|
Всякая истина крива
Фридрих Ницше (XIX век)
В глубоком знанье жизни нет
Пушкин (XIX век)
Россией управлять несложно, но совершенно бесполезно
Император Александр II (XIX век)
Изложенное в этой статье отражает тайную метафизическую основу русской культуры, ориентированной на женское начало в Природе и призванной через победы красоты управлять направлением движения, этого проявления энергии в Природе, или мужского начала. Что было привнесено автором в западный, мужской по духу, ЦЕРН и выразилось в виде эффекта «сжатия времени» при создании интегрированного комплекса административно-управленческих информационных систем, сделавших прозрачным ход выполнения работ по созданию ускорителя Large Hadron Collider (LHC). Без чего LHC хотя все равно был бы построен, но, похоже, уж никак бы не в 2008 году. Не говоря о его качестве.[1]
Говоря об управлении временем (разном, по наблюдениям автора, в частности для немцев и русских), можно проследить проявление этого эффекта как в научных разработках (о чем написано в идущей выше статье «Time Compression: русско-английский эксперимент в ЦЕРН»), но также и в ходе истории. История, если присмотреться, отражает эту тайну, проникнуть в которую разумом невозможно, но можно опереться на выражающий ее дух. В нашем случае – русский дух, который и привел, как это видится, к победе в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. …
Вот только какие силы порождают русский дух и немецкий дух? Ответа нет…
* * *
Нет ответа и на то, почему автору как бы сами собой «нисходили», случай за случаем, в его жизни те сведения о русском боевом оружии во Второй мировой (Великой Отечественной) войне, которые были собраны им и представлены еще в рукописи его первой книги «Москва – старинный город» летом 1994 года помощнику генерального директора ЦЕРН, французу с русскими корнями Николасу Кульбергу, что и позволило ему, предложившему в этой книге русский подход с управлением временем, пробиться в закрытое тогда для нас пространство по созданию административно-управленческих информационных систем, призванных стать в XXI веке «грозным оружием» (не уступающим по мощи влияния атомному оружию ХХ века), уже пущенным в ход для управления темпами развития высоких технологий (нанотехнологий, биотехнологий и др.) в глобальных масштабах.
Один из таких снизошедших случаев произошел в 1993 году, когда автор в уличном книжном «раскладе» (сегодня этого уже нет) на Лубянке купил книгу Гитлера «Майн кампф». И узнал из предисловия, написанного издателем, что эта книга, найденная в спецхране ЦК КПСС, была переведена на русский язык и издана тогда всего лишь в одном экземпляре. По огромному количеству ошибок и по датированным ссылкам, сделанным в переведенной книге (их сохранили при переиздании), можно было понять, что она была выпущена в кратчайший срок и только для одного человека. Из текстов автор смог также увидеть причину, сыгравшую исключительную роль в создании победоносного русского оружия, сделавшего, наряду с героизмом русского духа, возможным принести и бросить к подножию мавзолея Ленина на Красной площади в Москве именной штандарт фюрера.
Этой причиной является, как это можно увидеть из последующих событий, отход Сталина от «ленинской линии» на глобальное подавление свободы духа русского народа, что проявилось, в частности, в создании «шарашек», этих «оригинальных» тюрем для выбивающихся из народа талантливых специалистов. Первая «шарашка» была организована Львом Троцким в 1925 году для Дмитрия Григоровича, создавшего первый пущенный в серию советский самолет-истребитель. Следом за ним в нее же посадили Николая Поликарпова, когда он создал знаменитый биплан У-2.
Но что-то в этом «подходе» не получалось, хотя «шарашки» сохранялись еще и во время войны. Однако начиная с 1935 года проявляется вторая линия в отношении русских талантов, отражающая изложенное в книге «Майн кампф»: открытый поиск этих самых талантов из среды народа и поддержка их всей мощью государства. Это можно было бы найти и в действиях Петра Великого, обратившегося после поражения от шведов под Нарвой (1700) к сотрудничеству с русскими старообрядцами, носителями в русской культуре духа свободы (против которого выступали царь Иван IV Грозный и патриарх Никон), но факт остается фактом – Сталин пошел на слом «ленинской линии» именно с того времени, когда ему перевели книгу Гитлера. Так в 1935 году в Кремле был проведен первый открытый конкурс на создание боевой техники.
И это именно тогда, на первом смотре в 1935 году, был увиден будущий создатель 80 процентов наших артиллерийских систем, действовавших на полях войны в 1941–1945 годах. Это его пушки потом выбивали более половины шедших в атаку немецких танков и его же системы стояли на лучшем танке Второй мировой войны – русском Т-34. О его пушках Гитлер отдал приказ в Курской битве – брать их в плен, чтобы использовать на своей стороне. И это его музей артиллерийских систем Великой Отечественной войны был уничтожен в конце 1950-х годов по приказу маршала Дмитрия Устинова (тоже артиллериста). А его книга «Оружие Победы», которая в полном объеме была выпущена только в 1990 году, через десять лет после его смерти, заканчивается описанием лишь 1942 года, хотя мистика, заложенная в его оружие еще в 1935 году (о чем речь пойдет ниже), проявила себя начиная с Курской битвы (1943). Имя этого главного из главных военно-технических русских гениев того времени – Василий Гаврилович Грабин.
Что же такое сделал Грабин? За ним «числятся» две простые идеи. Первая связана с красивым решением выбора между мощностью орудия, точностью стрельбы и весом. В противоречие вступали точность и вес. Известно понятие «артиллерийская вилка»: два прицелочных выстрела и третий (скорректированный по взрывам снарядов) – гораздо более точный. Но для этого пушка должна стоять при выстрелах неподвижно, что требовало высокой прочности и вело к увеличению веса. Грабин сказал: пушка должна быть легкой и мощной. В ущерб точности. Ради снижения веса, а также простоты изготовления он выступил и против занимавшего тогда многие умы «больших» военных создания универсальной пушки, способной стрелять как по танкам, так и по самолетам. И в этом своем подходе оказался один. Но это именно его увидел на том смотре Сталин. И поддержал его, сделав главным конструктором Центрального КБ в Нижнем Новгороде (Горьком) и придав ему завод. После чего Грабин, воспользовавшись этой поддержкой, заложил во все стволы своих пушек второе мистически красивое – «глядящее» в неизвестное будущее – решение: он стал делать стволы всех своих артиллерийских систем с двойным запасом дорогого легированного металла. Что по тем временам, грешившим доносами «друзей народа» на «врагов народа», тянуло известно куда… Но ничего «такого» не произошло, а Грабин со временем даже получил право звонить прямо Сталину, и они могли еще и «поболтать». Когда он мог что-то попросить. Что вызывало нескрываемую ненависть у тоже талантливых, но не настолько, а потому обязанных стоять навытяжку, разговаривая с «самим» даже по телефону.
Итак, Грабин создает свои мощные длинноствольные 76-миллиметровые артиллерийские системы для борьбы с танками и для установки на танк Т-34. И, пользуясь свободой, творит без согласования с военной «научной общественностью». Его ненавидят. Он становится «космическим одиночкой», но не отступает. Его опытные образцы, сделанные в полете мысли, не утверждаются Главным артиллерийским управлением (ГАУ). А война уже «витает в воздухе», и он начинает без согласования с ГАУ, но при поддержке директора завода Еляна выпуск своих систем – для Т-34 и для борьбы против танков. Чтобы пушки, однако, могли уходить с завода, требовался еще и третий смелый – военпред. И он тоже нашелся – Телешов, ждавший, но так и не дождавшийся разрешения от запрашиваемого им ГАУ. Так в июле 1941 года на полях сражений появился танк Т-34 с мощной длинноствольной 76-мм пушкой, пробивавшей броню немецких танков Т-III (основной танк, калибр пушки – 37 или 50 мм) и Т-IV (75 мм) c расстояния до двух километров. А те со своими слабыми короткоствольными «пушечками» должны были подойти к Т-34 на расстояние ближе 500 метров. Что на практике было невозможно. Наш Т-34 просто расстреливал «немца» типично с расстояния в 800 метров (как рассказывал автору один из воевавших на нашем танке солдат, с более дальней дистанции не стреляли, «чтобы не расходовать зря снаряды»). Гитлер был потрясен. А Сталин узнал о «своем» Т-34 с могучей длинноствольной пушкой только в августе, из рассказов пленных немцев.
Еще интереснее история с победой в битве под Москвой в декабре 1941 года. В этой битве с нашей стороны участвовало около 670 танков Т-34 и 1000 дивизионных противотанковых 76-мм пушек Грабина. О пушке Сталин узнал только 1 января 1942 года и сказал Грабину: «Она спасла Россию». После чего она и получила свое название – ЗИС-3 (сегодня ее можно увидеть, в частности, на постаменте в Потсдаме). Хотя ее видели все в кинохронике осени 1941 года: это ее и только ее в силу малого веса (1100 килограммов) можно было таскать по грязи осенних дорог руками солдат. Все остальные, более тяжелые по весу, пушки к этому времени остались позади. Где – мы знаем. А лошадей немцы перебили еще летом. Что и надо было увидеть заранее.
Да, они были неточными, эти установленные на пружинящие, прогибающиеся при выстреле две разводные станины, легкие грабинские пушки. Но когда немецкий танк, рыча мотором, подходил на 50 метров, то и из нее, буквально раскалывавшей броню, можно было уже бить без промаха. Правда, при этом, как рассказывал мне другой солдат, дрожат руки и ноги. Но и у немцев в танке – тоже. К тому же пушку можно было замаскировать. А вот почему ее не разглядел никто в кадрах хроники тогда, осенью 1941-го, – этого я объяснить не берусь. Хотя и догадываюсь.
Но обратимся к другой мистической истории, связанной на этот раз с созданием танка Т-34. Его главный конструктор Михаил Ильич Кошкин был переведен в 1937 году с Кировского завода в Ленинграде на паровозостроительный завод в Харькове с заданием создать колесно-гусеничный танк по чертежам американского инженера Кристи (не признанного в Америке, и правильно не признанного). Это была «заумная» идея создания быстроходного танка, призванного «лететь» по дорогам и в атаку (подобно героям-кавалеристам времен Гражданской войны) или носиться по бездорожью по тылам противника и «поливать огнем». Пехоту и тылы, естественно, но не танки и пушки. Что и увидел Кошкин и предложил другую концепцию танка – как не только атакующего пехоту, но и противостоящего танкам противника. Но все военные оказались против… И так уж случилось, что один «знающий» человек предложил Кошкину доложить его идею прямо. Так, учитывая к тому же, что Кошкин пообещал создать за одни и те же средства и в те же сроки оба танка, быстроходный «кристи» и настоящий внедорожник Т-34, с мощным мотором и широкими гусеницами, с наклонной передней броней (идея другого конструктора), в полтора раза усиливавшей защиту, и башней для установки могучей пушки, идея была поддержана. Правда, всего одним человеком. Но этого оказалось достаточно.
Так зимой 1939–1940 годов при крайнем напряжении сил были построены два опытных образца танка Т-34. Но когда Кошкин запросил разрешение осуществить их перегон по снежному бездорожью, чтобы проверить и испытать, то такого разрешения от военного заказчика, не признававшего этот танк и его главного конструктора, этого «выскочку», получить не удалось. И тогда темной мартовской ночью из ворот завода вышли две зачехленные сверхсекретные машины и сопровождавший их тягач, свернули с дороги в поле и пошли в направлении на Москву.
Поступил приказ: поймать и арестовать. Но с помощью чего можно было поймать в заснеженных русских полях лучший в мире боевой танк? Однако, когда были пройдены 500 километров пути, их все же перехватили на единственном в тех местах железнодорожном переезде около Тулы. И тут происходит невероятное. Взявший в «плен» беглецов чекист оказался бывшим танкистом и с первого взгляда влюбился в невиданные машины. Сел, пользуясь властью, за рычаги одного из танков, стал управлять им и сломал что-то в его ходовой части. Остался один пригодный для дальнейшего «прорыва» по русской земле танк, который еще мог дойти до Москвы. Тогда чекист в нарушение данного ему приказа (!) сам возглавляет этот поход. Имя чекиста осталось неизвестным. А имя танка стало известно всем. Кошкин в этом походе простудился, тяжело заболел и в сентябре 1940 года умер. Его похоронили на кладбище в Харькове. (Осенью 1941 года произошел странный случай: этот участок кладбища был атакован немецкими бомбардировщиками, от участка ничего не осталось.) А новым главным конструктором Т-34 стал Александр Морозов, упростивший инициативно (что на нормальном русском языке означает – подпольно) за остававшийся до войны год конструкцию танка. «Вся ваша боевая техника была настолько примитивна, что даже не ломалась», – сказал мне со злостью один бывший немецкий солдат, участвовавший в блокаде Ленинграда.
Итак, концептуально танк Т-34, в котором главным (в оценке не только автора) была установка мощной пушки, был создан двумя конструкторами – Кошкиным и Грабиным. Но едва ли кто знает, что был еще один, третий, человек, отстаивавший ту же концепцию. Его имя – Гитлер. В 1940 году он выдвинул идею установки в танк Т-IV длинноствольной 75-мм пушки, но был осмеян своими «светилами». А после начала войны эту идею поддержал немецкий танковый гений Хайнц Гудериан, и в 1942 году появился именно такой немецкий танк. Он был в целом все же слабее Т-34, но имел одно важное преимущество: в нашем танке в башне было два человека, а в немецком размещалось три. Что позволяло командиру немецкого танка не заниматься стрельбой, а оперативно руководить боем. В результате возможности Т-34 и Т-IV стали сопоставимыми. И тут проявило себя то, что немецкий философ Гегель назвал «хитростью мирового разума», а если говорить с русских позиций, то это можно было бы обозначить как проявление «прямолинейной немецкой ограниченности». При том, что нельзя забывать – немцы делают самые высококлассные технические разработки. В том числе создали самые лучшие по характеристикам танки Т-V («Пантера») и Т-VI («Тигр»). И «погорели» на этом: надо было, как это видится, создавать не оказавшиеся капризными сверхдорогостоящие «игрушки», а наращивать производство «вытащенных» Гудерианом танков T-IV.
Наступил 1943 год – год Курской битвы (5 июля – 23 августа). Немцы к ее началу создают 250 «тигров» и 200 «пантер» (в боях из-за поломок будет участвовать менее половины). Мы узнаем об этих танках заранее, но слишком поздно. Теперь уже новые немецкие танки с мощными длинноствольными пушками (88 мм и 75 мм соответственно) пробивают броню Т-34 с расстояния до двух километров, нам же надо приблизиться к «пантере» с ее крепкой лобовой броней на 100 метров, а 100-миллиметровая лобовая броня «тигров» была вообще непробиваемой для наших 76-миллиметровых пушек. Катастрофа кажется неминуемой. И тут нам опять везет: Гитлер откладывал Курскую битву раз за разом, чтобы выпустить «требуемое», по его мнению, для разгрома русских качественно превосходящей немецкой техникой количество «пантер», с начала мая (на чем настаивали выдающийся фельдмаршал Манштейн и генерал-инспектор танковых войск Гудериан) до начала июля. Что стало одной из самых роковых ошибок для немецкой стороны. Так это видится сегодня немцам, но не так мне, русскому: здесь все представляется утонченнее и сложнее: немцы должны были совершить эту ошибку, чтобы могла проявить себя красота.
В это время (предположительно в апреле) Грабин приходит к Сталину и сообщает, что во все стволы своих артиллерийских систем он еще с 1935 года закладывает двойной запас металла. Что позволяет одним проходом сверла перевести их на калибр выпускаемых на заводах 85-мм зенитных снарядов, которые могут пробить лобовую броню «пантеры» с дистанции 1000 метров – основной в танковых боях. На что надо только немного времени – совсем немного для пушек и не слишком много (здесь, однако, было посложнее) для танков.
Напомню о сказанном выше: Грабину не разрешили описывать в его книге «Оружие Победы» события дальше 1942 года, поэтому апрель, май и июнь 1943 года, предшествовавшие Курской битве, стали для их исследований самыми загадочными. И все же где-то промелькнуло, что в это время на заводах рассверливались стволы грабинских пушек под калибр-85. Но вот было ли это только для противотанковых пушек ЗИС-3 или также и для пушек на танках Т-34, ответить мне трудно. Но Курскую битву оказалось возможным выиграть и по ряду других, близких к мистическим, причин, хотя для себя я убежден: в ней участвовали по крайней мере пушки ЗИС-3/85. Уже потому убежден, что Грабину так и не разрешили описать это время. Важно и то, что из общего числа уничтоженных «пантер» на долю пушек ЗИС-3 пришлось очень много – более половины. «Тигры» же всегда, по уставу, шли в атаку позади танков T-IV, и их достать было почти невозможно. Для этого были разве что мины или же надо было подойти вплотную и бить их в бок, что могли сделать только танки. Что и было сделано в Курской битве в знаменитом танковом бою под Прохоровкой. «Пантеры» в этом сражении не участвовали.
Сначала о «трагедии» «пантер». Это был, по общей оценке, самый сильный танк, созданный во Второй мировой войне. Но и очень сложный, что привело к откладыванию Гитлером срока проведения Курской битвы раз за разом с начала мая. Так мы получили два месяца, возможно, ставших тем самым резервом времени, когда, похоже, и было переведено большое количество пушек ЗИС-3 на калибр 85 мм. (В переводе на калибр-85 пушек на танках Т-34 в этот период я, пожалуй, не уверен.) Но вот, наконец, 200 «пантер» направлены на русский фронт. И тут происходит почти невероятное, если бы примерно такое же не было совершено еще до этого по чьей-то глупой инициативе, поддержанной Хрущевым, в феврале того же 1943 года. Тогда после разгрома немецкой группировки в Сталинграде наша танковая армия под командованием генерала Попова была брошена без должной поддержки пехоты в поход на Харьков и окружила его. Узнав об этом, Гитлер приказал эсэсовскому генералу Паулю Хауссеру, в распоряжении которого были танки «Тигр», организовать оборону и держаться до конца. Но Хауссер, дававший клятву верности лично фюреру, нарушает этот приказ (!), вырывается со своими мощными танками из окружения и в свою очередь отсекает танки Попова от его тылов. В этом постыдном для нашего командования поражении мы потеряли 600 тысяч солдат – вдвое больше, чем немцы в Сталинграде. И вот нечто подобное происходит, но уже в отношении отряда из 200 «пантер», в Курской битве.
Немцы при поддержке все того же гения (на этот раз никак не гения) Гудериана, создававшего единые формирования из танков, пехоты, авиации и служб их снабжения, реализуют идею «чистых танков». Все «пантеры» передают в 4-ю танковую армию «Великая Германия» (не эсэсовскую), где уже было 129 танков, в том числе 15 «тигров». Передают без увеличения штата обслуживающего персонала, да еще придают созданному при этом полку под командованием майора фон Лаукерта право самостоятельного поведения в бою, без подчинения командиру дивизии, в которую этот полк входил. Считалось, что столь мощная группировка сможет самостоятельно решать крупные тактические задачи. Но из этого ничего не вышло. «Пантеры» то попадали под убийственный огонь пушек ЗИС-3, то их в отсутствие пехоты громили в бою наши герои-солдаты, то обкладывали минами (их производство наладили только в мае 1943 года) по ночам «хитрые» русские минеры. Это одна из самых «странных» историй.
Но обратимся к главным событиям в Курской битве. В первый день боев немецкие танковые дивизии СС угрожающе продвинулись с юга в русскую оборону в направлении на Обоянь. Командующий Воронежским фронтом Николай Ватутин отдает приказ командующему 1-й Гвардейской танковой армией Михаилу Катукову перейти в контратаку. И снова загадка. Катуков, против которого должны были идти модернизированные Т-IV при поддержке «тигров» и все «пантеры», отказывается выполнять этот приказ (!) и обращается, в нарушение устава, напрямую к Сталину. (Так получилось, что Сталин сам позвонил туда, где был в это время Катуков.) Он считает, что его армия погибнет, выполняя приказ Ватутина, и что гораздо эффективнее будет закопать танки в землю и организовать оборону. Сталин его поддержал. Немцы не прошли и повернули правее, на железнодорожную станцию Прохоровка. А здесь нам повезло с холмистой местностью.
Сражение под Прохоровкой длилось с 10 по 16 июля, самые большие бои пришлись на 12 июля, с которыми связываются события с так называемым «встречным» – когда все смешалось, что было на руку маневренным Т-34 («как корова» – говорили о неповоротливых тяжелых «тиграх» наши солдаты), – танковым боем. Этот день вошел в историю как самое крупное танковое сражение за все времена и как день русской славы. Но также вокруг него оказалось много «темного», причем даже не с двух, а с трех сторон. Так, в наше время можно совсем недорого купить прекрасно изданную книгу, где написано, что в этом бою русские потеряли 350 танков, а немцы – 5. И что победили русские. После чего – видимо, так задумано – читателю, если он русский, должно стать неловко и даже стыдно. Немецкая сторона, правда, до этого не опускается, но говорит везде, что потери в танках были в соотношении 5 : 1 в пользу немцев. Это сегодня признает за боем под Прохоровкой и русская сторона, и с этой «правдой» – а это соотношение действительно является правдой – мы и живем. Живем с ощущением пусть не стыда – что взять с тех, кто, выступая с третьей стороны, вне сомнения, нагло «отрабатывает» задание? – но все же какой-то неловкости…
И напрасно. Потеря 350 русских танков в битве 12 июля, судя по разным источникам, отражает правду. Как и соотношение потерь, приводящее к цифре в 70 уничтоженных немецких танков, – тоже правда. Вот только в этих «правдах» нет той глубины, которая почему-то, несмотря ни на что, заставляет русские сердца вопреки всем этим цифрам ощущать – гордость. Почему?
Пишущий этот текст, с одной стороны, знает еще нечто, что самым тщательным образом от нас скрывают. Хотя, с другой стороны, в разрозненном виде это можно найти, что означает – в действительности здесь нет никакой недосягаемой тайны. И мы поговорим об этом ниже, имея целью «освятить» нашу гордость.
В Прохоровском сражении 12 июля с большой степенью достоверности участвовало с нашей стороны около 800 танков Т-34, а с немецкой, которой командовал все тот же Пауль Хауссер, – около 420 танков, примерно 360 Т-IV и 45 «тигров» (три роты по 15 машин в каждой и еще командирские машины). То есть всего на поле боя в этот день сражались около 1200 танков.
Но это – сошлюсь на исследования, описанные в книге Льва Лопуховского «Прохоровка» (М., 2007. – 617 с.), – не была единая «баталия». Хотя именно «встречный бой» в этот день все же произошел, в сжатом пространстве между рекой Псёл и железной дорогой, но это было только частью грандиозного сражения, случившегося в разных местах. А все началось с приказа командующего фронтом Ватутина об атаке на немецкие позиции, отданного командующему 5-й Танковой армией Ротмистрову. Принял ли Ватутин это решение сам, или же оно поступило «сверху», мне не известно. Но зато известно другое: в отличие от немецкого командования, которое оставляло свободу действий для командиров на местах, предпочитая ограничиваться общим заданием, у нас подобные приказы для неукоснительного выполнения могли спускаться из Ставки Верховного Главнокомандующего. При этом они «для ясности» могли сопровождаться матерной бранью со стороны Молотова. Не исполнять такое было невозможно.
А тут еще унижение, полученное за несколько дней до этого от Катукова, отказавшегося атаковать немцев после первого дня Курской битвы. Да еще были, как пишет Лопуховский, поступавшие сведения от разведки о маневрах немцев на флангах. При том, что в Курской битве русской стороне везло чуть ли не в мистических масштабах – мы к этому еще вернемся, – в то утро 12 июля Ватутин, похоже, совершает ошибку, без которой, возможно, не было бы ставшего знаменитым встречного боя. Отдав приказ о начале атаки на 10 часов утра, он вдруг переносит срок на 8 часов. А у немцев, в свою очередь, была намечена атака на 9 часов утра. И если бы мы не «выскочили вперед», то наши потери были бы много меньше: атакующих, по опыту, погибает в три раза больше. Да еще «тигры», стреляющие на поражение с дистанции в 2000 метров. («Пантер», напомню, там не было.)
Возможно, нам «не очень» нравится сегодня Ватутин, явно отдавший приказ о переносе на более ранний срок атаки на немецкие позиции не без нервного срыва. Возможно также, что рассказанное об «исполнительном» Ротмистрове (напомню о героическом поступке Катукова, отказавшемся идти в бессмысленную атаку) тоже в чем-то бросает тень на ставшего со временем легендарным героя, на самом деле отправившего на неоправданную гибель сотни наших танков и мальчишек-танкистов (за что его, правда, вначале чуть не наказали). Но дает ли нам раскрытая со временем правда о деталях тех событий право осуждать их?
Думаю, что не дает. И на все это есть замалчиваемая сторона этой битвы, в которой наши потери в танках были 5 : 1. В этой «невыигранной» немцами битве потерпела крах концепция превосходства «сумрачного германского гения» («превосходства немецкого качества») над «загадочным» русским интеллектом, основой природы которого является ориентация не на «превосходство», как у немцев, а – на «победу». Для этого надо иметь два условия – самых красивых женщин (с этим у русских нет проблемы) и уникальное качество устремленности через неограниченную свободу духа к Красоте. Что является невидимой стороной русской культуры, раскрыть которую еще не удалось никому. Но что ведет к победам через поиски красоты в частных решениях (из чего и состоит вся наша жизнь), которую мы постигаем интуитивно благодаря высочайшей духовности нашей культуры. Как правило, даже не осознавая этого.
Так, мы как-то чуть ли не равнодушно воспринимаем наши относительно большие потери. Потому что мы – варвары, как об этом «вдалбливают» нам? Но ведь мы же знаем, что мы, русские, не только не варвары, но в чем-то неуловимом, но очень-очень важном, даже наоборот… Уже хотя бы потому, что нам не очень нравится жить за границей. Здесь есть что-то, недоступное им, что и мы до конца не понимаем, но тем не менее это ощущаем? И это можно было бы попробовать выразить словами?
Попробуем. Известно, что после сражения под Прохоровкой поле боя осталось за немцами. Отремонтировав ¾ своих подбитых танков и взорвав доставшиеся им подбитые Т-34, немцы до сих пор доказывают везде, что русские умеют воевать только «большой кровью». И умалчивают, что после 3 августа, когда поля сражений стали всегда оставаться за русскими, соотношение стало уже не 1 : 5, а 1 : 1,7. Да, хорошо обученные немецкие солдаты с их могучими «тиграми» и «пантерами» несли меньшие потери, но не надо забывать и другое – то, что не доступно немецкому интеллекту. Они выпустили всего 1350 «тигров» и 5500 «пантер» и примерно вдвое большее количество «слабоватых» средних танков T-III и Т-IV. А мы, почти не изменив силуэт нашего танка, смогли произвести 54 000 танков Т-34, которые с 1944 года выпускались с пушкой калибра 85 мм и башней для трех человек (высвободив, как и у немцев, командира для управления боем). В результате «вытащенный» было немецкий танк T-IV снова сильно «подсел» перед Т-34, и это привело к тем самым перекосам не в пользу немецкой военно-технической мысли, что понять можно, только рассматривая все происходящее в человеческой истории под углом зрения на ответ о смысле жизни.
Это с «гуманитарных» позиций, развиваемых Западом, русские – варвары. А вот с точки зрения русской православной культуры, утверждающей, что смысл жизни лежит вне жизни, мы – люди не просто Земли, но – Вселенной. Иначе – люди, направляющие историю «по воле Бога». Да не обрушится на меня небо от критики демократов, отстаивающих права отдельно взятого человека, но только мне видится, что без войн ХХ века мир не имел бы сегодня достижений того прогресса, который если и сделал кого-то богатым, то именно «льющих слезы» демократов. Для чего нашей армии надо было прийти в 1945 году в Берлин. И она пришла. Чтобы быть сегодня ими судимой. А Кого они судят?
Мистика русской победы в Курской битве (1943 год)
«Наступлением на Курск я хотел повернуть судьбу. Я никогда не думал, что русские так сильны» (Гитлер, 1943 год).
* * *
Немцам в Курской битве, как это может показаться, просто не повезло: если бы они ее начали, как и планировалось вначале, в начале мая, то у них было бы меньше «тигров» и «пантер» (в оценке автора, раза в два по «тиграм» и в три по «пантерам»), то у русской стороны не было бы достаточно тяжелого оружия, способного им противостоять – я исхожу из того, что в битве уже участвовали, возможно, танки Т-34/85 и, почти наверняка, пушки ЗИС-3/85, а также не было бы произведено много новых противотанковых мин, ставших настоящим бичом для немецких танков.
Что заставило Гитлера передвинуть начало битвы на июль? Только ли логика его расчетов, в которых его потом обвиняли?
Наверное, с этим можно было бы согласиться, если бы, кроме отмеченной неудачи, с немецкой стороны не было бы сделано еще большого числа других роковых ошибок. В этой ограниченной по объему статье было рассказано далеко не обо всем. Ниже курсивом отмечено то, что я разместил в книге [3] (см. стр. 15).
Вот эти ставшие роковыми для немцев события:
– немцы, познакомившись с русским танком Т-34 в первые же дни войны, не сразу приступили к разработке «тигра» (задел по «тигру» уже был) и «пантеры», а отложили до конца ноября 1941 года и в результате потеряли то самое драгоценное время, которое Гитлер и пытался потом получить (для изготовления новых танков), отодвигая начало битвы; а русские рассверливали стволы и изготавливали новые противотанковые мины;
– не стоило, по-видимому, рисковать, выпуская в бой первые экземпляры еще засекреченного «тигра» за много месяцев до начала Курской битвы; хотя вероятность попадания этого танка в руки русских казалась почти немыслимой, но это произошло;
– столь же рискованным было и распространять сверхсекретную информацию о новой броне чудо-танков среди немецкой элиты, исходя из одной только уверенности, что в среду патриотов не может проникнуть русский шпион; а он проник;
– надо было, чтобы шпион оказался пройдохой-ловеласом, а у одного из всесильных сталелитейных магнатов подросла бы к этому времени хорошенькая дочка; но и это совпало. Но также надо было еще, чтобы она уже после двух недель знакомства дала свое согласие выйти за него замуж; и она его дала;
– надо было, чтобы подозрительные гестаповцы разрешили отлить кольца для помолвки молодых не из золота, а из новой секретной брони; и они разрешили;
– надо было еще, когда кольцо из брони уже было в руках русского разведчика, суметь быстро пробраться из Германии в Советский Союз; и разведчик сумел (через Швецию); качество новой танковой брони было исследовано в одной из уральских лабораторий и стало потрясением для русских специалистов;
– надо было, чтобы Грабин задолго до начала Курской битвы (еще в 1935 году) заложил в стволы всех своих пушек двойной запас металла; это было самое удивительное и необъяснимое;
– надо было, чтобы на этом не «сыграли» дотошные согляда-таи и его бы не «привлекли» за перерасход дефицитного, особенно в начале войны, легированного металла; и это при том, что он вначале открыто говорил о своем решении, а значит – согляда-таям оно было известно; но они струсили и не «сыграли»;
– надо было, чтобы он, занимаясь полевыми дивизионными пушками, неожиданно взял бы и инициативно сконструировал еще и пушку для танка Т-34; и он нашел настроение и время;
– надо было, чтобы Кошкин сконструировал танк Т-34 с таким запасом прочности, что в него можно было бы устанавливать могучую пушку калибра 85 мм; здесь, считается, просто повезло;
– надо было, чтобы сотрудник НКВД, перехвативший около Тулы прорывавшиеся на смотр в Москву первые два танка Т-34, влюбился в эти невиданные машины и нарушил приказ (о задержке «беглецов»), а затем еще и пошел сам, реально рискуя своей головой, с одним из этих танков (другой он сломал) дальше – это был настоящий подвиг; и это тоже было;
– надо было, чтобы калибр пушек 85 миллиметров оказался достаточным, чтобы пробивать броню «пантер» с дистанции 1000 метров, основной в боях с танками (броня «пантер» была сделана с учетом того, что 76-миллиметровые пушки ЗИС-3 и на танке Т-34 могли пробить ее только со 100 метров); и это случилось;
– надо было, чтобы немцы пошли на создание из «пантер» неэффективного полка «чистых танков», а талантливый Гудериан совершил бы еще и вторую нелепость, создав для него «вредный» собственный штаб; все это привело к не оправдавшему ожиданий применению «пантер» в Курской битве;
– надо было, чтобы Сталин вовремя позвонил на фронт и попал бы случайно на Катукова, а Катуков не испугался бы пойти против командующего фронтом Ватутина и смело высказал бы Сталину доводы против приказа Ватутина – атаковать в лоб превосходящие силы немцев; а иначе в первый же день битвы русская сторона понесла бы тяжелое поражение; но танки Катукова выстояли в обороне, и немцам пришлось изменить направление своих атак, что привело к ведению новых тяжелых наступательных боев и к большим потерям немцев еще до знаменитого танкового сражения под Прохоровкой (12 июля 1943 года);
– а там, под Прохоровкой, местность оказалась холмистой, что позволило танкам Ротмистрова ворваться в расположение немецких танков генерала Хауссера; эта атака стала для русских большой неудачей, в которой потери составили 5:1 (350 и 70 танков соответственно); но немцы в этот день понесли большие потери от пушек, мин и героических действий пехотинцев, и это показало примитивизм ориентации на создание непобедимой (за счет немецкого качества) военной техники; что – и это главное – привело к поражению лишенного надежд немецкого духа;
– наконец, и с этого все началось, надо было, чтобы в русской истории Сталин победил Троцкого и прочитал книгу Гитлера «Майн кампф», где была изложена идея сочетания жесткого режима с персональной поддержкой на государственном уровне пробивающихся в одиночку народных талантов. Троцкий, видевший в русском народе только материал для революционных экспериментов, этого никогда бы не сделал – у него все важные решения принимали бы профессора и лауреаты с их общественно признанными способностями. Что бы это значило, можно понять хотя бы на примере награждения Нобелевской премией: так, ее получил Иван Бунин, но не получили Лев Толстой и Чехов.
А борьба в мировой войне – это уже не просто человеческое, но – вселенское. То, где кроме разума участвует Мировой Дух.
* * *
Представим теперь, что, быть может, всего одно или два из перечисленных выше событий не произошли бы. Тогда ход Курской битвы, чаша весов в которой в течение двух недель могла качнуться в любую сторону, мог бы оказаться совсем иным.
И потому возникает вопрос: не очень ли много необходимых условий потребовалось для того, чтобы русские выиграли эту битву? С точки зрения математики – даже слишком много.
Поэтому все, что связано с этой победой, переломившей летом 1943 года ход Второй мировой войны, невольно склоняет к мысли о том, что Россию с ее загадочной устремленностью русского духа к красоте и поискам «истинного пути» защищает распростертым над ней крылом какая-то неведомая сила…
* * *
В заключение мне осталось затронуть еще одну тему. Наши русские победы и личные подвиги оказываются связанными со страданием – тем самым, в котором нас упрекают «большой кровью». Здесь мой русский интеллект и мой жизненный опыт первопроходца в этом самом деликатном из всех вопросов говорят о том, в чем нас, возможно, не поймут никогда: страдания на пути поисков красивых решений заложены Природой. Это не наша «жалкая» сторона, но наоборот – самая высокая. И не случайно русская культура, и прежде всего искусство, управляющая нашими душами и судьбами, начинает осознаваться как третий за всю историю человечества феномен, наряду со взлетом эллинской культуры в V веке до н.э. и эпохой Возрождения в Западной Европе в XIV–XVI веках (иудеи настаивают еще на создании Ветхого Завета). В основе этого «феномена», как и всех наших побед, лежит мистическая тайна любви. Которая становится еще чище от страданий. А чистую любовь победить невозможно. Что мы и видим на примерах побед русского боевого оружия и русского духа во время войны. И отметили также, что все это окутано необъяснимой тайной – как ею же окружена высочайшая красота наших русских женщин.
И такой же тайной отмечен в религии крестный путь Иисуса Христа. Этот путь в русских православных церквях, украшенных почерневшими от времени намоленными иконами и огоньками горящих перед ними свечей, настраивает нас, русских, на устремление к Красоте. Но это также путь терпения, что нашло отражение в аскетической сдержанности протестантских кирх и философии немецкого духа, выраженной основателем протестантизма Мартином Лютером (XVI век) словами о «святости терпения».
Похоже, что на этом символическом Кресте мы, русские и немцы, оказались повязанными вместе.
* * *
Я почти ничего, однако, не сказал о простом русском солдате. Считайте, читатель, что эта статья написана им – солдатом науки. Ну разве что в ранге пропахшего порохом майора-комбата...
А что такое солдат? Это тот, для кого не существует понятия – справедливость. Но существует истинная вера. Где нет законов, а все самое главное в жизни строится «по понятиям». Или, раз уж мы говорим в этой книге на языке философии, – «синергийно». Когда высшими ценностями становятся не человек и его жизнь, а то истинно высокое, во имя чего человек создан.
Что объяснить невозможно, как необъяснима тайна светлой грусти «божественной» поэзии, с которой наши отцы прошли дорогами на Берлин и по Колыме, а нам досталось спасать во времена еще не закончившегося лихолетья российскую науку:
На позиции девушка провожала бойца,
Темной ночью простилися на ступеньках крыльца.
И пока за туманами видеть мог паренек,
На окошке на девичьем все горел огонек…
……………………………………………
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
……………………………………………
А ну-ка, парень, подними повыше ворот,
Подними повыше ворот и держись!..
……………………………………………
Приложение:
Сражение под Прохоровкой (Курская битва) глазами немецкого аса-танкиста,
награжденного за его победы Рыцарским крестом
Отрывок из книги Франца Куровски «500 танковых атак. Лучшие асы Панцерваффе» / Перевод с английского. – М.: Яуза, Эксмо, 2007. – 384 с.
«12 июля [1943 года] III танковый корпус и I танковый корпус СС, наступавшие на южном фасе, достигли района Прохоровки…
Красная армия готовилась бросить против этих двух мощных танковых соединений несколько моторизованных и танковых бригад и 5-й Гвардейский механизированный корпус. Командовавший советскими войсками генерал-лейтенант П.А. Ротмистров сосредоточил 850 танков. В распоряжении генерала Гота, командовавшего 4-й [немецкой] танковой армией, было более 600 танков из состава II танкового корпуса СС и более 360 танков III танкового корпуса. Три танковых дивизии СС двигались с юго-запада на северо-восток. На левом фланге шла дивизия «Мертвая голова», в центре – «Лейбштандарт СС [Адольф Гитлер]», а на правом фланге, прямо навстречу советскому 2-му Танковому корпусу, двигалась дивизия «Дас Райх»…
Хауссер вел свой корпус вперед. Дивизия «Мертвая голова» форсировала реку Псёл у Веселого. Две другие дивизии рвались вперед между Псёлом и железной дорогой на Прохоровку и вступили в бой с 18-м и 29-м танковыми корпусами Красной армии. На следующее утро 2-й батальон I танкового корпуса СС [с 1 июля приказом Гиммлера – II] под командованием штурмбаннфюрера Мартина Гросса встретился с вражескими танками. Танки столкнулись на пятачке размером 500 метров по фронту на 1000 метров в глубину. Танковое сражение длилось три часа. Когда оно стихло, на поле боя догорали девяносто советских танков. [О немецких потерях здесь ничего не сказано.]
На левом фланге на «тигры» 13-й (тяжелой) роты I танкового корпуса СС внезапно навалились шестьдесят советских танков. Бой начался на дистанциях от 600 до 1000 метров. Первый вражеский танк подбил «тигр» унтерштурмбаннфюрера Михаэля Витмана… Советские танки были остановлены. Одним из тех, кто сыграл решающую роль в этом успехе, был оберштурмфюрер Рудольф фон Риббентроп [на танке Т-IV; сын министра иностранных дел]. Этот день стал для него самым успешным за все годы войны.
Наступил рассвет 12 июля 1943 года. Кроваво-красное солнце висело над горизонтом, заливая землю светом. Фон Риббентроп был разбужен самым бесцеремонным образом. Измотанный семидневным наступлением, он крепко спал… Из штабной машины … высунулся штурмбаннфюрер Гросс. «Слушайте, Риббентроп. Пехота докладывает, что русские подтягивают танки. Подробностей никаких. Установите связь с пехотой и будьте готовы по необходимости вступить в бой».
Об этом дне Риббентроп писал:
«Судя по тону командира батальона, следовало ожидать, что развитие наступления, вылившегося в одно сплошное танковое сражение, и дальше будет приводить к танковым боям…
Потери моей роты к этому дню были высоки. Из двадцати двух танков, с которыми мы начинали операцию 5 июля, вечером 11 июля в строю оставалось лишь семь. По счастью, не все потерянные танки были полностью уничтожены, и в роту постоянно возвращались отремонтированные Т-IV...»
Прихлебывая мелкими глотками горячий кофе, фон Риббентроп случайно повернулся в сторону линии фронта. Представшая перед ним картина заставила его подумать, не галлюцинация ли это. В воздухе стояла сплошная стена дыма от дымовых шашек. Это значило: «Вражеские танки!». Этот сигнал был виден вдоль всего гребня склона… Фон Риббентроп бросил кружку и крикнул: «Заводи! За мной!»… Выходим на склоне на полузакрытую позицию и с нее бьем по русским!»
Вновь слово фон Риббентропу:
«…Рота тут же пришла в движение и рассредоточилась по склону, словно на учениях… Осознание того, что я веду в бой этих молодых, но опытных солдат, окрыляло…
Низинка уходила влево, и, спускаясь по переднему скату, мы заметили первые русские Т-34. Они, судя по всему, пытались обойти нас слева.
Мы остановились на склоне и открыли огонь, подбив несколько вражеских машин. Несколько русских танков остались догорать. Для хорошего наводчика дистанция 800 метров была идеальной. [Напомню, что танки Т-IV в это время были уже с мощной длинноствольной 75-мм пушкой.]
Пока мы ждали, не появятся ли еще танки, я по привычке осмотрелся. То, что я увидел, лишило меня дара речи. Из-за невысокого пригорка шириной метров 150–200 появились пятнадцать, потом тридцать, потом сорок танков. Наконец я сбился со счета. Т-34 двигались к нам на большой скорости с пехотинцами на броне… В этот момент мелькнула мысль: «Вот теперь – крышка!» Механику-водителю показалось, что я сказал: «Покинуть танк!», и он начал открывать люк. Я довольно грубо схватил его и втащил обратно в танк. Одновременно я ткнул наводчика ногой в правый бок – это был сигнал развернуть башню вправо.
Вскоре первый снаряд отправился к цели, и после попадания Т-34 вспыхнул. Он был от нас всего метрах в 50–70. В тот же миг соседний с моим танк получил попадание и загорелся… Его сосед справа также был подбит и вскоре тоже был объят пламенем.
Лавина вражеских танков катилась прямо на нас. Танк за танком! Волна за волной! Такое их количество было просто невероятным, и все они двигались на большой скорости.
Времени занять позицию для обороны у нас не было, Все, что мы могли, – это стрелять. С такой дистанции каждый выстрел попадал в цель. Когда же нам суждено получить прямое попадание? Где-то в подсознании я понимал, что шансов на спасение нет. Как всегда в подобных ситуациях, мы могли лишь позаботиться о самом неотложном. И вот мы подбили третий, потом четвертый Т-34 с дистанции меньше тридцати метров...
Мы развернулись посреди массы русских танков и отъехали назад метров на пятьдесят, на обратный скат первого гребня. Здесь, оказавшись в чуть более надежном укрытии, мы снова развернулись к вражеским танкам. И в этот миг метрах в тридцати справа от нас остановился Т-34. Я видел, как танк слегка качнулся на подвеске и развернул башню в нашем направлении. Я смотрел прямо в ствол его орудия. Выстрелить немедленно мы не могли, потому что наводчик только что передал заряжающему новый снаряд.
«Жми! Давай!» – крикнул я в микрофон. Мой механик-водитель Шюле был лучшим в батальоне. Он тут же включил передачу, и неуклюжий Т-IV тронулся с места. Русский попытался развернуть башню следом за нами, но у него не получилось. Мы остановились в десяти метрах позади неподвижного Т-34 и развернулись. Мой наводчик попал прямо в башню русского танка. Т-34 взорвался, а его башня подлетела в воздух метра на три, едва не ударившись о ствол моего орудия. Все это время вокруг нас один за другим проносились новые Т-34 с десантом на броне…
У нас был только один шанс: нужно было постоянно двигаться. Неподвижный танк немедленно опознавался противником как вражеский, поскольку все русские танки двигались на большой скорости. Вдобавок ко всему нас могли подбить и собственные танки, рассредоточенные по широкому фронту внизу, вдоль противотанкового рва у железнодорожной насыпи. Они открыли огонь по наступающим вражеским танкам. На окутанном дымом и пылью поле боя, глядя против солнца, наш танк невозможно было отличить от русских...
Над полем висела густая пелена дыма и пыли. Из этого ада продолжали выкатываться все новые и новые группы русских танков. На широком склоне их расстреливали наши танки. Все поле представляло собой мешанину разбитых танков и машин. Вне всякого сомнения, отчасти мы обязаны нашим спасением именно этому обстоятельству – русские нас так и не заметили…
Наше спасение лежало в движении влево, в направлении дороги. Там мы должны были встретить свою пехоту и оторваться от русских танков. Тем временем остальной экипаж – водитель, радист и наводчик – собирал по всему танку бронебойные снаряды. Как только такой снаряд находился, мы тут же подбивали еще один из Т-34, нагнавших нас после того, как мы остановились. Невероятно, но по нам до сих пор не стреляли. Все специалисты уверены, что это произошло из-за отсутствия у русских отдельного командира танка – танками командовали наводчики, которые могли смотреть только в том направлении, куда было развернуто их орудие. Если бы не это, мы были бы обречены.
К нашему неудовольствию, русские тоже двигались влево к дороге, чтобы там переправиться через противотанковый ров. Мы так и не поняли, почему русские направили свою атаку через район, перекрытый противотанковым рвом, о существовании которого им наверняка было известно. Из-за этого препятствия они должны были неминуемо потерять темп в наступлении, пройдя всего лишь какой-то километр. Поэтому русские повернули налево, чтобы выйти к дороге и переправиться через ров по мосту. Однако там разыгралась просто невероятная сцена.
У отремонтированного моста через противотанковый ров наступающего противника встретил огонь наших танков и противотанковых орудий. Мне удалось укрыть свой танк за подбитым Т-34. Оттуда мы вступили в бой с вражескими танками. Они двигались к мосту со всех направлений. Так нашему батальону и нам было даже легче выбирать цели.
Горящие Т-34 сталкивались друг с другом. Повсюду были огонь и дым, удары снарядов и взрывы. Т-34 пылали, а раненые пытались отползти в сторону. Вскоре весь склон был усеян горящими вражескими танками. Мы оставались за дымящимся остовом вражеской машины. И тут я услышал голос своего заряжающего: «Бронебойных больше нет!» … Теперь у нас оставались только осколочно-фугасные снаряды, бесполезные против хорошо бронированных Т-34. [Через некоторое время танк T-IV Риббентропа получил повреждение, он отвел его в тыл и получил взамен другой, отремонтированный техником его роты танк.]
В новом танке мы двинулись по мосту. К этому времени натиск русского наступления ослаб. По всему полю были рассыпаны горящие Т-34… Потери моей роты оказались на удивление невысокими. Полностью были потеряны лишь те две машины, гибель которых я видел в самом начале. В двух остальных ротах полностью потерянных машин не было… В нашей полосе обороны было больше сотни подбитых русских танков. [Из них 14 пришлось на долю экипажа фон Риббентропа. – Прим. Куровски.]
Днем на поле боя прибыл командующий генерал Хауссер, чтобы лично убедиться в том, что доклады об этом ошеломляющем успехе верны. Позднее говорили, что он помечал подбитые танки мелом и собственноручно их пересчитывал...
Русские вели наступление очень массированно и невероятно упорно. Очевидно, русское командование собиралось ликвидировать угрозу, которую представляли наши войска, исключительно за счет грубой силы… Русское командование должно было понимать, что наступлению помешает вырытый ими же самими противотанковый ров». [Конец записей в дневнике Риббентропа.]
Сокрушительный успех оборонительного боя тем не менее не отменяет того факта, что танковое сражение под Прохоровкой, в котором обе стороны понесли тяжелые потери, стало финальным аккордом операции «Цитадель».
[Конец цитирования из книги Франца Куровски]
Post Scriptum
Германия и Россия
Мир, как это представляется, стоит перед выбором: войны или сотрудничество. Однако и то, и другое для скрытой в бездне Вселенной мистической тайны бесконечности, похоже, безразлично. Там все проще.
Человек, судя по всему, просто так «оттуда» не виден. Нужны смирение и молитва о спасении души (на что направлено учение христианских Церквей), или же для него, если он захочет стать первопроходцем, человеком-богом, «небо» предполагает установление динамичных отношений, готовность к подвигу и к проявлению смелости и отваги. И здесь ему дана свобода воли.
Но вот Германия и Россия уже видны. Россия – это управление красотой временем во Вселенной. А Германия с ее верой во всемогущество интеллекта должна устремиться к космосу.
Как это было уже. И как это видится из России.
Дополнение (для 2-го издания книги) к предыдущему тексту
«Мистика побед русского оружия во Второй мировой войне»
(по материалам книги фельдмаршала Эриха фон Манштейна «Утерянные победы»)
Книга «Одиночество и пепел» была издана в феврале 2009 года. А в августе я купил в Москве и прочел книгу командовавшего немецкими войсками на южном (главном по накалу боев) фланге в Курской битве (операции «Цитадель»), где, в частности, было сражение под Прохоровкой, фельдмаршала Эриха фон Манштейна (Manstein) «Утерянные победы». И был просто потрясен тем, как, в описании умнейшего немца, виделась эта битва с той стороны. «Той», где все построено на интеллекте, упирающемся лбом в невидимую «стену» красоты.
Это было время, когда и в Германии, и в России народный дух получил импульс высвобождения внедрением атеистической идеологии. И начался подъем – там и там кровавый. Более жестокий в России, чуть не приведший страну к катастрофе. Но в слове любовь, этом главном признаке проявления женского начала в Природе, заложенных ей (Природой; я стараюсь не употреблять слово Бог) в дух русского народа и в его песни сил оказалось все равно достаточно, чтобы и выдержать удары судьбы от своих «нерусских» властителей того времени, и победить немца в величайшем столкновении двух начал – мужского и женского.
Как это происходило, видно из приведенного ниже текста из книги Манштейна, для которого главным является доказать превосходство немецкого солдата над русским, что он делает с помощью статистики потерь, понесенных с той и с другой сторон. Утверждая – и это здесь проявился примитивизм чистого интеллекта, – что утерянная немцами победа в Курской битве связана с игрой нескольких случайностей. Считая, например, что если бы первый удар 9-й немецкой армии (на Обоянь) можно было бы усилить дополнительными войсками, то весь ход Курской битвы мог бы сложиться по-иному. То есть был допущен простой просчет в соотношении сил.
А на самом деле никакого просчета допущено не было: немцы имели в этом месте безусловное преимущество в ударной силе войск. И могли, даже должны были победить. Но…
Но (напомню, как все происходило) случайно Сталин позвонил Ватутину, командующему южным участком битвы с нашей стороны, но не застал его, а на проводе оказался командующий 1-й Гвардейской танковой армией Катуков. И в одно мгновение Катуков принимает решение – обратиться к Сталину с просьбой отменить решение Ватутина об упреждающей танковой атаке на немецкие позиции, а вместо этого закопать наши танки в землю и ждать атаки немцев. Для Катукова это был смертельный риск, но он пошел на него под влиянием какой-то искры настроения. Что и стало прелюдией к русской победе в Курской битве.
Но что порождает подобные «искры», которые сводят на нет красотой решения (речь идет не только об идее закопать танки в землю, но также – о подвиге лично Катукова, выступившего против своего командующего) интеллектуальное превосходство? Немцев подобный ход мыслей выводит из себя. Ибо делает их чуть ли не смешными – самое страшное для гордости немецкого духа. Но разве не смешны статистические «копания» Манштейна в вопросе понесенных русскими потерь, которые, и это возможно правда, по числу убитых в боях солдат соотносились как 17 000 (русская сторона) и 3330? Говоря «смешны», я одновременно склоняю голову перед погибшими солдатами. И тем не менее не ухожу в сторону от этого слова: надо уметь видеть еще и то, что немцу, даже такому таланту как Манштейн, похоже, не видно. А именно: эта «цена» в виде 17 000 погибших (на 14 000 больше, чем у немцев) была заплачена за победу в битве, которая переломила весь ход Второй мировой войны. В которой счет жертв превышал 50 миллионов (в целом даже много больше).
Немцы над таким взглядом на их «потерянные победы» должны бы задуматься. Но они почему-то это делать не могут.
Как, похоже, и мы, русские, не можем сегодня понять – как это произошло с нашей великой страной, вдруг ставшей в последние два десятилетия настолько униженной, как если бы это мы были повержены в величайшей в истории войне.
Но тогда почему я пишу эту книгу? Без настроения это было бы невозможно… На это, как это было во все «глухие» времена в нашей истории, наши надежды. Настроение опережает время.
* * *
Дальше на суд читателя выносится отрывок из книги Э. фон Манштейна «Потерянные победы» (русское издание в 2009 году), в котором он подводит итог неудачам немцев в Курской битве.
«Заключение [Текст на стр. 538–540 книги Эриха фон Манштейна.]
Неуспех операции «Цитадель» можно объяснить многими причинами, главной из которых является отсутствие момента внезапности. Несмотря на ложные перегруппировки и маскировочные мероприятия, наступление не застало противника врасплох.
Но мы поступили бы неправильно, если бы видели причины неуспеха только в тактической сфере.
Операция «Цитадель» была прекращена немецким главным командованием еще до исхода сражения по следующим причинам: во-первых, в связи со стратегическим влиянием других театров военных действий (Средиземное море) или других фронтов (2-я танковая армия на Орловской дуге), и лишь во-вторых – в связи с тактической неудачей, а именно – остановкой наступления 9-й армии [с юга в сторону Курска через город Обоянь, где стояла гвардейская танковая армия Катукова], которая поставила под вопрос по меньшей мере быстрое достижение исхода сражения.
Оба фактора можно было предвидеть или избежать, если бы немецкое командование весной 1943 года сделало бы из общей обстановки вывод о том, что необходимо бросить все силы, чтобы достичь на Востоке ничейного исхода войны или, по крайней мере, истощить ударную силу Советов. Одновременно оно должно было действовать в соответствии с этим решением, определяя необходимые силы и сроки.
В отношении количества сил нам необходимо было бы небольшое усилие, главным образом за счет пехотных дивизий, чтобы обеспечить успех наступления 9-й армии, а также облегчить первый удар группы армий «Юг» и ускорить тем самым достижение успеха сражения. Было бы также достаточно усилить фронт 2-й танковой армии в такой степени, чтобы противник не мог, по крайней мере, быстро добиться здесь успеха, угрожающего тылу 9-й армии. Силы для этого усиления можно было бы, очевидно, найти на так называемых театрах военных действий ОКВ. Это можно было сделать, естественно, за счет значительного риска в Норвегии , Франции и на Балканах, а также за счет своевременной эвакуации из Северной Африки, где и без того нельзя было снабжать действовавшую там армию. Гитлер же не решился пойти на этот риск и на оставление территории Африки. Он, может быть, это и сделал бы, если бы смог предусмотреть те ошибки, которые сделают западные державы. Ошибки эти заключались в том, что они еще год занимались ведением войны с гражданским населением Германии путем террористических воздушных налетов, прежде чем начать решающие операции по вторжению – а также в том, что они продвигали свой «второй фронт» после высадки на юге Италии вдоль всего «итальянского сапога» вместо того, чтобы использовать более выгодные оперативные возможности, которые им давало полное господство на море и в воздухе.
|
