Владимир Шкунденков: Мистика побед русского оружия во Второй мировой войне

Всякая истина крива  

Фридрих Ницше (XIX век)

                        В глубоком знанье жизни нет

                                               Пушкин (XIX век)

Россией управлять несложно, но совершенно бесполезно

Император Александр II (XIX век)

      Изложенное в этой статье отражает тайную метафизическую основу рус­ской куль­туры, ориентированной на женское начало в Природе и призван­ной через победы красоты управлять направ­ле­нием движения, этого про­яв­ления энергии в Природе, или муж­ского начала. Что было при­внесено автором в западный, муж­ской по духу, ЦЕРН и выразилось в виде эффекта «сжатия времени» при создании интегрированного комплекса административно-упра­в­ленческих информа­ци­он­ных систем, сделавших прозрач­ным ход выполнения работ по созданию ускорителя Large Hadron Collider (LHC). Без чего LHC хотя все равно был бы пос­тр­оен, но, похоже, уж никак бы не в 2008 году. Не говоря о его качестве.[1]

      Говоря об управлении временем (разном, по наблюдениям ав­то­ра, в частности для немцев и рус­­ских), можно проследить про­яв­­ление этого эффекта как в научных разработках (о чем на­пи­са­но в идущей выше статье «Time Com­pression: русско-англий­­ский эксперимент в ЦЕРН»), но также и в ходе ис­тории. История, если при­­смо­тре­ться, отражает эту тайну, проник­нуть в которую разу­мом невоз­мо­ж­но, но можно опереться на выража­ющий ее дух.       В нашем случае – русский дух, который и привел, как это видится,  к победе в Великой Отечест­венной войне 1941–1945 годов.  …

      Вот только какие силы порождают русский дух и немецкий дух? Ответа нет…

*     *     *

     Нет ответа и на то, почему автору как бы сами собой «нис­ходили», случай за случаем, в его жизни те сведения о русском боевом оружии во Второй мировой (Великой Отечественной) войне, которые были собраны им и представлены еще в рукописи его первой книги «Москва – старинный город» летом 1994 года помощ­нику генерального директора ЦЕРН, французу с русскими корнями Николасу Кульбергу, что и позволило ему, предло­жившему в этой книге русский подход с управлением временем, пробиться в закрытое тогда для нас пространство по соз­да­нию адми­ни­­страти­вно-управленческих информационных систем, при­­зван­­ных стать в XXI веке «грозным ору­жием» (не уступаю­щим по мощи влияния атом­ному оружию ХХ века), уже пущен­ным в ход для управле­ния тем­пами раз­вития высо­ких технологий (нано­тех­но­логий, биотех­но­логий и др.) в гло­бальных масштабах.

      Один из таких снизошедших случаев произошел в 1993 году, когда автор в уличном книжном «раскладе» (сегодня этого уже нет) на Лубянке купил книгу Гитлера «Майн кампф». И узнал из предисловия, написан­ного изда­телем, что эта книга, най­денная в спец­хране ЦК КПСС, была переве­дена на рус­ский язык и издана тогда всего лишь в одном экземпляре. По огромному количеству ошибок и по датиро­ванным ссылкам, сделанным в пере­веденной книге (их сохранили при переизда­нии), можно было понять, что она была вы­пу­щена в кратчайший срок и только для одного чело­века. Из текстов автор смог также увидеть причину, сы­грав­­шую ис­клю­чи­тельную роль в создании победо­нос­ного рус­ского ору­жия, сделавшего, наряду с героизмом рус­ского духа, воз­можным прине­сти и бро­сить к под­ножию мавзолея Ленина на Красной площади в Москве имен­ной штандарт фюрера.

      Этой причиной является, как это можно увидеть из после­дую­щих событий, отход Сталина от «ленинской линии» на гло­баль­ное подавление свободы духа русского народа, что про­яви­лось, в частности, в создании «шарашек», этих «ориги­наль­ных» тюрем для выбивающихся из народа талан­тли­вых специа­ли­стов. Первая «шарашка» была организована Львом Троцким в 1925 году для Дми­т­рия Григоровича, создавшего первый пущенный в серию совет­ский самолет-истребитель. Следом за ним в нее же посадили Николая Поликарпова, когда он создал знаменитый биплан У-2.

      Но что-то в этом «подходе» не получалось, хотя «шарашки» сохра­нялись еще и во время войны. Однако начиная с 1935 года проявляется вторая линия в отношении русских талан­тов, отра­жа­­­ющая изложенное в книге «Майн кампф»: от­крытый поиск этих самых талантов из среды народа и поддержка их всей мощью государства. Это можно было бы найти и в дей­ст­виях Петра Великого, обратившегося после поражения от шведов под Нарвой (1700) к сотруд­ничеству с рус­скими старо­обрядцами, носи­­телями в русской культуре духа свободы (против которого выступали царь Иван IV Грозный и патриарх Никон), но факт остается фактом – Сталин пошел на слом «ленин­ской линии» именно с того времени, когда ему перевели книгу Гитлера. Так в 1935 году в Кремле был проведен первый открытый конкурс на создание боевой техники.

      И это именно тогда, на первом смотре в 1935 году, был увиден будущий создатель 80 процентов наших артиллерийских систем, действо­вавших на полях войны в 1941–1945 годах. Это его пушки потом выбивали более половины шедших в атаку немецких танков и его же системы стояли на лучшем танке Второй миро­вой войны – русском Т-34. О его пушках Гитлер отдал приказ         в Курской битве – брать их в плен, чтобы использовать на своей стороне. И это его музей артиллерийских систем Великой Отече­ст­венной войны был уничтожен в конце 1950-х годов по приказу маршала Дми­т­рия Устинова (тоже артиллериста). А его книга «Оружие Побе­ды», которая в полном объеме была выпущена только в 1990 году, через десять лет после его смерти, заканчива­ется описа­нием лишь 1942 года, хотя мистика, зало­женная в его оружие еще в 1935 году (о чем речь пойдет ниже), про­явила себя начиная с Курской битвы (1943). Имя этого главного из главных военно-тех­нических русских гениев того времени – Василий Гаврилович Грабин.

      Что же такое сделал Грабин? За ним «числятся» две простые идеи. Первая связана с красивым решением выбора между мощ­но­стью орудия, точностью стрельбы и весом. В противо­речие всту­пали точность и вес. Известно понятие «артиллерийская вилка»: два прицелочных выстрела и третий (скоррек­тированный по взрывам снарядов) – гораздо более точный. Но для этого пушка должна стоять при выстрелах неподвижно, что требовало высокой прочности и вело к уве­ли­че­нию веса. Грабин ска­зал: пушка должна быть легкой и мощной. В ущерб точности. Ради сниже­ния веса, а также простоты изготовления он выступил и против занимавшего тогда многие умы «больших» военных со­з­да­ния универсальной пушки, способной стрелять как по танкам, так и по самолетам. И в этом своем подходе оказался один. Но это именно его увидел на том смотре Сталин. И поддержал его, сделав главным конструктором Центрального КБ в Нижнем Нов­городе (Горьком) и придав ему завод. После чего Грабин, вос­пользовавшись этой поддержкой, заложил во все стволы своих пушек второе мистически красивое – «глядящее» в неизвестное будущее – решение: он стал делать стволы всех своих артил­лерийских систем с двойным запасом дорогого легированного металла. Что по тем временам, грешившим доносами «друзей на­ро­да» на «врагов народа», тянуло известно куда… Но ничего «та­кого» не произошло, а Грабин со временем даже получил право звонить прямо Сталину, и они могли еще и «поболтать». Когда он мог что-то попросить. Что вызывало нескрываемую не­на­висть у тоже талантливых, но не настолько, а потому обязан­ных стоять навытяжку, разговаривая с «самим» даже по телефону.

      Итак, Грабин создает свои мощные длинноствольные 76-мил­ли­­метро­вые артиллерийские системы для борьбы с танками и для уста­новки на танк Т-34. И, пользуясь свободой, творит без согла­сования с военной «научной общественностью». Его ненавидят. Он становится «кос­ми­ческим одиночкой», но не отступает. Его опытные об­раз­цы, сделанные в полете мысли, не утвер­ждаются Главным артиллерийским управ­ле­нием (ГАУ). А война уже «витает в воздухе», и он начинает без согласования с ГАУ, но при под­держке директора завода Еляна выпуск своих систем – для Т-34 и для борьбы против танков. Чтобы пушки, однако, могли уходить с завода, требовался еще и тре­тий смелый – воен­пред. И он тоже нашелся – Телешов, ждавший, но так и не до­ждавшийся разре­шения от запра­шиваемого им ГАУ. Так в июле 1941 года на полях сражений появился танк Т-34 с мощ­ной длин­ноствольной 76-мм пушкой, пробивавшей броню немецких танков Т-III (основной танк, калибр пушки – 37 или 50 мм) и Т-IV (75 мм) c расстоя­ния до двух километров. А те со своими сла­быми корот­ко­­стволь­­ными «пушечками» долж­ны были подойти к Т-34 на расстояние ближе 500 метров. Что на пра­ктике было невозможно. Наш Т-34 просто расстреливал «немца» типично с расстоя­ния в 800 метров (как расска­зывал автору один из воевав­ших на нашем танке солдат, с более дальней дис­танции не стре­ляли, «чтобы не рас­ходовать зря снаряды»). Гитлер был потрясен. А Сталин узнал о «своем» Т-34 с могучей длинноствольной пушкой только в авгу­сте, из рас­сказов пленных немцев.

      Еще интереснее история с победой в битве под Москвой в де­ка­бре 1941 года. В этой битве с нашей стороны участвовало око­ло 670 танков Т-34 и 1000 дивизионных противотанковых 76-мм пушек Грабина. О пушке Сталин узнал только 1 января 1942 года и сказал Грабину: «Она спасла Россию». После чего она и полу­чила свое назва­ние – ЗИС-3 (сегодня ее можно увидеть, в част­ности, на постаменте в Потсдаме). Хотя ее видели все в кино­хронике осени 1941 года: это ее и только ее в силу малого веса (1100 кило­граммов) можно было таскать по грязи осенних дорог руками солдат. Все осталь­ные, более тяжелые по весу, пушки к этому времени остались позади. Где – мы знаем. А лошадей немцы перебили еще летом. Что и надо было увидеть заранее.

      Да, они были неточными, эти установленные на пружинящие, прогибающиеся при выстреле две разводные станины, легкие грабин­ские пушки. Но когда немецкий танк, рыча мотором, под­хо­дил на 50 метров, то и из нее, буквально раскалывавшей бро­ню, можно было уже бить без промаха. Прав­да, при этом, как рас­сказывал мне другой солдат, дрожат руки и ноги. Но и у нем­цев в танке – тоже. К тому же пушку можно было за­маскиро­вать. А вот почему ее не разглядел никто в кадрах хроники то­гда, осе­нью 1941-го, – этого я объяснить не берусь. Хотя и догадываюсь.

      Но обратимся к другой мистической истории, связанной на этот раз с созданием танка Т-34. Его главный констру­к­тор Миха­ил Ильич Кошкин был переведен в 1937 году с Кировского завода в Ленинграде на паровозостроительный завод в Харькове с заданием создать колесно-гусеничный танк по чертежам амери­кан­ского инженера Кристи (не признанного в Америке, и пра­вильно не признанного). Это была «заум­ная» идея создания быс­т­ро­­ходного танка, призванного «лететь» по дорогам и в атаку (по­до­бно героям-кавалеристам времен Гражданской вой­ны) или но­ситься по бездорожью по тылам противника и «поливать огнем». Пехоту и тылы, естественно, но не танки и пушки. Что и увидел Кошкин и пред­ло­жил другую концепцию танка – как не только атакующего пе­хоту, но и противостоящего танкам против­ни­ка. Но все военные оказались против… И так уж случи­лось, что один «знающий» человек предложил Кошкину доло­жить его идею прямо. Так, учитывая к тому же, что Кошкин по­обе­щал со­з­дать за одни и те же средства и в те же сроки оба танка, быс­тро­хо­дный «кристи» и настоящий внедорожник Т-34, с мощ­ным мо­то­ром       и широкими гусени­цами, с наклонной пе­ред­ней броней (идея другого конструктора), в полтора раза усиливавшей за­щи­ту,          и башней для уста­но­вки могучей пушки, идея была под­дер­жана. Правда, всего одним чело­веком. Но этого оказалось достаточно.

      Так зимой 1939–1940 годов при крайнем напряжении сил бы­ли построены два опытных образца танка Т-34. Но когда Кошкин запросил разрешение осуществить их перегон по снежному без­дорожью, чтобы проверить и испытать, то такого разрешения от военного заказчика, не признававшего этот танк и его главного кон­ст­руктора, этого «выскочку», получить не удалось. И тогда тем­­ной мартовской ночью из ворот завода вышли две зачехлен­ные сверхсекретные машины и сопровождавший их тягач, свер­нули с дороги в поле и пошли в направлении на Москву.

      Поступил приказ: поймать и арестовать. Но с помощью чего можно было поймать в заснежен­ных русских полях лучший в мире боевой танк? Однако, когда были пройдены 500 километров пути, их все же перехватили на единственном в тех местах желез­но­дорожном переезде около Тулы. И тут происходит невероят­ное. Взявший в «плен» беглецов чекист оказался бывшим танки­стом и с первого взгляда влюбился в невиданные машины. Сел, пользуясь властью, за рычаги одного из танков, стал управлять им и сломал что-то в его ходовой части. Остался один пригодный для дальнейшего «про­рыва» по русской земле танк, который еще мог дойти до Москвы. Тогда чекист в нару­шение данного ему приказа (!) сам возглав­ляет этот поход. Имя чекиста осталось неизвестным. А имя танка стало известно всем. Кошкин в этом походе простудился, тяжело заболел и в сентябре 1940 го­да умер. Его похоронили на кладбище в Харь­кове. (Осе­нью 1941 года про­изошел странный случай: этот участок кладбища был ата­кован немец­кими бом­бар­дировщиками, от участка ничего не осталось.) А новым глав­­ным конст­рук­тором Т-34 стал Александр Морозов, упростив­ший инициативно (что на нормальном рус­ском языке озна­чает – подпольно) за остававшийся до войны год кон­струк­цию танка. «Вся ваша боевая техника была на­столько примити­вна, что даже не ломалась», – сказал мне со зло­стью один бывший не­мец­кий солдат, участвовавший в блокаде Ленинграда.

      Итак, концептуально танк Т-34, в котором главным (в оценке не только автора) была установка мощной пушки, был создан двумя конст­рукторами – Кошкиным и Грабиным. Но едва ли кто знает, что был еще один, третий, человек, отстаивавший ту же концепцию. Его имя – Гитлер. В 1940 году он вы­дви­нул идею установки в танк Т-IV длинноствольной 75-мм пушки, но был осмеян своими «свети­лами». А по­сле начала войны эту идею под­держал немец­кий танковый гений Хайнц Гудериан, и в 1942 году появился именно такой немецкий танк. Он был в целом все же слабее Т-34, но имел одно важное преимущество: в нашем танке в башне было два человека, а в немецком размещалось три. Что по­зволяло ко­ман­диру немецкого танка не заниматься стрельбой, а оперативно руководить боем. В результате возможности Т-34 и Т-IV стали сопоставимыми. И тут проявило себя то, что немец­кий философ Гегель назвал «хитростью мирового разума», а если говорить с русских позиций, то это можно было бы обозначить как про­явление «прямолинейной немецкой ограни­чен­ности». При том, что нельзя забывать – немцы делают самые высоко­классные техниче­ские раз­работки. В том числе создали самые лучшие по характеристикам танки Т-V («Пантера») и Т-VI («Тигр»). И «по­го­­рели» на этом: надо было, как это видится, созда­вать не оказав­шиеся капризными сверх­дорого­стоящие «игрушки», а на­ращи­вать производ­ство «выта­щен­ных» Гудерианом танков T-IV.

      Наступил 1943 год – год Курской битвы (5 июля – 23 августа). Немцы к ее началу создают 250 «тигров» и 200 «пантер» (в боях из-за поломок будет участвовать менее половины). Мы узнаем об этих танках за­ранее, но слишком поздно. Теперь уже новые не­мецкие танки с мощ­ными длинно­ствольными пушками (88 мм и 75 мм соответственно) про­бивают броню Т-34 с расстояния до двух километров, нам же­ надо приблизиться к «пантере» с ее креп­кой лобовой броней на 100 мет­ров, а 100-миллиметровая лобовая броня «тигров» была вообще непробиваемой для наших 76-мил­лиметровых пу­шек. Катастрофа кажется немину­емой. И тут нам опять везет: Гитлер отклады­вал Курскую битву раз за разом, чтобы выпустить «требуемое», по его мнению, для раз­грома русских качественно превосходящей немецкой техникой ко­личество «пантер», с начала мая (на чем настаивали выдаю­щийся фельдмаршал Манштейн и генерал-инспектор танковых вой­ск Гудериан) до начала июля. Что стало одной из самых роковых ошибок для немецкой стороны. Так это видится сегодня немцам, но не так мне, русскому: здесь все пред­став­ляется утонченнее и сложнее: немцы должны были совершить эту ошибку, чтобы могла проявить себя красота.

      В это время (предположительно в апреле) Грабин приходит к Сталину и сообщает, что во все стволы своих артиллерийских систем он еще с 1935 года закла­дывает двойной запас металла. Что позволяет одним проходом сверла перевести их на калибр выпускаемых на заводах 85-мм зенитных снарядов, которые могут пробить лобовую броню «пан­те­ры» с дистанции 1000 мет­ров – основной в танковых боях. На что надо только немного времени – совсем немного для пушек и не слишком много (здесь, однако, было посложнее) для танков.

      Напомню о сказанном выше: Грабину не разрешили описы­вать в его книге «Оружие Победы» события дальше 1942 года, по­этому апрель, май и июнь 1943 года, предшествовавшие Кур­ской битве, стали для их исследований самыми загадочными.         И все же где-то промелькнуло, что в это время на заводах рас­сверливались ство­лы грабинских пушек под калибр-85. Но вот было ли это то­лько для противотанковых пушек ЗИС-3 или также и для пушек на танках Т-34, ответить мне трудно. Но Курскую битву оказа­лось возможным выиграть и по ряду других, близких к мисти­ческим, причин, хотя для себя я убежден: в ней участ­вовали по крайней мере пушки ЗИС-3/85. Уже потому убежден, что Гра­бину так и не разрешили описать это время. Важно и то, что из общего числа уничтожен­ных «пантер» на долю пушек ЗИС-3 пришлось очень много – более половины. «Тигры» же всегда, по уставу, шли в атаку позади танков T-IV, и их достать было почти невоз­мож­но. Для этого были разве что мины или же надо было подойти вплотную и бить их в бок, что могли сделать только танки. Что и было сделано в Курской битве в знаменитом танковом бою под Прохоров­кой. «Пантеры» в этом сражении не участвовали.

      Сначала о «трагедии» «пантер». Это был, по общей оценке, самый сильный танк, созданный во Второй мировой войне. Но и очень сложный, что привело к откладыванию Гитлером срока проведения Кур­ской битвы раз за разом с начала мая. Так мы получили два месяца, возможно, став­ших тем самым резервом времени, когда, похоже, и было переведено большое количество пушек ЗИС-3 на калибр 85 мм. (В переводе на калибр-85 пушек на танках Т-34 в этот период я, пожалуй, не уверен.) Но вот, наконец, 200 «пантер» направлены на русский фронт. И тут про­ис­ходит почти невероятное, если бы примерно такое же не было совершено еще до этого по чьей-то глупой ини­циативе, под­дер­жанной Хрущевым, в феврале того же 1943 года. Тогда после раз­грома немецкой группировки в Сталинграде наша танковая армия под коман­до­ва­нием генерала Попова была бро­ше­на без должной под­держки пехоты в поход на Харьков и окру­жила его. Узнав об этом, Гитлер приказал эсэсовскому генералу Паулю Хаус­серу, в распоря­же­нии которого были танки «Тигр», организовать обо­ро­ну и держаться до конца. Но Хауссер, давав­ший клятву вер­ности лично фюреру, нарушает этот при­каз (!), вырывается со своими мощными танками из ок­ру­­же­ния и в свою очередь от­секает танки Попова от его тылов. В этом постыдном для нашего ко­мандо­вания поражении мы потеряли 600 тысяч солдат – вдвое больше, чем немцы в Сталинграде. И вот нечто по­добное про­исходит, но уже в отношении отряда из 200 «пан­тер», в Кур­ской битве.

      Немцы при поддержке все того же гения (на этот раз никак не гения) Гудериана, создававшего единые формирования из танков, пехоты, авиации и служб их снабжения, реализуют идею «чистых тан­ков». Все «пантеры» передают в 4-ю танковую армию «Вели­кая Германия» (не эсэсовскую), где уже было 129 танков, в том числе 15 «ти­г­ров». Передают без увеличения штата обслуживаю­щего пер­со­нала, да еще придают созданному при этом полку под ко­ман­до­ванием майора фон Лаукерта право самостоятельного пове­­де­ния в бою, без подчинения командиру диви­зии, в которую этот полк входил. Считалось, что столь мощная группировка смо­жет само­стоя­тельно решать крупные тактические задачи. Но из этого ничего не вышло. «Пантеры» то попадали под убийст­вен­ный огонь пушек ЗИС-3, то их в отсутствие пехоты громили в бою наши герои-солда­ты, то обкла­ды­вали минами (их произ­водство наладили только в мае 1943 года) по ночам «хит­рые» русские минеры. Это одна из самых «стран­ных» историй.

      Но обратимся к главным событиям в Курской битве. В пер­вый день боев немецкие танковые дивизии СС угрожающе про­дви­нулись с юга в русскую оборону в направле­нии на Обоянь. Коман­дующий Воронежским фронтом Николай Ватутин отдает приказ командующему 1-й Гвардейской танковой армией Миха­илу Катукову перейти в контратаку. И снова загад­ка. Катуков, против которого должны были идти модернизиро­ван­ные Т-IV при поддержке «тигров» и все «пантеры», отказыва­ет­ся выпол­нять этот приказ (!) и обращается, в нарушение устава, напрямую к Сталину. (Так получилось, что Сталин сам позвонил туда, где был в это время Катуков.) Он счи­тает, что его армия погибнет, выполняя приказ Ватутина, и что гораздо эффективнее будет закопать тан­ки в землю и ор­ганизовать оборону. Сталин его под­держал. Нем­цы не прошли и по­вер­нули правее, на железно­дорож­ную стан­цию Про­хо­ровка. А здесь нам повезло с холмистой местностью.

      Сражение под Прохоровкой длилось с 10 по 16 июля, самые большие бои пришлись на 12 июля, с которыми связываются события с так называемым «встречным» – когда все сме­шалось, что было на руку маневренным Т-34 («как корова» – говорили о неповоротливых тяжелых «тиграх» наши солдаты), – танковым боем. Этот день вошел в историю как самое крупное танковое сражение за все времена и как день русской славы. Но также вокруг него оказалось много «темного», причем даже не с двух, а с трех сторон. Так, в наше время можно совсем не­дорого купить пре­красно изданную книгу, где написано, что в этом бою русские потеряли 350 танков, а немцы – 5. И что по­бедили русские. После чего – видимо, так задумано – читателю, если он русский, должно стать неловко и даже стыдно. Немецкая сторона, правда, до этого не опускается, но говорит везде, что по­тери в танках были в соотношении 5 : 1 в пользу немцев. Это сего­дня признает за боем под Про­хоровкой и русская сторона, и с этой «правдой» – а это соотношение действительно является правдой – мы и живем. Живем с ощущением пусть не стыда – что взять с тех, кто, выступая с тре­тьей стороны, вне сомнения, нагло «отраба­тывает» задание? – но все же какой-то неловкости…

      И напрасно. Потеря 350 русских танков в битве 12 июля, судя по разным источникам, отражает правду. Как и соотношение по­терь, при­водящее к цифре в 70 уничтоженных немецких танков, – тоже правда. Вот только в этих «правдах» нет той глубины, ко­торая почему-то, несмотря ни на что, заставляет русские сердца вопреки всем этим цифрам ощущать – гордость. Почему?

      Пишущий этот текст, с одной стороны, знает еще нечто, что самым тщательным образом от нас скрывают. Хотя, с другой стороны, в разроз­нен­ном виде это можно найти, что означает –       в действительности здесь нет никакой недосягаемой тайны. И мы поговорим об этом ниже, имея целью «освятить» нашу гордость.

      В Прохоровском сражении 12 июля с большой степенью до­стоверности участвовало с нашей стороны около 800 танков Т-34, а с немецкой, которой командовал все тот же Пауль Хауссер, – около 420 танков, примерно 360 Т-IV и 45 «тигров» (три роты по 15 машин в каждой и еще командирские машины). То есть всего на поле боя в этот день сражались около 1200 танков.

      Но это – сошлюсь на исследования, описанные в книге Льва Лопуховского «Прохоровка» (М., 2007. – 617 с.), – не была еди­ная «баталия». Хотя именно «встреч­ный бой» в этот день все же про­изошел, в сжатом пространстве между рекой Псёл и железной до­ро­гой, но это было то­лько ча­с­тью грандиоз­ного сражения, слу­чив­ше­гося в разных ме­­­стах. А все началось с при­каза коман­ду­ю­ще­го фронтом Вату­ти­на об атаке на немецкие позиции, от­дан­ного коман­­дующему 5-й Тан­ковой армией Ротми­ст­рову. Принял ли Ватутин это решение сам, или же оно поступило «све­рху», мне не известно. Но зато известно другое: в отличие от немецкого коман­­­­дова­ния, которое оставляло свободу действий для коман­диров на ме­стах, предпочитая огра­ни­чиваться общим заданием, у нас подоб­ные при­казы для не­укос­нительного выполне­ния мо­гли спускаться из Ставки Верхов­ного Главно­командующего. При этом они «для ясности» могли сопровождаться матер­ной бра­нью со сто­роны Молотова. Не испол­нять такое было невозможно.

      А тут еще унижение, полученное за несколько дней до это­го от Катукова, отказавшегося атаковать немцев после первого дня Курской битвы. Да еще были, как пишет Лопухов­ский, поступав­шие сведения от разведки о маневрах немцев на флангах. При том, что в Кур­ской битве русской стороне везло чуть ли не в мистических масштабах – мы к этому еще вернемся, – в то утро 12 июля Ватутин, похоже, совершает ошибку, без которой, воз­мо­жно, не было бы ставшего знаменитым встречного боя. Отдав приказ о начале атаки на 10 часов утра, он вдруг переносит срок на 8 часов. А у немцев, в свою очередь, была наме­чена атака на       9 часов утра. И если бы мы не «выскочили вперед», то наши потери были бы много меньше: атакующих, по опыту, погибает      в три раза больше. Да еще «тигры», стреляющие на поражение        с дис­тан­ции в 2000 метров. («Пантер», напомню, там не было.)

      Возможно, нам «не очень» нравится сегодня Ватутин, явно отдавший приказ о переносе на более ранний срок атаки на не­мец­кие позиции не без нервного срыва. Возможно также, что рас­ска­­занное об «исполнительном» Ротмистрове (напомню о ге­ро­и­­че­­с­ком по­ступке Катукова, отказавшемся идти в бессмыслен­ную атаку) тоже в чем-то бросает тень на ставшего со временем ле­ген­дарным героя, на самом деле отправившего на не­оправ­дан­ную гибель сотни наших танков и мальчишек-танкистов (за что его, правда, вначале чуть не наказали). Но дает ли нам рас­крытая со временем правда о деталях тех событий право осуждать их?

      Думаю, что не дает. И на все это есть замалчиваемая сто­ро­на этой битвы, в которой наши потери в танках были 5 : 1. В этой «не­выигранной» немцами битве потерпела крах концепция пре­вос­­­ходства «сумрачного германского гения» («превосходства немец­кого качества») над «загадоч­ным» рус­ским интеллектом, осно­вой природы которого является ориен­та­­ция не на «пре­­вос­ход­ство», как у немцев, а – на «победу». Для этого надо иметь два усло­вия – самых красивых женщин (с этим у русских нет про­блемы) и уни­кальное качество устремленности через неограни­ченную свободу духа к Красоте. Что явля­ет­ся не­види­мой стороной русской куль­туры, рас­крыть которую еще не уда­лось никому. Но что ведет к победам через поиски красоты в част­ных решениях (из чего и состоит вся наша жизнь), которую мы пости­гаем инту­итивно благодаря вы­сочай­шей духов­ности нашей куль­туры. Как пра­вило, даже не осознавая этого.

      Так, мы как-то чуть ли не равнодушно воспринимаем наши относительно большие потери. Потому что мы – варвары, как об этом «вдалбливают» нам? Но ведь мы же знаем, что мы, русские, не только не варвары, но в чем-то неуловимом, но очень-очень важном, даже наоборот… Уже хотя бы потому, что нам не очень нравится жить за границей. Здесь есть что-то, недоступное им, что и мы до конца не понимаем, но тем не менее это ощущаем?      И это можно было бы попробовать выразить словами?

      Попробуем. Известно, что после сражения под Прохоровкой поле боя осталось за немцами. Отремонтировав ¾ своих под­би­тых тан­ков и взорвав доставшиеся им подбитые Т-34, немцы до сих пор доказы­вают везде, что русские умеют во­евать только «бо­льшой кровью». И умалчивают, что после 3 августа, когда поля сра­жений стали всегда оста­ваться за русскими, соотно­ше­­ние ста­ло уже не 1 : 5, а 1 : 1,7. Да, хорошо обученные не­ме­ц­кие сол­даты с их могучими «тиграми» и «пантерами» несли мень­шие по­те­ри, но не надо забывать и другое – то, что не доступно немец­кому интеллекту. Они выпустили всего 1350 «тигров» и 5500 «пан­тер» и примерно вдвое большее количество «сла­бо­­ва­тых» сред­них танков T-III и Т-IV. А мы, почти не изменив силуэт нашего танка, смогли про­из­­вести 54 000 танков Т-34, которые с 1944 года выпускались с пушкой калибра 85 мм и башней для трех человек (высвободив, как и у немцев, командира для упра­вле­ния боем). В результате «выта­щенный» было немецкий танк T-IV снова сильно «подсел» перед Т-34, и это привело к тем са­мым пере­косам не в пользу немецкой военно-техни­ческой мысли, что понять можно, только рассма­тривая все происходящее в че­ло­ве­ческой истории под углом зрения на ответ о смысле жизни.

      Это с «гуманитарных» позиций, развиваемых Западом, рус­ские – варвары. А вот с точки зрения русской православной куль­туры, утвер­ждающей, что смысл жизни лежит вне жизни, мы – люди не просто Земли, но – Все­лен­ной. Иначе – люди, направля­ю­щие ис­торию «по воле Бога». Да не обрушится на меня небо от кри­ти­ки демократов, отстаивающих права отдельно взя­того чело­века, но только мне видится, что без войн ХХ века мир не имел бы се­годня достижений того про­гресса, который если и сделал кого-то богатым, то именно «льющих слезы» демократов. Для чего нашей армии надо было прийти в 1945 году в Берлин. И она пришла. Чтобы быть сегодня ими судимой. А Кого они судят?

      Мистика русской победы в Курской битве (1943 год)

      «Наступлением на Курск я хотел повернуть судьбу. Я никогда не думал, что русские так сильны» (Гитлер, 1943 год).

*     *     *

      Немцам в Курской битве, как это может показаться, просто не повезло: если бы они ее начали, как и планировалось вначале, в начале мая, то у них было бы меньше «тигров» и «пантер» (в оценке ав­тора, раза в два по «тиграм» и в три по «пантерам»), то у русской сто­роны не было бы достаточно тяжелого ору­жия, спо­собного им противо­сто­ять – я ис­хожу из того, что в битве уже участвовали, воз­можно, танки Т-34/85 и, почти наверняка, пушки ЗИС-3/85, а также не было бы произведено много новых противо­тан­ко­вых мин, став­ших настоящим бичом для немецких танков.

      Что заставило Гитлера передвинуть начало битвы на июль? Толь­ко ли логика его расчетов, в которых его потом обвиняли?

      Наверное, с этим можно было бы согласиться, если бы, кроме отмеченной неудачи, с немецкой стороны не было бы сделано еще большого числа других роковых ошибок. В этой ограни­чен­ной по объему статье было рассказано далеко не обо всем. Ниже курсивом отмечено то, что я разместил в книге [3] (см. стр. 15).

      Вот эти ставшие роковыми для немцев события:

      – немцы, познакомившись с русским танком Т-34 в первые же дни войны, не сразу приступили к разработке «тигра» (задел по «тигру» уже был) и «пан­теры», а отложили до конца ноября 1941 года и в результате потеряли то самое драгоценное время, ко­торое Гитлер и пытался потом получить (для изготов­ле­ния новых танков), отодвигая начало битвы; а русские рассвер­ли­вали стволы и изготавливали новые противотанковые мины;

      – не стоило, по-видимому, рисковать, выпуская в бой первые экземпляры еще засекреченного «тигра» за много месяцев до на­чала Курской битвы; хотя вероятность попадания этого танка в руки русских казалась почти немыслимой, но это произошло;

      – столь же рискованным было и распространять сверхсе­крет­­­ную информацию о новой броне чудо-танков среди немецкой элиты, исходя из одной только уверенности, что в среду патри­отов не может про­никнуть русский шпион; а он проник;

      – надо было, чтобы шпион оказался пройдохой-ловеласом, а у одного из всесильных сталелитейных магнатов подросла бы к этому времени хорошенькая дочка; но и это совпало. Но также надо было еще, чтобы она уже после двух недель знакомства дала свое согласие выйти за него замуж; и она его дала;

      – надо было, чтобы подозрительные гестаповцы разрешили отлить кольца для помолвки молодых не из золота, а из новой секретной брони; и они разрешили;

      – надо было еще, когда кольцо из брони уже было в руках рус­ского разведчика, суметь быстро пробраться из Германии в Со­вет­ский Союз; и разведчик сумел (через Швецию); качество новой танковой брони было исследовано в одной из уральских лабораторий и стало потрясением для русских специалистов;

      – надо было, чтобы Грабин задолго до начала Курской битвы  (еще в 1935 году) заложил в стволы всех своих пушек двойной запас металла; это было самое удивительное и необъяснимое;

      – надо было, чтобы на этом не «сыграли» дотошные согляда-таи и его бы не «привлекли» за перерасход дефицитного, особен­но в начале войны, легированного металла; и это при том, что он вначале открыто говорил о своем решении, а значит – согляда-таям оно было известно; но они струсили и не «сыграли»;

      – надо было, чтобы он, занимаясь полевыми дивизионными пушками, неожиданно взял бы и инициативно сконструировал еще и пушку для танка Т-34; и он нашел настроение и время;

      – надо было, чтобы Кошкин сконструировал танк Т-34 с та­ким запасом прочности, что в него можно было бы устанавливать могучую пушку калибра 85 мм; здесь, считается, просто повезло;

      – надо было, чтобы сотрудник НКВД, перехвативший около Тулы прорывавшиеся на смотр в Москву первые два танка Т-34, влюбился в эти невиданные машины и нарушил при­­каз (о за­держке «беглецов»), а затем еще и пошел сам, реально рискуя сво­ей головой, с одним из этих танков (другой он сломал) дальше – это был настоящий подвиг; и это тоже было;

     – надо было, чтобы калибр пушек 85 миллиметров оказался достато­ч­ным, чтобы пробивать броню «пантер» с дистанции 1000 метров, основной в боях с танками (броня «пантер» была сделана с уче­том того, что 76-миллиметровые пушки ЗИС-3 и на танке     Т-34 могли пробить ее только со 100 метров); и это случилось;

      – надо было, чтобы немцы пошли на создание из «пантер» не­эффективного полка «чистых танков», а талантливый Гудериан совершил бы еще и вторую нелепость, создав для него «вредный» собственный штаб; все это привело к не оправдавшему ожиданий приме­не­нию «пантер» в Кур­ской битве;

      – надо было, чтобы Сталин вовремя позвонил на фронт и по­пал бы случайно на Катукова, а Катуков не испугался бы пойти про­тив командующего фронтом Ватутина и смело высказал бы Сталину доводы против приказа Вату­тина – атаковать в лоб пре­вос­ходящие силы немцев; а иначе в пер­вый же день битвы рус­ская сторона понесла бы тяжелое пора­же­ние; но танки Катукова выстояли в обороне, и немцам пришлось изменить напра­в­ление своих атак, что привело к ведению новых тяжелых наступатель­ных боев и к большим потерям немцев еще до знаме­ни­того тан­кового сражения под Прохоровкой (12 июля 1943 года);

      – а там, под Прохоровкой, мест­ность оказалась холми­стой, что позволило танкам Рот­ми­строва ворваться в расположение не­мецких танков генерала Хауссера; эта атака стала для русских большой неудачей, в которой потери составили 5:1 (350 и 70 тан­ков соответственно); но немцы в этот день понесли большие потери от пушек, мин и героических действий пехо­тин­цев, и это показало примитивизм ориентации на соз­да­ние непобедимой (за счет немецкого качества) воен­ной тех­ники; что – и это главное – привело к поражению лишенного надежд немецкого духа;

     – наконец, и с этого все началось, надо было, чтобы в русской истории Сталин победил Троцкого и прочитал книгу Гитлера «Майн кампф», где была изложена идея сочетания жесткого ре­жи­ма с персональной под­держкой на государственном уровне про­бивающихся в оди­ночку народных талантов. Троцкий, видев­ший в русском народе только материал для революционных экс­пе­риментов, этого нико­гда бы не сделал – у него все важные решения принимали бы про­фес­сора и лауре­аты с их общественно признанными способно­стями. Что бы это значило, можно понять хотя бы на примере награждения Нобелевской премией: так, ее получил Иван Бунин, но не получили Лев Толстой и Чехов.

      А борьба в мировой войне – это уже не просто чело­ве­че­ское, но – вселенское. То, где кроме разума участвует Мировой Дух.

*     *     *

      Представим теперь, что, быть может, всего одно или два из перечислен­ных выше событий не про­изошли бы. Тогда ход Кур­ской битвы, чаша весов в которой в течение двух недель могла качнуться в любую сто­рону, мог бы оказаться совсем иным.

      И потому возникает вопрос: не очень ли много необходимых условий потребовалось для того, чтобы русские выиграли эту битву? С точки зрения математики – даже слишком много.

      Поэтому все, что связано с этой победой, переломившей летом 1943 года ход Второй мировой войны, невольно склоняет   к мы­с­ли о том, что Россию с ее загадочной устремленностью русского духа к кра­соте и по­­искам «ис­­тинного пути» защищает распро­стер­тым над ней кры­лом какая-то неведомая сила…                        

*     *     *

      В заключение мне осталось затронуть еще одну тему. На­ши русские победы и личные подвиги ока­зываются связан­ны­ми со страданием – тем самым, в котором нас упрекают «большой кровью». Здесь мой русский интеллект и мой жиз­нен­ный опыт первопроходца в этом самом деликатном из всех вопросов гово­рят о том, в чем нас, воз­можно, не поймут никогда: страдания на пути поисков красивых решений заложены Природой. Это не наша «жалкая» сторона, но наоборот – самая высокая. И не слу­чайно русская куль­­тура, и прежде всего искус­ство, управляющая нашими душами и судьбами, начинает осо­зна­ваться как третий за всю ис­то­­рию человечества феномен, наряду со взлетом эллин­ской куль­­туры в V веке до н.э. и эпохой Возрождения в Западной Европе в XIV–XVI веках (иудеи наста­ивают еще на создании Ветхого Завета). В основе этого «фено­мена», как и всех наших побед, лежит мистическая тайна любви. Которая становится еще чище от страданий. А чистую любовь по­бедить не­возможно. Что мы и видим на примерах побед рус­ского бое­вого оружия и рус­ского духа во время войны. И отме­тили также, что все это окутано необъяснимой тайной – как ею же окружена высочайшая красота наших русских женщин.

      И такой же тайной отмечен в религии крестный путь Иисуса Христа. Этот путь в русских право­славных цер­к­вях, украшенных почерневшими от времени на­молен­ными ико­на­­ми и огоньками горящих перед ними свечей, на­стра­ивает нас, русских, на устре­мление к Красоте. Но это также путь терпения, что на­ш­ло от­ра­жение в аске­ти­ческой сдер­­жанности протестантских кирх и фило­софии немец­кого ду­ха, выра­жен­ной осно­ва­телем про­те­с­тан­ти­зма Мартином Лю­те­ром (XVI век) сло­вами о «святости терпения».

      Похоже, что на этом символическом Кресте мы, русские и немцы, ока­за­лись повязанными вместе.

*     *     *

      Я почти ничего, однако, не сказал о простом русском солдате. Считайте, читатель, что эта статья написана им – солдатом науки. Ну разве что в ранге пропахшего порохом майора-комбата...

      А что такое солдат? Это тот, для кого не существует понятия – справедливость. Но существует истинная вера. Где нет зако­нов, а все самое главное в жизни строится «по понятиям». Или, раз уж мы говорим в этой книге на языке философии, – «синергийно». Когда высшими ценностями становятся не человек и его жизнь,       а то истинно высокое, во имя чего человек создан.

      Что объяснить невозможно, как необъяснима тайна светлой гру­сти «боже­ст­вен­ной» поэзии, с которой наши отцы прошли дорогами на Берлин и по Колыме, а нам доста­лось спасать во времена еще не закончившегося лихолетья российскую науку:

                         На позиции девушка провожала бойца,

                         Темной ночью простилися на ступеньках крыльца.

                         И пока за туманами видеть мог паренек,

                         На окошке на девичьем все горел огонек…                                            

                         ……………………………………………

                         Бьется в тесной печурке огонь,

                         На поленьях смола, как слеза,

                         И поет мне в землянке гармонь

                         Про улыбку твою и глаза...

                         ……………………………………………

                         А ну-ка, парень, подними повыше ворот,

                         Подними повыше ворот и держись!..

                         ……………………………………………

Приложение:

Сражение под Прохоровкой (Курская битва) глазами немецкого аса-танкиста,

награжденного за его победы Рыцарским крестом

Отрывок из книги Франца Куровски «500 танковых атак. Лучшие асы Панцерваффе» / Перевод с английского. – М.: Яуза, Эксмо, 2007. – 384 с.

      «12 июля [1943 года] III танковый корпус и I танковый корпус СС, наступавшие на южном фасе, достигли района Прохоровки…

      Красная армия готовилась бросить против этих двух мощных танковых соединений несколько моторизованных и тан­ковых бри­гад и 5-й Гвардейский механизированный корпус. Командо­вав­ший советскими войсками генерал-лейтенант П.А. Рот­мистров сосредоточил 850 танков. В распоряжении генерала Гота, коман­до­вавшего 4-й [немецкой] танковой армией, было более 600 тан­ков из состава II танкового корпуса СС и более 360 танков III тан­кового корпуса. Три танковых дивизии СС двига­лись с юго-за­пада на северо-восток. На левом фланге шла дивизия «Мертвая голова», в центре – «Лейбштандарт СС [Адольф Гитлер]», а на пра­вом фланге, прямо навстречу советскому 2-му Танковому кор­пусу, двигалась дивизия «Дас Райх»…

      Хауссер вел свой корпус вперед. Дивизия «Мертвая голова» форсировала реку Псёл у Весе­лого. Две другие дивизии рвались вперед между Псёлом и железной дорогой на Прохоровку и всту­пили в бой с 18-м и 29-м танковыми корпусами Красной армии. На следующее утро 2-й батальон I танкового корпуса СС [с 1 июля приказом Гиммлера – II] под командованием штурм­банн­фюрера Мар­ти­на Гросса встре­тился с вражескими тан­ками. Танки столк­ну­лись на пятачке размером 500 метров по фронту на 1000 ме­тров в глубину. Тан­ковое сражение длилось три часа. Когда оно стихло, на поле боя догорали девяносто советских танков. [О немецких потерях здесь ничего не сказано.]

      На левом фланге на «тигры» 13-й (тяжелой) роты I танко­вого корпуса СС внезапно нава­лились шестьдесят советских тан­ков. Бой начался на дистанциях от 600 до 1000 метров. Первый вражеский танк подбил «тигр» унтерштурмбаннфюрера Михаэля Витмана… Советские танки были остановлены. Одним из тех, кто сыграл решающую роль в этом успехе, был обер­штурмфюрер Рудольф фон Риббентроп [на танке Т-IV; сын министра иностран­ных дел]. Этот день стал для него самым успешным за все годы войны.

      Наступил рассвет 12 июля 1943 года. Кроваво-красное солнце висело над горизонтом, заливая землю светом. Фон Риббентроп был разбужен самым бесцеремонным образом. Измотанный се­ми­­дневным наступлением, он крепко спал… Из штабной машины … высунулся штурмбаннфюрер Гросс. «Слушайте, Риббентроп. Пехота докладывает, что русские подтягивают танки. Подробно­стей никаких. Установите связь с пехотой и будьте готовы по необходимости вступить в бой».

      Об этом дне Риббентроп писал:

      «Судя по тону командира батальона, следовало ожидать, что развитие наступления, вылив­шегося в одно сплошное танковое сражение, и дальше будет приводить к танковым боям…

      Потери моей роты к этому дню были высоки. Из двадцати двух танков, с которыми мы начинали операцию 5 июля, вечером 11 июля в строю оставалось лишь семь. По счастью, не все поте­рянные танки были полностью уничтожены, и в роту постоянно возвращались отремонти­рованные Т-IV...»

      Прихлебывая мелкими глотками горячий кофе, фон Риббен­троп случайно повернулся в сторону линии фронта. Представшая перед ним картина заставила его подумать, не галлюцинация ли это. В воздухе стояла сплошная стена дыма от дымовых шашек. Это значило: «Вражеские танки!». Этот сигнал был виден вдоль всего гребня склона… Фон Риббентроп бросил кружку и крик­нул: «Заводи! За мной!»… Выходим на склоне на полузакрытую позицию и с нее бьем по русским!»

      Вновь слово фон Риббентропу:

      «…Рота тут же пришла в движение и рассредоточилась по склону, словно на учениях… Осознание того, что я веду в бой этих молодых, но опытных солдат, окрыляло…

      Низинка уходила влево, и, спускаясь по переднему скату, мы заметили первые русские Т-34. Они, судя по всему, пытались обойти нас слева.

      Мы остановились на склоне и открыли огонь, подбив не­сколько вражеских машин. Несколько русских танков остались дого­рать. Для хорошего наводчика дистанция 800 метров была иде­альной. [Напомню, что танки Т-IV в это время были уже с мощ­ной длинноствольной 75-мм пушкой.]

      Пока мы ждали, не появятся ли еще танки, я по привычке осмотрелся. То, что я увидел, лишило меня дара речи. Из-за не­высокого пригорка шириной метров 150–200 появились пятна­дцать, потом тридцать, потом сорок танков. Наконец я сбился со счета. Т-34 двигались к нам на большой скорости с пехотинцами на броне… В этот момент мелькнула мысль: «Вот теперь – кры­шка!» Механику-водителю показалось, что я сказал: «Покинуть танк!», и он начал открывать люк. Я довольно грубо схватил его и вта­щил обратно в танк. Одновременно я ткнул наводчика ногой в правый бок – это был сигнал развернуть башню вправо.

      Вскоре первый снаряд отправился к цели, и после попадания Т-34 вспыхнул. Он был от нас всего метрах в 50–70. В тот же миг соседний с моим танк получил попадание и загорелся… Его со­сед справа также был подбит и вскоре тоже был объят пламенем.

      Лавина вражеских танков катилась прямо на нас. Танк за танком! Волна за волной! Такое их количество было просто неве­роятным, и все они двигались на большой скорости.

      Времени занять позицию для обороны у нас не было, Все, что мы могли, – это стрелять. С такой дистанции каждый выстрел по­падал в цель. Когда же нам суждено получить прямое попадание? Где-то в подсознании я понимал, что шансов на спасение нет. Как всегда в подобных ситуациях, мы могли лишь позаботиться о самом неотложном. И вот мы подбили третий, потом четвертый Т-34 с дистанции меньше тридцати метров...

      Мы развернулись посреди массы русских танков и отъехали назад метров на пятьдесят, на обратный скат первого гребня. Здесь, оказавшись в чуть более надежном укрытии, мы снова раз­вернулись к вражеским танкам. И в этот миг метрах в тридцати справа от нас остановился Т-34. Я видел, как танк слегка кач­нулся на подвеске и развернул башню в нашем направлении. Я смотрел прямо в ствол его орудия. Выстрелить немедленно мы не могли, потому что навод­чик только что передал заряжающему новый снаряд.

      «Жми! Давай!» – крикнул я в микрофон. Мой механик-води­тель Шюле был лучшим в батальоне. Он тут же включил пере­дачу, и неуклюжий Т-IV тронулся с места. Русский попытался развернуть башню следом за нами, но у него не получилось. Мы остановились в десяти метрах позади неподвижного Т-34 и раз­вернулись. Мой наводчик попал прямо в башню русского танка. Т-34 взорвался, а его башня подлетела в воздух метра на три, едва не ударившись о ствол моего орудия. Все это время вокруг нас один за другим проносились новые Т-34 с десантом на броне…

      У нас был только один шанс: нужно было постоянно дви­гаться. Неподвижный танк немед­ленно опознавался противником как вражеский, поскольку все русские танки двигались на боль­шой скорости. Вдобавок ко всему нас могли подбить и собствен­ные танки, рассредоточенные по широкому фронту внизу, вдоль противотанкового рва у железнодорожной насыпи. Они открыли огонь по наступающим вражеским танкам. На окутанном дымом и пылью поле боя, глядя против солнца, наш танк невозможно было отличить от русских...

      Над полем висела густая пелена дыма и пыли. Из этого ада продолжали выкатываться все новые и новые группы русских танков. На широком склоне их расстреливали наши танки. Все поле представляло собой мешанину разбитых танков и машин. Вне всякого сомнения, отчасти мы обязаны нашим спасе­нием имен­но этому обстоятельству – русские нас так и не заме­тили…

      Наше спасение лежало в движении влево, в направлении до­ро­ги. Там мы должны были встретить свою пехоту и оторваться от русских танков. Тем временем остальной экипаж – водитель, ра­дист и наводчик – собирал по всему танку бронебой­ные сна­ряды. Как только такой снаряд находился, мы тут же подбивали еще один из Т-34, нагнавших нас после того, как мы остано­ви­лись. Невероятно, но по нам до сих пор не стреляли. Все специ­алисты уверены, что это произо­шло из-за отсутствия у русских отдельного командира танка – танками командовали наводчики, которые могли смотреть только в том направлении, куда было развернуто их орудие. Если бы не это, мы были бы обречены.

      К нашему неудовольствию, русские тоже двигались влево к до­роге, чтобы там переправиться через противотанковый ров. Мы так и не поняли, почему русские направили свою атаку через рай­он, перекрытый противотанковым рвом, о существовании кото­рого им наверняка было известно. Из-за этого препятствия они должны были неминуемо потерять темп в наступлении, пройдя всего лишь какой-то километр. Поэ­то­му русские повернули на­лево, чтобы выйти к дороге и переправиться через ров по мосту. Однако там разыгралась просто невероятная сцена.

      У отремонтированного моста через противотанковый ров на­ступающего противника встретил огонь наших танков и противо­танковых орудий. Мне удалось укрыть свой танк за подбитым       Т-34. Оттуда мы вступили в бой с вражескими танками. Они дви­гались к мосту со всех направлений. Так нашему батальону и нам было даже легче выбирать цели.

      Горящие Т-34 сталкивались друг с другом. Повсюду были огонь и дым, удары снарядов и взрывы. Т-34 пылали, а раненые пытались отползти в сторону. Вскоре весь склон был усеян горя­щи­ми вражескими танками. Мы оставались за дымящимся осто­вом вражеской машины. И тут я услышал голос своего заря­жаю­щего: «Бронебойных больше нет!» … Теперь у нас остава­лись только осколочно-фугасные снаряды, бесполезные против хоро­шо бронированных Т-34. [Через некоторое время танк T-IV Риббентропа получил по­вре­ждение, он отвел его в тыл и получил взамен другой, отре­монтированный техником его роты танк.]

      В новом танке мы двинулись по мосту. К этому времени на­тиск русского наступления ослаб. По всему полю были рассы­паны горящие Т-34… Потери моей роты оказались на удивление невысокими. Полностью были потеряны лишь те две машины, гибель которых я видел в самом начале. В двух остальных ротах полностью потерянных машин не было… В нашей полосе обо­роны было больше сотни подбитых русских танков. [Из них 14 пришлось на долю экипажа фон Риббентропа. – Прим. Куровски.]

      Днем на поле боя прибыл командующий генерал Хауссер, чтобы лично убедиться в том, что доклады об этом ошеломляю­щем успехе верны. Позднее говорили, что он помечал подбитые танки мелом и собственноручно их пересчитывал...

      Русские вели наступление очень массированно и невероятно упорно. Очевидно, русское ко­ман­дование собиралось ликвиди­ро­вать угрозу, которую представляли наши войска, исклю­чи­тель­но за счет грубой силы… Русское командование должно было пони­мать, что наступлению поме­шает вырытый ими же самими про­ти­вотанковый ров». [Конец записей в дневнике Риббентропа.]

      Сокрушительный успех оборонительного боя тем не менее не отменяет того факта, что танковое сражение под Прохоровкой, в котором обе стороны понесли тяжелые потери, стало финальным аккордом операции «Цитадель».      

      [Конец цитирования из книги Франца Куровски]

Post Scriptum     

Германия  и  Россия

      Мир, как это представляется, стоит перед выбором: войны или сотрудничество. Однако и то, и другое для скрытой в бездне Вселенной мистической тайны бесконечности, по­­хоже, безраз­лично. Там все проще.

      Человек, судя по всему, просто так «оттуда» не виден. Нужны смирение и молитва о спа­сении души (на что направлено учение христианских Церквей), или же для него, если он захочет стать пер­во­проходцем, человеком-богом, «небо» предполагает установ­ле­ние динамичных отношений, готовность к подвигу и к прояв­ле­нию смелости и отваги. И здесь ему дана сво­бода воли.

      Но вот Германия и Россия уже видны. Россия – это управ­ление красотой временем во Вселен­ной. А Германия с ее верой во всемогущество интеллекта должна устре­миться к космосу.

      Как это было уже. И как это видится из России.

Дополнение (для 2-го издания книги) к предыдущему тексту

«Мистика побед русского оружия во Второй мировой войне»

(по материалам книги фельдмаршала Эриха фон Манштейна «Утерянные победы»)

Книга «Одиночество и пепел» была издана в феврале 2009 года. А в августе я купил в Москве и прочел книгу командо­вавшего немецкими войсками на южном (главном по накалу боев) флан­ге в Курской битве (операции «Цитадель»), где, в част­ности, было сра­жение под Прохоровкой, фельд­маршала Эриха фон Ман­штейна (Manstein) «Утерянные победы». И был просто потря­сен тем, как, в описании умнейшего нем­ца,  виде­лась эта битва с той стороны. «Той», где все построено на интел­лекте, упирающемся лбом в невидимую «стену» красоты.

      Это было время, когда и в Германии, и в России народный дух получил импульс высвобождения внедрением атеисти­че­с­кой идеологии. И на­чался подъ­ем – там и там кровавый. Более жесто­кий в Рос­сии, чуть не приведший страну к катастрофе. Но в слове любовь, этом главном признаке проявления женского на­чала в Природе, заложенных ей (Природой; я стараюсь не употре­блять слово Бог) в дух русского народа и в его песни сил оказалось все равно достаточно, чтобы и выдержать удары судьбы от своих «не­­рус­ских» властителей того времени, и победить немца в вели­чай­шем столкновении двух начал – мужского и женского.

      Как это происходило, видно из приведенного ниже текста из книги Манштейна, для которого главным является доказать пре­вос­ходство немецкого солдата над русским, что он делает с помо­щью статистики потерь, понесен­ных с той и с другой сторон. Утвер­ждая – и это здесь проявился примитивизм чистого интел­лекта, – что утерянная немцами по­беда  в Курской битве связана с игрой нескольких случайностей. Считая, например, что если бы первый удар 9-й немецкой армии (на Обоянь) можно было бы усилить дополнительными войсками, то весь ход Курской битвы мог бы сложиться по-иному. То есть был допущен простой про­счет в соотношении сил.

      А на самом деле никакого просчета допущено не было: немцы имели в этом месте безусловное преимущество в ударной силе войск. И могли, даже должны были победить. Но…

      Но (напомню, как все происходило) случайно Сталин позво­нил Ватутину, командующему южным участком битвы с нашей стороны, но не застал его, а на проводе оказался командующий   1-й Гвардейской танковой армией Катуков. И в одно мгновение Катуков принимает решение – обратиться к Сталину с просьбой отменить решение Ватутина об упреждающей танковой атаке на немецкие позиции, а вместо этого закопать наши танки в землю    и ждать атаки немцев. Для Катукова это был смертельный риск, но он пошел на него под влиянием какой-то искры настроения. Что и стало прелюдией к русской победе в Курской битве.

      Но что порождает подобные «искры», которые сводят на нет красотой решения (речь идет не только об идее закопать танки в землю, но также – о подвиге лично Катукова, выступившего против своего командующего) интеллектуальное превос­ход­ство? Нем­цев подобный ход мыслей выводит из себя. Ибо делает их чуть ли не смешными – самое страшное для гордости немец­ко­го духа. Но разве не смешны статистические «копания» Манштей­на в вопросе понесенных русскими потерь, которые, и это возможно правда, по числу убитых в боях солдат соотносились как 17 000 (русская сторона) и 3330? Говоря «смешны», я одновременно склоняю голову перед погибшими солдатами. И тем не менее не ухожу в сторону от этого слова: надо уметь видеть еще и то, что немцу, даже такому таланту как Манштейн, похоже, не видно.     А именно: эта «цена» в виде 17 000 погибших (на 14 000 больше, чем у немцев) была заплачена за победу в битве, которая пере­ломила весь ход Второй мировой войны. В которой счет жертв превышал 50 миллионов (в целом даже много больше).

      Немцы над таким взглядом на их «потерянные победы» дол­жны бы задуматься. Но они почему-то это делать не могут.

      Как, похоже, и мы, русские, не можем сегодня понять – как это произошло с нашей великой страной, вдруг став­шей в послед­ние два десятилетия настолько униженной, как если бы это мы были повержены в величайшей в истории войне.

      Но тогда почему я пишу эту книгу? Без наст­ро­е­ния это было бы невозможно… На это, как это было во все «глухие» времена      в нашей истории, наши надежды. Настроение опережает время.

*     *     *

      Дальше на суд читателя выносится отрывок из книги Э. фон Манштейна «Потерянные победы» (русское издание в 2009 году), в котором он подводит итог неудачам немцев в Курской битве.

«Заключение [Текст на стр. 538–540 книги Эриха фон Манштейна.]

      Неуспех операции «Цитадель» можно объяснить многими при­чинами, главной из кото­рых является отсутствие момента вне­запности. Несмотря на лож­ные перегруппировки и маскиро­во­ч­ные мероприятия, наступле­ние не застало противника врасплох.

      Но мы поступили бы неправильно, если бы видели причины неуспеха только в тактической сфере.

      Операция «Цитадель» была прекращена немецким главным командо­ва­нием еще до исхода сражения по следующим причи­нам: во-первых, в связи со стратегическим влиянием других театров военных действий (Средиземное море) или других фрон­тов (2-я танковая армия на Орловской дуге), и лишь во-вторых – в связи с тактической неудачей, а именно – остановкой наступ­ления 9-й армии [с юга в сторону Курска через город Обоянь, где стояла гвардейская танковая армия Катукова], которая поставила под вопрос по меньшей мере быст­рое дости­жение исхода сражения.

      Оба фактора можно было предвидеть или избежать, если бы немецкое командование весной 1943 года сделало бы из общей обстановки вывод о том, что необходимо бросить все силы, что­бы достичь на Востоке ничейного исхода войны или, по крайней мере, истощить ударную силу Советов. Одновременно оно дол­жно было действовать в соответствии с этим решением, опреде­ляя необходимые силы и сроки.

      В отношении количества сил нам необходимо было бы не­большое усилие, главным образом за счет пехотных дивизий, чтобы обеспечить успех наступления 9-й армии, а также облег­чить первый удар группы армий «Юг» и ускорить тем самым до­стижение успеха сражения. Было бы также достаточно усилить фронт 2-й танковой армии в такой степени, чтобы противник не мог, по крайней мере, быстро добиться здесь успеха, угрожаю­щего тылу 9-й армии. Силы для этого усиления можно было бы, очевидно, найти на так называемых театрах военных действий ОКВ. Это можно было сделать, естественно, за счет значитель­ного риска в Норвегии , Франции и на Балканах, а также за счет своевременной эвакуации из Северной Африки, где и без того нельзя было снабжать действовавшую там армию. Гитлер же не ре­шился пойти на этот риск и на оставление территории Африки. Он, может быть, это и сделал бы, если бы смог предусмотреть те ошибки, которые сделают западные державы. Ошибки эти за­ключались в том, что они еще год занимались ведением войны      с гражданским населением Германии путем террористических воздушных налетов, прежде чем начать решающие операции по вторжению – а также в том, что они продвигали свой «второй фронт» после высадки на юге Италии вдоль всего «итальянского сапога» вместо того, чтобы использовать более выгодные опера­тивные возможности, которые им давало полное господство на море и в воздухе.

      Таким образом, неудача операции «Цитадель» объясняется тем, что немецкое командование пыталось избежать риска в от­ношении количества войск и времени, на который оно должно было пойти, если хотело обеспечить успех этой последней круп­ной немецкой операции на Востоке.

      Войска, а также их командование не виноваты в этой неудаче. Они вновь показали себя с самой лучшей стороны. Сопоставле­ние данных о потерях обеих сторон показывает, насколько наши войска превосходили противника по своим качествам. [Вот оно! Здесь та «ловушка», с помощью которой побеждает женское начало.[2]]

      Не стоит говорить о том, привел ли бы к лучшему результату ответный удар, первоначально предлагавшийся командованием группы армий «Юг». Так как Советы действительно медлили со своим наступлением до середины июля, то мысль о нанесении упреждающего удара, во всяком случае, не была ложной. Можно также полагать, что Советы начали бы свое наступление в любом случае не позже лета 1943 года, так как на этом настаивали их союзники.» [Конец текста Манштейна.]

*     *     *

Это с такими русскими ребятами воевала немецкая армия во время Второй мировой войны, которая в Советском Союзе по­лучила на­звание Великой Отечественной войны 1941–1945 годов.

«Где кончается дисциплина, там начинается авиация». Эту фило­софию автор (на снимке) познал на военных лагерных сборах,     на аэродроме в Закавказском военном округе, в 1960 году, перед присвоением ему звания лейтенант-инженер авиационных войск. И пронес ее, философию всех, кто летает, в течение своей жизни.