а западным журналистам традиционно отказывали в визе для въезда в страну. Если нужно было попасть в страну, был только один путь – несколько суток идти с местными партизанами, которые прятались в моджахедских убежищах в Пакистане. Некоторые статьи, просочившиеся в западную прессу этим маршрутом, были осторожными и сдержанными, а большинство были полны романтической бравады на тему героических прорывов, как репортеры, нацепив шальвар камиз и пуштунку, афганскую шерстяную шляпу, похожую на лепешку, проскальзывали на территорию Афганистана, замешавшись среди других мужчин с ружьями. Моджахедские группировки поддерживали такую приключенческую журналистику, некритичную,с преувеличениями, а иногда даже и враньем.
К 1981 году русские уже поняли, что политика отказа в визе ошибочна. Их не слышали. Поэтому в страну на короткий срок стали пускать небольшие группы западных журналистов, изредка стали пускать и одиночек.
Я приземлился в Кабуле осенним утром 81-го, после рейса с пересадкой и ночевкой в Дели. После жары, царившей в индийской столице, меня поразила чистота кабульского воздуха и глубокая синева неба. Город расположен на высокогорном плато, в окружении гор, а вдали мерцают покрытые шапками снегов вершины Гиндукуш. Я много раз бывал в Кабуле, и величественные пейзажи, окружающие город, никогда не переставали меня поражать. Страна тонет во всеохватывающей бедности, и истории, которые доводится слышать журналисту, чаще печальны, но всегда можно поднять взор к холмам и почувствовать, как красота природы дарует обновление и вдыхает в тебя силы.
В ту первую поездку не только волшебная окружающая его природа, но и сам город излучал спокойствие, что казалось абсолютно неожиданным. А где же война? И где русские? Что бы не происходило в афганской глубинке, в Кабуле не было заметно никаких признаков войны или приготовлений к ней. За две недели, что я провел в городе, я практически не видел советских войск. Пару раз кого-то видел, но они вели себя скорее как туристы, нежели как войска. Словно война осталась где-то далеко, и на них были камуфлированные панамы вместо шлемов, они разъезжали в открытых джипах по Куриной улице – под этим названием и местные, и иностранцы понимали лучший сувенирный базар города.
Взрывов автомобилей и террористов-смертников, ставших постоянной угрозой кабульской современности, в советское время там не знали. Афганцы ходили по городу по своим делам, не боясь попасть на массовую бойню. Многие советские дипломаты приезжали вместе с семьями, при посольстве был прекрасный детский сад, а также начальная и средняя школа. В районах двух городских университетов большинство молодых женщин ходили без бурки, не носили ее и большинство женщин, работавших в банках, магазинах, школах, на фабриках и в правительственных кабинетах. Некоторые прикрывали волосы легким платком. Только на базаре, кудо ходили за покупками люди победнее, бурка встречалась часто, обычно голубого, розового или светло-коричневого цвета.
Когда я прибыл отметиться в Министерстве иностранных дел Афганистана, ко мне, как я и ожидал, приписали «гида», который должен был мне переводить и сопровождать меня на всех интервью, которые я собирался брать. В отличие от сопровождающего, которого предоставляли британские силы, когда я посещал провинцию Гильменд в 2010 году, тот был без оружия. Его звали Накиб, он и его начальство одобряли большинство из моих запросов на встречи с афганскими министрами и другими официальными лицами. Основной их задачей было способствовать изменению картины, которая складывалась на Западе согласно историям, написанным журналистами, которые путешествовали с моджахедами. Они должны были убедить меня в том, что утверждения оппозиции о том, что Кабул окружен и скоро падет, не имели под собой никаких оснований.
Не зная языка и будучи везде сопровождаемым этим «гидом», я понял, что отдельно я не смогу встретиться с большим количеством афганцев, хоть я и нашел в лавках несколько торговцев, которые говорили по-английски. Но глаза мои действительно говорили мне, что утверждения моджахедов о том, что город находится в осадном положении, казались несправедливыми. В десятках мелких кебабных на улицах было столько ягнятины с деревень, сколько им было нужно. От гранатов, арбузов и винограда ломились рыночные лотки.
Я так и не услышал однозначного объяснения тем взрывам, звук которых слышал, пока беседовал с министром иностранных дел Достом, но его утверждение о том, что Кабул не испытывает деструктивного воздействия войны, похоже, было верным.
Оригинал публикации: 'Car bombs and suicide bombers were unknown in Soviet-era Kabul'