Россия и Иран бьют по саудитам «энергооружием»

Возвращение Тегерана на мировой рынок нефти станет триумфом Москвы?

Опасения Москвы по поводу возможной «детонации» иранской «углеводородной бомбы» после снятия с Тегерана энергетических санкций оказались безосновательны.

Иран, действительно, возвращается на большой нефтяной рынок. Но, как выясняется, не столько в качестве конкурента, сколько союзника РФ. Позволяя России не просто сохранить, но и увеличить свою сбытовую нишу в глобальном энергобалансе. 14 февраля три нефтяных танкера отправились из иранского порта в Европу. Как стало известно, среди покупателей первой партии «чёрного золота» (одно из трёх судов), «растаможенного» международным сообществом после заключения исторического соглашения по ядерной программе Тегерана, оказалась компания Litasco — трейдинговое подразделение российской компании «Лукойл». Иранская нефть будет доставлена на принадлежащий нашим нефтяникам НПЗ Petrotel в Румынии.

По мнению эксперта британской консультационной компании Betamatrix Мердада Эмади, Москва и Тегеран, таким образом, покорят новую «вершину» стратегического сотрудничества в энергосфере. «Из-за санкций заводы, которые получали сырую нефть от „Лукойла" или „Роснефти", сталкиваются с юридическими препонами, когда пытаются поставить переработанные нефтепродукты в страны ЕС», — отмечает аналитик. «Теперь, когда санкции в отношении Ирана были сняты, эти европейские нефтеперерабатывающие заводы обнаружили, что Иран готов восполнить дефицит, связанный с сокращением предложений из России», — пояснил Мердад Эмади.

Российско-иранский союз позволит «российским нефтяным компаниям сохранить деловые отношения с европейскими НПЗ, используя иранское сырьё, и, следовательно, избежать вытеснения с рынка конкурентами из Саудовской Аравии, Кувейта и Ирака», — утверждает международный консультант.

В свою очередь, иранская сторона тоже имеет гешефт от сотрудничества с российскими нефтяниками. Поскольку Иран заинтересован в увеличении своего присутствия в Европе. Теперь этой цели можно достичь с наименьшими логистическими затратами.

Мердад Эмади обращает внимание на то, что Россия и Иран рассматривают нефть как товар стратегического значения вне её ценовых значений, что способствует взаимному увязыванию нефтегазовых стратегий двух стран.

Директор Фонда энергетического развития Сергей Пикин считает, что формирование ситуативного альянса между Россией и Ираном на рынке углеводородов было вполне ожидаемым шагом.

— Дело в том, что у Исламской Республики за время действия санкций накопились большие запасы нефти. На момент отмены ограничений в иранских нефтехранилищах было порядка 40−50 млн. баррелей. Эти объёмы нужно продать. Хорошо, что Тегеран постепенно выходит на рынок, не обрушивая его окончательно. Эти танкеры с 4 млн. баррелей, которые пошли в порты стран Евросоюза, были законтрактованы разными покупателями. Российская компания «Лукойл» лишь один из них.

— «Большая распродажа», устроенная Ираном, позволяет ей рассчитывать на маржу?

— Да, поскольку иранская нефть продаётся с существенной скидкой — почти $ 7. Поясню, Brent сейчас стоит $ 33, более тяжелые сорта — порядка $ 28 долларов. Из этой стоимости нужно вычесть ещё $ 7. В итоге, получается, что Тегеран распродаёт запасы с существенным дисконтом — около $ 20 за «бочку».

Когда «Лукойл» приобретает дешёвую иранскую нефть для своих перерабатывающих мощностей в Европе, компания получает неплохую экономию. Альтернативный вариант — перерабатывать российскую Urals, которая стоит $ 28 за баррель.

Иран, в свою очередь, заинтересован в увеличении количества торговых контрагентов. «Лукойл» выступает не в качестве посредника, а покупателя. Поскольку он приобретает нефть для переработки на румынском (и не только) НПЗ, которые находятся в его собственности.

С российской стороны, тоже есть экономическая логика — выгоднее куда-то продать Urals, которую добывает «Лукойл» за $ 30, а купить у Ирана за $ 20.

— Тем более, что НПЗ российских компаний технически приспособлены для переработки нефти тяжелых сортов.

— Этот фактор тоже следует учитывать. Восточноевропейские заводы работают как раз на тяжёлой нефти, которую добывают Россия и Иран.

— Компании ИРИ испытывают дефицит мощностей для её переработки?

— Скажем так, у Ирана всегда были проблемы с внутренней переработкой. В связи с чем из-за санкции на внутреннем рынке не хватает конечного продукта — бензина. Поэтому часть добываемой после снятия санкций нефти будет предназначена для внутреннего потребления, чтобы удовлетворить растущий спрос.

— В экспертных кругах прозвучало мнение, что Россия заинтересована в приобретении иранской нефти, поскольку наш доступ на западные сырьевые рынки ограничен в условиях продолжающейся санкционной войны.

— Нефтяной рынок, в отличие от газового, имеет абсолютно конкурентную природу. Честно говоря, я не слышал о каких-либо ограничениях на поставки российского топлива в страны ЕС. При том, что российские игроки имеют достаточно высокую долю на европейском рынке. Если по газу, это примерно треть всех поставок. По нефтепродуктам (преимущественно в Восточной Европе) наша доля составляет больше половины.

— Почему тогда Польша или брюссельская евробюрократия не протестуют против нефтяной составляющей «энергетической дубинки» (как они это называют) РФ, как происходит в случае с поставками газа?

— Европейцы воспринимают «Газпром» как монополиста, которого российское государство якобы использует для оказания влияния на страны Европы. При том, что после декабря 2013 года за компанией сохранилась лишь монополия на экспорт трубопроводного газа. Если задуматься, российские власти так же контролируют «Роснефть», которая спокойно поставляет свою продукцию в Польшу. И ни один польский политик не поднимал шум по поводу того, что российская корпорация «пытается монополизировать рынок» этой страны.

Так исторически сложилось, что именно российский газ воспринимается как «энергетическое оружие» Москвы. Что лишний раз подчёркивает абсурдный характер этой идеологемы.

— Может быть, контрагентом иранских поставщиков стала частная компания «Лукойл», а не государственная «Роснефть» именно из опасения, что это даст повод нашим оппонентам политизировать вопрос?

— На мой взгляд, эта сделка объясняется совпадением коммерческих интересов — у «Лукойла» есть НПЗ, которые целесообразно загрузить дешёвым топливом. А «Роснефть» продаёт более дорогую Urals. Кстати говоря, я не уверен, что у госкомпании есть НПЗ в Восточной Европе. К тому же на днях прошло сообщение о том, что «Роснефть» сократила переработку на НПЗ в Германии на 18,2%.

Возвращаясь к сделке с Ираном, её всё же не следует рассматривать как создание «вечного союза».

— После многолетнего застоя иранская нефтяная отрасль нуждается в серьёзных инвестициях. Есть ли шанс у российских компаний получить доступ к разработке месторождений в этой стране?

— Насколько я понимаю, они опасаются заходить в этом качестве на иранский рынок. Вопрос о санкциях находится в подвешенном состоянии. Как говорится, шаг вправо, шаг влево, США это не понравится, и ограничения вновь будут введены. Никто в такой ситуации рисковать миллиардами не хочет. Не благоприятствует этому и ценовая конъюнктура на нефтяном рынке.

Да, власти Ирана ведут переговоры с множеством компаний, но пока им удалось лишь заключить контракт с одним из подразделений General Electric на поставку запчастей и оборудования для нефтедобычи.

— Если американские компании с их лоббистскими возможностями в истеблишменте США пошли в Иран, это можно воспринимать как сигнал, что с санкциями будет всё в порядке. В том смысле, что их не собираются вводить снова.

— А здесь нет никакого риска — продали один раз оборудование, получили деньги, и все довольны. Если что, скажут: «до свиданья!». Вот если американские или европейские компании войдут в какой-нибудь иранский проект, тогда это будет настоящий сигнал.

Конечно, есть опасность, что мы не успеем вовремя занять свободную нишу. Так что, нужно «держать нос по ветру». Если ситуация прояснится, то заходить надо обязательно. В этом плане «Лукойл» имеет хорошую стартовую позицию. Компания уже работала на иранском рынке, знает регион, его специфику.

— В чём, вообще, заключается проблема антииранских санкций? Когда они действовали, Иран спокойно поставлял углеводороды в Китай.

— В 2012 году, когда начал действовать запрет на экспорт нефти из Ирана, её производство упало до минимальных за 25 лет 2,7 млн. баррелей в день. Лишившись доступа к западным потребителям, Тегеран, действительно, продавал небольшие объемы нефти компаниям из Южной Кореи, Японии, Китая, Индии и Турции.

То есть, рынок сбыта всё равно оставался. Проблема в другом: любая компания, которая покупала нефть у ИРИ, имела долларовые счета, транзакции по которым проходили через Государственное казначейство США. Эти счета могли быть в любой момент арестованы. Учитывая, что американцы контролируют глобальную финансовую систему, это было достаточно рискованное занятие.

Китайцы пытались торговать с Ираном за юани, но это были сравнительно небольшие объёмы. Девальвированный рубль Тегерану не интересен. Да и России выгоднее продавать то же вооружение за доллары.

— Удастся ли нефтедобывающим странам прийти к консенсусу по заморозке или даже снижению уровня добычи? Если да, то окажется ли этого достаточно, чтобы остановить демпинговую войну на энергетическом рынке?

— Думаю, что договориться насчёт замораживания текущего уровня добычи вполне реально. Потому что это решение, я бы сказал, нейтральное для всех стран, кроме Ирана. А вот с Тегераном придётся работать отдельно. Пока неясно, согласится ли его руководство «упаковаться» в выделенную ОПЕК квоту.

Впрочем, с точки зрения биржевых игроков, замораживание это полумера. Такое решение не позволяет совершить ценовой отскок до отметки в $ 40 за баррель. РФ для сбалансированного бюджета без девальвации нужно, чтобы Brent стоил около $ 50. Потому что тогда Urals будет стоить примерно $ 47 за «бочку». Впрочем, если представители ОПЕК соберутся на внеочередную встречу, это станет сигналом играть на повышение. А на самом собрании можно заикнуться и о сокращении квот.

Точной информации о том, насколько Иран реально способен оперативно нарастить добычу после возвращения на мировой рынок углеводородов, не знает никто, отмечает гендиректор Института национальной энергетики Сергей Правосудов.

— Сказывается, что это достаточно закрытая страна. По статистике наибольший рост добычи в прошлом году произошёл в Ираке. Не случайно, что Россия, саудиты, Венесуэла и Катар договорились заморозить объёмы производства нефти только в том случае, если к ним присоединятся Ирак и Иран.

— Официальный представитель министерства нефти Ирака Асем Джихад назвал договорённости между РФ и тремя странами ОПЕК «шагом в правильном направлении». А в среду 17 февраля министр нефти Венесуэлы планирует встретиться с коллегами из Ирана и Ирака.

— Мы ещё не знаем, удастся ли убедить руководство этих двух стран заключить своего рода «пакт о ненападении» на рынке углеводородов. В прошлом году добыча сланца в США снижалась, а в Ираке росла. Все сланцевые проекты при нынешних ценах стали убыточными, соответственно, произошло резкое сокращение инвестиций и добычи. Это хорошая тенденция. Вопрос упирается в то, будет ли иракская нефть компенсировать выпадающие объёмы. Если нет, то период избыточного предложения «чёрного золота» на мировом рынке очень быстро закончится. И проблема автоматически «рассосётся».

Подчеркну, пока Россия, Саудовская Аравия, Венесуэла и Катар ни о чём не договорились. Они заморозят добычу только в том случае, если другие игроки сделают то же самое. Пока вопрос находится на уровне предварительных консультаций (в лучшем случае подписания «меморандума о намерениях»).

— Каким образом Ираку удаётся наращивать нефтедобычу в условиях, когда большинство нефтегазоносных районов контролируют международные террористы?

— Во-первых, каналы транспортировки контрафактной нефти пока полностью не заблокированы. Во-вторых, в остальной части страны нефть добывают компании со всего мира. Саудитам легко остановить нефтяные качалки, потому что всё сырьё извлекает из недр монополист — национальная компания Saudi Aramco. Министр энергетики приказал — руководство энергокомпании подчинилось.

В Ираке же работают частные компании со всего мира, в том числе из России и Китая (те же «Лукойл» и «Газпромнефть»). Разумеется, есть ещё и американцы, и турки, и корейцы.

— Короче, потенциальных штрейкбрехеров хватает…

— Разумеется. Эти компании не только разработали инвестиционные планы, но уже вложили немалые деньги в свои проекты. И, естественно, ожидают отдачи от них.

Иран, выйдя из под санкций, тоже хочет привлекать инвесторов, чтобы реализовать свой потенциал.

Что касается России, то мы никогда не сокращали добычу вместе с ОПЕК. Минэнерго не может в приказном порядке заставить все российские компании приостановить проекты. Сейчас мы добываем нефть на максимуме и просто не можем «прыгнуть выше головы». Мы бы и так «заморозились» без всяких договорённостей с конкурентами из ОПЕК.

Теперь про Иран, с которым у нас есть хорошо налаженная схема сотрудничества. Сейчас «Лукойл» обсуждает возможность своповых поставок нефти. По этой схеме наша компания будет поставлять Ирану нефть с месторождений на Каспии, а Иран — предоставлять российской компании те же объемы нефти в Персидском заливе. Тегерану это выгодно — не приходится перекачивать свою нефть в Европу через территорию РФ.

Это просто взаимовыгодный размен, за которым не стоит видеть «большую политику». Да, у компаний из двух стран есть точки соприкосновения. Наши компании готовы вкладываться не только в добычу, но и в геологоразведку. Вопрос упирается в то, какие условия им предложат.