Представьте себе, что одни демократические государства ввели режим чрезвычайного положения, а другие нет, обнародовав при этом сопоставимые показатели числа инфицированных и умерших от вируса. Это может привести к краху доверия. Поэтому нетрудно понять, почему правительства в Европе бросились копировать политику, принятую странами, которые первыми пострадали от пандемии, даже несмотря на то, что не были уверены в правильности их подходов.
Делая то же, что другие, вы можете спасти свою жизнь. В 2015 г. боевики из группировки «Аш-Шабааб» захватили общежитие колледжа в Кении. Они брали в заложники студентов, оставляя в живых только тех, кто мог доказать, что они мусульмане, читая суры из Корана. Тех, кто их не знал, расстреливали.
Одна студентка-христианка наблюдала за тем, что происходило с её сокурсниками, и быстро запомнила суру. Как утверждает Мишель Бэддли в книге «Подражатели и бунтари», девочка «спасла свою жизнь через социальное обучение, собирая информацию о выборе других и его последствиях».
Эта подражательная логика объясняет главный парадокс европейской реакции на вспышку коронавируса. Кризис вынудил общества отступить к национализму, вместо того чтобы сосредоточиться на сотрудничестве. В то же время правительства проявляют безграничный энтузиазм по части воспроизведения, по сути, одного и того же комплекса мер, направленных на то, чтобы остановить распространение вируса – хотя социальные традиции и состояние систем здравоохранения в странах ЕС очень различны.
Так почему же правительства, которые не желали сотрудничать на начальных этапах кризиса, так охотно хватаются за одни и те же политические подходы сейчас? Ответ может заключаться в резком разграничении между политикой в момент неопределённости и политикой риска, которое в 1921 г. провёл американский экономист Фрэнк Найт в своей работе «Риск, неопределённость и прибыль». Найт утверждал, что, хотя будущее в принципе непознаваемо, риск всё же поддаётся измерению. Он может быть оценён с помощью данных, если подобные ситуации уже случались раньше. С другой стороны, неопределённость появляется тогда, когда мы не можем предсказать результат или не знали, что подобная ситуация вообще возможна.
Пандемия COVID-19 стала именно таким моментом неизмеримой неопределённости. На ранних стадиях кризиса, когда массовое тестирование было недоступно, правительства не имели возможности взвесить издержки и выгоды такой политики, как социальное дистанцирование или приостановка работы предприятий. При этом сценарии наиболее разумный порядок действий – предполагать худшее и занять наименее рискованную позицию. Управление рисками является нормальным способом действия демократических правительств. Устранение неопределённости – это совсем другая игра.
В условиях неопределённости правительства должны проявлять готовность принять чрезвычайные меры, даже если нет уверенности в их эффективности. В то же время они желают избежать принятия мер, которые по прошествии времени могут быть подвергнуты сомнению со стороны граждан, хорошо осведомлённых о том, что происходит в других странах.
Делать то, что делают другие, становится критически важным, чтобы заверить общественность: ситуация находится под контролем.
Также это помогает убедить людей в необходимости оставаться дома, носить маски, прекращать работу и терпеливо соблюдать любые другие меры, которые могут понадобиться.
Вообразите на мгновение, что половина стран Европы решила ввести режим строгой изоляции, в то время как другие предпочли избежать жёстких ограничительных мер. Политическое давление на правительства обеих сторон с целью изменения курса было бы почти невыносимым. Представьте себе теперь, что одни демократические государства ввели режим чрезвычайного положения, а другие нет, обнародовав при этом сопоставимые показатели числа инфицированных и умерших от вируса. Это может привести к краху доверия. Поэтому нетрудно понять, почему правительства в Европе бросились копировать политику, принятую странами, которые первыми пострадали от пандемии, даже несмотря на то, что не были уверены в правильности их подходов.
Швеция пока является единственной страной ЕС, которая решила отказаться от политики социального дистанцирования и приостановки экономики. Такое поведение – лучшая демонстрация рисков для тех, кто склонен действовать вразрез с поведением большинства. Люди начинают спрашивать: «А другие что, глупые и параноики? Или это Швеция поступает неправильно?» – рассказала The Guardian Орла Вигсё, профессор в области кризисных коммуникаций в Гётеборгском университете. Если больницы в Швеции сейчас вдруг заполнятся и количество смертей начнёт расти, правительство, отступившее от общепринятого подхода, будет вынуждено заплатить более высокую политическую цену, чем власти других стран ЕС.
И всё же (хотя логика копирования сработала достаточно хорошо, когда национальным правительствам не хватало достоверной информации о коронакризисе и его последствиях для экономики) ситуация вскоре может измениться. Продолжать следовать за стадом в условиях, когда уже есть возможность собирать больше информации о распространении COVID-19 в своих собственных странах (другими словами, в ситуации, когда неизмеримая неопределённость заменяется обычным риском), будет политической ошибкой.
Дело неизбежно подходит к вопросу о принятии решения, когда и как страны должны начать ослаблять строгие ограничения и как будет осуществляться компенсация предприятиям и рабочим. Франция, Испания и Италия начинают рассматривать эти варианты уже сейчас, поскольку кривые заражения на их территориях уже не восходящие. В таких условиях разнообразие подходов и расчётов времени будет признаком здоровой политики.
Financial Times
