Текст являет собой доклад, прочитанный В.И. Вернадским на общем собрании Академии наук СССР 26 декабря 1931г., который был опубликован в 1932 г. в Известиях АН СССР. 7-я серия. ОМЕН. N 4. С.511-541. Из книги: В.И. Вернадский. Биосфера и ноосфера. Айрис-Пресс. Москва. 2002г.
 Часть 1. Геохимия и время
1 Проблема времени ставится сейчас в научном сознании совсем по-новому в той новой отрасли геологических наук, какой является геохимия. Конечно, геологические науки, занимающиеся историей нашей планеты, все без исключения рассматривают изучаемые ими явления в разрезе времени. Эта та их особенность, которая, с одной стороны, связывает их с гуманитарными науками, с другой - заставляет по-особому относиться к ним философскую мысль. Развитие в XIX в. геологических наук поставило в теории познания проблему времени в новые рамки в тот момент, когда время не сознавалось в философии в настоящем его значении. Лишь в XX в. благодаря огромным успехам научного знания философская мысль подошла к проблеме времени и входит наконец в ту область явлений, которая вскрыта геологическими науками. Среди всех геологических наук ни одна не проникает так глубоко и так по-своему в проблему времени, как геохимия. Это обусловлено тем, что геохимия занимается историей химических элементов, сводимых к истории атомов - основных единиц научно выраженного мироздания. Рассмотрение атомов в разрезе времени определяет своеобразие и глубину понимания времени в геохимии, вскрывает новую и неожиданную картину мирового бытия. Но геохимия не только этим путем подходит к проблеме времени. Она подходит к ней и другой стороной своего содержания - изучением жизни как одного из факторов химического механизма биосферы. Жизнь сводится в ней в первую очередь к изучению строящих ее атомов - их истории, т.е. проявляется в том же разрезе времени. Время связано в нашем сознании с жизнью. Это ярко проявляется в новой философской мысли с отождествлении времени-деления с жизнью. В этом основа влияния идей Анри Бергсона, жизненной философии Георга Зиммеля
2 Рассмотрение атомов в разрезе времени сказывается резче всего в закономерной бренности их существования. Это точно и с несомненностью количественно мы пока знаем для 14 химических элементов из 92. Но весь огромный точный эмпирический материал, лежащий в основе химии, ясно указывает, что мы имеем здесь дело с таким глубоким проявлением строения атомов, которое должно быть обще им всем. С другой стороны, сейчас, как только мы входим в области материальной среды, в которых сказываются большие интервалы времени, мы неизбежно, я бы сказал стихийно правильно, [считаемся] с этим научно недоказанным, но эмпирически из фактов вытекающим - как чрезвычайно реально вероятное - свойством материи. Дело в том, что закономерная бренность атомов, взятая в целом, ясно видна только в большой мере времени. Поэтому она исчезает из кругозора химика, в обычной работе имеющего дело с химическими элементами в пределах человеческого или исторического времени и приобретает основное значение для истории атомов в реальном мире, взятом в его наиболее общем выражении, в пределах космического времени, в космохимии, части астрофизики - науки, быстро созидающейся на наших глазах. Геохимия - часть космохимии. В химии Космоса проблема закономерной бренности атомов является основной. Без этого допущения теряется почва современного научного изучения Космоса
3 Закономерная бренность химических элементов, их генетическая связь, происхождение одного из другого выявляются только при изучении их как атомов. Поэтому основное свойство материальной среды, научно изучаемой, - закономерная бренность всех ее проявлений - в его наиболее глубоком выражении является обьектом изучения наук об атомах, сложившихся в XX в. в физике атомов, в радиохимии, в геохимии и, наконец, в космохимии. Мысль о закономерной бренности атомов может быть выражена в другом образе, более удобном для философского мышления, более общем: время есть одно из основных проявлений вещества, неотделимое от него содержание. Это определяет огромное, далеко выходящее за пределы науки значение для мысли тех областей знания, где это свойство материи выражено наиболее резко, в первую голову - будущей космохимии и сейчас сложившийся геохимии.
4 На основных чертах закономерной бренности атомов, прежде всего, мне необходимо здесь остановиться. Выясняется, что для каждого рода атомов есть определенное время их бытия. В среднем каждый атом существует, сохраняя свое определенное строение, строго определенное время. Минимальное среднее время существования, сейчас учитываемое для одной из атомных форм химического элемента полония - для атома ThC, равно немногим стобиллионным долям секунды. Это число не может считаться окончательно установленным. Но для другой формы того же полония, для атомов RaC, оно установленно точно, эти атомы в среднем существуют каждый в течение около трех миллионных долей секунды (Joliot P., 1930). С другой стороны, наибольшая измеренная средняя длительность для химического элемента - для тория, его бытие приближается к 50 биллионам лет. Для всех других химических элементов, кроме радиоактивных, средняя продолжительность бытия много больше. Для темных элементов она, исходя из тепловых эффектов, прикидывается в 10^17 лет (Jeans J., 1928), 10^23 лет (Poole J., 1928). Пока мы только это и можем утверждать. Диапазон бытия атомов, таким образом, огромен: стобиллионные или миллионные доли секунды, с одной стороны, десятки биллионов, а может быть больше, квинтилионов лет - с другой. В действительности большая цифра вероятнее, ибо научно найденная, верхняя граница явно минимальная и далекая от конца
5 Для каждого рода атомов есть своя неизменная чреда. Это есть основное эмпирическое обобщение. Есть и другое. Процесс закономерной бренности атомов неизбежно и необратимо происходит. Темп его среднего хода не меняется. Мы не знаем ни одного явления природы, ни одной силы, которая влияла бы на темп его существования - могла бы его остановить или повернуть. Есть серьезные основания думать, что проявления энергий, для этого необходимых, не могут иметь места в Солнечной системе, не говоря уже о Земле. Это показывает, что данный процесс является в научном понимании мира одним из основных. Он определяет основные свойства неделимых, строящих научно выявляемый Космос, - свойство материи
6 Процесс, определяющий бренность атомов, идет неизбежно и непреодолимо в строго определенном направлении, всегда в одном и том же. Мы выражаем это, говоря, что это необратимый процесс. Если выразить такой процесс в пространстве, которому отвечает совокупность атомов, в функции времени - время неизбежно выразится в форме прямой линии определенных свойств. Это будет полярный вектор, т.е. для данной линии между точками А и В направление АВ физически резко отлично от направления ВА, ибо процесс идет только в направлении АВ. Беря историю любого атома в космическое время, мы видим, что он через определенные промежутки времени, сразу, одинаковыми скачками, в направлении полярного вектора времени переходит в другой атом, другой химический элемент. Процесс этого перехода, таким образом, ритмический
7 Те же явления наблюдаются и для неделимых жизни - другого обьекта геохимии. И здесь для каждой формы организмов есть закономерная бренность ее проявления: определенный средний свой срок жизни отдельного неделимого, определенная для каждой формы своя ритмическая смена ее поколений, необратимость процесса. Для жизни время - с геохимической точки зрения - выражается в трех разных процессах: во-первых, время индивидуального бытия, во-вторых, время смены поколений без изменения формы жизни и, в третьих, время эволюционное - смены форм одновременно со сменой поколений. В отличие от бренности атома для бренности жизни ясно влияние внешней среды на время, для жизни характерное. Но это влияние ограничено. Индивидуальная жизнь многоклеточного имеет предел: он может быть отодвинут в благоприятных условиях, но конец неизбежен и неотвратим. Для одноклеточных как будто нет предела бытия, связанного с неделимым, но живя во внешней среде - в мире случайностей, неизбежно и здесь индивидуальная жизнь рано или поздно кончается под влиянием внешних условий. В благоприятных условиях можно неизбежный конец только отодвинуть. В ничтожных отдельных случаях, как и в отдельных атомах, отдельные неделимые - одноклеточные - могут зайти далеко за пределы среднего бытия. Они могут быстро погибнуть, могут далеко пережить современников, но средняя величина - порядок явления - от внешних явлений не зависит. Она зависит или от строения самого организма (и атома), или от всей совокупности научно выявляемых явлений - целокупной для нашего понимания реальности всего мира. Явное отсутствие для явлений жизни абсолютной неизменности, отсутствие ее независимости от внешней среды, что наблюдается для атомов, может быть связано с нашим мыслительным аппаратом: в явления жизни мы проникаем глубже, чем в мир атомов. Мы к ним ближе. Ибо, являясь сама частью жизни, научная мысль обладает в этой области такой мощью проникновения в окружающее, какой она не имеет в далеких от организма проявлениях мира. Возможно, что и там нет абсолютной неизменности - она лишь временно скрыта от нашего аппарата познания. Но в пределах Солнечной системы, а по-видимому и галаксии, она есть. В процессы, связанные с временем, мы, часть явлений жизни, не только проникаем из научного изучения внешней природы - мы их переживаем
8 Интервалы времени, характеризующие бренность атомов и бренность организмов, различны по величине, но эти различия меньше, чем можно было думать, если бы в явлениях этих не было чего-то общего. Разница между наиболее короткой средней длительностью - делением - атома и его пока допустимым максимальным средним бытием равна десяткам окталлионов раз, порядок 10^38, для минимально реально наблюденных - 10^21. Ясно, что минимальная величина не отвечает действительности, так как несомненно, что для таких элементов, как железо и кремний, например, средняя длительность их бытия в десятки раз превышает среднюю длительность атома тория, здесь принятую во внимание. Она не выражает еще всего явления, отвечает преходящей, но не прошедшей неполноте нашего знания. Мало, однако, вероятно, чтобы эта неполнота знания изменила максимальное число Джона Пуля (параграф 4).
9 Для неделимых жизни - для времени индивидуального бытия - тоже можно дать сейчас точно только минимальные числа. Ибо размножающиеся делением одноклеточные организмы нам представляются не имеющими предела существования. Они ограничиваются в нем только воздействием окружающей среды, и, принимая это воздействие как проявление случайных причин, приходится допустить, что в реально наблюдаемом случае, в биосфере, размножение одноклеточного делением без умирания длится столько, сколько длится жизнь в биосфере, т.е. 1.5-2 млрд. лет. Самый краткосрочный многоклеточный индивид живет часы. Размах времени достигает десяток триллионов, [порядка] 10^13. И здесь коэффициент 13 изменится при дальнейшем изучении. Возможно, что это изменение будет много больше, чем для такого же коэффициента в атомах, ибо допустимо предположение о безграничности бытия одноклеточного организма. Для эволюционного времени жизни мы тоже пока имеем для размаха число минимальное, так как есть формы жизни, неизменные с кембрия или даже, может быть с альгонгка, т.е. порядка 10^8-10^9 лет. Но это число недостаточно для оценки размаха существования вида, ибо мы не умеем пока оценить его длительность в отдельных случаях, не знаем минимальной естественной длительности вида или расы. Для времени смены поколений [форм жизни. - Ред.] размах отвечает всего миллионам [лет]. Хотя числа для неделимых мира [атомов] и для неделимых жизни [клеток] получаются резко разного порядка, но порядки чисел сравнимы. Явление явно имеет общие черты: большую величину размаха, неизбежность и неотвратимость бренного бытия, необратимость процесса. Такое сходство особенно бросается в глаза при разнородности сравниваемых тел. Атомы суть элементы мира; они строят свою реальность - неделимые жизни на немногих теряющихся в Космосе планетах, в их поверхностных пленках, в биосферах составляют их ничтожную по массе вещества часть
10 Можем ли мы в этих сходных проявлениях времени, столь глубоко нам представляющихся различными явлениями природы, видеть свойства времени или нет? Еще недавно в сознании ученых на этот вопрос мог быть только один ответ - ответ отрицательный. И его в аналогичном случае незадолго до своей смерти, в 1912 г, ярко и определенно выразил великий ученый и глубокий мыслитель Анри Пуанкаре, категорически утверждавший, что наука не изучает время, но изучает проявление природных процессов в ходе времени, от явлений абсолютно независимого. В таком случае сходные черты в проявлении времени в обоих основных неделимых в области, изучаемой геохимией, указывали бы на сходства самих обьектов, но не на свойства времени. Сейчас мы научно так просто и так категорически ответить, как ответил недавно Пуанкаре, не можем. Для того чтобы оправдать это утверждение, мне необходимо, конечно, во-первых, вкрадце остановиться на основных чертах, характеризующих научное знание в отличие от других его форм, и, во-вторых, выявить резкое и коренное изменение, какое произошло в научном понимании времени после того, как Анри Пуанкаре исчез из круга живых
Часть 2. Основные черты научного знания. Положение в нем проблемы времени
11 Прежде всего, об особенностях научного знания, отличающих его от других форм знания. Научное знание в двух своих проявлениях резко и определенно отличается от всякого другого знания: философского, религиозного, от народной мудрости, здравого смысла - бытового, векового знания человеческих обществ. Оно отличается тем, что определенная, значительная и все растущая его часть является бесспорной, общеобязательной для всех проявлений жизни, для каждого человека. Она аксиоматична для человеческого общества, ибо она логически обязательна для человеческого сознания. И во-вторых, научное знание отличается особой структурой значительной части своих понятий, как способом их получения, так [и] их мыслительным анализом. В основе научного знания стоит проникающее всю сущность науки - аксиома - сознание реальности обьектов изучения, сознание реальности для нас проявляющегося мира. Только в этих пределах наука существует и может развиваться. Это сознание обуславливает непреложность, логическую непреоборимость правильно сделанных научных выводов для всех людей без исключения, для всех случаев без исключения. Оно является скрытой основой социального бытия, ибо и жизнь и быт людей тоже проникнуты до конца сознанием реальности того же мира, который изучает наука.
Создается единый общеобязательный, неоспоримый в людском обществе комплекс знаний и понятий для всех времен и для всех народов. Мы сейчас переживаем исторический опыт, это доказывающий, яркое проявление такого единства, такой общеобязательности научного знания. После долгого периода, в течение которого прошло около сотни поколений, научные достижения нашей цивилизации охватили людей чуждых нам древних великих культур - индийского и китайского центров. И мы видим, что они в этой, чуждой их быту, духовной обстановке не только осознали единый язык научных понятий, но сразу вошли в научную работу, оказались в первых рядах, оказались мастерами дела
12 Эта общеобязательность и непреложность выводов охватывает только часть научного знания - математическую мысль и эмпирическую основу знаний - эмпирические понятия, выраженные в фактах и обобщениях. Ни научные гипотезы, ни научные модели и космогонии, ни научные теории, возбуждающие столько страстных споров, привлекающие к себе исторические и философские искания, этой общеобязательностью не обладают. Они необходимы и неизбежны, без них научная мысль работать не может, но они преходящи и в значительной, неопределимой для современников степени всегда неверны и двусмысленны; как Протей художественной отчеканки, они непременно изменчивы. Общеобязательны и основы для картины научной реальности эмпирические понятия - эмпирические факты и такие же обобщения. Они строят научное мироздание. Природу ученых XVIII столетия. Эмпирические понятия резко отличаются от обычных понятий, от понятий философии в частности, тем, что они в науке непрерывно подвергаются не только логическому анализу как слова, но и реальному анализу опытом и наблюдением как тела реальности. Слова, такой реальности отвечающие, в словах изреченный научный факт и фактам отвечающая научная мысль - научное понятие - всегда подвергаются не только логическому анализу нашего мыслительного аппарата, неизбежно проникнутого личностью, - они одновременно подвергаются в течение поколений, непрерывно опыту и наблюдению; ими, а не одной логикой исправляются; при этом в опыте и наблюдении стирается проявление индивидуальности, личности. Мысль изреченная есть ложь, - в великом образе в стихотворении "Silentium" сказал Федор Иванович Тютчев. В науке мысль, выраженная в изречении, непрерывно соприкасается - реальным научным трудом - со своим исходом с землей-матерью, говоря образно, с тем, от чего она отнята в момент, когда она рассматривается только как изречение. Верный и глубокий образ Тютчева к научной мысли не относится. Изречение ее не всю охватывает. Динамически опыт и наблюдение непрерывно восстанавливают ее связь с реальностью. Эта особенность эмпирического понятия есть такое же логическое следствие признания реальности мира, как общеобязательность научных выводов. В этом основном ее свойстве заключается отличие научной мысли от всякой другой - философской в том числе
13 В какую же часть научного мировоззрения попадет научное понятие времени? Является ли оно частью сменяющегося и преходящего построения научных моделей, гипотез теорий? Или же оно является частью реальности мира в научном ее понимании, одним из основных эмпирических обобщений. Если оно и не было открыто научным мышлением, оно в течении нескольких тысяч лет проверяется и обрабатывается научным опытом, наблюдением, научной мыслительной работой. На опыте и на наблюдении оно основано, и во всяком эмпирическом факте и обобщении мы прямо или косвенно с ним, так же как с пространством, сталкиваемся. На этом научая мысль стоит незыблемо, хотя в ходе ее истории представление о времени резко меняется, прежде всего, под влиянием философской и религиозной мысли
Часть 3. Пространство и время в понимании Ньютона и в науке XVIII-XIX вв.
14 Научное представление о времени, царившее в эпоху эллинской научной мысли, было потеряно в нашем центре цивилизации в начале второй половины первого тысячелетия нашей эры. Оно было заменено более далеким от научной реальности ложным построением. Последнее проявление более правильных представлений, правда неполное, известно в христианской среде в VI столетии у Иоанна Филопона, теолога, ученого и философа, стоявшего вне господствующей Церкви. Две черты, позже потерянные или ослабленные, характерны для эллинской науки; во-первых, ясное представление о времени физическом или математическом как мере движения, во-вторых, убеждение в безграничности времени. С торжеством христианства эти представления исчезли или ослабли в нашем центре цивилизации. В ослабленной степени они держались некоторое время в те века, когда научная работа еще шла в нашем центре цивилизации, в мусульманской среде, так как мусульманская религиозная мысль не приняла как догму древнееврейского представления о кратковременности научной реальности, окружающей нас природы, о близости конца мира. В своеобразной форме древние эллинские представления о безграничности мира сохранились в идеях о бессмертии личности и вечности мира, но не мира, о котором говорят ученые, не той реальности, природы, которая единственно является обьектом изучения науки. Конца этого мира, этой реальности ждали, к нему готовились столетия. Больше полутора тысяч лет научная работа в нашем центре цивилизации шла в среде, с часу на час иногда ожидавшей конца той реальности, которая составляет обьект изучения науки, - в среде, верящей в бренность мира, в близкий конец научного искания. Вплоть до середины прошлого века наука вынуждена была реально считаться с представлением о времени, отвечающем области ее изучения, равном немногим тысячелетиям. Это принимал Ньютон, и это пытался научно сделать понятным Эйлер через поколение после него, опираясь на быстроту размножения организмов, на чрезвычайную геохимическую энергию жизни (Он дал связанную с этим формулу в работе Иоганна Петера Зюссмилька (1741)). В сущности, вплоть до середины XIX в. европейско-американская научная мысль вращалась в чуждой и во враждебной ей обстановке понимания длительности реальности, обьекта своего изучения. В эти века правильное представление о длительности реальности было живо в философски и религиозно мощной среде индийского культурного центра. Но здесь глубокая работа философской мысли, ее господство заглушали к этим столетиям научное творчество. Рост геологических наук, сложившихся в первой половине XIX в., и на фоне их новое научное построение явлений жизни, приведшее к эволюционному пониманию ее форм, положили конец исторически создавшемуся тяжелому для науки положению, ярко проявившемуся в глубоком трагизме, в каком пришлось жить многим поколениям ученых и бороться с религией и с философией за свободу научного искания, за истину в научном ее выражении. Научная мысль расчистила поле своей работы, вернулась к исходным достижениям эллинской науки, быстро двинулась дальше, когда геологические науки в XIX в. заставили и религию и философию силой логики и жизненных приложений склониться перед научным фактом и переделать свои построения
15 Эллинская обстановка для научной работы о времени возродилась в науке в XVI-XVII столетиях. Длительность - безграничность времени была ярко выражена в натурфилософских концепциях Джордано Бруно, проникших в науку, а понимание времени как меры движения было вновь в неизвестном для древности совершенстве введено в науку Галилео Галилеем (1581-1591). Он реально впервые ввел время в научное миропонимание как великую координирующую научную мысль силу в выявленных им математически законах движения. Это галилеево представление о времени независимо от того, какое царило позже в науке XIX в., оно самодовлеюще. Отдельные умы держались его и в течение прошлого столетия, оставаясь в стороне от господствующих представлений. Так, его придерживался и в мышлении, и в преподавании в Казанском университете в первой половине XIX столетия Николай Иванович Лобачевский. В записях его лекций сохранилось его определение времени: Движение одного тела, принимаемое за известное для сравнения с другим, называется временем
16 Через столетие после Галилея Исаак Ньютон ввел то понятие времени, которое наложило печать на всю научную мысль и научную работу вплоть до наших дней. В 1686 г. кемриджский профессор И. Ньютон определил время следующим образом: Абсолютное, настоящее и математическое время само по себе и по своей природе равномерно течет относительно ко всему окружающему. В этом определении ясно для современников (что мы сейчас можем точно исторически выявить) отразились два искания жизненной правды, глубочайшим образом охватившие его великую личность. Он стремился выразить время так, чтобы можно было точно вычислять и научно представлять систему мира и выразить время Галилея в форме, отвечающей духовному началу мира, сознанием существования которого была охвачена вся жизнь Ньютона. Ибо он сознательно провел всю свою жизнь в искании правды, а для него ею не была только научная истина. Он был не только великим ученым, но и у ученым теологом. В его научных концепциях ярко отразилось его религиозное сознание в рационалистическом его выражении. Для Ньютона абсолютное время и абсолютное пространство были атрибутами, непосредственным проявлением Бога, духовного начала мира. Это ярко проявилось и в его переписке с Ричардом Бентлеем в конце XVII в., и в начавшемся в 1715 г. публичном споре, охватившем в первой половине XVIII в. европейскую мысль, между близким Ньютону математиком-теологом Самуилом Кларком, отвечавшим Лейбницу вместо Ньютона, и Готфридом Лейбницем, обвинявшим [ньютоновское] направление и понимание мира Ньютоном и его последователями в атеизме. Сейчас научно выявилась историческая сложная структура теории всемирного тяготения, включающей как неразрывную часть новое для человечества ньютоново понимание времени. Она сложилась из трех элементов: 1) из научных эмпирических обобщений и фактов, в том числе галилеева понимания времени как меры движения, 2) из логически глубоко продуманного представления о едином Боге-Творце, отвечавшего пониманию наиболее свободных протестантских сект, близких к арианству, и 3) из религиозно-философских идей кембриджских платоников, в том числе близкого Ньютону Генри Мора
17 К середине XVIII в., через несколько десятков лет, ньютоново представление об абсолютном времени, в котором развертываются явления, изучаемые наукой, прочно и надолго овладело наукой. С той поры время исчезло как предмет научного изучения, ибо оно было поставлено вне явлений, понималось как абсолютное. Представление Ньютона победило в науке благодаря небывалым раньше в ее истории достижениям, тесно связанным с построениями Ньютона об абсолютном времени и о таком же пространстве (Для идеи пространства Ньютона предшественниками явились в XVI в. Франческо Патрицци и в XVII в. Пьер Гассенди). Впервые была выражена система мира, до конца вычисляемая. Создана была новая наука - механика, научное построение не меньшего порядка, чем система мира. На фоне идей Ньютона, впервые после успехов эллинской мысли, через тысячелетия после создания геометрии, вновь сложилась равная геометрия по глубине проникновения в реальность наука о движении - механика - величайшее создание человеческого гения, неразрывно связанная с идеей времени. И для нее в 1747г. И для Эйлера это принятие связано было с его пониманием духовного начала мира
Часть 6. Несколько замечаний о принципе симметрии и об эмпирическом мгновении
37 Научная мысль стоит на историческом переломе. Глубоко коснувшись основных понятий пространства и времени, обняв их по-новому, она подошла к новому пониманию реальности - новому и вширь и вглубь. В здоровом, но бурном движении научная мысль смещает установившееся веками понимание. Перед ней возникают новые проблемы и возникают еще такие, о которых никогда научное творчество не помышляло. Путь предстоит долгий, путь один - исконный путь науки: решение частных задач, связанных между собой для человеческой мысли аксиомой реальности мира. Прежде чем кончить, я хочу остановить ваше внимание на двух больших проблемах, сейчас мне кажется, выдвигаемых моментом дня. Одна проблема старая, другая новая. Одна из них - анизотропность пространства-времени. Как к ней подойти и как ее изучать? Математически это возможно только [с помощью понятия] симметрии. Между тем учение о симметрии получило в науке неполное и отчасти одностороннее выражение и совершенно оставлено без внимания философской мыслью. В современном виде оно недостаточно для новой, стоящей перед нами задачи. Учение о симметрии разработано главным образом минералогами и математиками. Для областей эмпирического знания - почти исключительно минералогами, в связи с изучением природных кристаллов, приведшим в конце концов к гораздо более широкой области явлений - к изучению твердого состояния материи, в котором и анизотропность и симметрия выражены чрезвычайно ярко. Изучающая это состояние наука, вся проникнутая учением о симметрии - кристаллография - достигла стройности и глубины, не превзойденной другими областями точного знания. Но в кристаллографии симметрия проявляется не во всей полноте. И это ясно давно указал, но не успел развить для других разделов физики Пьер Кюри. Еще ярче это проявляется для наук биологических. Здесь требуется новая работа мысли. Симметрия проявлений жизни была охвачена обобщающей мыслью гораздо менее, чем симметрия твердого вещества, хотя из нее исходил Браве, положивший основы симметрии кристаллов. Ярко видна особенность симметрии жизни хотя бы из одного факта. Ось симметрии 5-го порядка, неразрывно связанная с золотым, или божественным, сечением, отражающимся в нашем осознании красоты, занимавшим мысль Леонардо да Винчи, Иоганна Кеплера и всех других к нему подходивших, - эта ось, играющая заметную роль в морфологии форм жизни, в кристаллографии невозможна. И она действительно там отсутствует. А между тем именно эта пятерная симметрия играет видную роль и в геометрии - еще древней эллинской. Она определяет один из пяти многогранников, который Платон и неопифагорейцы придавали огромное значение в строении мира. Уже в нашем веке сперва в Москве Юрий Викторович Вульф, потом в Гронингене Франс Мартин Егер охватили в одном общем учении симметрию жизни и симметрию кристаллов. Но это начатки, не получившие должного развития. Морфологи-биологи работают над симметрией вне учения о симметрии, его не зная или его не учитывая. Здесь быстро создается огромная область разведанных новых и давно известных явлений. Эта область учением симметрии не охвачена. Необходима обработка учения о симметрии в тесной связи с морфологией жизни. Это и есть та новая огромная задача, которая сейчас стала на очереди. Я уже указывал, что в связи с этим стоит и проблема полярных векторов времени в энантиоморфной среде жизни
38 Но для симметрии не проделана и другая работа. Вся область научного творчества, связанная с постройкой научных теорий, научных космогоний и научных гипотез, находится в теснейшей связи с философской мыслью. В ней неизбежен, для нее необходим философский анализ основных научных положений. Странным образом, учение о симметрии оставлено без внимания тысячелетней философской мыслью. Попытка, недавняя, связать это понятие с лейбницевским принципом достаточного обоснования, впервые, кажется, сделанная философом и математиком Федерико Энрикесом, явно недостаточна глубока. Она не охватывает, мне кажется, многих основных проявлений учения о симметрии. Направление сюда философского анализа является поэтому очередной задачей для тех философских систем, которые учитывают современную научную мысль. Оно необходимо для научного роста проблемы времени, ибо она [проблема] всегда будет идти, как это ясно из всего сказанного, в связи с философской мыслью. Но анализ симметрии необходим и для философской мысли. Должен быть найден общий язык между философией и наукой. Ясно, что принцип симметрии, геометрический охват пространства-времени в науке будет играть основную роль. Его должна охватить и философия. Но что такое симметрия? Эта задача прежде всего философского искания. Она должна быть ею поставлена
39 Другая проблема - новая. Проблема эмпирического мгновения. Она уже не выходит из области времени, но она глубочайшим образом должна нас интересовать, больше того, она является сейчас научно и философски злободневной. Мы переживаем сейчас, в XX в., исторически небывалое углубление в понятие времени, аналогичное, но противоположное тому, какое вошло в научную мысль в эпоху создания новой науки в XVII столетии.Тогда вошла в сознание человечества безграничность времени в его проявлении в Космосе; стали сознавать его возможную безначальность и бесконечность. Вчера отделяет мириады лет прошедшего. Завтра начнет новые мириады будущего. Сегодня находится между ними. Теперь мы подходим к такому же сознанию чрезвычайного богатства содержанием, реальным содержанием, доступным научному изучению, мельчайших мгновений. Есть вчера-сегодня-завтра - в мгновении. Этим мы удаляемся не только от Ньютона или Эйлера, длительность мира - Космоса науки - для которых допускались в пределах тысячелетий, но и от представлений научных мыслителей, отбросивших рамки философских или религиозных ограничений. Эти мыслители открыли путь понимания огромных мириад лет. На этом пути принимают сейчас во внимание в научных концепциях десятки квинтиллионов лет, которые, например Эдвин Хаббл использовал в исчислениях при анализе межгалактической материи, - материи вне нашего мирового острова
40 Такая же бездна открывается сейчас в понимании мгновения. Для мгновения, для точки времени - Zeitpunkt Паладия - вскрывается реальное содержание, не менее богатое, чем то, которое нами сознается в безбрежности пространства-времени Космоса. Реально это изменение представлений прежде всего ставит перед нами вопрос о правильности веками выработанной единицы измерения времени - секунды, связанной с равномерным движением, с линейным, а не с векториальным выражением времени. В анализе мгновения мы входим в тот научный микроскопический разрез реальности - бытия, который в новой физике привел нас сейчас к новому миропониманию, коренным образом меняющему основные положения научной и философской мысли. На явлениях, в этом разрезе проявляющихся, сейчас выявилась необходимость коренного изменения основных понятий механики. В таком разрезе мира единица пространства - сантиметр, - может быть, выдержала испытание научного опыта и наблюдения. Я говорю может быть, потому что возможно, что именно единица пространства, неправильно выбранная, обуславливает то колебание в стойкости логического закона причинности (Вопрос о причинности, детерминизме, сейчас поставленный в науке, встретился с полной неподготовленностью к нему философской мысли. Причинность и детерминизм философских учений не охватывают детерминизма физиков), которое мы переживаем. Для секунды начинает уже реально и ясно проявляться эта возможность. В микроскопическом разрезе мира одна гепталлионная сантиметра - мера протона - есть такая же реальность, наполненная содержанием, как десятибиллионная доля секунды, в течение которой атом полония, проходя через атом висмута, дает атом свинца. Каждый из этих атомов в этот ничтожный промежуток времени получает свое сложнейшее, резко различное строение, проявляет свои закономерные движения (И в научном изучении времени мы подходим к гепталионным частям секунды, как подошли и в сантиметре. Время столкновения альфа-частицы с протоном измеряется 10-21 секунды, т.е. гексалионными долями секунды, в тысячи только раз меньше, чем подошли реально в измерении пространства). В этом явлении микрокосмоса, для нашего сознания бездонного, мы подходим к делению нашей личности: сколько бессознательных и сознательных процессов переживает каждый из нас в ничтожную долю времени, в мгновение! Бывают мгновения в жизни каждого, когда это сознается явно и определенно. Сантиметр и секунда, связанные с равномерным движением, колеблются в нашем сознании как неизбежные и удобные меры времени и пространства (И в сантиметре и в секунде не включено то свойство времени, которое выражается в природных явлениях в длении, - его однозначность - полярность вектора при геометрическом выражении времени.). Изменение в мере времени мы переживаем ярче в явлениях физического мира. Ибо отвечающее неподвижному, устойчивому, абстрактному понятию геометрического пространства такое же понятие для времени, - понятие неподвижной, абстрактной вечности, не вошло в ньютоново представление и в науку. Время науки, жизни, построений Ньютона вечно подвижное. Только пространство реальности принял Ньютон неподвижным в сущности. Такое время, не измеримое секундой, отвечает нашему чувству дления. Философ Георг Зиммель, один из духовных властителей современной Германии, перед смертью ярко выразил это субьективное значение времени для мыслящей личности: Время есть жизнь, если оставить в стороне ее содержание. Почти без изменения это выражение может быть сейчас применено к научной реальности
41 Новое, огромного значения, охватываемое наукой явление, тесно с этим связанное, сейчас перед нами реально открывается. Оно с новой стороны приводит нас к изменению в понимании единицы времени - секунды, только что наполнившейся для нас огромным содержанием. Оно началось, можно сказать, за последние два-три года. Оно изошло из точных эмпирических наблюдений астрономов. И оно приводит нас к такому пониманию пространства-времени, в котором и пространство яснейшим образом перестает быть неподвижным пространством геометрии. Оно становится неустойчивым, динамическим, текучим пространством
42 Начинает открываться новая картина мироздания. Видимое простым глазом звездное небо отвечает только нашему мировому острову, одному из миллионов-миллионов таких же мировых островов, галаксий. Все видимые простым глазом звезды, все видимое простым глазом звездное небо принадлежит к нашей галаксии. Но телескоп проникает за ее пределы. В телескоп среди звезд видны бесчисленные рассеянные туманности, нашим звездам чуждые, чуждые нам мировые острова. И вот мы видим, что эти мировые острова от нас разбегаются с непостижимой для нас, раньше негаданной для космических тел скоростью. Для самых далеких она превышает сейчас 20 тыс. км в секунду - 1/15 часть скорости света для туманности в созвездии Льва (M. L. Humason, 1931). Еще три года назад наибольшая известная скорость удаления была в 17-18 раз меньше. Мы знали эти скорости для материальных тел в макроскопическом разрезе мира: в радиоактивном распаде для альфа-частиц, заряженных атомов гелия. Альфа-частицы RaC вылетают при разрушении его ядра с той же почти скоростью, равной 1/16 скорости света. Они проходят небольшие пространства, быстро затормаживаются. Электроны движутся с еще большей скоростью. Но мыслить подобные скорости - скорости взрыва для огромных частей пространства, для космических систем наибольших мыслимых размеров - как обычное, основное проявление мироздания казалось еще недавно невероятным. Что это такое? Реальное явление? Действительный рост мира? Его пульсация, как это математически и логически выводил за несколько лет до этих научных выявлений так рано ушедший от нас Александр Александрович Фридман? Или же это новое, неизвестное нам проявление свойств не стационарного, но текучего пространства-времени, как высказал одно время Артур Эддингтон? Или же следствие невозможности принятых единиц для меры пространства-времени - сантиметра и секунды? Если это реальное явление, мир нам вскрывается как неустойчивое, находящееся в несложившемся состоянии волнения. Мир взрывающийся, но, возможно, по аналогии с альфа-частицей вновь приходящий в равновесие. Вскрывается ли перед нами тот мировой вихрь, который в XVII в. рисовался в гениальной философской интуиции Рене Декарту? Вихрь, который был удален из нашего научного понимания Космоса системой Ньютона, стройной, до конца исчисляемой, устойчивой прочной системой, чем не была вихревая теория мироздания. В этой форме только и выявлялись для нас элементы вечного порядка. Стабильность этой системы - причина ее - занимала более ста лет назад мысль Луи де Лапласа, строившего свою систему мира, долго, еще недавно владевшую научной мыслью, - и обьяснения не получила. Устойчивость системы мира Ньютона давно представлялась загадкой. Непрерывно открывались явления, на первый взгляд незначительные, ей противоречащие. Они реальны и мощны? На наших глазах в два-три последних года, т.е. в мгновение, сейчас, начинает коренным образом меняться тысячелетнее научное мироздание. Изменение вносится не гипотетическими построениями фантазии или интуиции, не великой научно-философской концепцией, как мировые вихри Декарта, а точным эмпирическим научным наблюдением реальности, научными фактами
43 Мы стоим на границе величайших изменений в познании мира, оставляющих далеко за собой эпоху создания новой науки в XVII в. В философской литературе довольно часто, а изредка и в научной, встречаются указания, что наука переживает кризис. Но в философской же литературе и обычно в научной есть другое представление о переживаемом моменте как об эпохе не кризиса, но величайшего научного расцвета. Этот научный перелом отражается и в понимании времени. Философы, сторонники Паладия, сравнивают вводимое им научно-философское понимание с тем великим освобождением человеческой личности от уз тогдашней, XVI в., религии и философии, какое было произведено спокойным мудрецом, фрауэнбургским каноником Николаем Коперником в год его смерти (1543) 388 лет назад. Я думаю, что такое представление ближе отражает действительность, но и оно недостаточно сильно. Мы переживаем не кризис, волнующий слабые души, а величайший перелом научной мысли человечества, совершающийся лишь раз в тысячелетия, переживаем научные достижения, равным которым не видели многие поколения наших предков. Может быть, нечто подобное было в эпоху зарождения эллинской научной мысли, за 600 лет до нашей эры. Стоя на этом переломе, охватывая взором раскрывающееся будущее, мы должны быть счастливы, что нам суждено это пережить, в создании такого будущего участвовать. Мы только начинаем сознавать непреодолимую мощь свободной научной мысли, величайшей творческой силы Homo sapiens, человеческой свободной личности, величайшего нам известного проявления ее космической силы, царство которой впереди. Оно этим переломом негаданно быстро к нам придвигается
1931г.
В.И. Вернадский
Источник: Трагедия свободы.
Рейтинг публикации:
|
