Что такое детская библиотека сегодня? Что читают дети (если читают вообще), как формируются их вкусы? Можно ли вернуть читателя? Об этом обозреватель «Русского журнала» беседует с директором Российской государственной детской библиотеки Марией Веденяпиной и заместителем директора Светланой Мицул.
* * *
Дети перестали читать
Русский журнал: Фраза «дети перестали читать» стала общей. Вы руководите главной детской библиотекой страны. Так ли это?
Мария Веденяпина: Интерес к чтению действительно падает. В большей степени у взрослых, в меньшей - у детей. Публичные библиотеки за последние два года почувствовали резкий отток читателей. Но читатель-ребенок остается наиболее постоянным посетителем не только детской, но и взрослой библиотеки (там есть отделы, обслуживающие детей). Кроме того, любая сельская библиотека не делится на детскую и взрослую. Факт остается фактом: основные читатели любой библиотеки – это дети.
РЖ: Чем РГДБ отличается от обычной детской библиотеки? Вы как-то курируете работу других библиотек?
Светлана Мицул: Мы действительно являемся методическим центром для всех библиотек страны, но парадокс в том, что нас оценивают как обычную библиотеку – по количеству обслуженных читателей. Россия, в отличие от других стран, имеет сеть детских библиотек. Пока имеет. Как долго это продлится – неизвестно. Их сегодня то сливают с юношескими, а то и вовсе закрывают. Во многих регионах идет объединение республиканских детских библиотек с республиканскими научными. В результате образуется библиотека, обслуживающая читателей всех возрастов, с детскими залами.
РЖ: Все это, очевидно, связано с общим «режимом экономии»: сегодня сливаются вузы, школы, детские сады присоединяют к школам…
С.М.: По-видимому, это так. Но если слияние детской библиотеки с юношеской еще как-то можно понять, то с научной – никак: читатели, приемы работы - разные. В детских библиотеках даже стеллажи должны быть на две полки ниже. В результате происходит укрупнение фондов, зданий. Значит, кто-то пострадает. И это точно будут дети.
У нас фонд – 514 тысяч экземпляров. Сказать, что каждую книжку берут – нельзя. Но это не значит, что их нужно выбросить. Поколения меняются, что-то остается в классике, что-то приходит новое. Естественно, в какой-то мере мы зависим от школьной программы. Но главная наша задача – это не обслуживание детей по программе.
РЖ: А какая ваша главная задача?
М.В.: Мы должны для всех библиотек, которые входят (и не входят) в нашу сеть, быть неким навигатором: это касается и фондов, и новых видов работы с детьми. Все, что вне школьной программы, должны обеспечивать мы.
РЖ: Как вы решаете эту проблему: ведь в такой ситуации можно либо идти на поводу у желаний детей (а они хотят фэнтези, вампирские саги), либо заниматься просветительством, прививать интерес к серьезной литературе, к детской классике.
М.В.: Мы стараемся соблюсти баланс. К сожалению, если мы не будем брать в свои фонды «книги про вампиров», мы тоже потеряем читателей.
РЖ: Как я понимаю, вампирская тема сейчас главная?
С.М.: Можно и так сказать. Вот, прошли сериалы про вампиров, и дети ринулись читать про вампиров. В прошлом году, в национальной библиотеке Киева, я захожу в зал и вижу: батюшки, а выставка-то у них такая же, как у нас - про вампиров! Но ведь в любом потоке литературы можно выделить лучшее.
РЖ: Вы можете, например, от вампиров повести читателей к Гоголю, к «Вечерам на хуторе…».
С.В.: Вот это мы и пытаемся делать!
М.В.: Дело в том, что и вампиризм, и «Гарри Поттер» (на самом деле – хорошая книга) будут все равно популярны. С ними связана определенная раскрутка, в это вкладываются деньги. А вот что касается другой книги, то ее мы раскручиваем с помощью собственных программ.
РЖ: Как вы это делаете?
С.М.: Ну, например, пошли эти несчастные вампиры. И тут детям можно, уводя их от масс-медиа страшилок, выдающуюся «классическую страшилку» предложить, того же «Франкенштейна», а потом поговорить о Мерри Шелли, об экранизациях «Франкенштейна», начиная с 20-х годов. Или уйти к Эдгару По… Дети ведь любят страшные истории.
РЖ: Ну, это для очень интеллектуальных детей…
С.М.: А с другими поговорить о том, что тот же Гоголь может быть безумно интересен (если его не связывать исключительно с написанием школьных сочинений). Мы делаем такие квестовые программы. По Гоголю, например, для семиклассников была большая программа, когда дети, имея на руках определенное задание, переходили из комнаты в комнату. Сотрудники были одеты в разные костюмы (немножко попугали детей); была прекрасная, живописная Солоха. Всем было интересно.
От игры – к книге
РЖ: Дети какого возраста в основном к вам приходят?
М.В.: До 5-го класса они идут к нам очень охотно. Есть исследование социологов, которое доказывает, что дети постепенно отходят от книги после окончания начальной школы. Им уже совершенно не нужны рекомендации педагогов, библиотекарей, они ориентируются на мнения своих друзей. А после 12 лет происходит уже полный уход от книги. Впрочем, это не чисто библиотечная проблема.
С.М.: Поэтому, если когда-то мы начинали работать с детьми 10-12 лет, то потом поняли: опаздываем. В итоге у нас сейчас самые маленькие – двухлетки. Называется эта программа «Растим читателя». Первая часть занятий – литературная (мы читаем вслух), вторая – для закрепления литературных образов. У нас несколько студий: 2-3 года, 3-4, 5-6 и т.д. Мы их не очень рекламируем, потому что часто в субботу приходят по сто детей. Сто четырехлеток! А к ним в придачу – родители. Мы эти сто человек, конечно, разделяем на группы. Дети 20 минут слушают, как им читают (например, Берестова: «Вот девочка Марина, а вот ее машина»). Книжку покрутили, рассмотрели, как машина нарисована. А что дальше? Что остается от сказки после того, как ее рассказали? Мы делаем машину (с учетом возраста). Кто-то ее рисует, кто-то делает аппликацию, а когда надо изготавливать части машины, принимают участие все.
И с малышами, и с детьми постарше, мы придумываем не назидательные, дидактические формы, а формы игровые. Это и квесты, и викторины…Они же не умеют играть, а значит позже и социализации не происходит. Я наблюдала игру детей-младшеклассников: они не могут договориться о последовательности своих действий (кто первый, кто второй, кто через резиночку прыгать будет). Потому что они привыкли либо к индивидуальным занятиям, либо к школе, где все строго ранжировано. А когда они свободны и надо договариваться - не умеют. Потом это вырастает в проблему взрослого общества, в проблему одиночества. Навыка общения нет. А когда он может появиться, если ребенок бесконечно занят чем-то очень умным?
Игровыми приемами мы пользуемся и в программах психологической подготовки детей к школе. Это тонкая работа психологов. Наряду с заданиями и упражнениями, развивающими мышление и речь, туда включены различные игры (сюжетно-ролевые, игры с правилами) и литературно-художественная часть (чтение, сочинительство, иллюстрирование). У нас все занятия состоят из двух частей: литературной и «активити». Детям – и маленьким, и первоклашкам, и даже большим – очень нравится, когда им читает взрослый. Причем, не учитель, а собеседник. Поэтому у нас пользуется большим успехом и дискуссионный клуб «Диалогос» для старших подростков, и литературная студия «Жезальмо». Берем всех – никакого отбора нет принципиально. Стараемся это делать максимально бесплатно.
М.В.: Эти студии и кружки я скорее назвала бы экспериментальными площадками. Это некие лаборатории, где отрабатываются методики работы с детьми. К сожалению, мы не можем громко сказать: родители, приводите к нам детей. У нас возможности нет. В каждом кружке в идеале должно быть не больше 15 человек.
Мы работаем и в «Фэйсбуке», и в «ЖЖ»
РЖ: А как дети узнают о ваших программах?
С.М.: Мы кричим о себе на каждом шагу: даем объявления на своем сайте, в «фэйсбуке», в «ЖЖ». Кроме того, мы пытаемся работать со школами. Но это в нынешней ситуации крайне трудно. После терактов очень много ограничений по передвижению детей в общественном транспорте. А еще многое зависит от того, кто в школе работает завучем, библиотекарем, директором. «Лига школ», например, проводит у нас конференции, и все дети – наши читатели. Многие учителя звонят нам и договариваются, что на какую-то тему привезут детей. Приезжают из далеких районов: учителя знают, что если мы будем рассказывать о Гоголе, это не будет скучной лекцией: после поездки к нам детям захочется взять эту книгу в руки. Но, при этом, сегодня не разрешается снять детей с урока и провести его в библиотеке. Для этого надо, чтобы два ведомства – Минкульт, которому подчиняется наша библиотека, и Минобр договорились. И тогда некоторые занятия по разным предметам можно было бы проводить в библиотеке – либо по заказу школы, либо исходя из наших предложений.
М.В.: Но главное – чтобы наш опыт был использован региональными библиотеками. Плюс мы ставим задачу на нашей базе сделать образовательный центр, который будет готовить детских библиотекарей. Ведь сегодня ни один вуз этим не занимается. Мы все говорим о том, что надо растить читателей, но как – неизвестно. Есть Институт повышения квалификации, так вот два года назад там была группа, готовившая «промоутеров чтения». Тех, кто занимается проектами по продвижению чтения. И в США, и в Великобритании есть такие специалисты. Это искусство, которое сродни актерскому – уметь рассказать о книге так, чтобы ее захотелось прочесть.
А еще, мы замахнулись на то, чтобы создать электронную коллекцию редкой детской книги.
Электронная коллекция
РЖ: А что входит в понятие редкой детской книги?
С.М.: Есть точное определение по ГОСТУ (это очень широкое понятие). Редкой книгой может являться книга местного издания, выпущенная в пяти экземплярах и важная для данной территории. Книги, изданные для детей, подпадают под общие определения, но часто становятся редкими в силу их специфического бытования в детской среде. Но, в общем, это книги нашего детства.
РЖ: А Гайдара читают сейчас? Нынешние дети же многих советских реалий не понимают.
М.В.: Читают. В 90-е годы его вообще не издавали. А потом снова стали.
РЖ: А Бориса Житкова «Что я видел»? Многое оттуда было непонятно уже мне, в моем детстве (Житков ведь умер в далеком 1938-м году). Но при этом было необычайно интересно читать про то, как маленький мальчик удивляется всему, что видит впервые в жизни: как едет в поезде, приезжает в Москву, которая кажется ему незнакомой планетой...
С.М.: Читают и Житкова. Безусловно, уходят некоторые реалии. Но чем хорош образованный родитель? Он внушает ребенку, что это интересно. Но это – образованный родитель. А по большому счету, если мы не займемся детьми, которым сейчас два года и не доведем их до 14-летия, используя все средства (книги, аудио, видеозаписи), у него в будущем не сработает, что книга – это не враг. И что печатный текст – это не просто плакат на улице.
В общем, без детей мы не останемся. Это точно. Провал 90-х мы преодолели. Если государство само не пойдет на сокращение, оптимизацию библиотек, то все будет нормально. Но процесс оптимизации уже вовсю идет.
М.В.: Сейчас, правда, принята Национальная стратегия в интересах детей. Президент ее подписал 1 июня, в день их защиты. Там черным по белому написано: государственный приоритет – это поддержка и развитие детских библиотек. Это можно использовать как инструмент адвокации: ведь мы никогда не сможем противостоять каким-то экономическим факторам. Если администрация решит закрыть что-то, если им это экономически выгодно, они все равно закроют.
С.М.: Дети экономически невыгодны. Они – удовольствие дорогое. Ведь неизвестно, кто вырастет. Поэтому в них надо вкладывать и вкладывать – душу, свои знания, средства. И мы знаем, что легко с детьми не бывает.
